Ненавижу тебя, сосед

4. Ярослава

Демид отвратительный. Делает, что хочет, будто имеет право хватать меня своим лапищами и целовать. Животное! Озверевший тип.

Зачем он вообще это делал? Чтобы унизить меня? Показать, насколько он сильнее, до какой степени его власть надо мной простирается? Физическое превосходство? Скотина!

От злости тело покрывается колючими мурашками. Дёргаюсь вперёд, мечтаю вцепиться Демиду в морду и разодрать в лоскуты, выцарапать наглые глаза, чтобы не смел даже смотреть в мою сторону, но торможу. Я не хочу иметь с ним ничего общего, а осуществи задуманное, придётся снова с ним контактировать, а мне и так хватило Лаврова по самые гланды, тошнит аж.

Хватаю со стола толстую тетрадь в яркой обложке, бросаю её в стену, но она не долетает и, шелестя листочками, пикирует вниз. Следом летит пластмассовый стакан, за ним книга, после упаковка графитовых карандашей, ручки и прочая новенькая канцелярия. Злость не утихает. Перед глазами стоит наглая морда Лаврова, его ухмылка мерзкая, вены на шее, губы обветренные, которые он всегда грызёт, когда занят чем-то важным. Ранки даже зажить не успевают, а Демид снова и снова скусывает тонкую кожу до крови. Псих.

Чёрт, я знаю этого парня лучше всех остальных. Все его шрамы, знаю, помню как получил каждый. Интересно, у него остались те белые полоски на плече — след от моих ногтей?

Я знаю его настолько долго, что, кажется, всю жизнь.

Мне было шесть, ему восемь, когда Демид с мамой переехали в наш благопристойный сонный городишко. Демид был тощим, слишком высоким для своего возраста, долговязым, а волосы, не желая слушаться, торчали во все стороны. Такой смешной. Даже при нашей взаимной ненависти, я умиляюсь ему, прежнему, такому забавному и милому.

Дом по соседству, в который он переехал вместе с мамой, был старым и обветшалым, принадлежал их дальней давно умершей родне и требовал ремонта. Покосившаяся крыша, дырявый забор, поросший сорняком сад и кривые старые деревья с мёртвыми ветками. Не дом, а персонаж фильма ужасов. Помнится, папа на него ругался, говорил, что его снести надо к чёртовой бабушке, чтобы вид нашей красивой улицы не портил.

Когда я увидела Демида и его маму, обрадовалась. Я, маленькая, верила, что дом этот нельзя сносить, что он живой и дышит. Да, я была девочкой с буйной фантазией, которая верила в разные чудеса, мистику и прочее такое. Уж не знаю, откуда во мне это было, потому что семья моя — на редкость приземлённые и скучные люди без намёка на выдумку.

Демида я заприметила сразу. Мне он показался таким взрослым, смешным с этими его торчащими волосами, а ещё он здорово пинал мяч, чем безмерно меня, шестилетнюю, восхитил. Я долго стеснялась, несколько дней подглядывала за Демидом из окна, прикрывшись тонкой занавеской, решалась. Прошла, наверное, неделя, я всё-таки выбежала на улицу, помчалась сломя голову к соседнему двору и остановилась за спиной Демида, переминаясь с ноги на ногу.

Хлоп-бам, — бил о полуразрушенную стену кожаный мяч. Я ждала, когда Демид обернётся, заметит меня. Дрожала всем телом, боясь собственной смелости.

— Ты кто? — от неожиданности я подскочила на месте, вскрикнула пискляво.

— Я Яся.

— Имя какое смешное.

— Красивое у меня имя! — разозлилась, и тощий мальчишка уже не казался мне таким милым и смешным.

— Красивое, — улыбнулся щербато, глаза сощурил, гордо вздёрнув острый подбородок.

— На! — я протянула ему дубовый листик — моё самое главное богатство. — Давай дружить всегда-всегда?

