Джулия не верила своим глазам. У чаши фонтана, ревностно прижимая к груди холщовый узелок и накрытый полотном сундучок, стояла нянька Теофила. Щурилась на ярком солнце. Клубнично-красная, в неизменном белом покрывале. Но сейчас оно было уже несвежим с дороги и несколько неопрятным. Но разве все это имело значение?
Джулия подалась вперед:
— Нянька Теофила!
Она подбежала, обняла старуху, повиснув на мясистой шее. Окутал знакомый запах пота и кислого молока. От няньки пахло домом, спокойствием. И дальней дорогой. Каким же счастьем было прижаться к мягкой теплой груди. Внутри все запело, Джулия будто захмелела от переполняющей радости. Аж зазвенело в ушах, а сердце заходилось часто-часто, и никак не могло успокоиться.
Нянька обхватила ее одной рукой:
— Горлинка моя! Деточка! Господь всемогущий, похудела!
Она уже ревела, шумно хлюпала носом.
Джулия подняла голову, расцеловала Теофилу в обе щеки:
— Как же ты здесь, нянюшка?
Впрочем, вопрос не требовал ответа — все было ясно. Фацио… Несмотря на опасливый отказ. И как же Джулия была благодарна ему в эту минуту. Это чувство было сложно даже выразить словами. Лишь теплело и трепыхалось в груди. Он держал обещание. Так, как мог. Он сумел понять, насколько эта старуха важна… В няньке Теофиле будто сосредоточился целый мир, и одно только ее присутствие уже все переворачивало и меняло. Отныне все пойдет иначе. Джулия ощутила себя стократно сильнее, значимее, весомее. Будто за ее спиной появилась надежная и нерушимая опора. Как же ее не хватало! Словно все это время в том сокровенном месте, которое занимала в сердце нянька Теофила, зияла холодная зловещая дыра. И как же она была благодарна Фацио, что тот поступил по-своему.
Нянька обслюнявила щеку горячими губами:
— Твой жених вытребовал с сеньора Амато все, что тебе причитается. — Она убрала с сундучка полотно, тряхнула его — внутри грузно звякнуло. — Все, до последней монеты. И драгоценности вашей покойной матушки, поделенные между тобой и сестрой. У ворот — обоз. Мебель привезли и все, что в покоях было. Книги, посуду, серебро. Даже портьеры. — Нянька восторженно покачала головой: — Еще не видала я, чтобы сеньора Амато так ободрали! Это дорогого стоило! — Она тут же помрачнела, отвела глаза, пробормотала, едва слышно: — Видать, впрямь, чудовище…
Джулия покачала головой, с трудом сдерживая смущенную улыбку:
— Он не чудовище, нянюшка. По крайней мере… пока.
Нянька цепко вглядывалась маленькими глазками, с пониманием кивала. Но это понимание было совсем не тем.
— Все знаю, горлинка моя! Как худо с тобой здесь обращаются. Особенно эта, — Теофила делано сплюнула, — прости, Господь! Тираниха! Но я грудью встану! Не дам тебя больше в обиду, моя деточка!
Джулия отстранилась, пораженная:
— Откуда ты знаешь?
Нянька рассталась, наконец, с тяжелым сундучком. Поставила его на бортик фонтана, и сама уселась рядом. Утерла взмокшее лицо кончиком покрывала, шумно выдохнула:
— Пекло смертное! Так и заживо свариться недолго!
— Нянюшка!
Старуха глянула исподлобья:
— К воротам иди. Там твоя растяпа. Прячется, войти боится.
— Кто? — Джулия даже тряхнула няньку. — Альба?
Теофила устало кивнула и замахала на себя руками. Будто опомнившись, зачерпнула ладонью воду из фонтана и с жадностью выпила, фыркая.
— Кто же еще?
Джулия охнула:
— Нянюшка, здесь сиди и никуда не двигайся без меня. Все поняла? И никого кроме меня не слушай!
Та вновь утерлась покрывалом, подслеповато огляделась и кивнула в сторону колоннады:
— Дай хоть под навес в тень зайти. А то, воротясь, найдешь одни уголья.
Джулия торопливо кивнула и побежала к воротам.
Альба жалась к возу с обернутой холстиной мебелью. Пряталась. Увидев Джулию, разрыдалась и кинулась в ноги:
— Сеньора моя! Уже и не надеялась вас увидеть!
Джулия подняла ее, обняла:
— Альба, что стряслось? Где ты была?
Та зарыдала еще пуще. Терла нос, и от этой истерики не могла даже говорить. Наконец, взяла себя в руки.
— Глупая я, сеньора! Глупая! Ждала я вас в покоях, а вас все нет и нет. Уже и на сердце неспокойно сделалось. Как назло и Лапушка бесился. А потом пришла служанка и сказала, что вы у ворот меня ждете. Вас так долго не было, что я тотчас пошла. Вышла за ворота, а назад уже не пускают. Говорят, не велено. Приказали прочь идти. Стража пиками гнала. Грозили собак спустить.
Джулия вновь обняла ее:
— Бедная моя. Не плачь, ты ни в чем не виновата.
Та утерла нос:
— Я спустилась по дороге, чтобы стража меня не видела. Там и ночевала под деревом. Меня нянька Теофила из окна кареты заметила. Узнала.
Джулия опустила голову от горького сожаления: что же она за сеньора, раз не может вступиться за своих людей? За тех, кто дорог и предан? Это безответственно и недопустимо! Такого больше не будет! А с сундучком Теофилы все приобретало… иной оборот. Даже если тираниха устроит истерику.
