Нет в лесу страшнее зверя

Книга является художественным произведением.

Все имена, персонажи, места и события,

описанные в романе, вымышленные или используются условно.

1

Микроавтобус трясся, двигаясь по полуразрушенной бетонке. Свет фар едва пробивал плотную ночную мглу. В водительское стекло то и дело с громким стуком бились ночные насекомые. Скорость была небольшой, едва ли за сорок, но ночные мотыльки неслись навстречу своей гибели, словно завороженные. Дорога была пустынной — ветка от основной трассы, окруженная высоченной стеной густого леса.

Водитель микроавтобуса — плотный кряжистый дядька что-то бубнил себе под нос и, чуть подавшись вперед, выкручивал руль, чтобы обойти разбитые участки и не попасть колесами в зазор между бетонными плитами.

Полина открыла глаза и подтянула кофту, которую использовала в виде пледа. Приложив ладонь к стеклу, она попыталась разглядеть хоть что-нибудь, но ночь была черна и холодна. Впрочем, эта дорога и так навсегда врезалась в память. Правда, несколько лет назад основная трасса тоже была на редкость ужасна. Сейчас, когда области наконец договорились, и каждая привела свой участок в порядок, ездить по ней стало одно удовольствие. Что же касалось вот таких параллельных веток, то до них, судя по всему, руки у властей дойдут еще не скоро. Если вообще дойдут. Деревни вымирают, реки мельчают, поля зарастают бурьяном и борщевиком…

По раздолбанной бетонке нужно было ехать километров сто, а если двигаться с комфортом по федеральной трассе, то приходилось делать большой крюк. Вот все и пользовались кривыми дорожками, чтобы сэкономить пару часов.

Водитель был опытным. Знал, что в этих лесах водятся лисы и кабаны. Они с Кушнером часа полтора обсуждали разные дорожные случаи, пока режиссер не заснул. А аварий здесь всегда было предостаточно не только ночью, но и днем. То лось выйдет, то медведь выскочит — смотри в оба не только вперед, но и по сторонам. Полина слушала, вглядываясь в вечерние сумерки. Мужчины начали неспешную беседу, еще когда за большими окнами не было никакого леса, а лишь мелькали городские производственные застройки и частный сектор. Но совсем скоро они стали редеть, пока совсем не исчезли, и сквозь темноту можно было разглядеть только низкие ограждения со светоотражающими знаками и белеющие километровые столбики. Говор водителя — ровный, округлый, раскатистый. Сразу видно, из местных, вологодских кровей. Удивительное дело — как же намертво в людях сидит принадлежность к месту рождения и роду. Чтобы избавиться от акцента, этому дяденьке пришлось бы много заниматься, но ему это было ни к чему. Вот у Кушнера речь правильная, хорошо поставленная. Сейчас такую даже с экрана телевизора редко услышишь. Чувствуется старая актерская школа.

Все пассажиры крепко спали, но Полине никак не удавалось побороть состояние полудремы, которым она мучилась уже довольно долго. А ведь казалось, что киношники не угомонятся до самого утра. После того, как они загрузились в серебристый микроавтобус, разложили вещи и аппаратуру, стали шумно спорить, кому какое место достанется. А потом, рассевшись, вдруг решили пить чай из термоса, а это был вовсе и не чай… Кушнер ругался, грозился, но выглядело это слишком театрально, и все посмеивались, шуршали фольгой от шоколада, перекидывались шуточками, и вокруг пахло апельсином и смородиновым ликером.

Автобус был прибранным, ухоженным. Казалось, на стеклах панорамных окон еще виднелись влажные следы от чистящей жидкости. Сейчас, в отличие от Полины, ее попутчики спали, совершенно не реагируя на тряску и виражи. А она, укутавшись в вязаную кофту, отчаянно пыталась заставить себя сделать то же самое. Ей было муторно и тревожно, словно что-то внутри нее сопротивлялось этой поездке. И все же Полина была рада тому, что сидит сейчас среди малознакомых и своеобразных людей, которых хлебом не корми, а дай посмеяться и посплетничать о ком-нибудь или поизображать из себя непризнанного гения. Словно дети, ей богу…

Внезапно автобус стал тормозить и через несколько метров встал. Полина приложила ладони к стеклу, чтобы выяснить причину остановки. Водитель вышел, оставив дверь приоткрытой. Потянуло табаком. Полина вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, вновь старательно зажмурилась. Послышались голоса, затем шаги. Зашуршало бетонное крошево, отъехала дверь, и корпус автомобиля слегка накренился под чьим-то весом.

Лицо Полины обожгло холодным свежим воздухом. Она заерзала, вжимаясь в сидение, а затем услышала совсем рядом тихий низкий голос:

— Вы позволите?

Она вздрогнула и открыла глаза. Сердце пропустило удар, а потом застучало как сумасшедшее…

2

За три дня до этого.

«Шуша зажала локтем книгу, выскочила за калитку и довольно быстро зашагала в сторону леса. Трава хлестала по ногам, и скоро в застежках сандалий собралось по маленькому зеленому букету. Девочка остановилась и приподняла ступню, чтобы полюбоваться такой красотой. «Я принцесса!» — произнесла вслух, и с этого момента ее поступь приобрела королевскую неспешность. Однако, хватило ее ненадолго. Солнце стало припекать сильнее, лесная чаща звала загадочной спасительной тенью… До обеда Шуше хотелось успеть дойти до того места, где начиналось болото, и вернуться в деревню, пока ее не стали искать. Шуша — смелая принцесса, которая никак не могла попасть в свой замок…»

Кончик ручки замер, вдавливая точку в углу клетки.

Ты куда положила формуляры? В журнал уже все записала?

Полина вздрогнула от скрипучего голоса начальницы, захлопнула блокнот и уставилась на Ольгу Ивановну все еще затуманенным взглядом. Их глаза оказались на одном уровне — росту в директоре было меньше полутора метров, но голос, резкий, с металлическими нотками, должен был принадлежать женщине гренадерского типа, а не подобной карлице.

«Вокруг замка жили карлики, тролли и великаны… Старый король всегда предупреждал Шушу, что с ними следует быть очень осторожной…»

— Чем ты занимаешься? Что там со списком мероприятий?

— Да-да, сейчас я все… — помотав головой, Полина наконец пришла в себя и засуетилась, хватаясь за бумаги на столе и параллельно возя мышкой перед компьютером, открывая нужное окно. — Сейчас, сейчас…

— Я буду в читальном зале. Чтобы через пятнадцать минут все было готово.

— Конечно, Ольга Ивановна, — закивала Полина, чувствуя, что краснеет. Такое уж свойство ее натуры и физиологическая данность — покрываться краской в самый неподходящий момент. К тому же у нее рыжие волосы и россыпь веснушек, что по мнению самой Полины делало ее похожей на апельсин.

Известный факт — рыжих в мире менее двух процентов, поэтому они всегда привлекают к себе всеобщее внимание. Должно быть, надо расценивать это как плюс, но точно не с ее характером.

Казалось бы, ничего страшного не произошло — формуляры за вчерашний день обработаны, журнал заполнен (летом в библиотеке посетителей совсем немного), список мероприятий — Полина вздохнула — тоже. А вот поди ж ты, небольшое замечание — и она опять переживает и нервничает, будто произошло что-то страшное.

— Так, мероприятия… — Полина помнила их наизусть — в конце месяца — вечер русского романса, а завтра — знакомство с творчеством местной поэтессы Ефросиньи Душко. Как пить дать, придут только пенсионеры из окрестных домов, не занятые садово-огородными делами. Всех она знала в лицо и поименно — сплошь приличные интеллигентные люди.

На экране возникла фотографии поэтессы. Вот уж действительно — как вы яхту назовете, так она и поплывет. Наверняка родители маленькой Фроси прочили ей прекрасное творческое будущее, не задумываясь о том, есть ли у нее вообще талант и способности. Внешне автор двух тоненьких сборников представляла собой крупную томную даму с влажным взглядом больших карих глаз, пышными завитыми локонами лилово-розового цвета и сложенными под подбородком короткими толстыми пальчиками, унизанными златом-серебром. Сдвинув курсор ниже, Полина прочла:

— Иль поди прочь… — произнесла Полина, вскинув брови. Однако!

Взглянув в большое окно, она с тоской отметила, что день обещает быть солнечным и шумным. Уже середина лета, а полтора месяца пронеслись мимо нее почти незамеченными. Отпуск, который начинался через три дня, не радовал. Нет, конечно, это здорово, не думать о том, что завтра на работу. Можно читать до самого рассвета, а потом вставать к обеду, щурясь от ярких солнечных лучей, пробивающихся между штор. Но все же хотелось чего-то другого, томительно-тягучего и интригующего, от чего бы кровь начала течь быстрее и жизнь показалась бы красочнее.

Было время, когда Полина точно знала, что ей нужно. Фантазерка, мечтающая стать писателем и поглощающая книги со скоростью и аппетитом крокодила. И что же? Почему сложилось именно так, а не иначе, и где она свернула не в ту сторону? Почему Ефросинья Душко может называть себя писателем и поэтом, а она, Полина Скороходова, до сих пор стыдится признаться в том, что пишет?

«Ну кому интересны мои перлы? — тут же пронеслось в голове. — Вот и мама говорит, чтобы не занималась ерундой. Хорошая работа с удобным графиком, возможность читать самые редкие издания и самообразовываться. Да, зарплата небольшая, но ведь ей хватает? Чай, не семеро по лавкам, чтобы биться за презренный металл».

Полина прикусила губу — ей скоро двадцать четыре! Еще пару-тройку лет, и из тургеневской девушки она плавно перейдет в статус бальзаковской барышни… От подобных сравнений стало грустно, а затем смешно. Слышала бы ее единственная подруга Варя. Та уже обзавелась мужем, детьми — погодками, собакой и живущей в соседнем подъезде свекровью. Спасаясь от счастливых семейных будней, Варя частенько коротала время у Полины, и только она знала о тайной мечте рыжеволосой библиотекарши.

Хлопнула входная дверь. Внутрь вошел подтянутый мужчина в светлом льняном костюме, фетровой шляпе и мокасинах на голую ногу. За пятьдесят, с небольшой клинообразной седой бородкой и загорелым лицом, — посетитель производил впечатление заблудившегося иностранца. Заметив Полину, он приподнял шляпу и не спеша направился вдоль стеллажей, разглядывая корешки книг.

Половицы поскрипывали под его тяжестью; жирная муха, надсадно жужжа, билась о стекло под самым потолком; кондиционер гонял воздух, поддерживая нужную температуру; тихо гудел компьютер… Полина почувствовала, как ее накрывает сонное оцепенение. Нет, определенно следует что-то менять, иначе она засохнет и превратится в один из тех скучных экземпляров, которые намертво осели в библиотечном фонде. Смежив веки, Полина нажала на точки у висков, чтобы немного взбодриться, а когда отняла руки и открыла глаза, увидела посетителя прямо перед собой.

— Добрый день, — приятно картавя, поздоровался он и близоруко прищурился.

— Добрый день, — улыбнулась Полина, заметив мелькнувшую на заднем фоне фигуру Ольги Ивановны.

«Карлики были всегда чем-то недовольны, а потому злы лицом и вредны характером…»

— Чем я могу вам помочь? — Полина заправила за ухо выбившуюся рыжую прядь.

— Мне нужна одна книга. Автор малоизвестный, я бы даже сказал, совсем неизвестный широкому кругу читателей. Да и не книга это в общем-то, а скорее, методическое издание… — мужчина чуть вытянул шею, разглядывая девушку.

— Очень интересно, — кивнула Полина. — Давайте посмотрим, обладаем ли мы какой-то информацией. Диктуйте название и фамилию…

— Полина? Полина Скороходова? — внезапно посветлел лицом мужчина.

— Простите, мы знакомы?

— Конечно! Скорее всего, вы меня не помните, — заявил мужчина. — Когда мы виделись, вы были совсем еще ребенком. Но я вас сразу узнал!

«Еще бы, — вздохнула Полина, — с такой-то неприметной внешностью…»

— Вы стали необыкновенной красавицей! Практически эталон прерафаэлитов![2]

Послышалось покашливание. Ольга Ивановна демонстративно начала что-то искать на полке с учебной литературой, а затем и вовсе вытащила стремянку, стоявшую в углу.

— Значит, вы теперь здесь… — мужчина огляделся. — Неожиданно. Помнится, в детстве вы мечтали связать свою жизнь с чем-то творческим. Но, как говорится, все течет, все меняется… Город ваш похорошел за несколько лет, не узнать! А вот вы совсем не изменились!

Полина растерянно похлопала ресницами и погладила обложку личного блокнота. Как она ни старалась, вспомнить мужчину не могла.

— Костров, Вениамин Аркадьевич. Художник, — представился посетитель.

— Очень, очень приятно! — она протянула руку, но мужчина вместо того, чтобы пожать ее, коснулся пальцев губами, отчего Полина вновь покрылась красными пятнами.

— Неожиданная встреча! — добавил он, сделав вид, что не заметил ее смущения.

— Да… Значит, вы давно не были в нашем городе? Вы друг отца? Папа, ведь, ну…

— Я в курсе, — вздохнул Костров. — Узнал совсем недавно. Мои глубокие соболезнования.

— Спасибо… А что вас привело к нам?

— Съемки кино, — подмигнув и понизив голос, заявил Костров.

— Кино? — ахнула Полина.

— Да. Отсняли в городе пару сцен. А на следующей неделе двинемся дальше.

— О боже… Это так здорово! Вот бы одним глазком посмотреть! — не удержалась Полина.

— За чем же дело стало? Приезжайте после работы ко мне. Гостиница «Перун», номер 325. А это — мой телефон, — он протянул визитку и взглянул на часы. — Упс, мне уже пора!

— А как же книга? — прижимая к груди визитку, спросила Полина.

— Господь с вами, какая книга, когда мне предстоит вечер с такой девушкой! — широко улыбнулся Костров и, отсалютовав шляпой по отдельности Полине и Ольге Ивановне, покинул библиотеку.

3

— Так прямо и сказал? — голос Вари был едва различим за криками детей и лаем собаки. В трубке послышалось шуршание, затем какой-то стук, и только после этого хлопок и шум воды. — Все, я готова слушать. В ванной закрылась. Поговорить не дадут, оглоеды!

— Да в общем все. Пригласил в гостиницу.

— Старый козел, — не стесняясь в выражениях, резюмировала подруга. — Все они козлы, Поль, запомни!

— Кроме твоего мужа, ты хотела добавить? То есть ты считаешь, что мне идти не следует? Понимаешь, он друг отца, и я не вижу ничего предрассудительного в том, чтобы просто пообщаться.

— Ну, — Варя на секунду задумалась, — в конце концов, а чем ты рискуешь? Сколько, говоришь, ему? Шестьдесят? Может, еще ничего и не получится…

— Что не получится? — не поняла Полина.

— Оно самое, — расхохоталась подруга.

— Варя! — округлила глаза Поля и прикрыла трубку ладонью, — как ты можешь? И вообще, знаешь ли… Эти твои шуточки… — Заметив Ольгу Ивановну, она покраснела, будто директриса могла слышать их разговор, и быстро попрощалась. — Отбой! Мне пора! Жду тебя завтра!

— Расскажешь потом, как прошло! — захихикала подруга и положила трубку.

Как говорится, хоть кому-то сейчас весело.

С Варварой они познакомились в библиотеке. Подруга оканчивала заочно психфак и после затянувшегося декрета планировала работать по профессии. Полина даже обмолвилась как-то, что будет ее первым постоянным клиентом, ибо справиться с зоопарком, живущим в ее голове, самостоятельно не в состоянии. Но пока они обсуждали все что угодно, только не странности Полины. Хотя, возможно именно после их совместных вечеров Полине Скороходовой становилось гораздо лучше. Все-таки было уже в Варе что-то от настоящего психолога.

Проблема заключалась в том, что Полина была фантазеркой. Нет, не вруньей, а именно фантазеркой. Все началось в раннем детстве, когда она, зачитываясь сказочными историями, так ярко переживала происходящее с героями, что у нее даже поднималась температура. И где бы Полина не оказывалась, она с легкостью могла разукрасить скучную действительность яркими красками своей неугомонной фантазии. Наверное, именно поэтому книги стали ее самыми верными союзниками и друзьями, потому что взрослым очень быстро надоедало подобное поведение, а порой и ставило в тупик.

А вот Варя относилась к этому с восторгом. Говорила, что Полине удалось сохранить своего внутреннего ребенка.

Ага, только внутренний взрослый почему-то был этому совсем не рад…

Полина вернулась к своим нехитрым обязанностям, которые, однако, требовали внимательности и хорошего настроения. На удивление, жаждущих что-нибудь почитать в этот день оказалось немало. Пару раз пришлось даже посетить резервный фонд, чтобы обеспечить страждущих Набоковской «Лолитой». Оба раза это были девочки-старшеклассницы, и Полина, глядя ни них, вспоминала, как сама читала эту книгу в детстве и ничего не поняла.

В обед позвонила мама. В свойственной ей безапелляционной манере начала расспрашивать о том, что Полина ела, во что одета, и какие у нее планы на время отпуска. Увязнув зубами в куске манного пирога, Полина пыталась поделиться своими умозаключениями, но в их диалоге Ираида Васильевна оставляла место только для коротких фраз типа: «да, мам; поняла, мам; хорошо, мам!»

Матушка жила в уютном доме коттеджного поселка с новым мужем, Олегом Петровичем, что несказанно радовало Полину, но заставляло Ираиду Васильевну прилагать массу дополнительных усилий, чтобы контроль над дочерью не ослабевал. Подмогой в этом были, конечно же, непосредственная начальница Полины Ольга Ивановна, и соседка по площадке, тетя Люся. Полина ведь такая впечатлительная! За ней нужен глаз да глаз! Не ровен час, опять напридумывает чего…

Другой бы, разумеется, правдами и неправдами изловчился, но вылез бы из-под этой всесторонней опеки, но Полина была очень мягкой девушкой в прямом и переносном смысле. К ее рыжим кудрям прилагалась округлая фигура, голубые глаза и ангельский характер. На вопрос, почему такое сокровище одиноко, Ираида Васильевна имела стойкое убеждение — ее дочь достойна только самого лучшего, поэтому зять будет отвечать четким запросам будущей тещи, и за абы кого она свою кровинку не отдаст. Страх матери был понятен, но и Полина знала правду — она некрасива. Да, начитанна, добра и приветлива, но совершенно не вписывается в современные каноны красоты — бледная кожа, острый подбородок и, что греха таить, отсутствие талии.

Если бы сейчас был девятнадцатый век, когда царили изящество и великолепие богемной атмосферы, она бы, конечно, выделялась именно золотистым цветом волос и небесной голубизной глаз, а так…

Полина покрутила локон и едва не рассмеялась, когда представила себя в ниспадающих одеждах и широкополой шляпе. Затем ей стало грустно, потому что только отец видел в ней не только умницу, но и необыкновенную красавицу. В отличие от супруги, которая была здравомыслящей особой, лишенной сантиментов. Но именно благодаря Ираиде Васильевне у них в свое время появились приличная квартира и автомобиль. Она умела заводить правильные знакомства, а затем аккуратно и по делу пользовалась ими. Разумеется, мать пыталась пристроить дочь в хорошие руки, но тут уж сама Полина упиралась рогом и делала это артистически — читала нараспев стихи, закатывала глаза и чопорно поджимала губы. Женихи офигевали и, поглядывая на томик Байрона в ее руках, ретиво устремлялись прочь. В конце концов, сейчас не те времена, чтобы можно было вот так запросто избавиться от засидевшегося чада, если оно само того не желает. Полине хотелось настоящей и взаимной любви, как в романтических книгах. Тем более, что образ героя уже давно жил в ее мечтах.

Родители развелись тринадцать лет назад. Никаких скандалов и выяснений отношений не было. Взрослые люди, которые сошлись по одной им известной причине, родили дочь и разбежались. Несходство характеров, жизненных установок и взглядов, так это называется. Хотя, причины, конечно, были. И основная из них, как это ни странно, — именно Полина.

Ираида разменяла большую трешку на две однушки (побольше и поменьше) и выставила мужа за дверь. Полина и раньше догадывалась, что у отца время от времени кто-то появлялся. Творческий человек, что с него взять? Но дочь он любил, поэтому до самой своей смерти уделял ей внимание и занимался ее образованием. Именно от него она унаследовала колоритную внешность и любовь к книгам, а так же узнала об удивительных вещах.

Юрий Скороходов был журналистом, писал рассказы и очерки о малоизученных местах России, увлекался мистикой и паранормальными вещами. Первым читателем и слушателем всегда была Полина, и теперь, вглядываясь в рукописи и пересматривая фотографии, сделанные в поездках, она продолжала слышать его хрипловатый голос. Умер он тихо, в своей кровати, от сердечного приступа, пять лет назад.

Для всех это стало полной неожиданностью.

«Да Юрка должен был всех нас пережить! И потом еще лет двадцать поминать нас «огненной водой»! — удивлялась Ираида, пока Полина пыталась осознать случившееся. — Это ж надо было такое учудить? Так нас всех подставить? Вот ведь паразит…»

Отец, конечно, любил «принять за воротник», да и компании любил собирать. Но в последние месяцы перед смертью все больше отсиживался в одиночестве, над чем-то работал и много писал.

В тот день Полина впервые почему-то подумала, что надо переехать к нему. С этими мыслями и пошла к отцу после учебы. В квартире стояла гробовая тишина. Юрий Скороходов лежал, прижав руку к груди, а на полу валялись его дневники и несколько засохших стеблей васильков.

Она в шоке позвонила в соседскую дверь, а тетя Люся вызвала участкового и врача. Ничего подозрительного не нашли, да и не искали.

Ираида устроила достойные похороны. В городской газете опубликовали некролог, и в кафе, где был заказан поминальный обед, собралось большое количество народу. Полина плохо помнила день похорон, сознание, словно оберегая ее, работало вхолостую, поэтому перед глазами проплывали лишь воспоминания, где отец был жив и здоров. Ираида, заметив легкую блуждающую улыбку на лице дочери, нервно дергала головой и старалась сделать все, чтобы остальные, не дай бог, не обратили на это внимания.

Полина переехала в квартиру отца дней через пять после прощания с ним. Поначалу хотела просто прибраться, но, когда оказалась в родных стенах среди знакомого творческого беспорядка, расплакалась и твердо решила остаться. Мать не стала противиться, хоть и пыталась доказать, что квартиру следует продать или обменять на более приличную. Но потом махнула рукой, решив, что рано или поздно Полина передумает и вернется к ней и к привычной сытой атмосфере.

Но в этой запущенной квартире Полина словно обрела второе дыхание. Среди заваленных книгами, бумагами и папками шкафов, в кривобоком мягком кресле под прокуренным пыльным абажуром ей было по-настоящему хорошо. Вернулось желание писать, которое, к слову, когда-то пропало именно здесь…

Полине было пятнадцать, когда она, собравшись с духом, показала отцу наброски своей первой повести. В тот день Юрий был не в духе, поэтому в хвост и гриву разнес робкие попытки дочери облечь свои мысли в удобоваримую форму. Указывая на недостатки, он болезненно морщился и постоянно говорил, чтобы она не занималась ерундой, а направила все свои силы на школьную программу и выбрала себе нормальную профессию.

Полина расстроилась до слез. Она была просто убита его словами. Разве не он стал ее проводником в мир литературы? Разве не от него она переняла эту страсть к неизведанному и прекрасному? Но в его речи явно сквозило влияние матери, а вот ей-то совсем не по нраву было желание дочери. Конечно, Ираида переживала за состояние Полины, и на то были веские основания, но разве это имело отношение к тому, как могла бы сложиться ее творческая жизнь? Быть писателем, может, и не профессия в полном смысле этого слова, но ведь достойных примеров обратному масса.

В общем, тогда Полина восприняла слова отца как предательство. Но меньше любить его за это не стала, конечно. Они просто никогда больше к этой теме не возвращались.

Однако, мать не оставляла попытки повлиять на будущее дочери, и только довольно вялый аттестат и приличный балл по литературе и русскому языку позволили Полине поступить на филологический. В библиотеку ее пристроила Ираида, кажется, тоже по знакомству. План матушки постепенно воплощался в жизнь — образование, тихая работа рядом с домом и, возможно, скорое замужество, как только Полине надоест мариновать себя в одиночестве.

Но после случившегося, когда горе оголило нервы и прочистило разум, Полина вновь загорелась идеей написать книгу. Возможно, то, что ее окружало, сам дух старой квартиры возымели такое действие, но она восприняла это как знак. Мистический знак, если говорить точнее. Словно Юрий Скороходов, уходя, оставил незакрытую дверь, в которую с готовностью вошла его дочь.

4

Желание Ираиды во что бы то ни стало навести порядок в жизни дочери время от времени ослабевало, когда они с новым мужем в очередной раз уезжали в санаторий или лечебницу. В Олеге Петровиче, покладистом и работящем военном пенсионере, матушка наконец нашла то самое женское счастье, о котором могла только мечтать с отцом Полины. У них была масса общих интересов — маленький бизнес, огород, заготовки и, разумеется, забота о собственном здоровье. По утрам они, конечно, не бегали, да и любили хорошо покушать, но время от времени брали путевки для того, чтобы привести себя в порядок под руководством опытных врачей и «ласковых» массажистов. Возможно, сейчас маменька звонит именно за тем, чтобы предупредить ее о своем отъезде?

«Милая, замечательная мамочка, как же хорошо, что ты так удачно устроила свою жизнь!», — в который раз убедилась Полина.

— …Вот что я придумала — пока ты в отпуске, сделаем ремонт в твоей квартире!

Полина закашлялась:

— Ремонт? Зачем? У меня все…

— Глупости! Давно пора выкинуть старую мебель! И шторы никуда не годятся!

— Ты же их сама выбирала…

— Обои страшные, — продолжала Ираида, — плинтуса гнилые, сантехника на ладан дышит! — не унималась мать.

— Я планировала съездить в Темешево, в монастырь… На два дня, — пролепетала Полина, судорожно вспоминая, где видела объявление о турпоездке.

— О боже, — воскликнула Ираида, — тебя уже потянуло на церковные богослужения?!

— Там старинные фрески, и еще батюшка, который изгоняет злых бесов. К нему все едут, чтобы… — начала перечислять Полина, но вдруг поняла, что ступила на опасную почву.

— Это все твой отец виноват! Всю жизнь тебе исковеркал своими россказнями! Какие бесы, какие фрески?! — мать пробормотала что-то вроде: «прости, господи», но тут же с азартом произнесла: — Я не против того, чтобы ты активно проводила время, Поля. Но монастырь не то место, где ты сможешь найти себе пару, пойми!

— Я совсем не думала…

— И это ужасно, дорогая! Как же можно так впустую растрачивать свою молодость и… э… Ты, главное, не переживай! Скоро приедет из Москвы сын моей знакомой. Очень хороший и перспективный мальчик. Докторскую защитил. Ему сорок, но он прекрасно выглядит! Я фотографию его школьную видела…

Полина подняла глаза к потолку и перевела дыхание:

— Хорошо, мам. Я поняла. Давай, я попозже перезвоню? У меня люди. Мне пора.

— Обои я уже присмотрела! И шторы! — настойчиво неслось из трубки.

— Господи, куда бы спрятаться?! — простонала Полина, выключая телефон.

К концу рабочего дня Полина совсем пала духом. Перед глазами уже стояла скорая разруха в ее маленькой квартирке, наполненной светлыми воспоминаниями и чудесными фантазиями. Да, конечно, мебель была старая, разномастная, но каждая трещинка и чернильное пятнышко были дороги сердцу и памяти. Полине не в чем было себя упрекнуть — она старалась быть хорошей хозяйкой, тем более, это было совершенно не сложно при ее скромных запросах. Ну скажите на милость, зачем менять что-то без видимых на то причин?

Кто, кроме Вари, увидит эти новые шторы и мебель? Да и Варе они по барабану — когда она появляется у Полины, то за секунду разувается, бежит на кухню и хлопается на диванчик, вытянув длинные ноги и разматывая на ходу фольгу у бутылки с игристым. «Лечим нервы!» — девиз каждой их встречи, благо что происходят они раз в неделю, потому что остальное время Варя носится как белка в колесе. Но в субботу семья отпускает ее на пару-тройку часов, чтобы та не поубивала домочадцев в ночь на воскресенье. Живут-то Варя с Полиной в паре домов друг от друга, так что в случае крайней необходимости мать семейства спокойно могла метнуться в свою берлогу, чтобы навести там порядок. Но это случилось лишь однажды, еще зимой, когда трехлетний сын запер отца на балконе. Хорошо, что телефон оказался у супруга в кармане халата, а не как обычно — у телевизора. Попало от матери-психолога тогда всем. Даже свекрови, которая в этот момент увлеченно смотрела сериал на кухне вместе с полуторогодовалой внучкой. Зато теперь вечер субботы стал для Вари официальным выходным с возможностью расслабиться и почувствовать себя свободным человеком.

Полина по-хорошему завидовала подруге. Муж — весельчак и балагур, свекровь, помешанная на сериалах и разведении гераней, двое детей — мальчик и девочка, растущие не по дням, а по часам. Отлаженный, пусть и находящийся в вечном бардаке, быт…

Наверное, где-то живет человек, который мог бы стать для Полины любимым, но где вероятность того, что и он полюбит ее? Разве можно влюбиться в такую размазню, как она? А по-другому и не надо вовсе…

Полина бросила взгляд на огромный циферблат в читальном зале — до закрытия оставалось еще полчаса. Ольга Ивановна, включив настольную лампу, через лупу просматривала какую-то статью в старой газетной подборке. Пахло пылью и сладковатыми духами, шлейф которых остался после последней посетительницы.

Полина намочила тряпку, прошлась ею по столам и стульям, полила цветы на подоконнике, разглядывая спешивших домой прохожих.

— Полина, ты завтра будешь с утра в магазин заходить? — спросила Ольга Ивановна.

— Да, конечно, как всегда… — задумчиво кивнула Полина.

— Творогу мне купи. Того, деревенского. Завтра пятница, привезут с утра.

— Хорошо, Ольга Ивановна.

Громко тикали часы, словно спрашивая Полину о ее решении.

«Идти или нет? О чем говорить? Если разговор зайдет про отца, то я непременно буду плакать… Глаза будут красными, нос распухнет… Или оставить все как есть? Ну подумаешь, кино… Глупости все это. Вокруг столько всего интересного и без этих разговоров, без съемок и старинных приятелей, которых я не помню…»

— Скоро отпуск… И монастырь… — будто убеждая себя, произнесла она вслух.

— Что? — Ольга Ивановна отложила лупу. — Монастырь? Монастырь — это хорошо. Это правильно.

— Вы думаете? — обернулась Полина.

Ольга Ивановна пожала маленькими плечиками и перелистнула газетную страницу. Библиотеку она всегда закрывала сама, выпроводив сотрудников. И сейчас Полина подумала — а уходит ли она вообще? И ждет ли ее кто-нибудь дома? Кажется, вся ее жизнь прошла в этих стенах, и именно поэтому Ольга Ивановна чувствует себя здесь полновластной хозяйкой.

Неужели и ее, Полину, ждет подобная участь?

— Завтра вечер Душко, — напомнила Ольга Ивановна. — Не хочешь пригласить мать?

Полина едва не выронила тряпку.

— Что вы, Ольга Ивановна, у нее дела, ремонт. И вообще, поэзия ее не особо интересует.

— Разве это поэзия? Графоманство! — желчно процедила директриса.

— А как же сборники, поклонники? С цветами придут, точно вам говорю!

— Хм, — скривилась Ольга Ивановна, — надо уметь крутиться. И наглости побольше.

— Да, наверное, — согласилась Поля. — Определенно вы правы…

До гостиницы Полина решила прогуляться пешком. Это заняло бы около сорока минут, но ей очень хотелось пройтись, подышать пусть не очень свежим, но лишенным затхлости вечерним воздухом. Тем более, что «Перун» стоял на крутом берегу реки, в живописном месте, недалеко от центра.

Полина очень любила город, в котором родилась. Несмотря на то, что Москва была в каких-то трехстах километрах, здесь ее влияние почти не ощущалось. Разумеется, строились новомодные кварталы, появлялись шикарные торговые центры, и набережная радовала глаз витиеватыми ограждениями и обложенным серым камнем руслом, но исторический центр с его кремлем, торговыми рядами и купеческими застройками оставался в целости и сохранности. Деревья были пострижены, мостовая тщательно выметена, клумбы ухожены. Полина крутила головой, разглядывая знакомые с детства памятники, парковые аллеи и толстые фонарные столбы, выкрашенные в золотистый цвет. Речная гладь у самого берега немного заросла травой, и кое-где белели цветы кувшинок. Между ними, окуная голову в воду, кружились местные крикливые утки. Полина достала из сумки остатки пирога, чтобы покормить их, как делала это в детстве вместе с отцом. Правда, тогда они специально заходили в булочную и покупали аж две буханки белого, потому что хлеб всегда вкуснее, если есть его в компании уток и селезней.

Следовало бы почаще прогуливаться вот так, не спеша, а не зарываться в книги сразу же после возвращения домой. А то получается: чаек, кофеек, печеньки, другая жизнь, чужие судьбы… А в этот момент талия говорит тебе «прощай», и в собственной судьбе тоже никаких перемен не предвидится…

Оглядев свое отражение в огромном стекле у входа в гостиницу, Полина открыла дверь. Оказавшись в просторном прохладном холле, сразу же подошла к стойке администратора. Красивая девушка в строгом пиджаке и с идеальным макияжем улыбнулась, скользнув по ней изучающим взглядом:

— Добрый вечер! Чем могу помочь?

Гостиница была дорогой, рассчитанной на приезд иностранцев, делегаций и обеспеченных гостей. Поэтому появление растрепанной и немного запыхавшейся рыжеволосой девушки в длинном цветастом платье явно не вписывалось в привычный перечень посетителей.

— Я бы хотела встретиться с одним человеком. Его зовут Костров Вениамин Аркадьевич, — Полина стала рыться в сумке, мысленно ругая себя за то, что не позвонила ему перед выходом. Перевернув сумку вверх дном, она констатировала, что по своей забывчивости оставила визитку на столе.

Дежурная, скосив глаза на экран компьютера, ждала. Или делала вид, что ждет, не проявляя совершенно никакого видимого интереса к происходящему.

— Его номер… — Полина напрягла память, но та явно отказывалась ей содействовать. — Простите, я визитку оставила на работе… Костров, художник. Он приехал с киногруппой на съемки…

Красивая бровь дежурной приподнялась. Губы слегка скривились. Хорошо поставленным голосом девушка отчеканила:

— Информацию о постояльцах не разглашаем, — она хотела добавить что-то еще, но, вероятно, только правила гостиницы сдержали ее от язвительной ремарки, готовой соскочить с острого розового язычка, зажатого между зубами.

Полина и сама понимала, что выглядит не лучшим образом. Странная, если не сказать чудненькая барышня желает встречи с известным столичным художником, который к тому же участвует в съемках фильма. Ответ напрашивался сам собой, и он явно был не в пользу Полины.

— И-извините, — смутилась она, зажала сумочку и побрела к выходу. Ну глупость же! На что она рассчитывала? Ладно хоть прогулялась, поменяла картинку перед глазами. Уток покормила, в конце концов…

Охранник, до этого скучавший недалеко от входа и явно слышавший разговор на ресепшн, услужливо приоткрыл перед Полиной дверь. В его-то глазах как раз не было издевки, скорее понимание ситуации. Но легче Полине от этого не стало. Когда она, поблагодарив, приблизилась к дверям, позади послышался громкий смех, а затем окрик:

— Полина! Полина Скороходова! Куда же вы! Господа, разрешите представить вам самую красивую девушку этого города!

Услышав голос и слова Кострова, Полина замерла, вжала голову в плечи и покраснела как вареный рак.

5

Спутники Вениамина Аркадьевича развернулись в ее сторону, и Полине не оставалось ничего другого как улыбнуться и поздороваться. Судя по их взглядам, выглядела она при этом очень глупо, да и сама Полина чувствовала себя именно так.

Их было четверо, вместе с Костровым, — еще один лысоватый мужчина в легком костюме и две женщины, похожие друг на друга как мать и дочь. Обе — блондинки с розовыми пухлыми губами и густыми ресницами, но с разницей лет в двадцать. Возможно, у них даже пластический хирург и косметолог был один на двоих.

Костров отделился от группы и вновь приложился к руке Полины. А потом вдруг зачем-то заставил ее покрутиться вокруг своей оси, довольно крепко обхватив за запястье. Когда Полина остановилась, ее мотнуло сначала в одну сторону, затем в другую. Перед глазами запрыгали колонны, лица и лестничный пролет. Едва не споткнувшись, она почувствовала себя слоном в посудной лавке и, вписавшись плечом в Кострова, едва не свалила того с ног.

— Здравствуйте! Простите, я, кажется, невовремя… — пробормотала, пытаясь удержать равновесие.

— Полноте, милая барышня! — густым басом заявил мужчина с высокими залысинами и шелковым платком на шее. — У нас нехватка женского пола, так что вы как нельзя кстати.

— Геннадий Викторович, уймись, — остановил его Костров. — Полина — дочь моего старинного приятеля, Юрки Скороходова. Помните, журналист такой был? Рыжий. Тоже, кстати, увлекался разными мистическими делами…

Присутствующие переглянулись, пожимая плечами.

— Мы собрались поужинать и приглашаем вас, — продолжил художник, все еще придерживая Полину за руку.

— Ой нет, — окончательно сконфузилась Полина. — Это неудобно… Я, понимаете, мимо шла. Просто хотела поздороваться и попрощаться, наверное…

— Неудобно на потолке спать, — фамильярно заметил Геннадий Викторович.

Женщины продолжали разглядывать Полину, не скрывая ироничных улыбок.

— Не обращайте внимания, — усмехнулся Костров и согнул локоть калачиком. — Идемте, моя фея. Рассмотрите нас, столичных дикарей, со всех сторон. Мы не страшные, и клыков у нас нет уже давно — исключительно импланты. А скоро и вся стая подтянется.

«О боже! — пронеслось в голове у Полины. — Сколько же их здесь? Зачем я вообще сюда пришла?!»

Но желание посмотреть и послушать творческих людей пересилило робость. Когда еще ей предоставится шанс окунуться в киношную атмосферу? Наверняка будут разговоры о съемках, о великих актерах, о разных смешных случаях. Интересно же — о чем фильм, кто режиссер, и кто занят в главных ролях?

В конце концов, можно заказать какой-нибудь салатик и кофе, посидеть в сторонке, не привлекая внимания. Вон они какие — шумные, интересные, повидавшие все на свете!

Полина, конечно, читала о том, как построен съемочный процесс, да и соцсети пестрели историями об известных и популярных творческих личностях, но ведь совсем другое дело сидеть рядышком и представлять, что имеешь к этой элите хоть какое-то отношение.

Нет, определенно нужно было соглашаться! Вдруг это ее единственный шанс разнообразить свою жизнь? В таких случаях нормальные люди настроены решительно: будет, о чем рассказать своим внукам. Внукам, ага…

— Полина, ау? — помахал ладонью Костров перед ее носом. — Вы с нами?

— Да, — сжав волю в кулак, ответила она.

Костров приподнял бровь и оглядел ее с ног до головы:

— Вот и славно!

Уличная терраса ресторана находилась в задней части гостиницы. Огромный голубой брезентовый тент днем скрывал посетителей от солнца, а вечером от возможного дождя и ветра. Между столиками стояли высокие ящики с цветами; крупнолистные лианы обвивали столбы и решетки, создавая удивительно уютную атмосферу. Одна сторона площадки оставалась открытой и выходила на реку, за которой простиралась старая часть города, утопавшая в зелени.

Полина оперлась на поручни, восхищенно разглядывая мерцающие огоньки, отражающиеся в воде, пока остальные гости усаживались за двумя сдвинутыми вместе деревянными столами. Играла тихая джазовая композиция, в которую как-то особенно удачно вплетался тонкий комариный писк, звяканье столовых приборов и кряканье пернатых на берегу. Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, словно ощупывающий ее затылок, Полина обернулась.

— Полечка, — оторвался от разговора с Геннадием Викторовичем художник, — что же вы нас бросили? Идите скорее сюда! Садитесь рядом со стариком Костровым. Мне очень хочется расспросить вас поподробнее о том, что случилось с вашим папенькой. Мировой был мужик! Талантище, самородок! Такие идеи выдавал — волосы на голове дыбом вставали. Ему бы сказки писать. Да что там, сказки, мистические триллеры, во! Лично я ему верил, а как же? — обратился он к остальным. — Вдохновлял похлеще прочих. Но вот помер, эх… Полина, а вы знаете, что когда-то он сам предсказал свою смерть?

На мгновение у Полины заложило уши. Она нахмурилась, не сразу поняв и переварив его фразу. А затем кровь застучала в висках так сильно, что захотелось сползти на землю и обхватить голову руками.

К столу подошли еще несколько человек, и сейчас все они смотрели только на нее.

«Старый король когда-нибудь умрет, Шуша… Злой Дракон не оставит его рядом с любимой маленькой принцессой. И тогда ей придется все решать самой. Ведь это ее королевство.»

Полина с трудом отцепила руки от перил и на негнущихся ногах последовала к собравшимся. Еще минуту назад ей казалось, что сейчас она просто рухнет на серую плитку, но через мгновение стало понятно, что никто уже не обращает на нее никакого внимания. Все рассаживались за большим столом и наперебой штурмовали молодого официанта. На помощь к нему поспешил метрдотель, который теперь умудрялся не только принимать заказы, но и обмениваться комплиментами и шутками с гостями.

Полина пробралась на свое место, нервно теребя ремешок сумочки. В голове воцарился полный раздрай. Хотелось расспросить Кострова о том, что он только что сказал, но художник с азартом выбирал спиртное, совершенно не задумываясь о том, какое впечатление на нее произвели его слова.

Что это было вообще? Шутка? Но разве подобными вещами шутят? Хотя, зная ее отца, возможно и следовало отнестись к этой информации спокойно. Иногда папенька выдавал такие перлы, что сам удивлялся. Но такова уж особенность пишущих людей — играть словами и фразами становится для них основным занятием. Мать это выбешивало, а вот Полине нравилось угадывать тайный смысл, прятавшийся за словами отца, ведь тогда даже самая простая история превращалась в сказку.

Но то, что сказал Костров, меньше всего напоминало каламбур и, уж тем более, байку или притчу.

С левой стороны от Полины восседал Геннадий Викторович. Шейный платок на его шее был уже размотан и висел теперь вдоль распахнутого ворота. Рядом с Костровым, во главе стола, — угрюмый мужчина с орлиным носом и всклокоченными волосами. Перед ним лежал пухлый блокнот, в котором он делал какие-то пометки, пока окружающие переговаривались друг с другом. Блондинка постарше время от времени что-то шептала угрюмому на ухо, томно вздыхая и закатывая глаза.

Полина уставилась в пустую тарелку, пытаясь понять, что делать дальше. Может быть стоило сейчас спросить Кострова о том, как она должна поступить, оказавшись в таком дорогом ресторане, и предложить самой заплатить за ужин. Для всех она чужой человек, влезший в их компанию без приглашения. Если бы Костров хотя бы намекнул на такие вот посиделки, она ни за что бы не пришла…

Официант подвез двухуровневую тележку, внизу которой позвякивали бутылки. Через пять минут стол был полностью заставлен, что смутило Полину окончательно.

— Что вы будете пить, дорогая моя? — спросил Костров. В руках у него оказалась бутылка, из горлышка которой еще поднимался белесый газ.

— Я?! Нет-нет, что вы!

— Дамы, леди, королевы мои, выбор за вами! — не обращая на ее выпученные глаза, продекламировал Костров.

— Спасибо, но я откажусь, — откашлялась Полина. — Мне завтра на работу, и вообще…

— Нет, вы слышали? Человеку завтра на работу! — воскликнул Геннадий Викторович и тут же вскочил. — Внимание! У меня родился тост! А как известно, выпивка без торжественной части, теряет свое воспитательное значение!

Вжав голову в плечи, Полина закусила губу — да что они, сговорились, что ли?

Костров наполнил ее фужер, а себе плеснул в стакан. Полина заметила, что руки остальных тоже были заняты рюмками.

— Итак, — Геннадий Викторович постучал вилкой по тарелке, — запомните! Если выпивка мешает вашей работе, то вы, вероятно, плохой выпивоха. А вот если работа мешает выпивке, то вы, на минуточку, алкоголик! Так выпьем же за возможность заниматься любимым делом, не отказываясь при этом от своих привычек!

Все подняли бокалы. Чтобы не выделяться на общем фоне, Полина последовала общему примеру. Сделав малюсенький глоток, отставила фужер и спрятала руки под стол, потому что никак не могла унять охватившее ее волнение. Странно было находиться среди людей, которые даже не пытались создать иллюзию приличного общества. Скорее, для них это была действительно рабочая атмосфера. Все говорили разом, перекидываясь вопросами и ответами через стол, совершенно не заботясь о том, как отреагируют остальные посетители. Благо, тех было немного, и сидели они на некотором отдалении. Поэтому ужин продолжался в лучших традициях птичьего базара. Пока официант расставлял закуски и хлеб, пара пустых бутылок уже отправилась восвояси.

— Полина, что же вы как не родная, — Костров выложил к ней в тарелку рулеты из баклажан и горку оливок. — В коллектив вливаются через горлышко!

— Мне, право, так неудобно… — покраснела она. — Свалилась вам как снег на голову… Хорошо, не на метле.

— В древние времена вас бы тут же сожгли на костре, — заметил чей-то тихий бархатный голос.

6

Полина вздрогнула и подняла голову. Напротив нее стоял молодой человек в светлой свободной рубашке с распахнутым воротом, смуглым скуластым лицом и темными волосами, небрежно уложенными назад. У него был такой пронзительный взгляд, что по телу Полины тут же побежали колючие неприятные мурашки. Когда он сел, она пробормотала:

— Вот уж глупости… Не смешно ни разу…

— Андрюша, я думала ты уже не придешь, — проворковала молоденькая актриса, едва касаясь пальчиками его запястья.

— И вот я здесь, Мара, — ответил он, не сводя глаз с Полины и будто сканируя ее.

Полина медленно облизала губы и, взяв фужер, давясь выпила его содержимое до дна. В голове зашумело, на глазах выступили слезы, в носу защекотало. Схватив кусочек сыра, она затолкала его в рот, чувствуя, что горят не только щеки, но и уши. Следовало что-то сделать, успокоиться, но пока этот Андрей так нагло пялился на нее, в голову не приходило никакого мало-мальски вразумительного решения. Этот тип был необыкновенно красив и знал это. Бравировал и наслаждался производимым впечатлением, словно Дориан Грей. Так и хотелось сказать что-нибудь эдакое, чтобы сбить это выражение с его лица, но как Полина ни старалась, выдавить из себя ничего не удавалось. Да и сыр быстро кончился.

— Ну что ж, господа киношники, предлагаю выпить за новый сезон! — громогласно объявил Костров, поднимая рюмку. — За «Черное озеро»! За коммерческое кино и за то, что божьи дети так любят страшные сказки!

— Им без них скучно, — согласился Геннадий Викторович и, толкнув Полину локтем, подмигнул. — Они хотят — мы снимаем! Любой каприз за ваши деньги!

— А что это за фильм, «Черное озеро»? — спросила она. — О чем он?

Казалось бы, никто не должен был услышать ее слова, кроме соседа, но нет! Все тут же замолчали, уставившись на Полину в молчаливом недоумении.

— Это моя вина! — пришел к ней на выручку Костров. — Прошу не судить нашу милую гостью! Она в отличие от нас совершенно нормальный человек. Далека от мира кино и уж тем более, от подобного жанра.

— Вы что, телевизор не смотрите? — слегка растягивая гласные, произнесла Мара, обращаясь к Полине.

— Ну почему же, смотрю. Редко, правда… — пожала плечами Полина. — Старые фильмы в основном, экранизации. «Собачье сердце», «Девчата»…

Мара закатила глаза, а потом и вовсе прикрыла их ладонью.

— И правильно делает! — поднял вверх палец Костров. — Ничего стоящего в современном кинематографе нет! Одна амре… амри… американщина! — Язык его уже заметно заплетался.

— Веня, ну ей-богу, — поморщился мужчина с блокнотом, — завязывай со своими умозаключениями. Ты вот обещал нам найти что-нибудь действительно оригинальное мистическое, где оно?

— Так ведь я за этим в библиотеку и пошел, — стал объяснять Костров. — А там она! Да разве ж я мог пройти мимо?

— Ты — нет, — усмехнулся мужчина с блокнотом, а затем кивнул Полине. — Кушнер.

— Что, простите? — не поняла она.

— Кушнер. Режиссер и директор проекта.

— О… — стушевалась Поля. — Полина Скороходова.

— Вы тоже журналист? Как ваш отец?

— Нет, что вы, я простой библиотекарь…

— Это многое объясняет. И кстати, делает вас на порядок выше большинства из нас. — Не дав возразить, он продолжил. — Мы снимаем мистический сериал, основанный на реальных событиях. Вы как вообще относитесь к подобному жанру?

Полина отвела глаза:

— Даже не знаю, что сказать… Кино — это ведь всегда немного выдумка.

— Немного? — рассмеялся Геннадий Викторович.

— Ну вы же понимаете, что реальность обычно страшнее любого вымысла? — упрямо заметила Полина. — На мой взгляд, мистика — это то, что никто не может объяснить. В силу определенных причин. Ну, скажем, потому что люди, не знакомые с научными выводами, не способны адекватно воспринимать какие-то вещи. Если задуматься, то мистика не более чем непознанное отдельно взятым индивидуумом.

— О как! И что же, вам приходилось сталкиваться с чем-то подобным? — спросил Кушнер.

— Да! — заявила Полина, прижав руки к груди. Ей вдруг нестерпимо захотелось поделиться своими мыслями с режиссером, но она осеклась, поняв, что ни к чему хорошему это не приведет. — Мне не стыдно признаться в том, что я тоже многого не знаю. И поэтому в свое время восприняла увиденное как нечто… Не важно. На самом деле, это всего лишь фантазии, которые не стоят вашего внимания. Мне, как и многим, свойственно делать неправильные выводы. И называть это мистикой.

— Андрюша бы с вами не согласился, — с легкой усмешкой возразил Кушнер. — В его мире мистика является основным звеном к познанию человеческой природы.

Полина с удивлением взглянула на темноволосого молодого человека. На его губах играла высокомерно-презрительная улыбка. Только сейчас Полина заметила, что перед ним стоит бутылка минеральной воды. Обхватив красивыми длинными пальцами бокал, он неторопливо помешивал в нем соломинкой, избавляясь от пузырьков.

— Ну его-то вы узнали? — не отставал Кушнер.

Полина на автомате покачала головой:

— Нет… И кто он? — игнорируя этикет и забыв о воспитании, спросила она.

Над столом пролетел вздох, кажется, полный искреннего восхищения ее непроходимой дремучестью.

