Нина

После любовных ласк Нолан снова захотел выпить. Он нащупал бутылку у кровати, схватил ее потной рукой и дрожащими пальцами вытащил пробку. Все его тело покрылось холодным потом. Интересно, подумал Нолан, неужели началась лихорадка? И когда крепкий, жгучий ром опалил его желудок, он понял истину. Причиной всему была Нина. Нолан повернулся и взглянул на девушку, что лежала рядом с ним. Она смотрела на него из полумрака, не моргая, своими раскосыми глазами.

Ее худое, коричневое тело раскинулось на постели, расслабленное и неподвижное. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад это же самое тело выгибалось и извивалось кольцами от ненасытной страсти. Она вминала себя в него до тех пор, пока он окончательно не выдохся.

Он протянул ей бутылку.

— Выпьешь?

Она покачала головой. Глаза у нее были туманные, лишенные всякого выражения. Тут Нолан вспомнил, что она не говорит по-английски. Он поднял бутылку и глотнул еще раз, проклиная себя за свою ошибку. А то, что сделал ошибку, он понял теперь, однако Дарли не сможет этого понять. Сидя в уютной комнате в Трентоне, она так и не смогла понять, что ему пришлось пережить ради нее и маленького Робби, Роберта Эммета Нолана-второго, возраст девять месяцев. Его сына, которого он никогда не видел. Вот почему он устроился на эту работу после того, как подписал с компанией годовой контракт. Жалование было достаточное для того, чтобы Дарли не бедствовала, и они даже смогли бы справиться с трудностями и после окончания контракта. Она не могла поехать с ним, потому что носила ребенка. Поэтому он поехал один, думая, что работа будет не потная.

Не потная. Смешно. С самого его прибытия сюда ему приходилось вкалывать до седьмого пота. Обход плантаций на рассвете, целый день загрузки судов. Писанина тогда, когда над его бунгало сгущалась ночь, отрезавшая его от внешнего мира темной стеной тропических джунглей. А по ночам было шумно: гудела уйма насекомых, ревели кайманы, хрюкали дикие свиньи, непрерывно болтали обезьяны, кричали дурниной птицы. Из-за всего этого он и начал пить. Сначала — хорошее виски, украденное со склада компании, затем контрабандный джин невысокого сорта, а вот теперь дешевый ром.

Он поставил пустую бутылку и сразу услышал шум, которого больше всего боялся — непрерывный грохот барабанов, доносившийся от хижин, сгрудившихся внизу у берега реки. Аборигены снова взялись за свое.

Не удивительно, что ему приходилось ежедневно подгонять их, чтобы они выполнили установленную компанией норму. Странно было то, что они вообще способны были что-то делать после ночного завывания под стук барабанов.

Конечно, подгонял их, собственно, Мозес. Нолан не мог даже как следует их пожурить, потому что они были настолько тупые, что не понимали элементарного английского языка.

Так же, как и Нина.

Нолан снова бросил взгляд на девушку, которая лежала рядом с ним на постели, молчаливая и пресыщенная. Она не вспотела, ее кожа была на диво холодная, а глаза хранили тайну.

Именно эту тайну впервые почувствовал Нолан, когда заметил, как она пристально поглядывала на него из-за забора три дня назад. Сначала он подумал, что она из людей компании — чья-то жена, дочь, сестра. В тот же день, возвращаясь в свое бунгало, он снова увидел ее — она стояла на краю поляны, во все глаза глядя на него. Поэтому он спросил у Мозеса, кто эта девушка, но Мозес не знал. Очевидно, она прибыла сюда всего несколько дней назад на утлом катамаране, что спустился вниз по реке из буйных зарослей джунглей, которые протянулись на тысячу миль вокруг.

Она не владела английским языком и, по словам Мозеса, не говорила ни по-испански, ни по-португальски. Она и не пыталась с кем-то общаться, держалась отдельно, спала в катамаране, что стоял причаленный на другом берегу реки. Девушка даже не решалась пойти днем в магазин компании, чтобы купить себе еду.

— Indio, — говорил Мозес с презрением человека, в жилах которого текло аж десять процентов крови гордого конкистадора. — Кто может понять нрав дикарей, — он пожал плечами.

