NFT: Невероятно Фальшивый Тип

ЧАСТЬ I: СОЗДАНИЕ

Глава 1: Провал

Воздух в аукционном зале Cristie's был пропитан запахом денег, духов за тысячу евро флакон и страха. Страха упустить, проебать, не успеть. Три базовые эмоции современного арт-рынка. Я сидел в пятом ряду, потягивая минералку, и наблюдал за этим театром абсурда, где главными героями выступали не художники, а их ценники.

– Лот номер семнадцать, – объявил аукционист с таким видом, будто представлял публике второе пришествие. – Коллекция «Reflection Distortion» неизвестного автора под псевдонимом X-7. Двадцать уникальных NFT с цифровыми изображениями искаженных отражений урбанистических пейзажей. Стартовая цена – сто тысяч долларов.

Я усмехнулся. Сто тысяч за набор пикселей, которые даже потрогать нельзя. Десять лет назад такое предложение сочли бы шуткой или признаком психического расстройства. Сейчас это повседневность.

На экране появились абстрактные изображения – разноцветные пятна, геометрические формы, что-то среднее между работами позднего Кандинского и глюками видеокарты. Я не увидел ничего особенного, но люди вокруг уже начали поднимать таблички с номерами.

– Сто двадцать тысяч. Сто пятьдесят. Двести тысяч от участника под номером сорок два…

Аукционист объявлял новые суммы с нарастающим энтузиазмом. Его голос поднимался все выше, словно приближаясь к оргазму. Толпа богатых зрителей следила за этим финансовым стриптизом с жадным возбуждением. Некоторые зажали в руках таблички с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Особенно усердствовал какой-то мудак в красном пиджаке от Tom Ford и с часами стоимостью с трехкомнатную квартиру в центре Москвы.

– Пятьсот тысяч! Шестьсот! Семьсот пятьдесят тысяч долларов!

Суммы росли, как опухоль в последней стадии рака. Быстро, неотвратимо, разрушительно. Я сидел и думал – какой же это все пиздец. Коллекция абстрактных картинок от анонимного автора, о котором никто ничего не знает, взлетает до стратосферы за считанные минуты. А я, с пятнадцатилетним опытом работы на арт-рынке, дипломом Строгановки и связями по всей Москве, еле наскребаю на аренду студии.

– Один миллион долларов! – торжественно объявил аукционист, и зал взорвался аплодисментами.

Один. Сука. Миллион. За цифровые картинки от анонима.

Мне стало душно. Я ослабил узел галстука и сделал глубокий вдох. Красный пиджак триумфально вскинул руки, принимая поздравления от соседей. Продавец, тощий парень лет двадцати пяти с узкой бородкой и в очках с прозрачной оправой, скромно улыбался в углу зала. Никто, блядь, абсолютное никто с дебютной коллекцией – и сразу миллион баксов.

Я вышел из зала до окончания аукциона. В кармане завибрировал телефон. Сообщение от Глеба Рогозина, владельца галереи «RogoArt», в которой я иногда подрабатывал консультантом: «Ну как там? Купил что-нибудь интересненькое для галереи? LOL».

Мудак. Знает же, что я прихожу на такие мероприятия просто поглазеть. Максимум, что я мог себе позволить – это приобрести каталог аукциона за пятьдесят евро, да и то – психанув и решив пропустить ужин.

Я проигнорировал сообщение и вышел на улицу. Сентябрьский вечер был прохладным, но мне нужен был этот свежий воздух. Чтобы проветрить мозги от запаха денег, которые проплывали мимо меня, как косяк рыб мимо голодного рыбака без удочки.

Метро встретило меня обычной вечерней толкотней. Я протиснулся в вагон и ухватился за поручень, отстраненно рассматривая пассажиров – уставших, серых, с потухшими глазами. Обычные люди, живущие обычной жизнью. Для них NFT звучит как название новой болезни или какого-нибудь удобрения.

Контраст между миром аукциона, где миллион долларов улетает за пару минут, и этим вагоном метро, где люди считают копейки до зарплаты, был настолько разителен, что меня затошнило. Или это была просто зависть? Честно говоря, я уже не различал.

Смартфон снова завибрировал. На этот раз звонила сестра.

– Привет, Софа, – ответил я, прикрывая второе ухо ладонью, чтобы слышать ее сквозь грохот метро.

– Марк, ты помнишь, что обещал перевести деньги за квартиру? – без предисловий начала она. – Завтра последний срок, а на счету всего половина суммы.

– Помню, конечно, – я потер переносицу. – Слушай, там небольшая задержка с оплатой от клиента. Обещают перевести в понедельник. Можешь одолжить до начала недели? Я верну с процентами.

На том конце повисла пауза. Я знал, о чем думает Софья. О том, что это уже третий раз за последние два месяца. О том, что «небольшая задержка с оплатой» – это моя стандартная отмазка. О том, что она устала быть моим банкоматом.

– Ладно, – наконец, сказала она. – Но это в последний раз, Марк. Я серьезно. У меня самой не мед.

– Ты лучшая сестра в мире, – с облегчением выдохнул я. – Клянусь, в понедельник все верну.

– Угу, – без энтузиазма отозвалась она. – Кстати, как прошел аукцион?

– Как обычно. Очередной никто продал набор пикселей за миллион баксов.

– Оу. Ты в порядке?

– В полном, – соврал я. – Просто немного устал от этого цирка.

– Может, тебе стоит попробовать что-то новое? – осторожно предложила Софья. – Ты ведь сам неплохо рисуешь. Может, вернешься к собственному творчеству?

Я горько усмехнулся. Моя сестра, при всей ее проницательности, иногда бывала невыносимо наивной.

– В мире десять тысяч таких, как я, Соф. Рынку не нужны еще одни «неплохие» работы. Ему нужны или шедевры, или хайп. У меня нет ни того, ни другого.

– Но ты даже не пытаешься…

– Слушай, давай не сейчас, ладно? – перебил я. – Мне выходить на следующей. Спасибо за помощь с деньгами. Люблю тебя.

Я отключился, не дожидаясь ответа, и протиснулся к дверям. Софья права – я действительно когда-то неплохо рисовал. Достаточно, чтобы поступить в Строгановку, но недостаточно, чтобы после нее стать кем-то значимым в мире искусства. Я быстро понял, что у меня есть вкус, насмотренность, понимание рынка, но нет той искры, которая отличает настоящего художника от просто человека с образованием. И сделал логичный выбор – перешел на сторону продавцов и консультантов. Ведь лучшие критики – это несостоявшиеся творцы, верно?

Но сегодняшний аукцион что-то всколыхнул во мне. Какую-то глубинную, иррациональную обиду. Несправедливость всей этой системы, где талант и опыт значат меньше, чем удачный маркетинговый ход, била под дых.

Моя квартира находилась в обшарпанной сталинке на окраине центра. Сорок метров, из которых половину занимала студия – мое рабочее место, где я консультировал клиентов, оценивал работы, иногда делал наброски, которые никому не показывал. Когда-то я мечтал о просторной мастерской с высокими потолками и северным светом. Теперь я довольствовался тесной комнатой с одним окном и видом на соседнюю многоэтажку.

Я скинул пиджак, налил себе виски и подошел к окну. В соседних домах зажигались огни – люди возвращались с работы, готовили ужин, смотрели телевизор. Обычная жизнь обычных людей. Мне казалось, что я застрял где-то посередине – между миром искусства, куда я так и не смог по-настоящему войти, и миром обычных людей, к которому уже не мог вернуться.

Взгляд упал на стопку альбомов и каталогов на столе. Верхний был открыт на статье о рынке NFT. «Новая золотая лихорадка: как цифровые токены меняют мир искусства». Пафосный заголовок, за которым скрывалась простая истина: люди всегда найдут способ делать деньги из воздуха.

Я сделал глоток виски, и внезапно меня осенило. Что, если проблема не в отсутствии таланта? Что, если дело в неправильном подходе? Я слишком долго играл по чужим правилам – пытался продавать реальное искусство на рынке, который все больше ценит виртуальное. Пытался продвигать работы с историей и смыслом в мире, где анонимность и загадка ценятся выше мастерства.

Я открыл ноутбук и начал гуглить информацию о сегодняшнем лоте. X-7, анонимный художник, появившийся ниоткуда полгода назад. Никаких интервью, никаких фотографий, только цифровые работы и загадочные заявления, опубликованные через посредников. Классическая стратегия искусственного дефицита – когда недоступность повышает ценность.

Странно, что я не подумал об этом раньше. Все эти годы я пытался пробиться как консультант, как представитель художников. Но что, если создать художника с нуля? Виртуального, недоступного, окруженного тайной. Художника, который существует только в информационном поле и на блокчейне. Совершенную иллюзию, отвечающую всем запросам современного арт-рынка.

Идея была абсурдной, рискованной и, возможно, не вполне законной. Но чем больше я о ней думал, тем более привлекательной она казалась. У меня были знания рынка, связи в арт-сообществе и, что важнее всего, полное отсутствие моральных барьеров. Последнее было критически важным навыком для выживания в современном искусстве.

Я допил виски и налил еще. В голове постепенно формировался план. Мне нужно создать не просто анонимного художника, а целую легенду. Историю, которая зацепит, заинтригует, заставит говорить о себе. Я начал набрасывать ключевые пункты:

Загадочная личность с трагическим прошлым

Принципиальный отказ от публичности

Революционный взгляд на цифровое искусство

Философская концепция, связанная с современными тревогами общества

Я усмехнулся. Это было похоже на сборку конструктора «Идеальный современный художник». Циничный подход? Безусловно. Но разве весь современный арт-рынок не построен на цинизме, упакованном в красивые слова о концептуальности и новых смыслах?

Телефон снова завибрировал. На этот раз сообщение от Вероники, моей бывшей. «Видела тебя сегодня на аукционе. Не хотел подходить? Или делал вид, что не заметил?»

Я поморщился. Вероника Листьева, талантливая художница, создающая странные, но впечатляющие инсталляции из промышленного мусора. Мы расстались два года назад, когда она обвинила меня в «продажности» и «предательстве истинного искусства». Глупая идеалистка. Она до сих пор верила, что искусство должно менять мир, а не приносить деньги.

«Был занят. Анализировал рынок», – коротко ответил я и отложил телефон.

Вероника была слишком принципиальной для моего плана. Она бы никогда не одобрила создание фиктивного художника. Но, возможно, именно поэтому мне стоило держать ее в поле зрения. Чтобы не забывать о границах, которые я собирался пересечь.

Я открыл новый документ и начал набрасывать биографию своего несуществующего гения. Имя пришло само собой – Алекс Фантом. Достаточно звучное, чтобы запомниться, и достаточно неопределенное, чтобы не привязывать к конкретной национальности. Фамилия откровенно намекала на призрачность, иллюзорность, но в мире, где художники называют себя Бэнкси или Покрасом Лампасом, это не вызовет подозрений.

К трем часам ночи, после бутылки виски и десятка чашек кофе, у меня была готова черновая версия биографии Алекса Фантома. Родился в неблагополучной семье. Рано потерял родителей. Жил в разных странах. Получил образование в области компьютерных технологий и искусства. Пережил личную трагедию, после которой отказался от публичности и начал создавать цифровые работы, исследующие тему иллюзорности современного мира.

