Немцы и калмыки 1942-1945

1. Появление германских частей и их административные меры

Начатое 28 июня 1942 года большое наступление на южном крыле немецкого Восточного фронта имело согласно 41-й директиве Гитлера двойную цель.

Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельмаршала фон Бока должна была с одной стороны разгромить силы противника в районе Донец — Дон, с другой стороны ей ставилась задача прорваться через Дон на Кавказ и занять этот плацдарм в Азию вместе со стратегическими нефтяными месторождениями.

Но неудачи и промедления в начале операции быстро привели к изменению плана наступления, — поэтапное проведение операции как и общее единое управление группой армий «Юг» были отменены. В противоположность к первоначальному плану немецкие части и их союзники стали наступать с конца июля — начала августа 1942 г. в обоих направлениях сразу.

Заново созданная группа армий «А» под командованием генерал-фельмаршала Листа, которой теперь были поручены операции на Кавказе, перешла Дон под Ростовом в направлении на Кубань и после достижения линии Краснодар — Армавир — Ставрополь стала продвигаться в верховья Кумы и Терека в направлении Пятигорск, Нальчик, Моздок.

Наступление северной группы армий «Б», аналогично созданной на основе группы армий «Юг», которой командовал генерал-полковник барон вон Вайхс, развивалось в направлении через Дон на Восток в направлении излучины Волги с целью достижения Сталинграда.

Следствием такого эксцентричного хода событий стало быстрое возникновение свободного пространства между группами армий «А» и «Б», которое в целом охватывало зону расселения калмыков в её протяжении с севера на юг.

Правда, в первые дни августа 1942 г. 52-й армейский корпус генерала Отта (111-я и 370-я пехотные дивизии), наступавший вдоль Маныча на северном фланге 1-й танковой армии, вышел через Пролетарскую в западные районы Калмыкии и достиг линии Ремонтное — Элиста — Улан Эрге. Но после закрепления гарнизонов в Элисте и Улан Эрге эти части перешли Маныч в южном направлении и снова присоединились к общему наступлению 1-й танковой армии.

(Организация гарнизона в Элисте была поручена 667-му пехотному полку. Один батальон, усиленный взводом противотанковых пушек и взвод солдат были отправлены в Улан Эрге.)

Перед лицом неясной ситуации в Калмыцкой степи штаб-квартира фюрера считалась в это время с возможностью удара противника во фланг немцам со стороны Астрахани. Гитлер, который лично возглавил ход операций, предполагал наличие крупных частей противника западнее нижней Волги.

Он считал, что внезапное наступление противника может иметь тяжёлые последствия как для северного фланга группы армий «А» (1-я танковая армия), так и особенно для 4-й танковой армии, действовавшей южнее Сталинграда, — поэтому он распорядился во избежание возможных неприятностей перебросить в Калмыцкую степь 16-ю мотопехотную дивизию, входившую в состав 1-й танковой армии.

От этого приказа он уже не отступился, хотя начальник генштаба сухопутных сил генерал-полковник Гальдер не разделял его опасений.

Без результата остались и протесты командующих группой армий «А» и 1-й танковой армии генерал-фельмаршала Листа и генерал-полковника фон Клейста, которые рассматривали передачу такого крупного и опытного боевого соединения как сильное ослабление планируемого наступления на Махачкалу и Баку.

По приказу Гитлера 16-я мотопехотная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Хенрици, которая вела бои в районе Воронцово — Александровское на Куме, была 23 августа 1942 г. выведена из состава 3-го танкового корпуса.

Ускоренным маршем она была отправлена в Элисту и получила задачу динамично ликвидировать разрыв фронта, возникший в Калмыцкой степи между 1-й танковой армией (группа армий «А») и 4-й танковой армией (группа армий «Б»), прикрыть растянутые фланги обоих групп армий от возможного удара противника. С этой целью перед ней ставилась задача проведения стратегической разведки в районе Нижней Волги до Астрахани и организации взаимодействия с соединениями 4-й танковой армии по линии Цаган Нур — Киселёвка.

Особое положение дивизии нашло выражение в том, что 28 августа 1942 г. она была подчинена группе армий «Б», а с 10 октября 1942 г. 4-й танковой армии.

16-я мотопехотная дивизия, сменившая находившиеся здесь части 52-го армейского корпуса, обеспечивала из операционной базы в Элисте поддержку фронта в северо-восточном направлении до Юсты и заняла на грейдере Элиста — Астрахань селения Улан Эрге, Яшкуль и Утта.

Для подготовки захвата Астрахани — операции «Цапля» — была занята Халхута, географически самый восточный пункт всего советско-германского фронта, она удерживалась с большим напряжением до 20 ноября 1942 г.

(Уже в середине октября 1942 г. 16-я МПД предлагала оставить Халхуту «по причине чрезвычайных трудностей разного рода» и отступить на зимнюю стоянку в Яшкуль. К трудностям, которые затрудняли оборону села, принадлежали прежде всего его глубокое положение, разрешавшее противнику свободный осмотр немецких позиций, а также невыгодное расположение водных колодцев, которые свободно наблюдались противником. Кроме того позиция в Халхуте означала удлинение линий снабжения до 200 км, что делало необходимым создание опорных пунктов в Яшкуле, Утте и Халхуте, что при недостатке транспорта было трудновыполнимой задачей для 16-й МПД. Командующий 4-й танковой армией, посетивший Утту и Халхуту 17.10.1942 г., был в целом с этими аргументами согласен, но связывал отступление от Халхуты с отменой операции «Цапля». Четыре недели спустя, 20.11.1942 г. командующий группой армий «Б» потребовал от верховного командования немедленного решения этого вопроса.

В тот же день Гитлер согласился на отступление до Яшкуля.

К тому времени Халхута уже была окружена превосходящими силами советской 28-й армии.

(Немецкие части вышли из окружения в северо-западном направлении, но потеряли при этом все танки и тяжёлые орудия.)

Немцы пришли в Калмыцкую степь без каких-либо ясных представлений о специфике этого региона.

Хотя в 1942 году генштаб сухопутных войск и издал «Военно-географическую информацию» о Кавказе, но то, что касалось калмыков, как природы так и социально-экономического положения, было основано на неточных и давно устаревших документах. Мало внимания было уделено тому, что произошло в советские времена, даже карты не соответствовали действительности. Но какой бы отрывочной или устаревшей не была общая картина, в одном пункте выводы немецких властей были верны: в Калмыкии, как среди казачества и на Кавказе в целом, имели место хорошие предпосылки для установления крепких и дружеских отношений с местным населением.

В регионах к югу от Дона такие предпосылки обещали успех, тем более что германская политика здесь была проще, чем на соседней Украине, a немцы — если забыть о их интересах к кавказской нефти — не имели каких-либо колонизаторских целей на периферии их зоны влияния.

Отношение к донским, кубанским и терским казакам, к народам Северного Кавказа и Закавказья, калмыкам, наконец, с самого начала было поставлено поэтому на «разумную» основу.

Такая политика была выражением не только пожеланий и интересов и без того более чем занятого другими проблемами Bермахта, но и соответствовала «декомпозиции» СССР, поддержкe нацменьшинств и усиления центробежных сил в соответствии с политикой Имперского министерства по делам оккупированных восточных территорий.

С немецкой стороны считалось, что отношение к калмыкам будет примером для всего этноса тюрко-монголов, проживавших восточнее Волги, точно так же как политика в отношении кавказских народов стала примером контактов с народами Ближнего Востока.

Немецкие части вплоть «до последнего солдата-тыловика» получили специальные инструкции по поводу того, что они должны вести себя здесь корректно и доброжелательно по отношению к населению, как в дружеской стране, уважать их религию, традиции и обряды, и как можно меньше вмешиваться в их внутренние дела. Главное правило гласило — рассматривать местное население как друзей.

В особенности это касалось сельского населения с его отрицательным отношением к советскому режиму и склонностью к добровольному сотрудничеству, в то время как городское население с его «советской интеллигенцией» считалось менее надёжным.

Начальник штаба наступавшей на Сталинград 6-й aрмии генерал-лейтенант Шмидт составил даже инструкцию, предусматривавшую предпочтительное отношение к казакам и калмыкам.

В отличие от русского населения им разрешалось сохранение холодного и даже огнестрельного оружия, кроме того, их разрешалось привлекать для усиления охраны тыловых объектов.

В основе этой политики лежал прежде всего военно-практический расчёт, и прежде всего-воспрепятствовать возникновению партизанского движения с самого начала, обеспечить спокойствие в регионе небольшими местными силами и защитить растянутые тылы фронтовых частей от враждебных акций.

В особенности это касалось именно Калмыкии, где 16-ая МПД была предоставлена в последующие месяцы сама себе и где она столкнулась с большими проблемами.

В составе 16-й мотопехотной дивизии числились: 60-й мотопехотный полк, 156-й мотопехотный полк, 126-й танковый батальон (18 танков), 165-й зенитный батальон, 146-й артиллерийский полк, 228-противотанковая рота (3 взвода, 2 из них с САУ), 675-й батальон разведки (3 взвода), три туркестанских батальона-811-й, 782-й и 450-й. К дивизии были прикомандированы 567-й велосипедный батальон и 12-й геодезический отряд. — Состав на 1.12.1942 г.

Этой дивизии западнее Астрахани противостояла на советской стороне 28-я aрмия.

В северных районах Калмыкии вела бои советская 51-я армия.

«16-я МПД сражается в Калмыцкой степи в полном одиночестве против намного превосходящего противника.»

(Из доклада командования 4-й танковой армии группе армий «Дон», секретно, 10.12.1942 г.)

Какое значение командование сухопутных сил уделяло связям с населением говорит факт назначения специального уполномоченного, задачей которого было согласование всех вопросов, касавшихся калмыцкого населения.

По инициативе начальника 3-ей группы отдела «Иностранные вооружённые формирования на Востоке» в генштабе сухопутных сил подполковника фон Рённе к штабу 16-ой МПД был прикомандирован барон фон Рихтгофен, профессор-историк, который свободно говорил по-русски. Он предпринял вместе с офицером генштаба (Ic) ст. лейтенантом доктором Хольтерманном всё необходимое для установления хороших отношений с калмыками.

(До этого фон Рихтгофен был переводчиком при генштабе сухопутных сил — английский, французский, итальянский, русский и польский. Как он относился к своей службе в Кaлмыкии говорит тот факт, что он писал стихи о Калмыкии и калмыках по-калмыцки, пользуясь при этом заяпандитским письмом.)

В том же плане с ними сотрудничал доктор Отто Долль (Отмар (Рудольф) Верба, или Врба) — командир группы контрразведки, хорошо знавший местные условия, направленный командованием 1-ой танковой армии.

В своё время он принимал участие в Гражданской войне как представитель немецкого командования на стороне Петлюры, потом работал как предприниматель и архитектор, был два с половиной года сотрудником германского консульства в Одессе, очевидно, как представитель контрразведки, и был женат на украинке.

(Д-р Долль был послан в степь уже 11.8.1942 года по инициативе подполковника отдела Ic 1-й танковой армии барона фон Фрайтага-Лорингхофена с целью организации калмыцкой разведки на слабо обеспеченном восточном фланге 52-го армейского корпуса.

Но это могло иметь успех только теперь, после появления в Калмыкии 16-й МПД.)

С середины августа 1942-го года он колесил в сопровождении шофёра и радиста под именем «Разведгруппа 103» по Калмыцкой степи и налаживал первые контакты с населением.

Среди калмыков он быстро завоевал легендарную известность.

Довольно быстро ему удалось преодолеть первоначальное недоверие населения к немецким намерениям и завоевать доверие к немецким властям.

Этой цели он достиг психологически разумным поведением:

Прежде всего он пытался добиться поддержки со стороны авторитетных в народе кругов. Надёжные люди были назначены им старостами, так, например, в Элисте-Бембе Цуглинов, бухгалтер, который сражался с большевиками ещё в годы Гражданской войны, потом оказался в эмиграции в Стамбуле. В Улан Эрге старостой стал Маштак Пюрбеев. Благодаря демонстративным акциям, как, например, общий обед с жителями хотонов, он завоевал популярность и у простого населения. Отдельным мероприятием по завоеванию доверия населения стала организация «Приёма по калмыцким вопросам».

Где бы доктор Долль не находился, в Элисте или в степных сёлах, везде он встречался с местными жителями и решал с ними повседневные вопросы, вопросы правопорядка, социальной или хозяйственной жизни.

«В его приёмной, — вспоминает один из местных жителей, — можно было встретить священников, бывших большевиков, врачей, пчеловодов, учителей, музейных работников.»

Каждого он терпеливо выслушивал, и поскольку пользовался полной поддержкой дивизии и особенно доктора Хольтерманна, во многих случаях он оказывал практическую помощь и ходатайствовал перед немецкими службами.

Для каждого он находил хорошие слова и, как выразился Агеев, «людей радовал его дружеский взгляд и участие, и они уходили в приподнятом настроении.»

Имя «Доктор Долль» стало популярно и в незанятых районах, его стали называть «наш отец» — ава.

В 1942 году калмыки были религиозным народом.

Они принадлежат к основанной монахом Цон-Капа (родился около 1355 г.) Ламаистской ветви Жёлтых Шапок — практикуемому в Тибете вероисповеданию буддийского толка, признающего религиозной главой Далай Ламу. До русской революции центрами духовной жизни страны были монастыри-хурулы, у астраханских калмыков их было 87, у донских калмыков — 13. И хотя их значение уже в царское время снизилось, тем не менее ламаистское духовенство, бакши и особенно гелюнги-разновидности народных жрецов, занимали в жизни калмыков очень большое место.

В этом вопросе ярко проявили себя большевики.

К стратегии их классовой борьбы принадлежало систематическое уничтожение социальных и хозяйственных основ религии, поскольку только так они могли оказать влияние на народ.

Естественно, что немногие уцелевшие священослужители были первыми, кто стали дружескими посредниками для немцев.

Удивительным обстоятельством в этом плане стало то, что ламы опознали в свастике на немецких униформах древний буддийский символ Нирваны.

(Буддийское духовенство в Калмыкии делилось на три группы — манджи, гезюли и высший слой — гелюнги. Ламы и старшие ламы принадлежали к руководству клероса, их можно сравнить с епископами и старшими епископами христианской церкви.

Во главе иерархии стоял Далай Лама — религиозный вождь.

Священники в монастырях состояли из убуши. Епископами были бакши, образованные и авторитетные гелюнги.)

После передислокации и занятия фронта в Калмыцкой степи 16-ая МПД старалась сохранить и укрепить отношения с населением. В этом отношении дивизия перешла к интенсивной пропаганде.

(Листовки в большом числе разбрасывались задолго до прихода немцев, пусть даже и не столь удачно составленные, с чем не соглашались даже немецкие службы.

«Калмыки! Близится час Вашего освобождения от красного ига! Не вступайте в Красную Армию! Оставайтесь у себя, когда Красная Армия уходит! Добывайте оружие! Убивайте большевиков и евреев! Не бойтесь немцев! Гитлер и Германия несут Вам освобождение, мирную жизнь и спокойный труд! Калмыцкие эмигранты.» Листовки подобного содержания были подготовлены весной 1942 года информационной службой «Чёрное море» Военно-морского командования группы армий «Юг» не только для калмыков, но и для народов Северного Кавказа, включая адыгейцев, азербайджанцев, грузин и армян.)

Прежде всего подчёркивались положительные стороны немецкой политики. Старательно повторялось, что немцы пришли в Калмыкию как друзья, чтобы освободить калмыков от большевицкого рабства и обеспечить им свободную жизнь в свободной степи в соответствии с их культурой и обычаями.

Какой-либо конкретной программы, конечно, не было, но населению гарантировались свобода всех экономических и культурных сил, беспрепятственное восстановление религиозной жизни.

В противовес советской практике, калмыкам представлялось самим решать, хотят ли они вести оседлый образ жизни или вернуться к кочевой жизни в степи.

Отделение 1с 16-ой МПД издавало каждые два дня в Элисте газету «Свободная Земля» на русском и калмыцком языках тиражом до 10 000 экз.

Оккупационные власти сразу же занялись организацией местного управления в полностью или частично занятых восьми из 13 улусах Калмыкии.

Это было не так просто, если учесть, что Калмыкия была практически фронтовым регионом и здесь находились относительно немногочисленные немецкие части.

Военные власти проявили большой интерес к назначению авторитетного представителя калмыцкого народа.

По инициативе командующего группой армий «Дон» генерал-лейтенанта фон Роткирха были организованы поиски депутата последней Думы князя Николая Дансановича Тундутова, который к тому времени проживал в Германии. Но к тому времени лишь его сын князь Николай Николаевич Тундутов играл в эмиграции скромную роль.

В вопросах религии немцы демонстрировали самую большую сдержаность. Ламаистское духовенство получило полную свободу в восстановлении религиозной жизни и пользовалось в этом вопросе абсолютной поддержкой немецких властей.

Где было возможно, снова открывались школы.

Восточное министерство предполагало организовать образование в русле национальных традиций и рекомендовало сразу поставить весь учебный процесс на калмыцком языке. Необходимые учебники были уже подготовлены в Берлине при помощи калмыцких педагогов.

Большое практическое значение имел вопрос поддержания здравоохранения населения. Это привело к тесному сотрудничеству немецких врачей военного госпиталя в Элисте с калмыцкими медиками. Прежде всего это касалось борьбы с инфекционными заболеваниями, в особенности чумы и холеры. Расположенная в Заветном, основанная ещё в 1912 году лаборатория по исследованию чумы, осталась цела и продолжала работать под руководством своего прежнего медицинского руководителя, двух врачей и группы сотрудников.

Серьёзной проблемой к концу года стало снабжение, прежде всего городского населения, продуктами питания, но тем не менее несмотря на трудности дивизии удалось, хоть и в скромном объёме, решить этот вопрос.

Политические и административные меры немецких властей, какими бы они несовершенными не были, произвели впечатление на население Калмыкии.

Они были поняты как выражение уважения к населению и национальным чувствам калмыков.

Из занятых и даже незанятых районов к немецким властям приходили многочисленные посланники, предлагали помощь или обращались за поддержкой в борьбе с советскими властями.

Нередко навстречу немецким солдатам выходили посыльные, даже женщины и дети, с жёлтыми калмыцкими флажками в знак того, что в хотоне нет врага.

Если село занимала советская часть, то верховые нередко сообщали немцам о силах противника.

Отсутствие сплошного фронта привело и к возникновению оригинальных планов.

Так, по свидетельству профессора фон Рихтгофена, руководство Кaлмыкии планировало послать делегацию в Тибет, чтобы информировать Далай Ламу о возрождении Ламаистской религии и о немецко-калмыцком сотрудничестве.

Явное дружеское отношение не ограничивалось отдельными случаями, оно было характерно для большинства калмыцкого народа, которое относилось к немцам «очень радушно».

(«Во всяком случае, калмыки приход немцев встретили очень радушно ...» — Дорджи Арбаков автору 04.02.1972.)

Немецкие документы не оставляют здесь ни малейших сомнений. Везде подчёркивается «дружеское», «очень вежливое», «более чем открытое», «добросердечное» отношение населения.

Так, например, доктор Хольтерманн писал в 16-ой МПД 2 января 1943, что за относительно короткое время удалось «преодолеть поначалу выжидательное отношение калмыцкого населения и завоевать их полное доверие.»

Аналогично высказывались об этом, например, 20 августа 1942 года командующий сражавшимся в Калмыкии 52-м армейским корпусом генерал Отт, и 31 октября и 4 ноября 1942 года командующий 4-ой танковой армией, сражавшейся к югу от Сталинграда, генерал-полковник Гот.

Начальник штаба группы армий «Б» генерал-лейтенант фон Зоденштерн докладывал командованию сухопутных сил в октябре 1942, что удалось «убедить весь калмыцкий народ в занятых и незанятых районах в том, что немецкие солдаты пришли в этот край как друзья, защитники и освободители калмыцкого населения, и можно без преувеличения сказать, что немецкий солдат встретил полное доверие и активную поддержку со стороны калмыков.»

С дистанции послевоенных лет вспоминал и командующий группой армий «А» генерал-фельдмаршал барон фон Вайхс:

«Калмыки, в большинстве своём ненавидевшие большевизм, оказали большую помощь в борьбе с русскими частями.»

2. Исторические и политические причины поведения калмыков

В том, что касается калмыков, то причины их поведения, которое так резко противоречило догмам о морально-политическом единстве советского общества и их несгибаемой верности советскому режиму, надо искать в историческом прошлом калмыцкого народа и его историческом опыте в составе русского государства в царские и советские времена.

Уже перед революцией 1917 года западномонгольский народ калмыков (ойраты, хальмаги), который добровольно признал над собой власть Москвы во время правления Великого князя Алексея Михайловича (1629–1676), жил не совсем свободной жизнью.

(Первоначально сами калмыки называли себя дербен-ойратами, т.е. «Союзом Четырёх» — четырёх калмыцких племён. Имя «калмыки» происходит от тюркского слова «калимак» — отделившиеся.

Калмыки, как и все ойраты, например, проживающие в Синцзяне, значительно сильнее отличаются по своей духовной, материальной культуре и по образу жизни от монголов Внутренней и Внешней Монголии, чем те между собой — халха, уряты, чжурчжени и пр.

Тем не менее процесс вхождения калмыков в состав Российского государства занял довольно много лет.

Первые калмыцкие послы появились в Москве в 1608 году во время правления Великого князя Василия Ивановича Шуйского (1606–1610).

Официальной же датой принято считать 1609 год.)

Как защитники русских южных границ и союзники Царя в борьбе против башкиров, мятежных стрельцов, казаков Кондратия Булавина, против крымских татар, персов и турков, калмыки достигли своей наивысшей самостоятельности при хане Аюке, современнике Петра Великого.

После его смерти в 1734 году начались раздоры и Петербургское правительство начало шаг за шагом усиливать своё влияние и ограничивать самостоятельность Калмыцкого Ханства.

В ходе религиозной греческо-православной экспансии в этот край устремились русские и казацкие поселенцы, которые стали претендовать на калмыцкие земли.

Недовольство всем этим стало причиной массового ухода калмыков в Китай в правление хана Убуши весной 1771 года, к которому однако не смогли присоединиться калмыки, проживавшие западнее Волги — 50 000 человек, 13 000 кибиток (юрт).

Императрицa Екатеринa II ликвидировалa Ханство на Волге.

Калмыцкие вопросы между 1788-м и 1796-м годами решала Калмыцкая канцелярия, состоявшая из двух русских и нескольких местных чиновников.

Подчинялась канцелярия Астраханскому губернатору.

При императоре Павле на должность «вице-хана» трёх племён — дербетов, тургутов и хошутов — выдвинулся Чучей. Но его смерть в 1803 году покончила с административной самостоятельностью калмыков.

Главный пристав калмыцкого народа был отныне подчинён императором Александром I губернатору Астрахани, который стал называться «Попечителем калмыцкого народа», дела же вёл «Заведующий калмыцкого народа».

В 1834 году власть калмыцкой аристократии — в особенности нойонов — была опять урезана.

(Нойоны представляли высшую калмыцкую аристократию. Они возглавляли 14 улусов, которые позже стали лишь административными единицами. Более простой аристократией были зайсанги.)

В 1838 году калмыцкая администрация была переведена в Министерство государственных имуществ, которая способствовала политике ассимиляции и была безуспешно занята переводом кочевников к осёдлой жизни.

Величайшим Манифестом от 15-го мая 1892 года калмыки были освобождены от феодальной зависимости и получили статус «свободных крестьян».

Но почти все их правовые, административные и экономические вопросы решались к началу 20-го века русскими чиновниками.

Руссификация продвинулась вперёд, но калмыки крепко держались за свою национальную идентичность, религию, обряды и традиции, и строили свою жизнь прежде всего на эффективном скотоводствe.

Хотя экономическое положение калмыков до Февральской революции было тяжёлым, и они могли связывать с революцией некоторые надежды на лучшее, они быстро стали противниками революции, поскольку боялись, что крестьяне отберут у них пастбища. В то же время стало очевидным стремление к независимости, и потому уже в марте 1917 года были организованы национальные правительственные органы.

По предложению ханов Тундутова и Тюменева, имевших большой авторитет, в сентябре 1917 года были приняты важные решения — астраханские калмыки объединились официально с казаками, с которыми уже с 18-го века сотрудничали донские калмыки, жившие в районе вокруг Сальска (бузава).

По причине объединения с донскими и кубанскими казаками большинство калмыков, которые потом встали на сторону Деникина, крайне враждебно встретили захват власти большевиками.

(«The anti-Communist attitude of the Kalmyks during the revolution was predetermined by the entire historical, religious, and social outlooks of the Kalmyk people», Arbakov, p. 31; R. Conquest, The Soviet Deportation of Nationalities, London, 1960.)

Полным абсурдом представляются в данном случае заявления, что «трудящиеся Калмыкии проявили смелость и героизм в борьбе за новую, свободную жизнь».

В жизни имело место обратное, и как вспоминает, например, маршал Г. Жуков в свoих мемуарах: «он был ранен в рукопашном бою с белогвардейскими калмыцкими отрядами».)

Этого мнения калмыки не поменяли даже тогда, когда большевики после неудачного наступления на Астрахань тем не менее смогли в январе 1918 года установить свой контроль между Волгой и Доном, Cовет депутатов в Калмыцком Базаре признал Советскую власть, a в образе Калмыцкого Исполкома была создана своя советская калмыцкая администрация.

Ленин полагал, что позиция всего буддийского мира Азии по отношению к советскому государству будет ориентироваться на мнение их братьев по вере. Поэтому он предпринял попытку завоевать их доверие и в июле 1919 года направил в адрес «братьев-калмыков» специальные призывы, в которых он напомнил о «рабстве свободолюбивого калмыцкого народа» в Царское время, обещал им религиозную, культурную и экономическую свободу, и говорил об их праве на собственную судьбу. Хотя Ленин и обещал не допустить ущемления прав калмыков со стороны революционных органов и объявил о политической амнистии, его призыв к поддержке Советской власти нашёл очень слабый отзыв.

Tех, кто поверили его обещаниям, было очень мало.

Последнее сопротивление калмыцкого народа было сломлено лишь после кровопролитного восстания в 1926 году.

После победы большевиков в 1920 году калмыки стали объектом советской национальной политики.

В рамках РСФСР в 1920 году возникла Калмыцкая Автономная Область, которая в 1935 году приняла имя и статус Калмыцкой Автономной Советской Социалистической Республики, КАССР.

В этих государственных рамках калмыки пережили грубый процесс полной переделки всей духовной и материальной культуры.

Начатая вскоре советскими властями классовая борьба была сперва направлена против правящих кругов, против национальной аристократии — нойонов и зайсангов, которые в экономическом и социальном плане всё ещё занимали важные позиции, против ламаистского духовенства, против так называемых «кулаков», под которыми всё чаще стали понимать скромных владельцев нескольких голов скота или даже обладателя одной единственной лошади.

Грубая и жестокая коллективизация ввергла в конце-концов весь калмыцкий народ в отчаянное положение.

Поголовье скота, которое в годы НЭПа более или менее воcстановилось от потерь во время Гражданской войны, снова катастрофически пострадало.

Как и в других регионах, принудительная коллективизация привела в Калмыкии к резкому обнищанию населения.

В результате этой политики «раскулачивания» и последующем многолетнем голоде погибло большое число калмыков.

Арбаков считает, что за эти годы было сослано в Сибирь и на Север около 10% калмыков.

Вместе с социальными и хозяйственными репрессиями, от которых пострадало 83% семей, бушевала политика уничтожения Буддийской религии, которой калмыки были искренне преданы.

С такой же ненавистью проведённая антирелигиозная кампания стала прежде всего началом уничтожения древней калмыцкой народной культуры, поскольку та видела свои корни прежде всего в религии.

Точно так же как несколько позже в Бурятии, с середины двадцатых годов в Калмыкии систематически уничтожались храмы и монастыри.

(В годы принудительной коллективизации все монастыри были не только закрыты, но и разрушены, их имущество, святыни, священные жертвенники и книги уничтожены ... Одновременно с закрытием монастырей и храмов, арестом и ссылкой священников, происходила конфискация предметов религиозного культа у частных лиц. Отряды «лёгкой кавалерии» комсомольцев и бригады из членов «Союза воинствующих безбожников» шли из дома в дом и отбирали религиозные вещи.

«Наши храмы, святыни были разграблены, сожжены и уничтожены большевиками. Наши жрецы были сосланы в Сибирь, где они все погибли.»

Калмыцкий источник автору 15.5.1971 года. Или: Balinov, The Kalmyk Buddhists)

Вместе с ними погибли оригинальные архитектурные памятники калмыков.

Погибли невосполнимые культурные ценности: книги и рукописи религиозного, философского, медицинского и естественно-научного содержания, тибетские письмена по дереву, легендарная шёлковая роспись «сураши», другие произведения искусства.

По свидетельству известного монголиста профессора Н.Н. Поппе: «Древняя калмыцкая культура была полностью уничтожена. От неё не осталось даже следа.»

Когда позже в Элисте был открыт краеведческий музей, в его антирелигиозном отделе не было ни одного ценного экспоната. Только дешёвая иконка и несколько «бурханчиков» массового производства.

Уничтожение обычного экономического образа жизни, ламаистской религии и национальных сокровищ калмыцкой культуры было для советского режима необходимой предпосылкой для установления нового порядка.

Сюда же нужно отнести и окончательную отмену старой калмыцкой письменности, введённой в 1648 году ламой Зая Пандитом — «Тодо Бичиг», и замену её кириллицей.

