Николай I Освободитель. Книга 5

Интерлюдия 4

— Уверен? — На семнадцатилетнего Лешку вопросительно смотрели четыре пары глаз. Пятидесятилетние уже мать с отцом и два старших брата.

— Уверен, бать, — кивнул молодой человек и еще раз пояснил свое решение. — Да и не изменить уже ничего. Степан вон производством заниматься будет, Димке в земле нравится копаться. А я мир посмотреть хочу. Мож, чего выслужить удастся, уважаемым человеком стать.

— А то дома тебя не уважали, — буркнула мать, но по ее тону стало уже окончательно понятно, что женщина с выбором сына смирилась. Лешка всю дорогу шебутной был, никогда спокойно на одном месте сидеть не мог, но что дойдёт до такого, она точно подумать не могла.

— Пиши письма, — напомнил отец. — Регулярно, не сачкуй. Если будут нужны деньги — не стесняйся просить. Вышлем, не бедствуем, поди.

— Не пей много, — присоединился к выдаче наставлений старший брат. — Вино до добра не доведет. К командирам уважительно обращайся, а то будешь по загривку получать регулярно.

— Да не… — Улыбнулся будущий солдат, — я ж добровольцем иду. Добровольцев нельзя телесно, того, наказывать.

— Можно или нельзя, это дело такое, — Степан сделал неопределенное движение рукой в воздухе, — а как оно на деле есть, проверять на своем загривке не торопись.

Кроме того, по новым правилам родные братья добровольно ушедшего в армию призывника получали отвод от жеребьевки на следующие пять лет. Учитывая, что у Лешки было двое братьев подходящего под призыв возраста, для семьи Сидоровых это было достаточно актуально. Старший Димка и вовсе за эти пять льготных лет должен был «выскочить» за порог граничного возраста, что, учитывая его недавнюю свадьбу и рождение первого ребенка, было приятно само по себе.

— Ладно, — оборвал поток наставлений Лешка. — Долгие проводы — лишние слезы.

Он обнял по очереди каждого из приехавших его проводить близких людей, потом поднял с земли заплечный мешок с нехитрым скарбом и развернувшись двинул в сторону Кизлярского призывного пункта.

Не смотря на ожидание скорых перемен, реальность Лешку изрядно обманула. Сначала он три дня ожидал распределения в самом Кизляре, благо кормили тут досыта, а делать ничего не нужно было.

Потом сформированную команду из таких же семнадцатилетних парней своим ходом отправили в Георгиевск, который был центром военного округа, и рядом с которым располагался окружной учебный центр.

— Будуть гонять вас шо тех Сидоровых коз, — хмыкнул старший подофицер, пробежавшись глазами по списку призывников и наткнувшись глазами на фамилию Лешки. Парень на подначку внимания не обратил, ему было действительно интересно все происходящее.

Первым местом, куда попал призывник, оказавшись в учебной части оказался местный лазарет. Тут всех поступивших новобранцев дополнительно осмотрели на предмет увечий, болезней или других обстоятельств, потенциально мешающих нести службу.

— От оспы прививали? — Не поднимая головы от карты призывника спросил полковой врач.

— Да, — пожал плечами Лешка. — Еще когда совсем меленький был, всю семью прививали.

— А в карте не указанно, — покачал головой доктор, указал на стул рядом собой. — Ну и ладно, значит повторим. Хуже от этого не будет. Закатывай рукав.

Доктор достал баночку с чем-то, выглядящим не слишком аппетитно, ткнул новобранца в плечо острым скальпелем — не забыв перед этим протереть кожу спиртом — и после этого подцепив из баночки кусочек содержимого на самом острее втер в ранку.

— Это что, всех прививают? — Переспросил Лешка, глядя на манипуляции доктора.

— Всех, всех, — кивнул тот, скатал небольшой валик из бинта, приложил его к ранке и парой движений примотал к руке. — Искореняем оспу до основания, чтобы никто вообще от этой болячки не страдал. Все, повязку не снимай до завтра, к вечеру может начаться жар, но быстро пройдет. Если будет сильно плохо скажи командиру, он в курсе что делать. Свободен.

После прохождения всех бюрократических процедур его зачислили во второй учебный батальон, во вторую роту, третий взвод.

