Николай I. Освободитель. Книга 4

Глава 2

— Как же так, чудо-богатыри⁈ Как вы могли⁈ Вы же гвардия! Первые! Самые лучшие! Петровская, вашу мать, бригада!

Я прохаживался вдоль строя лишённых оружия Семеновцев выстроенных, на плацу Петропавловской крепости и разорялся, пытаясь одновременно заглянуть в лица людей, и что-то там рассмотреть. Некоторые почувствовав на себе прямой взгляд наследника тушевались, другие наоборот хмурили лоб проявляя на лице признаки мрачной решимости и уверенности в собственной правоте. Проникнуть же в головы этих людей мне к сожалению пока не удалось, этим еще придётся заниматься.

Все началось 17 апреля. Поначалу идти в караул отказалась рота Его Величества, они просто вышли на плац и стояли там пока инцидент уже нельзя было скрывать. Сначала только эту роту отправили в Петропавловку, но за ней пришлось направить туда и остальную часть полка: солдаты высказали своим товарищам полную солидарность.

Когда все это произошло никто вообще не знал, что делать в таком случае. Как такового бунта не случилось, солдаты не оказывали вооружённого сопротивления не высказывали никаких требований, не собирались свергать царя или уставить какие-либо другие непотребства. Просто отказались выполнять приказы.

Дело осложнялось еще тем, что императора не было в столице, Александр отправился с инспекционной поездкой по западным губерниям. Россия хоть и не планировала вступать в войну, но порох все равно стоило держать сухим. Ну и брат мне телеграфировал, чтобы я находясь на месте разобрался с проблемой по своему усмотрению. Этим я в данный момент и занимался.

— Его императорское величество поручил мне разобраться с данной ситуацией, — я остановился, развернулся на каблуках на сто восемьдесят градусов и пошёл вдоль строя в обратную сторону. — Я хочу решить все по справедливости. Для этого мне необходимо выслушать мнение от нижних чинов. Есть добровольцы?

Добровольцев ожидаемо не оказалось. Я поморщился. Не смотря на весну и приятное солнышко пригревающее сверху, настроение было откровенно паршивое.

— Через час я жду пять выборных от полка, которые смогут мне ясно и чётко изложить суть проблемы. Господ офицеров попрошу присмотреть за солдатами, но не мешать их выбору. Кстати от офицеров полка мне тоже нужны представители. Будем разбираться!

Я махнул рукой, и развернувшись двинул в сторону комендантского дома, который мне любезно уступили на время ведения следствия. Первыми ко мне через пол часа пришли офицеры: командир первого батальона и ротный из второго батальона. Майор и штабс-капитан.

— Ваше императорское высочество, — вытянувшийся по струнке майор видимо был главой депутации и представлялся за двоих. — Лейб-гвардии майор Ларионов по вашему приказанию прибыл.

— Штабс-капитан Протопопов, — отозвался второй.

— Присаживайтесь, господа, — я взглядом указал на стоящие напротив стола стулья. Кабинет был отделан не слишком богато, но в целом все необходимое тут было. Кроме меня и офицеров-семёновцев в комнате присутствовал Бенкендорф, который явно чувствовал во всем случившемся и свою вину, младший брат, который числился командиром первой гвардейской бригады, а также стенографирующий все происходящее секретарь в дальнем углу. Потому что коммунизм — это учёт и контроль. А еще электрификация всей страны. С последим пока было туго… Впрочем с учётом и контролем в России также традиционно было ни шатко ни валко. В общем, нихрена у нас коммунизма не было. — Рассказывайте, как вы докатились до такой жизни. Любимый полк императора. Семёновцы, свято блюдущие законы чести, и вот так оконфузились…

— Ваше императорское высочество, — после долгой паузы начал докладывать майор. — Дело в новом командире полка, которого назначили вместо генерала Потёмкина.

— Якова Алексеевича? — Переспросил я, пытаясь вспомнить, что-нибудь об этом генерале. Выходило, что особо нечего: пересекались конечно же, как ни крути высший свет столицы весьма узок, но ничего конкретного в голову не приходило.

— Да, — кивнул Ларионов. — Яков Алексеевич был прекрасным командиром, его уважали как офицеры так и нижние чины.

Сидящий по левую руку Бенкендорф раскрыл толстую папку и протянул мне лист бумаги, на котором был доклад на высочайшее имя составленный Аракчеевым о неспособности Потемкина к командованию, о его мягкотелости и проблемах с дисциплиной в полку.

