Неудачник

— Стройся! — рыкающий голос старшего сержанта космической пехоты разорвал туман серенького, слякотного утра в Нью-Джерси. — Когда называют ваше имя, отвечайте «здесь», выходите вперёд с вещами и поднимайтесь на борт. Кому не ясно? Ну, начали: Аткинс!

— Здесь!

— Остин!

— Здесь!

— Эйрис!

Один за другим пехотинцы выходили из строя, вскидывали на плечи вещмешки — не более ста тридцати фунтов личного имущества на человека — и карабкались по трапу. Они были молоды: ни одного старше двадцати двух, и порой поклажа превышала вес новобранца.

— Каплан!

— Здесь!

— Кейт!

— Здесь!

— Либби!

— Здесь! — долговязый и тощий белобрысый паренёк вывалился из строя, поспешно вытер нос и схватился за свои шмотки. Крякнув, взвалил набитый холщовый мешок на плечо и, ухватив свободной рукой чемодан, затрусил, как дворняжка, к трапу. Новобранец преодолел всего лишь несколько нижних ступенек, когда чемодан двинул его по коленкам. Пошатнувшись, он натолкнулся на крепкую невысокую фигуру в зеленовато-голубом мундире космического флота. Сильные пальцы вцепились в плечо паренька и не дали ему упасть.

— Не падай, сынок, не надо. Ты не так старайся, и все будет в порядке, — могучая рука поправила холщовый мешок новобранца.

— Ой, простите, — смутился юнец, насчитав четыре полоски под метеором на серебряном галуне. — Капитан, я не…

— Соберись, сынок, и дуй на борт.

— Есть, сэр!

На борту парня встретил полумрак. Когда глаза Либби начали что-то различать, он увидел корабельного старшину, который большим пальцем через плечо показал в сторону одного из люков.

— Тебе сюда. Найди там свой рундучок и жди.

Либби поспешил выполнить указание. В широком, сплюснутом отсеке он обнаружил скопище людей и вещей. Слабый свет неоновых ламп вдоль переборки и гудение вентиляторов создавали мягкий фон человеческим голосам. Либби перебрался через груду чьих-то вещей и нашёл свой рундучок под номером «семь-десять». Он сорвал пломбу с замочка, набрал шифр и открыл крышку. Рундук находился во втором ярусе и был совсем небольшим. Либби стал прикидывать, как ему затолкать в него свои пожитки. Но тут динамик заглушил болтовню и потребовал всеобщего внимания.

— Слушай мою команду! Первое отделение — по местам. Старт через двенадцать минут. Задраить люки. За две минуты до старта выключить вентиляторы. Закрепить на палубе все тяжёлые предметы и лечь, когда зажжётся красная сигнальная лампа. Лежать до объявления отбоя. Старшинам проверить исполнение команды.

Тут же заглянул старшина, осмотрелся и принялся руководить размещением багажа. Тяжёлые вещи были принайтовлены к палубе. Крышки рундуков закрыты. К назначенному времени каждый пехотинец нашёл себе местечко на палубе, а старшина даже пристроил под голову подушку. Лампы загорелись красным светом, и динамик гаркнул:

— Всем внимание! Старт корабля! Приготовиться к вертикальному ускорению.

Старшина спешно прилёг на два вещмешка, не забывая пронзительным взглядом озирать со своего лежака отсек. Вентиляторы зашелестели, останавливаясь. На две минуты наступила тишина. Либби почувствовал, как всполошилась его сердечная мышца. Две минуты тянулись бесконечно. Но вот палуба задрожала, и грохот — такой бывает при сбросе пара из котла высокого давления — ударил по барабанным перепонкам. Тело вдруг налилось свинцом, тяжесть, навалившись на грудь, сдавила сердце. Спустя некоторое время сигнальные лампы вспыхнули белым и динамик промычал:

— Занять места согласно табельному расписанию. Первое отделение, приступить к несению вахтенной службы.

Вентиляторы снова загудели. Старшина встал, сосредоточенно почесал задницу, хлопнул в ладоши и сказал:

— Порядок, парни.

После чего прошёлся по отсеку и отдраил люк в коридор.

Либби встал, наткнулся на переборку и чуть не рухнул. Его руки и ноги сильно затекли. Кроме того он чувствовал неприятную лёгкость, как будто сбросил по меньшей мере половину своего и так-то не ахти какого великого веса.

Следующие несколько часов он был слишком занят, чтобы размышлять или скучать по дому. Чемоданы, ящики и мешки надо было перетащить в трюм и принайтовить, подстраховываясь от углового ускорения. По ходу дела Либби выискал химический гальюн и изучил принцип его действия. Он познакомился со своей койкой и узнал, что она принадлежит ему лишь восемь часов в сутки: ещё двое новобранцев, каждый в своё время, должны на ней же давить клопа. Три отделения уминали свои пайки в три смены — всего было девять смен: двадцать четыре парня и старшина за одним длинным столом, который целиком заполнял узкий отсек возле камбуза.

После ленча Либби решил получше уложить свои вещички в рундуке. Он долго стоял, вглядываясь в фотокарточку, которую собирался прилепить к внутренней стороне крышки, когда по отсеку пронеслось:

— Сми-р-на!

У входа стоял капитан, рядом с ним старшина. Старший офицер заговорил:

— Вольно, садитесь. Маккой, сообщите на центральный пост управления, чтобы подключили ваш отсек к дымовому фильтру.

Старшина кинулся к коммутатору на переборке и, нажав кнопку вызова, зашептал в микрофон приказ. Жужжание вентиляторов немедленно поднялось на пол-октавы.

— Теперь можно курить. Я собираюсь потолковать с вами, ребята. Вам предстоит провернуть большое дело, может быть самое большое за всю вашу жизнь. Теперь вы — крутые мужики и перед вами одна из самых трудных работ, за которую когда-либо брались люди. То, что вам предстоит сделать, является частью громадного плана. Вы, и сотни тысяч таких, как вы, должны переоборудовать Солнечную систему — чтобы люди могли использовать её куда лучше.