— А сколько всего батальонов? — Поинтересовался парень, проявив неуемное любопытство за что тут же схлопотал не сильного, но обидного подзатыльника от все того же старшего унтера, который непосредственно участвовал в передаче новобранцев под команду офицеров учебного центра.

— К поручику нужно обращаться «ваше благородие», салага.

— Ваше благородие, — добавил Лешка. Причем поручик, у которого Лешка как раз и спросил насчет количества батальонов, на этот мимолетный воспитательный момент внимания и вовсе не обратил. Только приподнял бровь и ответил.

— Всего батальонов у нас шесть. Есть еще вопросы?

Вопросов у парня было еще целое море, но он вовремя сообразил, что лучше их до времени придержать при себе.

— Нет, — он мотнул головой, и тут же удостоился тычка под ребра от того же унтера.

— Никак нет, ваше благородие.

— Никак нет, ваше благородие, — согласно повторил Лешка. Так произошло первое его знакомство с армейскими порядками. Надо признать, оно достаточно быстро пошатнуло его несколько наивно-романтическое представление об армии. Впрочем, очень быстро ему стало совсем не до того.

После распределения их сначала погнали в баню и к цирюльнику, который споро обкромсал призывников, сделав их похожими на однородных болванчиков.

— Для искоренения завшивленности, — объяснил мастер ножниц и расчески.

Потом они отправились получать положенную одежду и снаряжение. Новая форма, введенная по словам старослужащих только в прошлом году, выглядела странно. Странный грязно-зеленый цвет, странный покрой, отсутствие виденных ранее Лешкой у частей патрулирующих — еще до смещения Линии южнее — берега Терека украшений: шитья, галунов, выпушек. Если бы парень увидел в детстве солдат, одетых в такую форму, может и не загорелся бы он сам встать в ряды…

— Чудак человек, — только покачал головой усатый подофицер с двумя маленькими звёздочками на погонах, который эту самую форму новобранцам на складе и выдавал. — Зато она ноская, пятен на ней не видно, ухаживать удобно. Сидит опять же ладно, летом не очень жарко, а зимой — тепло. Считай — повезло.

На это парню ничего ответить не нашлось и он, подхватив всю охапку выданного добра, отправился обратно в казарму.

Ну а дальше начался бесконечный ад. Подъемом в шесть утра деревенских парней удивить было сложно, но вот тем, что происходило дальше…

Каждое утро начиналась с легкой пробежки на пять верст. Не важно какая была в тот день погода — попавшему в осенний призыв Лешке пришлось по полной хлебнуть удовольствия от перемешивания сапогами грязи и снега — разбитые на роты призывники, возглавляемые убеленными сединами унтерами, выходили на один из нескольких проложенных вокруг учебного центра маршрутов. Сначала было сложно. Так-то пять верст — не такая уж значительная дистанция, однако бежать по расквашенной от непрерывных осенних дождей дороге — удовольствие далеко не из первейших. Впрочем, достаточно быстро молодые парни втянулись, а их наставники потихоньку начали увеличивать дистанцию и темп бега. Если поначалу бежали пять вёрст больше чем за полчаса, по уже на четвертый месяц дистанция доросла до десяти верст, а время бега только до пятидесяти минут.

После пробежки и утренних водных процедур, призывники отправлялись на завтрак — кормили правда, нужно отметить, на убой, может не слишком разнообразно и «богато», но зато сытно и в целом достаточно сносно в плане вкуса — а после завтрака было время упражнений.

Лешка так и не понял, была ли у унтеров какая-то система или они каждый раз выдумывали, чем занять подопечных по велению левой пятки, однако спектр различных занятий был крайне широк. Были физические упражнения в виде поднятий тяжестей, всяких прыжков, приседаний, отжиманий и подтягиваний.

Много времени изучали основную стоящую на вооружении армии винтовку Маркова. Сборка, разборка, чистка, обслуживание — уже через месяц каждый боец мог произвести отработанные тысячами бесконечных повторений манипуляции буквально с закрытыми глазами.

Иногда им устраивали уроки штыкового боя. Его им преподавал самый старый из местных инструкторов со знаками различия прапорщика. Пахом Григорьевич, как к нему уважительно обращались даже офицеры, выглядел лет на шестьдесят, но при этом годы его не согнули, подофицер был статен и силен как бык. Шептались, что он еще с Суворовым через Альпы ходил и, учитывая возраст служаки, это вполне могло быть правдой.

