Ночь кровавой луны

Глава пятая

(Люциан)

Позади временного лагеря разбойников возвышалась гора Одинокая, как напоминание о прошлой жизни, как нож, вспарывающий гноящуюся рану раз за разом, как ночной кошмар, преследующий изо дня в день, как бездна, которая поглотила все мои мысли.

Когда-то я любил Одинокую, стремился по ее тропам все выше и выше, вдыхал горный воздух, особенно приятный в жару, прятался в ее тени, теперь же сам ее вид мне стал ненавистен. Там, у ее основания остался дом, в котором я вырос, кузница, в которой я работал, любимая девушка, что звалась Аликой.

Гора Одинокая тянулась чуть приплюснутой вершиной в небеса, и серые облака путались в ее косматых бровях, острых ребрах и отвесных зубастых ущельях, а я все смотрел и смотрел до рези в глазах, не мог отвести глаз от нее, потому что до сих пор всей душой стремился в поселение, в родной дом, в то место, где жила Алика.

— Люциан, — отвлек меня нежный голос сестры, которая рисовала карту на земле, нервно водя палкой из стороны в сторону. — Посмотри, правдоподобно получилось? Вот гора Одинокая, вот Смертельное ущелье и река, к которой мы стремимся, Запретный лес, покрывающий вот столько места, — Розали нарисовали большущий овал, — а что здесь?

Палка прочертила кривую линию, которая прошла через весь Запретный лес, и я напрягся, скосив взгляд на дорогу, которая широкой лентой вилась совсем недалеко от места нашей стоянки. Золотоносная жила, что соединяла степи и поселение людей, дорога, проложенная коэнцами и отвоеванная разбойниками. Правда, ненадолго, потому что на нашей стороне внезапность и неожиданность, а на их — сила.

— Тракт, к которому стремимся мы, — хмыкнул я, стараясь, чтобы голос не звучал низко и хрипло. Отвык я разговаривать за эти месяцы, да и не с кем тут больно поговорить-то. Карриен, и тот меня сторонится, считает опасным и не доверяет.

— Прямая дорога в степи, а жители деревни ничего о ней не знают! — воскликнула Розали, взмахнув руками, сердито переломила палку о коленку и кинула ее на землю, растоптав каблуками рисунок. Ее красивый пурпурный плащ, изодранный в нескольких местах, закрывал хрупкую фигурку с головы и до пят, но я все равно подивился худобе Розали. Как былинка, дунешь, и улетит.

Она и раньше отличалась ото всех нас тонкими чертами лица и сапфировыми глазами. Черноглазые и чернобровые, смуглолицые дети кузнеца, мы всегда славились своей силой, а тут дед возвращается с Розали. Мать и не признала ее поначалу, думала, что старик из ума совсем выжил, привел в дом найденыша из степей. Скандалила! Слезы лила!

А, ведь, и правда. Поставь Розали рядом со старшими сестрами, никто и не скажет, что родная кровь. Ее от нас совсем маленькую дед забрал, а вернул девчонкой-хворостинкой с соломенными волосами, как колосья из степи, и сапфировыми глазами, в которых разливалась таинственная холодность, и горел волшебный синий огонь. Мать совсем помешалась, всем в деревне говорила, что девчонка — не ее дочь.

— В семье как? — осмелился, наконец, задать я вопрос, и горло сжало спазмом, — все живы-здоровы?

Розали быстро кивнула, отчего ее непослушные пшеничные волосы упали на лицо, и мне пришлось протянуть руку и убрать невесомые пряди с высокого лба, открывая огромные сапфировые глаза, которые смотрели на меня с любовью и надеждой. Она всегда так смотрела, с того самого дня, как я первым сказал ей ласковое слово. Мы ведь, как только деда в землю опустили, совсем про Розали забыли, не до нее. У каждого в доме своя роль, места мало, а лишний рот — это новые заботы, которых и без того столько, что к вечеру спину ломит.

В кузнице огонь горит жарко, дел невпроворот, а тут еще и мелкую мне мать навязала, потому что не могла к ней привыкнуть, не верила, что Розали — это та самая девочка, которую она родила когда-то. Я знал, что мать у нас с придурью, но мелкую пожалел, улыбнулся ей по-доброму, на руки поднял, рассмешил. С того дня и повелось, куда я, туда и она. А потом девчонка осмелела, лук в руки взяла, тетиву натянула, стрелу выпустила и оказалось, что она — настоящая охотница. Вот кого нам дед вернул — кормилицу!