Джулия взяла Альбу за руки, крепко сжала:
— Больше тебя никто не выгонит, слышишь? Обещаю.
Та закивала:
— Спасибо, сеньора.
— Иди за мной. И не выполняй ничьих распоряжений, кроме тех, что отдаю лично я. Поняла?
— Да, сеньора.
Джулия пошла к воротам. Управитель, руководивший разгрузкой возов, почтительно поклонился:
— Сеньора Джулия, все вещи будут доставлены в ваши покои, если вы не пожелаете дать иных распоряжений.
Она остановилась:
— Благодарю сеньор Пиротто. Несите в покои.
Он вновь поклонился:
— Желаете распорядиться о чем-то еще?
— Да. В моих покоях нет личной прислуги. Я хочу, чтобы вы подобрали толковых девушке из города. Не из дома, сеньор Пиротто, и не тех, кто служил у сеньоры Антонеллы. Это возможно? Или необходимо получить одобрение сеньора Фацио?
Управитель улыбнулся:
— Одобрения сеньора не потребуется.
Джулия кивнула:
— Хорошо. Альба назначается старшей над моей прислугой. Она отберет девушек.
Джулия чувствовала себя странно. Эта неожиданная смелость пьянила и одновременно пугала. Вернувшись во внутренний двор, она почти ожидаемо застала тираниху, которая терлась возле няньки Теофилы.
Вместе они представляли странное зрелище: грузная объемная Теофила, завернутая в рулоны белой и серой мятой ткани, и хрупкая, черная, почти звенящая от изящества сеньора Соврано. Словно огромный придорожный валун и беспокойная лупоглазая стрекоза с лопастями полупрозрачных крыльев. Рядом с краснолицей оплывшей старухой тираниха выглядела еще стройнее, еще белее, еще безупречнее. Идеальной до звона в ушах, до зубовного скрежета. И именно сейчас эта восхитительная красота не стоила ровным счетом ничего. Она не была даже легким облачком, имеющим хоть какие-то осязаемые очертания. Порыв ветра. Бесполезное дуновение. Иллюзия. Отраженный солнечный блик.
Нянька Теофила представлялась на фоне такого соседства совсем безобразной. Старой, краснолицей, бесформенной, тяжелой и нелепой. Но при одном взгляде на нее сердце наполнялось теплом. Она была прогретой землей, теплой водой в ручье, спелым наливным яблоком. Огнем очага, добрым спокойным сном…Она была всем тем, что важно и ценно. Она умела любить и одаривать своей любовью. Тираниха не стоила даже мизинца этой неграмотной неказистой старухи.
Когда сеньора Соврано заметила Альбу, едва сдержалась. Но виду не подала, иначе пришлось бы признать, что это дело ее рук. Лишь задрала подбородок:
— Что здесь происходит?
— Привезли мои вещи из Лимоза, сеньора.
Та брезгливо кивнула на Теофилу:
— И это?
— Это моя няня.
Тираниха поджала розовые губы:
— И вы намереваетесь поселить это кошмарное чудовище в моем доме?
Джулия улыбнулась:
— Во-первых, сеньора Антонелла, в доме вашего сына. А во-вторых… в этом доме уже достаточно одного чудовища.
Тираниха побледнела, глаза лихорадочно сверкнули. Она бы с удовольствием вновь влепила Джулии пощечину, но теперь отчего-то не решалась.
— И все это, разумеется, сотворяется именем моего сына…
Джулия покачала головой:
— Нет, сеньора, моим именем. Я имею полное право на соответственные моему положению покои и собственный штат прислуги. И вы не можете меня этого лишить. Это не дерзость или непочтение. Всего лишь бытовая необходимость, которой я была лишена.
Тираниха изогнула безупречную бровь:
— Я не стану платить вашей собственной прислуге, моя милая.
— А разве это делаете вы? — Джулия подняла голову. — Вы всего лишь распоряжаетесь деньгами своего сына. Едва ли вы содержите свой штат из своей вдовьей части. Я же, при необходимости, готова содержать свою прислугу сама.
Тираниха молчала, лишь кривила губы. А на шее, у самой шемизетки, стали проступать яркие розовые пятна. Она махнула рукой стоящей неподалеку Доротее и торопливо ушла в дом.
Нянька Теофила вновь зарыдала. Стояла, покачивая головой, глаза стали совсем крошечными. Она снова кинулась с объятиями:
— Деточка моя! Какая же ты стала!
Джулия насилу вырвалась:
— Не здесь, няня. Поднимемся в дом.
Теофила сидела на стуле посреди комнаты, обмахивалась кончиком покрывала и с интересом осматривалась. Старухе надо отдохнуть, выспаться, поесть. Джулия окликнула Альбу, заранее готовясь выслушать волну увещеваний. Кто бы мог подумать, что той придется выхаживать Дженарро, которого она терпеть не может. Но от желания Альбы здесь мало что зависело.
— Альба, смени платье, быстро перекуси в кухне. Когда вернешься, пойдешь со мной.
Та кивнула:
— Хорошо, сеньора. Куда?
— На половину сеньора Фацио. Дженарро ранен, ему нужен уход. Я могу довериться только тебе.
Джулия напряглась, ожидая заломанных рук и нытья. Но на лице Альбы отразился совершенный ужас:
— Как ранен? Что с ним, сеньора? Что случилось?
— Серьезная рана…
Альба покачала головой, прижимая ладонь к груди:
— Я не пойду в кухню, сеньора! Только переоденусь! Я мигом!