Юлия Алева Неизданные архивы статского советника

Глава 1

8-го февраля 1895 года. Санкт-Петербург, Российская Империя

— Выручай, Михаил Борисович! — раз граф Татищев примчался в столицу из своей деревни, что-то явно произошло. И статский советник Тюхтяев не смог отказать телеграмме с просьбой о приезде.

Лакей разлил по стопкам водку, и собеседники воздали должное стерляжьей ухе.

— Чем смогу, Николай Владимирович. — Михаил Борисович Тюхтяев статский советник для всех, кроме старшего товарища, с которым начинал службу в одном департаменте еще двадцать лет назад. Тогда блестящий офицер, едва остепенившийся, обзаведясь наследником по настоянию близких сменил гвардейский мундир на не столь популярную в народе форму МВД и резво шел по карьерной лестнице. А провинциальный выскочка оказался идеальной тенью, способной откопать любую информацию, так что они были созданы друг для друга. Странно, что оба еще и сдружились, пусть и не домами, а в рамках товарищеских отношений, да и в дальнейшем, куда бы судьба их не заносила, не теряли связей. Оба рано овдовели, но если Тюхтяев вскоре малодушно порадовался освободившемуся времени и свободе маневра, то граф не терял надежд преумножить род. Старшенький мальчик рос хилым, ожиданий родителя не оправдывал, так что, когда юная Оленька Чемизова привлекла внимание графа на рождественском балу, участь ее была решена. Двое детей, появившихся друг за другом, подтверждали поговорку о коне и борозде, так что роду Татищевых вымирание не грозило.

— Петруша мой перед смертью имел неосторожность жениться. — начал издалека граф. — Да ты помнишь, я еще осенью просил следствие по нему прикрыть.

Было такое, было. Помнится, тогда надворному советнику Фохту выговор делали за излишнее рвение. Да уж быльем та история поросла, как и могилка покойного Петруши.

Граф же расхаживал по кабинету, грозно сводя брови, раздувая бакенбарды и шевеля морщинками на идеально круглом своде черепа, который потихоньку начинал светиться внутренним светом, а Тюхтяев еще помнил густые кудри на этой бедовой головушке.

— Партию выбрал самую неподходящую — сирота, бесприданница, отец покончил с собой, сама имеет репутацию сомнительную. Подумать только, в купеческой лавке работала. Манеры ужасные, даже французского не знает. Но мой дурак, Царствие ему Небесное, в ее пользу завещание составил и попросил позаботиться. Я позволил ей жить на Моховой, компаньонку к ней приставили.

— И как? — заинтересовался такой семейной чуткостью Тюхтяев.

— Да впустую пока. Вроде бы компаньонка может собрать компрометирующую информацию, письма там всякие… Да не смотри ты так на меня! Это Ольгина инициатива была. И спровадили бы ее куда подальше, без скандала. Но теперь эта женщина пропала, как сквозь землю. — заключил граф.

Тюхтяев рассматривал письма.

«Милостивый Государь! Особа, присланная въ Вашъ домъ, подвергаетъ опасности Ваше благополучіе и способна привлечь профессіональный интересъ человѣка, о которомъ я у Васъ справлялась. Необходимо Ваше срочное вмѣшательство. И будьте съ ней очень осторожны.

К.Т.»

«Глубокоуважаемый Наставникъ!

Я постаралась соблюдать максимальную осторожность, и это письмо Вы получите только если она не поможетъ. Рекомендованная мнѣ особа, Н.О.Ч., оказалась участницей тайнаго общества со склонностями къ общественно опаснымъ дѣяніямъ. Мнѣ удалось обнаружить спрятанную въ домѣ взрывчатку и сегодня я планирую объясниться съ ней, дабы избавить Васъ и себя отъ послѣдствій ея губительныхъ поступковъ. Въ любомъ случаѣ, всё ужѣ какъ-то разрѣшилось. Такъ что спасибо Вамъ за всё, что для меня сдѣлали и Храни Васъ Господь.

К.»

— И что? — он посмотрел на старшего товарища.

— Обеих не видели с того дня, как она эти письма написала.

— А в завещании свое состояние она делит между Вашей дочерью и неизвестным купцом. — уточнил Тюхтяев в своих записях.

— Назови прямо, любовнику своему деньги оставляет. — раздраженно махнул рукой граф.