Нолан тоже пожал плечами и напрочь выбросил Нину с головы. Но той ночью, ложась спать под грохот барабанов, он снова подумал о ней и почувствовал волнующий зуд в крестце.

Она пришла к нему, словно повинуясь его молчаливому призыву, появилась, словно коричневый призрак, выскользнула из ночной темноты. Она зашла тихо, быстро сбросила свои бедные одежды, прошла по комнате и остановилась у кровати, пристально глядя на него. Потом — забралась сверху и голыми ногами обвила его бедра. Зуд в крестце Нолана стал невыносим, а стук в висках полностью заглушил грохот барабанов.

Утром она ушла, а на следующую ночь пришла опять. Именно тогда он назвал ее Ниной — это было не ее имя, однако Нолан почувствовал потребность с чем-то отождествлять эту незнакомку, что утоляла с ним свою любовную жажду, одновременно воплощая его потаенные желания. Ее шипящее дыхание ночами ласкало его слух, а днем она пропадала — уходила, пока Нолан еще спал, и он не видел ее целый день. Однако иногда у него появлялось ощущение, что она тайком следит за ним, и какой-то непонятный холод охватывал его, и он понимал — в эту ночь она снова навестит его.

Сейчас она спала, несмотря на стук барабанов, доносившийся издали. Она дремала, словно насыщенное животное, не слыша грохот, не чувствуя его присутствия. Нолан вздрогнул. Животное — вот кто она! Пока она спала, ее гибкое тело необычно вытянулось, а широкий рот еще больше подчеркивал грубость черт ее лица. Как он мог связаться с такой тварью? Нолан брезгливо отвернулся.

Решено — он развяжется с ней раз и навсегда. Сегодня прибыла каблограмма — Робби и Дарли переплыли океан и уже готовились к вылету на Манаус. Завтра утром он встретится с ними и привезет их сюда. Однако его мучили угрызения совести. Последние три месяца до конца года им придется в этой забытой Богом глуши, но Дарли настояла на своем.

И она была права. Теперь Нолан понял это. Они отныне будут вместе, это поможет ему выстоять, и тогда ему не нужны будут ни бутылка рома, ни Нина. Нолан лег на спину и закрыл глаза, пытаясь отрешиться от барабанов и темной фигуры, что лежала рядом с ним. До рассвета осталось несколько часов, а утром кошмар закончится.

Путь в Манаус не дался легко, однако счастливо завершился в объятиях Дарли. Она была еще красивее, а волосы белее, чем он помнил, еще нежнее и любвеобильнее, чем он знал ее. Нолан понял, что эта встреча дала ему душевный покой. Конечно, в их совместной жизни не было ни жадных, похотливых ласк Нины, ни диких ночных оргий. Но не это было важно. Главное — они были наконец вместе. Они двое и Робби. Нолан даже не думал, какую гамму чувств вызовет у него эта встреча. Теперь, после долгого путешествия на моторной лодке, он стоял возле детской кроватки во второй спальне и с нескрываемой гордостью смотрел на сына.

— Он — чудо, правда? — сказала Дарли. — Твоя копия.

— Ты преувеличиваешь, — улыбнулся Нолан.

Однако он был очень доволен. И когда крохотная розовая ручка ребенка протянулась и коснулась его пальцев, по его телу прошла дрожь.

Дарли охнула. Нолан взглянул на нее.

— Ничего. — Дарли пристально смотрела мимо него. — Мне показалось, кто-то стоит за окном.

Нолан проследил за ее взглядом.

— Там никого нет. — Он подошел к окну и осмотрел поляну. — Ни души.

Дарли провела рукой по глазам.

— Наверное, я просто устала, — сказала она. — Долгое путешествие…

Нолан прижал ее к себе.

— Почему бы тебе не лечь? Мама Долорес сможет присмотреть за Робби.

Дарли колебалась.

— Ты уверен, что она знает, что делать?

— О чем ты говоришь! — засмеялся Нолан. — Недаром ее зовут мамой. У нее десять своих собственных детей. Сейчас она на кухне. Готовит для Робби детскую смесь. Я приведу ее.

Дарли ушла в спальню отдохнуть, а мама Долорес взяла на себя заботы по Робби. Нолан тем временем отправился, как обычно, осматривать поля.

