Некрополь

Так не должно было случиться, подумал Марли, бросив взгляд на свои трясущиеся руки. Кровь бродяги была повсюду. Все пошло наперекосяк.

Не жалея джинсов, он как мог обтер ладони. Упершись в колени и содрогаясь всем телом, заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и восстановить в памяти последние десять минут.

Сначала бродяга, потом гонка, едва не закончившаяся под колесами такси… и вот он здесь.

Только началось все еще раньше. Да, сначала была девчонка. Он присмотрел ее в Сохо в суши-баре — модное пальтишко, аппетитные длинные ноги в обтягивающих леггинсах. Подождал, когда выйдет, и чуть приотстав, двинулся следом по Шафтсбери-авеню, подняв воротник от дождя и скрыв лицо капюшоном. Набившая оскомину пронзительная желтизна рождественской иллюминации дробилась и расплывалась в подернутых рябью лужах.

Интересно, кто такая, чем зарабатывает? Может, танцовщица, с такими-то ножками? А личико точеное, прямо модель, и взгляд этакий, свысока. Слишком хорошенькая для обычной шлюшки. Так или иначе, он ее получит.

Во всяком случае, так планировалось.

Точно, сначала была девчонка. Стильная такая, не простая, вот и решил с нее начать. А когда она свернула на Грейт-Уиндмилл-стрит, не мог поверить своей удаче.

Медно-зеленый купол общественной парковки маячил в конце улицы, словно один из многочисленных лондонских театров, а здесь, на задах «Аполло», между пабом «Лирик» с его грифельными досками, перечислявшими пироги, паштеты и тайских цыплят, и заброшенной стройкой, похожей на полусобранную модель из детского конструктора «Меккано», начинался Хэм-Ярд, едва освещенный тупичок, куда выходили лишь окна покинутых на ночь офисов.

Рука в кармане сомкнулась на гладкой рукояти ножа.

Они прошли «Лирик» и поравнялись с входом в тупик, до девчонки оставалось всего несколько шагов, и тут появился бродяга.

— Не будет сдачи, командир? — прокаркал он, распространяя зловоние немытого тела. В заскорузлой лапище, грязной, как у механика, который провалялся весь день под машинами, блеснула золотом жестянка с какой-то дешевой отравой.

Девушка испуганно вскрикнула и ускорила шаг, глянув на Марли и оборванца с одинаковой брезгливостью.

— А ну, вали отсюда! — прорычал Марли, сжимая нож в кармане.

— Ты чо, сынок, — прошепелявил пьяный, — хоть монетку бы, три дня ни крошки во рту.

— Пшел вон, говорю!.

— Да лан, совесть-то поимей… — Шаркая заплетающимися ногами, бродяга качнулся вперед, расплескивая на себя жидкость из банки, и цапнул другой клешней Марли за куртку.

Может быть, старик пытался просто удержаться на ногах, но это так и осталось неизвестным. Узкое лезвие блеснуло в тусклом свете фонарей, и Марли втолкнул все еще бормочущего бродягу обратно в тупичок, где тот и остался лежать грудой вонючих лохмотьев среди черных мешков с мусором.

Все планировалось совсем не так. Такого вообще не должно было случиться. Девчонка испарилась, жизнь бродяги оборвалась в тупике, а Марли стоял, сжимая опоганенный нож, аккурат под уличной камерой наблюдения.

Сердце взорвалось барабанным боем, качая адреналин до боли в ребрах. Мгновение, другое, и вот он уже прыгает через ограждение на пешеходном переходе, уворачивается от автобусов на Шафтсбери-авеню и бешено мчится мимо Трокадеро, возникая призраком в лучах фар под какофонию автомобильных клаксонов. Не обращая внимания на светофоры вокруг Пикадилли-серкус, оставляет позади Грейт-Уиндмилл-стрит и врывается в транспортный водоворот, разгоняющий своим сиянием зимний сумрак.

Черное лондонское такси выскакивает словно из-под земли. Стремительно надвигается, заливая слепящим светом, оглушая ревом сирены. Скрежет, пронзительный визг тормозов, испуганные вопли прохожих…

Марли медленно распрямился. Сердце еще колотилось, но дышать стало легче. Он посмотрел на свое отражение в черной зеркальной витрине.