— Господь всемогущий! — взвыл Геннадий Викторович и едва не свалился со стула. Развернувшись к Полине, чтобы получше рассмотреть ее, он потрясенно цыкнул языком. — Вы так невинны, дитя мое, что можете позволить себе говорить самые страшные вещи! Это же Андрей Сайганов! Звезда проекта «Темное Зазеркалье»! Колдун, ёшки-матрёшки!

Не сдержавшись, Полина прыснула в кулак, но тут же дипломатично откашлялась:

— Колдун? Вы серьезно? Как в сказках?

Они пересеклись с Сайгановым колкими взглядами. Щеки и шею Полины внезапно обдало странным холодком, но в следующее мгновение она заметила неподалеку официанта с пультом, настраивающего кондиционер. Нет, определенно, этот Сайганов умел произвести впечатление. Вон как на него смотрит молоденькая Мара! А он словно не замечает этого. Действительно, следовало сначала побольше узнать о фильме, чтобы не выглядеть полной дурой…

— Значит, ваша история про колдовство? — обратилась Полина к режиссеру Кушнеру.

— Не совсем, — помялся тот. — Скорее экранизация легенд в естественном антураже. Вот, к примеру, следующий эпизод будет о Чертовой горе.

— Серьезно?! Представляете, а я была там! Но знаете, это место уже такое исхоженное, что вряд ли сохранило свою настоящую мистическую суть, — довольно резво понесло Полину. Видимо, три капли шампанского возымели свое действие, развязав ей язык. «Эх, Варвара, теперь понятно, почему каждый раз ты приносишь с собой бутылочку… Посмотрим, как тебе удастся общаться с клиентами на сухую». — Там теперь, наверное, столько туристов, что яблоку негде упасть — сплошь кемпинги и походные палатки, — вздохнула она. — Раньше было по-другому…

— Э… — Кушнер полистал в блокноте, — Почему туда едут? Потому что это место популярно?

— Вот именно! На слуху. А знаете, сколько еще есть неизученного и по-настоящему страшного? Да в той же Вологодской области. И практически рядом с этой Чертовой горой!

— Вот как? — заинтересовался режиссер. — И вы знаете такие места?

Полина сглотнула и снова прикусила губу. Ну вот кто тянет ее за язык?! Отец частенько говорил о том, что только природа никогда не врет, старательно оберегая свои владения, прячущие нечто необъяснимое… Но разве люди готовы прислушиваться к ее словам? Их манит неизведанное, страшное… Костров прав — божьим детям хочется вкусить блюда поострее…

— Знаете, мои слова могут показаться вам глупыми. И, наверное, вы будете правы. Однажды, когда я была ребенком, мы с отцом были в одной деревне…

— Где она находится? — приготовился записывать Кушнер.

— В нескольких километрах от Чертовой горы. Там же, в Заемье… Повторюсь, я была ребенком. И довольно впечатлительным… Когда вы сказали, что ваш фильм называется «Черное озеро», я подумала…

— Это собирательный образ, — заметил Костров, орудуя вилкой в салате.

Остальные тоже вовсю налегали на еду, и лишь Сайганов смотрел на Полину своими невозможными черными глазами, словно просверливая дырку.

— Я видела это озеро. И оно действительно черное… Может, потому что там вокруг болота и дремучий лес. Но мне потом всегда казалось, что именно в тех местах поселилось настоящее зло…

— Как романтично! — воскликнула блондинка постарше.

— Аллочка, тебе всегда все кажется романтичным, — хихикнул Геннадий Викторович. — Посмотрю я на тебя, как ты взвоешь в деревне.

— Ой, можно подумать, я никогда не была в провинции! Сериал «Люби меня осенью» помните?

— Это тот, о доярках? — уточнил Костров.

— И о них тоже. — Алла поджала губы. — Мы полтора месяца жопой в навозе сидели, пока черновой вариант отсняли.

— Господи, ужас какой! Это еще в эпоху соцреализма было, кажется? — Костров слизнул прилипший к губе листик петрушки.

— Тьфу на тебя, Веник! — обиделась Алла.

— Да я шучу, заинька! Все мы понимаем, о чем речь! Вот Маре это все в диковинку будет. Правда, лапочка?

Мара наморщила хорошенький носик и вытянула губы трубочкой:

— Я знаю, что такое деревня! Там много травы и комаров…

— А еще душ из ведра и лежак из соломы, — добавил Костров. — Коровы, овцы и бараны. Все как в Москве, чего уж…

— Продолжайте, Полина, — Кушнер нетерпеливо помахал рукой.

— Да собственно… — смутилась она, — что еще сказать? Это необычное место. Кажется, там даже воздух другой! Опасный…

— Где, говорите, оно находится? — икнув, спросил Костров у Полины.

— Я не очень хорошо помню дорогу. Но вот деревню, да, — Ненастьево… Там мы останавливались.

— Дело ясное, что дело темное, — поморщился он. — Ладно, поговорили и хватит! Давайте выпьем за то…

— Подожди, Веня, — Кушнер потер подбородок и несколько раз подчеркнул что-то в своих записях. — Скажите, Полина, а вы не хотели бы поехать с нами?

— С вами? — опешила она. — Вы имеете в виду, на съемки?

— Помилуйте, Лев Яковлевич, — Костров отложил вилку. — Полина очень занятой человек…

— Я могу! — воскликнула она, схватив за локоть художника. — Я хочу! А можно?

— Полина, — Костров покачал головой, — душа моя, ну зачем вам это надо? Ничего романтичного, поверьте, в этой поездке не будет. Я вам больше скажу, съемки — это рутина!

Кушнер молчал. Не торопил с ответом, задумчиво уставившись в блокнот.

Полина обвела взглядом присутствующих в попытке встретить поддержку. Но то ли всем было наплевать, то ли подобные приглашения были нормой, однако каждый продолжал заниматься своими делами — ел, пил, копался в телефоне. Поэтому она снова обратилась к режиссеру:

— Вы действительно не против того, чтобы я поехала? Только с какой целью?

— Покажете мне это Черное озеро, — пожал он плечами. — Мне нравится, как вы говорили о нем. Это правильная подача.

— Но, если это всего лишь детское восприятие? — пошла она на попятный.

— Что ж, в таком случае мы потеряем день, — развел он руками. — Но хотя бы снимем это озеро. Черное — это его официальное название? Что-то я не вижу его на карте.

— Не знаю… Я наткнулась на него случайно…

— Хорошо, спросим у местных, в конце концов, — Кушнер захлопнул блокнот и допил свою воду. — Приходите в воскресение вечером. Часиков в восемь. Отправляемся в ночь.

— В восемь, — повторила Полина. — С вещами, да?

— Ну, — он поднял на нее уставшие, в красных прожилках, глаза, — дня на три-четыре, не больше. Мне от вас нужно будет только одно — настроение.

Полина непонимающе уставилась на него.

— Эффект, — пояснил он. — Сохраняйте этот эффект страха и ужаса, который вы испытали при виде озера и леса.

Она поежилась. Столько лет прошло, столько приложено усилий для того, чтобы забыть, но, поди ж ты, сердце тут же замирает от одной лишь мысли о том времени. И каждое упоминание о нем заставляет вновь переживать эхо давнего ужаса так, словно это произошло совсем недавно.

Ладно, пусть будет так. В конце концов, следовало сделать это гораздо раньше — вернуться и избавиться от этого наваждения.

Все были правы — ничего не было… Ничего, кроме ее детских фантазий…

7

Прошло, наверное, всего несколько минут, прежде чем Полина вынырнула из своих размышлений, но сейчас она чувствовала себя уже совсем иначе. Тело будто обмякло, расплылось, в затылке поселилась тупая боль, обещающая в скором времени расползтись по всей голове. Взглянув на часы, Полина приподняла брови — четверть двенадцатого. Пока попрощается и доберется до дома, наступит полночь. Золушку дома никто не ждал, но если она не поторопится, то завтра обязательно превратится в тыкву.

А вот для участников съемочной группы, казалось, времени просто не существовало. Возможно, их завтрашний день был спланирован таким образом, что они могли спать до обеда, поэтому никто и не торопился. Но у Полины был творческий вечер поэтессы Душко, читатели разнообразных возрастов и претензий, и вообще — следовало как-то обдумать столь неожиданное, но желанное предложение режиссера. Согласившись вот так, с разбегу, и не расспросив о подробностях, Полина Скороходова лишний раз убедилась в том, что совершенно не умеет строить планов, да и вообще плохо приспособлена к принятию серьезных решений.

Уехать с группой малознакомых людей хрен знает куда и хрен знает зачем? Да, на такое может решиться только неорганизованный человек вроде нее…

— У вас такое лицо, словно вы жалеете о том, что согласились, — вдруг заявил Андрей Сайганов, слегка склонившись над столом и поймав ее взгляд.

— Думаете, что умеете читать чужие мысли? — поежилась Полина.

Молодой человек усмехнулся, скривив красивые губы:

— В вашем случае это легко.

Полина перевела взгляд на Мару, которая, несомненно, прислушивалась к их разговору. Откинувшись на спинку стула, актриса цедила свой бесконечный виски. Ее непроницаемое лицо в вечернем полумраке было похоже на восковую маску. Официанты зажгли небольшие фонарики под потолком, и теперь огоньки отражались на гладкой ухоженной коже актрисы.

«Лучше бы ты читал мысли того, кто действительно думает о тебе», — промелькнуло в голове. Пора было прощаться и убираться восвояси. Но в этот момент метрдотель внес блюдо с шашлыком, от запаха которого Полину немного замутило.

— Не любите мясо? — заметив ее реакцию, спросил Сайганов.

— Нет, — покачала она головой. — И не спрашивайте, почему. По-моему, объяснения излишни, — Полина достала телефон, чтобы вызвать такси.

Костров, до этого дремавший, облокотившись на собственную руку, оживился и потер ладони:

— Но вот и шашлычок!

Воспользовавшись общей радостной суматохой, Полина дозвонилась в службу такси и заказала машину.

— Человек рожден плотоядным, — тихо произнес Сайганов. — Мясо дарует силу и ум, знаете об этом?

— Сомневаюсь, что свинья и баран самые сильные и умные животные в мире, — парировала она, злясь, что пришлось вступить в полемику.

— Поля, ты с ним не спорь, — пережевывая кусок мяса, заметил Костров. — Он тебя все равно переспорит.

— Даже не собиралась, — она поправила воротничок платья и вновь почувствовала на себе пристальный взгляд темноволосого колдуна. Смахнув с лица невидимую мошку, Полина отвернулась. Ее не покидало ощущение, что ее кожи все время касается что-то легкое и неуловимое. Скользит, щекочет, оставляя липкий след.

— Вы только понюхайте, какой аромат, — предложил Сайганов, накладывая в свою тарелку зажаренные куски. — Не нужно никаких специй — только угли и плоть. Мясо словно живое, еще шипит, плюется…

Полина сглотнула, уставившись на мясную гору.

— Вам нужно сделать лишь небольшое усилие над собой. За самые яркие удовольствия всегда немного стыдно, не так ли?

Полина вдохнула идущий от мяса аромат. В голове опять зашумело. Ноздри затрепетали, губы приоткрылись…

Раздался звонок оператора, и она, схватив трубку, прижала ее к уху:

— Спасибо, уже бегу! — вскочила, не скрывая радости. — Простите, пора. Мне очень, очень было приятно познакомиться со всеми вами!

Голос и взгляд Сайганова все еще кружили вокруг нее, создавая какой-то наэлектризованный туман, из которого было трудно вынырнуть. Но это продолжалось лишь пару секунд. Кушнер поднял голову и кивнул ей:

— Значит, в воскресенье мы вас ждем?

— Значит, да…

— Я провожу, — Костров с трудом вылез из-за стола, одергивая пиджак и приглаживая волосы.

Полина и тут не стала спорить. За то время, которое она провела в ресторане, ей стало понятно, что любое возражение приведет лишь к новому всплеску разговоров и внимания к ней. Хотелось тишины, чтобы спокойно подумать о том, что произошло, и как теперь ко всему этому относиться…

— Поленька, вам совершенно не нужно заморачиваться на эту тему, — сказал Костров, когда они выходили из дверей ресторана.

Было не понятно, кто кого сопровождает, потому что художник, привалившись к Полине боком, довольно кривовато шел по прямой.

— Я вам очень благодарна, Вениамин Аркадьевич! Вы даже не представляете, как вовремя все случилось! — убежденно возразила она.

— М-да? — он осоловело посмотрел на нее, с трудом фокусируя взгляд.

— Ну конечно! — Полина подтолкнула его чуть в сторону, чтобы он не врезался в колонну. — Я же мечтала о том, чтобы поехать куда-нибудь. У меня отпуск с понедельника, и сама бы я никуда одна не решилась… А тут такое приключение!

— Хм… Серьезно? Приключение? Вы действительно думаете, что эта поездка стоит вашего времени? Глубоко ошибаетесь… — Костров запнулся, почти повиснув на ее плече. — Ничего, кроме скуки, вы не почувствуете. Уж поверьте старику… Впрочем, вы молоды и полны иллюзий…

— Я не умею скучать, правда! Мне очень хочется побывать в тех местах, где я была в детстве. Вот вы не знаете всего, да и не нужно вам этого, но для меня это очень важно.

— Странная вы девушка, Полина. Что бы сказал ваш папенька… — хмуро пробубнил Костров.

Полина промолчала. Ей бы и самой хотелось это знать.

Когда охранник открыл перед ними дверь, Полина выпустила локоть мужчины и придержала его за плечи.

— Вениамин Аркадьевич, еще раз — огромное спасибо за вечер! До скорой встречи! — она быстро вышла на улицу, радуясь тому, что художник не ринулся за ней. Даже если он свалится в холле, его отнесут в номер. Когда садилась в машину, то взглянула на стеклянные двери гостиницы и увидела Кострова, который смотрел ей вслед. Через секунду он развернулся и вскоре исчез в глубине холла.

Что ж, этот странный вечер закончился благополучно, а следующий день должен был приблизить Полину к чему-то совершенно незнакомому и интригующему — к тому, что в последнее время занимало все ее мысли и желания.

… «Раньше Шуша думала, что некоторые люди сразу рождаются взрослыми. Как ее мать, например. Нет, не в том смысле, что они появляются сформировавшимися дяденьками и тетеньками, а именно взрослыми — умными, степенными, опытными и уставшими от «этой беготни». Вот отец Шушы точно был ребенком, потому что в его глазах и улыбке легко можно было узнать того озорного мальчишку, который радовался кузнечикам и бабочкам, удивлялся тому, как громко квакают лягушки перед дождем, и который мог запросто влезть на дерево, изображая Робин Гуда… Просто ему пришлось повзрослеть, чтобы у него родилась девочка Шуша. Но ей-то еще о-го-го сколько времени до того, чтобы окончательно вырасти!

Шуша не знала, что некоторые взрослеют раньше положенного срока. Как не знала и того, что это случится именно с ней.»

— Приехали!

Полина вздрогнула, судорожно сжимая сумочку и тараща слипающиеся глаза. Таксист нетерпеливо заерзал, кожаное сидение противно заскрипело, прогоняя остатки ее сна.

— Приехали, — повторил он, мутно отражаясь в салонном зеркале.

— Спасибо, — Полина протянула деньги. Таксист со вздохом стал рыться в поисках сдачи, и ей вдруг стало не по себе — в такси было душно, пахло чем-то застоявшимся, с горьковатыми нотками лимонной отдушки и жженой резины. — Не надо, — быстро проговорила она и открыла дверь, чтобы поскорее оказаться на улице.

Глоток ночного воздуха, такого упоительно свежего и прохладного, моментально прочистил голову и горло. Странное, словно подвешенное состояние, в котором Полина пребывала последние несколько часов, притупилось, но не исчезло полностью. Наверное, так бывает, когда выходишь из наркоза — ты чувствуешь себя, ощущаешь свое физическое тело, но сознание уплывает, не желая оставаться на месте, отчего обрывки случайных воспоминаний, словно карты, выскакивают из колоды и хаотично разлетаются, лишь на мгновение показав картинку. Раз — и картонки лежат рубашками вверх, и ты уже не можешь с точностью сказать, какая из них Валет, Дама или бубновая шестерка… И видела ли ты вообще их масть? Или опять все придумала…

Такси отъехало. Полина проводила взглядом машину, затем направилась к дому, старательно вспоминая разговоры, случившиеся за день. Она делала так постоянно уже много лет в совершенно разных ситуациях — был ли то рабочий день в библиотеке, или разговор с продавцом в магазине, или вот, как сейчас, в такси. Ничего лишнего — только слова героев и их действия. Если дать возможность вклиниться автору — сознанию — то из всего этого опять получится черт-те что…

«Приехали… спасибо… В воскресение, часиков в восемь… Странная вы девушка, Полина…»

Она помотала головой, разгоняя голоса в своей голове, и вошла в подъезд.

Варвара постоянно говорила о том, что следует менять обстановку в случае, если налицо один из признаков потери ориентира — отсутствие цели, однообразие, низкая самооценка, нездоровый отдых, рутина, возврат к прошлому… Что там еще? Ох, еще столько же пунктов, включая желание забиться под плинтус и не отсвечивать. Что ж, видимо их разговоры не прошли бесследно, раз Полина, поборов собственные страхи, не только поперлась в гостиницу, но и практически навязалась в киноэкспедицию. Хорошо же она выглядела со стороны — чудачка, поучающая серьезных людей тому, в чем и сама толком не разбирается. Бедный Костров! Каково ему было сидеть там рядом с ней и краснеть за то, что она вытворяла на полном серьезе…

Костров, Костров… Полина бросила сумку и прошла на кухню. Хотелось чаю и чего-нибудь сладкого. Включив чайник, она открыла ноутбук. Забив имя-отчество в поисковую строку, нажала поиск, попутно вгрызаясь в сухарик, щедро обсыпанный сахаром и маком.

Когда на экране появились его картины, у Полины отвисла челюсть. Она даже не смогла сразу подобрать слово, каким бы стоило их охарактеризовать. Фантастические? Сюрреалистичные? Бесподобные? Пожалуй, если бы все эти определения можно было объединить в одно, то оно смогло бы описать то, что так поразило Полю.

Удивительные краски — живые, даже, наверное, животные, если уж рассуждать примитивно. Такого эффекта вряд ли добьешься посредством масла или акварели. Хотя существует сколько угодно примеров натуралистичного письма на холсте и бумаге. Здесь же было другое, глубинное. Словно человек выплеснул из себя какую-то первозданную радость от единения с природой. Фантасмагорические образы животных и лесных призраков проявлялись будто в тумане или дымке причудливых сплетений растений сказочной чащи, одновременно притягивая и пугая.

Возможно ли добиться подобной оценки от простого обывателя, кем она и была? Кострову это явно удалось, о чем говорили восторженные отклики рецензентов и поклонников. Записи эти, правда, были давнишними, а более свежей информации по его творчеству гугл не выдавал. Вениамин Аркадьевич уже несколько лет занимался в основном только изобразительно-декорационными решениями в кино. Названия фильмов ни о чем Полине не говорили, да и она сама никогда не задумывалась о том, кто, кроме режиссера, оператора и актеров, собственно, и делают фильм. Работа художника обычно не заметна зрителям, ведь предметная среда фильма воспринимается как подлинная жизнь…

Вот если бы Полина хоть одним глазком посмотрела на его картины перед тем, как пойти на встречу, она бы не вела себя как полная дура. Ей было бы что сказать ему, восхититься открыто его талантом и, возможно, тем самым показать, что она не настолько уж и глупое создание. Ведь Вениамин Аркадьевич узнал ее, помнил ее отца. А она, как всегда, оказалась совершенно не готова к нормальному человеческому общению… Именно поэтому он и воспринял ее согласие поехать как идиотскую затею.

«Вы очень заняты, Полина… Вам совершенно ни к чему ехать с нами…»

Конечно, какой от нее прок? Одни спонтанные эмоции и глупости…

Решено — следует отказаться от поездки. Поблагодарить и отказаться. Зачем ворошить прошлое? Тем более, что тема эта давно закрыта, и если снова возвращаться к ней, то будет больно и неприятно. Мало ли что она видела и слышала? Фантазерка, начитавшаяся разных историй и попутавшая реальность с вымыслом. Ведь и тогда все решили, что у нее с головой не все в порядке, так к чему вновь бередить прошлое?

Костров, обладая исключительно своеобразным восприятием, с помощью эмоций и таланта смог создать творческий продукт, переработал внутренние процессы в художественную форму, а вот она лишь погрязла в переживаниях и потеряла точку опоры, на долгие годы запихнув желание писать в пыльный ящик самокопания и неуверенности в себе…

8

Суббота началась с того, что Полина едва не проспала. Вырываться из тягучего бесформенного сна было неимоверно тяжело. Всю ночь ее мучили странные тревожные сны с отголосками разговоров и образов. А под утро приснился отец. Он сидел за своим рабочим столом и смотрел на нее лучистым добрым взглядом, от которого к горлу подкатывал ком. Полина так и очнулась с высохшими дорожками слез на висках.

Не особо раздумывая над тем, что надеть, Полина выбрала одно из своих «несовременных», но таких романтичных платьев, и выскочила за дверь. О просьбе Ольги Ивановны купить творог вспомнила лишь на входе в библиотеку. Благо, директриса была занята настолько, что когда заметила Полину, лишь махнула рукой в сторону читального зала:

— Проверь там все. В одиннадцать Душко приедет!

Полина пожала плечами — ну что там еще проверять? Придут человек десять — всем места хватит.

Внезапно ее окатило жаром — сегодня же ее последний день перед отпуском! По плану было чаепитие с тортиком для Ольги Ивановны и Зои Тимофеевны, которая как раз выходила с понедельника. И, разумеется, вполне могла появиться сегодня, чтобы принять дела. Хотя, какие дела? Все под контролем директрисы — мышь не проскочит.

Полина выглянула в окно — в небе собирались небольшие тучки. Отпроситься до магазина? Нет, не вариант — вдруг поэтесса прибудет раньше или кто-нибудь заявится за книгами на выходные?

Как же она могла забыть? А все потому, что вчера не только в ресторане засиделась, а еще полночи лазила в интернете в поисках информации о своих новых знакомых. А кто бы поступил иначе? Интересно ведь почитать о фильме, о режиссере Кушнере, о Кострове и об Андрее Сайганове. При мысли о нем Полину коротко передернуло, словно за шиворот попали капли холодной дождевой воды. Было в этом красавце что-то определенно таинственное… С другой стороны, он же колдун? Странно, что у него на лбу третий глаз не нарисован. И плащ бы ему до пола, и волшебную палочку. А еще длинную бороду и колпак. Никакой информации о том, где он родился, и кто его родители, Полина не нашла. Впрочем, даже это не показалось ей удивительным — скорее всего, у него все так же, как у всех, вот только образ требует правильной подачи, и именно поэтому интернет наводнен его фотографиями и ссылками на программы о магии и колдовстве. Интересно, а магические способности у него откуда? Наверняка от какой-нибудь троюродной прабабки цыганских кровей, собственно, как и цвет глаз. Кстати, а все цыгане владеют цыганской магией, или только женщины? Раздумывая над тонкостями магического дара, Полина, расставила стулья и попутно опрыскала из пульверизатора любимый фикус Зои Тимофеевны, главного методиста и архивариуса. Вот она-то, кстати, кучу разных интересных вещей знает. И фикус в библиотеке не случайно появился — оказывается, если ты уверен, что кто-то желает тебе зла, или сам чувствуешь приближение несчастья, то надо всего лишь обойти вокруг цветка несколько раз.

Полина сняла с веточек несколько пожелтевших листочков и вылила остатки воды в землю. Фикус так давно стоял в углу, что образовалась паутина, в которой жил маленький паучок. А пауков трогать тоже нельзя. Как гласит еще одна легенда…

— Полина! — выдернул ее из задумчивости голос Ольги Ивановны.

К одиннадцати в библиотеку набилось довольно много народу. Полина и Ольга Ивановна удивленно переглядывались, немного растерявшись от такого наплыва. Поэтесса появилась в половине двенадцатого, окруженная странноватой свитой, состоящей из пары восторженных дамочек с пережженными пергидролью волосами и сухопарого, похожего на вопросительный знак, старикана. Ефросинья Душко держала в руках букет из разноцветных, слегка поникших гладиолусов, и Полине пришлось бежать в подсобное помещение за глиняной вазой, которой сами они пользовались крайне редко. Наспех вытерев круглые коричневые бока рукавом, она поставила ее на стол перед Душко и щедро бухнула в нее воды из графина. Поэтесса, поджимая губы, поинтересовалась, почему не было афиши с упоминанием ее имени, и объявление, отпечатанное на принтере и вывешенное в окне библиотеки, совершенно не бросалось в глаза.

Целый час Полина наблюдала за тем, как розоволосая Ефросинья, закатив глаза, нараспев читала стихи и при этом картинно заламывала руки. Публика оказалась серьезной — внимала и громко шикала на тех, у кого вдруг брякал телефон или внезапно нападал кашель. Щелкали фотоаппараты в руках свиты, и Душко меняла позы, поворачиваясь туда-сюда, сверкая самоцветами на руках, ушах и полной шее.

— Неужели все эти люди — ее поклонники? — шепотом спросила Полина Ольгу Ивановну, когда та присела рядом с ней. Сомневаться во вкусе директрисы не приходилось, но ее немного смущало то, как внимательно Ольга Ивановна следит за происходящим и как трепетно прижимает к груди ладони.

— А шут его знает, — вполголоса заявила та. — Но читает ведь и правда хорошо.

Когда поэтическое утро наконец подошло к концу, публика одарила Душко бурными аплодисментами. А дальше началось самое интересное — все вдруг повскакивали с мест и ринулись к столу. По всей видимости, за автографами. Через пару минут обладатели тоненького сборника и — Полина даже протерла глаза — пачки печенья, которое доставалось из обычного пластикового пакета, стали резво покидать библиотеку.

Едва сдерживая рвущийся смех, Полина спряталась за стопкой новеньких школьных учебников, которые следовало записать в журнал. «Реклама — двигатель торговли» — вот какой плакат должен был висеть в читальном зале над головой поэтессы.

В очередной раз хлопнула дверь. Раздался громкий восторженный возглас, а затем не менее театральный выдох. Полина подняла голову и увидела… Сайганова. Тот, словно Демон, появившийся из-за туч, дал всем оставшимся вволю налюбоваться собой, а затем, вскинув бровь, огляделся. Полина, открыв рот, замерла. Душко, явно решившая, что букет предназначался ей, стояла, протянув руки и пылая искусственным ярко-розовым девичьим румянцем.

Заметив Полину, демонический красавец прищурился и направился прямиком к ней.

— Не знал, что у вас здесь так интересно, — усмехнулся он, вкладывая букет в ее руки.

— Я тоже… — ошарашенно ответила Полина.

9

— Ну и ну… — протянула Варвара, разглядывая стоявший перед ней букет. Вытащив одну из желтых роз, она с шумом втянула аромат, сунув нос в сердцевину цветка. — Лимоном пахнет…

Полина отхлебнула чай и сковырнула с «отпускного» торта кремовую завитушку:

— Вот так. Сама в шоке.

— Повтори еще раз, что он тебе сказал! — Варя провела пальцем вдоль лишенного шипов стебля.

— Сказал, что все были рады познакомиться со мной.

— И все?

— И все.

— А потом ушел?

— Ага. Я видела, как он сел в такси, — вздохнула Полина и, размяв бисквит, стала вилкой выдавливать на нем решетку.

— Может, цену себе набивает? — задумчиво предложила свою версию Варвара.

— В смысле? Ты о чем? — не поняла Поля.

— Как о чем?! Ты ему понравилась! — округлила глаза подруга. — Он на тебя запал, точно тебе говорю!

Полина всплеснула руками:

— Ну почему ты все время сводишь к одному и тому же? Он же ясно выразился — все были рады. Все, понимаешь?

— Врет! — отмахнулась Варя.

— Да почему же…

— Потому что миром правит секс, моя дорогая. А еще власть и деньги. Второе и третье тебе пока не грозят, значит, остается первое! Ты у нас девушка видная, яркая, — Варвара, держа цветок за конец стебля, пару раз дотронулась бутоном до головы Полины. — Наивная и спелая, как пэрсик! Немудрено, что на тебя всякая нечисть западает!

— Ой, ну скажешь тоже. Где я и где он. Да дело даже не в этом. Сорвалась моя поездка, вот что плохо. Кажется, они подумали-подумали и решили не брать меня.

— Да наплевать на них! — Варя пнула под столом Полину. — Скатай сама куда-нибудь! В Москву, например, или в Питер. Развейся, прошвырнись по магазинам, по музеям. Я бы сама с тобой поехала, но ты же знаешь — мои архаровцы еще слишком малы, чтобы их в Кунсткамеру тащить.

— Понимаешь, Варя, — Полина отставила чашку и вздохнула, — тут такое дело…

— Понравился? — Глаза подруги расширились. — Признавайся, Скороходова, этот колдун тебе в сердце запал? Красивый чертяка…

— Да нет же! — Полина бросила в подругу шарик из конфетного фантика. — Все совсем не так. Если ты перестанешь задавать дурацкие вопросы и делать дурацкие выводы, то я расскажу тебе кое-что. Давно собиралась, но как-то все не решалась. Дело прошлое, конечно, но…

— Ну-ка, ну-ка, — подобралась Варвара.

Полина встала и подошла к холодильнику. Зачем-то достала сметану, потом убрала обратно. Собравшись с духом, выпалила:

— Короче, я пишу книгу…

— В курсе. Все жду, когда ты мне ее прочтешь.

— Не перебивай, а то я собьюсь, — погрозила пальцем Поля. — И не смотри на меня так!

Варя прижала ладонь к губам и свела зрачки к переносице, прогундосив:

— Чем это вам не нравятся мои «глазки маленькие, иронические и полупьяные?»[3]

— Нравятся, Варенька, нравятся! Но понимаешь, чтобы закончить книгу, мне надо… Как бы тебе объяснить? Нужна смена обстановки. Помнишь, ты сама говорила об этом?

— Конечно. И еще сто раз повторю.

— Вот я и решила, что это подходящий шанс.

— В общем, да, все правильно. Но признайся — колдун тебе понравился? — азартно прищурилась Варвара.

— Мне очень нужно туда попасть, — не обращая внимания на слова подруги, продолжила Полина. — Дело в том, что киногруппа будет недалеко от того места, которое я описываю. А если они меня не возьмут, то как же я попаду туда? Одна? Там болота, леса. Глушь, короче. Не знаю, как еще объяснить.

— А что тут объяснять? Я бы, и сама тебя одну не отпустила. Даже представить не могу, чтобы ты шаталась по каким-то лесам, — покачала головой Варя. — Не обижайся, Поль, но ты такая домашняя, уютная и, прости, предсказуемая. А тут болота какие-то. Что за бред? Ладно, это понятно. Так что там с книгой? В чем суть?

Полина взяла чайник и стала набирать воду. Включив его, продолжила:

— Это история про одну девочку, которая видела кое-что странное. Но потом оказалось, что этого не было. То есть ей никто не поверил и…

— Напоминает сказку про мальчика, который кричал: «Волки! Волки!» — рассмеялась Варя.

— Да, — кивнула Полина, — именно так. Ты, кстати, не знаешь, что там дальше с этим мальчиком было?

Варя хмыкнула и запихнула розу обратно в вазу.

— Думаю, ничего хорошего. Если он, конечно, не делал все это лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание своей шуткой.

— Нет, — уверенно сказала Полина. — Точно не шутил…

— Тебе виднее, — Варя внимательно следила за выражением лица Полины. — То есть, ты знаешь ту, про кого пишешь, да?

— Да… но это очень давно было.

— А если поговорить с ней? Восполнить, так сказать, пробелы?

— Нет, не получится. Она рассказала все, что знала…

— Значит, тебе просто нужно попасть туда, где все произошло. Увидеть воочию… Получается, надо ехать.

— Думаешь?

— Уверена. Но не забывай, что дети могут ошибаться.

— Девочка была уверена в том, что видела.

— Ты не хочешь мне рассказать об этом поподробнее? — осторожно поинтересовалась Варя.

— О, боюсь, что это очень мутная история. — Губы Полины дрогнули в грустной улыбке. — Но эта девочка до сих пор считает, что была права…

— Милая, — Варя встала и обняла ее. Уткнувшись подбородком в плечо, погладила Полину по спине. — Плюнь ты на всех! Делай так, как считаешь нужным. Не слушай никого!

— Кроме тебя?

— Кроме меня, да! По-моему, ты поднимаешь очень интересную тему. Детские травмы надо перерабатывать. Ну видела и видела что-то твоя девочка, подумаешь?

— Я ведь почему решила написать эту книгу? Чтобы, как ты говоришь, переработать! Я думала, что пойму, почему так долго не могу забыть эту историю. Но она все время вылезает наружу, спать не дает!

— Если спать не дает… А ты с кем-нибудь еще говорила об этом?

— Нет.

— Хм… А что она конкретно видела? Привидение? Чудовище? — Варвара понизила голос. — Или, может, испугалась чего-то эдакого… Допустим, кто-то с кем-то занимался любовью? Знаешь, в детском возрасте это может нанести прям серьезную травму! Мы вот с мужем запираемся, когда…

Полина отстранилась и посмотрела в глаза подруге:

— Дракона, Варя! Она видела дракона!

Варвара икнула, а затем расхохоталась в полный голос:

— Скороходова, я тебя обожаю! Дракон? Ну конечно! У меня самой парочка маленьких и один большой дома имеется, так что я тебя очень хорошо понимаю!

10

Варвара засобиралась домой сразу после звонка мужа. Он ждал ее у подъезда, выгуливая собаку. Перед тем как уйти, Варя минут пять гримасничала в оконном стекле, делая вид, что не хочет покидать Полину. Та стояла рядом и улыбалась, наблюдая за тем, как молодой мужчина шлет жене воздушные поцелуи и изображает поющего менестреля. Летний вечер был теплым, ласковым, и Полина вдруг подумала, что Варя с мужем наверняка пойдут домой медленно, держась за руки. А их пес, метис таксы и спаниеля, будет важно брести рядом, тряся кудрявыми большими ушами и поглядывая на хозяев умными черными глазами…

Полина положила остатки торта в контейнер, щедро отсыпала конфет и сухариков и вручила подруге.

— Спасибо тебе, Варь! Не знаю, что бы я без тебя делала…

— А я? — тут же парировала подруга. — Ты мой луч в темном царстве, Скороходова. Я же псих, а ты на меня благотворно влияешь.

— Да ты само спокойствие и благоразумие, Варя!

— Ой, не скажи. Иногда так уматываюсь, что хочется встать посреди площади и заорать во все горло.

— Что заорать? — испуганно спросила Полина.

— Не что, а как. Громко, в полную силу. Чтоб в ушах зазвенело. Ты же знаешь мой темперамент! Это ведь не злость, а… — Варя прижала к груди пакет с гостинцами. — В каждом из нас есть нечто такое, что мы прячем ото всех. Ма-а-ленький зверек такой. И иногда его надо выпускать на волю, чтобы продышался. Мне повезло с мужем, Поль, он это понимает.

— Да, Варь, очень повезло, — вздохнула Полина.

— Я очень-очень хочу, чтобы ты встретила такого человека, который бы тебя понимал. Но чтобы это произошло, тебе самой следует разобраться в себе. Поезжай, дорогая. Проветрись. Проорись там за меня как следует, в этих своих лесах. И дракону привет передавай! — поцеловала она Полину в щеку и выскочила за дверь.

— Передам… — тихо ответила Поля, прислушиваясь к звуку шагов Вари и радостному лаю ее собаки.

В запасе у Полины оставались почти сутки, чтобы принять окончательное решение. Раздумывая, она занялась уборкой, вдруг решив пройтись «по верхам». На антресолях, кроме журналов и книг, нашелся старый отцовский рюкзак с походной амуницией. Вывалив все в кучу посреди комнаты, Полина села на пол и вдохнула пыльный запах, сквозь который пробивались еще ароматы сухой травы и ночного костра.

Разбирая содержимое, она нашла китайский литровый термос с царапинами на боку, две потемневшие металлические миски, слипшийся дождевик и старые овечьи чуни. Их Полина помнила особенно хорошо — когда она приходила к отцу, то стаскивала их с батареи и натягивала вместо тапок. Да, шерсть свалялась и пестрит залысинами, но теплее и уютнее их не было ничего на свете. Надо же, оказывается, отец их так и не выкинул.

Внутри чуни были набиты скомканными газетами. Видимо, таким образом отец хотел защитить тапки от моли. Но современная моль стала настолько всеядной, что газеты ей уже нипочем, да и типографская краска, наверное, уже не настолько ядовита, чтобы справиться с надоедливыми насекомыми.

Также в рюкзаке лежала свернутая брезентовая куртка с засаленными карманами, насквозь пропахшая табаком. Прижав ее к лицу, Полина замерла, чувствуя, как к глазам подкрадываются слезы. Наверное, не стоило ворошить воспоминания, а наоборот, следовало прислушаться к матери — сделать хороший ремонт, впустить в свою жизнь что-то новое и светлое. Но разве сама она не состоит из того, что было с ней? И разве можно вычеркнуть все то, от чего так болезненно щемит сердце?

Вздохнув, она вдруг отчетливо поняла, что эта поездка нужна ей позарез. И не важно — с кем и как она попадет в Заемье. Ничего страшного не произойдет, даже если ей придется оказаться там в одиночестве. Всего лишь несколько часов, возможно день, в окружении воспоминаний и в поиске вдохновения. У нее есть деньги, чтобы ни от кого не зависеть, и время, чтобы посвятить его себе. Вернуться в детство, к Шуше. К девочке, которую как она ни старалась, но так и не смогла забыть. Вернуться в то место, где она впервые испытала самые сильные чувства — восторг, страх, ужас и… любовь.

Если заявиться в гостиницу к назначенному режиссером Кушнером часу, то, возможно, удастся получить место в автобусе. Она готова приютиться в уголочке и помогать чем угодно. А если, все-таки, не получится, то тогда она отправится на автовокзал и поедет сама. Когда-то ведь надо становиться самостоятельной, в самом деле?

После того, как она приняла решение, на душе сразу же полегчало. Полина не представляла, что ей может потребоваться из вещей — та поездка с отцом «в поля» была первой и последней. Следующее лето она провела на море, под Ялтой, у родственников матери. Но воспоминания об этом были скудными и размытыми. Море, разумеется, было красивым, еда, кажется, вкусной, но на фоне таблеток и постоянного полусонного состояния все это прошло мимо. Разговоры полушепотом, кривые взгляды — вот, пожалуй, и все что запомнилось.

Через пару недель после возвращения отношения между родителями перешли в стадию холодной войны. Единственное, что Полина поняла — тогда в Ненастьево с ней случился нервный срыв. Такой, что потребовалась помощь психиатра. Взбешенная мать рвала и метала, обвиняя отца, что он забил голову дочери россказнями о том, чего нет, и поэтому детская психика не выдержала. Полина даже не пыталась встревать между ними, но с тех пор чувство вины прочно засело у нее внутри. Легче всего было признать, что мать права. А чтобы вернуть свое душевное здоровье, ей следовало прекратить фантазировать и больше не возвращаться к тому, что произошло.

Но наше подсознание умнее, чем кажется. Можно затуманить разум таблетками и уколами, но память все равно найдет лазейку, чтобы поставить перед фактом — это было… было…

— Было! — прошептала Полина, судорожно сжимая кулаки.

11

Половину воскресенья Полина посвятила уборке. Ведь даже если будешь отсутствовать всего пару дней, стоит привести свою квартиру в порядок, думала она. И руки заняты, и к печенюшкам не так тянет. Следовало бы вообще прекратить это бесконтрольное поедание сладкого и взяться за себя всерьез.

В голове, перебивая друг друга, роились разные мысли и вопросы, и Полине никак не удавалось унять этот вертлявый громкоголосый хоровод. Чтобы как-то успокоиться, она приняла душ и сделала маску для волос. Затем, навертев на голове тюрбан, полила цветы и вытерла пыль. Когда вытащила пылесос, позвонила мать.

— Что делаешь? — спросила без предисловий.

— Прибираюсь, — Полина стояла посреди комнаты и разглядывала оставленный с вечера на ковре рюкзак, отцовскую куртку, россыпь шерстяных ворсинок и клочки газеты.

— Что решила насчет ремонта? Я тут мастера хорошего нашла, недорого, кстати.

— Ничего не решила, — промямлила Полина. — Пока ничего. Когда вернусь, обещаю подумать.

— Когда вернешься? Ах, ты ж… монастырь твой. Помню, — демонстративно вздохнула мать. — Ладно, вольному воля. Приедешь, сразу отзвонись, поняла?

— Конечно, мам.

— И это… — мать вдруг выругалась и громко крикнула в сторону: «Навозу добавь под смородину!». — Давай без чудес, ладно? — обратилась уже к дочери.

Полина поморщилась, а затем неожиданно для самой себя спросила:

— Мам, скажи, пожалуйста, а ты не помнишь, с кем я тогда ездила?

— Что? Куда ездила? Когда? — голос Ираиды поднялся на тон выше.

— В Заемье… — проблеяла Полина и прикусила губу.

— Полина, — в голосе матери появились угрожающие нотки, — что опять не так?

— Нет, я просто хотела…

— Прекрати немедленно! Даже думать об этом не смей! Может, тебе опять начать пить успокоительные? Ты как себя чувствуешь? Я могу записать тебя к врачу без очереди! Или вообще в стационар положить. У тебя все равно отпуск! Вот и отдохнешь — готовить не надо! А я пока ремонтом займусь…

— Не надо, все хорошо, правда! — испуганно крикнула Полина, почувствовав, как зашевелились волосы на затылке. Схватив отцовскую куртку, она прижала ее к груди. Пальцы забегали по ткани, натыкаясь на кнопки и толстую тракторную молнию.

— А почему тогда спрашиваешь? Зачем вообще об этом вспомнила? Мало тебе было… Ты чем вообще занимаешься?! О чем ты там думаешь?!

— Ой, мам, говорю же — прибираюсь! — для пущего эффекта Полина включила пылесос.

— Да вынеси ты там все на помойку, ей-богу! Столько лет прошло. Не помню я ничего и помнить не хочу! Чего и тебе желаю. Короче, приедешь, позвони, поняла? — на другом конце провода что-то брякнуло, затем с грохотом упало. — Да елки-палки, кто ж так лопату ставит? Ты б ее в землю воткнул, что ли…

Когда раздались гудки, Полина выдохнула. Действительно, о чем она думала, когда задавала вопросы матери?! Если Ираида поймет, что в голове у дочери, то отвертеться будет уже невозможно. Чего доброго, еще и переехать к ней заставит! Спорить с маменькой — дело немыслимое и изначально провальное. Прийти к согласию можно было только путем дипломатических переговоров и согласившись на все ее условия в надежде, что она забудет об обещаниях, увлеченная новым проектом или самой собой.

Отбросив телефон подальше, словно мать могла подсмотреть за ней, Полина уткнулась лицом в куртку, вдыхая знакомый запах. Ничего, ничего… Сделав пару глубоких вздохов, она вытерла слезы и стала складывать одежду. Внезапно нащупала в одном из карманов какое-то уплотнение. Щелкнув кнопкой, заглянула внутрь и увидела знакомый корешок обложки. Отец делал журналистские блокноты по привычке, приобретенной еще в студенчестве, — разрезал дешевую общую тетрадь в 48 листов пополам. Сколько бы ежедневников не дарила ему Полина, все они торжественно водружались на стол, а затем плавно возвращались к ней для институтских конспектов. Пролистнув страницы веером, Полина нахмурилась — на внутренней стороне обложки синела надпись от руки — «Заемье».

«Вот и привет от папочки…»

При жизни отца все разговоры о той поездке были под запретом. И даже потом Полина запрещала себе даже думать о ней. Это было легко — учеба в школе, затем в институте занимала все ее время. Но запрещай не запрещай, а закрывая глаза, она вновь оказывалась в том самом дне, в том самом месте. И воспоминания эти были такими теплыми, такими восторженными ровно до того момента, когда…

…Пылесос гудел, собирая пыль. Один из газетных шаров прилип к щетке, не желая всасываться внутрь. Полина присела на корточки. Развернув, увидела короткую заметку, оборванную по краям, но обведенную такой же синей, как в блокноте, почти выцветшей пастой.

«…поиски не дали результатов… следует помнить, что болота являются опасными… без сопровождения… как и любое труднопроходимое место… Заемье таит в себе множество тайн, которые до сих пор…»

— Но я же не собираюсь что-то расследовать, — произнесла Полина вслух. — Всего лишь побыть там немного.

Варя права — все, что с нами происходит в детстве, незримо присутствует и во взрослой жизни, преследует, оказывая воздействие на каждый наш шаг. И она, Полина, чувствовала необходимость вернуться в то время, чтобы заново пережить свои эмоции, смириться с ними, принять их и, возможно, простить себе эту слабость быть другой, не такой, как остальные люди. Но внутри ее до си пор бушевало и боролось осознание того, что на самом деле она сильная и имеет право сама распоряжаться своей жизнью, не боясь последствий.

Лучше поехать в труднопроходимые и заброшенные места, чем вести тоскливую и предсказуемую жизнь — с готовностью отозвалось ее сердце.

12

Полина протерла пухлые бока рюкзака влажной салфеткой и обвела глазами комнату. Вещей она взяла немного — мало ли, места в багажнике не будет, и придется держать поклажу на коленях. Собственно, что ей может понадобиться? Резиновые сапожки на всякий случай, дождевик, полотенце, зубная щетка и смена белья. Помнится, в ту поездку с отцом, у нее тоже был лишь маленький рюкзачок за спиной, половину которого занимали книги, тетрадки и карандаши. Да еще пара футболок и расческа, которой она пользовалась от силы раз-другой, потому что даже не вспоминала о ней, увлеченная своими лесными прогулками. После того, как с ней случилась та история, и когда они уже вернулись в город, мать попросту отрезала половину спутанной косы, измучившись вычесывать колтуны и репей. Конечно, если бы не болезнь дочери, Ираида бы никогда не сделала подобного, но и ее нервы были тогда на пределе.

Взглянув на себя в зеркало, Полина пригладила волосы на висках и еще раз проверила, хорошо ли заколот пучок на затылке. В отражении заметила букет, стоявший на кухонном столе. Что ж, стоит только вспомнить насмешливый взгляд Сайганова, чтобы все понять и не тешить себя иллюзиями. А впрочем, ничего странного и тем более обидного во всем этом не было. Спасибо за цветы, мне очень приятно — именно так она и сказала киношному колдуну.

Выйдя за порог, позвонила к соседке. Тетя Люся долго смотрела в глазок и только после того, как уточнила, Полина ли это, отперла дверь.

— Куда это ты на ночь глядя? — спросила, заметив рюкзак.

— В монастырь, — ответила Полина, протягивая ключи.

— А… — обомлела соседка. — Мать в курсе?

— Конечно, куда ж без нее, — Полина подняла глаза и задумчиво посмотрела в потолок, стараясь припомнить, все ли взяла. — Там букет на столе. Если хотите, можете взять. И в холодильнике остались молоко, овощи. Манник еще есть, половинка.

— О господи… А как же…

— Теть Люся, все что вам нужно, возьмите. Приеду, схожу за свежими продуктами. У меня же отпуск.

— Тьфу ты, зараза, — замахала руками соседка. — Напугала! Езжай с богом. За квартиру не беспокойся. Я-то ведь никуда не уеду. Разве что в магазин выскочу. Так что все в порядке будет. И это, свечей монастырских мне привези! Я тебе сейчас денег дам…

— Не надо, теть Люся! Если не забуду, то привезу, — пообещала Поля и выдохнула только тогда, когда вопросы закончились, а соседская дверь захлопнулась.

Можно было не сомневаться, что не успеет Полина выйти из подъезда, как тетя Люся сразу же побежит звонить Ираиде, чтобы доложить не только об отъезде ее дочери, но и о букете. Разговор их плавно перейдет на личную жизнь и таинственного поклонника. И вполне вероятно, что завтра к обсуждению подключится Ольга Ивановна, если уже не настучала о визите черноокого красавца. Теперь им хватит домыслов и разговоров на все то время, пока Полины не будет в городе. Что ж, пусть развлекаются.

Волноваться Полина начала, когда вышла из троллейбуса и направилась к гостинице. Одно дело быть уверенной в том, что тебя ждут, и совсем другое оказаться лишней. Но следовало признать, что это был ее единственный план, поэтому и соответствовать ему приходилось, сдерживая страхи и сомнения.

На стоянке Полина оказалась в половине восьмого. Покрутив головой и не заметив никакого движения, она скинула рюкзак на землю. Наверное, нужно было зайти в гостиницу, опять обратиться на ресепшн или позвонить Кушнеру, но сделать это было очень сложно. Как бы Полина не пыталась, но побороть застенчивость и справиться с сомнениями так и не смогла.

Когда на стоянку перед «Перуном» въехал серебристый микроавтобус, она подхватила рюкзак и оттащила его в сторону, будто могла чем-то помешать. Из окна на нее цепко глянул пожилой водитель и вдруг неожиданно мягко спросил:

— Дочка, ты не из киношников будешь?

— Я? Да… то есть… А почему вы решили, что я…

— Смотрю, стоит такая тончивая[4] да баская[5], получается, я по адресу.

Полина не успела ничего ответить, как со стороны гостиницы послышались голоса. Обернувшись, она увидела киногруппу в полном составе, двигавшуюся в их сторону.

Впереди, размахивая руками, шел Кушнер. Заметив Полину, он широко улыбнулся:

— А я думал вы не придете, Скородумова!

— Скороходова, — поправила его Полина, сцепив перед собой пальцы рук.

— Я пошутил, — усмехнулся он. — Скородумова — потому что быстро принимаете решения.

Он подошел к водителю и, перекинувшись с ним парой слов, дал отмашку загружаться. У Геннадия Викторовича в руках был угловатый чехол, и Полина сразу же подумала о камере. На тележке, которую везли за ним, были сложены сумки, которые сразу же стали аккуратно затаскивать в микроавтобус. Костров кивнул Полине и кинулся помогать Геннадию Викторовичу. Сайганов наблюдал за происходящим в свойственной ему меланхоличной манере чуть поодаль. Мара и Алла, держались вместе и о чем-то оживленно переговаривались, бросая на Полину колкие взгляды.

— Ужо успеем вовремя. Споноровно[6] надоть… — водитель помогал закладываться в салон, руководил, деловито указывая остальным, что делать.

Кушнер подошел к Полине.

— Ну как, готовы?

— Готова, — кивнула она. — Знать бы еще, что нас ждет, — добавила, передавая рюкзак водителю. — Я хотела сказать спасибо за…

— Нас ждут мистика, ужасы и тайны! — перебил ее режиссер и сделал «страшные» глаза.

— Лева, ты бесподобен! — Мара послала ему воздушный поцелуй. — Обожаю тебя!

— Кошка драная, — тихо сказала Аллочка себе под нос, оставив Мару и торопливо направляясь к автобусу.

Полина вздрогнула, услышав подобное в адрес молодой актрисы, и проводила Аллу взглядом, отметив опустившиеся плечи и подрагивающие руки. На Аллочке был спортивный костюм в ярких разводах, а на ногах — растоптанные туфли на низком ходу.