Поскольку даже критики советского режима оценивают это событие положительно, нужно учесть, что следствием этого стала перенасыщенность калмыцкого языка русскими и иностранными выражениями, а любой протест стал восприниматься как «местный шовинизм» или «национально-буржуазный уклон».

Даже гениальный памятник калмыцкой литературы «Джангар» получил своё признание только годы спустя после обязательного «переосмысления» уже в советском смысле.

(В отличие от официального советского мнения, профессор Поппе придерживается широко распространённой в монголистике версии, что «Джангар» был создан вскоре после возвращения части калмыков в Азию, т. е. в конце 18-го века.

Эпос «Джангар», который по мнению Поппе и Владимирцева относится к «выдающимся эпосам мировой литературы» и не уступает «по своей красоте и содержанию «Илиаде», «Одиссее», «Сказанию о Нибелунгах» и «Песне о Роланде» пользуется у калмыков огромной популярностью.

Бергманн, который в 1802–1803 г.г. сделал о нём первые свидетельства, называет автора «Джангара» «калмыцким Орфеем», «достойным величайших поэтов древности».)

Советская администрация — ещё более чем Царская — настаивала на переходе калмыков к осёдлой жизни.

Большинство из них жило несколько позже уже не в привычных кибитках, а в глиняных землянках, что однозначно улучшило повседневную гигиену. В центре степи была построена столица Элиста, впрочем, без учёта природных условий, так что, жители, например, долго страдали от недостатка воды.

Более современные общественные здания были резким контрастом окружающей их нищете и вызывали позднее у немцев странные чувства.

Как говорит Агеев, большинство калмыков не приняли жизнь в этом «социалистическом городе», и значительная часть его жителей действительно состояла из русских. В советское время велись стройки в сельских районах. Было построено много перерабатывающих предприятий, из которых в Элисте было 55 мелких и 6 более крупных.

О кочевой жизни в привычном смысле уже не могло быть речи — в 1935 году 72% калмыков вели осёдлый образ жизни по сравнению с 17% дореволюционного времени.

Грубое вмешательство в религиозную, культурную и хозяйственную жизнь, и прежде всего разрушение прочных социальных основ вызывали среди населения постоянные возмущения и протесты, которые подавлялись уже силой.

Во времена большой «чистки» массовые аресты не обошли Калмыкию стороной, жертвами их стали видные представители государственных и партийных органов, среди которых оказался даже А.Пюрбеев, председатель Калмыцкого облисполкома и секретарь обкома. Многие известные общественные и культурные деятели, такие как Чапчаев, поэт Амур-Санан, Косиев и другие исчезли, как и все ещё жившие буддийские священники.

(«This purge destroyed the entire Kalmyk intelligentsia ... As many as 5000 persons were liquidated ... The entire priesthood ... was liquidated ... The national economy was completely ruined», Arbakov, p. 34.

Беседа автора с майором Арбаковым 25 и 26.10.1971 года.

Чапчаев и Амур-Санан принимали в 1918 году участие в советском съезде Калмыцких депутатов в Калмыцком Базаре.

Как первые представители Коммунистической партии в Калмыкии они встречались с Лениным в 1919 году.

Позже Чапчаев выступил против коллективизации.

Амур-Санан известен как автор автобиографической повести «Мудрёшкин сын», опубликованной в 1925 году, и является самым известным калмыцким писателем того времени … «Незаконно репрессирован, посмертно реабилитирован».

Человеком большого таланта был и Косиев.)

В КАССР теперь правили только русские, занимавшие все ключевые посты, или контролировали таковые через своих т.н. «заместителей».

Хозяевами в республике были русский секретарь обкома ВКП(б) Лаврентьев и его заместитель — русский Касаткин, но вовсе не калмыцкий председатель Совета Народных Комиссаров Калмыкии Гаряев. Военкомат республики, НКВД, оперативный отдел НКВД, отвечавший за аресты и террор, другие ключевые посты, занимали русские.

Шамба Балинов, калмыцкий политик, эмигрировавший в Германию, сравнивавший деятельность советского руководства с калмыцкой политикой Царского правительства, говорил о попытке советского режима уничтожить национальные особенности калмыцкого народа, ассимилировать его на основе русского языка и культуры в целях создания единого, великорусского «советского народа».

Но к началу войны в Калмыкии были ещё живы священные понятия о семье, национальное самосознание, преданность Буддийской религии и память о прежней свободной кочевой жизни.

8-го января 1943 года профессор фон Рихтгофен записал, что он «обнаружил у самых простых людей в степи, точно так же как и у без сомнения самых образованный людей в городе, резко антибольшевицкое, национально-калмыцкое сознание. Процент действительных большевиков, к счастью, очень мал.»

Из сказанного совсем нетрудно понять причины, которые подвигли калмыков к сотрудничеству с немцами.

Естественно, что калмыки ещё не имели чётких политических представлений, но как сказано в немецком документе, они в любом случае ожидали «восстановления своих национальных основ» под защитой Германского Рейха.

Если всего этого было ещё недостаточно, чтобы дружески встретить приход немцев, то была и другая причина, которая была вызвана неизбежной военной мерой советских властей: эвакуация сельского хозяйства на восток за Волгу и в Казахстан, прежде всего массовый угон скота.

Как того справедливо опасались партийные и правительственные круги Калмыкии, это имело бы для населения трагические последствия.

Когда немецкие войска в конце июля 1942 года быстро прорвались под Ростовом на юго-восток, поступили первые двусмысленные распоряжения об отгоне колхозного и совхозного скота «на летние выпасы» из угрожаемых районов, речь шла о Западном, Яшалтинском, Приютненском, Троицком, Сарпинском, Малодербетовском, Кетченеровском, Черноземельском и Юстинском улусах.

Через несколько дней, 31 июля и 2 августа 1942 года секретарь обкома ВКП(б) Лаврентьев и председатель Совнаркома Гаряев по причине приближения фронта подписали совместный приказ об эвакуации всего скота и сельхозтехники за Волгу. Органы пропаганды и агитации занялись в это же время разъяснением населению необходимости этих «обычных хозяйственных мероприятий» с целью предотвращения слухов и паники.

Советские власти были не совсем уверены в разумном исполнении этих мер, что проявилось и в том, что к отгону скота привлекались только надёжные и преданные Советской власти люди.

Для контроля за отгоном огромного количества скота в количестве около 2 млн голов были задействованы наряду с милицией и отрядами НКВД и функционеры из партийного и правительственного аппаратов, разбитые на маленькие группы и распределённые по всему направлению отгона.

В итоге, естественно, оказалось необходимым обеспечить эти группы оружием, сформировать особые спецкоманды по защите эвакуации, а командованию Юго-Восточного фронта был направлен запрос о выделении дополнительных войск.

Но откуда грозила опасность?

Немецкий 52-й армейский корпус, а точнее подвижная группа взвода разведки 111-й пехотной дивизии под командой капитана Голля, находившаяся в 180–250 км впереди фронта, 12 августа 1942 года неожиданно захватила Элисту, через несколько дней Улан Эрге, и вышла с целью разведки к посёлку Яшкуль-Чилгир. Но пока большая часть войск отсутствовала и достигнутые рубежи не были закреплены, армейский корпус был не готов к каким-либо действиям в Калмыцкой степи.

Исключением была боевая разведка 111-й пехотной дивизии по прорыву через недавно принятую в эксплуатацию стратегическую окружную железную дорогу Кизляр — Астрахань, последнюю к этому времени сухопутную дорогу Советов на Кавказ.

(Операция прошла успешно, дорога была взорвана на протяжении 200 метров, было уничтожено 10 локомотивов. Но повреждения были удивительно быстро устранены, так что уже 27.8.1942 года 16-я МПД получила приказ группы армий «Б» повторить операцию и повторно разрушила железнодорожные пути.)

Одна из боевых групп, действовавших по приказу 1-й танковой армии севернее Кумы, наткнулась 21 августа в степи на бескрайние стада скота и овец, перегонявшихся на восток.

По примерной оценке тут было минимум 10 000 коров и 100 000 овец.

В боевом донесении сказано, что пастухи сразу и «с явной радостью» подчинились приказу повернуть стада на запад.

Немецким войскам, как в этом случае, неоднократно приходилось поворачивать угоняемые стада.

Эвакуации препятствовали больше не столько немецкие части, сколько само калмыцкое население, которое не представляло своего существования без своих стад. Прежде всего в этом себя более чем успешно зарекомендовали антисоветские партизанские отряды, которые возникли ещё до прихода немцев в Калмыкию, и которые рассматривали препятствование угону скота как одну из своих главных задач.

Советские документы подтверждают, что именно эти партизаны («группы бандитов»), преграждали дорогу, угоняемым за Волгу колхозным и совхозным стадам, поворачивали их обратно и «отдавали их немцам».

3. Германо-советское соперничество в области пропаганды

Дружеский приём немецких частей в Калмыкии и стремление калмыков к сотрудничеству с немцами, оказались для советских властей политическим вызовом, который они пытались решить на пути усиления пропагандистской работы. В связи с этим казалось очевидным обрисовать калмыкам последствия рассовой политики национал-социалистов.

110-я кавалерийская дивизия — советская калмыцкая часть — призвала 12 сентября 1942 года весь калмыцкий народ к мужественной борьбе против смертельной немецкой опасности «порабощения и физического уничтожения». «Немецкие захватчики», — говорится в призыве, — «презрительно заявляют, что калмыки и другие восточные народы — не люди, а дикари.» Уничтожение калмыков считается у гитлеровцев «защитой» европейской культуры от дикарей.

(«Воззвание воинов 110-й калмыцкой кавалерийской дивизии к Калмыцкому народу от 12.9.1942 года в связи с оккупацией немцами ряда улусов Калмыкии.»)

Такие провокации в первые недели войны были не совсем беспочвенными, поскольку некоторые официальные власти рассматривали «азиатов» в пику реальности как самых верных сторонников большевизма, расценивали их как «неполноценных» с рассовой точки зрения и соответственно с ними обращались.

Пленные Красной Армии, родом из Средней Азии или Кавказа, выглядевшие иначе, назывались в целом по ошибке «монголами», они подвергались в лагерях особым придиркам, а зондеркоманды СД и СС иногда их отсортировывали и сразу расстреливали.

Такой подход был, естественно, кошмарной политической ошибкой — не говоря уже о его моральной преступности — поскольку он сразу восстанавливал против немцев все национальные меньшинства, которые с самого начала были готовы к сотрудничеству с немцами.

С протестом выступили не кто иные как Служба иностранной разведки Вермахта при поддержке Имперского Министерства по делам оккупированных Восточных территорий.

Розенберг не побоялся поднять этот вопрос перед Гитлером.

(28.2.1942 года Розенберг направил Командованию Вермахта самое резкое письмо, в котором назвал судьбу советских пленных в немецких лагерях «трагедией величайшего масштаба» и потребовал обращаться с пленными «по законам человечности».)

Политический интерес Восточного Министерства ориентировался, как известно, на неславянские народы Советского Союза, и поэтому отношение к ним подверглось после первоначальных эксцессов кардинальной перемене, в том числе и со стороны СС.

Особенно следует отметить, что именно Вермахт был наиболее далёк от какой-либо ненависти к этническим группам.

Самым большим аргументом против советской пропаганды было как раз великодушное отношение к калмыкам и именно это великодушное отношение оказывало помощь немецкой пропаганде, боровшейся за доверие калмыков.

3-го ноября 1942 года на страницах газеты «Свободная земля» профессор фон Рихтгофен, специальный уполномоченный по калмыцким вопросам, организовал полемику с Нарановым, который утверждал в своей листовке, что для немцев калмыки являются диким народом, «который должен быть уничтожен и обращён в рабство немецкими помещиками и баронами». Рихтгофен доказывал, что наоборот, уже издавна существуют традиции немецко-калмыцкой дружбы. Он напомнил своим читателям о Войнах за Освобождение, когда король Пруссии Фридрих Вильгельм III наградил храброго союзника подполковника Серепа Чана Тюменя, «доблестного командира 2-го Kалмыцкого конного полка, высоким военным орденом».

Той же цели служила 8.11.1942 года и статья Рихтгофена, посвящённая «гениальному сыну калмыцкого народа» Фёдору Ивановичу Калмыку (1764–1821), одному из признанных и в Советском Союзе художников, который после завершения образования в Петербурге и Екатеринбурге объездил Европу и снискал славу в Греции, Италии, Франции и Англии. В России он не смог устроиться и по протекции Баденской принцессы Амалии он был назначен в 1806 году придворным живописцем на службе у Великого Герцога Людвига Баденского, а после его смерти в его честь был воздвигнут памятник.

Рихтгофен считал Ф.И.Калмыка идеальным символом немецко-калмыцкого сотрудничества, поскольку в нём счастливым образом совпали природные таланты его народа с рамками европейской, и прежде всего немецкой, культуры. И именно в Германии он нашёл свою вторую родину.

«Сегодня, когда ... немцы окончательно освободили большинство калмыков от большевисткого насилия,» — так заканчивается эта эффектная пропагандистская статья, — «мы вспоминаем с самым большим уважением Фёдора Ивановича Калмыка, его жизненный путь и его успехи в искусстве.»

В пропагандистской борьбе за симпатии калмыков советская сторона стала быстро проигрывать, как о том свидетельствует её раздражённая реакция.

24.10.1942 года oбком ВКП(б) принял решение начать издательство газеты «Вести с Родины», чтобы как-то отреагировать на политику немцев. Эта газета, которая обычно разбрасывалась с самолёта в немецких тылах, вышла всего в семи номерах, если сравнивать с 50-ю номерами немецкой газеты «Свободная земля».

Перед лицом ничтожного влияния своей контрпропаганды, становятся понятными резкость и желчность, с которой советские власти обличали «демагогическую политику фашистов», которую они обвиняли в том, что последняя прибегает в своих антисоветских акциях к самым грязным способам.

Самое странное, что под такими грязными способами они понимали, например, восстановление религии и частной собственности, т.е. как раз то, в чём оккупанты нашли среди населения полную поддержку.

Особую ненависть вызывало возрождение калмыцкого национального сознания и «усилия по поддержке национальной вражды между калмыками и русскими».

Антирусские настроения не нуждались в особой поддержке со стороны немцев — в документах есть много свидетельств о «сильных противоречиях» между калмыками и русско-украинским населением.

Но точно так же как немцы пытались их использовать для того, чтобы переманить калмыков на свою сторону, советское руководство повторяло заклинания о «дружбе калмыцкого народа с великим русским народом», которая якобы родилась и укрепилась на протяжении столетий и выдержала решающее испытание в бурях Октябрьской революции.

Напоминалось о том, что калмыки уже в 17-м веке приняли активное участие в восстании Степана Разина (1667–1671 г.г.) и особенно в большой крестьянской войне 18-го века под руководством Емельяна Пугачёва (1773–1671 г.г.). Подчёркивалось их участие в войнах за «целостность Российского государства» под «гордыми знамёнами Петра Великого, Александра Суворова и Михаила Кутузова».

Напоминание о великом прошлом и призыв к патриотизму стали выражением новой линии советской военной пропаганды. И, несомненно, этот призыв к патриотизму сыграл свою роль в укреплении стойкости в борьбе против немецких захватчиков в коренной России и среди русских.

Но для народов, стремившихся к национальной автономии и даже независимости от России, такая пропаганда была слабым аргументом.

Так, профессор фон Рихтгофен в этой связи поставил вопрос:

Имеет ли Сталин вообще право поднимать вопрос о «героическом прошлом русской истории», если известно, что она-эта героическая история — ему идеологически абсолютно чужда и разрешено ли ему упоминать имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, полководцев Суворова и Кутузова.

«Что общего в действительности,» — спрашивал он иронически, — «может быть у большевиков с великими делами князей, Царей и Царских генералов?»

И ещё более абсурдно ссылаться на эти имена, обращаясь к калмыкам с призывом поддержать дело, которое им совершенно чуждо.

Что общего может быть у калмыков с Александром Невским и Дмитрием Донским, «если предки калмыков в те времена жили в своей собственной истории в Монголии далеко от России?»

Понятно в данном случае стремление немецкой пропаганды противопоставить большевизм как политическое явление героическому прошлому калмыков или русских и подчеркнуть независимость калмыцкой истории от назойливости русского соседа.

Историческая и политическая полемика не могла пройти мимо жесткой дискуссии о вопросе калмыцкого уровня жизни при советском режиме.

Kак раз здесь вопрос касался чувств самых простых людей.

В то время как немцы всячески пытались выпячивать теневые стороны советского государства, их советские коллеги превозносили действительные и мнимые достижения этого периода.

Советская пропаганда говорила о безнадёжно устаревших хозяйственных формах кочевой жизни, которые получили новое, современное дыхание только на пути социалистического преобразования — в данном случае, естественно, разрешалось говорить лишь о положительном.

В первую очередь называлось общее образование, которое стало таковым только после Октябрьской революции. Уже в 1934 году на территории Калмыкии было примерно 200 начальных школ, в 1940 — уже 300, кроме того педучилище и несколько институтов с чертами вузов с преподаванием предметов по сельскому хозяйству, медицине, ветеринарии.

Если в Царские времена большинство калмыков — 97,4% — были неграмотными, то к началу Второй Мировой Войны всё было почти наоборот: Около 90% жителей Калмыкии, не только калмыки, но и проживавшие тут национальные меньшинства русских, украинцев и татар, умели читать и писать. Упоминалось и об усилиях Советского правительства об исправлении тяжёлого Царского наследия в области здравоохранения — в борьбе с широко распространёнными туберкулёзом, сифилисом и трахомой.

Положительно сказалась и замена лекарей-гелюнгов современными медиками.

Правда, советские источники не скрывали, что тибетская медицина весьма успешно лечила многие болезни.

Если в Калмыкии до революции было 5 врачей, то в 1940 году существовало не менее 52 амбулаторий. Кроме того в Лоле, южнее Элисты был открыт большой санаторий для пациентов со всего Союза. В столице республики стал работать один из немногих институтов по исследованию чумы, после того как в 30-е годы в Калмыкии было зафиксировано несколько случаев этой болезни.

Прогресс в области медицины и образования был неоспорим.

Но когда советская пропаганда начинала говорить о якобы благотворном влиянии коллективизации и индустриализации, то она сразу оказывалась там, где её позиции были более чем уязвимы.

Слишком свежи были у людей воспоминания о бесчисленных жертвах, которые потребовал экономический и социальный переворот.

(Арбаков автору, 10.2.1972 г.)

Кроме того калмыки не могли расстаться с ощущением, что они потеряли свою родную, свободную кочевую жизнь, взамен же получили не более богатое, но значительно более бедное прозябание, а с переходом к осёдлому образу жизни, как, например, в Элисте и других больших сёлах, и совершенно им чуждый образ жизни.

Любой немецкий солдат в Калмыкии мог в этом сам убедиться.

Немецкие власти были даже востребованы к тому, чтобы объяснять солдатам, что крайняя нищета калмыков не имеет отношения к их культурному миру.

О жалком существовании калмыков был вынужден высказаться и румынский подполковник Радулеску, который по поручению Генштаба посетил районы Элиста — Улан Эрге — Арсгир — Будённовск — Благодарное — Петровское — Ипатово.

В своём заключении о посещении степей севернее Маныча он писал, что там очень мало сёл и что «они производят отчаянно нищее впечатление и не имеют каких-либо источников для существования.»

Бедность населения и тяжёлые условия жизни стали, конечно, для немецкой пропаганды самым желанным подарком.

После того как посланное в Элисту отделение пропаганды из Харькова не проявило никакой инициативы и понимания местных проблем, этой темой занялся профессор фон Рихтгофен.

Его идейная установка уже упоминалась — она была направлена на укрепление немецко-калмыцких отношений, укрепление национального калмыцкого сознания в противовес руссификации, стараясь не оскорбить при этом и чувствa русских.

Если его публицистическая работа была понятным образом направлена на подчёркивание противоречий между калмыками и советским режимом, то тем не менее он старался избегать открытой конфронтации с «великой революцией 1917 года» — он лишь протестовал против искажения её целей тиранией Сталина и его опричников.

Это проявилось в его полемике по поводу опубликованного в 1941 году письма партийного секретаря Лаврентьева «О повышении урожая и эффективности скотоводства» и опубликованного в 1942 году в Элисте «Справочника сельского агитатора по сбору урожая».

В своей статье в «Свободной земле» Рихтгофен говорит о принудительной коллективизации как о способе, которым Сталин покончил с обещаниями Ленина и 1917 года, отобрал землю у крестьян, у калмыков их стада, уничтожил их свободы, сделав их рабами труда, намного худшими чем в самые «мрачные периоды самых мрачных Царских времён».

Даже женщины и подростки должны нести «тяжкое бремя невыносимого труда при недопустимо низких оплате и питании».

Дальнейшее развитие колхозных и совхозных условий Рихтгофен обрисовывал в самых чёрных красках, поскольку практически такая экономика для него не имела будущего: cнижение производительности вело автоматически к наказаниям или даже репрессиям и ещё более ухудшало положение, а повышение производительности — в духе Стахановского движения — вело к немедленному повышению рабочих норм и тем самым к безжалостной эксплуатации.

Все эти усилия служили — по мнению Рихтгофена — не интересам трудящихся и улучшению жизни, а наоборот — укреплению власти Сталинского режима, становлению гигантской военной промышленности и, в конечном счёте, осуществлению идеологических и империалистических целей большевизма.

Конечно, совсем не просто сравнивать такие немецкие тезисы с советскими аргументами и тем более пытаться свести их к одному общему знаменателю. Но можно с полной уверенностью сказать, что те, кто пытался помешать всё более крепнущему немецко-калмыцкому сотрудничеству должны были обращаться к другим лозунгам, а не к таким, как «благодаря колхозной системе мы получили беззаботную и богатую жизнь», а калмыки — «небывалый расцвет экономики и культуры».

Сегодня уже ни для кого не секрет, что именно организация колхозного строя стала одной из главнейших причин недовольства советской системой.

Немецкие документы подтверждают снова и снова, что сельское население в оккупированных районах Калмыкии как и на всей советской территории ничего более не желало так страстно как немедленного роспуска ненавистных колхозов и наделения собственной землёй.

4. Экономические меры германских и румынских частей в республики

Хорошее отношение калмыков к немцам тем не менее было подвержено и известным испытаниям не только по причине влияния советских властей с восточной стороны фронта, но и по причине тех или иных решений уже немецких властей, которые, правда, в значительной мере определялись военной ситуацией.

Настроение населения, которое главным образом жило сельским хозяйством, прежде всего скотоводством, в небольшой мере рыболовством, в некоторых крупных сёлах от мелких предприятий, зависело прежде всего от решения аграрного вопроса. С большим удовлетворением, как и в других регионах, в Калмыкии было воспринято извещение о необходимости ликвидации колхозного строя.

«Огромное впечатление» и большой восторг вызвало и заверение, что калмыки сохранят за собой свои пастбища и могут выращивать скота, сколько они захотят.

Тем не менее, имевшая место во фронтовых штабах твёрдая воля идти навстречу пожеланиям населения, не всегда совпадала с планами экономических служб, которые прежде всего были заинтересованы в максимальном использовании возможностей регионов, хотя и эти службы не могли игнорировать политический расчёт.

За наступавшими частями 16-й мотопехотной дивизии сразу следовали службы экономических подразделений, в данном случае отдел Ф8, который отвечал за организацию снабженческих предприятий и сельского хозяйства в полосе действия 4-й танковой армии, т.е. в оккупированных районах Сталинградской области и Калмыкии до берегов Маныча.

По распоряжению командира экономической части 4-й ТА полковника Ничке в начале сентября 1942 года сотрудниками части Ф8 вместе с представителями 13-го технического батальона и команды регистрации и учёта была предпринята инспекционная поездка в район Заветное — Ремонтное — Элиста, которая привела к неутешительным выводам по поводу очень скромных хозяйственных возможностей в регионе.

Небольшие обрабатывающие предприятия в Элисте и более крупных сёлах — кроме предприятий по переработке сельхозпродукции, ветряные или дизельные мельницы, молочные цеха, несколько кожевенных цехов, цехов по обработке шерсти, производству мыла, кирпича, небольшая пилорама в Элисте и солянной рудник севернее Маныча — едва ли могли покрыть потребности оперировавших здесь немецких частей и были сразу переданы в компетенцию дивизии.

Зерноводство в редких водных районах было незначительным и только едва удовлетворяло нужды населения; в любом случае о поставках зерна или фруктов в 1942 году речи быть не могло.

Единственным плюсом было скотоводство, поскольку под Элистой остались большие стада, которые не успели угнать советские власти.

По причине слишком оптимистичных сообщений калмыцких жителей, число их было слишком преувеличено.

Ещё в середине октября замначальника сельхозгруппы Лa (сельское хозяйство) из экономической инспекции Дон-Донец Кёрнер предполагал, что в степи бродят бесхозные стада крупного рогатого скота и овец.

Но поиски их оказались безрезультатными.

Проведённая в сентябре в 25 колхозах и совхозах вокруг Элисты оценка выявила кроме большого количества птицы 10 000 голов крупного рогатого скота и около 160 000 овец, по региону эта цифра потом естественно выросла.

В начале ноября в районе Элисты насчитывалось 2500 лошадей, 5500 коров, 4000 телят, 1900 бычков, 239 племенных быков, 1650 свиней, 200 000 овец, и 361 верблюд.

Но в целом это не изменило мнения о малопригодности региона для «военнохозяйственной деятельности», и начальник хозяйственного управления армии отказался от услуг отдела Ф8. Элиста, как Заветное и Ремонтное, получило статус районного сельхоззвена, которое подчинялось руководству 16-й МПД.

Кроме того здесь было открыто бюро от филиала в Зимовниках, которое подчинялось экономической службе в Ростове.

Но главным полем деятельности хозяйственной службы Ф8 стала не Калмыкия, а более богатые районы к югу от Ростова.

Если военно-экономические власти тем самым отказались от экономического использования Калмыкии в крупном масштабе, то это следует обьяснить прежде всего экономической слабостью этого региона.

То, что политические вопросы играли при этом самую небольшую роль, сказалось и при решении вопроса о поголовье, находившегося в распоряжении колхозов и совхозов, о немедленной передаче которого населению мечтали калмыки.

Уже 12 июня 1942 года руководитель отдела сельского хозяйства Экономического Управления «Восток» издал распоряжение, чтобы аграрное постановление от 15 февраля 1942 вступило в силу в новых занятых регионах, но проведение его в степях севернее Кавказа должно проводиться так же, как и в соседней Украине.

Другими словами, только в горах Кавказа и в Закавказье проводилась немедленная ликвидация колхозов, распределение земли, скота, инвентаря и образование частных сельских хозяйств, в других регионах оккупированной зоны, в плодородных районах вокруг Краснодара, Ставрополя и в Калмыкии распределение скота и земли должно было начаться согласно инструкции Экономического Управления лишь весной 1943 года, поскольку в противном случае можно было ожидать срыва всех сельхозработ в текущем году.

Поэтому в соответствии с распоряжением замначальника Штаба Сухопутных войск в июле 1942 года было предложено и в Калмыкии воздержаться от немедленного роспуска совхозов.

Тем не менее, к концу года наметилось изменение и в этом вопросе.

После того как и в Берлине дружеское отношение калмыков к немцам произвело большое впечатление, Имперское Министерство по делам оккупированных восточных территорий выступило за послабление строгих правил и за «самую большую поддержку пожеланий калмыцкого населения».

Руководитель отдела «Иностранные народы» профессор фон Менде докладывал замначальнику Штаба 19 декабря 1942 года о планах своего Министерства передать землю калмыкам в частное пользование «в рамках товарищеского сотрудничества» и рассматривать скотоводство как важнейшую экономическую отрасль.

Подробности должны были исходить от экономической инспекции «Дон — Донец».

Восточное Министерство ломилось с этой инициативой уже в открытую дверь, поскольку и военные власти уже давно сами пришли к выводу, что в целях установления стабильности в регионе, необходимо незамедлительно приступить к роспуску колхозов и совхозов, распределению скота и земли.

По настоятельному требованию руководителя Полевой Команды 200 (Зимовники) полковника Майера, который одновременно являлся руководителем тыла армии, шеф экономического отдела 4-ой танковой армии согласился 17 декабря 1942 года со скорейшим началом земельного раздела, «хоть и в скромныx размерax».

Естественно, ввиду успехов советского зимнего наступления, эти меры могли иметь теперь лишь иллюзорный характер.

Как заметил 7 декабря 1942 года в докладе о текущем положении командующий группой армий «Дон» генерал-лейтенант фон Роткирх, среди населения Калмыкии «распространенно мнение о немедленном разделе колхозов» и заметно растущее недовольство затягиванием выполнения данных обещаний.

Хотя 16-я мотопехотная дивизия не могла спорить с полномочиями экономических отделов вышестоящих инстанций, тем не менее она старалась в меру своих сил максимально ограничить военный ущерб местному населению.

Это в особенности касалось и неизбежных в правовом отношении военных реквизиций, для проведения которых 4-я танковая армия руководствовалась другими установками, чем, например, соседняя 6-я армия.

