Неожиданно мать!

Сорок четвертая. Серенаду надо?

Роман проснулся не от криков или кряхтения. Серега мирно спал рядом с ним, нагло оккупировав большую часть двуспальной кровати. Он лежал звездой, с довольным лицом, и его совершенно не беспокоило, что где-то на первом этаже квартиры, что-то издает невозможный шум.

— Тш… — прошептал Роман и прежде, чем выйти из спальни, задержал взгляд на щекастой мордашке.

Все-таки это пухлое существо знатно прочистило мозги не только Моте, которая пошла во все тяжкие, но и Роман не мог с собой теперь ничего поделать.

Человеку чуть больше месяца, а он сам себе родителей нашел! Далеко пойдет.

Роман вышел из спальни и приготовился орать, перегнувшись через перила, но так и замер. Мотя стояла посреди холла, крутила на пальце ключи, которые почти наверняка у кого-то стащила. Хотя…

В направлении выхода спешно смывалась, хорошо знакомая тучная фигура Олега.

— Мотя?..

— Я нашла… Олега! — пробормотала она.

Роман посмотрел время, пять утра.

— Я нашла его через инсту… — ее предавал голос, но виновато было явно не волнение, а что-то похожее на алкоголь. — Я нашла инсту Киры… вернее, она сама на меня подписалась. Потом нашла по лайкам Нину, потом я нашла… Олега, кстати они почти наверняка мутят и не спорь со мной, потом я ему написала. Он не ответил. Тогда я стала искать, как ему позвонить… короче! Я тут! — она подняла над головой руки, демонстрируя себя. И при том, что Роман и рта раскрыть толком не успел, решила его предупредить:

— Мол-чи! Даже не начинай! И не спускайся!

Роман нахмурился, покачал головой, но увы. Мотя даже ногой топнула.

— Соня! — велела она. — Сделай приглушенный свет!

— Делаю приглушенный свет, — ответила Соня-Умный Дом.

— А можно фонарики?

— Включить гирлянду?

— Давай!

На одной из стен действительно висела гирлянда-шторка, недоработанная идея, которую Роман так и не протестировал.

Мотя стала вертеться, чтобы рассмотреть чудо техники и кивнула, оценив.

— Прикольно…

В свете гирлянды и уже совсем не романтического рассвета, она казалась куском сна. Такая белокурая феечка дебоша, которая приходит и все переворачивает с ног на голову.

— Рома! — он прокашлялся, в очередной раз неадекватно дернувшись на этот голос и собственное имя. — Я буду тебе петь серенаду под балконом!

— Чего?

— Ничего! Вас не дождешься, мужиков! — она кивнула. — А я тебе говорила… ты от меня, — ткнула в него пальцем. — Никуда не денешься! И только не говори, что не скучал, я… знаю тебя! Ясно?

— Знаешь…

— Мол-чи! Иначе мы с тобой каши не сварим!

Она хитро улыбнулась, и Роман не смог не улыбнуться в ответ. Сумасшедшая, самоуверенная, наглая девчонка, которая решила, что все сама может сделать и разрешения на вторжение не спросила.

Он кивнул, спустился на три ступеньки и сел, чтобы удобнее было слушать пьяную серенаду.

И ведь самое безумное, что с утра ей не будет стыдно.

И… Константин берет гитару…

Мотя и правда достала гитару, выкрашенную в ужасный розовый цвет, с кучей каких-то наклеек. Ну просто девочка-рок.

В ее песне не было ни смысла, ни надрыва. Роман ждал, что это будет какая-то баллада-признание или вроде того. Или старый красивый романс. Или что-то вроде милой колыбельной, которая по сути оказалась вообще никакой не колыбельной, а арией из мюзикла «Норд-Ост». Но Мотя пела странную, медленную песню, без завываний и сложных нот. Просто строчки, и даже перевод их был не нужен.

Мотя улыбалась, пока пела, и не смотрела на свою гитару, да и на Романа не смотрела. Она трогательно отводила взгляд, а потом и вовсе закрыла глаза.

И Роман закрыл.

Чтобы набраться сил и признать уже, что никуда ему от нее, кажется, не деться.

Уже с минуту, как повисла тишина.