Темно-синий капюшон, надвинутый на глаза, грубая куртка защитного цвета с поднятым воротом. Темные джинсы казались в зеркале почти черными. Взгляд едва можно было различить в темноте, но плохо вытертая кровь на ладонях бросалась в глаза.

Еще раз глубоко вздохнув, Марли сунул руки в карманы и развернулся, осматривая улицу.

Никогда прежде он не видел на Хеймаркет столько народу, даже в предрождественские дни. Сгорбленные фигуры, потухшие лица. Кто-то из толпы наверняка обратил на него внимание, заметил кровь.

Тощая изможденная старуха с раздутыми сумками в костистых руках, похожих на птичьи лапы, вдруг обернулась, вперившись в него темными провалами глаз. Беззубый рот, похожий на воспаленную рану, приоткрылся в беззвучном крике. Марли машинально потянул из кармана нож, но старая карга уже снова отвернулась и шаркала дальше по лужам в разбитой брусчатке. А слева и справа напирали, толкаясь, другие пустые лица и обвисшие рты — тысячи и тысячи убогих, обездоленных, униженных.

Спокойно, сейчас не время для паники. Надо спешить, уйти как можно дальше от той помойки. По записи уличной камеры никто его не опознает. Лечь на дно и выждать — и первым делом сменить одежду, а эту сразу сжечь. Уничтожить все следы, тогда полиция никак не свяжет его с убитым бродягой.

Быстрым шагом он двинулся по Хеймаркет, пробираясь в толпе, которая заполняла тротуары и выплескивалась на проезжую часть. Дождь молотил по голове и плечам, Марли зябко поежился. Ему почудился чей-то пристальный взгляд, и он обернулся, вглядываясь сквозь январскую мглу в пестрые огоньки Пикадилли, но никого не заметил и от греха подальше свернул направо по Джермин-стрит. Здесь в принципе можно было прибавить шагу, но узкая боковая улица оказалась так же непривычно забита людьми, и похоже, к концу сырого зимнего дня они окончательно потеряли волю к жизни. Брели друг другу в затылок черепашьим шагом, не разбирая дороги и заходя на проезжую часть, где цепочка такси и фургонов доставки так же монотонно продвигалась в одну сторону.

Пройдя примерно половину Джермин-стрит, Марли остановился в обтекающем его ленивом шаркающем потоке и огляделся поверх понурых голов в поисках преследователей. Подняв глаза, он заметил на стене дома синюю доску с надписью:

Толпа текла мимо, не обращая внимания на доску с именем одного из величайших ученых и даже, по-видимому, не подозревая о ее существовании. Впрочем, как и многие другие знаменитости, после смерти он стал известен куда больше, чем оставался при жизни. Смерть принесла с собой бессмертие…

— Не будет сдачи, сынок?

Марли вздрогнул. Рядом в дверном проеме скорчилась фигура, похожая на груду лохмотьев. Черная от грязи лапища, похожая на клешню, тянулась к нему.

Он потрясенно таращился на нищего. Быть того не может!

— Сынок, поимей совесть… Все одно с собой не заберешь, — бормотал старик. В нечесаной копне седых волос блеснула золотая серьга.

Развернувшись, Марли кинулся прочь со всех ног, отпихивая безвольные тела прохожих. На углу свернул направо, вскоре оказавшись на Пикадилли, забитой народом до отказа. Ужас придал ему сил, и он помчался на запад, лавируя между прохожими и разбрызгивая лужи. Нет, показалось, такого просто не может быть! Кровь того бродяги еще не засохла у него на руках. Переволновался, вот и привиделось.

Придя немного в себя, он заметил впереди красно-синий перечеркнутый кружок лондонского метро, чуть сбавил шаг и не раздумывая нырнул в двери станции Грин-Парк.

Щурясь от непривычно яркого света, он бегом спустился по эскалатору и выскочил на платформу линии Пикадилли как раз в момент, когда там с металлическим скрежетом тормозов остановился поезд. Не став ждать, пока выйдут пассажиры, Марли ввинтился в вагон, расталкивая локтями мужчин с пятичасовой щетиной, в потертых костюмах и женщин с осыпающейся с ресниц тушью и расплывшейся помадой.

