Глава 24


Конечно, Альба еще не вернулась — изображала усердие. Но сейчас, когда все так ладно складывалось, это, скорее, смешило. Джулия никогда не видела Альбу такой. А чтобы ослушалась или уперлась — никогда подобного не было. А тут — словно подменили. При одном упоминании о Дженарро Альба становилась сама не своя, словно демоны в нее вселялись. И краснела, будто вот-вот хватит удар.

Но, что не говори, странный он, этот Дженарро. И, судя по всему, посвящен во все тайны своего господина. И предан ему. Джулия поняла это тогда, на лестнице. По одному лишь его взгляду. Впрочем, это доверие было видно и прежде. На их тренировках в дороге Джулия не раз замечала, в какой опасной близости от горла господина был клинок слуги. Она вдруг пожала плечами собственным мыслям: ведь если это правда, про клинок и болезнь, то Фацио ничего и не грозило… Но разве так бывает? И что тогда произошло там, на лестнице?

Амато тоже был наделен родовой магией, перешедшей от отца, но болел, как и все прочие. Ранения Джулия не помнила, но простуды и желудочная хворь мучили брата довольно часто. Правда, излечивался он быстро и, порой, без вмешательства лекаря. Но это не давало абсолютной неуязвимости. Наделяет ли ею Темный дар, как утверждают? И что тогда все же случилось со старым тираном?

Темная история, полная тихих шепотков… Конечно, Джулию в подробности никто не посвящал. До них с сестрой долетали лишь жалкие крупицы. Но главного было не скрыть — Амато обвиняли. Он несколько раз за короткий срок представал перед собранной коллегией, и Джулия видела, что в это время творилось с Паолой. Она места себе не находила. Выходит, не болезнь — искали внешнюю причину. Причину, которую могла породить чужая рука… Значит, Фацио солгал? И тираниха? Зачем? Негодование сеньоры Соврано выглядело слишком натурально…

Неожиданный скрип двери заставил вздрогнуть. Джулия даже инстинктивно сильнее, чем следовало, прижала Лапушку, за что тот недовольно тявкнул и прикусил рукав. Он соскочил на пол и споро забрался на кровать. Тут же по широкой резной спинке влез на балдахин и уже проминал матерчатую крышу. Он отыскал себе идеальное укрытие, даже ночевал там. И даже если мерзкий кот снова проберется — до Лапы ему не добраться. Теперь первым делом, как Альба подберет служанок, нужно будет приказать хорошенько вытрясти балдахин, чтобы не пришлось потом опять собирать с Лапы пыль и липкие тенета.

Альба заметила Джулию, вскинула голову и выпучила глаза:

— Что там творится, сеньора! Такой визг! Такой крик! Тираниха гоняет прислугу, почем зря, а эта Доротея уже битый час рыдает, никак не опомнится!

— Что же у них стряслось?

Альба пожала плечами:

— Я бы и сама хотела знать. Но криков! Сдается мне, эта Доротея чем-то провинилась — ведь не зря в ногах у тиранихи утром валялась. И теперь все норовит упасть.

— В чем же провинилась? — Джулия скрестила руки на груди.

На щеках Альбы проступили красные пятна. Было ясно видно, что она не столько впечатлена скандалом, сколько заговаривает зубы.

— Чего не знаю, того не знаю, сеньора. Грешна — подслушивала, но ничего толком не прознала. Да и грех не велик — там так кричат, что весь дом слышит. Но я сама видела, как слуги ее сундуки вниз волокли. Может, выставляют ее? По мне — правильно делают. Уж больно она задирается.

В груди заскребло:

— Альба… Ты что, успела поссориться с ней?

Та поджала губы:

— Да что вы, сеньора! Разве ж это ссора? Только зыркает так, будто я у нее украла что.

— Но, ты же, не украла?

Альба наспех сделала жест, отгоняющий беду:

— Господь с вами, сеньора! Я же не воровка какая! И служу не кому-нибудь — а господской невесте.

— Что ж, — Джулия пожала плечами, — это их дела. Мы и не суемся, раз нас не касается.

Альба замолкла и опустила голову. Джулия посмотрела на нее:

— Ну, сыскала Дженарро? Почему не пришел? Сказал, когда придет?

Та охотно кивнула:

— Искала, сеньора. Весь дом обошла. Но нет его нигде. Слуги говорят, может, уехал куда. Никто не знает, когда будет.