— Если любовнику, то причем тут Наталья Николаевна? — резонно возразил сыщик. — Мне еще не попадались этакие влюбленные женщины, которые бы такой благотворительностью занимались. Или вы всей душой приняли ее в семью?

— Нет.

— Тогда еще менее понятно все.

* * *

Осмотрел комнаты пропавших. Если семья Татищевых пыталась указать нежеланной родственнице на ее место, то это получилось — в свое время его в этом доме принимали куда роскошнее. А тут простенькая, не очень просторная комната, кровать, столик, ширма, за которой умывальные принадлежности. Вот щетка какая-то необычная, узенькая, ярко окрашенная. В платяном шкафу сплошь чернота. В секретере открытки из монастырей, Священное Писание, наброски письма графу, но без определенного смысла. Фотокарточка одна, где рядом с сияющим Петром Татищевым стоит рослая темноволосая девица с легкой улыбкой и дерзким взглядом. Фотокарточка маленькая, черты лица рассмотреть трудно, но помня рост покойника, понятно, что не дюймовочку в жены брал. В чулане обнаружился сундук. Первый из трех. Там облака ярких летних платьев, альбом с акварелями покойного мужа, если рассмотреть подписи, гимназический учебник по грамматике, «Азбука цветов». В прочих сундуках хранилось наивное по столичным меркам, непереносимо провинциальное приданное. Белье, посуда какая-то, летняя обувь, необычного покроя зимняя короткая душегрея. Внутри нее аккуратно сложены засушенный букет и несколько нежных записочек от Пети Татищева.

«Радость моя», «Твой самый счастливый мужъ», «Любимая». Вряд ли притворялся.

Трудно описать характер человека по такому набору вещей, но образ нищей провинциалки, попавшей в респектабельный дом и обезумевшей от восторга может получиться почти гладким. Тогда кто писал эти взвешенные письма?

А вот и другая комната. Едва ли не просторнее первой и это первый намек на презрение к новоявленной Татищевой. Платьев побольше, полки заставлены книгами, причем половина едва прошла цензуру, а вот эти четыре точно запрещены. Значит, склонна к революционным идеям. Интересный выбор кандидатуры для компаньонки. Ольга Александровна в своем репертуаре.

В секретере пусто, но на бумагах остался маслянистый след. После небольшого исследования волосы на голове статского советника немного приподнялись и с тщанием ищейки он обыскал всю эту комнатку. В немудреном тайничке с края матраса нашелся дневник, где компаньонка жаловалась на судьбу, переживала о судьбе тайного движения, восхищалась своими соратниками, страдала от необходимости общаться с госпожой Татищевой, у которой, к удивлению Тюхтяева, обнаружились зачатки здравого смысла. Графиня изощренно костерила революционеров всех мастей (цитаты прилагались), рекомендовала всем реформаторам вдумчивый труд на лесозаготовках бескрайней Сибири, всецело поддерживала «жесткую вертикаль власти». Тюхтяев оглянулся на соседнюю, практически выхолощенную комнатку: три книжки и сформированный взгляд на государственное устройство. Несколько немудреных открыток и удивительное остроумие.

* * *

Следующей точкой после осмотра усадьбы оказалась Гороховая, 2. В отчетах о происшествиях за три последних недели обнаружилось много разного, из которого особого внимания заслуживали несколько неопознанных женских трупов да странный взрыв в здании старого бакалейного склада на Лиговке.

Взрыв неприятным образом связывал госпожу Чернышову, юную графиню, Николая Владимировича и долгое муторное расследование. Тюхтяев осмотрел место взрыва и обнаруженные улики. Три мужских трупа, один из которых удалось опознать, а два так и оставались пока невостребованными. Студент Алексей Михайлович Пастухов практически подобрался к грани отчисления за активную поддержку идей народовольцев, чтение и распространение запрещенной литературы. Чуть-чуть руководство не успело, а теперь вот оправдывается в разных ведомствах. Искалеченное тело сорокалетнего мужчины Тюхтяев опознал сам — господина Никифорова его служба изучила вдоль и поперек еще до ссылки, вот и свезло вновь повстречаться. Третий участник тайной посиделки так и не раскрыл своих секретов. Помимо прочего обнаружилась женская нога, оторванная ниже колена, фрагмент черепа с прядями длинных черных волос, пусть и малость обгоревших, несколько костей, да гагатовые траурные бусы.