— Чего? — снова хлопнул мяч о стену, а я повторила:

— Дружить давай, — и сбежала.

— Ты куда, дурочка?! — понеслось вслед.

— Сейчас, подожди!

Я убежала в свой сад, где лежала кучка спелых груш. Мама каждый день заставляла меня их собирать, и я складывала урожай горкой на клетчатый плед, греться на солнышке. Я оттянула подол розового платья, накидала туда несколько самых крупных плодов и побежала обратно. Демид был такой худой, что мне, наверное, неосознанно захотелось его накормить.

А может, я просто подлизывалась? Не знаю.

— Что это? — Демид смотрел на меня, как на чокнутую, а я улыбалась во все свои молочные зубы, один из которых немилосердно шатался.

— Груши.

— Клёвые.

— Ешь! — я скинула груши на кривой столик в его дворе и требовательно топнула ногой. — Они вкусные.

— А ты точно дурочка, — хохотнул очень взрослый восьмилетка, но грушу всё-таки взял.

Так мы стали самыми лучшими на свете друзьями. Друзьями, которые через шесть лет превратились в заклятых врагов.

Выныриваю из тяжёлого марева воспоминаний и всё ещё слышу, как за Демидом захлопывается дверь. Резко, с громким хлопком, от которого трясётся косяк и тонким слоем осыпается с потолка штукатурка. Я всё ещё вижу мелкие белые крупинки, которые летают в воздухе. В комнате бардак, а в ушах те самые слова: «Ты дурочка». И правда, дурочка, если трачу бесценные секунды своей жизни на воспоминания о Лаврове, который не стоит ничего, даже того, чтобы на мгновение появиться в моих мыслях.

Может быть, всё-таки переехать к тёте Нине? Эта мысль не покидает меня с того самого момента, как увидела Демида в столовой. Но не будет ли это значить, что испугалась и капитулировала? Снова. Позорно сбежала, признавая победу за Лавровым? Ох…

Беру телефон, нахожу номер лучшей подруги, которая осталась в Красновке, и пишу короткое сообщение:

SOS!!!

Верная Юлька отзывается сразу.

Аларм-аларм! Приём! Центр спасения на связи!

И батарея тревожных смайликов.

Лавров здесь. Юля! Он здесь!!!

Юля — единственная, с кем могу обсудить Демида — мы с самого детства вместе, и всему, что творил Лавров, она прямая свидетельница.

Подруга набирает сообщение, строчка то дрожит на экране, то исчезает, и всё-таки подруга не выдерживает и звонит.

— Подожди, я не ослепла? Ты именно это имела в виду? Где «здесь»? Ты о Демиде Лаврове, гаде и засранце? О нём?

Тараторит, слегка картавя, не даёт слова вставить. Опираюсь попой на край стола, верчу в руке единственный уцелевший карандаш, жду, когда поток вопросов иссякнет. За окном бушует август, в комнате сидеть душно, но гулять после того, как я дважды за день встретилась с Лавровым, не хочется. Уж лучше изнутри запрусь, будет время подумать обо всём.

— Ну, Яся! Что ты молчишь?! Я ж тут места себе не нахожу. Интриганка!

— На все вопросы ответ утвердительный.

Юля присвистывает и вдруг начинает хихикать.

— Нет, слушай, это очень смешно, — уже в голос хохочет. — То есть тебе надо было уехать за сотни километров, начать самостоятельную весёлую жизнь и тут же вляпаться в Лаврова. Ну, блин! Нарочно ж не придумаешь.

— Вообще-то я тебе ради поддержки позвонила, — дуюсь, а Юля обещает быть серьёзнее.

— Что он там делает? Ну, в твоей новой жизни?

— Он в этом же вузе учится, — поясняю, кисло скривившись, и тычу острым краем карандаша в голое бедро. — Представляешь?

Я сообщаю Юльке об утренних приключениях, но даже ей не рассказываю о поцелуях. Не могу, не получается, слова отказываются в предложения складываться, стыдно. Обычно, я с подругой откровенна — у нас нет секретов друг от друга, — но тут молчу, как рыба, об лёд стукнутая.