— Вы продолжайте, господин майор, — я поднял взгляд от документа и вопросительно посмотрел на замолчавшего комбата. Тот откашлялся и продолжил излагать свою версию.

В общем имела место стандартная в общем-то дворцовая интрига. Не имеющий достаточно сильных покровителей Потёмкин был смещён с поста совместными усилиями Аракчеева и Михаила, которые протолкнули на тёплую должность более подходящего, по их мнению офицера.

Тот мало того, что сходу начал круто завинчивать гайки, так еще и — видимо от большого ума — принялся перекраивать установившиеся задолго до него порядки. Если раньше в семеновском полку вообще не применялись телесные наказания, то новый командир полка принялся выписывать «палки» и «плети» даже тем, кто по уставу их получать вообще не мог — обладателям георгиевских крестов. Были запрещены подработки солдат в свободное время, а объем муштры вырос в разы.

Рассорился Шварц — новый командир полка — не только с солдатами но так же и с офицерами, своим высокомерием и пренебрежением традициями быстро настроив против себя буквально всех.

Пока офицеры — а потом и солдаты, которые обрисовали в общем-то схожую картину — рассказывали обстоятельства произошедшего, я одним глазом поглядывал на Михаила. Это же в его хозяйстве раздрай начался, его человек довёл образцовое ранее подразделение до бунта. Всего за полтора года, нужно сказать, довёл. Мне было интересно, как брат отреагирует на озвученные тут факты, и его реакция мне совершенно не понравилась. Было видно, что брату не приятно, но и особого раскаяния у него на лице я не увидел. Плохо.

— Спасибо, господа, — выслушав всех и сделав собственные выводы, я закруглил разбор полётов. — Все свободны. Александр Христофорович жду от вас отчёта насчёт наличия в деле политической составляющей. Всех по отдельности допросить, определить насколько то, что мы сегодня услышали, соотносится с реальным положением вещей. А вас Михаил Павлович, а попрошу остаться.

Поднявшийся было младший брат удивлённо на меня посмотрел но подчинился. Формально звание у меня было выше — я был генерал-лейтенантом, а Михаил — генерал-майором, но с другой стороны он не был моим прямым подчинённым.

— Что? — Не понял Михаил моего длинного взгляда.

— Скажи ка, Миша, — дождавшись пока мы останемся одни, начал я «семейный» разнос. — Какого хера творится у тебя в бригаде? Как за два года ты успел все испоганить? Почему, человек, твой человек, чьё назначение ты продвигал, за столь короткое время доводит лучшую часть в империи до бунта?

— Как ты… — Вскинулся было брат.

— Молчать! — Я с силой прихлопнул раскрытой ладонью по столешнице, отчего господин генерал-майор заметно вздрогнул, а писчие приборы на столе тихонько зазвенели. — Кто тебя надоумил поставить Шварца на полк?

— Аракчеев, — тихо ответил как-то сразу сдувшийся брат.

— То есть вот этому вас в лицее учили? — Ехидно переспросил я, — брать под крыло непроверенных людей и пороть чернь покрепче, дабы порядок был? Ну я обязательно свяжусь с ректором, уточню насчёт их учебной программы.

— Ники… — Попробовал было влезть Михаил, но я снова его перебил.

— Что Ники⁈ Что Ники, блядь⁈ Тебе сколько лет? Пора начинать думать головой, а не жопой! — Я ткнул указательным пальцев в грудь брату, — нахера ты вообще полез что-то менять, если и так было хорошо? Ты что не знаешь первое правило управленца? Работает не трогай! Двадцать лет лбу, — на самом деле брату уже двадцать четыре было, но учитывая обстоятельства, это уже не столь принципиально, — а мозгов как не было так и нет.

— Я был не прав, — после короткой паузы тихим голосом признал Михаил. — Поспешил. Доверился непроверенному человеку. Не проконтролировал.

— Почему твои офицеры тебе не доложили о происходящем в полку?

— Они докладывали, — еще сильнее поникнув головой ответил брат. Что ни говори, а бунт подчинённого полка — это был натуральный позор. Не был бы Михаил великим князем, его карьера в армии закончилась бы мгновенно. А может и под суд бы пошёл, во всяком случае в том, что Шварца нужно показательно судить, у меня не было ни малейшего сомнения.

— Но ты никак не отреагировал, — закончил за братом я не высказанную до конца мысль. — Ну что ж. Будем считать, что это станет для тебя в будущем хорошим уроком, который запомнится тебе, надеюсь, на долго.