«А ведь ей уже немало лет!» — подумала Полина. Точно не сорок, как она решила в первую встречу. Пожалуй, правильно выставленный свет и мог скинуть лет десять, но сейчас было уже не скрыть сухую натянутую кожу на щеках и дряблую шею. И Мара еще свежа по сравнению со старшей коллегой, но глаза выдают жизненный опыт, который, скорее всего, был не таким уж и радужным. У обеих актрис на макушках торчали солнцезащитные очки, которые они видимо использовали для того, чтобы скрыть себя от любопытных глаз. Но сейчас, в приглушенном мареве летнего вечера это было ни к чему, да и толпы фанатов вокруг не наблюдалось.

— Не обращайте внимания, — усмехнулся Кушнер, заметив, как приподнялись у Полины брови. Кажется, он тоже слышал то, что сказала Алла. — Издержки профессии.

— О, я совсем не хотела… — Полина поправила волосы, отвлекаясь от происходящего и стыдясь своего любопытства. Чтобы как-то сгладить ситуацию, она сказала: — Они так похожи, как мать и дочь. Но ведь они не родственники? Их сходство нужно для сериала?

— Ну, можно и так сказать, — туманно ответил Кушнер.

Отряхивая руки, подошел Костров, и режиссер отвлекся, тут же направившись к автобусу.

— Не родственницы, — хмыкнул художник, склоняясь к уху Полины. — Жёны.

— Жёны? — удивилась она. — Чьи?

— Лёвы Кушнера, чьи же еще. Первая и последняя. То есть, правильнее говорить — крайняя.

Полина открыла рот и не нашлась, что сказать. Да и какой смысл что-то еще спрашивать?

— Значит, все-таки решили ехать? — спросил Костров. — И не боитесь?

— А Сайганов? Она же с ним рядом сидела, — не обращая внимания на его вопрос, сказала Полина. — Я думала, что они… что у них… — смутившись, она замолчала. Вот ведь какая эта Мара — не просто сидела, а глаз не сводила с колдуна. И эти интимные жесты с ее стороны — то, как она касалась мужской руки, совершенно не стесняясь присутствия мужа, это что, в порядке вещей?

— Сайганов, — усмехнулся Костров, покачиваясь с пятки на носок. — Он вам понравился? — хитро прищурился он.

— Что вы, нет! — возразила Полина. — Он, конечно, интересный и загадочный, но я… мне…

— Думаете, что не сможете покорить его? — не отставал художник. — А зря. Такие, как вы, милая барышня, умеют произвести правильное впечатление, уж поверьте старику Кострову.

— Нет, Вениамин Аркадьевич, я совсем не хочу нравиться ему.

— О… ну простите меня тогда за глупые выводы…

Полина наблюдала, как двигаются фигуры за большими окнами микроавтобуса. Костров, конечно, не виноват. Просто всех всегда интересует личная жизнь других.

— Карета подана! — крикнул Кушнер и потянулся, вскинув руки. Похлопав по капоту, он махнул Полине и Кострову, а затем скрылся в салоне. Полина, обрадовавшись, что ей не придется что-то отвечать, кинулась к автобусу.

13

Заемье. Вологодская область.

… «Карета подскакивала на кочках и ухабах, словно готовилась взлететь. Шестерка гнедых неслась в ночь, и Шуша с восторгом вглядывалась в мелькающие за окном едва различимые деревья и кусты. Некоторые из них были похожи на великанов, а другие — на леших, протягивающих к ней свои длинные кривые руки-сучья. Сердечко Шушы замирало, когда мимо пролетала какая-нибудь крупная птица, и лошади тихонько ржали, переговариваясь друг с другом…

Король давно спал, укрывшись мантией, а Шуша, отбросив меховое покрывало, сжимала кулачки в предчувствии чего-то важного и прекрасного, что совсем скоро случится в ее маленькой жизни…»

…Внезапно микроавтобус стал тормозить и через несколько метров встал. Полина приложила ладони к стеклу, чтобы выяснить причину остановки. Водитель вышел, оставив дверь приоткрытой. Потянуло табаком. Полина вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, вновь старательно зажмурилась. Послышались голоса, затем шаги. Зашуршало бетонное крошево, отъехала дверь, и автобус слегка накренился под чьим-то весом.

Лицо Полины обожгло свежим ночным воздухом. Она заерзала, вжимаясь в сидение, а затем услышала совсем рядом тихий низкий голос:

— Вы позволите?

Вздрогнула и открыла глаза. Сердце пропустило удар, а потом застучало как сумасшедшее…

— Да, пожалуйста, — прошептала она, сдвигаясь к окну.

В салоне опять стало темно. Водителю было достаточно света фар, и Полина, пользуясь тем, что глаза ее уже привыкли к рассеянному полумраку, украдкой взглянула на своего соседа. Сердце еще не успокоилось, рвалось в этой странной скачке, словно Полина пробежала стометровку, и было совершенно непонятно, что же такое с ним творится.

Молодой мужчина сидел спокойно, расслабленно, прикрыв глаза и сложив руки перед собой, будто только этого и ждал. Нет, не того, чтобы привлечь внимание Полины, а лишь того, чтобы с облегчением выдохнуть и моментально уснуть. Капюшон его тонкой ветровки сбился в комок у левой щеки и шуршал при малейшем движении головы, задевая короткую густую бороду.

Полина медленно водила взглядом по темному абрису фигуры, отмечая, что мужчина был довольно высок. От него хорошо пахло чем-то хвойным, щекочущим, хоть и едва слышным, и ненавязчивым. Ей определенно нравился этот аромат, напоминавший о свежей сосновой смоле и раздавленных между пальцев иголках. Ровное спокойное дыхание рядом с ней действовало успокаивающе. И даже близость совершенно чужого человека не нервировала, а наоборот, словно дарила чувство защищенности и тепла.

«Шуша верила, что когда-нибудь она встретит своего принца. Он будет сильным и смелым, и станет любить ее так, как никто на свете. И родятся у них дети, и старый король уже больше не будет скитаться по свету, потому что обретет наконец счастье в кругу тех, кто его любит…»

…Во сне Полина всхлипнула и тут же почувствовала, как ее руку накрыла большая теплая ладонь. Дернувшись, она не сразу сообразила, где находится, но увидев за стеклом белесый туманный рассвет, выдернула ее и провела пальцем по запотевшему стеклу. Капля стекла вниз, оставив темную влажную полоску.

— Уже приехали? — тихо спросила она, сжимая ладонь в кулак. Кожа еще хранила чужое прикосновение, но сейчас, в этом голубовато-призрачном свете раннего утра, Полина не решалась повернуться и встретиться глазами с соседом.

— Немного осталось, — ответил он. — Плохой сон приснился?

— Не знаю. Не помню. Что-то… наверное… — Вроде не ложь, но и не правда. Она смотала кофту и положила ее на колени. В салоне стало душновато.

— А я уже не помню, когда последний раз сон видел, — усмехнулся собеседник. — Знаете, каждый раз будто ныряю и выныриваю из темноты.

Полина развернулась и наткнулась на изучающий взгляд серо-зеленых глаз. Ветровка парня была расстегнута, под ней — тонкая хлопковая футболка, не скрывающая хорошо развитой грудной клетки и плоского живота. Сосед был сухощав, явно не пренебрегал спортом или физическими нагрузками — на это указывала крепкая шея и перекатывающиеся под тканью мышцы. Словно специально для того, чтобы она хорошенько рассмотрела его внешность, он вдруг стянул с себя ветровку и повесил ее через подлокотник. Полину горячо обдало мужским запахом. Заметив на его предплечье татуировку в виде змеи, она отвела взгляд и напряженно уткнулась в собственные колени.

— Вы актриса? — вдруг спросил парень.

— Нет, — застигнутая врасплох, Полина вздрогнула. Растерянно улыбнулась. — С чего вы взяли?

— Почему-то подумалось, — улыбнулся он и уселся поудобнее. — Ой, а у вас ресница упала. Если угадаете, на какой щеке, то желание сбудется.

Полина отметила седые волоски в темно-русой с рыжими подпалинами бороде и широких бровях, пытаясь сообразить, как прекратить этот нелепый разговор. Следовало объяснить этому нагловатому типу, что она вовсе не настроена на подобного рода беседы. И заигрывания с его стороны выглядят смешно, если не сказать, глупо. Но вместо этого вдруг произнесла:

— На левой?

— Да, — с небольшой заминкой кивнул сосед, к ее удивлению, не делая никаких попыток как-то сблизиться с ней. Ведь по логике вещей сейчас он должен был, как минимум, дотронуться до ее лица и сделать вид, что ресница существует.

— Коляныч, тебя куда? — обратился к нему водитель, понизив голос, чтобы не разбудить остальных.

— Выйду со всеми, а дальше сам, — ответил сосед. — Где народ поселят, не знаешь?

— В головной избе, у председателя, вроде. Кудой[7] потом?

— К Савельевым. Дядька Алексей карбюратор обещал перебрать.

— А, ну то дело. Без колес никак! Тебя до развилки-то кто подвез?

— На попутке доехал. А потом пешком. «Нива» стучать начала в дороге, так я дядьку предупредил, они с брательником ее и забрали.

— Времени много потерял?

— Не особо. Доехал с ребятами из леспромхоза. А ты сам-то обратно теперича когда, Митрич?

— Дак ить как наснимают кино, так и повезу. Мне ведь в радость здесь побыть.

— Как тебе в столице-то живется? Не тошно?

— Ну, паря, скажешь тоже! Столица столице рознь. Наша-то душевна, яки мать родная.

— Твоя правда, Митрич. Вологда — мать. — Сосед повернулся к Полине: — Уж вы не обижайтесь.

— Почему я должна обидеться? — удивилась она.

— Что мы Москву за голову не считаем, — прищурился сосед.

— Серьезно? А, это потому, что Вологда должна была быть столицей вместо Москвы, да?

— Русский Север большой. Может и надо было его центром Руси сделать. Как вы думаете?

— Не знаю даже, — пожала плечами Полина. — Никогда не думала.

Через пять минут водитель крякнул и вырулил на широкую вытоптанную площадку перед деревянным домом с белыми наличниками и резным петушком-флюгером на крыше. Высокая трава вдоль низкого заборчика еще кое-где блестела от ночной росы, с куста на куст перелетали воробьи, и их щебет слышен был даже в автобусе.

— Где мы? — спросила Полина.

— В Лапино, — ответил сосед и, перегнувшись через ее колени, протер стекло рукавом куртки. — Туточки вас и поселят. А Чертова гора недалече.

Полина нахмурилась — слишком уж осведомлен был этот парень о том, кто они, и зачем приехали. Впрочем, в таких местах вести разносятся быстро. И, наверное, уже все местные в округе знают, что в их края приехали киношники. Разговоров теперь надолго хватит.

— А Ненастьево далеко отсюда? — спросила она.

— Ненастьево? — переспросил он, смерив ее заинтересованным взглядом. — Вам оно зачем?

— Я просто спросила, — передернула плечами Полина. — Бывала там как-то.

— Это когда же? — не унимался сосед. — Я даже не помню, чтобы в последнее время кто-то из пришлых им интересовался. Медвежий угол! Что-то вы сочиняете, девушка! И, кстати, как вас зовут?

— Случайное соседство еще не повод для знакомства, — вспыхнула она.

Он наклонился, чтобы поймать ее взгляд, и на секунду оказался так близко, что Полине не составило труда заметить, что и ресницы у него разноцветные — темные у основания и рыжеватые на кончиках. И глаза, которые поначалу показались зелеными, на поверку оказались цвета морской волны с вкраплениями золотистых точек. Внутри этих глаз она разглядела нечто такое, отчего ее поначалу обдало холодом, а затем жаром. За его видимой бесхитростностью и спокойствием скрывалась настороженность, и Полина вдруг поняла, что все это время он присматривался не только к ней, но и ко всем, кто находился в салоне. Не то чтобы ей была неприятна сама мысль об этом, но легкий оттенок досады она все же ощутила.

— Тогда всего доброго, — улыбнулся сосед. — Увидимся еще! — Подхватив ветровку и спортивную сумку, которая все это время стояла в проходе, он вышел из автобуса, оставив дверь открытой.

14

— Приехали? — широко зевнул Кушнер. — Надо же, как разморило…

— Ну не знаю как вы, а я глаз не сомкнул, — отозвался сидящий за Полиной Костров.

«Черт!» — Полина потерла переносицу, представляя, как все это время художник был свидетелем ее общения с местным «Рембо». Почему-то именно эта кличка вдруг возникла в ее голове относительно молодого соседа. Возможно, из-за его спортивного вида, или из-за татуировки на загорелом предплечье. Одно было ясно — подобного типа мужчины Полину не привлекали из-за своего напора и выпяченной напоказ брутальности. Молодой человек был обаятельным, но Полина никогда не доверяла первому впечатлению. К тому же, в этом парне было нечто, чего она никак не могла понять. А то, что было непонятно, притягивало. А потому немного злило…

Мысли об этом быстро улетучились, когда все попутчики проснулись окончательно.

— Господи, голова раскалывается! И шея затекла! — жалобно заныла Мара.

— Пей больше, — беззлобно посоветовал Кушнер, протягивая ей бутылку газированной воды.

— Лева, уже можно выходить? — Не дожидаясь разрешения, блондинка двинулась по проходу, рискуя наступить на развязанные кожаные шнурки и рухнуть на пол.

— Можно, — ответил за режиссера водитель. — Погуляйте чутка. Рано приехали. Сейчас о вас куры да петухи доложат, тогда и расселяться зачнем.

— Зачнем? — Мара остановилась и хихикнула в кулак.

— Так да, — водитель поскреб щеку, не понимая, что так рассмешило девушку.

Мара приобняла Кушнера и чмокнула того в макушку. Затем, скользнув взглядом по прикорнувшему к окну Сайганову, вышла наружу. Полина поерзала на месте и тоже решила последовать за ней. Хотелось свежего воздуха, да и от долгого сидения пятая точка основательно затекла.

Где-то действительно прокричал петух, затем замычала корова. Деревенская пастораль представала перед ними во всем своем утреннем великолепии.

Мара чиркнула зажигалкой, разглядывая окрестности, а затем театрально протянула:

— М-да…

— Боже, как же красиво, — Полина вдохнула воздух, наполненный запахами сухой травы и вербены, пестрыми соцветиями которой был заполнен палисад около дома.

— Провинция, — помятый Костров спрыгнул со ступеньки автобуса и засунул руки в карманы.

— Посмотрите, какое небо! — воскликнула Полина, вытягивая руку. — Ну вот скажите, где можно увидеть такое потрясающее солнце?

— В смысле? — Мара даже рот приоткрыла от удивления. — Солнце — это солнце, оно везде одинаковое. А у вас, кстати, ресницы выпадают, — она мазнула по правой щеке Полины рукой, в которой была зажата сигарета.

Полина отшатнулась и тут же закрутила головой в поисках своего ночного соседа. «Получается, не врал?»

Постепенно все собрались на площадке, потягиваясь, взлягивая ногами и протирая глаза.

Дверь дома распахнулась. На порог вышла сухопарая женщина в белой косынке и цветастом фартуке.

— Милости просим, гости дорогие. Что это вы там сгрудились? Айда в дом! — сказала она, попутно выпинывая из-под ног рыжего кота. Тот мелко потряс хвостом и, словно нехотя, направился в ближайшие кусты аспарагуса, из которых тут же взлетела воробьиная стая.

— Здравствуйте! — отозвался Кушнер. — Ничего, что мы в такую рань?

— Кому рань, а у кого и день божий в самом разгаре, — рассмеялась она. — Валентина Павловна я.

— Кушнер, — представился режиссер, протягивая руку, — Лев Яковлевич.

— Да я только из-под коровы, — смутилась хозяйка, вытирая ладонь о фартук. — Пойдемте завтракать. Митрич, — крикнула она водителю, — тебя тоже касается!

— Сейчас, Валюша! Только раскидаю поклажу.

— Раскидывать не надо! — Геннадий Викторович аж подпрыгнул. — Аппаратура дорогая, не дай Бог чего…

— Да что уж мы, криворукие, что ли? Знамо дело, занесем как невесту опосля венчания.

— Ох, мамочки, сравнения-то какие, — фыркнула Алла. — Лева, когда хочешь начать?

— Так к обеду и…

— Зачнем, — влезла Мара, повиснув на плече у мужа и вызвав у Аллы кислую гримасу.

Дом был большой, просторный. Из коридора вели две двери. Одна — в жилую часть, а вторая туда, где и должны были разместить приехавших.

— Тут раньше общие собрания проводили, — пояснила Валентина Павловна. — Народу-то поболе было, чем сейчас. Концерты даже давали. Давненько, правда. Думали библиотеку сделать, а потом просто шкаф поставили, — она ткнула пальцем в сторону окна, где он и стоял — крепкий, с потрескавшимся лаком на стенках, с верху донизу заставленный потрепанными томами и журналами. — Для библиотеки у нас книг маловато. Так уж, кто из родни, когда приезжает, оставляют.

Полина сразу же направилась к шкафу и, присев на корточки, стала водить пальцем по корешкам. Эх, если бы знала, что здесь так любят и ценят литературу, то привезла бы полнехонький пакет со списанными книгами!

На скамейках, составленных вдоль стен, горкой лежали одеяла и подушки. Железные раскладушки примостились у стола-трибуны. Валентина Павловна пальцем посчитала присутствующих:

— Девочек я на свою половину заберу. У меня и диван раскладной имеется, и печка. И выход отдельный, если кому приспичит ночью воздух попортить, — зыркнула она в сторону Мары.

— А председатель когда появится? — спросил Кушнер и сверился с записью в блокноте. — Товарищ Мороз. Мне сказали, с ним обо всем договариваться.

— Так ить, — Валентина Павловна развела руками, — туточки он. Перед вами. Я и есть председатель — Мороз Валентина Павловна.

— О! — воскликнул Костров. — Надо было сразу догадаться! Книги, картины, — он подошел к висящему на стене пейзажу. — Дивно, — покачиваясь с пятки на носок, художник близоруко прищурился и погладил облезлую раму. — Только женщина может привнести красоту и уют даже в дикие нечеловеческие условия.

— Почему же нечеловеческие? — нахмурилась хозяйка. — Скажете тоже. У меня и туалет теплый, и баня рядышком. Сегодня могу истопить, коли пожелаете. Вот и веники бы прошлогодние добить надобно.

— Валечка Павловна, да вы просто царица небесная! — ахнула Алла. — У меня последнее время, знаете ли, спина побаливает. Продуло от кондиционера. Как думаете, с бани полегче станет?

— Ой, милая, да с бани-то все болячки как рукой снимет! Особливо стариковские! — махнула рукой председательша, моментально вызвав сдавленное хихиканье Мары.

Алла бросила на блондинку испепеляющий взгляд и поджала губы.

— Ну что ж, — Кушнер стряхнул с себя молодую жену и прошелся по комнате, — по-моему, прекрасно! Мы постараемся вас ничем не утруждать и максимально возместить наше пребывание. Продукты закупили и привезли с собой, воду тоже.

— Что ж у нас воды, что ли, нет? — удивилась хозяйка. — Да вы такой воды отродясь не пили! И еда у нас свойская, с огорода. Может, вы к какой другой привыкли, так я уговаривать и насильно заталкивать не буду. Только вы для начала моих харчей попробуйте. Оно ведь и мне приятно, да и народ наш старался — меду принесли, пирогов и солений. Знамо дело, не часто таких гостей привечаем. Я ведь сериал-то ваш смотрела аж два раза, — обратилась она к Алле. — Поначалу, как вышел, а потом по второму каналу года три назад опять крутили. Уж как вы там Нюшку-то сыграли! До слез, ей Богу! — горячо воскликнула она.

Алла поправила кудри и сдержанно кивнула.

— Как ведь была красавицей, так и осталась, — вздохнула Валентина Павловна. От хитрой улыбки вокруг ее глаз собрались морщинки.

Алла размякла и снова подбила ладонями крупные кудри.

— Ну, пойдемте. Завтрак стынет. А потом ужо порешаем, как дальше быть, — деловито сказала хозяйка и достала из кармана очки. — Мне еще вас записать надо и документы отсканировать. Чтобы, значит, все по уму было.

Первое, что бросалось в глаза при входе в хозяйскую половину, была печь — широкая, беленая, с кружевной занавесочкой над лежанкой, и топкой, прикрытой жестяной заслонкой. Она занимала существенную часть довольно большой комнаты, в которой расположилась и кухня, и столовая, и гостиная. Рядком стояли газовая плита, на которой сейчас что-то булькало в огромной кастрюле, распространяя густой мясной аромат, громоздкий холодильник с выпирающим позади мотором, и ножная швейная машинка в деревянном футляре.

— Ой, как в музее, — пискнула Мара. — Даже иконка висит! — ткнула она пальцем в правый угол, где действительно находилась большая золоченая «Троица» в обрамлении из настоящего вологодского кружева.

У окна стоял самодельный станок — двуногая этажерка с валиком, по обе стороны которого гроздьями висели деревянные коклюшки. Полина, вытянув шею, пыталась разглядеть наколотый поверху бумажный узор, не решаясь подойти ближе.

Валентина Павловна подтолкнула Кушнера в спину к накрытому столу:

— Давай, мил человек, занимай диспозицию. Ты тут главный, командуй!

— Да что вы, Валентина Павловна, только после вас, — учтиво поклонился он.

— Ой ли! — повела плечами. — Одно слово — бохема, — хмыкнула хозяйка. — Ну, кто мне поможет? Иди-ка сюда, красавица, — поманила она Полину. — Тягай на стол самовар.

— Настоящий самовар? — восхитилась Поля.

— Не, что ты, электрический. Это уж так, для антуражу.

На вышитой скатерти уже стоял начищенный чугунок с гречневой кашей и лежали деревянные ложки. В остальном же все было вполне современное — и советский еще сервиз, и пластиковая масленка и хрустальная конфетница, полная печенья и разноцветного драже. От высоченной стопки блинов сладко тянуло молоком. Да и само молоко находилось здесь же, в кувшине. И через стекло было заметно, что треть его поверху загустела, превратившись в сливки, и имела такой же желтовато-нежный оттенок, что и огромный кусок масла в масленке.

Полина, прихватив самовар за ручки, аккуратно поставила его на середину стола, в самый центр вышитого бордовыми розами венка. Геннадий Викторович достал фотоаппарат и сделал несколько снимков с разных ракурсов, для одного из них даже привстав коленями на резной табурет.

— Чего это? Зачем? — округлила глаза хозяйка.

— Он же оператор, — пояснила Алла. — Все оценить может только через глазок видеокамеры. Иначе ему не вкусно.

— Ох, ты ж, — качнула головой Валентина Павловна. — Чудно как.

— Тут и почуднее меня народ имеется, — усмехнулся Геннадий Викторович и покосился на Сайганова.

Колдун, заложив руки за спину, разглядывал икону — склонил голову на одно плечо, словно пытался представить ее вверх ногами.

— Иностранец, что ли? — шепотом спросила хозяйка у Кушнера.

— Да что вы! Наш, отечественный. Биополе изучает, — крякнул тот. — Не обращайте внимания.

— А… — Валентина Павловна подошла к Сайганову и тоже склонила голову. Постояв пару секунд, спохватилась, кинулась к шкафу. — Все, хватит разговоров, ешьте давайте! — она положила на стол стопку разномастных тканевых салфеток с кружевной тесьмой по краям и выглянула в окно, отодвинув занавеску. — Ох, ты ж… опять козы капусту топчут! До чего ж глупые создания! Вы хозяйничайте туточки без меня! Как тебя, девка? — обратилась хозяйка к Полине.

— Поля…

— Вот, Поля, давай-ка ты за хозяйку побудешь! Кипяток лей, кашу накладывай. А я скорехонько. Накостыляю только прутиком некоторым… — хозяйка выскочила за дверь, по дороге вытащив из лежавших около печи поленьев длинную сухую ветку.

Гречневая каша вызвала всеобщий восторг. Даже Мара, до этого морщившая свой нос, не выдержала и, глядя на остальных, все-таки разбавила две ложки гречи молоком.

Полина щурилась от удовольствия, уминая блин, перед этим макнув его в миску домашней сметаны. Алла, задумчиво вздыхала и улыбалась чему-то своему, поглаживая узор на скатерти. Сайганов с помощью кухонного ножа полосовал блины и накручивал их на вилку словно итальянские спагетти. Кушнер пил крепкий чай, едва разбавив его кипятком, и по комнате плыл липовый дух, от которого было хорошо и спокойно.

Когда с крыльца дома послышались громкие шаги, никто даже не дернулся, настолько все были поглощены сытным завтраком и домашним уютом. Лишь когда из-под крышки вдруг выплеснулся бульон, и на плите зашипело, Полина вскочила и стала сдувать с краев кастрюли навар.

— Доброго здоровья!

Голос оказался до боли знакомым. Так и было — в избу, улыбаясь во весь рот, вошел ее недавний попутчик с татуировкой.

— Приятного аппетита!

Полина хмыкнула и убавила газ.

— Смотрю, новая хозяйка у нас здесь объявилась, — подмигнул он.

— Доброе утро, — поздоровался Кушнер. — А Валентина Павловна вышла по делам.

— Так я по ваши души, так сказать. Познакомиться поближе. Узнать, что вы за люди, чего от вас ждать.

— А почему мы должны вам что-то рассказывать? — не удержалась от колкости Полина. Уж больно парень был нахрапистый и наглый. Вошел, как к себе домой, — давайте, рассказывайте! А может, она не хочет, чтобы кто-то вообще знал, зачем она приехала.

Их взгляды пересеклись, и Полина, воспользовавшись тем, что была занята кипящей кастрюлей, отвернулась и прибавила газу.

— Хорошо, тогда будем общаться официально, — улыбка медленно сползла с его губ. — Местный участковый Николай Белов.

Полина ойкнула, когда из-под крышки вновь прыснуло и капля обожгла ей руку.

15

— Места у нас тут тихие, чужих почти не бывает, — сказал Николай, доставая планшет. — Рядом с Папино еще две деревни. Раньше больше было, конечно. Все входили в совхоз «Юбилейный», но потом…

— Известная история, — кивнул Кушнер, сыто привалившись к спинке стула.

— Вот ежели вам по историческим местам нужно было, то вы бы месяц тут точно мотались! До Великого Устюга столько всего интересного! Нюксеница, Тотьма, Устье… А Опоки? Это ж чудо какое-то! Скалы, похожие на пирог, представляете? Такой, слоеный, — пояснил участковый. — Там раньше лагерь был. Гулагский…

— А вот Чертова гора? Как она вам? Много там народу?

— А то! Круглый год ездят. Летом, конечно, по боле — вода в Сухоне вкусная, да и рыбой богата. А зимой снегу много насыпает, так лыжники приезжают, ну и охотники, куда ж без этого. Вы ведь на Чертовой горе как раз снимать хотите?

— Э… — Кушнер почесал густую бровь. — Хотелось, да.

— Понятное дело. Лучшего места и не придумаешь. Туристов разогнать, конечно, будет сложновато, — рассмеялся участковый. — Там сейчас целый лагерь с палатками. Сухона — красивейшая река, но с характером — внутренние течения такие сильные, что не заметишь, как унесет. По весне не торопится открыться, а уж как лед сойдет, так разливается во все стороны, словно море. В нее Лежа и Вологда впадают. Вот и получается, что под этаким-то напором Сухона в обратку течь начинает. Но у Чертовой горы место хорошее, песок. Туристы канаву в сток вырыли, чтоб, значит, неглубоко было. Вода постояла несколько дней, пока солнце жарило, да и нагрелась. Детишкам раздолье — как поросята полощутся.

— А туристы не боятся там оставаться? Зона ведь считается аномальной.

— Ну так ведь сколько времени-то прошло с тех аномалий? — возразил Николай. — Оно, может, что-то там и осталось, да видимых доказательств нет. Раньше, говорят, часто НЛО видели. И часы ломались, если у горы побыть. Опять же, разговоры это все. Как верить, коли с тобой такого не было?

Полина, присев на табуретку и уперевшись подбородком в ладонь, внимательно слушала, не сводя глаз с участкового. Николай мазнул по ней взглядом, подобрался и огладил ладонью бороду.

— Валентина, кстати, может вам рассказать поподробнее. Я, если честно, не особо в этом вопросе… — покраснел он. — Но сопроводить, разумеется, могу. Порядка, правда, не обещаю. В смысле, что территорию для съемок не расчищу — права такого не имею. Поэтому сразу предупреждаю, что народ там любопытный, детей много. А кино ваше, сами понимаете, дело интересное.

— Ну а что там с дремучим лесом? — спросил Кушнер.

— Тю, скажете тоже! — отмахнулся Николай. — Дремучий лес… Километров на пять повытоптан. Понятное дело — грибы-ягоды водятся. Там и домишек рыбацких понастроили. Рыбнадзор следит, чтобы, значит, не нарушали. Да и егерская служба не дремлет. Так что, не пугайтесь. Спокойно поезжайте. НЛО не обещаю, а по лесу побегать завсегда интересно. Народ-то попривыкнет, глядишь, и не будут приставать.

Полина посмотрела на Кушнера. Он задумался на мгновение, а потом закрыл свой блокнот и удовлетворенно кивнул:

— Огромное вам спасибо, Николай! Думаю, сопровождать нас не надо, справимся.

— Митрич тут все дороги знает. Домчит, — с некоторым сожалением ответил участковый и встал из-за стола.

Валентина Павловна, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, увидев Николая, расплылась в широкой улыбке:

— Коленька, приехал? Вот и славно. Садись чаевничать!

— Не, теть Валь, пошел. Мне с руководством еще связаться надо, — он потоптался, бросив быстрый взгляд на Полину. Затем, будто нехотя, развернулся и пошел к выходу.

— А, ну беги, беги…

Закрыв за ним дверь, хозяйка оглядела гостей и стол.

— Что-то мало поели, не вкусно, что ль?

— Да мы объелись, Валентина Павловна! Непривычно в такое время так плотно завтракать. Теперь в сон клонит, — вздохнул Кушнер.

— Так вы ж городские, к нашему режиму не привычные. Вот и пойдите, полежите часок. А там и по делам можно.

Все переглянулись.

Кушнер посмотрел на часы:

— Так, а давайте, на самом деле пару часиков отдохнем? И водителю надо после дороги в себя прийти.

— А что же, не приходил еще Митрич? — удивилась председательша. — Опять, поди, свой рыдван намывает. Пойду, кликну. А ты, Поля, помоги расстелиться людям. И сама, коли хочешь, на печку полезай.

— Я спать не хочу, — сказала Полина. И на самом деле, после беседы с Николаем, и от вероятной возможности снова оказаться в Ненастьево ее потряхивало и колотило, тем самым подпитывая и давая силы огромному желанию разобраться с тем, что же все-таки произошло с ней много лет назад.

Пока мужчины ставили раскладушки, Полина пропихивала подушки в наволочки и распределяла простыни. Дому было уже много лет, но внутри все так же пахло деревом. К этому аромату примешивались нотки свежескошенной травы и садовых цветов, которых вокруг избы было просто огромное количество.

— Хорошо здесь, правда? — обратилась она к Сайганову. Тот задумчиво стоял у окна, и бледное лицо его выглядело довольно мрачным. Полина чувствовала необъяснимую жалость к колдуну, а должна была, наверное, чувствовать почтение или страх. Во всяком случае, Андрей всеми силами старался произвести именно такое впечатление. Однако, не только она, но и остальные члены группы как-то не особо жаловали это его превосходство. Ну а кому, скажите на милость, понравится, когда человек разглядывает тебя, словно пытается пробраться в самое нутро? И даже неважно, видит ли он хоть что-то, сама манера так себя вести выглядит вызывающе.

Сайганов вздрогнул и внимательно посмотрел на нее:

— Вы слышите? — спросил он.

— Что? — Полина покрутила головой.

Кушнер и Костров, накинув простыни поверх матрасов и усевшись поверх них, скрипели пружинами раскладушек, стягивая обувь. Геннадий Викторович протирал стекло видеокамеры, и по комнате плыл химический запах, абсолютно неуместный в этой наполненной солнечными тенями и блинными ароматами помещении.

— Какое-то странное ощущение… — пробормотал Сайганов. — Будто кто-то зовет…

— Может это Валентина Павловна…

— Вы не понимаете, — поморщился колдун. — И никогда не поймете, — язвительно добавил он.

Полина вскинула брови и сунула подушку ему в руки.

— Идите спать, Андрей. Это у вас давление, наверное. С дороги.

Скрипнула дверь. Полина обернулась и увидела Мару. Актриса растерянно замерла. Однако в следующий момент взгляд ее уткнулся в Сайганова, выстрелив яростной волной, которую Полина ощутила почти физически.

«Боже мой, страсти какие!»

Муж Мары, режиссер Кушнер, растянулся на раскладушке и блаженно закрыл глаза, будто вокруг ничего не происходило. По сути, ничего и не было — секундная вспышка ярости в красивых глазах актрисы, которая предназначалась даже не Полине, но которая не осталась ею незамеченной.

Полина решила пойти на улицу, потому что в отличие от остальных спать ей совершенно не хотелось. Все время думалось: а вдруг Кушнеру будет достаточно Чертовой горы? Вдруг он откажется ехать в Ненастьево? Что тогда делать?

Она вернулась в комнату и увидела Аллу. Та уже расположилась на диване и лежала с закрытыми глазами, укрывшись вязаным пледом. Полина невольно залюбовалась разноцветными квадратами и филигранно вывязанной внутри каждого ромашкой.

Мары нигде не было.

В смежной комнатушке, отгороженная занавеской вместо двери, находилась спальня хозяйки. Отодвинув фестончатый край, Полина заметила высокую кровать и столик, на котором стояла корзинка с клубками и спицами. На цыпочках Полина прошла обратно мимо Аллы и, обойдя дом, нашла копошащуюся на грядках председательшу.

— Что, не спится? — Валентина Павловна вытерла лоб и отбросила в межу пучок сорняков.

— Нет, — ответила Полина. — Такое солнце, как же можно спать. Хочется дышать. Давайте, я вам помогу.

— Коли знаешь, что делать, делай. Всю свеклу только мне не повыдергивай, — усмехнулась та. — Вам, городским, все едино — зеленое и ладно.

— У моей мамы огород, так что я немного понимаю, — улыбнулась Полина. — Я ей справочники по садовым культурам подбирала. Она у меня очень цветы любит. Вот у вас тоже — такая красота кругом! — Она присела и провела ладонью по темно-зеленым с красными прожилками листочкам. Валентина Павловна быстро выщипывала травинки между кустиками, опершись на одно колено рукой, и Полине понадобилось время, чтобы приноровиться и поспевать за ней. — Валентина Павловна, я спросить хотела… Про участкового вашего… — через некоторое время сказала она.

— Про Кольку?

— Да. Вы не подумайте чего, просто он… Все выспрашивает… — при этих словах Полина задержала дыхание.

— Работа у него такая, — пожала плечами женщина.

— Я понимаю. Сказал, что места у вас тихие. А я вот с ним про Ненастьево заговорила, так он…

Валентина Павловна нахмурилась:

— Тебе-то что с Ненастьева? Чего спрашиваешь?

— Я слышала кое-что… Люди говорят, места здесь не такие уж и тихие. Одна только Чертова гора чего стоит. И что раньше здесь происходили всякие непонятные вещи. Это правда?

Полина уже была готова к тому, что Валентина Павловна рассмеется или отмахнется от нее, но женщина разогнулась и посмотрела вдаль, задумчиво пожевав губами.

— Так тебя что интересует-то, Чертова гора или Ненастьево? — прищурилась она.

— На гору мы сегодня поедем, — Полина склонилась над грядкой, чувствуя, как у нее горят уши.

— Ну поедете, да. Митрич уж доложил. А в Ненастьево… — она нахмурилась. — В Ненастьево вам не надо. Там давно уже никто не живет. Болота разрослись кругом. Прям топь… Узкоколейка только и осталась, по которой лес возили. Да видно, скоро и она зарастет за ненадобностью. Колька-то ведь знает, о чем говорит. Места тихие, ежели правила соблюдать. Только ведь люди неугомонные — хлебом не корми, дай куда не то залезть да повыведать. А потом ищи-свищи, где они!

— Это вы про что? — ахнула Полина и, приложив ко лбу козырек ладони, посмотрела снизу вверх на председательшу.

— А про то, — понизила голос женщина, — что места эти чужаков не любят. И свои-то, бывает, нарушают…

— Что нарушают?

— Установленный порядок.

— А…

— Ага, — Валентина Павловна руками сгребла вырванные сорняки и перетащила их к забору.

— И много таких случаев было? Ну, когда люди пропадали?

— А то! — председательша уперла руки в бока. — Никто же не слушает! Рюкзак за спину и вперед. У Кольки-то нашего, — она понизила голос, — дед так же вот пропал. В болотах… Охохонюшки… — Валентина Павловна распустила концы платка и, забрав выбившиеся волосы, повязала заново. Оглядевшись, поманила Полину, и сама пошла к скамейке у сарая. — Там такая страсть случилась, что иначе как гиблым делом и не назовешь… Искали его, конечно, да где там! Как в воду канул, прости господи. Ни следа не осталось. Ясно, что неспроста это… Жуткое место. Колька-то потому и в школу милиции подался, чтоб, значит, дела разные распутывать. А то, что он простым участковым работает, так это пока. Молодой еще, опыта набирается. Но парень толковый и дюже ладный! Невесту бы ему, а? — она вдруг толкнула Полину локтем в бок и хитро подмигнула.

Полина прислонилась спиной к шершавым доскам сарая и сразу же почувствовала впитавшееся в дерево тепло. За грядками росли кусты крыжовника и смородины — ягоды, словно капли, переливались изумрудным и рубиновым цветом. А правее, разбрасывая вокруг себя узорчатую тень, красовалась раскидистая яблоня…

… «Шуша стояла под деревом и, задрав голову, смотрела на румяное яблоко, висевшее на самой верхней ветке старой яблони. Она попробовала тряхнуть кривой ствол, но сил не хватило. И что ей сдалось это яблоко? Но надо было знать Шушу — если ей чего-то хотелось, то она всегда шла напролом. Небольшой сучок выдержал ее вес, и девочка вцепилась в толстую ветку. Пропихнув ногу поглубже, она поднялась еще выше, не выпуская из поля зрения манящий фрукт. Волосы растрепались, к лицу прилипла паутина, но Шуша не сдавалась. Когда яблоко оказалось на расстоянии вытянутой руки, она услышала свист и, замерев, посмотрела вниз. Голова закружилась, тело обдало холодной волной. Сквозь листву она увидела вихрастого мальчишку, который стоял в самом низу, высоко задрав голову, и с интересом наблюдал за ней.

— Это дикая яблоня. И яблоки невкусные, — сказал он и смачно сплюнул. — Хочешь, к нам пошли. У нас прямо на земле валяются.

Шуша выдохнула, протянула руку и победно сорвала свою добычу. Впившись зубами в хрусткий бок, тут же скривилась. Рот наполнился кислой слюной, которая непроизвольно потекла через краешек рта. Шуша отняла руку от ствола, чтобы утереться, и тут же потеряла равновесие. Охнув, полетела вниз, все еще пытаясь ухватиться за что-нибудь, но лишь обрывала листву и обжигалась о хлесткие удары веток.

Падение было быстрым, но, к ее удивлению, не таким болезненным, как ожидалось.

— Чуть не раздавила меня, рыжая… — донеслось до нее сквозь шум в ушах. — Едва поймал тебя, лешогонка![8]»

…- Ненастьево — название-то, видишь, само за себя говорит. Давно еще по этому тракту ссыльных водили. Народу много мерло. Потому там и кладбище старое большое. — Валентина Павловна перекрестилась. — Нехорошее место…

Полина глубоко вздохнула и, закрыв глаза, подставила лицо солнечным лучам.

— Обозы везли с провизией, а арестантов пешком, знамо дело, толкли, — продолжала Валентина Павловна.

Полина помотала головой, пытаясь не потерять нить повествования, потому что голос Валентины Павловны, текучий, окающий, убаюкивал получше колыбельной.

— Конечно, сбегали арестанты-то. Видать, каторга пострашнее наших лесов казалась. Глупые люди… Куда здесь бежать? От деревни до деревни расстояния приличные. Хозяйства, кстати, завсегда крепкие были. Жили-то большими семьями, дети не разбегались. Животину держали. К лесу да к реке завсегда с уважением относились, ибо не прощают наши места шалопайства и глупости. А в лесах и медведь, и волк, и дикий хряк водятся! Поди, добеги! Аккурат на лешего наткнешься…

— На лешего? — недоверчиво рассмеялась Полина.

— Смешно ей! Это ты еще про шишимору[9] не знаешь! Одно слово — городская! — Валентина Павловна посмотрела на маленькие часики. — Мать честная, уж девятый час! Не разморило тебя? — снова ткнула она Полину в бок.

— Нет… А где родители Николая?

— Мать-то померла от воспаления легких, когда он мелкий был совсем. Одна мальца тянула, вот и запустила болячку. Отец заезжий, вроде, но врать не буду. Дед ейный помогал, чем мог. Сам бобылем жил, как жену схоронил, но Кольку к себе забирал на каникулах. Школа у нас туточки одна на всю округу, — пояснила председательша. — Так что сиротой Колька остался. Зато государство отучило в институте бесплатно. Нынче, вишь, все за деньги. Капитализм. — Женщина поднялась. — Обед-то поможешь сварить?

— Конечно!

— Хорошая ты девка, Полина. Ладная. Дролю[10] бы тебе, баского да рукастого…

16

Алла проснулась, когда Полина перебирала зелень. Спустив ноги с дивана, актриса некоторое время сидела, словно собираясь с силами перед последним рывком. Со вздохом она поднялась и прошлепала босыми ногами к столу. Тяжело опустилась на стул, сонно оглядев гору нарезанного укропа.

— Чайку? — предложила Полина, отложив нож.

— Воды, наверное… — хрипло ответила Алла. — Голова гудит. Слишком много кислорода вокруг — организм сопротивляется. И где все?

— Спят еще. Никто не выходил, — Полина поставила перед ней стакан с водой. — Алла… простите, не знаю вашего отчества…

— Не надо отчества, — отмахнулась актриса. — Вот помру, на памятнике напишут, и все узнают. А вообще, актрисам отчество не положено. Или вы на возраст намекаете? Плохо выгляжу? — она похлопала себя по щекам.

— Ну зачем вы так! Вы очень красивая! — искренне возразила Полина. Она хотела добавить еще, что у Аллы породистое лицо — так иногда выражались в книгах — но постеснялась. Какой из нее эксперт по внешности в самом деле? И сама-то на редкого любителя. А у Аллы были ямочки на щеках, а это, как известно, указывает на чувственность, эмоциональность, артистизм и бешеный темперамент. Впрочем, Алла совершенно не стеснялась в выражениях — в чем Полина уже убедилась — и знала много стихов. Пока в дороге угощались «чаем», Алла и Вениамин Аркадьевич читали «Онегина», и голос Аллы — сильный, грудной, даже не дрогнул в момент резкого торможения из-за какого-то лихача. И Митрич лишь тихо крякнул, сдерживая ругательства, чтобы не пропустить ни слова.

— Красивой я была когда-то. Очень давно, — поморщилась Алла и, схватив стакан, стала жадно пить. Руки ее немного тряслись, а зубы стучали о стекло. — Левка тоже спит? — уточнила она.

— Думаю, да, — Полина отобрала листья щавеля и теперь нарезала их для супа.

— Прибрала тебя к рукам эта председательша? — кивнула Алла в сторону плиты.

— Да я сама вызвалась, мне не сложно. Приедем, суп как раз настоится. Пообедаем… — улыбнулась Полина.

— Хрен знает, когда вернемся. У Генки нашего то свет не так стоит, то тучи невовремя, то деревья не в том месте выросли. Набегаемся еще. Ты вот думаешь, что легко это все — кино… — скривилась Алла. — Красота и праздник…

— Нет, я вовсе так не думаю. Любая работа требует внимания и выносливости.

— Даже в библиотеке? — усмехнулась Алла, но затем покачала головой. — Да я не спорю. Наверное, в этом тоже есть что-то интересное. Иногда. А эта где?

— Кто? — не поняла Полина.

— Маринка, — произнесла Алла сквозь зубы.

— Ма… Маринка? Мара?

— Мара, — язвительно процедила Алла. — Маринка она, Рукавишникова. А теперь стала Мара Кушнер… Тьфу!

Полина отвела глаза.

— Не знаю. Мне кажется, гулять ушла.

— Одна? — приподняв бровь, спросила актриса.

— Не знаю, я не видела…

— Господи, разве можно быть такой?! — вспыхнула Алла, слегка ударив ладонью по столу.

Полина медленно отложила нож и удивленно посмотрела на Аллу.

— Неужели не любопытно, что тут у нас происходит? — не отставала актриса.

— Если вы о том, знаю ли я, что Лев Яковлевич ваш бывший муж, то да, знаю. Доложили уже. Но это ведь совсем не мое дело.

— Ну да, ну да… — Алла покусала нижнюю губу. — Вот видишь, как бывает? Как приходится работать? А работать надо. А как работать, если я с ней рядом находиться не могу? Она меня в молодости играет, представляешь?! А что в ней от меня? Ни-че-го! — всплеснула она руками. — Ноль! Абсолютный ноль!

Полина хмыкнула, подумав, что Алла, скорее всего, не в курсе того, что абсолютный ноль равен температуре минус 273 градуса по Цельсию, но, по сути, было и так понятно, что актриса имела в виду,

Полина вытерла стол и сполоснула разделочную доску. А когда повернулась, заметила, что глаза Аллы блестят от подступающих слез.

— Мы с Левой давно развелись. Лет десять уже… А он вот женился на этой полгода назад. Спрашивается, зачем? Вытащил из какого-то замшелого театра эту дуру малолетнюю, обезьяну голозадую…

— А Сайганов? — зачем-то спросила Полина.

— Сайганов? О, ну… — Алла отвлеклась, и теперь в ее глазах заплескался интерес. — Тоже из ниоткуда взялся. Его Левка на съемки пригласил в первый сезон. Кто-то порекомендовал, что ли. А сразу после премьеры и программы с его участием пошли. Про мистику и колдовство, — она задумчиво посмотрела в окно. — Он ведь и правда что-то умеет… Не знаю, чувствует, что ли… Да бог с ним, — отмахнулась Алла. — Ни рыба, ни мясо. Другой бы Маринку давно уже завалил, а этот…

От ее слов Полина опешила и часто заморгала.

— Чего удивляешься? — раскраснелась Алла. — Левка давно уже не боец. Ему кино важнее всего. Запустил себя… Кстати, — она поднялась и поискала глазами сумки. — Хорошо, что заговорили об этом, — она раскрыла молнию на дорожном чемоданчике и достала косметичку. Пошуршав внутри, выудила из нее несколько блистеров с таблетками. — С собой надо взять, — сказала Алла, запихивая лекарства в карман. — Мало ли, кому понадобится. Пойду будить команду, а то все проспят.

Если и было что-то странное во всем этом, то Полине так уже не казалось. И она, и те, кто оказался рядом с ней, похоже, несчастные люди, запутавшиеся в паутине собственных иллюзий и желаний.

Алла права — разве можно быть такой… Где-то здесь, в этих вологодских лесах осталась смелая Шуша, а она, Полина Скороходова, превратилась в тусклую тень той, кем была изначально…

17

На площадке перед домом собралась небольшая компания местных. В основном подростков, вокруг которых крутились их младшие братья и сестры. Старшее поколение, занятое домашними делами и заботами, не торопилось стоять и глазеть на приезжих. Те, кто проходил мимо, лишь громко здоровались, задерживаясь всего на минуту, чтобы оценить новенький мини-автобус, перекинуться парой слов с Митричем и председательшей и выцепить острым взглядом кого-нибудь из столичных гостей.

Деревня жила по своему распорядку, сложившемуся годами. По дороге, поднимая пыль, сначала прошло стадо коров, а затем, блея и толкаясь, с десяток коз. Полина наблюдала за ними из открытого окна и улыбалась. От всех этих звуков и запахов ей было необычайно хорошо. Странное дело — когда она бывала в коттедже у матери, то подобного не ощущала. Здесь же все было настоящим, нерафинированным — после торжественного и неспешного коровьего парада резко запахло навозом. Валентина Павловна, недолго думая, собрала еще дымящиеся лепешки лопатой и закинула их в кучу компоста рядом с грядками.

В дом Митрич и председательша зашли вместе, обсуждая последние деревенские новости. Затем плавно перешли на мировые и политические, и едва не поругались, когда дело коснулось пенсионной реформы.

— Помирать мне теперь за баранкой, что ли? — вопрошал Митрич. — А без работы как? Дочке обещал с ипотекой помочь.

— А ты к нам возвращайся, — предложила Валентина Павловна. — Или кормить детей своих будешь, пока они сами на пенсию не выйдут?

— Своему не помогаешь? — хитро прищурился Митрич, орудуя ложкой. — Чай, кормишь и поишь, а на себе экономишь!

Валентина Павловна передернула плечами и поставила перед водителем кувшин молока.

— Умолкни, Митрич. Пей, ешь!

Она собрала пакеты с едой, оставшейся после завтрака, добавив бутерброды с нежнейшим салом и запотевшую двухлитровую пластиковую бутыль с морсом. Митрич, закидав в себя блины и запив их двумя кружками молока, вытер рот и скомандовал грузиться.

К тому времени все были готовы, и две сумки с реквизитом уже стояли у порога.

Прежде чем сесть в автобус, Полина огляделась. Что-то царапнуло ее внутри, когда она подумала об участковом. Возможно, им удастся еще увидеться, когда они вернутся. И тогда… А что, собственно? Полина лишь вздохнула, так и не придумав ничего вразумительного. И сама она в глазах это парня, скорее всего, тоже выглядит невразумительной и еще, пожалуй, грубой… Вот за это было действительно стыдно. Просто рядом с ним Полина менялась, становилось другой, как будто спадала луковая шелуха, и показывался ядреный белый бочок — ну-ка, откуси! Морщишься? Горько? Так тебе и надо…

В рюкзаке лежал отцовский блокнот и тетрадь с ее черновиками. Все вокруг теперь ей было в помощь — воздух, природа, лес… Не хватало только крепкой руки отца. Но если постараться, то совсем скоро картинка оживет перед глазами. Надо пройти этот путь, не спотыкаясь и не останавливаясь.

Внезапно Полина увидела Мару, которая вырулила откуда-то сбоку, из-за кустов. Она шла медленно, не обращая ни на кого внимания и мрачно глядя себе под ноги. Полина посмотрела на Сайганова, который уже занес было ногу, чтобы залезть в автобус, но, заметив Мару, остановился. Костяшки его пальцев побелели, сомкнувшись на поручне.

Кушнер, уткнувшись в свои записи, даже не поднял головы.

— Где вас шатало, графиня? — обратился к Маре Геннадий Викторович.

Мара вздрогнула и за долю секунды изменилась в лице — расцвела улыбкой, деланно закатила глаза:

— Ах, князь, ходила до ветру. Погоды-то нынче какие стоят!