При этом вы получите отличную возможность стать полноценными и счастливыми гражданами Федерации. По той или иной причине на Земле вам не везло. Одни стали ненужными, потому что их профессия была отменена техническим прогрессом. Другие не смогли правильно распорядиться своим досугом и попали в беду. Короче, вы все были неудачниками. Вас наверняка называли трудными детьми, и ваши характеристики были украшены множеством чёрных пятен.

Но теперь вы должны обо всем этом забыть. Жизнь начинается снова. Единственная запись в вашем досье — фамилия на чистом листе бумаги. И от вас зависит, что на нем появится дальше.

Теперь о работе. Нам не светит заурядная ремонтная или восстановительная операция на Луне, с уикендами в Луна-Сити и прочими домашними удобствами. Не сядем мы на планету с сильной гравитацией, где можно хорошо закусить, наверняка зная, что обед не вывалится из желудка обратно на стол.

Наша задача — причалить к астероиду Н5-5388 и превратить его в космическую станцию ЗМ-3. Он не может похвастаться атмосферой, и сила тяжести на нем составляет не более нескольких процентов от привычной земной. Вы будете порхать над ним как мухи по меньшей мере полгода, без девчонок, без телевизора, без всякого веселья — кроме того, что вы придумаете сами, — ну и, конечно, тяжкий труд каждый божий день. Вы сполна изведаете космическую болезнь, тоску по земным лужайкам, полянкам и прочее, возможно, узнаете страх перед космическим пространством.

Если не станете осторожничать, то рискуете обгореть на солнце. Желудок ваш будет подавать «SOS», жратва бросаться туда, откуда пришла, — в общем, вы сильно пожалеете, что завербовались.

Но если вы переборете себя и послушаетесь советов опытных космонавтов, то вернётесь на Землю сильными, здоровыми парнями, хоть и с небольшими счетами в банке, но зато со знаниями и умениями, которые вам не приобрести на Земле и за сорок лет. Вы станете настоящими мужчинами и будете этим гордиться.

И последнее. Довольно неуютно будут чувствовать себя те, кто сразу не привыкнет к такой жизни. Будьте внимательны друг к другу, и все будет хорошо. Если у вас появятся какие-нибудь проблемы, с которыми вам не справиться в одиночку, — обращайтесь ко мне. Ну, вот и все. Вопросы есть?

Один из новобранцев поднял руку.

— Сэр? — несмело обратился он.

— Говори, юноша, но сперва назови себя.

— Роджерс, сэр. У нас будет возможность получать письма из дома?

— Да, только не слишком часто. Раз в месяц или около того. Почту будет привозить капеллан, а также инспекционные и грузовые суда.

И тут, заревев, вклинился динамик:

— Слушай мою команду. Приготовиться к невесомости. Через десять минут — переход в режим свободного полёта.

Старшина проверил страховочные тросы. Все незакреплённые вещи были ловко принайтовлены и каждому пехотинцу выданы целлофановые пакеты.

Едва все это было проделано, как Либби почувствовал, что становится лёгким — что-то подобное он уже испытывал при внезапной остановке поднимающегося экспресс-лифта в каком-нибудь небоскрёбе. Разница заключалась в том, что чувство не пропадало, а все нарастало и нарастало. Сперва это можно было назвать приятной новизной ощущений, но потом быстро приелось и стало утомлять. Кровь застучала в ушах, а ноги начали зябнуть и леденеть. Слюна стала выделяться с бешеной скоростью — он попытался её сглотнуть, но поперхнулся и отчаянно закашлял. Потом его желудок судорожно сжался и выбросил вон полупереваренный ленч. После первого приступа рвоты Либби услышал вопль Маккоя.

— Эй, оболтус, трави в пакет. Не дай этой дряни угодить в вентилятор.

До Либби с трудом дошло, что это обращаются к нему. Он нащупал свой пакет как раз перед тем, как его настиг второй приступ, и, прежде чем выплеснуть струю, успел поднести пакет ко рту. Когда тошнота отпустила, Либби обнаружил, что парит почти у самого потолка лицом к входному люку. Как раз в этот момент появился главный старшина и обратился к Маккою:

— Как тут у вас?

— Близко к норме. Правда, кое-кто из парней стравил мимо пакета.

— Ладно, это дело убрать. Воспользуйтесь шлюзом правого борта, — распорядившись, главный старшина уплыл.

Маккой потянул Либби за рукав.

— Ну, свинтус, раз отличился, давай лови теперь своих бабочек, — старшина протянул ему ветошь, сам тоже взял и аккуратно подхватил шарик из блевотины, который парил перед ним.

— Запасной пакет у тебя есть? Если опять затошнит — остановись и пережди, пока не пройдёт.

Либби подражал ему как только мог. Через несколько минут они на пару выловили большую часть летучей блевотины. Маккой осмотрелся и удовлетворённо произнёс:

— Теперь снимайте грязные шмотки и смените пакеты. Трое или четверо, тащите все к шлюзу.

Пакеты были уложены в шлюз правого борта, потом внутренний люк задраили, а внешний — наоборот, открыли. Когда внутренний люк открыли снова — в шлюзе уже ничего не было: пакеты выдуло в космос напором воздуха.

«Свинтус» обратился к старшине:

— Грязные робы тоже выбросим?

— Разбежался. Мы их космосом почистим. Эй, пехота, неси заблеванные мундиры в шлюз и крепи их там на переборочных крючьях. Привязывай покрепче.

На сей раз шлюз не открывали минут пять. Когда же люк распахнулся, робы были совершенно сухие — вся влага в вакууме испарилась. Единственное, что осталось от позора, — стерильный, измельчённый в пудру осадок. Маккой остался доволен.

— Сойдёт. Несите обратно в отсек. И почистите как следует щёточкой перед вытяжкой.

Следующие несколько дней были отданы беспросветным страданиям. Всякая тоска по дому перечёркивалась муками космической болезни. Капитан соглашался лишь на пятнадцать минут небольшого ускорения для каждой из девяти камбузных смен, но после такой передышки болезнь только усиливалась.

Обычно Либби отправлялся на обед слабый, но с волчьим аппетитом. Однако пища оставалась в желудке лишь до возобновления свободного полёта, когда болезнь скручивала новобранцев по новой.