По всему выходило, что женщиной, погибшей при взрыве, могла быть или графиня, или ее компаньонка. Ну или обе. А жаль, госпожа Татищева уже стала вызывать любопытство. Но траурные бусы однозначно указывали на ее присутствие. Он взвесил их на ладони. Сколько ей? Едва до двадцати трех лет дожила.

Патологоанатом, правда, утверждал, что ростом бывшая владелица ноги едва превышает два аршина, а покойная графиня почти вровень с мужем стояла. Сам же Петенька на пару пальцев повыше самого Тюхтяева. Остается череп и совершенно бесхозные кости.

Предположим, только на минутку предположим, что графиня оказалась в трудной ситуации и смогла сбежать. Оглушенная взрывом, раненная, по всей вероятности, в порванной одежде — она бы бросалась в глаза. Взрыв раздался около пяти пополудни, в любом случае попалась бы на глаза прохожим. А раз нет очевидцев, то попалась кому-то в руки. Или Обводный канал осмотреть. Там как раз кого-то нашли.

Обход мертвецких Тюхтяеву и раньше не доставлял удовольствия, а сейчас приходилось искать молодую совсем женщину, да еще так глупо сгинувшую. Первые два трупа были подобраны возле кабаков и их внешность соответствовала тому нечестивому занятию, которому они предавались не первый уже год. Еще одна — изрядно беременная блондиночка лет семнадцати, эта утопилась в полынье. И вот эта, шатенка, худая до невозможности, с размозженным лицом. Рост подходит, возраст определить не очень просто. Обнаженное посиневшее тело длинные руки, ноги, разбитый колесом живот — попала под экипаж.

Печально, но тут без графа не обойтись.

В доме на Моховой его встретил Николай Владимирович, взирающий на лист бумаги, словно на гада ползучего.

— Николай Владимирович, — осторожно начал статский советник. — Есть один неопознанный труп…

— Да что труп, у меня тут опознанное письмо есть! — огрызнулся приятель.

«Дорогой Николай Владиміровичъ!

Спѣшу сообщить, что послѣ трагическаго событія, произошедшаго съ госпожой Чернышевой, я пережила тяжелѣйшее потрясеніе и незамедлительно отправляюсь въ паломничество по монастырямъ. Черезчуръ легко намъ даются блага и пришло время просить милости Господней. Многіе повѣрятъ, что мы съ Натальей Осиповной отправились вмѣстѣ, такъ что искать не будутъ, да и подозрѣнія всякіе съ Вашей семьей не свяжутъ.

Всегда Ваша, Ксенія..»

— И что скажешь? — нервно постукивал кулаком по столу граф.

— Неглупа Ваша невестка. И духом сильна. — отвечал Тюхтяев рассматривая последнее письмо на свет. — А останки госпожи Чернышовой опознать все одно не удастся: там нога и чуть-чуть от головы.

Граф только перекрестился.

Непонятная бумага — тонкая, вроде бы из дешевых, но белоснежная, как самые дорогие. И письмо само писано вроде бы карандашом — вон даже буквы отпечатались на другой стороне, да только карандаш сам необычный, темно-синий и четкий при таких тонких линиях.

— Вот спорить могу на ящик коньяка, что у купца своего сейчас отсиживается. — продолжал бубнить граф.

— Я могу съездить, узнать, если хотите. Но и украшения, и документы, и ценные бумаги лежат в Вашем сейфе. А она рассудительна, если верить письмам. — пытался увещевать старшего товарища Тюхтяев.

— Узнай, дорогой, узнай.

11 февраля 1895 года. Саратов

Пару дней спустя московский чиновник стоял на заметенной снегом привокзальной площади одной из легендарных глухих ям России. Тесный вокзал, снег и уныние. Этакая безысходность провинции, где никогда ничего не происходит. Пожалуй, тут неделю проживешь, и с тоски удавишься. Родной Смоленск такой же тихий, но там до столиц рукой подать, а здесь оторванность неимоверная.

Извозчик медленно полз вдоль Московской улицы, которая прорезала город от Реки до вокзала, и тянулась лишь на четыре версты. Вот вам и весь губернский городок. Амбициозная, но весьма посредственная вблизи гостиница, небось еще и с клопами.

В планах у статского советника были визиты к купцу Калачеву, адъютанту 6-ой артиллерийской бригады поручику Евгению Евгеньевичу Ефремову, да и так пообщаться с местным народом. Надо же выяснить, что за птицу занесло в татищевские сети.

