Неожиданно мать!

Тридцать седьмая. Последняя попытка

Мотя спала на кровати в гостевой комнате, а рядом, свернувшись, как котенок, Серега. Он поджал ноги, сложил на груди руки и иногда причмокивал. Роман стоял какое-то время и смотрел на них, а потом сел на краешек кровати, чтобы уставиться в стену с самым потерянным выражением лица.

— Ты воспользовался тем, что я спящая не сбегу? — спросила Мотя, каким-то не своим голосом.

— Да. — честно ответил Роман и сел поудобнее, оперевшись на мягкую спинку кровати спиной.

Мотя оказалась у него под боком, так же, как Серега под ее боком, и это было чертовски тепло и мило.

— Он беспокоился, когда я пришла.

— А теперь спокоен? — спросил Роман и присмотрелся к Срегиному лицу.

Тот улыбнулся во сне. И даже издал звук похожий на «Ы-ы-ы», только в другой, более доброй, тональности.

— Теперь да. Что тебе тут нужно?

— Пришел к тебе, — Роман сделал следующий шаг.

Лег на бок и обнял Мотю, а она зажмурилась и затаила дыхание.

— Расслабься уже. Я просто пришел воспользоваться твоей злостью и беспомощностью, чтобы удовлетворить свои потребности в…

— …обнимашках? — Мотя не удержалась.

Она совершенно не умела долго злиться. И сейчас, хоть в ней и кипели эмоции, не могла не признать, что идет на поводу у этого категоричного и противного человека.

Он абсолютно, совершенно точно, пришел к ней. Он абсолютно и совершенно точно, по доброй воле ее целовал. Он абсолютно. Точно. Считает ее непонятно кем, но сам при этом ведет себя как непонятно кто.

— Это было бы глупо, но считай, как хочешь.

Тишина снова стала тягучей и острой, наполненной молниями и грозовыми тучами. Дождь по прежнему хлестал за окном, даже с новой силой, и это делало молчание более осмысленным. Будто оба прислушивались к песне дождя и дыханию друг друга.

— Хр-р-р…

— Это что? — спросил Роман.

— Хр-р-р…

— Не знаю, — с подозрением отозвалась Мотя.

— Хр-р-р…

— Он храпит? — Роман перегнулся через Мотю и посмотрел на Серегу.

Тот перекатился с бока на спину, вытянул вверх руки, разлегся звездой и издавал странные звуки похожие на храп.

— Да, кажется, он храпит… как свинка, правда?

— Есть такое, — Мотя обернулась, посмотрела на Романа, потому что тон его показался ей слишком умиленным.

— Что?

— Он тебе нравится, — заявила она.

— Опять ты за свое…

— Он! Тебе! Нравится!

— Это ничего не меняет…

— Нет. Не буду больше настаивать, — фыркнула Мотя, разрушая дождливый романтический момент.

Роман отпустил ее талию и тоже перекатился на спину.

И Мотя перелегла.

— Ты не понимаешь, Мотя.

— Не понимаю.

— Нельзя просто прийти и сказать: «Эй! Я тут это, ребенка украла. А не будете ли столь любезны ему папой побыть?»

— Почему? — засмеялась Мотя.

Роман тоже засмеялся.

— Потому что так не бывает.

— У тебя прям ничего не бывает! Все не то и все не так! Смирись уже, Рома, — Мотя впервые назвала его по имени и у Романа по рукам мурашки пробежали. Он даже не ожидал, и потому дернулся.

Мотя привстала, нависла над ним, и ее волосы коснулись его плеча. Снова мурашки.

Роман нахмурился. Ему это совсем не нравилось. Была во всем этом какая-то сопливая, сладкая тишина и прямо-таки каторга. Все внутри переворачивалось, как перед прыжком с тарзанки над самым глубоким ущельем.

На одну секунду он даже подумал: я влип сильнее… чем она.

— С чем смириться? — глухо спросил он.

— Что все в этой жизни бывает.

В Моте включилась какая-то обольстительная стерва. Она протянула руку и коснулась ключицы Романа, он покосился на ее пальцы, как на страшного монстра, пришедшего убивать, но предпринимать ничего не стал.

Мотя коснулась его шеи.

Потом подбородка и замерла на губах.

— Если ты думал, что умнее и хитрее меня… с этими своими поцелуями… то заруби себе на носу… Я не такая дурочка, как кажется!

Она сощурилась, он тоже.

— Мне не кажется, — ответил он.

— Ну ты и…

— …тш-ш… — он тоже прижал к ее губам палец и покачал головой. — Давай не будем устраивать сцен. Мы же играем, забыла? Мама вот, хотела, чтобы мы с тобой немного отдохнули от родительства. Она все еще считает нас родителями Сереги, не будем ее разочаровывать, да?

Мотя нахмурилась. Она была уверена, что спектаклю конец. Что Роман все понял и, в лучшем случае, не знает, что Мотя в курсе.

Роман тоже был уверен, что все кончено. И что стоит Моте понять, что все это один большой розыгрыш и она сразу… куда-то денется.

О том, куда ей деваться, он не думал.

И понимая, что волновать его это не должно, все равно не хотел, чтобы она исчезала.

«Окей, Вселенная, я смирился!» — мысленно произнес он. — «А теперь придумай, что мне делать дальше, потому что впервые в жизни я не мыслю логично!»

— Я д-думала… она…

— Нет. Все по-прежнему. И с папой проблема еще не решена.

«Решена вообще-то, врунишка!» — отругал себя Роман.

— Она еще два дня тут побудет. Всего-то.

«Да ты сам только что ее выгонял!»

— Просто сделаем это так, чтобы не подкопаться. Потом ты домой, я к своей прежней жизни, а Серега…

— А Серега? Что он? Каков твой план?

— Хочешь… — он лихорадочно соображал. Он должен придумать как все сделать правильно. Потому что он, она и Серега — это неправильно.

Он — точно не отец-года.

Он — точно не то, что нужно ребенку и наивной девчонке.

Они — недоразумение, все трое.

И союзы так не строятся.

И все, включая самого Романа, должны смириться.

— Хочешь я с Кирой поговорю?

Мотя отшатнулась, как от пощечины. Да. Все верно. У Сереги есть мать, хоть и непутевая.

— Хочешь?..

Да. Все верно. Всем нужен этот шанс. Она одумается.

— Да, — кивнула она, с рвущимся на куски сердцем в груди, и совсем расстроенным голосом. — Да, конечно, — по щекам побежали слезы и Мотя поторопилась снова лечь лицом к Сереге.

Да. Все верно. Он ей не принадлежит, только оттого, что она так захотела.

Мотя обняла его, как котенка, и он послушно устроился в ее руках, даже не проснувшись.

Роман кивнул.

И понял, что предложил последнее, что мог.