Они вошли в одну из комнат. Там едва слышно гудел компьютер, который Артём так и не выключил. Экран монитора, однако, погас, и Артём нажал на кнопку компьютерной мышки.
— Ну собственно, ничего сложного. Я буду диктовать, а ты печатай подряд. Потом отредактирую текст. Надеюсь, гипс всё же когда-то снимут! — он усмехнулся и снял компьютерные очки, в которых был до сих пор.
— Надо очки? — спросил он у Кати.
— Нет, — она покачала головой. — Они мне будут только мешать.
Катя устроилась в компьютерном кресле, а Артём сел на стул неподалёку.
Через час она печатала уже вполне бойко, Артём был очень доволен. Конечно, сначала он очень расстроился, что Олеся в очередной раз кинула его, подослав к нему в помощь эту серую мышку Бабушкину. Роста она среднего, и сама она вся какая-то средняя. Сколько он помнил её (а помнил с первого класса), она всегда носила одну и ту же причёску: каштановые длинные волосы были гладко убраны в тугую косу, спускающуюся до самой поясницы. Ни локонов, ни чёлки. Никаких украшений, даже серёжек нет в изящных аккуратных ушах. Зелёные глаза смотрят всегда спокойно из-под длинных тёмных ресниц, на носу круглый год веснушки. Рот большой, но улыбается или смеётся она редко, очень уж серьёзная.
Артём читал где-то, что самая устойчивая психика у женщин, которые всю жизнь ходят с одной и той же причёской и не меняют цвет волос. Если верить этому утверждению, то оооочень устойчивая психика у Бабушкиной. Бабушкина — олицетворение спокойствия и уравновешенности.
Её попросили помочь, и вот она пришла помогать, и сидит, и печатает… Ничто её не напрягает, никуда она не спешит, не бросает нетерпеливых взглядов на часы. Видимо, своих дел, кроме работы, нет никаких. Скромняга. Как они подружились с Олесей? Это всегда было загадкой для него. Они такие разные!
А ещё через час Артём поймал себя на мысли, что Олеся никогда не смогла бы помогать ему так эффективно, как Катя. Олеся не была настолько вдумчивой и серьёзной, печатала намного медленнее, и точно норовила бы не работать, а затащить его в постель. Её бы даже присутствие бабушки не смутило, двери бы закрыла, и всё… Бабушка очень деликатная, она и близко к его комнате не подходит, когда у него гости.
Конечно, он был всегда в восторге от её безбашенности и лёгкости, но ему приходилось на многое закрывать глаза. У него нет доказательств, но он давно уверен в неверности Олеси. Однако не пойман — не вор, а собирать компромат Артём не намеревался. Он привык к Олесе, они были вместе очень долго. Почти всегда. Артём не представлял себя в каких-то других отношениях.
Они проработали три часа подряд, а потом Катя засобиралась домой, сославшись на то, что нужно отдохнуть перед сменой. Смена завтра с утра. Она бы вполне успела отдохнуть и так, но подозревала, что Римма Артуровна скоро усадит её обедать. Это было уж слишком, по мнению Кати. Настолько злоупотреблять гостеприимством Суворовых она не хотела.
— Спасибо огромное, Катя! — искренне сказал Артём, провожающий её до входной двери. — Ты придёшь ещё?
Он очень надеялся, что она согласится.
— Конечно! — серьёзно ответила Катя. — Ты же ограничен во времени. Буду приходить, пока гипс не снимут, и руку не разработаешь. А это не слишком скоро произойдёт. Приду послезавтра, но не с утра, а наоборот, ближе к вечеру. Мне надо будет выспаться после дежурства.
— Катя, — он замялся. — Я оплачу твой труд, ты не подумай, нам нужно только договориться с тобой о цене…
Тут он прикусил язык, наткнувшись на взгляд Кати.
— Не имеет смысла говорить об оплате, пока нет результата. Вот защитишь диплом, тогда и поговорим.
Попрощавшись, Катя скрылась за дверью, а Римма Артуровна выразительно посмотрела на внука, покачала головой и покрутила пальцем у виска. Ну как, как можно быть таким толстокожим бегемотом? Человек от чистого сердца помогает, это же очевидно, а он со своей оплатой… Хитрее нужно быть!
…Так и повелось, что Катя приходила к Суворовым раз в три дня, и работали они со второго раза подолгу, не три часа, а больше.