Оператор погладил камеру, словно младенца, и прищурился, разглядывая небо:

— И не говори! Погодка — как украли, ей богу! Надеюсь, в лесу такого безобразия не будет. Нам бы чего помрачнее, да поужаснее.

— Твоими молитвами под ливень бы не попасть, — фыркнула Алла. — Там, вроде, туча, — ткнула она пальцем в сторону горизонта.

— Кстати, было бы здорово поймать предгрозовой момент, — спокойно ответил оператор. — Так что каркай, дорогая, каркай! Кличь ураган! Входи в свой демонический образ!

— Иди ты, Гена, в сад… — огрызнулась Алла.

— Ждать-то вас когда? — спросила Валентина Павловна. — Уж к вечеру возвращайтесь, не поздничайте, оголодаете. А я баньку затоплю.

— Баня будет очень кстати! — воскликнул Костров, подмигивая Полине.

— Что вы решили, ждать вас у горы? — спросил Митрич, вытирая руки тряпкой. — Сколько планируете снимать? Мне бы к соседям мотануться. Обещал им топливный бак помочь запустить.

— Так поезжайте, — разрешил Кушнер. — Что вы, в самом деле, будете болтаться без дела. Время у нас есть, так что созвонимся. Там как, вообще, связь есть? На Чертовой горе?

— Местами. Да вы и сами увидите — народ там вечно кучкуется с телефонами.

— Вот и славно, — Кушнер захлопнул блокнот. — Ничего не забыли? Тогда поехали.

Полина села в автобус и закрыла глаза. Скоро, совсем скоро…

— Я сяду здесь?

Она вздрогнула, увидев Сайганова.

— Конечно.

Колдун сел, и Полина заметила, как он быстро оглядел ее сложенные на коленях руки. Нахмурив брови, Сайганов склонил голову, будто принюхиваясь.

— Что-то не так? — осторожно поинтересовалась она.

— Возможно, — он сглотнул и облизал бледные губы.

— Вам нехорошо? Попросить воды или…

— Нет-нет, — он дотронулся до ее руки. Пальцы Сайганова были просто ледяными.

По телу Полины пробежала дрожь. Холодок коснулся лица. Смахнув со щеки невидимую паутину, она отвернулась к окну. Близость Сайганова давила. Кожа затылка стала чувствительной, словно кто-то водил по ней тоненькими иглами китайского массажера.

— Я не сделаю вам ничего плохого, — вдруг прошептал колдун. — Только и вы тогда…

— Что? — обернулась она и встретилась взглядом с его черными зрачками.

Губы колдуна дрогнули в еле заметной усмешке:

— Вы знаете…

— Я не понимаю, — поежилась Полина.

— Рядом с вами что-то происходит. Нехорошее… Я это чувствую.

Она вспыхнула и нервно притянула рюкзак:

— Тогда пересядьте. И не надо пугать меня! Может… может это именно из-за вас вокруг происходит что-то нехорошее?!

Колдун пару секунд пристально смотрел на нее, а затем откинулся на спинку кресла. И по его напряженному лицу и плотно сжатым губам Полина поняла, что он никуда не уйдет. Вскочив, она оглядела салон и увидела на заднем сидении Мару. Хотелось послать к ней Сайганова, но, натолкнувшись на удивленный взгляд Кушнера, она лишь отвела глаза и уселась обратно. Не хватало еще скандал устроить. Ну что она, в самом деле, завелась? Подумаешь, колдун… Что в ней может быть нехорошего?

Однако, вокруг действительно происходило что-то странное. Меньше всего Полина ожидала, что вот так, ничего не делая, можно заполучить сразу двух врагов в лице Сайганова и Мары, которые теперь косились на нее, словно она их чем-то обидела или специально навредила.

Когда деревня оказалась позади, а за окнами замелькали поля и пастбища, Кушнер заговорил с водителем:

— Митрич, а расскажи-ка нам о Чертовой горе. Чего туда люди едут, да еще и с детьми? Неужели других мест нет? Более подходящих? Я в том смысле, что вот эти слухи о всяких явлениях должны бы пугать? Вдруг что, и не выберешься.

— Ты, Лева, сам как ребенок малый, ей-богу, — рассмеялся водитель. — Ну чего бояться-то?

— Ну я понимаю, что рыбнадзор там следит. Но все же… Я тут проштудировал несколько статей — везде пишут, что зона аномально активная. Кто-то же должен на страже стоять, мало ли…

— Свято место пусто не бывает, слышал присказку? Вот и там уже один мил человек под себя все подгреб… Земля-то, знамо, народная, а вот, поди ж ты, хозяин сыскался. Барушников Пашка, — Митрич крякнул. — Вот он за порядком и смотрит. Поставил рыбацкие домики. Сдает их круглый год. Ну, вроде как мзду платит, конечно.

— Хочешь сказать, незаконно?

— Да ничего я не хочу говорить, — Митрич почесал затылок и вывернул руль, объезжая рытвину.

Пассажиров тряхнуло, и Полина привалилась плечом к Сайганову. Тот на автомате придержал ее, но затем отстранился, едва заметно покраснев.

«А ведь он совсем еще молодой, хоть и напыщенный, как индюк», — подумала она.

— Я Пашку-то помню еще молодым парнем. Тот еще был… говнюк. Но со временем, вроде, остепенился. Не мое дело, конечно, но дом у него дорогой, и машин несколько имеется. Вроде как уезжал куда-то, может, на заработки. Несколько лет его никто не видел. А потом вернулся, уже при финансах. Ну и… Ладно, чего это я языком растрепался. Не мое дело.

— Местный феодал этот ваш Барушников, — вступила в разговор Алла.

— Так знамо дело — куда ж без них, без господ-то? — от души рассмеялся Митрич. — В Заемье помещиков завсегда много было. Вологодская губерния — место сытное. Тут тебе и земля благодатная, и лес, и рыба, и пушнина… Опять же остроги — кормить всех надо? Надо. А потому с властью сговаривались, чтоб, значит, прокорм и ночлег давать. Ну да это давно было.

— Как много вы всего знаете! — восхитилась Полина. — И как любите свой край.

— Я тебе так скажу, девонька, — у нас, почитай, каждый местный свою родословную до седьмого колена знает. Родная земля держит, не отпускает. Врать не буду — молодежь, конечно, уезжает. Но многие возвращаются. Красота-то какая, а? — он ткнул пальцем в окно. — Дикая! Первозданная. Как же от такой чуди откажешься? Ночами сниться будет, всю душу измотает.

— И все-таки деревни-то ветшают… — подал голос Костров. — Значит, все не так, как кажется. Вы вот тоже в Вологду перебрались.

— Хм, — поморщился Митрич. — Недалеко и убег. Жену схоронил, вот дети и позвали. Теперича тянет меня обратно — словно веревками прикрутило к Заемью-то…

Помирать точно сюда вернусь. Говорю же, чудное это место. Как есть, чудное…

— А Ненастьево? — спросила Полина, и они с Кушнером обменялись быстрыми взглядами.

— Что — Ненастьево?

— История есть у него какая-то? Мистическая? — режиссер положил на колени телефон, перед этим включив диктофон.

Полина почувствовала, как у нее задрожали руки и ноги. Она сжала кулаки, чуть накренившись вперед. Сайганов тоже подобрался, явно испытывая неподдельный интерес.

— Тут у нас каждый пень со своей историей! — пожал плечами Митрич. — Да только невеселые энти сказки. Ненастьево… Заросло там все, болотами покрылось.

— А Валентина Павловна сказала, что туда узкоколейка ведет, — не удержалась Полина. — Вот бы посмотреть на эту деревню…

— Ах эта Валентина Павловна! Бо-ло-ло, — по-доброму заметил водитель. — Ведет, конечно, да только, не пойму, чего там смотреть-то? Говорю же: все заброшено, разрушено. Супротив природы не попрешь… Интересно ей! Все рыжие такие любопытные, а? — рассмеялся он, глянув на Полину в зеркало. — Ну да ладно, расскажу я вам одну историю из прошлого. Слухайте!

Позади Полины скрипнуло сидение. Костров облокотился на спинку ее кресла, и она чуть сдвинулась, чтобы ему было лучше видно и слышно. Хотя, на что там было смотреть — на затылок Митрича?

— К нам одно время ездили специалисты разные. Которые НЛО изучают, разломы всякие. Ну время такое было. Помните — Кашпировский, Чумак… Банки с водой заряженной, гипноз по телевизору. Как с ума народ посходил! Журналист еще один был. Но тот конкретно про мистику спрашивал, легенды всякие собирал. А нашим-то только того и надо — садись, мил человек, бутылку ставь, сейчас мы тебя пугать будем! Веселый народ у нас, да… И ведь, надо же, журналист-то тоже рыжий был! — цыкнул Митрич. — А мистика, да, есть такая буква в этом слове. Я вот сколько лет тут живу, понятное дело, ничего эдакого не видел, но старожилы судачили, что есть в наших местах кое-что…

— Говори, Митрич, не томи! — Кушнер раскраснелся, глаза его просто сверкали от предвкушения.

— Ты, Лева, кого угодно разговоришь без стакана! — отпустив руль, Митрич потряс руками. — Короче, жил у нас в Ненастьево один помещик. Не, не так! Ненастьево принадлежало семье Пажинских. Жили-то они чуть дальше, поместье особняком стояло. Род их закончился в революцию, сами понимаете. Да роду-то этого было всего два человека — сам, значит, Пажинский, и мать его — вдовица Аглая. Баба она была лютая. Сейчас бы сказали, что у нее болезнь какая-то психическая — дюже жадная была, все под себя гребла, очень золото любила. А сыну своему ни воли, ни свободы не давала. Тому бы по миру помотаться при их зажиточности: отучиться, жениться, детей народить, а она ни в какую. Сиди, мол, при мне и на хозяйстве, значит. Торговали они лесом и зверем. А как мимо них тракт построили, то стали избы держать, чтобы ночевки для арестованных и сопровождающих устраивать. Народ разный на каторгу шел. Больше, конечно, тех было, кто пешком лапти в грязи терял. Но были и такие, кого в телеге с пожитками везли. И к таким конвойские, можно сказать, с уважением относились.

— Ой, ну сейчас то же самое, в принципе, — поддакнул Костров. — Посмотрите, как в тюрьмах живут некоторые — им даже еду из ресторанов привозят.

— Да-да, я слышала! — кивнула Алла. — Оказывается, в России так всегда было?

— Можно подумать, только в России, — пробурчал Сайганов.

— Ну вот… — продолжил Митрич. — Стали, значит, этапы через них гнать. А народ-то пропадать вдруг вздумал. И ведь понятно, что бежали… А вот куда здесь бежать, коли ты леса не знаешь? Прямиком в болота и попадешь.

— Так зачем же тогда? — нахмурился Кушнер.

— Вот и я думаю, зачем… Говорили, что без Пажинских тут не обошлось, что, мол, старуха, чтобы богатства-то свои множить, в жертву людей приносила.

— О господи… — перекрестилась Алла.

— А еще, что это лесной дух арестантов забирает, а болотная кикимора путает да к нему ведет… Потом, позже, судачили, что видели в том лесу…

— Дракона? — воскликнула Полина.

— Тю, артистка! Какие здесь драконы? Нет. Видели то ли тень, то ли призрак.

— Ох ты ж, — всплеснула руками Алла. — Призрак кого?

— Правильный вопрос, — поднял палец Митрич. — Вроде как женский…

— Пажинской что ли? А что с ней случилось, не пойму? — не отставала Алла.

— Исчезла старая помещица со всем своим богатством. В одну ночь. Была и… сгинула.

— А сын? — донеслось сзади. Мара поднялась и подалась вперед, и глаза ее были распахнуты и полны страха.

— Убили сына-то. Да тут такое началось! — Митрич выпрямился и стал похож на профессора, читающего лекцию. — Весь привычный порядок коту под хвост спустили. А что вы хотели — революция! Народ взбунтовался. Вот под Устюгом имение одно было. Так там крестьяне своего барина с семьей, а у него, между прочим, детей восемь душ было…

— Убили?! — выдохнула Алла, приложив к губам ладонь.

— Не перебивай! — зашипел на нее Геннадий Викторович.

— Наоборот, — продолжил Митрич, — помогли выбраться. Ажно до Карелии сопровождали, а там в Финляндию на лодке сплавили. Без барахлишка, токмо с тем, что на себе. Живыми бы остаться…

— Хорошие, получается, люди были, добрые… — выдохнула Алла.

— Да хрен их знает, может и так. А может привычка какая у людей к ним была. У нас ведь в России как? Без царя-батюшки сплошной разброд и шатание.

— И ведь не поспоришь, — хохотнул Костров.

— Пажинская исчезла, а сына ее то ли застрелили, то ли закололи. Это надо в музее краеведческом узнавать — там у них вся история прописана мелкими буквами. Может, и про них что есть. В революцию и в войну народу помирало много, кто их считал. Да и пропадало тоже. А сейчас? Прутся в леса, ничего не боятся — ни лешего, ни призраков, ни зверя дикого.

— Вы серьезно? — мотнул головой Кушнер. — Леший? Призрак? Двадцать первый век…

— Это у вас в Москве двадцать первый, а у нас… — отмахнулся Митрич. — Уж и таблички повесили, чтобы не ходили, а народ все приключения на свою задницу ищет.

— Находят? Пропавших-то? — спросил Костров.

— Ну так я за статистикой не слежу. Это вам к Николаю. Да толку-то? Его дед в тех же болотах сгинул. А ведь местный был, лес знал, как свои пять пальцев.

18

Автобус притормозил перед въездом на крепкий деревянный мост, а затем на небольшой скорости двинулся вперед. Все развернулись к окнам, разглядывая темную воду. Русло реки было широким и извилистым, с каменными порогами, где как раз и было лучше всего видно, какая мощная сила руководит течением. Берега, заросшие ракитником, кое-где уходили резко вверх, оголяя переплетенные корни старых ив и берез, отчего казалось, что именно эти корни и держат еще берега, сопротивляясь своенравной северной реке.

Чертову гору можно было заметить издалека, но они настолько увлеклись рассказом Митрича, что спроси их о цели поездки, не сразу, пожалуй, и ответили бы… Что в этом рассказе было правдой, а что ложью, было неведомо, но отголоски прошлого, особенно такие мрачные, свое действие оказали на каждого.

— Вы верите, что в лесу могут быть духи и привидения? — тихо спросила у Сайганова Полина.

— Верю, — неожиданно спокойно ответил тот.

Полина ждала, что колдун опять начнет насмехаться или говорить разные вещи, пытаясь вывести ее из себя, но этого не происходило. Он лишь задумчиво покусывал ноготь большого пальца, хмурил красиво очерченные брови без какой-либо иронии или язвительности. Казалось, он действительно был чем-то озабочен, и Полина с трудом сдерживалась, чтобы не продолжить расспросы, хоть и понимала, что ничего конкретного Сайганов ей не скажет. А вот Николай бы мог…

Она с удивлением вдруг осознала, что при мысли об участковом, на ее губах ожила улыбка, а в груди потеплело. Так бывает, когда, торопишься на встречу с тем, о ком давно скучал в разлуке. Ты начинаешь выискивать глазами своего визави и испытываешь радостное волнение в предвкушении скорых объятий. В каждом прохожем тебе мерещится знакомое лицо. Ты вздрагиваешь, понимая, что ошибся, и отводишь взгляд в сторону, продолжая улыбаться до мышечной боли в щеках. Ощущение, что Николай был ей знаком, не проходило. Но при этом Полина никак не могла вспомнить, откуда она его знала. Дед его был из Ненастьева, что, разумеется, сужало границы поиска, но не объясняло ровным счетом ничего. Если бы у нее было побольше времени и готовые вопросы для разговора с Валентиной Павловной, то, возможно, ей бы удалось узнать о том времени и его семье поподробнее.

Какой-то журналист, сказал Митрич. А ведь это был ее отец! Сколько дней они тогда пробыли в Ненастьево? Обрывистые яркие картинки замелькали перед внутренним взором, складываясь в затейливый калейдоскоп. Сначала точно так же на грохочущей чугунным днищем «буханке» они миновали мост и приехали на Чертову гору. Тогда здесь все выглядело совсем иначе. Собственно, это ведь и не гора была в полном смысле этого слова, а высокий холм, одна сторона которого почему-то всегда оставалась лысой. Видимо, из-за этой природной аномалии к холму и прилепилось изначально такое название, однако, факт того, что какое-то влияние магнитных волн здесь все-таки было, определенно тоже повлияло.

Дорога от моста к холму оказалась хорошо раскатанной. Ямы чьей-то заботливой рукой были засыпаны крупным щебнем. Пыль не успевала прибиться к земле из-за приличного количества машин, которые сновали туда-сюда в течение дня.

По кислому взгляду Кушнера можно было прочитать все, что он думал об их поездке и о Чертовой горе, в частности. Даже сквозь закрытые окна была слышна музыка и детские голоса, и происходящее все меньше и меньше наводило на мысли о мистике и лесной нечисти.

— Приехали, — крякнул Митрич, выворачивая автобус с дороги на поляну, где уже стояло несколько разномастных автомобилей и пара прицепов.

Кушнер бросил взгляд на Геннадия Викторовича, и тот, отложив камеру, первым вышел наружу. Приложив ребро ладони к бровям, он с интересом стал разглядывать гору, но вскоре лишь скептически усмехнулся.

За ним вылезли остальные. Полина обернулась, чтобы посмотреть на реку — от нее тянуло свежестью даже в этот теплый летний день. Подставив лицо солнцу, Полина закрыла глаза, прислушиваясь к шуму перекатывающейся через камни воды.

— А вот и московские гости! — раздался вдруг рокочущий бас откуда-то со стороны.

Полина увидела, что к ним приближается группа из трех мужчин. Вероятно, они вылезли из большого внедорожника, стоявшего чуть на отшибе.

Один из них — крупный, бритый, с мощной челюстью и короткой шеей, шел впереди. Его маленькие глаза — светлые, колючие, быстро оглядели приехавших и остановились на Кострове.

— Это вы кино приехали снимать? — спросил он у художника.

Тот смутился, кивнул в сторону Кушнера — мол, он тут главный. Лев Яковлевич протянул руку для приветствия, моментально оценив ситуацию:

— Добрый день. Режиссер Кушнер. А вы, по всей видимости…

— Барушников, — скривив тонкие губы, ответил мужчина. — Слежу тут за порядком.

— Ну мы так и поняли, — просто ответил Кушнер.

— Рассказывайте, что надо, чем помочь, — деловито продолжил Барушников.

Сопровождавшие его мужики без интереса глазели по сторонам. Один при этом курил, а второй вяло пережевывал жевательную резинку.

— Да, собственно, тут вот какое дело…

Полина отошла к Кострову, не вслушиваясь в беседу.

— Аркадий Вениаминович, я вас спросить хотела… — смущенно начала она.

— Конечно, Полиночка, — Костров сморщился, словно от зубной боли. Лицо его было бледнее обычного. Рука поглаживала грудину.

— Вам нехорошо?

— Что-то голова закружилась, — ответил он. — Дороги, разъезды… Возраст, знаете ли…

— Пойдемте к реке? Там свежее, — предложила Полина.

— Да…

Они отошли от группы и встали на краю берега. Склон был пологий, песчаный, с вкраплениями камней и сероватой глины.

— Очень красиво, правда? — Полина огляделась. — Я думала, вы возьмете с собой краски и бумагу.

— Зачем? — хрипло спросил он.

— Чтобы рисовать, — удивилась она. — Ваши картины, они такие…

— Бросьте, — отмахнулся Костров. — Я давно не занимаюсь этим делом.

— Но почему?

— Не могу, — пожал он плечами, а затем посмотрел на нее. — Что вы хотели спросить?

— Про моего отца… Помните, вы сказали, что он предсказал свою смерть? Что вы имели в виду?

— Господи, глупость какая, — усмехнулся он. — Ничего такого, чтобы вы могли обратить на это внимание.

— И все же?

— Однажды он мне сказал, что хочет только одного — умереть в собственной постели… Вся эта мистика, знаете ли, до добра не доводит.

Полина стояла, приоткрыв рот, обескураженная и сбитая с толку.

— И все?

— И все, — резко ответил Костров. — Я вам говорю правду. Именно так и сказал. А разве это произошло иначе? — прищурился он.

— Нет, но… вы не находите это странным?

— Что именно?

— Ну, что он так сказал? И потом, когда он вам это сказал? При каких обстоятельствах?

— Пустое все, — качнул головой художник. — Пустое… Не надо вам ничего этого, Полина. Вы молоды, у вас все впереди. Не думайте об этом… И вот еще что: не надо вам было приезжать сюда, — добавил Костров, понизив голос и обернувшись. — Люди здесь неадекватные, как вы могли заметить. Призраки, жертвоприношения… У меня просто голова кругом от этой ереси, честное слово! А вы это все за чистую монету принимаете…

— Но ваш сериал, он ведь…

— Сериал… — покачал головой Костров. — Чего только люди не придумывают, чтобы заработать. Вы же слышали — публика хочет страшных сказок. И одно дело понимать, что это всего лишь сказка, и совсем другое — верить в них.

Полина промолчала, а Костров быстрым шагом направился к группе, оставив ее одну.

Барушников пригласил всех в свой домик, который стоял в очень удачном месте — над рекой у самого крутого склона Чертовой горы. Идти до него было буквально пару сотен метров, и, чтобы не задерживать Митрича, вещи решено было забрать из машины сразу. Их и было-то совсем немного: главная ценность — камера — осталась в руках Геннадия Викторовича, а сумки подхватили подручные Барушникова.

— Так мне во сколько приезжать за вами? — уточнил Митрич, садясь в машину. — Вы Валентине когда обещали вернуться? Она, поди, баню хочет зарядить?

— Езжай, Митрич! Я позвоню, как со временем определюсь, — ответил режиссер. — Мы тут в надежных руках, не пропадем.

— Оно верно, только… — начал было водитель, но потом, взглянув на часы, заторопился. — Я тогда по-быстрому мотанусь, сделаю все и вашего звонка буду ждать! Мне ехать сорок минут, так что…

— Да понял я, понял, — помахал ему Кушнер и, как только автобус запылил по дороге, обернулся к Барушникову. — Тут вот какое дело, — обратился он к нему. — Вы ведь сможете нам помочь? Понимаете, мы думали, что здесь подходящее место для съемки…

— А чё, теперича не нравится? — хмуро спросил Павел. — Не нарядно?

— Шумно, и вообще…

Вся компания в этот момент разглядывала палатки на берегу, натянутые между деревьев веревки с бельем, и вдыхала запах коптящейся рыбы.

— Народ разогнать, что ли? — удивленно приподнял выгоревшие брови Барушников.

— Ох, ну что вы… это было бы слишком…

Под ноги Кушнеру подкатился детский мячик. Трое мальчишек, вымазанные в песке и изрядно покусанные комарами, стояли в нескольких метрах от них и подталкивали друг друга, не решаясь подойти ближе. Кушнер пнул мяч обратно.

— Говори, не ёрзай. Что надо-то? — по-свойски велел Барушников и повел крутыми плечами.

— Нам тут историй разных порассказывали про Ненастьево. Деревня такая. Вот нам и хотелось бы туда поехать, — не стал юлить режиссер.

— Эва, — усмехнулся Барушников и почесал бритый затылок.

— Ну да… Нам нужно так снять, чтобы ничего лишнего в кадр не попало, понимаете? Оператор, конечно, потом может вырезать и фильтры наложить, но вы же понимаете, что было бы лучше, если…

— Понимаю, — кивнул Барушников и пожевал губами.

— Мы ведь в титрах можем указать ваше имя в благодарность за помощь, — не слишком уверенно выдвинул главный аргумент Кушнер.

Барушников чуть выпятил грудь, затем с интересом оглядел остальных:

— Что, и баб с собой повезете?

— Женщины нужны в кадре, — кашлянул Лев Яковлевич.

— И без водки? — хохотнул Барушников.

Полина почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой от этих грязных намеков, но делать было нечего — вряд ли они справятся без помощи этого местного «королька». Да и спокойнее, наверное, когда есть какой-никакой пригляд. Все-таки маменькины заботы не прошли даром — когда-то давно Полина, наверное, совершенно не думала о том, что мир может удивлять не только радостными вещами, но и затягивать в жуткую трясину страхов. Ведь в детстве мы все открыты и чисты, пока что-то или кто-то не разрушит этот мир, вторгнувшись в него без предупреждения. И потом остается только попытаться забыть и начать все с самого начала…

«Запомни, Шуша, все забывается, кроме самого важного…»

— Ну что ж, — Барушников покрутил на пальце ключи от машины, — коли надо, езжайте.

— А как? Как нам это сделать? Нужна, наверное, карта какая-то и сопровождающий? — спросил Кушнер. — И что же, на машине можно туда проехать? А мы ведь водителя отпустили…

— Не, на машине никак, — покачал головой Барушников. — Дорогу размыло, а новую строить смысла нет. Осталась только узкоколейка.

Все переглянулись.

— Да, точно! Нужно ехать на… — Полина задумалась лишь на секунду. — На дрезине! По рельсам!

Барушников мазнул по ней заинтересованным взглядом.

— Мы как раз на ней и ехали, — продолжила она. — А потом шли пешком. Я, правда, не помню, сколько времени, но мне тогда казалось, что дорога заняла меньше часа, смущенно добавила она.

— Это когда же ты тут была? — фамильярно спросил Барушников.

— В детстве, — не стала уточнять Полина.

— В детстве… — хмыкнул он в ответ. Затем прищурился: — Вот и поезжайте с ней, раз она дорогу знает. Сопровождающих у меня нет, все при деле.

— Но как же с дрезиной быть? — обеспокоенно спросил Кушнер.

— Так что ж, дам я вам ее. Устройство простое, разберетесь. Езжайте, коли не боитесь.

— Вы сейчас что имеете в виду? — спросила Алла.

— Ежели вам про те места рассказывали, то и объяснять ничего не буду. Сами увидите… — усмехнулся он и снова посмотрел на Полину. — Когда же это ты там была?

— С отцом. Он журналист был…

— А… — губы Барушникова растянулись в ухмылке. — Не веришь, значит, в призраков? Смелая?

— Неужели все действительно так страшно? — восхищенно потер руки Кушнер. — О, ведь это именно то, что нам нужно!

— Раз так, что же не помочь? — Барушников потянулся, расправив широкие плечи. — Только вам, поди, и ночевать там придется. Пока доедете, то да се…

Кушнер оглядел группу.

— Я, пожалуй, воздержусь, — внезапно заявил Костров. — Что-то мне нехорошо. — Выглядел он действительно неважно: лицо стало сероватого оттенка, волосы прилипли к вискам, а руки нервно подрагивали.

— Веня? — Кушнер нахмурился. — Ты в порядке? Сердце?

— Что-то с давлением, наверное… — сказал Костров.

Кушнер покачал головой:

— Так, давайте решать на месте, кто поедет. Гена? — обратился он к оператору.

— Куда ж ты без меня, родной? — ответил тот, посматривая на Кострова.

— Андрей? Вы как? Хотелось бы знать ваше мнение насчет…

Сайганов, стоявший немного в стороне, лишь коротко кивнул. Полина заметила, как они с Марой обменялись взглядами, и та еле заметно улыбнулась.

— Аллочка, Мара? — Кушнер потер лоб. — Может, действительно, не стоит брать вас? Наложим потом фон перед озвучкой?

— Нет, Лева, я поеду, — решительно заявила Алла. — Рабочие кадры всегда лучше, чем самодеятельность. И свет естественный. Лицо мне потом только отфильтруете, — поморщилась она досадливо.

— Я тоже поеду, — передернула плечами Мара. — И можно без фильтров, — обнажила белые зубки в улыбке.

Полина просунула руки в лямки рюкзака и, закинув его за спину, встала рядом с Геннадием Викторовичем, молчаливо подтвердив свое решение.

— Дурацкая затея, — хмуро произнес Барушников. — Места там окаянные, а болота жадные. Коли вам здесь неймется, так может, другое что подыщите?

— Нет, решено, — заявил Кушнер. — Мы будем крайне аккуратными. И дальше деревни не пойдем. Ближний лес только снимем.

— Ну-ну… Ладно.

Сердце Полины готово было выскочить из груди в ожидании того, когда она окажется в Ненастьево. И лес — лес звал ее все эти годы, обещая, что, наконец, поделится с ней тайной. Шуша найдет дворец, в который никак не могла попасть так долго…

— Каменный дворец… — пробормотала вслух Полина. — Там живет дракон!

19

До рыбацкой резиденции Барушникова они в итоге так и не дошли. Решили, что не стоит терять понапрасну время. Попрощавшись с Костровым, они оставили его, заручившись обещанием Барушникова, что художник останется у него до их приезда. Алла выгребла лекарства и сунула их Кострову с указанием поберечься и в случае чего сразу же звонить Митричу.

Затем все собрались вокруг Кушнера. Алла и Мара были одеты согласно предстоящей вылазке — на обеих были легкие ветровки и брюки. Полина же так и осталась в платье до щиколоток. Кофта лежала в рюкзаке вместе с сапогами, на ногах были кроссовки, и в целом ее образ был даже не лишен своеобразного изящества, учитывая свисающие из пучка на затылке рыжие вьющиеся пряди.

— Ты что, так и поедешь? — скептически оглядев Полину, спросила Мара.

— А что? Мне так удобно, — ответила та. — Я джинсы как-то не очень…

— Полина у нас тургеневская девушка, разве вы не заметили? — вмешался Геннадий Викторович.

— Заметили, заметили, — отозвалась Алла. — Сейчас таких не делают.

— Разных делают, — отмахнулся оператор. — Все дело в том, что вкладывают… Вот в Полину, например…

— Отстаньте от человека, прилипчивые вы мои! — попросил Кушнер, шедший впереди рядом с Барушниковым. И тут же обернулся: — Ну что, Полечка, не жалеете, что поехали с нами?

— Что вы, Лев Яковлевич, я очень-очень рада! — вспыхнула она в ответ.

— Вот вы говорите, отец ваш писал о таких местах, а что же вы сами не пошли по его стопам? Почему не занялись журналистскими расследованиями?

— Да можно сказать, занялась, — улыбнулась Полина.

— А поподробнее? — обернулся Кушнер.

— А поподробнее, — Полина подтянула рюкзак: — Я хочу написать книгу. Вернее, я уже ее пишу. О том, что случилось здесь десять лет назад…

Барушников резко остановился.

— Что? Пришли? — споткнувшись, Кушнер едва не налетел на него.

— Ну да, пришли, — Павел указал на склон, ведущий в густые заросли подлеска.

Полина, прикрываясь рукой от солнца, подошла ближе и посмотрела вниз.

Железная дорога едва угадывалась сквозь верхушки молодых березок и елей. Ее можно было вычислить лишь по темной полосе, разделяющей два холма друг от друга и уходящей в мерцающую в летнем воздухе даль.

— Спускайтесь осторожнее. Вон по этой тропинке, — указал Барушников на тоненькую ниточку примятой травы.

Кушнер подал руку сначала Алле, затем помог Маре спуститься.

— А что случилось десять лет назад? — спросил он, когда Полина оперлась на его ладонь.

«Если бы я знала…» — промелькнуло в ее голове.

— Я и хочу разобраться в этом. Потому и поехала в Ненастьево, — Полина сорвала ромашку и, покрутив ее между пальцами, засунула в волосы.

Мара на это скорчила гримасу и закатила глаза.

Когда они спустились, то увидели рельсы, почти вплотную заросшие травой с обеих сторон. Неподалеку стояло сооружение, своим видом напоминавшее телегу, посреди которой возвышалась конструкция с двумя рычагами. Толстая ржавая цепь обматывала дрезину по периметру и уходила в сторону — туда, где конец ее был припаян к вколоченному в землю столбу.

— Мать честная! Это ж прям преданья старины глубокой! — воскликнул Геннадий Викторович и, сняв крышку с фотоаппарата, сделал снимок. Затем повернулся к остальным. Мара тут же приняла эффектную позу, отставив ножку и приложив тонкие пальчики к подбородку.

— Хватит обезьянничать, — негромко фыркнула Алла.

Мара передернула плечиками и принялась позировать с удвоенной силой.

Полина наблюдала за ее ужимками, испытывая какое-то веселое возбуждение. Ах, это же так замечательно — уметь вот так кружить всем головы и быть такой легкой и непосредственной. И, не поверишь, что Мара может быть злой. А она может, подумала Полина. Как только дело касалось Сайганова, у молодой жены режиссера Кушнера буквально менялось не только лицо, но и настроение. И в то же время, эти их стычки с Аллой, бывшей Льва Яковлевича, наводили на вполне понятные мысли…

Взглянув на Барышникова, Полина заметила, как тот смотрит на Мару. И в этот момент на ум почему-то пришло сравнение с мертвой рыбой, холодной мертвой рыбой… Она помотала головой и отвернулась, надеясь, что этого никто не заметил. Ну не виноват же, в конце концов, Павел, что родился с такими глазами. Обомлеешь тут, когда вживую увидишь настоящую актрису. Вечно она, Полина, все надумывает…

Барушников попинал цепь носком ботинка.

— Давно не пользовались? — тут же среагировал Кушнер.

— А зачем нам? — вопросом на вопрос ответил Павел. — Чего мы в том краю не видели? Опять же, хрень всякая, мало ли…

— Да вы, батенька, никак пугаете нас? — рассмеялся режиссер. — Смею заметить, мы калачи тертые, много всего повидали.

— Была нужда вас пугать, — усмехнулся Барушников. — Вам надо — езжайте, бог с вами. А у меня и здесь дел по горло. Да и сыт я этим Ненастьевым по самое горло. Не потеряетесь. Вон у вас, — он метнул в сторону Полины быстрый взгляд. — сопровождающий имеется. Значит, мимо не проедете.

Мара залезла на дрезину и подергала за рычаг:

— Как эта штука работает?

— А я покажу, — направился к ней Барушников.

От Полины не ускользнуло, как тут же дернулся Сайганов. Нервничает? Ревнует?!

«Ну и ну, — подумала она, — вот так кино! Все это время ему удавалось изображать из себя ледяную глыбу, а поскреби ногтем поверхность, и что под ней?»

— Если мы хотим успеть все по максимуму, то пора выдвигаться, — заметил Геннадий Викторович, разглядывая небо. — Я все же от баньки бы не отказался.

Места в дрезине было впритык — всего одна скамейка. Женщины втиснулись втроем только благодаря тому, что Мара была худенькой.

— Мы вас сейчас подтолкнем, а с горы она быстро покатится. Потом уж сами, — Барушников кивнул своим помощникам, и они, сняв цепь, уперлись руками в металлический бок конструкции.

После толчка дрезина визгливо заскрипела и, довольно быстро набирая скорость, покатилась. Геннадий Викторович сел на сумки, разместив на коленях камеру, а Сайганов с Кушнером взялись за рычаги, которые сейчас двигались сами собой. Полина ухватилась за низкий поручень, чувствуя, как ветер начинает трепать волосы. Обернувшись, она увидела Чертову гору и стоящих на путях мужчин, чьи фигуры с каждой секундой становились все меньше и меньше.

— Господи, красота-то какая кругом! — воскликнул Кушнер.

По коже побежали мурашки, и Полина нервно посмотрела на Мару. Но взгляд блондинки был прикован к Сайганову, и казалось, что кроме них больше никого рядом не было.

…- «Твоя книжка? — спросил мальчишка, когда Шуша откатилась от него и, вскочив, стала отряхиваться от пыли и листьев, прилипших к одежде.

— Моя, — сказала она и подняла из травы потрепанного «Дон Кихота».

— Куда идешь? — он остался лежать, сложив руки под голову.

— Не твое дело! — прищурилась Шуша, искоса разглядывая мальчишку. У него было загорелое обветренное лицо с царапинами на лбу и щеке, застиранная футболка в пятнах и драные кеды. Хулиганье, сказала бы мама.

— И как тебя зовут? — широко улыбнулся паренек, закидывая ногу на ногу.

Разве так знакомятся? Как есть, хулиганье, восхитилась она и подбоченилась:

— Шуша!

— Вот елки… — от неожиданности он сел. — Это Шухерья, что ли, по-взрослому? Или Шахерезада?

— Дурак! — хмыкнула Шуша и, развернувшись, вдруг понеслась по тропинке к лесу.

— Куда ты, лихоманка? — донеслось ей вслед. — Ты ж коленку в кровь разодрала! Хоть подорожник приложи!

Шуша бежала, сломя голову и прижимая книгу к груди. Распушившаяся коса хлестала по спине и плечам. К рыжему концу ее прилип репей и теперь он словно подмигивал, появляясь то справа, то слева. На душе стало так хорошо и весело, что даже боль от царапин и ссадин не могла унять это восторженное чувство. И от вкуса кислого яблока уже не осталось воспоминаний, наоборот, казалось, что во рту было сладко — сладко…»

…Они скоро привыкли к металлическому лязганью дрезины, тем более что звуки леса были гораздо ярче и громче — верхушки высоченных деревьев раскачивались от порывов ветра, скрипели стволы, то тут, то там, оглушающе стучал дятел. Все молча разглядывали окружавшую их чащу, и в глазах каждого читалось восхищение великолепием и мощью природы.

Когда дрезина стала сбавлять ход, Кушнер и Сайганов налегли на рычаги, по очереди отжимая их вверх и вниз. Колдун стоял лицом к скамейке, и Полина видела, что взгляд его то и дело останавливался на Маре. Но как только блондинка вскидывала голову, он тут же отводил глаза, и губы его напрягались и дергались, будто он хотел что-то сказать, но сдерживался изо всех сил.

Примерно через полчаса Геннадий Викторович сменил запыхавшегося Кушнера. Вернее, Сайганов встал на место режиссера, оказавшись теперь спиной к сидящим женщинам. Кушнер вытер покрасневшее лицо платком и стал шарить рукой по сумке в поисках бутылки с водой.

— Лева, что? — вскинулась Алла, заелозив на сидении.

— Не помнишь, куда мы воду сунули? — спросил он.

— В боковом посмотри.

Алла крутилась на месте, пытаясь разглядеть бывшего мужа из-за спины колдуна, пока Мара, закусив губу, сидела, погруженная в собственные мысли.

У Полины кольнуло сердце — почему так происходит с людьми? Что им мешает оставаться вместе, чтобы заботиться друг о друге? Нелюбовь? А что такое нелюбовь? В ее понимании подобное можно было чувствовать только в отношении откровенной сволочи. Но никто из окружавших ее таковым не являлся… Почему мать, закрыв за отцом дверь, никогда потом не интересовалась его здоровьем, а ведь он постоянно спрашивал Полину о том, как они живут, не надо ли им чего… Достаточно взглянуть на Аллу, чтобы понять, как она переживает за Кушнера. Но женат он на Маре, которая глаз не сводит с Сайганова…

Нет, определенно, — лучше быть одной, чем рядом с тем, кого не любишь. Как же грустно это все, и печально.

— С тебя начнем, Полина! Ты первая! — донесся до нее голос Геннадия Викторовича.

— Что? — встрепенулась она, озираясь.

— Слышишь кукушку?

Полина вскинула голову и прислушалась. Действительно, где-то справа раздавалось громкое «ку-ку».

— Сейчас будет пауза, а потом начнем считать твои года — сколько их осталось, — подмигнул ей оператор.

Но кукушка вдруг замолчала. Новый порыв ветра налетел внезапно, откуда-то из-за спины. В ту же секунду раздался треск, и толстая суковатая ветка, отделившись от ствола старой осины, рухнула на землю как раз в тот момент, когда дрезина проезжала мимо.

Словно живые, листья еще колыхались, вероятно догадываясь о том, что дни их сочтены, и совсем скоро они скукожатся и высохнут, со временем превратившись в труху.

— Черт, — негромко выругалась Мара и посмотрела на Полину. — Что-то мне не по себе от всего этого. Давайте, не будем этих кукушек слушать?

— Вроде бы осталось совсем недолго, — неуверенно ответила Полина. — Как только появится река, мы будем совсем близко.

— Час уже тащимся, — Мара сцепила пальцы в замок и склонила голову, став похожей на маленькую замерзшую птичку.

— Ну, правда, осталось чуть-чуть…

— Это последний сезон, — тихо произнесла актриса.

— Вот как? Наверное, потом вы будете сниматься в другом кино? — решила поддержать беседу Полина.

— Наверное… — подбородок Мары внезапно задрожал, но блондинка резким движением провела ладонью по лицу, словно стирая непрошенное выражение и давая понять, что продолжения не будет.

— Сколько мы уже в пути? — Кушнер задрал рукав и посмотрел на часы. Затем достал телефон и стал водить им над головой в поисках сети. — Не ловит, — подытожил он несколько озадаченно.

— Так ведь предупреждали, — пожала плечами Алла.

— Главное, чтобы погода благоволила, — заявил Геннадий Викторович. — Надеюсь, особо не задержимся. Сделаем несколько общих планов, покрутим-повертим. Хочу, конечно, закат отснять, — обратился он к Кушнеру. — Здесь закаты просто фееричные…

— Что решаем? В ночь возвращаться? — ответил тот.

— Ну не знаю, лично меня перспектива ночевки не пугает. А вот как наши дамы на это посмотрят…

— Успокойся, Гена, мы не на променад поехали. Здесь только профессионалы, — хмыкнула Алла. — Да и оплата по прейскуранту, так что…

— Костерок замутим, а, Аллочка? — Геннадий Викторович задергался, изображая нечто похожее на чечетку. — Когда еще вот так получится порезвиться?

— Резвый ты наш, — рассмеялась Алла. — Но ты прав — у меня со следующего месяца сериал один намечается…

— Главная роль?

— Ага, почти. Королеву-мать в исторической драме играю, — скривилась Алла.

— Добрую, надеюсь?

— Надеется он… Уж лучше стерву играть, чем болящую и убогую. Диалогов много, только съемки в павильонах. Света белого видеть не буду. Но заплатят хорошо, так что, бог с ним, оторвусь сейчас. Надышусь по самую маковку! Уж потом, зимой, в Дубай слетаю на недельку. Лева, ты не хочешь в Дубай? Тёмку возьмем с собой. Ты внука-то, когда последний раз видел?

— Алка, не язви! Вижу регулярно, — рассмеялся Кушнер. — А по поводу отдыха подумаем, правда, Мара?

Полина даже рот открыла от удивления. Внук? Черт не разберется в этих взаимоотношениях. Одно слово, как говорит Валентина Павловна, — боХема…

20

Близость реки они ощутили, заметив стаю журавлей, которая вдруг словно вынырнула из шапки лесной чащи и устремилась вдаль, с курлыканьем пролетев над их головами.

Полина приподнялась, держась одной рукой за поручень.

— Что, Полиночка, думаете, скоро? — тут же спросил Геннадий Викторович.

— Да… — кивнула она и указала рукой влево от дороги.

Все повернули головы, но ничего не увидели. Да и сама Полина не могла с точностью сказать, когда появится просвет среди деревьев, и появится ли он вообще. Просто знала, что где-то здесь нужно остановиться, затем спуститься вниз и пройти через лес к берегу…

— Вон-вон, видите бревна лежат?! — крикнула она. — Наверное, раньше тут их грузили.

Кушнер вскочил и пригляделся.

— Вижу! Останавливаемся?

После того, как рычаги были отпущены, дрезина еще какое-то время ехала сама, попав в небольшой уклон. Лес стал редее — подлесок, хоть и буйно заполонивший низину, был еще слабым, тонкостволым от недостатка солнечного света. Длинные старые бревна, суковатые и темные, лежали вдоль узкоколейки, напоминая о том, что когда-то она была построена именно для того, чтобы возить лес. Но теперь, заброшенная и заросшая, она оказалась никому ненужной, как и эти полусгнившие стволы. Рядом с одним из них уже вырос муравейник — рыжевато-коричневая гора с полметра высотой.

— Так, думаю, надо сначала найти проход, — заявил Кушнер и, когда дрезина наконец остановилась, спрыгнул вниз.

Он подал Полине руку, когда та решительно направилась следом. Остальные остались внутри дрезины и разглядывали лес, ожидая дальнейших указаний.

— Побудьте здесь пока. Мы проверим, куда дальше, — велел режиссер.

Полина и Кушнер прошли немного вдоль кромки леса, пока не увидели проход, до колен заросший травой и тонкими молодыми осинками. Дорога еще угадывалась, но было понятно, что ею давно уже никто не пользовался.

— Чувствуете, как пахнет водой? — спросил режиссер, покрутившись на месте.

— Да! Значит, мы идем правильно. Должен быть мост, а прямо за ним, через поле — дорога в Ненастьево.

— Давайте найдем мост и потом позовем остальных? — предложил Кушнер и потянулся. — Благодать-то какая! Господи, ну скажите мне, зачем нужны эти чертовы Дубай, когда такая красота есть на свете! — воскликнул он.

Полина усмехнулась и покачала головой — она бы не отказалась от того, чтобы съездить куда-нибудь заграницу. Для того, чтобы сравнить. Но Кушнер был прав — природа в ее первозданном виде, особенно в подобных местах, действовала словно лекарство, прочищая не только легкие, но и загруженную всякой житейской ерундой голову.

— Не могу себе представить того, о чем нам тут рассказывали, Полина, — обернулся мужчина. — Неужели это действительно произошло здесь? На мой взгляд, абсолютно безопасное, я бы даже сказал — сказочное место!

Полина дернулась, зацепившись рукавом за ветку, и почему-то похолодела от его слов.

Лес кончился внезапно. Они оказались на освещенном яркими лучами пригорке. Чуть поодаль увидели деревянный мост с полуразвалившимися перилами.

— Оно? — спросил Кушнер.

— Да, — ответила Полина и нерешительно двинулась вперед.

— Хорошо, будьте здесь. Я за остальными! — режиссер рысцой направился обратно по тому же пути, а Полина, задержав дыхание, осталась на месте.

Она хорошо помнила дорогу в Ненастьево от Чертовой горы, но обратный путь начисто стерся из ее воспоминаний. Конечно, тогда она была не в состоянии что-то видеть и слышать. Глубокое потрясение, жар и галлюцинации избавили от этих воспоминаний, стерев то немногое, что еще было в ее детской голове. Но потом, через месяцы, картинки стали вновь появляться, смущая и тревожа ее разум.

Что ж, теперь она снова здесь. И все кругом то же, что и много лет назад… Разве это не мистика? Проходят годы, рушатся и строятся новые города, но что-то остается незыблемым и неподвластным времени, благодаря природе.

И лес, и мост ждали Полину, потому что она много раз проигрывала в голове эту встречу. Возможно, получить ответы на вопросы не получится. Но ей была необходима эта связь, физическое слияние со своим прошлым для того, чтобы получить настоящее освобождение и выздоровление.

Старая тайна — как глубокая заноза. Только забываешь о ней, а она тут как тут — саднит, воспаляется, мешает жить. Понимаешь, что надо вскрыть и вытащить ее наружу, но почему-то все твердят о том, что ничего не было, и ты все придумала…

Ей необходимо было вытащить эту занозу и начать жить свободно…

За спиной послышались разговоры и приглушенные шаги. Киногруппа двинулась к мосту, и Полина присоединилась к ней, забрав свой рюкзак из рук Сайганова. Тот и так тащил две набитые сумки, но успевал при этом озираться вокруг и, как снова показалось Полине, принюхиваться. Алла и Мара шли рядом, а замыкал процессию Кушнер, взвалив за спину клеенчатый баул со съестным.

У моста они остановились. Не то чтобы он выглядел хлипким, но и уверенности в том, что выдержит, не давал. Вода была настолько темной, что дно даже не просматривалось. К тому же, от реки несло холодом, а вьюны на поверхности предупреждали о возможных подводных ямах.

— Я попробую пройти первым, — вызвался Сайганов и, поставив сумки, сделал первый шаг. Доски скрипнули под его весом.

Мара шумно выдохнула.

Дойдя до середины, колдун остановился. Полина видела его напряженную спину и с интересом наблюдала за тем, что он будет делать дальше. А дальше Сайганов вдруг вытянул руки в стороны ладонями вниз и замер.

— Что это с ним? — произнесла она шепотом.

— Договаривается с рекой… — ответила Мара, и Полина почувствовала в ее словах неприкрытый восторг и восхищение.

— Полина! — вдруг глухо позвал Сайганов.

Бросив быстрый взгляд на Мару, Полина направилась к нему. Скользнув ладонью по перилам, за десятилетия сглаженными множеством чужих рук, ощутила тепло и сухость. Сквозь щели в досках просвечивала зелень воды и клубящиеся на поверхности длинные стебли речной осоки.

— По-моему, все нормально. Крепкие мостки, — пожала она плечами. — Но все же будет лучше, если мы пройдем по очереди.

Андрей не ответил и зашагал вперед, даже не оглянувшись. Полина хмыкнула, обернулась и кивнула остальным. Мара и Алла, подхватив одну из оставленных Сайгановым сумок, подошли ближе. Вскоре все оказались на другом берегу. Впереди их ждало огромное заросшее поле, а прямо за ним заброшенная деревня.

Идти пришлось довольно долго, продираясь сквозь высокую траву под жарящими лучами дневного солнца. Воздух звенел, наполненный сладковатым ароматом чертополоха, хрустальными голосами трясогузок и малиновок, которые носились над полем, совершенно не обращая внимания на непрошенных гостей.

Никто не жаловался. Если кому-то хотелось отдышаться, то все останавливались на несколько минут, закрывали глаза и словно зависали вне времени и пространства. Обмениваясь молчаливыми взглядами, растерянно улыбались, обласканные маревом запахов и звуков.

— Мать моя женщина! — воскликнула Алла, когда они наконец подошли к первому со стороны поля дому.

Домишко оказался перекошен на правую сторону так, что крыша съехала почти до земли. Через не заколоченные мутные окошки, занавешенные, словно тюлем, серой паутиной, невозможно было ничего рассмотреть. Да и желания такого ни у кого из присутствующих не возникло.

— Как безыменная могила давно забытого жильца, лежат в пустыне молчаливой обломки старого дворца…[11] — продекламировала Алла, трагично заломив руки и закатив глаза.

— На обломки дворца не похоже, — отмахнулся Геннадий Викторович, — и на графские развалины тоже. Хотя королевам, Аллочка, драма очень даже к лицу.

Граница между полем и деревней уже практически исчезла. Травой заросла тропинка перед поваленным забором; одичавший малинник разросся, но продолжал плодоносить — ветки были унизаны мелкими бордовыми ягодами, оказавшимися на удивление сладкими и пахучими.

Вокруг Ненастьева непроходимой стеной возвышался лес.

Гуськом они обошли кривобокую изгородь, чтобы оказаться внутри деревни. Переть напролом никто даже не подумал.

Полина остановилась, разглядывая заросший крапивой колодец, затем подошла к старой яблоне, которая находилась чуть поодаль, у того самого места, где раньше была тропинка, ведущая в лес. На кривых ветках почти не осталось зелени, лишь несколько одиноких желтоватых листков трепетали от дуновения ветерка. Яблоня сейчас казалась совсем невысокой, и ветки ее были облеплены чем-то вроде сероватой ваты. Полина дотронулась до ствола рукой, внезапно ощутив прилив щемящей грусти…

«Шухерья или Шахерезада?…»

— Шуша… — прошептала она.