Звучало достаточно убедительно и при этом достаточно размыто, чтобы не вызывать конкретных вопросов. Идеальная легенда для рынка, который любит загадки, но не любит копать слишком глубоко.

Я откинулся на спинку кресла и потер уставшие глаза. Впервые за долгое время я чувствовал азарт. Мой мозг работал с той ясностью, которая бывает только в моменты крайней усталости или вдохновения. Я понимал, что задумал аферу, которая могла закончиться крахом репутации или даже юридическими проблемами. Но также я понимал, что это мой шанс. Возможно, единственный.

В конце концов, разве весь арт-рынок – не одна большая афера? Разве стоимость произведений искусства не строится на убеждении и вере? Я просто собирался создать новый объект веры. Более совершенный, чем все, что было до него. Потому что мой художник будет именно таким, каким его хочет видеть рынок. Безупречным отражением его собственных желаний и страхов.

За окном начинало светать. Новый день. И, возможно, начало моей новой жизни.

Глава 2: Концепция

Проснулся я от звука входящего сообщения. Телефон, лежавший рядом с подушкой, мигал экраном: «Марк, ты где? Мы договаривались на 11:00. Клиент ждет». Глеб Рогозин, владелец галереи, с которой я периодически сотрудничал, явно был не в восторге от моего опоздания.

– Блядь, – пробормотал я, глядя на часы: 11:35.

Вчерашний виски и ночь, проведенная за созданием вымышленной биографии, сделали свое дело. Я вскочил с кровати, чувствуя, как в висках пульсирует боль, а во рту поселилась маленькая пустыня Сахара.

«Буду через 30 минут. Задержали на другой встрече», – набрал я, проклиная себя за вранье, которое даже ребенок распознал бы. Но Глеб привык к моим опозданиям и отмазкам. Он терпел меня только потому, что я иногда приводил к нему состоятельных клиентов и разбирался в современном искусстве лучше многих его сотрудников.

Я принял душ, проглотил две таблетки аспирина, запил их крепким кофе и, натянув первый попавшийся приличный костюм, выскочил из квартиры. Такси, которое я вызвал (несмотря на хроническую нехватку денег – некоторые привычки умирают последними), домчало меня до галереи «RogoArt» за двадцать минут.

Глеб встретил меня у входа с выражением лица, которое он обычно приберегал для художников, чьи работы не продавались даже со скидкой 70%.

– Я смотрю, твоя «другая встреча» включала бутылку чего-то крепкого, – заметил он, окидывая меня оценивающим взглядом. – Клиент уже ушел. Спасибо, блядь, за профессионализм.

– Прости, правда, накладка вышла, – я попытался изобразить раскаяние. – Кто был клиент?

– Какая разница? Ты его все равно профукал, – Глеб развернулся и направился вглубь галереи, жестом приказывая следовать за ним. – Но раз уж ты здесь, помоги с отбором работ для осенней выставки. Твое мнение иногда бывает полезным, когда ты не в говно.

Галерея «RogoArt» располагалась в модном лофт-пространстве бывшей текстильной фабрики. Высокие потолки, кирпичные стены, минималистичные светильники – все по канонам современных выставочных пространств. Глеб гордился своей галереей, хотя она и не входила в топ-5 площадок Москвы. Тем не менее, у него был нюх на перспективных художников и неплохие связи среди коллекционеров средней руки.

Следующие три часа мы провели, отбирая работы для выставки «Новые имена в российском современном искусстве». Глеб показывал мне портфолио молодых художников, а я высказывал свое мнение – что взять, что отбросить, как группировать работы. Несмотря на похмелье, я быстро включился в процесс. Все-таки эта работа была мне по душе – анализировать, оценивать, формировать концепцию.

– А это что за хрень? – я остановился перед серией диджитал-артов, которые слишком напоминали вчерашний лот на аукционе: те же абстрактные формы, та же псевдоглубокая концепция о «взаимодействии реальности и цифрового пространства».

– Это, между прочим, очень перспективный автор, – защищался Глеб. – Его последние NFT ушли на Binance за пятнадцать эфиров.

– Перспективный плагиатор, ты хотел сказать, – я отложил планшет с работами. – Это вторичное дерьмо. Такого сейчас тысячи штампуют на коленке. Если хочешь выделиться, нужно что-то действительно особенное.

Глеб пожал плечами:

– Рынок NFT сейчас горячий. Мы должны быть в тренде.

– Быть в тренде и слепо копировать – разные вещи, – я отпил кофе из стаканчика, который мне любезно предложила ассистентка Глеба. – Кстати, о трендах и NFT…

Я помедлил. План, родившийся вчера ночью, был еще сырым, но интуиция подсказывала, что Глеб – идеальный первый слушатель. Он достаточно циничен, чтобы не отвергнуть идею на моральных основаниях, и достаточно алчен, чтобы заинтересоваться потенциальной прибылью.

– У меня появился интересный художник, – начал я осторожно. – Очень нестандартный подход к цифровому искусству. Глубокая философская концепция, необычная техника. Думаю, это может быть бомба.

Глеб заинтересованно поднял бровь:

– И где ты его откопал?

– Познакомились на закрытой вечеринке после Cosmoscow, – соврал я, упомянув главную российскую ярмарку современного искусства. – Он… не совсем обычный человек. Замкнутый, не любит публичность. Предпочитает общаться через посредников.

– Очередной социофоб с претензией на гениальность? – скептически хмыкнул Глеб.

– Скорее, человек, которого интересует только искусство, а не весь этот светский шум вокруг, – парировал я. – В любом случае, его работы говорят сами за себя. Я могу организовать показ.

Глеб задумчиво потер подбородок. Я знал, о чем он думает. С одной стороны, таинственные художники-затворники – не редкость на арт-рынке. С другой – большинство из них оказываются посредственностями, прикрывающими отсутствие таланта искусственной загадочностью.

– У него есть имя, этого гения-отшельника? – спросил Глеб.

– Алекс Фантом, – произнес я, впервые озвучивая имя своего вымышленного протеже. Оно прозвучало странно реально.

– Фантом? Серьезно? – Глеб не скрывал иронии. – Звучит как псевдоним второсортного рэпера.

– Это псевдоним, – признал я. – Но разве имя имеет значение? Важны работы.

– Ладно, покажешь этого своего Фантома в следующий раз, – Глеб вернулся к просмотру портфолио. – Только не приходи с пустыми руками. Если его работы окажутся очередным хайповым дерьмом, я на тебя даже время тратить не буду.

Я сдержал улыбку. Рыбка клюнула. Теперь мне нужно было создать те самые работы, которые я только что так уверенно расхваливал.

Вернувшись домой, я сразу сел за компьютер. Мне нужно было конкретизировать концепцию Алекса Фантома. Недостаточно было просто выдумать биографию – требовалось создать целостный творческий образ, узнаваемый стиль, философию, которая будет отражаться в каждой работе.

Я открыл новый файл и начал набрасывать ключевые элементы:

Визуальный стиль:

Минималистичные, но эмоционально заряженные цифровые композиции

Контрастные цвета, преимущественно черный, белый, красный

Искаженные человеческие силуэты, архитектурные элементы

Повторяющиеся мотивы: маски, разбитые зеркала, пустые рамы

Философия:

Исследование границы между реальным и виртуальным

Критика общества потребления и информационного перенасыщения

Тема утраченной идентичности в цифровую эпоху

Концепция «призрачности» современного человека

Я остановился и перечитал написанное. Звучало претенциозно, но в мире современного искусства претенциозность часто принимают за глубину. Главное – убедительно упаковать эту концепцию, найти правильные слова, которые заставят людей видеть смысл даже там, где его нет.

Оставалась одна небольшая проблема: я понятия не имел, как создавать цифровое искусство. Мои навыки рисования ограничивались традиционными техниками, а опыт работы с графическими редакторами был минимальным. Мне нужен был кто-то, кто воплотит мои идеи в цифровую форму.

Я открыл список контактов и начал просматривать имена. Мне требовался человек, технически подкованный, но не слишком известный в арт-кругах. Кто-то, кто согласится работать за процент от будущих продаж и не задаст слишком много вопросов.

Взгляд остановился на имени «Дима К.». Дима «Кодер», как его называли в узких кругах, был талантливым программистом и диджитал-художником, которого я встретил на одной из техно-вечеринок год назад. Мы не были близкими друзьями, но иногда пересекались на мероприятиях. Он жаловался, что его работы не находят признания в арт-сообществе, несмотря на техническое совершенство. Классическая история недооцененного таланта – идеальный кандидат для моего плана.

Я набрал его номер. После пятого гудка он ответил сонным голосом:

– Марк? Какого хрена, сейчас восемь вечера… – он зевнул. – Нормальные люди только просыпаются.

– Привет, Дима, – бодро начал я. – Есть интересное предложение. Потенциально денежное.

– Я слушаю, – в его голосе появились заинтересованные нотки.

– Не по телефону. Давай встретимся. Завтра в два, в «Дорогой, я перезвоню»?

– В кафе хипстеров и фрилансеров? – фыркнул Дима. – Ладно, но ты платишь за кофе.

– Заметано, – согласился я и отключился.

Первый шаг сделан. Теперь нужно было подготовиться к встрече так, чтобы Дима купился на мою идею, не осознавая всех рисков. Я должен был представить создание Фантома не как мошенничество, а как концептуальный арт-проект, игру с системой, эксперимент. В конце концов, так оно и было – в какой-то извращенной форме.

Я вернулся к документу и начал детализировать концепцию. Если я хотел создать убедительного фальшивого художника, мне нужно было продумать каждую мелочь: от стилистических особенностей до характерных фраз, которые «Фантом» мог бы использовать в редких текстовых заявлениях. Я должен был знать своего несуществующего протеже лучше, чем самого себя.

К полуночи у меня была готова подробная презентация: визуальные референсы, ключевые тезисы творческой философии, наброски первых работ. Я даже составил примерный план развития «карьеры» Фантома на ближайший год: от первой камерной выставки до участия в международных арт-ярмарках.

Глядя на результат своей работы, я испытывал странное чувство. С одной стороны, мной двигал циничный расчет – желание заработать на системе, которая годами игнорировала мой собственный талант. С другой – я неожиданно увлекся созданием этого персонажа. Алекс Фантом постепенно обретал плоть и кровь в моем воображении, становясь почти реальным.

Перед тем как лечь спать, я открыл Instagram и создал новый аккаунт: @alex_phantom_art. Пока без публикаций, только лаконичная биография: «Исследую границы между реальным и иллюзорным. Не ищите меня – ищите мое искусство». И цитата из Бодрийяра о симулякрах, потому что какой же современный художник без претенциозной цитаты французского философа?

Профиль выглядел достаточно загадочно и при этом типично для арт-сцены. Теперь оставалось наполнить его содержанием, которое заставит людей поверить, что за ним стоит настоящий, талантливый, но предпочитающий анонимность художник.

Я закрыл ноутбук и лег в постель, но сон не шел. В голове крутились образы, концепции, возможные работы Фантома. Я представлял, как его имя появляется в каталогах аукционов, как коллекционеры соревнуются за право обладать его работами, как критики пишут восторженные статьи о «новом голосе цифрового искусства».

