Ночь кровавой луны

Глава первая

(Розали)

Над полуразрушенной каменной аркой парил темный эльф и смотрел прямо на меня. Светловолосый, худощавый, облаченный в одни холщовые штаны, босой, с хорошо развитой мускулатурой и огромными полупрозрачными крыльями, затмевающими красное закатное зарево, он производил жуткое впечатление. Я никогда не видела эльфов, но сразу поняла, кто он.

«Несущий смерть!» — так в нашей деревне говорили про жителей лесов, а именно про темных эльфов, рисунки которых все еще красовались на страницах детских книжек. Так среди людей называли этих созданий, которые когда-то внушали ужас и несли с собой смерть.

На незагорелое и словно высеченное из мрамора лицо эльфа падали разноцветные блики и казалось, что он плачет кровавыми слезами. Руки, раскинутые в стороны, как призыв к полету, через несколько мгновений безвольно упали вдоль тела, а из его груди вырвался душераздирающий крик.

«Больно, ему очень больно!» — думала я, начиная плакать только оттого, что слышу этот пронзительный нечеловеческий крик.

Мне говорили, что эльфы способны проецировать свои чувства на обычных людей, но я не верила, считала это сказками и небылицами, а теперь стояла и плакала только потому, что плакал этот самый темный.

По щекам текли горькие соленые слезы, букет цветов, собранный чуть ранее, полетел на землю, и я стояла и плакала, потерянная во времени. Образ эльфа размылся, стал неясным, но я все же увидела, как он задрал голову к небу, как сжал кулаки и с силой рванул ввысь, осыпая на землю серебристые острые перья — сырье для артефактов, столь редкое и столь ценное в королевстве Оскол. За перья темного эльфа обеспеченные и высокородные господа могли пожаловать мне целый дом или же угодья для нашей многочисленной семьи. Никто и не верил, что перья существуют, но сейчас я видела их собственными глазами, как свое отражение в зеркале.

Великое королевство Оскол. Когда-то разрозненные села и деревни, города, что росли по берегам главных рек, ныне объединил король Сводолюб. И мне бы радоваться, что Век Кровавой Луны минул, что со времен моих бабушек и дедушек прошло немного времени, а колдуны истреблены, как и ведьмы, но на смену им явились коэнцы. И вот тут-то и не знаешь, что лучше. То ли жить под гнетом темных, то ли под началом коэнцев. Нет свободы простому люду, никак не могут сбросить они оковы и вздохнуть полной грудью.

Страх, который поглотил меня, едва я увидела эльфа, отступил перед той горечью и болью, что я испытала вместе с ним, а жажда наживы поборола горечь и боль. Наша семья нуждалась в средствах к существованию, а с уходом старшего брата — Люция, мы и вовсе перебивались с хлеба на воду. В королевстве Оскол деревня, вроде нашей, оставалась под надзором коэнцев — сектантов, преклоняющихся пред ликом Асхи. О жестокости и беспощадности этих людей ходили легенды, и в поселениях, подобных нашему, люди бедствовали и влачили жалкое существование.

Постояв еще немного, я опустилась на колени, чтобы собрать перья. Все еще всхлипывая и растирая по лицу пыль и слезы, я складывала в подол платья острые, словно иглы, жесткие дротики с красивыми необычными наконечниками и думала о появлении темного эльфа.

«Он меня не тронул! Увидел, но не тронул! Эльф ничего мне не сделал! Эльф оставил меня в живых!» — теснились в голове панические мысли.

Объяснить подобное я бы не смогла, поэтому поспешила убраться от подножия горы Одинокой куда подальше. Темных эльфов не видели уже многие десятилетия, а в нашей деревне о них и вовсе не вспоминали, забот хватало. Конечно, мне рассказывали сказки, пели песни про лесную нежить, про колдунов и ведьм, но разве я могла подумать, что встречусь с одной из этих тварей Века Кровавой Луны лицом к лицу?

Когда в подоле оказались все перья, похожие на оружие, я аккуратно огляделась по сторонам, чтобы определиться, в каком направлении мне двигаться. По поляне гулял ветер, поднимающийся всякий раз с наступлением сумерек, и чахлый редкий лесок, расположенный у подножия горы Одинокой, не защищал от его жестоких ледяных укусов. Солнце садилось стремительно, опускаясь в воды озера и распространяя по поляне жутковатые многорукие тени.