До лета 1942 года правила в целом сводились к тому, чтобы реквизиции осуществлялись «по возможности» через местные власти (бургомистров, старост, старейшин, хуторских и станичных «атаманов»). Теперь же в принципе снабжение должно было опираться на местную сельхозадминистрацию. Так, по распоряжению 52-го армейского корпуса от 20 августа 1942 года требования по снабжению (мясо, зерно, молочные продукты, яйца, масло, овощи), поставки лошадей, кормов, предметов обихода ставились строго в рамки инструкций по снабжению и под полную ответственность командиров частей. Потребности частей должны были доводиться до сведения бургомистров — во избежание излишней жёсткости к населению — и от тех уже соответственно распределяться по дворам и хозяйствам. Насколько корректны были инструкции, указывает и категорический запрет на покупку «последней свиньи» или «последней коровы» — знаменитой «сталинской коровы», и указание на запрет приобретения незаменимых в домашнем хозяйстве «вёдер и сковородок». В принципе предусматривалось, что любая реквизиция даже «в самом малом количестве» должна быть немедленно оплачена наличными в размере до 1000 марок, при большем обьёме-выдачей служебной квитанции.

По словам командующего генерал-полковника Гота, «калмыки тоже должны нести тяготы войны».

Но тем не менее принцип максимального ограничения ущерба населению действовал в Калмыкии в ещё большей мере, чем в русско-украинских регионах.

Реквизиции ограничивались только самым необходимым и немцы несли строгую ответственность за исполнение соответствующих обязательств. Любые «дикие» реквизиции исключались, добывание продуктов питания и разного рода предметов отдельными солдатами запрещалось «со всей строгостью».

16-я МПД первоначально вообще отказалась от реквизиции скота в Калмыкии, а когда это оказалось нереальным перед лицом снабженческих трудностей, ограничилось ежемесячным изыманием 800 голов скота и 800 овец исключительно из ещё неподелённых совхозных стад.

Для обеспечения частей мясом были проведены переговоры с Экономической Инспекцией «Кавказ», поскольку как подчеркнул командир дивизии генерал граф фон Шверин на совещании с руководителем экономического отдела армии 28 декабря 1942 года, личный скот калмыков может быть использован только в самом крайнем случае.

Естественно, что вызванное войной уменьшение поголовья скота, которое калмыки заботливо берегли, было в любом случае чувствительным ударом.

(О «чрезвычайно сильно выраженной у калмыков любви к их стадам» говорит и полковник Ничке, начальник экономического отдела армии в докладе группе армий «Дон» от 22.10.1942 года.)

Тем не менее, военные акты свидетельствуют, что население с пониманием относилось к этим трудностям, которые так или иначе были связанны с войной.

Даже органы Экономического управления «Ростов», откуда исходили многие неприятные меры, говорили об «очень хорошем» опыте сотрудничествa с калмыками.

В противном случае это могло привести лишь к беспорядкам, и даже к мятежам и нападениям, как это иногда имело место в украинских и казачьих регионах. Естественно, что и в немецких частях, сражавшихся за пределами Калмыкии, невозможно было не обнаружить признаки ослабления военной дисциплины.

Так, командир экономического отдела 4-й танковой армии подал официальную жалобу о бессмысленной, грубой и преступной, разрушительной злости некоторых частей, которая имеет место, если солдаты чего-нибудь домогаются, а остальное разрушают и уничтожают. Не только общественные склады и производства были порой бессмысленно разрушены или повреждены, солдаты пытались даже, угрожая расправой, попасть в дома местного населения.

(Из протокола бесед переводчиков фон Рача и Кишке с населением в с. Маринской и с. Барабанщиково.)

«О грабежах разного вида, уничтожении ценных запасов ...» докладывал и шеф тыловых частей 4-й танковой армии генерал-лейтенант фон Фабер дю Фор 8-го августа 1942 года.

Нетрудно было догадаться, что подобные действия в степных районах Калмыкии могли вызвать враждебность со стороны до сих пор более чем дружеского населения.

В связи с этим немецкие власти предприняли в августе жёсткие меры по укреплению воинской дисциплины в частях. И это произошло, конечно, не только с целью заполучить в свои руки экономические ценности Калмыкии, но и с ясной целью привлечь на свою сторону население политически.

По настоянию шефа экономического отдела армии, охарактеризовавшего поведение частей как «преступный саботаж», командующий 4-й танковой армии напомнил 19 августа 1942 года всем командирам о категорическом запрете грабежей.

Командир 52-го армейского корпуса генерал Отт призвал в раздражённом приказе от 20 августа 1942 года к категорическому запрету неразрешённых реквизиций и подобных действий, «которые равносильны грабежам».

«Мне стало известно», — говорится в приказе, — «что местные жители принуждаются к насильственному раскрытию сундуков, у них отбираются деньги, одеждa, платки ... иногда под угрозой насилия. Подобные факты должны быть категорически запрещены, а виновные должны отвечать по законам военного времени.»

К каким мерам можно было прибегать в данных случаях, говорится, например, в приказе генерала Рокса, командующего тылом сражающейся на Кавказе группы армий «А».

5 сентября 1942 года он ещё раз напомнил всем солдатам его частей о самом точном исполнении известного солдатам «Указания о поведении по отношению к кавказским народам» и предупредил о недопустимости грабежей.

Любое нарушение должно быть немедленно рассмотрено в служебном порядке. Ответственность возлагалась на командиров частей, которые должны были самым строжайшим образом препятствовать малейшему отступлению от указанных правил. «Кто нарушает правила поведения по отношению к дружеским нам кавказским народам, основанным на нашей воинской чести, должен рассматриваться как саботажник наших военных целей» и быть осуждён военным трибуналом, офицеры в таком случае должны привлекаться к личной ответственности и отстраняться от должности.

Постоянное напоминание об этом в частях и во всех вновь прибывающих соединениях являлось прямой задачей командиров.

Без сомнения, такие строгие приказы командования достаточно сильно дисциплинировали части в Калмыкии, хотя в связи с ухудшением военной ситуации к концу года нередко появляются сообщения о снижении дисциплины.

Какие меры принимались к нарушителям, свидетельствует эпизод, который вызвал огромное возмущение среди калмыков в сентябре.

Отряд русских полицейских из Пролетарской получил задание местной администрации найти в Калмыкии бесхозные стада скота и перегнать их в Пролетарскую.

Как и следовало ожидать, при проведении этой акции русские полицейские ввязались в бой с местным калмыцким населением, к которому на помощь пришли немецкие солдаты.

Русские полицейские были арестованы и приговорены к расстрелу трибуналом 16-й мотопехотной дивизии в Элисте в связи с имевшим место вооружённым грабежом и убийством четырёх калмыков.

Хотя шеф экономического отдела армии и возражал против приговора, командир дивизии настоял на исполнении приговора как из юридических, так и военно-политических соображений.

Главной причиной он назвал выполнение своих обязательств по сотрудничеству с калмыками, доверие которых в противном случае было бы серьёзно подорвано.

Против главы администрации в Пролетарской было возбуждено дисциплинарное дело.

Как в данном случае, немцы решительно выступали против случаев грабежа и насилия, что с благодарностью воспринималось населением Калмыкии, как об этом говорят документы.

Даже новый секретарь обкома ВКП(б) Касаткин, который в январе 1943 года представил подробный отчёт о восстановлении Советской власти в освобождённых районах, вынужден был признать, что когда дело касалось грабежей, немецкое командование всегда стояло на стороне местного населения.

Против кого в первую очередь направлялись жалобы, так это против частей королевской румынской армии (6-й и 7-й корпус), которые были задействованы в северной части Калмыкии в районе Сарпа — Кетченеры — Малые Дербеты и страдали от плохого снабжения.

Жалобы на румынские части с других участков фронта свидетельствует о том, что речь шла не об отдельных случаях.

(«Замена наших частей румынскими воспринималась с сожалением и страхом, поскольку те пользовались среди населения очень дурной славой ...» — Переводчики Рач и Кишке , 12.08.1942.

«Плохую службу оказывает поведение румынских союзников. При этом населению было объяснено, что румынские солдаты полностью ориентированы на снабжение со стороны занятых районов и вынуждены прибегать к жёстким реквизициям. Но сама организация реквизиций и грубое обращение с населением вызывают возмущение, которое часто переходит и на немцев ... Сельские старосты обращались к немцам с просьбами о защите от румынов! Так, например, в Армавире даже короткое пребывание румынских частей имело крайне тяжёлое воздействие на настроения среди населения.» — Брoйтигам, доклад командованию группы армий «А» от 17.09.1942.)

Появление румынских частей вызывало среди населения «страх и ужас», как об этом, например, говорится 11.10.1942 года в докладе 17-й армии командованию группой армий «А».

Эта дурная слава, бежавшая впереди румынов, была основана не только на грабежах и эксцессах отдельных солдат, но и на том, что румынские части были привычны проводить реквизиции в больших масштабах и без какого-либо уважения к местному населению.

Следует, конечно, подчеркнуть, что румынские части имели исключительно большие проблемы со снабжением и в противовес к немецким частям были полностью ориентированы на местное снабжение.

Недостатки в снабжении, отсутствие организованной работы со стороны офицеров, были причиной тех печальных фактов, которые стали проявляться и в Калмыкии, как о том свидетельствует доклад 4-й танковой армии командованию группы армий «Б» от 5.10.1942 года.

Особенно в тяжёлом положении находились 6-й и 7-й румынские корпуса, которые были в ноябре переведены в пустынные районы севернее Чилгира. Какой бы то ни было подготовки к приёму частей здесь проведено не было и несмотря на все старания командующего генерала Драгалины части не получили достаточного обеспечения и были поставлены перед тяжёлыми проблемами.

Если подходить к румынским частям с теми же мерками как и к немецким, то прежде всего следовало бы обеспечить румынских солдат таким же снабжением.

Это было не сразу понято на немецкой стороне.

И лишь 18 ноября 1942 года, и то лишь по настоятельному требованию начальника королевского румынского генштаба генерала Стефлеа, представитель немецкой военной миссии в Бухаресте генерал Хауффле обратил внимание замначальника штаба немецкого Вермахта генерала Вагнера на тяжкое положение румынских частей.

И теперь одним махом была потребована «немедленная решительная помощь и скорейшее облегчение ситуации во всех вопросах снабжения».

Постановление слишком запоздало, а начавшееся советское наступление воспрепятствовало какой-либо эффективной помощи.

На фоне острых трудностей в снабжении и следует рассматривать поведение румынов в Калмыкии.

5 октября 1942 года представитель немецкой военной миссии передал по поручению немецкого генштаба генералу Стефлеа оперативный доклад о ситуации в регионе, содержание которого он также сообщил непосредственно маршалу Антонеску.

В этом докладе румынский генштаб был официально информирован о принципах, на которых командование Вермахта строило свои отношения с донскими, кубанскими, терскими казаками, калмыками и народами Кавказа.

Генерал Хауффе информировал Стефлеа о положительном отношении Вермахта к этим народам и этническим группам, которые «всегда дружески» встречали немцев.

В особенности это относилось к калмыкам, которые оказывались в высшей степени верными и надёжными друзьями, как только удавалось преодолеть первоначальную осторожность.

Этому способствовало и предусмотрительное распространение листовок и прочих пропагандистских средств.

Калмыкам и казакам представлялось право на «свободное развитие их культурных и экономических сил», уважение религии, нравов и обычаев, ликвидация колхозов и совхозов, формирование национальной государственности и даже право на участие в войне в рамках отрядов самообороны:

«Мы принесли свободу казакам и калмыкам ... и несём ответственность за их защиту.»

Румынский генштаб был однозначно поставлен в известность о том, что Вермахт придает «самое большое значение» поддерживанию дружеских отношений с калмыками и казаками в деле общей борьбы, не только ввиду обеспечения безопасности на этих огромных пространствах, но и для «беспроблемного снабжения» войск и в интересах «хозяйственного использования региона».

Все административные учреждения, части и службы были информированы о необходимости корректного отношения к местному населению. Они обязывались всеми силами не допускать насилие или грабежи, ограничить реквизиции или поставить таковые в жёсткие рамки, а возникающие в процессе военных действий неизбежные меры доступно и ясно объяснять населению.

Речь в данном случае шла о требованиях, с которыми была согласна в принципе и румынская сторона, поскольку и подполковник Радулеску в своём отчёте о ситуации в Калмыкии просил более чем осторожно подходить к вопросу о реквизициях скота, чтобы не испортить отношения с населением.

Целью этого меморандума было подвигнуть румынский генштаб в Бухаресте к изданию аналогичных правил для румынских частей (на том настаивали прежде всего немецкие экономические службы), как то было сформулировано при передаче 12-го меморандума 13. октября 1942 г.

Этот документ был основан на сообщениях группы армий «Б», он обобщал более чем положительный опыт немецких частей в Калмыкии и требовал и далее корректного отношения к населению с целью сохранения доверия с его стороны. Прежде всего это касалось самой большой осторожности при проведении каких бы то ни было реквизиций.

«Калмыки по своей природе очень гостеприимны и могут пожертвовать многим, если их об этом попросить. Если же грубо требовать и применять насилие, то калмыки быстро занимают враждебную позицию и их уже трудно склонить к сотрудничеству. Недопустимость насилия и немедленная поддержка калмыков в борьбе с партизанами и грабителями является главным правилом.»

Генерал Хауффе потребовал от начальника Румынского Генштаба ознакомить румынские части в Калмыкии с немецким опытом и потребовать от них соответствующего поведения. При этом он сослался на явные преимущества подобного поведения, «действенную» помощь, которую оказывали калмыцкие эскадроны в тактике малой войны, и огромную ценность калмыцкой разведки для немецких частей и их союзников.

Какой вес придавался калмыцкому вопросу, свидетельствуют и меры командующего 4-й танковой армией, которая оперировала в степях юго-западнее Волги. В связи с реорганизацией армейских задач, (22.11.1942 после начала советского зимнего наступления генерал-полковник Гот возглавил т.н. «группу Гота», в которую вошли румынская 4-я армия и 16-я МПД), предстоящим приёмом всего участка фронта до Маныча в распоряжение 4-й румынской армией и 16-й МПД, генерал-полковник Гот уже в октябре 1942 года принял меры, которые имели целью не повредить отношения с калмыками.

Это касалось прежде всего планируемого ввода в действие 7-го румынского корпуса (5-я и 8-я кавдивизии) на участке между северным флангом 16-й МПД около Чилгира и южным флангом 6-го румынского корпуса близ Тундутово. 31 октября 1942 г. Гот провёл в присутствии своего начальника штаба и шефа Германской службы связи полковника Дёрра совещание с командующим 4-й румынской армией генералом Константинеску, которому он напомнил об «очень важных» калмыцких вопросах.

Так, он ещё раз информировал нового румынского командующего о хороших отношениях с калмыками и подчеркнул, что сохранение их таковыми имеет «большое значение для нас и для 4-й румынской армии».

Гот попросил Константинеску информировать новые части о корректном отношении к калмыкам. «Они могут нам очень сильно помочь, и калмыцкие эскадроны уже оказали нам большую помощь.»

Все контакты с ними должны и далее вестись в централизованном порядке через 16-ю мотопехотную дивизию, которая имеет в этом деле опыт.

Поскольку военные власти южнее Дона были к этому времени реорганизованы и вновь организованная группа армий «Дон» приняла полномочия над регионом в тылу 4-й танковой армии и тем самым комендатуру в Элисте, Гот имел такие же беседы и с новым командующим группы армий «Дон» генерал-лейтенантом фон Роткирхом.

В проведённом по его настоянию 4 ноября 1942 г. рабочем совещании в с. Верхний Царицынский, темой которого была тяжёлая ситуация по размещению и снабжению войск в регионе, которая в значительной мере была вызвана «продолжительными грабежами» румынских частей, Гот ещё раз подчеркнул важность калмыцкого вопроса. Гот, который прежде всего жаловался на грубое отношение к калмыкам со стороны румынов, противоречившее их дружескому отношению к немцам, потребовал от генерала принять меры по предотвращению подобного со стороны новых румынских частей. Кроме того он просил, чтобы Роткирх поднял этот вопрос во время своего предстоящего визита в Бухарест и чтобы тот потребовал от генерала Стефлеа издания соответствующего приказа по румынским частям о поддержании хороших отношений с калмыками.

Хотя генерал-полковник Гот предпринял и другие меры и в приказе от 8 ноября 1942 г. потребовал «жесткой» недопустимости всё более частых случаев произвольных реквизиций, таковые тем не менее имели место опять и опять.

Такие эксцессы могли нанести серьёзный ущерб облику немецких частей и их союзников.

Немецкое представительство Вермахта резко протестовало 6 ноября 1942 г. в оперативном меморандуме в Бухаресте против новых эксцессов в Калмыкии и категорически требовало прекращения подобных в будущем в интересах самих же союзнических частей.

Но уже на следующий день в миссию поступила аналогичная жалоба от командующего группы армий «Дон».

Эти случаи, правда, имели место в окрестностях с. Ремонтное, т.е. за пределами Калмыкии.

Один раз солдаты румынского 8-го кавполка силой отобрали скот (51 овцу, 2 телят, 2 поросят, 4 свиней, 117 гусей, 37 кур, 3 уток), зерно, молочные продукты и сено, что значительно превышало их потребности, сожгли школьные парты и мебель, в другой раз солдаты румынской 4-й пехотной дивизии захватили мельницу со всем находившимся там зерном, в том числе и предназначенном для посева, и использовали по собственному усмотрению.

Об этих и подобных случаях генерал Хауффе информировал Румынский Генштаб. Неудовлетворённый тем, что генерал Стефлеа уже обещал 10 ноября 1942 г. издание жёсткого приказа о недопустимости эксцессов и грабежей, глава немецкой миссии придал своему письму самый официальный характер.

В дополнение к оперативному 12-му меморандуму по калмыцкому вопросу он потребовал 11 ноября 1942 г. принятия немедленных мер для прекращения эксцессов и ещё раз предупредил о неизбежных последствиях подобных случаев.

Демарш, выдержанный в самом жёстком тоне, требовал в заключение, чтобы «грабежи» должны быть немедленно запрещены как в немецких, так и в румынских частях под угрозой принятия строжайших мер включая смертную казнь. Хауффе потребовал принципиального рассмотрения всех вопросов, связанных со снабжением румынских частей в Калмыкии и попросил Стефлеа, чтобы тот информировал об этом лидера государства маршала Антонеску.

(Антонеску был информирован об этих проблемах и из других источников, так, например, профессор фон Рихтгофен попросил своего родственника, генерал-полковника (позднее генерал-фельдмаршала) Вольфрама барона фон Рихтгофена обратиться в румынскому лидеру с информацией о безобразиях румынов в отношении местного населения в Калмыкии и связанной с этим переменой настроения у населения в худшую сторону, и попросил о принятии мер с его стороны.)

15 ноября 1942 г. по требованию руководителя германской миссии состоялось совещание, в котором приняли участие представители соответствующих отделов Румынского Генштаба и немецкие представители.

В частности, полковник Гаврилеску попросил не использовать в данном контексте слово «грабёж», поскольку румыны под этим понимают «грабительские действия неуправляемых, распущенных банд».

На что подполковник Цёллер заметил ему в самом резком тоне, что речь идёт уже не о выяснении формальностей, а о том, чтобы найти пути и средства прекратить подобные эксцессы и не допустить превращения калмыков в своих врагов.

Германская сторона в конце-концов настояла на своём. Было решено, что румынские части будут следовать правилам группы армий «Дон» с тем, чтобы поведение румынских частей в Калмыцкой степи практически соответствовало немецкому.

Стороны согласились, чтобы:

1. Румынские командиры должны быть информированы о необходимости установления дружеских отношений с калмыками и поставить этот вопрос в своих частях по немецкому образцу,

2. Положения о реквизициях, квартирном размещении, организации и применении служб снабжения, хозяйственной помощи частям в случае необходимости должны быть сформулированы чётко и ясно и

3. Командиры частей, штабные офицеры и тыловые службы должны организовать эффективное сотрудничество по этим вопросам.

5. Общая картина германской оккупации

Тяжёлые бои под Сталинградом и в Калмыцкой степи в ноябре и декабре 1942 года, естественно, отодвинули невоенные проблемы на второй план, поэтому сомнительно, чтобы эти постановления были выполнены. Но они интересны как раз тем, что ради сохранения хороших отношений с калмыками, немцы не останавливались даже перед риском испортить и без того напряжённые отношения со своими румынскими союзниками.

Если смотреть в общем, то мероприятия в Калмыкии были частью принятых в целом — особенно на юге России — искренних забот немецких частей об установлении хороших отношений с местным населением.

Подобные усилия в славянских и великорусских регионах были мало распространены, поскольку официальная политика не оставляла для них места. Редким исключением в этом является организация русской администрации в районе Локоть южнее Брянска, располагавшая собственными вооружёнными формированиями, и которую можно полностью отнести к личной инициативе командующего 2-й танковой армией генерал-полковника Шмидта.

В казачьих и нерусских регионах, там, где идеологические установки пропадали, возникали более благоприятные условия для работы с населением.

Уже в 1941 году крымские татары получили своё национальное самоуправление, хотя многие немецкие инстанции возражали против этого, поскольку татары в Крыму были меньшинством.

В рамках этой же немецкой политики в сентябре 1942 года севернее Кубани между Тихорецком и Азовским морем была создана т.н. «Область Казачьего управления», включавшая в себя 6 районов — Староминский, Уманский, Павловский, Крыловский, Каневский и Новоминский. Под контролем Полевой комендатуры 810 в Уманской была создана казачья гражданская администрация, разбитая на три уровня: село (хутор, станица, селение), район, область, во главе которых стоял атаман с соответствующими правами.

Администрациям этих атаманов были переданы все полномочия по организации полиции, юстиции, финансов, образования, медицины и ветеринарии, дорожных служб, сельского хозяйства, торговли, промышленности и религии.

Было сформировано собственное казачье войско, которое 16 февраля 1943 года избрало полковника Белого походным войсковым атаманом и командующим.

Хотя военные власти имели целью лишь сбор опыта по становлению жизнеспособной местной администрации, при содействии приглашённого советником полковника Тарасенко быстро выявились тенденции, которые ставили своей целью не более и не менее как создание независимого казачьего государства.

Ещё более значительным, чем этот административный эксперимент, было фактическое признание на основе невмешательства независимых республик Карачаевцев и Кабардино-Балкарцев на Северном Кавказе, которые поднялись на борьбу с Советской властью ещё до прихода немцев.

Тому предшествовали самые официальные переговоры с представителями кабардинцев и балкарцев в Нальчике и Пятигорске при участии командующего генерал-фельдмаршала фон Клейста, который после некоторых раздумий одобрил все требования и просьбы этих народов.

Поскольку немецкая сторона не имела каких-либо ясных представлений о возможном местном самоуправлении — только самые общие идеи — между регионами имели место самые большие различия. Их форма сильно зависела от местных обстоятельств, настроения и религии населения, от позиции немецких командующих и прочих факторов.

Общим было наличие административного руководства, которое под контролем немецких властей имело те или иные исполнительные полномочия.

В Крыму эти функции выполнял центральный «Мусульманский Комитет» в Симферополе, в Казачьей области — Управление областного атамана при Полевой комендатуре в Уманской («Атаман Уманского показательного отдела»), в республиках Северного Кавказа — т.н. «национальные представительства», которые рассматривали себя как национальные правительства независимых государств, которые лишь на время войны частично находятся под контролем военных властей.

Что касается калмыков, то сохранившиеся документы позволяют сделать лишь самые общие замечания о политике немецких властей в Калмыкии.

Организация самоуправления, передача гражданских, культурных и экономических вопросов местным властям, включая и восстановление национального самосознания в противовес русской ассимиляции — таковы были главные ориентиры.

У калмыков быстро сформировалось собственное политическое представление, как например, стремление сохранить как часть Калмыкии экономически сильные и в климатическом отношении богатые Западный и Яшалтинский улусы, которые не входили в административную зону 16-ой мотопехотной дивизии. В лице мэра Элисты калмыки уже имели фактически «президента Калмыцкой республики», полномочия которого постоянно расширялись и укреплялись.

Впрочем, не надо забывать, что Калмыкия была занята немцами лишь частично, и на её территории шли тяжёлые бои. Поэтому административные меры могли носить лишь ограниченный характер.

Это хорошо понимали и калмыки, тем не менее они высоко ценили создание местного самоуправления, которое они рассматривали как большой прогресс по сравнению с советским режимом.

Понятно, что в связи с войной эти меры не могли иметь большого значения, война перечёркивала многие начинания.

Так, например, в боях под Халхутой в конце октября 1942 года были практически полностью разрушены совхозы имени Ильича и имени Будённого, в которых занимали оборону советские части. Кроме того, были уничтожены и колодцы, которые имели в этом районе большое значение.

Обе стороны практиковали «тактику выжженной земли».

И именно 16-я МПД, которая так много сделала в установлении добрых отношений с калмыцким населением, была вынуждена, согласно приказу, при отступлении поджечь Элисту в последний день декабря 1942 года…

Генерал граф вон Шверин тем не менее заверяет — и это косвенно подтверждают советские источники — что по его однозначному приказу были преданы огню только административные здания в центре города и никоим образом жилые районы.

Как и советские власти за полгода до этого, немцы тоже пытались угнать с собой весь скот. Но в отличие от первых, они встретили в этом не сопротивление, а полную поддержку населения.

Стада из Калмыкии должны были перегоняться на юг через Маныч, что оказалось в конечном счёте невозможным ввиду недостатка кормов для скота, запоздалого начала отгона и быстрого продвижения советской 28-й армии.

Лишь небольшое количество скота попало в Дивное, остальные попали в руки противнику.

(Быстрое отступление немецких частей воспрепятствовало более значительному разрушению хозяйственных объектов. В западной части Калмыкии и в приграничных русских районах в Ремонтном, Зимовниках, Орловской, Пролетарской хозяйственные объекты не были разрушены, поскольку немцы предполагали скоро вернуться.)

Если окинуть взглядом 4 месяца немецкой оккупации, то в целом можно сказать, что немецко-калмыцкие отношения развивались несмотря на обстоятельства более чем положительно.

Немецкая пропаганда, ориентированная на национальные чувства калмыков, подготовила хорошую почву и быстро преодолела первоначальное недоверие — а конструктивные меры немецких властей закрепили успех.

Масштаб сотрудничества подтверждает, что отношение калмыков к немцам не сводилось только к успехам пропаганды или немецким административным мерам, а имело истоки во внутренней установке народа.

Об этом говорит и тот факт, что при неожиданном отступлении немецких частей в декабре 1942 года к ним присоединились тысячи калмыков в поисках личного спасения на Западе.

(Точное число беженцев, конечно, установить невозможно. Лёвенталь говорит о 4000 беженцах, это число подтверждают и калмыцкие эмигранты. По данным Лёвенталя, около 20000 калмыков были осуждены после войны советскими властями как угнанные на работу в Германию. Арбаков, который отвечал за работу с калмыцкими беженцами с 08.01.1943 года, говорит, что в Дивном, Вознесенском и других сёлах находилось около 10000 калмыков. Эта цифра представляется вполне реальной, поскольку и советские источники говорят о том, что только из Элисты и Сарпинского улуса немцы «угнали» 4000 человек.)

В противовес советской пропаганде, речь здесь, естественно, не шла о насильственной эвакуации.

Таковая была просто невозможна в силу ограниченности времени.

(Командование группы армий «А» сперва воспротивилось бегству населения, поскольку это неизбежно приводило к забитости и без того немногочисленных дорог, но тем не менее сотрудник Восточного министерства при группе армий «А» д-р Бройтигам, обратившись непосредственно к командующему генерал-фельдмаршалу фон Клейсту, добился разрешения для беженцев при условии, если они будут пользоваться побочными дорогами. Для общего руководства потоком беженцев был создан специальный штаб под командованием генерала Мирчински.)

Поток беженцев в конце 1942-начале 1943 года на Северном Кавказе, в Калмыкии, на Дону был просто спонтанной реакцией населения перед лицом грядущих расправ советских властей.

Так, большинство калмыцких беженцев отказалось возвращаться несмотря на тяжёлые зимние обстоятельства, даже когда такая возможность ещё существовала.

Многие из них избегли тем самым неизбежной смерти, поскольку многие жертвы последующего советского террора были замучены лишь по подозрению в симпатии к немцам, причём это касалось даже женщин и детей.

Сегодня уже не просто восстановить тот образ, который был у калмыков в отношении к немцам.

Один из калмыков новой эмиграции так вспоминал об этом:

«Немцы обращались с нами намного лучше, чем с другими народами России. Почему это было так, наверно, связано с тем, что они сочуствовали нам, малому народу, и не видели в нас конкурентов, как, например, в русских.»

Данный прагматизм довольно точно отражает точку зрения немецких властей.

И конечно, никоим образом не согласуется с советской пропагандой.

Об этом говорят и показания советских военопленных.

К ним надо относиться осторожно, но тем не менее к ним апеллируют и советские историки.

Советские военнопленные из самых разных частей, попавшие в плен позже описанных событий, не упоминают о жалобах «освобождённого» населения на немецкие власти.

Они единодушно говорили о корректном отношении немцев. Происшествия сводились к изыманию «курей и яиц».

(Лейтенант Ярусов из 186-й танковой бригады показал на допросе, что в целом на немцев жалоб не было, кроме как по поводу курей. Подобное рассказала и санитарка из 25-го кавполка 11-ой гв. кавдивизии: «Население освобождённых мест говорит о том, что немцы забирали лишь курей и яйца, а румыны и калмыки отбирали всё подряд.» Но эти данные относятся очевидно уже к русским регионам.)

Если вспомнить о жёстких приказах немецкого командования по поддержанию воинской дисциплины, то возможно в этих относительно наивных показаниях кроится большая доля истины.

1. Вооружённые силы калмыков на советской и германской сторонах

Положительным результатом немецкой политики в Калмыкии немецкие власти считали прежде всего тот факт, что калмыки оказали немцам непосредственную военную помощь. Из поначалу небольших вооружённых отрядов, групп местных полицейских и отдельных конных эскадронов после отступления зимой 1942/1943 гг. было создано крупное кавалерийское соединение.