Жара была такая невыносимая, что Нолан не мог припомнить подобного за все время своего пребывания здесь. Даже Мозес жадно ловил воздух ртом, когда вел джип по неровной дороге, пристально вглядываясь в мерцающее марево.

Нолан вытер лоб. Возможно, он слишком поспешил привезти сюда Дарли и ребенка, но муж имел право видеть своего сына. Через несколько месяцев они навсегда уедут из этой душегубки. Не стоило волноваться — все будет хорошо. И когда он вернулся вечером в бунгало, мама Долорес встретила его у дверей с тревожным выражением на лице.

— Что случилось? — спросил Нолан. — Что-нибудь с Робби?

Мама покачала головой.

— Он спит, словно ангел, — пробормотала она. — Но сеньора…

Дарли лежала в их комнате на кровати. Она вся дрожала, глаза были закрыты, голова металась на подушке. Даже тогда, когда Нолан коснулся ладонью до ее лба.

— Лихорадка. — Нолан дал знак Долорес. Старушка придержала голову Дарли, чтобы он мог втиснуть ей в рот термометр. Красный столбик ртути подскочил вверх.

— Сорок. — Нолан порывисто выпрямился. — Позови Мозеса. Скажи, что мне нужна лодка, как можно скорее. Мы должны доставить ее к врачу в Манаус.

Дарли открыла глаза. Она все слышала.

— Не надо. Ребенок…

— Не волнуйтесь. Я присмотрю за малышом, — успокоила ее мама. — Сейчас вам надо отдохнуть.

Дарли побледнела и откинулась на спину. Нолан приложил руку ко лбу — тот пылал, как раскаленная печь.

— Сейчас тебе надо просто отдохнуть, милая, — сказал он. — Я поеду вместе с тобой.

Так он и сделал.

Если первая поездка была тяжелой, то эта была просто невыносимой: безумная гонка в жаркой ночи по реке, над которой поднимались облака пара. Мозес, обливаясь потом, вел лодку, а Нолан тем временем прижимал дрожащие плечи Дарли к соломенному матрасу на корме лодки — те беспрестанно дрожали. Они прибыли в Манаус на рассвете и разбудили врача Роблеса, что спал в своем доме недалеко от главной городской площади.

Потом было обследование, больница, диализы и диагноз.

— Обычный случай, — сказал Роблес, — нечего тревожиться. При соответствующем лечении и отдыхе она непременно выздоровеет. Неделю придется провести в этой больнице.

— Неделю? — воскликнул Нолан. — Я должен вернуться на работу. Я не могу оставаться здесь.

— А вам и не надо оставаться здесь, мистер Нолан. Она будет под моим личным присмотром, уверяю вас.

Это было слабым утешением, но другого выхода не было, к тому же он слишком устал, поэтому не стал ни возражать, ни тревожиться. Он добрался до лодки и, ступив на борт, растянулся на соломенном матраце и заснул беспробудным сном.

Его разбудил грохот барабанов. Он вскрикнул, рванулся с места, но сразу понял, что уже ночь, а лодка снова стоит у причала. Измученное лицо Мозеса расплылось в радостной улыбке.

— Еле доплыли, — сказал он. — Мотор неисправен. А впрочем, это не имеет значения, хорошо, что мы снова дома.

Нолан покачал головой, разминая затекшие ноги, сошел на пирс и быстро зашагал по тропинке, которая пересекала полянку. Стало совсем темно. Дома? Эта дьявольская глушь, где слышен лишь грохот барабанов, где носятся призрачные фигуры на фоне очагов, никак не могла быть ему домом.

Когда Нолан подошел к бунгало, она вынырнула к нему из ночной темноты.

Нина.

Нолан узнал ее и заморгал глазами. Она стояла там, в темноте, пристально глядя на него. Он отчетливо представил себе похотливое выражение ее лица, но у него не было никакого желания терять время на пустые разговоры с ней. Он торопливо прошел мимо нее к двери, словно призрак, во мраке ночи.

В комнате его ждала мама Долорес. Она поприветствовала его кивком головы.

— С Робби все в порядке?

— Да, сеньор, я тщательно ухаживаю за ним. Постоянно караулю в его комнате.

— Славно, — Нолан развернулся и двинулся в холл, затем остановился, заметив тревогу на лице мамы Долорес.

— Что случилось? — спросил он.

Старушка еще больше занервничала.

— Вы не будете обижаться, если я скажу?