Как-то на четвёртый день полёта он сидел, прислонившись к переборке, и наслаждался оставшимися минутами тяжести в конце обеденной смены. К нему подошёл Маккой и уселся рядом. Старшина приладил к физиономии дымовой фильтр и закурил. После первой глубокой затяжки он принялся разглагольствовать:

— Ну, как оно, земляк?

— Да вроде бы ничего. Но эта раскосмическая болезнь, итти её налево… Маккой, как вам удалось к ней привыкнуть?

— И ты скоро справишься. Тело само выработает новые рефлексы — так и у меня было. Как только научишься лопать, не задыхаясь и не срыгивая, будет полный порядок. Тебе даже понравится. Невесомость ведь успокаивает и расслабляет. За четыре часа сна высыпаешься как за десять.

Либби удручённо покачал головой.

— Наверно, мне не привыкнуть.

— Привыкнешь. Во всяком случае, тебе самому будет лучше, если привыкнешь. На этом сраном астероиде считай что нет никакой силы тяжести. Главный геодезист говорит, она не больше двух процентов от нормальной земной. Этого будет маловато, чтобы вылечить твою космическую болячку. Учти, там даже во время священного обряда жратвы никто не станет включать ускорение.

Либби испустил стонущий звук и обхватил руками голову.

Найти нужный астероид среди тысяч других — так же просто, как с земной орбиты разглядеть в Лондоне Трафальгарскую площадь. Вы ведь стартуете со скоростью около девятнадцати миль в секунду, что примерно равно скорости самой Земли. И пытаетесь выписать траекторию, которая не только пересечёт орбиту крошечного быстро несущегося тела, но и обеспечит свидание. Астероид Н5-5388 — «восемьдесят восьмой» — лежал от Солнца на расстоянии около двух десятых астрономической единицы, что составляло чуть больше двухсот миллионов миль. Когда корабль стартовал, он находился в трехстах миллионах миль от астероида, причём с противоположной стороны от Солнца. Капитан Дойл распорядился, чтобы штурманы рассчитали базовый эллипс, по которому корабль должен был двигаться в свободном полёте вокруг Солнца примерно триста сорок миллионов миль. Принцип расчёта был похож на тот, что применяется охотником, который стреляет утку «влёт», вводя элемент опережения. Но представьте себе, что во время выстрела дневное светило слепит вам глаза, птицу с вашей «огневой позиции» не видно и у вас для прицела нет ничего, кроме нескольких пыльных отчётов о том, как двигалась цель, когда её наблюдали в последний раз.

На девятый день капитан Дойл отправился в штурманскую рубку и начал мучить клавиатуру массивного вычислительного комплекса. Затем он послал дневального за штурманом. Через несколько минут внушительная фигура вплыла в дверь, зафиксировалась с помощью троса и поприветствовала капитана, пристёгнутого ремнями к своему креслу:

— Утро доброе, шкипер.

— Привет, Блэки, — старый космический волк поднял глаза от экрана.

— Я как раз проверяю твои расчёты по «обеденным» ускорениям.

— Может, отправим за борт всех этих крысят, сэр? Вместе с очередной порцией мусора. Тогда ни вам, ни мне заниматься ерундой больше не придётся.

— К сожалению, это лишь мечты. А в жизни, если мы не дадим ребятам проглотить свою пайку, то довезём до астероида кучку доходяг. С десяти по корабельному времени я собираюсь приступить к торможению. Какие у нас были скорость и координаты на восемь вечера?

Штурман достал из кителя блокнот.

— Скорость — триста пятьдесят восемь миль в секунду; курс: прямое восхождение — пятнадцать часов, восемь минут, двадцать семь секунд; склонение — минус семь градусов, три минуты; расстояние до Солнца — сто девяносто два миллиона четыреста восемьдесят тысяч миль. Наше радиальное положение — двенадцать градусов над курсом и почти нулевое на курсе по прямому восхождению. Солнечные координаты нужны?

— Пока что обойдёмся без них. — Капитан склонился к компьютеру, принял озабоченный вид и, пока шли расчёты, сосредоточенно жевал кончик языка. — Я хочу, Блэки, чтобы ты покончил с ускорением за один миллион миль до орбиты «восемьдесят восьмого». Меня трясёт от злости, когда я трачу топливо, но в поясе астероидов столько всякого хлама, да ещё этот наш чёртов булыжник такой крохотный, что придётся закладывать поисковую кривую. За эти двадцать часов торможения кое-что надо будет сделать. На восьмом часу начинай изменение курса влево. Примени асимптотическое приближение. К шести утра наш доблестный звездолёт должен быть неподалёку от «восемьдесят восьмого», на круговой траектории, параллельной его орбите. Если меня не забудут разбудить, я поднимусь в три.

— Есть, сэр.

— Когда получишь окончательные расчёты, забрось их мне. Журнал распоряжений пришлю тебе попозже.

Корабль ускорялся по расписанию. Вскоре после трех утра капитан появился в рубке и уставился в забортную темноту. Солнце все ещё пряталось за корпусом корабля, и непроглядная мгла пробивалась только голубыми просверками приборов, да лучиком света из-под крышки приборной доски. Услыхав знакомые шаги, штурман повернулся.

— Доброе утро, капитан.

— Надеюсь, доброе, Блэки. Он уже виден?

— Ещё нет. Мы изучили с полдюжины камней, но ни один не был похож на наш «восемьдесят восьмой».

— Что-нибудь есть поблизости?

— Не так, чтобы очень. Разве что горсточка песка — время от времени мы на такие натыкаемся.

— Это вряд ли нам повредит — мы же заходим им в хвост. Если бы все навигаторы хорошо понимали, что астероиды движутся всегда по определённой траектории на фиксированной скорости — ни у кого бы не было неприятностей. — Капитан остановился, чтобы прикурить. — Говорят, что космос опасен, и я этого отрицать не стану. Однако, перебирая все аварийные ситуации за последние двадцать лет, я вижу, что проблемы возникают только из-за беспечности.

— Вы как всегда правы, шкипер. Между прочим, в столешнице под приборной доской — кофе.

— Спасибо, я уже попил кофейку у себя в каюте.

Капитан, присоединившись к вахтенным у стереоскопов и радаров, стал всматриваться в мерцающую черноту. Тремя сигаретами спустя ближайший к нему вахтенный рявкнул:

— Вижу свет.

— В каком направлении?