Значение того, что на стороне противника сражается целый Kалмыцкий Кавкорпус, который быстро вырос до силы бригады, можно хорошо представить, если вспомнить о трудностях, с которыми столкнулся советский режим при формировании калмыцких частей.

В ходе создания аналогичных частей в Прибалтике, Средней Азии и особенно на Кавказе ГКО по инициативе Генерального инспектора кавалерии РККА генерал-полковника Городовикова принял уже в ноябре 1941 года решение о создании в Северо-Кавказском ВО национальных кавдивизий: по одной в Чечено-Ингушетии и Кабардино-Балкарии (114-я и 115-я кавдивизии), и двух, 110-й и 111-й кавдивизий, в Калмыкии. По разным причинам и прежде всего небольшого числа жителей, около 135 000 человек, Обком и Совнарком Калмыкии вынуждены были ограничиться созданием лишь 110-й Отдельной калмыцкой Кавдивизии, которую сперва возглавил полковник Панин, и несколько позже полковник Хомутников, ветеран Гражданской войны, который одно время был военкомом Калмыкии (позже он погибнет под Будапештом).

110-я кавдивизия заняла оборону на Дону под Батайском в составе 37-ой армии и в первых же боях попала в крайне тяжёлое положение — в первую очередь в силу грубых ошибок командования. 26 июля 1942 года дивизия была практически окружена немцами и была вынуждена прорываться небольшими группами на восток в направлении Сальск — Башанта — Моздок.

(Начальник штаба 156-й стрелковой дивизии, занимавшей позиции правее 110-й ККД, подполковник Пядов показал на допросе, что штаб армии не отвечал на запросы и просто сбежал в неизвестном направлении.)

При прорыве из окружения дивизия потеряла более половины состава, 1300 из 2000 солдат, (пленные говорили о потерях до 70 %).

(Об этом говорил перебежчик из 4-го эскадрона 292-го кавполка, как и 8 пленных из 110-й ККД. Эти показания подтвердил лейтенант Ляхов, командир транспортной колонны, и другой лейтенант, командир взвода в батарее 292-го кавполка.)

Этот факт вызвал беспокойство у советских властей и прежде всего подозрение, что калмыки сами сдавались немцам и даже сразу оказывали им военную поддержку.

Это недоверие сохранилось и тогда, когда остатки дивизии уже заняли оборону по линии Астрахань — Кизляр и были привлечены тем самым к защите стратегически важной дороги на Кавказ. Об этом, например, говорится в приказе начальника политотдела 110-й Кавдивизии батальонного комиссара Иванова от 14-го сентября 1942 года. В этом приказе от комиссаров частей было категорично потребовано, разобраться с солдатами, которые попадали в плен к врагу или в окружение. Исключение делалось лишь для тех, кто мог доказать, что он активно сражался с немцами или вышел из окружения «в организованном порядке» (!) либо уже прошёл проверку в лагерях НКВД.

Недоверие к солдатам, прорывавшимся из немецкого окружения, принимало часто более чем гротескный характер.

Акты особых отделов НКВД, попавших в руки немцам, свидетельствуют, что как правило эти солдаты рассматривались как шпионы и предатели, даже если они при прорыве совершали геройские поступки. Очень многие из них были практически сразу приговорены к расстрелу.

Сдача в плен считалась преступлением в соответствии с УК РСФСР (Статья 193, параграф 22 — «Сдача в плен»), а в духе приказа Сталина за номером 227 автоматически влекла за собой обвинение в дезертирстве и измене родине.

Как подтверждает советский генерал П.Григоренко, тем самым под лозунгом борьбы с «предателями, открывшими фронт врагу», немедленный расстрел ожидал даже героев, оказавших врагу сопротивление и ценой неимоверных усилий прорвавшихся к своим. Даже те, кто пережил этот кошмар, должны были жить с ярлыком «окруженец».

«Большинство из них оказалось в лагерях и штрафбатах.»

Такая же судьба ожидала и советских пленных, вернувшихся после войны из немецкого плена, независимо от того, сдались ли они сами в плен или как, например, майор Гаврилов, защитник крепости в Брест-Литовске, оказали немцам геройское сопротивление.

(Майор Гаврилов попавший в плен тяжелораненным, был уволен из армии и исключён из партии, тем самым оказавшись в ужасном положении. Только в 1956 году он был реабилитирован, а годом позже ему было присвоено звание Героя Советского Союза.)

В приказе политотдела 110-й Кавдивизии выражено и глубокое недоверие советского руководства непосредственно ко всему калмыцкому народу. Даже замнаркома обороны СССР Щаденко получал в сентябре и октябре донесения, в соответствии с которыми полковник Хомутников якобы перешёл на сторону немцев вместе с 2000 своих солдат, т.е. практически всей Калмыцкой дивизией. Эти слухи нашли в Москве очевидно хорошую почву, если об этом свидетельствует и попытки их опровержения со стороны обкома КАССР.

Так, в докладе на имя Щаденко и генерал-полковника Городовикова секретарь обкома Лаврентьев и председатель СНК Гараев пытались рассеять эти слухи, подчёркивая заслуги калмыцких частей: «Бойцы, командиры и политработники 110-й Кавдивизии показали в боях с врагом смелость, доблесть, геройство и преданность социалистической Родине», хотя факты часто говорили именно об обратном.

Тем не менее, они требовали пресечь такие слухи, а тех, кто их распространяет, привлечь к ответу.

По приказу генерала армии Тюленева, командующего Кавказским фронтом, 110-я кавдивизия была переформирована в начале октября 1942 года. Это не привело к усилению дивизии, даже вопрос пополнения представлял собой большую трудность. Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Герасименко как и командующий 44-й армией генерал-майор Петров отказались передать солдат-калмыков в распоряжение Калмыцкой кавдивизии.

В неоккупированной части Калмыкии добровольцев оказалось удивительно мало и советские власти вынуждены были призвать в армию молодёжь 1925 года рождения, т.е. едва-едва 17-летних.

110-я Кавдивизия насчитывала в октябре 1942 года лишь около 1000 человек, как показали 4 офицера 138-го Кавполка, перешедшие к немцам. К концу ноября 1942 года эти новые меры довели численность дивизии до 2300 человек. Но существовала острая нехватка оружия, лошадей, транспорта, какого-либо снабжения, а настроение калмыцких солдат было более чем отрицательным.

Не только в Калмыкии, но и других регионах СССР, особенно в Грузии, Армении и Азербайджане, эксперимент с созданием национальных частей, начатый по инициативе начальника политуправления Красной Армии Мехлиса, закончился провалом.

Все эти дивизии отличались ненадёжностью, отсутствием боевого духа, а в критических ситуациях очевидной склонностью сразу сдаваться врагу или просто переходить на сторону противника.

В 1943 году практически все эти части были расформированы, официально согласно тому, что «все народы Советского Союза осознали, что Советская Армия, воспитанная в духе братства трудящихся, представляет собой единый оплот многонационального отечества».

(Подполковник Пядов, начальник штаба 224-ой дивизии, составленной из азербайджанцев и грузин, которая позднее была преобразована в чисто грузинскую, показал 02.08.1942 по вопросу национальных частей, что по его мнению смешанные нац. части не оправдали себя по причине разного менталитета и языковых трудностей, а однородные нац. части ненадёжны по причине сильных антисоветских и антивоенных настроений. Об «антисоветской позиции» кавказских народов и крахе политики нац. частей сообщил и перешедший на сторону немцев командир 1-го Кавказского стрелкового корпуса полковник Шаповалов.)

Более жёсткая судьба ожидала национальное калмыцкое соединение.

В начале февраля 1943-го года солдаты-калмыки были включены в состав 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавкорпуса под командованием генерала Кириченко, затем в связи с ликвидацией Калмыцкой АССР и депортацией всего калмыцкого народа в декабре 1943 года, они (за исключением офицеров) были направлены в тыл и переведены согласно приказу ГПУ Красной Армии в резервные части и трудовые лагеря.

Из советских источников можно понять, что очень мало кто из калмыков смог остаться до конца войны в действующей армии.

Подобные трудности на немецкой стороне отсутствовали.

Калмыцкие части, сражавшиеся на немецкой стороне, формировались и развивались последовательно и естественно, а если тут и возникали недоразумения, то они были связаны не с недостатком надёжности или готовности солдат, а с недостатком необходимого опыта уже у немецких офицеров.

Начало калмыцких формирований связано с антисоветскими партизанскими группами, действовавшими на западе и северо-западе Калмыкии ещё до прихода немцев. Дезертировавшие или отставшие солдаты Красной Армии обьединялись с противниками Советского режима и начинали борьбу на свой страх и риск в Приютненском, Кетченеровском и Юстинском улусах.

Партизанские группы под руководством Артаева, Огдонова, Усялова, Очирова, Даваева, Шильгирова и других, состоявших согласно советской терминологии из «деклассированных элементов, уголовников, отщепенцев, предателей и дезертиров», доставили летом 1942 года измученным советским властям большие хлопоты. Особенно отличился при этом сперва насчитывавший 12–15 и выросший до 70–90 человек отряд Басана Огдонова, который пользуясь поддержкой населения успешно действовал против отрядов НКВД.

Антисоветские партизанские группы, которые вместе с другими добровольцами стали сотрудничать с немецкими частями, рассматривались немцами как хорошая поддержка и при необходимости обеспечивались оружием.

Естественно, что немецкая пропаганда сразу начала говорить, что «бок о бок с немецкими солдатами» в борьбе против большевизма принимают участие и «калмыцкие эскадроны». Эффектной пропагандой была, например, публикация в газете «Свободная земля»от лица «командира немецких частей, действующих в Калмыцкой степи» некрологов, сообщавших о гибели добровольцев под заголовком со словами Хонгора из национального эпоса «Джангар»: «Погибни, если ты должен погибнуть, главное же победа над врагом!»

(Хонгор — «Хан Хонгор Огненнорыжий» — наверно самый любимый легендарный герой, в котором калмыцкий народ воплотил свои лучшие представления: храбрость, ловкость, сила и духовная чистота. Об этом рассказывает 8-е сказание Джангара «О том, как буйный Хонгор победил могучего богатыря хана Чилгина». Джангариада всегда вдохновляла калмыцкий народ на борьбу за счастливую жизнь, за жизнь, которую вели герои эпоса в Стране вечной юности Бумба. — Профессор Б.К.Пашков в предисловии к изданию «Джангариады» 1958 года.)

Часто появлялись и заметки о подвигах калмыков. Так, например, 20 декабря 1942 года вышла статья под заголовком «Родина должна знать своих героев», посвящённая награждению медалями «За храбрость с мечами» нескольких солдат одного из эскадронов генералом графом фон Шверином. Численность калмыцких солдат, сражавшихся на немецкой стороне достигла уже в период оккупации 3000 человек. Треть из них представляла собой местных полицейских, другая треть — разного рода отряды в сёлах, в которых не было немецких гарнизонов, и ещё треть представляла собой кавалерийские эскадроны, состоявшие на немецкой службе.

Первые части военного характера образовали уже в сентябре 1942 года два конных эскадрона, сформированные и оснащённые 16-й мотопехотной дивизией, которые по инициативе майора графа фон Штауффенберга, руководителя группы т.н. «Восточных частей» генштаба Сухопутных сил были поставлены на довольствие 17 и 23 октября 1942 года и стали таким образом боевым соединением немецкого Вермахта.

30 ноября 1942 года они получили официальное наименование 1-й и 2-й Калмыцкий эскадрон 66.

(На калмыцкие эскадроны распространялись все инструкции, действующие для казачьих частей. Характерным было тут как раз формирование «чисто национальных» частей, т.е. их разделение на донских, кубанских и терских казаков.)

Эти эскадроны добровольцев, известные вначале как «Калмыцкий легион», тем не менее сильно отличались от других национальных легионов, образованных с 1941/1942 гг. — туркестанцев, сев.кавказцев, азербайджанцев, грузинов, армян, волжских татар, которые быстро достигли численности свыше 80 батальонов и представляли собой вариант фронтовых частей, которые после спешного формирования и обучения были задействованы в степи.

(Из факта дислокации туркестанских соединений в Калмыкии возникли конфликты с местным населением, как следует из сообщения командира дивизии генерал-лейтенанта Хенрици. В частности: «Именно в силу особого положения, в котором находится дивизия по отношению к калмыцкому населению, конфликты туркестанцев с местным населением могут нанести значительный политический ущерб. Калмыки, которые относятся к немецким солдатам более чем положительно и оказывают разведкой и рейдами с риском для жизни самую большую помощь, относятся к конфликтам с туркестанцами весьма болезненно. Дивизия должна немедленно навести порядок в отношении туркестанцев к местному населению.»)

Что касается боевого духа и надёжности, то солдаты доктора Долля и его соратники были на самом хорошем счету.

За два месяца существования произошёл, например, лишь один незначительный дисциплинарный инцидент, который был быстро устранён.

Вместе с туркестанскими батальонами 811, 782 и 450 часть калмыков была задействована с конца ноября 1942 года на участке Чилгир-Городок и Городок-Цаган Усун по флангам зимних позиций около Яшкуля для поддержки сражавшейся здесь 16-ой МПД.

Непосредственное участие во фронтовых операциях в силу этого оставалось незначительным даже в оборонительных боях.

Сильной стороной калмыков была их тактика маленькой войны, в которой им всегда сопутствовал успех даже в самых трудных ситуациях.

Благодаря кавалерийским рейдам и разведкам в ничейных районах между немецкими позициями и далеко в советские тылы они по единодушному мнению немецких властей и офицеров оказывали немецким частям самую большую пользу.

Генерал граф фон Шверин утверждает даже, что без надёжных данных калмыцкой ближней и дальней разведки дивизия не смогла бы справиться с задачей обеспечения фронтовых операций в Калмыцкой степи и была бы беспомощна в тактическом отношении.

О том же говорит и командующий 4-ой танковой армией генерал-полковник Гот: «Создание калмыцких частей себя полностью оправдало, поскольку они оказали совершенно выдающуюся помощь 16-ой МПД, которая оказалась в Калмыцкой степи в крайне тяжёлом положении.»

Переходы на многие сотни километров до Каспийского моря и до Астрахани, за линию Киселёвка — Цаган Нур и до Волги под Владимировкой калмыцкие эскадроны, как отмечается, совершали «за невероятно короткое время». Немецкое командование получало благодаря этому «ценные разведданные о положении противника в Астрахани и в дельте Волги».

Так, например, калмыцкая разведка своевременно сообщила и о готовящемся советском зимнем наступлении.

Семь эскадронов самостоятельно действовали под своим жёлтым национальным флагом и контролировали большую часть Калмыцкой степи. Они защищали неприкрытые фланги и тылы немецких частей под Юстой, а также по обе стороны дороги Элиста — Астрахань, под Улан Эрге, Яшкулем, Уттой и Халхутой, вели борьбу с советскими разведгруппами, партизанами и гарнизонами и практически взяли на себя роль передового авангарда.

16-я МПД была занята и другим вопросом. Посланники калмыков из частично (Черноземельский, Кетченеровский, Малодербетовский) или неоккупированных (Приволжский, Долбанский, Лаганский, Уланхольский, Юстинский) восточных районов установили контакт с немецкими частями и просили помочь оружием. Здесь представлялась редкая возможность организовать сопротивление в тылу противника. Оружие поставлялось в регионы, занятые противником, было начато формирование групп сопротивления.

Офицер отдела 1с 16-й МПД доктор Хольтерманн работал над подготовкой общего Калмыцкого восстания, целью которого должно было стать быстрое продвижение немецких частей ...

Размах немецко-калмыцкого сотрудничества и боевого содружества можно понимать и как признак того, что советскому режиму в целом так и не удалось привлечь большинство калмыков на свою сторону.

Естественное стремление строить жизнь согласно собственным представлениям и в соответствии с народными традициями ещё не погасло в Kалмыцкой степи.

2. Методы ведения войны

Вклад калмыков в военное противостояние на советской стороне даже в самый критический период был более чем незначительным, об этом свидетельствует и неудачная партизанская война осенью 1942 года.

Трудно понять, чем руководствовались авторы тезисов о том, что партизаны Калмыкии наносили по врагу «сокрушительные удары».

С самого начала в оккупированных улусах, естественно, не было какого-либо организованного сопротивления, так что были предприняты меры для организации партизанского движения извне. С этой целью представители Центрального штаба партизанского движения Рыжиков и Шестаков основали в Астрахани 16 сентября 1942 года специальную партизанскую школу, в которой с сентября 1942 по январь 1943 г.г. прошли подготовку 380 агентов и диверсантов. После этого они с целью саботажа направлялись в немецкие тылы: 112 партизан в Сталинградскую и Ростовскую области а также в Осетию, 268 человек из оперативной группы обкома под руководством Касаткина и военного совета (штаб и политотдел) 28-й армии — часть из которых были калмыки — в оккупированные улусы КАССР. Здесь они столкнулись с «крайне тяжёлыми обстоятельствами». И причиной были не только климатические условия-огромная безводная степь, но и наличие антисоветских формирований, которые действовали в степи с большим успехом.

Решающим однако было отсутствие того обстоятельства, которое ещё Фридрих Энгельс назвал необходимым для ведения успешной партизанской войны: надёжную поддержку со стороны населения.

В отличие от отношения к антисоветским партизанам, большинство населения отрицательно относилось к советским партизанам и часто встречало их откровенно враждебно. Попытки перетянуть население на свою сторону путём пропаганды часто кончались для пропагандистов трагически. Без поддержки населения советские партизаны несли тяжёлые потери. По утверждению Скоробогатова «большинство участников этих патриотических подпольных групп» погибли.

Командир 16-й МПД также докладывал в начале 1943 года о том, что «все партизанские группы, действовавшие под Элистой, были практически полностью уничтожены за самое короткое время».

Решающую роль в обнаружении и ликвидации советских партизан играли калмыцкая местная полиция и конные эскадроны, и можно с полным правом сказать, что этот вид немецко-калмыцкого сотрудничества сделал невозможным «успешную работу вражеских шпионских и диверсионных групп».

По сообщению профессора фон Рихтгофена от 08.01.1943 г. «большинство партизанских групп задерживались и уничтожались в степи калмыцкими отрядами, иногда брались в плен или окружались до подхода немецкого подкрепления».

Уже в конце октября 1942 года один из калмыцких эскадронов уничтожил половину партизанского отряда под Улан Тугом южнее Юсты.

Самый известный партизанский отряд, отдельный 59-й под руководством Гермашева, действовавший на участке Элиста-Яшкуль, был разгромлен немцами в начале ноября под Бага Бурулом «при поддержке калмыцкого добровольческого эскадрона и полицейских из Элисты, Приютненского и Троицкого улусов».

Такая же судьба постигла и 53-ю группу под руководством Коломейцева; она была обнаружена калмыцким эскадроном под Адыком и преследовалась при поддержке полицейских из Яшкуля и Улан Эрге. Чуть позже командиру калмыков Сунгурчикову удалось окружить группу между Адыком и Уттой и, после безрезультатных призывов сложить оружие, уничтожить несмотря на отчаянное сопротивление.

Этот же эскадрон в середине ноября уничтожил под Адыком 74-й отряд «Юста» под руководством Очирова сразу же после прибытия отряда в район действий.

Точно так же при большом содействии калмыцких частей были уничтожены или разгромлены после актов саботажа и диверсий против немецких или румынских солдат или представителей местной администрации партизанские группы «Павел» под руководством Яковлева, «Старики» под рук. Чернышёва, «Мстители» Кравченко, «Кетченеры» Харцхаева, «Андрей» Потлова, «Манджи» Батаева.

В рамках отчаянного немецко-советского столкновения партизанская война была постоянным источником крайностей. В Калмыкии, где друг против друга воевали нерегулярные части, она быстро приняла черты гражданской войны. Акции советских партизан, естественно, ни по цели ни по содержанию не соответствовали нормам Гаагских соглашений, но и действия антисоветских групп были далеки от цивилизованных правил.

Естественно, что 16-я МПД и калмыцкие добровольцы стали после «освобождения» Калмыкии объектом тяжких обвинений по поводу политики, которую они проводили на занятой территории.

Обвинения в жестокости стали самым мягким понятием, принятым в советской литературе по отношению к калмыцким частям, сражавшимся на стороне немцев.

Так «советский историк» называет командира 16-й МПД генерала графа фон Шверина «генералом-преступником», который якобы имеет на своей совести тысячи невинных жертв, Калмыцкий Кавкорпус именует не иначе как «карательный корпус», единственной целью которого было «уничтожение советских патриотов, партизан и всех тех, кто не склонил головы перед оккупантами».

По советским данным, только в Элисте «гитлеровцами и их пособниками» было убито 708 человек (первоначально речь была о 500-х, позднее о 800-х), в Яшалтинском улусе по официальным данным 190 человек. Людские потери за время оккупации оцениваются в 2000 «советских патриотов», причём непонятно, относятся ли сюда солдаты Красной Армии. Эти данные трудно воспринимать всерьёз, поскольку каких-либо доказательств, конечно, нет. И нельзя забывать, что к результатам расследований комиссий сталинских времён надо относиться осторожно, т.к. они слишком часто были уж слишком далеки от истины.

(Самый яркий пример — дело о расстреле тысяч польских офицеров в лесу под Катынью. Главный советский обвинитель генерал Руденко особо подчеркнул в Нюрнберге тот факт, что «варварское преступление немцев в Катыни было самым тщательным образом расследовано компетентной государственной комиссией. Результатом расследования стало заключение, что преступление в лесах под Катынью было совершенно немцами.» О том же заявил и полковник Покровский, представивший материал перед трибуналом 14.02.1946: «В качестве доказательства этого преступления я передаю суду официальные документы специальной комиссии ... Комиссия работала по поручению чрезвычайной государственной комиссии.»)

Тем не менее не подлежит сомнению, что восставшие калмыки поначалу не пренебрегали актами возмездия, и естъ даже сообщения, что немцы иногда должны были вмешиваться, чтобы предотвратить акты «бессмысленной жестокости», которая не отвечала намерениям 16-й МПД.

Генерал граф фон Шверин подтверждает, что порой было совсем не легко сдерживать боевую ярость калмыков в разумных пределах. В актах однако отсутствуют доказательства того, что немецкие власти организовывали и осуществляли в Калмыкии какие-либо эксцессы. В том есть, правда, одно тяжкое исключение, которое относится к деятельности СС и СД.

Командир располагавшейся в Элисте — около 20 солдат-зондеркоманды 11а спецгруппы D («Зондеркоманда Астрахань») гауптштурмфюрер Маурер приказал в сентябре 1942 года расстрелять в степи за городом еврейское население Элисты общим числом от 80 до 100 человек-мужчин, женщин, детей.

К этой акции 16-я МПД не имела отношения, поскольку зондеркоманда СД входила в состав спецгруппы D, оперировавшей на юге России и Кавказе.

В историческом контексте подобные акции, естественно, не имели ничего общего с борьбой против партизан, которая не регулировалась Гаагской конвенцией. Командование Сухопутных сил тoже не сильно церемонилось с захваченными партизанами и агентами противника на предмет соответствия применяемых методов военному праву, как о том свидетельствует приказ по 40-му танковому корпусу от 13.10.1942 года, «независимо от возраста и пола». В этом корпусе расстрелу подлежали даже подростки, если они оказывались вражескими шпионами.

В Калмыкии, как правило, имело место точное расследование обстоятельств с заслушиванием свидетелей и составлением протокола, чем по меньшей мере выполнялся некий минимум международных норм.

С другой стороны за советских агентов часто заступались калмыцкие авторитетные лица, старосты и священники, если речь шла о родственниках или просто калмыках. Профессор фон Рихтгофен сообщает даже о случае, когда один из советских диверсантов был передан на рассмотрение калмыцкому «народному закону» — собранию буддийских священников. (Он же подчёркивает, что калмыцкие представители в целом не разделяли «жёстких немецких мер против большевицких шпионов и диверсантов».)

В войне мировоззрений между национал-социалистической Германией и коммунистической Россией имела место обычная для этих режимов практика, какой бы мрачной она ни казалась.

И советская сторона не отставала в беспощадности от своего противника.

К регулярным частям Красной Армии это относилось так же как и к партизанским отрядам или частям НКВД.

В каком моральном состоянии были советские солдаты, воевавшие в Калмыкии, иллюстрирует «Лицевой счёт солдата», распространявшийся среди солдат политотделом 28-й Армии с начала ноября 1942 года с заголовком: «Сколько немцев мы сегодня убили?» На этом пропагандистском опусе приводился отрывок из приказа командующего Сталинградским фронтом генерала-полковника Ерёменко: «Каждый боец должен видеть свою честь и гордость в том, чтобы уничтожить как можно больше фашистов огнём орудий, пулемётов и автоматов. Убить 10 хорошо, убить 15 образцово, убить 20 геройски.» Тут же и кошмарный призыв писателя Эренбурга: «Мы забыли обо всём на свете кроме одного, убить немца. С этого начинается и этим кончается наш день ... пусть наш сжигает одна страсть и одним горит сердце: убей немца, убей немца ...» Этот текст был известен и на немецкой стороне.

Когда Красная Армия отвоевала в январе 1943 года город Сальск, полковник Телешевский, редактор армейской газеты «Красное знамя», нашёл там экземпляр немецкой газеты, выходившей на русском языке, в которой, как он писал, «какой-то фашистский иезуит» сетовал на то, что, наверно, никогда ещё в истории «солдаты одной армии не воспитывались в такой неописуемой ненависти против солдат другой армии».

Острая реакция показывала, что этим было затронуто самое ранимое место.

Плоды разжигания подобной ненависти против немецких солдат сказались прежде всего на пленных, захваченных Красной Армией.

Хотя на советской стороне имел место приказ об отправке пленных в тыл, «если это разрешают обстоятельства», есть многочисленные свидетельства о том, что в Калмыкии и соседних регионах немецких пленных сразу расстреливали. Партизаны делали это практически всегда.

Опубликованные сводки часто содержат формулировки типа, что там или там удалось захватить и расстрелять немцев. Регулярные части Красной Армии не отставали в этом от партизан. Советские офицеры и солдаты без видимой причины расстреливали немецких солдат при захвате в плен или позже, в особенности раненных.

(Такие же сообщения поступали и с фронта румынских частей. Так, на участке румынской 4-й пехотной дивизии сообщалось о расследовании грубых преступлений против международных норм со стороны противника в боях около села Садовое. По сообщениям, пленные здесь были в массовом порядке расстреляны или повешены, раненные были сожжены.)

Более того, порой ликвидировались даже попавшие в плен немецкие лётчики после того, как они были допрошены в самых высоких штабах. (Об одном таком случае при штабе 47-й Армии рассказал на допросе офицер этого штаба лейтенант Редько.)

Особенно варварским актом стал эпизод в феврале 1943 года в Гришино и Постышево под Красноармейском, где по приказу политотдела 4-го гвардейского танкового корпуса генерал-майорa Полубояровa была расстреляна большая группа немецких, итальянских и румынских пленных, а также немецкие и французские железнодорожники. (Подробности об этом сообщил командир зенитной батареи 14-й гв. танковой бригады лейтенант Сорокин.)

Примечательно в связи с этим поведение бывшего командира 16-й МПД генерал-лейтенанта Хенрици и его преемника генерала графа фон Шверина, которые подвергаются тяжелым обвинениям в связи со своей деятельностью в Калмыкии. Хенрици, теперь уже командир действовавшего при Красноармейске 40-го танкового корпуса, издал в связи с этим случаем приказ, в котором он призывал свои части не опускаться до актов возмездия:

«Мы должны оставаться верными солдатскому долгу», говорилось в приказе, «пленный солдат противника, который безоружен и уже не может сражаться, должен быть отправлен в лагерь для военнопленных».

Строгое мнение Хенрици позволяет сделать вывод, что подобным было и его поведение в Калмыкии.

Ещё более жестокие репрессии по сравнению с немецкими военнопленными, которых в Калмыкии было не так уж много, выпали на долю мирного населения, заподозренного в сотрудничестве с немцами.

На немецкой стороне довольно быстро возникло ощущение, что советские власти склонны к тому, чтобы во всех калмыках видеть своих врагов. Показания пленных и трофейные документы указывают на то, что калмыки, задержанные советскими солдатами с оружием в руках, расстреливались на месте.

В одном из сообщений командования группы армий Б в октябре 1942 года говорилось о расследовании обстоятельств, связанных с расстрелом и захоронением большой группы калмыков отступавшими русскими частями.

Уничтожение предателей родины, служивших немцам, под которыми понимались прежде всего старосты и местные полицейские, было главной задачей, поставленной перед партизанами Центральным штабом партизанского движения.

Приказ гласил: «Беспощадно уничтожайте ...»

Но эти события стали лишь прелюдией жестокой расправы над населением, которое симпатизировало немцам — в Калмыкии, на Северном Кавказе, в казачьих регионах, в Крыму, на Украине и других краях.

Непосредственно за советскими фронтовыми частями почти всегда следовали политические отряды НКВД (МВД/МГБ), которые прочёсывали города и сёла в поисках немецких сотрудников и занимались чисткой населения на свой манер.

В данном случае можно говорить не столько о немецких сторонниках, которых полагалось наказать «по советским законам» за сотрудничество с врагом во время оккупации, сколько о систематическом устранении всех политических противников, ненадёжных элементов и, в конечном счёте, ликвидации значительной части неудобного населения.

Примерный размах этих массовых репрессий стал ясен только после разоблачений послевоенного времени и не в последнюю очередь благодаря 20-му съезду КПСС.