И так бы получилось ровненько, по плану, но встретился случайно знакомый штабс-ротмистр Георгий Константинович Потебня. Выпускник Вольской военной прогимназии, он дослужился до должности адъютанта местной жандармерии, чем неимоверно гордился. Еще бы, из уезда, да в губернию. Тюхтяев очень не любил думать, что и ему может привалить такое счастье сгинуть в подобной дыре.

— Ваше высокородие, Михаил Борисович, какими судьбами — дородный богатырь облобызал его прямо возле гостиницы. Инкогнито отменяется.

— Да так, по семейному поручению. — уклончиво ответил гость.

— Это дело непременное. Но за встречу надо бы…

Масленая неделя еще, так что и выпить не грех. При гостинице «Россия» нашлась и ресторация с кабинетами. Недурственная кухня, но обслуга на редкость медлительна.

— Может помочь Вам чем? — слегка навеселе, господин Потебня был щедр на обещания и крайне широк натурой.

— Разве что информацией. — Тюхтяев не видел смысла скрывать свои изыскания, завуалировать можно лишь причину.

— Меня попросили оказать помощь в одном дельце с наследством, и там фигурирует бывший поручик вашей артиллерийской бригады граф Петр Татищев. Он скончался в прошлом году, но меня интересует вопрос его наследников — законных и не только. — прости, Петр Николаевич, но это не худший повод.

— Татищев-то? А, так это ж тот, кто на аптекарше женился! Помню-помню. Хороший офицер, добропорядочный. Только вот наследников он тут точно не заимел. — Собутыльник склонился к уху Тюхтяева. — Слушок ходил раньше, что он ранен сильно был. Там. И посему женщин сторонился, так что даже полюбовниц не заводил тут. — Даже покраснел. — Но вон женился, и счастливо.

Интересный нюанс. Многое меняющий во всей истории. Правда, граф утверждал, что Ее Сиятельство торговала в лавке. Перепутал, видимо.

— Как интересно! — Тюхтяев подлил еще вина себе и собутыльнику. — И что же за редкую женщину он взял в жены?

— Аптекарша-то? — Потебня опрокинул очередную рюмочку. — Да тут странная история приключилась. Наши дамы долго сплетничали, как же дворянская дочь столь низко пала, что за стойку пошла. Можно подумать, на панели лучше бы было, коли отец разорился и застрелился. Но девица вела себя с пониманием, сам видел. Жила сначала у старой купчихи Калачевой компаньонкой, а как та волей Божьей преставилась — в лавке устроилась.

— Кем же? — с намеком произнес советник.

— Ну не знаю, Калачев он такой, знаете ли… Вряд ли бы в любовницы ее взял. Хотя, кто там знает.

— А что это вообще за купец такой? — словно невзначай уточнил Тюхтяев.

— Калачев, Фрол Матвеевич. Бакалейщик. Лет двадцать семь-двадцать восемь ему. Осиротел три года назад, потом мать захворала, да и вот преставилась в третьем годе. От отца дело принял, и не особо выделялся. А вот как девицу эту взял, так и начал всякие выдумки устраивать — то конкурсы пирогов, то с игрушками что-то дитячьими. Даже от самого губернатора благодарность получил.

— А как же она в аптекарши попала?

— О, да как-то вскорости начала и там и сям работать. Хозяева ее очень дружны, вот и поделили, небось.

Очень интересная дружба, когда двое мужчин одну женщину по очереди себе за прилавок ставят. Необычное увлечение. Знавал Тюхтяев таких, которые одну делят, да потом до рукопашной доходят, но здесь непонятное что-то.

— А сама госпожа Нечаева чем известна была?

— Да ничем. Очень замкнуто жила, даже не приятельствовала ни с кем, окромя своих купца да аптекаря. Да я и сам ее помню — вежливая, всегда спросит про здоровье, помнит, что, когда брал, посоветует всегда. Любезная очень, словно и не из благородного сословия. Но без панибратства, да и намеков всяких словно не замечала. Уж где их с поручиком Татищевым судьба свела — непонятно, зато тот женился со страшным скандалом.

— Это с каким же? — навострил уши следователь.