Так вот Пахом Григорьевич был большим мастером штыкового боя, способным выйти на учебных «палках» против троих-четверых новобранцев и без особого труда отправить всех протирать собой половые доски учебного зала. Причем дело это он искренне любил и получал от него настоящее наслаждение.

— Пуля дура, штык молодец, — приговаривал унтер каждый раз всаживая учебный «штык» очередному неловко подставившемуся призывнику.

Очень много приходилось копать. Вообще именно лопата, а не винтовка, как можно было бы подумать при первом взгляде на обучение, стала главным инструментом каждого из бойцов. Малыми лопатками, выданными каждому в самом начале службы, они копали окопчики для стрельбы лежа, с колена, стоя и стоя на лошади. Рыли траншеи и насыпали редуты. Строили брустверы и учились окапывать артиллерию. Сколько кубических аршин грунта было им вытащено из земли, перенесено на другое место и использовано в качестве строительного материала, Лешка сказать точно явно не смог бы. «Много» — вот и весь ответ.

Иногда они выходили на обустроенный тут недалеко полигон и учились стрелять из винтовки. Это, наверное, было самое любимое занятия как самого Лешки, так и большинства других призывников, не смотря на то, — а может как раз и потому — что слишком много им стрелять не давали.

— Дорого, — просто пожимал плечами унтер на вопросы о том, почему бойцам дают стрелять всего по десять патронов раз в неделю. После чего задумчиво добавлял, — это еще что… Раньше и того не было. Из гладкоствольных ружей тренируйся-не тренируйся одинаково попадешь, куда Бог положит, вот и не стреляли особо. Токмо заряжать учились на быстроту. А из нового-то винтаря на триста шагов попасть можно…

На самом деле попасть можно было и на б о льших дистанциях, даже прицел винтовки был рассчитан на дистанцию до 800 шагов, но в реальности стрелять на такие расстояния никого не учили.

После упражнений физических был обед, а после обеда их загоняли в классы для учебы. Всех солдат батальона для этого загодя разделили по уровню грамотности. Тех, кто ни читать, ни писать не умел — отдельно, с ними в основном именно предметами из начальной школы и занимались. Тех, кто был грамотным, учили всяким армейским премудростям, которые в будущем пригодиться могли. Как перевязать раненного, как донесение составить правильно, как численность противника определить на глаз. Всего, что за полгода было впихнуто в «стоеросовые» — как удрученный беспросветной тупостью учеников любил приговаривать читавший лекции поручик Сосновский — головы и не перечесть. Для многих новобранцев, привыкших с детства к физически тяжелой монотонной работе, именно такая учеба, с необходимостью задействовать думалку, была настоящей пыткой.

Впрочем, тех кто не хотел учится, здесь тоже вполне умели мотивировать. После ужина роты выходили на большой плац и занимались строевой подготовкой. Те, кто преуспевал в учебе — всего пару часиков, «исключительно в удовольствие». Те же кто проявлял в обучение недостаточную прилежность вполне могли остаться тянуть носок глубоко заполночь. Ну а утром все начиналось заново.

Первые два месяца слились у «новика Сидорова», как теперь его именовали подофицеры и офицеры, в один бесконечный калейдоскоп сменяющихся перед глазами картинок. За день успевало устать не только тело, но и мозг. Говорят: «заснул еще до того как голова дотронулась подушки». Так вот Лешка засыпал еще во время вечерних занятий по строевой подготовке буквально на ходу, причем тело одновременно с тем вполне себе продолжало выполнять отрывистые команды унтера, без всякого участия головы. Бывали дни, когда последние несколько часов бодрствования начисто выпадали из памяти, как после хорошей попойки.

Однако человек способен адаптироваться ко всему, и уже на исходе третьего месяца, даже не смотря на дополнительно подросшие нагрузки, как-то стало находиться время вечером еще немного посидеть с товарищами по учебной роте и потрындеть за жизнь. Ну или набросать родителям весточку о том, что жив-здоров, не унывает. Хотя вероятно, родители бы в «новике Сидорове» вряд ли смогли бы так просто узнать виденного всего несколько месяцев назад сына.