Римма Артуровна потихоньку «приручала» Катю, уговорила её обедать у них. И им веселее, и ей не впроголодь работать, ведь Катя печатала очень помногу.
А Катя «приручала» Артёма, сама того не ведая. Он настолько привык к её помощи, её присутствию, запаху её духов, что даже скучал в те два дня, когда её не было. Она оказалась на редкость приятным и уютным человеком, от неё исходило какое-то особое спокойствие, и держалась она всегда с достоинством.
Артём тоже «приручал» Катю. У неё не было подруг, кроме Олеськи, которая вспоминала о ней лишь когда Катя могла быть полезна, и маме сейчас было не до неё. Мама перебралась в дом к Василию, оставив их хрущёвку Кате.
Так получилось, что бабушка и внук Суворовы в данный момент были в жизни Кати самыми постоянными величинами.
Артём всегда расспрашивал её о том, как идут дела в больнице, как прошло дежурство, и Катя привыкла всё рассказывать ему, реализуя нормальную человеческую потребность общаться и делиться новостями.
Артём запомнил имена и отчества всех коллег Кати, а если Катю что-то расстраивало или казалось несправедливым, он внимательно слушал, потом думал и выносил свой «вердикт». Надо заметить, не всегда в пользу Кати. Он действительно задумывался, а не отбывал номер, потому Катя никогда не обижалась, даже если Артём вставал не на её сторону.
А больше всех была довольна Олеська, которая периодически (но нечасто) звонила Кате, чтобы очистить свою совесть. У Артёма она была всего лишь дважды за две недели, которые прошли с начала совместной работы Артёма и Кати.
Через несколько дней Артёму должны снять гипс. Интересно, как быстро он сможет полноценно работать сам?
Основной текст диплома они почти доделали. Нужно было ещё работать над введением, заключением, оглавлением и списком источников. Над вступительной речью для защиты диплома и раздаточными материалами.
Размышляя об этом, Катя поймала себя на мысли о том, что не хочет окончания работы. Она очень, очень привыкла к совместной работе, к визитам в дом Суворовых и конечно, к Артёму.
Неожиданно для себя она поняла, что не с самого начала, безусловно, но уже достаточно давно ею движет отнюдь не только желание и стремление помочь ближнему.
* * * * * *
Артём был не в духе.
Во-первых, вчера он ходил на приём, и доктор решил ещё на неделю оставить гипс. Он так надеялся, что снимут! Мало того, что чувствовал себя ни на что не способным, так ещё рука ужасно чесалась под гипсом.
Во-вторых, он уже третий день звонил домой Олесе по вечерам, и её постоянно не было дома. Мобильные телефоны ещё только начинали входить в широкий обиход, и ни Олеся, ни он пока мобильником не обзавелись.
Вчера вечером он отправился домой к Олесе, несколько часов провёл в ожидании её, пил чай с её родителями и младшими братьями, слушал их разговоры, отвечал на вопросы… Мучительно пытался понять, что он вообще делает там, чего хочет добиться?
Крайне раздосадованный, ушёл домой уже в десятом часу вечера. Олеся так и не появилась. И не перезвонила, хотя наверняка ей сказали, что он приходил. Или она до сих пор дома так и не была?!
Хорошо, что сегодня придёт Катя. Её присутствие почему-то всегда вносит спокойствие и умиротворение в его смятенное настроение, смягчает раздражение по поводу травмы и временных жизненных ограничений. Это странное сравнение, но у Артёма было такое чувство, будто его жизнь косматая и всклоченная, непонятная. А Катя, когда приходит, умывает, причёсывает и приводит в порядок эту жизнь, устраняет сумятицу и сумбур.
…- Что сказали на приёме? Вижу, гипс пока не сняли?
— Оставили ещё на неделю, — проворчал Артём. — Что-то им не понравилось. Я который день в печали по этому поводу.
— Пока печалишься, неделя и пройдёт, — улыбнулась Катя, глядя в компьютер и открывая документ.
Артём и сам невольно улыбнулся, глядя на неё. Раньше она вообще не улыбалась, а теперь улыбается всё чаще, и ему, Артёму, это по душе. Ему очень нравится думать, что это он заставляет её улыбаться.
Некоторое время они напряжённо и внимательно работали. Потом Катя встала, чтобы немного размяться. Стоя у окна, делала упражнения для шеи.