Рассвет разлился синим туманом по комнате, Соня включила какой-то плей-лист по просьбе Моти, а та прошла к лестнице, поднялась и упала на ступеньку рядом с Романом.

Гитара осталась на полу.

Пальцы соприкоснулись, переплелись.

Макушки столкнулись.

— Ты пьяна?

— Очень. Всю дорогу в машине Олега пила глинтвейн из термокружки… И выбирала песню. Потом психанула и выбрала эту.

— Хорошая.

— Обычная.

— У тебя обычного не бывает. В тебе все… необычное.

— А ты сухарь. Безликий, — фыркнула Мотя.

— И это твое признание? — он повернулся к ней и легко поцеловал в макушку.

— А с чего ты взял, что я за этим пришла? Я пришла… я тебя ругать пришла. И спеть серенаду. И серенаду я допела.

Она тоже развернулась и ударила себя по коленям.

— Я вообще тебя не знаю… Я вся на ладони, а ты сухарь! Ужасный… Прям ужасный!

— Тогда зачем я тебе?

— Из вредности.

— Ну хоть так… Что еще?

— Ты… выгнал меня! Не разобравшись! Так не пойдет, парень. Я сначала подумала, что это логично, а теперь… это нифига не логично! Ты обалдел? Что за игры? Предали его, ага, щас! Прям какой лакомый кусочек, зла не хватает! Да кому ты, кроме мамки своей, нужен? — она фыркнула, а потом сама захохотала. — Ну и меня. Но это уже другая история.

— Что-то еще? — в очередной раз восхищенный и сраженный, спросил Роман.

— Мне просто нравится, что я нравлюсь тебе… Как будто мне кажется, что я такая одна для тебя. Это нормальная тема?

— Ненормальная, продолжай.

— Ты говоришь всякие неприятные вещи.

— Да что ты?

— И это меня не ранит, а заставляет злиться… А это разные вещи, между прочим!

— Ага. И что?

— И мне нравится, что у нас есть Серега… Никогда не думала, что смогу испытывать нежные чувства к тому, что… с кем-то что-то делю. Он же в какой-то степени наш? Это же не обсуждается?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что… у тебя выбора нет. Мы тебе нужны! Ты без нас зачахнешь, как фикус без воды.

— А раньше как жил?

— По-дурацки, — решительно заявила она и улыбнулась. — Мне, в конце концов, потребовалось всего три дня, верно?..

— На что?

— Чтобы ты сейчас так на меня смотрел…

Она говорила честно. Она видела в его взгляде столько, что не поверила бы теперь ни единому слову.

А еще она его стала лучше видеть. Безликое лицо, не имеющее до этого никаких определенных черт, вдруг стало обретать черты, краски, текстуру, как оцветненная фотография.

Как выкрученная на максимум яркость кадра.

Стали видны его глаза, не просто хитрые и живые, не просто какого-то цвета… Мотя увидела их уникальный рисунок, увидела, как они излучают нечто непередаваемо нежное.

Мотя увидела линию его скул, его носа и губ. То, что раньше было просто лицом, никак не связанным с чем-то откликающимся в глубине души.

Мотя будто открыла глаза.

И мужчина с заднего сиденья машины, который шутки шутил, вдруг однозначно стал ее Романом.

— Просто… у кого-то все начинается с первого свидания… а у нас все началось с первого ребенка?

— Вот как, и чего ты хочешь?

— Чтобы ты перестал ломать мои пальцы, — он нахмурился, а потом отпустил Мотину руку. — И чтобы мы с тобой… пошли спать. Я трезвею и вот-вот будет похмелье.

— Мотя…

— Да-да. Ты меня выгнал, потому что я тебя обманула. Я в курсе. Утром отчитаешь, ты же не дурак совсем думать, что я что-то там для чего-то выдумала. Давай эта история будет без этих всех страданий. И мать твоя домой завтра утром поедет, я ей уже сказала.

— Ты…самоуверенная…

— Ты сам ее выгнал, — возразила Мотя. — Все не зря!

Мотя встала и пошла наверх, молча. А потом вернулась и сообщила Роме, что в его кровати лежит какой-то мальчишка.