Невеста из империи Зла

ГЛАВА 24. С КЕМ ОСТАНЕМСЯ?

Марика так и не сказала о своем замужестве ни Свете, ни родителям. А вот маму Алекса пришлось поставить в известность: для регистрации брака требовалось письмо секретаря штата, которое могла раздобыть только она.

Собравшись с духом, Алекс позвонил домой:

— Мам, ты только не паникуй раньше времени, ладно?

Но мама и не думала паниковать.

— Ну, все с тобой понятно, — выслушав его, сказала она. — Как у вас там погода? Не холодно?

Алекс ожидал чего угодно — крика, слез, упреков, — но никак не полного равнодушия. Впрочем, оно было понятно — он уже раз в третий пугал маму женитьбой. Но на этот раз Алекса задело, что кто-то может расценивать его намерения как шутку.

— Мам, я и вправду собрался жениться. И нам с Марикой очень нужна твоя помощь.

И тут до мамы дошел смысл сказанного. Ее сын был абсолютно серьезен: он действительно хотел связать свою судьбу с какой-то русской.

— Ты уверен, что это сделает тебя счастливым? — робко спросила она.

— Я уверен, что буду несчастен, если не сделаю этого. Мама, ты должна сходить в канцелярию штата и получить письмо, в котором говорится, что я неженат. Ты сделаешь это?

— Да, конечно… Но… Как ты себе представляешь вашу жизнь?

— Сразу после свадьбы Марика подаст заявление на получение загранпаспорта. А после я привезу ее в Штаты, чтобы вы могли познакомиться.

— А где вы жить будете?

— Там, где ей больше понравится.

— Неужели кому-то может нравиться жить с коммунистами?

— Не все люди на этой планете хотят эмигрировать в США.

— Боже!

— Так ты поможешь нам?

— Помогу… Но это… Господи! Ты весь в своего папочку — такой же прожженный авантюрист!

Чтобы доставить маме удовольствие, Алекс выслушал еще раз историю о своем непутевом отце, который «доигрался и помер раньше времени». Дело было сделано — мама согласилась стать его союзником.

В день свадьбы Алекс и Жека заехали за Марикой на выклянченной у какого-то родственника «Победе».

Это была изумительная развалина, крашенная в коричневый цвет поверх голубого.

— «Ямщик, не гони лошадей: нам некуда больше спешить…» — распевал Жека, выкручивая баранку.

Алекс обнял Марику.

— Волнуешься?

— Знаешь, как работает швейная машинка? Вот у меня сердце так же бьется.

А у Алекса было такое ощущение, словно ему предстояло совершить прыжок с новым, никогда не испытанным парашютом. Вдруг чиновница из Дворца бракосочетаний передумает? Вдруг какая-нибудь бумажка окажется неправильно оформленной? Вдруг пару дней назад выпустили новый регламент оформления брака с иностранцами?

И только один Жека, которому вновь предстояло исполнить роль свидетеля, ничуть не волновался.

— Да ладно вам трястись! Тетка-то, кажись, порядочная попалась. Я наводил справки: за взятку она еще никого не обманывала.

Свадебный «лимузин» грохотал, как ведро с гайками.

— Вы еще не видели, что под капотом творится! — хихикал Жека. — Кое-что пластилином приляпано, кое-что — привязано шнурками. Мой дядя в пятьдесят седьмом году эту машину в лотерею выиграл.

Алекс и Марика молчали и мечтали лишь о том, чтобы не вылететь по дороге на околоземную орбиту.

Гости с букетами уже поджидали их у Дворца бракосочетаний.

Притихшие, с торжественным выражением на лицах, они вошли внутрь. Ковры, деревянные панели, канделябры…

Марика была в светло-голубом платье; Алекс, сроду не носивший костюмов, — в брюках и джемпере.

— Вы не как на свадьбу, а как на развод явились, — критически оглядела их Лена. — Хоть бы цветочки какие-нибудь на себя нацепили.

Жека метнулся к киоску, где продавалась всякая свадебная чепуха.

— Во, держите! — всучил он им по белой хризантеме на булавочке.

Алекс и Марика покорно разрешили украсить себя цветами. Нервное напряжение последних дней преобразилось в какую-то оглушенность и нечувствительность.

Девушка в официальной светлой блузке приняла у них паспорта.

Алекс взял Марику за руку.

