Неземное тело

* * *

Блондинка озирала окрестности через лобовое стекло автомобиля, вздернув маленький твердый подбородок. Когда шофер открыл для нее дверцу, она крутнулась на пятой точке, вынесла ножки наружу и ступила на асфальт.

— С какой стати тут так жарко? — громко спросила она непонятно у кого. Возможно, у самого господа бога. — Мы же за городом! Почему эти огромные деревья дают так мало тени?

У нее был вид королевской кошки, очутившейся на помойке. Анисимову с первого взгляда стало ясно, что ей ничего здесь не понравится.

Он стоял по другую сторону изгороди на своем участке, опираясь на грабли, и смотрел, как она идет к калитке, покачивая бедрами. Бедра были стройными, талия тонкой, волосы, уложенные в башню, гладкими и блестящими. В дополнение к ладному телу природа одарила ее большими серыми глазами, идеальной формы носом и чувственным ртом. С дурами так всегда и бывает — снаружи они очаровательны, а в голове у них пусто, как в дырявом бидоне.

Улица, с двух сторон подпираемая недружелюбными заборами, изгибалась коромыслом. Постриженная зелень успокаивала глаз, а новенькие коттеджи с красными крышами походили на крепкие подосиновики, только что вылезшие из земли.

— Принимайся за багаж, — приказала блондинка, обернувшись к шоферу.

Тот засуетился. Это был молодой мужчина с пышными усами, в огромных солнечных очках и каскетке с длинным козырьком. Разглядеть его как следует не представлялось возможным. Впрочем, у Анисимова не возникло никакого желания его разглядывать. Его интересовала только новая соседка, черт ее подери. Судя по количеству чемоданов, она собиралась задержаться здесь года на два.

— Привет! — поборов возникшую неприязнь, поздоровался он. Перешагнул через клумбу с незабудками и приблизился к забору вплотную.

Тридцать пять лет, сто девяносто рост, хорошее лицо со спокойными чертами, а в довесок — глаза упрямца и забияки.

Блондинка уже атаковала калитку и втиснула ключ в замочную скважину.

— Вероятно, мы с вами соседи, — сказал Анисимов.

— Вероятно, — холодно ответила она, окинув его взглядом оценщика подержанных вещей.

— Тогда нам стоит сразу познакомиться, — он неискренне улыбнулся. — Меня зовут Анисимов Антон.

— А меня Лайма. — В ее голосе не чувствовалось дружелюбия. Распахнув калитку, она сделала несколько шагов по дорожке, выложенной круглыми камнями. — Кстати, почему между нашими участками отсутствует забор?

— У меня с прежним хозяином возникли территориальные споры.

— С моим мужем?!

Анисимов удивленно моргнул:

— Так вы?..

— Вдова, — подтвердила она его невысказанное предположение. — И что же вы с Леонидом не поделили?

— Вон те кусты жасмина.

Он с трудом переварил новость. Вдова? Очень, очень странно…

— Надеюсь, мне вы уступите эти кусты, — безапелляционно заявила Лайма. — Я люблю нюхать жасмин. Так что можете приступать к строительству забора, не мешкая.

Анисимов мгновенно разозлился и, шевельнув бровью, процедил:

— А вы хваткая.

— С чего вы взяли?

— Смекалка так и светится в ваших глазах.

— Надеюсь, она не портит мою внешность?

Вдова прошествовала мимо с видом председателя высокой комиссии, намеренного пресечь все должностные нарушения.

Шофер с первой порцией чемоданов протиснулся вслед за ней и двинулся к дому, поздоровавшись с соседом коротким кивком. «Неудивительно, — подумал тот, — что бедолага боится даже рот раскрыть. Наверняка патронесса осаживает его на каждом слове».

— Могу я что-нибудь для вас сделать? — не сумев скрыть иронии, спросил Анисимов, глядя, как блондинка удаляется по дорожке.

— Упомяните меня в своем завещании, — ответила она, не оборачиваясь.

Поднялась на крыльцо, недолго повозилась с замком и вошла в дом. Когда все чемоданы были внесены внутрь, она с облегчением захлопнула дверь. В один миг стервозное выражение слетело с ее лица, сделав его менее эффектным.

— Фу-у, — произнесла Лайма своим обычным голосом. — Если все мужики в этой Богодуховке такие сексапильные, мне придется туго. Заметил, какая у него мускулатура?

Евгений Корнеев, который только что избавился от солнечных очков, перевернул каскетку козырьком назад и попенял:

— Почему ты с ним так нагло разговаривала? Твоя задача — подружиться с соседями, а не затевать с ними войну. Этот Анисимов тебя уже ненавидит. А я-то надеялся, что твоя красота сразит его наповал.

— Не переживай: рано или поздно он капитулирует, — успокоила его Лайма.

— Ну да! — не поверил Корнеев.

— Уверяю тебя. Чтобы привлечь внимание мужчины, недостаточно задеть его сердце — нужно ранить его самолюбие. Быки бросаются только на тех, кто трясет перед ними красной тряпкой.

— Тебе лучше знать, — пробормотал ее напарник и прошелся по комнате, разглядывая предметы обстановки. — А тут чертовски уютно. Люблю пожить шикарно! Белые диваны, ковер с ворсом по щиколотку, стереосистема, всякие штучки-дрючки…

— Тебя это не должно волновать, потому что ты будешь жить в подвале, — отрезвила его Лайма. — Можешь начинать распаковывать свой компьютер. Дождемся темноты, а потом ты уедешь. То есть сделаешь вид, что уезжаешь. И сможешь отклеить наконец свои дурацкие усы.

Это был заранее разработанный план. Лайма останавливается в Богодуховке под именем вдовы Леонида Перворукова и оперативно знакомится со всеми соседями, попавшими в «особый список» службы безопасности. Поскольку личности здесь проживают все больше известные, за город они приезжают с одной целью — отдохнуть от постоянного общения с людьми. Вряд ли кто-то горит желанием тесно дружить с соседями — высоченные заборы говорят сами за себя. Однако вдова, оставшаяся одна-одинешенька, нуждающаяся в совете и ободрении, всегда может найти предлог, чтобы постучать в соседскую дверь.

Лайма подошла к окну и выглянула наружу. Весь участок зарос сочными сорняками и выглядел заброшенным.

— А ты сможешь пробраться обратно так, чтобы тебя никто не увидел? — обеспокоенно спросила она у Корнеева.

— Меня же привозили сюда на разведку вместе с уборщиками, — напомнил тот. — Со стороны перелеска в заборе есть замаскированный лаз. Главное, не включай сигнализацию, пока я не вернусь.

Он скинул башмаки и принялся перетаскивать вещи на второй этаж. Лайма командовала, что к какому шкафу нести.

— Ну и набрала же ты платьев! Собираешься закадрить всех мужиков сразу?

— Мне приказали их кадрить, — равнодушно откликнулась она. — Ты же знаешь, я не люблю без нужды наряжаться.

Большую часть времени Лайма носила деловые костюмчики и туфли на удобном каблуке. Волосы заворачивала в простой узел и слегка подкрашивала губы. Однако на заданиях от нее порой требовалось выглядеть особенно привлекательной. Тогда приходилось затрачивать усилия и блистать. Сейчас был именно такой случай.

— У меня в подвале еще лучше, чем у тебя в гостиной, — радостно сообщил Корнеев, облазивший дом сверху донизу. — Там огромная кровать, домашний кинотеатр, баскетбольная корзина и холодильник, в котором полно еды.

— Можно подумать, ты будешь смотреть кино или играть в баскетбол, — пробормотала Лайма. — Или спать в кровати. Насчет еды я тоже сомневаюсь.

Компьютерный гений Корнеев славился тем, что, погрузившись в виртуальный мир, забывал обо всех своих человеческих потребностях. Однажды к нему даже вызывали «неотложку», думая, что он впал в кому прямо возле монитора.

— А с кем из соседей ты хочешь познакомиться в первую очередь? — полюбопытствовал гений, покачивая ногой в белом носке.

Лайма сварила кофе, и они вдвоем сели за дубовый стол, разложив перед собой записи, сделанные накануне, во время подготовки к заданию. На большом листе была нарисована дорога, рядом — поселок, и над каждым квадратиком, изображавшим дом, надписана фамилия владельца.

На самом деле Богодуховкой называлась маленькая деревенька, в которой осталось не так уж много жителей. Местечко считалось заброшенным и бесперспективным до тех пор, пока рядом не начали строить новый коттеджный поселок. Сюда провели водопровод, проложили асфальтовую дорогу и открыли продовольственный магазинчик. Богодуховка оживилась. Сады и цветники за элитными заборами кому-то нужно было вскапывать, полоть и поливать, и для местных жителей появился шанс подзаработать.

— Анисимова я оставлю на закуску, — начала прикидывать Лайма. — Между нашими участками нет загородки, и это развязывает мне руки. Я могу делать с ним практически все, что захочу.

Корнееву стало немножко обидно, что она рассматривает всех мужчин исключительно с биологической точки зрения. Надо же — «все, что захочу!».

— Не забудь, он писатель, существо высокоорганизованное. Возьмет и не клюнет на тебя.

Лайма положила в рот кусочек сахара и с хрустом разжевала.

— Мужская солидарность — великое дело, — заметила она. — Однако, как ни больно тебе будет это слышать, друг мой, любым мужчиной можно управлять. В отношениях с прекрасным полом вы предсказуемы, как первые заморозки.

— Но ведь в нашем списке есть и женатые, — запальчиво возразил Корнеев. — Счастливые мужья. Целых два счастливых мужа.

— Я стану их лучшим другом, — отрезала Лайма. — Тебя что, беспокоит мой нравственный облик?

— Ладно-ладно, — сдался он. —Значит, Анисимов — на закуску.

— Итак, две супружеские пары, — задумчиво пробормотала Лайма. — Больше всего меня волнуют Остряковы, Егор и Венера.

— Надо думать! — поддакнул Корнеев. — Насчет Венеры ничего не скажу, но Егор… Известный актер, красавчик, секс-символ…

— Не надо меня запугивать. — Она склонилась над планом. — Остряковы от нас дальше всех. А прямо напротив кто? А! Олег Бабушкин.

— Интересно, он поет вечерами в саду? — мечтательно спросил Корнеев, подперев щеку кулаком. — Пару лет назад я был на его концерте. Талантище!

— Допивай кофе, я попробую узнать, на месте ли твой талантище, — решила Лайма и поправила прическу двумя руками. — В конце концов, нам нельзя терять ни минуты.

Она вышла на улицу и зорким взглядом окинула горизонт. Горизонт был чист, если не считать Анисимова, который по-прежнему торчал на виду и сгребал скошенную траву в большую кучу. Игнорируя его, Лайма прошествовала по дорожке, перешла на другую сторону улицы и остановилась перед высоченной изгородью с острыми пиками наверху. Примерившись, она протянула руку и нажала на кнопку звонка.

Калитка открылась абсолютно бесшумно — петли здесь наверняка смазывали дорогим импортным маслом, выдавливая его из флакона с изысканным носиком. Лакированная табличка, на которой была изображена оскаленная собачья морда, предупреждала, что во дворе притаился кусачий друг человека. Лайма надеялась, что он сидит на цепи и не выскочит ей навстречу, щелкая зубами.

— Привет! — заранее сказала она и подождала, пока калитка распахнется до конца.

Представший перед ней тип, одетый в мятые шорты, и сам был похож на собаку — огромный, нечесаный, заросший щетиной, он сверлил Лайму глазами, притаившимися под набрякшими веками. Если бы она не знала наверняка, что это известный бард Олег Бабушкин, то приняла бы его за алкаша местного значения. На ее «привет» звезда эстрады нехотя почесал живот и спросил:

— Ну?

Это «Ну?» ее рассердило. Вряд ли к грубияну каждый день заходят прелестные блондинки, одетые в безупречные летние костюмчики. Впрочем, кто его знает? В конце концов, он знаменитость. Со времен зеленой юности Лайма питала слабость к мужчинам с гитарами. Правда, не к таким запущенным.

— Я ваша новая соседка Лайма, — объяснила она. И для ясности добавила: — Лайма Перворукая.

Она никак не могла привыкнуть к этой фамилии. Перворукая! С ума можно сойти. Хорошо, что не Второрукая или, того хлеще, — Третьерукая. Или какая-нибудь Грязноногая. Два дня она обкатывала эту фамилию в уме, но так с ней и не смирилась.

— Из дома напротив? — с неудовольствием переспросил Бабушкин. — Вот, значит, как… Будете тут проживать…

Он произнес это таким мрачным тоном, как будто приезд соседки грозил лично ему кучей неприятностей.

— С недавних пор я вдова, — высоким голосом, который мог в любой момент оборваться слезами, сообщила Лайма. — Приходится самой решать бытовые вопросы, а это так сложно… Сейчас мне до зарезу нужен садовник. А где его взять?

— Миль пардон, — сальным баском ответил Бабушкин. — Но у меня нет лишнего садовника.

И он так быстро захлопнул калитку, что едва не прищемил незваной гостье нос.

— Да… — пробормотала Лайма и покачала головой. — Тут работать и работать.

Некоторое время она стояла на месте, раздумывая, как действовать дальше. Летнее солнце бомбардировало ее макушку, словно вошедший в раж лудильщик кастрюль дырявую домашнюю утварь.

Когда она возвращалась, на лице Анисимова было написано удовлетворение. Он пытался его скрыть, но у него ничего не получалось. «Ладно, ладно, — подумала Лайма. — Улыбайся пока, писатель».

— Ну, как? — с любопытством спросил Корнеев, пытаясь прожевать булку, которую он практически целиком засунул в рот. — Бабушкин там?

— Там, но контакт я с ним пока не наладила. — Лайма плюхнулась на стул и побарабанила пальцами по столешнице. — Кстати, а что он написал?

— Кто?

— Анисимов, разумеется! Это ведь он у нас писатель.

— По-моему, он пишет что-то такое… интеллектуальное.

— Наверняка он страдает манией величия. Терпеть не могу таких типов.

Корнеев хмыкнул и смел крошки со стола в ладонь. Выбросил их в мусорное ведро и удовлетворенно сообщил:

— Все, мне пора отправляться. Поставлю машину в условленное место и в сумерках приду обратно. Комп уже распакован и ждет. У меня есть одна идейка, которую нужно обкатать…

— Только не рассказывай мне о своих микробах, — попросила Лайма. — Я все равно ничего в этом не понимаю.

— В компьютере не микробы, а вирусы. Стыдно не знать таких простых вещей.

— Я же не Билл Гейтс, — буркнула Лайма.

— Высокие технологии изменили нашу жизнь! — горячо сказал Корнеев. — И твою тоже.

— Согласна. Раньше я раскладывала пасьянс вручную, а теперь использую для этого «мышь».

Оскорбленный до глубины души, ее напарник нацепил свои огромные очки и надвинул козырек каскетки на глаза. Лайма вышла вместе с ним на улицу, чтобы разыграть сценку прощания.

— Боже мой, я остаюсь здесь совсем одна! — посетовала она так громко, чтобы писатель непременно услышал.

Анисимов сидел в плетеном кресле и лениво курил, закинув ноги на деревянную скамью. Конечно, он все слышал. И видел тоже. Блондинка по-прежнему была в босоножках на высоченной танкетке. Любой разумный человек уже давно переобулся бы во что-нибудь более подходящее. Или разулся бы вообще. Но нет, как же! Она должна демонстрировать свои ноги даже червякам.

— Мало того, что здесь страшно, — продолжала Лайма, — так я еще остаюсь без средства передвижения. А если со мной что-нибудь случится?

Когда автомобиль отъехал, растворившись в графитовых сумерках, блондинка потопала обратно. Анисимов нутром чувствовал, что она его в покое не оставит. Так и вышло. Остановившись на дорожке, она повернулась в его сторону и капризным голосом спросила:

— В этом месте есть больница?

— Нет. А вы что, заболели?

Он принялся лениво щелкать зажигалкой, окидывая Лайму утомленным взором.

— Я уколола палец.

— Посмотрите в своей ванной комнате. Там наверняка есть аптечка, в которой отыщется склянка с йодом.

— А если мне потребуются антибиотики?

— Это чем же вы укололи палец? Отверткой? На кой черт вам антибиотики?

— Я говорю — если. Вы разве не знакомы с сослагательным наклонением? — огрызнулась она.

У ее блузки был вырез той самой глубины, которая мешает мужчинам сосредоточиться. Анисимов постарался сконцентрироваться на ее лице. Лицо было вредным. Маленькие ноздри хищно раздулись, глаза сверкали.

— У меня есть мотоцикл, — сообщил он. — Если вы будете умирать, я довезу вас до местного фельдшера.

— Теперь, когда вы за меня отвечаете, — подвела она итог, — не забывайте следить за тем, чтобы ваш мотоцикл всегда был заправлен бензином.

Повернулась к Анисимову спиной и отчалила. Он оторопело смотрел, как мелькают ее крепкие икры и розовые пятки. Кажется, еще пара дней, и он разлюбит сидеть во дворе. Может быть, в самом деле начать строить забор? Пусть подавится своими жасминовыми кустами.

Корнеев появился, когда на улице было совсем темно. Он проскользнул в дверь черного хода и крикнул:

— Лайма, я такую штуку придумал!

— Как подсоединиться к Интернету через канализацию? — сердито спросила она. — Где ты был столько времени? Я все глаза проглядела!

— Я украл собаку, — сообщил Корнеев, приземлившись в самом центре белоснежного дивана. Руки у него оказались грязными, как у трубочиста, и на обивке остались две черные пятерни.

Лайма была так ошарашена его заявлением, что ничего не сказала по поводу этого безобразия.

— Какую собаку? — изумилась она, прижав к груди ладони. — Где она?

— Я отвел ее в лес и привязал к дереву.

Целую минуту Лайма молчала, наблюдая за тем, как Корнеев, схватив черными лапами яблоко с блюда, жадно с ним расправляется.

— Евгений, с тобой очень интересно общаться, — наконец призналась она. — Никогда не знаешь точно, кто из нас сошел с ума. — Она потерла виски пальцами и спросила: — С какой целью ты украл собаку?

— Для тебя, Лайма! — радостно ответил он. — Неужели ты не понимаешь?

— Если ты украл ее для меня, — осторожно поинтересовалась она, — то зачем отвел в лес?

— Но если бы я потащил ее сейчас сюда, в дом, она бы принялась лаять и нас наверняка бы застукали!

— Поэтому моя собака будет жить в лесу, констатировала Лайма. — Понятно.

Она подумала, что прежде чем связываться с гениями, следует пройти курс психологической подготовки.

— Считай, что одна подруга у тебя уже есть, — подвел итог Корнеев. — Правда, я молодец?

— Знаешь что? — рассердилась Лайма. — Когда мне не с кем будет дружить, кроме собак, я сообщу тебе дополнительно. Объясни немедленно, что случилось. Внятно объясни! Как это делают обыкновенные люди.

Корнеев с удовольствием облизал огрызок и аккуратно положил его на салфетку. Вытер руки о себя, испачкав заодно и рубашку, и, удовлетворенный, откинулся на спинку дивана.

— Рядом с нами находится коттедж Александры Журвиц, то есть певицы Саши.

— Я знаю, — ответила Лайма.

Она досконально изучила план и запомнила, какая знаменитость в каком доме проживает. Саша только недавно стала непременной участницей всех праздничных концертов, проводимых на главных площадках столицы, которые собирали самых известных артистов эстрады. Подняться на такую высоту считалось большим достижением, ибо список поющих уже много лет оставался неизменным. Единственное, что могло по-настоящему удивить, — это порядок выхода артистов на сцену или «сдохшая» фонограмма.

Логика подсказывала, что сначала человек должен обнаружить в себе талант и уж потом, совершенствуя его, добиваться известности. Однако Саша избрала альтернативный путь к славе. Сначала она приняла решение стать известной певицей и лишь потом начала возводить здание своего таланта. Поскольку техника идет вперед семимильными шагами, талант вскоре обещал стать народным.

— У нее была собака, — продолжал свое повествование Корнеев.

— Ты ее убил, — мрачно закончила Лайма. — В землю закопал и на камне написал…

— Лайма!

— Почему ты считаешь, что именно собака Саши должна стать моей лучшей подругой?

— Ты меня не так поняла. Сама Саша станет твоей лучшей подругой! Она наверняка любит свою псину. И когда сообразит, что та пропала, как пить дать ударится в панику. И тут ты приходишь и возвращаешь ей лохматое сокровище! Да она тебя боготворить будет. Правда, я умный?

— Как тебе удалось украсть собаку? — мрачно поинтересовалась Лайма. — Она что, была без сознания?

— Просто она очень маленькая.

— Болонка, что ли?

— Карликовый пудель. Такая серенькая кудлатая шавка. На ухе у нее красный бантик и какие-то цацки на шее. Она пролезла через дырку в заборе и бегала по дороге.

— Ты отнёс карликового пуделя в темный лес?! — в ужасе спросила Лайма. — Да ещё привязал к дереву?! Ведь его там съедят дикие звери!

— Здесь водятся только коровы, — буркнул Корнеев, расстроенный тем, что напарница не оценила его подвиг.

— Или он умрет от страха! Маленькие собачки безумно боятся темноты и одиночества!

— Ты говоришь с такой страстью, будто сама была маленькой собачкой. — Корнеев встал и потянулся, хрустнув косточками. — Что ж, пожалуй, я пойду устраиваться на новом месте. Посплю пару часов, а потом проверю свою идейку.

— Евгений, ты не можешь так поступить. Надо сходить в лес и забрать животное.

— Не выдумывай, — отрезал Корнеев. — Если я буду бегать по поселку, меня обязательно кто-нибудь заметит. Мы не можем провалить серьезную операцию только потому, что ты такая жалостливая. Ложись спать, а завтра утром приступишь к спасательной операции.

— Где собачка? К какому дереву ты ее привязал?

— В общем, так. Надо перейти шоссе возле указателя «Богодуховка, 1 км», спуститься по насыпи и двигаться к лесу, ориентируясь на большой дуб с дуплом. Собачка за дубом. Да ты наверняка ее услышишь. Когда я уходил, она жутко выла.

— Избавься от этих усов, — сказала Лайма ему в спину. — Ты похож на водопроводчика.

Собственные щегольские усики делали Корнеева совершенно неотразимым. Тонкие и черные, они повторяли капризный изгиб его верхней губы и, подобно последнему росчерку пера, идеально дополняли облик рокового красавца. При виде Корнеева у большинства женщин слабели коленки.

Он принял душ и, завернувшись в банный халат, удалился в свои чертоги. Лайма некоторое время ходила взад-вперед по комнате, представляя себе маленького пуделя, изнемогающего от страха и одиночества посреди леса, потом открыла дверь в подвал и спустилась на несколько ступенек.

— Тук-тук! — крикнула она. — Можно к тебе, жестокосердный тип?

Жестокосердный тип не ответил, и тогда она двинулась дальше со словами:

— Думай обо мне что хочешь, но уснуть я не смогу. Давай сходим за этой собакой…

Она оборвала себя на полуслове, потому что увидела Корнеева, который сидел абсолютно неподвижно, уставившись на экран монитора. Во рту у него торчал бутерброд, а глаза были стеклянными, как будто он подавился и вот-вот собирается свалиться замертво.

— Ясно, — пробормотала Лайма. — Люки задраены. — Она развернулась и пошла обратно, приговаривая: — Был бы тут Иван, он не допустил бы такого безобразия. Ивана даже не пришлось бы ни о чем просить…

Лайма Скалбе, Евгений Корнеев и Иван Медведь составляли особое подразделение под кодовым названием «Группа У» — ударная группа. Три дилетанта, волею судьбы попавшие под единоличное командование сотрудника одного из подразделений службы безопасности страны, успешно справлялись с самыми невероятными заданиями. Группа была законспирирована, личные дела ее членов изъяты из архивов, и связь со своим боссом, Игорем Тагировым (позывной — Орех), тройка поддерживала исключительно по телефону. Для этой цели имелся специальный сотовый аппарат, который Лайма, как командир группы, постоянно носила с собой.

К сожалению, на этот раз им пришлось разделиться. Бедной вдове не пристало иметь в своем распоряжении двух здоровых красивых мужчин. Со стороны она должна казаться слабой и беспомощной. Кроме того, кому-то нужно было действовать за пределами Богодуховки. Корнеев поехал с Лаймой для подстраховки. Работать с компьютером он мог в любых условиях.

Лайма выключила свет, подошла к окну, тихонько раздвинула жалюзи и выглянула на улицу. Луна исчезла. Черное небо горячим июльским животом легло на Богодуховку, почти раздавив ее. Фонари, тускло мерцавшие вдоль дороги, делали пейзаж еще страшнее и таинственнее. Ни ветерка, ни шороха. В такие ночи злодеи совершают ужасные преступления, а праведники мучаются кошмарами.

Лайма поднялась на второй этаж, выудила из чемодана кеды и быстро переобулась. Потом отыскала подсобное помещение, нашла ручной фонарик и заткнула его за пояс. По-хорошему, стоило переодеться в спортивный костюм, но она страшно не любила носить брюки. Юбки казались ей самой удобной одеждой на свете, и, когда предстояло трудное или опасное дело, она предпочитала именно их. Собравшись с духом, Лайма выскользнула на крыльцо и потянула за ручку. Дверь бесшумно затворилась за ней.

На душе было неспокойно. Невозможно сказать, что ее мучило больше — страх или угрызения совести. Она находилась на задании и не имела никакого права идти в лес одна. Лес представлял собой неизвестную, опасную зону, которую еще только предстояло исследовать. В этом, собственно, и заключалась миссия «Группы У» — выяснить, что происходит в Богодуховке. Дело на группу свалилось буквально с неба. Вот как это произошло.

День начался безобразно — пива, которое Виктор, как ему помнилось, припас на утро, в холодильнике не оказалось, «Но я же точно помню, что оставлял», — думал он, лихорадочно, по второму и третьему заходу обшаривая дурацкий белый ящик. Напрасно — затеряться проклятой бутылке здесь было попросту негде.

Окинув злым прощальным взглядом пустое холодное нутро, хранящее в себе лишь кусок окаменевшего сыра и черную обугленную сковородку с остатками непонятно чего, Виктор выругался, с силой захлопнул дверцу и плюхнулся на табурет. Значит, пиво было выпито ночью, а он совершенно этого не помнит — хорош был. Они с другом Мишей решили с горя выпить: Виктора очередной раз турнули со службы, даже не расплатившись с ним полностью за отработанное. И место-то было дрянное, и хозяева какие-то вороватые, да и деньги небольшие платили, но все-таки жаль.

А-у Миши, как нарочно, тоже событие, точнее, памятная дата — год, как он вообще без всякой работы сидит, у родителей кормится. Однако у Виктора нет ни родных, ни, в настоящий момент, семьи — один в поле воин, ему завтра же надо начинать поиски новой работы. Поэтому договорились выпить по чуть-чуть. Но одной, как водится, не хватило, а после второй он уже ничего не соображал. Однако пиво специально приберег — знал, каково будет наутро. И вот — на тебе. Это, скорее всего, Мишка, гад неугомонный. Ему бы только водку с пивом мешать!

Ситуация требовала немедленного решения, так как без легкого опохмела ни о какой разумной деятельности и помышлять не стоило. «С другой стороны, — мелькнула невеселая мысль, — искать работу в состоянии похмельного синдрома — самоубийство».

Виктор решил сделать так: выйти на улицу, купить пива, вернуться домой и, потихоньку приходя в себя, составить план дальнейших действий. Работа нужна была как воздух — денежных запасов, позволяющих роскошь временного ничегонеделания, у Виктора не имелось.

Ах, если бы все было так просто! Безобразный день продолжался, набирая силу, — никаких денег ни в куртке, ни в брюках, ни в кухне, ни в комнате он не обнаружил. На карачках ползал по полу, заглянул во все углы, во все ящики, даже в мусорное ведро — денег не было. После покупки двух бутылок водки, пары пива и какой-то закуски типа колбаса-сыр-селедка (платил, естественно, он, у Миши давно уже не водилось никакой наличности) должна была остаться сумма пусть и скромная, но позволяющая при должной экономии и без алкоголя прожить недели три.

Обычно деньги лежали в боковом кармане куртки (пиджаков Виктор уже давно не носил), либо, если купюр было больше, чем требовалось ему на день, он перекладывал излишки в верхний ящик письменного стола.

Карманы были пусты, ящики тоже, в общем — катастрофа. «Может, в магазине потерял, когда расплачивался? Сходить туда, что ли? Но ведь не вернут, паразиты». Думать про то, что это дружок Миша постарался, даже не хотелось. И вообще, какая теперь разница!

Ну, денек! Вот ведь, зараза какая! Одолжить денег — и то не у кого. Схватив подвернувшуюся под руку и ни в чем не повинную чашку с остатками чая, Виктор запустил ею в стену. Раздался оглушительный грохот, и по комнате разлетелись разноцветные осколки и остатки заварки. Это немного отрезвило уже закипавшего от отчаяния и злобы Виктора.

Ладно, слезами горю не поможешь, надо действовать. Перво-наперво хорошо бы раздобыть хоть немного денег — кушать на что-то нужно, да и в порядок себя привести, а то работодатели придут в ужас, примут его за бомжа или пропойцу какого-нибудь. А он все-таки инженер по образованию, хоть и работает последние десять лет то продавцом, то кладовщиком, то экспедитором.

Единственным способом быстро заработать для Виктора был банальный извоз. Метод испытанный, к нему он прибегал не раз, хотя очень не любил такого рода заработки и всячески от них уклонялся, если не было отчаянной нужды. Но сегодня был именно такой случай. Конечно, его «Москвич», хоть и выглядит пока еще прилично, но уже дышит на ладан. Правда, к счастью, еще бегает и даже выручает хозяина в трудную минуту.

Уже на выходе из подъезда Виктора посетила мысль, от которой он похолодел, — после его последних поездок, насколько он мог вспомнить, бензина в баке почти не осталось. Он давненько не заправлялся, все откладывал на потом. Вот и дооткладывался, идиот.

Его худшие опасения подтвердились — топлива хватит разве что до ближайшей заправки. Но денег-то нет! «Нет, это же надо, вот денек! За что такое фатальное невезение?» — нервно рассмеявшись, Виктор вылез из машины.

И как теперь быть? Опустив голову, он задумчиво уставился на носки своих поношенных кроссовок. Мыслей не было никаких. И туг, словно опровергая все теории о фатуме, роке, судьбе, произошло маленькое чудо: очередным дуновением теплого летнего ветерка прямо к ногам отчаявшегося Виктора принесло некий зеленый продолговатый листок. Еще не веря своему счастью, он поднял его и поднес к самым глазам — это была купюра достоинством в десять американских долларов. Оглянувшись по сторонам — вдруг уже бежит, протягивая руки к своим деньгам, хозяин купюры? — Виктор никого не обнаружил. Ни рядом, ни в отдалении.

Это было хотя и частичным, но все-таки решением проблемы. «На заправку! — радостно скомандовал он сам себе, включая зажигание, — по дороге и валютку поменяем».

Выезжая с бензозаправки, он уже решал другую проблему — как ему лучше распорядиться подарком судьбы, а именно — где теперь быстрее и легче заработать денег. Из небогатой практики Виктору было известно, что мотаться туда-сюда с голосующими у обочины дело хлопотное и не очень прибыльное, а иногда чреватое неприятностями — на кого еще нарвешься. На вокзалах и в аэропортах ему ловить клиентов не с руки — там и без него желающих куча плюс официальные таксисты, разъезжающие по заказам.

То же и у крупных отелей. Но вот у небольших приличных гостиниц стоит попытать удачи — вдруг подплывет солидный клиент. А там всякое может быть — и аэропорт, и магазины, и московские достопримечательности по хорошему тарифу.

Виктор выбрал себе место около большого сталинского дома, где, как ему было известно, располагалась гостиница, принадлежавшая в свое время оборонному ведомству. В старые времена по роду своей работы ему иногда приходилось сопровождать приезжавших в СССР иностранцев, специалистов в области космоса и ракетной техники. Их селили именно в эту, расположенную в некотором удалении от центра города, внешне неприметную, но весьма комфортабельную гостиницу. Кому она принадлежала теперь и кто в ней проживает, он, естественно, не знал. Но все присущие хорошей гостинице атрибуты были на месте — отреставрированный солидный фасад, небольшая, но добротная вывеска. У входа — швейцар в униформе. Несколько дорогих лимузинов (два с госномерами, отметил Виктор) теснились здесь же, вдоль тротуара — типичная проблема всех старых советских гостиниц, не имеющих нормального места для парковки автомобилей. Эта же вообще стояла в ряду обычных жилых домов, выстроившихся по обе стороны неширокого проспекта.

Виктор, к собственному изумлению, нашел себе очень приличное место — вроде и не рядом, а несколько сбоку, у торца соседнего дома. В общем, прогнать не должны, и в то же время выходящим из гостиницы его отлично видна. И он все мог видеть. Достал из багажника и установил сделанную в свое время по трафарету картонку «ТАХ1».

Ярко выраженных конкурентов, к счастью, пока видно не было.

Теперь Виктору хотелось думать о приятном. Например, о том, что случайностей не бывает, ведь для чего-то кто-то свыше ему подарил эти десять долларов. Или о том, что прихотливая судьба может взять, да и подкинуть еще какой-нибудь неожиданный подарочек. «Почему нет, — философски размышлял Виктор, — а то от этих неприятностей озвереть можно».

Время шло, но особого оживления у гостиницы не наблюдалось. Это, в принципе, было объяснимо — те, кто приехал работать, упорхнули рано, а туристы еще только завтракали, Виктор от нечего делать стал разглядывать представительный фасад гостиницы. Это было не очень удобно, ведь видел он его под углом. Вот высунулась в окно рыжая голова — девушка что-то высматривает внизу. Какой-то мужик в белой рубашке размахивает руками — то подойдет к раскрытому окну, то скроется в глубине комнаты. То ли сам с собой разговаривает, то ли спорит с кем-то. А с крыши свисают хитрые приспособления — мойщики окон занимаются своей муторной и опасной работой. Он зацепился взглядом за этих двух ребят, бесстрашно висящих снаружи здания и усердно наводящих блеск и глянец на и без того блестящие стекла. Отражая яркое летнее солнце, те пускали вокруг сотни солнечных зайчиков. Смотреть на все это было интересно, но начали болеть глаза. Он зажмурился, потряс головой, а когда глаза открыл, то увидел, что к его машине торопливо идет какой-то высокий лысый мужчина в светлом костюме.

Подойдя и наклонившись к окну, он поинтересовался:

— Вы — такси? — Виктор обрадованно кивнул. — Вы — свободен?

Виктор снова кивнул. Это был, безусловно, иностранец.

— Там багаж, — мужчина рукой показал на гостиничный подъезд. — Едете туда, я иду за багаж. Потом — Шереметьево, аэропорт. Там ждать, потом обратно.

Провожает кого-то, понял Виктор. Вот он, еще один подарок. Уже на законных основаниях он подъехал почти к самому подъезду и остановился, ожидая своего клиента. Швейцар состроил презрительную гримасу, но ничего не сказал. Через несколько минут иностранец появился в сопровождении очень похожего на него худого юноши в джинсах, майке и круглых зеленых солнечных очках, поднятых куда-то на макушку. За ними спешил служащий гостиницы, катящий тележку с двумя дорожными сумками.

Виктор вышел из машины помочь, однако справились без него. Когда носильщик, получив свои чаевые, ушел, иностранец с сыном начали размещаться в салоне. После недолгих препирательств (на немецком, его Виктор немного помнил) сынуля отвоевал себе место сзади, усадив папашу на переднее сиденье.

Виктор уже открыл дверцу, собираясь сесть на свое место, почему-то глаза его непроизвольно метнулись вверх — как там отважные мойщики?

Дальнейшее он помнил плохо, хотя его неоднократно и с пристрастием расспрашивали об этом и милицейские оперативники, и следователь прокуратуры, и представители ФСБ.

Виктор (свидетель по делу Виктор Анатольевич Круглов) увидел, как прямо на него стремительно несется что-то большое и черное, похожее на гигантскую, раскинувшую крылья птицу. Он в испуге зажмурился, и его как будто качнуло теплой воздушной волной. Потом услышал глухой и противный удар о железо, звон и хруст стекла, затем — громкие крики. Когда он открыл глаза, то увидел на продавленной крыше своего «Москвича» тело человека в черных брюках и белой рубашке, забрызганной кровью. Виктор попытался посмотреть, что у несчастного с головой, которая свисала вниз в том месте, где раньше находилось лобовое стекло, и ему немедленно стало так плохо, что он осел на асфальт, откуда его и подняли прибывшие через какое-то время санитары «Скорой помощи».

Виктор перед тем, как окончательно потерять сознание, успел подумать: «Вот они, подарочки судьбы. Если уж день безобразно начался — безобразно и кончится».

Тагиров, изменив своей всегдашней привычке проводить большую часть ежедневных оперативных совещаний на ногах, размеренно и неторопливо расхаживая по всему периметру своего большого кабинета, угрюмо восседал во главе длиннющего стола, по обе стороны которого маялись собранные по его особому распоряжению сотрудники.

Он молча перебирал листки в раскрытой перед ним папке. Пауза затягивалась, и кое-кто стал недоуменно поглядывать в сторону шефа — да что это с ним сегодня, в самом деле?

Тагиров хмуро оглядел своих подчиненных, чуть задержав взгляд на лицах самых нетерпеливых. Те чинно потупились.

— Итак, — начал он наконец, — у нас произошли некие события. На первый взгляд ничего особенного. Но только на первый. На второй, третий и так далее — есть какая-то странность во всем. Теперь по порядку.

Тагиров снова зашелестел лежащими перед ним бумагами.

— Николас Лейтер, пятьдесят четыре года, американский подданный. Живет в Вашингтоне, официальная должность — советник конгрессмена.

В Россию прибыл для участия в международной конференции «Экология космоса». Не докладчик — имел статус наблюдателя. Это второй его приезд, первый раз он был здесь в декабре 1994 года на межправительственных переговорах по проблемам строительства международных космических станций. В составе делегации американских специалистов. Российские коллеги отзывались о нем, как о высоком профессионале в этой области. По нашей линии ни в чем предосудительном замечен не был.

Но в этот раз все было не так. Прилетел он в прошлое воскресенье — конференция открывалась в понедельник. Но господин Лейтер не посетил ни одного заседания, даже не зарегистрировался. Ни в понедельник, ни во вторник. А в среду утром, — Тагиров сделал паузу и, тяжело вздохнув, продолжил: — Он погиб. Выпал из окна гостиницы, в которой проживал с момента приезда. Сам или помог кто — выяснить пока не удалось. Ни милиции, ни прокуратуре. Хотя обстоятельства, при которых произошло несчастье, наводят на некоторые раздумья. В связи с тем, что в ходе следствия может быть затронута сфера государственной безопасности, дело передали в наше ведение. Но пока это только предположения. Подтвердить или опровергнуть их — вот задача на ближайшее время. Информация, полученная из МВД, будет вам разослана. Наметьте линии поиска — и за работу. Вопросы?

— Какие сроки? — поинтересовался один из заместителей.

— Ближайшие. Сегодня пятница, так что следующее совещание по данному делу — в среду. Надеюсь, результаты будут.

Результаты оказались плачевными, хотя интенсивная работа велась по многим направлениям и были задействованы все возможные источники получения информации. Тагиров злился на себя, на своих сотрудников, но более всего — на обстоятельства. И надо же так случиться, чтобы именно сейчас, когда они по горло загружены действительно важными и сложными проблемами, на них свалился (в прямом смысле слова) этот идиотский американец. Профессиональное чутье Тагирова не подвело — дело было гиблое. Такие дела могут отравить жизнь надолго — ни раскрыть его, ни закрыть. И американцы всю кровь теперь выпьют — объясняй, что да почему случилось с их любимым соотечественником в далекой стране. Так и будем годами переписываться.

Сотрудники, чувствуя настроение шефа, докладывая, хмурились, всем видом демонстрируя, что тоже недовольны итогами работы. Мерно вышагивая по кабинету и внимательно слушая их, Тагиров старался понять, за что здесь можно зацепиться, какое рациональное зерно содержится в ворохе разрозненных и пока ни к чему не пригодных сведений.

Итак. Господин Лейтер — крупный специалист по вопросам освоения и изучения космического пространства. Выпускник Гарварда. Входил в группу консультантов администрации Рейгана. Автор научных трудов и многих статей в специализированных изданиях, посвященных проблемам космоса. При этом написал две книги, обе наделали в США много шума. Первая, изданная в 1983 году, называлась «Кто не спрятался — я не виноват». В ней рассматривались возможные варианты вторжения на Землю инопланетного разума, один страшнее другого. Причем автор утверждал, что это не научная фантастика, а исследование, опирающееся на якобы имеющиеся, но засекреченные американским правительством факты. Другая книга, вышедшая в свет в 2000 году, называлась «Смерть над головой и под ногами» и вызвала грандиозный скандал. Там шла речь о таинственном и пагубном влиянии на жизнь нашей планеты прилетающих из космоса тел — метеоритов, астероидов и т.д. Ученый мир единодушно назвал книгу бредом, а публика читала ее взахлеб.

Вроде бы странно для ученого, дорожащего деловой и научной репутацией, издавать подобные книги, размышлял Тагиров. Но, с другой стороны, у человека, допущенного в коридоры власти, могли быть иные, нежели жажда дешевой популярности, мотивы поступить именно так. Над этим стоило поработать, и он, на мгновение остановившись у своего стола, сделал пометку на листе бумаги.

Так, пошли дальше. Интересный штришок — в свой прошлый приезд Лейтер проживал в той же гостинице. Только тогда, в 1994 году, принимающая сторона сама разместила здесь американскую делегацию (по традиции с советских еще времен), а в этот раз Лейтер заказал здесь номер самостоятельно, хотя бывшая ведомственная гостиница не входит в перечень многозвездочных отелей для состоятельных и именитых зарубежных гостей. Что, интересно, ему так в ней понравилось, если он пренебрег оазисами комфорта в центре Москвы?

Тагиров сделал еще одну пометку.

Далее. Удалось выяснить, что Николаса Лейтера часто приглашали на всевозможные конференции, круглые столы, симпозиумы и тому подобные публичные мероприятия как в США, так и в Европе. Иногда — в качестве почетного гостя. Однако он был невероятно разборчив, удостаивал вниманием лишь наиболее значимые и статусные. Чаще — отказывался от участия. В Россию за последние годы его дважды приглашали на весьма серьезные форумы, организованные Академией наук, на одном из которых его просили выступить в качестве эксперта, еще было приглашение из Звездного городка на торжества, посвященные сорокалетию первого полета человека в космос. Каждый раз они оставались без ответа, даже формального.

И вот этот серьезный и противоречивый господин сам лично присылает заявку на участие в рядовом и совершенно не статусном мероприятии, посвященном к тому же не столько космосу, сколько проблемам экологии. Получается, что Лейтеру понадобился формальный повод приехать в Россию? Не факт, но осмыслить это надо. Что там у нас еще?

На эту самую конференцию он так и не пошел. Регистрацию не проходил, пропуск не получал и попасть на заседания не мог по определению. Да и не видел его там никто — ни организаторы, ни участники, — это ребята проверили. Организаторы рассказали, что сами изумились, когда получили от него заявку на участие.

Но хуже другое. Никто не может внятно сказать, чем Николас Лейтер здесь занимался двое суток. Даже больше, учитывая, что прилетел он в воскресенье в семь вечера.

И, конечно, проклятый вопрос: «Что это — самоубийство, несчастный случай или убийство?» — повис в воздухе.

Номер, в котором проживал Лейтер, обследовали самым тщательным образом и несколько раз. Ничего, что объясняло бы хоть одно из предположений, не обнаружено. Следов борьбы нет, предсмертной записки тоже… Обслуживающий персонал и жильцы из соседних номеров ничего не слышали.

Если следовать логике, то непонятно, зачем надо было приезжать за тридевять земель, двое суток чего-то выжидать, а потом раз — и выброситься из окна. Конечно, чужая душа — потемки. Может быть, этот космический специалист уже давно сбрендил. Книжки странные писал, а теперь решил уйти из жизни, не дожидаясь нашествия пришельцев или падения астероида.

Несчастный случай, пожалуй, наименее вероятная гипотеза. Высокие и достаточно широкие подоконники добротного «сталинского» дома практически исключали случайное падение. Практически, но не на сто процентов. Мало ли что там ему взбрело в голову — на людей полюбоваться. Лег на подоконник, перегнулся и…

«Вообще невозможно себе это даже представить», — одернул сам себя Тагиров. Однако ему по-прежнему что-то не нравилось во всем этом деле. Была в нем, несмотря на кажущуюся простоту, какая-то еле ощутимая странность. А такие нехорошие странности он чувствовал интуитивно.

— А что у него с личной жизнью? Родные и так далее? — задал он вопрос одному из сидящих за столом.

Худощавый, коротко стриженный блондин стал докладывать:

— Родители живут в Чикаго, пенсионеры. Отец был бухгалтером небольшой компании, торгующей детским питанием. Мать преподавала в колледже литературу.

— Вот из таких семей и выходят крупные специалисты по космосу, — усмехнулся Тагиров.

Докладывающий продолжил:

— Сам Лейтер холост. Женат не был, детей нет.

— Ориентация? — Тагиров оживился. — У этих «голубых» ребят вечно какие-то истории…

— Традиционная. Более того — по этой части покойник был героем труда.

— В каком смысле? — заинтересовался шеф.

— В общем, по сведениям наших источников, его характеризуют как мужика, который слишком занят, чтобы бегать за юбками, однако при этом и двух дней без женского общества прожить не может.

— А если в течение двух дней ничего не получится, он на третий в окошко сиганет? — съязвил Тагиров.

— Видимо, у американца не было еще таких случаев, — поддержал волнующую тему кто-то из присутствующих.

— Ладно, — Тагиров решительно пресек возраставшую волну веселья, — что там у него особенного с женщинами?

— Подруги обычно из числа коллег по работе, либо из обслуживающего персонала — официантки, стюардессы, продавщицы. Если не было постоянной любовницы, пользовался услугами профессионалок, — закончил свой доклад худощавый блондин.

— Понятно, — заключил Тагиров, — эту тему пока оставим.

Он снова подошел к столу и сделал очередную пометку. И снова задумчиво стал мерить шагами кабинет. Оставалось немного — результаты осмотра личных вещей Лейтера, найденных в номере гостиницы, и анализ информации, содержащейся в ноутбуке американца. Кстати, о немедленном возврате компьютера тут же заявили представители посольства, намекая, что там может содержаться секретная информация, с которой представители другой державы не имеют права ознакомиться.

Пришлось им вежливо, но твердо отказать, сославшись на необходимость соблюдать процессуальные нормы. И попутно заметить, что государственные секреты следует не возить за границу, а держать в пределах государства.

Но прежде чем перейти к этим последним островкам надежды, Тагиров уточнил:

— Что-то интересное, необычное есть? Несоответствия, отклонения? — И, заметив движение одного из аналитиков, попросил: — Расскажите, что у вас.

Мужчина лет сорока, лысый, в круглых очках тихо кашлянул и произнес:

— Не уверен, что это важно, но все-таки. Крупный специалист по космосу Николас Лейтер по какой-то неизвестной причине никогда не был связан с НАСА, Во всяком случае, публично, официально. Это странно. Как можно заниматься космической темой, совершенно не соприкасаясь с Национальным управлением по аэронавтике и исследованию космического пространства, по сути, монополистом в этой области? Абсурд. Тем более что Лейтер неоднократно привлекался к работе правительства в качестве эксперта, консультанта. Кто же его рекомендовал, интересно?

— А что говорят наши конфиденты из космической отрасли?

— Тоже удивляются.

— Это важно. — И Тагиров тут же распорядился: — Поработайте над этим, выясните, может ли такое быть, а если нет — почему он дистанцировался от НАСА. Случайно? Специально? И что это может означать?

Отвечающий за указанное направление начальник отдела кивнул головой, давая понять, что принял распоряжение шефа к исполнению.

— Теперь ноутбук. — Тагиров коротко глянул на своего компьютерного консультанта.

— Игры, материалы к конференции, которые ему прислали еще до его отлета в Москву, стенограмма заседания сенатской комиссии — это все открытая информация. Еще несколько файлов с текстами — похоже, наброски новой книги.

— О чем там? — спросил Тагиров.

— Что-то не очень вразумительное про русскую мафию.

— Как она прилетает из космоса на астероиде и захватывает Землю? — не удержался Тагиров.

— Типа того, — улыбнулся компьютерщик.

— Что еще?

— Есть несколько вариантов карты Московской области.

— Несколько?

— Четыре. Две наши, взяты из Интернета, одна на английском языке и еще одна фантастически подробная, там отдельно изображен каждый район Подмосковья. Она тоже на английском.

— Это все? Маловато.

— Вывернули все наизнанку. Больше ничего нет. Похоже, он перед поездкой хорошенько свой ноутбук почистил.

— Ладно. — Тагиров снова принялся вышагивать по кабинету. — А что с мобильным, проверили?

— Да. Там всего три московских номера. Гостиница, контактный телефон организаторов конференции и еще одна квартира. Адрес имеется.

— И что за квартира, кто там живет?

— Квартира однокомнатная, на Варшавском шоссе. Там проживает некто Васильев Игорь Васильевич, 1975 года рождения, по профессии инженер-нефтяник. Москвич, но последние годы в Москве бывает наездами — постоянно работает в Сургуте.

— Связывались с ним?

— Связывались с его начальством. Он сам с разведчиками недр укатил в какой-то медвежий угол. Там и связи никакой нет. Теперь надо ждать, пока вернутся. Наши коллеги отслеживают ситуацию. Как только Васильев возвратится — сразу сообщат.

— Понятно, — Тагиров помолчал немного и подвел итог: — Отрабатываем НАСА, инженера-нефтяника… — Он на секунду задумался и затем произнес: — И карты области. Для чего-то они ему понадобились в таком количестве? Да, очень внимательно поработайте со свидетелями происшествия — вдруг что-то выплывет. Пока так. Спасибо, все свободны.

Обсуждение вопросов, касающихся скандальных книг, странного выбора конференции и повторного заселения в гостиницу, он решил отложить до следующего совещания.

Это был уже седьмой или восьмой допрос — Виктор сбился со счета еще на прошлой неделе. Вместо того чтобы искать работу, он часами просиживает в каких-то душных и пыльных кабинетах, где не то что кондиционер — вентилятор и то встретишь редко. Слушает одни и те же вопросы, уже почти машинально дает на них одни и те же ответы:

— Круглов Виктор Анатольевич.

— В Москве.

— Нет, временно не работаю.

— У гостиницы стоял, ожидая клиента.

— Да, знаю, но я же не работаю, нужны были деньги.

— Этого человека? Нет, не знал и раньше не видел.

— Ничего подозрительного не заметил.

И так далее, и тому подобное. Иногда Виктору казалось, что все случившееся — кошмарный сон, что это произошло не с ним. Может быть, если бы его оставили в покое, он бы эти жуткие воспоминания благополучно похоронил где-нибудь на задворках памяти. Но его внимательные собеседники не давали ему такой возможности.

Сначала это были ребята в серых милицейских мундирах, потом — в синих прокурорских. Теперь вот их сменил вежливый молодой человек в скромном цивильном костюме. Он оказался сотрудником ФСБ и беседовал с Виктором в неприметном особнячке без опознавательных знаков. С его появлением вопросы приобрели несколько иной характер, стали более детальными и заковыристыми. Они как бы вытекали один из другого, устоявшаяся в общем и целом картина трагедии стала обрастать новыми подробностями. Правда, для этого приходилось сильно напрягаться, мысленно реконструируя тот злополучный день, а это давалось Виктору весьма тяжело.

Вот, к примеру, вопрос: почему он поставил свою машину именно в том месте, где его в итоге и нашел клиент? Ну как, почему? От подъезда его наверняка прогнали бы — швейцар, охранники. Он чужой, а чужих нигде не любят.

— Так ведь вас от гостиницы видно было плохо? — уточнил собеседник Виктора.

— Почему? От главного подъезда нормально видно. Иностранец же меня заметил.

— Может, он из окна вас углядел? — гнул свое сотрудник ФСБ.

— Вряд ли, что ему в окне торчать — вышел на улицу, и все. Там ведь еще вокруг могли стоять машины, просто совпало так — никого в тот момент не было. К тому же, — Виктор помедлил, вспоминая, — если бы он в окно выглядывал, я вполне мог его заметить.

— Почему? — удивился молодой человек.

— Да я там, наверное, минут сорок загорал, от нечего делать окна разглядывал.

— Но вы же стояли не напротив здания, а под углом. Что же вам там было видно?

— Ну так, кое-что видел. Мойщики окон там висели.

— И все?

— Еще женщина высовывалась из окна. Кажется, рыжая.

— Вспоминайте, вспоминайте, — наседал на него собеседник.

Виктор, совершенно не понимая, что это тот прицепился к такой ерунде, силился вспомнить, что же и кого он видел, сидя в машине. И, кажется, вспомнил.

— Мужик там был в окне одном. Руками размахивал и вроде бы разговаривал с кем-то. То отойдет от окна, то снова вернется.

— Вы помните, как он выглядел?

— Лица не рассмотрел — далеко. Кажется, он был в чем-то светлом. Может, в белой рубашке…

Тут сотрудник ФСБ немного напрягся и переспросил:

— Точно в белой?

— Вроде точно… Я не очень хорошо это запомнил.

— А на каком этаже он был?

— Я же не считал. Но выше середины, точно. — И тут Виктора осенило: — Вы думаете, это он?

— Кто «он»?

— Ну, самоубийца этот!

— Да ничего я пока не думаю, — охладил его молодой человек, — пытаюсь составить более-менее ясную картину происшествия. Виктор, вы точно помните, что мужчина в окне с кем-то разговаривал?

— Нет, я просто так подумал тогда. Очень похоже было по тому, как он себя вел. Хотя разные психи бывают — сами с собой могут общаться. Ведь потом-то он выбросился.

— А может, не он.

— Может быть, — тяжело вздохнул Виктор.

Беседа продолжалась еще более часа, но ничего значительного вспомнить не удалось.

В заключение молодой человек из ФСБ попросил Виктора не разглашать содержание их беседы и никому о ней не рассказывать.

Вдруг поняв, что вот сейчас он останется один на один со своими, практически уже неразрешимыми («Москвич» отправился на кладбище автомобилей) житейскими проблемами, Виктор вдруг спросил:

— Скажите, а я тоже могу вас попросить о чем-нибудь?

— О чем? — растерялся молодой человек.

— Устройте меня на хорошую работу! — выпалил Виктор.

Немного помолчав, видимо, обдумывая услышанное, сотрудник ФСБ поинтересовался:

— Почему вы решили, что мы можем это сделать?

— Знаете, — ответил Виктор, — я родился и вырос в обществе, которое убеждено — ваше ведомство может все. И у меня нет причин сомневаться в этом.

Молодой человек в скромном цивильном костюме рассмеялся:

— Не обещаю, но что-нибудь постараемся придумать. Позвоните мне через недельку. Пишите телефон.

Очень внимательно, не перебивая и не задавая дополнительных вопросов, Тагиров выслушал доклады сотрудников. Глубинная отработка приоритетных направлений дала некоторые результаты. Сейчас он пытался суммировать разрозненные факты и связать их в логическую цепочку.

Допросы свидетелей гибели Лейтера практически ничего не дали. Швейцар, водители гостиничных лимузинов, немецкие граждане (отец и сын), находившиеся внутри злополучного «Москвича», несколько прохожих, случайно оказавшихся рядом, — все они видели лишь финал трагедии. Но вот подрабатывающий частным извозом водитель машины, на которую упал американец, рассказал нечто любопытное.

После активного вовлечения его в игру «я вспоминаю», этот Виктор Круглов припомнил, что видел в одном из окон гостиницы мужчину в белой рубашке, который с кем-то разговаривал. Свидетель не берется утверждать, что это был именно тот человек, который потом рухнул на его машину сверху. Да это и неудивительно — американца он не знал, мужчину (если это даже был Лейтер) видел издали и сбоку. Он не уверен, что тот мужчина был не один — ему так показалось. Белая рубашка — под вопросом. Выводы, естественно, делать рано, но основания для осторожных предположений есть…

Гостиничный персонал уверяет, что у Лейтера посетителей в то утро не было — за этим, как они утверждают, следят строго, никто посторонний без приглашения или специального разрешения пройти дальше общего холла не может. Интересно, что в то утро в гостинице вообще ни у кого в номере не было посторонних. Более того, опросили всех постояльцев, чьи окна выходят на фасадную сторону. К счастью, в номерах постояльцев было негусто — многие успели разъехаться по делам или завтракали в ресторане. Те же, кто находился на месте, оказались в массе своей другого пола. Мужчины же не очень подходили под описание, данное Кругловым. Нашлась рыжая барышня, которую припомнил водитель, что придало достоверности его воспоминаниям. Для нее это был первый день в Москве, и она просто любовалась видом из окна.

Был во всем происходящем и необходимый в таких случаях элемент везения — никто из постояльцев в последующие дни не успел съехать, облегчив тем самым работу оперативникам.

В итоге получалось: если никто из опрошенных не солгал и ничего не запамятовал, то вероятность, что свидетель видел в окне именно Лейтера, очень и очень велика.

Таким образом, можно считать, что эта тема закрыта — выжать что-либо еще здесь вряд ли удастся. Иллюзий относительно внезапных озарений или появления новых очевидцев Тагиров не питал.

Не удалось выяснить причину, по которой американец выбрал именно эту гостиницу. Просто попросил заказать ему номер именно здесь — и все. Разыскали людей, которые работали с Лейтером во время его прошлого визита: представителей космической отрасли, сопровождающих, переводчиков. Всплыли любопытные подробности — американец прилично изъяснялся по-русски, однако во время переговоров пользовался услугами переводчиков. Пил в меру, всегда себя контролировал. Во время посещения ресторанов пытался завязать знакомства с официантками, певицами, танцовщицами. Один чиновник рассказал, что подвозил американца до гостиницы с одной из девиц, однако кто она, припомнить не смог. Но это все были, что называется, штрихи к портрету.

Что же все-таки заставило Лейтера вторично поселиться в этой гостинице? Воспоминания о мило проведенном здесь с неизвестной девицей времени?

Практически та же история с выбором конференции. Прислал заявку — и все. Без комментариев. Информация, полученная от коллег Лейтера по официальным каналам, ясности не внесла — решительно все были удивлены, если не сказать озадачены, его поездкой. Но он работал в автономном режиме, у своего высшего руководства пользовался полнейшим доверием. Надо ему — значит, надо, пусть едет. Поехал, кстати, за государственный счет.

Судя по всему, придется отложить решение этих задачек до лучших времен. Если они решаемы в принципе. А то ведь может статься, что Лейтер просто захотел прокатиться, развеяться, а остановился в знакомом месте. Тагиров не любил в конце оставлять знаки вопроса, однако тут пока ничего нельзя было поделать.

Зато его очень порадовало сообщение относительно связей Лейтера с НАСА. Весьма компетентные источники подтверждали — да, официально он не работал на управление, однако долгое время был задействован в неких спецпроектах НАСА. Что это за спецпроекты, никто точно сказать не мог. Один корифей космической отрасли конфиденциально озвучил довольно странную версию: ответ, вероятно, может отчасти содержаться в странных лейтеровских книжках.