— Да это все их офицерский клуб. Кто б ему дал спокойно жениться на такой?! Графу, да на такой сомнительной девице. Вот граф Татищев и ходил на дуэли как по распорядку. Им как раз их в апреле разрешили, так и понеслось. Почитай, раз пять вызов принимал, покуда не отстали от него.

Интересная какая женщина, чтобы ради нее под пулю идти, да что под пулю — службой рисковать пришлось.

Чуть отяжелевший после обеда статский советник отправился на прогулку по славному волжскому городку.

Немецкая улица с магазинчиками, лавками, костелом — грязная и запущенная донельзя. Собор кафедральный, скверик вокруг, коммерческое собрание, галерея вон есть картинная. Высокие холмы с севера и запада, река с востока. Уныние и беспросветная тоска. Оказалось еще, что и к Крапивной улице идет неправильно. Распогибельный городишко.

Лавка, это, конечно, громко сказано — так, лавчонка на первом этаже небольшого домика о двух этажах. Чистенько, конечно, но небогато. В витринах, правда, какие-то сценки выставлены и детвора рассматривает. Потебня что-то такое говорил. В лавке шустро бегают двое мальчишек — невысокий, пронырливый, худощавый с пепельными волосами и грузный, на богатыря похожий брюнет. Этот не такой шустрый, зато носит по три пуда без усилий.

— Любезный, хозяина кликни. — бросил Тюхтяев пронырливому. Тот окинул быстрым взглядом посетителя, не порадовался увиденному и нырнул в недра лавки.

Второй с любопытством уставился на пришельца и потому идеально подходил для беседы.

— А где же ваша хозяйка? — притворился наивным покупателем сыщик.

— Ксень Ляксандровна-то? Да она ж почитай год как замуж вышла, да вот овдовела вскорости. Теперь по молебнам странствует, о душе Петра Николаича молится. — радостно излагал рохля.

— Жаль, мне про нее говорили, что уж больно хорошо в товарах разбирается.

— Эт да, столько всего знает, прям ин…ен…циклопедия, вот. — аж покраснел от смущения. — Нам с Данилкой с уроками завсегда помогала и учиться заставляла. Да и щас, когда ФролМатвеичу письма пишет, завсегда про учебу нашу спрашивает.

При этом в письмах порой допускает элементарные ошибки, словно русский для нее не родной.

— А как же она, купчиха, да за офицера замуж выскочила?

— Ой, тут такое было! — юный собеседник приглушил голос. — Тот ее на улице встретил и влюбился. На Пасху. Всю святую неделю цветы слал. Кажный день. Даже не показывался. Опосля благословления у батюшки попросил и предложение сделал.

— И она согласилась.

— Да кто бы отказался-то? Только не знала еще, что он граф. Тогда переживать начала. Но любили уж очень друг друга…

— Авдей, ты рот-то иногда хоть закрывай. — осадил коллегу Данила. — А Вы, Ваше благородие, наверх проходите.

Глазастый, смышленый. И хозяйку тут явно любили. Что же сам-то не женился купец на таком кладезе талантов?

— Доброго дня, Фрол Матвеевич! — Тюхтяев протянул руку, которую молодой блондин не менее сажени ростом осторожно пожал.

— И Вам, господин…?

— Тюхтяев, Михаил Борисович. Просто Михаил Борисович. — обаятельно улыбнулся сыщик и примерил маску добродушного дядюшки.

— Чем могу служить, Михаил Борисович? Или все же Ваше благородие? — осторожно поинтересовался купец.

Настучал уже парнишка. Точно подслушивал.

— Как Вам будет угодно. Я здесь по личному поручению графа Татищева, Николая Владимировича. Да Вы уж о нем, небось, наслышаны.

— Как не слышать. Покойного Петра Николаевича родитель. Вот уж горе-то сподобило человеку на склоне лет.

Тюхтяев усмехнулся про себя: граф Татищев напоминал кого угодно, но не обитателя склона лет.

— Да, очень прискорбное происшествие. Он сейчас озаботился судьбой Ксении Александровны. Очень уж переживает она эту потерю.

— И полугода не прожили. Деток, и тех Господь не послал. — с искренней печалью произнес купец. Не ревнует совсем.

— Давно ли она Вас навещала? — решил спросить в лоб.

— Так до конца траура не планировала пока приезжать. Ей же граф Татищев дом выделил в самом Санкт-Петербурге. — изумился его собеседник.