Но уже в военные годы немцы располагали обширными данными. 01.01.1943 года-ещё до того, как началось собственно немецкое отступление — командующий группой войск А, генерал-фельмаршал фон Клейст подтвердил представителю Имперского министерства по делам оккупированных Bосточных территорий при группе армий А советнику доктору Бройтигаму, который указывал на трагические последствия планируемого отступления для местного населения, «что в уже оставленных районах Северной Осетии наступающие большевики сжигают сёла местных жителей и убивают население включая женщин и детей».

Подобное сообщалось и из других мест.

Так, например, в марте 1943 года отряды НКВД расстреляли во временно «освобождённом» Харькове по обвинению в симпатиях к немцам во время оккупации большое число жителей вместе с женщинами и детьми.

Немецкие сообщения говорят о 4% населения.

В этой связи следует подчеркнуть, что именно советские органы безопасности, руководимые Берия, Кругловым, Меркуловым, Серовым, действовавшие по поручению Сталина и Политбюро ВКП(б), использовали как раз те варварские методы, которые часто без всяких оснований приписывались немецким оккупантам.

3. О боевом использовании Калмыцкого Кавалерийского Корпуса

Начатое в конце 1942 года отступление немецких войск на Дон стало для калмыков при этих обстоятельствах вполне понятным потрясением. Их доверие силе немецкой армии и уверенность в становлении национальной государственности в родной степи толкнули их на борьбу на стороне немцев и к дружеской поддержке немецких властей. И теперь они вдруг увидели, что немецкой власти не удалось покончить с советским режимом.

То, что соотношение сил постепенно стало склоняться в пользу Красной Армии, уже не было секретом, и было быстро замечено населением.

В этом плане оставление Халхуты в ноябре 1942 года было примечательным событием: Оставление Халхуты практически означало окончательный отказ от проведения планируемой операции «Цапля» — захвата Астрахани — признание собственной слабости, которое со страхом было воспринято калмыками.

Хотя в их вооружённых формированиях не было заметно абсолютно никаких признаков паники, и добровольцы производили спокойное и хладнокровное впечатление, тем не менее немецкие власти сразу были поставлены перед вопросом о дальнейшем сотрудничестве с монгольскими союзниками.

Надёжность калмыков, которые до сих пор оказали немцам более чем ценные услуги, естественно не ставилась под сомнение. Тем не менее в штабах существовало сомнение, в какой мере можно из добровольцев, которые теперь вынуждены оставить свою родину, сформировать постоянные воинские части, способные действовать в рамках военной необходимости.

Для доктора Хольтермана, который до сих пор направлял и координировал работу с ними, калмыки были воинами степи, к тому же их было возможно использовать на берегах Азовского моря.

Когда же они в начале мая 1943 года «при полном игнорировании обстоятельств» должны были быть отведены в тыл из полосы действий под Таганрогом, Хольтерманн, согласовав этот вопрос с Доллем и генералом графом фон Шверином, обратился к референту при главном командовании Вермахта профессору фон Рихтгофену, с просьбой оказать содействие, чтобы предотвратить «невосполнимый урон». Рихтгофен обратился в свою очередь к полковнику Гелену — начальнику отдела генштаба сухопутных войск «Иностранные войска на Востоке»; в конце-концов дело закончилось письмом генерала восточных войск при ОКХ, генерал-лейтенанта Хелльмиха командующему группы армий «Юг», в котором настаивалось на том, чтобы пойти навстречу требованиям Хольтерманна и использовать калмыков в соответствии с их способностями.

Как это ни странно, но как и в данном случае, калмыки всегда находили понимание и защитников на самых высоких верхах, собственно, это было главной причиной, почему калмыки в целом всегда чувствовали полную поддержку со стороны немцев и их боевая мораль всегда оставалась безупречной при отступлении по Украине на Запад.

Калмыцкие части, которые в полной мере были «задействованы» командованием 16-й мотопехотной дивизии в силу острой нехватки сил на фронте под Яшкулем уже в ноябре/декабре 1942 года, были поставлены перед необходимостью и в новом году доказывать свою стойкость уже на трудных дорогах отступления.

Вместе с 16-й МПД они ушли на юг через Маныч на участке Кистинская-Киевка, недалеко от Дивного, где они впервые были реорганизованы Доллем.

Калмыцкая часть, первоначально состоявшая из 6 эскадронов, была непосредственно подчинена командиру 444-й дивизии генерал-майору Микуличу, которая в составе группы генерал-лейтенанта Аулеба должна была прикрыть северо-восточный фланг отступающих с Кавказа частей группы армий «А».

При решении этой задачи калмыки играли значительную роль, поскольку они своей разведкой поставляли ценные сведения о положении противника севернее Маныча.

Так, 3 января 1943 года отходящий калмыцкий эскадрон сообщил о продвижении противника до 4-го совхоза, 7 километров северо-западнее от Чикин-Сала, в связи с чем дивизия сразу заняла Сара-Хулсун и укрепила позиции в северном направлении. 13 января 1943 года калмыцкая разведка донесла о продвижении кавалерии противника на Воздвиженское.

Под давлением противника бойцы Долля отошли 18 января 1943 года на позиции под Егорлыком восточнее Сальска, где они вместе с полком казаков Юнгшульца должны были прикрыть от атак противника через Маныч северный участок 444-й дивизии.

Уже через несколько дней, 22 января 1943 года, калмыки получили новое важное задание: Они должны были организовать взаимодействие с 3-й танковой дивизией на участке западнее Белой Глины и прикрыть глубокий фланг дивизии. (Калмыцкие эскадроны были переданы 27.01.1943 года 3-й танковой дивизии и согласно докладу 40-го танкового корпуса от 29.01.1943 года оставались далее в её распоряжении.)

Число калмыков-беженцев к тому времени настолько выросло, что уже в феврале 1943 года были сформированы новые части.

С согласия 2-го орготдела в генштабе сухопутных войск д-р Долль сформировал из эскадронов усиленный кавполк, состоявших первоначально из трёх подразделений, который был назван в актах по имени своего основателя и командира «Калмыцкая часть доктора Долля», сами же калмыки называли себя «Калмыцкий Kавалерийский Kорпус» — ККК.

Отступление в феврале 1943 года привело ККК в тактическом взаимодействии с 3-й танковой дивизией к Таганрогу, где он был использован под командованием «полевой жандармерии 200» вместе с казачьим полком Юнгшульца для охраны побережья Азовского моря. (То, что Калмыцкий Кавкорпус зарекомендовал себя к тому времени как надёжная боевая часть следует и из донесения командира «ПЖ 200» полковника Майера, который просил в рапорте командующему 24-м танковым корпусом от 21.03.1943 года оставить за ним руководство по защите побережья, поскольку он уже имеет «хороший опыт и особые отношения в сотрудничестве с калмыцкими и казачьими частями».)

Участок фронта Таганрог — Мариуполь заняла в марте 1943 года 444-я дивизия (с 23 марта 1943 под названием «Охрана побережья»), которая подчинялась генералу танковых войск Нерингу-командиру 24-го танкового корпуса. Калмыки получили под охрану часть побережья около восточной Будённовки, протяжённостью от Еланчика до Рожка (западнее Натальевки), в сумме около 40 км, включая тылы от Грузского до Пудевого на Миуссе. Штаб Корпуса располагался в Будённовке, штабы подразделений в Обрыве, Седове и Весёло-Вознесенке.

Хотя германско-советский фронт и застыл между Таганрогом и Ростовом, тем не менее существовала опасность прорыва противника с юга по замёрзшему морю. Поэтому по всему побережью на равных интервалах были размещены патрули, а всё побережье контролировала конная разведка.

Наблюдение должно было выйти и на лёд Азовского моря, от которого калмыки весьма благоразумно уклонились под тем предлогом, что, мол, местные рыбаки считают, что лёд в это время не проходим.

В целом, в это время боевых действий почти не было. Работа калмыков сводилась к охранной и патрульной службе, к борьбе с очень редкими в этих краях партизанами, на регистрации взорванного или иного ущерба, охране складов и наблюдению за местными рыбаками. В этом они снискали благодарность командира 24-го танкового корпуса. (После того, как начальник штаба 6-й армии проинспектировал 30.3.1943 года задействованных на побережье «восточных наездников», 16.4.1943 года калмыцкие и казачьи части посетил командир 24-го танкового корпуса. Инспекция завершилась парадом, командир корпуса Неринг был более чем доволен и распорядился о дополнительном обеспечении солдат Корпуса провиантом и сигаретами «за особые заслуги».)

Относительное спокойствие во время охраны побережья было использовано командованием Корпуса для организационного укрепления и оснащения эскадронов, насколько это позволяла ситуация. Пред лицом снабженческих трудностей, стоило, конечно, немалых трудов заполучить 1000 голландских винтовок, 35000 патронов, грузовики, полевые кухни, часы для командного состава, и прочие совершенно необходимые мелочи.

Особой заботой было к этому времени состояние лошадей, которые к тому времени уже заметно сдали и болели. Калмыцких ветеринаров не было, поэтому в лагерях военнопленных начались поиски русских ветеринаров.

Не лучше обстояло и дело с моральной работой среди калмыков, многие из которых совсем не говорили по-русски.

Уже 8 января 1943 года профессор Рихтгофен сказал, что считает необходимым издавать в эскадронах газету или листовки, которые могли бы помочь калмыкам справиться с тем, что они оставили родину. Газета «Хальмаг», издаваемая в Берлине с весны 1943 года Калмыцким Национальным Комитетом, была в Корпусе к тому времени ещё не известна, и только в ноябре 1944 года появился еженедельник «Халмаг Даяш» («Калмыцкий Боец»), которую редактировал лейтенант Николай Манжиков, по своей гражданской профессии юрист. В издательстве газеты принимали участие и добровольцы, и целью должно было сделать газету голосом в интересах калмыцкого народа на чужбине. (С 1944 года действовала радиопередача на калмыцком языке как до этого на русском, украинском,белорусском, армянском, азербайджанском, грузинском, туркменском, волга-татарском, чеченском, карачаевском и осетинском языках. Радио ДХП-6030 кГц, 49,75 м — говорила по-калмыцки с 00.00 до 00.10)

В апреле 1943 года 6-я армия по меньшей мере обеспечила поставку музыкальных инструментов, игр и «подобного бытового материала».

В конце апреля 1943 года Калмыцкий Кавкорпус, который вырос уже до четырёх подразделений, был освобождён от патрулирования побережья и переведён из подчинения 6-й армии в группу армий «Юг».

Через Мариуполь, Запорожье, Никополь он попал в начале мая в окрестности Днепропетровска, где Корпус до осени 1943 года нёс охрану стратегических железных дорог по обе стороны Днепра под командованием начальника «Полевой команды 397» генерал-лейтенанта Шартова. Штаб Корпуса размещался в Кривом Роге (с августа в Днепропетровске-Диевка), штабы подразделений-в Долгинцево, Пятихатки, Апостолово и Сурское-Михайловка.

Один из сохранившихся докладов д-ра Долля за время от 3-го июня до 14 июля 1943 года даёт представление о деталях охранной службы калмыков и их методах борьбы с партизанами.

Так, в эти недели удалось предотвратить опасные диверсии на станциях и подрыв крупного железнодорожного моста около Весёлые Терни, причём очевидно, что калмыки не стеснялись в выборе средств в борьбе с диверсантами.

Но тем не менее речь идёт лишь о пленных партизанах и других подозрительных, которые позже были переданы соответствующим органам (полиции по охране ж/д, жандармерии, гестапо, в одном случае СД).

Калмыки полностью оправдали возложеное немцами на них доверие по охране стратегически важных военных объектов вокруг Кривого Рога и поздней осенью 1943 года они впервые получили отдельное задание на проведение самостоятельной наступательной операции на фронте.

К этому времени группа Шёрнера, конкретнее-группа частей 40-го танкового корпуса, находившаяся с 26.12.1943 года в распоряжении 4-го армейского корпуса, вела бои на плацдарме под Никополем-Марганец на Днепре с целью не дать противнику возможности блокировать группировку немцев в Крыму.

Рокадные дороги этой армейской группы, втянутой в жестокие бои с противником, вели через Днепровские Плавни — труднопроходимые болотистые и лесные чащи, в которых действовали мощные, хорошо вооружённые и строго организованные партизанские отряды.

Парашютный десант под руководством майора Кирпы придал этим партизанам организационную поддержку. Около 450 бойцов под командованием подполковника Ткачёва располагались лагерем южнее местечка Грушевский Кут в районе Апостолово и находились на постоянной радиосвязи с начальником особого отдела 50/53 штаба Южного фронта под командованием полковника Субронова (кличка «хозяин»).

Немцы, которые хорошо были информированы о происходящем, отчасти благодаря хорошо поставленной разведке отряда гестапо 721, разведгруппы 201 и данным, которые сообщил уже попавший в плен и склонённый к сотрудничеству майор Кирпа, контролировали этот регион и обьявили всю долину южнее Марганца запретной зоной.

(О дальнейшей судьбе майора Кирпы в актах ничего не сказано. Он был допрошен начальником местного гестапо фельдфебелем Шпехтом, и согласно показаниям, его задачей было не столько организация партизанского движения, сколько создание плацдарма под с. Ушкалька для обеспечения переправы через Днепр частями Красной Армии. «Отделение гестапо 721, филиал Никополь, протокол допроса партизанского командира Кирпы Ивана Викторовича, 8.11.1943 года, из документов 40-го танкового корпуса).

Был составлен план по окружению партизанского лагеря, но ни 17-й армейский корпус, ни группа Шёрнера не имели лишних сил для активных действий против партизан.

Такой была ситуация, когда эта задача была поставлена перед солдатами Калмыцкого Корпуса.

По приказу генерала Ранфта, командующего тылом, которого попросил о помощи командующий 6-й армией, в конце ноября 1943 года к операции приступила «Калмыцкое соединение д-ра Долля» с целью очистить от противника тылы 40-го танкового корпуса.

Первые операции начались 2 декабря 1943 года при участии около 1000 солдат из 3-го подразделения по командой Абушинова.

Во взаимодействии с отрядом полевой жандармерии «440» четыре конных эскадрона и один разведэскадрон прочесали болотистые леса к югу от с. Гришевский Кут, при этом им удалось ликвидировать один из партизанских лагерей. Партизаны потеряли много людей убитыми и пленными и много боеприпасов. Несколько подобных операций в начале декабря были лишь началом для более масштабной операции в регионе Грушевский Кут — Маринское — Бабино — Ушкалька, в которой кроме 3-го подразделения под командой Абушинова приняло участие и 1-е подразделение под командой Шильгирова.

План операции был установлен Доллем при участии капитана Мюнстера из отряда полевой жандармерии и был одобрен в штабе 40-го танкового корпуса.

Тем не менее 10 декабря 1943 года ознаменовалось неудачей, поскольку партизаны, предупреждённые разведчиками, быстро уходили в леса, спасаясь от эскадронов. И только на следующий день 11 декабря 1943 года был обнаружен партизанский лагерь между с. Тёмная и Днепром. Калмыки взяли много пленных и добычу в виде скота.

Операции продолжались с переменным успехом до 21 декабря 1943 года, и потом были прекращены.

Окончательное успокоение Плавней не представлялось возможным, поскольку партизаны «опирались на поддержку местных жителей» — как это подчеркнул в своём докладе Долль 13 декабря 1943 года.

Тем не менее, в тылах 40-го танкового корпуса стало значительно спокойней, что с благодарностью восприняло командование.

По поручению командующего, офицер штаба корпуса майор Кандуш наградил орденами и медалями 23 декабря 1943 года 54 солдат и офицеров Калмыцкого Корпуса.

В боевом журнале 40-го танкового корпуса отмечается «храброе и решительное поведение 3-го подразделения Калмыцкого соединения д-ра Долля, которое в тяжёлых условиях действовало уверенно и энергично несмотря на собственные потери».

В связи с операциями в районе Никополь — Кривой Рог и особенно с боями в «Днепровских Плавнях» у деревни Кут советские историки выдвигают обвинения против калмыков в связи с их акциями против «мирного населения».

Но если поднять документы о тех событиях и об участии в них калмыков, то поголовное обвинение калмыцких солдат не выдерживает критики.

О массовых акциях против населения не может быть и речи, даже д-р Долль вынужден был доложить 13 декабря 1943 года, что лишь небольшая часть местного населения является действительно партизанами, большинство же местных жителей просто скрывалось в лесах от боёв и стрельбы.

Т.е. даже в самых тяжёлых условиях делалось различие между мирным, запуганным населением и активными партизанами. Действия калмыков многократно преподносятся как жестокие и безжалостные. Сомнений нет, таковые тоже имели место.

Но один из бывших солдат Калмыцкого Корпуса вспоминает только об отдельных случаях, что касается репутации всего Корпуса, то тут он вспомнил поговорку, что «одна ложка дёгтя портит бочку мёда». (О жестокости калмыков, известной со времён старых войн упоминает, например, и профессор Б. Бергманн, один из первых историков, который проводил этнографические исследования в Калмыкии по поручению «Русской Императорской Академии Наук»:

«Европейцы находят в калмыцком характере склонность к жестокости, которая возмущает любого человека. Но кто хоть раз бывал в калмыцких кибитках, тот вспомнит лишь вежливое и нередко даже любовное приветствие. В Семилетней войне калмыкам для запугивания противника приписывался даже каннибализм-калмыцкие старики и сегодня хихикают, когда вспоминают ужас, который они вызывали у пруссаков, и именно благодаря этому обстоятельству, считают они, мир был так быстро и скоро заключён прусским королём ... Естественно, что бессмысленные жестокости непростительны, но при чём здесь именно калмыки, если грубость и злоба свойственны на войне всем народам?»)

Справедливо, наверно, заметить, что боевой дух калмыков не превосходил и даже далеко уступал в своей безжалостности бесчеловечной партизанской морали. Это отражено и в довольно высоком числе взятых ими в плен.

(Это справедливо и для времени, когда ККК действовал ещё в своих родных степях, как подтверждает Хольтерманн, они быстро ликвидировали русские партизанские и шпионские группы, но многих брали и в плен.)

Например, за время с 20 февраля по 7 марта 1943 года, когда калмыки несли охрану берега на Азовском море, согласно сообщению полевой комендатуры «200», ими было убито 10 диверсантов и взято в плен 30. В том числе и в Плавнях калмыки взяли в плен до 12 декабря 1943 года 51 партизана, в боях же погибло 50 партизан. 13 декабря 1943 года д-р Долль докладывает об ОДНОМ погибшем партизане и 32 пленных.

«Безжалостных» солдат Калмыцкого Корпуса просто не было. Сохранившиеся доклады и рапорты о боевых действиях калмыков подтверждают, что и они могли быть в высшей степени великодушными и снисходительными.

Офицер штаба 40-го танкового корпуса майор Кандуч помнит эпизод: Он спросил майора Абушинова, где, мол, пленные, которых надо бы допросить?!

Майор Абушинов задумался, покачал головой и сказал, что когда калмыки воюют с русскими, пленных не бывает, по меньшей мере так было последние 500 (!) лет ...

4. Структура и состав Калмыцкого Кавалерийского Корпуса

Калмыцкий Кавалерийский Корпус был в германской армии необычным соединением.

Уже по своей истории создания и внутреннему составу он отличался от других Bосточных частей и по характеру более походил на чисто добровольческое формирование. К тому же не следует забывать и то особое положение, которое занимал командир Корпуса д-р Долль и который до своей гибели в июле 1944 года в значительной мере формировал лицо Корпуса.

Яркая судьба этого бывшего австрийского, позднее украинского офицера, оказавшегося на немецкой службе, была, естественно, поводом для многочисленных слухов о его личности и даже стала поводом для сомнений в его личных и политических намерениях.

Нo на это просто не было причин.

(Рихтгофен писал автору этих строк 28.04.1971 года: «Идея, что д-р Долль мог быть советским агентом, совершенно чудовищна! Он был в высшей степени честным борцом за свободу народов, которых коммунисты поставили на грань уничтожения, и особенно за интересы калмыков. Я знал его очень хорошо.»

Аналогично о личности Долля говорил 29.03.1971 г. в беседе со мной и Хольтерманн. Резко отрицательно, естественно, характеризуют Долля советские источники.)

Для солдат и офицеров Калмыцкого Корпуса он был опытным адвокатом интересов калмыцкого народа, и, как заметил позднее один из них, «всегда стоял на страже нашей независимости как народа и нации и представлял наше дело во всех немецких инстанциях.»

О его авторитете свидетельствует и тот факт, что служители калмыцкой религии уже в 1942 году неоднократно выражали пожелание поместить его портреты в заново открытых буддийских хурулах.

Oн завоевал большое доверие населения в Калмыкии, и таким же безграничным был и его авторитет среди солдат Калмыцкого Кавкорпуса, для которых он был образцом немецкого офицера.

(Мюлен справедливо говорит о том, что д-р Долль полностью идентифицировал себя со своими калмыцкими солдатами и благодаря этому пользовался их «абсолютным доверием».)

В одном из немецких рапортов речь идёт даже о том, что со стороны своих солдат он почитался как «полу-Бог».

(Нечто аналогичное подтвердил и один из бывших солдат Корпуса: «По моему личному опыту и по мнению моих земляков д-р Долль был для нас калмыков «ангелом». Наши офицеры были от него в восторге, он был образцом для всех офицеров и солдат.» Из беседы 15.05.1971 года.)

Это однако вовсе не значило, что все его приказы находили всегда полную поддержку. Группа калмыцких офицеров во главе с Арбаковым, ставшим позже начальником штаба, имела иногда собственное мнение, порой критично относилась к его мерам или даже принимала другие решения.

Из-за той особой роли, которую сыграл Долль в жизни калмыцкого народа, его рассматривают иногда как соблазнителя и искусителя калмыков, который тем самым несёт ответственность за те страдания, которые постигли калмыцкий народ за сотрудничество с немцами.

Но не д-р Долль создал условия для немецко-калмыцкого сотрудничества, он лишь направил готовность калмыков в нужное русло.

И если даже считать, что Долль слишком легкомысленно проигнорировал предупреждения о том, что калмыки, которые уже в Гражданской войне до 1920 года понесли огромные потери, и в виду их очевидной малочисленности могли быть полностью уничтожены в случае немецкого поражения, то следует отметить, что такой вариант развития событий был просто непредставим летом и осенью 1942 года.

Да и не трудно понять, что не в его силах было остановить стремление калмыков к свободе, предвидеть грядущее поражение и тем более предотвратить ту трагедию, которую советское руководство уготовило калмыцкому народу в 1943 году.

То, что Калмыцкий Кавкорпус был не совсем обычным воинским формированием, свидетельствует и тот факт, что в нём был полностью реализован принцип национального руководства.

В данном случае можно даже говорить об абсолютной калмыцкой идентичности Корпуса в отличие от других многочисленных тюрко-татарских и кавказских легионов, сформированных в 1941/1942 гг.

Т.н. «Восточные легионы», сражавшиеся на немецкой стороне, имели двоякую цель: с одной стороны непосредственно помочь немецким частям, а с другой-освободить свои национальные территории от большевизма. Конкретных политических программ за ними не закреплялось. С немецкой стороны всегда подчеркивалось, что солдаты этих формирований имеют равные с немецкими солдатами права и являются не какими-то наёмниками, а товарищами по оружию, солдатами-союзниками, сражающимися за свои национальные интересы и в силу этого требующие к себе соответствующего уважения, хотя естественно, что в первое время эти соединения не могли не играть чисто вспомогательной роли.

С одной стороны это было связано с отсутствием квалифицированного руководящего национального персонала, с другой стороны-с частично оправданным недоверием со стороны немецких властей.

Обычно в подобных частях все ключевые позиции занимал немецкий персонал.

Во главе батальона всегда был немецкий командир, в штабе у него были 5 немецких офицеров и 23 немецких унтер-офицера. Местным офицерам обычно отводились должности заместителей и, как правило, офицеров-врачей. Согласно «Правилам организации Восточных легионов», изданным генералом Ольбрихтом 24 апреля 1942 года, руководить этими частями, согласно руководству Вермахта, должны были местные командиры, но их функции остались слабыми, поскольку им всегда на правах «советника» придавался немецкий офицер и 10 немецких солдат.

(В последующем солдаты Восточных легионов шаг за шагом уравнялись во всех правах и обязанностях с немецкими военнослужащими. Это прежде всего касалось присвоения офицерских званий, наград, окладов и обеспечения.)

В противовес к сказанному в марте 1943 года, когда Калмыцкий Кавкорпус уже насчитывал много тысяч солдат, в нём кроме командира Долля было лишь 2 немецких младших офицера и 3 простых солдат-немцев. Немецкий персонал со временем несколько вырос, хотя далеко не достигал процентных соотношений в других Восточных легионах-не забудем, что и сам Калмыцкий Корпус вырос более чем вдвое. 21 июля 1943 года, когда Корпус количественно достиг численности полка, в нём были кроме Долля только немецкий врач, бухгалтер — он же по совместительству переводчик — и 9 младших офицеров. В каждом подразделении, там где в Восточных легионах было по 5 офицеров-немцев и 68 солдат-немцев, немцев-офицеров не было вообще и только 14 младших офицеров и солдат-немцев. Другой разницей было то, что если немецкий персонал в Восточных легионах имел по правилам всегда командирский статус, то в Калмыцком Корпусе это был лишь персонал связи.

Немцы в Калмыцком Корпусе не имели полномочий командиров над солдатами-калмыками; они выполняли функции администрации, санитарии и т.п.

(Из рапорта о положении дел в Калмыцком формировании д-ра Долля для начальника штаба группы войск Шёрнера в генерал-губернаторстве от 5/6.07.1944 г. и из беседы с Д.Арбаковым 25/26.10.1971 г.)

Не забудем, что формирования Восточных легионов не превышали обычно численности усиленного батальона, в то время как Калмыцкий Корпус уже имел силу минимум бригады. Если не считать самого командира Долля, штаб Калмыцкого Кавкорпуса состоял только из офицеров-калмыков.

Небольшой особенностью было присутствие при штабе чисто политической фигуры в лице бывшего мэра Элисты Бембе Цуглинова, который после отступления из Калмыкии, пользуясь полным доверием Долля, в отсутствие других постов занимал официально должность председателя полевого суда Корпуса.

Естественно, что ничего подобного не было в других батальонах Восточных легионов, которые находились в рамках обычной военной юрисдикции.

То, что Калмыцкий Корпус имел свой собственный юридический статус, ещё раз подчёркивало его автономный характер, хотя тут можно было бы ожидать появления тех или иных судебных недоразумений, связанных с юридической компетентностью Цуглинова. Политический вес Цуглинова по-прежнему определялся словами «Президент Калмыцкого народа».

Цуглинова, как правило, вспоминают как человека властного, которого солдаты-калмыки не сколько уважали, сколько побаивались. Рядом с ним, уже не как политический, а как военный советник, всегда присутствовал начальник штаба.

Этот пост с февраля по июнь 1943 года первоначально занимал Санджи Коноков, донской калмык, бывший ранее замначальника штаба в одном из полков 110-й Кавалерийской дивизии, его преемником с июня 1943 года по март 1944 был Балдан Метабон, некалмыцкий монгол, бывший ранее аспирантом в Томском университете, с мая по июль 1944 года — Мукебен Хахлышев, а с августа 1944 года и до конца войны Дорджи Арбаков, который ранее уже занимал этот пост в январе/феврале 1943 года.

Биография Арбакова почти типична для большинства офицеров, служивших в ККК, поэтому скажем о нем несколько слов. Он, как и Коноков, был донским калмыком, родился в 1914 г. в станице Батлаевской и занимал в Калмыцкой дивизии должность начальника канцелярии.

Он происходил из зажиточной семьи — его отец был атаманом в войске донских казаков и был убит красными во время революции, — и тем не менее Арбаков как и многие офицеры-калмыки в советское время принадлежал к кругам молодой национальной интеллигенции. После окончания института по специальности «Химия и геология» он был директором школы в с. Садовое Сарпинского улуса и одновременно одним из немногих калмыков-инструкторов по марксистско-ленинской идеологии. По причине своего происхождения он быстро попал в немилость, что привело прежде всего к тому, что в Красной Армии ему был недоступен офицерский чин.

Естественно, что национальные чувство и сознание были для него намного важнее любой идеологии. Поэтому вместе с другими своими земляками Арбаков довольно быстро встал на сторону немцев, с которыми он связывал освобождение своего народа.

В Калмыцком Кавкорпусе он сыграл заметную роль.

Среди других офицеров в руководстве Корпуса, который по своей структуре больше походил на русскую, а не немецкую часть, следует упомянуть: начальника снабжения Дамбинова, начальника офицерского состава Акубинова, ранее тоже бывшего на гражданской службе директором школы, начальника канцелярии Хулхашинова, историка по образованию, выпускника Ростовского университета и тоже бывшего директором школы, начальника полевой жандармерии Кушкина, погибшего в сентябре 1944 года, его помошника Мухараева и его преемника до конца войны, тоже бывшего учителя Лялина, старшего ветеринара Шалхакова, врача Агеева и буддийского ламу Корпуса Баслиева.

Особую роль, детали которой теперь уже точно не выяснить, но в любом случае довольно важную, играл личный адъютант командира, Эдуард Батаев, бывший ранее учителем, о котором говорили, что он как лейтенант Красной Армии закончил советскую диверсионную разведшколу.

Это, собственно, не слишком много значило, поскольку в Корпусе служили и другие бывшие офицеры НКВД, ставшие надёжными людьми.