— Полина, вы идете? Как думаете, где нам лучше кости бросить? — донесся до нее голос Кушнера.

— Мы останавливались в доме, который находится вон там! — Полина покрутила головой и махнула в противоположную сторону от того места, где они сейчас находились. — Но если все здесь такое запущенное, то я даже не знаю, Лев Яковлевич…

— Господь с вами, Полечка, мы же не жить здесь собираемся. Все очень натуралистично! Аж мурашки по рукам и ногам! Так что, думаю, начало положено — то, о чем вы говорили, вполне можно обыграть в таких декорациях.

— Что вы хотите этим сказать? — не поняла она.

Кушнер удивленно посмотрел на нее.

— Ну как же. Вы сказали, что встретили здесь нечто необъяснимое, так? Ну вот и давайте вспоминать, что это было. А затем мы расскажем вашу историю.

— Нет… — отшатнулась Полина и замотала головой. — Вы не так меня поняли. То есть, я не знаю, смогу ли вспомнить… Это уже не я. Еще не я…

— Не волнуйтесь, — посоветовал режиссер. — Выкладывайте вашу историю с самого начала. Мы внемлем каждому вашему слову!

— Лева, вот ты весь в этом! — ткнула его локтем Алла. — На девчонке лица нет, а ты, знай, одно — расскажи да покажи! Жуткое место, — передернуло ее. — Я вот чувствую, что не зря нас Валентина отговаривала. И Митрич этот…

— Мне тоже не по себе, — согласилась Мара. — Андрей, а ты… чувствуешь что-нибудь?

— Чувствую, — скривился Сайганов, а затем вздохнул: — чувствую, что очень хочу жрать.

Геннадий Викторович громко захохотал, а затем стал вытирать свободной рукой выступившие слезы. Второй рукой он крепко прижимал к себе камеру.

— Андрюшка прав — надо поесть. Ну же, други мои! Место как место. Что вы, ей-богу, носы повесили? Мало ли в России заброшенных деревень? Да сплошь и рядом! Ну чего нам бояться? Диких зверей? Я вам так скажу — вы их скорее в городе увидите, на городских окраинах. Я однажды предвыборный репортаж снимал на городской свалке — вот где настоящая клоака и ужас! И представьте, даже там люди живут. Так вот, — он понизил голос и сделал «страшные» глаза, — из леса по ночам выходят дикие звери, чтобы поужинать отбросами и, возможно, одинокими заблудившимися путниками. А наутро от них ничего не остается, кроме…

— Тьфу на тебя, Генка! — замахала руками Алла. — Гадости какие!

— А если звери учуют запах съестного? — взволнованно спросила Мара, с подозрением поглядывая в сторону леса.

— Ну мы же не собираемся жарить мясо, которого у нас, кстати, нет, — успокоил ее Кушнер. — Подкрепимся тем, что нам хозяюшка положила, да и за работу. Пойдемте, поищем место, где реквизит оставим.

Пока шли, насчитали с десяток брошенных домов. Полина сразу же нашла ту самую избу, в которой они останавливались с отцом, что удивило ее саму. Все же казалось, что воспоминания, размытые и нечеткие, действительно больше похожи на сон, нежели на реальность. Она даже замедлила шаг в нерешительности перед входом, но и деревянная дверь с выцветшей коричневой краской и подбитыми паклей зазорами, и квадратное оконце с треснувшей рамой оказались теми же, что и десять лет назад. Будто время повернулось вспять.

21

… «Прежде чем уйти, Шуша заглянула в окошко. Связка лука, помещенного в капроновый чулок, висела на манер елочной гирлянды и загораживала вид. Но Шуша знала, что Король сейчас спит, с головой укрывшись курткой, а значит, у нее есть время на то, чтобы по-быстрому смотаться в лес. Даже сквозь стекло она чувствовала сладковатый запах подгнившего лука, а потому потерла нос кулаком и вприпрыжку понеслась на другой край деревни…»

— И кто здесь раньше жил? — спросила Мара.

— Бабушка Дуня… — с легким удивлением в голосе ответила Полина. Она толкнула дверь и, склонив голову вошла внутрь, едва не запнувшись о скомканный половик на самом пороге.

Сердце Полины гулко застучало, заставив ее остановиться. Она слышала дыхание остальных за своей спиной, но никто не торопил ее. В первую секунду Полине показалось, что она опять чувствует луковичный запах, но это был всего лишь самообман. Воздух в доме мало отличался от того, что был на улице — одно из окон было наполовину выбито, и сквозь дыру в комнату даже пролезла ветка сирени, росшей прямо за стеной.

— Здесь сухо и вполне себе, — Кушнер заглянул внутрь через плечо Полины, слегка подтолкнув ее в спину.

— Ну, не то, чтобы, прям, заходи и живи, но вполне, вполне… — Геннадий Викторович, на ходу снимая футляр с фотоаппарата, примеривался, откуда лучше снимать. — Гротескно, я бы сказал, но в общем очень даже!

— Можно уже? Ножки устали, спинка болит! — громко спросила Алла и ринулась в комнату, стаскивая с себя ветровку и обмахиваясь ладонью. — Отвыкла я от таких марш-бросков! А раньше-то, Левка, помнишь? Хлебом не корми, дай только погулять!

— Как же, конечно, помню, — смутился Кушнер и тут же позвал остальных: — Мара, Андрей, заходите! Хозяев нет, никто не пригласит. Так что мы сами тут похозяйничаем, правда, Полина?

Здесь все было так же, как она помнила, словно и не уезжала. Вот печка, скамьи, стол. Пыльно, сумеречно, странно…

— А где выключатели? Что-то я ламп не вижу, — Алла прошлась по комнатке, заглядывая во все углы.

— Дружочек, а ты электрические столбы вообще видела где-нибудь в округе? — отреагировал Геннадий Викторович.

— Да ладно? — Алла удивленно приподняла брови.

— Ага, попали мы с вами, ребята, как бы попроще выразиться, в анус мира.

— Фу, Геннадий Викторович! Давайте не будем перебарщивать? И что это за Слово-то вы подобрали какое неприличное…

— Это вы про жопу, сударыня? Жопа — довольно странный предмет, вроде прилично, а вроде бы нет!

— Так, господа, давайте без словоблудия! Не забываем, что рядом с нами находится культурный человек. Что она о нас подумает, даже страшно представить, — Кушнер огляделся и, ухватившись за края, перетащил стол поближе к скамье у стены, моментально подняв столб пыли.

— Надо его обтереть, — предложила Мара. — Я колодец видела, схожу за водой. Андрей, ты поможешь мне?

Сайганов кивнул. Полина проводила их взглядом и подошла к деревянному серванту. Ничего интересного в нем не было — на полках стояли пара чашек с отбитыми краями и стопка блюдец, покрытых до черноты пылью. В небольшом пристенке находилась металлическая кровать, а на ней свернутый матрас, от которого несло затхлой сыростью. Выглянув в окно, Полина обвела взглядом густые заросли крапивы.

«Почему я тогда не спросила, как зовут того мальчишку? — с грустью подумала она. — Если бы я только знала, что потом никогда… никогда…»

Когда распаковывали сумки, вернулись Андрей с Марой. Полине показалось, что лицо девушки стало немного другим — живее, что ли. Румянец покрывал щеки, и губы были приоткрыты, будто она никак не могла отдышаться.

— Мы набрали воды, представляете? — звонко возвестила блондинка. — Сами! Из колодца!

Никто не обратил на ее слова особого внимания — подумаешь, удивила. Но Полину вдруг как молнией шарахнуло — ведь она и сама вот так же отреагировала когда-то, помогая отцу таскать воду. Крутила железный крюк, пока хватало сил, и ведро, полное воды, натягивало цепь и гулко звенело, касаясь стенок колодца. Отец придерживал ее за запястья, а затем перехватывал тяжелую ношу. И потом они еще несколько раз вместе возвращались к колодцу, чтобы наполнить не только большой бидон, стоявший в доме, но и уличную бочку.

Под тряпки приспособили найденные в куче барахла полотенце и наволочку. Обтерев стол и лавки, прошлись даже по серванту и оставшимся стеклам на окнах. В сумке у Аллы оказалась большая пачка влажных салфеток, зеркало и целый арсенал косметики.

В туалет было решено ходить под кустики, потому что деревянная конструкция позади дома не внушала доверия из-за своей подозрительной хлипкости.

— Чайку бы, — вздохнул Кушнер. — Из самовара!

— Эка ты, братец, захотел, — пробурчал Геннадий Викторович, запихивая в рот давно остывший блин. — Тут со времен царя Гороха в печке готовили. Плиты-то нет. Можно костерок разжечь, как и хотели. Воды вскипятить, — он огляделся, — в чем-нибудь. Думаю, если поискать здесь или в других домах, то обязательно найдем какую-нибудь посудину.

— Да бог с ним, с чаем, — отмахнулся Кушнер. — Вода есть и ладно. Ты как хочешь сегодня план выставить?

— Так отсюда и начну. Общий для начала. Я тут лестницу видел, по ней на крышу залезу.

— С ума сошел? — возмутилась Алла, протягивая ему бутылку с водой. — А если провалишься? Левка потом за тебя отвечать будет?

— Подстрахуете, значит, — рассмеялся оператор. — Не на дерево же мне лезть.

— Алла права, — заметила Полина. — Дом, конечно, невысокий, но падать не надо. Я посмотрю, в каком состоянии лестница. — Она встала из-за стола и направилась к выходу.

Геннадий Викторович появился минут через десять. Полина как раз разглядывала и дергала ссохшиеся перекладины.

— Эй, эй, поосторожнее! Заноз насажаешь! — рявкнул оператор и, подтянув лестницу, приставил ее к крыше.

— Геннадий Викторович, может, не надо? Сколько она тут валяется? Мало ли…

— Мало ли, — передразнил ее мужчина. — Безумству храбрых поем мы песню! — возвестил он и, перекинув камеру за спину, полез вверх.

— Безумству храбрых — венки со скидкой, — пробурчала Полина любимую поговорку матери и вцепилась в шаткую конструкцию, старательно удерживая ее на месте.

— Что вы сказали? — донеслось сверху. Геннадий Викторович потянулся за камерой.

— Я надеюсь, вы не планируете вставать? — с ужасом в голосе спросила Полина, когда ей на голову посыпался мусор и мелкие деревяшки.

— Именно это я и собираюсь делать… — кряхтя ответил оператор, стараясь удержать равновесие. Вскоре раздался тихий рокот камеры.

— Лев Яковлевич! — все же позвала Полина. — Идите сюда! Скорее! Я боюсь!

В тот момент, когда хлопнула дверь и послышались шаги, ноги Геннадия Викторовича разъехались, и оператор медленно, но верно, стал съезжать вниз.

Оттеснив Полину плечом, подошел Сайганов. Он быстро поднялся на несколько перекладин и, выставив руки перед собой, уперся в лодыжки оператора. Не выпуская камеры, Геннадий Викторович чуть согнул колени, удерживая шаткое равновесие, и продолжил снимать.

— Андрюшка, ты? — спросил он. — Держи меня, соломинка, держи! Сейчас я немного с этого ракурса возьму… И вот еще поле зацеплю… Ах, красота какая… Ой, а там-то какой вид, ребята! Давненько я на такой натуре не бывал.

Полина прыгала внизу, то хватаясь за лестницу, то отбегая назад и пытаясь предугадать, что Геннадий Викторович вылепит в следующий момент. Она с нетерпением ждала Кушнера, потому что как ни крути, а Лев Яковлевич казался ей самым адекватным из этой публики.

Вывернув из-за угла дома вместе с женщинами, режиссер оглядел экспозицию и, задрав голову, погрозил кулаком:

— Генка, ты не меняешься! Ну какой черт понес тебя на эти галеры? Навернешься, в гипсе будешь дома сидеть за свой счет, это я тебе обещаю. Дурость по-другому не вылечишь. Не ожидал от тебя подобного на старости лет. Ну зачем ты так рискуешь, ради чего? Ведь сам же все потом и вырежешь.

— А ты меня не учи, — прокряхтел оператор. — Помнишь анекдот? Пошла Машенька в лес по грибы да по ягоды, а вернулась ни с чем? Знаешь почему?

— Лес пустой, ничего не оказалось? — озадаченно спросила Полина.

— Потому что надо ставить перед собой конкретные цели! Моя цель — собрать материал. И я его соберу. Кстати, кажется, вижу грозовую тучу.

— Я и отсюда заметил, что погода портится, — покачал головой Кушнер. — Ливнем бы не накрыло. Черт, как же невовремя…

— Потому и время терять не хочу, — пробурчал Геннадий Викторович. — Сделаем дело и восвояси отправимся.

Полина почувствовала, как остро и влажно запахло озоном. Птицы разгалделись над головой, пикируя с высоты; и воздух отяжелел, готовый вот-вот разразиться громовыми раскатами. Она смотрела в сторону леса, вдруг оцепенев, не слыша ни шуток оператора, ни скрипа лестничных перекладин, ни пыхтения Сайганова.

… «Не было ничего прекрасней этого могучего непроходимого леса. Шуше нравилось подобное определение — непроходимый. От него веяло силой и испытанием, который может пройти далеко не каждый. А она могла. Просто ей не хватало времени, чтобы дойти до цели, но сегодня Шуша была настроена решительно — никто и ничто не помешают ей войти в замок горделивой поступью настоящей принцессы!

Эта неожиданная встреча и падение едва не нарушили ее планы, но…

Шуша обхватила ствол тоненькой березки на опушке и стала крутиться вокруг нее, устремив взгляд в синее небо. Голова закружилась, захотелось смеяться, потому что внутри вдруг как будто надулся смешливый радужный мыльный пузырь.

«Что это со мной? Я, кажется, сейчас взлечу…»

— Ну что ж, Полина, рассказывайте, что тут и как, — предложил Кушнер, вырвав ее из задумчивости. — Мы все во внимании.

Она коротко выдохнула, не понимая, с чего же, собственно, начать. В голове опять воцарился сумбур, но, как говорится, уговор дороже денег… Ведь прибыли они сюда именно из-за нее. И Геннадий Викторович рискует жизнью тоже благодаря ее обещанию.

— Давайте не будем торопиться, — отряхивая руки, сказал Сайганов, словно угадав ее мысли. — У меня есть предложение — перед полуночью я проведу обряд. Местные духи наверняка захотят пообщаться. А я ощущаю их присутствие…

— Они нас случайно не посылают куда подальше недобрым словом? — рассмеялся Геннадий Викторович.

Колдун бросил на оператора красноречивый взгляд и ничего не ответил.

— Я только за, — согласился Кушнер. — И все же, предлагаю совместить — Полина будет рассказывать, мы показывать, а Андрей… — он почесал бровь, — договариваться с… братьями по разуму.

— Это ты сейчас что имел в виду? Духов, что ли? — усмехнулся Геннадий Викторович. — Вот не верю я во всю эту чушь, хоть убейте!

— Типун тебе на язык, Генка! — побледнела Алла. — Ну что ты такое мелешь? Вдруг они нас слышат? Я, например, тоже чувствую что-то…

— О господи, — процедил оператор, хлопнув себя ладонью по лбу, — И ты, Брут? Еще одна ваша адептка, господин колдун. И как это у вас получается? Всех баб вокруг себя взбаламутили!

— Это вы на что намекаете? — ощетинилась Мара. У нее даже кончик аккуратного носа покраснел, не говоря уже о щеках.

— Намекаю? — хмыкнул Геннадий Викторович. — Да вы, милочка, и слова-то такого не знаете. Намекаете! — скривился он. — У вас на лице написано, чего вы хотите от Сайганова! Совместных медитаций, наверное!

— Так, стоп, — устало произнес Кушнер. — Не хватало еще тут… Разойдитесь!

— А ты тоже… Не видишь… — Геннадий Викторович не закончил и сам поднял руку, прекращая разговор. В следующую секунду он, потоптавшись на месте, скривился, обращаясь к Маре: — Ну прости, солнышко! Я брюзга и вредина, и красивые девушки уже давно не обращают на меня внимания. Вот и занесло. Зачем тебе этот смазливый мальчишка, когда рядом Левка Кушнер, а?

Мара растерянно переводила взгляд с мужа на колдуна и судорожно раскрывала и закрывала рот, не в силах что-то ответить. Затем быстро развернулась и зашагала к дому.

— Я… — начал было Сайганов.

— Все нормально, — торопливо прервал его Кушнер. — Не будем обращать внимания на этот эпизод. Все погорячились.

Полина опустила глаза и прикусила губу, хотя больше всего ей хотелось сейчас догнать Мару и встряхнуть хорошенько. А еще сказать Кушнеру, что…

— Видите, Полечка, какие страсти тут кипят? — негромко произнес Геннадий Викторович, когда все ушли в дом, а они остались вдвоем у лестницы. — Бурлят, если точнее… Не ровен час, снесет крышечку у горшочка к чертовой матери…

22

Солнце почти полностью скрылось за чередой сероватых облаков, и небо окрасилось желто-оранжевыми всполохами, острыми стрелами доставая до самой земли. Вновь поднялся сильный ветер. Высокая трава колыхалась, и поле стало напоминать морской залив с коричневато-зелеными набегающими волнами. Птицы скрылись. Вокруг царило безмолвие, нарушаемое лишь шелестом листьев и отдаленным гулом лесной чащи. В воздухе растеклось тревожное ожидание…

Полина понимала, что природа ждет, когда грянет ливень. В городе ощущаешь это немного иначе — тебя все время отвлекают бытовые дела и работа, поэтому не сразу удается заметить то мгновение, когда разверзаются хляби небесные. Но в лесу это происходит несколько иначе: будто невидимый дирижер терпеливо ждет, когда все наконец усядутся и приготовятся внимать. И только тогда он взмахивает палочкой, чтобы начать.

То, что происходило вокруг, вызывало в Полине странное чувство раздвоения, будто это была не она, а ее двойник, случайно пересекший границу между параллельными мирами. Казалось, что даже время в Ненастьево текло по-другому. Наверное, так и было, иначе просто невозможно было бы объяснить это почти физически переживаемое, болезненное понимание уходящих безвозвратно минут. То ли это заброшенная деревня так влияла, то ли лес, но гнетущее ожидание заставляло вздрагивать от любого шороха и прислушиваться. Однако, следовало признать, что прислушиваться почему-то хотелось именно к себе…

Кушнер оставил ее в покое, решив не откладывать съемку и вернуться к разговору чуть позже. Он деловито расхаживал по заросшей улочке и время от времени поднимал раскрытые ладони к вискам, отсекая панораму и сосредотачиваясь на картинке. Алла, в длинном темном плаще и накинутом на голову капюшоне, стояла у колодца и всем своим видом напоминала королеву в изгнании. Перед этим она около часа наносила себе грим, главной особенностью которого были темные тени на веках и бледные, почти в тон кожи, губы. Если подобным образом решалась проблема как посильнее напугать зрителя, то, пожалуй, это киногруппе вполне удалось.

Как оказалось, в съемке не было ничего завораживающего. После минутного дубля Кушнер и Геннадий Викторович подолгу смотрели запись на камере, спорили, и Алле приходилось снова и снова медленно поворачивать голову и разводить руками, произнося какой-то неубедительный монолог. Полина догадывалась, что после озвучки эта сцена наверняка приобретет силу и важность, но пока все это смотрелось довольно скучно.

То, чего она боялась, а именно скандала, не случилось. Мара старательно держалась от всех в стороне, углубившись в чтение какой-то тетради. Скорее всего, это был новый сценарий или что-то вроде того. Но совсем скоро Полина поняла, что единственный, кому были интересны страницы этой тетради, был ветер. Актриса, уставившись в одну точку, сидела на кособокой лавке у забора и ни на что не реагировала. Сайганов остался в доме для того, чтобы подготовиться к ритуалу, и Полина знала, что сейчас он восседает на скамейке посреди комнаты с закрытыми глазами, сосредоточившись, по всей видимости, на своем внутреннем ментальном поле. Пару раз она оборачивалась в сторону окна, и у нее щекотало кожу на затылке от одной мысли о том, что произойдет буквально через пару часов в лесу.

Порыв ветра донес до Полины голос Аллы:

— …и если мертвые не могут говорить с нами, то их души готовы рассказать… — окончание фразы утонуло в новом вихревом потоке.

— О господи… — передернуло Полину. Нет, определенно следовало пройтись и подумать, чтобы избавиться от странного мандража, который все глубже пробирался под кожу.

А еще ей хотелось найти то, что обычно ищут люди, возвращаясь в давно забытое ими место — уверенности в том, что, уехав, они сделали правильный выбор, и все, что последовало за этим, сделало их счастливее. Но удивительное дело, в Ненастьево Полина чувствовала, будто не было этих лет, как не было и той Полины, к которой так долго и старательно она привыкала.

В стороне от тропинки, за самым дальним домом находилось старое кладбище. В день, когда они с отцом приехали в Ненастьево, он первым делом потащил ее туда. Нет, конечно, если бы в деревне была церквушка или часовенка, этот шаг был бы вполне оправдан. В конце концов, наличие погоста рядом с храмом вполне обычное дело. Но у отца был свой взгляд на вещи, а у Полины никакого опыта в этом вопросе. Она даже не сразу поняла, что перед ними, потому что надгробия были слишком приземистыми, а кусты дикого жасмина чересчур раскидистыми.

— «Посмотри, Шуша, и запомни — это место силы. Никогда, слышишь, никогда не приходи к мертвым с дурными мыслями.

Меньше всего Шуша думала о том, что она вот так, запросто, от нечего делать вдруг пойдет на кладбище. Сжав ладонь отца, она уткнулась лбом чуть повыше его локтя и стала искоса наблюдать, как колышатся ветки, и пряный запах белых цветов растворяется в воздухе…»

Потом, после того как с ней случилось это несчастье, тот запах вдруг стал появляться ни с того, ни с сего. И у Полины начинала болеть голова, и в горле появлялся неприятный спазм. Будто ее организм всячески напоминал о произошедшем, и избавиться от этого не получилось ни с помощью успокоительных, ни через медитации, которыми она занималась некоторое время по наставлению врача. Не то чтобы ее это пугало… А впрочем, да, пугало. И признание этого факта стало одним из первых шагов к тому, чтобы вернуться в Ненастьево.

Она провела ладонью по поверхности крошащегося каменного креста, надпись на котором уже давно стерлась под влиянием времени и дождей. От сладкого цветочного запаха защипало глаза.

— «Ваше величество, расскажите, где вы меня нашли? — в который раз приставала Шуша к Королю.

— Ты опять? — Король поморщился, стряхивая принцессу со своих колен. — Тебе все приснилось, принцесса, запомни это! Ничего не было.

— Но я же знаю, что…

— Это был всего лишь сон, дорогая. Страшный сон… Ты должна знать только одно — я люблю тебя и всегда буду рядом…

— И ты мой самый-самый любименький, папочка! Не хочешь, не говори. Я и так знаю. Я на могилке лежала, под белыми цветочками. И злой дракон меня не нашел…»

Полина подняла лицо и замерла в ожидании первых капель, но ничего не происходило. Как же это было похоже на ее жизнь — ждать чего-то, но при этом все время бояться непонимания. Даже сейчас где-то внутри копошился червячок сомнений — зачем она здесь, и что о ней подумают?

Она опустилась на колени, а затем и вовсе легла на заросший травой холмик. Над головой скрестились душистые ветки, где-то совсем рядом на одной ноте застрекотал кузнечик. Закрыв глаза, Полина попыталась вспомнить ощущения, которые должны были оставаться в ней с той самой минуты, когда она очнулась на старом кладбище, поднятая дрожащими руками отца.

Трава пробивалась между пальцами, ветер, едва сдерживаемый каменным крестом, шевелил волосы на висках… Под зажмуренными веками виднелись всполохи и красные точки. Полину словно уносило куда-то вдаль, и тело почти перестало чувствовать под собой земную твердь.

… «Ночь. Кромешная тьма. Она бежала, не видя перед собой дороги. Со всех сторон на Шушу надвигались исполинские сосны и дубы, чавкающая влага под ногами заливалась внутрь сандалий. Букетик с одной из них отвалился и пропал среди высокой темно-зеленой осоки, от прикосновения к которой жгло тонкую кожу на ладонях. Локти и колени были изодраны и сочились кровью. Громкий скрежещущий крик раздался прямо над головой. Сломанная ветка упала совсем рядом, едва не ударив девочку. Шуша тоненько завыла и вытянула руки, почти ощущая когти, которые вот-вот вопьются в ее спину… Бежать… бежать…»

— Выбежав из леса, она оказалась на старом кладбище, упала на могильную плиту и, обессиленная, потеряла сознание… — проговорила Полина вслух. Вздохнув, добавила: — На месте матери я бы однозначно сошла с ума от таких подробностей…

— А ваша мать к этому относится спокойно? — раздался над ее головой голос Сайганова.

Полина потерла веки. Прищурившись, посмотрела на колдуна снизу вверх и медленно одернула сбившееся платье.

— И часто вы вот так… — продолжил он без тени шутки, кивая на торчавшие из земли покосившиеся кресты.

— Иногда, — ответила Полина и протянула руку.

Сайганов замер на мгновение, а затем ухватился за тонкое запястье и помог ей встать. Чуть дольше, чем того требовала ситуация, задержал ее пальцы в своей ладони, когда она оказалась в коротком шаге от него.

Полина разглядывала тонкие черты и не находила изъянов. Но при этом не чувствовала ничего, кроме некоторой досадного удивления.

— Вы очень странная девушка, Полина… — заметил он и усмехнулся. — Хотя, думаю, вы и так в курсе.

— А вы очень странный молодой человек, — ответила Полина ему в тон. — Послушайте, как звучит: два просто странных человека, он и она, в один из дней на слете канущего века брели обычностью своей…

— Ну… — он пожал плечами, — это точно не про нас. Да и стихи я не очень.

— А что очень? — прищурилась Полина, глядя ему прямо в глаза.

У Сайганова дрогнули губы, а зрачки заметно увеличились. Он склонился ближе к ее уху и тихо сказал, окутывая своим мягким тембром:

— А вы можете быть другой, Полина… Что-то в вас есть такое манящее…

— Не надо, — оборвала она его, отстраняясь. — Я просто на минуту представила, каково это быть с вами. Извините, не знаю, почему сказала это. Вы ведь привыкли к восхищению, не так ли? — Слова вылетели из нее сами собой подобно апельсинам из разорвавшегося бумажного пакета. — И Мара, и Геннадий Викторович, и остальные… Все считают, что…

Сайганов крепко сжал зубы, отчего по его лицу заходили желваки, но взгляда не отвел. Тоненькая жилка задергалась под левым глазам.

— Пойдемте, Полина. Нас ждут. Скоро вы поймете, что нас окружает нечто другое, мистическое. И оно гораздо лучше и чище, чем, — он кашлянул, — чем любые отношения, что бы в это понятие вы не вкладывали.

23

— Эге-гей! — махал им Кушнер. — Где вы там ходите? Мы вас потеряли!

Полина шла позади Сайганова, стараясь подстроиться под его шаг. Поначалу он оглядывался, но, по-видимому, быстро понял, что она не торопится его догнать. Киношники стояли около старой яблони. Заметив Мару, Полина лишь коротко вздохнула — оказывается, можно привыкнуть и к тому, что тебя тихо ненавидят из каких-то своих соображений. Но с этим все и так было ясно, просто ситуации складывались будто специально таким образом, чтобы вызвать как можно больше неоднозначных суждений.

Алла, все в том же плаще и разукрашенным лицом, стояла рядом с Геннадием Викторовичем и внимательно разглядывала отснятое на камере.

— Наконец-то, — пробурчал оператор, обращаясь к Сайганову. — Вас, батенька, за смертью можно посылать!

— И поверьте, если вам так нужно, то я ее приведу, — пожав плечами, ответил колдун, откидывая назад прядь черных волос.

— То-то, я смотрю, вы любитель по кладбищам шататься, — усмехнулся Геннадий Викторович.

— Ну что же, — Кушнер посмотрел на часы и подмигнул, — самое время заняться настоящей магией? — Гена, нам что-то понадобится с собой, кроме камеры?

— Почем я знаю? — моментально завелся тот. — Эти вопросы не ко мне, а к господину волшебнику. Что ему там нужно — сердце лягушки, палец мертвеца или, может, кровь девственницы? Кстати, — он почесал кончик носа и оглядел присутствующих, — с последним ингредиентом проблем не будет, если что?

— Даже не сомневайся, — ровным голосом успокоила его Алла. — Я готова пожертвовать свою кровь. За десять лет окончательно переродилась. Так сказать, очистилась от любого влияния извне.

— Э… — озадаченно выпучил глаза Геннадий Викторович. — Аллочка, я не ослышался? Даже не знаю, сочувствовать тебе, восхищаться или принести свои соболезнования?

— Себе посочувствуй, охальник, — мелодично протянула она. — Кто ко мне лез в номер пять лет назад в Болгарии?

— Был пьян, потому и перепутал твой номер со своим, — заржал Геннадий Викторович. — Думаешь, уколола? Нет, радость моя, Левка в курсе. Я к чужим бабам не ходок, пусть они и в разводе. Свободных полно.

Полина отвела глаза и закусила губу. Если бы ее мать слышала, о чем они тут беседуют на полном серьезе, то давно бы вызвала психиатричку, наверное. Чтобы сдать их всех скопом на отделение.

Склонив голову набок, Кушнер задумчиво смотрел на бывшую жену. А она, поправив белокурый локон, отвернулась в другую сторону.

— Мне ничего не нужно, благодарю за заботу, — растянув губы в улыбке, Сайганов демонстративно поклонился оператору.

— Андрей может слышать духов и разговаривать с ними. Они… они сами приходят к нему, — сказала Мара. — Вы шутите, а это ведь на самом деле…

Полина видела, как затуманились у нее глаза. И то, как молодая актриса произносила имя Сайганова, как при этом вибрировал ее голос, как розовели щеки, не мог не заметить только слепой.

«Мне не нужен твой колдун», — едва не произнесла вслух Полина.

От этой мысли у нее закружилась голова, и впервые, вместо деревенского мальчишки, перед ней вдруг возник образ Николая. Она покачала головой, пытаясь избавиться от этого видения. Ведь это было странно. И этого не могло быть, потому что…

«Я ведь люблю кого-то другого?…» — удивилась она.

— …кого? — внезапно спросил ее Кушнер, вырывая из задумчивости.

— Что? Что кого? — опешила она, почти уверенная в том, что не могла сказать вслух того, о чем думала.

— Кого мы будем вызывать? — повторил режиссер. — Андрей наверняка задаст этот вопрос, когда выйдет с духами на связь. Так что, давайте решать сообща.

— Послушайте, за этим лесом, там, дальше, — она махнула рукой, — есть старый дом с колоннами. Это усадьба Пажинских, как и сказал Митрич. Когда я была здесь раньше, то не знала этого… Или знала, не помню. Но вот мой отец, конечно же, был в курсе. Иначе, думаю, он бы даже не приехал сюда. Возможно, дух Пажинской еще бродит где-то здесь? — неуверенно заметила Полина.

— Очень жаль, что ваш отец уже отошел в мир иной, — вздохнул Кушнер. — Уверен, нам было бы, о чем с ним поговорить.

— Определенно, — грустно улыбнулась Полина. — Вы бы понравились друг другу.

— Что ж, я так понимаю, пока мы будем довольствоваться тем, что имеем. В конце концов, найдем потом документы, не знаю, летописи… Пока же просто соберем рабочий материал любыми доступными нам методами. Если понадобиться, то возьмем интервью у духов.

Полина пересеклась взглядом с Кушнером и опять подумала о том, что он очень хороший человек. Ведь понимает, что все это не реально, но при этом легко соглашается на любые безумства и не язвит, как тот же Геннадий Викторович.

— А я вас обрадую, — сказала Полина, — материал есть!

— Вы про свою книгу? — скептически приподнял бровь Геннадий Викторович.

Полина уловила в его голосе сарказм, но обижаться даже не подумала, лишь улыбнулась:

— Есть воспоминания отца об этой поездке. Я нашла их, когда собиралась в экспедицию. И вот что я вам скажу, — Полина сделала паузу и обвела всех глазами, — вы просто не представляете, как много все это для меня значит! Я готова встретить духов, леших, кого-угодно, лишь бы понять, что же там случилось. — Она замолкла и обернулась в сторону леса. Скорее всего, эти милые люди ей не поверят. Но какая разница, если они помогут и пройдут этот путь вместе с ней?

— Что ж, тогда вернемся к этому чуть позже, когда закончим с… э… со спиритическим сеансом, так сказать, — решительно заявил Кушнер. — Время у нас есть. Сейчас главное — это сцена в лесу. Живой эпизод! Ничего постановочного: только Андрей Сайганов и, — он торжествующе потер руками, — естественные природные силы во всем своем величии и великолепии. — Откашлявшись, режиссер сделал несколько пометок карандашом в собственных записях. — Это должно произвести впечатление на зрителя.

— Прям форум практической магии и волшебства, — скривился Геннадий Викторович. — Жаль Веньки нет. Посмотрел бы я на его рожу, когда из кустов какой-нибудь лешак выскочит! — заржал оператор и тут же получил ощутимый тычок от Аллы. — Нет, ну а что? Сидит сейчас наш Венечка с этими местными кабанами и водку кушает, пока мы духов по болотам ищем! Поди и искупаться уже успел, лентяй!

— И ты сходи, окунись, — посоветовал Кушнер. — Остынь немного.

— Все, все, молчу! — легко согласился Геннадий Викторович. — Идемте уже скорее, пощиплем себе нервы!

— Тут ты прав, — усмехнулась Алла. — Что-то и мне стало немного боязно. Самую малость, — она дунула на выбившуюся прядь волос и тут же оглядела маникюр.

— Не бойся, Алка, я с тобой! Буду сегодня твоим рыцарем! С большой дороги, — заявил Геннадий Викторович и закинул камеру себе на плечо.

— А я, Полина, нарекаю вас Сусаниным! — громогласно объявил Кушнер и положил ладонь на ее макушку.

— Куда ты завел нас, Сусанин-герой? А хрен его знает, я сам здесь впервой! — не удержался от декламации Геннадий Викторович. — и все же, если позволите, я возглавлю наш крестовый поход и пойду первым, как истинный джентльмен! — оператор сделал шутовской поклон, вызвав ухмылку даже у Мары.

Полина была немного обескуражена тем, что группа решила отправиться в лес без всякой подготовки. Но, с другой стороны, а как следовало готовиться?

— Подождите! — попросила она. — Я только сапоги надену. Вдруг там сыро… — добавила смущенно.

— Господи, — закатила глаза Мара, — мы же не собираемся по болотам лазить!

— Нет никаких проблем, Полина, идите! Мы потихонечку, не спеша, — кивнул Кушнер.

Полина понеслась обратно в деревню, и только приблизившись к дому, огляделась. Летом темнеет поздно, и окружающее виделось еще довольно резко. Но краски дня поблекли, и с виду Ненастьево стало напоминать старую черно-белую фотокарточку с пожелтевшим желатиновым слоем. То, что при свете солнечных лучей казалось естественным, хоть и печальным, сейчас выглядело довольно жутковато.

Полина коротко выдохнула и нащупала ручку двери. По телу пробежала легкая дрожь от одной только мысли, что в деревне она сейчас совершенно одна. Открыв дверь, не раздумывая понеслась внутрь, чтобы первым делом найти свой рюкзак. Пока влезала ступнями в голенища, от нервного возбуждения у нее застучали зубы. И ведь понимала, что никого, кроме нее, нет, а все же сознание дергалось от любого непонятного шороха. Помня о маменькиных советах, Полина натянула еще и кофту. Достала со дна рюкзака свои записи и отцовский блокнот, а затем сунула в карман. Сложив походный мешок, она закинула его на печку, чтобы не валялся под ногами, и понеслась догонять остальных.

Как только Ненастьево оказалось позади, у Полины словно гора с плеч упала. Впереди маячили спины киношников и слышался негромкий смех. Догнав группу, она переглянулась с Кушнером и наконец отдышалась.

Вступив в чащу, они шли молча, а остановились через сотню шагов, когда появилась довольно широкая поляна. Полина не удержалась и вышла вперед. Сердце гулко застучало, словно отвечая на безмолвный призыв.

— Ну что, Полиночка, куда дальше? — спросил Кушнер.

— Туда, — махнула она рукой, испытывая необыкновенное возбуждение. — Сейчас мы пойдем вглубь, никуда не сворачивая. Если я не ошибаюсь, то совсем скоро появится излучина реки. Там очень красиво, — словно извиняясь, заметила она. — А вот уже за ней находится усадьба.

— Странный выбор — жить в окружении леса, вам не кажется? — спросила Алла, стряхивая с волос опавшие иголки.

— Я так думаю, что именно здесь раньше здесь шел тракт, — Геннадий Викторович с любопытством огляделся. — Видите, с левой стороны лес гораздо ниже и реже? Сто лет назад, вероятно, это место было более оживленным, если можно так сказать. А помещики — не дворяне, им парадный выезд не нужен. Учитывая, что у Пажинских явно что-то не то с головой было, можно понять эту их обособленность.

— Исходя из ваших слов, дорогой Геннадий Викторович, факт того, что мы здесь, тоже играет не в пользу нашего психического здоровья, — вдруг съязвил Сайганов.

— Ой, ой, кто бы говорил! — хрюкнул под нос оператор. — Хотя, кому как ни вам, это по-настоящему близко.

Переговариваясь и подкалывая друг друга, они пошли дальше. А когда оказались на берегу излучины, сумерки уже почти полностью опустились на землю. Над водой поднимался белесый туман, и было довольно сложно определить, какой высоты берег, на котором стояли люди.

— О, кажется, я понимаю, почему было выбрано именно это место для строительства дома, — сказал Кушнер. — Видите, с этой стороны усадьба защищена рекой. Там дальше — тот самый тракт, по которому шли обозы. А с другой стороны, если вспомнить слова Митрича, начинались болота…

— Похоже, теперь болота здесь почти вкруговую, — нахмурился Геннадий Викторович. — Дорога, по которой мы приехали на Чертову гору, построена при Советском Союзе. А тот самый пресловутый тракт, судя по всему, тоже захватили топи.

— Спасибо за лекцию, но давайте побыстрее закончим? — поежилась Мара. — Жутко… И страшно.

— Да перестань, девонька, все будет пучком! — оператор подошел к краю берега и посмотрел вниз. — Ну что, здесь попробуем? Или еще поищем? Но здесь, сразу говорю, освещение шикарное. Гляньте, какая полная луна! Красота! Так что, слово за вами, Хоттабыч вы наш!

Сайганов с шумом втянул в себя воздух и, раскинув руки, запрокинул голову.

Полина стянула на груди кофту и вгляделась вдаль. Ей показалось, что сквозь темные лапы ельника она видит белеющие стены. Она знала, что это не так, ведь для того, чтобы увидеть дом, следовало пройти дальше и потом еще прыгать с кочки на кочку, чтобы миновать вязкую зеленую топь. Но разум настойчиво тянул ее продолжить путь и наконец прикоснуться к покрытым мхом каменным стенам…

24

Сайганов стоял минут десять, почти не двигаясь и, как показалось Полине, даже не дыша. Остальные многозначительно переглядывались, но старались не шуметь, хотя именно в этот момент, наверное, больше всего хотелось именно поговорить, а еще, пожалуй, вернуться обратно в деревню и разжечь костер. Это было странное зрелище — молодой черноволосый мужчина с закрытыми глазами, погруженный в себя и не реагирующий ни на что, а вокруг него довольно пестрая и ничего не понимающая компания. Пожалуй, выделялась только Мара: на ее бледном, будто подернутом туманом лице особенно ярко выделялись глаза, которые были прикованы к Сайганову и жадно ловили малейшее движение его тела.

Наконец Андрей вздрогнул и, не обращая ни на кого внимания, вдруг пошел в сторону обрыва — туда, где берег был чуть выше за счет нависающего над рекой холма. Тот держался за счет корневища старого дерева, ствол которого обломился и сейчас покоился на дне реки.

Остановившись, Сайганов стал медленно снимать с себя одежду. На землю упала куртка, за ней рубашка и брюки. Когда он стал стягивать с себя нижнее белье, Полина потерла кончик носа и отвернулась.

— Согласитесь, есть в этом что-то невообразимо привлекательное? — тут же отреагировал Геннадий Викторович и поднял камеру.

— Неужели вы будете снимать, как он тут голый… — вспыхнула Полина и закусила губу.

— Помилуйте, я же не фильмы для взрослых снимаю, — хохотнул оператор. — К тому же, видно будет только со спины. Ни одна невинная душа не пострадает, если вы об этом. Вы «Ведьму из Блэр» смотрели?

— Нет, — она отрицательно покрутила головой.

— А вот и зря… Ничто так не будоражит, как ощущение присутствия.

Стрекот камеры постепенно слился с ночными звуками, и Полина вновь посмотрела в сторону холма. Колдун сидел по-турецки, с прямой спиной, расположив руки по обе стороны от тела. Лунный свет серебрил его кожу, внезапно поднявшийся ветер трепал темные волосы. Вокруг скрипели и стонали высоченные сосны; где-то громко ухала сова. Туман, словно живой, наползал со всех сторон и скоро сгустился вокруг Сайганова, будто так и было задумано…

— Крибле-крабле-бумс? — шепнул оператор Полине на ухо и чуть сдвинул камеру в сторону.

Она вздрогнула и посмотрела на Мару. Сжав челюсти, та сверлила ее яростным взглядом.

— Очень эффектно, — произнесла Полина, имея в виду картинку на холме, и отошла еще на пару шагов. — Лишь бы в реку не свалился. А то там холодно и мокро…

Вскоре послышался низкий монотонный звук, от которого у нее похолодела спина. Сайганов начал раскачиваться из стороны в сторону, и словно вторя ему, зашевелились кроны деревьев. Было понятно, что виноват в этом лишь ветер, и все же, казалось, что атмосфера неуловимо менялась. Лес будто ожил, передумав уходил в ночной сон. Вдруг с криком взметнулись птицы, и их силуэты прочертили серую дымку над водой. К одинокому уханью совы присоединились голоса ее сородичей. Казалось, что вот-вот, совсем рядом, раздастся волчий вой.

— О господи… вы чувствуете это? — прошептала Алла и встала поближе к Полине.

— Да… — одними губами ответила та.

— Мне кажется, они проснулись и приближаются к нам…

Полине показалось, что в голосе Аллы звучит скорее не страх, а восторг. Сама же она никак не могла определить, что чувствует. Ей вдруг стало тревожно, и тревога эта имела какое-то другое значение, явно не принадлежащее тому, что происходило перед глазами.

Раздался треск сухой ветки, и Полина с Аллой схватились за руки.

— Тише, — обернулся Кушнер. — Не мешайте процессу.

Мара сжала кулаки и бросила еще один, полный злости, взгляд в сторону Полины.

— Подумайте, какие страсти-мордасти… — процедила Алла, заметив выражение лица Мары. — Можно подумать, она что-то понимает во всем этом.

— А вы? — спросила Полина.

— Всего лишь хотела подыграть, — актриса выдернула сухую ладонь и сунула руки в карманы. — Генка прав — все это бред. Коллективное помешательство. Нет никаких духов. Просто мы приперлись в ночной лес, а тут и без нас своя жизнь. Сидит сейчас какой-нибудь бобер под кустом и охреневает над тем, что видит. Я бы на его месте подняла хвост и выпустила в нас вонючую струю!

— Струя у скунса, вроде? — не удержалась Полина.

— А какая разница? — хихикнула Алла. — Лишь бы воняла.

Геннадий Викторович дал знак, и к нему подошел Кушнер. Оператор аккуратно переложил камеру тому на плечо и на цыпочках отошел на несколько шагов.

— Пойду отолью, сил нет терпеть, — объяснил он шепотом и скрылся в ближайших кустах.

— Вот видишь? — пожала плечами Алла. — Ничто человеческое… А Сайганов хорош!

Полина фыркнула, приложив ладошку к губам. И в тот же момент Мара вдруг развернулась, направилась к ней и, вцепившись в плечи, зашипела:

— В этом нет ничего смешного!

Мара с такой яростью накинулась на Полину, что той пришлось отступить под колючие сосновые лапы, которые моментально запутались в ее волосах. Острыми коготками блондинка впилась в ее плечи, пока Полина ошарашенно молчала и никак не могла сообразить, что делать. Через минуту Мара уже не шипела, словно разъяренная кошка, а лишь тяжело дышала, не опуская рук.

— Боже, какие страсти… — хихикнула Алла и отошла поближе к занятому съемкой Кушнеру, тем не менее продолжая посматривать в сторону девушек.

Мара дернула головой и зыркнула в сторону Аллы. В этот момент Полине удалось оттолкнуть ее от себя и отскочить на пару шагов в сторону. Не успев даже подумать о том, как утихомирить разбушевавшуюся девицу, Полина вдруг ощутила горячую волну — словно невидимая искра промелькнула мимо ее носа и едва не опалила кожу. Она замерла, а Мара взвизгнула и закрыла лицо руками. Затем закрутилась, будто детская игрушка волчок, совершенно потеряв ориентацию.

— Марина, вы все не так поняли! Я совсем не… — сдерживая дрожь в голосе, сказала Полина и двинулась следом за ней. Необходимо было как-то сгладить эту ситуацию, объяснить раз и навсегда, что совсем не за Сайгановым она пришла в этот лес. И что колдуну совершенно фиолетово, что происходит с Марой. И что глупо ставить под угрозу свой брак и лить слезы, когда…

Стон Мары, внезапно вырвавшийся из-за прижатых к лицу ладоней, был полон самой настоящей боли.

— Ну правда же, — Полина приблизилась, потянулась, чтобы коснуться плеча девушки, и вдруг увидела, что между пальцев, а затем по запястьям актрисы побежала тонкая темная струйка. В сумерках она было подумала, что это тушь, и попробовала стереть ее с кожи. Актриса дернулась в сторону, захрипела и только потом закричала полным отчаяния голосом:

— Мое лицо!.. Мое лицо!..

— Что?… Я ничего… — в ужасе отпрянула Полина, а затем вцепилась в запястья девушки, пытаясь развести ее ладони. — Что случилось?!

— Твою же… — недовольно выругался Кушнер и обернулся на крик.

Его молодая жена кулем осела на землю и стала раскачиваться, как совсем недавно делал Сайганов.

— Погоди, Лева, сейчас разберусь, — остановила его Алла. — Вы что тут устроили, девочки? — как ни в чем не бывало спросила она.

— Лицо… мое лицо… я умираю… — словно в трансе бубнила Мара.

Ничего не понимая, Полина стояла рядом, пытаясь рассмотреть собственные испачканные пальцы.

— И для кого эта сцена? — устало спросила Алла, приседая на корточки. — Маринка, ну чего молчишь? Совсем с катушек съехала? Покажи! — она стала оттаскивать руки девушки. — Да не рычи ты… черт… Что произошло? — Алла подняла голову и уставилась на Полину.

— Я не знаю… — промямлила та, с трудом различая очертания сидящих в траве женщин.

Алла сначала демонстративно вздохнула, а затем голос ее наполнился тревогой:

— Черт, не пойму никак, что у нее с лицом! Это что, кровь?! Мара, ты слышишь меня? — Алла стала судорожно рыться в карманах. — О, черт, да где же ты… На, приложи платок! Да не крутись ты, дура, посмотри на меня!

Завывая, Мара тыкалась локтями и головой, мешая Алле приложить ткань. Наконец подошел Кушнер.

— Что? — спросил он недовольно.

— Что, что! Цирк шапито! Не стой столбом, Лева! Твоя баба? Тогда уговори ее как-то морду лица показать!

— Марочка… — тут же растерянно развел руками мужчина.

— Ма-арочка, — передразнила Алла. — Что ты как не родной, ей-богу!

Кушнер присел, обхватил жену за плечи и прижал ее спиной к себе, чтобы обездвижить. Мара обмякла, и только тогда Алла сумела раздвинуть ладони девушки.

— Это как тебя?… — выдохнула она. — Это почему?… Это чем?!

Полина склонилась ниже и вскрикнула, прижав ладонь ко рту.

Левая сторона лица Мары была в крови, которая теперь текла стекала по подбородку и исчезала в основании шеи.

— Не могу ничего разглядеть, темно, — хрипло сказала Алла. — Посветите мне чем-нибудь!

Из кустов, на ходу застегивая брюки, появился Геннадий Викторович.

— Что за шум? Где драка?

— Кончилась драка, опоздал, — процедила сквозь зубы Алла.

— Нет, ничего такого не было! — попыталась объяснить Полина. — Всего лишь недоразумение… Она подумала, что я… А я совсем и не думала…

Неужели из-за этого мальчишки? — восторженно хрюкнул Геннадий Викторович. — И кто победил?

— Гена, ты дебил?! Где фонарь? — гаркнула Алла, и от ее голоса подскочили все, включая Мару.

— Фонарь, ага, сейчас… — оператор зашарил по карманам, и скоро луч света заскакал по их лицам и окружающим деревьям и кустам.

— Да не свети ты мне в глаза, твою ж дивизию… — выругалась Алла. — Дай сюда!

— Это как это? — прошептал оператор, разглядывая щеку Мары. — Это кто тебя, девонька? — его удивленный взгляд переместился на Полину.

— Да вы что? — тут же ощетинилась она. — Да я бы никогда… Это что-то промелькнуло… горячее такое… как пар из чайника…

С холма донеслось странное заунывное пение, которое эхом разнеслось над водой.

Все обернулись в сторону Сайганова. Подняв руки, колдун нараспев произносил непонятные слова, и от этого низкого горлового звука у Полины приподнялись волосы на затылке.

— С-собака бешеная… Мерлин недоделанный… — заикаясь проговорил Геннадий Викторович, — это что он нам тут вызвал?!

25

Ветер донес до них новый виток колдовских завываний. Полина стянула на груди ворот кофты, а Алла перекрестилась:

— Ну, Левка, припомню я тебе эти съемки…

— Если ноги унесем, — вставил свои пять копеек Геннадий Викторович. — Что мы можем супротив природы, мать ее?…

— Ты что имеешь в виду? — ошарашенно спросил Кушнер.

— А то, — понизил голос Геннадий Викторович и, втянув голову в плечи, посмотрел по сторонам. — Я, ребята, конечно, реалист до мозга костей, но это явно дело рук кого-то… или чего-то… Происки потусторонних сил.

— И кто это, по-твоему? Человек-невидимка? Леший? Или дракон, прости господи? — выпучила глаза Алла.

Дыхание Полины стало рваным и поверхностным. Сердце заколотилось часто-часто, а колени задрожали. Неужели она была права, и тогда, десять лет назад, неведомая страшная сила едва не погубила ее, загнав до потери сознания? Закусив костяшку указательного пальца, Полина замерла, вслушиваясь в разговоры остальных.

— Мне больно, — очнулась Мара и подергала Аллу за рукав, привлекая к себе внимание.

— Ну вот, смотри, уже гораздо лучше, — выжала из себя кривую улыбку актриса. — Платок прилип, а значит кровь немного подсохла. В сумке у меня и пластырь есть, и перекись с анальгетиком. В деревне, правда, — поспешила уточнить она.