Помощник капитана снял показания с индикаторов стереоскопа:

— Ноль точка два, к корме — один точка три. Лёгкое смещение вперёд.

— Помощник придвинулся к радару и добавил: — Дистанция — семь девять ноль четыре три.

— Это проверить можно?

— Вполне, сэр.

— Каков диаметр диска? — раздался оглушительный голос штурмана. Первый вахтенный стал поспешно крутить ручки прибора, но капитан легонько отодвинул его в сторону.

— Я сам справлюсь, сынок. — Дойл приложился к двухглазому окуляру, чтобы рассмотреть серебристый шарик. Затем стал осторожно разводить светящиеся кресты окуляров, пока они не коснулись верхнего и нижнего краёв диска.

— Засекайте!

Показания были записаны и переданы штурману.

— Это наш малыш, кэп.

— Я рад.

— Мне сделать визуальную триангуляцию?

— Пусть вахтенный помощник займётся этим. А ты иди вздремни. Мы будем её делать, когда подойдём достаточно близко, чтобы применить оптический дальномер.

— Спасибо. Тогда я пошёл.

Весть о том, что «восемьдесят восьмой» уже виден, облетела весь корабль за несколько минут. Либби вскоре оказался на десантной палубе, где протиснулся сквозь возбуждённую толпу сотоварищей, чтобы разглядеть через иллюминатор будущий дом. Маккой охладил пыл собравшихся.

— К тому времени, когда эта штука разбухнет настолько, что начнёт мозолить глаза, мы все будем отдыхать на наших посадочных местах. А что вы хотите, у него диаметр всего сто миль.

Через какое-то время в корабельных динамиках раздалось:

— Слушай мою команду. Всем занять свои места. Задраить люки. Приготовиться к отключению вентиляторов по сигналу.

Следующие два часа бдительный Маккой не давал подняться никому из своего отделения. Толчки маневровых двигателей чередовались с тошнотворными периодами невесомости. Лопасти вентиляторов замерли, и клапаны затворов с щелчком встали на свои места. Всего несколько мгновений корабль находился в свободном падении. Последний толчок двигателя, ещё пять секунд падения — и корпус слегка тряхнуло. Из динамика донёсся трубный звук, и вентиляторы снова загудели.

Маккой без труда взмыл вверх и, побалансировав на носках, твёрдо встал на ноги.

— Все, бойцы, приехали. Конечная остановка. Коренастый парнишка, который был чуть моложе остальных, без особой ловкости подражая старшине, подскочил к люку, едва Маккой удалился, и заорал:

— Братва, на выход. Кто не прочь прогуляться снаружи? Голова старшины просунулась в отсек:

— Притормози, малыш. Собираясь на прогулку, учитывай, что за бортом нет никакого воздуха. Ты там превратишься в ледышку или сгоришь, а если повезёт — лопнешь, как спелый помидор… Командир отделения, выдели шесть человек, чтобы принесли скафандры. Остальным оставаться на местах.

Шестёрка быстро вернулась, навьюченная несколькими дюжинами здоровенных пакетов. Либби выпустил из рук те четыре, которыми нагрузился, и смотрел, как они медленно опускаются на палубу. Маккой вынул из упаковки один скафандр и начал инструктаж:

— Это стандартная рабочая модель «Марк-4» серийного выпуска второй модификации. — Старшина взял скафандр за плечи и встряхнул так, что тот развернулся и стал похож на пару нижнего белья. Шлем при этом беспомощно свесился вниз. — Скафандр будет поддерживать вашу жизнедеятельность в течение восьми часов, соответственно, на это время имеется и запас кислорода. Есть также баллон с азотом для обеспечения нормального состава дыхательной смеси и кассетный фильтр, поглощающий водяные пары и углекислоту.

Старшина уныло бубнил, дословно повторяя инструкцию с описанием и правилами пользования скафандром. Маккой знал такие скафандры как свои пять пальцев, и это знание уже не однажды спасало ему жизнь.

— Скафандр соткан из стекловолокна и имеет асбесто-целлюлозную пропитку. Такая ткань гибка, очень прочна и отражает любые лучи, какие только могут быть в Солнечной системе за орбитой Меркурия. Надевают такой костюмчик поверх обычной одежды. Однако обратите внимание на закреплённые проволокой складки в виде гармошек у основных стыков. Они для того, чтобы сохранять постоянным внутренний объём скафандра при сгибании рук и ног. В противном случае внутреннее давление газа превратит скафандр в пузырь, пользоваться которым будет довольно затруднительно.

Шлем отлит из прозрачного силикона, освинцован и поляризован, чтобы отражать часть лучевой энергии. Его можно оснастить фильтрами нужного типа. На данный момент есть приказ носить фильтр не слабее, чем «янтарный» номер два. Дополнительную защиту даёт свинцовая пластина, которая прикрывает голову и спускается вниз по спине скафандра, полностью экранируя позвоночник.

Скафандр оснащён двусторонним телефоном. Если ваше радио заглохнет, то можно пообщаться, соприкоснувшись шлемами. Вопросы есть?

— А как есть и пить все эти восемь часов?

— Никто вас не станет заставлять носить скафандр восемь часов подряд. Вы, парни, всегда будете лопать свою пайку на базе, а кроме того, чтобы заморить червячка, в шлеме имеется капсула с сахарными шариками. Что касается воды — в том же самом шлеме у рта есть соска, которую можно ухватить, повернув голову влево. Но не дуйте много жидкости, прежде чем влезть в скафандр. Сортиром, к сожалению для некоторых, он не оборудован.

После столь подробных разъяснений каждый получил по скафандру. Как его натягивать, Маккой показал на личном примере. Для начала облачение нужно было разложить на палубе и расстегнуть переднюю молнию, тянущуюся от шеи к причинному месту. Затем сесть на середину скафандра и натянуть его нижнюю часть на свои ноги, совсем как колготки. Далее втиснуться в каждый рукав так, чтобы кисти рук влезли в тяжёлые, но гибкие рукавицы. Наконец, надо было сгорбиться и откинуть голову назад, чтобы она попала в шлем.