Свободных мест не было, пришлось стоять, но это было не важно. Он ухватился было за ремень, но тут же отдернул руку и спрятал обе в карманы. Прислонился к стеклянной панели возле двери и нервно огляделся, не заметил ли кто кровь на его пальцах.

Поезд тронулся со станции, продолжая свой бесконечный путь. Отвернувшись от попутчиков, Марли поглядел в окно, где отражались те же лица, которые на ходу, казалось, сливались в одно общее с потухшими глазами и темным провалом рта.

Что ж, среди них хотя бы нет того бродяги.

Вагон громыхал и трясся, мчась сквозь могильную тьму туннеля. Держа руки в карманах, Марли не отрывал взгляда от стилизованной схемы линий метро у себя над головой.

На коротком перегоне до следующей станции ни один из пассажиров не проронил ни слова, тишину нарушал лишь стук колес. Наконец, замедлив ход, поезд остановился на станции «Пикадилли-серкус», отделанной белой плиткой. Двери со скрежетом поползли в стороны, и новые толпы стали пробиваться внутрь, мешая желающим выйти. Издав знакомый нервный писк, половинки дверей снова захлопнулись, и поезд стал быстро набирать ход.

Интересно, много ли народу умирает в метро, задумался Марли. Каждый год сообщается примерно о двух сотнях так называемых инцидентов. Отвечает ли машинист за гибель пассажира?..

Вновь шипение тормозов, за окном поплыли яркие огни станции «Лестер-сквер». Пожалуй, подумал Марли, лучше отказаться на сегодня от ночных приключений и отправиться домой, подальше от опасного центра. Тогда надо сойти здесь и пересесть на Северную линию. Протолкавшись к дверям, он встал в ожидании остановки.

Взмах руки, приветливый кивок… Опять он! Только на этот раз почище. Сидит между темнокожей толстухой и молоденьким офисным клерком. Никаких лохмотьев, но у Марли не было сомнений.

Незнакомец снова помахал рукой и подмигнул с улыбкой, сверкнув золотым зубом.

Как только двери начали разъезжаться в стороны, Марли почти выпал наружу и кинулся прочь, спотыкаясь и расталкивая встречный поток пустых лиц. Что это, галлюцинации? Не мог здесь оказаться тот бродяга! Да и не бродяга он больше… Тогда почему махал рукой, как знакомому? Старый педик в поисках свежатинки?

Так или иначе, вонючий оборванец был мертв, сомневаться в этом не приходилось. Его кровь все еще обагряла руки Марли. Да и как бы ему удалось так быстро оказаться здесь, будь оно иначе?

Выскочив из метро, Марли очутился в густой колышущейся толпе на Чаринг-Кросс-роуд. За морем унылых голов лежала сама площадь Лестер-сквер, ныне средоточие театральной жизни Лондона, но когда-то давшая приют совсем другой разновидности театра.

Именно здесь знаменитый шотландский хирург и ученый Джон Хантер превратил свой дом в учебный музей, где передавал другим знания, полученные путем вскрытия трупов казненных преступников. Не исключено, что, когда спрос превысил предложение, именно сюда стала доставлять среди ночи свой страшный товар лондонская банда убийц и похитителей трупов: Джон Бишоп, Томас Уильямс и другие.

Вклинившись в едва ползущий людской поток, Марли свернул с площади и поспешил по Кранборн-стрит в сторону Ковент-Гардена, оставляя позади зарево неонового света Лестер-сквер и погружаясь в зимний сумрак.

Грязная вода фонтанами била из-под колес, расплескивающих лужи и ручейки на мостовой, и стекала струями с ресторанных навесов и жужжащих уличных фонарей. Зловещие черные такси, близнецы того, под которое Марли едва не угодил на Пикадилли-серкус, неслись в обжигающем сиянии фар, скрежеща покрышками. Он чувствовал внутри себя растущую панику. Что за дух являлся ему? Плод распаленного сознания, символ вины и страха, облеченный в плоть?

Добравшись до унылого перекрестка, Марли, сам не зная зачем, свернул на Сент-Мартинс-лейн. Впереди лежал район Севен Дайлс, скопление модных ресторанов и еще более модных бутиков. Когда-то эти места были настоящим проклятием «ищеек с Боу-стрит» — первых лондонских полицейских, главным убежищем воров, головорезов и проституток на мили вокруг. Первоначально призванный соперничать с пьяццей Ковент-Гарден, к девятнадцатому веку район стал скоплением трущоб, пользующихся дурной славой. Бордели, воровские притоны, подпольные винокурни — чего тут только не было в старые добрые лондонские времена!