«Интересно, — отметил про себя Тагиров, который вчера размышлял на эту тему — опять книжки всплыли. Надо будет еще и аналитиков на это дело бросить, пусть посмотрят. А вдруг…»

Кроме того, в архивах раскопали фото, где Николас Лейтер на прошлогоднем всеамериканском форуме под эгидой НАСА беседует с одним из руководителей управления, спокойно положив ему руку на плечо. Случайно запечатленный камерой жест красноречиво свидетельствовал об особых, доверительных отношениях этих людей.

Появление на горизонте такой серьезной структуры, да еще со спецпроектами, настораживало. Отчетливо линия пока не прослеживалась, но учесть это было необходимо.

Оставалось обсудить еще две важные проблемы. Карты Московской области и инженер-нефтяник, номер телефона которого был у погибшего американца.

— Господин Васильев? — Человек за канцелярским столом строго посмотрел на вошедшего.

Васильев, очень высокий мужчина лет тридцати, с усами и небольшой русой бородкой, приветливо улыбнулся:

— Господин! Почему так официально, вы не из милиции? Можно Игорь Васильевич, для друзей — просто Игорь.

— Игорь Васильевич, я не из милиции, — сухо ответил его визави, — я из ФСБ.

— Да? — протянул озадаченно Васильев. — А зачем я вам нужен?

— Я прилетел из Москвы специально, чтобы поговорить с вами относительно одного серьезного дела. Но хочу предупредить…

— Знаю, знаю, — перебил его Игорь, — никому не расскажу о нашем разговоре.

— Именно.

— Прямо как в кино, — покачал головой Васильев. — А вас как зовут?

Фээсбэшник молча протянул Игорю для ознакомления свое удостоверение.

— Сергей Иванович или «товарищ капитан»? — вопросительно протянул тот.

— Как вам угодно, — так же сухо заметил московский гость.

Разговор происходил в кабинете заместителя директора нефтегазового предприятия, на котором трудился инженер-нефтяник Васильев. Хозяин, сам сотрудник ведомства в отставке, любезно предоставил коллеге свой кабинет для разговора.

— Игорь Васильевич, я хочу задать вам несколько вопросов и надеюсь получить на них исчерпывающие и искренние ответы.

— Хорошенькое начало, — вставил слово Васильев. — Но, поверьте, никакой вины за собой я не чувствую. Может, и завалил какого кабана или лося, но не по злобе, а из чувства охотничьего азарта!

— Игорь Васильевич, — терпеливо продолжал гость, — я прошу вас быть серьезным. У меня не так много времени на разговоры, я вечером должен лететь обратно. Так что давайте к делу.

— К делу так к делу, — посерьезнел Игорь. — Спрашивайте.

— Знаете ли вы Николаса Лейтера?

— Нет. Первый раз слышу это имя. А кто он?

— Вы уверены?

— Абсолютно. Я не знаю такого имени. А можете показать фото какое-нибудь, вдруг вспомню?

— Скажите, у вас много знакомых иностранцев?

— Вообще нет. Был приятель институтский, Иржи Новак, чех. Но я давно о нем не слышал.

— Я вам покажу фотографию, посмотрите внимательно.

Игорь долго вертел в руках снимок, затем протянул его обратно.

— Не видел, не помню такого. Дядька как дядька. Сергей Иванович, а почему вы о нем спрашиваете? Почему я должен его знать?

— Игорь Васильевич, прежде чем я отвечу на ваш вопрос, ответьте на мои. Вы точно не знаете этого человека? Никогда и нигде его не видели, никто вас ему не представлял? Может быть, это знакомый ваших друзей?

— Отвечаю, как вы просили, — исчерпывающе и искренне. Нет, нет и нет.

— Знакомство по Интернету?

— Исключено, я не балуюсь этим, времени, знаете ли, жалко. Так наломаешься за день — поспать бы или кино посмотреть. Я ответил на ваши вопросы?

— Да.

— Теперь ваша очередь, товарищ капитан.

— Игорь Васильевич, дело в том, что номер телефона вашей московской квартиры был у американского гражданина Николаса Лейтера. В записной книжке его мобильного телефона.

— Так вы у него и спросите, откуда он взял мой телефон. Я вообще никому его не даю, я же там не бываю. За квартиру мать платит, ну, прибирает там иногда, пыль и все такое.

— А постояльцев не пускаете?

— Зачем мне это? В деньгах нужды нет. Так вы спрашивали у этого Николсона… Николаса… как его там — Кейджа?

— Лейтера. Николаса Лейтера. Игорь Васильевич, мы не можем у него этого узнать. Он умер. Умер в Москве. Точнее — погиб.

— А он что, шпион? Почему ФСБ занимается этим?

— Во-первых, мы занимаемся не только шпионами. Во-вторых, я в интересах следствия не могу вам все рассказать. А вы подумайте, вдруг что-то вспомните.

— Знаете, Сергей Иванович, у меня есть некоторые мысли по этому поводу. Сейчас изложу, закурю только.

Игорь глубоко затянулся, выпустил дым тонкой струйкой и поудобнее устроился в кресле.

— Значит, история такая. В конце 1999 года я купил эту самую квартиру. Они тогда, после дефолта, дешевые были, не то что сейчас. Я в то время немного на перепродаже нефтепродуктов посредничал. В августе 98-го погорел, естественно, как и все, но кое-какие запасы остались. Меня уже тогда приглашали на Север, и я подумал — мало ли что, а квартира всегда в цене. Продавала ее певичка одна. Сейчас она знаменитость, а тогда ее почти не знали, только-только замелькала на радио, по телику. Я когда приехал квартиру смотреть, извелся весь — где-то видел хозяйку, а где — не могу понять. Ну она меня и просветила — восходящая звезда Саша. Тут я и вспомнил. По-настоящему ее зовут Александра Журвиц, это уже когда документы оформляли, я посмотрел. Естественно, с такой фамилией не на эстраду, а коров доить. А так — Саша и Саша. Звучит.

Так вот, я пока сюда не уехал, примерно с полгода жил в той квартире. Знаете, иногда повеситься хотелось, особенно первые месяц-два — телефон мужики обрывали. В основном. Женщины звонили, но реже. Истерички какие-то. Объясняю им вежливо — квартиру она продала, телефон не оставила, не знаю, где ее найти. А там мат, угрозы, рыдания. Хотел даже поменять номер, но ждать слишком долго, а тут уже и время уезжать подошло. Так что все решилось естественным образом.

Игорь снова затянулся и закончил:

— Так вот у меня сразу мысль возникла: может быть, этот номер она ему дала? Вы проверьте. За ней в Сургут лететь не надо — Саша в столице тусуется.

— Удалось поговорить с этой Сашей? — спросил Тагиров, когда доклад был закончен.

— Ей делали пластическую операцию, так что встречу удалось назначить только на завтра, и то со скандалом. Сначала пресс-секретарь орала что-то о бесчеловечных методах, потом какой-то бандит-продюсер пытался угрожать.

— А вы что?

— Обещал «Альфу» прислать. Они согласились на завтра.

Тагиров улыбнулся и молча покачал головой. Ситуация не требовала комментариев.

— Ладно, завтра, значит, завтра. Теперь по картам. — Он встал из-за стола и заходил по кабинету. Интуиция подсказывала ему — самое интересное здесь, может быть, в них — ключ ко всем загадкам «дела Лейтера».

Руководитель аналитического отдела начал свой доклад.

— Мы проанализировали все имеющиеся в нашем распоряжении карты Московской области, находившиеся в компьютере господина Лейтера. Две из них взяты из поисковых систем Интернета. Обе очень примитивные, на них отражены лишь крупные районные центры и наиболее известные реки и водоемы. На одной из карт вообще усечена часть районов на западе области. Карта на английском языке, видимо, скачана с какого-то специализированного зарубежного сайта, Скорее всего, географического или туристического. Ничего особенного, только отмечены места, где расположены охотхозяйства.

А вот четвертая карта интересна настолько, что относительно ее я консультировался не только с топографами, но и со специалистами по аэрофотосъемке. В общем, так — столь подробных карт никто никогда не выпускал — ни в России, ни за границей. Где ее делали — непонятно, но на ней такие обозначения… Все населенные пункты, включая заброшенные деревни и даже отдельные дома. В общем, вплоть до пней и ручейков. Скорее всего, при ее изготовлении использовали, помимо всего прочего, снимки из космоса. Такая карта незаменима в военное время. И для своих, и для чужих.

— Продолжайте.

— Карта порайонная, однако есть странность. Один из районов выделен иным, нежели все остальные, цветом.

— Что за район? — спросил Тагиров.

— Тихорецкий. Это направление, кстати, сегодня становится престижным. Там большое строительство началось: усадьбы, коттеджные поселки. Может быть, американец землю приехал скупать?

— Это ваша основная версия? — язвительно поинтересовался Тагиров.

— Никак нет, — быстро ответил главный аналитик и закончил доклад. — У меня все.

— Какие-нибудь пометки на карте есть? Может быть, что-то отмечено особо?

— Кроме Тихорецкого района, ничего.

Итак, карта. Действительно, зачем такие подробности человеку, приехавшему на конференцию в Москву? Что он собирался с ней делать, как использовать?

В этот момент Тагиров услышал:

— Разрешите, товарищ генерал?

Это был один из оперативных сотрудников, работавших по гостинице.

— Докладывайте.

— В ресторане гостиницы официанты нашли атлас Москвы и Подмосковья. Отдали администратору, у них там есть что-то вроде местного бюро находок. Никто не обратился за ним. Они нам показывали какие-то вещи, в том числе и этот атлас. На нем нет пометок, ничего, что может указать на владельца. Администратор, правда, говорил, что официант, который нашел атлас, вроде бы видел его у Лейтера, столик которого он обслуживал. С другой стороны, у многих туристов может быть такой, они в гостиничном киоске продаются. Уточнить же у самого Лейтера они не успели. И мы оставили его там — на нем ведь не написано, что это вещь американца.

Тагиров не закричал, а прорычал:

— Немедленно его сюда! Немедленно!!!

Интуиция не подвела Тагирова. Разворот с картой Тихорецкого района заметно отличался от остальных — страницы были небрежно замяты, слегка испачканы то ли кетчупом, то ли соусом — видимо, атлас лежал открытый на столе, пока его владелец ел. На левой странице остался след от стакана, как будто ее прижимали специально, чтобы атлас не закрывался. Вероятно, его владельца интересовала правая страница. Внимательно приглядевшись к ней, Тагиров увидел, что крохотный пятачок местности истыкан чем-то острым. Судя по тому, что глянцевый лист не проткнули насквозь, тыкали в него зубочисткой, взятой из специальной подставки на ресторанном столике. Тагиров достал из ящика лупу и положил ее на истыканный кружок. На стеклянную поверхность, словно со дна колодца, выплыло название населенного пункта — Богодуховка.

Суперзвезда отечественного шоу-бизнеса Саша (по паспорту Александра Журвиц) выглядела как новенький, только что надутый воздушный шарик. Ее круглое личико было приторно-розовым и неестественно блестящим. Большие голубые глаза широко раскрыты, а взгляд устремлен в пространство. «Может быть, так и должны выглядеть люди после пластических операций», — подумал сидящий напротив нее в кресле мужчина. Он достиг возраста, когда такие вот Саши, их окружение и все, чем они занимаются, вызывает лишь раздражение и чувство протеста. «Послали бы кого помоложе — быстрее бы общий язык нашли, потрепались бы об этих их штучках-дрючках, песенках да клипах», — размышлял служивый и, не торопясь, внимательно разглядывал сидящую перед ним знаменитость. Он уже более двадцати лет специализировался на общении с «трудными» объектами, брался за совершенно безнадежные варианты. Руководство об этом его таланте всегда вспоминало в сложных ситуациях. Сейчас был именно такой случай.

Между звездой и вежливо молчащим гостем как третейский судья восседала девчушка лет восемнадцати — пресс-секретарь. Ей объяснили, что разговор должен происходить один на один, однако она плотно уселась на стуле и не сводила преданных глаз со своей владычицы.

— Меня зовут Борис Иванович, я сотрудник…— начал мужчина, почтительно наклонив голову, однако неестественно высокий, резкий голос прервал его:

— Да знаю, кто вы, мне тут все уши прожужжали — срочно, государственные интересы! А у меня не государственные? Два конкурса, телевидение, концерты в Питере, тур по Скандинавии. Я уже не говорю про запись нового диска! — вдруг сорвалась на визг певица Саша. — Его ждут фанаты! А я то в больнице, то с вами! Еще угрожать мне посмели!

Тут она, кажется, выдохлась. Во всяком случае, замолчала и бросила быстрый косой взгляд на гостя — что он теперь предпримет?

Борис Иванович, для которого трудные беседы иногда начинались со стрельбы, мордобоя и угроз «закатать в асфальт», невозмутимо переждал всплеск эмоций и почти ласково произнес:

— Видите ли, Александра Евгеньевна… — Певица вздрогнула, как будто он обозвал ее неприличным словом, и испуганно воззрилась на дерзкого мужика. — Я хотел бы извиниться перед вами за причиненные неудобства. Мы понимаем, что сейчас не самое лучшее время для общения, — гость виновато развел руками и смущенно улыбнулся, — но… Поверьте — лишь чрезвычайные обстоятельства вынудили нас настаивать на встрече именно сегодня.

— А почему вы не объяснили все, а угрожали, — продолжала капризничать звезда, правда, уже нормальным голосом. Выглядела она немного растерянной.

— Мы бы никогда себе не позволили, помилуйте, — мягко успокаивал ее Борис Иванович, — это досадное недоразумение. Третьи лица, кто-то чего-то недопонял — обычное дело. Естественно, если бы я позвонил лично вам сразу, то смог бы объяснить, как нам необходима ваша помощь в одном очень серьезном деле. Но вы, Александра Евгеньевна (она снова вздрогнула, и он вдруг подумал, что звезда просто отвыкла от своего нормального имени и тем более отчества), к величайшему сожалению, были в больнице. Извините, я не успел поинтересоваться — как ваше самочувствие? Выглядите вы, извините за мужскую прямоту, просто чарующе!

«Она покраснела, — вдруг с удивлением заметил Борис Иванович, — смотри ты, ничто человеческое нам не чуждо».

— Вы что-нибудь выпьете? — без всякого перехода поинтересовалась у гостя внезапно принявшая человеческий облик Александра.

— С удовольствием. Если можно, зеленый чай — буду признателен. — И он широко улыбнулся.

Пресс-секретарь, чутко уловив перемену в их настроении, стремглав бросилась куда-то в глубь квартиры.

Борис Иванович тут же придвинул свое кресло поближе к диве и доверительным полушепотом произнес:

— Тема настолько деликатная и серьезная, что нам с вами лучше поговорить с глазу на глаз. Это недолго, минут десять-пятнадцать.

Александра явно не успела отреагировать на изменение тактики коварного посетителя и только покивала головой. Глуповато хихикнув, она сказала:

— Ну, естественно.

Вернувшейся с подносом девушке она велела быстренько выметаться, не забыв прикрыть за собой дверь.

— Итак, Александра Евгеньевна… — начал обходительный мужчина.

— Можете называть меня Сашей, — пискнула хозяйка.

— Спасибо, Саша. Я действительно займу минимум вашего времени. Дело вот в чем…

Борис Иванович внимательно наблюдал за реакцией Александры Журвиц в процессе всего повествования о Николасе Лейтере. Его впечатления были в основном позитивными. Барышня не охала, не ужасалась, не морщила лоб, делая вид, будто пытается что-то вспомнить.

Сначала она была очень внимательной, не сводила с собеседника глаз, только иногда откидывала назад светлую прядку волос. Потом погрустнела, когда он показал фотографию и назвал имя. В конце рассказа ее лицо стало безучастным и пустым. Пустыми были и Сашины глаза, смотрящие в одну точку перед собой.

Борис Иванович замолчал и взял в руки чашку с чаем, давая понять, что теперь он приготовился слушать. Молчание длилось несколько минут, но он ее не торопил — не хотел нарушить установившийся между ними хрупкий мир.

Наконец Александра, словно очнувшись, встряхнула головой, уже осмысленно и очень строго посмотрела прямо в глаза своему собеседнику и сказала:

— Я вас очень прошу, — в ее голосе звучали слезы, но глаза были сухими, — без необходимости, без очень большой необходимости не рассказывайте об этом никому. Пожалуйста, — как-то по-детски добавила она.

Борис Иванович на мгновенье прикоснулся к ее руке — дружески, легко и ласково.

— Саша, вы сами решайте, что расскажете. Нам важно знать, как и когда попал этот телефон к Лейтеру. Вторгаться в иные сферы никто не хочет и не будет.

— Спасибо, я вам верю. Собственно, история простая. Помните, что было здесь в начале девяностых? Бардак, грязь, бандиты хозяйничают, перевороты какие-то. Тогда все девчонки мечтали выйти замуж за иностранца и уехать к едрене-фене отсюда. Особым шиком было — зацепить американского мужика.

Она тяжело вздохнула, словно вернулась в то время.

— Я тогда совсем сопливая была, только школу закончила. Кругом иномарки, шмотки — всего хочется, а денег нет. Мать одна меня растила, да и какой там у нее был заработок на ее фабрике. Единственное богатство — квартира, которую мне бабушка завещала. Я, как работать стала, туда и переселилась, чтобы мать не тревожить гулянками да поздними приходами.

Короче, пошла я работать. В школе пела в ансамбле — всем нравилось. Устроилась через знакомых ребят в ресторанчик маленький — петь. Потом один коллектив, другой — добралась до крутых кабаков, казино. Вот тут и появился этот американец. Он как увидел меня — так и прилип. Ну, я тоже, дурочка молодая, вообразила себе невесть что. Но вся эта любовь несколько дней и продолжалась — пока он на своих переговорах был. Я ему не только телефон — еще и адрес дала. Но он не написал и не позвонил ни разу за эти годы. Хотя я через несколько лет, когда дела пошли, продала ту квартиру и купила эту. Вот, собственно, и вся история.

И Александра развела руками — мол, добавить нечего.

— Вот видите, — Тагиров улыбнулся, — вы подружились с такой женщиной! А не хотели ехать. Значит, вы считаете, что верить ей можно?

— В общем и целом — да. Но есть один момент, я сейчас доложу. Когда мы прощались, я спросил, как с ней связаться, если что. Напрямую, не через секретарей и продюсеров. Она дала номер мобильного и сказала, что уедет на несколько дней — отдохнуть и «обновить берлогу». Я спросил, что за берлога, и она рассказала, что недавно закончила строительство нового дома. Место хорошее, недавно стало входить в моду. И знаете, какое это место?

Тагиров насторожился.

— Тихорецкий район Подмосковья, элитный коттеджный поселок рядом с деревней Богодуховкой, — сообщил Борис Иванович.

— Вот так номер, — не удержался Тагиров. — Значит, тема не закрыта?

— Будем следить за ситуацией, товарищ генерал.

Нужно было принимать решение, но Тагиров медлил. Уже час он неподвижно сидел в кресле, напряженно размышляя. Он так не любил мутных, непонятных ситуаций — а эта как раз такая на все сто процентов. Из всего собранного материала сделать сколько-нибудь определенные выводы было невозможно. Одни предположения.

Например: Лейтер и Александра Журвиц — классический любовный роман с роковым концом. Певица не пожелала рассказать правду, их взаимоотношения, вероятно, гораздо сложнее, чем она пыталась представить. Предположим, он приехал к ней. Допустим, не дозвонившись и не достучавшись, каким-то образом выяснил, что она будет в Богодуховке. Затем американца кто-то убил, может быть, сама Журвиц, неизвестно как проникшая в гостиницу. Может быть, ее боевой продюсер или нанятые им люди. Только вот зачем?

Опять же, как объяснить странный интерес Лейтера к картам? Получается, он еще в США знал, что Саша собирается жить в Богодуховке. Тогда он должен был знать и то, что она сменила квартиру вместе с номером телефона. Так почему же у него с собой был ее старый номер? Забыл стереть? Или любовь и страсть тут ни при чем? И то, что Александра Журвиц имеет дом в районе, который почему-то так интересовал американского гражданина Николаса Лейтера, связанного с НАСА и держащего под рукой весьма специфическую карту местности, — случайность? Что же тогда заинтересовало ученого в обыкновенной российской деревне?

И еще пока непонятная ситуация с его смертью: убили или не убили? Все это предстоит выяснять. Как — пока непонятно. Более-менее ясно где: Тихорецкий район, деревня Богодуховка, с некоторых пор ставшая престижной зоной для жизни и отдыха состоятельных людей.

И самый главный вопрос — кто?

Кто свободен от всех других дел и обязательств?

Кто может в любой момент выехать на место и оставаться там сколь угодно долго?

Кто в наименьшей степени связан ведомственными рамками?

Ответ, в общем-то, лежал на поверхности.

«Группа У». Они займутся этим делом, грозящим превратиться в многомесячную головную боль. Глядишь, ребята что-нибудь и раскопают.

Решение было принято, и Тагиров вытащил из кармана мобильный телефон для экстренной связи.

Антон Анисимов выбил из пачки сигарету, прикурил и с удовольствием затянулся. В комнате было темно, только рассеянный свет монитора освещал кусочек стола с пепельницей, полной окурков. Пора было ложиться спать, иначе завтра он проваляется в постели до обеда. Вернее, уже сегодня — полночь-то давно миновала.

Зажав сигарету в зубах, он приблизился к окну и отодвинул занавеску. И мгновенно заметил фигуру в соседнем дворе. Кто-то пробирался по дорожке, выложенной камнями. В тусклом свете фонарей блеснули светлые волосы и белые ноги. Соседка! Анисимов быстро потушил сигарету и прильнул к стеклу. Чего это вдруг ее понесло на улицу ночью? Может быть, что-то случилось?

Однако через минуту стало ясно, что с девицей ничего не случилось. Она не шумела, не звала на помощь, а довольно уверенно двигалась к выходу с участка. Анисимов хмыкнул. Он кое-что знал, касающееся Лаймы, и это заставляло его быть настороже. Стоило посмотреть, куда его соседка отправилась в такое время суток, и — главное! — что собирается делать.

Он вышел на улицу через боковую дверь и быстро добрался до своей калитки. Тихохонько приоткрыл ее и высунул голову наружу. Девица удалялась в сторону шоссе. Может быть, кто-то приехал повидаться с ней, позвонил по телефону и сообщил, что ждет ее в машине возле поворота? Но с какой целью? К чему такая конспирация?

Ведомый любопытством, Анисимов затворил калитку и, прижимаясь к забору, последовал за новой соседкой. Он миновал небольшой пролесок, насыпь и узкую шоссейку, ведущую на восток, к цивилизации. За шоссейкой раскинулся лес — довольно зловещий, надо признать. С густым подлеском и глубокими оврагами. Если взять влево, можно было попасть в болото, а если вправо — наткнешься на полуразрушенные корпуса заброшенного санатория. Это место пользовалось дурной славой, хотя Анисимову так и не удалось толком выяснить, почему.

Чертова кукла выбралась на дорогу и странной ныряющей походкой двинулась в сторону Москвы. «Может, она чокнутая? — со сладким ужасом подумал Анисимов. — Машины у нее нет, вот она и решила пешком вернуться в городскую квартиру». Тут он вспомнил, каким тоном девица разговаривала с ним днем, и отказался от этой мысли. Если бы ей нужно было в город, она явилась бы к нему и потребовала заводить мотоцикл.

Тем временем Лайма просто изнемогала от страха. Мысль о бедной собачонке, конечно, поддерживала ее, но не настолько, чтобы она перестала бояться. В траве слева и справа стрекотали кузнечики. Время от времени какая-нибудь ночная птица длинно ухала поблизости, а потом принималась издавать короткие крики, как будто хохотала. Лайма ждала, что теперь, когда фонари остались позади, глаза вот-вот привыкнут к темноте. Ничего подобного! Казалось, что она наступает в черную вату. Можно было включить фонарик, но тогда она сама окажется на виду у всего леса. Мало ли кто прячется в зарослях? Вот наконец и указатель, о котором говорил Корнеев. Гадина сидит сейчас в уютном подвале и занимается любимым делом. Ему абсолютно все равно, что переживает его напарница!

Оставалась самая страшная часть пути. Предстояло спуститься с дороги и войти в лес. Лайма изо всех сил таращила глаза, пытаясь разглядеть большой дуб с дуплом, и ей даже показалось, что она его видит. Производя изрядный шум, она сбежала вниз по насыпи и поскакала по опушке.

Наблюдая за ее маневром, Анисимов сошел с дороги заранее и по кустам добрался до того места, где девица внедрилась в лес.

Отодвинув рукой ветки ели. Лайма ступила на мшистую подстилку и сразу же почувствовала, что рядом с ней кто-то есть — кто-то большой и страшный. Казалось, она слышит его сдерживаемое дыхание. Вот хрустнула ветка. Еще одна. Где он — слева? справа? Сердце мгновенно выпрыгнуло из груди и переместилось в голову. Теперь оно билось как бешеное у нее в ушах, в глазах и даже в носу. От ужаса Лайма почти ничего не слышала. Адреналин бушевал в ее крови, грозя взорвать вены.

Она представила, что это огромный медведь, который вот-вот заревет и бросится на нее из чернильного сумрака. Может, получится его отпугнуть? Как она могла не подумать о защите?! Лайма потянулась за фонариком, но он, как нарочно, выскользнул из ее потных пальцев и бесшумно ухнул в темноту. Теперь его не найти. Да и на что ей фонарик? Стукнуть зверюгу по лбу? Или осветить его жуткие зубы?

«Думай, думай! — приказала себе Лайма. — Ты же сообразительная. Ты смелая». Психическая атака — больше ничего не остается. В конце концов, животное есть животное. Оно может испугаться громкого крика, например.

Бедолага присела на корточки и пошарила вокруг себя. Вместо фонарика под руку ей попался увесистый камень, зарытый в мох. Он был скользким и вонял болотом. Лайма изо всех сил сжала его дрожащими пальцами и приготовилась защищать свою жизнь. Психическая атака!

Анисимов поднял голову и увидел краешек серебряной луны, блеснувший сквозь прореху в тучах. Слава богу! Возможно, удастся разглядеть, что делает блондинка. Вдруг она закопала здесь клад?

Он выглянул из-за широкого ствола, который служил ему прикрытием, и увидел, что девица сидит на корточках в позе бегуна на короткие дистанции, который ожидает сигнала к началу состязаний.

Не успел Антон изумиться, как совершенно неожиданно, без всякого внешнего повода, девица подпрыгнула вверх, раскинула руки, разинула рот и стремительно бросилась в бузину. При этом издала короткий каркающий крик, потом еще один, вломилась в кустарник и со всего маху налетела на дерево, которое попалось ей на пути.

Раздался глухой стук, девица несколько секунд стояла на месте по стойке «смирно», после чего спиной упала на землю. И осталась лежать. В полном недоумении Анисимов вышел на полянку, подобрал фонарик и осветил неподвижное тело.

Тело было симпатичным, но очень бледным. Анисимов растерянно огляделся по сторонам, потом присел рядом, подсунул руку дуре под голову и похлопал ее по щеке. Открылся сначала один дикий глаз, потом другой.

— Где медведь? — жиденьким сопрано спросила она.

— Медведь?!

— Боже мой, — простонала Лайма. Вывернулась и встала на четвереньки. — Что вы тут делаете?!

Она едва не зарылась носом в траву. Трава была влажной и пряной. Гремучая смесь летних запахов ударила в лицо.

— А вы что тут делаете? — сердито ответил Анисимов.

— Вы меня напугали!

— Вы меня тоже напугали, — он встал и отряхнул штаны. — Я совершал вечерний моцион и услышал, как вы орете под откосом.

— Вечерний моцион? По-вашему, сейчас вечер?

Лайма переживала бурю эмоций и едва сдерживалась, чтобы не зарыдать от облегчения. Хотя ни за что бы в этом не призналась.

— Для меня — да. Я поздно заканчиваю работать. А вы?

— Что — я?

— Какая нелегкая понесла вас ночью в этот лес?

— Почему вы так сказали? С нажимом? В этот лес!

— Он пользуется дурной славой.

Анисимов подал Лайме руку и рывком поднял на ноги.

— Моя голова! — воскликнула она и схватилась за лоб, недавно встретившийся с крепким стволом.

— Счастье, что ваша голова не раскололась, как кокос, — назидательно заметил писатель. — Вы не ответили на мой вопрос.

— Мне показалось… — пробормотала Лайма. — Показалось, что кто-то зовет на помощь.

— Из лесу? — не поверил Анисимов. — Вы услышали это, сидя у себя дома?

— Ну и что. Ночью звуки разносятся далеко.

— Не настолько далеко, — отрезал он. — Кроме того, я ничего такого…

И тут до них донеслось жалобное поскуливание.

— Вот! — воскликнула Лайма. — Я же говорила! Слышите?

— Кажется, это просто собака, — сказал Анисимов, следуя за ней. Она уже увидела дуб и продиралась к нему сквозь кусты. — Куда вы несетесь?

— Разве собака не может звать на помощь?

— Но откуда вы знаете, где она? Я, например, не могу сориентироваться.

Когда они подошли совсем близко к дубу, поскуливание перешло в отрывистое жалобное тявканье. Анисимов поводил фонариком по сторонам, и в пляшущем круге света их глазам предстал маленький серый пудель с красным бантом на ухе. Он был привязан за поводок к тонкой березке. Увидев людей, песик принялся перебирать лапами и припадать к земле, изо всех сил виляя хвостиком.

— Да это же Лили! — изумленно воскликнул Анисимов. — Сашкина любимица!

— Лили, девочка, — приговаривала Лайма, став на колени.

Она отвязала бедняжку, подняла на руки и прижала к себе. Собачка вертелась юлой и все норовила облизать ей лицо.

— Как она сюда попала? Просто ума не приложу… Это так странно!

— Кто такой Сашка? — спросила Лайма, притворившись, что ничего не знает о других своих соседях.

— Александра Журвиц, певица. Сценический псевдоним — Саша. Ее дом находится рядом с вашим. Наверняка она сейчас пьет валерьянку. Надо срочно отдать Лили хозяйке, она жить без этой собаки не может. Не представляю, кто мог притащить ее сюда…

Лайма молча шагала впереди. Как и полагается в подобных обстоятельствах, из-за туч нежданно-негаданно выкатилась желтая луна и весело засияла в небе, освещая путь.

— Все-таки я не могу понять, — не унимался Анисимов, — как вы услышали тявканье, сидя в своем доме?

— Разве вы не знаете, что у женщин хорошо развита интуиция? — спросила она через плечо. — Мне подсказало сердце.

— Может быть, вы медиум? — пробормотал Анисимов. И сам себя осадил: — Нет, вряд ли. Ну, что вы остановились?

— У меня кружится голова, — ответила Лайма и сглотнула. — И еще меня тошнит.

— Давайте я понесу Лили.

Он взял у нее собаку, которая охотно облизала и его тоже, и начал выбираться на дорогу. Из-под его ботинок летели мелкие камушки. Почувствовав, что позади никого нет, он нетерпеливо обернулся. Лайма лежала в траве, раскинув руки в стороны. Несколько локонов выбилось из прически, придав ей растерзанный вид.

— Лили, кажется, тебе придется идти лапами. Я понесу кого-то другого, — пробормотал Анисимов.

Вернулся обратно и попытался привести Лайму в чувство. На похлопывания по щекам она не реагировала. Он стал трясти ее за плечи, но тут же перестал, потому что побоялся, что у нее оторвется голова. Голова моталась из стороны в сторону, словно держалась на тряпичной шее.

— Женщины — это такие существа, — сообщил Анисимов пританцовывающей вокруг него собачке и поднял Лайму на руки, — которые созданы для того, чтобы приносить вред мужчинам. Они совершают необъяснимые поступки, много говорят, повсюду суют свой нос, а как только ты хочешь поставить их на место, падают в обморок.

Несмотря на стройность. Лайма оказалась довольно увесистой для километровой прогулки. Анисимов изо всех сил отставлял локоть, чтобы поддержать ее затылок. Длинные ноги в разноцветных кедах потешно болтались в такт его шагам. Юбка была слишком короткой для того, чтобы спаситель чувствовал себя уверенно.

— А тащить-то ее придется ко мне в дом, — пожаловался он собаке, добравшись наконец до заветного поворота. — Она приехала одна, и за ней некому ухаживать.

Он взглянул на темные окна коттеджа Александры Журвиц и добавил специально для Лили:

— Судя по всему, твоя хозяйка спит, поэтому тебе тоже придется переночевать у меня.

Лили, кажется, была не против. Высунув розовый язык, она помчалась по садовой дорожке — уши развевались у нее за спиной. Потом в таком же темпе вернулась обратно, грозя запутаться у Анисимова в ногах и стать причиной его катастрофического падения.

— Уймись, псина, — шикнул он и проворчал: — Впрочем, чего я от тебя жду? Ты в своем роде тоже женщина…

Лайма странно смотрелась на его диване. Невозможно было не признать, что она чертовски хороша собой. Анисимов проверил ее жизненные функции — пульс, дыхание, температуру — и решил, что нет никаких оснований поднимать шум. Наверное, у нее легкое сотрясение мозга.

Он нервно прошелся по комнате, потом сходил на кухню, достал лед и замотал его в полотенце. Вернулся и приложил полотенце ко лбу пострадавшей. Лили тем временем забралась на журнальный столик и насыщалась обнаруженным в вазочке печеньем.

— Совершенно ясно, что хозяйка позволяет тебе все, — пробурчал Анисимов.

Лили восторженно гавкнула и принялась по своему обыкновению вращать коротким хвостом. Совесть не позволила Антону убить столь неподдельную радость, и он сделал вид, что собака на столе — дело совершенно обычное.

Полотенце пришлось держать двумя руками, чтобы лед не вывалился на пол. Отчего-то Анисимова сильно раздражала высокая прическа Лаймы. Он осторожно провел рукой по ее затылку и нащупал шпильку. Вытащил ее. Потом нашел еще одну и вытащил тоже.

— Туго стянутые волосы нарушают мозговое кровообращение, — объяснил он собаке. Лили была со всем согласна.

Действуя предельно осторожно, Анисимов распустил Лайме волосы и немедленно понял, что сделал это зря. Теперь она выглядела совершенно неотразимой. Если бы он не слышал мощный звук удара при ее столкновении с деревом, то подумал бы, что все это представление с обмороком — злой умысел. Жизненный опыт подсказывал ему, что женщины живучи, как тараканы, и проявляют слабость только тогда, когда им это выгодно.

Она приехала одна, и командовать ей решительно некем. И тут он — совершенно беззащитный и даже ничем не огороженный.

Когда девица пришла в себя, Анисимов немедленно мобилизовался. Нужно сразу дать понять, что тут ей не на что рассчитывать. Поэтому стоило Лайме шевельнуться, как он поцокал языком и сказал:

— Ну и вид!

Она посмотрела на него долгим затуманенным взором и пробормотала:

— У вас зеленые глаза.

— Это не сможет изменить наших добрососедских отношений. Как вы себя чувствуете?

— Странно.

— Хотите чаю?

— Хочу.

Она приняла вертикальное положение и первым делом стала приглаживать свои волосы. Анисимов поспешно пояснил:

— Все шпильки вывалились.

— Вы что, тащили меня за ноги? — с подозрением спросила она.

— Нет, я вел себя как джентльмен и повесил вас на плечо.

Насытившаяся Лили подошла и повалилась Лайме под ноги. Та наклонилась, погладила округлившееся собачье пузо и сказала:

— Мне нужно в ванную комнату.

— Пожалуйста, — Анисимов широким жестом показал, куда идти.

— Вам придется меня проводить, — заявила Лайма. Ее голос окреп, и в нем появились прежние капризные нотки. — Вдруг у меня закружится голова, я упаду и стукнусь?

— Полагаю, на сегодня с вас достаточно.

Ему решительно не нравилась близость, которая неизбежно между ними возникла. Пришлось держать соседку под локоть, а когда она пошатнулась, даже обнять за талию.

— Вот полотенце, — мрачно сказал Анисимов, дождавшись, пока она умоется. — Лишней зубной щетки у меня нет, извините.

— Я пока обойдусь.

Это «пока» еще больше вывело его из равновесия. Однако когда он помог ей добраться до гостиной, Лайма неожиданно сказала:

— Я не буду чай. Можете проводить меня домой.

Анисимов решил, что она хочет, чтобы ее упрашивали, и немедленно разозлился:

— Да пожалейте же меня, в конце-то концов! Я всего лишь пошел прогуляться и получил вас и собаку на свою голову. Сейчас принесу плед и подушку, полежите на диване. А утром можете отправляться куда угодно. Я спать хочу, между прочим.

Лайма задумчиво посмотрела на него и милостиво согласилась:

— Ладно, уговорили, я остаюсь.

Он отправился на второй этаж и долго инспектировал шкафы. А когда вернулся с обещанным пледом, его гостья уже сладко спала. Пришлось укрыть ее самому, и это, безусловно, выглядело как проявление заботы. «Прямо с утра примусь за забор», — твердо решил Анисимов, пошел к себе в спальню и моментально уснул.

Однако недолго он видел сны. Как только рассвело, Саша вместе с садовником и экономкой забегала по поселку. Услышав голос хозяйки, Лили возрадовалась, принялась заливисто тявкать и бросаться на дверь. Анисимов торопливо натянул штаны и выпустил ее на свободу.

Увидев живого и невредимого пуделя, Саша едва не сошла с ума от радости.

— Моя девочка! Мое серое сокровище! — рыдала она, отчаянно тиская собачку. — Где же ты была, моя красотиночка?!

— Твою красотиночку кто-то завел в лес и привязал к дереву. Скажи спасибо своей новой соседке, она пошла прогуляться перед сном и услышала вой. Кстати, ее зовут Лайма.

— Да я… Да я ее расцелую!

— Только не беги прямо сейчас, дождись, пока она проснется, — торопливо посоветовал Анисимов и предательски покраснел.

Ночевала-то Лайма у него. И если об этом узнает Саша, соответственно, узнает весь поселок. Анисимов не был готов к такому повороту событий. Но не оправдываться же ему, в конце концов!

— Кто же украл мою собаченьку? — продолжала причитать возбужденная певица.

Саша была искусственной блондинкой, злоупотреблявшей солярием и Канарскими островами. Она так сильно утягивала себя в талии, что ее загорелые прелести лезли наружу из декольте, делая ее похожей на рожок крем-брюле. Осветленные почти до белизны волосы торчали в разные стороны. Если бы Анисимов не знал точно, что это дело рук известного парикмахера, он решил бы, что певица принципиально не причесывается.

— Может быть, заявить в милицию? — продолжала негодовать Саша.

Анисимов покачал головой:

— Лучше уж сразу вызвать частного сыщика из Москвы. Милиция не примет заявления о покушении на пуделя. Тем более что собачка жива.

— О! Люди такие злые!

— Может быть, Лили украли твои поклонники? Или нет. Скорее вот что. Кто-то решил подзаработать. Наверное, за нее хотели потребовать выкуп.

— Хоть нанимай телохранителя, — проворчала Саша, стремительно обняла Анисимова и поцеловала его в щеку. — Надеюсь, вы ее покормили?

— Кого? — насупился Анисимов.

— Мою Лили, разумеется!

— О… Конечно. Твоя серая прелесть плотно покушала. По крайней мере, печенья в доме точно не осталось.

Возвратившись в дом, он увидел свеженькую Лайму, которая завязывала шнурки на своих кедах.

— Не могу поверить, что вы вынудили меня остаться! — встретила она его сердитыми словами.

Анисимов не ожидал такой наглости и на минуту даже опешил.

— Я точно помню, что собиралась вернуться домой. А вы не дали! И даже не уступили мне свою спальню!

— А я должен был?

Он ухмыльнулся. Такой она нравилась ему больше. Он вообще любил предсказуемые ситуации.

Оба надеялись, что Лайме удастся пересечь его участок незаметно для соседей. Однако, как только они вышли на крыльцо, в калитку немедленно ворвалась возбужденная Саша. Лили торчала у нее под мышкой и часто дышала, роняя слюну на песок.

— Дорогая моя! — воскликнула певица, сияя, как начищенная кастрюля. — Я так рада с тобой познакомиться! Ничего, если мы будем на «ты»?

Лайма немедленно согласилась. Для дела очень полезно сократить дистанцию. В конце концов все сложилось хорошо. И Корнеев, в общем-то, был прав, когда попытался ускорить события. Кстати, как он там? Как бы он не очнулся и не поднял на уши начальство. Вдруг подумает, что его напарница попала в беду?

— Если тебе что-нибудь понадобится, можешь смело на меня рассчитывать! — заявила Саша и похлопала Лайму по плечу, как делают мужчины, когда хотят показать, что встретили «своего парня». — Ты привезла с собой помощницу по хозяйству?

— Нет, — покачала головой Лайма и придала лицу скорбное выражение. — Когда мой муж умер, его финансовые дела оказались очень запутанными. Сейчас адвокаты во всем разбираются. Сначала я должна понять, на каком свете нахожусь.

Саша нахмурилась, и Лайма быстро добавила:

— Но садовник мне, безусловно, нужен. И кухарка, разумеется.

Лицо певицы просветлело.

— У меня есть личный садовник! — радостно сказала она. — Я могу его тебе ненадолго уступить. Вот он доделает мне террасы, я его пришлю. Пойдем, посмотришь, какую красоту он развел возле моего дома! Антон, ты с нами?

— Нет, мне нужно делать загородку, — сообщил Анисимов мстительным тоном. — Дело не терпит отлагательства. Сейчас мне как никогда требуется уединение.

Лайма не удостоила его даже взгляда. Саша взяла новую знакомую под руку и повела на свою территорию. За высоким забором обнаружился поистине райский уголок с яркими миксбордерами и стрижеными бордюрами. Повсюду стояли массивные вазоны, а главная дорожка была обсажена пирамидальными кустами.

Тут же находился и творец всей этой красоты, молодой человек в ковбойской шляпе.

— Гарик! — крикнула Саша и помахала ему рукой. — Я привела к тебе свою подругу!

Гарик повернулся и пристально посмотрел на Лайму. У него было длинное мрачное лицо и сросшиеся над переносицей брови. Тонкий нос нависал над круто изогнутой верхней губой. Именно таким в детские годы Лайма представляла себе Урфина Джюса из сказки про Изумрудный город.

— Добрый день, — поздоровался садовник и с хрустом воткнул лопату в землю. — Вы в самом деле нашли собаку в лесу? Я думал, она сбежала.

— Лили валяется на его клумбах, — радостно объяснила Саша и потрепала пуделя по хохолку. — У них война. Но это все не всерьез, разумеется!

— Разумеется, — подтвердил Гарик и посмотрел на собачку долгим взглядом.

Если бы Лайма не знала наверняка, что Лили похитил Корнеев, то немедленно заподозрила бы в преступлении садовника.

— Вы делаете в саду террасы? — спросила она, с удивлением разглядывая круглые железяки с дырками, валявшиеся вокруг. — А вот эти штуки для чего нужны?

— Подсобный материал, — ответил Гарик и указательным пальцем сдвинул шляпу на затылок. Вид у него сразу стал менее зловещим. — У соседа в саду валялась штанга, и кто-то ее свистнул. Сам гриф, я имею в виду. Перекладину. А «блины» остались. Он собирался выбросить их на свалку, но я решил, что сделаю из них горку. Думаю, выйдет красиво.

— Обязательно приду посмотреть.

— Кстати, соболезную, — неожиданно вспомнила Саша. — Гарик тоже соболезнует. Мы все слышали про твоего мужа. Это так ужасно: отправиться в отпуск и выбрать сломанный самолет! Надо ему было вести себя осмотрительней!

Лайма сглотнула. Бедный Перворуков — его отчитали уже после смерти.

— Пойду-ка я домой, — сказала она. — Я еще даже не распаковала вещи.

Саша наконец-то отпустила собаку, которая вприпрыжку бросилась к дому — вероятно, проголодалась.

— Я тебя провожу, — не терпящим возражений тоном заявила певица.

И лишь только они отошли от садовника на безопасное расстояние, наклонилась и шепнула Лайме в самое ухо:

— Хочу затащить его в постель. А он делает вид, что сопротивляется.

Саша засмеялась, и ее налитая грудь, стиснутая тесной кофточкой, начала забавно подпрыгивать. У певицы были длинные ногти, покрытые золотым лаком с блестками. Ко всему прочему, от нее так сильно пахло духами, что хотелось высморкаться. Лайма изо всех сил старалась не обращать внимания на все эти мелочи. В конце концов, она здесь не для того, чтобы получать удовольствие от общения с дачниками.

Во время их последнего разговора Тагиров сказал Лайме:

— Есть мнение, что наш блистательный специалист по космосу свои книжки странные не просто так писал. Не то чтобы там зашифрованы тайные знания… Либо это сознательная провокация, дабы вызвать некий резонанс, либо заинтересованные лица почву прощупывают. Но кто они, зачем это делают? Сам Лейтер придумал это или действовал по заданию НАСА? В общем, попробуйте на досуге почитать его опусы, вдруг придет в голову светлая мысль.

Насчет досуга шеф, наверное, пошутил, а вот сама идея Лайме понравилась. Иногда по такой вот книге можно составить некое представление об авторе, понять его образ мыслей, а если повезет, то и тайные планы. Если у автора таковые имелись.

Она попросила Корнеева найти в интернетовских базах оба лейтеровских бестселлера и сбросить на ее компьютер. Корнеев, разумеется, забыл, поэтому приступить к захватывающему чтению Лайма смогла не сразу. Сегодня как раз выдался подходящий день — дождливый, пасмурный и пустой.

Книга «Кто не спрятался — я не виноват» представляла собой смесь триллера, детектива и порнографической фантастики. Читателям предлагалось ознакомиться с жуткими сценариями вторжения инопланетян на Землю. Причем сценариями якобы уже отчасти осуществленными. В предисловии утверждалось, что все это есть чистейшая правда, скрываемая от человечества правительственными чиновниками, которых на корню скупили пришельцы. Тех, кого не удалось купить, пришельцы убили, и в их обличье творят свои темные дела. Американское правительство обвинялось автором в бездействии.

Была уже темная ночь, в деревне заунывно выли собаки, и о стекло периодически билась какая-то ветка, заставляя Лайму вздрагивать и оборачиваться — не лезет ли кто в окно.

Чем глубже она погружалась в мир лейтеровских фантазий (или знаний?), тем хуже ей становилось. Инопланетный разум уверенно шагал по нашей планете, творя такие непотребства, что волосы на голове вставали дыбом.

В первой главе Николас Лейтер пророчествовал:

«Великий эзотерик Эдуард Шюре писал, что четыре расы, возникшие в разных концах Земли, разделили между собой поверхность планеты. Южный континент, поглощенный последним великим потопом (имеется в виду Атлантида), стал колыбелью первобытной красной расы, и индейцы Америки лишь ее остатки. Африка — мать черной расы, Азия произвела желтую расу. Последний пришелец, говорит Шюре, — белая раса, вышедшая из лесов Европы. И человечество тысячелетия жило благодаря смешению этих рас.

Однако в дела земные вмешался Космос, и совсем скоро мы станем свидетелями появления новой, небывалой расы — зеленой. Над этим сегодня без устали трудятся зеленые нелюди из другой галактики. Это живые существа, однако, в отличие от людей, они лишены того, что мы называем душой. Это холодные, прагматичные создания, чья цель — возродить собственную цивилизацию, которую они разрушили в борьбе за господство во Вселенной. Они планируют превратить Землю в опорную базу, с которой начнут новое наступление на все живое, что есть в ближайших созвездиях. Для этого им необходимо как можно скорее вырастить несколько молодых поколений, чем они сегодня активно занимаются. Пройдет совсем немного времени, и нашу прекрасную планету заселят зеленые существа, уже начисто лишенные привычных нам чувств, зато наделенные холодным, безжалостным и агрессивным разумом».

Далее следовали описания технологий «озеленения» планеты, причем такие, что Лайму бросало то в жар, то в холод, то в краску. Страниц пятьдесят было посвящено подробнейшему рассказу о том, как землянок вылавливают на улицах и везут в специально оборудованные высоко в горах инопланетные цитадели. В этих цитаделях инопланетяне весьма долго и изобретательно над женщинами глумятся, проводя различные опыты. На рисунках, сопровождающих текст (рисовал автор), изображены инструменты и приборы, используемые для этих целей.

Потом Лейтер, как заправский маньяк-очевидец, описывал сцены физических контактов землянок с зелеными пришельцами. Описаний было так много, и все они оказались такого свойства, что американец вполне мог претендовать на роль автора первого межгалактического учебника по сексопатологии.

Еще одна глава целиком посвящалась тому, как космические негодяи содержат беременных пленниц и как именно происходит влияние на развитие плода, чтобы родился полноценный зеленый инопланетянин. После этого Лейтер перешел к печальной судьбе несчастных матерей, которые после родов уничтожались и перерабатывались в некую «полезную массу». Описывался процесс, естественно, с полным знанием предмета.

В одном месте Лайму чуть не вырвало, и она, уже не вдаваясь в подробности, стала пролистывать страницы, пытаясь найти в книге хоть частичку здравого смысла. Создавалось впечатление, что Лейтер решил доказать американцам, а также всему просвещенному человечеству, что он законченный идиот с садистскими наклонностями. Две следующие саги об оккупации Земли пришельцами в исполнении Николаса Лейтера лишь укрепили Лайму в этой мысли.

Под утро она забылась тяжелым сном, в котором перемешалось пережитое за день с прочитанным ночью. Проснувшись, Лайма долго приходила в себя. «Еще одно творение Лейтера я не переживу, — подумала она. — Корнееву, что ли, дать почитать? Пусть себе анализирует». Поддавшись минутной слабости, Лайма двинулась было к подвалу, но по дороге передумала. Ничего, от нее не убудет. Только изучать книженцию она станет по возможности в светлое время суток. Вместо приятного послеобеденного сна.

Несколько дней Лайма провела совершенно праздно. Она общалась с Сашей, пикировалась с Анисимовым, прогуливалась по окрестностям и набрасывала план местности. Корнеев сидел в подвале и лишь изредка составлял ей компанию за чашкой чая.

Как Лайма ни подруливала к певице с «задушевными» разговорами, та даже словом не обмолвилась о своем знакомстве с Николасом Лейтером и о том, что недавно ее в связи с этим допрашивали соответствующие органы. Саша готова была обсуждать любую тему, кроме той, что по-настоящему интересовала Лайму. Об иностранцах вообще — ни гуту. О своих поездках за границу — дешевые впечатления туристки.

Но вот наконец Лайме представился случай завести новое знакомство. Однажды она вышла проводить Сашу до калитки, но не успели они расстаться, как увидели белый автомобиль, медленно съезжавший с главной дороги. На нем не было ни пылинки, и сверкал он так, будто прибыл за Золушкой, намылившейся на бал.

— Это Граков, — с благоговением сообщила Саша. — Ты с ним когда-нибудь общалась?

— Нет, — покачала головой Лайма. — Только по телевизору видела.

— Я тебя познакомлю, — пообещала певица. В ее голосе, впрочем, чувствовалась неуверенность. — Хотя… Он не очень контактный.

— Ясное дело, — кивнула Лайма, наблюдая за тем, как автомобиль проплывает мимо и останавливается в нескольких метрах от них. — Наверное, привык к одиночеству. Месячишко поплутаешь по джунглям, и два человека покажутся толпой.

Степан Граков был известным путешественни ком, мужчиной с железным характером, который на собственном примере демонстрировал силу духа и неограниченные возможности человека. Он переплывал моря, летал на дирижаблях и дельтапланах, поднимался в горы без проводников, сплавлялся на плоту по горным рекам, навещал дикие африканские племена, бродил по пустыням, опускался в океанические впадины и дрейфовал на льдинах.

— Непредсказуемый человек, — шепотом сказала Саша, прижав ладони к груди. — Бывал в Японии и в Индии, объездил всю Африку и вот — обосновался в Богодуховке!

Из автомобиля тем временем выбрался сам герой дня — среднего роста человек с широким загорелым лицом, маленьким подбородком и твердыми губами. Черные волосы, протравленные сединой, были коротко пострижены, осанка говорила о непоколебимой уверенности в себе.

— Здравствуйте, дамы! — крикнул Граков, обернувшись к ним.

У него была улыбка, которую невозможно игнорировать. Широкая, обаятельная и белоснежная, как антарктический снег.

— Здрасьте, — скромно поздоровалась Лайма, а Саша оживленно помахала рукой:

— Привет, привет!

— Какие новости в нашем маленьком поселке? Никаких? Это и есть самая лучшая новость. Дом должен находиться там, где царят мир и покой.

Он обошел машину и приблизился к ним, не сводя глаз с Лаймы.

— Мы ведь не знакомы? Разрешите представиться — Степан Граков. А вы?..

— Вдова Леонида Перворукова, — поспешила сообщить Саша. — Того, что погиб в авиакатастрофе.

— Лайма, — самостоятельно представилась «вдова».

— Сожалею о вашей потере, — коротко сказал Граков и крепко пожал ей руку. — Надеюсь, мы подружимся. Мы все здесь очень дружны, верно, Сашенька?

Сашенька часто закивала.

— Для начала приглашаю вас в гости, — продолжал путешественник. — Покажу вам мою коллекцию редкостей, — усмехнулся он. — Надо же иногда перед кем-то и похвастаться своими подвигами! О дне и часе сообщу, конечно, дополнительно.

— А… нам вдвоем приходить? — невинно спросила Саша.

— Конечно! Вдвоем, втроем… Чем нас больше, тем лучше. Когда пойду здороваться с народом, всех приглашу.

В этот момент отворилась та самая калитка, которую Лайма в день приезда безуспешно пыталась штурмовать, — калитка Бабушкина. Оттуда выскочила большая рыжая собака неизвестной породы и с громким лаем бросилась к Гракову.

— Арчи! — воскликнул он, позволив четвероногому созданию встать на его грудь передними лапами.

Пес был тощим, но очень чистым. Скорее всего Бабушкин разрешал ему ходить по коврам и спать в своей кровати. Этим, вероятно, и объяснялся тот факт, почему Арчи не подавал голоса ночью, когда мимо забора бродили все, кому ни лень.

— Ну, до вечера, — сказал Граков и подмигнул Лайме. Потом дал собаке свернутый в трубочку журнал и приказал: — Помогай, Арчи! Хороший пес…

Пес взял журнал в зубы и потрусил к хозяйской калитке.

— Я не сказал: «Домой!», Арчи! — засмеялся Граков. — Я сказал: «Помогай». Мне помогай!

Пес вильнул хвостом, развернулся и направился к дому Гракова, который стоял как раз напротив коттеджа Саши. Через минуту ворота открылись, пропуская автомобиль, и захлопнулись уже окончательно.

— Степана обожают все, даже собаки, — вздохнула певица. — Арчи вообще от него без ума. Бабушкин свою псину совсем не кормит.

— Такой злой?

— Да нет, забывает. Вот бедняга и пасется возле нашего героя.

— Я могу его понять. Степан очень… притягательный мужчина.

— Ты ему понравилась, — не потрудившись скрыть сожаление в голосе, констатировала Саша. — Надо же, до сих пор он ни с кем так не любезничал.

— И ты не была у него в гостях?

— Была однажды. Но это скорее исключение, чем правило. Так что не теряйся. Он мужик холостой и богатый. Я бы и сама не против завязать с ним отношения потеснее.

Лайма хотела напомнить ей про садовника, но решила, что будет выглядеть старомодной.

— Пойдем предупредим Венерку, — неожиданно всполошилась певица. — Она любит все планировать заранее. А то пригласит ее в последнюю минуту — вообще откажется идти, останется дома сидеть, Егора строить.

«Венерка, надо полагать, — это Венера Острякова, — подумала про себя Лайма. — Жена Егора, симпатяги и секс-символа. Интересно будет посмотреть на секс-символа вблизи. И на его выбор тоже».

Саша потащила ее еще дальше по дороге, к каменному забору, украшенному разноцветным узором. Тем временем перед ними распахнулась калитка, и на пороге появилась молодая женщина, которую Лайма поначалу приняла за гувернантку. Она была миловидной, очень тщательно одетой и гладко причесанной. Что называется, волосок к волоску. Прямые волосы убраны назад, все, кроме длинной каштановой челки, строгие глаза и рот птичкой. Кажется, она намеренно так сильно сжимала губы, чтобы показать, как сильно всем на свете недовольна.

— Здравствуйте, — сказала женщина им обеим, а потом с укоризной обратилась к Саше: — Не стоило столько раз нажимать на звонок. Так трезвонить можно только в случае чрезвычайного происшествия.

— Оно и случилось! Граков пригласил тебя в гости, — с места в карьер сообщила та.

— Меня?!

— Ну, тебя, меня, Лайму. О, познакомься — это Лайма, вдова Перворукова.

— Примите мои соболез… К Гракову? В гости?

Вероятно, это было из ряда вон выходящим событием. «Неужели он и впрямь позвал нас к себе под влиянием момента? И я ему действительно так понравилась?» — подумала Лайма. В сущности, в этом не было ничего удивительного, ведь сейчас она была нацелена именно на то, чтобы нравиться.

— Проходите, — предложила Венера. — Лайма, я должна познакомить вас с моим мужем.

Она вела себя чопорно и властно, как старая дева, привыкшая распоряжаться выводком кошек. Менторский тон вступал в антагонизм с нежным овалом ее лица и большими глазами. Шла она, чеканя шаг. Ни дать, ни взять — директриса закрытой женской гимназии, выводящая своих питомиц на плац для общего построения.

— Егор! — рявкнула Венера, когда ее вежливые призывы ни к чему не привели. — Иди сюда!

— Иду, милая, — донесся до них бархатистый голос. — Только не нервничай.

Лайма боялась, что сейчас из дому им навстречу выйдет Бабушкин номер два — что-нибудь запущенное и ужасное. Однако секс-символ оправдал ее лучшие надежды. Он был чисто выбрит, просто, но опрятно одет, хотя немного утомлен. Без грима все его пятьдесят лет легко прочитывались на лице.

— Здравствуйте, девушки, — поздоровался он, перебегая взглядом с Лаймы на Сашу и обратно.

В жизни его личное обаяние имело гораздо более высокий градус, чем на экране. Волнистые светлые волосы, довольно длинные, придавали Острякову вид романтика. Да уж, непросто выполнять секретное задание в таком окружении. Лайма обменялась с Егором несколькими дежурными фразами. Было не очень удобно проявлять сердечность в присутствии его жены. Венера зорко следила за всем сразу — за поливом газона, за кастрюлей на плите, за птичками, клюющими семена на ее грядках. И, конечно, за любимым супругом.

Лайма приглядывалась и прислушивалась. Ей еще предстояло найти верный подход и к Венере, и к Егору. Кто-то из них может быть связан с Лейтером и его тайной. «Особый список» службы безопасности включал в себя жителей Богодуховки, которые свободно и довольно часто ездили за рубеж. И практически каждая фамилия из этого списка была на слуху у всей страны. Ну и работенка!

Лайма задумалась и пропустила довольно большой кусок разговора. Поэтому, когда Венера обратилась непосредственно к ней, вздрогнула и растерянно улыбнулась:

— Что, простите?