— Конечно, нет.

— Речь идет о той, что на улице, — тихо пробормотала мама Долорес.

— Нина?

— Ее не так зовут, но это не имеет значения, — мама покачала головой. — Она ждет два дня. Я видела вас с ней сейчас, когда вы возвращались домой. Я также видела вас с ней раньше.

— Это не ваше дело. — Нолан покраснел. — И кроме того, теперь с этим покопчено.

— А она уверена в этом? — Мама смотрела на него серьезным, пытливым взглядом. — Вы должны сказать ей, чтобы она оставила вас в покое.

— Я устал. Эта девушка пришла с гор, она не говорит по-английски.

— Знаю, — мама покачала головой. — Она одна из тех, которых зовут люди-змеи.

Нолан пристально посмотрел на нее.

— Они анималисты? Змеепоклонники?

— Нет, они не поклоняются змеям.

— Что же вы тогда имеете в виду?

— Эти люди — они сами являются змеями.

Нолан нахмурился.

— Что это значит?

— Та, кого вы зовете Ниной — совсем не простая девушка. Она потомок старинного рода, что живет высоко в горах, где водятся огромные змеи. Ваши здешние рабочие, и Мозес тоже, знают только джунгли, но я родом из просторной долины у подножия гор и еще с детства научилась остерегаться тех, кто затаился наверху. Мы туда не ходили, но люди-змеи иногда приходили к нам. Весной они пробуждались, сбрасывали свою кожу и в течение определенного времени были снова свежими и чистыми, пока не покрывались чешуей. Именно тогда они приходили к нам ради спаривания с мужчинами.

Она продолжала рассказывать шепотом про этих существ — полузмей-полулюдей с холодными телами, конечности которых изгибались, словно были лишены костей, и были способны задушить человека, раздавить его, словно кольца анаконды. Она рассказывала о раздвоенных языках, о шипящих звуках, что исходили из их невероятно широких ртов с подвижными челюстями. Она, вероятно, продолжала бы говорить и дальше, если бы Нолан не остановил ее. От усталости у него кружилась голова.

— Достаточно, — сказал он. — Спасибо за заботу.

— И все же вы не верите мне.

— Я этого не говорил. — Несмотря на утомление, Нолан помнил основное правило: никогда не спорить с этими людьми и не насмехаться над их суевериями. Вот и сейчас он не мог просто послать ее подальше. — Я приму меры, — серьезно сказал он. — А теперь мне нужно отдохнуть. Я хочу также увидеть Робби.

Мама Долорес закрыла рот ладонью.

— Я забыла. Малыш остался один, — она повернулась и поспешила к двери детской комнаты. Нолан пошел за ней. Они зашли вдвоем.

— Ах! — облегченно воскликнула мама. — Спит сном ангела. — Робби лежал в своей постели, лунное сияние освещало сквозь окно его крохотное лицо, из его рта, похожего на бутон розы, был слышен тихий храп.

Нолан улыбнулся и кивнул маме.

— Сейчас я пойду отдохнуть, а вы хорошо посмотрите за ним.

— Я никуда отсюда не выйду, — мама уселась в кресло-качалку рядом с кроватью. Когда Нолан ушел, она тихо сказала ему вслед: — Помните о том, что я вам сказала, сеньор, если она появится снова.

Нолан пошел в конец коридора, где была спальня. Он не осмелился ответить ей. В конце концов, она руководствовалась благими намерениями. Он просто настолько устал, что у него не было никакого желания слушать бред старой суеверной женщины.

Из спальни донесся шелест. Нолан вздрогнул и застыл на месте, когда заметил, как из темного угла возле открытого окна выскользнула темная фигура.

Перед ним стояла Нина, совершенно нагая. Она жадно протягивала к нему руки. Он отступил на шаг.

— Нет, — сказал он.

Она, растянув широкий рот в жуткой улыбке, пошла навстречу.

— Уходи отсюда, — он показал ей на дверь.

Улыбка сползла с лица Нины, она что-то пробормотала — что-то явно умоляющее, что-то, продиктованное одним лишь желанием. Пробормотала — и снова протянула руки.

— К черту! Оставь меня в покое! — Нолан ударил ее по щеке.