Марли увидел бродягу лишь в последний момент, так что столкновения было не избежать.

Старик обернулся на ходу.

— Потише, сынок, — раздался знакомый голос. В темноте блеснуло золото. — Что за спешка?

От неожиданности Марли отшатнулся, оступившись и чуть не угодив под колеса. Черное такси кометой пронеслось мимо, слепя оранжевым светом фар.

— Куда тебе торопиться? — продолжал старик. — Повремени, осмотрись… Я никуда не спешу. — Он разразился хриплым каркающим смехом. — Тот, кто впервые очутился в Севен Дайлс, увидит вокруг себя немало такого, что способно надолго привлечь его внимание и любопытство.

За его спиной маячила тень солнечных часов. Не раздумывая, Марли развернулся и кинулся в проулок, ведущий на Мерсер-стрит, и по ней вывернул налево на Лонг-Эйкр.

Однако, куда бы он ни бежал, всюду оказывался в гуще толпы. Все улицы были запружены людьми. Это было совершенно непонятно, сегодня был даже не конец недели… и нигде не мог Марли укрыться от хриплого смеха старого бродяги, звучавшего в ушах словно треск электрических помех.

С Лонг-Эйкр, миновав следующую станцию метро, он свернул направо в пешеходную зону Ковент-Гарден. Толпы здесь были такие же, как и везде. С полдюжины живых статуй застыло на широком тротуаре перед манящими огнями баров и ночных магазинов в ожидании монетки, брошенной прохожим. Когда Марли мчался мимо, одна из фигур вдруг резко склонилась к нему, сложившись пополам на своем пьедестале как марионетка и едва не задев бегущего. Сверкнуло золото. Марли пригляделся: что это у нее, петля на шее? Он уже знал, чей голос услышит.

— Ты не можешь бежать вечно, сынок.

Однако Марли продолжал свой бег, словно преследуемый Черным псом Ньюгейта. Толкаясь и увертываясь, он пробился сквозь людское море пьяццы, выскочил на Стрэнд, но и там не остановился. Чудом преодолел оживленный поток машин и, срезав путь по переулкам и аллеям, оказался на набережной Виктории.

Сердце бешено колотилось в груди, легкие, казалось, готовы были разорваться. Впереди через дорогу высилась Игла Клеопатры, памятник давно почившей царице мертвой державы. За спиной был англо-бельгийский Мемориал в память о Первой мировой войне. Слева стучал колесами поезд, двигаясь по мосту Ватерлоо — одному из множества памятников грандиозной битве, в которой за день на одном поле сгинуло почти двести тысяч человек. Справа набережная плавно уходила на юг, следуя изгибу реки. Блестящая инженерная конструкция скрывала в себе подарок городу от сэра Джозефа Базалгетта: искусную сеть канализационных коллекторов и кирпичных водостоков общей длиной более тысячи миль. До появления этого погребенного в земле лабиринта в середине девятнадцатого века Лондон пережил серию страшных эпидемий, за счет которых двор Короля Холеры пополнился на двадцать тысяч подданных.

За набережной величественно колыхались маслянисто-черные воды реки. Лондон не смог бы существовать без Темзы, равно как и без своего населения. Подобно ненасытному монстру, Великий Дымокур поглощал ежегодно по шестьдесят тысяч живых душ, его аппетит был безграничен.

У понтонов плавучего пирса пристани Миллбэнк колыхался на волнах речной трамвайчик, готовый отчалить. Завидев его, Марли совершил отчаянный рывок через четыре полосы движения и вниз по трапу, успев запрыгнуть на борт в последнюю секунду.

Судорожно вцепившись в борт, он тяжело перевел дух, надеясь, что никто из бледных пассажиров с пустыми рыбьими глазами не заметил крови у него на руках, обвел осторожным взглядом набережную, не обнаружив, к своему облегчению, знакомого лица, и стал смотреть на воду. Кораблик покачивался на черных волнах, оставляя за собой бурлящий след. Темза текла спокойно и величаво, словно вещественное воплощение неумолимого времени.