— Мне хочется зайти к вам и посмотреть, как вы устроились.

Ее глаза так и сверлили Лайму. Та мгновенно насторожилась. Неожиданный визит всегда застает человека врасплох. Так Венера хочет застать ее врасплох? Для чего? Впрочем, отказываться нельзя ни в коем случае. Одинокая вдова, жадно ищущая дружбы и поддержки, ни за что не откажет новой знакомой в такой малости.

— Так пойдемте прямо сейчас! — Лайма сделала воодушевленное лицо и поднялась с места. — Я сварю вам вкуснейший кофе. Меня научил знакомый турок…

Она надеялась, что дело ограничится одной Венерой, но нет. Венера позвала с собой мужа, и тот покорно согласился:

— Конечно, милая.

Саша — за компанию! — тоже решила идти ними пить кофе. Корнеев, который должен был сидеть в подвале и подниматься наверх только по особой договоренности с Лаймой, ничуть ее не беспокоил. И, надо сказать, напрасно. Ей и в голову не пришло, что необходимо напоминать ему об осторожности каждый день. Когда долго ничего не происходит, начинаешь привыкать к этому и запросто можешь потерять бдительность. Однако до сих пор Корнеев не проявлял особого легкомыслия.

Когда они всей компанией вошли в калитку, то заметили Анисимова, который при виде большой делегации удивленно вскинул голову. Лайма едва не задохнулась от возмущения — этот тип действительно начал строить забор! Довольно вшивый заборчик, надо сказать, но тем не менее. Возле тех самых — спорных! — жасминовых кустов валялся нехитрый столярный инструмент и кучка досок, которую писатель натаскал из сарая.

Может, она перестаралась? Пережала? Ведь мужчина игнорирует привлекательную женщину только в одном случае: если понимает, что ничего от нее не добьется.

Этот забор был своего рода демонстрацией силы. «Ну, погоди же!» — подумала Лайма. Она-то рассчитывала, что не потратит на Анисимова много времени. Даже похвасталась этим перед Корнеевым. Кажется, она поторопилась. Самонадеянность — не лучшее качество для секретного агента.

— Антон, пойдете с нами? — лисьим голосом спросила Саша, которая, судя по всему, не могла спокойно пройти мимо любого мужчины. Ей обязательно нужно было обращать на себя внимание, кокетничать, искрить и любоваться собой. — Лайма пригласила нас выпить по чашке кофе и посмотреть, как она устроилась.

Анисимов поймал взгляд Лаймы, загнул уголки губ вверх и ответил:

— Если вы не против.

— Конечно, нет! — Она выдавила из себя радушную улыбку. — Вас я тоже с удовольствием напою кофе.

«А лучше ядом», — про себя добавила она.

С мармеладным выражением на лице Анисимов отложил молоток и направился к ним. Пожал руку Егору Острякову и спросил у Лаймы:

— А у вас есть сливки?

— У меня все есть, — откликнулась она.

Войдя в роль приветливой хозяйки, поднялась на крыльцо и широко распахнула дверь:

— Проходите, пожалуйста, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Не обращайте внимания на беспорядок, я еще толком не обустроилась…

Она не договорила, сообразив, что гости сосредоточились на пороге и никто не продвигается в глубину комнаты. Закрыла дверь, посмотрела поверх плеча Анисимова и стиснула зубы.

На диване, в самом центре, сидел Корнеев с отсутствующим лицом. В руке у него был карманный компьютер с мерцающим монитором. Корнеев думал. Вид у него, как всегда в такие моменты, был коматозный.

— Боже мой! — воскликнула Лайма, с трудом взяв себя в руки. — Я и забыла, что Альберт должен приехать сегодня утром. Привет, дорогой! Поздоровайся с нашими гостями.

Это предложение не произвело на «Альберта» никакого впечатления. Он остался неподвижно сидеть на своем месте, глядя в пространство немигающим взглядом.

— Какой… офигенный мужик! — шепотом сказала Саша, больно схватив Лайму за руку. — Кто это такой?

— Это племянник сестры моего погибшего мужа, — скорбным тоном сообщила она всем сразу. — В детстве с ним случилось несчастье: он выпал из лодки и чуть не утонул. Бедняга слишком долго пробыл под водой, и его едва удалось спасти. Это страшное происшествие так на него повлияло, что он перестал разговаривать. Иногда он как будто впадает в транс… Вот как сейчас. Но кофе он нам пить не помешает.

— У вашего родственника выдающаяся внешность, — задумчиво сказал Егор Остряков, разглядывая Корнеева так, словно тот был музейным экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение. — Правильные черты лица… Верно, милая?

— Разумеется, — задушенным голосом ответила его супруга.

Лайма бросила на нее короткий взгляд и увидела, что лицо Венеры покрылось рваным румянцем, образовавшим на ее щеках группу островов Индонезии, а челка странным образом стала дыбом. «Только этого мне не хватало! — испугалась она. — Чтобы дамочка зачастила сюда любоваться на это живое воплощение женских грез. Черт побери, как несправедливо! Моя внешность помогает выполнять задания, а от физиономии Корнеева сплошные неприятности. Какого фига он приперся наверх? У него в подвале есть все, кроме душевой кабины! Но что-то не похоже, чтобы он принимал душ».

— Думаю, нам лучше пройти на кухню, — предложила Лайма, не в силах выносить вид парализованного Корнеева. Однако даже такой, он производил потрясающее впечатление. Отличительной особенностью его внешности были щеголеватые усы — такие тонкие, словно их нарисовали карандашом для бровей. Они делали его похожим на латинского героя-любовника, перед которым не может устоять ни одна глупая белая женщина.

— Нет-нет, предлагаю остаться тут, — поспешно возразила Венера. — Вдруг ваш родственник придет в себя и составит нам компанию?

Анисимов с момента прихода не сказал ни слова. Все это время он с озадаченным видом разглядывал Корнеева. Если у него и были какие-то сомнения относительно таинственного появления «племянника» в доме, то они быстро исчезли.

— Я помогу вам накрыть на стол, — миролюбиво предложил он Лайме.

Она же была так зла на напарника, что едва сдерживалась, чтобы не затопать ногами. Он ее подвел! Поставил под угрозу выполнение их миссии! Лайма достала кофемолку и принялась сыпать в нее зерна, скрежеща зубами.

— Не нужно так переживать, — заметил Анисимов, обвязавшись полотенцем. — Вам нечего стыдиться.

— Я всегда немного нервничаю, когда приходится знакомить Альберта с новыми людьми.

— Но… почему вы? Неужели у него нет опекуна? Ведь он… очень дальний родственник?

— Дальний, — подтвердила Лайма. — Но так уж сложилось, что вся ответственность за него лежит на мне.

Вид мученицы и подвижницы преобразил ее лицо. Она взяла бумажную салфетку и промокнула глаза, хотя на самом деле в них не было ни слезинки — их жгла злость.

— Понимаю…

Лайма могла бы поклясться, что в этот момент Анисимов решил отложить возведение «Берлинской стены» до лучших времен.

Кофе выпили быстро и без удовольствия. Соседство «мумифицированного» Корнеева никому не поднимало настроения. Кроме, кажется, Венеры. Она не сводила с него сияющих глаз, села рядом и то и дело норовила задеть своим локтем его локоть. Бесполезно. Когда Лайма внесла кофе, то специально наступила напарнику на ногу и громко сказала прямо ему в нос:

— Жалко, что Альберт НЕ РАЗГОВАРИВАЕТ!

Она опасалась, что, когда Корнеев наконец очухается и увидит, что в комнате полно народу, прихлебывающего из чашек, он непременно что-нибудь ляпнет от чистого сердца.

Егору Острякову Корнеев не понравился. Это было понятно, если учитывать, что тот не менее красив, чем он сам, и лет на двадцать моложе.

Наконец напряженные посиделки подошли к концу, и секс-символ сказал:

— Спасибо… Кофе действительно был отличный…

И хлопнул ладонями по коленкам. Этот простой и не слишком громкий звук волшебным образом пробудил Корнеева от спячки. Взгляд его неожиданно просветлел, а затем сделался осмысленным. Он обвел глазами присутствующих и нахмурил лоб.

— Наконец-то! — воскликнула Лайма. — Очнулся, бедняжка.

Она схватила Корнеева пальцами за щеки, собрав его губы в узелок.

— Ах, Альберт, как же ты меня напугал, дурачок!

— М-м-му, — промычал Корнеев, не в силах выдавить ни слова.

— Это мои хорошие знакомые, погляди на них. — Лайма повернулась и бросила через плечо: — Если бы он мог разговаривать, то обязательно поздоровался бы с вами!

Корнеев ничего не понял, кроме одного — здороваться не нужно. Он собрал лоб гармошкой, насупил брови и принялся поедать Лайму глазами.

— Альберт прекрасно справляется с домашними делами, — похвалила его она.

Корнеев закивал, как выдрессированный слон.

— А он… все понимает? — шепотом спросила Венера уже перед самым уходом. Муж вытолкал ее на крыльцо, а она все еще оборачивалась. — Или кислородное голодание разрушило его мозг?

Лайма прикидывала, что лучше — соврать, будто Корнеев полный идиот, или оставить ему шанс. Посмотрела на напряженную Венеру и тяжело вздохнула:

— Он не смог одолеть обычную десятилетку.

— Какая жалость, — та скорбно потупилась. — Но… Но ведь физически он не пострадал?

«Сейчас пострадает», — подумала Лайма и печально улыбнулась:

— Мне больно это обсуждать.

— Боже мой, какая трагедия!

Попрощавшись, Венера догнала недовольного супруга и двинулась к калитке.

Тем временем Саша взяла Анисимова под руку и игриво сказала, сводя его вниз по ступенькам:

— Граков собирает гостей! Пойдешь?

— Если позовет — пойду.

— Степан загорелся этой вечеринкой, когда познакомился с Лаймой, — доверительным шепотом сообщила ему Саша.

— Н-да? — Анисимов бросил на упомянутую особу косой взгляд.

Она стояла на крыльце с мрачной улыбкой. Жажда расправы над Корнеевым туманила ей разум. Поэтому она даже не удосужилась удостовериться, что все гости действительно разошлись по домам. Круто развернулась и скрылась за дверью.

Анисимов еще не достиг пресловутых жасминовых кустов, когда услышал крики. Полагая, что придурочный племянник мог напасть на Лайму, он бегом возвратился обратно и распахнул дверь.

«Альберт» лежал на полу лицом вниз, а заботливая родственница сидела на нем верхом и хлестала его кухонным полотенцем, приговаривая:

— Твое место в подвале, бестолочь! В подвале! И не вздумай больше показываться на глаза! Ты перепугал людей, вот тебе за это! Я же велела сидеть в подвале и не высовываться?! Зачем ты поперся наверх?! Видел бы ты свою идиотскую физиономию! Все, кончено. В душ я тебе тоже запрещаю ходить!

Тут Лайма почувствовала, что они не одни в комнате, вскинула голову и увидела Анисимова с глазами размером с блюдце.

— Блин, — пробормотала она и сдула челку со лба. — А, это вы! Не беспокойтесь! Это всего лишь терапевтическая процедура. Доктор посоветовал мне быть с Альбертом построже, иначе он вовсе выйдет из-под контроля.

— Построже?!

Анисимов с ужасом смотрел, как излупленный Альберт, воровато озираясь, на четвереньках движется к подвальному помещению. Неожиданно он вскочил, сделал рывок и исчез за дверью. Стало слышно, как щелкнул замок.

— Вы его избили!

— Не надо преувеличивать.

— Больного человека! Бессловесного.

— Подайте жалобу в прокуратуру, — буркнула Лайма, не представляя себе, как выйти из положения. Пожалуй, с Анисимовым теперь не удастся сблизиться. Ни так, ни эдак.

«Запирать дверь, — сделала она заметку в уме. — Включать сигнализацию. Держать себя в руках». Надо же было так проколоться! Секретные агенты не выходят из себя, какие бы неприятности ни подстерегали их в ходе выполнения задания.

Потрясенный до глубины души, Анисимов наконец ушел, часто оглядываясь, а Лайма бросилась в подвал к Корнееву.

— Что будем делать? — спросила она, вынудив его отпереть замок.

— Лайма, ты вела себя как безумная, — укоризненно напомнил тот, сидя с маникюрными ножницами перед зеркалом и корректируя форму усов. — Я прямо не представлял, как тебя остановить.

— Ты ведь знал, что моя задача — знакомиться с людьми. Я могу привести кого угодно и когда угодно. Почему ты оказался наверху в гостиной?

— Ты не отвечала на телефонные звонки, — пожал плечами Корнеев. — Естественно, я заволновался. Нужно было тебя отыскать.

— Отыскал? — с иронией спросила она.

Корнеев обиженно дернул плечом:

— Ну, я пришел наверх, увидел тебя в окно, а потом на секундочку присел на диван. И заработался! Ты ведь знаешь, я снова сотрудничаю с аналитическим отделом. Мне такие задачки задают! Кстати, а кто она такая?

— Кто? — не поняла Лайма.

— Ну, эта… Шатенка с глазищами.

Лайма подняла брови:

— Ах, шатенка… — сладким голосом повторила она. — Ты смотрел фильм «Перехватчики»? Смотрел? Ну вот. Видел там главного героя с фигурой Аполлона?

— Егора Острякова, что ли?

— Что ли, — подтвердила Лайма. — Так вот, Егор Остряков — ее муж. Если ты его не успел разглядеть, знай, он приходил тоже. Сидел справа от тебя.

Корнеев перестал подрезать усы и осторожно отложил ножницы. Некоторое время молчал, потом пробормотал:

— Обидно.

— Я не поняла, — расстроилась Лайма. — Ты собираешься гоняться за юбками, что ли?

— Разве я могу гоняться за юбками, сидя в подвале? — резонно возразил тот. — И вообще: почему ты сказала всем, что я немой?

— Чтобы ты не флиртовал с шатенками.

Корнеев полюбовался на себя в зеркало и спросил у Лаймы:

— И что мы будем теперь делать с этим твоим немым Альбертом? То есть со мной?

— Ничего, — пожала она плечами. — Считай, что ты легализовался. Только не забывай рот держать на замке. Работай молча. Захочется пообщаться — отправляй мне текстовые сообщения по телефону. Смотри, больше мы уже не должны проколоться.

— Не проколемся, — пообещал Корнеев. — Кстати, ты давно собиралась наведаться в деревню, не забыла?

— А, ты устал питаться всухомятку! Хочешь горяченького.

— Кто-то же должен меня кормить.

— Я найду какую-нибудь добрую женщину, которая согласится для нас готовить. Заодно узнаю деревенские сплетни.

— Только ты сначала насчет еды договорись, а потом уже начинай сбор информации, — предупредил Корнеев, который все это время ел бутерброды, сыр и крекеры, хотя мечтал о макаронах и жареной картошке с мясом.

Чтобы уколоть Лайму, он обиженно добавил:

— Был бы тут Иван, ты бы не оставила его голодным. Ему настоящая еда требуется. А я что? Так… На меня и внимания нечего обращать…

Лайма вздохнула. Она вспомнила, как расстроился Медведь, когда его отсекли от остальной части группы и заставили действовать самостоятельно. Но по-другому было просто нельзя.

Медведь тяжело переживал свалившееся на него несчастье. Конечно, он, как человек военный, привык выполнять приказы согласно Уставу, то есть беспрекословно, точно и, по возможности, в срок. Приказы вышестоящих обсуждению не подлежат — это была аксиома, которую Иван ни разу в жизни не подвергал сомнению.

Но в этот раз все пошло наперекосяк. С изумлением выслушав распоряжения Лаймы относительно своих действий на ближайшее время, Медведь сразу не нашелся, что сказать. А когда нашелся, то говорить ничего не стал — никаких цензурных выражений, применимых к данному случаю, он подобрать не смог.

Чуткая Лайма участливо поинтересовалась:

— Что-то не так?

— Все так, — буркнул разобиженный Иван, — можно идти выполнять задание?

— Послушай, — Лайма явно не ожидала такой реакции, — но ведь, кроме тебя, некому этим заняться. Я буду выяснять непосредственно на месте, каким медом там Лейтеру было намазано. Корнеев со своим компом мне нужен в деревне. Да он и не подойдет для такого дела — в самый неподходящий момент зависнет, и все вокруг замрет на неопределенный срок. К тому же он вообще представить не может, как работать с информацией без помощи клавиатуры и монитора. А тут живые архивы. Каждую бумажку надо в руках подержать, прочитать внимательно. Наблюдательность нужна, рассудительность, терпение. Скрупулезность.

— И всем этим ты обладаешь в избытке, — не удержался от реплики Корнеев. — К тому же силовых акций в Богодуховке не предвидится, если только пьяный пастух не начнет на селянок кидаться.

— За это я не беспокоюсь, — парировал Медведь. — Из своего укрытия выйдет рыцарь Корнеев и, ловко метнув свою драгоценную оптическую «мышь» в голову негодяя, предотвратит гнусное насилие!

— Все, мужчины, перепалка закончена! — Лайма, как рефери на боксерском ринге, развела руки в стороны:

— Все так все, — буркнул Иван, — пойду я, а то время…

Не закончив фразы, он буквально вылетел за дверь. Лишь на улице попытался собраться с мыслями. Обиды обидами, но дело ему было поручено нешуточное, а с какого конца за него взяться, Медведь и впрямь не знал.

Когда час назад они собрались у Лаймы дома для обсуждения нового оперативного задания, свалившегося на группу, как всегда, неожиданно, ничто не предвещало худого.

Дело американского космического деятеля было, конечно, мутным. Но ведь каждое их задание начиналось в полнейшей неизвестности, тем не менее, они находили пути решения проблем, выпутывались из весьма щекотливых и опасных ситуаций.

Однако на сей раз все было иначе. Требовалось, как выразилась Лайма, искать иголку в стоге сена. Точнее — выяснить, что же так привлекало Николаса Лейтера в деревне Богодуховке Тихорецкого района Подмосковья. Что или кто.

Людей, живущих там, как местных, так и приезжих, понастроивших в новомодном месте роскошные коттеджи, Лайма взяла на себя. Евгений должен был инкогнито проживать в подвале ее дома, занимаясь своим компьютерным бандитизмом на законных основаниях.

А вот Медведь получил то самое задание, которое надолго вывело его из состояния душевного равновесия: заняться всеми возможными архивами, открытыми и закрытыми хранилищами информации. Короче, разузнать все, что касается этой обычной российской деревушки. Вдруг там все-таки есть или было раньше нечто необычное. Нечто такое, что могло вызвать интерес американца.

Для начала Ивану предстояло изучить за достаточно короткое время массу документов в поисках любой подозрительной, может быть, даже секретной информации.

Трудно было представить нечто более противоестественное, чем Иван Медведь, изучающий документы в архивах. Медведь, перелистывающий тысячи листов различных документов. Внимательно выслушивающий советы и наставления архивных работников, кропотливо заполняющий всевозможные формуляры и заявочные листы. Но именно так все и происходило.

Медведь честно выполнял возложенную на него ответственную миссию, но при этом терзался ненавистью ко всей бумажной работе, дав себе зарок, что такое происходит первый и последний раз.

Но пока он с кожаной папкой в руках методично обходил одно за другим хранилища знаний.

Раньше Медведь и не подозревал, что существует такое количество мест, где систематизированы и хранятся миллионы и миллионы полезных сведений о чем угодно: о давней и недавней истории, организациях, людях. Сначала он составил себе приблизительный список архивов, которые ему надо проинспектировать. Кроме того, предстояло озаботиться официальной легендой, внятно объясняющей, по какой причине он разыскивает именно эту информацию — Иван догадывался, что сотрудники подобных учреждений, обремененные всякими, в том числе и секретными, познаниями, относятся к гражданам, ведущим немотивированный поиск информации, с подозрением.

Нужно было обзавестись и документом прикрытия, как обозвал про себя Иван официальное обращение от какой-либо организации с просьбой разрешить работать в том или ином архиве по такой-то причине. У членов «Группы У» не было официальных документов, подтверждавших их статус. Они работали по весьма ходовой схеме: если задание будет выполнено, все трое получат вознаграждение и еще одно задание. Если нет — поплатятся головой. Они действуют на свой страх и риск, и никто и никогда не придет им на выручку, если они вляпаются по-крупному.

Задачку с прикрытием удалось решить практически без проблем. Медведь на некоторое время превратился в исследователя-краеведа, готовящего книгу об истории и знаменитых людях Тихорецкого района. Благословение на углубленные поиски всех и всяческих сведений о районе он получил от ряда местных музеев и даже от Союза писателей (помог приятель, занимающий там солидную должность).

Вечером, накануне своего первого похода, Иван сидел на кухне, пил чай и грустно смотрел на «первичный» список. Если учесть, что он безжалостно вычеркнул архив древних актов (менее всего можно было ожидать там интересных находок, как-либо связанных с Лейтером), а также архив военно-морского флота (благо, Богодуховка не портовый город и не стоит на берегу океана), оставалось еще очень, очень много хранилищ.

Преисполненный острого желания быстрее закончить пыльную работу, Иван пытался максимально эффективно спланировать свои действия.

Он еще некоторое время подумал и перенес в конец списка (то есть оставил на самый крайний случай, если нигде ничего не найдется) архивы кино— и фотодокументов. Таким образом, на повестке дня стояли: Государственный исторический архив, Государственные военный и военно-исторический архивы, Госархивы экономики, литературы и искусства (тоже под большим сомнением, но нельзя разрушать легенду), архив научно-технической документации (что там могло понадобиться краеведу, Медведь пока не очень понимал, но на всякий случай посмотреть надо). Оставался еще и Центральный государственный архив Московской области, на который была у Медведя особая надежда.

Он не очень хорошо представлял себе объем своей новой работы, но догадывался, что на каждый архив может уйти минимум несколько дней. Так что быстрых успехов не ждал. И скорого освобождения от этого интеллектуального хомута тоже. Хорошо, если вообще что-то удастся раскопать.

Далее по списку у него числились росгосархивы социально-политической и новейшей истории. Но завтрашний, первый день своих поисков он решил начать с Государственного архива Российской Федерации.

Не прошло и недели, как Медведь уже свободно вращался в доселе неизвестном ему мире. Он легко привык к весьма специфическому, узнаваемому архивному запаху, к милым, интеллигентным сотрудникам, к серьезным посетителям с умными лицами. Ему казалось, что в этих стенах нашел себе убежище почти исчезнувший с поверхности Земли вид, который не хамит, не матерится, не ворует, не жалуется на жизнь по поводу и без. Явно небогатые, но доброжелательные и образованные люди окружали теперь Ивана.

При этом он с удовольствием принимал знаки восхищения и робкого обожания со стороны женской части архивного сообщества. Мужчины посматривали на «краеведа» несколько удивленно, но, учитывая внушительные габариты и могучие бицепсы, которые не скрывала летняя рубашка, все же почтительно.

Новые ощущения радовали Медведя, но не могли подсластить горечь разочарований — ничего интересного, важного, даже хоть сколько-нибудь любопытного он пока не нашел. Он обзавелся кучей совершенно не нужных ему знаний: как жила местность, именуемая Тихорецким районом, при Рюриковичах и во времена правления династии Романовых. Он теперь представлял, каково приходилось богодуховским крепостным, какие владения были здесь и кому принадлежали. Выяснилось, что во времена пугачевского бунта богодуховцы сожгли имение князя Нарышкина, за что потом двое зачинщиков были казнены, а половина мужиков отправились прямиком на каторгу.

Узнал Медведь, сколько рекрутов поставляла деревня в русскую армию, сколько душ мужского пола уходило на войну и не возвращалось. Нашлось даже любопытное сообщение о каком-то местном умельце, который смастерил крылья и хотел на них слететь с колокольни сельской церкви, но расшибся насмерть. Что-то такое Медведь раньше уже слышал или читал. Видно, умельцев таких на Руси было немало.

Однако к загадке убийства Лейтера все это его пока не приближало. К тому же Иван уже отчетливо понял: если не сузить круг поисков, то он просто утонет в море тихорецко-богодуховской информации, так и не добравшись до спасительного берега. Надо было вносить коррективы в первоначальный план.

Лайма приняла душ, переоделась и снарядилась в путь. Перед тем как выйти на улицу, выглянула в окно. Анисимов вкапывал столб. Судя по всему, его замысел в очередной раз претерпел кардинальные изменения. Идея приобрела масштаб. Хлипенький дощатый заборчик, запланированный в самом начале, грозил превратиться в неприступную стену с колючей проволокой наверху.

— Послушайте, — обратилась Лайма к соседу примирительным тоном. — Кто для вас готовит?

— Хотите наняться ко мне в экономки?

— Нет, ну правда?

— Я сам для себя готовлю, — ответил он, продолжая работу. — Я неприхотлив.

— Мне нужна приходящая кухарка, — вкрадчиво сказала Лайма. — К кому мне обратиться?

— Почем я знаю?

— Грубость вас не украшает.

— Вас тоже кое-что не украшает, — ответил Антон, намекая на драку, свидетелем которой стал. — Извините, но сейчас мне не хочется с вами разговаривать.

— Не хочется?

Лайма громко фыркнула и, круто развернувшись, пошла прочь. Надо на время выбросить Анисимова из головы, чтобы он не мешал работать. Ей просто необходимо сосредоточиться. Самое лучшее, что она может сделать, — это зайти в магазинчик на краю деревни и разговорить продавщиц, к которым стекаются все-все новости.

Погода была отличной, солнышко пригревало, а сладкий лесной воздух так и лез в ноздри, словно просил: «Вдохни меня поглубже!» Лайма охотно вдыхала и даже иногда жмурила глаза от удовольствия, однако ни на секунду не отвлекалась от своей главной цели.

Богодуховка оказалась гораздо больше, чем она себе представляла. Сейчас, в разгар лета, старые дома, задрапированные зеленью, выглядели не так уж и плохо. Лайма приложила ладошку козырьком ко лбу и оглядела окрестности повнимательней. В ближайшем к ней дворе старуха развешивала белье, за следующим забором голый по пояс мужик колол дрова, сопровождая каждый удар топора коротким кряканьем. Тощая собака лениво брела по дороге, низко опустив голову. Куры всем табором бегали с места на место, выклевывая насекомых из жухлой травы. Все было тихо и мирно, ничего зловещего или таинственного.

Возле магазинчика стоял белый козел и смотрел на Лайму круглыми упрямыми глазами — такими же зелеными, как у Анисимова. Она показала ему язык и отворила дверь, снабженную сильными пружинами. Надежда на то, что здесь можно разжиться информацией, умерла прямо на пороге. В помещении не было ни одного покупателя, а за прилавком, рядом с весами, сидела огромная женщина с усами. Лежавшие на ее коленях кулаки были размером с два маленьких вилка капусты. Если бы не прическа и ярко накрашенные губы, Лайма приняла бы ее за местного дровосека. Интуиция подсказала ей, что ни одной сплетни она здесь не услышит, и, как выяснилось впоследствии, сильно ошиблась.

— Добрый день, — нарочито бодро поздоровалась Лайма.

— Здравствуйте, — вежливо сказала продавщица предугаданным басом. — Есть свежие сосиски по сто восемь рублей кило. И джин с тоником привезли. Баночный.

— А… — Лайма, которая уже раскрыла было рот, от неожиданности щелкнула зубами. — У вас имеются замороженные продукты? Я бы купила курицу или мясо…

— Не, мы не возим, — покачала головой продавщица, не двигаясь с места. — За мясом в Тихорецк надо ехать.

Она разгладила синий фартук, который опоясывал ее ленивое тело, и осталась сидеть на месте.

Лайма походила вдоль прилавков, рассматривая печенье, конфеты и крупы, выставленные за стеклом. Все вокруг выглядело новым и чистым, однако не чувствовалось никакого интереса к самому процессу торговли. Несмотря на довольно широкий ассортимент товаров, покупать здесь ничего не хотелось. Это был очень скучный магазин, который всем своим видом заявлял о том, что не собирается процветать. Лайма так до сих пор и не смогла разгадать загадку отечественной торговли, которая априори пренебрежительно относится к собственной прибыли и плюет на покупателей с высокой вышки.

— Дайте мне, пожалуйста, батон белого, молоко и две упаковки хлопьев, — наконец решила она.

Продавщица с натугой оторвалась от стула и, как тяжелый бомбардировщик, начала медленный разгон.

— Я из коттеджного поселка… — решилась завести с ней разговор Лайма.

— Знамо дело, — кивнула та, выбрав из целой кучи хлебных батонов именно тот, у которого была разорвана упаковка. — Откуда ж еще?

— Я этот не возьму, у него пакет дырявый, — предупредила Лайма, и продавщица, устало вздохнув, отправилась обратно. — А здесь, в деревне, можно найти кухарку?

— Поспрашивайте, — равнодушно ответила труженица прилавка. — Авось кто согласится.

— А вы ничего такого не слышали? — Лайма имела в виду все ту же кухарку, но продавщица поняла ее вопрос по-своему. И, понизив голос, спросила:

— Про черных людей?

Лайма замерла на месте.

— Про черных людей? — не удержалась и переспросила она. Сердце у нее екнуло, как у ребенка, который нашел на дороге денежку. — Ну, да. Про людей. Что вы слышали про черных людей?

— А вы, поди, боитесь? — с удовольствием констатировала продавщица. — Вам-то да, есть чего бояться. А мне плевать, я в городе живу. Вечерним автобусом отсюда сматываюсь. Мне все равно — хоть черти там шерудят, хоть кто.

— Я очень боюсь, — призналась Лайма. — Но местные ведь тоже боятся!

Лайма не желала показать свою неосведомленность и вспугнуть рассказчицу. Хотя ей страстно хотелось знать, где это — там.

— И правильно боятся. У них тут в деревне колдун живет — настоящий, дипломированный. Фамилия у него знатная — Кукуба. Пакостник страшный! Власти хотели его отсюда выжить, потому как от него проблем много, но он взялся доказать свою силу. Поспорил с главой местной администрации на его жену.

— И что?! — ахнула Лайма.

— Увел, — равнодушно констатировала продавщица. — Теперь она с ним живет, с Кукубой. Там вон, дом на краю деревни, в три этажа. Каменный. Его никто тут не любит, потому что он все время пророчества делает. Такие поганые пророчества, скажу я вам. То обещает, что весь Тихорецкий район под землю уйдет, а то говорит, что с неба метеорит свалится и все тут перелопатит.

— А люди в черном? — спросила Лайма, чья память была нашпигована названиями голливудских блокбастеров. — То есть черные люди? — быстро поправилась она.

— Вот как колдун туда сходил, все и началось, — ответила продавщица.

Она принесла хлеб в целом пакете, зато пачку хлопьев выбрала мятую, со сплющенным боком. Желание продать некондиционный товар по обычной цене не давало ей покоя. Лайма лихорадочно соображала, какой следует задать вопрос, чтобы узнать как можно больше.

— А кто их видел, этих черных людей-то? — наконец созрела она, молясь про себя, чтобы сюда никто случайно не забрел — в самый неподходящий момент.

— Пастух видел, — охотно откликнулась продавщица, радуясь, что Лайма не отвергла мятую пачку. — И шофер видел из местного совхоза.

Продавщица замолчала и принялась складывать покупки в хлипкий мешок с ручками, за который намеревалась содрать с покупательницы два рубля.

— Кстати, меня зовут Лайма. А вас?

— Меня Анжеликой, — скромно потупилась усатая женщина. Было ясно, что собственное имя ей нравится до умопомрачения.

— Послушайте, Анжелика, а что они рассказывают? Пастух и шофер? Что было-то?

— С ними ничего не было. Не дураки ж они, близко не подходили. Насчет пастуха ничего не скажу — какого лешего его ночью в лес понесло… — Лайма вздрогнула. — А шофер, ясное дело, на машине ехал. Комиссия старые делянки проверяла. Ну, заночевали они все на этих делянках. Пили, ясное дело. Шофер по распоряжению сверху повез им провизию, чтоб, значит, ночь не скучно было коротать.

Анжелика вошла во вкус и легла обширной грудью на прилавок. В глазах у нее загорелся азарт прирожденной рассказчицы.

— Вот и видит он, в лесу будто огонек горит. И огонек этот перемещается — снизу вверх. Шофер по тормозам. Вдруг, думает, пожар или еще чего? Вгляделся: в развалинах двигаются люди — все черные, как головешки.

— А что за развалины-то? — спросила Лайма. — Где они?

— Да вот как по дороге идти, справа, — охотно пояснила Анжелика. — Неподалеку от большого дуба с дуплом. Видали, наверное? Санаторий там раньше был. А теперь что ж — они все на Багамы ездят да на Канары, — с удовольствием выговорила она. — Вот санаторий и развалился. Одни стены остались.

Лайма закашлялась. Хорошо, что она ничего не знала об этих развалинах и черных людях раньше. А еще лучше, что она их не видела. Интересно, Анисимов в курсе того, что происходит у него под боком.

— И что? — спросила она шепотом.

— Что, что? Уехал он от греха подальше.

— А пастух? — не отставала Лайма.

— А пастух сразу утек, хотя бабам такого наплел… Что он, дескать, кричал и грозился милицию позвать. Врал, конечно. На самом-то деле он тиканул, его и Нюра, и Акулина видели в окно. Скакал, как подстреленный лошак.

— А эти черные люди за ним не погнались?

— Говорят, они к одному месту привязаны. Не могут они, говорят, из развалин выходить.

— А кто говорит-то?

— Ну, кто, кто? Люди.

— А при чем здесь этот?..

— Кукуба? — напомнила продавщица. — Видели его в тех развалинах еще прежде. И ходил он туда с какой-то книжкой. Раскрыл ее и бормотал, бормотал. Наверное, заклинаний свои читал. Не люблю я ученых мужиков, — искренне призналась она. — Как выучатся, вся жизнь у них наперекос! Одним словом, вредители. Моя бы воля, я б его поймала…

— Еще не поздно, — невинно заметила Лайма.

— Не, мне ни к чему, — тут же остыла Анжелика. — Я же говорила, что не местная, в городе живу… Пусть тутошние парятся.

— Я теперь тутошняя, — напомнила ей Лайма. — И мне как-то не по себе, что по ночам возле поселка всякая ерунда происходит. А участковый в курсе?

— Его в последний раз тут в прошлом году видели, — сообщила Анжелика. — Расследовал дело о похищении петухов. Никого не поймал, кстати. Так что надежды на него никакой.

Лайма с удовольствием обсудила бы с продавщицей и другие вопросы, но тут входная дверь отворилась, и в магазин вошла молодая женщина, одетая и постриженная, как Наталья Варлей в «Кавказской пленнице». Бриджи, клетчатая рубашка, завязанная на поясе, из-под челки сверкают глазищи, жирно подведенные карандашом. Вокруг них кожа заштрихована мелкими морщинками, значит, «комсомолке и красавице» как минимум лет тридцать пять.

— День добрый! — поздоровалась вошедшая всполошенным тоном и несколько раз сказала «Фу-у!», чтобы как следует отдышаться.

— Откуда ж бежите-то? — поинтересовалась Анжелика, переключая свое внимание на новый объект. — Запыхамшись?

— Ниоткуда, — быстро ответила женщина. — Просто я практикую быструю ходьбу. Ради поддержания здоровья.

— А!

— Здрасьте, — поздоровалась вошедшая непосредственно с Лаймой. — Это ведь вы Сашину собаку нашли? — Лайма натянуто улыбнулась. — И как вы не побоялись в лес ночью идти?

Анжелика разинула рот, и Лайма поспешила ответить:

— Я ведь не знала, что у вас в лесу всякая нечисть водится.

— Это точно, — весело ответила женщина. — Надо было его давно засыпать к чертовой матери, стало бы спокойнее.

— Кого? — искренне изумилась Лайма. — Кого засыпать? Кукубу?

— Да ну, вы что! Озеро это дурацкое. От него одни неприятности.

Лайма сделала большие глаза и посмотрела на продавщицу, ожидая, что та разделит ее удивление. Однако Анжелика потупила глазки и шумно засопела. Сплетничать про озеро она отчего-то не желала.

Пришлось срочно восстановить в памяти план. Значит, направо от дуба пойдешь — в развалины попадешь. А налево пойдешь — в болото попадешь. И уж там, за болотом, находится то самое озеро, о котором, видно, и идет речь. Никаких других водоемов в окрестностях нет.

— Кстати, я Лена. Мы с мужем живем в доме, что напротив Анисимова.

Лайма против воли прищурилась. На что, интересно, она намекает? Что дом Анисимова должен быть ей знаком лучше других? Может быть, уже весь поселок знает, что она ночевала у писателя? Безобразие.

— Меня зовут Лайма, — она протянула руку и пожала маленькую ручку соседки. — Очень приятно познакомиться.

— Мне тоже очень приятно. Мы видели, как ваш коттедж приводят в порядок — уборщики приезжали. Так и поняли, что вскоре пожалуют новые хозяева. Я слышала, что Леонид будто бы женат, но… Вы ведь ни разу здесь не появлялись?

— Ни разу, — подтвердила Лайма. — Не сезон был.

— Мне кефир, — распорядилась Лена, тыча пальчиком в стеллажи за широкой спиной продавщицы, — два батона и вон тот йогурт.

— Сахар брать будете? — спросила Анжелика. — А то у меня кончается, привезут только завтра к обеду.

— Сахар не буду, — капризно отмахнулась Лена. — Лучше конфет возьму. Дайте вон ту коробку, большую. Да, и еще «Макфу».

— Кофе? — Анжелика зыркнула по ряду стоящих на отдельной полочке разноцветных банок.

— Это макароны, — тяжело вздохнула Лена. Борьба за цивилизацию шла в провинции тяжело, на нее уходило много сил.

Пока Анжелика рассматривала названия, разыскивая заказанный товар, Лена, повернувшись к Лайме, шепотом сказала:

— Сижу на диете, ничего нельзя, а есть все время хочется.

— Не голодно — кефир да йогурт? — заинтересовалась Лайма, тоже западающая раз в квартал на всякие системы с целью похудания.

— Это мужу. Удивительно, но я от кефира и йогурта вес набираю быстро. Поэтому сижу на одних макаронах.

— На чем???

— На макаронах. Очень советую, — с чувством сказала Лена. — Только не каждые подойдут. Покупайте «Макфу», от нее не полнеют.

— Серьезно?

— Вполне серьезно. Вы видите на мне хоть грамм лишнего жира?

Лайма действительно ничего такого не видела и отрицательно покачала головой.

— Женщины должны давать друг другу полезные советы, — заключила Лена. — Разве сможем мы поодиночке противостоять мужчинам?

Лайма согласилась, что не смогут.

Анжелика тем временем потопала за батонами и, как Лайма успела заметить, в том числе подхватила тот самый, у которого была порвана упаковка. Желание сбагрить наверняка зачерствевший хлеб, вероятно, жгло ее изнутри. Или же она проделывала этот трюк просто автоматически — так же, как чистила зубы по утрам.

— Говорят, Степан Граков устраивает банкет в вашу честь, — сказала новая знакомая, широко улыбнувшись. — Нас с мужем тоже пригласили. Это здорово. Удастся пообщаться с народом, для нас это так важно!

Лайма вопросительно вскинула брови. Мол, почему это важно?

— Мой муж — дизайнер, — пояснила Лена. — Может, вы слышали: Николай Дюнин?

— К сожалению…

— Вообще-то он очень известный, — ревниво заметила Лена. — Это его обычная практика: купить новый дом, отделать его по своему вкусу, а потом продать. У него охотно покупают. Просто это место еще не очень… Здесь людей мало, даже коттеджи еще не все заселены.

Можно было, конечно, и Лайму с Корнеевым представить как мужа и жену. Но семейная пара — это совсем не то, что одна свободная красивая женщина. «Или один свободный красавец-мужчина», — подумала Лайма, вспомнив Венеру, потерявшую разум при виде Корнеева.

— А кто вам сказал, что Граков устраивает вечеринку в мою честь? — спросила она, хмыкнув. — На самом деле это чушь. Он просто решил отметить свое возвращение.

— Мне Анисимов сказал, — удивилась Лена.

— Анисимов! — насмешливо повторила Лайма.

— Ну, не прибедняйтесь. Понравиться Гракову чертовски приятно.

— Приятно, конечно. Но про раут в мою честь Анисимов сочинил.

— Зачем это ему?

— Просто так. Он же сочинитель, — добавила она, не сумев скрыть нотки презрения в своем голосе. — Чего можно ждать от писателя?

— Во-во, — подтвердила Анжелика своим тяжелым басом. — Я и говорю: как мужик начинает мозги ломать, — все. В быту на него никакой надежды нет. Вместо того чтобы дело делать, он будет разговоры разговаривать.

— А кто у вас муж? — догадалась наконец спросить Лайма.

— Нынешний — механик, — с гордостью ответила та. — А прошлый на архитектора выучился, чертежи рисовал круглые сутки.

Она сказала это с таким пренебрежительным выражением, словно ее первый муж таскал из сумочек кошельки.

— Ну, пойдемте домой! Вы уже все купили? — спросила Лена, расплачиваясь.

— Все, — кивнула Лайма. — Можем трогаться. Только батон возьмите другой, у этого пакет разорвался.

Она укоризненно посмотрела на Анжелику, но та увела взгляд в сторону.

— До встречи, — сказала ей, на прощание Лайма. — Приятно было познакомиться. Еще поболтаем.

— Ага, — подтвердила Анжелика. По ее голосу было непонятно, всерьез она это сказала или с насмешкой. Дескать, жди больше.

Вслед за Леной Лайма вышла на улицу и зажмурилась от яркого солнечного света. Козел по-прежнему стоял возле крыльца и таращился на людей. «Невозможно забыть об этом Анисимове!» — раздраженно подумала Лайма. А вслух спросила:

— Так что там с озером? Вы не досказали.

— А я не знаю, что про него рассказывать. Просто оно пользуется дурной славой.

— Неужто? А почему?

— Ну… — Леночка выразительно пожала плечами. — Говорят, там водится… всякое. Всякая нечисть.

«Час от часу не легче, — обреченно подумала Лайма. — Черные люди на развалинах, нечисть в озере».

— У этой лужи и название соответствующее. Местные иначе как Дурным озером его не называют. Говорят, тот парень пропал в полнолуние. В последний раз его видели, когда он шел на болото.

— Какой парень? — Лайма так изумилась, что остановилась и схватила почти незнакомую женщину за руку.

— Ой, что это я? — Лена стукнула себя ладонью по лбу. — Вы же здесь только появились! Идемте, идемте. На самом деле это довольно неприятная история. К нам из Тихорецка приезжали, расспрашивали. Бродил тут по лесу один… как сказать? Черный следопыт. В этих местах во время войны бои шли, он по окопам шарил, оружие искал, награды всякие. Мародер, одним словом. Местные его не трогали — свирепый, говорят, как бультерьер. Молодой, мордатый, злой. Ночевал у одной бабки в Богодуховке. А некоторое время назад пошел в лес и не вернулся. Бабка только на третьи сутки спохватилась.

—А некоторое время назад — это когда? — спросила Лайма, напряженно размышляя, почему Тагиров ничего не сказал им об исчезнувшем человеке.

Сведения еще не дошли до самого верха? Потому что местная милиция решила не поднимать шум? Еще неизвестно, написал ли кто-нибудь официальное заявление о пропаже черного следопыта. Леночка начала вспоминать, когда его хватились, и получилось, что исчез он за три дня до убийства Лейтера. Есть ли какая-нибудь связь между убийством и этим исчезновением? Нужно немедленно запросить имя и фамилию пропавшего следопыта и выяснить о нем все, что только возможно.

Вдруг он нашел в окрестностях Богодуховки нечто такое, что заинтересовало очень серьезных людей на Западе? Мог ли он с ними связаться? И кто бы стал его слушать? Или у него есть сообщник из числа людей, которые имеют деньги, хорошие связи и визы в загранпаспортах?

Николас Лейтер написал две скандальные книги, в том числе об инопланетянах. И у него была подробная карта Тихорецкого района, анализ которой позволил сделать вывод, что интересовала его именно Богодуховка.

А в ней, в свою очередь, имеются развалины санатория, колдун, какие-то черные люди, болота, Дурное озеро и всякая нечисть, в нем прописанная. В полнолуние она особенно опасна. Неплохо, неплохо. Правда, непонятно, что со всем этим делать. Пытаться сфотографировать черных людей? Выслеживать нечисть? Так лох-несское чудовище караулят десятилетиями, и все без толку. Кроме того, у них с Корнеевым нет специальных приспособлений для ловли потусторонних сил — они же не охотники за привидениями!

В сущности, глобальными изысканиями занимается Медведь, но пока что никаких сообщений от него не поступало. Может быть, ему удастся наткнуться на что-то реальное? Иван имеет дело с фактами, а в ее распоряжении до сих пор одни слухи. Впрочем, как говорит Корнеев, если есть дым, значит, где-то валяется окурок. «Этот окурок нам нужно найти и затоптать», — подвела она черту под своими рассуждениями.

— Если все пойдет по плану, — переключилась между тем Лена на свои собственные проблемы, — Николай закончит отделку дома через пару дней. И тогда мы тоже всех пригласим в гости!

— Будете рекламировать товар?

— В том числе, — согласилась она. — Однако Коля работает не только ради денег. Ему нравится приводить в порядок старые дома или делать что-нибудь совершенно потрясающее из новых. Впрочем, вы сами увидите!

— Вы давно женаты? — спросила Лайма, тронутая ее горячностью.

— Недавно. У Коли уже был один брак. И дети есть. Мы с ним сошлись, потому что родственные души. Я тоже занимаюсь дизайном, только компьютерным.

«Так, — подумала Лайма. — Если она хоть что-то понимает в этих ящиках, к Корнееву ее лучше не подпускать».

— Наверное, вы уже давно сюда переехали? — закинула удочку Лайма. — Все-таки отделка дома — дело не быстрое…

— Нет, недавно. Коля сначала бывал тут наездами, и только когда потеплело, переехал совсем. А я пару недель как подтянулась.

— А про черных людей вы слышали? — не удержалась и спросила Лайма. — Они как-будто прячутся в развалинах.

— Боже мой, это полная ерунда! — засмеялась Лена. — Мы с Колей ходили в те развалины — ничего особенного. Похоже, что раньше там был санаторий. А потом с ним что-то случилось…

«Интересно, что? — подумала Лайма с опаской. — Может быть, в санатории стали происходить странные вещи и его эвакуировали? Или однажды в полнолуние в сторону болота ушел весь обслуживающий персонал? Боже, какая чепуха лезет в голову. Это все Лейтер виноват с его книгами».

Распрощавшись с Леной Дюниной, Лайма отправилась домой, воображая, что сейчас увидит Анисимова в поту. Он мог бы вызвать строителей и покончить с неприятным делом без шума и пыли. Но нет, этот интеллигент паршивый предпочитает строить забор своими руками! Если мужчина загорелся какой-то идеей, он превращается в танк.

Лайма уже подходила к своему участку, когда рядом скрипнула калитка и из нее выглянул Олег Бабушкин. Был он все такой же небритый и обрюзгший, но на этот раз оделся в спортивный костюм с металлической искрой.

— Эй! — позвал он заговорщическим тоном. — Как вас там — Лайма? Идите сюда.

Обернувшись, она некоторое время смотрела на него, раздумывая, как поступить. Может, он зовет ее, чтобы сказать какую-нибудь гадость? За ним, судя по всему, не заржавеет.

— Зачем? — с подозрением спросила она.

— Идите, говорю! Не пожалеете. Да не пугайтесь, я приглашаю по-джентльменски.

Лайма пожала плечами и сделала несколько шагов, наблюдая за ним с опаской. В промежутке между приемами пищи людоед тоже может быть джентльменом.

— Извините, что я вам нахамил, — сказал Бабушкин, когда она подошла, и протянул руку. — Был слегка не в себе. Хочу помириться.

— Я не обиделась, — ответила Лайма и позволила потрясти свою ладонь, утонувшую в большой лапище.

— Хотите покурить? — спросил Бабушкин и отступил в сторону, приглашая ее войти.

— А ваша собака меня не укусит?

— Кто, Арчи? — хозяин рассмеялся. — Арчи не кусается. Ему вообще по фигу, кто ко мне приходит. Он только на Гракова реагирует, потому что тот его деликатесами кормит.

Лайма вошла вслед за Бабушкиным во двор его дома и тотчас увидела Арчи, который валялся на садовой дорожке.

— У нас, между прочим, чужие, — сообщил ему хозяин.

Арчи поднял глаза, посмотрел на Лайму и пару раз стукнул хвостом о землю. Она рассмеялась:

— Впервые вижу столь индифферентного пса! Почему он у вас такой тощий?

— Давай без «выканья», — предложил Бабушкин. — Ты вдова, я вдовец, чего чиниться?

— А дети у вас… у тебя есть? — спросила Лайма. — До сих пор поблизости я не видела ни одного ребенка. Иногда пролетают какие-то на велосипедах, но ясно, что они с другого конца поселка или вообще из деревни.

— У меня есть дети. Только они уже выросли, им со мной лето проводить в облом. Они так мне и сказали — в облом! Представляешь?

Бабушкин достал из кармана портсигар и торжественно его открыл. Там лежали аккуратные тонкие папироски — всего четыре штуки.

— Это что — самокрутки? — удивилась Лайма. — Я вообще-то без фильтра не курю.

— Да ты попробуй! Плохого не предложу.

Лайма, которая, сказать по правде, очень обрадовалась тому, что Бабушкин изменил поведение, решила не вредничать. Подумаешь — одна папироска! Чего только она в своей жизни не курила дросто ради любопытства! А здесь важная миссия!

Коттедж с такой же, как у всех, красной крышей стоял с распахнутой дверью. Однако Бабушкин не позвал Лайму внутрь, а повел к маленькой беседке, выкрашенной в сентиментальный розовый цвет.

— Когда цветут вишни, тут просто рай, — сообщил он, доставая из кармана дешевую пластмассовую зажигалку. — Я не большой любитель ковырять лопатой землю.

— Садовника у тебя нет? — машинально поинтересовалась Лайма.

— Да перед кем тут выпендриваться? — пожал плечами Бабушкин. — Экскурсии мне сюда водить, что ли? Главное, чтобы самому здесь хорошо было. А мне хорошо!

Он подождал, пока Лайма сожмет губами папиросу, и поднес ей огонек. Потом закурил сам.

— Ну как, нравится? — спросил он. — Это редкая вещь, табачок вручную собран.

— Потрясающе, — соврала Лайма.

На самом деле у табака был отвратительный привкус, и после дюжины затяжек Лайма сдалась.

— Не хочу больше, — призналась она, сняв табачную крошку с языка. — Но все равно спасибо, это было… познавательно.

— Антон сказал, Граков на тебя глаз положил? — ухмыльнулся Бабушкин, засунув портсигар обратно в карман.

— Что он еще про меня сказал? — ледяным тоном уточнила Лайма. — Сочиняет всякие небылицы!

— Да ладно, не бери в голову. Так ты пойдешь завтра в гости?

— Конечно, пойду, — запальчиво сказала она. — Чего бы мне не пойти?

— Отлично. Значит, еще пообщаемся. Я в дом тебя не зову, не прибрано у меня там. В другой раз, договорились? Мы с твоим мужем иногда вместе пиво пили. Если хочешь, я тебе как-нибудь на гитаре сыграю.

— Хочу, — мгновенно откликнулась Лайма.

— Я знаю, бабы любят, когда им песни поют. Просто бери вас голыми руками.

Лайма на всякий случай многообещающе хихикнула. Она была мастером раздавать авансы. И уходить в кусты, когда дело доходило до выплат по счетам.

Распрощавшись с Бабушкиным и пожелав Арчи всего самого наилучшего, Лайма выкатилась обратно на дорогу и тут почувствовала, что асфальт шатается у нее под ногами, словно палуба корабля.

— Не поняла, — пробормотала она. — Что это с моим вестибулярным аппаратом? Разве что меня от голода шатает? Надо было поплотнее поесть.

Она сделала еще несколько шагов, повисла на собственной калитке и въехала на ней в сад. Анисимов, который по-прежнему торчал на улице, поднял голову и посмотрел на нее с деланым равнодушием. За время ее отсутствия он ничего путного не возвел, хотя продолжал изображать кипучую деятельность.

Лайма отцепилась от забора и едва не упала. Заплетая ногу за ногу, она двинулась по дорожке к дому. И тут почувствовала, что у нее сильно жжет во рту. Открыла его и громко подышала.

— Что это с вами? — не выдержал я спросил Анисимов. — Плохо себя почувствовали? Заводить мотоцикл?

— Нет, — она помотала головой и неуверенно произнесла: — Почему-то у меня сейчас очень большой язык… Он не умещается во рту.

— Тогда высуньте его, — посоветовал мерзкий тип. — Пусть свисает вниз. Вам должно пойти.

Лайма потрогала язык пальцами и нашла на нем табачную крошку. «Боже мой! — сообразила она. — Бабушкин, гад, курит какую-то дрянь, недаром в его портсигаре лежат самокрутки. Как я сразу не догадалась?!» Она решила побыстрее идти домой и принять меры, сделала несколько быстрых шагов и чуть не свалилась. Анисимов все-таки не выдержал и подошел к ней, хотя всем своим видом изображал презрение.

— Где это вы надрались? — спросил он, решив, что нашел единственно правильное объяснение ее состояния. — Еще солнце не село.

— Солнце тут ни при чем, — ответила Лайма и посмотрела на него вприщур. — У вас лицо почему-то очень широкое. Ужа-а-асно широкое!

Она руками показала, какое у него лицо, и снова едва не упала. Анисимов вздохнул, взял ее под локоть и силой довел до крыльца. Заставил подняться по ступенькам и только после этого отпустил.

— Надеюсь, вы не устроите еще одну пьяную драку.

Сознание Лаймы взобралось по ступенькам как-то отдельно от нее. Оно, это сознание, отлично понимало, как она сейчас смотрится со стороны. Следовало побыстрее скрыться в доме.

— Отпустите меня! — потребовала она и брыкнула ногой, хотя сосед уже давно ее отпустил. Совершенно неожиданно на глаза ей навернулись слезы. — Вы хотите жить за забором и не видеть меня?! Вот идите и живите! Если вам не хватит досок, можете разобрать мой сарайчик.

— Это что, сцена ревности? — ехидно спросил Анисимов. — А насчет забора не волнуйтесь, дерева у меня много, ваш курятник останется целым и невредимым.

Он повернулся и пошел прочь, не желая видеть ее пьяных слез. Мимоходом подумал, что в таком настроении она может снова напасть на бедного больного Альберта, но решил, что вмешиваться ни за что не станет.

— Евгений!!! — позвала Лайма, добравшись до дивана и упав на него спиной. — Меня отравили!

Корнеев вырвался из подвала, словно струя нефти, до которой добрались буровики. Наделал много шума и уже начал было звонить боссу, когда Лайма плачущим голосом сообщила:

— Мы с Бабушкиным курили анашу или что-то в этом роде. Не знаю, что теперь со мной будет.

— Ну, ты даешь! — возмутился ее напарник, плюхнувшись в кресло. — Разве можно орать «Отравили!», когда ты всего лишь словила кайф!

— Я никого не ловила, — возразила Лайма и заплакала.

Евгений поухаживал за ней, как это делают все мужчины — ровно две минуты, — и с сознанием выполненного долга скрылся в подвале. Лайма же моментально провалилась в сон. А пришла в себя только ночью. Голова болела так, будто она колола ею орехи. В комнате было темно, но на фоне окна отчетливо прорисовывался силуэт Корнеева. Он замер в позе охотника — шея вытянута, локти отставлены далеко назад.

— Что случилось? — простонала она, попытавшись сесть.

— С тобой? — спросил тот, не меняя позы. — Ты стала наркоманкой, поздравляю.

— Я убью Бабушкина, — пообещала Лайма. — Кстати, кого ты там увидел?

— Какой-то мужик прокрался мимо забора.

Лайма сделала попытку вскочить на ноги, но тотчас со стоном упала обратно.

— Мы все на свете проспим!

— Я еще не ложился. Слушай, у неизвестного при себе фонарик, он как пить дать собирается в лес. У меня есть прибор ночного видения. Может, сбегать поглядеть, что да как?

— Я запрещаю! — мгновенно вскипела Лайма и тут же схватилась за лоб. В ее голове работала столярная мастерская — там что-то пилили, строгали и сколачивали одновременно.

— Что, хреново? — посочувствовал напарник.

— Не понимаю, почему люди становятся наркоманами.

— Просто ты слишком положительная, — ответил тот. — Такая родилась. И у тебя в крови наверняка есть специальные ферменты, которые не позволяют тебе расслабляться и делать неправильные вещи.

— Ты не можешь идти в лес, — уже спокойнее сказала Лайма. — Ты не готов к битве. Ведь здесь происходит что-то очень серьезное. Лейтера убили не понарошку. А у тебя даже нет никакого предлога для того, чтобы идти ночью в лес, понимаешь? Ни одного удобоваримого объяснения, если тебя вдруг кто-то заметит…

— Зачем мне предлог? — удивился Корнеев. — Я же полный псих, да еще немой при этом! Ты не забыла? — ехидно добавил он. — Сама придумала, смею напомнить…

— Но я вся изнервничаюсь, если ты пойдешь!

— Если я не пойду, мы никогда ничего не узнаем. Мы тут состаримся. А я заработаю себе в подвале куриную слепоту и рахит.

— Ну, хорошо. Только возьми с собой мобильный телефон.

— Ты будешь звонить мне в лес? — удивился Корнеев. — Не думаю, что это хорошая мысль.

Он слетала подвал и нацепил черную водолазку. На голову пристроил прибор ночного видения, сделавшись похожим на аквалангиста.

— Если тебя поймают с этой штукой, — предупредила Лайма, — никто не поверит, что ты псих. Это ведь ясно? Не делай этого, Евгений! Возьми лучше фонарик. Если здесь действительно орудуют преступники, то дурачка убогого они, может, убивать не станут. А вот шпиона…

— Ладно, уговорила, — неохотно согласился Корнеев. Он обожал технику и всяческие приспособления и пытался применять их, когда надо и когда не надо. — И не задерживай меня: вдруг я потеряю этого типа?

Он двинулся к задней двери, объясняя на ходу свои намерения:

— Выберусь через потайной лаз, так у меня больше шансов остаться незамеченным.

Закрывшись на замок, Лайма выпила большую кружку чаю с лимоном и съела бутерброд. Голову отпустило, и тогда она принялась мерить шагами комнату. При огромном количестве достоинств у Корнеева был один явный недостаток — он плохо дрался. Стрелять мог, отлично блефовал, быстро соображал, но победить сильного противника в рукопашном бою вряд ли сумел бы.

Она подошла к окну и сплющила нос о стекло. Сегодняшняя ночь была ясной — круглый блин луны лежал на облаке, и свет стекал с него, как масло, разливаясь лужами по земле. И тут Лайма увидела странную фигуру. Невысокого человека в черном балахоне с капюшоном, надвинутым на лицо. Человек шел медленно, словно плыл вдоль забора, и Лайму пронзил страх. Потом она вспомнила про Корнеева, отправившегося в лес, и чертыхнулась. А если «монах» подберется к нему сзади? Мало ли что там, в лесу, может случиться?