Регулярные физические упражнения и сытная кормежка повлияли на молодое, еще податливое тело парня исключительно положительно. Плечи раздались в стороны, в росте прибавилось с пол вершка, осанка от регулярных строевых занятий — а унтера никогда не стеснялись ткнуть какого-нибудь зазевавшегося и опустившего в строю плечи бойца палкой, что тут даже телесным наказанием не считалось — стала ровной что та доска.

— Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой,

Выходила на берег Катюша

На высокий берег на крутой.

Рота четко отбивала ногами ритм по отсыпанной гравием площадке, а Лешка в этот момент думал совсем о другом. Заканчивалась зима, несмотря на то, что было еще достаточно холодно, по ночам температура чуть ли не каждый день опускалась ниже нуля, в воздухе уже потихоньку запахло весной. А это означало, что скоро их обучение будет окончено, им всем присвоят звание «рядовой» и раскидают для дальнейшей службы по действующим частям.

— Выходила, песню заводила,

Про степного сизого орла,

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла.

Несколько дней назад в ученый центр пришел приказ ускорить подготовку бойцов и быть готовыми выпустить новобранцев в действующие части до срока. Хоть приказ этот и относился к тем, что должны знать только старшие офицеры, как это обычно бывает, уже на следующий день об этом судачил даже последний нестроевой из хозяйственной роты. Чем именно была обусловлена подобная спешка доподлинно никто не знал, но зато всяких возможных версий было высказано хоть отбавляй.

— Эх ты песня песенка девичья,

Ты лети за дальним солнцем вслед,

И бойцу на дальнем пограничье

От Катюши передай привет.

Большинство естественно говорило про скорую войну, но вот местный жандарм, рассказывающий обычно новобранцам о политической обстановке и возможных врагах — в первую очередь о находящемся по ту сторону гор турке — хранил загадочное молчание. И это пугало даже больше.

— Пусть он помнит девушку такую,

Пусть услышит, как она поет,

Пусть он землю бережет родную,

А любовь Катюша сбережет.

Судачили, что песню эту написал сам государь император по случаю военной реформы и сокращения срока службы. Мол теперь уходящего в солдаты парня девушка вполне могла дождаться, особенно если он был каким-нибудь добровольцем с гимназическим дипломом. Не то что раньше…

У самого Лешки ждущей его Катюши дома не было, что, однако, не уменьшало решимость парня беречь родную землю там куда его пошлет император. От мысли, что он может скоро попасть на войну сердце не сжимало страхом, а наоборот начинало биться чуть быстрее, как бы даже в предвкушении. Парню только-только исполнилось восемнадцать, и война виделась не местом людских страданий, а возможным способом показать себя. Получить награду или внеочередной чин.

— Дурак ты, — только покачал головой, убелённый сединами унтер, случайно услышавший разглагольствования парня. — Страшно это. Когда все горит, взрывается. Воет смертным воем раненный товарищ, которому осколком располосовало нутро и все кишки вывалились на землю, а он пытается их засунуть обратно. А на тебя француз бежит с перекошенным лицом и штыком норовит ткнуть. Не стоит оно того…

Унтер потер зловещего вида шрам рассекающий правую щеку и уходящий аж за ухо и ничего не добавив просто ушел, забыв даже разогнать новобранцев по койкам.

Ну а в середине марта им наконец присвоили первый настоящий чин и полагавшуюся к нему одну «соплю» на погон после чего рассовали по полкам. Лешка попал в Тенгинский пехотный полк, получивший по реформе — в это время все полки империи получили «сквозную нумерацию» — 77 номер.

Местом дислокации полка и всей 18 пехотной дивизии был губернский город Тифлис, что выглядело более чем удачным жребием. Особенно для человека, который в качестве одного из главных аргументов для ухода в армию называл желание посмотреть мир.

Правда, как очень скоро выяснилось, непосредственно в расположении полк находился в лучшем случае месяца три в году, а в остальное время гонял по окрестным горам всяких бандитов, контрабандистов и прочих сомнительных личностей, коих в тех местах было с избытком. А потом и вовсе их перевели на берег Черного моря в Поти, что, правда, ни у кого отторжения не вызвало — море любили все и солдаты и офицеры…

А на войну Лешка не попал. В этот раз такое счастье обошло его стороной.

Как просили — еще одна интерлюдия «снизу». Продолжение истории семьи Сидоровых, теперь с военной точки зрения)