Проще всего, подумал Марли, было бы покончить со всем разом. Броситься через борт, и старая добрая река примет усталого беглеца в свои объятия. Плюс один к статистике…

Трамвайчик закачался сильнее, кивая носом. Приближалась пристань Блэкфрайерс.

— О чем призадумался? — прокаркал хриплый голос за спиной.

Марли резко обернулся.

Совсем другое лицо, но блеск золота и огонек в глазах, старых и молодых одновременно, не позволяли ошибиться. Затравленно скалясь, он потянул из кармана окровавленный нож.

На лице, одновременно знакомом и незнакомом, появилась улыбка.

— Хочешь убить меня? — тихо прошептал голос. — Опять?

Перепрыгнув перила, Марли бросился за борт.

Плавучий пирс закачался от сильного удара. Марли поднялся и побежал, прихрамывая, к турникету, ведущему на берег. Сердце рвалось из грудной клетки, молотя в уши барабанным боем. Дальше по реке на фоне темного неба четко вырисовывалась Белая башня Тауэра, залитая светом. Цветные фильтры окрашивали высокие каменные стены кроваво-красным. Кровавая башня — она вполне заслужила такое название. Сколько людей попали туда через Ворота изменников, чтобы никогда не вернуться назад?

Понукаемый отчаянием, он стремительно зашагал на восток по улице Королевы Виктории к Мэншен-хаус, но, завидев приближающиеся огни полицейской машины, в панике свернул и почти бегом стал подниматься по Сент-Эндрю-Хилл. Пробравшись сквозь неизменную толпу, он вскоре оказался на Лудгейт-Хилл и огляделся.

По правую руку сиял фасад собора Святого Павла с величественным куполом — памятник многим, захороненным внутри, и непреходящее свидетельство архитектурного гения одного человека. Пережив «Лондонский блиц» в годы Второй мировой войны, он стал еще и величайшим надгробным камнем в память о двадцати тысячах лондонцев и миллионе домов, сгинувших под гитлеровскими бомбами.

Непрерывные скитания начинали сказываться: мышцы ног горели, кололо в боку. Согнувшись от резкой боли, Марли оперся на колени, тяжело дыша и уже не обращая внимания на обтекавшие его по Лудгейт-Хилл неисчислимые людские массы.

— Может, отдохнешь, сынок?

Марли обернулся. Преследователь стоял рядом и разглядывал безликое здание из стекла и бетона на другой стороне улицы. Слепящий свет фар проносившихся мимо машин на краткие мгновения выхватывал из сырой мглы его фигуру. Грязная заношенная куртка исчезла, а новый облик скорее подошел бы какому-нибудь джентльмену семнадцатого века. Гордая прямая осанка, седеющая бородка подстрижена, из-под треугольной шляпы свисают локоны белого парика.

С трудом вбирая воздух в натруженные легкие, Марли опустил взгляд, стараясь не смотреть на свои окровавленные руки. Дождевая вода бурлила под ногами, низвергаясь в чугунную решетку. Во рту стояла горечь, при мысли о бифштексе с масляными чипсами, съеденном в последний раз в баре, его чуть не вывернуло. Марли сглотнул несколько раз, подавляя тошноту.

— Кто ты? — спросил он наконец, не отводя глаз от текущей воды.

— Можешь звать меня Олдвич. — Теперь голос звучал на удивление чисто и звонко. — Я сменил много имен… А можешь — Луд, если больше нравится.

Марли поднял голову и взглянул на темный силуэт на фоне освещенных окон кафе.

Нет, это не парик, а свои волосы, искусно заплетенные в косички. И не шляпа вовсе, а больше похоже на…

Номер 23 прогрохотал мимо, плеснув грязной черной водой на ноги, но в люминесцентном сиянии автобусного салона Марли успел разглядеть… то есть не то чтобы с уверенностью… хотя в чем вообще можно быть уверенным сегодняшним вечером? Но что бы там ни было вместо шляпы, благородное сияние старого золота трудно с чем-либо спутать.

В рокоте мотора сперва послышался шум битвы, потом почему-то вой воздушных сирен. Незнакомец смотрел в небо, теперь на голове у него была военная каска.