Она не знала, взял ли Корнеев с собой пистолет. Но даже если взял — стоит ему выстрелить, и все. Преступники сразу поймут, что в игру вступили превосходящие силы противника, и затаятся. Пока она переживала, «монах», раскачиваясь из стороны в сторону, уходил все дальше и дальше. Вот он поравнялся с коттеджем Анисимова, вокруг которого забор был гораздо выше, и практически исчез из виду.

Лайма заметалась по гостиной. Надо идти за ним! Если ее поймают, она скажет — пошла искать сумасшедшего племянника. Однако сделать ничего не успела, потому что возле задней двери послышалось поскребывание. Она метнулась туда и впустила Корнеева в дом. Схватила его за руку и шепотом спросила:

— Что?

Корнеев беззвучно хохотал.

— Всего лишь любовная интрижка, — махнул он рукой. — Ты упадешь в обморок, когда узнаешь, кто кого пригласил на свидание!

— Потом, потом, — осадила его Лайма. — Видишь, я уже готова к выходу из дому? Надо снова отправляться в путь. Только что в направлении леса проследовала странная фигура.

Она рассказала ему про «монаха» и закончила повествование словами:

— Мы должны его выследить.

— Хорошо, пойдем, — неожиданно согласился Корнеев.

Он то и дело проводил языком по губам, будто слизывал с них довольную улыбку. И сиял при этом, как начищенный самовар.

Лайме было некогда задавать вопросы. Она вытолкала его в ту же самую заднюю дверь и вышла следом, прихватив с собой одну из гантелей, с помощью которых компьютерный гений пытался развивать мускулатуру. Чаще всего он просто держал спортинвентарь в руках, уходя в себя и забывая о том, что с ним нужно делать. Медведь обещал заняться корнеевской физподготовкой, но пока не нашел для этого времени.

Гантель была небольшой, но тяжелой и являлась довольно опасным оружием в руках человека, легко поддающегося панике. Если такой попадешь по голове, пиши пропало.

Протиснувшись через дырку в заборе, они с головой окунулись в темноту. Темнота шелестела, вздыхала и остро пахла землей и зеленью. Они шли гуськом и не разговаривали друг с другом. Только иногда Корнеев останавливался и жестом показывал, в каком направлении нужно двигаться. Они довольно быстро добрались до шоссе и тут увидели его.

«Монах» шел по-прежнему очень медленно и в тех местах, куда луна не пролила ни капли света, полностью терялся в темноте. Лайма надеялась, что их с Корнеевым тоже плохо видно. Неожиданно напарник схватил ее за шею и притянул к себе, прошептав в самое ухо:

— Придется сократить дистанцию, иначе мы его потеряем!

Лайма кивнула головой, соглашаясь. А сама подумала, что «монах», надев на голову капюшон, играет им на руку. Она по себе знала, что в капюшоне не только плохой боковой обзор, но и слышно неважно.

Они старались держаться в тени, хотя идти было трудно — земли под ногами не видно. Иной раз один из них наступал на что-то хрустящее, и тогда приходилось замирать на месте, как в детской игре «Море волнуется — раз». Однако преследуемый ими человек ни разу не обернулся, не метнулся в сторону, не затаился в кустах.

«Судя по тому, что говорила Леночка, — подумала Лайма, — слева должно быть болото, а за болотом — Дурное озеро. Неужели „монах“ направляется туда?» Когда под ногами захлюпало. Лайма притормозила и подняла лицо к Корнееву. Он ободряюще взял ее за руку, подбородком указав на фигуру в капюшоне: мол, этот идет, и мы можем пройти.

Лее обступил их со всех сторон. «Монах» включил фонарик, и теперь уже Лайма притянула к себе голову Корнеева, прошипев:

— Мы не пройдем тут без света. А если включим свой фонарь, он нас заметит, конечно. Здесь может быть трясина, а мы не знаем дороги.

— Знаем, — одними губами ответил Корнеев и кивнул куда-то в сторону.

И тут Лайма увидела их. Вехи — длинные белые палки — стояли одна за другой, как километровые столбы вдоль дороги. «Вероятно, это так называемая народная тропа, безопасный проход к озеру», — решила Лайма. Хотя зачем местным туда ходить? Купаться? Но если по деревне циркулируют слухи, что в озере водится всякая нечисть… Или слухи распустили специально, чтобы место обходили стороной? В сущности, это первое, что пришло ей в голову.

Они отпустили «монаха» далеко вперед, чтобы, не таясь, прыгать по кочкам. У Лаймы мгновенно промокли башмаки, но, поскольку было не холодно, она не особо расстроилась. Больше всего ее пугали змеи, которые могли ползать под ногами. Или пиявки. Мерзкие, скользкие и голодные… Она собрала волю в кулак и заставила себя не думать о том, что в болоте водится неисчислимое количество всяких тварей.

Судя по поведению Корнеева, он меньше всего думал о пиявках. Когда на Евгения попадали брызги лунного света, становилось заметно, какое у него странное выражение лица. Такой взгляд бывает у человека, который долго блуждал по лесу и вдруг вышел на берег моря. Корнеев смотрел на свое невидимое море счастливым взором. Неужели его так возбудило свидание парочки, свидетелем которого он стал? Жаль, нет времени выспросить у него все подробности. Интересно, кто с кем мог встречаться тайком в лесу? Смысл прятаться есть только у двух замужних дам — Венеры Остряковой и Лены Дюниной. Вероятно, какая-то из них тайком от супруга бегает на ночные свидания. Забавно, но не более того. Свидания вряд ли имеют отношение к их делу. Если, конечно, они действительно любовные.

Тем временем они все шли и шли, ориентируясь на крохотное пятнышко света, прыгающее впереди. «Монах» не выключал фонарик, в противном случае Лайма давно уже пала бы духом. Хотя теперь заблудиться мудрено — кто-то протянул вдоль обозначенной дороги веревку, закрепив ее между вехами. Лайма сто раз пожалела, что взяла с собой гантель, но выбросить ее было жалко — гантель была хорошая, новая, со специальным мягким покрытием. Ей казалось, что Корнеев расстроится, если она от нее избавится.

Напарник сильно сжал ее пальцы, и Лайма вскинула голову. Вдали блеснула серебряная гладь озера. Невольно оба пошли быстрее, потом замедлили шаг, потому что увидели своего «монаха», замершего на берегу. Вернее сказать, на самой кромке леса, потому что берег здесь отсутствовал как таковой. Озеро было похоже на половинку мяча, вкопанную в землю и наполненную ртутью. Лес охватывал его плотным кольцом, и высокая трава на берегу смахивала на рукотворное ограждение.

Полная луна по-прежнему торчала в самой середине неба, и ее отражение плавало в центре этого идеального круга, ничем не замутненное. Ни ветерка, ни ряби на воде. Преследователи выбрали такую позицию, которая гарантировала им хороший обзор. «Монах» стоял к ним спиной совершенно неподвижно, как будто принимал какое-то решение.

«Вдруг этот тип — самоубийца? — неожиданно пришло Лайме в голову. — Сейчас он постоит, постоит, потом качнется-вперед и с головой уйдет под воду. Корнеев, конечно, бросится его спасать. Еще неизвестно, чем вся эта история закончится».

На одну секунду она отвела глаза от четкого силуэта — наклонилась, чтобы поправить ботинок, и именно в эту секунду что-то произошло. Что-то невероятное, потому что Корнеев практически в полный голос воскликнул:

— Мать твою!

Мгновенно вскинув голову. Лайма крякнула от неожиданности. Одним движением «монах» скинул свой балахон и оказался вовсе даже не мужчиной, а женщиной. Поскольку в настоящий момент женщина была абсолютно голой, выходило, что под балахоном у нее ничего не было. «Да никакой это не балахон! — внезапно осенило Лайму. — Это просто-напросто длинный банный халат. Если подойти поближе и приглядеться, он наверняка окажется разноцветным, может быть, в полосочку или в цветочек».

— Русалка, — прошептал Корнеев.

Лайма надеялась, что он имеет в виду исключительно красоту ее тела, от изгибов которого нельзя было оторвать глаз. Женщина наклонилась, поковырялась в траве, а когда разогнулась, в руках у нее оказался не то мешок, не то пакет. Она потрогала ногой жидкое серебро воды, присела и опустила в озеро руку. Как будто достала оттуда что-то и засунула в пакет. Повторила эту процедуру несколько раз.

Лайму при одном взгляде на нее пробрало до костей. Вряд ли вода была такой уж холодной, но вот лазить рукой в полной темноте в озеро… Одна, в таком месте, в такое время… Лайма только теперь обратила внимание на прическу женщины, которая на просвет напоминала головку астры — волосы были короткими, а пряди торчали в разные стороны — поднялась на цыпочки и выдохнула Корнееву куда-то в подбородок:

— Это Саша!

— Я уже понял, — шепнул он. — Что она делает? Ловит головастиков?

Лайма содрогнулась от отвращения и подумала, что если они сейчас окликнут бедняжку, одной нормальной певицей в стране станет меньше. Или одной свихнувшейся больше.

— Дадим ей уйти? — снова шепнула она, когда в ответ на ее нетерпеливые подергивания он наклонил голову. Плеск воды позволял им хоть как-то переговариваться.

— Думаю, пусть идет, командир. Если, конечно, у нее здесь не назначена встреча.

Никакой встречи у Саши назначено не было. Она некоторое время хлопала и шуршала своим пакетом, потом повесила его на ближайший куст, а сама принялась за омовение. Причем делала такие движения руками, словно намыливалась мылом.

«Какая отважная женщина!» — восхитилась Лайма про себя. Саму бы ее никакая сила в мире не заставила мыться в таком месте, да еще в полном одиночестве! Пользуясь «служебным положением», Корнеев не сводил с певицы глаз до тех пор, пока она не вышла из воды и не надела свою нехитрую одежку. Тогда он потянул Лайму за руку, заставив сесть на корточки. Мысль о насекомых, которые могут забраться под одежду, на некоторое время буквально парализовала ее.

Тем временем Саша накинула на голову капюшон и отправилась домой, освещая себе путь фонариком. Она прошла довольно близко от соглядатаев, но головой по сторонам не вертела и их не заметила. Лайма старалась дышать как можно тише, Корнеев возбужденно сопел.

Как только свет Сашиного фонарика поглотила темнота, он зажег свой собственный. Сразу стало как-то неуютно и неромантнчно.

— Что она тут делала? — спросил Корнеев вполголоса. — Насколько я могу судить, озеро должно быть глубоким.

— Может быть, оно мелкое, как лужа? — не согласилась Лайма.

— Разве ты ничего не чувствуешь? Я просто кишками ощущаю, что под нами — бездна.

— Не выдумывай.

— Раз уж мы сюда попали, давай проверим?

Лайма понятия не имела, как он собирается это проверять.

— Стой тут, — велел Корнеев, побежал к вехам, на которых была закреплена веревка, объяснив по дороге: — Мы привяжем к веревке гантель и опустим ее на дно. И поглядим, что будет.

Лайма подобралась к самой кромке воды. Стояла и смотрела, как ее напарник возится с уздами. Ей, конечно, было любопытно, насколько тут глубоко, но все же не до такой степени, чтобы долго тут задерживаться. Никакого практического смысла в измерении глубины спрятанного среди болот водоема она не видела.

— Это Дурное озеро! — напомнила она Корнееву. — Может, не будем в него ничего бросать? Мало ли что оттуда выскочит? Мы в него — гантель, а оно в нас какую-нибудь кикимору?

— Не выдумывай, командир. — Когда Корнеев чувствовал, что она побаивается, то мгновенно распускал петушиный хвост. — Если там что и водится, так только лягушки.

Лайма тут же подумала, что никакого кваканья слышно не было. Ох, и опасное место! Что это за болото, которое не квакает на все голоса?

Корнеев притащил на берег и сложил кольцами огромный моток веревки. И с удовлетворением констатировал:

— Здесь метров двадцать, не меньше, — отобрал у Лаймы гантель и свободный конец веревки крепко привязал к ней. — Ну, приступим.

Взял гантель и опустил ее в воду у самого берега. Гантель охотно пошла ко дну, потянув за собой канат. Тот начал погружаться в озеро довольно шустро. Лайма с Корнеевым стояли рядом и с невероятным изумлением наблюдали, как кольца разматываются одно за другим. В конце концов не осталось вовсе ничего, и «хвост», прошелестев по траве, скользнул в серебряную жижу.

— Оно чудовищно глубокое, — дрожащим голосом заметила Лайма. — Просто какой-то Марианский желоб.

— А я про что, — пробормотал Корнеев, не сводя глаз с поверхности воды. Он смотрел с таким ожиданием, как будто бы его гантель могла неожиданно вернуться, поднявшись с самого дна.

— Пойдем домой, — предложила Лайма. — А то мне что-то не по себе.

Они снова взялись за руки, как маленькие дети, заблудившиеся в лесу, и двинулись в обратный путь, ориентируясь все по тем же длинным палкам, от которых Корнеев отвязал веревку.

— Может быть, подкрасться к дому Саши и подглядеть, что она будет делать с тем пакетом? Запросто можно подобраться — сторожевой собаки у нее нет. А Лили можно задобрить печеньем.

— Зато у нее есть Гарик, —напомнила Лайма. — Думаю, он умнее и опаснее любой цепной собаки. Видел его сросшиеся брови?

— Брови — это не показатель свирепости, — возразил Корнеев. — Никогда не доверяй первому впечатлению. — Он вообще не верил в то, что женщины могут быть хорошими физиономистами. — Кроме того, Гарика сейчас нет дома.

— О! Так это он отправился на любовное свидание?

— А я про что? Ну, так как? Рискнем подобраться к Сашиному окну?

— Тебе просто хочется посмотреть, как она будет переодеваться, — буркнула Лайма. — Подсматривай, если невтерпеж, а я не вижу в этом никакого смысла.

— Неужели тебя не интересует содержимое того мешка, который она потащила с собой?

— Может, она головастиков ловила, — уперлась Лайма. — Не жемчуг же она горстями таскала из озера?

— А давай…

— Нет! — резко ответила Лайма. — Это заманчиво, конечно, но в воду я тебя не пущу.

— Но с Сашей ничего не случилось!

— Она на берегу стояла, у воды. Пойдем отсюда. Если уж на то пошло, есть смысл вернуться на это озеро в светлое время суток и сачком пройтись по дну. Не останавливайся, а то упустишь шанс посмотреть, как Саша выйдет из душа.

Обратная дорога показалась им в два раза длинней. Лайма устала и после пережитого страха чувствовала абсолютное опустошение. Когда незадачливые агенты наконец вышли на шоссе, она застонала:

— У меня дико болят ноги! Вероятно, когда ходишь по болоту, напрягаются какие-то другие мышцы.

Корнеев удивленно посмотрел на нее, и она объяснила:

— Ну, знаешь, так бывает, когда долго носишь обувь без каблука, а потом надеваешь шпильки. Те мышцы, которые действуют при ходьбе на шпильках, при ходьбе без каблука не задействованы вообще. И к вечеру коленки начинают так дрожать от напряжения!

Корнеев долго молчал, потом заметил:

— Я никогда не смогу понять, о чем думают женщины. Даже пытаться не стоит. Ваши проблемы кардинально отличаются от наших. Сказать по правде, они такие мелкие!

— Конечно, у вас проблемы совсем другие, — съехидничала Лайма. — Суперважные. Сидеть с банкой пива перед телевизором, чесать пузо и рассуждать о том, смогут ли лейбористы, возглавляемые Тони Блэром, одержать третью победу подряд и сформировать правительство.

Они миновали перелесок, отыскали заветный лаз и тут разделились: Корнеев пошел дальше — искать дерево, которое поможет преодолеть Сашин забор, а Лайма отправилась домой. Однако в дом она не попала. Ключ они, уходя, спрятали в тайнике под камушком, и теперь этот камушек было невозможно обнаружить. Согнувшись в три погибели, Лайма прошлась вдоль дорожки, переворачивая все, что привлекало ее внимание, но безрезультатно.

Поминая всех чертей по имени, она метнулась к загородке, отделяющей их участок от Сашиного. Собиралась найти зазор между досками и окликнуть Корнеева, если он уже на месте. Однако вдоль забора тесно росли кусты крыжовника. И как только она вторглась в них, колючки мигом вонзились в ее тело.

— Ай! — пискнула Лайма и попятилась, ломая ветки и производя изрядный шум.

Освободившись, она принялась слюнявить пальцы и тереть царапины и не услышала, как сзади к ней подошел Анисимов.

— Что вы тут делаете? — спросил он с подозрением.

Лайма подпрыгнула от неожиданности и рывком повернулась к нему:

— Вы меня напугали до смерти!!! Разве можно так подкрадываться?

— Я не подкрадывался.

— Нужно было окликнуть меня издали!

Истощенная ночными переживаниями, она завелась с полоборота.

— Но я не знал, что это вы. Кроме того, с какой стати мне ночью вопить на улице?

Лайма полизала палец, который саднил особенно сильно, и воинственно спросила:

— А что это вы бродите по моему участку?!

Выпятила грудь и подбоченилась, изо всех сил пытаясь реанимировать чувство собственного достоинства.

— Я думал, в кустах злоумышленники.

— Вам-то какое дело? Мои кусты, и злоумышленники тоже, стало быть, мои. И вообще — почему вы не спите? — Она оглядела его с ног до головы, намекая на то, что он при полном параде.

— Охраняю ваш покой, — язвительно ответил Анисимов. — А вы чего тут лазите по кустам?

Лайма побегала глазами по сторонам и важно сказала:

— Проверяю, не созрел ли крыжовник.

— Что ж, самое время.

Они некоторое время молчали, потом Анисимов удивленно заметил:

— Знаете, от вас пахнет жабами.

В общем, в этом не было ничего удивительного, если учесть, что у нее в ботинках скопилась болотная жижа, а все ноги были испачканы тиной.

— Спасибо за комплимент, — ответила она, вздернув подбородок. — Я подумаю, не сменить ли мне туалетную воду.

Обогнула его и направилась к дому, бросив через плечо:

— И не заходите больше за забор.

— Между нами еще нет забора, — напомнил Анисимов.

— Не заходите за воображаемый забор, — упорствовала Лайма. — Тем более, что вы уже наметили его двумя палками.

Она презрительно указала на результаты его сегодняшних трудов и взбежала по ступенькам на крыльцо.

— В следующий раз, когда пойдете ночью по ягоды, не шумите, как лось в буреломе, — тут вам все-таки поселок, а не хутор.

Сделав это оскорбительное замечание, он круто развернулся и пошел прочь, ни разу не оглянувшись. Лайма фыркнула и тут же вспомнила, что ключ-то она так и не нашла. Однако не успела и шагу сделать, как дверь отворилась, и на пороге появился Корнеев.

— Я не смог перелезть, — признался он. — Очень высоко, и ни одного дерева поблизости. Кстати, я видел вас с писателем в кустах, что вы там делали?

— Решали территориальные споры.

— Но почему он не спит по ночам? — Корнеев стащил с себя водолазку и двинулся к холодильнику.

— Размышляет, как аннексировать часть нашего сада. Подожди-ка, что ты собираешься делать?

— Поесть, — он удивленно посмотрел на нее.

— Грязными руками?

— Но, командир…

— Отставить холодильник, идти в ванную. Я пока что-нибудь соображу.

Они оба наелись, как косцы после целого дня работы, и залегли спать. И спали долго, до самого обеда.

— В самое ближайшее время необходимо выяснить, что это за озеро такое, — инструктировала Ивана Лайма. — Там явно что-то происходит, но что и почему — непонятно. Только аккуратно, не привлекая лишнего внимания. Главное — не создать ажиотаж вокруг темы и не породить новых слухов. И без того как-то тревожно.

— А старых много? — спросил заинтригованный Медведь. — О чем судачат аборигены?

— Аборигены несут всякую ахинею — про трехметровых щук, русалок, которых видели какие-то пионеры перед войной, про скот, который пропадает у озера, потому что там водится динозавр, и так далее. Еще что-то про живую и мертвую воду и чудодейственные лечебные свойства данного водоема. Но там никто не купается, обходят его стороной. Однако есть, похоже, любители пошарить в тех местах. Лазают по берегам, потом рассказывают всякую ерунду. В общем, Иван, действуй по обстановке, но осторожно. Попробуй найти специалистов — ну, кто этими проблемами занимается, только серьезно. Не знаю, как они называются. Вдруг что-то интересное всплывет.

Для начала Медведь решил до конца исчерпать тему своего писательства и напросился на встречу с одним из основателей районного краеведческого музея. Это был милый старикан, с совершенно замечательным именем Иван Иванович. Он действительно своими руками создавал экспозицию, которая теперь составляет гордость не только района, но и всего Подмосковья.

— Ну что, тезка, книжку пишете? — уточнил он, когда церемония личного знакомства была завершена. — У нас тут прекрасные архивы (Медведь вздрогнул), есть весьма любопытные документы, которые вы не найдете в Москве.

Иван вежливо поблагодарил, но начал с главного вопроса:

— Знаете, у меня на самом деле уже собрано множество исторических материалов о районе. Однако сейчас я занимаюсь проблемами, прямо скажем, неоднозначными. Точнее — необычными явлениями, непроверенными гипотезами, слухами. Это составит отдельную главу в моей книге.

— Вас интересует что-то конкретное?

— Несколько аспектов. Вот, например, Дурное озеро. Скажите, а что необычного в нем?

Иван Иванович оживился:

— Наслушались наших бабушек? Про утопленников, нежить всякую вам рассказывали?

— Про русалок, динозавров и трехметровых щук и чудодейственные свойства воды, — улыбнулся Медведь.

— Ну, это еще не все. — Иван Иванович принялся перечислять: — Про то, что у озера не одно дно, а несколько, слышали?

— Нет, — покачал головой Медведь.

— А про то, что водолазы, которые озеро приезжали исследовать, пропали? А про город на дне озера с церквами и лабазами? Вижу, что нет. Тогда слушайте…

Удивительное повествование длилось около часа. Медведь, словно очнувшийся от грез, не сразу и понял, что рассказ закончен. Иван Иванович ждал, как отреагирует гость.

— Поразительно, — искренне восхитился Медведь. — Но скажите, пожалуйста, если все это фантазии, то почему они вообще возникают? Наверное, какие-то причины есть?

— Причины? — краевед задумался. — Место глухое, отдаленное. Там и при солнышке неуютно, а в сумерки да в плохую погоду…— Он махнул рукой. — Что-то послышалось, померещилось. Я сам туда ходил неоднократно — интересно все-таки. Вы там были? — неожиданно спросил он.

— Не успел, но собирался.

— Сходите, там любопытно.

— В каком смысле?

— Во всех. Знаете, ведь озеро это какой-то поразительно правильной геометрической формы. Если бы местные жители не были такими пугливыми и суеверными, они должны были назвать его не Дурное, а Круглое. Другого такого не то что в нашем районе, думаю, и в соседних областях не найти.

— Его что, люди выкопали?

— За минувшие четыреста-пятьсот лет таких сведений не имеется. Скажите — зачем в лесу, среди болот, рыть водоем? Если бы рядом с усадьбой, с деревней — тогда другое дело. А в непроходимой чаще…

— Но тропинку ведь туда протоптали.

— Конечно. За грибами, ягодами, за дровами ходили. Охотники опять же… Туда ведь, если по прямой, от Богодуховки не так и далеко.

— А чем еще озеро необычно? — снова вернулся к теме Медведь.

— Знаете, там как будто нет берегов. То есть — прямо от кромки леса такой аккуратный земляной вал, по всей окружности. И сразу — вода. Дна там нет, глубина от самой кромки.

— И сколько?

— Не знаю, я не мерил.

— А тот, кто мерил, пропадал без вести?

— Вы имеете в виду историю с водолазами? Да, с ними не очень понятно. Это было в год Московской олимпиады. Приехали из института специалисты, у них снаряжение специальное было: акваланги, приборы какие-то. Кто и почему их прислал — не знаю. Взяли с собой одного парня из местных — он мне все и рассказал потом. Ручаться, что все это правда, — не буду. В общем, один нырнул — и пропал. Послали другого — он первый раз вынырнул, сказал, что очень глубоко, дна он не видит, вода мутная, а напарника своего не нашел. Посовещались, хотели в деревню бежать, но потом он захотел еще раз нырнуть. И все, нет его. До вечера ждали. А потом велели местному парню молчать, а сами уехали. Через день вернулись с милицией. Милиция была московской. Парня этого в свидетели записали. Прочесали лес вокруг, но так — для проформы. Лес там дремучий, а их всего человек пять, хоть и с собакой. Деревенских не привлекали, правда, спросили, не было ли чего подозрительного. Пытались баграми дно достать — не достали. Так и уехали. Этим, собственно, все и закончилось.

— Из какого института приезжали, не знаете?

— Не знаю.

— А парень тот?

— Он несколько лет назад спьяну угорел.

— Выходит, и спросить не у кого? — огорчился Медведь

— Выходит, — согласился Иван Иванович. — Но эта история для книжки вряд ли подойдет. Впрочем, если будете все-таки писать про озеро — иллюстрации потребуются? Тогда поделюсь с вами, у меня есть красивейшие виды. Чем еще я могу быть вам полезен?

Поблагодарив любезного краеведа. Медведь поехал в Москву. Что делать дальше, он в принципе представлял. Для начала ему требовалось найти профессионалов, которые занимаются изучением и оценкой реального состояния водных ресурсов. Таким специалистом оказался профессор-гидрогеолог Абакумов. На него Медведь вышел после длительных консультаций с рядом московских вузов и научно-исследовательских институтов.

— Вы меня, господин писатель, случайно застали, — раздался в трубке спокойный хрипловатый голое. — Я в Москве, как всегда, между двумя командировками, завтра утром улетаю на Алтай. Впрочем — милости прошу сегодня вечером ко мне. Запишите адрес. Только мне надо подготовиться: как, вы говорите, называется озеро? Дурное? В Подмосковье? А район? Тихорецкий. Понятно. Я подниму свои справочники, а у вас случайно фотографий нет? Очень хорошо, захватите. К семи часам жду.

Без пяти семь Медведь поднимался по широкой лестнице на третий этаж старого московского особняка. Не то чтобы он ждал чуда от этого визита, но некоторые надежды на него возлагал. Хотя бы в части определения дальнейшего направления поисков.

Профессор оказался крепким седым мужиком лет под шестьдесят. Он извинился перед гостем за беспорядок в квартире и провел его на кухню. Там уже все было готово для разговора и чаепития.

— Кофе не предлагаю, на ночь вредно, — категорично заявил хозяин.

Медведь не возражал, главным для него был комментарий Абакумова. Иван попросил профессора рассказать ему все, что тому было известно о Дурном озере. Абакумов долго шелестел какими-то книгами, атласами, мудреными картами, какими-то тетрадками, видимо — дневниками, исписанными от руки синими выцветшими чернилами.

Медведь терпеливо ждал.

— Знаете, — задумчиво произнес Абакумов, — ничего загадочного, как, впрочем, ничего сверхъестественного там нет. Озеро присутствует, значится, учтено. Однако его исследованиями никто профессионально не занимался. Это, знаете ли, большая редкость сегодня.

— Что значит профессионально?

— Измерения, анализы и так далее. В общем, точной, официальной картины, что же представляет собой Дурное озеро, не имеется.

— Почему так случилось?

— Было предпринято две попытки произвести комплекс гидрогеологических работ на озере. Одна в июне 1941 года. Три специалиста поехали туда и не вернулись. Их ждали несколько дней, а потом объявили в розыск. Но началась война, не до того стало. А после войны искать вроде как и поздно уже. Другая попытка была в восьмидесятом. Но случилась трагедия — два человека утонули в озере, после этого работы прекратили. Действительно, странно. — Абакумов о чем-то задумался.

— И часто у вас бывает вот так: люди гибнут, места не исследованы до сегодняшнего дня? — поинтересовался Медведь.

— В том и дело, что я даже не припомню такого. Одно время к нам очень настойчиво обращались власти района с просьбой разобраться с этим озером — о нем какие-то уже легенды и сказки стали слагать. Так что там сейчас?

Медведь пересказал все, что ему удалось услышать про Дурное озеро от Ивана Ивановича, и выложил на стол фотографии, которые тот дал ему.

— Круглое, говорите? — задумчиво протянул профессор, внимательно разглядывая фотографии. Потом хлопнул себя широкой ладонью по коленке и воскликнул:

— Кажется, понял!

— Что поняли?

— Это не озеро.

— Как не озеро? — Иван подумал, что его собеседник шутит.

— Извините, я просто должен вам все объяснить, а не кидаться словами. Конечно, сегодня это озеро. Но, если я правильно все понял и разглядел, это не естественно образовавшееся озеро, а огромная метеоритная воронка, заполненная водой.

Тут Медведь по-настоящему разволновался. Это был совершенно иной поворот дела. Тут уже и Лейтер был объясним, и НАСА.

— Скажите, а вы уверены, что это озеро — метеоритная воронка?

— Ну, скажем так, процентов на семьдесят.

— А как вы это определили?

— По внешнему виду, по тому, что вам краевед рассказал. Тут есть все признаки — идеальная форма, вот эта ровная линия берега. Потом, видите, вот здесь — насыпь земляная как будто валом окантовывает по кругу все озеро. Да и опять же — глубина сразу, и дна не достать. Если это действительно метеорит, то весьма немалый. Но все это, конечно, надо еще проверять. Вернусь с Алтая — попрошусь сюда.

— А насчет чудес, это как?

— Вы знаете, такие места и впрямь не очень обычные. Конечно, никаких русалок и динозавров там нет, но то, что бывают некие аномалии, — это известно. Мне приходилось бывать на таком вот озере в Сибири — там и правда что-то происходило с самочувствием. Многие жаловались — голова кружилась, настроение подавленное, кое-кого, извините, тошнило. В таком состоянии слабым людям недалеко и до галлюцинаций. Не только русалки — черт с рогами померещиться может. Знаете что, — обрадованно сказал Абакумов. — Я сейчас передам вас по инстанции — одному моему хорошему знакомому, который занимается как раз проблемами метеоритов. Он вам все лучше объяснит, много интересного расскажет. Может, вам удастся договориться о совместной работе на этом Дурном озере — вот ему подарок будет! Такие места наперечет.

У Ивана голова шла кругом. Уж ночь приближалась, а он все слушал нескончаемый монолог Виктора Федоровича Крымова, крупного ученого, специалиста по метеоритам, к которому он попал сразу же после звонка Абакумова, благо жили они неподалеку друг от друга.

— Это же сенсация! Вы не представляете, до чего это важно — выяснить происхождение озера. Ведь может статься, что это ближайший к столице метеоритный кратер!

Крымов долго любовался фотографиями, соглашаясь с Абакумовым в том, что велика вероятность именно метеоритного происхождения озера.

— В Подмосковье много круглых озер, но такой выраженной метеоритной природы я еще не встречал! Как же это так? Почему никто не обратил на него внимания? Вы не специалист? Писатель. Понятно. А знаете, что такое метеориты? По школьной программе не помните? Это такие каменные и железные тела, осколки астероидов и комет, которые падают на нашу планету из космоса. А точнее — из межпланетного пространства. Наука, которая изучает их, называется метеоритикой.

Виктор Федорович расхаживал по комнате и вдохновенно исторгал на голову пытающегося протестующе попискивать гостя все новые и новые знания:

— Метеоритика зародилась в начала девятнадцатого века, когда были открыты родительские тела метеоритов — астероиды. Но развивалась она совершенно независимо. Метеориты изучались геологами, металлургами и минералогами, а вот астероиды — астрономами, преимущественно небесными механиками. Согласитесь — абсурднейшая ситуация! — воззвал он к Медведю. — Две разные науки исследуют одни и те же объекты, а-между ними практически не возникает никаких точек соприкосновения, не происходит обмена достижениями! Но здесь нам пришла на помощь космонавтика, которая не только вывела эти взаимоотношения на новый качественный уровень, но и дала новый импульс их развитию.

Крымов прокашлялся, строго посмотрел на притихшего Ивана — оценил ли тот исторический прорыв, — и продолжил:

— Астероиды — это, предположительно, планетозимали, сформировавшиеся на границе горячей и холодной зон. Существует три группы астероидов: темные, светлые и металлические. Химический состав астероидов схож с химическим составом метеоритов. Вот кометы — те имеют более сложный состав, так как состоят из нескольких частей: ядра, головы и хвосты. О химическом составе метеоритов можно судить по тем из них, что попали в руки ученых. Их принято делить на три класса: каменные, каменно-металлические и металлические.

Момент, когда фанатика-метеоритчика следовало прервать, Медведь безнадежно упустил. Вероятно, поток этого научно-популярного сознания можно было остановить лишь прямым попаданием какого-нибудь нового Тунгусского метеорита в соседний дом. «Ну, спасибо тебе, профессор Абакумов, удружил!» — грустно размышлял Иван, а на него сыпалось:

— Рассмотрим, к примеру, железные метеориты. Главные химические элементы здесь: железо и никель. В зависимости от содержания никеля метеориты подразделяются на гексаэдриты, октаэдриты и атакситы.

Полчаса послушав Крымова, Иван чуть не расплакался — он больше не мог вынести пытку бесполезными знаниями, и ему захотелось убежать из этой ужасной квартиры.

— Распространение химических элементов в метеоритах подчиняется той же закономерности, что и на Земле. То есть закону Оддо-Харкинса, — еще громче заговорил Крымов, словно почувствовав неладное. — Согласно этому закону элемент с четным порядковым числом распространен больше, чем соседние с ним элементы с нечетными порядковыми номерами. Была установлена интересная особенность содержания редких примесей в метеоритах. Оказалось, что чем выше содержание никеля в метеорите, тем меньше содержится в нем галлия!

И профессор победно взглянул на Медведя, сидящего с закрытыми глазами и стиснутыми кулаками.

— Вам не интересно? — поинтересовался гостеприимный хозяин у Ивана.

— Безумно интересно, — прошептал Медведь, которому было уже все равно.

Про гексаэдриты, октаэдриты, атакситы, палласиты, мезосидериты, хондриты и ахондриты он уже слушал спокойно, правда, ничего ровным счетом не понимая. Его завораживала сама магия незнакомых слов. Потом он задремал.

Разбудило Ивана тревожное восклицание:

— Может ли Земля столкнуться с астероидом? Теоретически — да. В феврале 2019 года астероид 2002NТ7 может столкнуться с Землей. Его диаметр более двух километров. Это первый в истории астероид, опасность которого для нашей планеты получила положительную оценку по специальной шкале Палермо. Столкнись он с Землей — погибнет целый континент и возникает угроза глобальных климатических изменений!

Иван понял, что Крымов от общей теории перешел к масштабному прогнозированию. Значит, скоро настанет момент, когда можно будет задавать вопросы. Благодарному слушателю ученый отказать не сможет. К тому времени, вероятно, он вспомнит, что говорил Абакумов и для чего Медведь вообще-то пришел к нему.

— История метеоритов хорошо известна, поскольку, во-первых, существует множество свидетельств о них с самых древних времен, а во-вторых, найдены упавшие ранее большие метеориты. Например, в штате Аризона находится кратер от падения метеорита, его диаметр — 1200 м, глубина — 175 м, а возраст — около пятидесяти тысяч лет. В России самыми значительными событиями стали Сихотэ-Алинский метеоритный дождь 12 февраля 1947 года и упавший 30 июня 1908 года Тунгусский метеорит, считающийся до сих пор одним из самых загадочных явлений в истории человечества.

Крымов перевел дух, глотнул из стоящей на столе чашки и выложил козырную карту:

— Еще один пример падения метеорита: гибель динозавров шестьдесят пять миллионов лет назад…

И тут Медведь вскочил на ноги и закричал:

— Расскажите мне про озеро!

Метеоролог, словно радиоприемник, плавно перешедший на другую волну, вдруг стал вещать спокойным, немного писклявым голосом, в котором даже и следа не осталось от былой пафосности:

— Дело было в Сибири. Озеро диаметром метров сто пятьдесят. Вода странного цвета, красноватая какая-то. И никакой живности — ни рыбы, ни лягушек. Даже мошкары там нет, а это очень странно. Местные боялись его — называли «наш Бермудский треугольник». Причины были: там у них много раз люди пропадали — охотники, грибники.

Боясь спугнуть удачу, Медведь осторожно протянул фотографии Дурного озера Крымову.

Тот, взглядом знатока пробежавшись по ним, уверенно заявил — прекрасный метеоритный кратер. Надо исследовать, срочно.

Потом, сурово посмотрев на Ивана, спросил:

— Шалят?

— Кто? — не понял Медведь.

— Кто, кто. Явления всякие, голоса и тому подобное наблюдается?

— Местные многое рассказывают. Динозавры, рыбы в несколько метров, русалки.

Крупный ученый Виктор Федорович Крымов удовлетворенно кивнул головой:

— Значит, точно метеоритный кратер!

— А давно… это случилось? — догадался спросить Медведь.

Однако наивная попытка напрямую связать убийство американца с падением метеорита близ Богодуховки успехом не увенчалась.

— Полагаю, очень давно, — радостно возвестил Крымов. — И в практически безлюдной местности. Потому что падение метеорита такого размера — зрелище впечатляющее. Население многих городов его должно было наблюдать. Но ни в русских летописях, ни в более поздних хрониках ничего похожего, как я понимаю, нет. Вот и отсчитывайте. Век восьмой, наверное. Может, девятый.

«Тьфу, пропасть, — в сердцах подумал Медведь. — Называется — переливание из пустого в порожнее». Он ходил вокруг да около, но в чем дело, сообразить не мог. Не было той искры, которая осветила бы темные стороны дела или, что еще лучше, стала причиной внезапного озарения.

— Он не имеет права распространять здесь свою чертовщину! Кто дал разрешение? — кричал глава поселковой администрации Селезнев, то и дело смахивая пот с красного от натуги лица свободной рукой.

В другой он держал свежесорванную с дверей собственного административного здания афишу. Афиша была самодельная, набранная на компьютере и распечатанная на черно-белом принтере. До того как Селезнев сорвал ее, там можно было прочитать: «Астрология XXI века: что век грядущий нам готовит? Сбывшиеся и несбывшиеся предсказания великих пророков. Прогноз на ближайшие месяцы. Обо всем этом — дипломированный астролог и маг в десятом поколении Андрей Кукуба. Цена входного билета 350 рублей. По договоренности — составление личных гороскопов».

Подобные афиши висели также на стене магазина, клуба и на автобусной остановке.

— Устроили, понимаешь, беспредел! Астрологии нам здесь только не хватало! Еще и деньги какие берет!

— Это ведь для буржуев, которые понастроили тут, — поддакнул вышедший на крыльцо бухгалтер. — Наши-то разве могут такие деньги на баловство выбросить!

— Не скажи, — все никак не мог успокоиться Селезнев. — На прошлой неделе — помнишь? Школу юных звездочетов и хиромантов открыл у себя в доме! Мол, профессии будет ребят обучать. Какая же это профессия — по ладошке гадать да голову людям морочить?

— Очень даже денежная, — отозвался бухгалтер. — Сам-то он на какие деньги трехэтажный дом отгрохал? Да в Москве квартира, вот и считай.

— Ага, а пока за обучение он с родителей-дачников хочет по две тысячи рублей в месяц брать, с деревенских — по пятьсот.

— Не понимаю я, — бухгалтер полез за папиросами. — Он тут отдыхает или деньги зарабатывает?

— Совмещает. Мне участковый говорил, что начальство районное звонит ему и советуется. Кукуба этот еще и по компьютеру консультации дает, и в журналах статьи и гороскопы пишет. Да я его сам дважды по телевизору видел. Здесь ходит — не поздоровается, только очками сверкает. Вроде не видит — о вечном размышляет. А когда ему в шину попал штырь — так прибежал ко мне компенсации требовать — дороги, вишь ли, плохие. Ну, я ему показал компенсацию!

— Слушай, а порчу он никакую не нашлет? — глубоко затянувшись, спросил бухгалтер.

— Да он не по этой части. Он предсказывает.

На берегу реки, как всегда в хорошую погоду, было многолюдно и шумно. Детские крики, плач, смех, музыка, стук мяча. В общем, все визуальные, а также шумовые признаки полноценного летнего отдыха у воды наличествовали. Небольшой песчаный пляжик был до отказа забит желающими позагорать и поплавать. Шезлонги, зонтики и банальные полотенца, расстеленные на песке, создавали своим владельцам посильный комфорт. Те, кому не досталось пляжного места, расположились чуть поодаль, на траве.

Неожиданно шум стал стихать, а затем прекратился вовсе. На несколько секунд установилась абсолютная тишина, нарушаемая только веселым пением птиц и жужжанием каких-то насекомых. Это была реакция на появление человека в черном костюме, черных лакированных ботинках и черной шляпе с большими висящими полями. На самом кончике носа черного человека сидели черные же солнцезащитные очки, не закрывающие глаз. Глазами тип в черном рыскал вокруг, видно, выбирая себе место. Озадаченная публика в купальниках и плавках чуть подалась в стороны, и мужчина проследовал по песку прямиком к реке, огибая стоящих и лежащих у него на дороге. Подойдя к самой воде, он поболтал в ней лакированным носком, словно хотел попробовать, не холодна ли. Затем повернулся лицом к присутствующим, которые потихоньку стали приходить в себя, и неожиданно звучным, сильным голосом произнес:

— Прольется огненный дождь!

Люди, которые стояли поближе, шарахнулись от него, а какая-то маленькая девочка бросилась к маме с криком: «Дядя злой!»

Лежащий на широком банном полотенце молодой человек с наглым лицом процедил:

— Это что еще за чучело?

Его хорошенькая подруга, на которой была только нижняя часть купальника, зашикала на него:

— Это Кукуба, предсказатель! Молчи лучше! Он к людям вышел прорицать!

Прорицатель между тем сделал два шага вперед, протянул руку и сказал:

— Падет раскаленное ядро, прилетевшее из недр Вселенной! Будут большие беды и большие разрушения!

Пристально глянув на подавленно молчащих людей, он зачем-то погрозил им пальцем и величественно двинулся обратно.

— И часто он вот так? — поинтересовался кто-то из новых жителей коттеджного поселка.

— Где-то раз в неделю пророчества выдает, — ответила худенькая брюнетка, отстроившаяся еще в прошлом году и считавшаяся здесь старожилом. — Вот так придет куда-нибудь, где народу побольше — в магазин или там к деревенскому колодцу — и выдает свои прогнозы. Как в мае появился— так и начал.

— Юродивый? — жалостливо спросила пожилая тетка, приехавшая к дочери и зятю проведать внуков.

— Ага, как же, — ядовито сказал поджарый седоватый дядя в роскошных плавках. — Вон домину себе отгрохал — пол-лимона вложил, не меньше.

— Только последнее время у него предсказания какие-то однообразные — все что-то падает с небес, огонь и тому подобное, — поддержала разговор женщина в шезлонге и с вязаньем в руках, — мы соседи с ним. Как-то с мужем зашли — познакомиться, поговорить, а он как понес: «Здесь вершатся большие дела, здесь центр грядущих великих событий!» Муж ему говорит — если все так, зачем же вы дом здесь построили? А он ему — вот потому и построил. Хочу быть рядом, когда все произойдет. Мы ему: «Что — все?» А он опять — огненный дождь, каменное ядро из глубин…

— Но он не сумасшедший, как вы думаете? — снова спросила пожилая тетка.

— У сумасшедших не бывает таких денег, — справедливо заметил парень с наглым лицом и, обернувшись к своей подруге, сказал:

— Пойду искупнусь, пока огненный дождь не начался!

Лайма, дозором обходившая окрестности, в первый раз увидела колдуна живьем. До сих пор ей только рассказывали про этого предприимчивого человека. Конечно, она даже и представить не могла, что он выглядит столь импозантно.

— Э-э-э, простите, — рискнула она обратиться к нему. — Мне бы хотелось узнать о, так сказать, побудительном мотиве вашего пророчества. Почему именно «огненный дождь»? Вы это сами… предсказали? Или советовались с западными коллегами?

— Я просто так, на улицах, объяснений не раздаю. Я только оповещаю, — важно сказал Кукуба. — Если вам нужны дополнительные сведения — милости прошу ко мне. Приемные часы указаны в расписании на двери дома. Расценки тоже.

«Что-то не верится, чтобы Лейтер мог быть связан с таким жучилой, — подумала Лайма. — Его самопальная школа астрологии могла бы служить прикрытием для игроков в покер — максимум». Просто рок какой-то, что по поводу и без повода всплывает в Богодуховке эта космическая тематика. Говорят, нет дыма без огня. Огня они пока не нашли, зато дыма столько, что уже дышать нечем.

Проснувшись и поглядев на часы. Лайма подскочила как ужаленная. Вечеринка у Гракова! Надо не только успеть привести себя в порядок, но и выработать стратегию поведения. Тактику можно менять прямо на ходу, сообразуясь с обстоятельствами, но основную линию следует наметить сразу. На кого направить свое внимание? На Гракова? Или на Сашу? А может быть, на Бабушкина? Или постараться наладить контакт с теми, кого она еще ни разу не видела?

Первым делом Лайма отправилась в душ, постояла под горячими струями, а потом облилась холодной водой. Когда она вышла из ванной комнаты с полотенцем на голове, в дверь постучали.

— Тук-тук! — сказала Венера сладким голоском. — Извини, но я прошла через калитку Анисимова, он был в саду.

— Этот тип никогда не спит, — проворчала Лайма. — Заходи, дорогая, налить тебе кофе?

— А где Альберт? — тотчас спросила Венера. — Я принесла ему пирожки.

— Вот спасибо, он так обрадуется! Дети, старики и психи обычно очень любят пирожки. Я сейчас его позову. Альберт! — крикнула Лайма, открыв дверь в подвал. — Венера пришла тебя навестить.

Если она думала, что «Альберт» не придет, то сильно ошиблась. Через пару минут «племянник сестры ее покойного мужа» взлетел по ступенькам. Улыбка у него была абсолютно бессмысленной, и Лайма не поняла, то ли Корнеев так хорошо играет, то ли в присутствии Венеры у него действительно отказывают мозги.

— Я принесла вам пирожки, — повторила несчастная и поставила на стол мисочку, накрытую белоснежной салфеткой.

«Пирожки наверняка кухаркины», — подумала Лайма, но озвучивать эту мысль не стала. Она недавно обрела подругу и не хотела сразу ее терять. Ее напарничек тем временем уселся за стол и принялся поедать угощение, не сводя глаз с гостьи.

Обычно Корнеев не пользовался тем, что красив, как дьявол. Он это, конечно, осознавал, но относился к своей внешности просто, принимая ее как данность. И реакцию женщин на себя тоже принимал как данность, как явление природы, за что Лайма его всегда уважала.

Но на этот раз с ним произошло нечто удивительное — словно в нем включился какой-то особый моторчик, который придал всему механизму дополнительную мощь. Корнеев весь будто светился изнутри, а в глазах его плясали золотые искорки. Поэтому Лайма не винила Венеру в том, что та то бледнела, то краснела и роняла на пол все, до чего могла дотянуться.

Когда бедняжка ушла, кое-как обговорив детали вечернего похода в гости и часто оглядываясь, Лайма покачала головой и заметила:

— Я, конечно, в своей жизни уже встречала мужчин, которые могут с лету покорить любую женщину. Но ты, похоже, в состоянии свалить с ног сразу целый хор.

— Неправда, — возразил Корнеев, остро взглянув на нее. — Ты же не поддаешься.

— У меня иммунитет, — искренне ответила Лайма. — Я к коллегам по работа отношусь, как к братьям. И не рассматриваю вас как объект личного интереса. Это уже нельзя изменить.

— Иван расстроится, — еле слышно пробормотал Корнеев. И уже нормальным голосом спросил: — Кто придет на вечеринку к Гракову?

— Весь наш «особый список», — усмехнулась Лайма. — Да это и неудивительно. Здесь только дюжина домов куплена. В некоторых еще работают строители, а из тех людей, которые осели здесь основательно, за границу беспрепятственно выезжают далеко не все. Конечно, — добавила она, — сам посыл ограничить список подозреваемых теми, кто постоянно ездит за границу, не совсем неверен. С иностранцами можно общаться и в России. Но с чего-то же надо начинать…

Корнеев достал свой карманный компьютер и открыл файл с упомянутым списком.

— Итак, — сказал он. — Кто у нас тут не охвачен твоим вниманием?

— Муж Леночки, — сразу же ответила Лайма. — Николай Дюнин, дизайнер. Она говорит, что он очень известный. Если это правда, ты сможешь про него что-нибудь нарыть в Интернете. Сделай мне справочку, хорошо?

— Сделаю. Значит, Венера — уже твоя. Потому что у тебя есть я, — самоуверенно добавил он. — Саша обожает тебя за собачку, Гракова ты заинтересовала, с Бабушкиным вы вместе курили анашу, с Анисимовым ты флиртуешь.

— Я флиртую?! — возмутилась Лайма. — Ты с ума сошел! — Немного помолчала и добавила уже спокойным тоном: — Конечно, флиртую. Мне и положено с ним флиртовать. За этим меня сюда и направили. Не волнуйся, я с ним справлюсь.

— Знаю, — вздохнул Корнеев.

— Пока что у него стадия сопротивления. Скоро между нами все будет очень плохо, но потом — сразу хорошо. Это азбука, Евгений.

— Мне бы не хотелось, чтобы меня кто-нибудь вот так… просчитывал, — признался он.

— Тебя не разрабатывает служба безопасности, — напомнила Лайма. — Значит, остается кто?

— Кроме мужа Леночки? Господин Чуприянов.

— Дмитрий, кажется?

— Дмитрий, — пйдгвердил Корнеев. — Бизнесмен, поддерживает тесные отношения с некоторыми государственными чиновниками. Отношения основаны исключительно на денежном интересе с той и с другой стороны. Чуприянов владеет сетью фитнес-клубов и сопутствующих им ресторанчиков здорового питания. У него есть телохранитель и шофер в одном лице, Миша Гулин. У Миши уникальное заболевание — не может связно излагать мысли, поэтому почти все время молчит. Из деревни в дом Чуприянова приходит женщина — готовить и убирать: здешняя прислуга обходится дешевле, чем московская, чтобы ты была в курсе. Кстати, почему у нас до сих пор нет кухарки?

— С завтрашнего дня Сашина экономка Анастасия Пална будет приносить пищу в лоточках, — успокоила его Лайма. — Если ты умеешь пользоваться микроволновкой, твои гастрономические переживания позади.

— Наконец-то! — обрадовался Корнеев. — Даже не ожидал, Лайма, что ты ешь одни яблоки и морковку.

— Почему это? — оскорбилась она. — Я же не осел. Я еще многое люблю. Пойми, Евгений, для того, чтобы полноценно питаться, женщина должна полдня провести у плиты. У меня нет такой возможности, у меня другое задание — мне нужно флиртовать. А флиртовать с облупленным маникюром и распаренным лицом — занятие бессмысленное. Ты ведь сам мужчина и прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Поразившая твое воображение Венера, например, уделяет своей внешности часов пять-шесть в сутки.

— Что можно делать со своим телом шесть часов? — оторопел Корнеев.

— Не рискну утомлять тебя подробностями, — ответила Лайма. — Да и вообще — мужчинам лучше этого не знать, крепче спать будете. Ой, Евгений! — она подпрыгнула на своем месте. — Ты ведь скрыл от меня важную информацию! Перед тем как мы пошли на Дурное озеро, ты застукал какую-то парочку, верно? А мне так ничего и не рассказал. Мне же нужно знать, что за отношения связывают наших подозреваемых друг с другом.

Лайма отлично помнила, какая физиономия была у Корнеева после того, как он возвратился в дом. И потом еще полдороги он все посмеивался.

— Могу с уверенностью сказать, — не удержалась и съехидничала она, — что Венеры ночью в лесу не было.

— Ты права, — кивнул он. — Зато там был ее муж.

— Егор?

— Егор, Егор. Угадай, с кем у него романчик?

— Прям так и романчик?

— Ну… Они целовались. Так угадай!

— Чего тут угадывать? — неуверенно сказала Лайма. — С Леной Дюниной, надо полагать.

— Не-а! — У Корнеева был вид мальчишки, спрятавшего за спиной конфетку.

— Господи, а с кем же еще? С Сашиной экономкой Анастасией Палной? Или с Анжеликой из магазина?

— Вот и не угадала! — Он явно не мог больше сдерживаться. — Держись за стул. Егор Остряков встречается с Гариком.

Лаймы отвалилась челюсть. Секс-символ, поклонницами которого можно заполнить пару огромных океанических лайнеров, оказывается, отдает предпочтение мужчинам. Грустная тенденция последних десятилетий…

— С садовником Саши?! С этим Урфином Джюсом?! — Она целую минуту потрясенно молчала, усваивая новость. — Вот так фишка. Теперь мне понятно, почему Венера с таким пылом на тебя накинулась.

— Она не накинулась, — оскорбился Корнеев. — Она очень нежная и трепетная женщина.

— Ну, конечно! Это она с тобой такая вся из себя трепетная. А дома у нее даже мыши ходят строго по плинтусу.

— Ладно тебе, командир, — примирительным тоном сказал Корнеев. — Я немой и убогий Альберт… Кстати, почему я не могу разговаривать? От рождения?

— Зачем тебе знать эту трагическую историю? — махнула рукой Лайма. — Я сказала им, что в детстве у тебя была психическая травма. Главное, помалкивай, раз уж ты рассекретился. Неудачно получилось. Для психа ты слишком красив. И глаза у тебя умные. Хорошо, что гости застали тебя хотя бы в тот момент, когда ты ушел в творческое пике. А не пробегающего к своему подвалу с куском сыра в зубах.

Лайма долго собиралась на вечеринку. Она выбрала простое льняное платье и вдела в уши крупные серьги. Волосы завила в локоны и распустила по плечам. Взяла с собой красивую коробку конфет и ровно в восемь часов отправилась в гости.

— И прошу тебя, Евгений, не высовывайся на улицу, — попросила она. — Ты пробуждаешь в женщинах нездоровые инстинкты.

— Почему это нездоровые? — пробормотал Корнеев. — Как раз очень даже здоровые.

Калитка оказалась открыта, а Граков встретил ее на пороге своего дома. Был он одет в мягкие брюки и трикотажную рубашку с треугольным вырезом. В вырезе виднелся кусочек груди — гладкой и коричневой, словно древесина. С первого же взгляда становилось ясно, что тело этого парня обтесывали шторма и самумы.

Крепкая фигура и крепкая рука, так же как и приветливая улыбка, были атрибутами истинного путешественника. Он стоял на крыльце, ожидая гостей, с высоко поднятой головой, и казалось, что его овевает какой-то совсем другой ветер, не здешний, богодуховский, с ленцой прочесывающий окрестный лес, а мощный, суровый ветрище, напоминающий об океанах и горах, упирающихся в самую Луну.

— Очень рад вас видеть, — сказал Граков и, заметно смягчив голос, добавил: — Лайма.

Наклонился к ее руке и легонько поцеловал. Она почувствовала, как сердце неожиданно провалилось куда-то в живот, словно она на качелях взвилась в небо, а потом начала падать вниз, к земле.

Лайма подумала, что галантность — привилегия сильных людей. Мужчина, прошедший полсвета, не раз спасавшийся от смерти и спасавший других, умеющий держать в руках в равной степени и иголку с ниткой, и винтовку, неотразим в глазах женщины, когда проявляет галантность. По сравнению с ним салонный красавчик, создавший свое тело на тренажерах, выглядит обыкновенным кривлякой.

Войдя в гостиную с этой мыслью, Лайма первым делом бросила взгляд на Анисимова, который уже был тут и разговаривал возле окна с Венерой Остряковой. К Лайминому великому огорчению, он хорошо выглядел. Мужественно. Так писателю выглядеть вовсе не положено. Мастер художественного слова должен быть хлипким, иметь дряблые трицепсы и нависающий над поясом штанов живот. «Вероятно, он пишет одну книгу в пятилетку, — решила Лайма. — А все остальное время играет в гольф и катается на горных лыжах. И строит заборы».

Кроме Анисимова и Венеры, в комнате находился еще один незнакомый мужчина. «Дюнин или Чуприянов? — задала она себе вопрос. — Дизайнер или бизнесмен?» Решила, что бизнесмен, и не ошиблась.

Бизнесмена в нем выдавали глаза — равнодушные, как у рептилии. Он был среднего роста, лет тридцати, довольно упитанный и при этом какой-то рыхлый — словно старый плюшевый медведь, в котором свалялись опилки. Впрочем, когда Граков их познакомил, Лайма сразу заметила, как тот оживился. Вероятно, решил, так сказать, «тряхнуть опилками». Не зря еще на подходе она метнула в него парочку своих коронных взглядов из-под ресниц, которые ее бывший жених называл «испанскими кинжалами».

— Лайма, — протянул Чуприянов. — Имя, которое ласкает язык. Экзотическое…

— Ничего подобного, — улыбнулась она.

— Оно такое мягкое, такое сыпучее, как песок на берегу моря…

— О, это не дежурный комплимент, — заметила Венера, приблизившаяся к ним с бокалом в руке. — Это настоящая поэзия!

— У нее действительно зыбучее имя, — поддержал Анисимов, вытянув через трубочку почти весь коктейль за один присест.

— Так вы вдова? — уточнил на всякий случай Чуприянов, оглядывая ее всю, начиная с кончиков туфель и заканчивая локонами. Это могло бы выглядеть оскорбительным, не будь бизнесмен так искренен в своем к ней интересе.

— Да, я одинока.

Чуприянов понизил голос и сказал так, чтобы слышала только она:

— Но это же неправильно!

Крокодил проголодался. В его желтых глазах зажегся охотничий азарт. С одной стороны, хорошо — этого Лайма и добивалась. Мужчина, увлеченный женщиной, теряет над собой контроль. Что бы они там про себя ни плели — теряет безусловно. Хотя бы на время, на час, на мгновение. Этого ей будет достаточно для того, чтобы развеять подозрение или укрепиться в нем.

Граков, впрочем, тоже не оставлял Лайму без внимания. То и дело он возвращался к ней, шутил, делился впечатлениями. Когда она обнаружила на столике его очки и повертела их в руках, он немедленно оказался рядом и сказал с сожалением:

— Старею, теряю хватку. Хочу признаться вам еще в одной слабости. Купил приспособление для убоя комаров и на ночь вставил в розетку. Когда я дома, мне хочется чувствовать себя комфортно.

В другой раз он подошел, когда она отправила Чуприянова за минералкой и листала журнал, рекламировавший всякие элегаронные штучки — плееры, DVD, видеомагнитофоны, магнитолы. Вероятно, Гракову показалось, что ей скучно, и он поспешил исправить ситуацию:

— Вы меня дискредитируете как хозяина. Выглядите так, будто умираете от тоски. — Он отобрал у нее журнал и засунул его куда-то под крышку журнального столика.

