Неудачник

Глава 1

Я подкатил в своем стареньком «форде» к тротуару и выключил мотор. Сильно перегревшись из-за изношенного коленчатого вала, какое-то время он еще по инерции продолжал изображать готовность работать, при этом так тяжело пыхтел от напряжения, что содрогалась вся машина. Стоял знойный августовский день 1929 года. Я остановился в конце Гранд-авеню в Оклахома-Сити и, подавленный воспоминаниями, смотрел через окно, машинально вытирая вспотевшее лицо.

Мальчишкой я бегал по этой самой улице, продавая газеты — утром «Оклахомец», а вечером «Ньюс». Неподалеку все еще красовался роскошный особняк, где мы жили, когда дела главы семейства Томпсон, моего отца, в одно мгновение переменились к лучшему. И здесь же, через дорогу, стояло офисное здание, откуда отец заправлял многомиллионным нефтяным бизнесом... С тех пор прошло много лет, но казалось, это было только вчера. Сейчас отец находился в Техасе, где его деньги безвозвратно утекали в одну за другой бесперспективные нефтяные скважины. А что касается меня, матери и младшей сестренки Фредди...

Фредди была уже большой девочкой и отличалась великолепным аппетитом. Сейчас она, хныча, утверждала, что мы с мамой нарочно морим ее голодом. Разве у нас нет денег? Ведь какие-то деньги у нас есть? Тогда почему мы не едим? Ну объясните ей, почему мы не купим еды!

— Замолчи, — раздраженно сказала мама. — Спроси у своего старшего брата. Он все знает.

— Только не начинайте все снова, — взмолился я.

— И не подумаю! — сказала мама. — Если бы ты хоть иногда прислушивался к советам других, то не попал бы в такую передрягу. А заодно и мы с тобой. Но нет, куда там! Ты ведь у нас такой самостоятельный! Больше я ничего не стану тебе говорить, Джимми, но...

Мама была уже немолодой, она смертельно устала и вся испереживалась, поэтому все-таки еще много чего наговорила мне. По ее мнению, я был упрямым, своевольным, несговорчивым и неспособным на компромиссы. Нельзя не признать, говорила моя бедная мама, Бог не обделил меня умом, ничего не скажешь, но, кажется, я пользуюсь им исключительно для того, чтобы попадать из одной беды в другую.

Я провел в школе шесть лет и вылетел оттуда, когда обнаружилось, что я подделывал отметки. Не успел я сменить короткие штанишки на взрослые, как тут же стал водиться с какими-то хористками, мошенниками, картежниками и другими шалопаями. К пятнадцати годам я успел поработать разносчиком газет, зазывалой на шоу со стриптизом, помощником водопроводчика, снялся в комической роли в короткометражном фильме и перепробовал еще с дюжину подобных занятий. С одинаковой легкостью я декламировал стихи древнеримского поэта Катулла, в совершенстве разбирался в ставках на ипподроме и в разных карточных играх.

Мне не исполнилось и шестнадцати, когда я начал работать ночным коридорным в одном роскошном отеле — благодаря содействию веселого вора и мошенника по имени Элли Иверс. Там я зарабатывал приличные деньги, кое-что добавлял благодаря игре в карты — и все это безоглядно транжирил. В восемнадцать из-за алкоголизма и полного нервного истощения я заболел туберкулезом и балансировал на опасной грани между жизнью и смертью.

Три года я мотался по западному Техасу, постепенно восстанавливая здоровье в его сухом высокогорном климате. Затем возвратился в Форт-Уэрт и снова приступил к работе в отеле. Там меня опутали гангстеры, принудив подпольно сбывать спиртные напитки. Эта сомнительная честь была мне доверена практически под дулом пистолета. Я задумал их объегорить и одновременно сколотить себе небольшой капиталец.

Начав с нескольких ящиков виски в неделю, я постепенно увеличил заказ до двадцати. Для этого мне приходилось продавать товар другим служащим отеля с очень невысокой надбавкой, а иногда и вовсе без нее. Но это меня не огорчало. Мой доход должна была составить вся выручка за двадцать ящиков. Я намеревался довести ее минимум до трех тысяч долларов, после чего смыться из города, предоставив своим поставщикам-гангстерам напрасно дожидаться возмещения их расходов.

К несчастью, мой склад виски был обнаружен федеральными агентами по запрету употребления и продажи спиртных напитков. Они забрали, естественно, всю партию, но в отчете указали только пять ящиков. И этот подлый поступок официальных властей был гораздо более тяжелым ударом, чем мои финансовые потери. Из-за этого я не имел возможности получить новую партию товара от гангстеров и тем более объяснить им, куда делась выручка за остальные пятнадцать ящиков. Передо мной встал выбор: заплатить им деньги, которых у меня, понятное дело, не было, потерять голову в буквальном смысле слова или... уехать из города. Таким образом, с суммой приблизительно в тридцать раз меньше ожидаемых мною трех тысяч — около ста долларов — я усадил в машину маму и Фредди и двинулся на север.

Целью нашего путешествия был штат Небраска, и, когда мы туда направлялись, мы были не в таком уж безнадежном настроении, как можно было подумать. Там, в небольшом городке, жили родители мамы, и они могли на какое-то время приютить маму с сестренкой. Как только я поступлю в Линкольнский университет, они приедут ко мне. Один знакомый редактор сказал, что мне отчаянно не хватает высшего образования. Он назидательно добавил, что если я не оставлю такой образ жизни, какой веду сейчас, то скорее загнусь от нервного перенапряжения, чем стану писателем, о чем я так мечтал.