Батаев, бывший правой рукой Долля и имевший решающее слово по многим персональным вопросам, попал тем не менее в сложное положение. Его обвиняли во многих недостатках и упущениях и говорили о его отрицательном влиянии как закулисной персоны; так, некоторые рекомендованные им офицеры, как например Роман Лялин, оказались симпатизантами Советов.

Факт в том, что после тяжёлых боёв Калмыцкого Корпуса против советских частей в июле 1944 года и гибели Долля, Батаев временно возглавил Корпус вместе с начальником штаба Хахлышёвым, другим представителем бывшей советской интеллигенции. Оба офицера были вскоре после этого арестованы и расстреляны немцами под тем предлогом, что они якобы хотели сдать Корпус в плен Красной Армии.

Как рассказывает Арбаков, один грузинский капитан, бежавший на советскую сторону, был задержан калмыцким дозором; у него в сапогах нашли шпионские донесения Батаева.

Арбаков называет Батаева (17.11.1970 г.) предателем своего народа.

Тем не менее обвинения в его адрес не подкреплены документально, и некоторые калмыки склоняются к мнению, что он и Хахлышёв стали жертвами внутренней борьбы за власть среди офицеров Корпуса.

Правда, надо заметить, что именно представители из образованной среды оказывались порой наименее надёжным контингентом в составе Восточных частей и легионов, и с переменой военной ситуации в них появлялось стремление перейти на Советскую сторону, которой они в конечном счёте были обязаны своей карьерой.

Естественно, что такие настроения могли появиться в критические дни конца войны и среди калмыков, хотя и в меньшей степени.

На уровне ниже штаба Корпуса командование дивизионами и эскадронами было полностью в калмыцких руках.

Командирами дивизионов в разное время были: 1-й дивизион-Шильгиров, Лукьянов; 2-й дивизион-Мукубенов, Болдырев; 3-й дивизион-Шильгиров, Абушинов; 4-й дивизион-Завкаев, Коноков.

Как и в русских частях, у командира был помощник и начштаба. На этих постах были Хaджигоров (2-й дивизион), Баслиев (3-й дивизион), Нимгуров (4-й дивизион) и другие.

Большинство этих офицеров были ранее офицерами в Красной Армии, как правило, в 110-й Кавдивизии. Среди них были и такие, кто закончил советскую Военную Академию. Много лейтенантов и как минимум сержантов было среди командиров эскадронов: Урусов (штабной эскадрон), Усьялов (2-й эскадрон), Даваев (4-й эскадрон), Андреев (13-й эскадрон), Андриянов (19-й эскадрон), Шаранов (20-й эскадрон), Маглинов, Цакиров и другие.

Не все офицеры ККК имели военное образование, многие из них стали таковыми по другим причинам — образованию, политическому положению или за заслуги в боях против Советского режима.

Здесь прежде всего следует упомянуть легендарно знаменитого Басана Огдонова (командира 1-го эскадрона), человека без образования, бывшего ранее простым рабочим в колхозе, который с самого начала уклонился от службы в Красной Армии и ещё до прихода немцев встал на путь вооружённой — и весьма успешной — партизанской борьбы против Советских властей. Его партизанский отряд численностью до 90 бойцов действовал в камышовых зарослях под Яшкулем.

В личном плане Огдонов был без сомнения исключительно храбрым человеком. На Украине он был обвинён в превышении полномочий по отношению к местному населению, что привело к осложнениям между ним и руководством Корпуса.

Огдонов был выдвинут в офицеры по предложению Долля и его штаба. До официального утверждения офицеры-калмыки носили немецкую офицерскую форму без знаков различия. В своих подразделениях они имели полные офицерские права и обязанности.

В июле 1943 года Огдонов во главе большого калмыцкого отряда был заброшен немецкими самолётами к себе на родину, где он ещё долгие месяцы продолжал войну против Красной Армии вплоть до своей героической гибели.

(Такие операции, очевидно, проводились неоднократно. Так, согласно одному несколько загадoчному сообщению от 04.04.1949 г.-об этом поведал бывший офицер Абвера, — в июне/июле 1944 года из Румынии/Цилистеа была организована операция «Солёное озеро», в процессе которой хорошо вооружённая группа калмыков численностью в 50 человек, оснащённая взрывчаткой, рациями, тяжёлым вооружением, лошадьми и мотоциклами, должна была быть десантирована в Калмыцкой степи. Об операции стало известно противнику, тем не менее, несмотря на предупреждение, она была проведена, и немцы потеряли всю группу, включая 3 «Юнкерса» с экипажами.)

Уже сама организация Калмыцкого Кавкорпуса свидетельствует о том, что это была строго организованная регулярная воинская часть.

31 августа 1943 года ККК состоял из штаба Корпуса, четырёх дивизионов, каждый из которых включал 5 эскадронов по три взвода в каждом: 1-й дивизион состоял из 1-го, 4, 7, 8 и 18 эскадронов; 2-й дивизион — из 5-го, 6, 12, 20 и 23; 3-й дивизион состоял из 3-го, 14, 17, 21 и 25; 4-й дивизион — из 2-го, 13, 19, 22, и 24. Эскадроны 9, 10, 11, 15 и 16 по данным Долля остались в Калмыцкой степи и сражались там до своего уничтожения. Каждый дивизион имел кроме того свой отдельный разведэскадрон, сформированный из наиболее опытных солдат. Обычно эскадрон состоял из 100 солдат, временами до 150 и более, разведэскадроны имели около 60 солдат.

Общее число калмыцких солдат, сражавщихся на немецкой стороне, естественно менялось, но в целом оно значительно превышало численность калмыков-солдат в Калмыцкой Кавдивизии на Советской стороне, которая насчитывала лишь при организации 2000–3000 солдат, а после тяжёлых потерь в июльских боях 1942 года на Дону их было в ней уже 2000 и временами даже 1000. До ноября 1942 года состав удалось с большими трудом увеличить до 2300 человек. В дивизию забирали уже и русских, большей частью старших возрастов.

В это же время ККК из первоначальных 1575 солдат стал за самое короткое время мощной силой.

18 апреля 1943 года он состоял в целом из 2200 солдат, 28 апреля 1943 года уже из 79 калмыцких офицеров, 353 младших офицеров и 2029 солдат (а также 2030 лошадей), 23 мая 1943 года ККК состоял из 67 офицеров-калмыков, 3165 младших офицеров и солдат (и 1941 лошадей), 6 июля 1944 года — из 147 калмыцких офицеров, 374 младших офицеров и 2917 солдат (и 4600 лошадей).

На рубеже 1944/1945 гг. в ККК числилось не менее 5000 калмыцких солдат.

Кроме того за Корпусом всегда следовало большое число гражданских лиц, прежде всего женщины и члены семей солдат Корпуса, что естественно не сильно радовало немецкие власти и штаб Корпуса. Оснащение и вооружение Корпуса, которое долго оставляло желать лучшего, было летом 1943 года значительно пополнено. Речь, конечно, идёт о лёгком пехотном вооружении, но его вполне хватало для выполнения боевых задач Корпуса.

6 июля 1944 года Корпус имел 2166 винтовок (1092 немецких, 1025 русских, 43 голландских), 246 пистолетов, 163 автомата (33 немецких, 135 русских), 30 легких и тяжёлых пулемётов, немного гранатомётов разного калибра и прочее военное снаряжение.

По своему характеру Калмыцкий Кавкорпус рассматривался самими солдатами-калмыками не как вспомогательное формирование для немцев, а «как самостоятельное союзное воинское формирование, как союзник Германского Рейха. У них перед глазами рядом с флагом Рейха развивается национальное знамя Калмыцкого народа.»

(«Калмыки чувствуют и считают себя союзниками Великого Германского Рейха. Они сражаются не ради денег, а ради победы Германии и с победой Германии они связывают исполнение своей национальной мечты».

«Калмык с радостью последовал призыву фюрера, чтобы сражаться на стороне Вермахта за освобождение своей Родины. Он считает себя союзником, его верность и готовность основаны на его идейных убеждениях ...

Калмык-это не бывший военнопленный, его нельзя сравнивать с другими вспомогательными солдатами прочих Восточных частей.»

Из докладной о Калмыцком Корпусе для штаба группы войск Шёрнера от 10.01.1944 года.)

Калмыцкие солдаты сражаются «за национальное государство», «за новый социализм», за национальное и социальное освобождение своей Родины. Они всегда подчёркивали, что они не бывшие военнопленные, а сами, добровольно, с оружием в руках, встали на сторону немцев.

Национальный момент всегда высоко поднимался Цуглиновым, роль которого как политического вождя Калмыцкого Корпуса была тем не менее весьма спорной.

Он считался конкурентом для Калмыцкого Национального Комитета, который существовал в Берлине под руководством Шамбы Балинова, своего рода правительство в эмиграции под опёкой Имперского Министерства по делам Восточных территорий. Естественно, что это маленькое соперничество было следствием неизбежных противоречий между старыми эмигрантами и бывшими советскими гражданами. Например, Балинов, как эмигрант двадцатых годов, не нашёл большого отклика среди местного населения во время своего короткого посещения Калмыкии осенью 1942 года, (как об этом свидетельствует полковник Поздняков 10.4.1972 г.).

Большинство калмыков, естественно, было за объединение всех сил Калмыцкого народа и поэтому поддерживали усилия Балинова, направленные на устранение разногласий и создание прочного сотрудничества со своими земляками из Калмыцкого Кавкорпуса.

В этом плане, по мнению Арбакова, несколько скептичен был д-р Долль, поскольку он не хотел ставить под вопрос самостоятельность Корпуса.

В сентябре 1944 года, уже после гибели Долля, Калмыцкий Кавкорпус в политическом отношении полностью признал руководство Балинова и Калмыцкого Национального Комитета, Лукьянов был послан офицером связи в Берлин, одновременно представляя интересы Корпуса при командующем добровольческими формированиями в немецком генштабе генерале Кёстринге.

5. Калмыцкий Кавалерийский Корпус в составе германских войск

Если Калмыцкий Кавкорпус и отличался своей оригинальностью от других восточноевропейских добровольческих формирований, это совсем не значило, что его положение было неприкасаемым.

Немецкие службы в целом скептически относились к тому, что Корпус слишком сильно отличался от немецких правил и был странным образованием в немецких структурах, что, конечно, не имело значения или было даже преимуществом, когда бои шли в Калмыкии.

Но затем Корпус постоянно подвергался попыткам реорганизации с целью привести его в соответствие с немецкими нормами или по крайней мере сделать его подобным другим Bосточным частям.

Группа армий «Юг» первоначально категорически воспротивилась подобным мерам (из беседы с Арбаковым 25/26.10.1971 г.), но тем не менее тыловые службы приняли в этом направлении в июле 1943 года определённые решения.

Поводом к тому послужила инспекция эскадронов, задействованных по охране тыловых служб под Кривым Рогом, 14 июля 1943 года со стороны командующего Восточными частями, которая выявила серьёзные недостатки в организации и оснащении калмыков. Генерал-майор фон Гольдель подчеркнул в своём рапорте, что «калмыки, наполовину люди старших и наполовину молодых лет, оставили очень хорошее впечатление» и, как хорошо известно, очень добросовестно относятся к исполнению своих обязанностей.

Но состояние Корпуса было неудовлетворительным: солдатам не хватало униформы, одежды, сапог, одеял, бытовых предметов, полевых кухонь, посуды, столовых принадлежностей, сёдел и упряжи, даже оружия и боеприпасов и всего прочего, что необходимо для оснащения регулярной воинской части. Иногда им не выплачивалось пособие, а службы снабжения не обеспечивали поставку сена для лошадей-всё это подчёркивало их особый статус, при котором, собственно, за них никто не отвечал.

Для командующего Восточными войсками было только одно средство преобразовать Корпус в «боеспособную часть», а именно, строгое организационное формирование, связанное с улучшением оснащения и обеспечения.

Но уже его соответствующее заявление вскрыло серьёзные проблемы.

Офицеры, которые имели опыт работы с калмыками, считали, что нужно признать характер формирования как лёгкого кавалерийского соединения и воздержаться от преобразования его по немецкому образцу.

То, что могло бы быть после этого, не признаёт сегодня и Арбаков, который вспоминает лишь об идеальном плане реорганизации, предложенном немецким командованием, которому воспротивились Долль и его соратники.

Устранив всех гражданских лиц, подвергнув всех солдат, младший и старший офицерский состав солидной военной выучке, можно было бы значительно поднять военный потенциал Калмыцкого Кавалерийского Корпуса.

Если верить Арбакову, то это было в интересах как немцев, так и калмыков, хотя следует заметить, что уже преобразование в духе других Восточных легионов привело бы к замене калмыцких офицеров немецкими офицерами.

Понятно, что тем самым был бы в значительной мере утерян именно особый характер Корпуса как национального калмыцкого соединения.

Первым шагом реорганизации для руководства группой армий «Юг» и командующего Восточными частями стало отстранение от военного руководства Корпусом д-ра Долля, который к этому времени имел статус особого командира.

С этой целью в середине июля 1943 года в Корпус был послан майор Калльмайер, который тем не менее вольно или невольно сразу встал на сторону д-ра Долля.

На совещании с комендантом 397-го региона генерал-лейтенантом Шартовым и полковником д-ром Ганом 21 июля 1943 года в Днепропетровске Долль высказал категоричное убеждение, что его калмыки «безусловно надёжные солдаты» и более чем пригодны для выполнения задач малой войны, несмотря на небольшие изъяны в подготовке. Он не советовал подчинять Корпус немецким офицерам, поскольку боевая мораль в данном случае сильно зависела от понимания Калмыцкого Кавалерийского Корпуса именно как национального формирования.

Генерал Шартов с этим согласился, но командующий Восточными легионами по-прежнему настаивал на передаче военного руководства Корпусом немецкому офицеру и сохранении за д-ром Доллем лишь статуса советника для калмыков и немцев.

Когда же 31 июля 1943 года генерал фон Гольдель вынужден был по требованию командующего группы армий принять решение о реорганизации Корпуса, выяснилось, что д-р Долль уже убедил командование, что наилучшим решением будет оставить всё как есть.

Калмыцкие эскадроны были с самого начала организованны по территориальному и родственному признаку, так, в 1-м и 2-м дивизионах состояли в большинстве тургуты, в 3-м малодербеты, в 4-м дербеты и донские калмыки. Поскольку эскадроны уже имели большой военный опыт, то любое изменение их структуры влекло бы за собой опасность ущерба для всего Корпуса.

И новый командующий Восточными легионами генерал-майор граф Штольберг тоже не смог в конце-концов ничего поделать против аргумента, что все успехи калмыков связаны прежде всего с психологическими и организационными особенностями. По его настоятельной просьбе реорганизация Корпуса-т.е. отставка д-ра Долля как командира, переформирование дивизионов и эскадронов, уменьшение числа калмыков-офицеров и замена их немцами — не состоялась.

Особое положение Калмыцкого Кавалерийского Корпуса и его командира д-ра Долля осталось неизменным ещё и потому, что на их сторону встал инспектор по делам Тюркских частей, позднее командующий Добровольческими соединениями при Верховном Главнокомандующем Вермахта, генерал от кавалерии Кёстринг, долгое время бывший ранее военным атташе в Москве.

Это имело и некоторые отрицательные последствия, в первую очередь в вопросax обеспечения и снабжения. В этом плане помощь оказал командующий тылом, который очень высоко ценил службу калмыков и приказал комендантам регионов, где действовали солдаты ККК, оказывать им полную поддержку во всех снабженческих вопросах.

Так, уже в июле 1943 года им была поставлена новая униформа, были решены все вопросы с оружием, боеприпасами и прочим оснащением.

Учтены были даже особенности калмыцкого питания — они при первой же возможности обеспечивались молочными продуктами. Настроение среди солдат ККК оставалось бодрым.

Немецкие сообщения говорят о «безусловной надёжности» калмыцких кавалеристов, которые «более чем исполнительно» выполняют задания и «обезвреживают врага даже там, где немецкие части демонстрируют свою беспомощность». Естественно, что успехи калмыков в борьбе с партизанами и их жёсткие порой методы снискали им уже на Украине не самую большую симпатию среди местного населения. В этом вопросе имели место очевидные недоработки.

Так, штаб группы армий Шёрнера, в черте которой в начале 1944 года был задействован ККК, издал для немецких служб специальный информационный листок об особенностях и характеристиках Корпуса.

(«В черте армий для выполнения различных задач задействованы эскадроны калмыков. Они зарекомендовали себя с самой лучшей стороны. Об этом необходимо самым подробным образом проинформировать войска. ...Отдельные отрицательные факты ни в коем случае не должны быть приписаны всему Калмыцкому Корпусу!»)

Штаб Корпуса старался, естественно, предотвратить неизбежные эксцессы, чему способствовало и категорическое вмешательство офицеров-калмыков, но многие обвинения оказывались при рассмотрении и примитивной клеветой. Тем не менее некоторые жёсткие акции в борьбе с партизанами имели место.

Это в особенности касалось времени, когда Калмыцкий Корпус находился в Польше, куда он был переброшен весной 1944 года после короткого пребывания в Венгрии и где он был задействован в тыловых районах группы армий «Северная Украина», подчиняясь в оперативном плане командованию 372-го региона в Люблине, а точнее, 213-й охранной дивизии.

В «генерал-губернаторстве» стали отчётливо сказываться недостатки, связанные с переброской калмыков на Запад. Местное население, настроенное резко антигермански, понятным образом не могло иметь никаких симпатий к какому-то экзотичному Кавкорпусу, который верно служил немецкой армии и успешно действовал против польских партизан. Калмыки отвечали тем же и демонстрировали особую жёсткость при выполнении заданий.

О подобных обстоятельствах свидетельствует, например, срочный доклад коменданта округа Билгорай Люблинского воеводства от 26 июня 1944 года администрации генерал-губернаторства в Кракове с настоятельной просьбой не использовать калмыков в данном районе, жители которого «уже и так сильно пострадали». Комендант ссылается на жалобы о грабежах, насилиях, убийствах и т.п., которые якобы были совершенны калмыками в Гуте Крцесовской, Боровце и Доборчи, которые могут отрицательно сказаться на «облике германского Вермахта, форму которого они носят».

По требованию командующего войсками генерал-губернаторства было организовано расследование.

Было решено переподчинить Калмыцкий Кавалерийский Корпус немецкому соединению с тем, чтобы ограничить возможный ущерб, вызванный передислокацией калмыков на Запад. Более интенсивными должны были стать подготовка и воспитание в соответствии с правилами, изданными командующим Добровольческими частями, и распоряжениями д-ра Долля, усилена роль немецких служб связи, реорганизовано судебное дело.

Рассматривался вопрос о предоставлении Калмыцкому Корпусу собственного региона с большими пастбищами с последующим поселением там кавалеристов с их семьями.

Эти мероприятия остались на бумаге, поскольку в июле 1944 года Калмыцкий Корпус был атакован под Люблином наступающими частями Красной Армии, когда среди многих других погиб и командир Корпуса д-р Долль.

Неожиданная смерть глубоко почитаемого ими «авы» произвела на калмыков тяжёлое впечатление и была встречена ими «с большими слезами». (Бывший солдат-калмык 15.5.1971 г.).

С д-ром Доллем, который сформировал и руководил Калмыцким Кавалерийским Корпусом с самого начала калмыки утеряли внутренний стержень и защиту, а обстоятельства, связанные после небольшого перерыва с приходом нового командира подполковника Бергена, сразу приняли несчастливый характер.

Этот офицер был полной противоположностью своему предшественнику, предполагал превратить все восточные добровольческие легионы в регулярные немецкие части и не догадывался о том, что именно калмыки никогда не станут «прусскими солдатами». Естественно, что его не интересовали ни менталитет калмыков, ни их трудности.

Поскольку офицеры-калмыки по его мнению были не в состоянии обеспечить дисциплину и порядок, он посчитал необходимым заменить их немцами. Берген считал, что калмыки-офицеры, за редким исключением, вобще не способны организовать и вести своих солдат, тем более, что они сами часто показывают плохой пример.

Так, он поставил вопрос об устранении национального руководства, что было до сих пор особой печатью Корпуса. (Из письма Д. Балинова — КНК, командованию Вермахта.)

Все без исключения командные должности до командиров эскадронов занимались немецкими офицерами — практика, которая уже противоречила правилу, принятому в Восточных легионах — назначать по возможности на командные должности национальных офицеров. Калмыцкий Кавалерийский Корпус был поделён на две бригады, в каждой по два полка под немецким началом. Для укрепления дисциплины Берген, пользуясь поддержкой офицера штаба при группе армий подполковника Пёше, ответственного за вспомогательные части, ввёл роковое новшество — приказом за номером 21 всему немецкому персоналу, не только офицерам, но и младшим офицерам, и даже простым солдатам давалось право в случае нарушения дисциплины прибегать ко всем возможным мерам, включая применение оружия.

Надо напомнить, что ещё в 1942 году немецкие части были проинформированы о «ярко выраженном чувстве национального достинства и этнической принадлежности», о любви к свободе и природной гордости кавказских народов и калмыков и категорически предупреждались о недопустимости оскорблений и тем более применения физической силы. Особенно в Восточных частях имело место железное правило уважать чувство чести добровольцев и никоим образом его не затрагивать.

Но именно новый приказ нарушал это правило в Калмыцком Корпусе.

Калмыки подвергались оскорблениям и даже избиениям, такие жалобы поступали на офицера-ветеринара и главного бухгалтера. К концу 1944 года в Калмыцком Корпусе назрел кризис, который уже грозил его существованию. Это случилось как раз в то время, когда по представлениям калмыцких политиков-эмигрантов ККК должен был играть и политическую роль.

Главным инициатором в этом стал председатель Калмыцкого Национального Комитета Балинов, влияние которого после гибели д-ра Долля и Цуглинова сильно выросло.

Подобно тому как Масарик и Бенеш в годы 1-й мировой войны рассматривали Чехословацкий легион в России как инструмент в достижении независимости чехословацкого государства, Балинов и его соратники рассматривали ККК как единственное средство подтвердить свои политические цели.

Сокращение или даже ликвидация этой воинской части, которая, как он писал, единственная «защищает наш национальный облик, нашу национальную честь в этой гигантской борьбе», было бы в его глазах «тяжёлым политическим поражением для нашего маленького народа. В таком случае мы будем политически уничтожены и потеряем наше национальное лицо». Поэтому он настаивал на всех возможных мерах, чтобы спасти Корпус.

По настоятельной просьбе земляков Балинов посетил Корпус 20 декабря 1944 года в окрестностях Кракова в сопровождении немецкого офицера связи капитана барона фон Курченбаха, чтобы ознакомиться с ситуацией и обсудить возможные решения.

Он был ознакомлен с планами командира Корпуса в беседе, состоявшейся в тот же день в присутствии коменданта тыла генерала Кратцерта.

Подполковник Берген, который ещё раз обрисовал ситуацию вокруг Корпуса, подчеркнул, что единственным средством восстановления дисциплины и порядка является замена калмыцких офицеров, что, конечно, вызвало самый энергичный протест со стороны Балинова, поскольку именно под руководством своих офицеров калмыки стойко и успешно сражались порой в самых тяжких ситуациях.

Если теперь снять этих офицеров с их постов и заменить их немцами, то Калмыцкий Корпус потеряет прежде всего свой специфический характер и это поставит калмыков на ступень ниже других национальных легионов.

И это именно теперь, когда эти соединения не только теоретически, но и практически приобрели равный статус союзных войск.

Хотя многие тюркотатарские и кавказские батальоны как и большинство русских частей имели немецких командиров, что было часто связано с тем, что первые не имели политического или военного опыта сражений во Франции и Западной Европе, многие национальные кадровые офицеры не только внешне, но и по существу и даже в своих правах и обязанностях не уступали немецким офицерам. В легионах азербайджанцев, северокавказцев, грузин, туркестанцев, частью в армянских и волготатарских, был заметен медленный, но постоянный рост числа национальных офицеров.

При подобных обстоятельствах Балинов охарактеризовал планы Бергена как «абсолютно невозможные», причём он дипломатично подчеркнул, что главной задачей является сохранение и укрепление боевой морали Корпуса, а не его явное разрушение на основе оскорбительных и несвоевременных мероприятий.

Хотя в разговорах с немцами он занял бескомпромиссную позицию, в беседах с калмыцкими офицерами он категорически потребовал от них поддержания строгой дисциплины среди солдат и прекращения столкновений с польским населением.

На собрании 21 декабря 1944 года он поставил офицеров 2-го полка перед фактом, что дальнейшая конфронтация может действительно привести к ликвидации соединения с неизбежными для калмыков последствиями.

«И задачей офицеров,» — сказал Балинов, — «является предпринять всё возможное, чтобы восстановить и укрепить порядок в Корпусе.»

Офицеры в свою очередь не оспаривали упрёков по поводу слабой дисциплины среди солдат, подчёркивая, что ситуация в этом отношении явно улучшается, но и отмечали, что они сами в значительной мере являются жертвами поляков, резко настроенных против калмыков и старающихся их всячески очернить в глазах немцев.

И приводили некоторые примеры, как это происходило в реальности «через призму их простой калмыцкой психологии».

Так, бывало, что если у поляка ночью кто-то украдёт гуся, тот сразу кричит: «Это калмык, чёрный парень его украл!»

Некоторые поляки забивают тайком скотину на мясо, а вину перекладывают на калмыков, убивая сразу двух зайцев: «Они обманывают немцев, запасаются мясом и клевещут на калмыков.» В любом случае калмыков совсем не трудно оклеветать и обвинить их в местной полиции во всевозможных грехах.

Так же солдаты воспринимали и обвинения по поводу изнасилования женщин, что их сильно огорчало, поскольку даже немцы верили не им, товарищам по оружию, а полякам, поскольку калмыки в силу незнания немецкого языка не могли, как правило, оправдываться или рассказать о происшедшем.

Что касается дисциплины, то она не была уж такой мрачной, как о том рассказывает подполковник Берген, и ситуация в Корпусе по мнению офицеров, не такая уж плохая.

Так, Сёренсен, командир 1-го полка категорически заступился за своих солдат, когда поведал Балинову 22 декабря 1944 года, что «все калмыцкие командиры» его полка честно выполняют свои обязательства и хорошо руководят своими подразделениями, особенно в бою.

В критической ситуации к концу года Калмыцкий Корпус неожиданно приобрёл нового союзника в образе СС, которые стремились расширить свои полномочия, даже порой и за счёт Вермахта.

После того как СС по примеру Вермахта занялись в 1944 году формированием тюркотатарских и кавказских добровольческих частей, обергруппенфюрер Бергер, начальник Главного Управления СС, бывший до того руководителем «Политического Управления» в Имперском министерстве по делам оккупированных Восточных территорий, взялся за перевод буддийских монголов в ряды СС. В этом он, очевидно, последовал предложению отвечавшего за калмыков «Кавказского управления» Восточного министерства, которое тоже было озабочено поиском средств и путей для сохранения характера и состава Калмыцкого Кавалерийского Корпуса.

Когда Арбаков, который предвидел подобное развитие событий, обратился за помощью в Министерство, он встретился с руководителем этого управления Цейтлером, который рассказал ему о положительном опыте работы с другими национальностями и попытался прозондировать отношение калмыков к их переходу в части СС. Начальник штаба не имел ничего против и попросил предпринять соответствующие шаги.

Мотивы, которые им двигали, были, естественно, очень далеки от идеологии, причина была более чем прагматичной: именно СС могли в данный момент гарантировать то, что уже ставилось под вопрос Вермахтом, а именно, принцип национального руководства и характера Кавалерийского Корпуса как национальной боевой части.

Не подлежит сомнению, что СС с большим пониманием и уважением, чем Вермахт, относились к политическим целям и традициям малых народов СССР, представленных в войсках СС. Эти формирования имели и более тесную связь со своими национальными представительствами, которые рассматривали их как основу для создания национальных освободительных армий.

В так называемых частях СС речь шла уже не об абстрактном символе отдельных батальонов, а об организационном объединении добровольцев в более крупных масштабах.

(«Формирование национальных воинских частей в рамках СС пробуждает у этих добровольцев надежду, что все ошибки, совершённые Вермахтом, будут разом устранены. ... Представители национальных организаций выразили пожелание, чтобы СС переняло из Вермахта их национальные боевые части. ... Эти народы не хотят быть только наёмниками в немецкой армии, они считают себя равными и равноправными союзниками, которые сражаются как национальные освободительные армии за свои национальные интересы и свободу своей родины.» Бергер в докладе рейхсфюреру СС Гиммлеру, 7.11.1944 года.)

Например, Кавказский корпус был организован так, что каждый полк объединял нации азербайджанцев, северокавказцев, грузин и армян под руководством своего офицера. Командиром азербайджанского полка был полковник Исрафиль Бей, имевший чин штандартенфюрера, в том же чине был и черкес полковник Улагай, командир северокавказского полка, грузинским полком командовал тоже штандартенфюрер бывший полковник Цулукидзе. Подобное имело место и в восточнотюркском полку СС. В отличие от вышеназванных офицеров, служивших ранее во французской или других иностранных армиях, командиром туркестанской части был бывший старшина Красной Армии Сулам Алим.

Прагматичные причины, которые двигали Арбаковым, заставили и генерал-лейтенанта фон Панвица перевести 15-й Казачий Кавкорпус в рамки СС — в надежде пополнить солдатские ряды заключёнными из лагерей военнопленных, находившихся под управлением СС, а также обеспечить лучшее оснащение вооружением, чем это было возможно в Вермахте.