Лайма оглядела гостей. Олег Бабушкин не пришел. Наверное, обкурился своих жутких папиросок и лежит, позеленевший, на кровати, галлюцинируя…

Егор Остряков, которого супруга на время выпустила из поля зрения, сидел на маленьком диванчике, положив ногу на ногу, и придирчиво рассматривал обстановку. У него был взгляд опытного тусовщика — не то чтобы скучающий, но какой-то невнимательный. В этом доме, в этом обществе его, в сущности, ничто не интересовало по-настоящему. Но, во-первых, пойти сюда хотела Венера. А во-вторых, отказывать такому человеку, как Граков, не очень-то умно. Мало ли, как там дальше жизнь сложится…

В центре гостиной стоял стол с закусками, чистые тарелки и батарея бутылок с соками и водой. Бар находился отдельно и поражал своим богатством. В конце концов мужчины столпились возле него и принялись обсуждать марки, выдержку и условия хранения драгоценных сортов вина. До тех пор, пока не пришли Дюнины.

Лену Дюнину все здесь называли не иначе как Леночкой. Наряд «кавказской пленницы» она сменила на длинное платье с откровенным вырезом на спине и розой на поясе. Высокие каблуки добавили ей роста и изящества. Однако ничто не могло помочь этой женщине затмить собственного мужа.

Николай Дюнин выглядел экзотической птицей на заурядном птичьем дворе. Он был чрезвычайно высоким и ненормально худым, с большими голубыми глазами навыкате, крупным ртом и острым длинным носом, похожим на клюв, необходимый для ловли рыб и лягушек. «Оперение» его отличалось праздничной яркостью и дикостью сочетаний. При этом нельзя было сказать, что он безвкусно одет или выглядит как клоун. И все же песочный пиджак оказался самой сдержанной деталью его наряда.

— Лайма! — воскликнул Дюнин таким радостным тоном, будто они познакомились еще сто лет назад и вот наконец снова встретились — совершенно случайно.-Как же я рад вас видеть!

— Я тоже очень рада. Вы… Э-э-э… Художник?

— Да, в некотором роде, — согласился Дюнин.

— Когда заканчиваете дом?

— Уже закончил, — возвестил он. — Завтра мы с Леночкой все подчистим и — милости просим на новоселье. Мне просто не терпится представить работу на суд публики. Я применил совершенно новый подход к организации пространства. Обычно я покупаю старые дома и привожу их в порядок. Но этот коттедж был маленьким капризом Леночки…

«Да уж, — подумала Лайма. — Маленькие женские капризы зачастую ведут к большим финансовым проблемам».

Вечер проходил приятно. Лайма вовсю флиртовала с мужчинами, стараясь при этом не слишком разозлить женщин. Один секс-символ Егор Остряков реагировал на нее вяло, и Лайма теперь точно знала, почему.

Саша пришла самой последней и сразу принялась за шампанское. Вчерашняя ночная прогулка никак на ней не отразилась. Один раз она даже упомянула, как сладко спала прошлой ночью. Беседуя с ней обо всяких пустяках, Лайма тем не менее постоянно ломала голову — что означало это ночное купание и пакет, который певица унесла с собой? Спросить в лоб? Но тогда Саша узнает, что за ней следили. Что же все-таки она из воды доставала? Нет, в лоб спрашивать нельзя. Нужно наблюдать, собирать, факты и фактики, подмечать всякие нелепости, запоминать случайно оброненные слова.

Дождавшись подходящего момента, Граков повел гостей в библиотеку, где вдоль одной из стен на стеллажах стояли не книги, а разные диковинки, которые хозяин привез из своих путешествий по свету. Здесь были дротик с ядовитым жалом и веер из перьев пеликана, чаша, обнаруженная в древнем захоронении, духовая трубка, вырезанная из красного дерева, и пояс, вышитый женщинами племени с непроизносимым названием, а еще выгоревшая шляпа старого морехода, фляга, сделанная из незнакомого европейцам растения, и много чего еще.

— Просто глаза разбегаются! — прошептала Саша и потрогала пальчиком совершенно пиратский с виду пистолет.

— А это что за фотографии? — заинтересовалась Лайма, обнаружив на стене несколько рамок. — Это вы снимали во время своих поездок?

— Я называю их экспедициями, — улыбнулся Граков. Взял Лайму под руку и подвел поближе.

— Барр-эд-Дахра, — прочитала она. — Звучит волшебно.

— Это всего лишь полуостров. Он отделяет лагуну Манзала от Средиземного моря. В Египте невероятно красиво, я бывал там много раз.

— А это? — спросила Венера, положив ладошку Гракову на плечо.

Он не стал делать вид, что не заметил ее поползновений. Снял игривую ручку и дружески сжал в своих ладонях. Это был такой хороший, спокойный жест, что Лайма еще больше его зауважала.

— Это Перт, — ответил он. — Город на берегу Индийского океана. В будущем году я собираюсь еще раз побывать в Австралии. Это очень… упрямый материк. С одного раза его не одолеть.

— С кем вы здесь сняты? — заинтересовался Остряков. Или сделал вид, что заинтересовался. По мнению Лаймы, актер слегка побаивался Гракова. Или ей только казалось?

— Это мой друг и, можно сказать, соратник, Гюнтер Браун. Он сопровождал меня в большинстве экспедиций.

— А где он сейчас? — поинтересовалась Леночка, отчаянно теребя свою розу.

— У себя дома, в Вуппертале. Он живет в Германии.

— Давно хотел спросить… — Анисимов долго собирался с силами, но все-таки не выдержал и напал на Лайму. — Вы не занимаетесь альпинизмом?

Они уже вернулись в гостиную и сгрудились возле стола, приступив к закускам. Их приготовила неутомимая Анастасия Пална, экономка Саши, которую певица одолжила соседу на один вечер.

— Альпинизмом? — изумился за Лайму Чуприянов, ни на шаг не отходивший от новой знакомой с самого начала вечеринки.

— А самолеты умеете поднимать в воздух? — не отставал он. — Дело в том, что у вас есть все задатки для того, чтобы выполнять мужскую работу. Вы не знаете жалости и не ведаете сомнений.

Лайма поняла, что Анисимов никак не может забыть ее драку с «Альбертом». Вероятно, потрясение было слишком сильным. Его просто распирало желание как-нибудь ее уколоть.

— Неужели вы феминистка? — оживился Остряков и положил Лайме на тарелку маринованный гриб.

— В сущности, что такое феминистка?.. — светским тоном начала Венера с подачи мужа.

Но Анисимов не дал ей закончить. С Лаймой он желал разобраться до конца и единолично:

— Это такая женщина, которая принимает комплименты за издевательство, а проявление вежливости со стороны мужчин — за покушение на свою независимость.

Граков рассмеялся и поднял бокал:

— За феминисток!

— Так вы в самом деле феминистка, Лайма? — не дал замять тему настырный Дюнин. Если он и обладал тонкостью, то никак не душевной.

— Как скажете, — кокетливо ответила она. — А что? Разве я не могу быть феминисткой?

— Конечно, нет! —рассмеялся Чуприянов. — Феминистки — брр! — отпугивают мужчин. А у вас, дорогая, похоже, нет недостатка в поклонниках.

— Она самая настоящая феминистка, — отрезал Анисимов.

Лайма вынуждена была констатировать, что он выпил лишнего. Нехорошо. Еще не хватало, чтобы они сцепились. Тут же вспомнила, для чего сюда явилась. В сущности, стычка лично из-за нее — это просто находка. «Черт с ними, пусть ссорятся! — решила она. — Пусть даже подерутся, я не против».

— При чем здесь поклонники? — громко спросила Саша. — Моя лучшая подруга — феминистка. А у нее было уже четыре мужа.

— Ничего удивительного, — парировал Анисимов, в упор глядя на Лайму. — Дело в том, что на мужчин феминистки действуют так же, как вирусы на клетки организма — поражают слабейших. И если уж речь зашла о мужьях, то важно не их количество, а их качество.

Граков расхохотался. Ему нравился Анисимов, нравилась Лайма, нравился сам этот вечер, когда он мог расслабиться и думать только об удовольствиях.

— Я знаю, кто такие феминистки, — встрял Дюнин. — Это женщины, которые находят в мужчинах одни только недостатки.

— Но у нас есть и достоинства, — предупредил Чуприянов, минуту назад потребовавший, чтобы Лайма называла его Димой.

— Что скажете, Лайма? — ехидно спросил Анисимов. — Кто из них прав?

— Оба, — ответила она. — Дело в том, что у мужчин столько недостатков, что часть из них им приходится выдавать за достоинства.

— Отлично сказано! — похвалила Саша, подняв очередной бокал, который мужчины услужливо наполняли шампанским — снова и снова. — Я заметила странную закономерность — чем хуже относишься к кавалеру, тем болыце он в тебе заинтересован. — Она погрозила пальчиком Гракову: — Вас нельзя баловать!

— А мне это кажется неправильным, — возразила Венера. — Мужчине постоянно нужно говорить, какой он сильный и умный. Только тогда он оценит вас по достоинству.

— Браво! — крикнул Дюнин и ловко опрокинул под клюв рюмку водки.

— Вы плохо разбираетесь в мужской психологии, — немедленно возразила Лайма. — Если постоянно говорить мужчине, что он сильный и умный, он придет к выводу, что вы слабая и глупая. Вас-то он точно не оценит. По-настоящему мужчины ценят только личные бытовые удобства.

— Как вы нас! — укоризненно покачал головой Граков. В его глазах блеснуло странное выражение — азарт, может быть?

Лайма покраснела. На самом деле она вела спор только с Анисимовым и, высказываясь, старалась уколоть именно его. О других присутствующих тут же представителях сильного пола она как-то вообще не думала.

Ее противник стоял напротив подбоченясь и ухмылялся.

— Давайте поговорим о чем-нибудь… — начала было Леночка, которая, как заметила Лайма, постоянно следила за выражением лица собственного мужа. Стоило ему нахмуриться, как она мгновенно кидалась в бой, всеми силами стараясь изменить ситуацию. А когда на его птичьем лице появлялось удовлетворение, мгновенно успокаивалась. Лайма содрогалась от таких отношений, называя их «игрой в одни ворота».

— И как вы вообще ухитрились выйти замуж? — продолжал упорствовать Анисимов, наступая на Лайму.

— По любви, — коротко ответила она.

— Не верю! Вы просто однажды решили, что вам пора выйти замуж — и вышли!

Лайма спокойно допила свое вино и рассудительно заметила;

— Желание выйти замуж во что бы то ни стало — такой же атавизм, как хвост у прямоходящих. Скоро оно отомрет окончательно, и тогда женщина в фате будет такой же редкостью, как двухголовая курица.

Ей хотелось, чтобы Анисимов взвился подобно заарканенному мустангу. И чтобы эта дурацкая ухмылочка слетела с его физиономии раз и навсегда;

— Антон, налейте Саше еще шампанского, — велел Граков. Вероятно, рассчитывал лишить Анисимова возможности задираться.

— А я ведь где-то видел этого вашего немца, — неожиданно сказал Дюнин, показав большим пальцем себе за спину. — Его лицо мне сразу показалось знакомым. Я его точно видел.

— Не может быть! — искренне изумился Граков. — Где же вы его видели? Он ни разу не был в России, это я точно знаю.

— Он видел его по телевизору, — сказала Леночка, торопливо протиснувшись поближе к мужу. И еще раз повторила, словно разговаривала с глупенькими: — По телевизору!

— Не думаю, что Гюнтера снимало наше телевидение, — не согласился Граков. — Может быть, он и мелькнул в каком-то репортаже, но… Нет, Коля, ты ошибаешься.

— Но у меня хорошая зрительная память, я же дизайнер! — пожал плечами Дюнин. — Я обязательно вспомню. Подумаю и вспомню.

Лайма поежилась. В детективах после таких заявлений героя наутро находят мертвым. Он вспомнит! Лучше бы молчал себе в тряпочку. Хотя какое значение может иметь этот немец? И то, что Дюнин его где-то видел? Ну, видел, и что с того? Лайма сделала «заметку на полях». Дать Корнееву задание узнать все, что можно, о немце. Как бишь его? Гюнтер Браун.

— Нет, помилуйте, это же мой напарник. Он мне почти что брат, — возбужденно продолжал хозяин дома. — Может быть, вы бывали в Германии?

— Господи, боже мой! — плачущим голосом протянула Леночка, которой не нравился их диалог. — Какая разница? Коля, — обратилась она к мужу, — ну, какая разница? Расскажи лучше о той напольной вазе, которую ты за бесценок купил на рынке в Париже.

— Вы тащили из Парижа напольную вазу? — изумился Остряков, самый сдержанный из всех гостей.

Лайма давно заметила, что спокойнее и благожелательнее всех ведут себя равнодушные люди.

— А что? — поспешно сказала Леночка. — Я недавно узнала, что через границу можно возить целые тонны — только плати, и все.

— Тонны чего? — хмыкнул Чуприянов. — Напольных ваз?

— Лайма, а зачем вы обесцвечиваете волосы? — громко и как-то очень нахально спросил Анисимов.

— Он с нее глаз не сводит, — хохотнула Саша. — Не знает, с какого бока подкатиться.

— Я не обесцвечиваю, — неожиданно для себя оскорбилась Лайма. — Это мой натуральный цвет.

— Натуральные блондинки водятся только в Швеции, — возразил Анисимов безапелляционным тоном.

И тут Чуприянов, который весь вечер вроде как ухаживал за Лаймой, наконец не выдержал.

— Да чего ты к ней привязался?! — возмутился он и толкнул Анисимова ладонью в грудь. — Отвали, и все.

Анисимов мгновенно дал сдачи — стукнул бизнесмена по руке.

— Антон! — резко одернул его Граков.

Но было поздно. Чуприянов сжал кулачище, размахнулся, выбросил руку вперед и ударил Анисимова точно по скуле. Того отбросило назад, но он устоял на ногах и, сжав зубы, ястребом налетел на противника.

— Вы спятили! — закричала Саша, хохоча от удовольствия. Она обожала наблюдать за тем, как мужчины меряются силами.

Несмотря на то что Лайма прогнозировала драку, она внезапно растерялась, как неопытная девица, попавшая в бордель. Представить себе невозможно, что в такой изысканной обстановке мужчины могут действовать так пошло!

— Идите сюда, — потянул ее за руку Остряков. — А то и вам заодно достанется. Поглядите, как они распалились! Сейчас что-нибудь разобьют.

Драчуны очень быстро выполнили это пожелание и завалили стол. Анисимов изо всех сил толкнул на него Чуприянова, тот упал спиной на скатерть, потащив противника за собой. Вместе со всем фуршетным великолепием оба полетели вверх тормашками. Вокруг них грохотали тарелки и звенело стекло. Столовые приборы, яростно лязгая, скакали по полу.

После этого фарфорово-хрустального фейерверка драка очень быстро прекратилась. Вернее, ее прекратили. Граков схватил Анисимова сзади, сжав его, словно железными клещами, и не давая вырваться. А Дюнин бросился утихомиривать Чуприянова. Тот угомониться не пожелал, и теперь они с Дюниным ходили, обнявшись, как будто танцевали какой-то смешней танец.

Венера возмущенно кричала:

— Да прекратите же! Как вы можете? Вы же взрослые люди!

А Леночка Дюнина принялась рыдать в полный голос, и Гракову пришлось ее успокаивать. Как только хозяин дома понял, что Анисимов больше не опасен, он немедленно оставил его и занялся дамами. Лайма видела, как он собственноручно вытирал Леночке слезы своим платком и говорил что-то успокаивающее, похлопывая ее по плечу. Потом шепнул несколько ободряющих слов Венере и только после этого подошел к Лайме.

— Чертовски неприятно, я прошу меня извинить.

— Это вы извиняетесь?! — Лайма задохнулась от избытка чувств. — Это я должна просить прощения… И Анисимов, конечно. Мы испортили такой вечер!..

— Почему испортили? — весело спросил Граков. И Лайма неожиданно поняла, что он невероятно доволен. — Теперь будет, о чем поговорить и что вспомнить. Драка из-за женщины — это всегда так… эмоционально!

— Но стол…

— Мы почти все съели. А осколки уберут. Посуда бьется на счастье, это все знают. Я буду здесь чертовски счастлив, я чувствую! — мечтательно сказал он. И коротко добавил: — Я провожу вас до дома.

Лайма снова ощутила сердцебиение, словно он сказал что-то особенное, очень личное. А вдруг он захочет ее поцеловать? Что тогда ей делать? На улице теплая ночь, он обаятелен, она от него в восторге…

Впрочем, никаких поцелуев не было. Гракову вообще не дали выйти из дому. Прибежала Анастасия Пална, принялась кудахтать над руинами стола и порезалась осколком тарелки. Пришлось оказывать ей первую помощь, и Граков, конечно же, взял это на себя.

— Мы доведем Лайму до двери, — пообещал Дюнин и схватил упомянутую особу за локоть тощей птичьей лапой. — Сожалею, что вечер закончился столь… бурно.

Угрюмый Анисимов остался тоже. Он разматывал бинты и зубами сдирал упаковку с лейкопластыря. На Лайму он не смотрел. Венера с Егором удалились первыми. Зареванная Леночка гирей повисла на Чуприянове. Он рвался к Лайме, но Лена его не отпускала.

— И чего она рыдала? — удивленно спросила Саша, получившая от всего произошедшего большое удовольствие. — Такие вещи женщина должна только приветствовать. А Анисимов был на высоте. Антон, ты, оказывается, задиристый тип. И такой романтик!

— Да-да, — пробормотала Лайма. — Одни мужчины способны совершать во имя женщины подвиги, другие всегда готовы за нее подраться.

Выполняя взятое на себя обязательство, Дюнин действительно потащил Лайму домой. Шагал он широко, и его длиннющие ноги так и мелькали в воздухе. Спутница семенила рядом, откровенно боясь потерять сцепление с почвой. Поскольку провожатый держал ее за локоть, была вероятность того, что в какой-то момент Лайма просто оторвется от земли и полетит по воздуху.

— Черт знает что творится в Датском королевстве! — с детской искренностью негодовал Дюнин, протаскивая Лайму в калитку. — Такие все люди известные — и дерутся. Придется их специально предупредить насчет стоимости отделки в моем коттедже. Я не позволю, чтобы мою работу испортили.

— Почему именно Богодуховка? — успела вставить словечко Лайма.

— Что?

— Я имею в виду: почему вы купили здесь кот|тедж? Вам приглянулось место? Или реклама была очень хорошая?

— Да это все Леночка! — ответил Дюнин, подводя Лайму к крыльцу. — Это она нашла поселок. Я не очень-то горел… Народу тут еще мало, продавать готовый коттедж будет сложнее. Но она настояла. Все перечисляла фамилии: посмотри, какие люди, Коля! Во, сегодня я как раз и посмотрел.

— Это все писатель, — мстительно заметила Лайма, вспоминая лицо Анисимова, который цеплялся к ней весь вечер. — Наверное, вам не следует его приглашать.

—Да что вы! — понизив голос, возразил Дюнин. — Не пригласить Антона Анисимова? Это просто моветон.

— Да ему будет наплевать.

— Ему-то наплевать, а мне?

— Если он такой известный, почему я его не знаю? — ревниво спросила Лайма. — Не такая уж неотесанная.

— Просто он молодой и пишет экстремальные романы.

— Как это?

— У него богатый жизненный опыт. Он был гонщиком, боксером и, кажется, старателем… Знает такие вещи — зашибись.

— Вот почему он так легко завалил Чуприянова… — пробормотала потрясенная Лайма.

Когда Корнеев предлагал ей ознакомиться с краткой биографией писателя, она отмахнулась: «Потом, все потом. Мне нужны живые наблюдения, зачем мне его биография? Биографиями ты сам занимайся. Найдешь зацепку, скажи». Зря она так. Из вредности, наверное.

Корнеев дождался, пока Лайма распрощается с Дюниным, и рывком распахнул дверь. Увидев его лицо, она всполошилась:

— Что такое?

— Ничего страшного, командир, — поспешил успокоить ее «немой племянник». — Приятная новость. К нам едет Медведь.

Совещались они прямо в подвале, где обитал Корнеев и куда Медведь был препровожден Лаймой со всеми предосторожностями.

— Конспирация, — покрутил головой Медведь, оглядываясь вокруг. — Корнеев в Разливе!

Лайма хихикнула, Евгений вяло махнул рукой, приветствуя соратника, но от компьютера не оторвался.

Выслушав все, что накопилось у Ивана за время поисков. Лайма резюмировала:

— Пока пусто.

— Так можно годами искать, — тоном знатока заметил Медведь.

— Да ведь мы ищем неизвестно что, — грустно заметила Лайма.

— У тебя есть идеи? — поинтересовался Иван у молчащего компьютерного гения.

— Возможно, ты удивишься, но — есть! — Евгений наконец оторвался от мерцающего экрана и, развернувшись на стуле, радостно посмотрел на присутствующих.

— Давай, давай, не томи, — поторопила его Лайма.

— Будем рассуждать логически, — начал Корнеев. — Если здесь не любовная история, значит, политические, военные либо экономические интересы иностранного государства. Далее. Какая в этой местности может быть политика? Считайте, никакой. Первые и даже вторые лица страны или их близкие родственники здесь также не проживают, я проверял. Теперь экономика. Залежей нефти, газа, алмазов, какого-нибудь стратегически важного сырья также не наблюдается. А всю приличную здешнюю землю уже наши скупили. Остается любимая всеми шпионами мира оборонная отрасль.

— Только вот в бедной Богодуховке промышленности никакой отродясь не было — ни легкой, ни пищевой, ни оборонной. Здесь и магазина нормального не было, пока наши милые соседи особняков не понастроили, — высказалась Лайма. — Я уже все тут облазила, а до того, как стать вдовой, все окрестности объездила.

— Ну и как? — заинтересовался Медведь.

— Никак. Мебельная фабрика, два кирпичных заводика, вагоноремонтное депо, консервный завод. А так по большей части всякие развалины, тяжелое наследие неэффективной советской экономики.

— И здесь ничего? — снова встрял Иван.

— Богодуховку общие тенденции не обошли — в ближнем лесу тоже стоят какие-то полуразрушенные строения. И забор уже ветхий, с дырками. Я походила вокруг — ничего особенного. Ни на какое производство не похоже. Местные говорят, бывший партийный санаторий. Надо бы на всякий случай там хорошенько полазить, но днем неудобно — могут увидеть. В ближайшее время снарядим ночную экспедицию — нельзя оставлять неотработанные до конца версии.

— Я продолжу? — поинтересовался невозмутимый Корнеев.

— Извини, извини, — спохватилась Лайма. — Мы тебя внимательно слушаем.

— Так вот что я подумал. Как будто очевидно — здесь не было и не может быть ничего серьезного. Все же на виду. Но ведь мы знаем, что такие заповедные места прямо-таки притягивают любителей что-то спрятать и желающих это «что-то» отыскать. При этом надо учитывать близость к столице.

— Я ничего не понял. Что это ты имеешь в виду? — спросил Медведь.

— Например, то, что ничего атомного или бактериологического здесь быть, по идее, не должно.

— А может быть, здесь арсенал спрятан? Или стратегические запасы пищи на случай ядерной войны? — оживился Медведь. — Давайте поищем!

— Пока твое дело — искать в архивах, — вернула его с небес на грешную землю Лайма. — Ты послушай Корнеева, он ведь тебе жизнь хочет облегчить.

— Облегчить мою жизнь может лишь одновременное закрытие на неопределенный срок всех архивов Российской Федерации, — уныло заметил Медведь.

— Ничего, ты закаленный, потерпишь, — прервала Лайма его стенания. — К тому же и женщины там интеллигентные, образованные — поддержат бедного мужчину, — ядовито заметила она.

Иван бросил на нее опасливый взгляд, крякнул и сказал, обращаясь к Корнееву:

— Продолжай, а то мне ехать скоро, не хочется глубокой ночью возвращаться в Москву.

— Собственно, главная мысль уже прозвучала. Если американца что-то здесь и интересовало, то, скорее всего, это могут быть секретные объекты, принадлежащие одному из силовых ведомств, не связанные с повышенной опасностью. А связанные так или иначе с космическими программами.

— Слишком очевидно, чтобы быть правдой, — вздохнула Лайма.

— А чаще всего очевидное и есть правда. — И Корнеев снова отвернулся к покинутому им ненадолго компьютеру.

— Иван, попробуй поискать что-то похожее, — подвела черту Лайма. — Понимаю, что военных тайн тебе не раскроют, но вдруг обнаружится какой-то намек, какая-то зацепка.

— Слушай, — с надеждой в голосе поинтересовался Медведь, — а начальник наш, в смысле — Орех, он ничем по своим каналам не поможет?

— Так он нам это поручил, значит, сам не может. Во всяком случае, по линии его ведомства там ничего привлекательного для американца нет. В этом он твердо уверен.

— А по другим ведомствам?

— Ну, кто здесь может оперативно помочь? Пока запрос составят и отошлют, пока те ребята решат, стоит ли отвечать, пока пришлют ответ… Могут, кстати, и отказать — причин найдется, если надо, сколько угодно.

— Хорошо. Я поехал. Счастливо вам, и — звоните, если что.

Медведь кивнул Лайме, пожал Корнееву руку и со всеми предосторожностями покинул дом.

Отринув всякие опасения и рискуя привлечь к себе излишнее внимание, Медведь решительно сузил круг поисков. Дело пошло живее, однако ни намека, ни полслова, нигде и ничего не нашел он об особой роли деревни Богодуховка в деле укрепления обороноспособности страны. Нашлась бумага, что во время Первой мировой в Тихорецке был создан резервный склад боеприпасов. И все.

Вечером Медведь сидел на кухне, уставясь невидящими глазами в список архивов, исчерканный красным карандашом.

Столько времени и сил впустую! Хотя, может быть, и не совсем впустую. К счастью, Иван не поленился посетить фото— и кинохранилища. В киноархивах вообще никакой Богодуховки не оказалось, но хотя бы сидеть часами не пришлось. Зато нашлась одна странная фотография. На карточке каталога значилось: «Этап международного авторалли, машины-лидеры на высоких скоростях проезжают деревню Богодуховка (колхоз „Красный партизан“) Тихорецкого района Московской области». Фото В.Кузькина, 05.1977 г.

На снимке изображены в движении (сильно смазаны) несколько машин. Снимок сделан с большого расстояния. Из-за этого машины на дороге видны плохо, а вот лес за дорогой — хорошо. А за деревьями видны какие-то строения. Ничем не примечательная картинка, кроме одной странности. Вместе с малочисленными зрителями, машущими руками и платками (видимо, деревенских согнали приветствовать, понял Медведь) в объектив попал какой-то человек в костюме (брюки-пиджак-галстук, явно не колхозник). Точнее, не целиком человек, а лицо, часть туловища и рука, протестующе поднятая вверх. Этот человек получился совсем смазанным, черты лица едва угадывались. Видны были один глаз, кусок носа и рот. Рот был приоткрыт, словно он произносил что-то. В общем, Медведю и гадать не надо было — мужчина в штатском наверняка говорил: «Прекратите съемку». Или нечто похожее по смыслу. Медведь, разумеется, заказал копию фотографии.

Что там делал человек в костюме? Может, организатор ралли? Тогда почему протестовал (а мужчина именно протестовал) против обычной любительской съемки? Секретные машины? Глупость. Ралли — вот тут написано — международное, официальное мероприятие. И люди стоят обычные, тем более все спиной к фотографу. Что еще, лес? Что-то в лесу?

В общем, надо будет Лайму информировать. Но фотография ровным счетом ничего не объясняла, лишь порождала новые вопросы.

Медведь снова уткнулся в список — никаких новых сведений выдавить оттуда он не смог. И нет никаких гарантий, что сможет. Что-то надо делать. Звонить Лайме и требовать помощи? Стыдно как-то. Заканчивать архивную эпопею бесславно ему ужасно не хотелось.

Впрочем, одна идея у него была. Кажется, вполне здравая и, главное, многообещающая. Но Иван опасался, что Лайма не одобрит его инициативу, ибо она выглядела достаточно рискованной.

Медведь еще немного посомневался, но все-таки решил, что риск — дело благородное и в некоторых особо тяжелых случаях (а сейчас был именно такой случай) себя оправдывает.

Идея эта, надо отметить, родилась во время его архивных изысканий. Медведь однажды подумал, что ведь есть люди, которые обладают необходимой «Группе У» информацией. Сегодня они не у дел, доживают свой век на пенсии. А раньше это были крупные областные и районные партработники, военные, занимавшие командные должности в округе или в самом Министерстве обороны. И так далее.

Многие из них, кстати, любят писать воспоминания. Вот бы с ними поговорить — как автору будущей книги. Вдруг кто и вспомнит о каких-то особенных делах в Тихорецком районе или, может быть, и в самой Богодуховке. Пусть даже расскажут байку, сплетню, слух — всё равно будет полезно. Только вот упомянутая категория граждан особая, это народ по большей части закаленный, суровый и бдительный. Приходить к ним без подготовки, без рекомендаций, с праздными расспросами специфического характера — значит обречь операцию на провал. С другой стороны, чем плоха его придумка с краеведом? Как ее можно опровергнуть?

Замысел должен быть воплощен в два этапа. Первый: найти координаты людей, соответствующих необходимым требованиям. Второй: иметь легальный, удовлетворяющий собеседника мотив для общения.

Поразмыслив еще немного. Медведь понял, кто сможет ему помочь разыскать нужных людей. Этот свой контакт в интересах работы он еще не использовал ни разу. Милая женщина, с которой у Ивана много лет назад был мимолетный роман. После этого они лишь перезванивались, но однажды он вытащил ее дочку из одной очень неприятной истории, связанной с наркотиками. Вытащил буквально с риском для жизни. Женщина знала это и смогла оценить, благо сама была юристом и несколько лет работала следователем. Теперь у нее свой бизнес, весьма тонкий и специфический: розыск людей. Мертвых, живых, пропавших без вести во время войн и в мирное время. Она имела в своем распоряжении десятка полтора профессиональных специалистов и огромные базы данных на живых и мертвых в России и за рубежом.

Что касается причин его появления у представителей бывшей военной и партийной элиты, то здесь он использует тот же апробированный вариант с Союзом писателей и книжкой. Если будут звонить узнавать, то прикрытие обеспечено — да, есть такой человек, действительно пишет книгу об истории района.

Решено! Он не станет информировать Лайму и Корнеева, провернет все сам. А если провалит дело — сам и ответит за все.

Повязав голову косынкой. Лайма вышла в сад. В руках у нее были грабли и лопатка, которую она держала острием вперед, будто собиралась с ее помощью обороняться от нападения. Ей страстно хотелось знать, как чувствует себя Анисимов после драки. Посплетничать еще никто не заходил, и она не представляла, как расстался писатель с Граковым в день испорченной им вечеринки.

Выбрав грядку поближе к дому соседа, почти у самых жасминовых кустов, она принялась выпалывать траву и разравнивать землю. И так увлеклась, что не заметила, как из своего дома вышел Анисимов и неторопливой походкой приблизился к ней.

— Что это вы тут делаете? — спросил он полным изумления голосом.

Лайма вскинула голову, распрямилась и вытерла со лба пот тыльной стороной ладони. Вид у дебошира был самый обыкновенный — ни тебе следов раскаянья, ни заискивающего тона.

— Готовлю грядку для посадки зелени, выпалываю сорняки, — резко ответила она. — Теперь, когда я осталась одна, мне самой приходится думать о пропитании.

— Полагаете, я буду платить вам за то, чтобы вы не уничтожали мои посевы? А после моих грядок вы перекинетесь на совхозные поля?

— Идите к черту.

— К вашему сведению, это была грядка с салатом.

— С салатом?!

— Вы что, не знаете, как выглядит салат? — Он перешагнул через брошенные грабли и приблизился к огороднице вплотную.

Некоторое время натужно молчал, словно пытался вытолкнуть из себя слово, которое упорно не желало проходить сквозь стиснутые зубы. Потом вдохнул и сказал:

— Прошу меня извинить за то недоразумение.

Лайма мгновенно обрела почву под ногами. Он извиняется!

— Вы называете безобразную драку недоразумением? — холодно вопросила она. — Даже не смешно.

Анисимов помолчал, играя желваками, будто пережевывал ее слова, потом повел бровями и еще раз повторил:

— В любом случае прошу прощения. Я не должен был так себя вести.

Развернулся и пошел прочь, оставив Лайму над кучкой тщательно выполотого латука.

— По-моему, вы просто не умеете пить! — крикнула она ему в спину.

Он дернулся, но не обернулся. Лайма сердито оглядела результаты своего труда, собрала уничтоженную зелень в ведерко и высыпала ее в компостную кучу. Куча тоже была писательской — собственную она еще не завела.

Ей и в голову не пришло проверить, на месте ли Корнеев. Она была уверена, что он сидит в подвале в обнимку со своим компьютером, забыв о том, что на свете бывают живые люди.

Между тем Корнеев ушел в самоволку. Поскольку его пребывание в доме Лаймы было рассекречено, он не особо опасался появляться наверху. И вот в окошко он увидел, как Венера Острякова — грустная и прекрасная — в полном одиночестве отправилась на прогулку в сторону леса. На голове у нее была соломенная шляпа, в руках — прутик. Она везла прутик по земле, как девочка, которой не с кем играть.

В Корнееве внезапно взбурлила кровь. Он решил, что даже немой, слегка трехнутый Альберт способен заставить ее улыбнуться. Проскользнул через заднюю дверь, выпрыгнул через знакомый лаз и пролеском, по папоротнику, бросился Венере наперерез.

Однако пожар в его груди был внезапно потушен — и безжалостно. В качестве пожарника выступил Олег Бабушкин, который появился на пути Корнеева в тот самый момент, когда тот собирался перелезть через корягу.

— Это кто ж ты такой будешь? — изумленно спросил Бабушкин, тряхнув лохмами.

Корнеев помотал головой и пальцем показал на свой рот, промычав нечто нечленораздельное.

— А! Понял. Альберт ты, проживаешь вместе с вдовой. Хорошо устроился, шельма! Баба классная, о тебе заботится. Чего ты по лесу-то бегаешь? От нее, стало быть, удрал?

Корнеев еще раз помотал головой, теперь уже в положительном смысле.

— Понимаю, — похлопал его по плечу Бабушкин. — Тебе воли захотелось… Воздуху понюхать, травки пожевать.

«Нашел лошадь, — раздраженно подумал Корнеев. — Чего ему надо?»

Бабушкину надо было общаться. Он находился в философском настроении и жаждал иметь под боком если не собеседника, то хотя бы слушателя. Альберт для этой цели не очень-то подходил. Но все-таки живой человек, не белка какая-нибудь. Кроме того, глаза у него хорошие — смышленые такие, как у напроказившего мальчишки.

Венера уходила по дороге все дальше и дальше — Корнеев отлично видел ее яркое платье в просветах листвы.

— Пойдем, друг, со мной, — сказал Бабушкин тоном ветеринара, которому принесли кастрировать кота. И показал рукой куда-то в чащу. — У меня там костерок горит, перекусим.

«Своего участка ему мало», — бесновался про себя Корнеев, не имевший возможности отказаться от приглашения по-человечески. Конечно, можно воспользоваться репутацией идиота и ускакать в другую сторону, размахивая воображаемой шашкой. Однако Бабушкин, на взгляд Корнеева, и сам немножко «того», и нет никакой гарантии, что он с улюлюканьем не помчится следом.

Бабушкин вел себя с Корнеевым так, словно тот был маленьким ребенком. Рвал для него орехи и даже дал попробовать осоку, росшую на краю болота. Вытащил ее из земли, очистил корешок от грязи и велел откусить белую серединку. Корнеев сначала сопротивлялся, но потом все-таки откусил, разжевал, проглотил, подумал и потребовал еще.

К Лайме в дом тем временем забежала Лили, тряся своим капроновым бантом, и принялась тявкать, как заведенная. Пришлось брать ее на руки и нести к хозяйке. Калитку ей открыл садовник Гарик. Он был голым по пояс, с волосатой грудью и рельефными плечами, напоминавшими заплетенный в косичку хлеб. «Не удастся Саше затащить его в постель, — рассеянно подумала Лайма. — Такое добро пропадает!»

Саша лежала в тенечке на топчане и грызла яблоки. Лайме она страшно обрадовалась, потому что желала обсудить давешние события.

Пока они обсуждали, домой вернулся Корнеев. Ему было чертовски плохо. Он попытался отыскать Лайму, но безуспешно. Открыл входную дверь и, увидев в саду группку людей, начал махать руками над головой. Потом отступил назад и, цепляясь за мебель, побрел к холодильнику.

— Что это с Альбертом? — спросил Анисимов у Венеры, которая как раз возвратилась с прогулки и, увидев у него в саду Гракова, завернула поболтать. — Он как-то странно себя ведет.

Венера мгновенно обеспокоилась. Осторожно пробралась мимо начатого забора между участками, поднялась на крыльцо и позвала в открытую дверь:

— Лайма! Ты дома? Альберт?

Ей никто не ответил. Тогда она обернулась к Анисимову и Гракову, отрывисто бросив:

— Думаю, мы должны войти и посмотреть, не случилось ли чего.

Они вошли в дом друг за другом, словно охотники, идущие по звериной тропе.

Корнеев вытянулся на полу возле холодильника. На лбу у него лежал пакет с замороженной цветной капустой.

Услышав, как хлопнула входная дверь, компьютерный гений попытался пошевелиться, но в голове мгновенно взорвалась пара петард, и он жалобно застонал. Через пару минут его обнаружили.

Приоткрыв глаза, он увидел над собой три взволнованных лица — Анисимова, Гракова и Венеры. Сегодня Венера показалась ему особенно привлекательной. Эти огромные глаза, полные ума и страсти, эти сочные губы, жаждущие тепла. Не в силах сдержать эмоции, Корнеев улыбнулся во весь рот и пробормотал:,

— О, Венера! Прелестная, как эк… эк-за-тич-ский цветок…

— Вы заговорили! — ахнула женщина его мечты и встала на колени. — Надо же! Чудо! А Лайма знает?!

Упоминание этого имени произвело на Корнеева сильное впечатление. Даже наркотический туман не устоял перед образом Лаймы, материализовавшимся в его сознании: «Я Альберт и не могу разговаривать», — вспомнил он и мгновенно съежился, осознав содеянное.

«Все-таки она его бьет, — подумал Анисимов, заметив это конвульсивное движение. — Негодяйка! Надо будет вмешаться и поставить ее на место».

Втроем они подняли Корнеева и водрузили на тот самый диван, на котором увидели его в первый раз. Держался он очень прямо, и пахло от него какой-то дрянью.

— На самом деле я никакой не Альберт, — заплетающимся языком сообщил наконец виновник переполоха. — Я его брат Артур. Легко запомнить! Меня зовут, прямо как рыцаря этих… круглых столов.

— Как это вы не Альберт?! — воскликнула Венера. — Этого не может быть!

Анисимов покачал головой и подтвердил:

— Нет, вы именно Альберт. Ваше лицо ни с каким другим не спутаешь.

— Нет, спутаешь, — важно заявил Корнеев, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и казаться достоверным. — Дело в том… Дело в том, что мы с Альбертом на одно лицо. Я его брат-близнец.

— А где же он сам? — уточнил Граков, отодвигаясь подальше. К запаху, исходившему от брата-близнеца, невозможно было привыкнуть. Степан не выдержал и озвучил свои эмоции: — Фу, чем это от вас так несет?

— Желудями, — покладисто объяснил Корнеев.

Венера попыталась проглотить застрявший в горле комок, но не смогла с ним справиться и дрожащей рукой налила себе воды из графинчика, стоявшего на столе.

— Вы ели желуди? — с подозрением уточнил Анисимов.

— Да, а что, желуди охраняются государством? — нагло вопросил Корнеев.

Все это время он не сводил глаз с Венеры и наблюдал за тем, как она пьет, делая большие глотки и роняя капли на юбку.

— Это были не настоящие желуди, — ради справедливости добавил он. — Не с дуба. Это были травяные желуди. Мы счищали с них колючки и жарили на костре.

Слово «мы» ввиду чрезвычайных обстоятельств общество пропустило мимо ушей.

— Вы действительно не Альберт? — плачущим голосом спросила Венера, обшаривая глазами его лицо. — А он мне так нравился…

— Ну, какая вам разница? — со всей доступной ему горячностью воскликнул Корнеев. — Альберт или Артур! Раз мы так похожи… Я тоже вам понравлюсь. Кроме того, Альберт не мог разговаривать, а я могу!

— Да уж, — пробормотал Граков. — К великому сожалению — можете.

— Но где же Альберт? — продолжала упорствовать Венера.

Корнеев долго думал, шевеля губами, потом из обрывков мыслей слепил правдоподобное, на его взгляд объяснение:

— Он ушел.

— Куда? — первым спросил Граков.

«Может быть, это действительно другой человек? — подумал Анисимов и тут же себя одернул: — Да нет, ерунда».

Прежде чем ответить, Корнеев думал еще дольше. Мысли проворачивались в его голове медленно, как мельничные жернова. Машины у них с Лаймой нет. Альберта никто до города не подвозил. «Потому что его не существует!» — напомнил себе компьютерный гений. Значит, он мог уехать только на автобусе. До автобуса идти пешком несколько километров.

— Выходит, все правильно, — вслух подвел он итог своим рассуждениям. — Он ушел пешком. На автобусную остановку.

— Когда?

Корнеев качнулся влево, был поддержан и коротко ответил:

— Накануне.

После этой фразы он закрыл глаза и всхрапнул. Именно в этот момент распахнулась входная дверь, впустив в комнату ветерок, а вместе с ним и Лайму.

— Боже мой, — страшным голосом сказала она, снова увидев Корнеева на диване в окружении соседей, и снова в невменяемом состоянии. — Что случилось?

— Мы нашли его на полу, — сказал Анисимов, внимательно наблюдая за ее лицом.

— Он говорит, что жарил желуди, — простодушно добавил Граков.

— Говорит?! — Лайма стиснула челюсти.

Вот же дубина! Во второй раз подставил ее по полной программе. Мысли ее метались в голове, словно мыши в коробке.

— Это чудо! — наконец воскликнула она. — Наверное, племянник сестры моего мужа испытал сильный стресс и снова заговорил! После стольких лет!

— Он лежал возле холодильника, — не в силах совладать с иронией, поддакнул Анисимов. — Вероятно, обнаружил, что вы съели всю колбасу. Тут-то стресс его и настиг. К сведению: вы можете сократить его титул. Племянник сестры вашего мужа — это все равно что просто племянник вашего мужа. И для мужа, и для его сестры Альберт в равной степени является племянником.

— Ерунда, — отрезала Лайма, которой страшно не понравился его тон. — Мой муж был приемным сыном в семье. И племянник его сестры для него вообще никто!

— Он сказал, что он не Альберт, — снова встряла Венера. Как обычно в присутствии Корнеева она раскраснелась и стала волноваться.

— Что вы говорите? — Лайма не верила своим ушам.

— Честное слово, — во весь рот улыбнулся Граков, сохранявший бодрый настрой. — Он сказал, что он Артур. Брат-близнец Альберта.

Лайма в кои-то веки ощутила свою полную неспособность мыслить здраво.

— А где тогда сам Альберт? — оторопев, спросила она.

— Накануне ушел на автобусную остановку, — продолжал докладывать Граков.

— О!

— Так это действительно не он? Не Альберт? — испуганно спросила Венера, пожирая спящего Корнеева глазами.

Лайма некоторое время держала паузу, потом задумчиво сказала:

— Возможно.

«Они аферисты, — решил Анисимов. Ему отчего-то стало весело. — Парочка самых настоящих аферистов. Вот это номер! Но прежде чем разоблачить их, надо узнать, что они задумали».

— У Альберта в самом деле есть брат, — медленно произнесла Лайма. — Артур. Я его очень давно не видела.

— А второй из братьев… полноценный? — мигом сориентировалась Венера. Ее интересовало здоровье обоих братьев, и психическое, и физическое, конечно, тоже.

— Не думаю, — повел бровью Анисимов. — Если судить по тому, что он жарил и ел траву, из лодки выпали оба брата.

— Из какой лодки? — озадачился Граков. История несчастного Альберта была ему неизвестна.

— В детстве братья выпали из лодки и начали тонуть. Их долго выуживали из воды, что повлияло на их дальнейшее развитие. Один перестал разговаривать, а второй… — Лайма скосила глаза на Корнеева. Его сон не был глубоким и каждую минуту грозил прерваться. — А про второго я ничего не знаю, — помрачнела она. — По-моему, с ним все в полном порядке.

Одного взгляда на Анисимова и Гракова было достаточно, чтобы понять — палку они с Корнеевым уже перегнули. Ни один здравомыслящий человек не поверит в братьев-близнецов. Подтвердив версию Корнеева, она, конечно, сглупила. Просто растерялась. Отступать поздно. Существует только один выход: так называемый Артур должен быть совершенно нормальным. И не просто нормальным — великолепным. Он затмит собой все то вранье, которое они нагородили.

— Алкоголем от него не пахнет, — сказала Лайма, принюхиваясь. — Но этот странный душок…

— Вероятно, он отравился каким-то растением, — высказала предположение Венера.

Корнеева решили немедленно привести в чувство и выяснить про желуди все до конца.

— Степан, вы же должны знать, что делать в такой ситуации! — обратилась Лайма к Гракову. — В ваших путешествиях наверняка всякое бывало.

— Тогда я делал промывание желудка по методу йогов.

Кррнеев мгновенно ожил и заявил, что он не позволит себя промывать.

— Я, конечно, не токсиколог, — заметил Анисимов, — но мне кажется, его надо хорошо накормить и дать побольше жидкости.

Он неожиданно почувствовал невероятный душевный подъем. Мир стал не таким мрачным. Раз это парочка аферистов, значит, Лайма не проявляла жестокосердия и не издевалась над бедным больным. Они сообщники! Заговорщики. Всего-то!

Лайма сделала Корнееву несколько холодных компрессов. От мокрых тряпок он отчаянно отбивался, а вот кофе принял с благодарностью. После третьей чашки к нему вернулся нормальный цвет лица. Или почти нормальный.

— Артур, это действительно ты? — спросила «родственница» напряженным голосом. — Куда ты дел Альберта?

Корнеев поднял голеву и посмотрел на свою напарницу. Ее зрачки казались кончиками копий, готовых вонзиться в его сердце.

— Я отвез его в санаторий. Извини, Лайма, мы хотели подшутить над тобой. Но шутка не удалась. Видно, я чем-то отравился и почувствовал себя…

— И ты не ел желуди?

— Какие желуди? Ты что?

— Наверное, это был горячечный бред, — предположила Венера.

Она выглядела так, будто у нее самой подскочила температура. Щеки алели, губы пылали, глаза блестели ярко, словно она выпила шампанского.

«Может, оно и ничего? — с вялым оптимизмом подумала Лайма. — Пусть Венера соблазнит Корнеева, а ее муж захочет прикончить красавчика. Чем больше конфликтов мы породим, тем быстрее выплывут наружу все местные секреты». Ссоры, скандалы и столкновения губительны для всякого рода тайн. Их мутные волны выносят на поверхность обломки душевных кораблекрушений, которые до времени покоились на дне.

Самое ужасное, что гости не желали уходить, несмотря на все намеки Лаймы — тонкие и не очень. Ей страстно хотелось остаться с Корнеевым наедине. Тому же, напротив, этого очень не хотелось, поэтому он на полную мощь включил свое обаяние.

— Скажите, Артур, а чем вы занимаетесь? — задал наконец Граков тот самый вопрос, которого Лайма боялась больше всего.

Корнеев, который не умел правдоподобно врать, способен сочинить что-нибудь совершенно неудобоваримое, что не сможет проглотить даже очумевшая от него Венера.

— Я артист, — ответил он, накалывая на вилку сыр, который ему очень понравился. Он съел уже тарелку этого сыра и принялся за вторую.

— Что вы говорите?! — громко воскликнул Анисимов, и Лайма посмотрела на него с подозрением. Похоже, что он издевается.

— И где же вы играете? — Граков, напротив, принимал все за чистую монету.

Корнеев немного помолчал, дожевывая, потом пояснил:

— Я артист малых форм.

— Он снимается в рекламе, — поспешно сказала Лайма. — Пока что.

— Неужели? — привязался Анисимов. Ему доставляло удовольствие вынуждать их врать дальше. — И что же вы рекламируете?

— Всякое, — махнул вилкой Корнеев. — Ну, там… крем для обуви, антиникотиновый пластырь, овсяную кашу.

— Какую? — Анисимов даже лег грудью на стол. Ему страстно хотелось загнать афериста в тупик.

Корнеев перестал жевать. Овсянку он видел обычно только в тарелке, когда кто-нибудь варил для него кашу. А если даже покупал хлопья в магазине, то делал это по-мужски — искал на упаковке слово «Геркулес» и засовывал ее в тележку.

— А каковы ваши творческие планы? — спросил Анисимов, протянув руку и цапнув очередной кусок сыра прямо у него из-под вилки. — Кстати, что вы оканчивали?

— Бауманский, — ляпнул чистосердечный Корнеев, не дав себе ни минуты на раздумье.

«Немедленно в подвал, — решила Лайма. — Или нет, лучше пусть его прикомандируют к Ивану. А я уж тут как-нибудь сама… Хорош помощничек!»

— В артистической среде кого только не встретишь, — задушенным голосом сказала Венера. Брат-близнец нравился ей так сильно, что у нее заплетался язык.

«Надо подумать, какую пользу можно извлечь из этой неконтролируемой симпатии, — подумала Лайма. — Что ж, пора переходить к активным действиям. Другого выхода нет».

Список, который Медведю подготовили, включал двадцать четыре фамилии. Девять из них имели специальные пометки, отсылающие к сноскам. В сносках значилось: в настоящее время болен, находится в клинике (госпитале), на отдыхе (указывалось место). В двух случаях наличествовала запись: «…страдает старческим слабоумием».

Этих девятерых он оставил напоследок.

К концу первого дня работы по новому плану у Медведя окончательно испортилось настроение, а голова болела так, словно его тяжело контузило. А ведь он смог побеседовать лишь с двумя потенциальными источниками. Первым его собеседником был секретарь Московского областного комитета КПСС, который курировал сельское хозяйство. С насиженного теплого места, которое он занимал без малого двадцать лет, его убрал пришедший к власти Горбачев. Ему-то и был посвящен бесконечный, злой и бранный монолог бывшего высокопоставленного партийного функционера. На любые вопросы, в том числе и о достижениях района и одной, отдельно взятой деревни, он отвечал одинаково: «Все было хорошо, пока не пришел этот перестройщик». Далее следовали проклятия и не очень благожелательные пожелания в адрес Михаила Сергеевича, на которые бывший секретарь обкома оказался большой мастак.

«Поэтому у нас и жрать было нечего, — зло думал Иван, — такие вот демагоги всем управляли. Даже на вопрос ответить не может — только о своем».

Второй клиент оказался не лучше, только на иной лад. Это был полковник в отставке, командующий одной из воинских частей, расположенных в районе. Он почему-то ударился в воспоминания, как они каждую осень помогали окрестным колхозам собирать урожай. Через час Медведю вдруг подумалось, что полковник, наверное, больше подходил на роль куратора сельского хозяйства, чем предыдущий собеседник — такая у него в голосе слышалась боль по поводу когда-то не убранной и сгнившей на полях морковки. «Все собрали, а про то поле председатель, гад, забыл. Пил запойно, вот и не удосужился мне сказать. Мои бы бойцы убрали. У меня солдаты так урожай собирали — ничего не пропадало. Орлы были! А какие офицеры! Нам на всю их картошку недели хватало — вот так урожай собирали!»

Если бы Медведь не знал, что это была мотострелковая часть, он бы подумал, что полковник командовал какими-то невиданными сельскохозяйственными войсками.

Завтрашний день рисовался Ивану в самых мрачных красках, однако систему он решил не менять — один партийный, один военный.

С раннего утра Медведь отправился к Алексею Михайловичу Безбородову, отставному генерал-лейтенанту, занимавшему в свое время высокую должность в главном политическом управлении. Он никогда не вошел бы в список, если бы не одно обстоятельство — Алексей Михайлович был родом… из деревни Богодуховки.

Он оказался бодрым седым стариком с отличной, не по годам, выправкой кадрового военного. Одобрительно посмотрев на огромного гостя прозрачными голубыми глазами, он начальственно поинтересовался:

— В каких войсках служили?

Растерявшийся Медведь, машинально вытянув руки по швам, ответил:

— В десантных, товарищ генерал!

— Геройские войска, — одобрил Безбородов. — В горячих точках воевали?

— Немного в Афганистане, — засмущался вдруг Иван, не очень понимая, как теперь перевести разговор в иную плоскость.

— Впрочем, что это я? — спохватился хозяин. — Присаживайтесь, сейчас чай пить будем, поговорим. Вы, кажется, писатель?

Медведь, уже пришедший в себя, изложил свою традиционную версию. Алексей Михайлович легко и просто подхватил тему. Только поинтересовался:

— Вам подробно или в общих чертах?

— Если можно, то сначала в общих, а потом, если мне что-то будет нужно, я попрошу подробнее, — обрадовался такой постановке вопроса Иван.

Таким образом, в течение часа он узнал про детство и школьные годы богодуховского паренька. Про многодетную семью, про голод, про то, как бегали за десять верст в школу, как пережили войну. Потом была армия, военное училище, служба почти во всех округах. Академия Генштаба.

Медведь, получивший во время своих архивных поисков бесценные сведения относительно родных для генерала мест, поражал его знанием любопытных фактов, исторических деталей и подробностей.

— Скажите! — удивлялся тот. — А я этого и не знал. Но ведь нас истории сами знаете, как учили. Что было до революции, того вроде как и не было. А вы сами не из наших мест?

— К сожалению, нет. Но я просто влюбился в них, — почти искренне ответил Иван. — Вот решил книгу написать. Фактуры много, — щегольнул он профессиональным термином, — но… она, как бы вам сказать… Отражает историю района, вашей родной деревни до определенного момента. И здесь есть, о чем писать, о чем рассказать не только жителям края, но и многим, кому дорога отечественная культура.

Медведь чувствовал, что впал в несвойственную ему патетику, но остановиться не мог.

— Понимаете, Алексей Михайлович, недостает информации по современной истории района. Точнее — за период с начала пятидесятых и до середины восьмидесятых. Как будто тогда ничего не происходило. Странно.

Медведь выжидательно замолчал, стараясь не перегнуть палку, обнаружив слишком большую заинтересованность.

Генерал помолчал немного, потом как-то сдавленно произнес:

— Странно, говорите? Ничего не происходило?

Помолчал еще с минуту, потом твердо заявил:

— Ничего странного. Именно в это время страной управляли люди, ничего, кроме вреда, ей не принесшие.

Медведь опешил — подобных заявлений от успешного высокопоставленного военного он не ожидал.

— Извините, — Иван решил прояснить ситуацию. — Я вас, наверное, не понял…

— Да все вы поняли, — прервал его генерал. — Я офицер, защитник Родины, но это не значит, что я готов был соглашаться со всем, что вытворяли со страной и армией. Сначала Никита Сергеевич, потом Леонид Ильич.

— Но, — начал Медведь осторожно, — каждый из них армию поддерживал, увеличивал расходы на оборону. Тогда же такие бюджеты были…

— Быть-то они были, а как ими распоряжались? И потом: один хоть ракеты и делал, зато подлодки плодил в ущерб авиации. При другом вообще началась вакханалия — массовый гипноз, электронно-лучевое оружие, чертовщина всякая.

Медведь вдруг понял, что случайно задел какую-то больную точку в генеральской душе. Но какая странная ассоциативная цепь! История родного края и проблемы в армии. Что-то здесь есть, явно что-то есть.

И Медведь попытался развить успех:

— Алексей Михайлович, а что, район как-то затронули эти проблемы?

Генерал спокойно взглянул на него и сказал:

— Вы правильно поняли. Писать про то, что я вам расскажу, пока не надо, хотя дело прошлое. Может быть, позже. Не потому, что я боюсь. Мне бояться нечего, я перед своей страной чист. А вот перед тем местом, где родился, перед людьми, там жившими, — виноват. Сколько мне еще осталось — не знаю, так что вы один, может, и услышите эту исповедь.

Генерал надолго замолчал, и Медведь испугался, что он передумает. Но он не передумал.

— В 1975 году было принято решение создать лабораторию по изучению снов. Я никогда не верил во всю эту хиромантию, считал, что армия должна воевать при помощи самолетов, танков, кораблей, ракет, а не колдовства и таинственных неисследованных сил. Однако были у нас энтузиасты этого направления, поддерживаемые сверху. Тогда уже руководители страны активно старели и пытались найти способы продления жизни. Вот подобные лаборатории (а их было несколько разного профиля) и выполняли двойную задачу — вроде бы на оборону страны работали, а по сути — на все это престарелое руководство.

И вот некий умник предложил разместить такую лабораторию в Богодуховке. Мол, от Москвы недалеко, но место тихое. Пошли согласования — и я в том числе поставил свою подпись. Хотя подозревал, что там не все чисто — они ведь какими-то излучателями пользовались. В общем, я потом узнал, что в деревне сначала животные начали гибнуть, потом люди. После того как об этом стало известно, эксперименты срочно свернули, а после смерти Генсека эту лавочку вообще прикрыли. За неэффективность и лженаучность.

Безбородов замолчал, глядя в окно. Потрясенный Медведь тоже молчал, переваривая услышанное. Через некоторое время он решился нарушить тишину.

— Скажите, от чего умирали люди?

— От остановки сердца, кровоизлияния в мозг.

— А вы не знаете, куда делась эта лаборатория?

— Понимаете: я не хотел этого знать. Мне было достаточно, что она исчезла навсегда из моей родной деревни. Честно говоря, я начинаю жалеть, что рассказал вам все это. Забудьте. Конечно, за последние двадцать лет многое перестало быть тайной, но кто знает… Зачем вам неприятности?

Пришлось идти пить кофе — Медведь был слишком взволнован, чтобы начинать новую беседу. Надо было собраться с мыслями и как следует усвоить полученную информацию. Уходя от генерала, он заверил, что непременно зайдет еще раз, когда начнет писать книгу. Тот, в свою очередь, намекнул, что ему есть о чем еще рассказать. Но Иван прекрасно понимал, что Безбородов больше ничего не скажет. Ни ему, ни кому-либо другому. Это был порыв, минутная слабость очень сильного человека. Слишком многое вдруг сошлось — годами вынашиваемое чувство вины, приятный собеседник, разговоры о родной деревне, о детстве, родителях, друзьях, сельчанах.

Ладно, решил Медведь, все-таки надо двигаться дальше. Он и так опаздывал на встречу с человеком, который, как было указано в списке, с 1971 по 1989 год находился на должности первого секретаря Тихорецкого райкома, то есть фактически был первым лицом района.

Бывшее первое лицо очень кстати проживало в Москве, но, похоже, сильно выпивало. Степан Николаевич Ершов встретил Ивана в мятой рубашке и грязных тренировочных штанах. На кухне, куда он провел гостя, было грязно, на столе стояла бутылка какого-то вина, лежали остатки еды.

Медведь уселся на предложенный табурет и брезгливо посмотрел вокруг.

— Что крутишь носом? — Хозяин вел себя вызывающе и агрессивно. — Чего пришел, писатель? Вынюхивать? Демократ хренов!

Медведь решил, что правильным будет дать ему достойный отпор. Глядишь, успокоится.

— Вынюхивать у тебя противно. Все протухло. А сам когда мылся последний раз? До перестройки?

Ершов обалдел от такой наглости и долго думал, что ответить. Но не придумал и решил сменить тактику:

— Садись, выпьем, что ли.