Красиво-то как звучит — «дом выделил». Тюхтяев вспомнил ее крошечную комнату. Небось, и прислуга относилась соответственно. А молодая вдова не жаловалась.

— Графиня Татищева отправилась на молебны и адреса не оставила. Вот Николай Владимирович и озаботился ее поисками. Конфиденциально, так сказать.

Купец даже привстал. И пятнами пошел от волнения — с блондинами это частенько случается.

— Пропала наша Ксения Александровна? Да как же это?!

Гляди — и захлопочет крыльями, как наседка. Что же за отношения у них были?

— Возможно, она Вам письма какие присылала недавно?

— Как не присылать — помнит обо всех нас, даже Никитишну, кухарку мою, добрым словом всегда поминает. — Купец полез в секретер, потом стукнул себя по лбу, достал с полки шкатулку резную и извлек несколько бумаг.

«Мой дорогой Фролъ Матвѣевичъ!

Тоскливо мнѣ сейчасъ въ суетѣ мира, рановато въ городъ вернулась. Поэтому планирую предпринять поѣздку по молебнамъ. Возможно, что и задержусь, а то и поживу гдѣ въ монастырѣ потише. Посему не волнуйтесь, коли вѣстей пока не будетъ.

Разъ ужъ Господь столь явственно указалъ мнѣ на то, что всѣ мы смертны, причемъ внезапно смертны, то я оформила духовную, гдѣ Вы наравнѣ съ сестрой мужа моего Натальей Николаевной названы моими наслѣдниками. Кромѣ того, прошу выдѣлить сумму на учебу Данилѣ, коли онъ сподобится — ужъ очень смышленый, жаль, если голову не по дѣлу используетъ. Пусть гимназію окончитъ, а тамъ и въ Университетъ пойдетъ. Авдею триста рублей на свадьбу и Ѳеклѣ съ Никитишной на старость. Тамъ всё расписано по закону, это я ужъ повторяюсь.

Насчетъ лавки: скоро Пасха и нужно потихоньку дѣлать подарки. Я Данилѣ объясняла какъ, пусть начинаетъ. И конкурсъ куличей, какъ мы въ прошломъ году по пирогамъ устраивали. Тоже на масленой недѣлѣ объявить, а на свѣтлой — итоги подводить. Лѣтомъ — обязательно конкурсъ варенья. И тоже, чтобы дѣткамъ въ пріютѣ отдавать. Банки для варенья можно продавать у насъ же, и въ чужихъ не принимать. Я въ прошломъ письмѣ совѣты давала по раскладкѣ товаровъ — не забыли ли?

Къ Рождеству обязательно опять шоколадные сюрпризы дѣлать съ игрушками. Новыхъ куколокъ закупить бы по каталогамъ и солдатиковъ для мальчиковъ — покуда цѣлую армію соберутъ — у насъ склады опустѣютъ. Можно даже не сюрпризами, а карточками торговать, и за пять карточекъ онѣ смогутъ обмѣнять любого солдатика или куколку.

Остальное я въ письмѣ къ завѣщанію приложила — тамъ тоже инструкціи всякіе.

Берегите себя, мой дорогой другъ. Никогда не забуду того, что вы для меня сдѣлали и вѣчно буду молиться и о Вашей душѣ и объ Анфисѣ Платоновне. Особенно прошу — берегите сердцѣ свое и не рвите его ради тѣхъ, кто того не стоитъ.

Остаюсь всегда Ваша Ксенія Татищева».

Аптекарю, что характерно, привет не передала. Но общее настроение, конечно…

— Вам не показалось, что это прощальное письмо?

— Надеюсь, что нет. — купец забрал листок бумаги, исписанный знакомым уже почерком и тем же фиолетовым карандашом, погладил, бережно сложил и убрал в шкатулку.

— Фрол Матвеевич, я ж не с улицы сюда пришел, понимаете? — чуть надавил Тюхтяев.

— Да уж вижу. — без радости ответил Фрол Матвеевич.

— Мне бы хотелось поподробнее узнать о том, что за человек эта Ваша Ксения Александровна.

— Да что говорить-то? Хорошая она барышня, добрая, отзывчивая. Мы когда познакомились, а она мне накладную согласилась перевести с англицкого, то сразу поняла, что служанка мою матушку, умом скорбную, плохо обихаживает. И согласилась компаньонкой при ней пожить. Не взглянула, что та простая купчиха, а Ксения Александровна из дворян.