Это было похоже на создание персонажа для романа, только с одним существенным отличием: этот персонаж должен был выйти за пределы вымысла и начать взаимодействовать с реальным миром. И от того, насколько убедительным будет этот переход, зависела судьба моей аферы. И, возможно, моя собственная судьба.

Кафе «Дорогой, я перезвоню» было именно таким, как я и ожидал: ноутбуки на каждом столике, бородатые парни в очках с прозрачной оправой, девушки с цветными волосами и татуировками, обсуждающие свои инстаграм-проекты. Типичное место для встречи творческих фрилансеров, где никто не обратит внимания на двух мужчин, обсуждающих странный арт-проект.

Дима появился ровно в 14:15 – опоздание на пятнадцать минут было частью его личного бренда. Высокий, худой, с растрепанными темными волосами и в футболке с принтом из аниме, которое я не узнал. Классический образ гика, за исключением дорогих наручных часов – единственного признака того, что его программистские навыки приносили неплохой доход.

– Итак, что за денежное предложение? – без предисловий спросил он, плюхнувшись на стул напротив меня.

Я заказал нам кофе и, дождавшись, когда бариста отойдет, начал:

– Я создаю нового цифрового художника. Концепция, философия, бэкграунд – все готово. Нужен человек, который поможет с технической реализацией.

Дима приподнял бровь:

– Новый художник? Ты имеешь в виду, что нашел кого-то талантливого?

– Не совсем, – я понизил голос. – Я создаю художника с нуля. Вымышленную личность с проработанной историей и уникальным стилем.

Дима уставился на меня, затем медленно отпил кофе.

– Ты предлагаешь мне участвовать в афере? – в его голосе не было осуждения, скорее любопытство.

– Я предлагаю тебе участвовать в арт-эксперименте, – парировал я. – Мы создаем виртуального художника, чьи работы будут исследовать грань между реальностью и иллюзией. Это метакомментарий о природе современного искусства. Концептуальный проект.

Дима усмехнулся:

– Назови это хоть перформансом, хоть концептуальным высказыванием – суть не меняется. Ты хочешь продавать работы несуществующего автора и впаривать коллекционерам историю о загадочном гении-затворнике.

– И что в этом такого? – я развел руками. – Половина историй в мире искусства – мифы, созданные маркетологами и галеристами. Мы просто берем этот принцип и доводим его до логического завершения.

Дима задумчиво покрутил чашку в руках.

– И какова моя роль? Я должен создавать работы по твоим эскизам?

– Не только, – я открыл ноутбук и показал ему презентацию, над которой работал ночью. – Смотри, вот концепция, вот визуальные референсы. Я предлагаю партнерство. Ты отвечаешь за техническую реализацию, я – за продвижение, историю, продажи. Прибыль делим 60 на 40, мне больше, потому что на мне все риски публичного представительства.

Дима внимательно изучал слайды, и я видел, как в его глазах постепенно загорается интерес. Несмотря на скепсис, идея явно его зацепила.

– А если нас раскроют? – спросил он наконец.

– Тогда мы заявим, что это был арт-проект, исследующий механизмы создания стоимости в современном искусстве, – я пожал плечами. – В конце концов, мы не делаем ничего незаконного. Мы создаем оригинальные произведения искусства. То, что автор – коллективный проект, а не одиночка-затворник, как мы утверждаем, не меняет художественной ценности работ.

Дима хмыкнул:

– Ты хорошо подготовился.

– Я продумал каждую деталь, – уверенно сказал я. – Кроме того, у меня есть связи в галереях и среди коллекционеров. Я знаю, как запустить этот проект, чтобы он выстрелил.

Дима откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– А что, если я просто возьму твою идею и реализую ее сам? Зачем мне делиться?

Я улыбнулся, ожидая этого вопроса:

– Потому что у тебя нет моих связей и понимания арт-рынка. Ты гениальный технарь, Дима, но продавать искусство – это отдельный навык. К тому же, проект требует публичного представителя, человека, который будет коммуницировать с галереями, давать интервью от имени Фантома. Ты готов взять это на себя?

Дима поморщился. Как большинство программистов, он предпочитал оставаться в тени и не любил публичные выступления.

– Ладно, убедил, – сказал он после паузы. – Но 60 на 40 – это грабеж. Я хочу 50 на 50.

– 65 на 35, – парировал я. – И это мое последнее предложение.

Дима задумался, затем протянул руку:

– По рукам. Но учти, если что-то пойдет не так, я тебя не знаю.

Мы пожали руки, скрепляя наш странный союз. Я чувствовал смесь возбуждения и тревоги. План обретал реальность, и отступать было уже поздно.

– Когда начинаем? – спросил Дима, допивая кофе.

– Прямо сейчас, – я достал флешку и протянул ему. – Здесь концепция, референсы, наброски первых работ. Мне нужны три готовые работы к концу недели. Сможешь?

– Легко, – Дима забрал флешку. – Что-нибудь еще?

– Да, – я серьезно посмотрел ему в глаза. – Никому ни слова. Даже своей девушке, даже лучшему другу. Чем меньше людей знает, тем безопаснее.

– Не учи ученого, – усмехнулся Дима. – Я умею хранить секреты.

После ухода Димы я еще некоторое время сидел в кафе, обдумывая следующие шаги. Мне нужно было подготовить почву для появления Фантома в арт-сообществе. Создать легкий информационный шум, намеки на появление нового таинственного художника. И для этого мне требовалась помощь еще одного человека – моей сестры Софьи.

Софья работала журналисткой в нишевом онлайн-издании, специализирующемся на культуре и искусстве. Не самое влиятельное медиа, но с хорошей репутацией в определенных кругах. Идеальная стартовая площадка для запуска моего проекта.

Я набрал ее номер.

– Прости за вчерашнее, – начал я без предисловий. – Деньги переведу завтра, без вариантов.

– Я уже слышала это, – в голосе Софьи звучала усталость. – Но ладно, верю в последний раз.

– У меня есть кое-что интересное для твоего издания, – продолжил я. – Эксклюзив. Новый художник, очень необычный подход к цифровому искусству. Я могу организовать интервью.

– Марк, – в голосе сестры появились нотки подозрения, – ты же знаешь, что я не пишу рекламные статьи о клиентах своего брата.

– Это не реклама, Соф, – уверил я ее. – Это действительно интересное явление. Человек создает удивительные работы, исследующие границу между реальным и виртуальным. У него необычная история, уникальный взгляд. Просто посмотри его работы, я пришлю. Если не зацепит – забудем.

Софья вздохнула:

– Ладно, присылай. Но я ничего не обещаю.

– Спасибо, сестренка, – я улыбнулся. – Ты не пожалеешь.

Отключившись, я поймал себя на мысли, что начинаю верить в собственную ложь. Говоря о работах Фантома, я испытывал искреннее воодушевление, как будто действительно открыл талантливого художника, а не придумал его.

Возможно, это было хорошим знаком. В конце концов, чтобы убедительно лгать, нужно хотя бы отчасти верить в свою ложь. А мне предстояло стать величайшим лжецом в истории современного российского искусства.

Глава 3: Сообщники

Следующие дни превратились в безумный марафон. Я метался между встречами с потенциальными клиентами (нужно было как-то оплачивать счета, пока мой грандиозный план не начал приносить доходы), консультациями в галерее Глеба и тайными встречами с Димой для обсуждения работ Фантома.

Дима, надо отдать ему должное, подошел к задаче с неожиданным энтузиазмом. Он не просто механически выполнял мои указания, а привносил собственные идеи, часто улучшая изначальную концепцию. Его технические навыки оказались именно тем, что требовалось для создания убедительного цифрового искусства.

– Смотри, я добавил этот элемент искажения, – объяснял он, показывая мне на ноутбуке одну из работ. – Когда зритель смотрит на изображение под определенным углом, проявляется скрытый паттерн. Это усиливает концепцию иллюзорности восприятия.

Мы сидели в его квартире – типичном логове айтишника: минималистичная мебель, мощный компьютер с тремя мониторами, коллекция фигурок персонажей из аниме и видеоигр. На стенах – постеры с концептуальными артами из научно-фантастических фильмов.

– Это гениально, – искренне восхитился я, наблюдая, как изображение трансформируется при смене угла обзора. – Технически сложно реализовать?

– Для обычного дизайнера – да. Для меня – нет, – без ложной скромности ответил Дима. – Я разработал специальный алгоритм, который можно применять ко всем работам Фантома. Это станет его фирменной фишкой.

Я кивнул, чувствуя странное удовлетворение. Алекс Фантом постепенно обретал не только биографию, но и узнаваемый художественный почерк. Это было важно для создания убедительного образа.

– Что с остальными работами? – спросил я.

Дима открыл еще несколько файлов. Каждая работа представляла собой сложную цифровую композицию, сочетающую абстрактные формы и едва различимые человеческие силуэты. Темная цветовая гамма с яркими акцентами создавала гипнотический эффект. В каждом изображении было что-то тревожное, но в то же время завораживающее.

– Я включил несколько отсылок к классическим работам, – пояснил Дима. – Здесь, например, можно увидеть переосмысление «Крика» Мунка, а здесь – мотивы из Магритта. Едва заметные, но критики такое любят – дает им возможность демонстрировать эрудицию.

Я усмехнулся:

– Ты лучше понимаешь арт-рынок, чем я думал.

– Я много изучал, пытаясь продать собственные работы, – в голосе Димы проскользнула горечь. – Но как цифровому художнику без имени пробиться практически невозможно. Всем нужна история, бренд, легенда.

– Что ж, теперь у нас есть все три составляющие, – я похлопал его по плечу. – Сколько времени тебе нужно, чтобы закончить первую серию?

– Еще дня три, – прикинул Дима. – Хочу доработать детали и создать несколько вариаций для выбора.

– Отлично. А параллельно можешь подготовить что-нибудь для Instagram? Нам нужно начать создавать присутствие Фантома в сети.

Дима кивнул и сделал пометку в своем телефоне.

– Кстати, – продолжил я, – нам нужно придумать, как ты будешь получать свою долю, не вызывая подозрений. Открытые переводы слишком рискованны.

– Не учи хакера взламывать, – ухмыльнулся Дима. – У меня есть несколько криптокошельков, никак не связанных с моей личностью. Переводи туда мою долю, а я уже разберусь, как конвертировать в рубли, не привлекая внимания налоговой.

Я улыбнулся. Кажется, я нашел идеального партнера – технически подкованного, креативного и с нужной долей авантюризма. Оставалось надеяться, что он не решит в какой-то момент избавиться от меня и присвоить всю идею себе.

– Ещё нам нужно продумать, как будем действовать, если что-то пойдет не так, – сказал я. – Запасной план.

– Типа, если нас раскроют? – уточнил Дима.

– Не только. Например, если у нас возникнут разногласия или если один из нас захочет выйти из проекта.

Дима задумался, затем предложил:

– Давай составим что-то вроде соглашения. Пропишем все условия, сценарии, распределение доходов. Это будет наша страховка.

– Хорошая идея, – согласился я, хотя и понимал, что никакой юридической силы такой документ иметь не будет – все-таки мы затевали аферу.

Мы провели еще несколько часов, обсуждая детали проекта, прежде чем я отправился на встречу с потенциальным клиентом – коллекционером, который хотел проконсультироваться насчет приобретения работ современных российских художников.