Либби аккуратно повторял все движения Маккоя и поэтому смог подняться в полном оснащении вслед за старшиной. Затем проверил молнию, которая отвечала за герметичность скафандра. По краям она была снабжена двумя мягкими уплотнениями, которые соединялись застёжкой и припечатывались давлением воздуха изнутри. Выдыхать необходимо было только в пластиковый мундштук, который соединялся с фильтром.

Маккой суетился вокруг новобранцев, проверяя застёжки, подтягивая там и сям пояса и поясняя, как пользоваться элементами оснащения, которые находились у скафандра снаружи. И вот, удовлетворённый, он доложил на центральный пост, что его отделение прошло основной инструктаж и полностью готово к выходу на поверхность астероида. Разрешение на получасовую прогулку для акклиматизации было получено.

Группами по шесть человек Маккой проводил своих пехотинцев через воздушный шлюз на поверхность астероида. Либби первым делом зажмурился от непривычного блеска скал. Солнце находилось в добрых двухстах миллионах миль отсюда и купало планетку в радиации, равной лишь пятой части того, что расточалось на старушку Землю. Однако поверхность астероида нестерпимо блистала из-за полного отсутствия атмосферы. И Либби был весьма рад своему янтарному фильтру. Солнце, скукожившееся до размеров одноцентовой монетки, сияло над головой на совершенно чёрном небе, немигающие звезды теснили не только друг друга, но и само верховное светило.

В наушниках Либби раздался голос одного из товарищей.

— Ух ты. Горизонт-то совсем на носу. Спорим, что он не дальше мили отсюда.

Либби глянул на голую, совершенно плоскую равнину и машинально прикинул.

— Меньше, чем треть мили, — выдал он.

— С чего ты взял. Свинтус? И кто тебя вообще спрашивал?

В ответ на грубость Либби решил быть ещё точнее.

— На самом деле — одна тысяча шестьсот семьдесят футов, учитывая, что мои глаза — на высоте пяти футов и трех дюймов.

— Придурок ты. Свинтус. Чего ты все пыжишься, все доказываешь, что только у тебя одного котелок варит.

— А чего тут пыжиться, — ответил Либби. — Если астероид круглый и имеет диаметр в сто миль, то горизонт, само собой, должен находиться как раз на таком расстоянии.

— Ой-ой. Чья бы корова мычала.

Маккой прекратил перебранку, обратившись к обидчику.

— Ну-ка, угомонись. Скорее прав Либби, а не ты.

— Либби прав на все сто, — раздался незнакомый голос — Я получил такую же цифру, делая вычисления для штурмана, прежде чем уйти из рубки.

— Серьёзно? — снова подал голос Маккой. — Ну, если главный геодезист говорит, что ты прав, Либби, значит — ты прав. Снимаю шляпу. Только как ты узнал?

Либби слегка зарумянился.

— Черт его знает. В общем, это единственно правильное решение.

Старшина и геодезист уставились на него, но все-таки не решились продолжать эту тему.

К концу «дня» по корабельному времени (для «восемьдесят восьмого» период вращения составлял восемь с половиной часов) работа уже вовсю кипела. Корабль был посажен у гряды приземистых холмов. Капитан выбрал небольшую смахивающую на чашу долину, нескольких тысяч футов длиной и вдвое меньше шириной, чтобы разбить в ней постоянный лагерь. Его должны были снабдить крышей, загерметизировать и наполнить воздухом.

Внутри холма, который отделял корабль от долины, предстояло устроить кубрики, кают-компанию, офицерские квартиры, лазарет, комнату отдыха, штабные помещения, каптёрки и прочее. Через холм надо было прорыть туннель, соединяющий все эти помещения и переходящий в герметичную трубу, плотно состыкованную с шлюзом правого борта корабля. Трубу и туннель планировалось оснастить конвейерным транспортёром для перемещения людей и грузов.

Либби был приписан к команде кровельщиков. Он помогал специалисту по металлоконструкциям, таскаясь по холму с переносным атомным нагревателем. С этой штуковиной на Земле было бы нелегко — там бы она тянула на восемьсот фунтов, а здесь весила всего лишь шестнадцать. Остальная часть команды расправляла и готовилась устанавливать вручную гигантский прозрачный купол, который должен был послужить «небом» долины.

Главный кровельщик отыскал на склоне, ведущем в долину, отметки, наладил нагреватель и начал вытёсывать в скальной породе глубокую выемку, похожую на ступеньку. Он двигался вперёд держась одного и того же уровня с помощью линии, прочерченной мелом вдоль всей скалистой стены. Либби решил выяснить, кто это так сноровисто сделал разметку.

— Элементарно, — стал объяснять ему напарник кровельщика. — Два или три геодезиста взяли теодолит, установили на высоте ровно в пятьдесят футов над дном долины и прикрепили к нему поисковый прожектор. Затем один из них, как метеор, промчался по кругу, чиркая мелом на высоте, которую показывал луч.

— Наша крыша будет точно на высоте пятьдесят футов?

— Скорее, на высоте сто футов в среднем. Из-за давления воздуха она примет форму колокола.

— Нормального земного давления?

— Половинного.

Либби на мгновение сосредоточился, затем на его физиономии отразилось недоумение.

— Но послушайте, эта долина имеет тысячу футов в длину и более шестисот в ширину. При половине от давления сто пятьдесят фунтов на квадратный дюйм и учитывая, что крыша будет в виде арки, нагрузка составит одну целую восемь десятых миллиона фунтов. Какая ткань выдержит такое напряжение?

— Паутина.

— Паутина?

— Да, паутина. Крепчайшая штука в мире, прочнее лучшей стали. Синтетический паучий шёлк. Марка, которую мы используем для крыши, имеет прочность на разрыв в четыре тысячи фунтов на погонный дюйм.

Либби, ненадолго задумавшись, выложил:

— Ага, при периметре около ста восьмидесяти тысяч дюймов максимальное давление на верхнюю точку свода будет около шестисот двадцати пяти фунтов на дюйм. Хороший запас.

Главный кровельщик облокотился на нагреватель и кивнул.

— Что-то вроде того. Да ты, малыш, я вижу, силён в арифметике.

Либби был потрясён таким мнением и стал оправдываться:

— Я только хочу знать все точно.