От каменной арки храма, которая служила напоминанием о былом величии колдунов и ведьм, шел гул, похожий на заунывную прощальную песню. От подобной мелодии по спине ползли мурашки страха, и я поспешила подхватить колчан со стрелами. Неуклюже повесила его за спину, придерживая другой рукой подол длинной юбки, и стремительно пошла по поляне в сторону от горы Одинокой к поселению людей.

Кожаные сапоги с грубыми голенищами приминали сухую увядшую траву и взбивали серый подъюбник, от вида которого мне захотелось снова заплакать. Залатанный, местами поеденный молью, он походил на старую половую тряпку, но все еще служил мне, потому что другого в нашем доме не водилось. Четыре старшие сестры износили его так, что до меня он дожил в виде заштопанной и застиранной тряпицы, но перья темного эльфа, спрятанные в подоле охотничьего платья, могли изменить ситуацию раз и навсегда. Если я покажу их отцу за ужином, его от счастья удар хватит, а матушка, чего доброго, начнет причитать и заставит избавиться от них.

Эта мысль заставила меня резко остановиться прямо посреди тропы, петляющей между холмами. Спуск к поселению людей я знала, как свои пять пальцев, поэтому всегда задерживалась на охоте до позднего вечера, несмотря на все предупреждения родителей. Да, в нашем краю опасно оставаться ночью на улице — дикие звери, облюбовавшие эти земли раньше людей, никак не желали уступать территорию, спускаясь с горы Одинокой на охоту и лакомясь всеми, кто попадался им на пути. Дикие, необузданные хищники, жаждущие крови, могли разорвать человека одними когтями и зубами, и охотники предпочитали убираться домой пораньше, не оставаясь на ночь у подножия горы. Кто-то в поселении говорил, что балует нечисть, но я давно не верила подобным сказкам.

Мысль о том, что мать упустит единственный шанс на успешную и безбедную жизнь, заставил меня остановиться и оглядеться по сторонам. Холмистая местность, заросшая редким жестким кустарником и колючим сорняком, не самое лучшее место для тайника, но я все же решила припрятать перья эльфа поблизости от дома, чтобы в любой момент вернуться и достать их, а единственное кривоватое дерево, росшее недалеко от тропы, служило отличным ориентиром. Я едва успела закидать свежую яму сухой листвой, как меня окликнули по имени.

— Розали, дитя, — скрипучий голос коэна Ша ни с кем не спутать. Старик внезапно появился из-за ближайшего холма и ковыляющей походкой направился прямо ко мне. Его сухопарая высокая фигура, похожая на иссохшее дерево и облаченная в мешковатый балахон, четко выделялась на фоне темнеющего неба.

От внезапного появления старика я словно одеревенела, боясь поднять голову и посмотреть коэну Ша в лицо. Он только на вид казался этаким добряком с немалым опытом прожитых лет за спиной, но каждый житель в поселении людей знал, насколько старик злопамятен и беспощаден. Любого, кто когда-то перешел ему дорогу, он довел до нехорошего конца, в том числе и моего старшего брата Люция.

От бурлящих в душе чувств я скрипела зубами и силилась перебороть ненависть, спрятав ее за лестной улыбкой.

— Коэн Ша, — склонившись в почтенном поклоне, я радовалась, что какое-то время могу прятать взгляд, в котором горела жажда вырвать старику кадык. — Неожиданно увидеть вас в холмах в столь поздний час. Скоро зайдет солнце и на землю опуститься ночь — это небезопасное время для прогулок.

Старик рассмеялся скрипучим смехом, но на меня глянул пристальным и ясным взором, горящим любопытством и колючим, как тысяча смертоносных игл.

— Дитя-дитя, — покачал он головой, прикидываясь добрым старцем, укоряющим меня за позднее возвращение домой. — Мой век давно минул, и гибель от когтей диких людоволков лучше, чем долгая и иссушающая смерть от болезней, а вот твой век едва начался.

В душе я лишь рассмеялась его лживым словам. Никто не пожелает себе подобного конца — быть разорванным когтями и зубами кровожадных хищников, а уж коэн Ша настолько жаден до жизни, что станет издыхать от болезни, но все равно не полезет в пасть зверей.