Встреча проходила в ресторане «Белуга» – пафосном заведении с видом на Кремль, где средний чек начинался от пяти тысяч рублей. Мой клиент, Виктор Семенович Дорохов, был типичным представителем новой русской буржуазии: в прошлом – бандит, в настоящем – уважаемый бизнесмен с сетью автосалонов по всей стране. Искусством он начал интересоваться недавно, после того как его новая жена, молодая инстаграм-модель, заявила, что их новый дом в Барвихе выглядит «как гостиница» и нуждается в «культурном наполнении».

– Марк, дорогой, – Дорохов расплылся в улыбке, демонстрируя идеальные виниры. – Присаживайся. Уже заказал нам устриц и белое вино.

Я сел напротив, стараясь не морщиться от запаха его приторного парфюма.

– Виктор Семенович, рад вас видеть. Как продвигается ремонт?

– Почти закончили, – он довольно потер руки. – Теперь нужно, как говорит моя Анжелика, «наполнить пространство смыслами». Вот и хочу прикупить чего-нибудь эдакого, современного. Чтобы гости ахнули.

Я мысленно перебрал список художников, чьи работы могли бы впечатлить гостей Дорохова и при этом не разорить его. Виктор Семенович был щедр, но не настолько, чтобы платить за искусство больше, чем за свой новый Maserati.

– У меня есть несколько интересных вариантов, – начал я, доставая планшет с подборкой работ. – Вот, например, Андрей Бергер, очень перспективный художник, работает на стыке стрит-арта и абстракции. Его работы уже есть в нескольких серьезных коллекциях.

Дорохов без особого интереса пролистал изображения.

– Нет, это не то. Слишком… обычно. Мне нужно что-то, знаешь, более впечатляющее. Чтобы люди спрашивали: «Ого, где ты это взял?»

Я показал еще несколько вариантов, но реакция была такой же – вежливое разочарование. Виктор Семенович хотел не просто искусство, а статусный символ, предмет для хвастовства. Типичный запрос нуворишей.

И тут меня осенило. Почему бы не использовать эту ситуацию для тестирования моей идеи?

– Виктор Семенович, – я понизил голос, словно собирался поделиться секретной информацией. – Есть один вариант, но это не для всех. Очень эксклюзивно.

Глаза Дорохова заинтересованно блеснули.

– Рассказывай.

– Я недавно вышел на контакт с одним художником. Он предпочитает оставаться анонимным, работает только через доверенных посредников, – я сделал паузу, наблюдая, как Дорохов подается вперед. – Его работы – это нечто особенное. Цифровое искусство нового поколения, на стыке технологий и философии. Сейчас его имя известно только узкому кругу коллекционеров, но это ненадолго. У него большое будущее.

– Покажи, – требовательно сказал Дорохов.

Я покачал головой:

– У меня нет изображений. Он очень щепетилен в вопросах распространения своих работ. Но я могу организовать приватный показ для вас, если вы действительно заинтересованы.

Это был классический прием искусственного дефицита – чем меньше доступен продукт, тем больше его хотят. И Дорохов клюнул, как я и ожидал.

– Конечно, заинтересован, – он отпил вино. – Когда можно увидеть эти работы?

– На следующей неделе, думаю, смогу организовать, – я сделал вид, что сверяюсь с календарем в телефоне. – Только это должно остаться строго между нами. Художник ценит конфиденциальность.

– Само собой, – Дорохов понимающе кивнул. – А как его зовут, этого гения-затворника?

– Алекс Фантом, – произнес я, и впервые это имя прозвучало в разговоре с потенциальным покупателем.

– Фантом? – Дорохов усмехнулся. – Необычно. Иностранец?

– Сложно сказать, – уклончиво ответил я. – Он предпочитает, чтобы его работы говорили за него.

– Интригующе, – Дорохов заказал еще вина. – Жду не дождусь этого показа.

Я улыбнулся, чувствуя легкое головокружение от своей наглости. Только что я продал идею несуществующего художника человеку, готовому заплатить за это реальные деньги. Это было одновременно пугающе и возбуждающе.

Остаток встречи прошел в обсуждении других вариантов для интерьера дома Дорохова, но я чувствовал, что он уже мысленно примеряет на себя роль первооткрывателя таинственного Алекса Фантома.

Возвращаясь домой, я размышлял о том, как быстро развивается мой план. У меня уже были технический партнер и потенциальный первый покупатель. Оставалось получить поддержку со стороны арт-сообщества, и для этого мне нужно было убедить Софью написать статью о Фантоме.

Дома я открыл ноутбук и просмотрел материалы, которые прислал Дима: три готовые работы для первой серии и наброски еще нескольких. Они выглядели потрясающе – технически совершенные, концептуально глубокие, с тем самым необъяснимым магнетизмом, который отличает настоящее искусство от ремесленничества.

Я отобрал лучшую, на мой взгляд, работу и отправил Софье с коротким сообщением: «Вот о чем я говорил. Художник – Алекс Фантом. Что скажешь?»

Ответ пришел через пятнадцать минут: «Впечатляет. Можно еще несколько работ? И какая-то информация о художнике».

Я торжествующе улыбнулся и отправил ей еще две работы, а также краткую биографическую справку о Фантоме – ту самую легенду, которую я так тщательно конструировал последние дни.

«Интересно, – написала Софья после паузы. – Но почему я никогда о нем не слышала? И почему он такой скрытный?»

«Именно поэтому ты и должна о нем написать, – ответил я. – Это будет эксклюзив. Первый материал о художнике, который скоро станет сенсацией».

«Хорошо, я заинтересовалась. Можешь организовать интервью?»

Я задумался. Прямое интервью было рискованным – слишком много возможностей для ошибок. Но отказ мог вызвать подозрения.

«Он дает интервью только по электронной почте, – написал я. – Отправь вопросы мне, я перешлю ему и получу ответы».

«Странно, но ладно. Пришлю вопросы завтра».

Я откинулся на спинку кресла, чувствуя облегчение. Софья купилась. Теперь нужно было составить убедительные ответы от имени Фантома – достаточно глубокие, чтобы вызвать интерес, но достаточно размытые, чтобы не вызвать конкретных вопросов.

Телефон завибрировал – звонил Глеб.

– Марк, ты обещал показать работы своего таинственного художника. Когда можно взглянуть?

– Я как раз собирался тебе звонить, – соврал я. – Работы готовы. Можем встретиться завтра в галерее?

– Отлично, – Глеб звучал заинтересованно. – В два часа подойдет? И, кстати, если это действительно что-то стоящее, у меня есть для тебя интересное предложение.

– Какое? – насторожился я.

– При встрече, – Глеб отключился, оставив меня в легком недоумении.

Я потер глаза, чувствуя накатившую усталость. События развивались слишком быстро, и я начинал терять контроль над ситуацией. Но останавливаться было поздно. Колесо завертелось, и мне оставалось только держаться и надеяться, что оно не раздавит меня.

Бар «Стрелка» на стрелке Васильевского острова был одним из тех мест, где арт-сообщество Петербурга собиралось, чтобы увидеть и быть увиденными. Минималистичный интерьер, дорогие коктейли и атмосфера слегка снобистского интеллектуализма – идеальное место для случайной встречи с бывшей.

Я приехал в Питер на день, чтобы обсудить возможное сотрудничество с одной из местных галерей. Дела шли не особенно успешно, поэтому я решил утешить себя парой коктейлей перед возвращением в Москву. И тут она.

Вероника Листьева сидела за барной стойкой, беседуя с каким-то бородатым парнем в винтажном свитере и очках в толстой оправе. Типичный представитель питерской богемы. Я хотел незаметно ускользнуть, но она заметила меня и, к моему удивлению, помахала рукой, приглашая подойти.

– Марк Белецкий, – произнесла она с улыбкой, которая не касалась глаз. – Какими судьбами в нашем болоте?

– Деловая поездка, – я пожал ее протянутую руку. – Ты как всегда прекрасно выглядишь.

Это была правда. Вероника, с ее копной рыжих волос, зелеными глазами и россыпью веснушек на бледной коже, всегда выделялась в толпе. Она носила винтажные платья, массивные украшения из серебра и кожаные ботинки – образ богемной художницы, который на ней выглядел естественно, а не нарочито, как у многих.

– Знакомься, это Павел, – она кивнула на своего спутника. – Куратор новой экспериментальной площадки.

Мы обменялись рукопожатием. Павел окинул меня оценивающим взглядом и, видимо, не нашел интересным, потому что вскоре извинился и отошел, оставив нас вдвоем.

– Как твои дела? – спросила Вероника, отпивая что-то яркое из своего бокала. – Все еще продаешь богатеньким мальчикам и девочкам искусство, которое они не понимают?

– А ты все еще создаешь искусство, которое никто не хочет покупать? – парировал я.

Вероника рассмеялась:

– Туше. Но вообще-то у меня дела идут неплохо. Персональная выставка в Москве в следующем месяце, две работы купил Музей современного искусства в Хельсинки.

Я почувствовал укол зависти. Вероника всегда была талантливее меня, и это было одной из причин нашего расставания. Я не мог смириться с тем, что ее карьера художницы развивается, пусть и медленно, а мои попытки пробиться в этом качестве закончились ничем.

– Поздравляю, – я постарался, чтобы это прозвучало искренне. – Рад, что у тебя все складывается.

– А у тебя? – она внимательно посмотрела на меня. – Все еще мечтаешь о собственной галерее?

– У меня новый проект, – сказал я, прежде чем успел себя остановить. – Очень перспективный художник. Цифровое искусство, новый взгляд, глубокая концепция.

– Да? – в ее голосе появился интерес. – Кто такой?

– Алекс Фантом, – имя снова соскользнуло с моих губ так легко, будто я говорил о реальном человеке. – Он не любит публичность, предпочитает, чтобы за него говорили работы.

– Еще один скрытный гений? – Вероника скептически приподняла бровь. – В последнее время их развелось как собак нерезаных. Модный тренд – быть загадочным и недоступным.

– Это не поза, – я почувствовал странное желание защитить Фантома, хотя защищал, по сути, собственную выдумку. – У него есть причины избегать публичности. И его работы действительно впечатляют.

– Можно взглянуть?

Я достал телефон и показал ей фотографии работ, которые прислал Дима. Вероника внимательно изучала их, и ее лицо постепенно менялось – от скептицизма к заинтересованности.

– Неплохо, – признала она наконец. – Есть что-то… цепляющее. Но мне кажется, я где-то уже видела похожий стиль.

Мое сердце пропустило удар.

– Вряд ли, – сказал я, стараясь звучать уверенно. – Фантом работает в уникальной технике. Возможно, есть какие-то визуальные пересечения с другими художниками, но его подход абсолютно оригинален.

Вероника пожала плечами:

– Возможно. В любом случае, работы интересные. Познакомишь нас, когда он решит выйти из тени?

– Обязательно, – я улыбнулся, чувствуя иронию ситуации.

Мы проговорили еще около часа. Вероника рассказывала о своих новых проектах, о сложностях работы с галереями, о планах на будущее. Я рассказывал о московской арт-сцене, о новых трендах, о рынке NFT. Было странно осознавать, что, несмотря на расставание и все наши разногласия, мы все еще могли вести содержательную беседу. Вероника всегда понимала искусство лучше, чем большинство людей из моего окружения.