— Да я уже сижу, это ты садись, — Медведь по-хозяйски похлопал рукой по соседнему табурету.

Ершов плюхнулся на него, взял бутылку и стал пить прямо из горлышка. «Этот опустился, а жаль. Как с ним говорить-то?» — размышлял Иван. Но разговор пошел на удивление легко — видно, день у Медведя был такой. Удачный.

Выслушав положенную порцию жалоб на жизнь, соседей, бывшую жену и неблагодарных детей, Медведь задал вопрос прямо:

— Слушай, военные мне рассказали, что у тебя в районе, в деревне Богодуховке, какая-то лаборатория секретная была, сны исследовала. Помнишь?

— А ты кто, шпион? — пьяненько засмеялся Ершов.

— Сказал же — книжку пишу. Про ваш район и его роль в повышении обороноспособности страны. Про тебя напишу, как ты там командовал, как при тебе людям хорошо жилось.

— Правда, напишешь? — Голос бывшего первого секретаря вдруг стал слезливым.

— Правда.

— Ведь столько лет я положил на это дело. Ночей не спал, инфаркт нажил. То посевная, то уборочная. Жилье строй, клубы ремонтируй, газ проводи. И все я один!

— А тут еще эти военные…

— Да они достали тогда с этой лабораторией. «Объект Б-44» — так она называлась во всех бумагах. Строили сами, охраняли сами, а так все на мне было — обеспечивай их! Транспорт нужен внеплановый — опять мне звонят. Однажды пожар у них случился — потушили. Мне тогда один чудик с перепугу и рассказал, чем они там занимаются. А то ведь я тоже не знал. Объект и объект. Секретный, военный — и все, больше знать не положено было по чину.

— Ты же первое лицо?

— Так что из того? Наверное, областное начальство было в курсе, а я — только в общих чертах. Люди тоже спрашивали поначалу: кто, что? Им говорили — закрытый объект, ходить туда нельзя, охрана. Ну, и перестали спрашивать. Народ у нас сам знаешь — тихий, покорный. А охрана там была всякая — и в форме, и в штатском.

На столе образовалась еще одна бутылка, теперь уже водки, и Медведь понял, что спрашивать нужно быстрее, пока Ершов не свалился под стол. Стало не до церемоний, и Иван ультимативно потребовал:

— Что с людьми происходило? Почему умирали?

— Да не знаю я. Только военные потом быстренько убрались. А то в деревне каждую неделю кого-то хоронили. Почему-то молодые больше умирали. Уже и слухи по району пошли: мол, нехорошее место — Богодуховка. А как военные уехали — все и прекратилось. Если бы не уехали, то через год и Богодуховки бы не стало.

— Не знаешь, куда они подались?

— Нет. Пригнали грузовики, все вывезли. А люди еще раньше смылись, кто автобусом, кто на машине.

— Здания разрушили?

— Зачем? Там же военные строили, а это — на века. Меня председатель колхоза просил разрешить использовать под хозяйственные нужды. Звоню в Москву, а мне говорят — приедет комиссия, разберется. И правда, через месяц нагрянула комиссия. Из Минздрава. Посмотрели, посмотрели — уехали. Потом явились строители — уже не военные, гражданские. Мне из обкома звонят — Степан, обеспечь их всем необходимым, это теперь будет спецсанаторий Управления делами. Вот тебе и раз! То людей здесь губили, а то наши ребята, номенклатурные работники, здоровье будут поправлять.

— Ну и как, успешно поправляли?

Ершов зло плюнул на пол и сказал:

— Да хреновина опять какая-то началась! Вроде бы все тихо, пристойно. Красиво. Охрана — ребята из «девятки». Я был в области на конференции, спрашиваю: кто отдыхать приедет? Может быть, организовать маршрут автобусный от станции до санатория? Помочь еще чем? Нет, говорят, если что — скажут, а так — санаторий и санаторий. Не надо здесь лишнего шума, понял? Понял, конечно. Я вообще понятливый был, иначе столько лет не просидел бы в первых секретарях.

— А почему объект Б-44? — спросил Медведь.

— Кто же его знает. — Ершов уже тихонько сползал с табуретки и скоро должен был упасть на пол. — Это они только знают…

— Кто — они?

— Кто назвал, — прошелестел Ершов и рухнул вниз.

В отличие от Лаймы, которая решила, что увлечение Венеры «Артуром» нужно поощрять, Егор Остряков придерживался противоположного мнения. У них с супругой были сложные отношения, но фасад брака — то, что имело для Острякова самое важное значение, — всегда был отштукатурен и украшен штокрозами. Венера, счастливая своим высоким званием жены секс-символа, соглашалась на роль статистки и никогда не позволяла себе откровенных походов на сторону. И вот — пожалуйста! — появляется красавчик-брюнет с турецкими усами, и все, что строилось годами, грозит полететь коту под хвост!

Егор понимал, что искоренить эту симпатию ему не под силу. Но хотя бы немного остудить буйную голову супруги надо попытаться. Не обладавший большим умом и воображением, Остряков, не мудрствуя лукаво, решил воспользоваться своим профессиональным опытом, припомнив все известные ему постановки, где коварный герой расстраивает чьи-то любовные отношения. Зачем изобретать велосипед? Что в шестнадцатом веке, что в девятнадцатом, что в двадцать первом, люди, движимые одними и теми же эмоциями, совершают одни и те же поступки и одинаково на них реагируют.

Он долго придумывал предлог, чтобы заглянуть к Лайме, но потом решил плюнуть на это и явился без всякого предлога.

— Вспомнил, какой вы варите потрясающий кофе, — льстиво сказал он хозяйке, которая быстро спрятала какие-то бумаги, которые читала до его прихода. — Подумал: «А что, если зайти и выпросить еще чашечку?»

«Вероятно, вдовушка пытается разобраться в финансовых документах, — решил он. — Надо будет обратить внимание Венеры на то, каково это — остаться без мужа».

На самом деле Лайма читала досье, которое Корнеев составил на Гюнтера Брауна. Про его совместные экспедиции со Степаном Граковым в Интернете почти ничего не нашлось — лишь какие-то скудные ссылки и короткие упоминания. Зато обнаружилось там совсем другое.

Гюнтер Браун, гражданин Германии, известный фотограф, колесил по планете в поисках не приключений, а вдохновения. Редчайшие кадры, снятые им в открытом океане, во льдах и в пустынях, возвели его на самую вершину профессионального успеха. У него была отличная репутация и около десятка альбомов, изданных и переизданных в десятках стран мира. Корнеев разворачивал для Лаймы на экране компьютера фотографии, которые Браун привез из последнего австралийского «турне», и она разглядывала их с молчаливым восхищением.

Ясно, что «турне» приходилось планировать заранее и подолгу готовить. Граков был необходим Гюнтеру — как локомотив, как движущая сила, без которой невозможно осуществить свои творческие замыслы. Вероятно, Гракову тоже был нужен Гюнтер — отправляться в рискованную экспедицию одному слишком безрассудно и, наверное, грустно. Как заметил он сам в одном из многочисленных интервью: «Чтобы почувствовать себя одиноким, не обязательно уезжать на край света».

— А где Артур? — сладким голосом спросил Остряков, отхлебнув глоточек кофе и зажмурившись от удовольствия. — Или вы держите его в подвале?

Решив, что удачно пошутил, секс-символ разразился здоровым смехом.

— Сейчас я его позову, — улыбнулась Лайма, а про себя подумала: «Надеюсь, у актера честные намерения. Еще не хватало, чтобы он вслед за своей женой начал преследовать бедного Корнеева».

Ей и в голову не могло прийти, сколь коварные планы вынашивает герой экрана. Поэтому, когда компьютерный гений подсел за стол со своей чашкой, она спокойно ушла дочитывать документы, оставив мужчин поболтать.

— Моя жена постоянно спрашивает о вас, — сказал хитрый Остряков, надкусив печенье, — Она вам симпатизирует.

— Да будет вам, — у Корнеева вытянулась физиономия.

Он был готов приударить за понравившейся ему женщиной, но обсуждать ситуацию тет-а-тет с ее мужем — увольте.

— Я знаю, не протестуйте, — напирал Остряков. И доверительно добавил: — Это потому, что вы тоже актер.

— Да?

— Ну, конечно! Видите ли, моя жена ценит эмоции, страстность. Если она чувствует, что человек какому-то делу отдается всей душой, она просто тает. Так уж устроены женщины: ты их заведи, зажги, и тогда они пойдут за тобой на край света.

Будь даже Корнеев осведомлен о намерениях Егора, он и тогда не догадался бы, к чему конкретно тот ведет разговор.

— Вот, например, скажу вам по секрету: Венера обожает плавать.

— Серьезно? — Корнеев все еще чувствовал себя неловко и даже порозовел, чего с ним давненько не случалось.

— Ну, конечно, серьезно! — продолжал интриговать его Остряков. — И нырять она любит. С трубкой плавает отлично! И даже с аквалангом. И как встретит родственную душу, становится просто сама не своя. У нее все лучшие подруги занимаются дайвингом.

Он еще некоторое время распинался, подводя Корнеева к одной-единственной мысли: если зажигательно, со всей страстью поговорить с Венерой о подводном плавании, то она немедленно проникнется к нему симпатией.

Когда Остряков ушел, Корнеев только плечами пожал. О плавании он не знал ровным счетом ничего. Впрочем, можно покопаться в Сети. Вот только времени совсем нет…

Возвратившись домой. Остряков потребовал у кухарки томатного супу с укропом и позвал Венеру, чтобы она составила ему компанию за столом. Венера пришла со своим всегдашним выражением неудовольствия на лице. Но стоило только мужу упомянуть Артура, как она мгновенно переменилась.

— Мы вот только что пили с ним кофе, — заметил Егор, исподтишка разглядывая жену.

Так и есть — она втюрилась! Этот жуткий румянец, похожий на осьминожьи щупальца, не появлялся у нее с тех пор, как он за ней ухаживал.

— Просто счастье, что хотя бы у этого брата все в порядке с головой — он такой обаятельный!

— Действительно, — задушенным голосом подтвердила Венера.

Она была даже рада, что Егор завел разговор об Артуре: с кем бы ни поговорить про него — все счастье!

— Лайма заверила, что падение из лодки в детстве на него практически не повлияло.

— Ну, это же видно! Конечно, он совершенно нормален.

— Буквально одна странность, и все, — Егор покрутил в руках ложку и пожал плечами.

— Странность? — насторожилась Венера. Что за странность? Она почти обиделась на мужа. — Нет у Артура никаких странностей!

— Одна. Малюсенькая, — настаивал тот. Он чувствовал себя, как Фигаро в комедии Бомарше — хитрец и ловчила, каких поискать!

— Да какая же? — нетерпеливо переспросила супруга.

— Если говорить с ним про воду, про плавание, про купания всякие — ну, ты понимаешь! — он начинает нервничать, распаляться и может даже довести себя до нервного срыва.

Венера ничего не ответила. Она принялась крошить в пальцах хлеб, задумчиво глядя вдаль.

— Впрочем, Лайма сказала, что это не страшно. Стоит перевести разговор на другую тему — и он немедленно угомонится. Кстати, ты не в курсе, пойдет ли Артур к Дюниным смотреть отделку дома?

— Думаю, да, — с надеждой в голосе ответила Венера. — Леночка собиралась обойти всех-всех лично. Не может же она пригласить Лайму, а ее родственника — нет? Ведь это неудобно.

Леночка действительно пригласила всех-всех лично. Когда она зашла к Чуприянову и тот узнал, что визит к Лайме еще предстоит, то увязался за ней. Рука об руку подошли они к калитке, и Лена нажала на кнопку звонка.

Лайма вышла им навстречу с широкой улыбкой. Анисимов маячил неподалеку, и у нее возникло естественное желание его позлить. Именно по этой причине бизнесмену достался целый воз хихиканья, кокетливых взоров и всего остального, что может сильно рассердить одного мужчину, если относится к другому.

В своем желании досадить писателю Лайма потеряла меру и так сильно обнадежила Чуйриянова, что тому буквально снесло крышу. Вернувшись домой, он сказал своему ассистенту Мише:

— Она смотрела на меня с таким выражением! Да она практически назначила мне свидание! Говорила что-то такое витиеватое про полночь и луну. Я не очень хорошо понял, ведь женщины такие хитрые — чистые лисы. Я пойду, Миша! Как только пробьет двенадцать, я отправлюсь к ней.

Он едва дождался полуночи и некоторое время бродил вдоль забора. Лезть через калитку было боязно — вдруг кто-нибудь поднимет шум? Да тот же самый Артур! Не разберется, вызовет ментов, и объясняй потом, что ты не верблюд. Чуприянов решил подобраться к дому с тыла. Прошел перелеском и обнаружил тот самый лаз в заборе, который безалаберный Корнеев в последний раз плохо замаскировал. Обрадованный до потери пульса, Чуприянов протиснулся в этот самый лаз и подкрался к задней двери. Поскребся.

Не прошло и минуты, как появилась Лайма — глаза у нее были круглыми и испуганными.

— Это я! — шепотом пояснил бизнесмен, поигрывая мускулами. — Ты ждала меня, моя красавица?

Перед мысленным взором красавицы мгновенно пронеслось все вечернее представление, которое она показывала на публике. О, да! Она сделала Чуприянову столько недвусмысленных намеков, что он просто не мог не прийти. Что же делать? Прогнать, разумеется.

Впрочем, прогнать его она не успела. Он сделал стремительный шаг вперед, схватил Лайму в объятья и буквально внес ее в дом, прижимаясь вожделеющим ртом то к ее щеке, то к шее.

— Дима! — пропищала Лайма, дрыгаясь, как плотва в сачке.

— Да, я твой Дима, — прогудел тот, продолжая продвигаться в глубь оккупированной территории. — Где у тебя спальня?

— Какая спальня? — испугалась Лайма.

Впрочем, Дима уже сам нашел, что искал. Дверь слева была приоткрыта, а за ней виднелись краешек кровати, застеленной красивыми простынями, и угол тумбочки, на которой горел ночник. Чуприянов издал утробный рык, подхватил добычу под коленки, приподнял и двинулся в нужном направлении. Его нос упирался Лайме прямо в бюст, поэтому он не видел того, что делается за ее спиной.

А за Лайминой спиной, на ее же, кстати сказать, кровати, сидел Корнеев с карманным компьютером в руке и сосредоточенно нажимал кончиком ручки на клавиши. Лайма отправила его в свою спальню за снотворным — бедняга не мог уснуть, потому что постоянно думал о Венере. Корнеев проглотил снотворное прямо на месте, потом на секундочку присел на кровать и заработался. Ничего нового, в сущности. Все, как обычно.

Впрочем, он не успел еще погрузиться в работу с головой, когда почувствовал какое-то движение справа. Обернулся и с ужасом увидел, что на него спиной движется Лайма, заключенная в мужские объятия! «Вероятно, она проводит очередную операцию обольщения, — подумал Корнеев. — И когда увидит меня на своей постели, сразу же прикончит».

Деваться было решительно некуда. В шкаф? Не успеть. Тогда Евгений принял единственно верное решение — соскользнул с кровати на пол и быстро заполз под нее.

— Дима! Мы не можем! — Лайма пыталась вырваться и перейти от дела снова к словам. — Я должна тебе все объяснить.

— Не нужно ничего объяснять, — просипел Чуприянов ей в ключицу.

Они повалились на кровать, но Лайма тут же вскочила и попыталась перелезть через своего кавалера. У нее ничего не вышло, и через минуту они опять оказались сплетенными в один тугой узел. Борьба шла нешуточная, и Лайма уже готова была позвать на помощь, когда совершенно неожиданно услышала храп. Храп был отчетливый и успокаивающе равномерный. Звуки издавал, безусловно, Корнеев — она сто раз слышала, как он храпит. Опыт общения с гением уже многому ее научил, поэтому Лайма сразу догадалась, где он находится.

Чуприянов, конечно, тоже услышал храп и мгновенно замер, выпустив Лайму из рук.

— Что это? — спросил он, вытаращив глаза. — Где это? Кто это?

Лайма села и сдула челку со лба. Прикусила губу и подумала: «Одно дело, если я его выгоню сама. Я сумею сделать это умно, так, что он еще больше распалится. И совсем другое дело, если он обнаружит под моей кроватью „Артура“. Назавтра все узнают, что у меня роман с собственным родственником. Скандал! Причем такой, который мне совсем не нужен».

— Что это? — еще раз повторил Чуприянов. Его желтые глаза неподвижно смотрели в потолок.

— Это? — переспросила Лайма. — О, да ничего особенного! Это такая электронная штука, которая встроена в кровать. Предназначена для вдов и разведенных женщин. Чтобы они не чувствовали себя одиноко в опустевшей постели, производители придумали такую фишку, как электронный храп. Кровать оборудована датчиками. Через некоторое время после того, как на нее легли, включается специальное устройство, воспроизводящее звуки, которые издают живые спящие мужчины.

— Этот храп не похож на электронный! — возразил Чуприянов и тоже сел. — Он очень даже настоящий.

— Ну, конечно. Так и должно быть. Иначе никто не стал бы покупать такую кровать, — назидательным тоном сказала Лайма. — Храп должен быть естественным.

Чуприянов повернулся к ней всем корпусом и напряженно спросил:

— А его можно как-то… отключить? Заблокировать?

— Ну… Я никогда этого не делала. Сейчас попробую.

Она соскочила на пол, наклонилась, пошарила рукой под кроватью, нащупала ногу Корнеева и сильно ущипнула ее прямо через штанину.

Корнеев вскинулся, стукнулся лбом о низкий «потолок» и мгновенно проснулся. По крайней мере, храпеть он точно перестал.

— Кажется, все, — громко сказала Лайма. — Порядок. Система отключилась.

Вместо ответа Чуприянов раскрыл обьятья. Лайма попятилась и снова рухнула на сбитые простыни.

Анисимов бросил ручку на стол и потер глаза. Он писал несколько часов без перерыва, даже головы не поднимал. Теперь нужно сделать перекур, а потом перечитать написанное. Он взял со стола пачку сигарет, нашарил в кармане зажигалку и вышел на улицу. Ночь была чудесной. Нет, она была бы чудесной, если бы соседний коттедж по-прежнему стоял пустой. Или если бы он все-таки достроил дурацкий забор. Что его, собственно, останавливает? После безобразного происшествия в гостиной Гракова стало понятно, что нормально со взбалмошной вдовой они сосуществовать не могут.

Выйдя, Анисимов посмотрел на ее дом сразу же. И тут же сигарета выпала у него изо рта. Он не поверил своим глазам! Окна на первом этаже были ярко освещены, и на фоне одного из них, за тонкими занавесками шла драка. Женский силуэт, несомненно, принадлежал Лайме. «Не может же она лупить и Артура тоже? — оторопело подумал он. — Артур же не убогий».

Битва тем временем продолжалась, и по некоторым признакам стало ясно, что это мужчина нападает на женщину, а не наоборот.

— Провались ты пропадом! — в сердцах бросил Анисимов и, прыгая через грядки, понесся на помощь. Парадная дверь была заперта, он обежал дом и увидел, что задняя-то как раз распахнута настежь.

— Помощь нужна?! — крикнул он в пустую гостиную.

Как только Лайма услышала его голос, сердце, которое и так кувыркалось, как бадминтонный воланчик, сделало кульбит.

— Антон! — пискнула она.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы он ворвался в спальню. Чуприянов, заранее занявший оборонительную позицию, сыпал проклятиями.

— Что здесь происходит? — страшным голосом спросил Анисимов, появляясь на пороге, как ангел мщения. Только пылающего меча не хватало в руках.

— Мы… У нас… Мы немного поспорили с Димой, — смятенно ответила Лайма. — А теперь он уходит.

На лице Чуприянова отражались трагические сомнения. Он явно колебался — уходить или вступить в бой.

— Еще одна драка? — напряженным голосом спросил Анисимов. — Не многовато будет?

Чуприянов мутными глазами посмотрел на Лайму и выдавил из себя:

— Лайма, вы… Эх!

Оттолкнул Анисимова плечом и ушел, громко топая и ни разу не оглянувшись. Анисимов с Лаймой стали друг против друга и некоторое время молчали.

— Ну, — наконец спросил Антон странным тоном. — И что это такое?

— Это… Это… чрезвычайное происшествие.

У нее был абсолютно растерзанный вид, волосы, скрепленные заколкой, торчали в разные стороны, а сама заколка съехала на ухо. Кофточка без двух пуговиц выбилась из юбки и была похожа на наволочку, сшитую пятиклассницей на уроке труда.

— Не врите. Вы его провоцировали, я сам слышал.

От его тела исходила такая мощная энергия, которой невозможно было противиться. Лайма смотрела ему в глаза неотрывно.

— Так что? — спросил Антон, отчетливо сознавая, что его притягивает к ней, словно магнитом. Сделал шаг и почувствовал внутри себя подземные толчки.

Их лица начали сближаться, их губы только-только соприкоснулись, когда из-под кровати, кряхтя, вылез сонный Корнеев.

Лайма, стоявшая к нему спиной, увидела, как глаза Анисимова в буквальном смысле слова полезли на ло;б. Мельком взглянув на целующуюся парочку, Корнеев попытался протиснуться к двери, но был остановлен железной рукой.

— Артур! — ледяным тоном окликнул его Анисимов.

Вулкан внутри его прекратил свою деятельность. Лава остыла, пепел развеялся по ветру.

— Рад, что вы прогнали Чуприянова, — небрежно сказал Корнеев. — Он так тряс кровать!…

Почувствовав, что кольцо сжимавших ее рук распалось, Лайма со стоном повалилась поверх смятого одеяла и закатила глаза.

Она была уверена, что писатель сейчас же развернется и уйдет, и теперь, считая Чуприянова, у нее будут целых две проблемы.

Он не ушел. Дождался, пока Корнеев просочится в подвал, после чего захлопнул дверь в спальню, схватил Лайму за плечи и посадил одним рывком.

— Ну, вот что! — зловеще заявил он. — Или вы немедленно расскажете мне всю правду, или я сдам вас в правоохранительные органы как двух отьявленных мошенников.

— Что? — растерялась Лайма.

Анисимов встал коленкой на край кровати, которая после битвы с Чуприяновым напоминала ложе горячечного больного, и приблизил свое лицо к лицу Лаймы.

— Нет никаких братьев-близнецов! — рявкнул он ей в нос. — Есть один-единственный мерзавец и одна-единственная мерзавка, которые пускают пыль в глаза доверчивым соседям.

— Почему вы… обзываетесь? — пискнула Лайма.

Мозг ее лихорадочно работал.

— Считаю до трех. Раз…

— Ну, хорошо, хорошо, — с досадой выкрикнула она. — Я вам все объясню, но обещайте…

— Я не даю обещаний аферисткам, — отрезал Анисимов.

Как он мог попасться ей на крючок? Ее чары так же фальшивы, как драгоценности на ошейнике Лили. Когда он собирался Лайму поцеловать, она смотрела на него такими глазами… Просто Сара Бернар!

— По завещанию мужа я получу деньги только в том случае, если год буду соблюдать строгий траур. Но мы с Артуром любим друг друга…

— Два.

— Хорошо, хорошо! Я расскажу правду! Положите в карман свой дурацкий телефон, он вам не понадобится. Я уговорила вдову Леонида уступить мне свой коттедж на некоторое время, потому что решила стать певицей и мне нужны протекции. А Артур мой менеджер…

— Три.

— Боже мой! — закричала Лайма, внезапно бросившись на Антона. Он отступил, и она чуть не упала. — Я боюсь, что, если расскажу вам правду, вы немедленно начнете орать, как раненый осел!

— Я никогда не ору, — отрезал Анисимов и демонстративно сложил руки на груди.

— Мы с Артуром приехали сюда как представители министерства, — сказала она. — Тайно, естественно. Дело в том, что вон там, — она мотнула головой в сторону леса, — вскоре будет проложена еще одна платная автострада до Питера. И мы должны заранее тут все…

— Что?! — завопил Анисимов, присев от неожиданности. — Автострада? Вы с ума сошли!

Лайма, которая наконец почувствовала почву под ногами, присела на краешек кровати. Теперь это снова была обольстительная кошечка, а не дикая рысь.

— Я же говорила, вы будете орать.

Играя желваками, Анисимов принялся расхаживать по ее спальне.

— Так я и знал, — кипятился он. — Вы сразу показались мне какой-то ненастоящей.

— Это отчего же?

— Вы слишком… слишком…

— Я вам нравлюсь, вот и все.

Лайма улыбалась, положив ногу на ногу. Из-под растерзанной блузки выглядывал голый живот.

Анисимов громко фыркнул.

— Вы приняли минус за плюс, — насмешливо сказал он. — Я действительно обратил на вас внимание. Но не потому, что вы мне нравитесь, а как раз наоборот!

Он развернулся, дернул дверь за ручку и вышел из спальни.

— Только не вздумайте ни с кем поделиться сведениями! — крикнула она ему в спину. — Это государственный секрет. Слышали?!

Когда задняя дверь дома с треском захлопнулась, она потрогала губы и задумчиво пробормотала:

— В следующий раз надо будет обязательно довести дело до конца.

Еще один шедевр Лейтера — «Смерть над головой и под ногами» — был посвящен небесным телам, прилетающим к нам из космоса и падающим на землю. Лайма боялась, что придется читать описания совокуплений с разумными метеоритами, но книга оказалась вполне пристойной и больше смахивала на научный трактат, нежели на скандальный бестселлер. Обе книги Лейтера роднило одно — ни во что, в них написанное, поверить было невозможно. Например, в то, что от летящих сверху космических тел исходит такая уж лютая угроза.

«Даже если метеорит пройдет по касательной, — утверждал автор книги, — он вполне может изменить ось вращения планеты, что я собираюсь доказать в этой работе. В результате ледники Северного и Южного полюсов окажутся на экваторе, а экваториальная живность — на полюсах. Жители Африки замерзнут, а ледниковые воды затопят Европу и Северную Америку. Кроме того. Земля потеряет кислородную атмосферу, и на ней установится 300°С , чего гипотетически выжившие люди перенести уже не смогут».

Другой его прогноз гласил, что метеорит или астероид способен вызвать мощные землетрясения и наводнения:

«Мелкие небесные тела имеют огромные заряды, поскольку летят с колоссальной скоростью и сильно электризуются солнечным ветром. А Земля подобна электромагниту — заряды в различных ее областях колеблются. При приближении к ней заряженного метеорита возникает сложный электромагнитный эффект, нарушается баланс магнитных сил на планете, что и становится причиной глобальных катаклизмов».

Но одной теории Лейтер придал особое значение. Эта теория предполагала, что комета может принести на Землю возбудителей опасных болезней. Пролетая мимо Солнца, комета выделяет обширное облако пыли и газа, содержащее инопланетных микробов. Солнечным ветром облако формируется в длинный хвост. Если такая комета пролетит близко, наша планета пройдет через него.

Мириады инопланетных бактерий обрушатся на Землю. Люди пока не вымерли от какой-нибудь космической заразы только потому, что почти все метеориты, попадающие на нашу планету, — внутригалактические тела. Они несут в себе вирусы и бактерии из нашей Галактики, и у жителей Земли за миллионы лет контактов с ними выработался иммунитет. Но некоторые небесные тела — пришельцы из других галактик. Они могут забросить к нам совершенно незнакомые человеку микробы и спровоцировать глобальную экологическую катастрофу.

В книге были страницы, где Лайма не понимала ровным счетом ничего. Таблиц и формул, разбросанных среди текста, она тщательно избегала. Все это, безусловно, было интересно, однако абсолютно неправдоподобно. Смущало, что здесь каждое утверждение закреплялось попыткой научного обоснования. Но именно эти попытки оппоненты и объявили бредом.

Конечно, это странно. Серьезный человек, признанный специалист мощной и достаточно консервативной отрасли, и вдруг — какие-то лженаучные теории. Нет, здесь определенно что-то не так. Вообще, у Лаймы создалось впечатление, что про астероиды и метеориты Лейтер писал как-то иначе, нежели про пришельцев. Более тепло, с симпатией, что ли. Хотя их роль в нашей жизни, по Лейтеру, также весьма неблаговидна.

С одной стороны — опасно, руками не трогать! А с другой — непонятная приязнь к небесным странникам.

«Хватит с меня, — решила Лайма, — пусть теперь Корнеев голову ломает. Мнениями будем обмениваться позже. Эту лабуду нужно еще переварить».

Такая удача, да еще сразу, в один день! Медведь пока до конца не мог осознать свалившегося на него счастья. Он поехал домой, встал под ледяной душ и только после этого немного успокоился. Теперь надо собраться с мыслями и выработать план дальнейших действий. Налив себе кофе (уже третью за сегодня чашку!), он принялся размышлять.

Конечно, для чистоты эксперимента ему необходимо опросить всех числящихся в списке людей. Но на это потребуется еще дней пять. Тех, кто отсутствует или болен, он решил пока вообще не трогать — разве что возникнет острая необходимость. «На все это отвожу еще два дня. Делаю выборочную проверку человек пяти-шести», — решил Иван.

После этого можно будет оповестить Лайму. Если она решит, что нужно опрашивать всех, — придется подключать еще кого-то. У кого здоровье лошадиное и нервы как канаты. Если же добытой им информации окажется достаточно, они определят, в каком направлении работать дальше.

По всему выходило, что теперь стоило поискать людей, что-либо знающих о закрытом санатории для партийной элиты. Если это действительно был санаторий.

У Медведя на этот счет были две мысли. Первая, уже апробированная, — очертить примерный круг особ, которые предположительно могли посещать этот объект или обслуживать его. Причем обслуга как источник сведений предпочтительней. Вторая — еще немного покопаться в архивах (тут Ивана передернуло). Там находится, он точно это помнил, все сохранившееся бумажное наследие коммунистической партии.

На это уйдет еще дня два в лучшем случае, но теперь хоть ясно, что именно он должен искать.

Таким образом, к концу недели картина, должна быть относительно ясная. Но это в идеальном варианте. О неидеальных Медведю сегодня думать не хотелось.

Утром он решил, что попробует перевыполнить план, максимально уплотнив график встреч. И к вечеру вообще перестал что-либо соображать. Других результатов не было. Может быть, контингент слишком тяжелый, может, Иван не проявил достаточной гибкости и терпения, но на сей раз ни один человек не рассказал ему ничего стоящего. То ли и впрямь ничего не знали, то ли побоялись говорить об объекте Б-44 и о закрытом партсанатории.

Следующий день дался Медведю еще тяжелее — сказывались перегрузки предыдущих суток. Но его уже охватила тупая решимость — закончить проклятый список во что бы то ни стало. С этой задачей он справился, едва не лишившись остатков разума. Такую жертву приносить явно не стоило, так как из шести оставшихся граждан лишь один вспомнил, что возле Богодуховки действительно находился «почтовый ящик» — секретный институт, занимавшийся проблемами космоса. Эту неожиданную версию выдал глухой, как пень, с трясущейся головой старичок — бывший заведующий отделом, в сферу которого входила областная оборонка. С ним Медведю пришлось минут сорок почтительно перекрикиваться.

— А что еще вы можете про него сказать? — орал он прямо в поросшее волосами старческое ухо. — Куда, например, его потом перевели?

— Больше ничего не скажу! — кричал в ответ собеседник. — Тебе больше знать не положено, это государственная тайна. Я и сам ничего почти не знаю.

Про санаторий он тоже ничего не знал — к оборонному комплексу объект не принадлежал, это уже было вне сферы его деятельности. И сам старик в нем не отдыхал, всегда ездил в Кисловодск.

Составители списка этого глухого гнома явно переоценили — если он и не страдал слабоумием, то, очень похоже, был в маразме. Но учитывать сказанное им приходилось.

Назавтра вместо энергичных поисков в архивах Медведь лежал дома, не имея ни физических, ни моральных сил продолжать расследование. Лишь после обеда он созвонился со своей приятельницей-благодетельницей и, поблагодарив ее за помощь, попросил еще об одном одолжении. Получив согласие, продиктовал ей новые данные.

И снова лег — тупо смотреть телевизор и наслаждаться душевным покоем.

День отдыха благотворно сказался на самочувствии Ивана — он довольно быстро обнаружил в хранилище документов КПСС несколько нужных ему бумаг. Больше всего он опасался, что эти документы по тем или иным причинам засекречены (вдруг это все-таки не санаторий?). Но оказалось, что именно санаторий. По поводу него имелось постановление «О передаче комплекса зданий в деревне Богодуховке Тихорецкого района Московской области с баланса Министерства здравоохранения на баланс Управления делами ЦК КПСС». Почему «комплекс зданий» был на балансе Минздрава, Медведь сразу не понял, а потом вспомнил слова Ершова про комиссию Минздрава, приезжавшую в деревню после того, как лаборатория уехала. Видимо, с некоего (чьего, интересно?) баланса здания передали в целях конспирации медикам, и лишь потом — по инстанции.

Были еще документы — распоряжения управляющего делами. Они касались организации обеспечения санатория (официально он именовался «Тихорецкий») продуктами питания, постельным бельем, лекарствами. В одном письме речь шла о покупке специального медицинского оборудования. Для чего оно нужно — Медведь не понял. Надо бы проконсультироваться потом со специалистами. Может быть, выяснится, какого профиля был санаторий. Так, на всякий случай. То же и с лекарствами — их перечень ни о чем Ивану не говорил.

И еще одно распоряжение касалось утверждения штатного расписания: согласно ему в санатории работало порядка пятидесяти человек — врачи, медсестры, сиделки, повара, водители и так далее. Единственное, что удивляло, — специализация врачей была почему-то указана в закрытом приложении к документу. А это приложение — странное дело — оказалось не рассекреченным. И — о чудо! — был список прошедших проверку и принятых на работу в санаторий людей.

Больше ничего интересного не обнаружилось, за исключением просьб о срочном направлении в санаторий того-то и того-то для прохождения курса лечения, который у всех значился как «краткосрочный».

Медведь добросовестно зафиксировал фамилии, а также названия лекарств и оборудования, после чего с облегчением вышел на свежий воздух. Теперь оставалось скорректировать свою просьбу относительно поиска людей, причастных к событиям вокруг санатория в связи с появлением новых данных. После этого он зашел в кафе, где и решил скоротать время до вечера — часам к десяти ему обещали все закончить.

Закончили, правда, около часа ночи, однако порадовали Медведя малым объемом. В списке значились всего семь фамилий. «Максимум — два дня», — сразу же стал подсчитывать Иван. От санатория он не ждал особых сюрпризов. А зря. Сюрпризы появились, правда, иного, нежели он мог предположить, свойства.

Первой, до кого Медведь дозвонился и с кем условился о встрече, была бывшая сестра-хозяйка «Тихорецкого», Полина Никитична Смирнова. Она спокойно восприняла информацию о том, что некий писатель интересуется особенностями жизни и быта советской партийной номенклатуры.

— Глаза б мои их больше не видели, а уши не слышали, — говорила она Медведю, подливая чай. — Я в разных местах работала, но что вытворяли люди, руководящие целой страной!

— А что они вытворяли? — заинтересовался Медведь

— Так ведь санаторий этот был вовсе не санаторий, а такой большой закрытый вытрезвитель, — заявила Полина Никитична

— Как? — поперхнулся чаем Иван. — Как вы сказали?

— Вытрезвиловка это была для партийных руководителей. Там же многие были пристрастны к этому делу, — она пощелкала по горлу. — Некоторые допивались до белой горячки, до зеленых чертиков. Вот тогда их к нам и привозили. А доктора у нас хорошие были, оборудование и лекарства заграничные. Выведут слугу народа из запоя, кровь очистят, процедуры всякие назначат — через недельку он как новый. Снова едет управлять государством. До следующего запоя.

— А кто конкретно там лечился, помните?

Полина Никитична пугливо оглянулась и шепотом сказала:

— Ну их, не хочу вспоминать. Многие ведь живы, а кое-кто и при деньгах большущих. От греха подальше! А так расскажу — как лечили, чем кормили. Но только когда борьба с пьянством началась, в восемьдесят шестом году, кажется, нас Управление делами и прикрыло. Больше я никогда там не была, не знаю, чего там сейчас.

Очень похожие беседы состоялись у Ивана с бывшей медсестрой и поваром санатория. Найти врачей не удалось, но это было и не важно. Главное теперь стало понятно.

Медведь набрал номер Лаймы:

— Я еду, часа через два буду. Нормально?

— Что-то случилось? У тебя голос какой-то…

— Радостный. Есть информация.

— Давай, ждем.

— Ну, ты даешь! — Лайма укоризненно покачала головой. — А если бы кто-то из этих вредных старичков сообщил о твоих невинных расспросах?

— Да ничего, — беззаботно махнул рукой Иван, — я об этом думал. Если в ФСБ — так мы, можно сказать, по их заданию и действуем. Если в милицию — та все равно в ФСБ передаст. И Орех по-любому прикроет нас.

— Иван, ты невозможен. Орех для того и поручает нам все это, чтобы не светиться самому на каждом углу.

— Ладно, — прервал их Корнеев. — Хорошо то, что хорошо кончается. Подводим итог.

— Да, — согласилась Лайма, — теперь итоги.

— Если верить, — она заглянула в свои записи, — Безбородову и Ершову, а верить им, мне думается, можно, здесь была лаборатория, которая занималась предположительно проблемами снов и сновидений.

— Или чем-то космическим, если верить не им, а тому глухому гному, — добавил Иван.

— Может быть, и так, но это менее вероятно.

— Почему? — поинтересовался Медведь.

— Те двое говорили аргументирование. Безбородов вообще был в теме, а первому секретарю кто-то из работников лаборатории проговорился с перепугу. Такое не выдумаешь. Как думаешь, Евгений?

— Согласен. Добавлю, что глухой гном похож на человека, который выдает желаемое за действительность. Представьте себе — он отвечает за оборонку и не знает, чем там у него в области целый институт занимается. Кстати, почему он его институтом назвал — там же лаборатория всего лишь была? Не в теме дед, ох, не в теме!

— Ладно, оставим пока так. Далее. Партийный вытрезвитель. Пардон, санаторий. Это вообще за гранью, но зато документально доказано.

— А лаборатория что — не доказана? — обиделся Медведь.

— Документально — нет.

— А фотография?

— Что — фотография? Какой-то человек там. Да мало ли кто это?

— В костюме, среди колхозников…— Корнеев с сомнением покачал головой. — Может, Иван и прав. Опять же — видны корпуса за деревьями. А этот тип, похоже, съемку хотел предотвратить. Правда, похоже.

— Корпуса на фото ничего не доказывают, — резонно возразила Лайма, — на них не написано, что это секретный объект. Будем считать фотографию косвенной уликой.

— И что же мы имеем в сухом остатке? — спросил Корнеев.

— Имеем? Первое — НАСА в лице Лейтера вряд ли интересовалось бы санаторием-вытрезвителем. Второе. Последние сведения о работах в лаборатории относятся к восьмидесятому году. Затем ее перевели в другое место. Сомнительно, что американцы пользуются такой протухшей информацией. Все-таки четверть века прошло.

— Значит? — нетерпеливо спросил Медведь.

— Значит, некоему Ивану Медведю объявляются благодарность за отлично проведенную работу и выговор за самодеятельность, которая могла окончиться скандалом, — отчеканила Лайма, и, посмотрев на расстроенное лицо Ивана, рассмеялась: — Ты молодец! Такую провернул махину — мало кто справился бы. Теперь иди и отдохни как следует.

— А дальше чем я буду заниматься? — Медведь снова был готов к решительным действиям.

— Завтра с утра отправишься в архив… — противным голосом начал Корнеев, и Медведь взглянул на него так, что его напарники, не удержавшись, расхохотались.

— Пойду разыскивать следы этого таинственного следопыта, — грустно сказала Лайма.

— Не хочется? — сочувственно спросил Корнеев.

— Не люблю с бабками общаться. А эта Пелагея Никифоровна одна только и может что-то рассказать о нем. Если вспомнит. Анжелика, ну, которая из магазина, говорила — милиция с ней билась, и никакого эффекта. «Не ведаю», — твердит, и дело с концом.

— Может, и правда не ведает? Сколько бабке лет?

— Лет сто. Но следопыт у нее не один раз квартировал, вдруг она его вспомнит. В общем, пожелай мне, друг Евгений, «ни пуха, ни пера».

— Желаю, — сказал Корнеев, погружаясь в Интернет.

Лайма хмыкнула и отправилась выполнять намеченное.

…Бабка жила на самом краю деревни, в очень старом доме, который так потемнел от времени, что стал почти черным. Снаружи он казался немного скособоченным и запущенным, однако внутри был чистенький и свеженький, словно его только что хорошенько отмыла и отдраила бригада уборщиц. Перед тем, как попасть внутрь, Лайма долго барабанила кулаком в дверь — бабка Пелагея была не только очень старой, но, вдобавок ко всему, почти глухой.

«Теперь понятно, почему от нее добиться ничего невозможно!» — поняла Лайма после того, как битых полчаса пыталась объяснить старухе, кто она и чего хочет. В ответ на ее многословные пылкие тирады раздавалось только каркающее: «Ась?» да «Чегось?».

«Надо что-то предпринять». — Лайма в отчаянии стала озираться по сторонам. Бабка стояла, сложив руки над передником, и молча смотрела на нее пустыми прозрачными глазами.

Ничего радикальнее, чем написать свой вопрос на бумаге. Лайме в голову не пришло. Однако виртуозно исполненная пантомима под названием «Дайте мне ручку и бумагу» на Пелагею Никифоровну никакого впечатления не произвела. Она стояла как истукан и упорно продолжала молчать.

Лайма выбежала из негостеприимного дома, промчалась через всю деревню, напугав не только дворовых собак, но своих собственных соседей. Обратно вернулась через двадцать минут, крепко сжимая в левой руке невесть как попавшую в карман корнеевской куртки ручку с надписью: «XX съезд акушеров и гинекологов». В правой был блокнот, где Лайма делала выписки из лейтеровских книг, пытаясь выудить оттуда что-нибудь полезное, в связи с чем блокнот оказался практически пуст.

Запыхавшаяся, потная, с красным от беготни и злости лицом. Лайма поднялась на уже знакомое крыльцо. Она боялась, что снова придется ломиться в избу, однако дверь оказалась приоткрытой. Осторожно войдя внутрь. Лайма увидела, что Пелагея Никифоровна так же монументально и бесстрастно стоит посредине комнаты, словно поджидая гостью.

А увидев ее, вдруг заговорила низким сильным голосом:

— Чего ты, девка, туда-сюда носишься? Если спросить хочешь, возьми да напиши, глухая я совсем стала. Карандаш и бумажка вон — на столе лежат.

Если бы столетняя Пелагея Никифоровна была молодым интересным мужчиной, то акушерско-гинекологйческая ручка вместе с блокнотом полетели бы ей в голову. Вместо этого естественного жеста Лайме пришлось заискивающе улыбнуться.

Но на этом испытания не закончились. Совершенно забыв, что так и не объяснила бабке Пелагее, кто она такая и зачем пришла. Лайма на листе блокнота крупно, печатными буквами вывела: «Как звали вашего жильца, который пропал?» Старуха минут пять, щурясь, разглядывала протянутый ей блокнот. У Лаймы затекла рука, но она терпеливо ждала. Вдруг бабка Пелагея молча встала, развернулась и уплыла куда-то в глубь дома за занавеску. Там она долго шуршала и звякала чем-то, тяжело вздыхая. Лайма испугалась, что смертельно ее обидела и теперь диалог (если все это можно назвать диалогом) прервется навсегда.

Но хозяйка вернулась. Оказывается, она ходила за очками, которые теперь криво сидели на ее длинном, загнутом вниз носу. Пелагея Никифоровна снова уткнулась в блокнот. «Господи, — подумала Лайма, — хоть бы она буквы не забыла. А тогда что — придется рисунками общаться?» Не пришлось.

— Ты из милиции? — вдруг спросила бабка, да так громко, что Лайма вздрогнула и непроизвольно дернула головой.

— Почему не в форме? — сурово поинтересовалась Пелагея Никифоровна.

«Жарко», — написала Лайма и трусливо отвела глаза в сторону.

Тут Пелагея Никифоровна снова встала и скрылась за занавеской. Звуков теперь никаких не раздавалось. Похоже, на этот раз она ушла в какие-то дальние чертоги. «За другими очками пошла, что ли?» — недоумевала Лайма.

Отсутствовала хозяйка избы довольно долго. Но когда появилась, в руке у нее был небольшой, защитного цвета рюкзачок.

— Возьми, своим отдашь. Вчерась нашла за поленницей. Ваши-то искали когда — все вещи забрали. А энтот во дворе — дровами был прикрыт. Дрова они не разбирали.

Произнеся так много слов подряд, старуха как будто выдохлась. Опять встала посреди комнаты и молча смотрела в пространство.

Заглянув в рюкзак, Лайма замерла — там, среди книг и множества сложенных в несколько раз карт местности, лежала обыкновенная коричневая барсетка. Раскрыв ее дрожащими руками, она увидела паспорт, водительские права, перетянутую резинкой пачку пятисотрублевок, три сотенные долларовые бумажки и множество купюр по десять и двадцать долларов.

Кое-как распрощавшись с хозяйкой (Лайма махала руками, кивала головой и всем своим видом показывала, как благодарна за помощь), она стремглав побежала домой, прижимая к груди драгоценный рюкзак. Соседи, вторично за последний час наблюдавшие Лаймин спринт, решили, что она либо серьезно готовится к каким-то спортивным состязаниям, либо таким экстремальным способом решила похудеть.

— И ты взяла мешок? — Корнеев аж подпрыгнул в кресле. — Ведь это вещественное доказательство! Нас теперь посадят, и правильно, между прочим, сделают.

— А что я должна была делать — отказываться? Ты бы попробовал с ней пообщаться. Я бы ей до пенсии объясняла, кто я и что мне нужно.

— Как будем выпутываться?

— Да просто — отнесу мешок куда надо, скажу — пришла к бабке картошки купить, а она попросила меня передать его в милицию.

— А если они ее спросят?

— Пусть попробуют, — мстительно улыбнулась Лайма. — Они с ней уже общались. А кто с бабкой Пелагеей один раз пообщается, второго уже не захочет.

— То-то мужик этот постоянно жил у нее.

— Я, кажется, поняла, почему он у нее останавливался. Там до леса — рукой подать, он прямо за калиткой. Между прочим, и развалины рядом, минут десять хода.

— Как они, интересно, общались? — задумчиво спросил Корнеев.

— Да он, говорят, уже лет пять, а то и больше сюда приезжает. Вероятно, старуха тогда была более коммуникабельной. А потом они стали понимать друг друга без слов. Да и о чем им говорить-то?

— Ладно, — прервал ее размышления Корнеев, — быстро смотрим, что там у него, — и в милицию.

Кроме паспорта на имя Игоря Петровича Шашкова, в мешке были явно музейно-архивного происхождения военные карты боевых действий, которые велись в Тихорецком и соседних с ним районах. Карты были испещрены какими-то странными пометками.

— Ты езжай, а я пока поищу, кто такой этот Шашков и чем он занимался, кроме раскопок и продажи найденного.

В милиции, куда Лайму подвез галантный Остряков, все оказалось буднично и просто.

— А, — протянул дежурный, молоденький лейтенант, — помню, помню. Давайте мешок, приобщим его к вещдокам. Вы заглядывали, что там?

— Нет, конечно, — фыркнула Лайма, — зачем мне смотреть в чужой мешок? Меня попросили его отдать — я отдала. Мне надо что-то подписывать?

— Нет, оставьте свои координаты, если потребуется — вызовем вас. Говорите, в коттеджном поселке живете?

— Да. А когда вызовете? Когда найдут хозяина?

Лейтенант вздохнул:

— Если до сих пор он не нашелся, то, скорее всего, и не найдется.

— Извините, конечно, за любопытство. — Лайма скромно потупилась. — А где пропал этот мужчина? Неизвестно? У нас ведь в поселке все сплетни да слухи.

— Он же по лесам шерудил, знаем мы таких. Мог и в болото провалиться, и по пьяни еще что-нибудь учудить. А лес — дело серьезное.

— Его искали?

— Да кто будет заниматься поисками? Нас тут и так мало. Конечно, окрестности прочесали, даже с собаками. По этому делу и заявления никакого нет. Бабка, когда пропал жилец ее, пришла в администрацию — звоните, мол, в милицию. А писать ничего не хочет. Или не умеет.

— А родственники?

— Еще не объявились.

— Им сообщили? Нет? Так сообщите! — В голосе Лаймы звучало благородное негодование.

— Кому? Мы же не знаем, кто он и откуда. Может, в мешке этом что-то есть.

— Вот и посмотрите. А я поеду. Удачи! — И очень довольная собой. Лайма пошла к машине.

— Знаешь, с кем мы имеем дело? — поинтересовался Корнеев, когда Лайма со стаканом сока в руке спустилась в его подвал.

— Знаю. С Шашковым Игорем Петровичем, чей рюкзак я только что отдала в милицию.

— Я выяснил, .что господин Шашков был одним из лидеров черных следопытов. Эти серьезные ребятки, если верить их сайтам, относятся к нему с огромным почтением. Он у них что-то типа законодателя моды.

— В каком смысле?

— У них там разные направления есть. Но все поставлено на широкую ногу: импортные металлоискатеди, землеройная техника. Наобум не работают — копают, руководствуясь исключительно картами военной поры. Главная фишка — обнаружить нетронутые военные захоронения, причем как наших солдат, так и немцев. Вскрывают братские могилы, фильтруют содержимое.

Лайма содрогнулась и сказала:

— Как можно, ведь это же кощунство.

— Конечно. Но представляешь, какие это деньги? Оружие, боеприпасы — все идет в дело. Они же бандюкам все это продают. А коллекционеры? Ордена, медали, бляхи всякие. Каски. Будешь смеяться, но у них покупают даже пластиковые коробочки с презервативами, которые солдатам вермахта выдавались.

— Какая гадость!

— Гадость, — радостно согласился Корнеев. — Но главный бизнес они делают на немецких именных медальонах. Если есть такой медальон, родственники могут подавать правительству прошение о пенсии. Пенсии, предсталяешь, какие там?

— Что-то я не очень…

— Объясняю. Находят ребята именной медальон. Затем анонимно (обычно через Интернет) запрашивают за них с граждан Германии по нескольку тысяч евро. Некоторые умудряются и на иномарку заработать.

— Ничего себе! — выдохнула Лайма.

— Так вот наш герой у них там один из первых. Кстати, он ведь был судим, но попал под амнистию.

— За что его судили?

— Вот как раз за хранение и торговлю оружием, которое они с приятелем добывали на месте старых боев.

— А что он здесь искал? Тоже оружие?

— Сложно сказать. Ты же видела карты — пометок много, планы были грандиозные. Наверное, и поделыцики где-то есть. То ли еще приедут, то ли в другом месте остановились.

— Вопросы, одни вопросы, — грустно заметила Лайма. — Зачем приехал, куда исчез. Да и вообще — при чем тут Шапгков?

— Я мог бы потребовать сатисфакции, — важно заявил Корнеев. — Моя родственница едва не подверглась насилию с вашей стороны. Скажите спасибо писателю за то, что он вам помешал…

Налитый свинцовой угрюмостью, Чуприянов смотрел на него исподлобья.

— Ах, Антон! — воскликнула Саша, проходя мимо и мгновенно навострив уши. Она стукнула опешившего Анисимова по плечу. — Ты помешал Лайме подвергнуться насилию? Да как ты посмел?

Она расхохоталась и отправилась за очередным бокалом шампанского. Стоявший поодаль Бабушкин приблизился к ним и с чувством сказал:

— Постоянно мечтаю о том, как раздену Сашку. — У мужчин мгновенно вытянулись лица, а он добавил: — Хочу посмотреть, как она вздохнет с облегчением, когда ее кто-нибудь наконец расшнурует.

Саша, по своему обыкновению, затянутая в неправдоподобно узкое платье, шла по комнате танцующей походкой. Вечеринка, устроенная четой Дюниных в честь окончания отделочных работ в коттедже, была в самом разгаре.

— Слушайте меня! — крикнула Саша и постучала ножом по бокалу. — Если досидим до ночи, сможем все вместе посмотреть мой новый клип! Сегодня состоится его телевизионная премьера! Кто за?!

Конечно, все проголосовали за. Одна Леночка Дюнина ворчливо заметила:

— Вообще-то мы не телевизор собрались смотреть.

К приходу гостей она уже оказалась слегка навеселе и теперь, когда оптимальная доза алкоголя в ее крови была сильно превышена, сделалась раздражительной. Когда она повышала голос, в нем слышались признаки приближающейся истерики, но Лайма надеялась, что до «грозы» дело все-таки не дойдет.

Дюнин, наслаждавшийся ролью бенефицианта, обращал на супругу очень мало внимания. Он расхаживал перед гостями на своих длинных-предлинных ногах и в подробностях, с огромным удовольствием рассказывал о том, как все здесь устраивал.

Дом у него получился по-африкански ярким. Ядовитые, без всяких оттенков цвета обивки и драпировок веселили глаз и будили воображение. Раздвижные перегородки то отъезжали в стороны, то захлопывались, образуя затейливые лабиринты, а гротескные люстры походили на гроздья гигантского винограда.

Граков подошел к Лайме только один раз, едва они с Корнеевым появились.

— Мне нужно с вами поговорить, — вполголоса сказал он, беспечно улыбаясь. Его улыбка абсолютно не вязалась со словами. — Но — позже. Я сам найду подходящий момент, хорошо?

Она кивнула, стараясь не выдать своего беспокойства. Что-то произошло? Вдруг Граков неожиданно сообщит ей сведения, которые смогут повлиять на ход расследования? Потом Лайма не раз ловила на себе озабоченный взгляд Степана, который он тотчас уводил в сторону.

Бабушкин привел с собой Арчи, который повалился отдохнуть прямо перед входом. Припозднившимся гостям пришлось через него перешагивать, на что пес реагировал вяло — только стучал хвостом по паркету. Саша принесла с собой Лили, и та обтявкала Арчи прямо с ее рук. Через некоторое время обе собаки переместились на веранду — Лили сидела в кресле, Арчи растянулся напротив.

Ведомая чувством справедливости, Лайма подошла к Чуприянову и отвела его в сторонку. Потребовалось не слишком много времени, чтобы смягчить его, поскольку главным виновником своей неудачи он, несмотря ни на что, считал Анисимова. Взяв бизнесмена за руку, Лайма зигзагами довела его до библиотеки, дверь в которую Дюнин оставил открытой. Он вообще оставил открытыми все двери, чтобы восхищенная публика могла перемещаться по дому и любоваться интерьером.

— Иди сюда, Дима, — хрустальным голоском потребовала Лайма, потянув жертву к кожаному дивану.

По ее мнению, пора было переходить от бессмысленного охмурежа к прямым провокациям.

— Что? — спросил тот. Злоба в его глазах постепенно начала оседать. Впрочем, он все же не удержался от насмешливого замечания: — А дверь зачем мы оставили открытой? Чтобы твои крики о помощи услышало побольше народу?

— Ну, не будь таким…злопамятным, — сказала Лайма и потрогала пальчиком его рукав. — Для меня все произошло слишком быстро. В принципе, у нас был бы шанс, но…

— Но? — быстро спросил Чуприянов.

— Но я подумываю уехать отсюда. Мне не нравятся окрестности.

Чуприянов так удивился, что даже привстал.

— Да почему?!

— Здесь страшновато, — уклончиво ответила Лайма.

Бизнесмен смотрел на нее непонимающим взглядом и ничего не отвечал.

— Ну, ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

— Нет. То есть я однозначно не понимаю.

Лайма нетерпеливо поерзала на диване. Портреты, развешанные по стенам, смотрели на нее с нескрываемой усмешкой.

— Дима, тут странное место. Ужасно странное. Специфическое. И тут кое-что происходит.

— Но реклама…

— В рекламных проспектах об этом ничего не сказано. Неужели до тебя не доходили никакие слухи?

— Так. — В Чуприянове внезапно проснулся делец и ловчила. — Объясни-ка потолковее. Я должен знать все. Что за слухи?

— Всякие ужасные слухи. И я не буду объяснять, потому что сама толком ничего не знаю, — наморщила нос Лайма. — И даже не собираюсь разбираться, правда это или нет. Раз в этом месте не все благополучно, лучше продать дом, и дело с концом. Ты так не считаешь?

— Да что неблагополучно-то? — начал сердиться Чуприянов. — Нечисть в озере водится? Русалки, заманивающие коров в глубокие пучины?

— Дыма без огня…

Логика была простой. Если Лейтер ехал в Богодуховку обделывать какие-то темные делишки и его действительно убили, тот, кто в этом замешан, постарается сплавить Лайму из поселка. Действительно: раз она забеспокоилась, пусть катится на все четыре стороны. Тем более что она не собирается разбираться в ситуации. Рано или поздно, сегодня или завтра, но тот, у кого рыльце в пушку, поддержит ее идею покинуть Богодуховку.

— Слишком примитивно, командир! — сказал Корнеев, когда она накануне вечеринки поделилась с ним своими.планами.

— Дорогой мой Евгений, в основе всех преступлений лежат весьма простые мотивы. Преступники же зачастую попадают в примитивные ловушки, потому что ожидают от ловца изощренного хитроумия.

— Полагаешь, тебя считают ловцом?

— Возможно. Мы появились здесь непосредственно после убийства Лейтера, это само по себе подозрительно.

Корнеев не стал больше возражать, хотя идея «подразнить зверя» пришлась ему не по душе.

Лайма тем временем начала приводить план в исполнение. Итак, Чуприянов был «охвачен». Теперь предстояло кинуть наживку следующему карасю. Она решила, что им должен стать Бабушкин. Он совершенно непредсказуем: в любой момент может подхватиться и убраться восвояси, сославшись на выдуманные обстоятельства.

Однако Бабушкина в гостиной не оказалось. Лайма зорким глазом оглядела окрестности, но не нашла его. Отправился в ванную комнату? Она решила, что это даже хорошо — никто не помешает ей обрушить на его голову свою легенду.

Дюнин уже показал им обе ванные на первом этаже. Одна была слишком далеко, до нее надо добираться через анфиладу комнат, вряд ли Бабушкин отправился туда. Вторая находилась совсем рядом. От входной двери направо, по коридору до конца.

Как только Лайма свернула в этот самый коридор, она услышала громкие голоса. Ссорились две женщины. Учитывая то, что Саша продолжала пить шампанское в компании Анисимова и Гракова, расклад был понятен — Леночка и Венера.

Лайма даже знала, из-за чего они ссорятся. Вернее, из-за кого. Она сбросила туфли и взяла их в руки. На цыпочках подкралась поближе к ванной и навострила уши, чтобы не пропустить ни одного слова.

— Не твое собачье дело, почему я напилась! — визгливым голосом говорила Леночка.

— Да пей сколько хочешь, хоть упейся, — резко бросила Венера. — Только к людям не приставай.

— К людям! — передразнила Леночка. — Ты видела себя со стороны? У тебя при виде Артура слюни текут.

— А у тебя не текут?

— Пошла ты!