Они быстро продвигались по склону, делая ровную канавку, в которой «паутина» будет заякорена и настолько «притёрта» к скале, что купол окажется вполне герметичным. Белая, пышущая зноем лава извергалась из-под резца нагревателя и неторопливо стекала под гору. Коричневый дым, в который превращалась испаряющаяся скальная порода, почти мгновенно конденсировался в вакууме и оседал белым порошком. Главный кровельщик показал на него:

— Эта пылища запросто вызовет силикоз, если мы оставим её здесь и потом станем ею дышать.

— А как можно убрать порошок? — Либби был озадачен.

— Втянем его пневмоустановкой. Либби использовал это высказывание как повод для следующего вопроса:

— Мистер…

— Давай без мистера. Меня зовут Джонсон.

— Хорошо, Джонсон. Откуда мы возьмём столько воздуха, чтобы хватило на всю долину, не говоря уж о туннелях? Я подсчитал: нам потребуется двадцать пять миллионов кубических футов или даже больше. Мы что, станем его делать прямо тут?

— Нет уж, это слишком хлопотно. Мы захватили его с собой.

— На корабле?

— Именно. Под давлением в полста атмосфер. Так что не волнуйся.

Либби учёл и это.

— Сдаётся мне, что для его транспортировки понадобилась бы ёмкость длиной в восемьдесят футов.

— Угадал. Он запрессован в три специальных трюма, вернее, гигантские резервуары. Этот корабль в своё время возил воздух на Ганимед. Я был на нем тогда новобранцем, но только в воздушной команде.

Через три недели постоянный лагерь был готов, и все необходимое с корабля выгружено. Склады ломились от инструментов и съестных припасов. Капитан Дойл перевёл свой офис под землю и передал командование кораблём старшему помощнику, доверив ему возвращение на Землю с сильно сократившимся экипажем.

Либби выбрал на склоне холма удобное место и наблюдал оттуда за стартом корабля. Тут-то его и прихватила ностальгия. Вернётся ли он когда-нибудь домой? В тот момент он искренне хотел сменять остаток жизни на тридцать минут, проведённых вместе с мамой и Бетти.

Спускаясь с холма, он направился к входу в главный туннель. Так или иначе, на корабле его письмо к родным, и, если повезёт, капеллан вскоре доставит ответ с Земли. В ближайшие дни будет не до развлечений. Ему понравилась работа в наземной команде, но завтра он вернётся к своему отделению Либби не очень-то хотелось этого. Парни там были вполне нормальные, но он все равно чувствовал себя не в своей тарелке.

А вскоре рота Космического строительного корпуса приступила к своему основному делу — стала долбить на «восемьдесят восьмом» ракетные шахты. С их помощью капитан Дойл должен был столкнуть этот стомильный шарик с его обычной орбиты и загнать на новую траекторию вращения — между Землёй и Марсом. И тогда он превратится в космическую станцию — убежище для аварийных кораблей, гавань для спасательных катеров, заправочную базу и форпост Военно-космических сил.

Либби приставили к нагревателю у шахты Н-16. Теперь его обязанностью было устройство аккуратных ямок, куда сапёры потом закладывали взрывчатку. На Н-16 было поставлено две команды под общим руководством пожилого старшины. Тот сидел на краю шахты, держа в руках чертёж, и время от времени занимался вычислениями с помощью круглой логарифмической линейки, висевшей у него на шее.

Либби только что закончил возиться с одним мудрёной формы углублением для трехфазного направленного взрыва и поджидал сапёров, когда вдруг поймал своими наушниками распоряжение старшины относительно величины заряда. Новобранец тут же нажал кнопку передатчика.

— Мистер Ларсен! Вы ошиблись!

— Кто это сказал?

— Это я, Либби. Вы ошиблись в величине заряда. Если такой взорвётся, он разнесёт и шахту, и нас вместе с ней.

Старшина, покрутив диски линейки, возразил.

— Зря волнуешься, сынок. Заряд рассчитан правильно.

— Не зря, сэр, — не мог угомониться Либби. — Вы умножили там, где должны были разделить.

— Ты когда-нибудь этим занимался?

— Нет, сэр.

— Закладывайте заряд, — обратился Ларсен к сапёрам.

И те принялись исполнять приказ. У Либби пересохло в горле, он глотнул и облизал губы. Он знал, что ему надлежит сделать, но не сразу смог преодолеть робость. В два неуклюжих прыжка Либби оказался перед сапёрами, вклинился между ними и вырвал провод из детонатора. Пока он трудился, над ним мелькнула тень, и опустившийся рядом Ларсен схватил его за руку.

— А вот этого уже не стоило делать, сынок. Прямое нарушение приказа. Я должен буду о тебе доложить. — И старшина принялся восстанавливать цепь.

Уши Либби сделались багровыми от смущения, но он снова произнёс с отвагой загнанного зверя:

— Я обязан был это сделать, сэр. Вы ошиблись.

Ларсен, помедлив, скользнул взглядом по упрямой физиономии новобранца.

— Ладно. Хоть это и пустая трата времени, но мне не хочется держать тебя перед зарядом, которого ты боишься.

Капитан Дойл хорошо расслабился в своих апартаментах. Ноги его отдыхали на пульте, капитанский взор упирался в опорожнённый стакан.

— Недурственное пиво, Блэки. Как думаешь, сможем мы сварить ещё, когда наши запасы кончатся?

— Не знаю, капитан. Разве мы захватили дрожжи?

— Вот и узнай. — Капитан повернулся к дородному мужчине, расплывшемуся в третьем кресле. — Ну, Ларсен, я чертовски рад, что обошлось без беды.

— Все равно меня гнетёт то, что я смог так ошибиться. Я же дважды пересчитывал. Если бы это был динамит, я сразу бы сообразил, что ошибся. Не всполошись тот паренёк, ну и рвануло бы…

Капитан Дойл похлопал старого сержанта по плечу.

— Забудь, дружище Ларсен. Ты и при желании не сможешь больше никому навредить — я распорядился, чтобы из шахты даже при небольших зарядах убирали всех людей. Эта изотопная взрывчатка — хитрая бестия. Посмотри, что случилось в шахте А-9. Десятидневный труд улетел в тартарары из-за одного заряда. Но я хочу повидать этого паренька. Как, ты сказал, его зовут?