Забыв о боли в боку, Марли выпрямился и повернулся, но очередное промчавшееся мимо такси ослепило его фарами. Загадочная фигура превратилась в расплывчатое черное пятно, и лишь глаза, отразив свет, сверкнули расплавленным золотом.

— Но как…

— Как я попал сюда? — усмехнулся таинственный собеседник, расправляя плечи и выпячивая грудь. — А ты? — Рукоять короткого меча, висящего в ножнах на поясе, глухо стукнула о начищенный нагрудник-торакс. — Quod erat demonstrandum[1], мой мальчик.

— Нет, в смысле… — пролепетал Марли. — Я хотел сказать… — Он сглотнул и попытался снова: — Сколько тебе лет?

— Сколько лет? — захохотал незнакомец, тряхнув гривой волос. В несметном потоке лиц с мертвыми глазами никто даже не обернулся. — Я был уже стар, когда Гог и Магог охраняли мои ворота! — В его голосе слышался рев трафальгарских львов. — Я пережил огнь, и глад, и потоп! И мор, и чуму, и нашествие за нашествием за две тысячи лет!

— Кто ты? — с ужасом выдохнул Марли.

— Я уже говорил, только ты плохо слушал! — прохихикал закопченный золотоглазый мальчишка-трубочист, искалеченный рахитом. Щупальца промозглого тумана обвивали его ноги, протягиваясь из переулков и водостоков Лудгейта.

— Но… — Марли запнулся, не находя нужных слов. — Почему?

— Вот мы и подошли к главному! — звучно произнес джентльмен во фраке и цилиндре. — Только этот вопрос и имеет значение… и не имеет ответа. Начало и конец всего, альфа и омега. Почему?

Он протянул руку — уже не заскорузлую ободранную клешню с грязными ногтями, а гладкую ухоженную руку человека, далекого от физического труда.

— Пойдем, я проведу тебя по улицам Лондона.

Не в силах сопротивляться, Марли взял незнакомца за руку, холодную, как у мраморной статуи. Туман, густой и вязкий, словно гороховый суп, окутал обоих, затем почти тут же рассеялся. Марли потрясенно распахнул глаза.

— Memento mori. — Голос был тих, будто шепот ветра.

Бесконечный поток неприкаянных душ наконец расступился, и Марли заморгал в ослепительном неоновом мельтешении Пикадилли-серкус. Только теперь сюда добавились синие всполохи проблесковых маячков и блеск светоотражающих шевронов экстренных служб.

Люди в желтой униформе быстро и деловито выполняли свои обязанности, но Марли уже знал, что они опоздали. Силы оставляли его, всепоглощающая апатия сковывала тело.

— Я так устал, — прошептал он.

— Устал? От чего?

— От всего этого, от…

— От Лондона? Ты знаешь, что говорят о тех, кто устал от Лондона. — Сильная рука подтолкнула измученного скитальца вперед. — Нет ничего сильнее и надежнее в превратностях жизни, чем простая правда!

Медик, присевший на корточки у тела, лежащего на мостовой, поднялся и уныло покачал головой. Марли отшатнулся, ноги его подкашивались. Так не должно было случиться!

— А что тут удивительного? — развел руками провожатый. — Здесь всегда было больше мертвых, чем живых. Лондон построен на легендах и воспоминаниях, он весь состоит из памятников умершим.

Нет, твердил про себя Марли, так не должно было закончиться.

— Значит, я что… — пробормотал он, запинаясь. — Я… это…

Золотые глаза блеснули, широкая улыбка зияла открытой раной.

— Кто-то из великих однажды сказал, что милосердие начинается у себя дома, а правосудие — у соседней двери. Однако, думается мне, Шелли выразился лучше всех, когда заметил, что преисподняя — это город, похожий на Лондон, заполненный толпами и дымом.

— Кто ты? — снова спросил Марли.

— Я то, чем меня сделали люди, не более. Они сами придумали меня — люди, подобные тебе.

Марли взглянул в сверкающие золотом глаза, принимая наконец правду.

— Добро пожаловать домой, — услышал он.

Джонатан Грин (Jonathan Green) — писатель и журналист, автор более пятидесяти книг. Работает главным образом в жанрах фантастики и фэнтези. Живет в Англии. Рассказ «Некрополь» (Necropolis) был написан для сборника Stories of the Smoke (2012). На русском языке публикуется впервые.