Они еще некоторое время ругались, потом словесная перепалка зашла в тупик, и Лайма нырнула в ближайшую комнату, чтобы переждать исход из ванной. Венера удалилась, хлопнув дверью, а Леночка осталась. Внутри продолжала шуметь вода, но шум этот сопровождался теперь отчаянными всхлипами. «Ну, вот, — смятенно подумала Лайма. — Пьяные слезы». Она была уверена, что слезы проливаются по Корнееву. В конце концов, девицы из-за него поцапались.

Когда она постучала в дверь, Леночка открыла незамедлительно.

— Лайма! — воскликнула она. — Я рада, что это именно ты!

— Что случилось, Лена? Почему ты плачешь?

— Я хочу уехать, — пробормотала та, прижимая к лицу полотенце.

— Ну, зачем же так сразу… Уехать! Почему уехать?

— Здесь происходят всякие ужасные вещи.

Лайма решила, что ослышалась. Ужасные вещи?! Эти самые слова она только что говорила Чуприянову! Неужели напала наконец на золотую жилу и услышит сейчас что-то действительно интересное?

— Лена, — проникновенно сказала Лайма, почувствовав, что на спине от напряжения появилась липкая дорожка пота. — Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду. Какие ужасные вещи?

— Я не могу сказать. — Леночка оторвала полотенце от лица на одну секунду, а потом снова уткнулась в него носом. — Я просто не могу.

— Но почему?

— Потому что это опасно, — ответила она, отбросив полотенце в сторону. Лицо у нее было абсолютно несчастным.

Лайма ощутила внезапный холодок в сердце. Как будто она стояла перед глубоким колодцем и заглядывала вниз, в гулкую пустоту. Стараясь унять дрожь, она взяла Леночку за руку и крепко ее сжала:

— Ты должна мне все рассказать. Я смогу тебе помочь. Обещаю, что помогу. Что бы это ни было.

— А вдруг меня убьют? — спросила хозяйка дома изумленным голосом, словно и сама не верила в подобное предположение.

Лайма не стала ахать и охать, а коротко спросила:

— Кто?

— Боже мой, я просто сошла с ума! — воскликнула Леночка, неожиданно перепугавшись. Она даже закрыла себе рот ладонью. Алкоголь продолжал вытекать из ее глаз жидкой водицей.

— Кто?!

Лайма готова была схватить ее за шею и прижать к кафелю, чтобы она наконец перестала тянуть кота за хвост.

— Понимаешь, я думала, что это не имеет никакого значения… — Леночка перешла на шепот. Потом принялась двумя руками утирать слезы. — Я думала, это все не всерьез. А оказалось, что даже слишком серьезно.

— Да не говори ты загадками! — прошипела Лайма. — Кого ты боишься? Кто тебе угрожал?

И тут по закону подлости прямо под дверью раздался резкий голос Дюнина:

— Ленка, ты тут?

Та вздрогнула и громко ответила:

— Да, да, я тут, сейчас приду.

— Не сейчас — немедленно, — у него был такой тон, словно он собирался устроить ей порку розгами. — Я не уйду, пока ты не выйдешь.

— Подожди минутку! — попыталась задержать ее Лайма, но — напрасно.

Леночка полетела на зов супруга, отмахнувшись от нее на ходу:

— Не обращай на меня внимания! Я просто перепила.

— Но ты сказала…

— Потом, ладно? — И она пулей вылетела за дверь.

Лайма готова была рвать и метать. Догнать ее? Отбить у Дюнина? А если это он так запугал Леночку? Тогда он сразу поймет, что жена ляпнула лишнее, и им обеим не поздоровится. Остается только дождаться удобного момента и попытаться еще раз остаться с ней один на один.

Лайма вошла в гостиную и поискала глазами супругов Дюниных. Они стояли в уголке и решали вопрос, когда подавать горячее. Слезы на Леночкиных глазах высохли практически мгновенно, не оставив даже следа, хотя рыдала она по полной программе. С пьяными всегда так. Они падают — и не бьются, плачут — и не покрываются пятнами.

Корнеев притиснул Венеру к окну, на котором стояли одинаковые горшки с одинаковыми фикусами, и принялся охмурять ее со всей доступной ему страстностью. Вид у Венеры был всполошенный, как у согнанной с насеста курицы.

— Вам ведь нравится подводное плавание? — напирал Корнеев, поедая ее глазами. — Нравится?

— Ну… В принципе…

— Я к нему с детства пристрастился, — признался Евгений с мечтательным выражением на лице.

— Давайте сегодня не будем предаваться воспоминаниям, — пискнула Венера.

Усы Корнеева, похожие на замшевый шнурок, который хотелось обязательно потрогать, парализовали ее волю.

— Вы даже представить себе не можете, — с жаром говорил он, — какие испытываешь чувства, когда погружаешься в воду, на самую глубину.

— Нет, я могу, могу! — жалобно ответила Венера. — Не стоит так горячиться.

— Всякому делу я отдаюсь страстно! — воскликнул Корнеев, памятуя о том, что эта женщина ценит по-настоящему увлеченных людей. — Так вот: от того, каким способом ты погружаешься, очень многое зависит.

— Неужто вы все так хорошо помните?

— Ну, как же я могу забыть? — Корнеев всплеснул руками. — Один раз я плыл в лодке…

— Прошу вас, — с надрывом выговорила Венера. — Это выше моих сил.

Корнеев озадаченно примолк, потом решил, что догадался о причине ее переживаний. Вероятно, она уже «готова». Нужно увести ее в сад и поцеловать, пока накал чувств не остыл.

Остряков, наблюдавший за ними с затаенной ухмылкой, едва не подавился, когда увидел, как эти двое — с совершенно обалдевшими лицами — выскользнули из дому. Лили тявкнула и тут же замолчала. Арчи, естественно, даже не удосужился подать голос.

Лайма понадеялась, что они не остались на веранде, и на секундочку вышла, чтобы, припудрить нос. Лили обрадовалась ее появлению и принялась бегать вокруг, отчаянно виляя хвостиком.

Лайма погладила собачку, потом достала пудреницу и посмотрела в зеркальце.

— Вот вы где! — раздался у нее за спиной голос Гракова.

Она обернулась и поспешно убрала пудреницу в сумочку. Граков был невероятно серьезен и, кажется, нервничал.

— Что случилось? — сразу же спросила Лайма. — Вы весь вечер собираетесь мне что-то сказать…

— Да, действительно. — Степан был одет в черные брюки и голубую рубашку, которая оттеняла его яркие глаза. Он посмотрел на Лайму в упор и все-таки решился: — Антон отозвал меня в сторону и на полном серьезе заявил, что вы не вдова Перворукова. И будто бы у него есть доказательства.

Лайма рассмеялась.

— Ну, и какие у него доказательства? Степан, — она доверительно положила ему руку на локоть, — вы же понимаете, что это чушь? У нас с Анисимовым небольшие… личные недоразумения.

— Но он не такой человек, чтобы придумывать…

— Да ведь придумывать — его работа. Он выдал желаемое за действительное. Ему очень хотелось в чем-нибудь меня обвинить…

— Но, согласитесь, это странное обвинение.

— Я с ним поговорю, — пообещала Лайма. Улыбка не сходила с ее лица, и Граков немного расслабился. — Не беспокойтесь, все выяснится в течение вечера.

Она поспешила расстаться со Степаном, потому что сдерживалась изо всех сил. Сохранять на лице веселое выражение невероятно сложно, когда от злости сводит нижнюю челюсть. Выходит, этот тип пошел ва-банк? Придется принимать кардинальные меры.

Когда Анисимов видел Лайму, в его груди вскипало негодование. Эта расчетливая, коварная и деятельная особа изображала из себя эдакую трепетную мамзель! Ему было до такой степени противно, что он старался на нее вообще не смотреть. Но она, как назло, постоянно лезла ему на глаза. И ведь не стесняется пудрить мозги мужикам! Сначала водила за собой Чуприянова, как осла на поводке, а теперь принялась за Бабушкина.

Когда взятый на абордаж бард отправился за очередной порцией выпивки, Анисимов приблизился к Лайме и сквозь зубы сказал:

— Если вы полагаете, что я стану молчать, то напрасно. Обязательно расскажу всем о том, что вы никакая не вдова.

— У вас нет доказательств, — с сияющей улыбкой ответила та. — Я подниму вас на смех. Скажу, что вы мстите мне за то, что я вас отвергла. — Анисимов поперхнулся, но Лайма не дала ему вставить ни слова: — Все мои документы в полном порядке. Есть и свидетельство о браке.

Он смотрел на нее с таким презрением, что любой другой женщине стало бы не по себе.

— Мерзкая работа так хорошо оплачивается, да? Если я правильно понял, вас послали скупать участки по дешевке?

— Ну а как вы думаете? Пока ваши друзья здесь еще как следует не обосновались…

— Это новая и дорогая застройка. Поселок строили серьезные люди.

— Наше министерство круче, — отрезала Лайма.

Еще не хватало, чтобы он занялся разоблачениями! Она лихорадочно думала, как этому помешать. Бочком подобралась к Корнееву, который благоразумно привел свою даму обратно в гостиную. У Венеры был такой вид, словно ее только что огрели кочергой по голове, — недоумевающе-радостный.

— Послушай, — шепотом спросила Лайма у Евгения, мимоходом улыбнувшись Венере, которая, впрочем, не реагировала на внешние раздражители. — Мне придется показать Анисимову какие-нибудь корочки, иначе он устроит большой бэмс.

За время своего существования члены «Группы У» обзавелись кучей фальшивых документов, которые помогали им выполнять задания.

Корнеев вздохнул:

— Так я и знал. Все-таки он оказался тебе не по зубам.

— Только не нужно злорадствовать. Я тебя предупредила на всякий случай, просто чтобы ты знал. Следить за писателем теперь придется особенно внимательно.

С улыбкой на лице она вернулась обратно и взяла Анисимова под руку. Тот брезгливо высвободился.

— Можно подумать, что в ваших глазах я перестала быть женщиной, — укорила его Лайма. — Отойдем в сторону, нам нужно поговорить.

— Нам не о чем…

— Нам есть о чем, — холодно парировала Лайма. — Библиотека — очень хорошее место.

— Вы водите туда всех кавалеров по очереди?

Обстановка была самой подходящей для приватного разговора — хозяева приглушили свет и включили музыку. Лайма ненадолго задержалась возле стола с напитками.

— Немного потанцуем, а потом пойдем ужинать, — радостно объявил Дюнин, кивнув головой в сторону столовой, куда их экономка Арина уже носила тарелки с закусками. — Там же у нас домашний кинотеатр, поэтому на десерт будет премьера Сашиного клипа. А когда станет совсем темно… — Он сделал интригующую паузу. — Включим подсветку и выйдем на задний двор, к бассейну.

Хозяйка дома помогала Арине накрывать на стол, торопливо отдавала распоряжения и то и дело опрокидывала в себя рюмочку спиртного. Глаза ее подернулись туманной дымкой. Но когда Лайма сделала попытку подойти к ней, Леночка прикусила губу и отрицательно покачала головой — не хотела продолжать тот разговор.

Гостям объявленная программа вечера чрезвычайно понравилась, особенно Саше, которая пообещала, что, когда дело дойдет до бассейна, она обязательно будет нырять, обязательно на самую глубину, обязательно обнаженной. Это ее намерение тоже одобрили, и веселье возобновилось.

— Ну, так что? — спросил Анисимов, круто обернувшись к Лайме, когда они наконец оказались вдвоем в библиотеке.

Он стоял у дальнего стеллажа с книгами, а за его спиной, словно сомкнувшее ряды войско, расположились сотни томов.

— Буду с вами совершенно откровенна, — отрывисто начала она.

— Опять?!

— Не паясничайте, пожалуйста. Ваше революционное настроение заставляет меня нарушить служебные инструкции.

— Вот как? — кажется, Анисимов почувствовал нечто такое в ее интонациях, что заставило его сбавить тон. — Ну, говорите.

— Мы с Артуром представляем здесь службу государственного экологического надзора. Есть все основания полагать, что некоторое время назад возле поселка действовала секретная лаборатория Министерства обороны и часть опасных химических веществ была не вывезена, а захоронена на ее территории. Это неподтвержденные данные. Мы следователи-экологи, понимаете? Следователи всегда работают под прикрытием.

— Это правда? — напряженным тоном спросил Анисимов.

— Это правда, — с нажимом ответила Лайма и тут увидела их.

Они лежали на одной из полок рядом с бронзовым бюстом Мольера. На коричневом ремешке из крокодиловой кожи, с желтоватым циферблатом. Наручные часы Острякова. В тот момент Лайма всего лишь удивилась. Она обратила внимание на эти часы еще в самом начале вечеринки, когда секс-символ пытался выпроводить собаку Бабушкина на веранду. Часы были модными, красивыми и очень дорогими. С какой стати он снял их с руки и оставил на полке?

Напряженный разговор с Анисимовым отвлек Лайму, она отвернулась и забыла о часах. И вспомнила о них гораздо, гораздо позже.

— Откуда я могу знать, что вы снова это не выдумали? — спросил Анисимов, но по его лицу стало ясно, что он ей наконец-то поверил.

— У меня есть документы. Только дома, разумеется.

— Почему вы не сказали сразу?

Он смотрел на нее по-прежнему хмуро, но уже без враждебности. Кажется, для него была гораздо важнее ее человеческая порядочность, нежели опасность отравиться ядами, закопанными в землю.

— Как я могла вам сказать? — вознегодовала Лайма. — Я и так нарушила все мыслимые и немыслимые инструкции.

— Но ваше… М-м-м… поведение… Почему вдова не может вести себя скромно?

— Я не имею права посвящать посторонних в детали операции, — с сожалением произнесла она. — Если захотите взглянуть на мои документы — милости прошу.

— Я ведь не знал, — примирительно сказал Анисимов и протянул ей руку. — Мир?

— Мир, — ответила она. — И, пожалуйста, не чините мне препятствий.

— Я что, не должен был прогонять Чуприянова? — вздохнул он. — Я разбил вашу любовную лодку?

— Нет-нет, я рада, что вы его прогнали… А любовная лодка всегда разбивается по вине того идиота, который сидит на веслах.

Когда Лайма с Анисимовым уже выходили из библиотеки, Дюнин громко объявил:

— А сейчас, дорогие гости, прошу всех к столу!

Проходя мимо, они услышали, как он, понизив голос, довольно зло сказал жене:

— Пойди приведи себя в порядок. Освежись. Ты слишком много выпила.

—Ладно, — покорно кивнула Леночка. — Пойду к бассейну, окунусь и сразу обратно.

— Только смотри, не утони, — неприязненно заметил Дюнин. — Возись потом с тобой…

— Садитесь за стол без меня.

— Конечно, сядем, — проворчал хозяин дома. — Тебя, что ли, будем дожидаться? Как это я раньше не замечал твоей тяги к алкоголю?

— У меня нет никакой тяги.

— Почему же ты не удержалась и напилась, когда я решил устроить праздник?!

Заметив краем глаза Анисимова и Лайму, Дюнин дернулся и немедленно расцвел улыбкой:

— А не хотите прежде, чем садиться за стол, осмотреть кухню?

В его голосе было столько энтузиазма, что никто не отказался. Гости потянулись на кухню, ахали, охали, все трогали руками, чем страшно напрягали Арину. Наконец Дюнин позвал:

— Проходите, проходите в столовую! Рассаживайтесь, как вам удобно.

Раздухарившаяся Саша подхватила на лету:

— Нам будет удобно, если Антон сядет рядом со мной, а Лайма рядом с Димой.

Анисимов бросил на Лайму по-детски растерянный взгляд, она не удержалась и подмигнула ему. Чуприянов это заметил и надулся.

— Вы говорили, что у нас есть шанс, — напомнил он с мужской прямолинейностью.

— Чего ты к ней привязался? — неожиданно громко спросил Бабушкин, ткнув бизнесмена кулаком в почку. — И трешься вокруг нее, и трешься.

— Риторический вопрос! — ответила Саша вместо Чуприянова. — Почему джентльмены предпочитают блондинок?

— Да, почему? — поддакнул Дюнин.

— Элементарно, Ватсон, — ответила Лайма. — Считается, что блондинки глупее, а мужчины интуитивно ищут пару по себе.

Приступив к закускам, гости начали хвалить дизайнера и перебирать те детали интерьера, которые произвели на них самое большое впечатление. Потом из кухни повалил дым и раздались истошные крики экономки. Оказывается, сгорела индейка, которая доходила в духовке. Арина уверяла, что она тут ни при чем.

— Правильно, — заметил Граков. — Народ набежал на кухню, толпились там, все хватали руками. Наверное, повернули ручку на плите и не заметили.

— Степан, извини, — обратился к нему хмурый Дюнин. — Леночка запомнила, что ты любишь птицу именно в ореховом соусе…

— Кстати, а где Леночка?

— Сейчас придет, — успокоил его Дюнин, ничего, впрочем, не объясняя. Было ясно, что ему не очень хочется видеть среди гостей пьяную жену.

— Клип, клип! — спохватилась Саша, замахав руками. — Включайте свой огромный телевизор. Николай, пожалуйста!

— А сколько сейчас времени? — спохватился Граков. — Мне нужно срочно позвонить. Конфиденциальный разговор. Я очень быстро позвоню и приду. Успею до начала, — успокоил он занывшую певицу. Ей страстно хотелось, чтобы такой человек, как Степан Граков, сделал ей комплимент — хотя бы и дежурный.

Граков вышел из столовой в гостиную и уже хотел было скрыться в библиотеке, когда услышал, как рыдает на кухне Арина.

— Ну, будет вам! — сказал он, поспешно набирая номер на своем мобильнике. — Подумаешь — спалили курицу!

— Индейку, — простонала Арина в фартук, куда она спрятала лицо.

— Вот. — Он вытащил из кармана пиджака носовой платок и подал ей. — Утрите слезы. Я знаю, что вы старались ради меня, но я ни чуточки не обиделся.

В этот момент его соединили с собеседником, он отвернулся к распахнутому окну и повел беседу, отбиваясь от комаров. Арина разрыдалась пуще прежнего. Оглянувшись на нее, Граков вышел через боковую дверь, которая вела из кухни в сад, достал одной рукой сигарету из пачки, потом зажигалку и закурил.

Арина некоторое время орошала слезами его платок, потом спохватилась, что совсем его испортила, и опасливо разгладила на коленях. Прислушалась. Граков рассказывал кому-то о прелестях здешней жизни. Он не жалел красок и долго разливался соловьем.

— Ты не понимаешь: тут просто рай! В этой Богодуховке дивная природа и такая тишина, что просто в ушах звенит.

Не успел он договорить, как окрестности огласил полный животного ужаса женский визг, донесшийся со стороны бассейна.

Утопленницу обнаружила Саша, которая отправилась купаться, чтобы развеять плохое настроение. Радоваться было нечему — клип посмотреть не удалось. Поэтому для нее вечер оказался испорченным.

Леночка лежала лицом вниз в голубоватой воде, и маленькие лампы красиво подсвечивали ее обмякшее тело. Саша сначала даже не поняла, в чем дело, а когда поняла, так закричала, что Лили, болтавшаяся по участку, залилась истеричным лаем и тявкала до тех пор, пока на нее не шикнули.

— Она плавала, как рыба, — растерянно повторял Дюнин, у которого тряслись руки. Он никак не мог донести до рта стакан с водой, который ему совала белая, как бумага, экономка. — И уж в бассейне-то она не могла утонуть! Здесь нет ни подводных течений, ни железяк на дне — ничего!

— Наверное, она заснула и захлебнулась, — высказал предположение Бабушкин. — Пьяная ж была, все видели.

Как только обнаружили тело, Граков велел Дюнину немедленно включить сигнализацию по всему периметру участка.

— Милиции наверняка потребуются улики, — объяснил он.

— Какие улики? — испугалась Венера. — Нас, что, будут подозревать в убийстве? Каждого?

Она заплакала, но муж даже не подошел поддержать ее, и миссию утешителя добровольно взял на себя Корнеев.

С милицией никто иметь дела не хотел, но выбора не оставалось.

— Она не могла утонуть, я на этом буду настаивать, — продолжал повторять Дюнин срывающимся голосом.

— Думаешь, ее кто-то… того? Утопил? — уточнил прямой и грубый Бабушкин.

После заданного в лоб вопроса разрыдались еще Саша и экономка Арина.

— На то, чтобы утопить человека, нужно время, — сказал Корнеев, похлопывая по спине вздрагивающую Венеру. Вид у него был невозмутимый — невзирая на то, что он держал в объятиях чужую жену.

— Минуты три, — компетентно заявил Чуприянов. — А человека, находившегося под парами, и того меньше.

— Ты так говоришь, — буркнул Бабушкин, — как будто уже кого-то топил.

— Если бы телевизор работал, — рассудительно заметил Остряков, — у каждого было бы алиби. А так все разбрелись, кто куда.

Дело в том, что огромный телевизор с плоским экраном, краса и гордость Дюнина, отчего-то не включился. Хозяин долго колдовал над ним, чертыхался, проверял соединения — все напрасно. Саша, конечно же, расстроилась и, вскочив со стула, объявила:

— Пойду предупрежу Леночку, что мы идем купаться.

Однако, прежде чем выйти в сад, она забежала в ванную комнату и смахнула перед зеркалом пару злых слезинок. Мужчины такие противные! Если бы Дюнин заранее проверил свой телевизор, она сейчас была бы королевой бала. Желание находиться в центре внимания не угасало ни на минуту, а только крепло.

Примерно в это же самое время из гостиной вышел Бабушкин и, как он пояснил, стал прогуливаться возле изгороди, наслаждаясь прелестной ночью.

Чуприянов заявил, что был в ванной комнате и вышел только тогда, когда услышал крик Саши. Подтвердить его слова никто не взялся.

Анисимов отправился в библиотеку, потому что еще во время осмотра дома заметил там редкую книгу по истории и желал познакомиться с ней поближе. В библиотеке он был один.

Граков разговаривал по мобильнику перед кухонным окном, и его алиби подтверждала Арина, которая слышала всю беседу от первого до последнего слова.

Сам Дюнин оставался в столовой наедине с телевизором. Правда это или нет, никто не знал.

Лайма разыскивала Гракова, собираясь сообщить ему о том, что недоразумение улажено и Анисимов извинился. Обойти дом и поискать у бокового входа она не догадалась, поэтому просто прогулялась по саду. В саду она никого не встретила. Да и немудрено — хоть это место и называлось садом, все вишни, сливы да яблони были еще совсем молодыми. А основная зеленая масса состояла из тех деревьев, которые оставили на территории, когда огородили ее для строительства дома. Вдоль дорожек была высажена густая стена кустарника, постриженного затейливыми узорами. Эта стена зелени также надежно огораживала бассейн.

Корнеев, в свою очередь, отправился искать Лайму, предупредив Венеру, что через пять минут будет ждать ее в беседке. Венера направилась в беседку сразу. Остряков заявил, что вышел из дому просто так. Остальные вышли — и он тоже. Все тотчас подумали, что он следил за своей женой и Корнеевым, поэтому старательно отводили глаза.

Лайма постоянно порывалась позвонить Тагирову — ей не хотелось, чтобы ее допрашивали. Сообщить милиции о признаниях Леночки — это значит сильно пошатнуть версию несчастного случая. А как можно не рассказать?

Однако ее сомнения быстро разрешились. Первыми словами, которые произнес Бабушкин, когда увидел представителей правоохранительных органов, были:

— Елена думала, что ее хотят убить. Из-за камня.

На вопрос, из-за какого камня, Бабушкин пожал плечами, а экономка Арина ответила:

— Наверное, из-за рубина. У нее на шее висит рубин, подарок супруга. Она его и не снимала никогда.

Медальон с большим рубином в самом деле был у Леночки на шее. Никому и в голову не могло прийти, что она носит настоящий камень, не снимая, — с утра до вечера.

— Я про камень ничего не слышала. Но то, что она боялась, это точно, — подтвердила слова Бабушкина Лайма. — Даже собиралась уехать.

Однако вместо того чтобы ухватиться за эту ниточку, компетентные лица заинтересовались совсем другим.

— Когда вы все сбежались на крик… Саши, — осторожно выговорил озабоченный следователь с тонким костистым носом, — вы смотрели друг на друга? Кто-то из присутствующих был, скажем так, в мокрой одежде?

Гости переглянулись и все по очереди отрицательно покачали головой.

— Кажется, нет, — проговорила Лайма, расстроенная тем, что такая простая мысль не пришла ей в голову.

Утопить человека, не замочив рук, практически невозможно. Ведь жертва наверняка пыталась сопротивляться. Леночка, конечно, была пьяна, но ведь не мертвецки! Выходит, она действительно утонула сама. Неужели это просто совпадение? Только она собралась рассказать Лайме, кого и почему боится, как почти сразу погибла?

— Могу поклясться, — тихо сказал Корнеев, — когда мы прибежали к бассейну, все были сухонькими. Никаких мокрых пятен на рубашках и платьях, влажных волос, хлюпающих башмаков — ничего такого. Потом, когда Леночку вытаскивали, замочились. Но до того, ручаюсь, одежда у всех была в полном ажуре. Знаешь, так бывает: у тебя шок, ты оглядываешься вокруг и видишь все столь же отчетливо, как будто просматриваешь кадры в замедленной съемке.

Лайме с Корнеевым при идентификации их личностей пришлось попотеть от волнения. Они ведь были вовсе не теми, за кого себя выдавали. Можно показывать фальшивые документы бюрократам всех мастей. Но в происшествии со смертельным исходом мухлевать не рекомендуется.

Сопровождаемые сотрудником милиции, оба отправились к себе в дом и позвонили Тагирову. Через полчаса из Тихорецка приехал человек, который утряс их проблемы. Единственным «побочным эффектом» его приезда стал допрос с пристрастием, который милиционеры учинили Лайме и Корнееву.

— Я чувствую себя Павликом Морозовым, — призналась мокрая, как мышь. Лайма после того, как ее отпустили на волю. — Стучала на всех и каждого.

— Ты думаешь, ее убили?

— Я уверена в этом, скажем, на девяносто девять процентов.

Из окна они наблюдали за тем, как медики увозили тело, как Дюнин, сложившись в два раза, лез в машину, как экономка, сотрясаясь от рыданий, запирала ворота.

— И что нам теперь делать? — озадаченно спросил Корнеев.

— Расследовать убийство. Оно может быть связано с нашим делом. Да оно наверняка с ним связано!

— Если это убийство, то совершенное от отчаянья.

— Безусловно. Идти к бассейну и топить Леночку, не зная наверняка, что все остальные останутся в гостиной, было по меньшей мере неосмотрительно. Убийца воспользовался объявлением Саши о премьере клипа. Он же не знал, что сломается телевизор!

— И как убийца ухитрился остаться сухим? Если только это не человек со стороны.

— Человек со стороны? Но кто? Гарик, садовник Саши, уехал в Москву по каким-то личным делам. Миша Гулин, шофер Чуприянова, повез его на своей машине. Ему тоже нужно было отлучиться — по уважительной причине. У него заболел зуб под коронкой, и снимать ее должен был тот стоматолог, который ее ставил. Остаются женщины, хлопочущие по хозяйству. Почти все они деревенские. И что, подозревать их? Они сигали через загородки? Ворота были заперты на электронный замок.

— Зато между участком Дюниных и участком Бабушкина очень низкий забор. Можно легко перелезть, — заметил Корнеев.

— Бабушкин сказал, что, отправляясь в гости, поставил внешнюю ограду на сигнализацию. То есть к нему в сад можно было проникнуть через незащищенный электроникой внутренний забор, но выбраться оттуда на волю так же нереально, как с территории Дюниных. Милиция все проверила. Ничего и никого.

— Убийцей может оказаться человек, о котором мы вообще ничего не знаем. Даже не проживающий в Богодуховке. Но эту версию мы будем рассматривать последней. Сдается мне, это кто-то из своих.

— Я тоже так думаю. Ведь собаки молчали. Ну, допустим, Арчи не лаял, потому что ему не хотелось. Это особенный пес. Но Лили! Она бегала по саду и, полагаю, учуяв постороннего, принялась бы тявкать до посинения.

— Лайма, все были сухими, — напомнил Корнеев. — Сначала милиционеры выдвинули версию, что убийца разделся, совершил преступление, потом вытерся полотенцем, снова оделся и как ни в чем не бывало явился на Сашин крик.

— Нет, это слишком долго!

— Давай проверим, — предложил Корнеев. — Не будем разыскивать секундомер. Просто считай вслух. Начали!

— Раз… Два… Три… — начала отсчитывать секунды Лайма.

Корнеев ловко избавился от пиджака, трикотажной рубашки, которую снял через голову, штанов, носков и ботинок. Потом схватил со стола кухонное полотенце, быстро, но тщательно обтер им тело и снова оделся. Лайма за это время успела досчитать до тридцати двух.

— Тридцать две секунды! — удивленно воскликнула она. — Для того чтобы раздеться, вытереться и снова одеться. То есть ко времени совершения преступления добавляется всего полминуты!

— И учти — преступник вряд ли нырял в бассейн. Возможно, он присел на корточки и держал голову Леночки под водой. Поэтому был не таким уж мокрым. Так что времени на обтирание могло понадобиться еще меньше.

— Но куда он дел полотенце? — Лайма почесала переносицу.

— То, что лежало возле бассейна и которым собиралась воспользоваться Леночка, оказалось совершенно сухим.

— Что, если убийца вошел в дом Дюниных и спрятал его внутри, в каком-нибудь шкафу или в корзине с грязным бельем?

— Это уже слишком. Скорее он закинул бы его на крышу или затолкал в водосточную трубу.

— Дом обыскали сверху донизу на предмет мокрого полотенца, — уверенно сказал Корнеев. — Я слышал, когда прощался с капитаном, любезно меня допрашивавшим четыре часа.

Лайма достала лист бумаги, карандаш и, подвернув ногу, уселась на стул. Корнеев сварганил две чашки крепкого кофе и устроился напротив.

— Что ты собираешься писать?

— Сейчас соорудим «свалку».

«Свалкой» она называла список всех тех фактов, которые не имеют четкого объяснения и вызывают определенные подозрения.

— Начнем прямо с убийства? — с любопытством спросил Корнеев.

— Нет. Если гибель Леночки связана со смертью Лейтера, нужно вносить в список любые подозрительные факты, которые мы узнали с тех пор, как приехали в Богодуховку. Короче, как всегда — валим сюда все, что приходит в голову. Неординарное. Вызывающее недоумение. Странное и таинственное.

Она начала первой. Наставила карандаш на чистый лист, потом быстро записала:

— Куда убийца дел мокрое полотенце?

— Раз, — сказал Корнеев.

— Дюнин сболтнул, что Леночка сама выбрала Богодуховку, буквально вынудив его купить здесь коттедж. Зачем? Случайность или нет?

— Два, — покладисто согласился Корнеев.

— Перед убийством в библиотеке я видела наручные часы Острякова. После того как приехала милиция, часы снова были у него на руке. Зачем он их снимал? Боялся, что вода их испортит?

— Почему сломался телевизор? — внес свою лепту Корнеев. — Случайность или нет?

Лайма старательно записывала.

— Леночка призналась мне, что чего-то боится. И что ее могут убить. Бабушкину она сказала то же самое, только добавила, что все это из-за камня. Если, конечно, сам Бабушкин ничего не сочиняет. С него станется!

— Почему Леночка напилась перед приходом гостей? — добавил Корнеев.

— Дюнин считал, что где-то видел Гюнтера Брауна, хотя Граков с пеной у рта доказывает, что его напарник в Россию ни разу не приезжал.

— Значит, тут два варианта. Либо немец приезжал, но ничего не сказал об этом Гракову, либо Дюнин видел немца за границей. Причем не мельком, раз обратил на него внимание.

Они оба ненадолго задумались, после чего Лайма со вздохом заметила:

— Еще у нас есть озеро метеоритного происхождения, где пропадали водолазы и коровы…

— И Саша, которая ходила туда ночью и что-то собирала в пакет.

— Колдун Кукуба, обещающий, что на Землю упадет огненный дождь…

— Заметь — именно в районе Богодуховки!

— Лаборатория по изучению снов, из-за которой в этой местности перемерло много народу. Правда, давно, но все-таки. Вытрезвитель, въехавший туда позже, и оставшиеся после него руины, где по ночам появляются черные люди.

— А еще Шашков, исчезнувший незадолго до убийства Лейтера в районе Богодуховки, — вспомнил Корнеев. — Непонятно, имеет он к этому событию отношение или нет.

— Ничего не забыли? — Лайма постучала карандашом по передним зубам. — У тебя есть подозреваемый?

— Ну откуда?

— Не знаю. Может быть, что-то на интуитивном уровне? Кто-то тебе особенно несимпатичен?

— Мне Остряков не нравится, — честно признался Корнеев.

— О, милый! Так это понятно, почему.

— Нет, он мне не нравится не потому, почему ты подумала. Он какой-то неискренний.

— Наверное, ему надоедает быть чертовски искренним на экране, — предположила Лайма. — А мне подозрителен Дюнин.

— Думаешь, он мог убить жену?

— Я слышала, как он сказал Лене перед тем, как отпустить ее к бассейну: «Смотри не утони». Может, бросил фразу, а потом подумал — почему бы и нет? Такой удобный случай.

— И он мог сделать так, чтобы не включился телевизор, — азартно заметил Корнеев.

— Но убийце, наоборот, было выгодно, чтобы телевизор работал, тогда бы все остались в гостиной, а он бы смог незаметно прокрасться к бассейну…

— Тогда бы у всех было алиби, а он один оказался бы под подозрением.

— Тоже правильно.

Они некоторое время молчали, разглядывая записи, сделанные Лаймой.

— У тебя есть какие-нибудь идеи? — наконец спросила она.

— Да. Думаю, нужно переходить к силовым методам ведения следствия. Давай вызовем Ивана и кого-нибудь допросим.

— Кого?!

— Ну, не знаю. Венера сообщила мне, что ей сказала кухарка, а кухарке, в свою очередь, местный тракторист, будто этой ночью на развалинах партвытрезвителя, он же бывшая лаборатория Минобороны, снова появились черные люди.

— Предлагаешь поймать одного из них и подвергнуть пыткам?

— Если поймаем и хорошенько расспросим, уже будет прогресс. Внесем какую-то ясность, — весело заметил Корнеев. — А то эта чертовщина здорово на нервы действует.

— Стало быть, Иван будет ловить чертей, а ты ему помогать, — ехидно заметила Лайма. — У тебя прямо руки чешутся.

— А ты думала? Сидеть столько времени в подвале!

— Ой, то-то я смотрю, ты много чего там насидел, — буркнула Лайма. — Целую Венеру высидел.

Корнеев неожиданно покраснел и запальчиво возразил:

— Венера тут совершенно ни при чем!

— Очень на это надеюсь, — пробормотала его напарница.

Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, она сразу же позвонила Медведю и сообщила, что он нужен им в Богодуховке для проведения оперативных мероприятий. Иван так искренне обрадовался, что даже не сумел этого скрыть.

— Я приеду, — быстро сказал он. — Уже еду. Я прямо сейчас…

Как-то так получилось, что все, кто присутствовал на злосчастной вечеринке, по очереди заходили к Гракову и оставались сидеть у него в гостиной. Степан сейчас выступал неким средоточием воли и здравого смысла. Он отлично понимал, что люди жмутся к нему в поисках моральной поддержки, и никого не гнал. Женщины все еще были испуганы и переживали. Саша с мокрыми глазами время от времени вытирала нос платком, Венера сидела с видом ледяной статуи, одну только Лайму не пришлось успокаивать.

Если бы в гостиную зашел посторонний, ни о чем не подозревающий человек, он подумал бы, что всем собравшимся страшно скучно. Всем, кроме хозяина дома. Граков энергично расхаживал взад и вперед по комнате, окидывая каждого орлиным взглядом и пытаясь подбить на разговор. Это у него плохо получалось.

Бабушкин громко сопел и только отвечал на вопросы, если к нему обращались. Остряков был тише воды, ниже травы и казался тусклым и каким-то неживым.

Чуприянов, наоборот, казался взвинченным и постоянно что-то делал руками — вращал пуговицы на рубашке, скреб ногтем обивку стула, приглаживал волосы, стряхивал пылинки со штанов. В какой-то момент, не найдя другого занятия, он взял с журнального столика тот самый каталог магазина электронных товаров, который Лайма листала в прошлый раз, и принялся бубнить какую-то ерунду о достоинствах плееров.

— Как далеко вперед шагнула техника, — сказал он, бросив взгляд в сторону Лаймы. — Сейчас даже мебель выпускают говорящую. — Он явно намекал на кровать «с храпом». — В жизни не отличишь голос электронного мужчины от голоса настоящего!

Лайма почувствовала, как у нее загорелись щеки. Наверняка на них появились два макового цвета пятна. Одна радость — Анисимов больше не смотрел на нее с осуждением и неприятием. Он тоже был здесь — сидел отдельно, в кожаном кресле, и вертел в руках пепельницу. Похоже, ему хотелось курить, но он ничего не говорил, вероятно, потому, что «здесь были дамы». В нем вообще, несмотря на послужной список и вполне современный вид, было что-то слегка старомодное — наверное, за его спиной незримыми тенями стояли какие-нибудь бабки да прабабки голубых кровей.

— Эти штуки, конечно, дорого стоят, — продолжал бубнить Чуприянов, перелистывая страницы, хотя его восторгов никто не поддержал. — Иногда просто целое состояние. Но ради того, чтобы жить хорощо, с удовольствием, можно и раскошелиться. Верно, Лайма?

— Ну да, да, конечно, — пробормотала она.

— А что, Николай вернется? — неожиданно спросил Бабушкин.

Все слегка оживились, потому что это была та тема, которую вроде бы хотелось обсуждать, но было как-то неловко.

— Нет, наверное, — неожиданно ответила Венера. Стало ясно, что она не ушла в себя, а все же следит за разговором.

— Продаст дом к чертям и уедет, — поддержал ее супруг. — Не станет он тут задерживаться.

— Да кто ж его теперь купит, этот дом? — пробормотала Саша. Ее носовой платок намок и превратился в большой мятый комок.

— Купят, не волнуйся, — ответил Бабушкин. — Есть у нас еще народ с понтами.

— С чем, с чем? — насмешливо переспросил Остряков.

Он считал себя тонкой натурой и время от времени подкалывал барда. Впрочем, на толстокожего Бабушкина это не производило впечатления.

— С понтами, — подсказал Анисимов. — Понты — это, так сказать, первая прибыль с капитала. Я тоже уверен, что на дом кто-нибудь клюнет. Он красивый, и не обязательно покупателю знать о том, что в нем произошло.

— Да ладно вам! — Лайма повернулась лицом к собравшимся: — Как будто вы не понимаете, что это еще не все!

Повисла пауза. Все как-то сразу растерялись — кроме, пожалуй, Анисимова.

— Что — не все? — осторожно спросила Саню. — Что ты имеешь в виду?

— Беда так и витает в воздухе! Я, как только сюда приехала, сразу это поняла.

— А по-моему, тут все тип-топ, — не согласился Граков. У него даже лицо омрачилось. Вероятно, ему не хотелось расставаться с мыслью о том, что Богодуховка, которую он выбрал в качестве тихой гавани, оказалась неподходящим для жизни местом.

— Здесь плохая энергетика, — неожиданно поддержал Лайму Остряков. — Никто не станет этого отрицать. Мы все знаем, что тут пропадают люди.

— Про водолазов я тоже слышал, — громыхнул Бабушкин. — В озеро полезли и утопли. А чего они ожидали, если озеро называется Дурным?

— А этот еще-следопыт, — не унимался Остряков. — Он, между прочим, совсем недавно сгинул.

— Может, его медведь задрал? — с надеждой спросила Саша.

— Ты его видала, этого следопыта? Он бы сам кого хочешь задрал. Морда такая, что на танке не объедешь. Ручищи — во!

— Выходит, он тоже утоп, — веско сказал Бабушкин. — Смех смехом, а может, в этом озере и впрямь какая бамбамурзина водится.

— Бамба… кто?! — изумленно переспросила Венера.

— Хрень какая-нибудь, — пояснил бард. — С хвостом. Может, ей жрать нечего. На болоте даже лягушек нет.

Лайма хотела сказать, что озеро метеоритного происхождения, потому там и не водится никто, разве что действительно бамбамурзина, но тут же прикусила язык. Эдак она себя подставит. Если в гостиной наводится человек, который имеет отношение к смерти Лейтера, само слово «метеорит» заставит его насторожиться. Лучше ей пока не проявлять осведомленность, а то найдут ее потом бездыханную на одной из садовых дорожек, вот и будет ей энергетика.

Нехорошо у нее было на душе, когда она уходила от Гракова. Оттого, что все по-прежнему оставалось неясным и непонятным. Ну, крутилась она все это время среди людей, которые могли быть причастны к каким-то темным делам. Ну и что? Ей даже не удалось понять — что это за дела. Чем мог интересоваться иностранец, работающий на НАСА? Аномальными явлениями на месте падения метеорита? Так это все одни россказни. Тем более метеорит упал, как уверяют специалисты, много веков назад. Кто надо, тот уже давно на месте его падения вымер. Какие-то завихрения, оставшиеся после лаборатории по изучению сна? Дело слишком давнее, не получается ничего. Колдун Кукуба? Таких пророков со скорострельными дипломами в Москве и области — воз и маленькая тележка, скоро можно будет высчитывать плотность астрологов в расчете на квадратный километр. Может быть, окопы, оставшиеся со времен войны? Оружие, боеприпасы? Чушь.

Неохваченными остались одни только черные люди, и Лайма была серьезно настроена идти ва-банк. С этими «демонами» или «монстрами» необходимо встретиться лицом к лицу. «В одну из ближайших ночей, — решила она. — Если вдруг черные люди не придут, мы обследуем развалины санатория. Это надо сделать в любом случае. А то что же — слухи ползут, а „Группа У“ вроде как на них внимания не обращает?»

Дома ее поджидал приятный сюрприз — приехал Иван, и Лайма мгновенно вспыхнула радостью. Корнеев, конечно, мужик что надо, но втроем, вместе с Иваном, они действительно сила. Самое интересное, что Медведь и Корнеев поодиночке вели себя иначе, чем когда работали вместе. Они отлично дополняли друг друга, один компенсировал недостатки другого и усиливал его же достоинства. Лайма только сейчас поняла, как она к ним обоим привязалась.

Большого труда ей стоило не кинуться Медведю на шею прямо с порога. И все-таки она его обняла. Иван сначала смутился, а потом еще долго тряс ее руку своими ручищами.

— Возвращение блудного сына, — насмешливо сказал Корнеев. Они всегда немножко ревновали командира друг к другу.

— Ну, и как у вас тут дела идут? — спросил Иван, разглядывая обстановку.

Когда он приезжал сюда с докладом, его сразу вели в подвал. А кроме того, он знал, что ему скоро уезжать, и по сторонам не особо глазел.

— У нас тут женщину убили, — ответил Корнеев. — Молодую и красивую. Похоже, она с нашим делом связана была.

Лайма рассказала про то, как боялась Леночка, что ее убьют, и про немца тоже.

— Граков уверяет, что Гюнтер Браун не приезжал в Москву. При этом Николай Дюнин уверен, что где-то видел его, и запомнил. А Леночка, когда речь про немца зашла, ужасно испугалась и попыталась замять разговор. Она точно что-то знала. Но у меня не хватило времени ее раскрутить. Кто-то понял, что она стала болтать и теперь представляет опасность.

Медведь усиленно переваривал информацию.

— Да уж, это не архивы, — пробормотал он. — И не посиделки с учеными да бывшими партийцами.

— Да мы, в общем, пока что тоже руки не марали, — заявил Корнеев. — Грубая физическая сила — это твой конек. Теперь ты здесь, пора переходить к активным действиям. Лайма говорит, следующей ночью пойдем на дело.

— На операцию, — поправила та. — Какое тебе «дело»? Мы же не уголовники.

— Тогда во всем и разберемся до конца, — пробормотал Корнеев. — Сдается мне, черные люди — это как раз то, что нам нужно.

— Ты думаешь, кто они? — спросил Иван, глаза которого загорелись энтузиазмом. — Может, какие-нибудь маги? Вдруг у этого Кукубы тут секта?

— Эта версия имеет право на существование.

— А при чем здесь Лейтер? — спросила Лайма.

— Может, и ни при чем, — сварливо ответил Корнеев. — Может, он по грибы сюда собирался!

— Грибы тут наверняка дрянные, — предположил Медведь. — И озеро Дурное, и лаборатория какая-то была дурная… А грибы — они же всякую дрянь аккумулируют.

— Поскорее бы ученые приехали, это озеро проверили, — пробормотала Лайма. — Может, нам самим придется оттуда пробы грунта взять. Отдадим в лабораторию, пусть скажут, что в нем не так.

— Ткнем пальцем в небо, — покачал головой Корнеев. — Несолидно.

— А тебе хочется наверняка? Поймать кого-нибудь в лесу — и в дамки. Так ты особо губы не раскатывай. Вдруг оно само нас поймает? Попадем к этим черным людям… — Лайма на секунду замолчала, потом опасливо продолжила: — А что, если это инопланетяне? И у них тут перевалочный пункт? У Лейтера в одной из книжек подробно все описано.

— Вот поэтому люди и пропадают! — поддержал Корнеев. — Инопланетяне наших ловят и — как ты говорила? — перерабатывают в зеленую биомассу.

— Но эти люди черные, — напомнил Медведь, — А у Лейтера в книжках зеленые.

— Может, они внутри зеленые, — не согласился Корнеев. — А сверху — как негры.

Лайма не выдержала и рассмеялась:

— Прекратите сейчас же!

Первые реальные подозрения шевельнулись у нее в душе. Возможно, Кукуба действительно изображает фанатичного пророка, а на самом деле возглавляет какое-нибудь международное тайное общество? Секту? Или тайный фонд, стягивающий в одно место силы, деньги и… что еще? Может быть, за этим Кукубой нужно следить денно и нощно?

Медведь и Корнеев отнеслись к предстоящей операциисо всей серьезностью. Они загодя собрали компактные рюкзачки, в которых чего только не было. Оружие тоже решили прихватить.

— Наручники обязательно положи, — напомнил Корнеев напарнику. —«Языка» брать будем. Баллончик с газом — на случай, если он начнет сопротивляться. И что-нибудь потяжелее. Вдруг это и впрямь пришелец, которого наша химия не берет? И шапочки на голову наденем с дырками для глаз и рта. Чтобы нас никто не опознал» если что.

— Что — если что? — подозрительно спросила Лайма. — Вы мне-тут самодеятельностью не занимайтесь. Действовать будете с моего разрешения.

— Есть, командир! — воскликнул Корнеев и приложил руку к воображаемой фуражке. — Дожидаемся завтрашней ночи, идем на развалины и ждем твоего разрешения отлавливать пришельца.

К вечеру небо стало затягиваться тучами, и стало понятно, что без дождя не обойдется. Да, в общем-то, это было к лучшему, так как жара стояла уже несколько недель подряд. Приятная прохлада опустилась на Богодуховку, и даже самые ленивые выползли прогуляться и подышать предгрозовым воздухом. Прогуливались по дорожкам, останавливались, болтали немного и расходились в разные стороны.

Дачную идиллию прервал дождик, который начал мелко накрапывать, становясь крупнее и крупнее. Потом сверкнула первая молния, и после нескольких секунд тишины раздался мощный удар грома. Казалось, сотряслось само небо.

С визгом и криками, как маленькие дети, солидные дяди и тети стали разбегаться под красные крыши своих дорогих убежищ. Улочки опустели, дождь лил все сильнее. Под его мерный аккомпанемент наступала ночь.

Чуприянов сидел на открытой веранде дома в кресле-качалке со стаканом в руке. Рядом, на столике, стояла уже изрядно опустошенная бутылка хорошего шотландского вискаря. Дмитрий, не торопясь, приканчивал ее, твердо вознамерившись к ночи напиться, заснуть чугунным сном и не просыпаться до самого утра. А утром он должен встать, снова увидеть яркое солнце, синее небо, зеленые деревья, разноцветные веселые шмотки своих соседей и соседок.

Стало совсем темно. Гроза, сверкнув еще несколько раз великолепными молниями, переместилась куда-то за лес и погрохатывала уже там. Зато дождь, похоже, прекращаться не собирался. Было сыро и неуютно.

«Камин, что ли, затопить?» — вяло подумал Дмитрий, но поленился вставать. Он попытался дотянуться рукой до валявшегося неподалеку пледа и чуть не выпал из кресла. «Все, уже хорош, — разговаривал Чуприянов сам с собой, — последний стаканчик, и баиньки».

С трудом поднявшись на ставшие совершенно непослушными ноги, он нетвердой рукой долил в почти опорожненный стакан виски, залпом выпил и направился было в дом. Но тут его ухо уловило какой-то посторонний шум — хлопающий звук, будто бились друг о друга железяки, причем бились довольно сильно.

«Что за фигня! Теперь надо идти смотреть», — Чуприянов мрачно двинулся с крыльца прямо по дорожке, выложенной замысловатой плиткой. Он не любил, когда что-то было не в порядке. В данном случае его раздражал этот явно лишний звук. Уже пройдя несколько метров, он вдруг сообразил — калитка! Он не закрыл калитку, она там и гуляет от ветра, бряцает всем своим металлическим арсеналом.

Чуприянов медленно брел под дождем к воротам. Зонта он не взял, да, кажется, у него и не было в доме зонта. Какой-то валялся в машине, но идти к гаражу не хотелось.

Мысли в голове мелькали разные: «Уже намок весь. Ладно, потом переоденусь. Надо бы еще выпить — согреться. Вроде я закрывал ее. А это что еще за…»

Тут прямо перед ним вспыхнула ослепительная молния, следом за которой на Дмитрия навалились темнота и боль.

Открыв глаз, он сразу же его и зажмурил — нестерпимо яркое солнце заливало комнату. Через минуту Дмитрий сделал еще одну попытку, которая оказалась более удачной. Второй глаз, несмотря на все усилия, открываться отказывался. Слегка пошевелившись, Чуприянов обнаружил, что доселе послушное, сильное и ловкое тело ему не подчиняется, причиняя к тому же адскую боль. Впечатление было такое, словно его разобрали на составные части, как детский конструктор, а собирая заново, все перепутали.

— Он шевелится, — радостно заверещал знакомый женский голос.

Немного порывшись в памяти, Чуприянов идентифицировал его, как принадлежащий Венере Остряковой. Порадовавшись, что память вернулась к нему, Дмитрий теперь попытался сосредоточиться на решении проблемы; «Что это со мной такое, и почему „это“ вообще произошло?» Однако память не прояснялась ни чуточки.

Тут над Дмитрием навис Степан Граков. Внимательно и сочувственно посмотрел в его единственный глаз.

— В больницу надо везти — рентген делать, и все такое, — раздался неуверенный голос, принадлежащий Егору Острякову, — вдруг у него переломы, сотрясение.

— Сейчас позвоню, — и Граков выхватил из кармана телефон, как меч из ножен.

Но тут Чуприянов, разозлившись, что кто-то решает за него его дальнейшую судьбу, попытался вставить слово. Получилось плохо, так как нижняя челюсть почти не двигалась. Раздалдсь странное шипение, переросшее затем в негодующее, но весьма эмоциональное мычание.

Присутствующие (теперь Дмитрий разглядел, что, кроме Гракова и супругов Остряковых, в его гостиной находились еще и Лайма, Саша с пуделем на руках и Антон Анисимов) замерли, стараясь понять, что случилось и что он хочет им сказать.

— Может, ему плохо? —осторожно предположила Саша.

— Он, наверное, хочет пить, — выдвинул свою версию Егор и предложил: — Я схожу за водой?

Увидев, что Граков набирает какие-то цифры на телефоне, Дмитрий вновь запротестовал. Степан в нерешительности остановился — ждал, когда очередной приступ жизнедеятельности Чуприянова подойдет к концу. Но на сей раз Дмитрий любой ценой решил довести свое мнение до сведения заботливых соседей. Он ненавидел больницы и все, что с ними связано, и не собирался туда ехать, пока жив.

— У меня впечатление, что он не хочет в больницу, — сказала Лайма, внимательно наблюдавшая за его странным поведением.

Чуприянов радостно загукал (слова но-прежнему не получались) и отчаянно закивал головой, насколько ему позволял толстый слой бинтов, которыми были обмотаны его голова и шея.

— Не хочет? — удивилась Венера. — Но почему?

— Да-а, — протянул Граков, — кажется, и правда… А что делать?

— Врача вызвать сюда, — предложила Саша.

— Точно. Вызываю врача, потом договорюсь, чтобы сиделку нашли. Михаил, помощник его, один не справится. — Граков на минуту задумался, не забыл ли чего. — И еще организую ему круглосуточную охрану — бог знает, чьих это рук дело.

Он тут же отправился на улицу, держа возле уха мобильник.

Дмитрий с облегчением вздохнул — опасность миновала. Теперь снова можно попытаться вспомнить, что же с ним произошло.

— А что, собственно, с ним произошло? — нарушила тревожную тишину Лайма. — Кто-нибудь знает?

— Никто ничего точно не знает. — Егор Остряков стал нервно расхаживать по комнате, посматривая на Чуприянова, который провожал его взглядом своего единственного глаза. — Уму непостижимо — вокруг все приличные люди, посторонних здесь не бывает.

— Может, быть, разборки? Бизнес, и все такое? — встряла Венера.

— Тогда его убили бы, — авторитетно заявила Саша, — или покалечили. А его просто избили.

— Ничего себе «просто»! Посмотри на него! — обиделась за Чуприянова Венера.

— Он так стонал, бедненький! Никогда не забуду, — Саща присела на корточки и спустила собаку с рук. Лили немедленно убежала на веранду и улеглась на валявшийся там плед.

— Саша нашла Чуприянова, — пояснила для Лаймы Венера, — она гуляла…

— Сама расскажу, — Саша победоносно оглядела присутствующих. — Вышла я с Лили прогуляться — очень она просилась. Солнце только-только встало, хорошо так после дождика. Идем мимо чуприяновской калитки, а она открыта. Лили туда и забежала. Я пошла забрать ее — она ведь, мерзавка, может по чужим участкам часами бегать. Зашла — смотрю, какая-то куча прямо посреди дорожки лежит. Вот, думаю, неряха — бросил какую-то гадость, а собачка может наступить. Или съесть. Вдруг слышу — стон. Жалобный. Я сначала испугалась, потом поближе подошла — а это Чуприянов. В крови весь, в грязи. Побежала я обратно, думала в милицию звонить или еще куда-нибудь. Смотрю — Анисимов на крылечко вышел — я к нему. Так вдвоем мы Диму и волокли. Потом уже все остальные подтянулись.

И Саша обернулась к Антону, как бы приглашая его обогатить ее скромный рассказ новыми подробностями. Но Анисимов, который так все время и стоял молча, подпирая стенку, лишь пожал плечами: мол, все необходимое уже сказано.

— Теперь дело за малым — найти того, кто это сделал. Пока все не выяснится, мы здесь спокойно жить не сможем, — резонно заметила Венера.

— Может быть, когда Дима поправится, он расскажет нам, как все произошло, — вздохнув, предположила Саша.

Чуприянов закрыл глаз и подумал, что одно предположение у него есть. Но подтвердить его невозможно до тех пор, пока он не встанет на ноги и не проверит карман своего пиджака, который висит в шкафу.

Прошлой ночью шел ливень, и «Группа У» решила, что черные люди не пойдут в грозу на развалины, и взяла тайм-аут. То есть все ее участники спокойно дрыхли, а утром оказалось, что кто-то избил Чуприянова. Неужели черные люди?

Этой ночью луна взошла яркая, веселая, по-летнему сочная, а не того синюшного цвета, который она приобретает промозглой холодной осенью. Хотелось повыть на нее или выйти на луг, найти стог и повалиться в сено, закинув руки за голову. Жевать травинку, обниматься с каким-нибудь симпатичным парнем… Лайма отогнала от себя призрак Гракова и мысленно заменила его призраком Анисимова. Потом избавилась от Анисимова тоже и прибавила шаг.

На операцию она надела трикотажные брюки и черную водолазку. Волосы спрятала под кепку, на шею повесила бинокль, позволяющий видеть в темноте. Втроем они шли по пролеску: впереди Корнеев, отлично знакомый с местностью, потом Лайма, последним — Медведь. Несмотря на приличный рост и большой вес, двигался он практически бесшумно. Не то что компьютерный гений, под ногами которого, казалось, не только трещали ветки, но и пищали возмущенные насекомые. Лайма могла бьг голову отдать на отсечение, что рюкзак Корнеева тяжелее ровно на столько, сколько весит та маленькая хрень с экраном, с которой он не расстается ни днем, ни ночью.

План был простым и четким. Они располагаются лагерем неподалеку от развалин и наблюдают за ними до рассвета. Если никто не появляется, идут внутрь и знакомятся с обстановкой. Если приходят черные люди, наблюдают за ними и незаметно их фотографируют. А дальше —.как фишка ляжет.

Забрав вправо от большого дуба, члены «Группы У» еще немного углубились в лес и дошли до края большой поляны. За последние годы лес почти вплотную подступил к заброшенному санаторию. Забор был все еще крепким, лишь несколько секций провалилось внутрь, в этих местах хорошо просматривались остовы двух массивных зданий.

— Ни огонька, — шепнула Лайма.

Они некоторое время стояли, прислушиваясь, но, кроме копошения ветра в кронах деревьев, ничего не услышали.

— Я обойду вокруг? — предложил Медведь.

— Ладно, — неохотно согласилась Лайма.

— Если почуешь опасность — дай знать, — прошептал Корнеев, затравленно озираясь.

— Как?

— Ну, крякни, что ли.

— Глупо, — проворчал Иван. — Представляешь, на тебя нападают, а ты в ответ крякаешь.

Несмотря на лунные дорожки, избороздившие траву, лес сегодня показался Лайме особенно неприветливым. Возможно, потому, что она нервничала. Ее теория по поводу международного тайного общества вызвала у напарников сомнения. Но если вдруг она окажется права, им всем грозит нешуточная опасность. Сектанты, как правило, люди фанатичные и жестокие, готовые на все ради сохранения своих секретов.

Медведь бесшумно ушел в темноту и исчез, будто растворился. Корнеев проводил его взглядом, потом знаком показал Лайме, где лучше всего расположиться. Наискось от пролома в заборе высилась большая ель, вокруг которой росли маленькие елочки. Ель была пушистая и стояла, раскинув лапы в стороны, словно курица, расправившая крылья над цыплятами. Неплохое укрытие — не далеко и не слишком близко от тропинки. Тропинка едва угадывалась в папоротнике — не очень-то много находится желающих прогуляться к месту, пользующемуся дурной репутацией.

Через некоторое время Иван вернулся, появившись словно ниоткуда.

— Никого, — коротко доложил он.

Они втроем пробрались к ели и устроились на сухом мху, окунувшись в хвойно-смолистый запах. «Благодать! — невольно подумала Лайма, ощущая два дружеских плеча — одно слева, другое справа. — Хорошо бы еще не заснуть ненароком». Впрочем, спать совсем не хотелось. Время от времени друзья перебрасывались фразами, стараясь не особенно тревожить тишину. Было слышно обитателей леса, которые вели свою обычную ночную жизнь.