СС были заинтересованы в приобретении ККК и по той причине, что он имел репутацию «очень боеспособной части» и «хорошо себя зарекомендовавшей.» В отделе по делам Восточных частей отделения Д Главного Управления СС были составлены планы по применению Корпуса. Вариантами были или включение его в состав Кавказских частей под командованием штандартенфюрера Тойерманна, бывшего царского офицера, либо в восточнотюркские части, штандартенфюрер Харун эль Рашид, — бывший немецкий офицер, служивший при турецком генштабе полковником и принявший ислам.

Бергер склонялся ко второму варианту, но начальник Кавказского отдела министерства высказался за сохранение Калмыцкого Кавалерийского Корпуса как самостоятельной части, поскольку калмыки по своему происхождению и менталитету не относятся ни к тюркотатарам, ни к кавказцам и будут себя неуютно чувствовать в этих группах.

Главное Управление СС догадывалось, что Вермахт не расстанется с калмыками так уж легко, но надеялось договориться по этому вопросу.

Но прежде чем СС успело решить вопрос, вмешался Командующий добровольными частями Вермахта, чтобы разобраться с неполадками в Корпусе.

Генерал Кёстринг был обеспокоен докладом Балинова, который информировал его о ситуации в Корпусе. Председатель Национального Комитета категорически подчеркнул, что реорганизация Корпуса, включающая отстранение офицеров-калмыков, неизбежно приведёт к параличу боевой морали всего соединения и неизбежной ликвидации Корпуса.

Своё письмо, в котором он просил Кёстринга о помощи, он закончил умоляющими словами:

«Вы, господин генерал, знаете горькую судьбу нашего народа. Вам известна и его нынешняя трагедия. Мы об этом говорили с Вами в Вашем штабе. Вы хотели нам помочь, и поэтому я уверен, что Вы обратите на это внимание...»

Кёстринг распорядился о проверке ситуации и об отстранении подполковника Бергена и всего немецкого персонала от их должностей в Калмыцком Кавкорпусе. Новым командиром стал полковник Хорст, бывший ранее офицером Генерального штаба при Германской военной миссии в Бухаресте.

Но прежде, чем все эти меры возымели действие, т.е. в крайне неприятной ситуации, Калмыцкий Кавалерийский Корпус оказался вечером 16 января 1945 года в центре советского зимнего наступления под Радом-Кильче. Около Конски калмыки уже во второй раз попали под удар передовых частей Красной Армии и были полностью разгромлены при участии хорошо вооружённых польских партизанских частей. (В это время Корпус уже находился в подчинении коменданта тыла 4-й танковой армии.)

Калмыки понесли тяжёлые потери, в особенности это касалось следовавшего с Корпусом гражданского населения.

С боями калмыки смогли пробиться на запад.

И в этих боях калмыки подтвердили свою исключительную надёжность, поскольку они хорошо понимали, что их ждёт на советской стороне.

В докладе Имперского Министерства по делам оккупированных Восточных территорий от 27 января 1945 года говорится, что калмыки, «окружённые и разгромленные Красной Армией, мужественно и храбро сделали всё возможное, чтобы не попасть к большевикам. Не было ни одного случая, чтобы калмыцкие солдаты сдавались в плен.»

Остатки Калмыцкого Корпуса были отведены в военный городок Нойхаммер и там переформированы. Гражданские лица были отделены и эвакуированы в Баварию.

Из оставшихся солдат был тем не менее сформирован усиленный кавалерийский полк, который был отправлен в Хорватию в распоряжение 15-го Казачьего Кавкорпуса, где он был включён в состав 3-й Пластунской бригады полковника (позднее генерал-майора) Ивана Кононова. Перед отправкой калмыцкие офицеры закончили в военном городке Мюнзинген офицерские курсы.

Важнейшее политическое значение для калмыцких политиков-эмигрантов имело обстоятельство, что в организационном плане до самых последних дней войны Калмыцкий Корпус остался единым национальным калмыцким соединением.

6. Калмыки и генерал Власов

В связи с тем, что немцы в сентябре 1944 года полностью признали русское освободительное движение, из тени событий появились Балинов, Бальданов, Степанов, Манжиков, Тундутов и другие личности. Если ранее их деятельность сводилась в целом к журналистской работе, то теперь эти представители наименьшей народности, представленной в Берлине, решили заявить о своих политических представлениях в рамках предполагаемого Власовым преобразования Российского государства. Хотя эти представления пред лицом реальных обстоятельств имели теперь лишь гипотетическое значение, о них следует тем не менее упомянуть.

Балинов, бывший председателем официального Калмыцкого Национального Комитета и в то же время главой существовавшей с 1928 года политической организации «Халмаг Тангечин Тук» (Калмыцкое знамя), признанный таковым и немцами и своими земляками, хорошо понимал рамки своих политических возможностей. Вначале он, возможно, был близок к идеям сепаратизма, но потом идея полной независимости Калмыкии в виду географического положения республики между русскими, тюркотатарскими и кавказскими народами стала представляться ему иллюзорной.

Лишь одна цель была в рамках возможного-осуществление так часто забытого в прошлом и настоящем принципа национальной автономии, т.е. признание за калмыками прав охраняемого законом национального меньшинства, признание права на самостоятельную жизнь, свободное развитие духовных начал и традиций «в семье народов».

Вся политическая активность, как трезво сознавал это Балинов, должна была вести к гарантии трёх фундаментальных свобод для калмыцкого народа: свобода религии, свобода культуры и свобода экономики.

Понимание этого стало для него и его соратников побудительной причиной для следующего политического шага, которому порой энергично противились представители других национальностей — сближение с великорусским освободительным движением генерала Власова.

Сегодня уже трудно установить, ответили ли калмыки тем самым на призыв Власова к представителям национальных меньшинств или же сами проявили инициативу в этом направлении.

В любом случае Калмыцкий Национальный Комитет, в котором в большинстве были представители старой эмиграции, заручился поддержкой своих земляков из Советского Союза.

Вопрос присоединения к Власову был поставлен Балиновым уже в сентябре или октябре 1944 года, т.е. ещё до обнародования Пражского Манифеста, в письме, которое он направил начальнику штаба Калмыцкого Кавалерийского Корпуса Арбакову. (Из беседы с Арбаковым 25 и 26.10.1971 года.)

Если это соответствует действительности, в чём не может быть больших сомнений, то калмыцкие офицеры на нескольких собраниях, которые были проведены уже без участия немцев, практически единогласно высказались в поддержку этого шага. Все солдаты и офицеры Кавкорпуса подписали заявление, в котором они поддержали объединение с движением генерала Власова.

В знак согласия и солидарности солдаты пожертвовали месячный оклад в общем размере 150 000 рейхсмарок на поддержку калмыцких беженцев в Германии.

При такой поддержке Балинов оказался желанным союзником для генерала Власова, особенно если вспомнить, что со стороны других национальностей последний наткнулся на холодную сдержанность и даже откровенный отказ.

Полковник Кромиади, начальник личной канцелярии Власова, был свидетелем того, что уже первая встреча двух политиков состоялась в атмосфере полного взаимопонимания и стала началом большого личного доверия между ними, сохранившегося до конца.

Для Балинова было очень важным узнать, как Комитет Освобождения Народов России (КОНР) представляет себе будущие отношения с нерусскими народами-и как раз в этом направлении Власов старался дать все возможные гарантии. Он подчёркивал не только то, что Пражский Манифест декларировал уже 14 ноября 1944 года право национальных меньшинств на равноправие и самоопределение, он шёл дальше, как позже писал Балинов, и понимал под этим право на национальное самоопределение вплоть до отделения и создания суверенного государства.

(В статье 1 Манифеста было написано: «Равные права всем народам нашей Родины с полным уважением их прав на национальное развитие, самоопределение и независимость», «Декларация Комитета Освобождения Народов России».)

Если тот или иной народ в результате свободного волеизъявления заявлял о выходе из Российского объединения, ему в этом должна была быть предоставлена полная свобода. Ослабление Российского государства было для Власова как русского патриота, не простым вопросом, и он этого не скрывал, но в интересах объединения всех антибольшевистских сил и организации единого фронта народов, он считал необходимым предусмотреть такую возможность, которая, собственно, была теоретически предусмотрена и в советской Конституции от 5 декабря 1936 года.

С самого начала необходимо было избежать всего, что могло быть истолкованно как отступление от принципа самоопределения, и Власов говорил, что он всегда будет сторонником этой первой программной статьи Пражского Манифеста, — «пока я буду жив». Принципиальность, с которой он отстаивал эту точку зрения по национальному вопросу на различных встречах, говорит о том, что в данном случае речь не шла о простом тактическом ходе.

(«Мы поставили своей целью защиту национальных прав всех народов, сохранение их своеобразия и уничтожение губительного интернационализма. Манифест, подписанный в Праге, даёт каждому народу право на самостоятельное развитие и государственную самостоятельность», — генерал Власов в интервью корреспонденту газеты «Фёлькишер Беобахтер».)

По-видимому, он ожидал, что со временем национальные страсти улягутся, и русский язык, культура и преимущества общей экономики станут достаточно прочным узлом сотрудничества и единства.

Уже одно принципиальное признание права на самоопределение могло удовлетворить ожидания калмыков, которые стремились лишь к поиску общего фундамента для объединения с другими народами под одной общей крышей.

Балинов тем не менее получил ещё одно заверение, когда поведал о трагедии его народа и состоянии калмыцких частей.

Власов заверил его, что он предпримет всё возможное, чтобы сберечь калмыков в предстоящих тяжёлых сражениях, чтобы сохранить этот маленький народ — один из древнейших народов Азии — для жизни «в будущей свободной России».

Эти слова были проникнуты такой искренностью и убеждённостью, что по свидетельству полковника Кромиади, Балинов, услышав это заверение, разрыдался.

По единогласному решению Калмыцкого Национального Комитета и Хальмаг Тангечин Тук Балинов обьявил от имени обеих организаций о вступлении их в КОНР.

В заявлении для прессы от 13 декабря 1944 года он обосновал этот шаг тем, что все принципы, положенные в фундамент руководимого генералом Власовым КОНРа, были калмыками безусловно и полностью приняты.

Если Калмыцкий Национальный Комитет полагал теперь, что его политические интересы гарантированы КОНРом, руководимым генералом Власовым, то он несколько отходил от общей линии, на которой оставались другие представители нерусских меньшинств. Естественно, что Национальный Туркестанский Комитет, Северокавказский Национальный Комитет и представители, объединившиеся для военного и политического сотрудничества в Кавказском Совете (признанном Национальном комитете с 1945 года) приветствовали Власова как нового союзника в общей борьбе, но решительно отказались подчиняться русскому управлению и заявили о возможности сотрудничества только при условии признания их безусловной независимости.

Позиция калмыков противоречила и всей прежней политике Имперского Министерства по делам оккупированных восточных территорий, которое, очевидно, было против великорусских устремлений Власова и поддерживало автономные и центробежные идеи национальных меньшинств. Но чтобы подчеркнуть, «что отдельные представительства обладают полной свободой и в любое время могут примкнуть к Власову», и поскольку речь шла о калмыках — маленькой народности, формально ещё существующее Министерство одобрило решение Балинова.

Однако в реальности это присоединение калмыков к русскому освободительному движению мало что изменило. Сам Власов приобрёл несколько более широкую политическую опору и по меньшей мере имел теперь возможность приводить в пример капризным национальным меньшинствам тех же калмыков. Кроме того он полагал, что Балинов поможет ему в улучшении отношений с представителями кавказских народов в Берлине, с которыми тот был в хороших отношениях. Но большого результата, который бы знаменовал для Власова реальное усиление власти в обстоятельствах поздней осени 1944 года, он не дождался.

Перевод жёстко организованного и закалённого в боях Калмыцкого Корпуса в рамки лишь только создаваемых Вооружённых сил КОНР не состоялся.

Власов, который провёл об этом переговоры с Балиновым и военным представителем калмыков Арбаковым в начале ноября 1944 года, встретил с их стороны принципиальное согласие. Так, он распорядился о посылке 10 русских офицеров-инспекторов в Калмыцкий Кавалерийский Корпус и прикомандировании Арбакова в чине полковника и представителя калмыков в свой штаб. Но данный план был сначала отклонён генералом по делам добровольческих частей при Верховном командовании Вермахта, который вовсе не собирался передавать Корпус ни Власову, ни СС. И только в начале следующего года он поменял своё мнение.

По поводу принятия под командование 1-й русской дивизии (600-й пехотной дивизии) в Мюнзингене 16 февраля 1945 года Власов в присутствии Арбакова снова поднял этот вопрос, и генерал Кёстринг на этот раз согласился с передачей Калмыцкого Корпуса.

(Весной 1945 года РОА включала в себя: Штаб ВС КОНР, 1-ю и 2-ю дивизии, 650-ю пехотную дивизию, бригаду резерва, офицерскую школу и другие части, например, танковую часть, небольшое авиационное соединение.)

Независимо от этого, съезд казаков-фронтовиков, состоявшийся в Вировитице 25 марта 1945 года, высказался за переход всех казачьих частей из состава 15-го Казачьего Кавкорпуса — а значит и калмыцкого Кавполка — в подчинение ВС КОНР, т.е. под командование генерал-лейтенанта Власова. До реализации этого решения дело уже не дошло.

В конце войны калмыцкий кавалерийский полк отступал по Хорватии. Тайное офицерское собрание около Аграма в апреле 1945 года приняло решение, чтобы полк небольшими группами вышел и сдался западным союзникам. Но, возможно, по причине предательства — в этой связи упоминается имя старшего лейтенанта и командира полевой жандармерии Лялина — большинство калмыцких солдат угодили в руки югославских партизан. Небольшие группы калмыков, которые смогли уйти через Драву, были выданы англичанами Красной Армии под Юденбургом. (Арбаков автору 03.08.1972 года.)

На этом успехи калмыцких политиков-эмигрантов заканчиваются. Но их деятельность тем не менее значима именно на фоне событий в Советском Союзе.

27 декабря 1943 года секретным Указом Президиума Верховного Совета СССР Калмыцкая АССР была ликвидирована.

При этом речь шла не о том или ином изменении государственных основ Союза, а прежде всего о ливидации формально предоставленной калмыкам автономии и этническом уничтожении народа — очевидное возмездие за их сотрудничество с немцами, которое должно было иметь для них самые страшные последствия.

Подобно тому, что призошло до этого с волжскими немцами, в это же время или чуть позже с карачаевцами, чеченами, ингушами, балкарцами, частью кабардинцев и крымскими татарами, весь калмыцкий народ постигла трагедия выселения в отдалённые регионы Сибири, в Казахстан, Киргизию и Узбекистан.

Депортации проводились в спешке, среди зимы и самыми жестокими способами, и были связаны ввиду тяжёлых условий в местах назначения с чрезвычайно большими жертвами, точное число которых уже невозможно установить.

Первыми как правило погибали старые люди и маленькие дети, которые не выдерживали недельных транспортировок в неотапливаемых вагонах для скота.

Даже имя калмыков должно было исчезнуть в Советском Союзе; оно исчезло с географических карт, из справочников, как, например, из Большой Советской Энциклопедии и прочих книг. Народ был рассеян и вёл на чужбине жизнь отверженных. Земля изгнанных была поделена. Многие районы бывшей КАССР отошли к Астраханской области, некоторые к Сталинградской и Ростовской.

После того, как организованная, самостоятельная жизнь калмыков в 1943 году в Советском Союзе перестала существовать, символическое значение приобретает именно тот факт, что в изгнании калмыцкие и русские политики пришли к полному согласию о принципах будущего содружества в рамках Российской государственности.

Калмыцкий Национальный Комитет в Берлине и Калмыцкий Кавалерийский Корпус-две организации на стороне тех, кто когда-то завоевателями пришли в их край, были в 1944 и 1945 годах последними фактическими представителями единственного монгольского народа, жившего в пределах Европы.

Приложение 1

Доклад группы армий «Б» о ситуации в Калмыкии к моменту германской оккупации

Командование группы армий «Б»

Iс/ АО Nr. 3719/42

Cекретно

Тема: Доклад о ситуации в Калмыкии и настроениях среди калмыцкого населения.

Кому:

Командованию Сухопутных войск, Генштаб / Отдел IV

Для ознакомления:

Командованию Сухопутных войск, Генштаб / Орготдел

Командованию Сухопутных войск, Генштаб / Замначальника Генштаба

Штаб группы армий Дон

1) Калмыки — непритязательный, тесно связанный с природой кочевой народ монгольского происхождения, перешедший после русской революции к осёдлому образу жизни в степи, живёт исключительно очень успешным скотоводством и отрицательно относится к большевизму. Регион, в котором проживают калмыки, занимает площадь около 80 000 кв.км и поделён русскими на 13 районов (улусов), в каждом из которых 10–15 хотонов (сёл). В регионе имеется около 160 сёл и один город, Элиста. Число калмыков составляет около 180 000 человек.

2) В семье мужчина является безусловнo главным, женщины у него в подчинении. За невесту платится «калым» — отступные деньги. К гостям калмык относится чрезвычайно вежливо. Хозяин сам ухаживает за гостем и усаживается только после того, как гость закончит есть. Пища калмыков состоит преимущественно из баранины, молока, масла и калмыцкого чая. Последний является национальным напитком, приготавливаемым из смеси зелёного чая с молоком, маслом и солью. Хлеб калмыкам почти незнаком. Из муки делаются только «пышки», блины из простого теста без дрожжей, алкоголь существует только в виде водки 15–20 % — араки, которая перегоняется из молока и пьётся тёплой.

3) В большей части Калмыцкой степи распространено скотоводство. Только в западных районах вокруг Западного и Яшалты развито земледелие. Каждое село имеет свои пастбища. Личной собственности на землю не было ни до, ни во время большевиков. До русской революции около 50 % населения были чистыми кочевниками, остальные 50 % кочевали только летом, зимовали же в прочных жилищах. В среднем до большевиков каждый калмык имел около 300 голов крупного рогатого скота и около 1000 овец. Зимой весь скот перегоняется из степи в т.н. «Чёрные земли», которые расположены oт районa Яшкуль-Красный Худук далее на юг до берегов Кумы. Центром этого района является село Нарын Худук (160 километров юго-западнее Астрахани). Здесь скот может пастись всю зиму по причине совсем небольших снегопадов. Главный скотный рынок-город Астрахань, куда пригоняются до 120 000 овец в день. В большевицкое время калмыки в принудительном порядке были вынуждены перейти к осёдлой жизни. В личном пользовании разрешено было иметь 2–3 головы скота, остальное было передано в колхозы. Именно это правило стало главной причиной ненависти к советскому режиму.

4) Несмотря на свою кочевую жизнь калмыки уже до 13-го века имели письменность, которую Чингиз-хан перенял для своей империи. К концу 13-го века сформировалась самостоятельная калмыцкая письменность — «Тодо-Бичиг», которая существовала до 1927 года. Затем были введены русские буквы, которые одно время были заменены латинским шрифтом. В Калмыкии есть свои писатели, журналисты, художники, учителя и артисты.

5) Здравоохранение обеспечивается калмыцкими врачами, которые заняты в основном в больницах в Элисте. В сёлах в степи имеются редкие местные амбулатории. Состояние здоровья населения в целом хорошее, тем не менее часто встречаются глазные болезни (трахома) и сифилис.

6) Климат, как и степь, имеет пустынный характер; очень жаркое и сухое лето сменяется, как правило, ветреной и холодной зимой. Восточнее Элисты воды очень мало, поскольку осадки крайне редки. Период дождей начинается лишь в середине октября и заканчивается только с первыми морозами в начале ноября. Затем следуют песчаные и снежные бураны.

7) Транспортная ситуация летом вполне удовлетворительная, по степи можно проехать и в стороне от обычных дорог. За исключением шоссе Элиста — Приютное — Дивное и грейдера Элиста — Астрахань и Улан Эрге — Малые Дербеты — Сталинград имеются лишь степные дороги, которые тем не менее в хорошем состоянии. Дождевая вода быстро исчезает в степном песке, и поскольку капилярность в нём почти отсутствует, дороги быстро высыхают. Дорога Элиста — Яшкуль в дожди непроходима.

8) Калмык, как монгол, по своей природе изначально недоверчив. Эта особенность его происхождения ещё более усилилась в результате знакомства с русским государством. Большевицкая пропаганда предприняла всё возможное, чтобы восстановить его против немцев. Но по своей натуре калмык человек очень добрый и ранимый. Если он становится другом, он будет таким всегда, безусловно верным и надёжным.

9) Сразу после захвата Элисты 26 августа 1942 года были установлены контакты с авторитетными кругами калмыцкого населения, чтобы завоевать их на свою сторону против большевизмa. В дальнейшем были предприняты усилия, чтобы сделать калмыков союзниками германских интересов, что было не совсем просто с учётом размеров региона и обширных, пустынных пространств, но эти усилия оказались, как стало понятно позже, очень удачными:

а) Сначала в сёлах были организованы народные собрания, на которых были избраны старосты и начальники полиции. Отряды имели до 15 человек и имели право носить оружие. Все эти выборы протоколировались и направлялись на утверждениe калмыцкому бургомистру в Элисте. Оригиналы заверялись немецкими службами.

b) Затем калмыцкому населению было письменно и устно объявлено, что немецкие части пришли в их страну как друзья, чтобы освободить их от большевицкого рабства и гарантировать калмыкам жизнь в свободной степи в соответствии с их культурой и традициями. Немедленная ликвидация колхозов и объявление о немецкой земельной реформе значительно способствовали завоеванию доверия калмыцкого народа. В особенности заверение, что калмыки сохранят за собой свои пастбища и могут разводить скота, сколько им угодно, произвело громадное впечатление, и к немецким службам хлынул целый поток делегаций. Для калмыков были изданы и разбрасывались с самолётов специальные листовки, в Элисте выходила газета, которые в конечном счёте вместе с остальной пропагандой внесли большой вклад в завоевание калмыков на германскую сторону.

с) Во многих случаях калмыцкому населению была оказана своевременная помощь против партизан и грабителей. Следствием стали благодарность и безграничное доверие, калмыки заявили о своей готовности плечом к плечу с немецкими солдатами сражаться против большевизма. Используя это обстоятельство, были сформированы добровольные калмыцкие части, которые были обучены под руководством немецкого офицера и немецких унтер-офицеров. Они организованы как разведгруппы. Одна из них (оперирующая из своего села) уже успешно действует в районе села Омн Керюльчи, вторая группа, ориентированная на использование по всей Калмыкии, готовится в Элисте. Известие о формировании этих эскадронов быстро разнеслось по степи. Они везде встречали дружеский приём, и их примеру следовали новые и новые добровольцы, так что в настоящее время проходит подготовку третий эскадрон, который будет вести разведку из Утты. Боеспособностъ этих калмыцких отрядов невысока. В оборонительных или наступательных боях их использовать нельзя. Но как разведчики они оказывают ценную помощь, при этом они многократно уничтожали русские разведгруппы и возвращались с солидными трофеями (до 1000 овец).

d) Кроме того во всей Калмыкии восточнее, северо-восточнее и юго-восточнее Элисты до Волги и Каспийского моря добровольно вызвалось много весьма надёжных калмыков, которые просят дать им оружие для борьбы с большевицкими поработителями. Они сами хотят ликвидировать советские гарнизоны в своих сёлах и готовят общее восстание в Калмыкии, которое должно начаться по условному сигналу. Для этого формируются отряды самообороны. Калмыки, проживающие в районах, ещё занятых русскими, вокруг сёл Присарпа-Татал-Юста-Харба и Хасык полны решимости изгнать Советы из своих сёл и предотвратить угон скота. В порядке оказания помощи отдельные такие группы оснащены оружием, в основном винтовками и патронами. Дальнейшее вооружение этих групп будет произведено со стороны группы армий.

е) Весь Волжский регион от Славки до Долбани пронизан группами агентов, которые поставляют информацию через связных. Паролем во всей Калмыцкой степи служат слова «Доктор Долль» без добавления или с добавлением других слов (например, «Доктор Долль Ибрагим») с поднятием правой руки на немецкий манер. При приближении немецких частей к калмыцким сёлам, навстречу им посылают детей и женщин с жёлтыми флажками, если в селе нет противника-жёлтый цвет является национальным цветом калмыков. В противном случае всадники сообщают немцам о силе гарнизона и его вооружении. Все конные калмыцкие группы имеют жёлтое знамя, и каждый вооружённый калмык носит на левой руке жёлтую повязку.

f) Подготовка к общему восстанию калмыков восточнее Элисты проходит по плану. От населения из районов Калмыкии, занятых противником, в немецкие агентуры регулярно прибывают посланцы, которые просят о помощи и оружии. Благодаря хорошо организованной пропаганде удалось убедить весь калмыцкий народ в занятых и незанятых районах, что немецкие солдаты пришли в этот край как друзья, защитники и освободители калмыцкого народа, и можно без преувеличения сказать, что немецкий солдат нашёл полное доверие и поддержку со стороны калмыков.

Чтобы и в дальнейшем рассчитывать на дружбу калмыцкого народа и помощь местного населения против большевизма, необходимо проявлять самую большую осторожность; особенно в вопросах реквизиций требуется самая большая сдержанность. Калмык отдаёт всё сам, если его об этом попросить, но если с ним обращаться грубо, он быстро становится врагом и помощи от него ждать уже трудно.

После разбрасывания и распространения немецких листовок в занятых противником районах отношение русских к калмыкам стало ещё хуже. Советы теперь рассматривают калмыков как своих врагов. С крайним принуждением они эвакуируют калмыков с их стадами из степи и из районов около Волги. Часть населения сбежала в степь и там скрывается. Они рискуют своей жизнью в надежде, что скоро придут немцы и освободят их. В одном случае было однозначно установлено, что русские при отступлении расстреляли и захоронили большую группу калмыков.

Данный доклад основан на сообщениях 16-й мотопехотной дивизии.

За командование группы армий

(подпись)

начальник генштаба

фон Зоденштерн

Заверено:

(подпись)

подполковник

Заверено:

(подпись)

капитан

После передачи:

Запись Ia в военном дневнике

О Qu Ic/AO

Группа контрразведки Б

Приложение 2

Арест грабителей в Калмыкии солдатами 16-й мотопехотной дивизии

Экономическое отделение 8 Местное подразделение, 24.9.42

Сельхозгруппа

Кому:

Армейскому экономическому управлению/Командованию 4-й танковой армии

Тема: Арест полицейской группы в Элисте

Во исполнение устного распоряжения армейского экономического управления, переданного капитаном Веллеманном, 23.9.42 года я был занят в Элисте вместе с начальником отдела Iс старшим лейтенантом д-ром Хольтерманном рассмотрением происшествия.

Из разговора и протоколов выяснилось следующее: 1. Расследование дела закончено. 2. Командир дивизии распорядился о расстреле виновных. 3. Приговор ещё не приведён в исполнение. 4. Просьба виновных о помиловании поступила, но генерал ещё не принял решения.

На основе сообщения местного агронома в экономическое управление в Ростове о том, что в Калмыкии бесхозно бродят подыхающие от голода большие стада скота и овец, зондерфюрер Лаукс и начальник районного отделения Шварц снарядили в Пролетарской поисковую команду, состоящую из 15 человек местных полицейских (включая одного местного немца) и отправили её 9.9.1942 года на грузовике в степь. Немецких офицеров в группе не было. Командиром был назначен стaрший полицейский из Пролетарской, русский учитель. Вооружение группы при её задержании состояло из ручного пулемёта, винтовок, автоматов, гранат, пистолетов и нескольких тысяч патронов. Оснащение оружием по их показаниям было проведено в Пролетарской. Командир группы имел при себе письменный приказ зондерфюрера Лаукса, в котором определялась задача группы: «Обнаруженные в степи стада скота и овец задержать и перегнать в Пролетарскую. При необходимости реквизировать лошадей со всем оснащением и повозками.» При выполнении этого задания отряд расстрелял 4 группы калмыков и устроил большие грабежи. По этой причине 14.9.1942 года отряд был арестован солдатами 16-й МПД и доставлен в Элисту. При допросе задержанные признались в содеянном. В своё оправдание они сказали, что они сильно пострадали при советском режиме, а калмыки им знакомы как разбойничий и преступный народ.

Генерал считает, что дело достаточно очевидно и без допроса с участием организатора зондерфюрера Лаукса, и что чисто юридически преступники должны быть приговорены к смертной казни. Как отягчающее обстоятельство генерал рассматривает огромный подрыв доверия со стороны калмыков к немцам после всей трудной работы военных властей, проделанной в этом направлении. Большое возмущение, которое вызвало это происшествие среди местного населения, уже резко отрицательно сказалось на до сих пор очень надёжной агентурной работе. В военно-политических целях требуется прежде всего восстановить доверие со стороны калмыцкого населения. Требуемый расстрел виновных отвечает таким образом политическим и военным интересам. Организатору акции зондерфюреру Лауксу может быть поставлено в вину только то, что он не поставил во главе отряда немецкого офицера. Проверка этого вопроса должна стать темой дисциплинарного взыскания. Заслушивание зондерфюрера Лаукса не может быть препятствием для исполнения приговора.

Просьба о помиловании будет передана генералу перед исполнением приговора. Одновременно с этим референт ст. лейтенант д-р Холтерманн доложит генералу о точке зрения по этому вопросу экономического управления армии.