Джулия даже хмыкнула. Она и не ждала от Альбы другого ответа. Но ловить на лжи не стала. Лишь кивнула:

— Ладно, это подождет. Вот что… Альба, раздобудь мне бумаги, перьев и чернил. И побыстрее. И спроси лучше сразу у управителя.

Служанка с готовностью кивнула:

— Хорошо, сеньора. А если пристанет, для чего да зачем?

Джулия повела бровью:

— Управитель? А разве это его дело?

Альба пожала плечами:

— Не его. А ну, как докладывать пойдет, да что испрашивать. Сами же видите: все в этом доме вверх дном. Я смотрю, без позволения этой мегеры и не делается ничего. А ну, как сама с вопросами пристанет? Что сказать-то ей?

Джулия задумалась. О письмах и речи быть не может. Тираниха не должна заподозрить, что Джулия может кому-то писать. Но тогда к чему бумага и чернила? И не клянчить же у самого Фацио Соврано! Она подняла голову:

— При случае скажешь, что стихи слагать буду. Мол, с малолетства у меня такая блажь. А запрется — так скажи, что сеньор разрешил. В том и была моя тайная просьба. Так и скажешь. Не поверит — пусть сама у сына спросит.

Альба какое-то время стояла, нахмурившись. Наконец, кивнула и поспешила выйти.

Вернулась на удивление скоро. Принесла обвязанные веревкой скрученные листы, связку перьев и серебряную чернильницу с рожком. С расспросами не лезла, лишь с интересом поглядывала. Но по всему было видно, что сгорает от любопытства. Альба все же не выдержала:

— Вы к сеньоре Марене писать решились?

Джулия кивнула. Отрицать было глупо — она сама затевала при Альбе этот разговор, теперь не отопрешься. Хотя она предпочла бы, чтобы служанка ничего не знала.

— А как же отправить?

— Сеньор Соврано обещался помочь. Неси конторку.

Альба лишь многозначительно повела бровями. Больше не приставала с вопросами. Отыскала конторку, установила у окна и занялась своими делами.

Джулия долго сидела перед пустым листом. Смотрела в раскрытое окно, на то, как над бухтой Щедрых даров садится солнце. Бесконечно очиняла перья, не понимая, как подступиться к письму, которое непременно прочтет человек, которому оно не предназначено. Хотелось столько написать, но теперь слова просто ускользали. Дурно отозваться о матери своего жениха, рассказав, как есть — глупо и неблагодарно. Солгать сестре не позволяло что-то внутри. Джулия не привыкла от нее таиться. И не хотела. В итоге она обошлась общими фразами и задала массу вопросов, попросив подробного ответа. Долго думала над тем, как сообщить сестре о том, что этот ответ прочтет не только она сама…

Вышло дурно и натянуто… Но не это главное — сестра хорошо знает ее руку. Главное — скорее получить ответ. Так скоро, как только возможно. Она отложила перо, вытерла запачканные чернилами пальцы — долго не ототрется. Но неумолимо казалось, что тираниха следит из всех щелей и только и ждет, как бы заполучить это письмо. Джулия свернула бумагу, убрала за корсаж, но понимала, что сможет спокойно уснуть, лишь отдав письмо Дженарро. Или самому Фацио. На Альбу в этом деле теперь никакой надежды не было, к тому же, у служанки письмо могли и отобрать. Оставалось идти самой…

Джулия не раздумывала. Велела Альбе оставаться в покоях, а сама вышла за дверь, думая лишь о том, чтобы пройти незамеченной. Пусть тираниха говорила о каких-то запретах — сам Фацио утром не сказал ни слова. Значит, можно сказать, что она ничего не знала. Джулия на носочках прошла уже знакомым путем, стараясь держаться в тени, и шмыгнула в галерею, ведущую на половину ее жениха. К счастью, здесь было темно и безлюдно, лишь бросали скупые отсветы редкие тусклые фонари.

Джулия остановилась у двери, из которой утром выходил Дженарро, прислушалась. Тихо… Но из узких щелей будто выбивалось едва заметное ровное голубое свечение. Будто лунный свет через цветное стекло. Она не решилась толкнуть дверь, пошла дальше, к лестнице, и едва успела укрыться под ней, узнав голос, который ожидала здесь услышать меньше всего.


Загрузка...