И вот — наконец! — удача им улыбнулась. Примерно через час после того, как «Группа У» устроила засаду, Лайма первой услышала шаги и схватила Корнеева за руку, потому что именно в этот момент он собрался что-то сказать. Корнеев замер, как вспугнутый заяц. Иван наклонил голову, прислушиваясь.

Кто-то шел по тропинке в сторону развалин. Это были тяжелые шаги. Размеренные и оттого особенно страшные. Топ-топ, шур-шур — человек задевал ветки папоротника, и они с характерным звуком терлись о его одежду.

Лайма привстала, чтобы не пропустить тот знаменательный момент, когда незнакомец выйдет на открытое место. Перед самым забором ему придется переходить вброд целую лунную реку, и тогда его можно будет рассмотреть и без бинокля.

И вот он появился. Высокий, с мощной спиной… Лайма уже смутно, угадывала, кто это. Еще несколько шагов…

«Бабушкин!» — ахнула она про себя. Корнеев тоже узнал барда и покачал головой с пониманием. Мол, я так и думал. Лайме страстно захотелось своими глазами увидеть, что Бабушкин будет делать в развалинах. Она жестами приказала Корнееву оставаться на месте, а Медведю — следовать за ней. Тихо-тихо, двумя сгустками лесного мрака они проскользнули к пролому в заборе и осторожно просочились на территорию санатория. Трава была мягкой, и под ногами, елава богу, ничего не хрустело.

Бабушкин, впрочем, не ожидал, что за ним будут следить. Он не оглядывался и вообще не проявлял никаких признаков беспокойства. Складывалось впечатление, что он идет по конкретному делу, словно у него назначена деловая встреча, на которую не следует опаздывать.

«Только бы внутри не оказалось никакой нечисти», — взмолилась про себя Лайма. Она была довольно храброй женщиной, но предсказать собственную реакцию на появление каких-нибудь упырей затруднялась. Бабушкин тем временем нашел дверь, которая держалась на одной петле, отворил ее и включил фонарик. Вошел внутрь здания и затих. Лайма с Медведем короткими перебежками последовали за ним.

Встав спиной к дверному проему, они прижались к стене. Лаима.жестом показала, что заглянет внутрь первой, Иван кивнул и достал из-за пояса пистолет. Блеснул длинный хищный ствол, и сразу стало боязно до дрожи в коленках. Оружие овеществляет все человеческие страхи. Является той разделительной чертой, за которой начинается большая игра — не на жизнь, а на смерть.

Взору Лаймы открылось большое помещение с высоким потолком, с которого свисала арматура. Сверху что-то капало: капли ударялись о лист жести, валявшийся на полу, и издавали противные чмокающие звуки. Бабушкин находился возле левой стены, довольно близко от входа и совершал какие-то странные манипуляции. Расковыривал стену? Фонарь стоял на полу возле него лампой вверх наподобие маленького торшера.

Лайма затаила дыхание, потом дернула Медведя за рукав, приглашая посмотреть тоже. Одним быстрым движением он переместился к проему и заглянул в него. Бард держал в одной руке большой стеклянный пузырек, а в другой — нож. Соскребал со стены бело-зеленоватую плесень и стряхивал в подготовленный резервуар. Медведь и Лайма переглянулись. Одна и та же мысль пришла им в голову — этот человек берет какие-то пробы на анализ. Может быть, почва и сами материалы, из которых сделаны стены, содержат особые вещества? Вредные добавки? Или что-то еще? Потом бард передает все это иностранцам. Лейтер, похоже, был связным, но его почему-то убрали.

Значит, все-таки это касается лаборатории по изучению снов… Не может быть, чтобы «партвытрезвитель» каким-то образом повлиял на экологию. Ведь после того как лаборатория уехала, здесь некоторое время работали люди! И с ними ничего не случилось — Медведь разговаривал кое с кем. Кроме того, разве возили бы сюда руководящих сотрудников, угрожай им хоть какая-то опасность?

Медведь тем временем спросил у Лаймы, дыша прямо в ухо:

— Берем?

Она хотела спросить, куда они его денут, но потом махнула рукой. Бабушкин был один, и они застали его врасплох на месте преступления. Другого такого случая может не представиться. Помедлив некоторое время, она утвердительно кивнула головой.

— Жди меня здесь, — одними губами велел Иван, отстранил Лайму, сгруппировался и буквально одним скоком впрыгнул в зияющий проем.

Лайма решила не смотреть на то, что там, внутри, будет происходить. Она слышала только требование Медведя поднять руки вверх, удивленный вскрик Бабушкина, шум короткой борьбы и несколько крепких ругательств, которыми обменялись противники.

Наконец появился Иван, толкающий в спину пленника. Бабушкин был в наручниках и держал руки перед собой, конвоир руководил им при помощи грубых окриков и пистолета.

— А это еще кто?! — воскликнул изумленный Бабушкин, очутившись на улице. — Да вас тут целая шайка!

— Шагай, шагай! — прикрикнул Медведь. — Лучше поговорим про твою шайку.

— Чего вам от меня надо, собаки?

— Потом расскажем. В подходящей обстановке.

— Лайма?! — воскликнул Бабушкин, наконец узнав свою соседку. — Ты-то тут чего делаешь?! С ума вы, ребята, посходили? В наручники меня заковали!

— Не сопротивляйся, Олег, — предупредила Лайма. — А то мой человек тебя застрелит.

— Правда, что ли?

— Правда, — подтвердил Медведь.

— Откуда он такой огромный взялся? — продолжал бубнить Бабушкин. Лайме не нравился его тон. Казалось, он специально заговаривает им зубы, чтобы неожиданно нанести удар и сбежать. — Выскочил на меня, чуть сознания не лишил!

— В подвал его, — скомандовала Лайма таким тоном, будто была королевой и велела своим стражникам казнить преступника. — Мы остаемся тут, а ты можешь начинать с ним работать.

— Так вас много? — изумленно воскликнул Бабушкин. — Вы специально меня подкарауливали?! Следили, да? Но вы ничего не докажете!

— Пузырек не разбился? — спросила Лайма у Медведя.

— В кармане у меня, — ответил тот. — Шагай, специалист.

— Этот пузырек ни о чем не говорит. Я собирал природный материал, я, может, биолог! А вы докажите, что нет!

На тропинке рядом с елкой их уже ждал Корнеев с подготовленным куском клейкой ленты. Медведь ткнул Бабушкина стволом под лопатку, а Евгений заклеил ему рот.

— Не хватало еще, чтобы он орал на всю деревню, — пробормотал он. — Иди, иди, негодяй. Родина тебя перевоспитает.

Живописная группа, состоящая из двух массивных особей, скрылась из виду довольно быстро. Лайма и Корнеев остались одни.

— Сдается мне, это еще не все, — признался Евгений.

И будто в воду смотрел. Прошло не больше получаса, как снова послышался шум. Кто-то шел к развалинам. И даже не шел, а бежал. Им не удалось рассмотреть бегуна как следует. Они думали, что когда он минует пролом в заборе, его окатит лунным светом и станет ясно, с кем они имеют дело на сей раз.

Однако человек, мчавшийся по тропинке, в самый последний момент неожиданно свернул в сторону и исчез из виду. Лайма схватилась за свой бинокль, но поздно.

— Он войдет через главные ворота, — одними губами сказал Корнеев. — Не хочет ноги ломать. Мне пойти за ним?

Лайма уже кивнула было, но тут же прошептала:

—Т-с-с!

Потому что со стороны шоссе появился кто-то еще. «Эдак к утру тут будет не еле заметная тропинка, а носорожья тропа, — подумала Лайма. — А мы-то полагали, что на эти развалины из суеверных соображений вообще никто не ходит». Прошла пара минут, и обозначился мужской силуэт, который она сразу же поймала в бинокль. Поймала и вздрогнула. Это был Кукуба. Очков, правда, на сей раз на нем не оказалось — вероятно, они всего лишь помогали «пророку» создать определенный образ.

Колдун шел так же спокойно, как до него Бабушкин, и даже помахивал рукой, будто ему нравилось гулять ночью в лесу. Огибать забор он не стал, а полез через пролом, и Корнеев прошептал Лайме:

— Я пойду и посмотрю, с кем же он встречается. И что они будут там делать.

— Но я… — пискнула Лайма. Потом махнула рукой и закончила: — Если что — крякай.

Корнеев тоже достал свой пистолет. Взял его в правую руку, а в левой зажал фонарик. Биться с колдуном в старых развалинах глухой ночью — это тебе не придурочного Альберта изображать. Тут бравада ни к чему. Поскольку Евгений не обладал способностью Медведя бесшумно передвигаться по любому грунту, то крался еле-еле, ощупывая ногой каждый бугорок. Поэтому путь его получился долгим и утомительным.

Наконец он оказался у главного входа и по расколотым каменным ступенькам добрался до двери. Внутри шуршали и вздыхали, но не видно, понятное дело, было ни зги. Тогда Корнеев включил иллюминацию и одновременно заорал:

— Всем стоять! Руки на голову!

Кружок света от его фонарика прочертил несколько зигзагообразных линий по стенам и тотчас наткнулся на тех, кого он искал. Кукуба обернулся на крик — лицо искажено ужасом, нижняя губа отвисла. Тут же стала понятна и причина его испуга: в объятиях колдун держал веснушчатую девицу, которая выглядывала из-за его плеча, сверкая огромными глазищами.

— Мама! — пискнула она и заплакала.

— Отставить руки на голову, — усталым голосом приказал Корнеев. — Продолжайте.

— Что? — спросил Кукуба растерянно.

— Я говорю: продолжайте, — уже громче повторил Корнеев и махнул пистолетом. — Занимайтесь своим делом.

— Извините, — выдавил колдун. — Но я уже… не могу продолжать.

— Тогда валите отсюда, — предложил тот. — Ну и местечко же вы выбрали для свиданки!

Девица проскакала мимо него сереньким козликом, а Кукуба медленно, приседая, как гиена, последовал за ней.

— Тебе первому на голову астероид упадет, — пообещал ему в спину Корнеев. — За грехи твои.

Колдун дернулся и пошел быстрее. Корнеев последовал за ним и так и шел до тех пор, пока не вывел парочку на тропинку.

— Отбой! — громко сказал он в сторону ели. — Тут у нас лямур-тужур обнаружился.

— А вы кто? — все-таки не выдержал и спросил Кукуба, пытаясь прощупать взглядом темноту в надежде определить количество тех, кому дан отбой. — Вы милиция?

— Не твое собачье дело, — отрезал Корнеев. — Чтоб больше сюда не лазил, понятно? Ни в штанах, ни без штанов.

— Понятно, — дрогнувшим голосом ответил колдун.

И по этому самому голосу Лайма поняла, что ее версия с международным заговором — чепуха на постном масле. Кто, как не Кукуба мог быть главой русского отделения? Бабушкин? Нет, Бабушкин не сектант. Шпион — более вероятно. Вот Иван с ним и разберется…

— Ну, чего делать будем, командир? — вполголоса спросил Корнеев, возвращаясь. — Этим я приказал рот на замке держать. Пушкой припугнул, они бежать бросились, как малолетки. Может, домой пойдем?

— А черные люди? — спросила Лайма тоном маленькой девочки, родители которой забыли про обещанные ей карусели. — Мы же на них пришли охотиться.

— Хорошо, — покладисто ответил Корнеев, — Подождем людей.

Они снова усароились под елкой и замолчали, хотя Лайму так и распирало обсудить нравственный облик Кукубы, который увел жену у главы администрации Тихорецкого района, а теперь вот изменяет ей с рыжими девицами.

Сказать по правде, на появление таинственных черных людей она вовсе и не надеялась. За все время сидения в засаде Лайма уверила себя, что они — всего лишь плод фантазий местных жителей, которым, возможно, даже нравится соседство всяких потусторонних сил. Есть о чем посудачить, на кого всякие глупости свалить.

Поэтому, когда она увидела, что в окнах полуразрушенного санатория замигал свет, сердце у нее ушло в пятки. И даже не ушло, а нырнуло — ласточкой. Теперь оно сидело где-то в неположенном месте и колотилось от страха. Корнеев тоже заметил свет. Не заметить было мудрено — это были не какие-то там вшивые фонарики, а факелы.

Факелы! Кто сейчас ходит с факелами? Бред какой-то! Может быть, у этого санатория есть подземелье? Мысли в голове у Лаймы путались. Мимо окон между тем стали проходить фигуры — одна вторая, третья…

— Черные люди! — ахнула она. — Да их там целый батальон.

Версия о существовании в Богодуховке тайного ордена снова начала обретать очертания.

— Да… — протянул Корнеев. — Что-то мне расхотелось брать «языка».

Фигуры, мелькавшие в окнах, держали факелы над головой. Все это были мужчины в темной одежде и, что сразу бросалось в глаза — очень крепкие и рослые. Как на подбор. «А может, и правда — на подбор?» — трусливо подумала Лайма.

— Соваться туда не будем. Только фотографировать, — добавила она. — Доставай аппарат.

Корнеев сбросил с плеча рюкзак, не отрывая глаз от разворачивающегося перед ними зрелища. Люди на втором этаже, похоже, встали в круг и принялись по очереди кланяться. Пламя факелов металось вверх-вниз.

— Я пойду туда, — неожиданно решил Евгений. — Снимать их издали не имеет никакого смысла. А ты, командир, оставайся здесь. На подстраховке.

Как она могла его подстраховать, Лайма не знала. И сердито ответила:

— Хорошо, когда тебя захотят четвертовать, я позвоню «ноль два». Ты с ума сошел?! Куда ты собираешься идти? Тебя увидят!

— Я потихоньку, — ответил Корнеев. Лицо у него было сосредоточенным и заинтересованным одновременно. — Не беспокойся.

Хорошенькое пожелание — не беспокойся! У Лаймы так тряслись коленки, что она едва стояла на ногах. Корнеев оставил свой рюкзак возле елки, взяв с собой только оружие и фотоаппарат. Через минуту он уже исчез из виду. Лайма стиснула руки перед грудью и тяжело задышала. Кровь стучала в ушах, и она почти ничего не слышала вокруг себя. Поэтому когда ей на плечо легла чья-то рука, нервы ее сдали окончательно, и Лайма, раскрыв рот в немом крике, стала заваливаться назад.

— Боже мой, — раздался знакомый раздраженный голос. — Вы опять валитесь в обморок! Неужели я произвожу на вас такое сногсшибательное впечатление?

Анисимов сделал шаг вперед и схватил Лайму в охапку, иначе она точно рухнула бы на землю.

— И не вздумайте орать, так вы испортите все дело.

— Это вы! — выдохнула Лайма. Совсем короткая фраза вобрала в себя такое богатство интонаций, какому позавидовал бы большой артист.

— Граков уже вызвал милицию, — продолжал успокаивать ее Антон, утвердив на месте и проверив, хорошо ли она стоит. — Они приехали на мотоциклах по старой проселочной дороге. Их видели автомеханик и два совхозных водителя.

— Кто — они? — спросила Лайма. — Эти? — и подбородком показала на развалины.

— Эти, — подтвердил Анисимов. — Черные следопыты. Граков считает, что у них здесь склад. Тут они прячут все свои богатства до тех пор, пока не вывезут их за пределы области. Оружие, конечно, их главный трофей.

Как только он сказал про черных следопытов, все сразу стало на свои места. Почему они решили, что Шашков действовал один? Просто потому, что никто больше не расквартировался в деревне? Ах, какое упущение!

Конечно, у них здесь склад! Вероятно, под плитами пола эти «гробокопатели» захоронили свою добычу. Вот чем объясняются их странные ныряющие движения! Они встали в круг и наклонялись по очереди, выбирая из тайника свое добро. А она-то!

— Я так испугалась! — честно призналась Лайма, почувствовав внезапно страстное желание обнять Анисимова и прижаться к его груди.

Он был таким высоким, таким спокойным, уверенным в себе. И он смотрел на нее во все глаза.

— Кажется, у меня кружится голова, — соврала Лайма.

— Зачем вас с Артуром понесло в лес? — прошептал Анисимов. — Вы могли… нарваться на неприятности. Идите сюда.

Он схватил ее за шею и с силой притянул к себе. Поцелуй получился страстным и долгим. Лайма задохнулась и на секундочку отвела голову назад, чтобы сделать глоток воздуха. И тут услышала за спиной голос Корнеева:

— Командир! — шепотом вопил он. — Командир, их там человек восемь! Все такие здоровые — чисто кони! Я сделал пару снимков и решил — баста… Командир?!

Не обращая на него никакого внимания, Лайма с упоением продолжала начатое дело.

— Командир! — Корнеев перешел к жалостливым интонациям. — Нужно срочно сообщить кому-нибудь о том, что они тут шарят! Вероятно, они за что-то избили Чуприянова. И Шашкова кокнули. Может, его хладный труп прямо тут спрятан? Мало ли в этих развалинах мест…

Поскольку Лайма, впрочем, как и Анисимов, не обращали на него никакого внимания, его голос постепенно становился все более злым.

— И вообще — нас тут могут застукать. Вон они, уже идут! Кто-то сюда идет! Тревога! Кря-кря!

Он обежал целующуюся парочку и подскочил к ней с другой стороны:

— Кря-кря! Кря-кря-кря!

Люди шли из поселка, растянувшись цепочкой. Корнеев понятия не имел, что Граков обратился в милицию, и решил, что это еще один отряд черных следопытов. Подкрепление, так сказать.

— Кря! — еще раз крикнул он срывающимся от отчаянья голосом. — Кря-кря!

Анисимов оторвался от Лаймы, облизал губы и пробормотал:

— Все-таки этот Артур сумасшедший, тебе не кажется?

Лайма смутно помнила, как они очутились у Анисимова дома. Перед глазами у нее взрывались фейерверки, и весь мир казался ярким и праздничным, как бразильский карнавал. Сначала они целовались прямо на пороге, потом переместились в дом и начали все заново.

В конце концов, пятясь, добрели до дивана и упали на него, подмяв под себя пару диванных подушек и пульт дистанционного управления. Телевизор немедленно включился и заговорил голосом ведущего утренней, четырехчасовой, программы «Сегодня»:

— Стремительный рост числа участников рынка…

От неожиданности Лайма подпрыгнула, а потом расхохоталась:

— Я думала, здесь кто-то есть!

Анисимов вытащил из-под нее пульт, поколдовал над ним и бросил на ковер. Потом низким голосом сказал, поцеловав ее за ухом:

— Здесь никого нет. Кроме тебя… И меня… Это всего лишь телевизор.

— Ну да, — пробормотала Лайма и тут же вспомнила про «говорящую кровать», которой морочила голову Чуприянову. Он тогда с трудом поверил в электронный храп.

Лайма открыла глаза и уставилась в противоположную стену.

— О господи! — шепотом сказала она.

Перед ее мысленным взором начали мелькать кадры — один за другим. Она у Гракова дома листает каталог магазина электротоваров. Тот же самый каталог в руках у Чуприянова. «Эти штуки, конечно, дорого стоят. Иногда целое состояние…»

Анисимов переключился с уха на ее шею, осыпая привлекательную часть тела короткими поцелуями. Лайма перестала на него реагировать и продолжала лихорадочно размышлять.

— Просто невероятно! — воскликнула она наконец.

Все это чудовищное дело, которое, словно змея, закрутилось вокруг Бргодуховки, начало стремительно раскручиваться в ее голове. В один короткий миг она поняла, кто убил Леночку Дюнину. И как убийца скрыл главную улику. И даже где эта улика сейчас находится.

— Не могу поверить! — вслух сказала она.

Анисимову тем временем надоело бороться с воротником ее водолазки, он схватил кофточку за край и стянул ее через голову. Лайма не обратила на это никакого внимания — правда потрясла ее слишком сильно.

Каждый факт точно занимал свое место в общей картине преступления: собака, которую Бабушкин привел с собой на вечеринку, сгоревшая индейка, драка Анисимова с Чуприяновым…

— Господи, с ума можно сойти! Я даже представить не могла, — пробормотала она. — Кто бы мог подумать?

В ответ на эту фразу Анисимов, оторвавшись от нее, напряженным голосом спросил:

— Послушай, у тебя что — это в первый раз?

Лайма наконец вспомнила, чем они собирались заниматься, и положила руки ему на плечи.

— Антон, — проникновенно сказала она. — Я раскрыла убийство.

— Что? — лицо у Анисимова стало растерянным.

— Два убийства, — поправила себя Лайма. Потом подумала и добавила, глядя на его люстру: — Три убийства!

— Ты бредишь? — осторожно поинтересовался он.

Лайма высвободилась из его ослабевших объятий и сказала:

— Не обижайся, пожалуйста, но сейчас мы должны это прекратить. — Похлопала его по руке и добавила: — У нас все еще будет!

— Звучит как коммунистический лозунг, — мрачно заметил Анисимов. — Какие три убийства, ты что?

— Леночку Дюнину убили, — пояснила Лайма. — Но до этого убийца совершил еще два преступления. Я так полагаю.

— Разве следователи-экологи занимаются убийствами? — с подозрением спросил он.

— Что ж делать, раз я такая умная? Не могу же я оторвать себе голову, — сердито ответила Лайма. — Какая разница, какую должность я занимаю? Я догадалась, кто утопил Леночку.

— И кто же?

— Прежде чем бросаться обвинениями, нужно убедиться в том, что все остальные дороги никуда не ведут. Одевайся, мы пойдем ко мне. В первую очередь следует с пристрастием допросить Бабушкина. Он сидит в моем подвале.

Лайма подхватила водолазку и натянула ее через голову.

— Оригинально, — сказал Анисимов. — У меня было множество сценариев этой ночи. Но я и подумать не мог, что она может закончиться допросом Бабушкина.

Лайма не оценила его иронии. Глаза ее горели лихорадочным огнем. Взяв Анисимова за руку, она вытащила его на улицу и поволокла по грядкам.

— Твой дурацкий забор все только портит, — заметила она по дороге.

— Я его сломаю.

Лайма хотела сказать, что не стоит, потому что вскоре ей придется уехать, но не стала портить ему настроение. Они вдвоем взобрались на крыльцо и застучали в дверь. Дверь немедленно открылась, и на пороге появился Корнеев с бутербродом в руке.

— Проголодались? — весело спросил он. — Присоединяйтесь, мы тут как раз тосты поджарили…

Они устроились за столом втроем — Корнеев, Медведь и бард, обросший щетиной по самые уши.

— Лайма! — вскочил Иван, увидев ее напряженное лицо. — Это была ошибка. Олег никакого отношения не имеет…

— Я уже догадалась, — ответила она. И, обратившись к Бабушкину, спросила: — Итак, что это ты делал в бывшем санатории, друг мой?

— Собирал растительный материал, — вызывающе ответил тот. — Прям жизни никакой нет — объясняй им всем по тридцать два раза.

— Он у нас умелец, — с уважением заметил Корнеев. — Опробовал уже все растения данного региона на наличие в них одурманивающих веществ. Сегодня взялся за зеленую плесень.

Лайма вспомнила самокрутки и воскликнула:

— Как я сразу не догадалась! Ты наркоман!

— Я?! — Бабушкин так искренне изумился, что едва не подавился куском тоста. — Ты что это придумала? Хочешь мне репутацию подмочить?

— Полагаю, что именно ради сохранения незапятнанной репутации ты и ходил на развалины ночью. Боялся, что кто-нибудь догадается про плесень…

— Да не, просто днем местные увидят — начнут дрянь всякую сочинять. Что у меня с чертями договор подписан или что-нибудь в этом роде. Я откуда про плесень узнал? Забрел туда однажды, на язык ее попробовал, потом она мне все покоя не давала. А колдун этот идиотский прицепился ко мне — почему это я в такое дрянное место хожу?

—Ясное дело, ему конкурент не нужен, — хмыкнула Лайма. — У него на эти развалины большие планы были.

Корнеев посмотрел на Анисимова, который с неживой улыбкой стоял за спиной Лаймы, и спросил:

— Антон, хотите бутербродик с колбаской?

— Нет, — покачал головой тот.

— А с сыром?

— Никакой не хочу. Лучше бы вы мне рассказали все с самого начала.

— Нам некогда, — покачала головой Лайма. — Вдруг убийце еще кто-нибудь покажется опасным? Иван, ты пойдешь с нами. Ты, Олег, можешь катиться на все четыре стороны. Впрочем, нет. Оставайся тут, ты слишком много слышал.

— Только наручники не надевайте.

— Слово дай, — потребовал Медведь, глядя на него в упор.

— Честное благородное, тут останусь. Спать лягу, уморили вы меня.

— Евгений, ты за ним следи, — строго наказала Лайма. — И не давай ему крутить сигаретки из герани, а то отравится, греха не оберешься.

— Из герани? — задумчиво пробормотал Бабушкин. — Интересная мысль.

— И вот еще что… — Лайма взяла Евгения за пуговицу. — Поищи что-нибудь на этого немца. Не дает он мне покоя. Фотографии его посмотри еще раз, что ли. Он у нас — белое пятно на карте. Обещаешь?

Когда они втроем вышли из дому, небо только-только начало сереть. Как будто кто-то уронил каплю воды на лист, закрашенный черной акварелью. Свежий ветерок пробежал по жасминовым кустам, нырнул в траву и спрятался среди садовых ромашек. Лайма поежилась.

— Замерзла? — тотчас спросил Анисимов, но она отрицательно покачала головой:

— Нервничаю.

— Куда идем? — поинтересовался Медведь, которому, конечно, страсть как хотелось знать, о чем думает Лайма. Однако лезть с вопросами не спешил — характер выдерживал. Не ребенок же он в самом-то деле.

— К Саше.

— Надеюсь, она сообразит посмотреть, кто звонит ей в калитку в пятом часу утра, прежде чем вызывать милицию, — буркнул Анисимов.

Саша действительно выглянула в окно — они увидели, как шевельнулась занавеска. Потом очень быстро распахнулась дверь, и певица появилась на пороге в прелестном дезабилье. Лили выскочила вслед за ней и принялась восторженно тявкать, как будто хотела сказать: «Какие люди пришли меня проведать!» Саша прикрикнула на нее.

— Что случилось? — испуганно спросила она. — Еще кто-то умер?

— Пока нет, — успокоила ее Лайма. — Понимаешь, мы расследуем убийство Леночки, и нам нужны дополнительные сведения.

— Пожалуйста… — растерялась Саша. Она даже не спросила, почему это им вдруг потребовались какие-то сведения в такое время. — Идите в дом, я сейчас только халат надену.

Она сходила за халатом и уютно в него завернулась. Включила в гостиной свет и предложила:

— Садитесь на диван.

— Нет, мы ненадолго. Вот что, Саша, тебя видели двое охотников, когда ты ночью доставала что-то из озера.

— Охотники? Видели меня? На Дурном озере? Вот блин! — весело сказала Саша. — А я голая там стояла! Доставила мужикам удовольствие.

— Скажи честно, что ты там делала? И что унесла с собой в пакете?

— Боже, ну никуда не скрыться бедной звезде: всю личную жизнь наизнанку вывернут, — ухмыльнулась она. — В деревне бабка есть, целительница. Она сказала мне, что в Дурном озере грязь омолаживающим эффектом обладает. Прямо с берега можно соскребать. Нужно все тело натереть, потом водой из озера обмыться. Помолодеешь лет на пять. Я за этой грязью туда и пошла, от края берега отковыривала, до дна-то не дотянуться! Пластическая хирургия, конечно, ушла далеко вперед, но у врачей не все всегда получается. И кому же не хочется помолодеть дуриком? Ни тебе инъекций, ни швов, ни расходов.

Она выжидательно посмотрела на всех своих гостей по очереди:

— А при чем здесь убийство Леночки?

Ей никто не ответил. Вместо этого Лайма попросила:

— Саш, а ты не можешь разбудить Гарика?

— Чего его будить? Он наверняка уже проснулся. Видите, свет во флигеле горит?

Она взяла со столика мобильный телефон, набрала номер и сказала в трубку:

— Гарик, к тебе тут вопросы возникли. Дело срочное, приходи сейчас.

Медведь с тревогой поглядел в окно и тихо спросил у Анисимова:

— Не сбежит?

— Почем я знаю? — так же тихо ответил тот. — Кажется, я в вашей компании играю роль Гастингса. Нет, скорее Лестрейда. Мое дело — стоять с глупым лицом.

Гарик выглядел не лучшим образом. Он явно хотел спать и одновременно беспокоился по поводу появления в доме целой группы людей в столь неподходящее время.

— У меня только один маленький вопрос, — подала голос Лайма, и никто не осмелился спросить ее, по какому, собственно, праву она задает эти вопросы. — Помните, вы делали террасы? Из «блинов» от штанги? Вы мне сказали тогда, что у соседа украли штангу, а груз он хотел на свалку отвезти?

— Ну?

— У кого украли штангу? — напряженным голосом спросила Лайма.

— У Гракова, — ответил Гарик. — А в чем дело-то?

— Я пытаюсь понять, как убийца готовил свои преступления.

— А штанга-то как во все это замешана?

— Может, и никак, — ответила Лайма скорее себе, чем Гарику. — А может, она очень важную роль играет. Мы это потом узнаем.

— Загадками говорите, — обиделся тот.

В ответ Лайма попросила его не бегать по поселку и не ходить в гости,

— Даже к Егору, — шепнула она садовнику на ухо.

Гарик испуганно вскинул голову, и она поняла, что теперь-то он точно останется в своем флигеле.

Когда они вышли из калитки и за ними защелкнулся замок, Лайма скомандовала:

— Теперь идем к Острякову. Я должна услышать его версию по поводу часов. Складывается впечатление, что он снял часы перед убийством, чтобы их не испортить, а после убийства снова надел. Эти часы не дают мне покоя.

Анисимов с Медведем переглянулись — про часы они не знали ровным счетом ничего. Как два верных пажа, стояли они за спиной Лаймы, когда отворилась калитка и сам хозяин дома появился перед их светлыми очами.

— Вы чего это? — с подозрением спросил Егор, глядя на них круглыми глазами. — У вас выпивка некстати закончилась?

— Мы только на два слова, — ответила Лайма. — На той самой вечеринке, когда погибла Леночка…

— Что?

— Вы зачем-то сняли часы и положили в библиотеке на полку.

— Вы за мной шпионили?

— Егор, — не обращая внимания на то, что секс-символ ощетинился, продолжала Лайма, — есть у вас хоть какое-то объяснение этому?

— Пошли вы к черту! — ругнулся Остряков и попытался захлопнуть калитку, но бдительный Медведь успел поставить ногу, и у того ничего не вышло.

— Я расскажу Венере про Гарика, — тихо пообещала Лайма.

У Острякова изменилось лицо. Он с трудом взял себя в руки и нагло ответил:

— Она знает.

— Зато другие — нет. Ни ваши фаны, ни пресса…

— Гарик уехал в город, и я нервничал, — быстро ответил Егор. — И чтобы постоянно не смотреть на часы, я их снял и оставил в библиотеке.

«Я думал, она тут красуется, ножки свои показывает, — думал потрясенный Анисимов про Лайму, — а она, оказывается, вела настоящее расследование. Вон какие детали заметила!»

— Я подозревала что-нибудь в этом роде, — вздохнула Лайма. — Но должна была узнать точно. Чтобы не совершить ошибки.

Не успели мужчины спросить, что она собирается делать дальше, как увидели Корнеева, несущегося по дороге прямо на них. Глаза у него были выпучены, нижняя челюсть отвисла, рот открыт в немом крике.

— Что?! — взревел Медведь. — Бабушкин сбежал?

— Спокой… Спокой… Спокойно! — еле-еле отдышался Евгений. — Олег на месте. Просто у меня все получилось! Лайма, ты даже не представляешь, что сейчас выскочило!

Она сразу догадалась, что Корнеев имеет в виду поисковую систему, в которую он ввел какой-то запрос по поводу Гюнтера Брауна. Поисковая система выдала ответ, который поразил его в самое сердце.

«Что у него выскочило? — раздраженно подумал Анисимов. — Очередной болт из головы?»

— С ним точно все в порядке? — тихо спросил он у Медведя, и тот коротко ответил:

— У него ай-кью высокий. А это, — он покрутил рукой вокруг головы, — издержки интеллекта.

— Не стоит вопить прямо на улице, — шикнула на Корнеева Лайма. — Ты хочешь все испортить?

Корнеев не хотел, поэтому поскорее повел их обратно домой. Прежде чем дать ему высказаться, Лайма ушла в другую комнату и позвонила Тагирову.

— Извините, что так рано, босс, но дело мы закончили. Да, я точно знаю, кто это. Только доказать будет трудно, наверное, — с поличным его взять не удастся. Можно, конечно, попробовать заманить его в ловушку…

Тагиров наотрез отказался ждать. Сказал, что немедленно высылает в Богодуховку сотрудников.

— Пока его не возьмете, ребята в твоем полном распоряжении, я их предупредил. И не нужна нам никакая ловушка, мы его и так расколем.

Положив трубку. Лайма вернулась к возбужденному Корнееву.

— Знаешь, что я сделал? — торжествующим тоном спросил тот. — Я переписал из книги Гюнтера Брауна названия всех мест, которые немец посетил вместе с Граковым: они были на подписях к фотографиям. Потом добавил к этому списку слово «метеорит» и запустил поиск. Посмотри, что получилось!

Лайма повернула к себе ноутбук и углубилась в чтение. Уже через пару минут она громко присвистнула:

— И кто бы мог подумать? Мне такое просто в голову не пришло!

— Никому не пришло, — ответил Корнеев.

Медведь не выдержал и ехидно спросил:

— Вам не скучно?

Анисимов рассмеялся. Он давно уже смирился с тем, что объяснений придется ждать долго, может быть, всю жизнь. В любой момент эти деятели могут турнуть его из дому. В конце концов, он ведь не следователь.

— Гюнтер Браун — профессиональный фотограф, — объяснила Лайма Анисимову. — Он вместе со Степаном Граковым объездил полмира. Делал в экспедициях свои знаменитые снимки. Евгений взял список мест, соединил названия этих мест со словом «метеорит» и ввел в поисковую систему Интернета. Система выдала несколько десятков статей, и все об одном и том же.

— Да-да? — наклонился вперед Медведь.

— Охотники за метеоритами! — выпалила Лайма. — Вот, например, сообщение от РИА «Новости», датированное концом прошлого года: «Преступники незаконно вывозят из Алжирской Сахары ее главное богатство — метеориты. Силы безопасности страны пытаются выявить сеть дельцов, которые распиливают, транспортируют и затем продают метеориты на черном рынке».

— Черный рынок метеоритов? — не поверил Медведь. — И много за них дают?

— В том-то и дело! — воскликнул Корнеев. — Мы на это и внимания особого не обращали. Я прочитал, что один грамм Сихотэ-Алинского метеорита идет примерно по четыре бакса, не посчитал эту цену заслуживающей внимания и больше в эти дебри не погружался. А сейчас выяснилась такая штука!

— Слушайте дальше, — не утерпела Лайма. — «Многие преступники приезжают в пустыню под видом туристов. На самом же деле они ищут „пришельцев из космоса“ — метеориты. Тайно вывозят их в Марокко, оформляют липовые сертификаты и продают. Контрабанда метеоритов чрезвычайно прибыльное дело. Некоторые метеориты дороже алмазов и рубинов. Самые редкие из них коллекционеры готовы купить за баснословные деньги. Один грамм обломка Луны или Марса может стоить от десяти до семидесяти тысяч долларов».

— Сколько?! — спросил, потрясенный Анисимов. И повторил: — Тысяч долларов? Вы ничего не путаете, а?

— Это не одна какая-то статья, — объяснила Лайма. — Их тут множество. Только про Алжирскую Сахару десятка полтора. Здесь написано, что она занимает площадь в два миллиона квадратных километров и считается самой богатой метеоритами территорией мира.

— Граков и Браун были там семь раз.

— Некоторые журналисты считают, что интерес к метеоритам у частных коллекционеров начался с Голливуда, — сообщил Корнеев. — Стали снимать блокбастеры о том, как метеориты летят к Земле, грозя врезаться в нее и уничтожить цивилизацию. У богатых стало модным ставить на каминную полку кусочки настоящих «пришельцев из космоса». Потом пошел слух, что в одном из марсианских метеоритов обнаружили следы внеземной жизни, и цены вообще взлетели до небес. Новость не подтвердилась, но спрос на камушки не упал. Коллекционировать метеориты стало модно. Появились аукционные дома, которые продают их и зарабатывают на этом большие деньги.

— Где еще побывали Граков с Брауном? — спросил Анисимов.

— В Чили, в пустыне Атакама, в Египетской Сахаре, в Аргентине, в Намибии… Это те места, куда со всего света съезжаются охотники за метеоритами. Некоторые вывозят по двести, а то и больше килограммов метеоритного вещества.

— Помнишь, Антон, как Леночка, еще когда мы к Степану в гости ходили, сказала про то, что через границы можно возить сколь угодно тяжелый груз — только деньги плати? — Анисимов кивнул. — Она начала болтать лишнее, понимаешь?

— Не могу поверить, что речь идет о таких больших деньгах, — покачал головой Медведь.

— Хочешь подтверждения? — азартно воскликнул Корнеев. — Изволь. Вот, пожалуйста. Есть такой очень известный охотник за метеоритами, американец Роберт Хааг. В Австралии он за шесть баксов купил у местного жителя метеорит, который потом перепродал за один миллион триста тысяч долларов. Вывез его, конечно, незаконно, и австралийцы грозятся его арестовать. Впечатляет?

— А вот мнение, которое, пожалуй, проливает свет на появление Лейтера в Москве.

— Кто такой Лейтер? — спросил Анисимов.

— Ученый, работавший на НАСА. Итак, цитирую: «Ученый мир не разделяет радости коллекционеров и азарта охотников за метеоритами. Цены на космические камни растут, иметь „неземное тело“ у себя дома считается престижным, и метеориты сотнями исчезают из поля зрения ученых. Никто не позволяет исследовать свое, такое дорогое, приобретение научным институтам и лабораториям. Большинство метеоритов возникло более четырех с половиной миллиардов лет назад в астероидном поясе, разделившем Марс и Юпитер. Земля менялась, а метеориты нет. Они являются единственным внеземным веществом, которое можно потрогать руками и исследовать основательно. В них — вся история нашей планетной системы».

— Полагаешь, ученые решили применить силу?

— Почему бы нет? — пожала плечами Лайма. — Допустим, НАСА узнает, что у Гракова есть редкий метеорит, который он собирается продать в частную коллекцию. К нему отправляется их представитель, Николас Лейтер, для переговоров. Думаю, Граков не согласился на предложенные условия. Возможно, Лейтер ему угрожал, за что и поплатился жизнью.

— Значит, Граков? — уточнил Анисимов.

— Надеюсь, он все еще у себя дома. Скоро приедут люди, которые о нем позаботятся.

— А ты не хочешь с ним поговорить, прежде чем его… того… — спросил Медведь. — Увезут?

— Конечно, хочу. Мы обязательно с ним поговорим. Но не сами, конечно. Боюсь, этот орешек нам не по зубам. Видели, что он сделал с Чуприяновым?

— Это Граков?! — воскликнул потрясенный Корнеев. — Граков избил Чуприянова?! Но за что?

— Всему свое время. Я расскажу, когда он будет сидеть вот тут, прямо передо мной.

— Значит, в деле замешаны американцы? — уточнил Анисимов. — Ученые, вышедшие на тропу войны, это что-то новое. Наука против денег.

— Если верить газетам, то увлеченные метеоритикой миллионеры и ученые то и дело сталкиваются друг с другом. Как правило, миллионеры побеждают.

— Но это, наверное, только старые метеориты находят в пустынях. Сейчас такая аппаратура, которая каждый камушек отслеживает, — покачал головой Медведь.

— Пишут, что каждый день на Землю падает около пятидесяти тысяч тонн камней. Большинство из них сгорает в атмосфере, тонет в океанах и рассыпается в недоступных человеку местах. Разве их все отследишь?

— В общем, ищи — не хочу, — сделал заключение Медведь.

— Насколько я понял, — заметил Анисимов, — не все метеориты имеют одинаковую стоимость. Что-то уходит совсем по бросовой цене.

— Главенствуют Марс и Луна, — подтвердил Корнеев. — Именно эти камни особенно редкие, а потому и ценные. А ученые в бешенстве еще и потому, что торговцы теперь придумали толочь марсианские камни в пыль и продавать эту пыль по милиграммам. А им не достается ничего интересного. Все интересное — недоступно.

— Это потрясающий товар, — деловито подвела итог Лайма. — Такого больше нет на Земле. Подделать его невозможно — это раз. Он легко делится на части — это два. И пилится, и режется, и колется. И дорого при этом стоит — три. Цена его, как у настоящей антикварной вещи, со временем не падает, а только растет.

— Подождите! — Корнеев неожиданно вскочил и бегом бросился к окну. — Кажется, они приехали. Скажи им, пусть Гракова сюда приведут, — попросил он Лайму. — Не можем же мы его просто так взять — и отдать! — добавил он таким тоном, точно речь шла о какой-то игрушке. — Нам потом ничего не расскажут!

Лайму всю трясло от возбуждения. Пользуясь тем, что ей на время дали карт-бланш, она действительно попросила привести Гракова к ним в дом.

— Орех нас убьет, когда узнает, что мы разрешили Анисимову слушать все это.

— Я за него ручаюсь, — сказала Лайма. — В конце концов, я собираюсь строить с этим мужчиной серьезные отношения.

— Опять?! — не поверил Корнеев.

— Можно подумать, у меня все так хорошо складывается в личной жизни, — обиделась она.

— Ну, бог в помощь, — пробормотал ее напарник и оглядел Анисимова, как коня, которого собирается купить на ярмарке.

— Чего? — спросил тот весело. — Нравлюсь?

— Упаси господь, — пробормотал Корнеев и поспешно добавил: — Мне Венера нравится.

— Молчи лучше, Ромео, — буркнул Медведь. — Ни на минуту нельзя одного оставить…

Сначала в комнату вошли два мужика в штатском, как их называли во все времена и при всех режимах, потом Граков, потом еще два человека в штатском. Преступника, так сказать, взяли в «коробочку». Впрочем, он не выказывал никаких признаков неудовольствия. Был полностью одет, чисто выбрит и, как всегда, самоуверен.

— Ах, Лайма, — сказал он и улыбнулся, показав свои сахарные зубы. — Как же я в вас обманулся!

— А как я-то в вас обманулась, — ответила она в тон, пристально глядя на него.

Поверить в то, что этот потрясающий мужчина уложил трех человек, было трудно.

— Садитесь, — предложила она.

Граков охотно сел на стул, а люди в штатском остались стоять позади него. Двое передвинулись и встали по бокам. Он не обращал на них ровным счетом никакого внимания. Получилось, что Лайма и Степан оказались прямо друг напротив друга, а остальные невольно попали в «массовку». Впрочем, так было правильно, потому что именно Лайма догадалась о том, что Леночку убил Граков. Она знала, как он это сделал и почему не попался.

— Вы расскажете нам, как все произошло? — спросила Лайма равнодушным тоном.

Она была готова к тому, что он откажется. Начнет высмеивать ее, замкнется в себе или выберет другую тактику поведения, которая не даст им возможности поговорить о случившемся. Однако Граков удивил всех.

— Я готов признать свою вину, — спокойно сказал он. — И буду сотрудничать. Я понял, что поддался порыву и совершил зло. Я понесу за него ответственность.

— Да уж, придется, — заметил Корнеев. — Вы убили трех человек!

— Я убил Леночку, — отрезал Граков. — Остальное можно считать несчастным случаем.

— Два несчастных случая подряд? Лейтер и Шашков, верно?

— Шашков увидел меня в лесу, в своем окопе, и решил, что имеет дело с конкурентом. Он бросился на меня, я стал защищаться и случайно ударил его по голове крепче, чем следовало. Он умер еще до того, как я успел оказать ему помощь. Это я просто довожу до вашего сведения. Чтобы вы не считали меня зверем. От своих слов позже откажусь — доказать их нельзя.

— И вы утопили его в Дурном озере, — утвердительным тоном сказала Лайма.

— Откуда такие сведения?

— Метод дедукции. Слышали? Я увидела, что Сашин садовник делает террасы из «блинов» от штанги. Он сказал, что саму штангу у хозяина украли, и «блины» он ему поэтому подарил. Я совершенно случайно соотнесла эту штангу с той гантелью, которой мы с тобой, — она обернулась к Корнееву, — мерили глубину озера. Гантель утонула, а что, если штанга тоже? Я подумала: каким образом можно было украсть штангу с участка, который охраняется сигнализацией? Наверняка все местные знают об этом, и никто не полезет воровать такую дребедень. Хозяин должен был это понимать. Первое, что должно было прийти ему в голову, когда он не нашел штангу на своем месте, это, что она валяется где-то на участке и рано или поздно найдется. Но нет — хозяин отдает «блины» садовнику Саши, причем насовсем. Значит…

— Он знает, что штанга не найдется, — закончил за нее Медведь.

— Вот именно. К штанге он привязал тело — это очень удобная штука, согласитесь, и утопил в озере, — вставил свое замечание Корнеев.

— Вы бегали домой за грузом, верно? — спросила Лайма с какой-то даже жалостью в голосе.

— А вы бы не побежали? — шевельнул бровью Граков. — Я подрался с огромным мордоворотом и случайно убил его.

— Ну, это еще посмотрят, случайно или нет. Если, конечно, тело найдут в этом озере. Теперь что касается Лейтера.

— Это тоже был несчастный случай.

— Ничего себе — несчастный случай! Лейтер упал на стоявшую перед подъездом машину. Значит, он не просто выпал, он вылетел из окна! Вы его толкнули! Как вы в гостиницу пробрались?

— Прикинулся иностранцем. Это для меня не составило труда. А наши на иностранцев до сих пор иначе, чем на своих, реагируют. Считают их высшей расой. Раньше так было, потому что каждый иностранец был богаче русского. Вот и осталось это подобострастное отношение к ним как пережиток прошлого.

— Лейтер приезжал к вам в качестве посла от НАСА?

— А, так вы уже знаете!

— Что его интересовало?

Граков закинул ногу на ногу и обхватил коленку руками. У него был такой вид, словно он собирается на дипломатический прием и вот случайно задержался из-за каких-то глупостей.

— Я дружен с архитектором, который проектировал коттеджи, — сообщил он. — Однажды я был у него в гостях, и парнишка, его сын, показывал мне своих рыб. На дне аквариума я увидел небесного странника. Кое-как выпросил его у мальчонки: с виду-то метеорит — камень неинтересный. Он сказал, что нашел эту штуку недалеко от поселка, там, где раньше окопы были. Я немедленно купил дом в Богодуховке и принялся за поиски. Возможно, здесь прошел метеоритный дождь. Представляете, какие это деньги? Никто ничего не понимает в метеоритах, кроме меня. Я один хозяин здешних мест. И все деньги тоже будут мои. С Гюнтером не придется делиться.

— Тебе не хватало денег? — сочувственно спросил Анисимов, радуясь, что Граков не спрашивает, с какой стати он сидит здесь и задает вопросы. Пусть думает, что он тоже из «этих».

— Не хватало, ясное дело. Кому их хватает? Первый метеорит мы с Гюнтером нашли случайно. Он поразил нас тем, что в него вплавились полудрагоценные камни, и вид он имел совершенно невероятный. Это произошло еще в те времена, когда считаться богатым в России было опасно. Мы договорились с Гюнтером, что лицензированием и продажей камня займется он сам. И за это получит денег на пять процентов больше. С тех пор так и пошло. Поняв истинную стоимость камней, мы начали заниматься только охотой за ними.

— Гюнтер еще снимал, — напомнил Корнеев.

— Он делал это по инерции. Весь его азарт был направлен на поиск небесных странников.

— Почему вы искали метеориты именно в пустынях? — не утерпел и спросил Медведь. — Там ведь так жарко.

Он был любопытен, как ребенок, и часто со своим любопытством не справлялся. Потом начинал стесняться, что задает лишние вопросы, и краснел.

— На белой породе метеориты хорошо видно, — лекторским тоном пояснил Граков. — Они ведь серые или бурые с виду и покрыты черной коркой. Есть серо-зеленоватые, есть серо-коричневые. Все равно в пустыне их найти легко. И в Антарктиде. Но там нас ученые обскакали по всем статьям. Во льдах властвует наука. Там слишком холодно, чтобы вести частные поиски. О том, чтобы найти «марсианина» в Подмосковье, я и помыслить не мог. Я понял, что это будет сенсация. Представьте себе, что я почувствовал, когда объявился Лейтер.

— Но он не был в Богодуховке, — напомнила Лайма. — Как вы о нем узнали?

— Он позвонил мне из телефона-автомата. Объяснил, что хочет встретиться. Сказал, что у него есть очень важная для меня информация. Я приехал в Москву, поднялся к нему в номер. И тут Лейтер сообщил мне, что знает о нашей с Гюнтером последней находке. Мы на самом деле нашли в Австралии уникальный камень весом больше килограмма. Гюнтер отпилил от него кусок и продал какому-то американскому продюсеру. Тот стал им повсюду хвастаться. Люди из НАСА не прошли мимо, кто-то из ученых подержал его в руках и по форме осколка догадался, что камушек — только часть метеорита. Большого ума не требовалось, чтобы сообразить, у кого он может находиться.

Лейтер начал с сообщения о том, что Гюнтер похищен. И вернется только тогда, когда я продам камень им.

— Они — это кто? — уточнила Лайма.

— Люди, связанные с космическими программами. Я не знаю, кто конкретно. Появилась сила, которая готова была побороться за науку. Такие вещи я приветствую. Но они похитили моего друга и помощника. И это не могло меня не рассердить.

— Вы рассердились? — уточнил Корнеев. — Сильно?

— Они предлагали мне за камень смешные деньги. И свободу Гюнтера. Я полагал, что его вряд ли отпустят, отдай я им даже все свои находки. Я потребовал гарантий, Лейтер начал юлить, и мы подрались. Кончилось все тем, что он свалился вниз из окна. Я сбежал из номера и пересидел бучу в ресторане, прикинувшись состоятельным англичанином. Потом под шумок выбрался из гостиницы и уехал в Богодуховку.

— И где сейчас Гюнтер Браун? — спросила Лайма.

— Понятия не имею.

— Давайте сразу проясним вопрос с Дюниным. Где он мог видеть вашего друга-немца? Почему вы так разнервничались, когда он стал об этом говорить?

— Я был в Берлине, и Леночка с мужем тоже. Она специально подгадала их поездку, чтобы мы могли пересечься и насладиться романтикой города.

— Так Леночка и вы?..

— Я думал, вы уже все поняли. Однажды Гюнтер подвез ее на машине до отеля, а Дюнин вышел навстречу. Конечно, он удивился — что это за тип подвозит его жену. Ведь не таксист же! Она наплела ему что-то невероятное, но немца он тем не менее запомнил хорошо.

— И вы посвятили Леночку в свои дела? — спросила Лайма.

— Да вы что? — изумился тот. — В бизнесе не бывает ни товарищей, ни любовниц. Так получилось, что ей удалось влезть в мой автономный компьютер, где я храню сведения обо всех находках. Ее поразила цена, и она стала приставать ко мне с расспросами.

— Вы почувствовали в ней угрозу, — подсказала Лайма.

— Если женщина начала болтать, — подтвердил Граков весьма компетентным тоном, — остановить ее может только несчастный случай. Я его и устроил. Вот та вина, которую я признаю. Это был порыв. Я поддался порыву. Леночка меня довела.

— Так вот какой камень она имела в виду! — вспомнил Анисимов. — Небесный камень, а вовсе не рубин. Она ведь сообщила Бабушкину, что ее могут убить из-за камня.

— Если бы она не болтала…

— Да она ничего такого и не говорила, — ради справедливости заметила Лайма. — Это у вас уже началась паранойя. Вы ПОЗВОЛИЛИ Анисимову и Чуприянову подраться, хотя легко могли их остановить. Просто в тот момент Леночка вас напугала, и вы решили ее отвлечь. Она заговорила о тоннах, которые можно возить через границу. И кто-то спросил — тоннах чего? Ведь охотники за метеоритами часто перевозят их через границы? И вес их может достигать нескольких сотен килограммов в общей массе, верно?

— Вижу, вы неплохо осведомлены.

— Но он не мог совершить убийство, — неожиданно сказал Анисимов. Скорее сам себе, чем другим. — У него алиби. Арина слышала, как он разговаривал по телефону под окном кухни. Он же никуда не отлучался.

— Вот оно! — воскликнула Лайма. — Вот как я догадалась. Недаром, Степан, вы прятали от меня тот каталог.

— Неужели? Я и не догадывался тогда, насколько вы умны.

— Дело в том, Антон, что наш герой как раз отлучался. Все происходило по заранее намеченному плану. Саша поделилась с ним тем, что будут показывать ее клип. Он придумал устроить общий просмотр и подал ей такую идею. Загодя заказал Леночке индейку, запеченную в духовке. И сжег ее! Ему нужно было, чтобы Арина обязательно открыла окно, ведь кондиционеры в доме не работали. Примерно рассчитав время, он сказал Леночке, что им нужно поговорить, и назначил ей свидание возле бассейна. Она отправилась туда и стала его ждать.

Лайма не сводила с Гракова глаз, а он слушал ее с едва заметной улыбкой удовлетворения, словно она рассказывала о том, как они вместе удили рыбу.

— И вот в тот момент, — продолжала она, — когда общество собралось смотреть клип Саши, вы, Степан, зашли на кухню, отворили окно, спустились в сад, достали из кармана маленький МРЗ-плеер и повесили его на ветку. В плеере есть встроенный диктофон — я читала каталог, по которому вы выбирали модель. Вы заранее сделали запись своего голоса и в подходящий момент воспроизвели ее. Сняли с себя одежду, дошли до бассейна, убили Леночку, вернулись обратно, вытерлись полотенцем и снова оделись. Кстати, где вы его взяли?

— Полотенце? — спросил Граков, ни капельки не удивленный тем, что она так гладко рассказывает. — Взял возле бассейна. Их было два.

— Почему вы не оставили его там, на шезлонге?

— Я испугался. Подумал: вдруг убийство не удастся выдать за несчастный случай? Тогда приедут криминалисты и отдадут полотенце на экспертизу. Наверное, они смогли бы определить, что им вытиралась не Леночка. Мне следовало его спрятать.

— Ну, этого уж не может быть, — сердито сказал Корнеев. — Милиция обыскала все. Никакого полотенца нигде они не нашли.

— Дело в том, что его унесли, — спокойно произнесла Лайма.

— Унесли? Но кто?

— Собака.

Анисимов не мог скрыть волнения. Собака! Конечно, Арчи ведь ходит за Граковым хвостом, и тот научил его каким-то командам.

— Когда вы говорите: «Помогай, Арчи!», пес несет поноску к вам домой. А когда приказываете: «Домой!», куда он тащит вещь?

— К себе в будку. — Граков улыбался так, словно этот фокус ставил его очень высоко как дрессировщика.

— В будке у Арчи, — кивнул Граков. — По крайней мере, должно там быть. Он наверняка пользуется им как подстилкой.

— Итак, вы вытерлись, оделись и сбагрили мокрое полотенце Арчи, который перескочил через низкую внутреннюю загородку между участками и унес его к себе в будку. И после этого вы увидели, что вашего плеера на месте нет, верно?

— Он увел его у меня прямо из-под носа! — Граков до сих пор не мог с этим смириться и негодовал на полном серьезе.

— Чуприянов? — сообразил Анисимов. — Украл плеер?

— Чуприянов, — подтвердила Лайма. — Степану и в голову не приходило, что в новом супер-дрюпер доме вдруг не заработает телевизор. Он не ожидал, что кто-то выйдет в сад до того, как окончится Сашин клип.

— Полагаю, Дима не сразу догадался, что означает разговаривающий голосом Гракова плеер на ветке дерева, — рискнул предположить Анисимов. — И только когда Леночку нашли, он, вероятно, понял, что подобрал настоящее сокровище.

— Оставалось лишь дать знать хозяину, что плеер у него, и начать торговаться, — подвела черту Лайма. — Помните, когда мы сидели у Степана, Дмитрий достал каталог электронных товаров, нашел ту самую модель, которую украл, и заявил: «Эти штуки, конечно, дорого стоят… Иногда просто целое состояние. Но ради того, чтобы жить хорошо, с удовольствием, можно и раскошелиться». Это был завуалированный шантаж.

— Мне не потребовалось ни времени, ни особых сил, чтобы вернуть мою собственность обратно.

— Какой цинизм! — не выдержал Анисимов. — Вы избили Чуприянова, а потом пытались вызвать для него врача, хлопотали и все такое…

— А вы бы как поступили, владей он уликой против вас?

— Я не убийца, — отрезал Анисимов.

— Вот чего я не понимаю, — подал голос долго молчавший Корнеев. — С какой стати Леночка вдруг стала всем рассказывать, что ее могут убить? Лайме рассказала, Бабушкину…

— Мне кажется, Степан начал ее запугивать, — быстро ответила Лайма. — Вы ведь пугали ее, правда? По-настоящему пугали. Знаете, как я догадалась? В тот вечер, когда Антон с Димой подрались, Леночка плакала. Вы подавали ей платок и что-то шептали на ухо. Я думаю, все выглядело совсем не так, как было в действительности. Вы не успокаивали ее, а пугали. Именно поэтому она плакала. Я еще тогда подумала — глупый повод рыдать. Подумаешь — драка!

Гракову на секунду изменило самообладание. Его глаза блеснули злостью.

— Женщины! — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Никогда не думал, что споткнусь о такую малость… Когда я снова окажусь на свободе, организую партию женоненавистников.

Лайма хмыкнула. Она не думала, что этот тип когда-нибудь окажется на свободе. Подняла руку и щелкнула пальцами, разрешая увести задержанного.

В Москву они возвращались вчетвером. Перед отъездом Медведь пожаловался Корнееву:

— Вот так всегда! Как голливудские звезды на съемках каждого фильма находят себе новую женщину, так наш командир на каждом следующем задании находит нового мужчину.

— Что делать, если они не выдерживают конкуренции с ее работой? — пожал плечами Корнеев.

Лайма, которая услышала их диалог, подошла и сказала:

— У этого есть все шансы. Он смел, великодушен, терпелив и умен. Он, в конце концов, талантлив. Правда, я еще не читала его книг, но уверена, что они самые интересные на свете!

Как только она отошла, Корнеев заметил:

— Ставлю ящик пива на то, что она его бросит, не дожидаясь следующего задания.

— А я ставлю два ящика, что нет.

Медведю страстно хотелось проиграть, но он ни за что бы в этом не признался.

В машине Лайма и Анисимов устроились на заднем сиденье и всю дорогу жались друг к другу, как голуби. Когда въехали в город, писатель широко улыбнулся и сказал:

— Дорогая, я думаю, тебе нужно уволиться из следователей. Этот твой экологический надзор — слишком опасная штука для такой хрупкой женщины, как ты. Кроме того, я люблю тебя и буду волноваться, если ты станешь шастать где ни попадя.

Лайма открыла рот и не нашлась, что ответить.

— Не хотите ли пива? — спросил Медведь, обернувшись к Анисимову. — Ящик? А? Как вы на это смотрите?

— Ящик? — испугался тот. — Ну, это уж слишком.

— Ничего-ничего, — ответил сияющий Медведь. — Сегодня вы честно его заслужили.