Я стояла на месте, парализованная страхом и мыслями о том, что он догадался, чем я тут занимаюсь, а старик кружил вокруг меня, как хищная птица.

— Небогат улов, — заглянул он в сумку, брошенную мною прямо на траву. — Утки нынче совсем перевелись?

— Что вы, коэн Ша, просто, хмурое время — не сезон для уток. Я подстрелила одну, отставшую от каравана, да и то по чистой случайности. — Соврала я старику.

Охота — это лишь предлог, чтобы сбежать из дома. Мать совершенно выжила из ума со своей слепой любовью к членам коэна Воли Асхи. Эти люди, к чьему имени всегда приставляли вежливое «коэн», расхаживали по поселению в дорогих балахонах, расшитых золотой и серебряной нитями, и забирали у людей все, что им нравилось. Безграничная власть, жестокость, стремление завладеть богатствами друг друга — вот что даровал коэн людям, дорвавшимся до власти. Я ненавидела коэнцев и проклинала мать за то, что она так темна, но даже отец не мог справиться с ее слепой верой в богиню Асху. Мать считала, что немилость богини пала на наши головы в виде бедности, а я знала, что нищета — следствие воровства и беспредела, которое творилось в нашем поселении членами коэна.

— Что ж, — старик нахмурился, глянув на меня недобро, пожевал губами, но не нашел, к чему бы придраться. Он всегда догадывался, как я к нему отношусь, как отношусь ко всем коэнцам, но отец приказал мне смириться и молчать, терпеть во благо сестер. В одиночку наша семья не смогла бы пересечь Запретный лес и Смертельное ущелье, прозванное так за то, что оттуда никто не возвращался. Наше поселение — единственное, раскинувшееся на этих бесплодных землях, и только коэн богини Асхи имел доступ к порталу, расположенному в их каменном неприступном храме. Все мы зависели от поставок коэнцев, все мы — их рабы.

— Воля богини Асхи послала тебе эту утку, — с напором в голосе изрек старик, и я невольно отшатнулась от его фанатичного оскала, прорезавшего пергаментную кожу, но промолчала в ответ, сцепив зубы.

Это мать почитала богиню Асху и состояла в ее коэне, но я — дочь отца, дитя степей. У меня только один бог — Всеотец.

«Ему я поклоняюсь с самого детства, его заветам следую, его тайны постигаю, забираясь высоко по скалистым тропам горы Одинокой», — произнесла я про себя, как молитву.

— Эту утку никто мне не посылал, — процедила я сквозь зубы, подбирая сумку и пряча ее за спиной.

«Если коэн Ша позариться на мой ужин, я перегрызу ему глотку», — пообещала я себе мысленно.

— Упрямая ослица, — скривился старик. — Что ты здесь делаешь?

Он привык, что практически никто в поселении ему не перечит. Фанатиков коэна боялись, потому что они обладали силой, властью, умением запугивать простодушных селян. Даже мать смирилась с уходом из поселения ее первого сына — Люция, склонила голову перед коэном, поверила лживым речам мерзких сектантов, поклоняющихся столь же отвратительной богине Асхе.

— Я здесь отдыхаю, — с вызовом глянула я на коэна Ша, задрав подбородок. — Устала с дороги.

— Да ну? — поднял он седые брови к лысому черепу, скрипнув желтыми зубами.

Лишь Всеотец знал, каких трудов мне стоило просто стоять на месте, гордо вскинув подбородок, и с вызовом смотреть в лицо своему злейшему врагу.

Сколько раз отец просил меня не нарываться на скандал и не провоцировать людей коэна, но я не могла сдержать свой нрав, вспоминая светлую улыбку Люция. Самый старший, самый сильный, самый веселый из всех детей, он слыл честным и талантливым кузнецом на все поселение. До той самой поры, пока не влюбился в дочь одного из членов коэна. Люция словно подменили, когда он начал ухаживать за девушкой, не отвечавшей ему взаимностью.

— Ты лжешь мне, — раздул крылья носа коэн Ша. — Как ты смеешь врать мне, Розали? Разве мать не учила тебя, как должно вести себя в присутствии кого-либо из коэна богини Асхи?