Подпись

Мерк

военный советник

Приложение 3

Протокол совещания о Калмыцком соединении доктора Долля от 21 июля 1943 года

21.7.1943

Протокол совещания при участии генерал-лейтенанта Шартова, полковника д-ра Гана, зондерфюрера д-ра Долля и майора Калльмайера 20.6 в Днепропетровске относительно Калмыцкого соединения д-ра Долля

1. Возникновение соединения

Соединение д-ра Долля организовалось под руководством д-ра Долля поначалу из мелких групп. Ядро соединения образовали разведчики, которые были задействованы в степи при 16-й МПД. Численность соединения постоянно росла, а особенно после оставления степных районов достигла 3000 человек. Калмыки чувствуют и называют себя союзниками Великогерманского Рейха. Они служат не из-за денег, а потому что они верят в победу Германии и с победой Германии связывают исполнение своих национальных надежд. Поначалу они пришли в соединение со своими лошадьми и оружием. Они имеют связь с Калмыцким Национальным Комитетом в Берлине, признанном немецким правительством. Калмыки-буддисты, в части есть несколько священников, которые одновремено оказывают и медицинскую помощь. В штабе соединения находится и бывший бургомистр Элисты, которого д-р Долль считает политическим лидером. При части находится группа стариков, женщин и детей, которые размещаются отдельно от солдат и привлекаются к повседневным работам.

Д-р Долль почитается у них как полу-Бог.

2. Состав соединения

Соединение разделено на штаб, 4 дивизиона по 5 эскадронов и одной разведгруппе в каждом из них. Эскадроны состоят из 3 взводов, которые имеют по 3 отделения. Эскадрон сосотоит из 100 человек, разведгруппы имеют до 60 человек. Соединение насчитывает в целом около 3000 человек, 1800 лошадей, 2000 винтовок, 85 пистолетов, 61 автомат, 5 ручных и 1 станковый пулемётов, 14 лёгких миномётов.

Немецкий персонал:

а) в штабе: д-р Долль, 1 врач, 1 переводчик, 1 фельдфебель, 1 санитар, 7 унтер-офицеров. b) в каждом дивизионе: 1 фельдфебель, 1 санитар, 2 унтер-офицера. с) в каждом эскадроне: 2 унтер-офицера.

В целом немецкий персонал состоит из 71 человека, из которых 3 из 16-й МПД и 68 из 917-го охранного батальона.

С 15.7 при соединении как офицер связи находится майор Калльмайер. Д-р Долль подал запрос о постановке соединения на полное военное довольствие, сделано соответствующее заявление в Главную полевую комендатуру.

3. Снаряжение и обмундирование

Обмундирование и снаряжение в большинстве своём очень плохое. Главная комендатура 397 распорядилась поэтому, чтобы снаряжение части было взято под контроль сотрудниками комендатуры, пока в части не будет создан свой учёт. Поставка обмундирования уже началась. Далее будут выделены 1000 винтовок и 50 000 патронов.

4. Командование

Дивизионы и эскадроны возглавляют офицеры-калмыки, которые назначаются д-ром Доллем. Они, правда, не носят знаков отличия и официально не утверждены. В целом в части служит 91 офицер — всё молодёжь — часть из них была офицерами в Красной Армии.

5. Использование

По мнению генерал-лейтенанта Шартова и д-ра Долля использование соединения в военных действиях не представляется возможным по причине отсутствия необходимой военной выучки, но вполне возможно использование калмыков для охраны дорог.

Д-р Долль считает калмыков абсолютно надёжными и верными солдатами, что они уже доказали в оборонительных сражениях 1942/1943 г.г.

По мнению д-ра Долля, калмыки при необходимости вполне подчинятся немецкому командованию, но он лично считает это недопустимым, поскольку калмыки считают себя не помощниками немцев, а самостоятельным боевым союзным соединением на германской службе.

6. В связи с вышесказанным предлагается:

а) соединение остаётся самостоятельным формированием, b) начальником штаба назначить старшего офицера, c) д-р Долль отстраняется от должности военного командира, но остаётся в части как советник для калмыков и замкомандира, д) организовать команды связи в дивизионах и эскадронах.

В дальнейшем немцев должно быть: на дивизион-2 офицера, 1 служащий, 5 унтер-офицеров, 5 солдат на эскадрон-2 унтер-офицера.

В целом кроме штаба должно быть-79 человек немецкого персонала кроме того группа связи при штабе-12 человек немецкого персонала итого-91 человек немецкого персонала.

Майор Калльмайер не соответствует своей должности и будет заменён по согласованию с д-ром Доллем.

Цитируется по:

«Командующий тыловыми частями и командующий группой армий «Юг», 1а, военные дневники 20.4.-19.9.1943, Особое дело (39 502/33).»

Приложение 4

Отчёт о деятельности Калмыцкого соединения д-ра Долля от 23 июля 1943 года

Калмыцкое соединение д-ра Долля 23.7.1943

Nr. 149/43

Командованию Полевой Комендатуры 397, Отд. Iс

Тема: Отчёт о деятельности калмыцких эскадронов, задействованных при охране дорог, и предотвращённых ими актах саботажа

1. 3.6.1943 дозор 1-го эскадрона (Буриев Бова и Эльдеев Санджи) обнаружили на рельсах между станциями Косиновка и Пятихатки немецкого солдата, выпавшего из поезда, который имел травму головы и передавленную руку. После оказания первой помощи дозор доставил раненного в лазарет в Пятихатках.

2. 7.6.1943 дозор 7-го эскадрона (Боринов Дорджи) обнаружил на 129-м километре у станции Верховцево повреждение пути. Б. немедленно сообщил об этом в ремонтную службу и организовал остановку движения на этом участке. 3. 12.6.1943 дозор (Ямаров и Эренженов) задержали на станции Диевка трёх подозрительных человек. Один из них был в немецкой форме и нагло потребовал от дозорных предъявить удостоверения. Все трое попытались запрыгнуть на проходивший поезд, но были задержаны и доставлены к начальнику станции. Затем они были переданы полиции Днепропетровска, поскольку выяснилось, что они не имеют при себе никаких документов и являются беглецами из тюрьмы в Днепропетровске.

4. 16.6.1943 дозор 7-го эскадрона (Босхонджиев Бадма) обнаружил повреждение пути на станции Эрастовка и сообщил об этом в ремонтную службу.

5. 3.7.1943 дозор в Верхнем Днепровске обнаружил повреждение пути. Подходивший поезд был остановлен сигналами тревоги, тем самым была предотвращена большая авария.

6. 4.7.1943 в 23.50 начальник станции Воскобойня сообщил калмыцкому дозору о повреждении пути на 146-м километре. Прилегающий лес был осмотрен по обе стороны дороги в направлении Баглая, при этом было обнаружено повреждение пути на 145-м километре. Под правым рельсом на протяжении 6 шпал были сделаны подкопы на глубину около 15 сантиметров. То же самое имело место далее под левым рельсом, что неизбежно привело бы к крушению поезда на большой скорости. Ближайший поезд с солдатами-отпускниками был своевременно остановлен. Прочёсывание местности между 142-м и 147-м километрами не дало результатов.

7. 6.7.1943 около 24 часов дозор 8-го эскадрона (Маштыков Лейда и Лиджиев Бадма) обнаружили при прохождении поезда группу хорошо замаскированных партизан, которые хотели повредить путь. После короткой перестрелки партизанам удалось скрыться в темноте в неизвестном направлении. Солдат Маштыков был ранен в плечо и был доставлен в лазарет в Каменском. На место боя прибыла полевая жандармерия из Днепропетровска, Каменского и Верховцево. В последующие ночи калмыцкий дозор был усилен одним немецким охранником и 12-ю украинцами. Эскадрон усилил дозоры и организовал засады.

8. 7.7.1943 в 23 часа дозор 21-го эскадрона (Тюрбеев Мукобен и Бяндикаев Манджи) обнаружили в 4-х километрах севернее станции Губиниха партизана, который был занят повреждением пути, после выстрела он скрылся в темноте. В это время проходил эшелон в направлении на Харьков, поэтому дозор был вынужден прекратить преследование, чтобы остановить поезд; попытки остановить поезд криками и сигналами не дали результатов. В момент приближения поезда к месту диверсии с него спрыгнул человек, который был немедленно задержан дозорными. Об этом было сообщено командиру 23-го эскадрона, последующее расследование выявило:

Под рельсами было заложено 4 кг взрывчатки и 17 мин. Но зажигательный шнур был ещё не уложен, поэтому эшелон не пострадал. Вокруг места были обнаружены следы двух человек, обутых в военные русские сапоги, которые вели в лес и в кукурузное поле. Диверсанты не были обнаружены. Дозоры в этом районе усилены.

9. 9.7.1943 калмыцкая охрана задержала на станции Гурьяново подозрительного человека, который слишком сильно интересовался проходившими воинскими эшелонами. При допросе он назвался как Митраш Ян, поляк. В ночь с 9 на 10.7.1943 он предпринял попытку самоубийства, вскрыв себе вены осколком стекла. После оказания медпомощи он был передан СД.

10. 9.7.1943 на станции Раздоры (15 км восточнее Синельниково) калмыцкий патруль задержал 7 человек, которые притормозили поезд, спрыгнули с него и скрылись в ближайшем лесу. Они были задержаны дозором 2-го взвода 14-го эскадрона и переданы в жандармерию в Синельниково.

11. 14.7.1943 на 187 километре на участке Казиновка-Эрастовка-Мост резко накренился поезд М 119. Машинист сообщил об этом на вокзале в Эрастовке, после чего участок был закрыт. Калмыцкий дозор выяснил на месте, что на десяти шпалах были откручены гайки и вытащены болты. Следы 2–3 человек вели к колхозу недалеко от пути. Жандармерия в Пятихатках арестовала 1 человека. Его виновность выясняется. Калмыцкие дозоры в этом районе усилены.

Тема: Подробный доклад о саботаже 11.7.1943.

В дополнение к сообщению от 11.7.1943 Nr. 127/43 о планировавшейся диверсии на железнодорожный мост Весёлое-Терни на основании письменного доклада сообщается следующее:

Комиссар Полевой жандармерии Якоб попросил 9.7.1943 командира 4-го эскадрона в Терни оказать помощь в задержании людей, подозреваемых в бандитизме, которые прячутся в одном из домов. Командир эскадрона Даваев Наран, командир 1-го взвода и 10 солдат окружили дом и, применив оружие, задержали 8 бандитов, через два часа ещё двоих, которые планировали взорвать большой мост и пути около Терни.

После этого партизаны были переданы под расписку Полевой жандармерии в Калачевской.

Подпись

д-р Долль,

командир Калмыцкого соединения

Приложение 5

Доклад о Калмыцком соединении д-ра Долля, июль 1944 года

Впечатления о посещении Калмыцкого соединения д-ра Долля, Бабице, район юго-восточнее Билгорая, 5. и 6.7.1944

1. Личность командира

Д-р Долль, 44 года, на действительной службе в австро-венгерской армии с ноября 1918 года. По профессии экономист и архитектор. 2,5 года работал в германском консульстве в Одессе. Хорошо знает историю и языки России. С начала войны офицер контрразведки в различных штабах корпусов и армий.

2. Становление Калмыцкого Корпусa

Первоначально по распоряжению 6-й армии под Сталинградом была создана группа контразведки «103», под командованием 1-й танковой армии, с целью контролирования районов в Калмыцкой степи. В августе 1942 года группа состояла из зондерфюрера (офицера контрразведки) д-ра Долля и двух немцев-шофёра и радиста. Д-р Долль установил контакты с калмыками, чтобы облегчить свободное продвижение немецких частей на восток. В Элисте и сёлах он добился расположения бургомистра и других калмыцких лидеров. Русская полиция, работающая в Калмыкии, имеющая в регионе большую власть, чем калмыки, быстро установила контакт с немцами. Калмыки, которые рассматривались русским населением как граждане второго сорта, быстро прониклись уважением к трём немцам. Д-р Долль добился расположения калмыков тем, что он всячески боролся с комплексом неполноценности у калмыков, бургомистров и калмыцких интеллигентов, которые сами называют себя «национальным меньшинством» в России. Авторитет д-ра Долля был поддержан и калмыцким духовенством, которые распознали в свастике на униформе д-ра Долля древнебуддийский религиозный символ.

Д-р Долль организовал питание для бедных калмыков и тем самым быстро завоевал их уважение.

С августа 1942 года большевики стали систематически угонять скот за Волгу, чтобы сохранить его для русской армии — происходило это под принуждением русской полиции. Д — р Долль узнал, что беглые противники большевиков скрываются с оружием среди калмыков-их называли «бандитами». Под военным предлогом он организовал поиск оружия в сёлах и назначил в них пронемецких бургомистров. Те организовывали из обнаруженных вооружённых антибольшевиков полицейские отряды, которые препятствовали отгону скота. Эти отряды стали основой нынешнего Калмыцкого соединения. Постепенно в Калмыкии, которая насчитывала 170 000 человек, проживавших на 80 000 кв. км в 160 сёлах, было сформировано 50 добровольческих отрядов по 25 человек. В середине 1942 года один эскадрон вооружённых и обмундированных калмыков был представлен в распоряжение командира 16-й МПД генерала Хенрици. На фронте и в тылах противника калмыцкая разведка вербовала всё большее число вооружённых калмыков, так что уже в конце ноября 1942 года было сформировано и поставлено на довольствие 4 калмыцких эскадрона. Нападения на русские гарнизоны прибавили оружия и боеприпасов, при отступлении в январе 1943 года под командой д-ра Долля было уже 10 полноценных боевых эскадронов. В это время калмыки занимали оборону по реке Маныч и вели диверсионную борьбу на Егорлыке (400 км юго-восточнее Ростова). С января 1943 года калмыки сражались во взаимодействии с 4-й танковой армией генерал-полковника Гота на фронте протяжённостью 650 км. Далее части была поручена задача охраны побережья и тыла от Ростова до Таганрога на участке 40 км. В мае 1943 года под командой генерал-майора Неринга там были сформированы новые эскадроны. В заключение Корпус был подчинён 444-й дивизии генерала Микулича и Главной Полевой комендатуре 397 генерал-лейтенанта Шартова. Корпус получил задачу по контролю армейских тылов на протяжении 130 км на участке Ново-Петровск — Мелитополь. В сентябре 1943 года эта же задача была поставлена перед калмыками уже на западном берегу Днепра. В Корпусе было к тому времени уже около 5000 человек. В мае 1944 года Корпус подчинялся 6-й армии, Командованию тыла 531.

Состав, структура и вооружение

а) Состав

командир: Зондерфюрер д-р Долль командир штаба: 1 калмык (52 года) адъютанты: 1 калмык 1 немец-фельдфебель Фукс Президент Калмыкии: 1 калмык (бывший бургомистр Элисты) 1 немецкий служащий по снабжению: 1 гл. бухгалтер (говорит по-русски) 1 немецкий врач 2–4 немецких унтерофицера. Калмыцкое командование Корпусом.

Общее число: 3600 человек, поделённых следующим образом- Немецкая служба связи — 4 служащих, 40 унтер-офицеров, 48 солдат. Калмыки — 147 офицеров, 374 унтер-офицера, 2917 солдат, 80 женщин. Лошадей: 4600 Повозок: 504 Легковых автомобилей: 3 Грузовиков: 5 (частично непригодны, трофейные).

в) Структура

4 дивизиона по 6 эскадронов. В каждом эскадроне около 150 человек. Командиры-только калмыцкие офицеры и опытные солдаты.

Немецкая группа связи-задействованны как советники, без права командования, 2–4 человека на эскадрон.

с) Вооружение

2166 винтовок (1092 немецких, 1029 русских, 43 голландских), 246 пистолетов, 15 ручных пулемётов, 15 станковых. 163 автомата (33 немецких, 135 русских), 6 миномётов, 29 ракетниц.

4. Боеспособность

По имеющемуся опыту Корпус очень хорошо пригоден для борьбы с партизанами в генерал-губернаторстве. Как отважная боевая часть, проникнутая ненавистью к большевизму и убийцам калмыцкого народа, ограниченно пригодна на фронте.

После дополнительной подготовки под немецким руководством будет безусловно очень хорошим соединением.

5. Предложения о дальнейшем использовании

а) Подчинить на продолжительное время немецкому соединению, чтобы устранить возникшие в недавнем прошлом недоразумения и неполадки, вызванные частыми передислокациями и переподчинениями (предполагаемый регион: генерал-губернаторство).

В настоящее время подчиняется группе армий «Северная Украина», 213-я дивизия.

в) Использовать для борьбы с бандами в названном регионе с учётом особенностей кавалерийской части и смелости калмыков.

с) Размещать с учётом возможного применения и предоставления отдельных районов, пригодных для пастбищ.

д) Требовать особой подготовки и выучки с учётом Правил, изданных Командующим Восточными добровольческими войсками, и с учётом распоряжений командира Корпуса д-ра Долля.

6. Особенности

а) Выяснить судебные вопросы и дисциплинарную ответственность. в) Oрганизовать сотрудничество с немецкими офицерами, пригодными для работы с Восточными добровольческими частями. с) Проверить немецкие службы связи в Корпусе (92 человека) на их пригодность для данной работы.

Непригодных исключить, возможна их полная замена до 120 человек. д) Строго определить задачи немецких команд связи. Требовать полной ответственности по организации взаимодействия.

В заключение следует сообщить, что по требованию Командующего добровольческими частями зондерфюрер д-р Долль представил свои сооображения по улучшению работы с солдатами Калмыцкого Корпуса. Эти предложения два раза обсуждались в Генштабе сухопутных войск (Отдел добровольческих частей) при участии д-ра Долля.

Источник: Военное командование генерал-губернаторства (BA-MA, RH 53–23/ v.29 75027/12)

Приложение 6

Письмо начальнику Главного Управления СС о предполагаемом включении Калмыцкого Корпуса в войска СС

Рейхсфюрер СС Berlin-Wilmersdorf

Главное Управление СС Westfälische Straße 1/3

Отделение D-Восточный отдел

DI/ 5k Az.: III/35 Tgb. Nr. 619/44

Dr. Ol/Kk

Тема: Калмыки

I. Пояснение

Начальник Главного Управления СС попросил проверить вопрос о принятии в СС калмыков, находящихся в Генерал-губернаторстве (около 5000 человек).

Политически ориентация калмыков (буддийские монголы) определяется по правилам Кавказского отделения Восточного министерства. Поэтому Корпус должен войти в состав Кавказских частей СС.

После гибели их командира (д-р Долль), события в Корпусе приняли неясный характер. Если до этого все командные посты занимали калмыки, то в настоящее время они заменены немецкими офицерами и унтер-офицерами. Это привело к недовольству и озлобленности среди солдат.

К тому же польское население всячески пытается избавиться от калмыков и постоянно жалуется на них в немецкие службы, при этом, к сожалению, поляки пользуются там большим доверием, чем калмыки, поскольку последние плохо говорят по-немецки.

По этой причине Командующий добровольческими войсками произвёл проверку ситуации на месте. Результаты ещё не известны.

Принятие калмыков в СС было бы сегодня, без сомнения, очень удачным решением, поскольку оно сразу заставило бы забыть о недавних неприятностях.

В предстоящих переговорах с генералом Кёстрингом необходимо остановиться на этом моменте.

Следует отметить, что Кавказское отделение также выступает за включение калмыков в войска СС, чтобы уберечь калмыков от дальнейших проблем.

Командиром Кавказского Корпуса СС предполагается назначить штандартенфюрера СС Тойерманна, в ближайшее время он обсудит эти вопросы, в том числе и калмыцкие трудности, с обергруппенфюрером СС Бергером.

II. Начальнику Главного Управления СС для ознакомления.

Начальник штаба отделения D DI/5 DI/5к

штандартенфюрер СС подпись д-р Ольцша

Приложение 7

Шамба Балинов о присоединении Калмыцкого национального представительства к Комитету Освобождения Народов России (КОНР) генерала Власова

Освободительная борьба калмыцкого народа

Мы называем себя националистами, потому что мы всей душой стоим за наше национальное самосохранение, потому что мы храним в сердцах и душах любовь к великому прошлому и историческому облику нашего маленького народа.

Мы работаем и сражаемся за то, чтобы наш народ мог свободно жить и творить в семье народов.

Мы националисты, потому что мы боремся за создание таких форм и условий для жизни нашего народа, при которых будет возможным свободное развитие его духовного и творческого потенциала.

Потому что каждый народ имеет свой облик, свою особенную народную душу, свои особенные, только ему данные таланты.

Поэтому мы были недовольны политикой Царской России, которая на путях насилия стремилась к обезличиванию и полной ассимиляции всех народов, состоявших в Царской империи.

Ещё более решительно мы выступаем против Сталинской тирании, которая подавляет народы ложью, обманом и неслыханным террором.

Калмыки, которые на протяжении столетий были воспитанны в учении бесконечно милостивого Будды и своими молитвами вызвали к жизни воплощение «счастья для всего живого шести миров», никогда не смогут смириться с презирающим человека учением и чудовищной практикой марксизма-большевизма.

Они были и останутся непримиримыми врагами этого зла.

Перед лицом страшной опасности, которая непосредственно грозит всей Европе, возникает священная необходимость объединить в единую мощную силу все антибольшевицкие силы и прежде всего силы народов, проживающих на территории России.

Время теоретических дискуссий и политических споров прошло.

Пришло время общих действий для уничтожения власти тирана Сталина.

В ходе подготовительной работы по объединению сил всех народов ко мне как Президенту Калмыцкого Национального Комитета обратился генерал Власов с предложением вступить в Комитет Освобождения Народов России.

В полном соответствии с единогласным решением руководства нашей национальной организации «Хальмаг Тангечин Тук» я принял это предложение и стал сотрудником Комитета Освобождения Народов России.

Об этом я сообщаю всем моим братьям и сёстрам.

Все главные политические принципы и направления, которые предложены генералом Власовым как прочный фундамент его будущей работы, принимаются нами калмыками без условий и предубеждений.

Эти принципы в полной мере гарантируют нам трое свобод, о которых как о нашем политическом идеале я говорил с бойцами нашего Корпуса: свобода религии, свобода культуры и свобода экономики.

Наши политические претензии никогда не выходили за эти рамки.

Генерал Власов не имеет ни малейшего намерения национально обезличивать нерусские народы. Он не видит необходимости включать национальные части в соединения РОА, точно так же как и вмешиваться в работу существующих национальных организаций. Не обезличивание народов, а совместная работа всех сил являются его задачей.

Его главная задача — «единая, неразделимая борьба против большевизма».

По этим причинам мы открыто, честно и без каких-либо условий присоединяемся к освободительному движению народов России, возглавляемому генералом Власовым. Так начинается новый этап в нашей борьбе против большевизма, этап, который станет началом конца большевицкой тирании, зарёй освобождения и обновления народов России.

Мы верим в это, и с этой новой верой мы вступаем на новый этап борьбы, готовые не покладая рук сражаться и работать.

Президент Калмыцкого Национального Комитета

Шамба Балинов

Источник: «Воля Народа. Орган Комитета Освобождения Народов России», Nr. 9, 13.12.1944.

I. Источники

Командование Вермахта

Командование Сухопутных войск/Генштаб

Германская военная миссия в Румынии

Военные экономические службы

Военное Управление генерал-губернаторства

Архив генерал-фельдмаршала барона фон Вайхса

Командование группы армий А / Юг

Командующий тыловыми частями и тылом группы армий А / Юг

Командование группы армий Дон

Командующий тыловыми частями и тылом группы армий Дон

Командование 1-й танковой армии

Командование 4-й танковой армии

Командующий тылом группы армий 593

Командование 6-й армии

Командование 24-го танкового корпуса

Командование 40-го танкового корпуса

Командование 44-го армейского корпуса

Командование 48-го танкового корпуса

Командование 52-го армейского корпуса

Командование 57-го танкового корпуса

162-я пехотная дивизия

444-охранная дивизия

Имперское Министерство по делам оккупированных восточных территорий

Главное Управление СС

Главное Управление Имперской службы безопасности

II. Отдельные акты и рукописи, находящиеся в военно-историческом исследовательском центре:

Арбаков, Дорджи, Записки от 17.11.1970, с. 1-10

Арльт, д-р, Меры генерала фон Панвица о переходе корпуса в войска СС

Херре, Хайнц, Записки

Хольтерманн, д-р, Записки от 25.5.1965

Калмыцкий источник, Записки от 15.9.1970

Калмыцкий источник, Записки от 18.9.1970

Кандуч, Дети "Золотой орды" сражаются за Германию, aпрель 1965, с. 1-7

Комиссия Калмыцкого землячества, "Цаган" (Национально-религиозный праздник калмыков), 9.2. 1956

Меммингер, Фритц, Мы и калмыки в военном 1942-м году, 5.10.1971

Имперское Министерство по делам оккупированных восточных территорий, Первое сообщение о судьбе Калмыцкого кавалерийского корпуса, Nr. 22g, 27.1.1945

Рихтгофен, (профессор д-р), барон фон, капитан, Доклад о калмыках по результатам командировки в 16-ю МПД, 8.1.1943, с. 1-10

Зерафим, Хайнц-Гюнтер (д-р), Кавказские и тюркские добровольцы в германской армии, 1948, с. 1-37

Шпулер, (профессор д-р), Добровольческие части, с. 1-14

III. Опубликованные источники и литература

Агеев, С.Ф. Борьба калмыков за национальную свободу, Хальмаг, 1944, Nr. 12

Аrbakov, Dorzha, Тhе Kalmyks (Complete Destruction of National Groups as Groups), in: Genocide in the USSR. Studies in Groups Destruction, München, New York 1958, p. 30-36

Балинов, Шамба, Освободительная борьба калмыцкого народа, Воля народа, КОНР, Nr. 9, 13.12.1944

Балинов, Шамба, К 8-й годовщине ликвидации Калмыцкой реcпублики, Кавказ, Nr. 4-5, Мünchen, 1951, c. 38-41

Balinov, Shamba, The Kalmyk Buddhists (Attempted Destruction of other Religious Groups), in: Genocide in the USSR. Studies in Groups Destruction, München, New York 1958, S. 193-196

Bergmann, Benjamin, Nomadische Streifereien unter den Kalmüken in den Jahren 1802 und 1803, Theile 1, 2, 3, Riga 1804, Theil 4, Riga 1805

Bormanshinov, Arash, The Kalmyks in America 1952-1962, in: Royal Central Asian Journal, The Royal Central Asian Society, London, I, 1963, p. 149-151

Bräutigam, Otto, So hat es sich zugetragen … Ein Leben als Soldat und Diplomat, Würzburg, 1968

Conquest, Robert, The Soviet Deportation of Nationalities, London, 1960

Courant, Maurice, L'Asie Centrale aux XVII' et XVIII' siecles. Empire kalmouk ou Empire mantchou? Lyon, Paris 1912 (Annales de L'Iniversite de Lyon, nouvelle serie, II. Droit, Lettres. — Fasc. 26)

Dallin, Alexander, Deutsche Herrschaft in Rußland 1941-1945. Eine Studie über Besatzungspolitik, Düsseldorf, 1958

Faber du Faur, Moriz von, Macht und Ohnmacht. Erinnerungen eines alten Offiziers, Stuttgart, 1953

Hillgruber, Andreas, Der Sommerfeldzug nach Stalingrad und zum Kaukasus, in: Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtführungsstab). Bd 2: 1. Januar 1942 — 31.Dezember 1942, Frankfurt a.M. 1963, S. 50-72

Hitlers Weisungen für die Kriegführung 1939-1945. Dokumente des Oberkommandos der Wehrmacht, hrsg. von Walther Hubatsch, Frankfurt a.M., 1962

Kopelew, Lew, Ist eine Rehabilitierung Stalins möglich? in: Alexander Nekritsch, Pjotr Grigorenko, Genickschuß. Die Rote Armee am 22. Juni 1941, hrsg. und eingel. von Georges Haupt, Wien, Frankfurt, Zürich, 1969, S. 297-304

Loewental, Rudolf, Das Schicksal der Kalmücken, in: Zeitschrift für Geopolitik, 24. Jg, 1953, S. 398-403

Meissner, Boris, Russland unter Chruschtschow, München, 1960

Mende, Gerhard von, Die Kalmücken, in: Zeitschrift für Geopolitik, 22. Jg, 1951,H. 7, S. 444-445

Militärgeographische Angaben über das Europäische Russland. Kaukasien (mit Gebiet Rostow und ASSR Kalmückien), abgeschlossen am 17. August 1942, hrsg. vom Generalstab des Heeres, Abteilung für Kriegskarten und Vermessungswesen (IV. Mil.-Geo.), 2. Ausgabe (Nur für den Dienstgebrauch), Berlin 1942

Mühlen, Patrik von zur, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern. Der Nationalismus der sowjetischen Orientvölker im Zweiten Weltkrieg, Düsseldorf, 1971

Poppe, Nikolaus, Stand der Kalmückenforschung, in: Wiener Zeitschrift für die Kunde des Morgenlandes, hrsg. von Wilhelm Czernak u. a., Bd. 52, Wien, 1953/55, S. 346-379

Poppe N., The Buddists, in: Genocide in the USSR. Studies in Group Destruction, München, New York 1958, p. 181-192

Poppe N., Die Kalmücken unter der Sowjetmacht, in: Sowjetstudien, hrsg. vom Institut zur Erforschung der UdSSR München, Nr. 13, Dezember 1962, S. 36-55

Позднеев, А. Калмыки, Ф.А.Брокгауз, И.А.Эфрон, Энциклопедический словарь, том 14, Санкт-Петербург, 1895, с. 57-64

Шатов, М.В. Библиография освободительного движения народов России в годы Второй Мировой Войны, New York, 1961

Spuler, Bertold, Die Goldene Horde. Die Mongolen in Rußland 1223-1502, Wiesbaden, 1965

Strik-Strikfeldt, Wilfried, Gegen Stalin und Hitler. General Wlassow und die russische Freiheitsbewegung, Mainz, 1970

Volkmann, Hans-Erich, Das Vlasov-Unternehmen zwischen Ideologie und Pragmatismus, in: Militärgeschichtliche Mitteilungen, 2/1972, S. 117-155