Разговор у нас с братом в общем получился достаточно тяжёлый, однако в итоге мы смогли прийти к единому мнению. Что ни говори, но в этой истории, учитывая воспитание под приглядкой Воронцова, а потом шесть лет в Александровском лицее, из Михаила получился вполне вменяемый человек. Не совсем дубовый. Ну а то, что накосячил, так все ошибки совершают, тут ничего не поделаешь. Просто у великого князя и ошибки случаются соответствующие. Великие.

Бенкендорф в итоге никакого политического подтекста в случившемся так и не нашёл. Просто люди устали от того, что с ними обходятся как со скотом, и выразили свой протест. С одной стороны сложно их за это винить, а с другой — и без наказания это дело оставить тоже было просто невозможно. Во-первых, этого никто не поймёт, а во-вторых, все же давать плохой пример остальным полкам, многие из которых находятся в еще худшем положении чем гвардейские Семеновцы, точно не стоило.

25 апреля, изучив материалы короткого расследования, я приказал вывести провинившийся полк на плац и толкнул перед ними речь.

— За совершенное вами воинское преступление будет наказан полк целиком. Кто-то может думал отделаться несколькими ударами палок и переводом в другую часть, но так просто вам не соскочить. Тем более раз уж вы взбунтовались именно из-за строгости телесных наказаний, — я оглядел тысячу с лишним стоящих передо мной мужчин. То, что их не будут наказывать телесно, вызвало в рядах семеновцев небольшое оживление, что ни говори, но мало кому нравится, когда его бьют. Впрочем, дальнейшее сказанное мной им понравилось меньше. — Я лишаю вас гвардейского знамени, знаков различия и самого имени. Теперь вы первый штрафной полк. Часть будет отправлена на Кавказ под команду генерала Ермолова до тех пор, пока он не посчитает, что вы искупили свой проступок кровью. Надеюсь это произойдёт скоро, и я смогу вновь приветствовать вас как Семеновцев… Что касается вашего полкового командира, генерал-майора Шварца, возможно эта новость вас порадует, он будет отдан под суд, и я лично прослежу за тем, чтобы приговор максимально строгим.

Последняя новость, вновь вызвала оживление, густо замешанное на злорадстве, однако в целом моральное состояние бойцов было подавленным. Никогда до этого не наказывали целый полк и никогда до этого полки в русской армии не лишали гвардейского звания. Пусть даже на время.

Вообще подобное решение мне протолкнуть оказалось не так просто. Дело решала спешно собранная комиссия из меня, Михаила, Бенкендорфа, генерал-губернатора Милорадовича и командующего гвардейским корпусом генерала Васильчикова.

Генералы хотели обойтись привычными им методами: телесными наказаниями, каторгой для зачинщиков, увольнением офицеров и раскассированием полка. Я же после долгой дискуссии сумел убедить их, что вопрос тут не столько военный, сколько политический, затрагивающий основы существования строя. И соответственно, подходить к решению проблемы нужно аккуратно, дабы дать армии правильный посыл. Не уверен, что со мной все согласились, но и слишком уж ожесточённо спорить с потихоньку перебирающим на себя основные бразды правления наследником не стали.

Бунт Семеновского полка потянул за собой целую кучу последствий, как явных так и скрытых. Суд над генералом Шварцем был сделан открытым и широко освещался в прессе, что для подобных процессов уже потихоньку становилось нормой. На опального генерала в итоге повесили всех собак, сделав, по сути, его одного виновным в сложившейся ситуации. Его обвиняли в издевательстве над нижними чинами, нарушением порядка службы и пренебрежении традициями славного гвардейского полка. В итоге суд суд приговорил генерала к смертной казни, которую император милостиво заменил на пожизненную ссылку в Русскую Америку.

Понятно, что делать виновным в сложившейся ситуации только Шварца было не совсем честно. К сожалению такова была вся армейская система в России, где жизнь и здоровье нижнего чина не стоили вообще ничего. Фёдор Ефимович, можно сказать, был еще не самым худшим представителем русского генералитета, он во всяком случае был кристально честным человеком и не пытался набивать свои карманы за счет солдат. Собственно, как выяснилось потом, именно это качество заставило Аракчеева — а он все же много лет не был строевым офицером и рассматривал людей немного под иным углом — рекомендовать неудачливого генерала на должность командира Семеновцев.