Сама ещё не решила, как к этому факту относиться, не то что с кем-то делиться. Да и не были поцелуи похожи на милую чепуху из романов. Больше на борьбу или противостояние.

— Надо же, как мир тесен, — размышляет Юля. — Я чёт думала, что Лавров по кривой дорожке пошёл, скопытился где-то в канаве, придурок, а он вон, в институт поступил.

— Он ещё его гордость, что б ты понимала.

— Да ну?! Гонишь!

— Если бы. Ты бы его видела! Весь такой уверенный в себе, мачистый тип.

— Нет, мачо он был даже в четырнадцать, — смеётся Юля, а я и сама удивляюсь, вспомнив всех девчонок, которые готовы были за Лаврова печёнку на чёрном рынке продать, лишь бы рядом быть.

— Юль, мне нужен твой здравый смысл, своего уже не хватает.

— Ну что ты от меня хочешь? Я всегда говорила, что между вами летят искры. Похоже, если ты в такой истерике, ничего не изменилось.

Я прикладываю пальцы к губам, они всё ещё горят после поцелуев.

— Ты глупости говоришь. Какая, блин, искра? Юля, соберись, хватит уже нести чушь!

— Обычная искра! — не сдаётся. — Просто раньше вы были неразумными детьми, а сейчас выросли.

— Да не нужен он мне…

— Ты ему вроде тоже не больно сдалась. Наверное, он очень в это и сам верит. Только, если помнишь, дня не проходило, чтобы он тебя не дёрнул, не подколол или ещё что не сделал. А это, как известно, признак любви.

— Ты там не пьяная случайно?

Юля смеётся и заверяет, что её аллергия на алкоголь никуда не делась, потому трезва, словно стёклышко, хоть порой очень об этом жалеет, глядя на несовершенства мира.

Моя подруга тот ещё доморощенный философ.

— Ладно, чувствую, никакого совета я от тебя не дождусь.

— Ну какой совет ты от меня хочешь? Игнорируй его, вот и все дела. Найди симпатичного парня, желательно самого популярного, и гуляй с ним на глазах у Лаврова. Уверена, вот тогда и начнётся самое интересное.

— Тьфу на тебя, — бурчу. — А я ещё надеялась, что уж Юля знает, что мне делать. Я точно своей мудрой подруге позвонила или номером ошиблась?

— Это определённо всё ещё я, — откровенно веселится, коза.

— Делать мне что?!

— Ну что тебе делать? Учись и живи спокойненько, — замечает эта коварная якобы лучшая подруга. — Если, как ты говоришь, он тебе не нужен, то и нечего переживать. Мало ли, сколько ещё неприятных людей с тобой учиться будет. Может быть, кто-то переплюнет Лаврова.

— Думаешь, стоит парня найти?

— О-о-о! Ещё как стоит! Только самого красивого и умного. Есть же у вас там такие? Не может не быть. Пусть тогда Лавров соплями умоется.

— Да нужны мне его сопли, — фыркаю.

— Вот и чудесно, раз не нужны, — кажется, я вижу Юлькин вздёрнутый палец вверх. — Но личную жизнь устрой в любом случае, это полезно. Опыт!

Мы болтаем ещё некоторое время, и я понимаю, что, Юля бесконечно права — я буду просто игнорировать Лаврова. И съезжать никуда не буду, вот ещё. Не буду убегать!

Да здравствуют новая жизнь и учёба! И радость от этого не испортит даже наглый Демид.

А новый парень… может и найду! В конце концов, я красивая и молодая. Будет ещё на моей улице праздник в виде умного, интеллигентного парня, который не мечтает меня уничтожить, словно я кошка помоечная или вовсе, блоха на её холке.

Решено! Никакого Лаврова! Новая и прекрасная жизнь, я бегу к тебе!