— Все будет хорошо, — едва слышно прошептал он.

Не отрывая глаз от строгого лица чиновницы, Марика кивнула.

— Документы в порядке, — наконец объявила та. — Где у нас жених?

Алекс с Марикой переглянулись.

— Вот он.

Девушка подняла на них недоумевающий взгляд.

— Так не пойдет: на нем нет пиджака! А без пиджаков мы не женим.

Не выдержав, Алекс прыснул. Он так боялся за свои документы и справки, а оказалось, что все, что нужно, — это специальный жениховский наряд.

— На, держи! — проговорил Миша, поспешно снимая свой пиджак.

Серо-голубые брюки и коричневое недоразумение с чужого плеча смотрелись весьма колоритно.

— Ты не волнуйся, на черно-белых фотографиях все равно ничего видно не будет, — заверил Алекса Жека. — А мы торжественно клянемся никому не рассказывать, на что ты был похож. Ну, почти никому…

Наконец тяжелые дубовые двери распахнулись, заиграл марш Мендельсона...

Та же самая женщина, что женила Степановых, рассказала Марике и Алексу о том, как надо строить крепкую ячейку общества и в духе чего воспитывать будущих детей. При этом взгляд у нее был такой, словно вместо слов «жених и невеста» ей хотелось сказать «эти два придурка».

Подписи, кольца…

— Ну а теперь молодые могут поздравить друг друга!

То, что после этого должен последовать страстный поцелуй, не пришло в голову ни Алексу, ни Марике.

— Поздравля-я-яю! — хором произнесли они, стараясь четко выполнять все команды.

— Целовать жену-то надо было! — ухохатывался Жека, выползая на улицу. У него была истерика.

Марика с Алексом очумело кивали. С их лиц не сходили улыбки. Теперь, когда самое сложное было позади, они чувствовали себя королями мира.

Их поздравляли, обнимали; Жека щелкал фотоаппаратом.

Миша достал из багажника шампанское и бокалы.

— Ну что, мистер Уилльямс, ты счастлив?

— О, да!

— Тогда выпьем за эту новоиспеченную семейку! — провозгласил он тост. — Горько!

— Эх, повезло тебе с женой! — шепнул Жека Алексу, когда они усадили девочек в машину.— У нее, конечно, нет никакого приданого, кроме фамильного алюминия, но ты внакладе все равно не останешься.

— Что ты имеешь в виду? — не совсем понял Алекс.

— Потом узнаешь. А если не узнаешь, то я сам на ней женюсь, когда она тебя бросит.

В понедельник на семинар по педагогике зашла секретарша канцелярии и сообщила, что студента Степанова вызывают к начальству. К какому именно — она не уточнила, но все сразу поняли, что его зовут в первый отдел.

Миша оглянулся — у Марики был взгляд человека, повисшего над пропастью. Она была уверена, что речь пойдет о ней.

«Врагу не пожелаешь оказаться в ее ситуации», — подумал Степанов.

Было время, когда он буквально ненавидел Марику за то унижение, которому она его подвергла. Но теперь Миша видел перед собой лишь перепуганную девчонку, отчаянно нуждающуюся в его помощи.

«Сделаю все, что смогу», — твердо решил он.

Войдя в кабинет за черной дверью, Миша поздоровался с Петром Ивановичем. У того как всегда было накурено. И еще пахло шоколадными конфетами: на столе стояла распечатанная коробка «Ассорти».

— О, Степанов! — поднялся ему навстречу хозяин. — Как свадьба? Поздравляю, поздравляю! Так ты, стало быть, съезжаешь из общежития?

— Да, к жене.

— Ну что ж… Жаль, конечно, что мы больше не сможем использовать тебя в иностранном секторе, ну да ничего — справимся как-нибудь. Я в свое время тоже по общежитиям помыкался, так что прекрасно тебя понимаю: свой дом всегда лучше. Ты, кстати, бери конфеты — они вкусные! У меня, видишь, тоже сегодня праздник — день рождения.

Миша взял одну конфету, положил за щеку.

— Поздравляю.

— Ладно, болтовня болтовнею, а дело делом. У меня к тебе задание. На очередном собрании вы должны будете исключить Седых из комсомола. А потом мы выгоним ее из института.

Миша не мог поднять глаз на Петра Ивановича. Он просто сидел и тупо смотрел на стопку поздравительных открыток на его столе.