– Знаешь, Марк, – сказала она, когда мы прощались, – мне всегда казалось, что ты зря бросил рисовать. У тебя был потенциал.

– У меня не было того, что есть у тебя, – честно ответил я. – Настоящего таланта. Я хороший ремесленник, не более.

– Возможно, – она грустно улыбнулась. – Или просто не нашел свой путь. Не все могут быть художниками в традиционном смысле. Но есть много других способов творить.

Ее слова звучали почти пророчески. Возможно, создание Алекса Фантома и было моим способом творить – изобретая художника, я сам становился своего рода художником, создающим не картины или инсталляции, а целую личность, целый миф.

Мы обменялись прощальными поцелуями в щеку, и я почувствовал знакомый запах ее духов – что-то травяное, свежее, с нотками жасмина. На мгновение меня накрыло волной воспоминаний: Вероника в моей постели, утренний кофе на маленькой кухне ее мастерской, жаркие споры об искусстве, переходящие в не менее жаркий секс.

– Удачи с твоим Фантомом, – сказала она напоследок. – Надеюсь, он того стоит.

Я кивнул, не доверяя своему голосу. Вероника ушла, а я остался у барной стойки, заказал еще один виски и задумался о границах между реальностью и выдумкой. О том, как легко создать иллюзию и как легко в нее поверить. О том, что, возможно, мы все – немного выдумка, созданная нами самими и теми, кто нас окружает.

Мой телефон завибрировал – сообщение от Димы: «Готовы все пять работ для первой серии. Выглядят охуенно. Когда встречаемся?»

Я допил виски и ответил: «Завтра в 7 вечера у меня. Захвати всё».

План продолжал развиваться. Алекс Фантом постепенно обретал плоть и кровь, выходя за пределы моего воображения и становясь частью реального мира. И это одновременно пугало и восхищало меня.

Глава 4: Легенда

Когда я открыл дверь, Дима выглядел взбудораженным – глаза блестели, волосы растрепаны еще больше обычного, а на лице играла полубезумная улыбка.

– Я превзошел сам себя, – заявил он без предисловий, проходя в квартиру и доставая ноутбук. – Серьезно, Марк, это лучшее, что я когда-либо создавал.

Я закрыл дверь и последовал за ним в гостиную, где он уже расположился на диване, открывая крышку ноутбука.

– Смотри, – Дима развернул экран ко мне.

На экране была работа, которую мы условно назвали «Дисперсия идентичности». Она представляла собой цифровую композицию, где человеческий силуэт распадался на множество фрагментов, как будто разбитое зеркало, в каждом осколке которого отражалась другая версия человека. Цветовая гамма была выдержана в холодных тонах с яркими красными акцентами. При движении мышкой изображение слегка менялось, создавая эффект объемности и интерактивности.

– Охренеть, – выдохнул я, действительно впечатленный. – Это… потрясающе.

– Я же говорил, – Дима откинулся на спинку дивана с видом удовлетворенного творца. – И это еще не все. Я создал целую серию из пяти работ, объединенных общей концепцией распада личности в цифровую эпоху. Плюс сделал несколько эскизов для следующей серии.

Он показал остальные работы, и каждая была не менее впечатляющей, чем первая. Технически совершенные, концептуально глубокие, они идеально соответствовали образу Алекса Фантома, который мы конструировали.

– Это именно то, что нужно, – я сел рядом с Димой, чувствуя прилив энтузиазма. – Завтра показываю Глебу, и если все пойдет по плану, мы сможем организовать первую выставку уже в следующем месяце.

– Не слишком ли быстро? – Дима нахмурился. – Может, стоит сначала создать некоторый информационный фон? Публикации, упоминания в соцсетях, слухи…

– Я уже работаю над этим, – я достал свой ноутбук и показал Диме подготовленное «интервью» Фантома, которое должно было появиться в издании, где работала Софья. – Это выйдет на следующей неделе. Первое официальное появление Фантома в медиапространстве.

Дима пробежал глазами текст:

– «Я не скрываюсь, я просто отказываюсь от внешнего в пользу внутреннего. В мире, одержимом поверхностностью, истинное существование возможно только вне поля зрения», – он усмехнулся. – Неплохо. Достаточно претенциозно, чтобы звучать как настоящий современный художник.

– Я старался, – я улыбнулся. – Теперь нам нужно детализировать биографию Фантома. Чем конкретнее детали, тем убедительнее будет наша легенда.

Мы провели следующие несколько часов, конструируя прошлое Алекса Фантома. Детство в неблагополучной семье в небольшом городе на севере России. Ранняя потеря родителей. Воспитание у дальних родственников, которые не понимали и не поддерживали его творческие наклонности. Побег из дома в шестнадцать лет. Скитания по Европе, случайные заработки. Самообразование в области искусства и программирования. Экспериментальная работа на стыке технологий и визуального искусства. Травматические отношения, закончившиеся трагедией (мы намеренно оставили это расплывчатым, чтобы создать ореол таинственности). Решение отказаться от публичности и сосредоточиться исключительно на творчестве.

– Звучит убедительно, – сказал Дима, когда мы закончили. – Достаточно драматично, чтобы вызвать сочувствие, но не настолько необычно, чтобы вызвать подозрения.

– Именно, – я потянулся, чувствуя усталость после нескольких часов интенсивной работы. – Теперь нам нужно создать несколько точек подтверждения этой истории. Может быть, старый блог, якобы принадлежавший Фантому? Или упоминания в каких-то малоизвестных изданиях?

– Я могу заняться цифровым следом, – предложил Дима. – Создать несколько аккаунтов в соцсетях с датировкой несколько лет назад, добавить фотографии работ, которые якобы были созданы ранее, но в том же стиле.

– Отлично, – я одобрительно кивнул. – Только не переусердствуй. Лучше меньше, но качественнее.

Мы обсудили еще несколько деталей, прежде чем Дима засобирался домой.

– Кстати, – сказал он, закрывая ноутбук, – а что мы будем делать, когда люди начнут требовать личной встречи с Фантомом? Это неизбежно, если он станет успешным.

Я задумался. Это был один из ключевых рисков нашего плана.

– Будем отказываться, ссылаясь на принципиальную позицию художника. В крайнем случае, можем организовать видеоконференцию с измененным голосом и лицом в тени. Или найти актера для редких появлений.

Дима покачал головой:

– Опасно. Чем больше людей будет вовлечено, тем выше риск разоблачения.

– Согласен, но это проблема отдаленного будущего, – я пожал плечами. – Сначала нужно добиться успеха, а потом уже думать, как с ним справляться.

Дима ушел, оставив мне копии всех работ. Я сел за стол и начал готовиться к завтрашней встрече с Глебом. Мне нужно было быть убедительным, но не перестараться. Глеб был опытным галеристом и мог заподозрить неладное, если я буду слишком настойчив или если история Фантома покажется ему притянутой за уши.

Глеб расхаживал по своему кабинету, периодически останавливаясь, чтобы еще раз взглянуть на работы Фантома, которые я вывел на большой экран на стене.

– Это действительно интересно, – признал он наконец. – Техническое исполнение на высоте, концепция глубокая, есть своя узнаваемая эстетика. Кто еще видел эти работы?

– Пока никто, кроме самого художника и нас с тобой, – соврал я. – Он очень избирателен в выборе площадок для представления своих работ.

Глеб хмыкнул:

– И он выбрал мою галерею? Почему?

– Я рекомендовал тебя как человека с безупречным вкусом и хорошими связями в коллекторской среде, – я сделал паузу. – Кроме того, я сказал ему, что ты уважаешь желание художника сохранять анонимность и не будешь давить в этом вопросе.

Глеб задумчиво постучал пальцами по столу:

– Анонимность сейчас в тренде, особенно в мире NFT. Но это также создает определенные сложности с продвижением. Людям нравится знать, чьи работы они покупают.

– Именно поэтому нам нужно создать интригующую историю вокруг Фантома, – я подался вперед. – Не просто анонимность, а осознанный выбор, философская позиция. Это станет частью его бренда.

Глеб остановился и посмотрел на меня с легкой усмешкой:

– Ты говоришь о нем так, будто уже придумал всю стратегию продвижения.

– Я размышлял об этом, – осторожно сказал я. – У меня есть некоторые идеи.

– Поделись, – Глеб сел напротив меня.

Я начал излагать подготовленный план: камерная презентация для узкого круга избранных коллекционеров и критиков, затем серия публикаций в специализированных изданиях, создание ажиотажа вокруг личности художника, запуск первой серии NFT на эксклюзивной платформе, и только потом – полноценная выставка в галерее.

Глеб слушал внимательно, иногда кивая, иногда хмурясь.

– Звучит неплохо, – сказал он, когда я закончил. – Но я думаю, нам стоит действовать еще агрессивнее. Рынок NFT сейчас на пике, и нужно ловить момент.

– Что ты предлагаешь? – спросил я, чувствуя, как Глеб заглатывает наживку.

– Создать историю о «гении-отшельнике» и запустить ее через несколько ключевых медиа одновременно. Организовать закрытый предпоказ для избранных VIP-клиентов с аукционом. Использовать таинственность как основной элемент маркетинга. Люди любят загадки и эксклюзивность.

Я сдержал улыбку. Глеб сам предлагал именно то, что мне было нужно – раздуть историю Фантома до масштабов сенсации.

– Звучит отлично, – сказал я. – Но для этого нам нужно будет стать эксклюзивными представителями Фантома. Ты готов к такому партнерству?

Глеб посмотрел на меня оценивающе:

– Ты предлагаешь официальное сотрудничество? Ты, я и этот таинственный художник?

– Именно. Я буду посредником между художником и галереей, ты обеспечиваешь площадку и связи с покупателями. Прибыль делим в соотношении 50/30/20 – художнику, галерее и мне как представителю.

– 40/40/20, – немедленно парировал Глеб. – Галерея берет на себя все риски и расходы по организации выставок и продвижению.

Я сделал вид, что задумался, хотя внутренне ликовал. Глеб торговался, а значит, был заинтересован.

– 45/35/20, – предложил я. – И это мое последнее слово. Художник не согласится на меньшее.

Глеб вздохнул, но потом кивнул:

– Ладно. Но у меня есть условие: я хочу лично поговорить с художником, хотя бы по телефону или видеосвязи. Я должен убедиться, что он реален и действительно стоит за этими работами.

Вот оно. Первое серьезное препятствие. Я ожидал этого, но надеялся, что оно возникнет позже.

– Фантом не общается напрямую даже со мной, – сказал я, стараясь звучать естественно. – Только через зашифрованные сообщения и файлообменники. Это часть его философии – полное отделение личности от творчества.

Глеб скептически посмотрел на меня:

– Марк, я не вчера родился. Я не могу вложить деньги галереи в проект, не имея никаких гарантий. Если твой художник так принципиален, пусть хотя бы запишет видеообращение. Без лица, с измененным голосом – как угодно, но я должен видеть, что за этим стоит реальный человек, а не твоя фантазия.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Глеб был проницательнее, чем я предполагал.

– Я поговорю с ним, – сказал я после паузы. – Но ничего не обещаю. Фантом очень щепетилен в вопросах приватности.