— Либби Э. Дж.

Дойл нажал кнопку на пульте. В дверь тут же постучали. В ответ на капитанское «войдите» появился парень с нарукавной повязкой дневального.

— Рядового Либби — ко мне.

— Есть, сэр.

Через несколько минут Либби доставили в каюту капитана. Он с волнением огляделся и заметил Ларсена. Это его порядком смутило. Новобранец доложил едва слышным голосом:

— Рядовой Либби по вашему приказанию прибыл. Капитан взглянул на него.

— Ну, Либби, я слышал, ты и мистер Ларсен разошлись сегодня утром во мнениях. Расскажи-ка об этом поподробнее.

— Я… я ничего плохого не делал, сэр.

— А кто говорит, что делал? Наоборот, ты оказал нам всем неоценимую услугу. Все-таки, как ты узнал, что в вычислениях оказалась ошибка? У тебя есть опыт сапёрной работы?

— Нет, сэр. Я только понял, что мистер Ларсен сделал расчёт неправильно.

— Но как?

Либби помялся, переступил с ноги на ногу.

— Ну, сэр, он просто показался мне неверным. И все.

— Секундочку. Я вклинюсь, капитан. Можно, я задам этому молодому человеку пару вопросов? — подал голос капитан третьего ранга Блэки Родс.

— Конечно, давай.

— Ты тот самый малыш, которого зовут Свинтусом?

Либби зарумянился:

— Да, сэр.

— Я слышал кое-что об этом парне. — Родс вытащил свою внушительную фигуру из кресла, подошёл к книжной полке и взял оттуда толстенный том. Он полистал его, а затем, остановившись на какой-то странице, стал задавать Либби вопросы.

— Квадратный корень из девяноста пяти?

— Девять целых семьсот сорок семь тысячных.

— А кубический?

— Четыре целых пятьсот шестьдесят три.

— Логарифм?

— Что, сэр?

— Бог мой! Можно ли в наши дни выйти из школы, не имея об этом понятия?

Либби почувствовал себя совсем неуютно.

— Я не очень-то долго учился. Мои предки не признавали Ковенанта, и только после папиной смерти я немного походил в школу.

— С тобой ясно. Логарифм — это показатель степени, в которую надо возвести какое-нибудь число, называемое основанием, чтобы получить число, логарифм которого ты ищешь. Усёк?

— Не совсем, сэр.

— Я попробую опять. Если ты возведёшь десять во вторую степень — в квадрат — получишь сто. Следовательно, логарифм ста по основанию десять — два. Соответственно, логарифм тысячи по основанию десять — три. Ну так, логарифм девяноста пяти?

— Я не могу извлечь его точно. Это дробь.

— Ладно.

— Только приблизительно — это будет одна целая девятьсот семьдесят восемь, или около того.

Родс повернулся к капитану.

— По-моему, дальнейшие вопросы излишни.

Пребывающий в задумчивости Дойл кивнул.

— Да, у паренька, похоже, большие интуитивные способности к математике. Но давайте посмотрим, что он ещё может.

— Боюсь, мы должны отправить его на Землю, чтобы там тщательно исследовали это дело.

Либби ухватил смысл последней фразы.

— Сэр, не надо отсылать меня домой. Мама будет ужасно расстроена.

— Ничего такого с тобой не случится, — поспешил его успокоить Дойл.

— Когда закончишь службу, тогда и проверим тебя в психометрической лаборатории. А пока я с тобой не расстался бы и за трехмесячное жалованье. Мне легче бросить курить. Но давай-ка мы ещё тебя погоняем.

Целый час капитан и штурман слушали, как Либби, во-первых, выводит теорему Пифагора, во-вторых, получает законы Ньютона и Кеплера на основании тех данных, которыми пользовались первооткрыватели, в-третьих, безошибочно оценивает на глаз размеры: протяжённость, площадь и объём. И когда Либби, схватив суть теории относительности и непрямолинейности пространственно-временного континуума, начал изливать знания быстрее, чем мог говорить, — капитан Дойл притормозил его, подняв руку.

— Достаточно, сынок, не то у тебя будет жар. Сейчас иди спать, а утром явишься ко мне. Я снимаю тебя с полевых работ.

— Есть, сэр.

— Между прочим, как твоё полное имя?

— Эндрю Джексон Либби, сэр.

— Теперь понятно, почему твои предки никак не могли подписать Ковенант. Ну, спокойной ночи.

После ухода Либби два старших офицера принялись обсуждать своё открытие.

— И что вы обо всем этом думаете, шкипер?

— Ну, он, ясное дело, гений, из тех, что появляются раз в сто лет. Я дам ему свои книги и посмотрю, что из этого получится. Не удивлюсь, если он окажется вдобавок и скорочтеем.

— Надо же, кого только среди этих мальчишек не отыщешь — а ведь все они на Земле были ребята как ребята, ничего особенного.

Дойл кивнул.

— В том-то и беда. Эти пацаны не чувствовали себя там нужными.

«Восемьдесят восьмой» прошёл ещё несколько миллионов миль вокруг Солнца. За это время оспины на его «физиономии» сделались куда глубже. Шахты были выложены изнутри дюритом — лабораторным продуктом с плотной кристаллической решёткой, которая гасит даже атомный распад. Затем «восемьдесят восьмой» получил порцию мягких толчков, направивших его по курсу к новой орбите. Через несколько недель реактивные выбросы из шахт сделали своё дело, и «восемьдесят восьмой» прочно встал на траекторию, ведущую к Солнцу.

Когда он достигнет базовой точки — в одну целую и три десятых расстояния от Солнца до Земли, — новая серия толчков выведет его на круговую орбиту. С этого момента имя ему станет ЗМ-3, то есть третья космическая станция «Земля-Марс».

В сотнях миллионов миль от него ещё две роты Космического строительного корпуса заставляли пару других астероидов сойти с проторённой колеи и начать вращаться вокруг Солнца между Землёй и Марсом. В итоге все три астероида должны были оказаться на одной орбите. Один из них мчался бы по этой орбите ста двадцатью градусами впереди «восемьдесят восьмого». Другой — ста двадцатью градусами позади. Когда ЗМ-1, ЗМ-2 и ЗМ-3 встанут на свои места, ни один путешественник, терпящий бедствие между Землёй и Марсом, не окажется брошенным на произвол судьбы.