Наш старенький «форд» довольно бодро преодолел первые пять — десять миль дороги. Затем стала сказываться его невероятная изношенность. Он начал старчески кряхтеть и пыхтеть, после чего отчаянно задымил. Я съехал на обочину и поднял капот. Быстрый осмотр установил ужасающий диагноз.

Картер был наполнен опилками и тракторным маслом. Он был отремонтирован на скорую руку, чтобы компенсировать стершийся коленчатый вал — одну из неизлечимых болезней «форда» модели "Т". Никакой ремонт — в том смысле, в каком обычно употребляется это слово, — не мог бы окончательно избавить нас от этой проблемы: коленчатый вал продержался бы лишь несколько часов. Итак, нам нужны были новый вал, новые тормоза, новый шток и другие запчасти. Короче говоря, — и это стоило бы лишь немного дороже, — нам следовало купить новый мотор.

Расстояние в двести пятьдесят миль до Оклахома-Сити мы преодолели за два полных дня. И на это ушло около семидесяти долларов из имеющейся у меня сотни. Мы не проехали до пункта нашего назначения и одной четверти пути, а уже потратили больше двух третей наших денег.

И вот в тот знойный августовский день 1929 года измученная пожилая женщина, уставшая и голодная девочка и вымотанный мрачный молодой человек сидели в разбитом «форде», жалкие и нищие, в городе, где когда-то так роскошно жили. Прикрыв глаза под лучами яркого солнца, я словно наяву увидел отца, стремительно выходящего из офисного здания, — молодого, щегольски одетого, торопливо направляющегося к своему «апперсону-джеку» с низкой посадкой или к огромному и внушительному «Коул аэро-8». Я видел, как мы все вместе ехали домой, в особняк с просторными комнатами, до самого потолка уставленными книжными полками. Я видел доброе лицо нашей кухарки, подававшей обильный обед. Я ощущал на языке...

Я открыл глаза и поймал осуждающий взгляд мамы.

— Ничего не скажешь, — сурово заметила она, — ты очень мило выражаешься. Особенно при своей матери и сестре.

— А что я такого сказал? — спросил я. — Я говорил про корабль...[1] Понимаешь, я как раз думал, как бы было бы прохладно, если бы мы сейчас плыли на корабле и...

— Нет, ты не это сказал! — возразила эта вредина Фредди. — Он сказал не «корабль», мама! Он сказал...

— Ну ладно, — поспешно прервал я маленькую придиру, открывая дверцу. — Мне пора идти. Пожелайте мне удачи.

Человек, к которому я направлялся, в 1912 году приехал в Оклахому из Германии. Из-за каких-то неточностей в иммиграционных документах его задержали на острове Эллис на несколько месяцев, и, когда разразилась Вторая мировая война, его посадили в тюрьму как представителя враждующей страны.

Этот случай привлек внимание отца. Тогда у него были всемогущие политические связи, благодаря которым он вызволил беднягу и помог ему приобрести гражданство. Более того, поскольку тот был не в состоянии зарабатывать самостоятельно, папа привлек его в свое дело. Он приобрел три сверхмощных грузовика для перевозки нефти и сдал их парню в аренду за мизерную плату. Он предоставил ему солидный бонус в виде запаса нефти, стоимость которой возросла с доллара до сотни долларов за баррель. Я не знаю, почему отец делал подобные вещи, и вряд ли он сам отдавал себе в этом отчет. Просто это было у него в натуре и длилось до тех пор, пока у него не кончились деньги.

Так вот, я направился в офис этого парня — его фирма занимала пол-этажа в здании — и меня сразу же провели к нему в кабинет, как только я назвал свое имя. Со слезами на глазах он протянул мне руку и, переполненный эмоций, сжал меня в своих объятиях, как медведь... Почему мы не давали о себе знать столько лет? Какие месторождения нефти сейчас разрабатывает отец? Может, он подумывает вернуться в Оклахому? Он не умолкал ни на минуту, забрасывая меня вопросами о семье, рассказывая о своей. Его жена и дочь сейчас в Европе. Сын только что возвратился в Гарвард на подготовительное отделение. У них «довольно симпатичный домик» — поместье бывшего губернатора штата — на Классен-бульваре, и он настаивает, чтобы мы приехали к нему и...

Мне с трудом удалось остановить его и заставить выслушать себя. Он слушал, сочувственно кивая; и мне показалось, что его радость от встречи несколько увяла, но я отнес это к своей повышенной чувствительности. Он не сделал и не сказал ничего такого, и я не сомневался, что он окажет нам помощь, о которой я попросил.

Разумеется, он мне поможет, заявил он. Это было бы только справедливо. Он так счастлив меня видеть, даже при таких неблагоприятных обстоятельствах, и хотел бы также увидеться с мамой и Фредди. За ним вот-вот должна заехать машина, и по Дороге мы поговорим и вспомним добрые старые времена.

Мы поехали с ним в такси на окраину города. Так же тепло, как и меня, он приветствовал маму и сестренку. Потом рядом с нами остановилась его машина — двенадцатицилиндровый «паккард» с шофером — и он с сожалением распрощался.

Сунув мне в руку банкнот, он уселся в свой лимузин, который тут же влился в поток движения. Я поглядел на скомканный банкнот и молча протянул его маме. Она так и застыла на месте, недоумевающе рассматривая его, когда я залезал в машину, и я вздрогнул от боли — таким несчастным выглядело ее лицо.

— Это какая-то ошибка, — медленно сказала она. — Ты не думаешь, Джимми, что он просто ошибся?

— По отношению к друзьям, к людям, которые тебе небезразличны, не проявляют небрежности, — возразил я.

— Почему мы не едим? — опять заныла Фредди. — Этот человек дал нам целых пять долларов.