То была всего лишь пощечина, в которой не было силы, но лицо Нины искривилось, и она бросилась на него, пытаясь попасть ему в глаза растопыренными пальцами. На этот раз он ударил ее наверняка — она пошатнулась и чуть не упала наземь.

— Прочь! — крикнул он и, оттеснив ее к открытому окну, угрожающе занес руку.

Она яростно сплюнула, схватила свою одежду и, вскочив на подоконник, исчезла в ночной темноте. Нолан стоял у окна, глядя, как Нина бежит через поляну. Попав в полосу лунного света, она вдруг оглянулась назад — всего лишь на миг, но Нолан успел заметить ее полные гнева глаза на мертвенно-бледном лице.

Она исчезла, растворившись в темноте ночи, наполненной рокотом барабанов. Она исчезла, но ее ненависть осталась. Всю силу этой ненависти Нолан почувствовал, когда лег в кровать. Надо было раздеться, но он слишком устал. Стук в висках усилился, кровь пульсировала в унисон со стуком барабанов. Он содрогнулся от отвращения — Боже, какое ужасное у нее лицо, словно у той мифической твари, как ее там? У Медузы, точно. У той, что одним своим взглядом превращала людей в камень. У той, что на голове вместо волос носила живых змей. Чем-то этот миф напоминал рассказ мамы Долорес о людях-змеях. Странно, неужели все народы мира верили в существование таких созданий? Или же была хотя бы капля истины в этих искаженных до бессмыслицы байках старух? Сейчас он не хотел думать об этом, и вообще не хотел думать ни о чем: ни о Нине, ни о Дарли, ни даже о Робби. Дарли выздоравливает, с Робби все в порядке, а Нина ушла. Он остался здесь наедине с барабанами. Проклятый стук, из-за него он еще долго не сможет заснуть…

Нолан пробудился от тишины. Он вздрогнул и сел на кровати. Разумеется, он спал долго, потому что сквозь ночную тьму за окном уже пробивались местами серовато-розовые пятна рассвета. Нолан встал, потянулся и вышел в холл. Здесь было темно, и вокруг царила тишина. Он подошел к двери второй спальни. Дверь была полуоткрыта. Он зашел и тихо позвал:

— Мама Долорес!

Язык Нолана словно примерз к нёбу. Даже время как будто остановилось, когда он увидел распростертое у кресла-качалки бесформенное тело. Незрячие глаза сиделки с ужасом глядели на него с опухшего пурпурного лица. Звать ее не было никакого смысла. Она уже никогда его не услышит.

А Робби…

Нолан окаменел, вглядываясь в темный угол на противоположной стороне комнаты.

Кроватка была пуста.

Наконец он обрел голос и неистово закричал.

Окно было распахнуто настежь. Он подбежал к нему, перемахнул через подоконник и упал на травянистый ковер. Он бежал по поляне, потом — между деревьями и наконец достиг берега реки. Мозес сидел в лодке, возился с мотором. Он тревожно взглянул на Нолана, когда тот с криком подбежал к нему.

— Что ты здесь делаешь?

— Мотор вышел из строя, нужен ремонт. Я пришел рано, пока жара не разозлилась.

— Ты видел ее?

— Кого, сеньор?

— Девушку — Нину?

— Ах, так вы о той самой, сеньор, — Мозес качнул головой. — Она уплыла вверх по реке на своем катамаране, два-три часа назад, как только я пришел сюда.

— Почему ты не остановил ее?

— А зачем?

Нолан яростно махнул рукой.

— Немедленно заводи мотор, мы ее догоним.

Мозес нахмурился.

— Я же вам уже сказал: нужен ремонт. Может, к вечеру…

— Нет времени, — Нолан схватил Мозеса за плечо. — Неужели ты не понимаешь? Она взяла с собой Робби.

— Сеньор, я хорошо видел, как она шла к лодке, но, клянусь вам, она была одна.

Нолан вспомнил, как пылали гневом глаза Нины, и вздрогнул.

— Что же она с ним сделала?

Мозес качнул головой.

— Этого я не знаю, но уверен — второй ребенок ей ни к чему.

— Ты о чем?

— Когда она шла к лодке, я увидел ее фигуру. — Мозес пожал плечами.

Нолан все понял без слов.

— Почему вы на меня так смотрите, сеньор? Разве не положено женщине иметь большой живот, если она носит в себе ребенка?