— Да пошел ты! — выкрикнула я прямо в мерзкую пергаментную рожу старика, остолбеневшего от услышанного. — Уйди с моей дороги, Ша, или я проткну твое горло самой острой стрелой, которая есть в моем колчане, и ты останешься истекать кровью на сухой траве, привлекая запахом диких хищников. Они растерзают твой труп и унесут твои останки высоко в горы. Твои кости останутся гнить в холмах навечно, как напоминание другим о том, что коэнцы — не святые.

Открытый рот старика говорил о том, что он никогда доселе не слышал в свой адрес ничего подобного. Мало того, что я нарушила массу запретов, подписав себе одной только речью смертный приговор, я оскорбила коэнца, я ему угрожала. За это в поселении вырывали язык и запарывали плетьми у позорного столба насмерть, но во мне клокотала такая ярость, такая чистая неудержимая ненависть к Ша, что я не сдержалась. Злые слезы выступили на глазах, руки затряслись. Всего одно ловкое движение, и Ша навеки замолкнет, а его труп даже не найдут, но я никогда не поднимала руку на людей. Никогда.

— Ты поплатишься за это, — прошипел старик, подобно гремучей змее. — Твое молодое тело разорвут на куски, а твое имя…

Я толкнула старика в грудь, убирая его с дороги, и удивилась, поняв, насколько он еще силен. Но не ему бороться с охотницей, воспитанной и выращенной в степях. Как самая младшая в семье, я родилась обузой отцу и матери, и меня отдали на воспитание деду. Будучи охотником, он забрал меня в степи еще в грудном возрасте, и сам вырастил, воспитал и обучил всему, что знал. Только почуяв скорую смерть, дед вернул меня в поселение людей. Я, подобно дикому зверьку, не принимала правил, установленных коэном Асхи, и не желала жить по их заветам, а встреча с темным эльфом пробудила во мне все то, что я скрывала в себе годами.

«Вот и не верь написанному в книгах!»

Ведь я читала, что встреча с темными опасна. Они пробуждают в людях самые низменные эмоции, заставляют делать вещи, о которых стыдно вспоминать, а затем беспощадно убивают. Только вот ни в одной книге не писали о том, что эльфы умеют плакать и так пронзительно кричать от боли. И ни в одной книге не говорилось, что они еще живут где-то в темных лесах Оскола.

Коэн Ша грудой тряпья и старых костей валялся у меня в ногах, а я скалила зубы, как молодой людоволчонок, и собиралась с мыслями. На его лице впервые промелькнул страх, и во мне вскипела жажда крови. Я боролась с желанием убить старика.

«Что же со мной?»

Мысли хаотично бились в голове, кровь гудела в ушах, руки сжались в кулаки до боли в суставах. Я тяжело дышала, а по лбу стекал пот.

— Пошел прочь, — прорычала я, схватив колчан со стрелами.

Своим мерзким костлявым задом старик свалился прямо на сырую влажную землю, которую я взрыхлила совсем недавно, вонзая в нее палку и короткий охотничий нож. Если он поймет, что я копала яму, то догадается и о припрятанном кладе, но сейчас нужно уносить ноги. Я не совладала со своими эмоциями и угрожала коэну Ша. Я толкнула его на землю…

«Всеотец, я навлекла на себя верную смерть!»

— Ты поплатишься за это, — прошипел коэн Ша, когда я уже развернулась к нему спиной и побежала по тропике вниз, в поселение.

«Собрать вещи, сказать отцу, что ухожу, попрощаться с сестрами! — крутились в моей голове тревожные мысли, словно рой пчел. — Уйти в леса, что подобно смерти, но только не дать коэнцам растерзать меня у позорного столба. Нет, они не получат мое молодое и сильное тело, мою душу!»

Все для себя решив, я перешла на быстрый бег, желая до наступления ночи оказаться в лесу. Я охотница, я обязательно выживу. Я преодолею переход через Запретный лес и Смертельное ущелье только для того, чтобы однажды вернуться и истребить коэн Асхи.

— Люций, если бы ты был дома, — шептала я, оказавшись у знакомого крыльца совершенно неподготовленной к встрече с родными. Им нельзя говорить про темного эльфа. Мать упадет на пол и начнет биться головой о доски, ведь эльфы — предвестники скорой смерти. — Но что же мне сказать? Как объяснить скорый уход из дома?