Мара всхлипнула и кивнула на ее слова, пока та не добавила:

— Доберемся до деревни, обработаем и поедем обратно. Может еще и шрам-то останется тоненький, не переживай! Лишь бы заражения крови не было.

Блондинка зашлась в новом приступе рыданий.

Как бы ни старалась, Полина никак не могла найти объяснение тому, что произошло. Да и остальные были растеряны и дезориентированы случившимся.

— Лева, Гена, давайте поднимем ее, — приказала Алла. — Нечего время терять. Меня саму уже колотит от всего этого…

— А можно? — с тревогой в голосе спросил Кушнер и погладил Мару по голове.

— А ты как думаешь?! Может, нам здесь ее оставить? Пусть чуток отлежится, а потом сама как-нибудь дойдет, — зло передернула плечами Алла. Обернувшись в сторону холма, она поморщилась: — Если это он сделал, то я даже не знаю, что теперь и думать…

— Все когда-то бывает в первый раз, Аллочка, — охнул Геннадий Викторович, подхватив Мару подмышки и помогая ей встать.

— Это ты про что?

— Да все про то же! А вдруг они на самом деле существуют?! Духи?

— Быстро ты переобулся, Гена. Я бы все-таки постарался найти какое-то более понятное объяснение, — пробормотал Кушнер и обратился к Полине. — Вы же рядом стояли, кажется? Можете рассказать, что произошло?

Полине казалось, что все смотрят на нее с недоверием. Фонарь теперь был в руках у Кушнера, и он направил его чуть в сторону от ее головы — так что она почти ощущала щекой эту светлую границу. Происходящее напоминало ей сцену из старого военного фильма, где немцы допрашивали пленного партизана, направив ему в глаза свет лампы и приставив к виску пистолет.

Но здесь не было ни партизан, ни фашистов. Только группа растерянных людей, девушка с окровавленным лицом и впавший в полукоматозное состояние колдун на холме.

— Ничего она не скажет, — прошептала Мара. — И не делала она ничего… Стояла только вон там, у дерева… Может, это птица была?

— С железным клювом? — хмыкнула Алла. — Кожу до мяса разодрать еще надо постараться…

Внезапно все вокруг озарила вспышка молнии, а следом за ней раздался ужасающий удар грома. В ту же секунду начался такой ливень, что казалось, сверху на них перевернули бочку с водой.

— Боже! — воскликнула Алла. — Только этого не хватало! Бежим!

— Андрей! — закричала Мара, вырываясь из рук Кушнера.

— Сейчас его охолонит, очухается! — процедила сквозь зубы Алла. — Если это он сделал, — повторила она, — то я ему… голову откручу! И закопаю! И креста не поставлю! Прям убила бы за всю эту чертовщину!

— Нет! — перешла на визг Мара. — Если он останется здесь один, они убьют его! Что-то пошло не так! Они не приняли его зов! Он не справится!

— Твою же мать, Марина, — не удержалась Алла, стирая с лица потоки воды. — Ты совсем свихнулась из-за него?! Ладно, снимите его кто-нибудь оттуда! Я ни черта не вижу! Что там происходит?!

— Сейчас… я сейчас… — Геннадий Викторович выхватил фонарь из рук Кушнера и побежал в сторону холма.

Молнии сверкали, вырисовывая в небе острые кривые. От грохота закладывало уши. Луч фонаря дергался в кромешной тьме, то пропадая, то показываясь вновь.

— Бежим! — приказала Алла. — Ты помнишь, в какую сторону надо идти?! — она нащупала локоть Полины и вцепилась в него мертвой хваткой.

— Кажется, да… — Полина ощутила горьковатый ком в горле, осознав весь ужас происходящего. Следовало вывести людей из леса, но в плотной дождевой завесе и красноватых вспышках она с трудом могла определить, куда им двигаться. Бестолково вытирая глаза рукавом, она обернулась, чтобы дождаться Сайганова и Геннадия Викторовича. Но ничего не увидела, даже света фонаря.

— Где они? — прошептала она, и тут же была выдернута с места сильной рукой Аллы.

— Найдут, догонят… Они же мужчины, в конце концов… А деревня ведь недалеко, нам бы только из леса выбраться… Господи помилуй, никогда такого жуткого ливня не видела…

— Андрей!!! — снова закричала Мара.

— Лева, держи ее!

Но Мара вырвалась и, лишь на мгновение мелькнув в сполохе молнии, исчезла в темноте.

26

Бежать пришлось гуськом под шквалистым ливнем, который уже не удерживали даже кроны могучих сосен и дубов. Каждая ветка, встреченная на пути, накрывала мокрой волной, словно из душа. То и дело наталкиваясь друг на друга, спотыкаясь о низкие кусты и поваленные ветки, они пытались как можно скорее добраться до поляны. Несколько раз Полине казалось, что она ошиблась, что свернула не туда, и только какое-то внутреннее чутье отзывалось внутри и направляло ее шаги в нужную сторону.

Кушнер остановился и сипло закашлялся, запихивая камеру поглубже под куртку. Алла тут же вцепилась в его рукав и потянула за собой, настойчиво повторяя:

— Лева, быстрее… Лева, за мной…

— Какой же ты репей, Алка… — он накрыл ее ладонь своей и печально улыбнулся. — Долбишь и долбишь…

— Тебя всю жизнь клевать надо было! Только про свое кино треклятое и думаешь, пропади оно пропадом… Иди уже, киноклассик хренов, заболеешь еще, — огрызнулась бывшая жена.

— Немного осталось! — перебила Полина, заметив сквозь деревья белесый просвет.

Она промокла насквозь — платье прилипло, вода стекала в сапоги, отчего внутри скрипело и всхлипывало при каждом движении. Вязаная кофта, будто губка, впитав в себя, наверное, литра два дождевой воды, напоминала теперь кольчугу, став такой же жесткой и тяжелой. Тело требовало тепла, от пережитого перед глазами появлялись огненные точки, веки чесались, а руки саднило от царапин, полученных в борьбе с колючими ветками. Но мысли Полины были сейчас лишь о том, что в лесу остались Сайганов, Мара и Геннадий Викторович. Ей постоянно казалось, что она слышит их голоса и шаги за спиной, поэтому постоянно оборачивалась и до хрипоты кричала: «Ау, мы здесь!», но голос ее тонул в нескончаемом грохоте грозы и ливня.

Миновав поляну, они еще какое-то время бежали, пока Кушнер не запнулся о выпиравший из земли склизкий корень. Спасая камеру, режиссер неудачно вывернулся боком и со стоном растянулся на траве, тут же взвыв от боли.

— Левка, что?! — бросилась к нему Алла, скользя на размытом участке и рискуя свалиться рядом.

— Ничего, ничего… — засуетился тот, вставая на колени, продолжая прижимать к себе камеру. — несемся, будто черти за нами гонятся…

— Может, и черти… — прошептала Алла. — Только я не готова еще с ними встречаться. У меня так-то планы… Я, может, и не жила еще… Давай, поднимайся, Левушка!

Полина поддерживала Кушнера с другой стороны, и вместе с Аллой они помогли ему подняться. До деревни добирались уже легкой рысью и молча, потому что говорить уже не было никаких сил.

Когда показалось старое кладбище, Полине едва не стало дурно. Ощущение беды и так не покидало ее все это время, а старые воспоминания — смутные и тревожные — затягивали все глубже. Почему-то они не спешили раскрываться, хотя произошедшее, казалось, давно должно было открыть шлюзы подсознания. Возможно ли было поверить в то, что только что разыгралось в лесу? Неужели аномальная зона — это и есть проход в мистический мир, которому служит Сайганов?! Верить в фантазии Полине было легко — так вокруг нее формировалась сказка, наполняющая реальность цветными красками. Но кидаться в нее с головой, пожиная плоды собственного безрассудства, казалось сейчас главной ошибкой в ее жизни.

«Я ведь сама хотела этого, — крутилось в голове. — Сама хотела… не могла же я так обмануться в своих ожиданиях?…»

Добравшись до дома, они ввалились внутрь и упали прямо за порогом. Тяжело дыша, Алла проползла вперед, оставляя за собой широкий влажный след.

— Да чтоб я еще раз… да чтоб мне провалиться… никогда… и не проси…

Кушнер выдохнул и грузно перевалился на спину, закрыв глаза ладонью.

На ходу стягивая кофту, Полина наощупь стала пробираться в комнату.

— Кажется, я тут свечи видела, — пробормотала она. — Только спички нужны.

— В сумке посмотри, там зажигалки должны быть, — сказала Алла. — У Мары, — добавила она и села, облокотившись спиной о стену.

— Я не полезу в ее вещи, — заявила Полина. — Вы уж сами, ладно? — она по памяти нашла сумку Мары и придвинула ее к актрисе.

— Господи, самое время щепетильничать, — усмехнулась Алла и, дернув за молнию, полезла внутрь. Через минуту щелкнула зажигалкой, отчего вокруг ее рук образовался голубоватый подрагивающий световой кокон.

Полина шарила по полке серванта, пока не наткнулась на старую церковную свечку. С помощью зажигалки она нагрела конец одеревеневшего воскового столбика и прилепила ко дну чашки. Свеча зачадила, защелкала, огонек заметался, но скоро окреп, правда, света отдал совсем немного.

По крыше громко стучали дождевые капли, и казалось, что ливень пошел на убыль. Но плотная стена за окном говорила об обратном, хоть раскаты грома действительно раздавались уже реже и словно издалека.

— Левка, вставай, старый хрен, — устало произнесла Алла. — Тебе переодеться надо и съесть что-нибудь. Как чувствовала, свитер твой взяла. А-то твоей лохудре наплевать на тебя, — в ее голосе вновь появилась язвительная злость.

— Алл, ну чего ты… Я ж, когда на тебе женился, ты тоже лохудра та еще была…

— Ох, и говнюк ты, Левка! — вскинулась Алла. — Вставай и сам себе барахло ищи! Прыткий какой, а? Молодожен хренов… Это я-то лохудра?! — в сердцах она швырнула в Кушнера тряпкой, которой совсем еще недавно делали уборку в доме.

Кушнер послушно попытался подняться, но тут же со стоном опустился обратно.

— С ногой что-то, Аллочка, — удивленно сказал он. — Болит очень…

Алла стянула с Кушнера ботинок и задрала штанину, не особо стараясь быть нежной. У нее и самой сейчас был такой видок, что, глядя на нее, хотелось перекреститься: качественный грим не поплыл, а вот тушь переместилась под глаза, всклокоченные волосы стояли торчком, и от них сладковато тянуло лаком.

— Похоже, растяжение? — сказала Полина, разглядывая при свете свечи распухающий голеностоп режиссера.

Кушнер виновато поглядывал на них, вытирая лицо маленьким розовым полотенцем, которое ему сунула Алла.

— Арабский скакун, — покачала головой актриса. — Как ты вообще добрался до дома?

— На эмоциях, Аллочка, на эмоциях… Это ж какие страсти! Даже не припомню за последние тридцать лет, чтобы меня так колбасило. Если все это в фильм вставить, то, знаешь…

— Знаю! На Оскар намылился?! Хрен тебе, а не Оскар, и пальмовую ветку в зад! Нет, ты подумай, — развернулась она к Полине, — кто про что, а вшивый про баню… У него жена с окровавленной мордой к любовнику убежала, а он все о кино своем мыслишки греет. — Выудив из кучи слежавшегося барахла то ли простыню, то ли пеленку, женщина с легкостью оторвала от нее полосу. — Давай копыто, скакун, — она стала перекручивать тканью лодыжку Кушнера. Режиссер вздрагивал, ойкал, но терпел. — На кой черт ты на ней женился, Лева? — в сердцах спросила Алла и, затянув потуже концы, завязала узел.

Кушнер отвел глаза и чуть сдвинул в сторону руку Полины, в которой находилась свеча.

— Я не хочу об этом говорить. Тем более, с тобой, Аллочка.

— Иж ты, поди ж ты… — охнула Алла. — Да плевать я хотела на твои интрижки!

— Не было такого никогда, никаких интрижек! — насупился Кушнер и опустил штанину.

— Да и то правда, — усмехнулась Алла. — Какие интрижки, когда тебе до бабы как до… — она крякнула, не закончив фразы и уселась рядом с ним. — Полина, достань свитер лауреату Госпремии. Торчит вон из сумки!

— А сами-то вы, мокрая насквозь, — покачала головой Полина, доставая одежду и едва сдерживая улыбку.

— Ничего, я попозже, да и костюм тонкий — высохнет быстро, — пробурчала Алла. — Сама переоденься.

Полина захватила кофту, чтобы повесить ее на спинку кровати, полезла на печку, достала рюкзак и ушла в маленькую комнату. Выудив нижнее белье, быстренько переоделась. А когда закончила, вдруг вспомнила о блокнотах в карманах. Когда они оказались в ее руках, ее окатило жаром. Если отцовская тетрадь намокла только по краям, «съев» лишь часть написанного, то листки с ее книгой слиплись, пропитавшись водой от начала до конца… Конечно, это была наименьшая из потерь. Вот придут сейчас остальные, и еще неизвестно, в каком состоянии окажется Мара. Ее красивая кукольная внешность — пропуск в профессию. И не получив срочную помощь, она рискует своим будущим. Но как же она метнулась в глубь леса! В ушах Полины до сих пор стоял крик Мары, звавшей Сайганова, а перед глазами белел размытый силуэт бегущей девушки. Когда они придут, скорее всего, возникнет очень неловкая ситуация, и Полине, конечно, не хотелось бы стать свидетельницей этих разборок. А впрочем, она уже была ни в чем не уверена: взять Аллу с Кушнером — даже в разводе они оказались очень близкими людьми. Конечно, дети, внуки, но… Ее мать счастлива с Олегом Петровичем, а он с ней. Вот и получается, что человек должен искать своего человека. Чтобы душа отозвалась… А там, будь что будет.

Вернувшись, она увидела, что Кушнер и Алла дремлют, сидя рядом. Рука Аллы лежала на руке бывшего мужа, а его голова — на ее плече. Полина достала телефон и, взглянув на экран, бросила взгляд через окно на улицу. Время неслось будто угорелое, они находились в доме уже час, а остальные так и не появились. Это было странно и вызывало самые ужасные мысли и предположения. Если им не помогут, то…

Полине совсем не хотелось додумывать эти страшные картины — с ее фантазией это было не сложно. Вжав голову в плечи, она какое-то время еще сидела на лавке, вслушиваясь в происходящее снаружи, но затем решительно встала и закинула рюкзак за спину. Кушнер с его ногой пока вряд ли сможет ходить. Алла останется с ним до прибытия остальных. Они же придут?! Скорее всего, заблудились и сейчас пытаются выбраться вдоль реки, что в принципе было правильно. Заявятся они мокрые и выбившиеся из сил. Скорее всего, лягут спать. А она с помощью дрезины доберется до того места, где ловит телефон, и вызовет помощь.

Во всяком случае, это будет правильнее, чем идти сейчас в лес на поиски остальных. Уговаривая себя и ощущая непреодолимый ужас перед лесом, Полина пошла на выход. Кушнер дернулся и поднял на нее сонные глаза.

— Я скоро приду, — прошептала Полина. — Хочу дойти до узкоколейки и попробовать добраться до сети. Нужно вызвать помощь.

Кушнер кивнул и, стараясь не потревожить Аллу, достал записную книжку из внутреннего кармана куртки:

— Если не получится, возвращайся. Как-нибудь сами справимся. А поймаешь сеть, Митричу звони!

Полина кивнула и, открыв дверь, высунула нос на улицу.

27

Непроглядная, остро пахнущая влажной травой ночь пугала. Через минуту, когда глаза немного привыкли к темноте, Полина задрала голову и увидела отблеск одинокой звезды, которой как-то удалось прорваться сквозь тяжелые тучи.

Накатила усталость, под ложечкой засосало от страха и озноба. Подумав, Полина вернулась в дом и взяла предназначенный для съемок плащ Аллы. Чуть подсохшее платье продолжало неприятно липнуть к коже. Накинув капюшон на голову, Полина, коротко выдохнув, шагнула наружу.

Висящий под плащом рюкзак грел спину, и если не смотреть по сторонам, а сосредоточиться только на дороге, то можно ненадолго забыть о том, что ее окружает. Не обращать внимания на пустые глазницы скособоченных домов, не покрываться потом от непонятных звуков и мыслей, настойчиво лезущих в голову. Сжатые в кулаки пальцы сводило легкой судорогой, края капюшона, отделявшего Полину от остального мира, мягко драпировались и время от времени касались щек, вызывая дрожь.

Она шла по уже известному пути, проговаривая про себя: «Я маленькая принцесса… смелая принцесса…»

Полина остановилась на краю деревни и замерла, уставившись на черную полосу леса в надежде увидеть среди деревьев прыгающий свет фонаря. Но стоять так долго было опасно, и она знала это. Если долго вглядываться в бездну, то она начнет вглядываться в тебя…

Развернувшись, Полина обошла покосившийся забор и направилась к полю. Как только трава стала бить ее по коленям, а плащ цепляться за длинные колоски, Полина не выдержала и достала телефон. С сожалением поняла, что зарядки может не хватить, если тратить ее на освещение дороги. Закрыв глаза, девушка постояла так с минуту, чтобы затем двинуться по прямой. Следовало идти в точно заданном направлении, чтобы не плутать потом по полю и, тем более, по лесу, в поисках прохода к узкоколейке.

Шорох травы и собственных шагов постепенно перестал отдаваться эхом в голове, и перед мысленным взором Полины вдруг предстал сидящий в салоне микроавтобуса рядом с ней парень с разноцветными ресницами и брутальной татуировкой. Губы ее дрогнули — как же вдруг захотелось опять оказаться в теплом гостеприимном доме у Валентины Павловны! И чтобы Николай рассказывал о разных интересных местах, и чтобы все ели щавелевый суп с блинами, и чтобы козы за окном с блеяньем посягали на чужую капусту…

Мысли нарушило журчание воды, заставив сбавить ход. Аккуратно переставляя ноги и скользя ими вперед, Полина стала продвигаться к реке, пока не увидела едва заметные отблески на поверхности. Тяжелые капли падали в воду, но шум течения перекрывал даже настойчиво молотивший по воде дождь. Полине потребовалось несколько минут, чтобы найти мост, хотя он был всего лишь метрах в десяти от нее. В кромешной темноте время и расстояние видятся совсем по-другому, чем при свете дня. Когда ладонь коснулась мокрого перильца, Полина обернулась, но увидела только тусклую точку звезды, которая сейчас переместилась чуть левее.

Входить в лес, даже в его небольшой участок, было страшно. Полина, пожалуй, с легкостью могла бы объяснить, почему ее обуревают эти чувства. Но в то же время, ее неудержимо тянуло вновь оказаться в самой гуще, будто что-то в ней проросло много лет назад, наградив маниакальной страстью к лесным тропам…

Не это ли почувствовал в ней колдун Сайганов? Тогда, где же он сам? И где сейчас несчастная раненая Мара, и вредный балагур Геннадий Викторович?! Неужели, духи забрали их в свой мир, предупреждая остальных о том, что не стоило им превращать это место в фарс и смеяться над потусторонними силами?

Если бы не ее желание и не призрачная вера в правильность своих действий, смогла бы она дойти до дороги? Уже совсем скоро узкоколейка появится перед глазами, и нужно будет только хорошенько поднапрячься, чтобы сдвинуть дрезину с места… Но иначе никак… Когда их начнут искать, возможно, будет уже поздно…

Полине показалось, что стало чуть светлее. Она даже смогла разглядеть ветку перед собой и отодвинуть ее рукой прежде, чем мокрые листья в очередной раз хлестанули ее по лицу. Сердце заколотилось чаще, шаг стал тверже. Капюшон давно слетел с головы, и по вискам и лбу текла вода, на которую Полина старалась не обращать внимания.

«Шуша знала, что вода — это жизнь. А жизнь — это главное. И еще любовь… Только Шуша была еще так мала, чтобы понять, где ее искать…»

Лес расступился, открывая перед Полиной участок, по которому шла узкоколейка. Где-то здесь должны были лежать бревна, а рядом с ними огромный муравьиный дворец. Но они ей были не нужны. Не заметить дрезину было невозможно. Покрутив головой в обе стороны, Полина растерянно замерла и пробормотала:

— Где же ты, чертова колымага?!

В полном недоумении она прошлась сначала в одну сторону, затем в другую. Прислушалась, в надежде услышать металлическое лязганье дрезины, но вокруг раздавался лишь монотонный шум дождя и скрип деревьев.

«Что же это такое? Как же так… — пронеслось в голове. — Они же не могли так поступить с нами?!». На глазах тут же выступили слезы, но Полина судорожно смахнула их ладонью и задумалась. Возможно, Сайганов и Геннадий Викторович решили отвезти Мару, чтобы оказать ей помощь, а заодно предупредить людей, которые сейчас находятся в районе Чертовой горы, о том, что в Ненастьево остались люди. Тогда, получается, они поступили абсолютно правильно… И в таком случае, ей не оставалось ничего другого, как вернуться в деревню и ждать, когда за ней, Кушнером и Аллой приедут спасатели.

Полина коротко вздохнула. Ей предстоял обратный путь и необходимость провести остаток ночи в малопригодном для этого месте. То, что с ними произошло, приключением можно было бы назвать лишь с большой натяжкой. Одно было ясно — место это по-настоящему загадочное, если не сказать жуткое. И кроме Вари, пожалуй, об этом больше никому и не расскажешь. Если с ней случилось нечто подобное в детстве, то винить себя было не зачем — сейчас она взрослая, а объяснить толком так ничего и не может. Впрочем, остальные тоже вряд ли пришли к какой-то одной мысли. Прав был Геннадий Викторович — природа сама решает, как распорядиться своими силами, чтобы напугать непрошенных гостей…

28

Усталость, помноженная на расшатанные за последние часы нервы, крепко вцепилась в ее тело и разум. Веки отяжелели, походка стала вялой — ноги подкашивались, не желая идти вперед. Переступая через ветки и путаясь в высокой траве, Полина несколько раз оседала, борясь с желанием лечь на землю и, укутавшись в плащ, подремать хотя бы полчаса. Перед зрачками, словно мошки, мелькали черные точки, и как бы Полина не протирала глаза, лучше не становилось. Нужно было идти вперед, чтобы предупредить Аллу и Кушнера, успокоить их и успокоиться самой. Совсем скоро наступит утро, и тогда все изменится, и прекратится вся эта чертовщина…

У моста Полина остановилась. В горле пересохло несмотря на то, что от вида воды уже мутило. Руки и ноги закоченели, волосы, выбившиеся из пучка, паклей свисали вдоль лица, и Полина кое-как смогла заколоть их обратно. Спускаясь вниз, она опять упала, проехавшись по скользкой траве, отчего на ладонях остался зеленый след.

Сполоснув руки в ледяной воде, она зачерпнула пригоршню и, набравшись духу, окунула в нее лицо. Кожу обожгло, по телу пробежала судорога, но мозг моментально прояснился, а дремоту как рукой сняло. Прополоскав рот, Полина стала подниматься наверх, цепляясь за густую поросль речной осоки. В воздухе вдруг разлился специфический запах, и в голове щелкнуло: зверобой. Странно было замечать в себе вот такие, внезапно вспыхивающие отголоски прошлых воспоминаний. Словно они ждали своего часа и теперь вылезли наружу, даря необыкновенные, головокружительные ощущения.

Сумерки понемногу рассеивались и стали напоминать речной туман. За то короткое время, которое Полина провела у реки, на горизонте появился едва заметный сгусток красноватого марева. Еще совсем немного, и небо окрасится стрелами утреннего солнца, которые еще до полудня высушат сначала кроны деревьев и траву, а потом от этого ужасного ливня не останется и следа…

Полина приложила руку ко лбу, намереваясь не пропустить первую зарницу. Внезапно что-то сжалось у нее в груди от нахлынувшего предчувствия. Она пригляделась, поморщилась, напрягая глаза, и вдруг отчетливо поняла — то, что она приняла за начавшийся восход, было чем-то другим. Таким же огненно-красным… Но совсем не тем, чего она ждала. Это был огонь. Там, в Ненастьево, был пожар.

— Этого не может быть! — воскликнула Полина. — В доме было темно, когда я уходила… — она даже не поняла, почему произнесла эти слова, и почему она подумала об избе, где спали Кушнер с Аллой. Сердце сжалось, дыхание застряло где-то в горле, а в ушах зазвенело от сумасшедшего притока крови. Кусая губы, Полина понеслась вперед, и из глаз ее полились, разъедая покрасневшие веки, горячие горькие слезы…

«Лучше бы я никуда не ездила! — гремело в голове. — Это я во всем виновата!»

Объяснить толком самой себе, в чем она виновата, Полина не могла. Так уж повелось с тех самых пор, когда с ней случилось «то несчастье», что чувство вины стало ее постоянным спутником. Наверное, именно благодаря ему она все время соглашалась с матерью, боясь лишний раз огорчить ее; не спорила на работе, даже если считала себя правой; не знакомилась с молодыми людьми, сознавая, что вызовет у них в лучшем случае недоумение… Попытки выглядеть независимой в глазах потенциальных женихов были лишь жалким подобием актерской игры провинциального самодеятельного театра, после которой ей потом становилось нестерпимо стыдно.

Удивительно, но люди, с которыми она оказалась в Ненастьево, были чем-то неуловимо похожи на нее. У каждого из них, вероятно, в жизни тоже была история, которая оставила след на душе и в сердце. Да только она была настолько слепа, замкнувшись в собственных фантазиях, что совсем не понимала этого. Варя, милая Варя, каких же трудов стоило ей быть такой внимательной и мягкой. Другая бы давно уже обозвала ее тряпкой и встряхнула как следует!

Вот если бы понять это сразу, то, возможно, всего этого ужаса и не произошло бы… Ах, почему она не открылась Алле или Кушнеру, Кострову или, наконец, Сайганову, почему так бездумно позволила им приехать сюда на свою погибель…

«Но что бы я им сказала?! Что едва не погибла? Так я жива и здорова… Как же я могла подумать, что все обернется подобным ужасом? Ну конечно… Ведь и Валентина Павловна, и Митрич, — все предупреждали о том, что это опасное место. А мы не верили… Дураки! Какие же мы дураки!»

И в туже секунду ответ пришел сам собой. Тот самый, который она из-за своего упрямства гнала от себя все это время. Единственный человек, которому следовало рассказать эту историю, был Николай. Кто как не он, мог бы разобраться во всем этом. Но она, как всегда, сглупила, решив, что вызовет в нем только усмешку.

Размазывая по лицу слезы, Полина неслась через поле — падала, вставала и снова падала на четвереньки, утопая с головой в высокой траве, но продолжая ползти в сторону деревни.

Когда подбежала к изгороди первого дома, то повалилась на нее, не в силах удержаться на ногах. Остатки забора рухнули, но Полина, разодрав подол платья о ржавые гвозди, упрямо двинулась наискосок, чтобы сократить расстояние. Ее мотало из стороны в сторону, в висках стучала кровь, а горло, словно жестокой рукой, сжало от ощущения ужаса и обреченности.

При виде полыхающей избы крик застрял у нее в горле. Полина закрыла лицо руками и закачалась из стороны в сторону. «Не успела… не успела…». Она не могла даже представить, что бы смогла сделать, окажись здесь чуточку раньше. При виде закопченных стен и бушующего внутри огня Полине стало невыносимо больно. Затылок заломило, бессилие растеклось по позвоночнику горячей волной, будто пламя пробралось внутрь ее и сожгло прежнюю сущность, которую Полина так тщательно оберегала по настоянию матушки и благодаря заботе отца.

Она давно уже не маленькая принцесса. И мир — не сказочный лес. Драконы живут среди людей, меняя обличия, словно маски… И один из них вознамерился свести ее с ума. Завершить то, что когда-то не успел сделать.

Сжав до боли кулаки, Полина стояла так близко к догорающему дому, что чувствовала исходящий от него жар. Пламя стреляло, шипело, плевалось искрами, и сквозь зияющие дыры, бывшие когда-то окнами, ей казалось, что она видит сидящих на полу Кушнера и Аллу…

Это было выше ее сил. Зажав голову руками, Полина вдруг пронзительно закричала:

— Кто ты?! Кто ты, тварь?! Зачем ты это делаешь со мной?!

В мозгу будто взорвалась яркая вспышка. Полина вдруг явственно осознала — что бы это ни было, оно не даст ей выбраться отсюда живой. Губы ее дрогнули в горькой усмешке. Она обернулась, вглядываясь воспаленными глазами в сереющие, утонувшие в зарослях, кривые домишки. Оставаться в Ненастьево было опасно. Эта мысль так ярко пульсировала в мозгу, что Полина без колебаний доверилась ей и попятилась от пожарища.

Следовало спрятаться, пережить эту ночь. А когда станет светло, попытаться найти хоть какие-то следы, которые могли остаться от остальных. Ведь никто, кроме нее, не сможет рассказать о том, что с ними произошло…

Зажав рот рукой и давясь слезами, Полина побрела прочь, к лесу, решив спрятаться в густых зарослях. Осторожно ступая по траве и стараясь держаться самых темных мест, она метр за метром, уходила дальше. Когда под ногами вдруг оказалось какое-то светлое пятно, сердце дернулось и провалилось к желудку. Полина замерла, а затем, склонившись, нащупала что-то мягкое. Подняв находку, она узнала ее — это было розовое полотенце Аллы.

29

Полина подняла руку с зажатым полотенцем и открыла было рот, чтобы позвать Кушнера и Аллу, но тут же захлопнула его, услышав, как где-то треснуло стекло. Втянув голову, она замерла, пытаясь понять, откуда доносится звук. От напряжения моментально свело шею и заболели плечи. Осознание того, как обострились все чувства, пугало. Кажется, даже малейший шорох листьев отдавался в голове рокочущей канонадой. Мгновение радости тут же сменилось липким страхом — если это они, то почему сами не позвали ее? Или… если они все же погибли там, в огне, то кто тогда бродит по деревне?!

Она стала судорожно тереть полотенцем влажные ладони. Затем, спохватившись, присела рядом с кустом акации и натянула капюшон пониже. Дыхание стало поверхностным, едва различимым, будто организм сам старательно решал эту задачу, не будучи уверенным в том, что она сможет успокоить нервы.

Кроме нее деревне определенно кто-то был. Нет, Полина не слышала шагов, да и звук битого стекла был единственным, что указывало на присутствие неизвестного. Но она вдруг почувствовала, как изменилось все вокруг: напряжение сквозило в воздухе все это время, но даже оно стало другим — тяжелым, тягучим и черным, словно смола… Полина физически ощущала этот страх — желудок болезненно сжался, во рту появился болотный привкус, будто она выпила стакан грязной воды. Нужно было принимать какое-то решение — уходить, бежать, спрятаться. Но следовало сделать это как можно тише, чтобы не привлечь внимание того, кто сейчас бродил от дома к дому. Этот кто-то искал ее…

Согнувшись, Полина с трудом заставила себя повернуться спиной к деревне. Ей мерещилось, что в любую секунду вслед ударит молния и испепелит ее, не оставив и следа. Она сама себя выдала, когда закричала около горящего дома…

Дорога к лесу стала самой долгой дорогой в ее жизни. Каждый шаг, каждая секунда были наполнены смутным ожиданием скорого конца, а перед глазами успели промелькнуть все самые лучшие моменты жизни. Неужели когда-то она действительно думала, что, кроме скуки и тоски, ничего не было?

«Господи, какой же глупой я была! И как много отдала бы сейчас, чтобы оказаться опять на встрече с поэтессой Душко… — сглотнула вязкий ком Полина. — И в театр бы пошла одна, и с Варей по магазинам, и к матери на грядки, и в монастырь… — Глаза опять заволокло горячими слезами. — На море бы поехала, в конце концов! И не смотрела бы на Николая глазами бешеной селедки! Дура!»

Миновав старое кладбище, Полина побежала к опушке, уже почти различая стволы деревьев, — неминуемо наступал рассвет, а значит, скоро и она окажется как на ладони. Вступив в лес, не сдержалась и обернулась. Темную фигуру под старой яблоней заметила не сразу. Темное пятно вдруг сдвинулось в сторону, и воспаленный взгляд моментально это отметил. Полина не сразу поверила собственным глазам. Замерла, не в силах пошевелиться, уставившись в одну точку будто в полной прострации. Боль в стертой пятке прошлась судорогой до бедра, моментально отрезвив и вызвав тихий вздох.

Полина отступила, продолжая смотреть и пытаясь понять, кто находится на краю деревни. Но было слишком далеко и еще слишком темно, чтобы можно было определить — мужчина это или женщина. Да и человек ли вообще… Все перемешалось в голове, завязалось в тугой узел, который она не в силах была разрубить.

Полина вдруг решила не идти по тому пути, которым до этого вела киногруппу к реке. Резко свернув в влево, она стала продираться сквозь плотные еловые заросли. Словно неведомая сила тащила ее в самую чащу — туда, где Полина уже была однажды. Туда, где самые вкусные ягоды, и самая мягкая трава, и таинственный дворец, до которого так хотелось добраться… Шуше это почти удалось, просто она не знала, что его охраняет дракон.

«К черту дворец! Я ведь уже не маленькая девочка… Если пройду через болото, то выйду на тракт… А ОН не сможет… ОН думает, что мне некуда деться, кроме как идти к узкоколейке… А я обману… ОН не сможет… А если все-таки?…»

Продираясь вперед и почти не видя перед собой ничего, кроме веток, внезапно Полина вырвалась на пустой участок, запнулась, упала и покатилась в глубокий овраг. Не успев ничего понять, со всего размаху врезалась в густо заросшее черничными кустиками мощное корневище. Не издав ни звука, она сжалась в комок, едва не потеряв сознание от боли. Подобрав колени, Полина осталась лежать, закусив губу и вдыхая густой земляной запах. Тело болело, а по щеке ползла какая-то мошка, и кажется, не было никаких сил, чтобы даже просто смахнуть ее. И все же, она подтянулась на локтях и отползла под ельник, росший в полуметре от нее. Закрыв глаза, Полина прошептала: «Только пять минут…» и провалилась в тяжелое полузабытье.

…- «Э-ге-гей! Смотри, он приветствует тебя! — Задрав голову, Король набрал в грудь побольше воздуха и крикнул во все горло: — Здравствуй, лес! Это Шуша, моя дочь!

Шуша замерла, широко раскрыв глаза и восхищенно глядя на раскачивающиеся верхушки высоченных сосен и берез.

— Ты слышишь? — спросил отец, не сдерживая широкой улыбки. Рыжие вихры торчали из-под сплетенного Шушей венка, и глаза Короля были того же цвета, что и васильки. — Ты слышишь его?

— Да… Да! — ответила она, едва дыша.

Лес говорил с ней. Приглашал войти внутрь и обещал защиту. Юное сердечко Шушы трепетало и отзывалось в немом восторге. Прикоснувшись ладонью к стволу молодого стройного дубка, девочка прижалась к нему щекой и тихо произнесла:

— Ш-ш-ш… ш-ш-ш…

— Что ты ему сказала? — хитро щурясь, спросил Король.

— Что я люблю его и никогда не обижу…

Рука Короля легла на ее плечо, и так они стояли еще долго, прижавшись друг к другу и слушая рокочущий голос чащи…»

Полина открыла глаза и увидела, как маленький паучок быстро спускается по паутине, и тончайшее кружево вздрагивает и надувается от ее дыхания, словно парус. Первые лучи стрелами пронизали листву и теперь искрились в каплях мокрой травы. Утро в лесу было тихим и неторопливым. Но воспоминания о прошедшей ночи никуда не делись, будто только и ждали того момента, когда Полина окончательно придет в себя.

Она резко поднялась, задев макушкой еловые лапы. Ее тут же окатило остатками влаги и горстью рыжих иголок. Утерев лицо, огляделась. Солнечный свет жалил опухшие от слез глаза, и все же, Полина понимала, что ночью вряд ли смогла бы пробраться к нужному месту.

Мышцы болели, одно колено снова закровило, стоило Полине согнуть ногу. Она с трудом заставила себя выползти из своего убежища — тело словно отказывалось выполнять команды. Прекрасный сон закончился: она была одна, и теперь только от нее зависела и собственная жизнь и, возможно, жизнь тех, кто еще остался из киногруппы. Верить в то, что все погибли, было невыносимо. Все внутри сопротивлялось этому, а значит, надежда давала шанс.

Полина пыталась понять, где находится. Но разве можно это определить, когда вокруг лишь непроходимая чаща, а где-то рядом бродит убийца? Она горько усмехнулась: как там говорится — бойтесь своих желаний? Нужно было думать об этом раньше…

Во рту пересохло, губы и скулы саднило от ночных укусов комаров, которых она даже не заметила, пока была в отключке. Если бы ОН нашел ее, то не осталось бы ни одного шанса выжить. Что бы ОН сделал с ней? Что Он вообще может сделать? Какой силой наделен?

Не решаясь сделать хотя бы шаг, Полина внимательно осмотрелась и обнаружила семейку грибов-дождевиков, росших между елью и пихтой. Самый крупный гриб — уже бурый, похожий на лопнувшую сухую старую грушу, — оказался полон дождевой воды. Полина встала на четвереньки и жадно припала губами к вывернутым тюльпаном стенкам. Сделав пару глотков, она с трудом сдержалась, чтобы не закашляться, когда вместе с водой в рот попала дохлая мошка. Сплюнув, Полина отломила кусок от более молодого гриба и, приложив его к ране, слегка надавила и потерла, чтобы на коже остался заметный след.

…- «Выжить в лесу?! — рассмеялся Король. — Какая дурацкая фраза! Запомни, Шуша, в лесу можно очень даже хорошо жить! Другой вопрос, конечно, когда ты любишь мороженое и конфеты. Тут этого добра нет. Зато, смотри: есть ягоды — костяника, морошка, черника и клюква… А еще грибы. Я тебе потом книгу дам, там про ядовитые и съедобные все подробно описано. И их надо знать наизусть, поняла?

— Поняла! — кивнула Шуша. — Смотри, вот это поганка? — присела она рядом с белой пузатой «грушей» на короткой ножке.

— Нет, головач. Его еще дождевиком называют. Видишь, у него на макушке холмик? — склонился перед ним Король. — Весьма уважаемый житель леса… И к тому же, заслуженный доктор!»

Закинув в рот несколько мелких ягод черники, Полина наконец почувствовала себя немного лучше. Выглядывая между веток, она смогла охватить глазами довольно большой участок оврага, по которому скатилась вниз. Если этот овраг раньше был водостоком, то можно было предположить, что река находилась правее, а значит, если продолжать двигаться влево, то скоро появятся Заемские болота…

Лесные птицы перелетали с ветки на ветку, с любопытством наблюдая за ее передвижениями. Видимо, они уже достаточно насмотрелись, пока Полина лежала под елкой, и теперь решили, что она уже не представляет для них опасности. От испарений стало душно. Пришлось снять плащ и замотать его вокруг бедер, чтобы его полы не цеплялись за ветки и кусты. Полина старалась идти как можно тише — тщательно выбирала место, куда поставить ногу, и все время оглядывалась, боясь пропустить хоть малейшее движение кого бы то ни было. Но когда она почти успокоилась, поглощенная собственными мыслями и сосредоточенная на движении, внезапно из этого состояния ее выдернул отчетливый звук — так ломается ветка под чьим-то весом. Лес замолчал на мгновение, а следом вспорхнула стайка птиц, и они с гвалтом стали перелетать с дерева на дерево.

Полина не стала ждать, когда молчаливый противник окажется рядом. Развернувшись, ускорила шаг и через некоторое время с мрачным удовлетворением заметила, как покрытая изумрудной травой почва с хлюпаньем стала проседать под подошвами ее сапог.

30

… «Перескакивая с кочки на кочку, Шуша напевала песню, которую услышала по телевизору незадолго до отъезда:

— Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне… — поросший шелковистой травой холмик под ее ногами мягко запружинил, и вокруг него забулькало, словно в маминой кастрюле. Хихикнув, Шуша расставила руки в стороны, воображая себя канатоходцем, и продолжила: — Будто принц ко мне приехал на серебряном коне! — Ей было хорошо, и казалось, что голос ее звенел так же, как у той певицы из телепередачи. И сама Шуша была прекрасной Золушкой с длинными светлыми волосами, в бальном невесомом платье и бриллиантовой диадеме. А вот принц имел теперь вполне реальную внешность — у него были веснушки и выгоревшие вихры… А еще, абсолютно никаких манер…»

Полина вытерла пот с лица и кое-как заправила волосы за уши. Времени на остановки не было, как не было и достаточно смелости, чтобы идти вперед. За столько лет болото разрослось, лес поредел, и для того, чтобы хоть как-то скрыться из виду, приходилось держаться островков, состоявших из молодой глупой поросли сосен и березок. А еще следовало не сбавлять скорости, чтобы сохранить за собой фору в расстоянии.

Чем дальше она шла, тем громче и разнообразнее становились голоса лягушек. Этот хор заглушал не только шаги Полины, но и того, кто шел за ней.

Поначалу Полину еще не оставляла мысль остановиться и дождаться преследователя, чтобы увидеть его лицо и спросить, что ему нужно от нее. Но она продолжала идти вперед, словно заговоренная.

Когда почва стала напоминать верхушку сдобного пирога, сердце заколотилось как сумасшедшее. Голова кружилась от обилия влаги в воздухе и под ногами. Мелкая мошкара очень скоро облепила Полину со всех сторон, но она старалась не обращать на нее внимания, выискивая глазами подходящую палку или ветку. «Во мне семьдесят килограмм, — подумала она, — и я никогда не была Золушкой…»

Первая найденная ветка обломилась сразу же, как только Полина попыталась с ее помощью прощупать почву впереди. Следовало позаботиться об этом раньше, потому что на обманчивой зеленой поверхности лежали лишь уже подгнившие или трухлявые ветви.

— Ну пожалуйста… мне очень нужно дойти… — прошептала она и сделала следующий осторожный шаг.

Нога погрузилась в воду по голень, и Полина замерла, не решаясь перенести на нее полностью свой вес. На ветку тоненькой осинки в полуметре от нее вдруг опустилась длинноносая птичка с коричневыми полосками на голове. Маленькие бусинки глаз уставились на девушку, и белые перышки затрепетали от легкого ветерка.

— Ты кто? — нервно спросила Полина. — Кулик? Здравствуй… А я, видишь ли, не знаю, что делать дальше…

Птичка покрутила головой и стала чистить клюв о ветку. Полина судорожно обернулась, пытаясь разглядеть, что творится за ее спиной. Внезапно птица подхватилась, издала громкий крик и, сделав пару кругов над головой девушки, взмыла в небо. Полина проводила ее взглядом, а затем все же ухватилась за осиновый ствол и переступила на холмик, из которого он рос. Почувствовав себя более-менее устойчиво, она выдохнула. Появившись вновь, кулик, словно дразня ее, перелетел чуть дальше и стал деловито расхаживать вокруг низкорослых зарослей багульника, густо усыпанного мелкими белыми цветами.

Полина уперлась лбом в ствол осины и вдохнула дурманящий резкий аромат болотных цветов.

…- «Выступает заслуженная артистка самых красивых песен — Шуша! — возвестила девочка, дирижируя лягушачьим хором. — Потише, пожалуйста, господа музыканты! Итак, слушайте! Куда ты, тропинка, меня завела? Без милой принцессы мне жизнь не мила-а!..

Она уже видела высокие старые сосны на небольшом холме, а значит, совсем скоро появится и таинственный дворец. Самое главное, чтобы отец не проснулся раньше времени и не стал ее искать. Но это вряд ли случится — накануне взрослые сидели за столом в саду так долго, что Шуша, как ни старалась, успела заснуть. Они много и шумно разговаривали, смеялись и чокались, когда пили свое вино… И утром от Короля плохо пахло, и храпел он так, что бабушка Дуня постоянно крестилась. Нет, раньше полудня он не проснется… И Шуше хватит времени, чтобы попасть во дворец…»

Раздался какой-то глухой хлопок, будто вылетела пробка из-под шампанского. Верхушка осины надломилась, и несколько листочков, словно зеленые юркие бабочки, закрутились в воздухе прежде, чем упасть…

На несколько долгих мгновений у Полины остановилось дыхание. Наконец, она согнулась пополам, с трудом втягивая в себя воздух, и тотчас где-то совсем рядом прозвучал второй хлопок.

Как сказала бы матушка: «Без присмотра тебя оставлять нельзя, Полина. И не потому, что ты дура, а потому что еще очень глупая…»

Где проходила эта грань между первым и вторым, Полина поняла только сейчас. Глупо было приезжать сюда, глупо вообще было поддаваться собственным фантазиям… Неужели именно они привели ее к такому концу?! И ведь не только ее, но и людей, которые меньше всего заслуживали подобной участи. Дура!

— Мамочка… боже… — шептала Полина, выписывая вензеля по чавкающей трясине. От того, что земля под ней ходила ходуном, у нее даже, кажется, началась морская болезнь — мутная горечь поднималась изнутри и плескалась в горле, готовая фонтаном вырваться наружу. Но до фонтанов было еще далеко — пить хотелось невыносимо, даже губы потрескались от сухости несмотря на то, что воздух был полон испарений.

Насколько быстро ей удавалось уходить от погони мог, пожалуй, сказать только ее преследователь. Она чувствовала, что он позади нее, но позволить себе обернуться было выше ее сил. По спине градом катился пот, волосы прилипли к шее и щекам, а в сапогах давно хлюпало, раздирая свежие мозоли в кровь.

Когда перед ней оказался участок, полностью скрытый водой, Полина готова была разрыдаться. Нет, она не была настолько глупа, чтобы не понять, что означают эти хлопки. Других мыслей просто не приходило в голову. В нее стреляли. Почему, за что, кто — ни на один из вопросов ответа не было. Как не было и выбора между тем, чтобы утонуть в болоте или быть застреленной…

Она кинулась в сторону в надежде обойти заводь. Ноги проваливались так глубоко, что приходилось двигаться еще быстрее, хватаясь за все, что попадается под руку. Тоненькие прутики болотной травы с длинными бледными корнями в окружении мха создавали лишь иллюзию обычной поляны. Стоило только ступить на нее, как зеленый ковер разъезжался под ногами. Совсем скоро Полина вымокла до нитки, падая и поднимаясь в болотной каше. Выбравшись к зарослям рогоза, она передвигалась уже на четвереньках, хватаясь попеременно за его длинные стебли, чтобы хоть как-то удержаться.

Увидев впереди высокие сосны, Полина не сразу поверила своим глазам. До холма было еще метров сто, и она просто не представляла, как сможет их преодолеть. Замерев всего лишь на минуту, она с ужасом поняла, что медленно проваливается вниз. Торфяная жижа, словно жирная сметана, медленно, но верно, проседала под ней. Плотный мутный пузырь поднялся и лениво лопнул на поверхности, едва не заставив Полину потерять сознание. Липкий ужас охватил все ее тело, и она снова рванула вперед, с трудом вытаскивая ноги. Если бы ее многострадальные ступни не распухли и не прилипли изнутри к сапогам, то дальше пришлось бы двигаться босиком. Но теперь ей было уже все равно — цепляясь за жизнь, не думаешь о том, что на тебе надето.

Последние метры Полина тащила себя практически на руках, уткнувшись лицом во влажную слизь, от которой неприятно пахло и саднило в горле и носу. Она постоянно натыкалась на подгнившие ветки и стволы, которые царапали кожу, но еще больше пугали тем, что представлялись ей ядовитыми черными змеями. Возможно, здесь были и пиявки, которых Полина вживую никогда не видела, и это тоже добавляло мучительных переживаний, от которых хотелось просто выть.

Добравшись до зарослей козьей ивы, растущей у самой кромки холма, Полина повисла на нижних ветках. Развернувшись, она забилась поглубже, пытаясь разглядеть того, кто шел за ней, но увидела лишь собственный след на поверхности болота, который постепенно скрывался в цветущей зеленью воде.

Полина чувствовала, что преследователь затаился лишь на время. Не пошел за ней, вероятно надеясь, что она сгинет сама. Но болото не забрало ее, а лишь показало, на что способно…

— Спасибо… спасибо… — шептала Полина, взбираясь на холм по густой теплой траве. Ноги упирались в настоящую землю, хоть голова еще кружилась от болотного запаха и удерживать равновесие было все еще очень сложно.

Первым делом Полина забилась в заросли ивняка и затихла, наблюдая за окрестностями. Возможно, следовало бы бежать как можно дальше, но ей необходимо было просто отдышаться, снять хотя бы на время чертовы сапоги, которые превратились в орудие пытки, раздобыть воду и сходить в туалет. Удивительно все-таки, как в организме уживаются в одно и тоже время такие противоречивые нужды, как жажда и вполне понятные естественные потребности.

Она прислушалась, нервно теребя лямки рюкзака. Чувства обострились до такой степени, что, когда рядом раздалось пение стрекозы, на несколько секунд заложило уши. Стянув обувь, Полина вытряхнула набившуюся траву, мелкие камешки и остатки грязной воды. Ноги загудели, заныли, словно предупреждая, что обратно внутрь они не полезут. Носки были мокрыми насквозь, и Полина сунула их в карман, понимая, что вряд ли у нее будет возможность их просушить.

Холм представлялся чем-то вроде островка, отрезанного болотом от основной земли. Вероятно, где-то был проход, ведущий к тракту. Возможно, по нему даже можно было пройти не увязнув. Полина пыталась вспомнить, каким путем пробиралась к старой усадьбе десять лет назад, и уже понимала, что ей придется как минимум обойти островок кругом, чтобы найти его. Только вот если этот путь придется снова штурмовать через болота, то… Первая радость от спасения сменилась паникой — еще раз решиться на подобный заплыв казалось абсолютно невыполнимым действием.

Босиком, с сапогами в руках, Полина двинулась вглубь леска, надеясь раздобыть хоть немного воды, возможно скопившейся в какой-нибудь канаве, или ручей, что было бы просто великой удачей. Есть не хотелось. Перед глазами стояла горящая изба, и в носоглотке до сих пор стоял специфический запах гари и болотный привкус.

Склонившись над зарослями лопуха, Полина стала аккуратно собирать с крупных листьев скопившуюся дождевую воду в ладонь. А затем и вовсе встала на колени и начала слизывать ее, чтобы не потерять драгоценные капли, которые еще не успело высушить солнце. Нарвав молодых лопушков, росших в тени своих старших собратьев, она пошла дальше, поочередно пережевывая каждый лист вместе со стеблем.

Лес был смешанным, и казался уютным, если бы не опасная близость болота. Неудивительно, что когда-то ее тянуло сюда словно магнитом. Постепенно Полине стало казаться, что за все эти годы ничего не изменилось вокруг. Нет, конечно, она не помнила каждое дерево или куст, но само это место, его умиротворенное, почти сонное оцепенение, определенно было ей знакомо.

«Если что-то случится именно здесь, то никто никогда не найдет меня! — закралась в голову страшная мысль. — И мамочка никогда не простит мне этого…»

Обхватив себя за плечи, Полина топталась некоторое время на месте, собираясь с силами. С трудом воткнув ноги в сапоги и едва решившись сделать шаг, она вдруг отчетливо услышала вдали чавкающие звуки и тут же метнулась к старому, наполовину иссохшему дубу, стоявшему посреди поляны.

