Ночь

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

С. А. Есенин «Черный человек»

Я ненавижу свою квартиру. По ней ходят мысли и пинают меня ногами. Днем с этим справляться очень легко, но ночью я даже не могу вдохнуть – настолько меня накрывает волна одиночества, которая, казалось, уже давно ушла в море бессознательного. Иногда я наедаюсь снотворного, чтобы скорее уснуть, иногда хожу на дурацкие фильмы и никудышные спектакли, стараюсь полностью уйти в книгу или песню, наконец в писательство, – но ничего не спасает. Ведь теперь, спустя столько лет, это всепоглощающее чувство одиночества вернулось с новыми силами и теперь мое бегство не дает результата. Ему даже плевать на то, что я вроде как принял его и полюбил себя. Ему плевать на все. Одиночество хочет моей крови. Оно хочет выпустить мне кишки и медленно перебирать их, чтобы я вопил от боли, – и смотреть на это, и улыбаться этому. Оно хочет отомстить мне за прошлое поражение. Одиночества не было несколько лет и вот после какой-то любовной неудачи (к которым пора бы привыкнуть), оно вернулось и хочет меня уничтожить.

Я стою у окна, прислонившись лбом к стеклу. Слушаю отдаленный городской гул, смотрю на темное небо в бронзовом зареве фонарного света. По комнате медленно растекается «Snowfall», 1поселяя в голове еще большую муть. Мне хочется содрать с себя кожу, лишь бы не чувствовать это поганое чувство отсутствия кого-то в своей жизни. Кого-то очень важного и необходимого для этой жизни.

Я отошел от окна и упал на кровать. Я не понимаю, что и почему происходит, не понимаю, как я мог вернуться туда, что похоронил уже как пару лет. Не понимал, но сейчас стоял прямо напротив этого лавкрафтовского одиночества, всплывшего с самых глубин моего сознания, – стоял и не мог выдержать, не мог сопротивляться его силе. Оно схватило меня и тянуло вниз, на глубину. Снова. Оно хотело, чтобы я забыл обо всем через что прошел, хотело, чтобы я вернулся на самое дно.

Оно схватило меня и тянуло. Я барахтался изо всех сил, но ночью победить его невозможно. Ночью действуют другие законы. Я барахтался. Одиночество тянуло меня вниз.

Я сорвался с кровати и начал метаться по комнате, ломая себе руки. Пытался найти себе место, но не мог. Одиночество ходило за мной по пятам, не отставая ни на миллиметр. Сейчас мне ужасно хотелось поговорить, эгоистично воспользоваться кем-нибудь, как подушкой, но в то же время я хотел закрыться ото всех, упиваться этим одиночеством, калечить себя еще больше, потому что прекрасно знал, что нет таких людей, кому бы я мог доверить все то, что я вынашиваю в себе день ото дня. Я даю людям вокруг лишь крохи, а эта Тень стоит за спиной и смеется, потому что знает, что я вру, когда рассказываю о том, как себя чувствую, вру, верчусь, недоговариваю. И никто этого никогда не замечает. Потому что никто и никогда не понимает даже те крохи, что я им даю, – а когда не понимаешь, значит можно смеяться и обесценивать. И потому Тень заливается хохотом еще громче.