— И Вы ее прямо вот так, с улицы в дом приняли. — уточнил Тюхтяев.

— Ну да. У нее и багажа-то не было особого. Знаете, небось, батюшка их разорился и скончался осенью девяносто третьего. Бедствовала она, но не унывала, не жаловалась. С матушкой моей возилась, как не каждая дочь станет — к осени та и на ноги встала, и в разум вошла. Коли б не лихорадка — так и жили. — вздохнул большой бородатый ребенок.

— А когда Анфиса Платоновна упокоилась, то что стало с Ксенией Александровной? — статский советник мягко вернул рассказчика к основной теме.

— Она тут уже прижилась, и в лавке распоряжалась, и вообще… Я ей предложил… Не важно. В общем, замуж она не хотела, так я принял ее в счетоводы. Очень уж ей цифры удавались.

То есть замуж звал, а она не пошла. Предпочла сомнительный статус приживалки и торговки. Она вообще нормальная? Да и кто тут в своем уме — один подбирает незнакомку с улицы компаньонкой к умирающей матери, а потом к деньгам подпускает, другой после случайного знакомства сразу женится.

— И Вы незнакомого человека пустили к денежным вопросам? — наверняка купец что-то другое имел в виду.

— Да как Вы можете в ней сомневаться? Она порядочнейший человек. И у меня, и у Антона Семеновича Рябинкина, приятеля моего, в аптеке работала — ни одной копеечки не пропало. И выручки стало в разы больше. Она же столько всего навыдумывала, и конкурсы, и игры, и витрины! Вы вот аптечную витрину видели?

Тюхтяев только согрелся и не горел желанием выходить наружу, но когда ты не очень высок, а тебя хватает этакая белесая горилла, то разумнее подчиниться. И вот они стоят перед витриной… Ну не факт, что это именно аптека, в Санкт-Петербурге так и дом терпимости можно оформить — женский манекен обладал столь большим милосердием, что оно прямо вываливалось на поднос. Судя по протоптанной к стеклу тропинке, дама пользовалась популярностью.

Тюхтяева затащили и в аптеку, где за прилавком скучал напомаженный юный аптекарь с томиком Бодлера в руках.

— Познакомьтесь, товарищ мой, Антон Семенович! — разволновавшийся лавочник едва не забыл о приличиях. — А это товарищ отца нашего Петра Николаевича, Михаил Борисович Тюхтяев.

Полусонное чудо томно взмахнуло ресницами раз, другой и Тюхтяев понял, насколько ошибался граф насчет купца, а также природу отказа госпожи Нечаевой от столь удобного брака.

— Антуан, ты расскажи ему про Ксению Александровну! — смущенно проговорил Калачев, чем окончательно подписал себе диагноз. Зря Николай Владимирович унижал невестку купеческой подстилкой.

— Ксения Александровна? — мелодично пропел аптекарь. — Что-то случилось?

— Нет-нет. Просто справки навожу. — поспешно успокоил его Тюхтяев и засобирался восвояси. Не то чтобы брезговал людьми подобного рода, но Антуан раздражал.

— Очень приятная девушка и добросовестная работница. Уж скоро год, а посетители до сих пор ее спрашивают.

— Вот о чем я говорил! — жарко бормотал Фрол по дороге обратно. Тюхтяев только отстранялся от такого проявления симпатии.

— Как же она вас всех тут к рукам прибрала. — только и сказал напоследок.

— Да к таким рукам не грех и прибраться. — ответил Калачев, прямо глядя в глаза. А ведь не глуп, совсем не глуп.

* * *

В военной части историю о дуэлях рассказывали поподробнее. Было их четыре и все по поводу взаимоотношений купца и его работницы. Все же провинция, никакого понимания у людей. Интересно, Петр Николаевич знал или просто доверял любимой невесте?

На почте отправлял телеграмму нанимателю «Городъ пустынный и малолюдный. Возвращаюсь». Служащий с бегающими глазками уточнил:

— Это Вы госпожу Нечаеву разыскиваете? — издержки маленького городка. Все всё обо всех знают, а новеньких рассматривают как под лупой.

— Не разыскиваю. Справки навожу. — Тюхтяев обожал таких обиженных на мир, потому что они сливали всю информацию не сортируя.