— А за что мы должны ее исключить?

— За американца. Ты знаешь, что она подала заявление на получение загранпаспорта? Значит, хочет выехать.

— Но ведь ей до диплома всего полгода осталось! — возмущенно начал Миша.

Петр Иванович разом посерьезнел.

— Кажется, она подруга твоей жены, так ведь? — произнес он тихим отеческим голосом.

Миша кивнул.

— Надеюсь, ты понимаешь, что человеку, который рассчитывает на карьеру, лучше не иметь таких знакомых?

И тут Степанова прорвало:

— Седых ни в чем не виновата! Она не совершила никакого преступления!

— Это вопрос не вины, а политики! — отрезал Петр Иванович. — Неужели ты не понимаешь, что, если мы не будем бороться с такими, как она, мы проиграем эту войну на выживание?!

— Да какую войну? Мы ни с кем не воюем!

— Еще как воюем! У нас нет другого пути: либо Запад свалит нас, либо мы его. А выиграть в этой войне мы можем только одним способом: убедить весь мир, что социалистический строй — самый лучший строй на земле.

— Так это и так всем понятно!

— А вот твоей подруге Седых непонятно! Она собралась уезжать отсюда, о чем публично заявила, подав документы в ОВИР.

— Так, может быть, она просто в гости хочет съездить!

— Миша, эта женщина — предатель всего того, что нам с тобой дорого: нашего Отечества, нашей партии, нашего социалистического будущего. Вот сам посуди, что для тебя самое главное?

Миша опустил глаза.

— Родина…

— А для нее — Алекс Уилльямс! — торжествующе воскликнул Петр Иванович. — Чувствуешь разницу?! Она меняет страну на человека. Она сомневается в том, что социализм намного важнее ее личных пристрастий. Ей наплевать на то, что ее связь с американцем вредит нашей политике. Раз сказано: американцы — враги, будь добра, верь. Солдаты не должны сомневаться. Иначе мы не выиграем ни одного сражения.

Внезапно Петр Иванович вспомнил, что рождать истину в споре нерационально: гораздо эффективнее сделать это в приказе. Он пресекся, лицо его преобразилось и вновь приобрело спокойно-профессиональное выражение.

— Назначай дату заседания. К тебе пришлют представителей от райкома комсомола. Составь убедительную речь. В общем, пусть все будет решено единогласно.

— Значит, Марику никуда не выпустят? — уныло спросил Миша, понимая, что обсуждать больше нечего.

Петр Иванович развернул еще одну конфету.

— Она не сможет получить загранпаспорт. Для этого ей потребуется справка с места работы или учебы. Из института ее исключат, а на работу с таким личным делом, как у нее, все равно не устроишься. А ты все-таки подумай, надо ли твоей жене поддерживать знакомство с Седых. Надеюсь, она не дура и не собирается погибать смертью храбрых, но глупых.

Миша вышел от Петра Ивановича на подгибающихся ногах.

Ленку еще приплели сюда… Да она пощечину ему влепит, если он только заикнется о разрыве с Марикой. А с самой Седых было все кончено.

«Насколько же мы не жалеем людей! — в бессильной тоске подумал Миша. — А вдруг они однажды кончатся? Всех растратим, всех раздавим и с кем останемся? Родина — это ведь не земля и не правительство, а именно люди — такие, как есть. Получается, что на словах-то мы эту Родину любим, а на деле…»

Назад на семинар Миша уже не вернулся. Как был, не заходя в гардероб, он вышел на улицу. Достал сигарету.

«А ведь я еще в школу КГБ хотел поступать, — горько усмехнулся он. — И работал бы таким же давильщиком людей, как Петр Иванович, — без тени сомнения в своей правоте».

Запрокинув голову, он подставил лицо ветру.

Или Родина — это все-таки не люди, а что-то иное? Какой-нибудь тайный механизм, который может сплотить воедино, кинуть в бой, заставить отдать последнее… И в то же время — равнодушно переехать тяжелой танковой гусеницей?

От сострадания, беспомощности и гнева Мише хотелось плакать.

«Родина моя! Скажи, что тебе от нас нужно? Мы принесем, мы сделаем, мы все силы положим на то, чтобы тебе было хорошо. Только люби нас! Береги нас! Ведь мы — дети твои».