– Постарайся убедить его, – Глеб похлопал меня по плечу. – Потому что проект действительно интересный, и я хотел бы в нем участвовать. Но без минимальных гарантий – никак.

Я кивнул, мысленно прокручивая возможные решения проблемы. Мне нужно было срочно обсудить это с Димой.

– Видеообращение? – Дима нервно барабанил пальцами по столу. – Это рискованно. Слишком много возможностей для ошибок.

Мы сидели в круглосуточном кафе недалеко от его дома. Было уже почти полночь, но нам нужно было срочно решить возникшую проблему.

– У нас нет выбора, – я отпил остывший кофе. – Без Глеба мы не сможем быстро запустить проект. Его галерея – идеальная стартовая площадка. К тому же, он уже заинтересовался и может начать копать самостоятельно.

Дима задумался:

– Я могу создать дипфейк на основе стоковых изображений. Наложить тени, размыть контуры, добавить помехи в видео. И пропустить голос через модулятор.

– Это сработает? – я был скептически настроен. – Глеб не идиот, он может заподозрить подвох.

– Если сделать все правильно – да, – уверенно сказал Дима. – Технологии сейчас на таком уровне, что можно создать очень убедительное видео. Главное – не перестараться. Чем проще и грубее, тем меньше подозрений.

Я кивнул:

– Хорошо, давай попробуем. Но нам нужно продумать, что Фантом будет говорить. Это должно соответствовать созданной нами легенде и при этом не содержать конкретных деталей, которые можно проверить.

Мы провели следующий час, составляя сценарий видеообращения. Фантом должен был кратко объяснить свою философию, выразить заинтересованность в сотрудничестве с галереей Глеба и подтвердить, что я являюсь его официальным представителем. Никаких личных деталей, никаких упоминаний о прошлом, только рассуждения об искусстве и цифровых технологиях.

– Я сделаю это завтра, – сказал Дима, когда мы закончили. – Понадобится день-два, чтобы все выглядело достаточно убедительно.

– Отлично, – я допил кофе. – Тем временем я продолжу работу с Софьей над статьей. Она прислала вопросы, и я уже подготовил ответы от имени Фантома.

Дима кивнул, но выглядел обеспокоенным:

– Марк, ты уверен, что твоя сестра не заподозрит неладное? Все-таки она журналистка, привыкла проверять факты.

Это был болезненный вопрос. Использовать Софью в своей афере было, пожалуй, самым безнравственным аспектом всего плана. Но я убеждал себя, что делаю это и для ее блага тоже – успешная статья о восходящей звезде арт-рынка могла помочь ее карьере.

– Она доверяет мне, – сказал я, чувствуя укол совести. – И у нее нет причин сомневаться в существовании Фантома. К тому же, мои ответы будут достаточно убедительными.

Дима покачал головой:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Вовлекать в это близких людей – большой риск.

– Я знаю, – огрызнулся я, не желая углубляться в эту тему. – Давай сосредоточимся на насущных проблемах. Нам нужно это видео и еще несколько работ для первой выставки.

Мы разошлись около двух часов ночи, договорившись созвониться, как только Дима закончит работу над видео. По дороге домой я размышлял о словах Димы. Он был прав – вовлекать Софью было рискованно. Но с другой стороны, ее участие придавало всей истории дополнительную достоверность. Статья в уважаемом издании, написанная журналисткой с репутацией, станет первым официальным подтверждением существования Алекса Фантома.

«Алекс Фантом: Искусство невидимости» – так называлась статья, которую Софья прислала мне на согласование перед публикацией. Я открыл файл и начал читать:

«В мире, одержимом публичностью и самопрезентацией, находятся те, кто выбирает иной путь – путь осознанной невидимости. Алекс Фантом, чьи работы в последние месяцы вызывают все больший интерес в узких кругах ценителей цифрового искусства, является ярким представителем этого направления.

Фантом принципиально отказывается от публичных появлений, интервью дает исключительно в письменной форме, а его биография окутана тайной, которую он сам предпочитает не раскрывать. "Биография художника не имеет никакого отношения к его работам, – утверждает он в редком интервью нашему изданию. – Современное общество слишком зациклено на личности творца, превращая его в бренд, в товар. Я предпочитаю оставаться в тени, позволяя моим работам говорить самим за себя".

И работы действительно говорят. Цифровые композиции Фантома исследуют границу между реальностью и виртуальным пространством, ставя под вопрос саму концепцию подлинности в эпоху тотальной цифровизации. Его серия "Дисперсия идентичности" представляет собой пугающе прекрасную визуализацию распада личности в информационном потоке…»

Статья была написана профессионально и увлекательно. Софья мастерски балансировала между фактами (то есть моими выдумками) и собственными интерпретациями работ Фантома. Она создавала образ таинственного, принципиального художника, чье творчество стоит внимания именно благодаря своим художественным достоинствам, а не искусственно созданному хайпу.

Я был впечатлен и одновременно испытывал чувство вины. Софья искренне поверила в существование Фантома и написала отличный материал. Что она скажет, когда узнает правду? И узнает ли вообще?

Я отправил ей короткое сообщение: «Отличная статья. Фантом доволен. Публикуй как есть».

Статья должна была выйти через три дня. К этому времени мне нужно было получить от Димы видео для Глеба и подготовить почву для первой презентации работ Фантома избранной публике.

Глеб просмотрел видеообращение Фантома дважды, прежде чем выключить планшет и задумчиво посмотреть на меня.

– Странный парень твой художник, – сказал он наконец. – Но, кажется, искренний. По крайней мере, в своей одержимости анонимностью.

Я внутренне выдохнул. Дима превзошел самого себя, создав действительно убедительное видео. Фигура в тени, голос, искаженный модулятором, но при этом эмоциональный и выразительный. Речь была структурированной и страстной – как и должен говорить художник, одержимый своими идеями.

– Теперь ты убедился, что он реален? – спросил я, стараясь не выказывать своего облегчения.

– Настолько, насколько может быть реален человек, которого я никогда не встречу лично, – Глеб пожал плечами. – Но видео достаточно убедительно, чтобы я был готов рискнуть.

– Отлично, – я улыбнулся. – Тогда давай обсудим детали первой презентации. Я думаю, нам стоит организовать закрытый показ для избранных гостей в следующем месяце.

Глеб кивнул:

– Я уже составил предварительный список приглашенных. Двадцать человек максимум – ключевые коллекционеры, несколько влиятельных критиков, пара медиаперсон для создания шума в соцсетях.

– Идеально, – я достал свой ноутбук. – У меня есть несколько идей относительно организации пространства и презентации работ.

Мы провели следующие два часа, обсуждая каждую деталь предстоящего мероприятия. Глеб был в своей стихии – планирование выставок всегда приводило его в состояние творческого возбуждения. Я же старался направлять его энтузиазм в нужное русло, подталкивая к решениям, которые усиливали бы ореол таинственности вокруг Фантома.

– И еще одно, – сказал Глеб, когда мы заканчивали. – Нам нужен каталог с работами и сопроводительным текстом. Я думаю привлечь Карину Штерн для написания критической статьи.

Я напрягся. Карина Штерн была одним из самых влиятельных и одновременно безжалостных арт-критиков Москвы. Ее острый язык и бескомпромиссность были легендарными. Получить ее одобрение означало мгновенное признание в арт-сообществе, но ее скептицизм и привычка докапываться до сути могли стать проблемой для нашей аферы.

– Ты уверен? – осторожно спросил я. – Штерн известна своим… критическим подходом.

– Именно поэтому она идеально подходит, – Глеб хитро улыбнулся. – Если Карина одобрит Фантома, его репутация будет мгновенно установлена. А если раскритикует – что ж, отрицательная пресса тоже пресса. Любой скандал только увеличит интерес к работам.

Я не мог возразить против этой логики, хотя перспектива столкнуться с Кариной Штерн вызывала у меня тревогу.

– Хорошо, – сказал я наконец. – Но я хотел бы присутствовать при ее ознакомлении с работами. Чтобы иметь возможность ответить на вопросы от имени Фантома.

– Само собой, – Глеб похлопал меня по плечу. – Не волнуйся так, Марк. Все идет отлично. Я чувствую, что этот проект будет успешным.

Я улыбнулся, стараясь выглядеть уверенно, хотя внутри меня грызли сомнения. Каждый новый шаг в нашей афере означал привлечение новых людей, новые риски разоблачения. Но отступать было поздно. Алекс Фантом уже начал обретать собственную жизнь, независимую от моей воли.

Статья Софьи вышла в четверг и быстро привлекла внимание в социальных сетях. Хештег #AlexPhantom начал набирать популярность, особенно после того, как несколько инфлюенсеров из мира искусства поделились ссылкой на статью со своими подписчиками.

Я сидел в кафе, просматривая комментарии к публикации, когда зазвонил телефон. Номер был незнакомым.

– Алло?

– Марк Белецкий? – женский голос звучал резко и уверенно. – Это Карина Штерн. Мы не знакомы лично, но Глеб Рогозин дал мне ваш номер.

Я выпрямился, как будто она могла видеть меня через телефон.

– Здравствуйте, Карина. Рад слышать вас.

– Перейдем сразу к делу, – без лишних церемоний продолжила она. – Я прочитала статью об этом загадочном Фантоме. Интересно, хотя и несколько претенциозно. Глеб предложил мне написать критический текст для каталога выставки, но прежде чем соглашаться, я хотела бы лично увидеть работы и поговорить с вами как с представителем художника.

– Конечно, – я старался звучать профессионально. – Когда вам было бы удобно встретиться?

– Завтра в галерее Глеба, в одиннадцать утра, – это было не предложение, а утверждение. – И я ожидаю, что вы будете готовы ответить на все мои вопросы, какими бы неудобными они ни показались.

– Я буду там, – заверил я, чувствуя, как пересыхает во рту.

– Отлично, – сказала Карина и отключилась без прощания.

Я отложил телефон и глубоко вздохнул. Встреча с Кариной Штерн была неизбежна, но я надеялся получить больше времени на подготовку. Теперь мне предстояло за один вечер собраться с мыслями и подготовиться к допросу от самого беспощадного критика московской арт-сцены.

Я немедленно позвонил Диме и вкратце объяснил ситуацию.

– Нам нужно встретиться, – сказал я. – Прямо сейчас. Я должен быть готов ответить на любые вопросы о технической стороне работ Фантома.

– Приезжай, – коротко ответил Дима. – Я подготовлю шпаргалку по всем использованным технологиям и методам.

Следующие несколько часов мы провели, разрабатывая детальные объяснения каждого аспекта работ Фантома – от используемых алгоритмов до философских концепций. Дима терпеливо объяснял мне технические нюансы, а я записывал все в блокнот, стараясь запомнить ключевые термины и процессы.

– Главное – не переусердствуй с деталями, – советовал Дима. – Карина не технарь, ей важнее концепция и художественная ценность. Если она начнет углубляться в технические вопросы, можешь сказать, что Фантом не раскрывает всех деталей своего метода.

Я кивнул:

– И еще нужно подчеркивать уникальность подхода Фантома, его принципиальное отличие от других цифровых художников.

– Именно, – Дима откинулся на спинку стула. – Кстати, я думаю, нам стоит ускорить работу над второй серией. Если первая презентация пройдет успешно, спрос на новые работы будет высоким.