С другой стороны, и жалеть его я тоже не собирался. По собранным Бенкендорфом данным, Шварц был не просто жесток а патологически жесток к своим подчинёнными. Судя по всему он натурально получал удовольствие от муштры и выписывания телесных наказаний своим солдатам, чего я, как человек воспитанный в другом времени, принять не мог совершенно.

— Присаживайтесь, Александр Христофорович. Я полагаю, что вы догадываетесь о причинах вашего вызова, — я дождался пока глава СИБ сел на стул и предложил, — может чаю или кофе. Разговор у нас будет долгим, так что готовьтесь.

— Догадываюсь, — вздохнул генерал.

Приказав лакею чай — Бенкендорф попросил кофе — с печеньем, мы вернулись к главному вопросу.

— Расскажите-ка мне, дорогой Александр Христофорович, как у нас так получилось, что в одном из двух самых старых гвардейских полков империи созрел бунт, а мы об этом ни слухом, ни духом. Не хорошо как-то получается, ситуация у Семеновцев зрела явно не первый месяц, и не допустить случившегося в итоге можно было в любой момент. Кто в этом виноват и что с этим делать?

— Не могу знать, ваше императорское высочество! — Не смотря на то, что я говорил спокойно, без крика, генерал видимо услышал в моем вопросе какие-то особые нотки. Вскочил на ноги, вытянулся в струнку и принял тот самый пресловутый «лихой и придурковатый» вид.

— Саша, ты меня сколько лет знаешь? — Чуть ли не впервые я обратился к Бенкендорфу на «ты», тут это было не очень принято. — Лет пятнадцать? Чего ты мне тут дурочку включаешь?

Глава СИБ от такой отповеди смутился и сел обратно на стул, подумал немного и произнёс.

— Не ставилась нам задача по прямой работе в войсках, — он пожал плечами. — Присматриваем за отдельными личностями, общие настроения отслеживаем и то в основном среди генералов, и в меньшей степени — гвардейских штаб-офицеров. За персонами внесёнными в особый список следим, конечно же. На плотный контроль просто людей не хватит, да и не особо любят нас военные, если уж честно говорить.

В особый список попадали уже замеченные в политической нелояльности офицеры а так же бывшие-будущие декабристы. Ну тех кого я смог вспомнить, их к сожалению оказалось не так много: Пестель, Рылеев, Трубецкой, Бестужев-Рюмин, Муравьев. Или Муравьев-Апостол. При чем если подходящий Трубецкой был один, его выискивать не пришлось, то тех же Муравьевых было как блох на собаке, кто из них мог попасть в декабристы вопрос был непростой. Вертелась еще где-то в районе мозжечка фамилия какого-то Желябова, но насчёт него я не был уверен.

— Понятно…- Задумчиво протянул я. Собственно примерно так я себе положение дел и представлял. Учитывая, что штат СИБ насчитывал меньше тысячи человек на всю империю, и на них были возложены задачи не только политической полиции, но еще и разведывательной-контрразведывательной деятельности, присмотра за иностранными гражданами и всяческими сектами, в случившемся не было ничего удивительного. — На, глянь.

Я протянул Бенкендорфу лист бумаги.

— Что это? — Тот нахмурил брови вглядываясь в кружочки и стрелочки.

— Проект структурного расписания отдельного корпуса жандармов. Чисто военной структуры, которая должна работать изнутри.

Я хотел ввести в штат каждого полка — а может даже каждого батальона — заместителя командира по воспитательной и политической части. Такие офицеры должны были иметь двойное подчинение — своему непосредственному начальнику и отдельно по линии жандармского управления. Плюс аналитический отдел и части прямого подчинения выполняющие функции внутренних войск: разгон демонстраций, карантинная служба, силовая помощь полиции. В общем, еще одна спецслужба занимающаяся внутренней безопасностью имперской армии. Не только в политическом смысле но и в обычно-криминальном. Взяточников там ловить и казнокрадов.

— Не сочтут это новой опричниной? — Спустя несколько минут тишины высказал осторожное сомнение Бенкендорф.

— А мы много войск в жандармы верстать не будем, — я пожал плечами, — по батальону на две столицы, по роте на губернский город, по взводу на уездный. Тысяч может десять человек на все выйдет. Два-три полка для новой опричнины маловато.

— Пожалуй, — согласился генерал, — если позволите, я заберу бумаги, изучу их более подробно.

— Конечно, Александр Христофорович, берите, размышляйте… — Я улыбнулся, — вы же знаете, я люблю, когда мои подчинённые умеют думать. А если они это умение еще и применяют на практике почаще, так и вовсе замечательно. Обмозгуйте за одно возможные персоналии, может есть у вас подходящие кандидаты.