Над ее головой встрепенулась и с громким криком взлетела крупная птица. Сознание запоздало всколыхнулось — ворона. Тело прошиб озноб — выдаст! Она выдаст, как бы тихо Полина не старалась себя вести. Прижимаясь спиной к стволу, она мысленно мечтала врасти в него всем телом. Волосы цеплялись за древесную кору, и казалось, что этот звук разносится на много метров вокруг. Она не могла даже поднять руку, чтобы закрутить спутанные волосы, а ведь на фоне зелени ее рыжая шевелюра — самая заметная цель…

Вокруг болото. Его запах — густой, влажный, сладковатый, — все еще липнет к коже и одежде, обволакивает, зовет вновь присоединиться… Мягко, но настойчиво шепчет: не бойся, иди! Здесь тебя уже ждут. В сознании тут же всплыли картинки из рассказов Валентины Павловны и Митрича — беглые каторжане и прочий люд. Сколько же их лежит на дне трясины?! Неужели и ее судьба была закончить жизнь именно так?

По телу пробежала удушающая судорога.

…- «Слушай внимательно, Шуша! Смотри в оба глаза, — строго сказал Король. — Ну-ка, в какой стороне находится водоем?

Шуша приложила ладони к ушам, будто увеличивая их размеры, и хитро скользнула глазами сначала на уровне кустов, а затем, подняв выше. Через несколько минут она указала пальцем на восток:

— Птицы поднимаются и опускаются вон за теми деревьями!

— Молодец… — Король потрепал Шушу по плечу. — Слушай лес, и он откроет тебе много тайн…»

Отец был прав — чтобы выжить, она должна слышать. А чтобы слышать — выйти из этого липкого состояния страха и сродниться с лесом, сделать его своим союзником, стать его частью.

Раньше у нее это получалось…

Ветер шевелил кроны деревьев, и они скрипели, как старые половицы в покосившемся деревенском доме. Хотелось крикнуть: пожалуйста, тише! Замрите! Я никак не могу сосредоточиться!

И кажется, лес услышал ее внутренний зов. Вокруг воцарилась странная тишина, от которой зашевелились волосы, и крупная капля пота сбежала от виска до подбородка. Не было больше никаких звуков, но она уже чувствовала приближение Того, кто решил покончить с ней…

Скоро чавканье повторилось, а следом раздался ритмичный топот, будто кто-то отряхивал снег на пороге.

Полина напряглась, готовая в любой момент кинуться прочь. Она уже выбрала траекторию, по которой следовало бежать, пытаясь укрыться от смертоносного нападения.

Шорох трав возвестил о том, что к ней приближались. И довольно целенаправленно. Не в силах совладать с ужасом, Полина оттолкнулась от дерева и стрелой помчалась к болоту, ожидая выстрела.

— Эй! Стой! — донеслось следом. — Стой, кому говорят, лешогонка бесячая!

31

Выпучив глаза, Полина неслась вниз и, не тормозя, тут же плюхнулась в болото. Брызги вперемешку с лягушками разлетелись в разные стороны, а сама она, ничего не соображая, на четвереньках полезла дальше, пока ее довольно жестко не схватили за плечи.

— А-а… — тоненько завизжала Полина, размахивая сжатыми кулаками и нещадно лупя куда ни попадя. — Не убивайте!..

— Да ты в своем ли уме?! — кто-то скрутил ее руки над головой и без церемоний потащил обратно на берег. — Чего ты в болото поперлась? Жить надоело?

— Пусти!.. Сволочь!.. — задыхалась Полина. — Я не дамся!

— Ох, ты ж… дикая… Да уймись ты! Ну же! Сдалась ты мне…

Продолжая брыкаться, Полина попыталась укусить чужую руку и почти повисла, вцепившись зубами в плоть в рукаве защитной куртки.

— Да что же ты делаешь?! Шушера вострозубая! Как есть, шушера! — рявкнул голос, и Полина вдруг обмякла, пораженная его словами.

Когда красные пятна перед глазами несколько побледнели, она наконец увидела участкового. На нем был защитный костюм и высокие бродники, уходящие под куртку, и простая серая бейсболка, козырьком развернутая к правому уху. Вскинув брови, парень, не мигая, смотрел на нее. У него, наверное, и рот был приоткрыт, просто Полина не могла с точностью разглядеть этого сквозь его бороду.

— Ты?! — ахнула она.

— Я… — растерялся Николай.

— 3-зачем ты стрелял в меня?! Что я тебе сделала?

— А… — он, глупо улыбаясь, отпустил ее и потер локоть.

— Ты надеялся, что я утону в болоте?!

— Так, стоп! — Николай выставил перед собой ладонь и попятился. — Я не знаю, чем ты тут занимаешься, и вообще… — он огляделся. — Где эта ваша скрытая камера? Учти, я себя посмешищем выставлять не желаю! Мне только кино этого вашего не хватало! — Николай одернул куртку и чуть выпятил грудь. — Я при исполнении! Нет, на самом деле, конечно, — он покачал головой, — сегодня у меня выходной официально. Но это так, в общих чертах. А так я завсегда на службе… вот… — нахмурился участковый.

— На службе… — потрясенно повторила Полина и оттянула подол намокшего платья до голенищ, скрывая разбитые колени. Полная сомнений, судорожно стала поправлять волосы, концы которых слиплись и позеленели от тины. Голова ее кружилась от обилия пережитых эмоций и потрясений, обрушившихся на нее за последнее время. Николай присел рядом и заглянул в ее лицо. Покраснев, Полина отвела глаза.

— Не смотри на меня… Я грязная и…

— Да на тебе живого места нет, — ответил он и, взяв руку Полины, чуть развернул ее. На предплечье горела ссадина, на которую она даже внимания не обратила. Вся ее кожа и так была усеяна мелкими царапками и синяками.

— Не надо… — буркнула она и, закрыв лицо, внезапно расплакалась.

— Ты почему одна здесь? Где остальные? — голос Николая стал тверже.

Полина замотала головой, усилив рыдания.

— Они… они… — заикаясь, она никак не могла рассказать ему о том, что произошло.

— Ты одна здесь?

Полина быстро закивала, размазывая по лицу слезы.

Николай медленно встал и обвел глазами болото.

— Ты погоди, не спеши… — тихо сказал он. — Скажи-ка мне лучше, а ты-то как сюда добралась?

— По болоту-у… — выдавила из себя Полина, содрогнувшись. — Стра-ашно…

— Страшно, — согласился Николай. — И, говоришь, стреляли?

— Угу, — вскинула на него глаза Полина. — Ветку сбило прямо у моей головы!

Николай недоверчиво оглядел ее с ног до головы.

— Ветку, понятно. А остальные, где они в этот момент были?

— Марину, Геннадия Викторовича и колдуна Андрея духи в грозу утащили, а Алла с Кушнером в избе сгоре-е-ли… — горько завыла она.

— Едрена кочерыжка! Чем дальше в лес, тем ближе вылез… — Николай скептически цокнул языком и протянул Полине руку. — Вижу, вы тут неплохо время провели. Пили?!

Полина охнула и вырвала ладонь.

— Да как ты… Да я… Ты что же, думаешь, я все придумала?!

Николай потер подбородок и прищурился, глядя на нее.

— А как ты сам сюда добрался?! И зачем? — вспыхнула Полина, свернув глазами в ответ.

Брови Николая взметнулись вверх от ее взгляда, полного безоглядного страха и недоверия. Он полез в задний карман, и Полина тут же дернулась, прикрыв лицо ладонью.

— Да что же это такое? — участковый медленно развел руки, показывая, что в них ничего нет. — Я платок хотел достать, — тихо сказал он. — И еще у меня компот есть, будешь?

Полина кивнула, облизав сухие губы. За спиной Николая висел небольшой мешок с лямками из веревки, который она сначала не заметила. Стащив с плеч подобие рюкзака, парень при ней раздвинул края и достал пузатую флягу. Протянув Полине, добавил:

— Из сухофруктов. Сам варил. Яблок в прошлом году много было, неделю сушил, чтобы не пропали…

Полина стала с жадностью пить, придерживая фляжку обеими руками. Николай достал платок и положил его к ней на колени.

— Ты не ответил на мой вопрос, — снова начала Полина, вытирая подбородок. — Как ты добрался сюда и зачем? Что ты скрываешь?! Следил за нами?!

— Ой ли, — удивился Николай. — Скрываю, следил? Ну, — он уселся на траву чуть поодаль, чтобы не пугать ее, — те же вопросы я могу задать и тебе. Вы же на Чертову гору отправились, если мне память не изменяет? Не пойму тогда, какого лешего вас сюда-то понесло? — заметив насупленный взгляд девушки, Николай посуровел. — Дед мой пропал здесь много лет назад. Година скоро. Наверное… Его же так и не нашли, да и кто знает, в какой день это случилось… Просто нет его больше. А сюда прихожу, потому что… скучаю, — он потер лоб, прикрыв дрожащие ресницы.

— Ах… — выдохнула Полина. — Я же… мне же Валентина Павловна рассказывала! Подожди, — она попыталась подобрать подходящие слова, — твой дед… да… мне очень-очень жаль… здесь такое место ужасное, что…

Они встретились взглядами — Полина смотрела с сожалением, а вот Николай не скрывал удивления.

— Это ты про болота? — изумился он.

— Конечно! Про болота, про Ненастьево, про духов… — она обхватила себя руками и огляделась. Хорошо, что сейчас они сидели за кустами, скрытые от глаз кого бы то ни было… Так она чувствовала себя пусть не полностью, но хоть немного защищенной.

Участковый пожал плечами:

— Чушь это все… — хмыкнул, упрямо поджав губы. — Сказки. А в сказки я не верю. Глупому человеку здесь не место, это так. А тому, кто знает, как себя вести, бояться нечего. Мы с дедом все мое детство по этим болотам ходили. Видать, сердце прихватило, вот и не смог вернуться… Мне бы хоть кости его найти! Муторно… Он у меня, знаешь, какой был! — щеки парня раскраснелись. — На всю округу такого знающего лесника не найти. И охотник был отменный. Только ты не подумай чего — зазря никогда ни зверя, ни птицу не бил. Следил за популяцией — как волки в деревню заглядывать начинали, брал ружье. Или вот, медведь-шатун появлялся. Лоси его не боялись — ждали. По осени и ранней весне мы с ним солонец закладывали. Осинами наш лес богат, а на ее запах что лось, что кабан завсегда придет. Бывалоче, — он усмехнулся, — и корова местная забредала. Так мы потом подальше стали носить от греха. Тут в окрестностях оленихи плодятся. Хорошо им здесь — свежо, сытно, безопасно… А туточки, — Николай коротко вздохнул, — место наше с дедом любимое и тайное было. Ну как, тайное, — его лицо озарила улыбка, — заветное. Заляжем вон на той делянке и смотрим в небо. Он мне про мать все рассказывал. Плохо мне без нее было… Там, видишь, холмик такой пологий, — Николай встал и развернулся было к поляне, но Полина вдруг вскрикнула и замотала головой.

— Пожалуйста, сядь! Не вставай!

— Да что ты… — Николай с досады приподнял над головой бейсболку, и в этот момент раздался хлопок, звук которого коротким эхом пронесся над водой.

Птицы вновь встрепенулись и с громким криком заметались над тиной. Парень тут же упал на землю и по-пластунски за пару секунд преодолел расстояние до девушки, уткнувшись в ее колени.

Она замерла, вцепившись в платье, и почувствовала, как дыхание участкового опалило кожу через ткань.

— Что за… — через минуту Николай уже разглядывал две дырки с опаленными краями на своей старой бейсболке, вертя ее перед собой.

— А я говорила… — одними губами прошептала побледневшая Полина.

— За мной! — коротко приказал Николай, запихивая головной убор, за пазуху.

Держась зарослей, он рысью последовал вдоль берега. Полина бежала за ним, с трудом переставляя распухшие ноги.

— Что с тобой? — обернувшись, Николай заметил, как скривилось от боли ее лицо. — Пристала?

— Я к тебе не приставала, — растерялась Полина.

— Устала, я хотел сказать, — поправился Николай.

— Нет, ноги стерла… — выдохнула она, вжимая голову в плечи.

— Эх, ты ж! Обиходить тебя надобно. Сейчас запрячу тебя и разберусь, кто тут шалить вздумал!

— Нет! — Полина схватила его за руку. — Я одна не останусь! И обихаживать меня не надо! Потерплю, не сахарная! Ты только остальных найди, пожалуйста!

— Сделаешь так, как я скажу!

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать? Не слышишь меня, что ли? — во весь голос стала кричать Полина. — Люди в беде…

— Шу…

— И прекрати называть меня шушерой! — от злости она дернула его за рукав.

— Шуметь не надо, — пояснил он, пристально глядя на Полину. Она тут же испуганно примолкла и закусила дрожащую нижнюю губу.

Николай чуть вытянулся и, разведя в стороны ветки, стал ощупывать глазами болото.

— Где же ты… — пробормотал он, качнув головой.

— Может, это охотник заблудился? Подумал, что мы…

— Лоси? — Николай положил ладонь на ее плечо, чтобы Полина не крутилась и не мешала ему. — Прицельно бьет, но опыта не хватает. Да, это охотник, вот только не пойму я, за какой такой добычей он совсем страх потерял…

32

— Ты знаешь, куда нам идти? — спросила Полина на всякий случай, когда они спускались по скользкой от влаги земле в овраг.

Николай оказался внизу первым и, развернувшись, протянул руки, чтобы поймать ее.

— А пистолет у тебя есть? — успела она произнести прежде, чем упасть в его объятия. Тут же отскочив, Полина все же не отпустила его руку, с трудом удержав равновесие. — А что, если… — взглянув на Николая, она отвела глаза. — Извини за кучу вопросов. Это нервное. Когда говорю, не так страшно.

— Я понимаю, — участковый, сжав ее пальцы, покрутил головой, прислушиваясь.

Полина тоже замерла, но скорее от того, что почувствовала сильнейшее волнение, которое жарко поднималось от кончиков пальцев, а затем разбегалось по всему телу. Щеки ее горели, и невозможно было унять этот трепет, который, казалось, существовал на ее коже сам по себе, не подвластный ее желанию…

— Пойдем скорее, — выдернув ладонь, попросила она и стала взбираться на другую сторону оврага. Цепляясь за траву, Полина старалась как можно быстрее оказаться наверху, чтобы не чувствовать спиной его пристальный взгляд.

Николай быстро догнал ее, кажется, совсем не прилагая сил.

— Выстрел был с расстояния больше ста пятидесяти метров, — сказал уверенно. — Если помнишь, правее от острова находятся заросли рогоза.

— Еще бы, — выдохнула Полина, содрогнувшись от воспоминаний и от осознания того, как близка была к смерти.

Заметив ее реакцию, Николай указал на поваленное дерево и приказал:

— Садись, давай. Скидывай сапоги!

— Нет, — тут же вспыхнула она.

— Слушай, — Николай подвел ее к шершавому стволу и заставил сесть, — этот псих прятался там, точно тебе говорю. Ни ружья, ни пистолета у меня нет, — добавил с сожалением. — Добрался я до развилки на соседском мопеде. И оставил его там. А дальше по болоту пошел. Я часто так делаю, да и метки у меня стоят. Выведу тебя в нужное место и вернусь, чтобы…

— Нет, Коль, — Полина испуганно замотала головой. — Я никуда без тебя не пойду! И потом, мне ведь остальных надо найти… Это я виновата в том, что с ними случилось! — всхлипнула она.

— Есть у нас фора, понимаешь? Пока мы с тобой тут выясняем, идешь ты или нет, он пути-проходы ищет! Уйдет ведь, пакостник!

— Куда уйдет?! — с истерическими нотками в голосе воскликнула Полина. — Дрезины ведь нет, И я не знаю, куда она девалась. Может, это Геннадий Викторович и Андрей Мару на Чертову гору повезли? Она ведь ранена!

— Что с ней? — Николай стащил с нее сапоги и теперь внимательно разглядывал покрасневшие ступни. Потом несколько минут копался в мешке, но, видимо не найдя требуемого, задумался.

— Что-то произошло в лесу, когда мы вызывали духов. Андрей Сайганов — колдун, — уточнила Полина. — Так вот, он разделся и залез на холм… И сразу такой ветер поднялся, и туман белый-белый, и сова закричала… А потом…

— Что, прям голый полез? — Николай сбросил куртку на траву и стал стягивать через голову тонкую хлопковую футболку.

— Голый… ага… — приоткрыла рот Полина, разглядывая голый торс участкового.

Татуировка в виде змеи обвивала его предплечье и при каждом движении шевелилась словно живая. Сглотнув, Полина скользнула глазами по кубикам пресса вниз, затем по груди вверх и, наконец, наткнулась на взгляд Николая. Ее будто кипятком ошпарило — в груди запекло, затрепыхалось, а руки и ноги буквально свело.

— Вот, значит, как вы тут время проводили… — хмыкнул парень и достал складной нож. — Весело… Обряд, что ли, какой? Голяком по лесу бегать?

Полина завороженно смотрела на стальное лезвие в крепких руках и что есть силы сжимала колени.

— Он с духами договаривался… Хотел, чтобы они были к нам благосклонны… — едва дыша, прошептала она.

— И как? Помогло? — Николай расправил футболку и быстро раскромсал ее по швам сверху донизу, поделив пополам. Рукава и вовсе отрезал, запихнув лоскуты в мешок.

— А потом гроза началась. Такая сильная, что… ой, — не удержалась Полина, когда ее ступня оказалась в ладони участкового.

Аккуратно стряхнув с ее кожи мелкие травинки, Николай расстелил половинку футболки и за пару движений обмотал ногу Полины до самой голени.

— Ножка у тебя маленькая какая, — сказал он негромко, — как у принцессы.

— Ага, — с горечью усмехнулась Полина. — Еще скажи, как у царицы…

— И то! — легко согласился он. — Шамаханской, не иначе.

Полина потянулась за сапогом, но Николай перехватил его и сам помог ей обуться. Когда занялся второй ногой, Полина уже едва ли не сгорала от стыда, следя за тем, с какой осторожностью парень касается ее. По телу бежали мурашки, и это так злило Полину, что хотелось плакать.

— Мара — эта которая фыр-фыр? — вернулся к разговору Николай. — И что с ней случилось? Комары закусали до полусмерти?

— Я не знаю, — Полина потопталась на месте, все еще ощущая, как ей казалось, тепло не только от его рук, но и от футболки. — Вдруг схватилась за лицо, когда мы… Ну, в общем, кровь у нее пошла, рана на лице. Мы с Аллой ничего не поняли, да и остальные тоже… А потом ливень этот ужасный!

— Да, у нас тут такое часто бывает… — задумчиво произнес Николай. — А вот скажи, ничего ты эдакого не слышала в тот момент? Ну, когда Мара эта твоя поранилась?

— Она не моя, во-первых, а замужем за Кушнером. И как я могла что-то слышать? Грохотало ведь кругом.

— Грохотало, — повторил участковый. — А в тебя сколько раз стреляли? — Николай поднял куртку и встряхнул ее.

Полина с некоторым сожалением смотрела, как он застегивает молнию и, вдруг опомнившись, выпалила:

— Один раз… кажется…

— Кажется… Значит, во время обряда вы все вместе были?

— Ну да, — кивнула она. — Только я ближе всех к Маре. Но, честное слово, я ничего не успела заметить! Ты думаешь, кто-то следил за нами? Господи, почему я спрашиваю? Ведь потом, уже в деревне, за мной кто-то шел. Но я не могла разглядеть его в темноте. Я очень испугалась, понимаешь? Увидела пожар и… Кушнер с Аллой, они… — в ту же секунду лицо Полины скривилось, и по щекам потекли слезы.

— Погоди, погоди… — Николай осторожно погладил ее по плечу и привлек к себе. — Надо понять, что на самом деле произошло, понимаешь? Ты же не видела их? Может, они и не погибли.

Полина зарыдала еще горше, уткнувшись носом в его плечо:

— А вдруг их духи унесли? И мы никогда не найдем их? Или инопланетяне? Зона-то аномальная-я…

— Еще скажи, злой дракон всех на куски порубал и сжег, — похлопал он ее по спине. — Нет, Поль, никаких драконов. Есть просто злые люди… И похоже, что один из них охотится именно за тобой…

Полина шмыгнула носом и уставилась на Николая. Его глаза были так близко, что она снова разглядела мелкие золотистые крапинки в изумрудной радужке. Сквозь загорелую кожу скул проступали веснушки, а самые заметные из них скопились под нижними веками.

— Но почему я? — спросила она, даже не пытаясь отстраниться.

— Тебе лучше знать, — Николай не двигался, и было заметно, что дыхание его стало немного прерывистым, взволнованным, хотя он старательно делал вид, что ничего не происходит.

Полина покачала головой.

— Правда, я не знаю ничего такого, за что меня можно было бы убить…

— Почему ты приехала сюда? Только не говори, что имеешь отношение к кино, — нахмурился он. Заметив, как Полина вздрогнула, сцепил пальцы за ее спиной, словно боясь, что она вырвется. Но Полина лишь задумалась, оставаясь на месте.

— Я не актриса, если ты об этом, — с горечью усмехнулась она. — Когда ты спросил меня там, в автобусе, я сразу поняла, что это шутка. Конечно, это ведь смешно! Такие, как я…

— Такие, как ты?… — Руки за ее спиной сжались в плотное кольцо.

Полина закрыла глаза, почувствовав, как краска заливает лицо и уши.

— Пожалуйста… не надо… — не очень уверенно попросила она.

— Зачем ты приехала? — повторил свой вопрос Николай.

— Я хотела, — Полина сглотнула, — хотела вернуться, чтобы разобраться… Это старая история. А я книгу пишу, то есть не книгу, а… — Борода участкового щекотала ее щеку, и от этого прикосновения у нее кружилась голова и мысли вертелись в безумном хороводе, словно ослепленные ярким светом мотыльки.

— Ты писатель, — с полуулыбкой произнесли его губы.

— Нет! — возразила она. — Я только хотела все вспомнить. И записать. Чтобы никогда потом не забывать… — Сердце ее вдруг окатило горячей волной.

— Что ты хотела вспомнить? — в голосе Николая появилась легкая хрипотца.

— Один день. Только один день. — Колени ослабли, и Полина с ужасом подумала, что если сейчас Николай разведет руки, то она просто свалится кулем на землю.

— Получается, ты ничего не помнишь о том, что произошло тогда?

— Совсем немного. Отрывки… картинки… — Это была чистая правда, говорить о которой Полине до сих пор было трудно. Сколько раз ей приходилось возвращаться к этому, но только сейчас она могла признаться, что эта поездка определенно помогла связать образы в хоть какую-то цепочку.

Участковый не перебивал, но в следующую минуту Полина, коротко вздохнув, все-таки отстранилась, сделав шаг назад.

— У меня есть кое-что, — сказала она, стаскивая рюкзак. — Блокнот отца. Мы были здесь вместе с ним десять лет назад. Я нашла его записи перед отъездом и не успела даже толком прочитать. Но я уверена, что в них нет ничего, что могло бы хоть как-то объяснить того, что происходит. Если бы было, — уточнила она, — то он бы мне сказал.

Николай недоверчиво прищурился:

— А если нет? Что, если ты ошибаешься? И твой отец что-то знал? Знал и специально умолчал, потому что…

— Этого не может быть! Ты представления не имеешь о том, какой он был! — вспыхнула Поля. — После того, что со мной случилось, он винил себя за то, что взял меня в эту поездку! Потому что я сама виновата! Я без спросу уходила в лес и на болота! И на этом острове я была! И в тот самый день тоже, понимаешь?! Была! Книжку свою потеряла… И память… — она качнулась, хватаясь за голову, и парень тут же подхватил ее, не дав упасть.

— В какой день, Поля? — прошептал в самое ухо, касаясь мочки губами.

— В день, когда… Когда…

Их взгляды вновь пересеклись, и Николай вдруг склонился, легко коснувшись ее губ своими. Полина судорожно схватилась за его плечи, чтобы удержать равновесие, тем самым разрушив последнюю преграду сомнений и неуверенности. Его горячие сухие губы обожгли кожу, кончик языка коснулся ее, и Полина задохнулась от яблочной сладости, которую вдруг ощутила.

— Боже мой… — с трудом переведя дыхание, она закрыла лицо ладонями.

— Прости, — Николай растерянно следил за ее реакцией, не решаясь взять опять за руку. — Я не спросил тебя. Прости, пожалуйста! Я не хотел…

Полина отняла руки и испуганно распахнула глаза:

— Не хотел?…

— Не хотел оскорбить! — поправился он и с силой стал тереть пальцами лоб.

— Дырку протрешь… — Губы Полины задергались, словно не решаясь остановиться на какой-то одной эмоции. Ей хотелось смеяться и в то же время плакать. Первый поцелуй в ее жизни произошел в лесу, в опасной близости от убийцы, когда ее наряд был похож на лохмотья, а внешний вид — на иллюстрацию к сказке о бабе Яге… Оскорбить в этой ситуации могла только она.

— Я не умею целоваться, — призналась Полина, следя за реакцией Николая.

— Ничего страшного, — с явным облегчением выдохнул он. — Я научу! Если захочешь, конечно. — Искорки в его глазах стали ярче, а веснушки заметнее.

— Дурак, — хмыкнула она и полезла в рюкзак за блокнотом.

33

— Ты так уверенно говоришь, что охотятся именно за мной, что я начинаю тебе верить. Но что, если это связано с кем-то другим? Или вообще, какой-то псих сбежал из лечебницы и теперь палит по людям без разбора? — Полина теребила в руках отцовский блокнот, разделяя слипшиеся по краям страницы.

Николай поднял с земли мешок и расправил лямки.

— Сюда просто так не пройти. Надо знать эти места, чтобы не потеряться и не сгинуть.

Оба старательно избегали взглядов, пытаясь разговором преодолеть смущение. То, что произошло между ними, казалось странным и лишним в этой ситуации, но выкинуть поцелуй из головы у Полины не получалось.

— Валентина Павловна говорила, что люди пропадали и раньше, — вспомнила она. Николай забрал ее рюкзак и повесил через плечо.

— Ну было как-то, да, — согласился он. — Пашкины гости заблудились по пьяни. Когда их хватились, уж часа три прошло. Ничего, нашли. Трезвыми уже… — усмехнулся участковый. — Хорошо, в болота не поперлись. Так, помотались вокруг Ненастьева, да и почапали в обратку пехом. А за последнее время к нам сюда только пару раз комиссия приезжала, и то по верхам, ни во что не всматриваясь особо. Кому же хочется по трясине плюхаться? Думали торфоразработкой заниматься, да оказалось нерентабельно. В озере торфа нет, реку вспять не развернешь. Грибники сюда не ходят — далеко, а охотники… — участковый задумался, а затем качнул головой, — нет, охотников я всех знаю. — Он достал из внутреннего кармана куртки бейсболку и еще раз оглядел ее. — Не из ружья палили. Похоже, пистолет… На экспертизу надо.

— А как же они в Ненастьево добрались? — оторопела Полина.

— Кто? Комиссия?

— Те, которые гости этого вашего Барушникова.

— А, — махнул рукой Николай. — Известное дело — на Пашкиной дрезине и укатили. У него как шайка-лейка соберется, так и начинается дуракаваляние. Так-то он нормальный, только местного крестного отца из себя строит. По мне так, если по закону все, то пожалуйста, работай. Вокруг горы он порядок держит. Но погулять любит, да.

— Получается, и в тот раз дрезина тоже пропала?! — выпучила глаза Полина. Сам по себе Барушников ее совершенно не интересовал.

— Так эти олухи ее на тормоз не поставили. А там уклон такой незаметный. Как ветер сильный дуть начинает, ее и стаскивает. С виду кажется — дура огромная и железная, но, — Николая поднял указательный палец, — законов физики никто не отменял.

Полина обескураженно смотрела на Николая, не находя, что сказать.

— Что тебя удивляет? — спросил участковый, подходя ближе.

— Всё… — покачала она головой.

— Пойдем? — парень сложил бейсболку и снова сунул ее в карман. — Выйдем на тракт, а потом…

— Подожди, — остановила его Полина, — это что же получается? Может, дрезину никто и не крал? А она сама?…

— Может, и сама, — кивнул Николай.

— Так что же ты мне голову морочишь? Я же думала, что это Мару увезли…

— Поль, я не знаю, — спокойно произнес Николай. — Пока своими глазами не увижу того, что видела ты, ни о чем конкретно говорить не буду. Нужно будет как-то еще связаться с районом. Здесь связь не ловит. А рация у меня на работе. Говорю же, тихие у нас места… — добавил с досадой.

— Тихие, — передернула плечами Полина и тут же заметила: — А я ведь тогда почти дошла до усадьбы… А потом будто отрезало. Очнулась на кладбище. Отец меня нашел.

Николай бросил на нее внимательный взгляд.

— Ты будешь смеяться надо мной, но это было что-то необъяснимое. А вообще, — она горько усмехнулась, — тебе надо знать — у меня большие проблемы с головой. — Вздохнула и развела руками. — Мне, наверное, и верить-то нельзя.

Николай убрал с ее лица спутавшийся локон, едва дотронувшись до щеки.

— Тот, кто идет за тобой, уверен в обратном.

— И что же мне делать? — В глазах Полины блеснули слезы. — Я подставила людей, увлекла их своими фантазиями, привела сюда…

— Так, — отрубил Николай, — я тебя понял. Сделаем вот что — вернемся в Ненастьево, и ты покажешь мне, как все было.

— А как же… — Полина выглянула за его плечо и посмотрела вглубь леса.

— Если он не дурак, — с ударением на каждом слове произнес Николай, — то решит, что мы направились к людям. Так сделал бы любой на нашем месте. И это было бы правильно… — Николай прищурился, раздумывая над собственными словами. — А мы пойдем обратно, но другим путем, понимаешь? Сделаем ход конем. Мне нужно увидеть место преступления, если…

— Если?… — Полина поежилась.

Николай сглотнул — кадык дернулся, а губы сжались.

— Если мы обнаружим погибших, то сама понимаешь, это уже не фантазии.

Полина кивнула, тяжело вздохнув.

— А по поводу этого, — он указал на блокнот, — спрячь пока. Времени у нас в обрез, нужно идти. Как ноги?

— Лучше.

— Хорошо. — Николай поднял голову и посмотрел на небо. — Не нравится мне это…

Лес был тих и спокоен. Пожалуй, слишком спокоен. Только сейчас Полина заметила, что птицы замолкли, и воздух стал тяжелым и пряным, как перед вчерашней грозой.

— Как же быстро здесь меняется погода, — удивилась она.

— Вода к воде, — ответил Николай, потирая подбородок. — Может, еще мимо пройдет… — с сомнением в голосе сказал он.

Полина ощутила, как внутри вновь разлился первобытный ужас перед стихией. Все кругом было неправильным, и только близость Николая — такая же необъяснимая и неправильная, — крепко сковала ее по рукам и ногам. И было страшно лишиться этого, хотя здравый смысл настойчиво нашептывал: ну зачем ты ему? Ведь этот поцелуй с его стороны был ничем иным, как утешением, отвлечением и избавлением ее от панического страха…

Очень скоро они пересекли лесной островок и оказались на другой его стороне. Полина отвела рукой еловую ветку и остановилась, вглядываясь вдаль.

— Черное озеро… — произнесла негромко, чувствуя, как по рукам пробежался холодок.

Темный круг воды выделялся на зеленом фоне, словно черный кофе, налитый в чашку до самых краев. Поверхность глянцево переливалась и была абсолютно ровной — ни ряби, ни единого всплеска…

— Загадка природы, — Николай остановился рядом с ней и, приложив ладонь ко лбу козырьком, тоже стал смотреть на этот необычный пейзаж.

— Раньше озеро казалось мне огромным, а ведь на самом деле оно больше похоже на пруд, — удивилась Полина.

— Заросло немного по краям. Но никто не знает, насколько оно глубокое, — будто предупреждая, заметил парень. — И вода в нем мертвая…

— Я не знала… — поежилась Полина.

— Его ведь как только не называют у нас — и Черное, и Мертвое, и Ледащее[12]. Рыбы в нем нет. Может и была когда-то, но передохла. Впрочем, врать не буду. Ученые ведь утверждают, что даже в самом неживом что-то да живет. Даже не верится, правда? Но вот газ болотный опасный, это я тебе точно говорю.

— Да, — кивнула Полина. — Запах такой, — она потерла нос, — не знаю, как объяснить — тащит от него.

— Тащит! — вскинул брови Николай. — Осторожнее с ним надо — голова закружится, вот и утащит. И следа не оставит…

Полина вздрогнула и, отвернувшись, уткнулась головой в плечо участкового.

— Ничего… — Его рука легла на ее плечо, ощутимо придавив сверху. — Нам вот тут нужно пройти вброд. Озеро правее будет, так что, не бойся.

— Я не боюсь, — коротко улыбнулась Полина. Хотела добавить: с тобой. Но не решилась.

Они стали спускаться с пригорка. Николай шел первым, внимательно глядя под ноги, и Полина поняла, что он, по всей видимости, различает свои следы в примятой траве.

— Раньше здесь можно было пройти, потому что тут еще деревья росли. И если перепрыгивать с корней на корни, держась за стволы, то… — рассуждала она, вспоминая, как пересекала расстояние от островка до суши, ведущей к старой дороге.

Николай обернулся. В его глазах Полина вдруг увидела легкую грусть, а между бровями глубокую вертикальную складку. Он смотрел на нее так, будто чего-то ждал.

— А я все думал, куда ты бегаешь? К реке, или по опушке гулять? Пару раз ходил за тобой, только не нашел. Шустрая ты… Шуша…

От дуновения ветра зашумела листва. Где-то над головой вдруг засвистели птицы, и в кустах застрекотали кузнечики. Живое теплое дыхание леса окружило Полину волшебным кольцом, словно призывая подняться в воздух. И она почти поднялась, потому что не чувствовала сейчас земли под ногами.

… «Быть принцессой здорово, думала Шуша, но вот найти своего настоящего Принца — задача не из легких даже для нее… Ведь если владеешь целым миром, это вовсе не значит, что ты можешь быть счастливым. Где-то на краю земли, там, где небо соприкасается с верхушками самых высоких сосен, живет Принц. И он не знает, как стремится к нему ее сердце. Принцессы — народ гордый, ждут, когда за ними примчатся на белых конях и спасут их из лап Драконов.»

«Я, наверное, не принцесса…» — подумала Полина, а вслух произнесла:

— Яблоня совсем старая стала…

— А я новую посадил.

Полина зажмурилась, не веря, что все это происходит с ней на самом деле. Когда вокруг ее плеч снова сомкнулись руки, и она оказалась прижатой к его груди, то просто уткнулась в шею Николая, легко коснувшись губами кожи над воротом куртки.

— Принцесса ты моя, — тихо произнес Николай. — Шехерезада…

Полина закусила губу, чтобы не рассмеяться. Ей было ужасно стыдно, что она испытывает подобные чувства, ведь опасность существовала на самом деле и не могла никуда исчезнуть.

— Нам пора, — Николай взял ее за руку и подвел к воде. — Цепляйся за шею, а то наберешь полные сапоги. — Заметив ее нерешительность, добавил: — Не бойся, я тебя удержу.

Полина смутилась, разглядывая его крепкую спину. Парень обернулся и кивнул:

— Ну же, Шуша! Ты же знаешь, что я сильный.

От его голоса у Полины все плыло перед глазами. Неужели это он, тот самый?… Сердце гулко забилось, и в груди стало горячо-горячо, будто кто-то разлил внутри нее кипяток. Принц — ее Принц, которого Шуша потеряла много лет назад. И снова нашла…

— Я нашел тебя. — В его глазах зажглись изумрудные огоньки. — И теперь не отпущу, — пообещал он.

— А я никуда и не собираюсь. — Дрогнули в улыбке ее губы.

— Тогда запрыгивай! — велел Николай и чуть согнулся, опустив плечи. — Принцесса должна поберечь свои ножки.

34

Обхватив Николая за плечи и едва сдерживая дыхание, Полина следила за тем, как вокруг них кругами расходится вода и зеленым кружевом завивается осока. Парень скрестил за спиной Полины руки, прижимая к себе. Солнечные лучи грели затылок, и хотелось закрыть глаза, чтобы отдаться этому чувству невесомости, которое охватило ее в эти минуты. Николай точно знал дорогу и лишь пару раз оступался, погружаясь одной ногой в болото до колена. Полина тоненько охала, заваливаясь на сторону, и подтягивала повыше ступни. Но он тут же подкидывал ее и вставал на верный путь, еще крепче стискивая руки.

— Я ведь тяжелая, — прошептала она на ухо, заливаясь краской.

— Своя ноша не тянет, — с заметной хрипотцой ответил участковый, и в эту минуту Полина точно знала, что губы его улыбались.

Когда он остановился, то она не сразу поняла, что болото осталось позади. Казалось, пейзаж совсем не изменился, лишь несколько раскидистых березок вдруг ознаменовали конец пути. Впереди, еще на несколько десятков метров, виднелась только поросль ивового молодняка. А вот за ней уже шумел настоящий лес.

Полина поерзала и, когда Николай расцепил руки, сползла на землю, по щиколотку погрузившись в воду.

— Устала поди, — он легко пожал ее руку.

— Уж поменьше тебя, — возразила Полина. — Спасибо!

— Да было бы за что! Теперь слушай. — Голос Николая стал серьезен и строг. — Идешь за мной шаг в шаг. Молча. По сторонам поглядывай, вдруг что… — качнув головой, Николай поморщился. — Было б у меня шесть глаз…

— И у меня, — с досадой вздохнула Полина.

— Э… — В бороде Николая проглянула усмешка. — Тогда бы мы в цирке могли выступать! Нет уж, хватит нам и четырех на двоих.

Они направились дальше, и Полина старалась не отставать, примерившись к широкому шагу парня. Когда они наконец вошли в лес, выдохнула. Здесь она чувствовала себя гораздо спокойнее, если вообще можно было сказать подобное обо всей этой ситуации. Через полчаса ходьбы вдруг стала спотыкаться на ровном месте, и Николай сразу же это заметил.

— Вот теперь вижу — устала!

— Да нет, я…

— Садимся. И ноги вытяни. — Он первым бухнулся прямо на траву и положил ладонь рядом.

Полина опустилась и сразу ощутила, как загудели мышцы. Кожу на лице и руках пощипывало от солнца, а перед глазами плыло. Николай протянул ей фляжку:

— Пей, осталось там.

— А тебе? Нет, я не буду… не хочу…

— Пей! Кому говорю! — рассердился парень. — Будет она мне тут отказываться! В Ненастьево колодец есть, там нахлебаюсь.

Полина сделала глоток, затем еще один. Николай завозился, вытаскивая ее рюкзак.

— Полистаем давай, пока не отойдешь немного. — Заметив ее волнение, боднул плечом. — Да не боись, не засидимся! Даже корни не успеешь пустить.

— Не смеши меня! — прошипела Полина, подавая ему блокнот.

Николай внимательно оглядел его со всех сторон, затем аккуратно отвернул первые страницы, ладонью оглаживая сероватые листы.

— Милая, любимая моя Шуша… — произнес едва различимым шепотом.

Полина вздрогнула и сжала кулаки. Николай бросил на нее короткий взгляд, будто спрашивая разрешения продолжать. Она кивнула.

— Надеюсь, эта поездка запомнится нам навсегда. Конечно, это не таинственный остров, не далекое море и не таинственный замок, о которых ты мечтала. И все же… — Николай приблизил блокнот к глазам. — Тут размыло, не могу прочитать… — пояснил он.

— Дальше… — попросила Полина.

Кашлянув, Николай продолжил:

— Есть такие места, где прошлое и настоящее никогда не придут к согласию. Мне кажется, когда человек решает взять на себя власть бога, он тем самым нарушает естественные вещи. И природа начинает мстить. Хотя, месть, наверное, неправильное слово. Правильнее звучит — защищаться. Я пишу тебе, моя дорогая дочь, в надежде, что, когда мы вернемся в Заемье в следующий раз, ты останешься той же Шушей, которой запомнил тебя этот сказочный лес… — Николай задумчиво посмотрел на бегущие по небу облака. Вслед за ними медленно наступала темно-серая, с вкраплениями сиреневого, гряда из дождевых туч.

По лицу Полины текли слезы, и она вытирала их его платком.

— Почему он звал тебя Шушей? — спросил Николай.

— Я читать рано научилась. А у него библиотека была большая. Вот я книгу схвачу и под стол спрячусь. И сижу там тихо-тихо, как мышка, читаю. А отец ходит по квартире и ищет, мол, где я шуршу…

— Помер батя твой?

Полина кивнула и скрыла лицо в ладонях.

— Тихо, тихо… Помню я его, рыжий такой, веселый…

Полина шмыгнула носом:

— Правда? Надо же…

— Как не запомнить? — горько усмехнулся Николай. — Столько всего тогда произошло. — Он пробежался глазами по страницам. — Хорошо пишет! Про Ненастьево, Пажинских, усадьбу… ты тоже думаешь, что это природа мстит? Но ведь дед-то мой супротив нее никогда не шел. Наоборот… Вот, например, в тот день…

— В какой? — снова шмыгнула носом Поля.

Николай сорвал травинку и стал грызть ее кончик. Через минуту наконец сказал, глядя Полине в глаза:

— Когда утром батя твой тебя нашел, то сразу всех на уши поставил. Лица на нем не было — может и плакал даже. На руках через поле тащил, хотел скорее увезти. — Николай помолчал. — Ты прости меня, что я про него такие слова говорил. Не со зла. Обида во мне до сих пор сидит, понимаешь? Дед ушел в лес накануне и не вернулся. А я только на каникулы к нему приехал, думал, все лето вместе проведем. Потом ты… А потом никого…

Полина встала на колени, развернувшись к Николаю и, прихватив его за края воротника, чуть потянула на себя. И сама наклонилась, чтобы обнять.

— Получается, в тот день что-то страшное произошло и с тобой тоже… Нам нужно идти к усадьбе, Коля… Я тогда почти дошла до нее. Если увижу, то обязательно вспомню. — Полина судорожно вздохнула. — Я верю в это.

Николай хмурил брови, пытаясь принять решение. Полина и сама понимала, что ее желание увидеть усадьбу — всего лишь блажь. Ну что она сможет вспомнить? Да и нужно ли это сейчас, когда они ничего не знают о судьбах остальных? И все же она с надеждой смотрела на Николая, веря, что он обязательно найдет выход. Ей было страшно возвращаться в Ненастьево. Сама мысль о том, что им придется увидеть, заставляла мучительно съеживаться от переживаний.

— Далеко до нее? — глухо спросила она. — Я забыла…

— Ближе, чем до деревни, — Николай перехватил ее взгляд. — Надо сообщить о том, что произошло, Поль. И этот стрелок, он все еще бродит где-то. Не ровен час, наткнемся на него. Я не могу рисковать тобой. А в усадьбу мы можем потом, если, — его голос дрогнул, — если ты захочешь остаться.

— Ты же говорил, что не отпустишь меня, — отвела глаза Полина.

— Так вот я и думаю, привязать тебя, что ли? — улыбнулся Николай.

— Не надо, — покачала головой. — Я и так…

— Ладно, — он поднялся и протянул ей руку. — Давай, только быстро. Об одном попрошу — не заставляй себя вспоминать. Не мучайся. Может, ничего и не было, а ты…

— А я все придумала, — передернула плечами Полина. Губы ее задрожали.

Не будем терять времени, идем, — коротко скомандовал Николай, демонстративно не обращая внимания на ее слова.

От бывшего тракта осталась только широкая, заросшая травой и молодняком тропа. Шли они не по ней, а по кромке леса, скрываясь за деревьями, потому что дорога просматривалась, и Николай сразу предупредил об этом Полину. Ей было не по себе от его слов, а тем более от того, что вернулось чувство страха. То самое чувство, когда спиной ощущаешь возможную опасность. Шли молча, прислушиваясь и оглядываясь. Ничто вокруг уже не напоминало Поле о том дне, да и сама она будто забыла об этом. Мысли вновь вернулись к Кушнеру и Алле, Маре, колдуну Андрею и веселому оператору Геннадию Викторовичу. Где они сейчас, живы ли…

— Немного осталось, — прошептал Николай, уцепившись за ее мизинец.

Полина кивнула и полностью вложила пальцы в его ладонь.

Вдалеке опять загрохотало, и Полина поморщилась, вновь живо представляя ночной ливень. Неужели когда-то она любила дожди? Отчего же не любить их, когда сидишь в теплой квартире, на диване и с интересной книжкой в руках? И только теперь вдруг стало ясно, что к счастью это не имело никакого отношения. Комфортно, сытно, да, но… она была счастлива когда-то бродить с отцом по лесу, и теперь, когда стала взрослой, именно лес подарил ей возможность испытать это чувство вновь.

Николай вопросительно посмотрел на нее, и Полина расслабила руку, сжимавшую ладонь парня с такой силой, что побелели костяшки пальцев. «Не бойся!» — говорили его глаза, и она верила ему. Очень хотела верить.

— Расскажи о своей матери, — попросила Полина, не выдержав молчания.

— Да что рассказывать? — пожал плечами Николай, помогая ей перепрыгнуть через наполненный водой овражек. — Хорошая она была, добрая. Доверчивая. — Теперь он сжал с силой ее руку.

Полина чувствовала, что за этим его движением скрывается что-то, о чем, возможно, говорить Николаю вовсе не хотелось.

— Красивая?

— Маленькая, худенькая, — улыбнулся Николай. — Как только меня родила? Почти пять килограмм, представляешь?

Полина покачала головой.

— А отец? — спросила осторожно. — Ты что-нибудь знаешь о нем?

— Нет. Она никогда не говорила. Пока маленьким был, деда за отца считал. Да так и было, чего уж. А потом уже не надо стало, понимаешь? А твоя мать какая?

— Хорошая! — быстро ответила Полина. — Деловая. Все у нее по уму должно быть. Я не в нее…

— Ой ли? — усмехнулся Николай. — С ней живешь?

— Нет. Одна…

— И я вот один. Дом поставил. Хотел поначалу в Ненастьево вернуться, но ВалПална уговорила к ним. — Николай остановился. — Когда вы компанией приехали, я тебя сразу заприметил — рыжая, с косицей…

— Компанией? — вдруг растерялась Полина и потерла лоб. — Ну да… конечно…

— А-то как же без компании? Кажный[13] вечер застольничали[14]. Слыхал я, как песни орали да ржали. Дом-то дедовский недалече был. Не помнишь?

— Ну, кое-что… Отец с утра по округе ходил, с людьми разговаривал, записывал все. Потом мы вместе по лесу пару раз гуляли. А там уж я сама… Ему пить нельзя было много — дурной становился, спал подолгу…

— Вот и я против пьянки. До добра она не доводит. И дед мой тоже супротив того был. Один раз ругаться даже ходил, когда у вас посиделки были. Говорил, что не гоже при девке матюгами разговаривать. Это про тебя… Бабка Дуня, видать, просила.

— Но мой отец не мог…

— Да твой-то что? Много ли ему надо было? Сидели там еще…

Полина вздохнула, почувствовав, как отяжелела голова. В ушах действительно, словно эхом, отозвались шумные разговоры.

— Подожди, — она достала блокнот. — Может, есть упоминания о том, кто с нами тогда был?

Прислонившись к стволу осины, Николай стал листать страницы, сосредоточенно выискивая среди записей имена.

— Тут все про Пажинских, про клад… Только дед говорил, что враки это все, — заметил он. — Да вот, смотри — «…всех интересуют только клады. Вот и телевизионщики только об этом и говорят. Да только не понимают они, что есть нечто более важное. Нельзя вот так запросто превратить природу в дойную корову. Все эти торфоразработки убьют экосистему…» Ну и дальше об этом. Правду говорил.

— Телевизионщики? — вскинула брови Полина. — Странно…

— Ничего странного, — возразил Николай. — К нам и раньше наведывались по этому вопросу. Аномалии изучали. Мы-то этих аномалий особо и не замечали. Ну, подумаешь, погода меняется по пять раз на дню? Привычные мы. Нет в том загадки. Но вот твой отец прав был — клады притягивают людей.

— Не знакомил он меня ни с кем, — продолжила Полина задумчиво. — Он ведь статьи писал, а потом их в газеты отсылал. Считал себя независимым корреспондентом. Мама ругалась, что с его работы денег мало. Писал бы по заказу, лучше бы было.

— По заказу, сама понимаешь, и писать надо то, что просят, — усмехнулся Николай.

— Ага. Она на развод подала после того случая. Получается, из-за меня…

— Странная ты, Поль. Люди просто любят или не любят друг друга. Не тогда, значит, потом, но это бы произошло. Довольная она сейчас?

— Думаю, да. Муж у нее… любимый, — вздохнула Полина.

— Вот и ладно. Забудь. — Николай легонько задел ее пальцем по носу.

Весь оставшийся путь Полина раздумывала над словами Николая и представляя картины из прошлого — тени, образы, фигуры, размытые очертания, голоса… Бабушка Дуня — сгорбленная, в платочке… Колодец, ведра… Чулок с гниющим луком на окне… Сено под старым одеялком на печке… Чай из липового цвета…

— «Юрий, а не хотите ли присоединиться к нам?… Что значит, чай пьете? Чай — не водка, много не выпьешь!..»

Во рту стало вдруг вязко, в висках тоненько застучало…

— Вот она — усадьба Пажинских, — донесся голос Николая. — Развалины. Еще лет десять, и зарастет все. Или болото сожрет…

Полина остановилась, чувствуя, как кружится голова. Подняв отяжелевшие вдруг веки, с трудом сфокусировала взгляд на доме, бывшем когда-то усадьбой помещиков Пажинских.

35

Обшарпанные тощие колонны, которые раньше, видимо, должны были горделиво заявлять о благополучии хозяев, сейчас представляли жалкое зрелище, как, впрочем, и все остальное…

Земля под ногами сочилась от избытка воды. Солнце так часто скрывалось за бегущими облаками, что тени двигались и преломлялись вокруг, словно живые. Николай прошел немного вперед, на мгновение загородив вид, и из-под подошв бродников брызнула мутная влага.

До усадьбы оставалось еще метров пятьдесят, и половина пути скрывалась под мнимым зеленым покровом, из которого кое-где еще торчали остовы каменного моста. Все заросло — из провалов окон колосились ветви, а в зазорах каменной кладки угнездился похожий на зеленый бархат мох. Природа отвоевывала свое, старательно разрушая заброшенное, а значит ненужное.

Полина, не отрываясь, смотрела на старый дом и чувствовала, как царапает ледяным когтем спину. Взгляд ее был устремлен наверх, к портику, который подпирали четыре колонны. В тот момент, когда она увидела его, ничто другое ее уже не интересовало.

Глаза ощупывали каменное крыло с загнутыми кверху перьями, и лапы с преувеличенно гротескно вырезанными когтями, будто вцепившимися в основание. Голова и шея каменного монстра отсутствовали — вместо них зиял провал, который только подчеркивал царящую пустоту, унылость и упадок.

Поднялся ветер, и в ту же минуту тишину нарушило какое-то гудение.