– Согласен, – я закрыл блокнот. – Но сначала нужно пережить встречу с Кариной Штерн.

Карина Штерн оказалась именно такой, какой я ее представлял: высокая, худая женщина лет сорока с коротко стриженными седыми волосами, одетая во все черное. Ее острый взгляд за тонкими очками, казалось, проникал прямо в душу, выискивая там все сомнения и страхи.

– Итак, Марк, – она сразу перешла к делу, даже не поздоровавшись, – расскажите мне, как вы познакомились с этим загадочным Фантомом.

Мы сидели в пустой галерее Глеба. На большом экране были выведены работы Фантома. Сам Глеб дипломатично оставил нас наедине, сославшись на срочные дела.

Я начал рассказывать подготовленную историю о случайной встрече на закрытой вечеринке после Cosmoscow, о постепенном завоевании доверия художника, о его принципиальной позиции относительно анонимности.

Карина слушала, не перебивая, но ее взгляд становился все более скептическим.

– И вы никогда не видели его лица? – спросила она, когда я закончил.

– Нет, – я покачал головой. – Он всегда скрывает лицо и изменяет голос при общении. Это его принципиальная позиция.

– Звучит как удобный способ создать искусственный ажиотаж, – заметила Карина. – Загадочный художник-невидимка – отличный маркетинговый ход.

– Уверяю вас, это не маркетинговый ход, – я старался звучать искренне. – Фантом действительно верит, что искусство должно существовать отдельно от личности художника, не отягощенное биографическими деталями и социальными ожиданиями.

Карина усмехнулась:

– Эта идея стара как мир. Еще Роланд Барт писал о «смерти автора». Но в мире, где личный бренд часто ценится выше, чем само творчество, такая позиция действительно выглядит… освежающе.

Она повернулась к экрану и начала внимательно изучать работы Фантома, периодически делая заметки в небольшом блокноте.

– Технически работы выполнены безупречно, – признала она наконец. – И концептуально цельны. Но меня интересует, насколько они оригинальны. Я вижу явные отсылки к Мунку, Магритту, раннему Бэкону. Это сознательный диалог с классиками или просто влияние?

Я вспомнил слова Димы о включенных отсылках и мысленно поблагодарил его за предусмотрительность.

– Фантом сознательно ведет диалог с историей искусства, – уверенно сказал я. – Он считает, что в эпоху тотальной цифровизации особенно важно сохранять связь с художественной традицией, переосмысливая классические образы через призму современных технологий.

Карина кивнула:

– Разумная позиция. А что насчет технологии? Насколько я понимаю, здесь используются алгоритмы машинного обучения?

Я начал объяснять технические аспекты, стараясь не увязнуть в деталях, но и не выглядеть некомпетентным. Карина задавала точные, иногда каверзные вопросы, но благодаря подготовке с Димой я смог ответить на большинство из них.

– Интересно, – сказала она, когда допрос закончился. – Знаете, Марк, я скептически отношусь к хайпу вокруг NFT и цифрового искусства в целом. Слишком много шума, слишком мало содержания. Но работы вашего Фантома… в них есть что-то подлинное. Какая-то внутренняя необходимость, если вы понимаете, о чем я.

Я кивнул, испытывая странное чувство гордости. Карина Штерн, известная своей бескомпромиссностью, признала художественную ценность работ Фантома.

– Я напишу текст для каталога, – решила она. – Не ожидайте безудержных похвал, но я постараюсь честно отразить свое впечатление. И еще одно…

Она пристально посмотрела на меня:

– Я хотела бы получить эксклюзивное интервью с Фантомом после выставки. Не через посредников, а напрямую – пусть даже в письменной форме или через зашифрованный чат. Это мое условие.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Карина явно не собиралась ограничиваться поверхностным знакомством с феноменом Фантома. Она хотела докопаться до сути, и это создавало дополнительные риски.

– Я передам ваше предложение, – осторожно сказал я. – Но не могу обещать, что он согласится.

– Передайте ему, что я уважаю его право на приватность, – Карина собрала свои вещи. – Но также скажите, что если он действительно хочет, чтобы его работы воспринимали серьезно, а не как маркетинговый трюк, ему придется вступить в диалог с арт-сообществом. Пусть даже на своих условиях.

Она протянула мне руку:

– Было интересно познакомиться, Марк. Увидимся на открытии выставки.

Когда Карина ушла, в галерею вернулся Глеб.

– Ну как? – нетерпеливо спросил он. – Она согласилась написать текст?

– Да, – я кивнул. – И, кажется, ей действительно понравились работы Фантома.

– Отлично! – Глеб потер руки. – Если Штерн одобрила, считай, половина дела сделана. Ее мнение имеет вес.

Я сдержанно улыбнулся, не желая показывать, насколько я на самом деле взволнован. Карина Штерн, самый строгий критик московской арт-сцены, признала художественную ценность работ несуществующего художника, которого мы с Димой создали из ничего. Это было одновременно триумфом и иронией судьбы.

Алекс Фантом становился все более реальным с каждым днем, с каждым новым человеком, поверившим в его существование. Иногда мне казалось, что он уже живет своей собственной жизнью, независимой от меня. И эта мысль была одновременно воодушевляющей и пугающей.

Глава 5: Первый шаг

Первая презентация работ Алекса Фантома была назначена на вторник, 12 октября, в галерее Глеба Рогозина. Закрытый показ для избранных гостей – всего двадцать человек, каждый из которых получил именное приглашение с загадочной надписью: «Добро пожаловать в пространство между реальным и виртуальным».

За день до мероприятия я нервно расхаживал по галерее, проверяя каждую деталь. Работы Фантома были представлены на больших цифровых экранах, расположенных по периметру основного зала. Специальное освещение создавало атмосферу таинственности и подчеркивало глубокие тона изображений. В центре зала располагалась интерактивная инсталляция, разработанная Димой – посетители могли взаимодействовать с цифровым объектом, меняя его форму и цвет с помощью жестов.

– Не суетись так, – сказал Глеб, наблюдая за моими перемещениями по залу. – Все выглядит идеально.

– Хочу убедиться, что мы ничего не упустили, – ответил я, проверяя качество изображения на одном из экранов. – Первое впечатление критически важно.

Глеб подошел ближе и понизил голос:

– Кстати, о первом впечатлении. Ты получил ответ от Фантома насчет интервью для Карины?

Я напрягся. Это был сложный вопрос. Дима создал специальный зашифрованный канал связи, который мы могли использовать для «общения» с Фантомом при посторонних, но проводить через него полноценное интервью с Кариной было слишком рискованно.

– Он согласился ответить на несколько вопросов в письменной форме после выставки, – сказал я. – Но не более того.

Глеб нахмурился:

– Карина не будет довольна. Она рассчитывала на что-то более… эксклюзивное.

– Я ничего не могу поделать, – я развел руками. – Ты же знаешь, какой он принципиальный в вопросах коммуникации.

– Знаю, – вздохнул Глеб. – И именно это делает его таким привлекательным для публики. Загадочный гений, который общается с миром только через свои работы и редкие загадочные послания.

Я внутренне усмехнулся. Глеб сам формулировал маркетинговую стратегию, которую мы и планировали использовать. Чем меньше доступен Фантом, тем больше о нем говорят. Чем больше он окутан тайной, тем ценнее любая информация о нем.

– Ладно, разберемся с Кариной после выставки, – Глеб похлопал меня по плечу. – Сейчас важнее убедиться, что все готово к завтрашнему дню. Ты проверил систему безопасности? Я не хочу, чтобы кто-то смог скопировать работы прямо с наших экранов.

– Дима установил специальную защиту, – заверил я его. – Плюс каждая работа имеет цифровую подпись и привязана к блокчейну. Копировать бессмысленно – подделку сразу вычислят.

– Отлично, – Глеб удовлетворенно кивнул. – Каталоги доставят завтра утром. Карина, надо отдать ей должное, написала отличный текст. Критичный, но с явным признанием таланта. Именно то, что нам нужно.

Я кивнул, чувствуя странную гордость. Карина Штерн, известная своей бескомпромиссностью, признала художественную ценность работ Фантома. Это было высшей похвалой и лучшей рекомендацией для потенциальных покупателей.

Вечером я встретился с Димой в небольшом баре недалеко от галереи. Мы сидели в дальнем углу, где нас никто не мог подслушать, и обсуждали последние приготовления.

– Все системы работают идеально, – отчитался Дима, потягивая пиво. – Интерактивная инсталляция протестирована, защита от копирования активирована, NFT-токены созданы и готовы к продаже. Технически мы полностью готовы.

– Отлично, – я нервно крутил в руках стакан с виски. – Как думаешь, все пройдет гладко?

Дима пожал плечами:

– Технически – да. Все работает как часы. Что касается человеческого фактора – это уже твоя часть работы. Убедить людей, что Фантом реален, что его работы стоят тех денег, которые мы за них просим.

– Я справлюсь, – уверенно сказал я, хотя внутри меня грызли сомнения. – Глеб подготовил идеальный список гостей – влиятельные коллекционеры, критики, несколько медийных личностей для создания шума в соцсетях. Если все пойдет по плану, к концу вечера о Фантоме будет говорить весь арт-мир Москвы.

– А если кто-то начнет задавать неудобные вопросы? – Дима понизил голос. – О прошлом Фантома, о его методах работы, о том, почему о нем никто не слышал раньше?

– У меня готовы ответы на все возможные вопросы, – заверил я его. – Главное – держаться уверенно и не путаться в деталях легенды. Люди верят в то, во что хотят верить. А сейчас все хотят верить в таинственного гения-затворника, создающего революционное цифровое искусство.

Дима кивнул, но выглядел обеспокоенным:

– Ты не боишься, что мы не сможем остановиться? – неожиданно спросил Дима. – Что эта афера зайдет слишком далеко?

Я отпил виски, обдумывая вопрос. Он задел что-то глубоко внутри меня, какой-то страх, который я старался игнорировать.

– Мы всегда можем остановиться, – ответил я, не совсем уверенный в собственных словах. – В любой момент можем объявить, что Фантом решил уйти из публичного пространства, чтобы сосредоточиться на новых проектах. Или придумать какую-нибудь драматическую историю о его исчезновении.

– Если цены на его работы взлетят, никто не позволит ему просто исчезнуть, – возразил Дима. – Коллекционеры, галеристы, критики – все они будут требовать новых работ, новых выставок, новых интервью. Чем успешнее будет Фантом, тем труднее нам будет от него избавиться.

Я понимал, что он прав, но не хотел признавать это вслух.

– Давай сначала добьемся успеха, – сказал я, допивая виски. – А потом будем решать, что делать дальше. Возможно, мы сможем постепенно трансформировать Фантома во что-то более… устойчивое. Художественный коллектив, концептуальный проект, что-то в этом роде.

Дима покачал головой, но не стал спорить:

– Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала нужно пережить завтрашний вечер.

Мы разошлись около полуночи, договорившись встретиться за час до начала презентации, чтобы провести последнюю проверку всех систем. Я шел домой пешком, наслаждаясь прохладным осенним воздухом и пытаясь успокоить нервы. Завтрашний день мог стать началом новой жизни или полным крахом всех моих планов. И что самое странное – я не был уверен, чего хочу больше.