Естественно говорить Бенкендорфу о том, что складывать все яйца в одну корзину и позволять ему подбирать кадры для параллельной спецслужбы никто не позволит, я не собирался. Но пусть посидит подумает, может чего полезного придумает.

Забегая чуть в будущее процесс формирования корпуса жандармов оказался не простым и затянулся на несколько лет. Сложнее всего оказалось подобрать подходящие для этой работы офицерские кадры. Нужны были офицеры с одной стороны умные, с другой — честные, а с третьей верные. Естественно люди с подобным сочетанием качеств были мягко говоря нарасхват, так что отдавать их неизвестно кому и зачем старшие начальники отнюдь не горели желанием. Наоборот норовили подсунуть всякий третий сорт. Который, как известно, не брак.

Настоящим кадровым кладезем для формирующегося корпуса жандармов стал Кавказ. Не заканчивающаяся там десятилетиями война сформировала целый отдельный класс боевых офицеров, которые нигде кроме Линии не приживались: были решительными, резкими, любителями говорить правду в лицо и не терпящими воровства и казнокрадства. Это в центральных губерниях офицер мог третировать солдат и разворовывать выделяемые из казны деньги, и ему зачастую за это ничего не было. На Кавказе, такому горе командиру просто прилетела бы «шальная» пуля от неизвестного стрелка и адью. Такие случаи хоть и не афишировались, но вполне случались. Все, кто надо, во всяком случае, были в курсе.

Уже в следующем 1823 году была создана школа жандармских офицеров, куда направлялись строевые поручики и штабс-капитаны для переподготовки по новому профилю, а так же начался набор нижних чинов в местные жандармские команды. Тут предпочтение отдавалось старослужащим, беспорочно оттарабанившим свою десятку и желающим продолжить работу в армейских структурах уже на вольнонаемной основе. Таким нижним чинам предлагалось повышенное жалование и возможность учёбы для производства в следующие чины.

Реакция же на подобные нововведения в армии и гвардии оказалась смешанной. Естественно соглядатаев — а цели реформы никто особо и не скрывал — не любят нигде, с этим ничего не попишешь. Более того некоторые гвардейские полки: те же преображенцы или гусары с кавалергардами — самой возможностью внедрения в их ряды наушника от тайной канцелярии — жандармов быстро стали ассоциировать с безопасниками не смотря на совершенно разное подчинение — были изрядно оскоблены. Пришлось долго и нудно вести разъяснительную работу. Уговаривать, объяснять, что никого конкретно императорская фамилия не подозревает, и что полностью — ага, конечно — доверяет своей гвардии.

Проще всего тут оказалось с «моими» полками — егерским и измайловским. Там люди были собраны мной лично максимально адекватные и потому достаточно быстро смирились с неизбежным. Ну а потом и другие полки тоже приняли к себе жандармов. Армейцев же и вовсе никто не спрашивал, впрочем те восприняли реформу кардинально иным образом.

Тут нужно остановиться и сделать отступление для рассказа о принятой в эти времена системе повышения в званиях. Дело в том, что большую часть офицерского корпуса империи составляли обер-офицеры — подпоручики, поручики, штабс-капитаны. Это были в основном либо командиры взводов-рот, либо их заместители и 70% офицеров в итоге так и выходили в отставку с должности ротного, поскольку для получения следующего звания требовалось место командира батальона. При том, что батальону в эти времена собственный штаб не полагался, горлышко выходило весьма узкое. По штату пехотного полка в составе полагалось иметь 7 штаб-офицеров и 54 обер-офицера. Не сложно догадаться, что батальонов в империи было существенно меньше чем рот, и для всех места банально не находилось. Появление же новых штаб-офицерских должностей пусть даже в небольшом количестве, позволяло хоть как-то двигаться дальше по карьерной лестнице.

Поэтому в среде армейских офицеров, где выходцы из крестьян, мещан и солдатских детей составляли большинство, к возможности найти себе обходную тропку наверх отнеслись куда более положительно. Одно дело если ты потомственный князь, имеющий поместья в сотни десятин и тысячи душ крепостных, в такой ситуации очень легко смотреть на три сотни рублей капитанского жалования свысока и не сильно рваться наверх по карьерной лестнице. Другое дело если у тебя за душой только жалование и ничего больше, тут к возможности увеличить денежные поступления на четверть а то и на треть начинаешь относиться совсем по другому.