— Дракон… — прошептала Полина побелевшими губами. Где-то в подсознании она явственно видела и слышала шорох крыльев у себя над головой, и этот гул, так похожий на рычание злобного зверя…

Николай обернулся.

— Нет, это грифон, — пояснил он. — Дед говорил, что по преданиям — это чудовище с львиным телом и орлиными крыльями. Греки считали, что они охраняют золотые копи и вьют гнезда из золота. А еще, вроде как, родом эти твари из Индии, и там тоже служили охраной для сокровищниц. Наверное, Пажинские таким образом придавали себе значимости и таинственности. — Николай склонил голову, разглядывая Полину. — С тобой все хорошо?

— Что это за шум? — она ответила с трудом, не в силах справиться с волнением.

— Ветер. Дом продувается насквозь, но плутает между щелей и стен. Внутрь идти опасно, все держится на честном слове. Никому эта усадьба не нужна. Сама видишь, в каком месте стоит. И кстати, гроза начинается, лучше бы нам поторопиться… — Он хотел еще что-то добавить, но не стал.

Полина поняла, что Николай, вероятно, хотел спросить ее о том, что она чувствует. Возможно, ждал того, что явится сейчас перед ней в виде воспоминаний. Только и она ждала этого, не делая попыток сдвинуться с места. Кажется, начнись ливень, и он не смог бы заставить ее уйти.

Словно в подтверждение ее мыслям, новый порыв ветра накрыл их волной холодного воздуха, окончательно разметав волосы Полины по плечам.

… «Солнечный диск находился прямо над замком, слепя и вызывая слезы. Щурясь, Шуша пробиралась сквозь листву, внутренне восторгаясь собственной смелостью. Победу немного омрачал тот факт, что навстречу ей никто не вышел — не было ни эльфов, ни гномов, ни троллей, и ни одного, даже самого завалящего великана. Но разве можно было оставить без внимания появление прекрасной Принцессы?…

О нет, кажется, она ошиблась, и невидимый оркестр уже начал торжественную увертюру в ее честь! Что это — труба или валторна? Звук был странный, глухой. Начинаясь на низкой ноте, он вдруг прерывался и вновь рождался уже чуть выше, вызывая в груди мелкую дрожь…

Прижимая к груди «Дон Кихота», Шуша чувствовала исходящее от книги тепло и знакомый запах. Ее любимый бумажный запах, благодаря которому она всегда ощущала спокойствие. В лесу и на болоте было много других ароматов — чудных, манящих и, иногда, опасных. Когда Шуша чувствовала последние, ее ладони легко покалывало, словно предупреждая о чем-то. И она знала, что это лесные духи предостерегают ее от беды. Так почему же сейчас кожа на ее ладонях вдруг стала саднить, чесаться, и сколько бы она не тыкалась в книжный корешок, состояние тревоги не проходило?…»

Полина медленно осела на колени, став на треть ниже той, какой она была когда-то. Николай растерянно смотрел на нее, но она лишь качнула головой, не желая ничего объяснять.

Где-то справа вспыхнула первая молния. Почти сразу же раздался раскат грома. От неожиданности Николай вжал голову в плечи, но тоже не сдвинулся с места.

… «Голоса… да, это были голоса… Шуша закусила губу и прислушалась. Кто-то приближался со стороны леса. Если ее увидят здесь, то обязательно расскажут Королю. А ведь он предупреждал, чтобы она не ходила в лес одна, грозился, что если Шуша нарушит его приказ, то никогда больше не поедет с ним в путешествие. Нужно было спрятаться и дождаться, когда люди уйдут.

Как же она сразу не догадалась? Ведь именно поэтому жители замка не вышли навстречу Принцессе! Они не хотят, чтобы их заметили. Потому что тогда сказка сразу же закончится, и прекрасный таинственный замок исчезнет!..»

Со стороны дома послышался звук падающих камешков. В проеме главного входа мелькнула тень. Николай обернулся и махнул рукой:

— Ой, здравствуйте! А мы вас ищем…

…- «Так вы точно знаете, где искать клад-то? — с усмешкой произнес первый мужской голос.

— А то ж… Пятый раз спрашиваешь, не надоело и шо? — сказал второй — сиплый, старческий.

— Путаешь, дед. Не я первый разговор начал. Ты сам ко мне подошел.

— Ну дак, ить, знаю я твою грусть-печаль, тайное желание…

— Откуда тебе знать-то, дед?

— А я много чего знаю, паря. Не впервой тебя вижу.

— Загадками говоришь… Тайны у тебя, что ли, какие?

— У меня? Шуткуешь[15], паря, или всурьез[16] за нос водишь? Моя тайна вон, тринадцатый годок землю топчет.

— Не понимаю я тебя, дед…

— Что тут понимать-то? Померла дочка-то моя, а тебе и срать на то. Так ли, нет ли?

Шуша раздвинула высокие стебли и чуть приподняла голову. Мужчины стояли недалеко от нее. Старик, которого она как-то видела в деревне, и еще один — высокий, в темной куртке с поднятым воротом. Второго она не узнавала, потому что он стоял спиной.

Интересно, думала Шуша, долго ли они еще будут вести тут свои разговоры?

Высокий в куртке постоял, покачиваясь с пятки на носок, а затем направился к усадьбе.

— Ты слышишь или нет, ирод? Девку спортил — ладно, бог тебе судья! Она тоже дура, не шибко в людях разбиралась. Поверила первому встречному-поперечному. Но мальчонку-то, Кольку, пожалей! Что он видел, окромя нищеты? Неужто поверю, что у тебя денег нет? — старик сплюнул. — Клад ему подавай! Не заслужил ты, гаденыш, кладов-то!

— Врал, значит, леший, — хмыкнул высокий, оглаживая одну из колонн. — Врал, старый хрыч… может, и про остальное врешь! Нет тебе веры.

— Мне-то? Да я что, по-твоему, неуч какой? Завсегда экспертизу можно сделать.

— Да ты меня никак с кем перепутал, дед! Откуда же мне знать, с кем твоя Нинка гуляла?

— Помнишь, цаца московская… и язык у тебя не отсох имя ее назвать.

— Пошел ты… Не собираюсь я с тобой тут ничего обсуждать.

— А придется, мил человек… Я ведь и не думал, что смелости у тебя хватит сюда вернуться. Ужель мест мало, чтобы киношки свои снимать? Но ужо здесь, значит и поквитаться время пришло. Христом богом прошу, уважь старика, дай парню выучиться и на ноги встать. Что я ему могу…

— Да на кой черт мне твой парень? — расхохотался высокий. — Живете в своем болоте и живите дальше! Не повесишь на меня своего огрызка!

— Ах ты ж, падла! — вскинулся старик, замахиваясь палкой, на которую опирался до этого.

— Не подходи, старик! Предупреждаю!

Шуша подняла глаза и открыла рот — прямо на нее сверху смотрел грозный Дракон. Она не сразу поняла, что случилось. Опустив взгляд, увидела только, как высокий схватил старика за шею и утянул к земле. Потом, когда она приподнялась еще немного, с ужасом поняла, что тот волоком уже тащит его к болоту.

— Дяденька, пожалуйста, не надо… — тоненько заголосила она.

Обернувшись, высокий глянул на нее страшными глазами, и Шуша вскинулась и понеслась прочь от Дракона…»

Полина осела на землю, уставившись на свои руки, погруженные в воду.

— Как хорошо, что хоть кто-то нашелся! — долетело до нее как сквозь вату. — А где остальные? Вас же вон сколько народу тут… А на болоте небезопасно.

— Не подходи, — ответил глухой голос.

— Стой, Коленька… не надо… — прохрипела она.

36

Николай дернул головой, но не обернулся, хоть и слышал слова Полины. Рука его скользнула вверх по правому бедру, а затем вдруг спокойно опустилась.

— Помните меня? Я Николай Белов, участковый. В Папино виделись…

— Помню. Ты один?

Полина поняла, что тот, другой, не заметил ее, сидящую на земле. Из-за сильного ветра голоса звучали то громче, то тише, но каждое из них отпечатывалось в ее сознании.

— Как же вы сюда добрались-то? — продолжал расспрашивать Николай.

— Сам не понял… — короткий смешок. — Просто шел.

— Стреляли, вы не слышали?

— Нет.

— Ну так, может, обратно тогда вместе? До Ненастьева?

— Шел бы ты, парень. А я уж как-нибудь сам.

— Да куда же сам-то? — совершенно искренне удивился участковый. — А остальных найти?

— А чего их искать? Найдутся, наверное… Девку где оставил?

— Это вы про Полину? — Николай сделал за спиной знак ладонью, чтобы она оставалась на месте.

— Про нее.

— В лесу осталась. Ноги стерла, — пояснил Николай.

Раздался какой-то щелчок, и участковый отступил на два шага назад. Заметив это, Полина не выдержала и поднялась. В сапогах опять захлюпало, и мокрый подол облепил ноги, но ей уже было все равно. Не отрываясь, Полина смотрела на мужчину и не могла произнести ни слова. Он лишь криво улыбнулся и навел дуло пистолета прямо на нее.

— А вот и она… тургеневская девушка… — лицо Геннадия Викторовича накрыла тень, нос заострился, а взгляд стал черным и мрачным под нависшими бровями.

Николай метнулся и закрыл Полину собой.

— Вы бы убрали пистолет, — сказал он. — Не ровен час выстрелит. Ни к чему это.

По щеке Геннадия Викторовича пробежала нервная судорога, которую Полина смогла разглядеть даже с расстояния.

— Это все случайно получилось, — словно нехотя, пожал он плечами.

— Конечно, — кивнул Николай. — Бросайте оружие.

Оператор медленно покачал головой:

— Нет, парень, ты уж прости, но не получится. Мне терять уже нечего.

Полина ахнула и, выглянув из-за плеча Николая, воскликнула:

— Это вы сожгли дом?! Там же Аллочка с Кушнером спали… Господи…

— А все из-за тебя, рыжая… — осклабился Геннадий Викторович. — Надо было тебя прикончить еще тогда в лесу, а не пугать… но ты ж дура непонятливая, вся в отца своего, алкаша… Думал, с ними там, в дому, ан нет… шныряла вокруг, вынюхивала опять…

В небе вновь полыхнуло, да так ярко, что Полина, ослепнув на мгновение, закрыла лицо ладонями. Совсем низко раздался похожий на залп пушки раскат грома.

— Выстрелю, и ведь никто не узнает! — расхохотался Геннадий Викторович. — Видишь, все за меня, на моей стороне?!

— Что же тогда не стреляешь-то? — прищурился Николай, и Полина отчетливо услышала, как скрипнули его зубы.

— Да напоследок хотел тебе сказать, что неправда это все. Ну, что там она тебе сказала. То есть, конечно, с дедом неувязочка вышла, да…

Николай дернулся как от удара, но оператор тут же приподнял руку с пистолетом.

— Чудной дед у тебя был. Околесицу какую-то нес. Скажу тебе по чесноку, чтобы грех с души снять — он сам виноват. Не надо было на меня лезть с этакой глупостью! Сын! — Геннадий Викторович сплюнул. — Ты мой сын? Не-е, бред… Старик совсем из ума выжил.

Полина ухватилась за локоть Николая и прижалась к нему. Парень, не мигая, смотрел на мужчину и молчал.

— Мать твою я помню. Но не было у меня с ней ничего эдакого. Мне красивых баб хватает, чтобы я на какую-то деревенскую замарашку полез. А твой дед, видать, в каждом приезжем кошелек найти хотел. Да на мне зубы и обломал, старый хрыч. Лежит теперь в болоте, — он кивнул в сторону, — отдыхает от мирских забот.

Николай содрогнулся всем телом, и Полина вцепилась в него еще крепче. Ее и саму колотила крупная дрожь. Солнце исчезло, на его месте теперь чернела огромная грозовая туча.

Ветер словно взбесился — метался из стороны в сторону, едва не сбивая с ног. По болоту пошла крупная рябь, деревья сгибало почти вдвое. Дом гудел и, казалось, ходил ходуном. Стоявший между колоннами мужчина был защищен со спины, а вот Полину и Николая шатало и сгоняло с места.

— Если бы не эта пигалица, забылось бы все давно. Так что ты прости, коли что не так, как тебя там? Николай? Ну да… Договориться у нас не получится, уж извини. Тебе-то, наверное, и неплохо будет, рядом с дедом, а? — захихикал оператор.

— Больной ублюдок, — процедил Николай, сжимая кулаки.

— Что, не расслышал? Это я-то ублюдок? — Геннадий Викторович вытер выступившие от смеха слезы. — До колик надоела мне уже эта ваша деревенская пастораль! И клады эти ваши гребаные.

— Есть клад-то, — негромко произнес Николай.

Полина закрыла глаза, уткнувшись в его плечо, а он прижал ладонью ее затылок.

— Что? — ощерился оператор.

— Говорю, есть клад… И я знаю, где он.

Геннадий Викторович недоверчиво пожевал губами, но затем прокричал:

— Врешь ты все! Не верю! Жизнь выторговать хочешь?! Думаешь, я за твои бредни тебя и девку оставлю? Кончено все! Кончено!

Молния кривым зигзагом ударила прямо в портик. Полина вдруг ясно увидела, как взметнулись крылья, и лапы с длинными когтями поднялись в воздух. Ахнув, она повисла на Николае, почти потеряв сознание. Раздался невообразимый грохот, и в ту же минуту они оба рухнули на землю.

37

Ветер прекратился внезапно, словно по мановению чьей-то волшебной палочки. Звенящая тишина длилась недолго, но Полина уже успела подумать, что с ними случилось самое страшное. Однако, когда за шиворот и в сапоги полилась вода, она приподнялась на руках и некоторое время смотрела, как с одежды стекают холодные струи.

Николай вскочил на ноги и помог ей подняться. Они развернулись и потрясенно застыли перед открывшимся видом.

От усадьбы остался лишь остов — полуразвалившиеся стены и обломки колонн, вид которых сейчас напоминали оскал старой волчьей пасти. Портик с барельефом рухнул, и Полина боялась даже представить, что сейчас было погребено под грудой серого камня.

По тому, как медленно Николай повернул голову, и как судорожно сжалась его рука, она поняла, насколько он потрясен. Что бы она не сказала ему, было бы лишним. Возможно, потом, когда они снова смогут вернуться к тому, что произошло… Полина коротко выдохнула, почувствовав головокружение. Нет, она ни за что на свете не хотела бы опять пережить подобное.

Подняв глаза на Николая, заметила, как осунулось его лицо. Кто сказал, что мужчины не имеют права плакать и переживать? Зачем учить их, что они должны быть сильнее всех? Это всегда выбор самого человека…

— Я должен… — Не закончив фразу, Николай вновь повернулся к усадьбе.

— Да, конечно, — Полина выпустила его ладонь и обхватила себя руками. Стояла, стискивая плечи и следя за каждым его шагом. Дыхание спирало в груди, а в голове до сих пор звучали мерзкие слова.

Напряженная спина и сжатые кулаки выдавали волнение Николая, но он продолжал идти и замедлился только за пару метров до того места, где совсем недавно стоял оператор. Когда парень склонился над телом, Полина не выдержала и кинулась к нему.

— Не надо, Поль, не подходи! И не смотри, не надо… — велел он. Заметив ее волнение, покачал головой. Подняв с земли оружие, он завернул его в кусок газеты, которую достал из мешка. — Ношу для костра, представляешь? И не думал, что на такое сгодится… — Вновь склонившись, приложил пальцы сначала к запястью, а затем к шее лежавшего.

— Он умер?… — прошептала Полина.

— Да. Нужно поскорее добраться до места, где ловит связь.

— А его… здесь оставим? — спросила Полина и тут же прикусила язык. — Извини, я все понимаю. Думаю, быстрее всего ты доберешься на мопеде один. А я пойду в Ненастьево, чтобы… Мне кажется, будет лучше, если я останусь там до твоего приезда.

— Да. Хорошо. Я покажу тебе дорогу от развилки. Ты же не заблудишься? — спросил, с волнением вглядываясь в ее лицо.

Полина обняла парня и прижалась к его груди.

— Коль, если бы ты только знал, как я люблю эти места… И даже после того, что случилось, я все равно буду любить.

Она почувствовала, с каким облегчением он выдохнул.

Обратный путь шли молча. Николай не выпускал ее руки, и Полина знала, что теперь не отпустит никогда.

Мопед стоял, прислоненный к дереву, и в этот момент Полина вдруг осознала, что через несколько минут опять останется одна. Сглотнув, постаралась взять себя в руки. Понимала, что разлука будет короткой, но глаза вновь стало предательски жечь.

— Эх, и попадет мне, что без рации вышел, — отвлек ее Николай.

— Ты же не знал, что так получится, — с жаром возразила Полина.

— Служба, Поль, подобных вещей не прощает. Ладно, сейчас пойдешь в том направлении, — он махнул рукой. — Никуда не сворачивай и… — он стер с ее щеки влажный след, — береги себя, пожалуйста.

Когда Полина кивнула, Николай вдруг прижал ее к себе и уткнулся в макушку:

— Ты думаешь, это правда?… То, что он говорил? — прошептал еле слышно.

— Я думаю, да… Ты не можешь быть его сыном, Коля! — отчетливо произнесла она. Конечно, Полина не могла быть уверенной во всем на сто процентов, но ее просто выворачивало от того, что это могло оказаться правдой. Подумав, она все же добавила: — Но ты можешь узнать это, если захочешь. Если. Захочешь…

Сердце его колотилось как бешеное, и Полина зажмурилась, ожидая того, что Николай ответит.

— Нет. Это ни к чему. — Он огладил ее волосы вдоль лица и положил теплые ладони на ее плечи. — Про себя я все знаю. Я — Николай Тимофеевич Белов. Внук Тимофея Семеновича Белова. И точка. Единственное, что я хочу знать…

— Что? — отозвалась Полина.

Николай внимательно посмотрел ей в глаза:

— Пойдешь за мной?

— Конечно, — кивнула, не вполне понимая, о чем он. — Куда скажешь…

Губы Николая дрогнули. Он потер лоб, затем сжал двумя пальцами переносицу и зажмурился. Ресницы его затрепетали, скрывая набежавшие слезы.

— Не пожалеешь? — спросил и тут же набрал в грудь побольше воздуха.

— Дурак… — Лицо Полины заполыхало, когда до нее дошел смысл их разговора.

— Дурак, — согласился он и прижал ее ладонь к губам. — Черт, я ведь не так хотел…

Полина подняла на него удивленные и растерянные глаза. Николай хлопнул себя по лбу:

— Чтобы кольцо… И чтобы твоей руки у матери попросить.

— У мамы? — Полина задумчиво почесала кончик носа. — Она как раз из тех, кто руку тебе и отдаст. Завернутую в подарочный пакет. — Заметив, как вытянулось лицо у Николая, улыбнулась. — Я пошутила, Коль! Моя мама будет очень рада! Я бы даже сказала, счастлива! Но она очень не любит сюрпризов. Пожалуй, мне нужно будет как-то подготовить ее.

— Конечно! Времени-то у нас в обрез. Свадьба нужна, Поль!

— Свадьба… — Полина похлопала себя по щекам, пытаясь унять исходящий от них жар. — Ага…

— Ты пока идешь, подумай обо всем, ладно? — попросил Николай. — А я быстро, Поль, туда и обратно!

Она смотрела ему вслед, пока вихляющий между деревьями мопед не скрылся из виду. Подтянув лямки, Полина двинулась через лес наискосок, впервые не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Да и лес был тихим и таким же задумчивым, как она. На душе было и тепло, и горько. Горько от того, что судьба была так жестока с теми, кто этого совсем не заслуживал…

38

Мысли перескакивали с одной на другую. Конечно, хотелось думать о свадьбе и о Николае, и пусть это могло показаться странным, но Полина не сомневалась ни минуты, когда говорила «да». Мало знакомы и ничего не знают друг о друге? Пожалуй, ни о ком другом Полина не знала больше, чем об этом парне… Еще тогда, в автобусе, сердце ее екнуло, а ведь сердце не может обмануть?

И пусть предложение прозвучало в запале, Николая можно понять — чего только люди не совершают в моменты, когда психика находится на грани. И даже если он передумает, и они больше не вернутся к этому вопросу, ей все равно будет тепло и радостно от того, что он был рядом…

Глупая, глупая, глупая!.. Что толку от воспоминаний, какими бы они ни были? Жить надо настоящим. Никто не застрахован от неприятностей и даже от совершенно ужасных и безумных вещей, но мы же стараемся их забыть? Человеческая психика так устроена, что вычленяет такие моменты, и только сам человек настойчиво выдергивает их на поверхность. Как она, например. Ну что стоило забыть обо всем, что случилось когда-то?! Не бредить этим, не искать встречи. Ведь остальные действительно пострадали из-за нее!

Хотел ли Геннадий Викторович убить или только напугать ее, выстрелив тогда в лесу, но он ранил Мару. Знал, что они с Кушнером и Аллой вернутся в Ненастьево и поэтому поджег дом… На болоте он уже не скрывал своих намерений, хоть и прятался от ее взгляда. Выстрелил в Колю… Полина вспомнила остров и сразу же подумала о том, что оператор мог спокойно убить парня еще тогда, но, то ли рука дрогнула, то ли…

«Не стоит будить Дракона, если точно не знаешь, злой он или добрый…»

Если бы не она, Дракон бы не проснулся еще очень долго. Но если бы она не вернулась сюда, то, возможно, никогда бы не встретила Николая.

Внезапно Полина остановилась, не сразу сообразив, где находится. Где-то совсем рядом шумела река. К звуку перекатывающейся через камни воды вскоре добавился еще один. Оцепенев, Полина прислушалась и наконец узнала его природу. Она помотала головой, не веря собственным ушам, а когда довольно гнусавый колдовской речитатив раздался вновь, ринулась на него сквозь кусты, словно дикий кабан. Продираясь сквозь кусты и ветви, она неслась, не обращая внимания на хлесткие удары и крапиву, едва сдерживая рвущийся из горла крик, пока не оказалась на самом краю леса.

На берегу она увидела Сайганова и Мару. Блондинка сидела по-турецки, закрыв глаза и сложив руки на коленях. Колдун, в набедренной повязке из веток и листьев лопуха, стоял прямо за ней и водил ладонями над головой девушки, на одной ноте выводя свои таинственные рулады. При виде этой сцены Полина сначала остолбенела, а потом прислонилась к дереву, чувствуя, как задрожали ноги.

— Вы живы… — прошептала, сползая вниз.

Сайганов отвлекся, услышав ее голос, следом за ним повернулась Мара. Лицо актрисы было опухшим, одна сторона заметно отекла, но рана, как показалось Полине, стала несколько меньше.

— Как вы это сделали, Андрей? — спросила Полина в изумлении.

Мара, подобрав ноги, встала. Оглядев Полину, сощурила и без того опухшие глаза:

— Мы думали, вы нас бросили. Где все?

— Я не знаю…

— Зашибись! Ой! — Мара скривила губы и тут же всхлипнула от боли.

— Я, правда, не знаю, — устало произнесла Полина. — Думала, что вы тоже погибли…

— Что значит, тоже? — ошарашенно воскликнула актриса.

— Андрей, что произошло ночью? — спросила Полина, направляясь к ним.

Молодой человек картинно откинул волосы и попытался принять расслабленную позу. Он тоже выглядел так себе, но Полина даже не думала смеяться, до такой степени была поражена.

— Не помню. Я находился на связи с духами, когда услышал крик Мары.

При упоминании своего имени блондинка тут же вцепилась в его руку.

— Это было отвратительно! — прошипела она. — Кто-то из вас толкнул меня прямо вниз, в воду! Я могла разбиться, утонуть, сломать себе шею! Вам мало было того, что случилось с моим лицом?!

— Марина, я, кажется, догадываюсь, что это было, но… Вы же помните — бежать за Андреем хотела я.

— Еще бы! — передернула плечами блондинка.

— Получается, вы во второй раз заняли мое место…

— Что за бред? Твое место?! Да что ты о себе возомнила?!

— Об этом вы узнаете чуть позже. Кажется, я не имею права рассказывать подробности, хоть это и не точно. И все же, будет лучше, если обо всем вы узнаете от участкового. Скоро сюда приедет полиция, и тогда…

— Вот черт! — Мара и Андрей переглянулись. — Но я не собираюсь писать заявление! — великодушно заявила блондинка. — Ну, случилось и случилось… Мы бы потом сами вернулись как-нибудь. Андрей бросился за мной в воду и спас меня! Но когда мы вылезли на берег, то не смогли понять, куда идти. И этот ливень… Короче, мы провели ночь в каком-то овраге… — Мара отвела глаза. — И Андрей меня лечил…

— У него это здорово получается, — сказала Полина, разглядывая ее лицо.

— Шаманские вибрации, тепловая волна и тактильность. Нужно еще несколько сеансов… — смущенно пояснил Сайганов.

— И немного одежды, — хмыкнула Полина. — Возможно, она еще там, на холме.

— Ну да, просто мы не торопились… — Мара пожала плечами. — Если бы нас искали, то мы бы услышали. А так… ну…

Полина подумала, что на месте блондинки она поступила бы точно так же. Достаточно было посмотреть на этих двоих, чтобы понять, что им не хотелось расставаться. И если бы они не прятались от чужих глаз, то вполне могли оказаться свидетелями, как Алла и Кушнер. Маре и Сайганову повезло, а вот режиссеру и его бывшей жене…

— Ты ведь не расскажешь ничего Леве? — внезапно спросила Мара.

— Я сам все ему скажу, — дернул шеей Сайганов. — Нужно еще несколько сеансов и…

— Перестань нести чушь! — вспылила Мара. — Какие сеансы? Я о другом!

— Да-да, — стушевался Сайганов. — Я просто хотел…

Полина вздохнула, решив ничего не объяснять им раньше времени. Это было бы слишком сложно и слишком болезненно для нее.

Мара судорожно выдохнула и бросила на Сайганова умоляющий взгляд. Он взял ее за руку и легонько погладил. Со стороны вся эта картина выглядела, наверное, очень комично, но Полине было совсем не до смеха. Марина страдала не только из-за раны — это было видно невооруженным глазом. Что бы не происходило между этими двумя ночью, для них это решило все. И поэтому Полине было не по себе от мысли, что, если она расскажет о гибели Кушнера в огне, то это сделает Мару счастливой.

— Лева все поймет. Он самый замечательный человек на свете! — серьезно заявила Мара и едва дотронулась до больной щеки.

— Не трогай! — тут же шикнул на нее Сайганов. — Еще заразу занесешь какую-нибудь!

— Ага, — закивала Мара, преданно заглядывая в его глаза и поглаживая ладонью его обнаженную грудь.

— Пойдемте, — покраснела Полина. — Вам действительно срочно нужны штаны…

39

Блуждать по лесу для Полины стало уже вполне привычным делом, но сейчас она не могла позволить себе подобного. Несмотря на то, что Мара храбрилась, ей была нужна помощь, а ведь у них даже пластыря не было, да и на одних тонких вибрациях раны не залечишь.

Более неподходящую друг другу пару было сложно себе представить. Мара и Сайганов шли за Полиной, и у нее язык зудел от желания спросить их, как их вообще угораздило влюбиться друг в друга? И если с актрисой все было более-менее понятно, то колдун смог удивить Полину по-настоящему.

— А сегодняшней грозы вы не испугались? — спросила она у воркующей парочки.

— Гроза? Не помню я никакой грозы, — тут же ответила Мара. Она взволнована, постоянно теребила молнию и хмурила брови. Волосы ее были грязны и растрепаны, лицо перекошено, губы обветрены, но ей, кажется, было на это абсолютно наплевать.

Глаза блондинки светились радостью и даже нежностью, что в корне не вязалось с ее характером, по мнению Полины. Впрочем, людям свойственно ошибаться, а уж ей тем более. Да и мало ли, какими волшебными заговорами лечатся такие вот выверты.

— Один из самых действенных заговоров на болезнь читается именно в грозу. Очищающий ливень, кстати, крайне целебен для ран, — сказал Сайганов.

— О, правда? — Не выдержав, Полина оглянулась. Колдун был абсолютно серьезен. «Неужели вся эта магия действительно работает?!» — промелькнуло у нее голове.

— Гроза, молния, ветер — абсолютно реальны. А значит, и магия реальна, — пожал плечами колдун, будто прочитав ее мысли.

«Он на своей волне, — вдруг дошло до Полины. — И похоже, что Маре это-то в нем и нравится… Но ведь Сайганов при всей своей красоте совершенно асексуальный тип! Что же она в нем нашла?»

— Скажите, Андрей, а те цветы…

— Какие цветы?! — тут же встала в стойку Мара.

— Мне было не сложно завести вам этот букет. Попросили, я сделал.

— Кто попросил? — вскинула брови Полина.

— Геннадий, — пожал плечами колдун. — Сказал, что расставаться надо красиво. Я, правда, не понял, что он имел в виду…

— А ты что же подумала? Что Андрей от себя их тебе подарил?! — ахнула Мара. — Да мы с ним со школы еще… Мы давно любим друг друга!

— Зачем же ты тогда за Кушнера замуж вышла? — ошарашенно спросила Полина.

— А как, по-твоему, можно еще подняться?! Я же в кино хотела сниматься! И Андрюшу вытянуть! Кому мы нужны без связей?

«Друг другу!» — хотела сказать Полина, но вслух лишь произнесла:

— Надеюсь, теперь у вас все получится. И кино, и все остальное…

— Если ты думаешь, что я собираюсь Леву ободрать как липку, то зря. Разведемся и все. Я не какая-то там прошмандовка! — фыркнула Мара. — Ни на что не претендую. А Андрей уже имя себе сделал. Как и я.

— Что ж, — вздохнула Полина. — Уверена, что Лев Яковлевич по достоинству бы оценил такой ход конем…

Мара открыла было рот, но затем плотно сжала губы и опустила глаза.

Русло реки стало заметно шире, а значит, совсем скоро должен был появиться знакомый холм, а чуть дальше — дорога в Ненастьево. Сердце болезненно сжалось. Полина с трудом сдерживала желание не расплакаться и не рассказать обо всем Маре и Сайганову.

— Кажется, я узнаю эти места! — воскликнул колдун. — Что-то меня зовет и притягивает…

«Ну еще бы! Может, собственная одежда?» — Полина приложила ладонь ко лбу и посмотрела вдаль.

— Мы пришли…

Мара с Сайгановым ринулись вперед, а она осталась стоять на берегу, глядя на бегущую воду. Через пару минут посмотрела на колдуна и актрису. Они о чем-то спорили, трясли мятыми вещами, а затем вдруг обнялись. Через минуту Мара растянула рубашку за рукава, прикрывая Сайганова, и Полина отвернулась, не в силах сдержать грустной улыбки. Вот уж, действительно, все они — странные люди…

…- «Любовь странная штука, Шуша. Не мы ее выбираем, а она нас, — вздохнул Король и бросил камешек в воду.

— Я сама по себе тебя очень люблю! И маму, — удивилась она. — Разве может быть иначе?

— Ты еще маленькая, не поймешь…»

Тогда она действительно не понимала, о чем он говорил. Но чувствовала его печаль. Получается, любовь выбрала ее уже очень давно. И только благодаря ей, Полина жила все эти годы. Фантазировала, парила в собственных мечтах, хранила себя для того единственного, который тоже ждал этой встречи. За любовь стоило побороться и пройти этот путь…

— Ну что, мы готовы! — донесся звонкий голос Мары. Улыбка на ее лице выглядела жутковато, но, кажется, отчаянная блондинка была в этот момент абсолютно счастлива.

Полина тряхнула головой и махнула им рукой. Их ждало Ненастьево со своей мистической историей и чудовищной реальностью.

Когда они возвращались знакомым маршрутом, Полина остановилась на том самом месте, откуда велась ночная съемка. Даже трава еще оставалась примятой после их ног. При дневном свете этот пятачок уже не казался страшным или опасным. Полина подошла к дереву, у которого накануне они стояли с Марой, и стала внимательно разглядывать ствол сантиметр за сантиметром на уровне своего лица.

— Что вы хотите найти? — поинтересовался Сайганов. — Древесных жучков?

— То, о чем, кажется, умолчали ваши духи, господин колдун. — Она указала пальцем на небольшую металлическую точку, сплющенную в коре дерева.

— Что это? — он склонился и протянул руку.

— Пуля, — ответила Полина, хлопнув его по длинным пальцам.

— Пуля? Ну и что? — пожала плечами Мара. — Наверное, охотники развлекались.

— Тогда получается, что мы — дичь, — вздохнула Полина. Разглядывая удивленные лица, она не выдержала: — Придется, все-таки, и заявление писать, и со следователями общаться… Тут такая история приключилась. В общем, криминальная. И без погибших не обошлось…

— Подожди, — остановила ее, начавшая что-то подозревать, Мара. — А где Лева? Где Алла?! Гена где? Говори! Что ты скрываешь?

— Геннадий Викторович, он… — Полина судорожно сжала руки. — Он не тот, за кого себя выдавал. Он убийца… Лежит сейчас там, на болоте, около усадьбы Пажинских, мертвый. Я иду как раз оттуда…

Сайганов отшатнулся, прихватив Мару за руку. Актриса выпучила глаза и теперь с ужасом смотрела на Полину из-за его спины.

— Это не я его убила! — выдохнула Полина. — Это дракон… То есть, грифон…

— Андрюша, — побледнела Мара. — Я ничего не понимаю… Что происходит?

— Подожди, — шикнул на свою подругу Сайганов, а затем обратился к Полине. — Вы, кажется, не в себе. Я помогу вам. Посмотрите на меня.

— Не надо, Андрей! Я больше не верю во все эти…

Их взгляды пересеклись, и Полина замерла, когда он тихо прошептал:

— Вы спокойны… Вы абсолютно спокойны…

— Андрей, я совершенно спокойна, вы правы! И не надо на меня так смотреть! — топнула ногой Полина. — Со мной все в полном порядке!

— Вы нервничаете, Полина… Переживаете…

— Конечно! — воскликнула она. — Этот Геннадий Викторович стрелял в меня, но ранил Марину. Мог ведь убить ее у нас на глазах… Поджег дом, а в нем… в нем… — она зарыдала, не в силах продолжать.

— Ау!!! Эй!!! — донеслось откуда-то из-за деревьев.

— Ну вот, кажется, все собираются потихоньку, — пробормотала Мара. — Если ты думала нас напугать, то считай, у тебя получилось. У меня тоже крыша почти поехала, так что я тебя понимаю… Поль, ну ты это… — она подергала Полину за руку. — Заканчивай с истерикой, ладно?

Полина отняла руки от мокрых щек и повернулась на крик.

— Я правду говорю!

Крик повторился. Полина сморгнула слезы и обернулась:

— Кто это?

— Алла, кто ж еще? Дал же бог голосище… — Мара прижалась к плечу Сайганова, покусывая губы.

— Алла?! — Полина моментально сорвалась с места и понеслась на голос. — Алла!

Заметив женщину среди деревьев, она за несколько секунд сократила расстояние между ними и, обхватив ее за плечи, обняла со всей силы, едва не повалив на землю.

— Алла… Алла… — повторяла Полина, не выпуская актрису. — Я думала, что вы сгорели в доме! Боже… Где вы были? Как спаслись?

Алла тихо выругалась и, крепко ухватив Полину за руки, чуть отставила от себя.

— Может, ты мне сама ответишь, что это было?! Когда ты ушла, Левке приспичило. Ну как тут спать, сама понимаешь… Поползли мы по-стариковски на улицу. А этот пень и камеру с собой поволок. Давай, говорит, я тебя поснимаю в ночи… Придурок, одно слово! Пока он в кустах шуршал, я увидела, что в доме огонь занялся. Меня чуть удар не хватил! А потом шорох какой-то… Смотрю, тень мимо дома… А я призраков боюсь до чертиков! Ну я в те же кусты, к Левке и кинулась.

— Вы же видели меня?

Алла утвердительно покачала головой.

— Видели потом. Только… Знаешь, Полина, странная ты. Вот я и подумала грешным делом, что…

— Что это я подожгла дом?! — ошарашенно переспросила Поля.

— Вот и Лева сказал, что я дура… — выдавила из себя женщина. — Ты так кричала, убивалась. Но… вся эта чертовщина вокруг, сама понимаешь… И сердце у Левки больное. Мы в тех кустах до утра просидели, — извиняющимся голосом добавила она. — А потом на камере увидели, что дрезины-то нет! Генка на крыше снимал, вот дорога-то и попала в кадр. Я вокруг этого места уже часа три хожу, думала, остальных найти. А вы, оказывается, вместе…

Мара и Сайганов подошли ближе, и теперь все переглядывались, словно видели друг друга в первый раз.

— А я полотенце ваше нашла, — зачем-то сказала Полина.

— Потеряла, наверное, и не заметила… А вы где все это время были, голуби? — почти ласково задала она вопрос Сайганову и Маре.

— А вот это не ваше дело, — припечатала блондинка.

— Ах, вон оно что… — завелась Алла.

— Так, — заявила Полина, чтобы загасить конфликт в самом начале. — Идемте в деревню! Лев Яковлевич заждался. Скоро Николай приедет, участковый. Велено его дожидаться там.

— Я бы не участкового сюда, а «Битву экстрасенсов» пригласила. Наш-то колдун явно не справляется, — поморщилась Алла. — Кто-нибудь мне объяснит, наконец, что здесь происходит?

— Я все вам расскажу, — пообещала Полина. — Во всех подробностях. Как в книге. — Вспомнив, что записи в ее блокноте испортились от воды, она перевела дух и, не меняя интонации, добавила: — Это произошло довольно давно, но я помню каждый момент. Мне очень жаль, что вам пришлось пережить не самые приятные минуты из-за меня. Да-да, из-за меня, потому что я была свидетелем преступления, а человек, совершивший его, был вам очень хорошо знаком…

Эпилог

— Поля, вставай! — донесся сквозь сон голос Валентины Павловны. — Скоро тебя девки придут собирать.

«Девки… придут…»

— Какие девки? — вскинулась Полина, едва не уронив на пол пышную подушку.

Председательша с блюдом, накрытым полотенцем, притормозила у входа в комнату и широко улыбнулась:

— Наши, деревенские! Увела ты у них жениха, так они задешево теперича тебя не отдадут!

— А без этого никак нельзя? — Полина спустила ноги с кровати и, взъерошив спутавшиеся волосы, посмотрела на деревянные ходики, висевшие на стене. — Шесть уже?

— Не, нельзя, — серьезно ответила Валентина Павловна. — Коля у нас человек уважаемый, к традициям приученный. Да ты не переживай, праздник будет на загляденье! Что, не выспалась?

— Так мы, кажется, в три легли, — потерла глаза Полина. — Всю ночь мне эти пироги да салаты снились… Ни крошки сегодня в рот не возьму!

— Вот и правильно! Твое дело какое? Сиди да печальное лицо всем показывай!

— Ой, ну скажете тоже, Валентина Павловна! Еще скажите, плакать надо будет! — рассмеялась Полина.

— А и поплачь! Хорошее дело! Иди умывайся да причесывайся. — Председательша бросила на нее быстрый взгляд. — Что, мать так и не ответила, приедет ли?

Полина вздохнула и покачала головой.

— Может Коля и поторопился, да только я его понимаю. И мать поймет. Такого парня, как он, нигде больше не найдешь! И ладный, и добрый, и власть, как ни крути…

— Вы меня, Валентина Павловна, не уговаривайте! Я и так на все согласная рядом с ним. Только ведь по традициям, как вы говорите, родители должны быть рядом…

Председательша закатила глаза и поджала губы.

— Мудреная она у тебя, видно. Ну так от той мудрости тепло-то никому не будет. А ты не переживай — все сложится! Не на дорогу с котомкой идешь — замуж! И муж у тебя на зависть всем будет. Поняла ли?

— Поняла, — кивнула Полина.

В ту же секунду тренькнул телефон — пришла смс от Вари: «Скоро буду. Жди!».

Полина с облегчением выдохнула — слава богу, она будет не одна в этот знаменательный и счастливый для нее день! Конечно, за прошедшую неделю она столько раз меняла свое решение оставаться или уехать, что только Варя смогла положить этому конец. Гаркнула на нее в трубку, словно портовый грузчик, с требованием «не валять дурака», то есть, не изводить Николая. Разумеется, подруга была первой, кому Полина рассказала о том, что с ней произошло. С матерью бы, наверное, инфаркт приключился, думала Полина. Однако, для Ираиды хватило и того короткого разговора, что случился между ними, когда страсти и допросы немного улеглись.

…- Я выхожу замуж, мамуль! — радостно крикнула Полина, когда услышала голос матери.

— Ты где? — сурово начала Ираида.

— В деревне, в Папино! Это в Заемье…

На другом конце провода раздался какой-то шум, а следом голос Олега Петровича:

— Полина? Что с тобой случилось?! Ты как себя чувствуешь? Помощь нужна?

— Я хорошо себя чувствую! Очень хорошо! Замуж выхожу! А где мама?

— Мама здесь. Сидит на полу. Нет-нет, она нормальная, только говорит, что ты сошла с ума… Радочка, ты как?

— Вы приедете ко мне? — испуганно спросила Полина. — На свадьбу? Она в субботу будет…

— Полина!!! — заорала мать. — Кто он?!! Глупая! Ни на минуту нельзя оставить без присмотра… Олег, ее срочно нужно показать врачу!

Полина выключила телефон и сунула его в карман. «Глупая? Ладно…»

Когда они оказались в Ненастьево, Алла привела их к Кушнеру. Режиссер, прихрамывая на одну ногу, бродил между домами и снимал все на камеру. Мара кинулась к мужу и повисла у него на шее, будто бы ничего и не произошло. Что она сказала ему за эти пару минут, никто не узнал, но Кушнер, совершенно не изменившись в лице, лишь молча кивнул. Алла хмурилась и не понимала, что происходит, пока Полина не шепнула ей на ухо:

— Разводятся они. Марина с Андреем остается…

— А я всегда говорила, что она… — фыркнула Алла, добавив смачное словечко.

Полина усмехнулась, заметив, как загорелись глаза у актрисы. Ничего, сами разберутся…

Приехал Николай, и потом они дожидались вертолет с областным следователем и экспертами. Коля, увидев Полину, тут же помчался к ней, а затем обнял и закружил над землей под удивленные взгляды остальных. Растерянные, мало что понимающие киношники сбились в группу и в кои-то веки сидели тихо, ожидая дальнейших указаний со стороны Николая и прибывшего полицейского начальства.

— Ты мне только скажи, о чем меня будут спрашивать! — взволнованно попросила Полина.

— Обо всем, Поль. Тебе ведь еще не раз и не два придется со следователем разговаривать. Так что, я думаю, тебе нужно остаться здесь, в Папино, — сказал он смущенно.

— А как же… — Полина не успела ничего ответить, как он опередил ее.

— Ты ничего такого не подумай! Я Валентину Павловну предупредил. У нее пока поживешь. Всего несколько дней. А в субботу…

— В субботу с вещами на вых…

— Ко мне. Я договорился — в субботу нас распишут, и ты ко мне женой придешь! У меня, правда, сарай еще не достроен…

— Сарай?… — растерялась Полина.

— И кур нет. Мне одному-то хозяйство ни к чему. А если захочешь, мы и корову, и коз… — он вдруг замолчал. — Прости, я совсем не подумал… Ты ж городская, тебе это все незнакомо…

— Вот и познакомлюсь, — расхрабрилась Полина.

— Ага! — Николай дернул себя за козырек кепки, натягивая ее поглубже.

Послышался рокот, и в небе показался вертолет.

…Вода в летнем умывальнике была теплая, мягкая, и Полина неспешно и с удовольствием умылась. День был солнечным, тихим, напоенным запахом цветов и свежескошенной травы. На площадке перед домом уже стояли столы, а вдоль них длинные скамейки. Две пожилые женщины в белоснежных платочках резво стелили скатерти, ставили на них вазы с цветами, тарелки и рюмки. Окающий говорок, к которому Полина уже немного привыкла, был похож на журчащие переливы воды в реке. И голоса у этих старушек тоже были мелодичными и журчащими, словно принадлежали юным девушкам.

— Здравствуйте! — крикнула им Полина через заборчик.

— Здравствуйте! — закивали ей женщины, улыбаясь и кивая.

А затем одна из них вдруг тоненько запела:

— Ты что это здесь торчишь, а? — высунулась в окно Валентина Павловна. — Иди-ка в дом скорее! Что у меня есть для тебя! — хитро подмигнув, женщина скрылась за занавеской.

Полина махнула рукой веселым бабулькам, прошла мимо бани, в которую зачастила в последние дни, полюбив ее березовый запах, смолистые стены и духмяный жар. Николай сказал, что и у него есть баня, да вот только пока Полина не была в его доме ни разу. Парень сам приходил к Валентине Павловне, с порога смиренно спрашивал разрешения, а потом долго сидел с ними за столом, ужинал, чаевничал, бросая на Полину жаркие взгляды. А она чувствовала себя по меньшей мере боярышней в купеческих хоромах — сидела тихо, смущенно опускала глаза, морщила веснушчатый нос и по первому зову председательши кидалась то за кипятком, то за вареньем…

И было во всем этом что-то правильное, важное, наполнявшее Полину тихой радостью и покоем.

Несколько дней назад, когда киногруппа собиралась отбыть восвояси, и все они, стоя на лужайке перед домом, прощались с Валентиной Павловной, Полина с Костровым отошли на несколько шагов в сторону.

— Вот такая история, Вениамин Аркадьевич. В это трудно поверить, но все же приходится.

— М-да, — покачал головой художник. — А мы ведь столько лет с Генкой знакомы были… И Юрку-то ведь он знал… Как же так, как же так… Ведь папенька ваш очень был той историей напуган. Разбит, я бы сказал. Единственная дочь, и такие потрясения. Нарушенная психика… Ой, да что я говорю! — потер он вспотевший лоб. — Я ведь ему лекарства помогал доставать тогда для вас. А что толку? Человек винил себя столько лет. А оказывается, никакой мистики… Уму непостижимо!

— Тут я с вам не соглашусь, Вениамин Аркадьевич. Мистики во всем этом хоть отбавляй, уж поверьте мне. Но знаете, что я поняла? Верить надо тому, кого любишь. И тому, кто любит тебя… Тогда все становится гораздо проще.

— Ах, Поленька, если бы каждому дано было найти такого человека рядом…

— Мне кажется, возможность дается каждому, только понять это и удержать получается не у всех… — Полина обернулась и посмотрела на компанию, стоявшую около микроавтобуса.

Костров проследил за ее взглядом и усмехнулся. Сайганов водил по воздуху руками, рассказывая о чем-то Маре, а та кивала в ответ и совсем не стеснялась повязки на своем лице. Кушнер показывал Митричу записи с камеры, и Алла поддерживала его под локоть и время от времени поглаживала его по плечу…

— Что бы мне вам подарить на память, Полина?

— Нарисуйте мне лес, пожалуйста…

…Полина вошла в пахнущий пирогами дом и поискала глазами хозяйку.

— Смотри, Поль, — Валентина Павловна появилась из маленькой комнаты, бережно держа что-то белое и воздушное. Когда она взмахнула руками, перед Полиной оказалась длинная фата с ободком из мелких атласных цветочков. — Вишь, сохранилась как? Ни пятнышка! Иди-ка сюда, невестушка! — женщина перекинула тончайшую ткань за спину Полины и водрузила ободок ей на голову. — Господи, да какая же ты красивая, Полюшка! Недаром вся деревня ходуном ходит — повезло нашему Кольке такую баскую девку отхватить! Ой, повезло!

Платье и туфли Полина купила в местном магазинчике. Простой, белый, из тонкого хлопка сарафан они с председательшей довели до ума за пару вечеров на швейной машинке. А когда пришили по подолу и лифу вологодские кружева, Полина лишь восторженно ахнула. Коля, конечно, настаивал на поездке в город, чтобы приобрести достойный наряд, но Полина отказалась. Хотелось и хозяйке дома помочь по огороду, и порешать насчет новой работы. И первое, что предложила Валентина Павловна, было создание библиотеки. А под нее можно было и остальное окультуривание населения подвести. Связи у председательши были обширные, как и далеко идущие планы…

Около восьми часов в дом пришли три местные девушки. Распахнули окна во всем доме, понавязали воздушных шаров и лент, обсыпали дорожку лепестками белого шиповника и расставили на столах блюда с пирогами и закусью.

Еще через пару часов Валентина Павловна, выдохнув с готовкой, облачилась в строгий костюм и водрузила на нос очки. Долго примеривалась, чтобы подкрасить губы и красиво повязать кружевной шарфик.

— Так, паспорта ваши у меня, талмуд тоже… А завтра-послезавтра я их в район свезу, там свидетельство выдадут и печать поставят, — объяснила она Полине. — Все официально, не придерешься, — похлопала она по толстой кожаной папке. — Ну все, готова! — Валентина Павловна подмигнула Полине.

— Ой, едут! — крикнула одна из девушек, по пояс высунувшись в окно. — Девки, Пашка Барушников, что ли, в дружках, — выпучила она глаза, подзывая остальных. — На пяти машинах катят! Ишь ты, поди ж ты!

Вторая заголосила:

На улице разухабисто заиграла гармонь, и тут же, со всех сторон стали собираться местные жители. Взвизгнув, девчонки резво поскакали за порог и встали рядком.

— А как же без мешка-то, дролечки мои дорогие! — громогласно заявил Барушников и стал трясти пухлым портмоне. Поперек широкой груди у него красовалась лента с кистями, а с уха свисал цветок ромашки.

Прямо за ним шел гармонист в цветной рубахе. Девушки, увидев его, всплеснули руками:

А парни Барушникова гаркнули хором в ответ:

Валентина Павловна покачала головой:

— Ой ли! Артисты! Да только девки наши меньше, чем за десятку, их даже на порог не пустят!

— Барушников этот ваш… — начала было Полина.

— А ему тоже жениться давно пора. Вот и пусть на наших девчат поглядит. А уж они ему покажут, — хмыкнула председательша. — Наших-то только женами в дом приводят. Венчаными… Колька, кстати, договорился уже — в Вологде вас венчать будут, — торжественно объявила она.

— Ой, мамочки! — ахнула Полина.

Машины остановились напротив дома. Из первой вышел Николай — в костюме, с букетом и маленькой розой в петлице. Его тут же окружили соседи, стали поздравлять и обнимать. Когда распахнулись двери второго автомобиля, Полина увидела нарядную Варвару с мужем и… свою мать. Ираида, нервно оглядываясь, с пунцовыми пятнами на щеках, оглаживала полы атласного костюма, пока к ней не подошел Олег Петрович. Николай обернулся к нему и, что-то прошептав на ухо, указал в сторону своего дома. Ираида с интересом вскинула брови и приосанилась.

— И когда это они успели познакомиться?… — поразилась Полина.

Валентина Павловна кашлянула в кулак, спрятав улыбку.

Под призывные крики, Николай перехватил гармонь и, изобразив витиеватый проигрыш, вдруг пропел:

Ираида вспыхнула, покрутила головой и, подбоченясь, внезапно пошла прямо на него, поводя плечами:

«Караул!» — подумала Полина и закрыла лицо краешком фаты. Кажется, ее будущее обещало быть очень веселым и крайне насыщенным.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.