День презентации начался с мелких катастроф. Сначала служба доставки привезла не те цветы для оформления галереи. Затем один из цифровых экранов отказался включаться, и Диме пришлось в срочном порядке менять его на запасной. Потом типография сообщила о задержке с печатью каталогов.

К пяти часам вечера, за час до прибытия первых гостей, я был на грани нервного срыва. Метался по галерее, проверяя и перепроверяя каждую деталь, огрызаясь на персонал и периодически отпивая шампанское прямо из бутылки, припрятанной в подсобке.

– Успокойся, ради бога, – Глеб поймал меня в коридоре. – Ты выглядишь так, будто сейчас либо расплачешься, либо кого-то убьешь.

– Я в порядке, – отрезал я, хотя мои дрожащие руки говорили об обратном. – Просто хочу, чтобы все было идеально.

– Все и так идеально, – Глеб сжал мое плечо. – Каталоги привезут с минуты на минуту. Экраны работают. Фуршет готов. Персонал проинструктирован. Расслабься и наслаждайся моментом. Сегодня твой триумф, Марк.

Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Глеб был прав. Все было готово. Работы Фантома выглядели впечатляюще на больших экранах. Интерактивная инсталляция функционировала без сбоев. Текст Карины Штерн в каталоге был сдержанно восторженным – именно то, что нужно для создания правильного впечатления у публики.

– Ты прав, – признал я. – Просто нервничаю. Столько работы было вложено в этот проект.

– И она окупится, – уверенно заявил Глеб. – Помяни мое слово, к концу вечера мы получим как минимум три серьезных предложения о покупке.

В этот момент в галерею вошла Софья. В элегантном черном платье, с волосами, собранными в строгий пучок, она выглядела профессионально и стильно.

– Вау, сестренка, – я подошел к ней. – Ты сегодня неотразима.

– А ты выглядишь так, будто не спал неделю, – парировала она, критически осматривая меня. – Серьезно, Марк, тебе нужно привести себя в порядок до прихода гостей.

Она была права. Я выглядел как человек на грани нервного срыва – помятый костюм, растрепанные волосы, лихорадочный блеск в глазах.

– Идем, – Софья взяла меня за руку и повела в служебное помещение. – У меня есть пятнадцать минут, чтобы сделать из тебя человека.

С удивительной эффективностью она привела в порядок мой внешний вид: поправила галстук, пригладила волосы, даже достала из сумочки какой-то крем и замаскировала круги под моими глазами.

– Теперь ты хотя бы не похож на наркомана в завязке, – заключила она, критически осмотрев результат своей работы. – Кстати, моя статья о Фантоме стала хитом. Главред в восторге, читатели требуют продолжения. Ты не мог бы организовать мне эксклюзивное интервью с ним после выставки?

Я напрягся. Еще одно интервью, еще один риск ошибиться в деталях, еще одна возможность раскрытия обмана.

– Посмотрим, – уклончиво ответил я. – Ты же знаешь, Фантом очень избирателен в общении с прессой.

– Но для родной сестры своего представителя он мог бы сделать исключение, – Софья игриво толкнула меня в плечо. – В конце концов, моя статья во многом помогла создать интерес к его персоне.

– Я поговорю с ним, – пообещал я, чувствуя укол совести от продолжающейся лжи. – Но ничего не обещаю.

В этот момент в дверь постучали – это был Дима, пришедший сообщить, что привезли каталоги и первые гости уже начинают прибывать.

– Шоу начинается, – сказал я, сделав глубокий вдох. – Пора представить миру Алекса Фантома.

К семи часам галерея была полна. Все приглашенные гости пришли, что само по себе было успехом – обычно на такие камерные мероприятия приходит едва ли половина списка. Но загадочный Алекс Фантом вызвал достаточно любопытства, чтобы заставить даже самых занятых и избалованных представителей арт-тусовки выделить вечер.

Я стоял у входа, встречая гостей и раздавая каталоги. Глеб курсировал между группами посетителей, создавая нужную атмосферу и направляя разговоры в нужное русло. Дима находился в техническом помещении, следя за работой всех систем и готовый устранить любую неполадку.

Реакция публики была именно такой, как я и надеялся – сначала вежливый интерес, затем удивление, перерастающее в искреннее восхищение. Люди подолгу стояли перед экранами, изучая работы Фантома, обсуждали их между собой, задавали мне вопросы.

– Потрясающая глубина образов, – сказала Ирина Савельева, куратор одного из московских музеев современного искусства. – Особенно впечатляет, как художник работает с темой фрагментации личности в цифровую эпоху. Это очень… современно.

– Техническое исполнение на высочайшем уровне, – отметил Андрей Корин, известный коллекционер цифрового искусства. – Я давно не видел таких инновационных подходов к визуализации абстрактных концепций.

Я ловил каждый комментарий, каждую реакцию, мысленно составляя карту успеха вечера. Большинство гостей были впечатлены, хотя некоторые сохраняли скептицизм. Особенно придирчиво изучала работы Карина Штерн, методично переходя от экрана к экрану, делая заметки в небольшом блокноте.

Около восьми часов Глеб собрал всех для официальной части презентации. Он произнес краткую вступительную речь, рассказав о «счастливой случайности», которая привела Алекса Фантома в его галерею, и о своей уверенности в том, что мы присутствуем при рождении нового значимого явления в мире современного искусства.

Затем слово взяла Карина Штерн. Ее речь была сдержанной, но каждое слово имело вес:

– Я не склонна к восторженным оценкам и всегда скептически отношусь к новым именам, особенно если они окружены ореолом искусственной таинственности, – начала она, окидывая взглядом притихшую публику. – Но работы Алекса Фантома заставили меня пересмотреть некоторые свои предубеждения. В них есть то, что я ценю больше всего в искусстве – внутренняя необходимость, подлинность высказывания, мастерское владение формой.

Она сделала паузу, и я почувствовал, как колотится мое сердце. Одобрение Карины Штерн было критически важно для успеха нашей аферы.

– Я не знаю, кто такой Алекс Фантом, – продолжила она. – Не знаю, почему он выбрал путь анонимности. Но я знаю, что его работы заслуживают внимания. Они говорят о том, что волнует всех нас – о растворении личности в цифровом потоке, о поиске подлинности в мире симуляций, о страхе потери идентичности. И говорят языком, который одновременно новаторский и глубоко укорененный в традиции визуального искусства.

Публика зааплодировала. Я заметил, как несколько человек сразу достали телефоны и начали что-то печатать – вероятно, делясь впечатлениями в социальных сетях. Виктор Дорохов, мой клиент-нувориш, активно фотографировал работы, видимо, уже представляя одну из них на стене своего особняка в Барвихе.

После официальной части гости разбрелись по галерее, продолжая изучать работы и общаться. Я заметил, как Глеб отвел в сторону несколько человек и о чем-то оживленно с ними беседовал – скорее всего, обсуждал возможность приобретения работ.

Ко мне подошла женщина, которую я не сразу узнал – Лидия Васнецова, влиятельный медиа-менеджер, возглавляющая один из крупнейших интернет-порталов о культуре.

– Мистер Белецкий, – она протянула мне руку. – Впечатляющая презентация. Я хотела бы обсудить возможность эксклюзивного материала о Фантоме для нашего портала. Интервью, видеосюжет, что-то в этом роде.

– Мистер Фантом очень избирателен в общении с прессой, – начал я свою уже отработанную речь. – Но я передам ему ваше предложение.

– Конечно, – она улыбнулась. – Но передайте также, что наша аудитория – это именно те люди, которых он хотел бы видеть среди своих ценителей. Образованные, интересующиеся современным искусством, имеющие возможность инвестировать в него.

Я кивнул, мысленно добавляя еще один пункт в растущий список запросов на интервью. Это становилось проблемой, но одновременно было признаком успеха. Люди верили в существование Фантома и хотели узнать о нем больше.

Вечер продолжался, и я все больше убеждался, что наш план сработал. Работы Фантома вызвали именно тот резонанс, на который мы рассчитывали. Люди были впечатлены, заинтригованы, хотели стать частью этого нового явления.

К концу вечера Глеб отвел меня в сторону, его глаза блестели от возбуждения:

– Три продажи, Марк. Три чертовых продажи в первый же вечер! Корин взял «Дисперсию идентичности» за пятнадцать тысяч долларов. Дорохов купил «Эхо пустоты» за двадцать тысяч. И что самое удивительное – Савельева приобрела «Фрагменты сознания» для своего музея за двенадцать тысяч. Музейная покупка, Марк! Это легитимизирует Фантома на институциональном уровне!

Я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. Сорок семь тысяч долларов за один вечер. За работы художника, которого не существует. За цифровые файлы, созданные программистом в его квартире на окраине Москвы.

– Это… потрясающе, – выдавил я, не находя других слов.

– И это только начало, – Глеб похлопал меня по плечу. – Еще как минимум пять человек выразили серьезную заинтересованность. Они хотят подумать, посоветоваться со своими консультантами, но я уверен, что к концу недели у нас будет еще несколько продаж.

Я кивнул, пытаясь осмыслить происходящее. План сработал даже лучше, чем я ожидал. Алекс Фантом не просто был принят арт-сообществом – он был встречен с восторгом. И это создавало новые возможности, но и новые риски.

Когда последние гости разошлись, мы с Глебом, Димой и Софьей собрались в подсобном помещении галереи, чтобы отметить успех. Глеб открыл бутылку шампанского, и мы выпили за успешный старт проекта.

– За Алекса Фантома, – провозгласил Глеб, поднимая бокал. – Да здравствует самый загадочный художник современности!

Мы чокнулись. Софья выглядела искренне счастливой за мой успех, не подозревая о том, что стала невольной соучастницей аферы. Дима сохранял внешнее спокойствие, но я видел в его глазах то же возбуждение, которое чувствовал сам. Глеб был полон энтузиазма и уже строил планы на будущее – выставки в других городах, участие в международных ярмарках, сотрудничество с крупными коллекционерами.

– Мы на пороге чего-то большого, – сказал он, наливая вторую порцию шампанского. – Я чувствую это. Фантом может стать настоящим феноменом, выходящим за рамки обычного арт-проекта.

Я молча кивнул, внутренне содрогаясь от его слов. Глеб, сам того не осознавая, описывал именно то, чего я начинал бояться – Фантом, выходящий из-под контроля, становящийся больше, чем просто выдумкой, обретающий собственную жизнь в информационном пространстве.

Когда мы с Димой шли к такси, он тихо сказал:

– Ну что, создатель, доволен своим творением?

В его голосе была легкая ирония, но и нотка искреннего уважения.

– Пока все идет по плану, – осторожно ответил я. – Но это только первый шаг. Нам предстоит долгий путь.

– И куда он нас приведет? – задумчиво спросил Дима. – Ты сам-то понимаешь?

Я покачал головой:

– Нет. Но я хочу узнать.

В такси, возвращаясь домой, я просматривал социальные сети. Хештег #AlexPhantom уже начинал набирать популярность. Люди делились фотографиями с выставки, цитировали статью Софьи и высказывание Карины Штерн, обсуждали возможную личность художника. Информационное поле вокруг Фантома формировалось стремительно, обрастая деталями, домыслами, интерпретациями.

Я создал монстра, подумал я. И теперь он начинает жить собственной жизнью.