— Очень сомнительная девица с дурным характером и плохим воспитанием. Да и подумать — юная девушка из хорошей семьи поселилась у чужого мужчины и больше года вдвоем с ним прожила. А потом письма писала каждую неделю, даже покуда муж жив был. А ведь носила себя как царица, словно никто вокруг не понимает ничего.

— А потом те, кто ей это объясняли, с лестницы навернулись, да Дмитрий Денисович? — раздалось ехидное из-за стойки с марками. Тот остроглазый малец из лавки.

— Да я тебя сейчас, паршивец! — почтовый служащий выбежал за парнишкой, но покуда обходил стол, покуда открывал дверцу, тот успел больше.

— Мало она тебе тогда ухо порвала! — и убег.

Пунцово-красный секретарь Катусов оформил телеграмму, отправил ее, принял деньги и более о госпоже Нечаевой не говорил. Ни плохого, ни хорошего.

Результатом поездки Тюхтяев не был доволен — следов госпожи Татищевой, Нечаевой или любой другой в городе на Волге не обнаружилось. Более того, письмо к купцу, которое все же пришлось изъять, намекало на то, что живой ее вряд ли кто увидит. Странно, почему? Бросить деньги, драгоценности, завидное общественное положение — ради молитвы? Бывают и такие женщины, но чтобы в двадцать три? И не заливаясь слезами, а оставив сто одну рекомендацию по ведению дел и расписав благополучное будущее всех близких? Тут скорее на тот свет барышня собралась, что тоже не поддается объяснению.

Каждый раз, когда Тюхтяев пытался объяснить себе ее поступки, поведение, характер, она ускользала, словно это тысяча сущностей у одной женщины. И этого почтовика еще с лестницы спустила. Может и революционеров взорвала сама, а теперь прячется?

А по приезду в Санкт-Петербург сообщил графу лишь то, что удалось доподлинно выяснить. Что следов графини Ксении в Саратове не обнаружилось, с прошлого года ее там не встречали, а купец Калачёв точно не является любовником.

— Уверен? — с подозрением переспросил граф.

— Абсолютно. — и далее распространяться на эту тему не стал.

Встретил наконец своего человечка с Гороховой, маленького, невзрачного, но крайне информированного, который сообщил, что в здании склада проводилась секретная операция по внедрению агента.

— Схоронили? — сочувственно уточнил Тюхтяев.

— Да тут такое дело… Он пропал.

Еще один? Там дьяволова бездна что ли?

— Совсем?

— Да там как вышло-то… Мы агента внедряли к этим активистам, до дверей довели, наблюдали, и неплохо наблюдали, как ты учил, с трех точек. Когда все рвануло, обыскали — ни следа его нет. И через два дня заявляется, мол отлеживался где-то, не помнит где. Ну то есть я верю, что контузило, но что б так?

— И что же он рассказывает?

— Что было там трое — бывший земский врач Никифоров, Петр Петрович, студент Пастухов Алексей Михайлович и разночинец Боборыкин Дмитрий Иванович. Ждали женщину, чье имя установить не удалось. Она пришла, принесла взрывчатку, та сдетонировала не ко времени и вот…

— Сам веришь? — уточнил статский советник.

— Оснований нет. Агент надежный, больше пятнадцати лет прослужил. Мы его проверили еще раз по личной просьбе друга твоего, графа Татищева, но пока все подтверждается.

— И кто же у нас такой молодец?

— Фохт, Федор Андреевич.

* * *

— Николай Владимирович, если сейчас начать допрашивать Фохта о Ксении Александровне вновь, мы вряд ли сможем рассчитывать на конфиденциальность. Тем более, что вряд ли он бы промолчал, случись Вашей родственнице там оказаться — в прошлый раз он был весьма расстроен отказом в продолжении дела.

— Так что, он ее преследовал и убил? — ужаснулся Его Сиятельство.

— Не думаю, что он бы такое провернул. — подумав, ответил Тюхтяев. Хотя за пару дней и тело бы спрятал, и версию какую придумал подходящую.

— Сгною! — кратенько пообещал граф.

* * *

А к Пасхе Тюхтяев получил открытку от графа, где помимо прочих поздравлений и пожеланий была приписка:

«А еще Господь нам сподобил отыскать родственницу нашу, К.А., которая намолившись вдоволь сыскалась и теперь возвратилась в Санкт-Петербург».

Мутная история, но раз больше помощи не просят, то и лезть ни к чему. Хотя любопытно на такую неординарную особу глянуть.

Загрузка...