И тут ей вздумалось поинтересоваться у Артёма, как дела у Олеси, ведь он наверняка виделся с ней.
Олеся пропала с радаров несколько дней назад, даже звонить перестала, и сама Катя не могла застать подругу дома, когда звонила. Она хотела попросить, чтобы Олеся была внимательнее к Артёму, больше поддерживала его: всё-таки защита диплома впереди, а тут ещё травма. Но Олеся была неуловима.
— А я думал у тебя спросить, — неожиданно холодно отозвался Суворов на её вопрос. Катя услышала горечь и недовольство в его голосе. Он никогда раньше так с ней не говорил. Во всяком случае, в их новой реальности, в период совместной работы.
— Что так смотришь, будто удивлена? — так же холодно и насмешливо продолжал он. — Уверен, ты знаешь больше, чем я!
Катя очень пожалела, что заговорила об Олесе.
Она направилась к столу, устроилась у компьютера и попыталась примирительно улыбнуться:
— Давай продолжать работу, Артём!
— Нет, давай уж, пожалуйста, договорим! — он привычно устроился рядом на стуле, но пристально вглядывался в лицо Кати.
— О чём договорим, Артём? Я спросила, ты ответил. Вопрос исчерпан.
— С какой стати он исчерпан?!
— С такой стати, что это ваши с Олесей дела! Я просто давно не видела и не слышала её, потому спросила! Была уверена, что ты виделся с ней. А ты вдруг так разошёлся!
— Потому что я уверен: тебе известно больше, чем мне!
— Ничего мне не известно, Артём!
— «Ничего не известно» — это ты о чём сейчас, Бабушкина? — прищурился он, не отводя глаз от её лица.
Катя вспыхнула от возмущения. Он пытается на словах её ловить, ну надо же! Думает, дурочку нашёл! Но не на ту напал!
— Суворов, — холодно и твёрдо сказала она, тоже не опуская глаз, не сдаваясь. — Если тебе кажется, что у тебя проблемы в отношениях с любимой девушкой, или крестись, или решай всё сам! Не пытайся впутывать меня!
Он был в шоке, получив такой отпор от этой серой мышки и тихони! И потому бесился всё сильнее. Понимал, что неправ, что Катя не виновата ни в чём, наоборот, помогает ему изо всех сил, но в ушах шумело от бешенства. Он прошёл точку невозврата.
— Я думал, мы с тобой стали друзьями, Бабушкина! Был уверен, что ты хорошо относишься ко мне! А ты предпочитаешь спокойно наблюдать, как из меня делают идиота, да? И даже готова поспособствовать Олесе по мере сил!
Катя резко встала, потому что он наклонился к ней совсем близко, она чувствовала его гнев и немного боялась. Хотя понимала, что ничего он не сделает ей. Просто перед ней был совершенно новый, пугающий Суворов.
Отошла к окну, сложила руки на груди, обороняясь.
— Если тебе кажется, что из тебя делают идиота, или крестись, или не позволяй делать из себя идиота! Понял, Суворов? А не передёргивай тут, и не пытайся перекладывать ответственность на меня!
Он несколько секунд напряжённо смотрел на неё, понимая, что проиграл. Он тоже не знал доселе такой Бабушкиной. Это была какая-то незнакомая разгневанная и одновременно холодная девушка.
Отвернулся, глядя прямо перед собой.
— Значит, никакой ты мне не друг, Бабушкина! Вали отсюда! Можешь больше не приходить, обойдусь без твоей помощи. С меня причитается, я помню.
Он покосился на неё и видел, как она побледнела. Молча направилась к выходу, скрылась за дверями, тихо прикрыв их за собой. Артём тут же двинулся следом.
Артём молча наблюдал, как она собирается, ему нужно было закрыть за ней двери.
Катя уже взялась за дверную ручку, когда на пороге кухни появилась удивлённая Римма Артуровна, которая как раз накрыла к обеду.
— Катенька? Почему ты уходишь? Или ты сейчас вернёшься? Обед готов.
— Нет, не вернусь. До свидания, Римма Артуровна!
Катя вышла. Артём закрыл двери, повернулся и столкнулся с бабушкой лицом к лицу.
— Что произошло, Артём?
— Всё нормально, — процедил он, обошел растерянную Римму Артуровну, скрылся в своей комнате и с силой захлопнул двери.