В течение тех месяцев, пока «восемьдесят восьмой» летел к Солнцу, капитан Дойл сократил трудовой день членов экипажа и перевёл их на сравнительно лёгкие работы: постройку отеля и превращение долины под куполом в крытый сад. Искрошенная скала стала вполне плодородной землёй, в которую внесли удобрения и культуры анаэробных бактерий. Затем космическая пехота посадила растения, приспособившиеся в Луна-сити за тридцать с лишним поколений к малой тяжести, и стала нежно о них заботиться. Если не принимать во внимание низкую гравитацию, «восемьдесят восьмой» стал парням почти что родным домом.

Но когда астероид вышел на траекторию, касательную к будущей орбите ЗМ-3, рота опять вернулась к распорядку, характерному для маневрирования, когда команда живёт в напряжённом ритме: вахта-отдых, вахта-отдых, а капитан держится на одном кофе и ловит минуты сна прямо в штурманской рубке.

Либби был приписан к баллистическому вычислительному комплексу — трём тоннам думающего металла, господствующим в штурманской рубке. Либби помогал настраивать и обслуживать его. Он очень уважал этот компьютер, наверное потому, что бесхитростно думал о машине, как о человеке, причём похожем на него самого.

В последний день маневрирования залпы из шахт стали более частыми. Либби занимал правое кресло у пульта комплекса, бормоча расчётные показатели для следующих толчков и при этом не забывая восхищаться точностью, с которой машина просчитывала курс. Капитан нервно крутился возле компьютера, время от времени тормозя, чтобы заглянул через плечо штурмана. Конечно, цифры не врут, и все-таки даже подумать страшно, что может произойти, если думающая техника откажет. Никто никогда ещё не передвигал такой большой массы. А вдруг она полетит сама собой дальше и дальше. Бред, конечно. Однако, капитан был весьма рад, когда астероид сбавил скорость.

Космический пехотинец аккуратно коснулся капитанского локтя.

— Сообщение с флагмана, сэр.

— Читай.

— «Флагман — „восемьдесят восьмому“. Лично Дойлу! Нахожусь поблизости, буду любоваться вашим прибытием! Кирни».

Дойл осклабился. Любезно со стороны старикашки, ничего не скажешь. Когда астероид, наконец, сделается станцией, стоит пригласить адмирала «приземлиться» на обед показать ему сад.

Следующий толчок был мощнее прежних. Рубку сильно затрясло. Через мгновение посыпались сообщения наблюдателей.

— Шахта девять — в норме!

— Шахта десять — в норме!

Внезапно прекратилось привычное бормотанье Либби.

Дойл повернулся к нему.

— Что случилось, парень? Ты заснул? Быстренько запроси полярные координаты. Я должен знать параллакс.

— Капитан… — голос Либби едва не сорвался.

— Ну… шевели губами, не тяни!

— Капитан, машина не просчитывает курс.

— Спайерс! — седая голова главного наводчика тут вынырнула с другой стороны вычислительного комплекса.

— Сэр, позвольте доложить вам через минуту. Голова опять скрылась, прошло несколько мучительны минут, прежде чем она появилась снова.

— Гироскоп сбился. Калибровка займёт по меньшей мере часов двенадцать.

Капитан, ничего не сказав, развернулся и направился в дальний угол рубки. Штурман внимательным взглядом проследил за ним. Дойл, наконец, прошёл обратно, посмотрел на хронометр и обратился к штурману:

— Ну, Блэки, если через семь минут у меня не будет данных для залпа, мы все пропали. Какие будут умные предложения?

Родс уныло покачал головой. И тут Либби робко под голос:

— Капитан…

— Да? — резко крутанул головой Дойл.

— Данные следующего залпа для шахты тринадцать — семь целых шестьдесят три сотых; для шахты двенадцать — шесть целых девяносто сотых; для шахты четырнадцать — шесть целых восемьдесят девять сотых.

Дойл упёрся взглядом в лицо Либби.

— Ты уверен, сынок?

— Они должны быть такими, капитан.

Дойл будто окаменел. Он не смотрел на Родса, его взгляд уходил куда-то вперёд. Затем капитан сделал пару глубоких затяжек, стряхнул пепел и твёрдым голосом приказал:

— Ввести данные. Огонь — по команде.

Четыре часа спустя Либби все ещё бубнил залповые данные, лицо его посерело, глаза были прикрыты. Однажды он даже впал в обморочное состояние, но когда его привели в чувство, то снова принялся выдавать цифры. Время от времени капитан и штурман подменяли друг друга, но Либби замены не было.

Залпы теснились один к другому, но толчки стали уже слабее.

После очередного хиленького залпа Либби открыл глаза, посмотрел в потолок и сказал:

— Это все, капитан.

— Запросите полярные координаты, — окликнул Дойл вахтенного помощника. Тот вскоре доложил:

— Параллакс — постоянный, угловой солнечный коэффициент — постоянный.

Капитан потянулся в своём кресле.

— Ну, Блэки, мы сделали это — благодари Либби. Вдруг Дойл заметил беспокойный и внимательный взгляд пехотинца.

— Что случилось, парень? Мы промазали?

— Капитан, вы как-то сказали, что хорошо бы иметь в саду нормальную земную силу тяжести?

— Ну, говорил.

— Если та книжка по гравитации, которую вы мне дали почитать, не враньё, то мне, похоже, понятно, как это сделать.

Капитан посмотрел на Либби так, будто видел его впервые.

— Я уже устал удивляться. Ты можешь притормозить поток своих умных мыслей для того, чтобы пообедать с адмиралом?

— Отличная идея, капитан!

Грубым голосом динамик провозгласил информацию узла связи:

— Сообщение с флагмана: «Хорошо сделано, „восемьдесят восьмой“.

Дойл наградил всех улыбкой.

— Приятное подтверждение того, что мы не промахнулись.

Динамик загрохотал вновь:

— Сообщение с флагмана: «Отмена последнего сообщения. Ждите поправку».

На лице Дойла появилось удивление и беспокойство.

Динамик вскоре продолжил:

— Сообщение с флагмана: «Хорошо сделано, ЗМ-3».