В груди больно кольнуло сердце, и я одернул руку от нежной кожи, сжав пальцы в кулак.

— Знала бы ты, — прошептал я, желая высказать все, что на сердце лежало, но Розали еще слишком юна, разве она поймет, каково мне?

Каждый день вспоминать родной дом, быть совсем недалеко и не иметь возможности увидеть мать, отца, сестер, проведать, передать весточку, что я жив и здоров. Но больше всего меня угнетало не это, а жалящие, как укусы, мысли о любимой, о той, что предала и растоптала наши чувства, о той, которая побоялась отца и в угоду ему растерзала мое сердце и уничтожила душу, об Алике.

— Все наладится, Люциан, — утешила меня Розали, прижавшись доверчиво к моей руке и смахнув набежавшие на глаза слезы. В ее хрустальной радужке отражалось безоблачное ясное небо, и я залюбовался красотой моей сестры. Ей нельзя оставаться среди разбойников — оголодавших и злых, но Карриен не отпустит их просто так.

А с раной в груди что я могу? Полуживой, почти убитый горем, ослепший от любви и потерявший способность здраво мыслить, я до сих пор видел во снах образ предательницы, ее улыбку, слышал нежный голос, чувствовал прикосновение сладких губ. Но Розали я в обиду не дам. Пусть Карриен сначала меня одолеет, а уж потом торжествует. Сила кузнеца против силы полукровки!

— Расскажи, как все случилось, — жестко сказал я, требовательно сжимая ладошку Розали. — Правду, мелкая.

Она быстро кивнула и огляделась, задержав взгляд на тощем вихрастом пареньке, что пришел с нею в наш лагерь. Щуплый мальчишка задиристо дергался всякий раз, когда к нему подходил Карриен, но я-то помнил, как полукровка умеет осаживать. На собственной спине прочувствовал удары его острых крыльев, которые умели наносить кровавые раны.

— Я на перевале охотилась, как раз домой собиралась, потому что, сам знаешь, в хмурое время быстро смеркается. Да, только, вдруг увидела темного эльфа, зависшего прямо в воздухе, — Розали прижала к глазам ладонь и быстро-быстро заморгала. — Несущие смерть, так мы их звали, помнишь?

Я кивнул, удивляясь ее словам.

— А Запретный лес славен на чудеса, — пробормотал я себе под нос, но Розали услышала, поддакнула и уныло потянула шнурок плаща, играя им, как котенок играет с клубком ниток. Тонкие пальчики перебирали витые нити, а розовые ноготки с черными полукружьями ногтей говорили о том, что сестра в лесу не первый день. Да и на лице следы от золы, а на плаще налипшие иголки.

— Бедная ты моя девочка, — сжал я ее плечико, нащупав тонкую ключицу.

«Всеотец, ведь совсем тощая, словно и не кормили ее дома!»

Розали снова обернулась, и Карриен словно почувствовал, шевельнул своими тяжелыми крыльями, оскалил рот в улыбке, от которой мы с сестрой лишь теснее прижались друг к другу. Я вырос в страхе и суеверии перед темными и порождениями их силы и мощи и до сих пор трепетал перед Карриеном, который жестко и беспощадно карал всякого, кто шел ему поперек. Боюсь, в лагере таковых не осталось.

— Этот — полукровка, — шепнул я сестре, заглядывая Розали в глаза и мягко улыбаясь. — Не знал, что в Зпретном лесу водятся и другие.

— И не только темные эльфы, — покачала она головой. — Мы и упыря видели, и…

Розали замялась, словно собиралась сказать еще что-то, но тряхнула головой, выдернула свою руку из моей и упрямо сдвинула брови, уверенными движениями заплетая русые пряди в толстую косу.

— Ты не поверишь, Люциан, но появление эльфа пробудило во мне столько злости, что я едва сдержалась, чтобы не убить коэна Ша. — Розали шмыгнула носом и заправила косу за воротник плаща. Она наморщила нос и смешно скривила губы, напоминая мне того капризного пухлощекого ребенка, из которого так быстро выросла, превратившись в юную и прекрасную девушку. — Я читала, что темные эльфы обладают даром эмпатии, но чтобы он на таком расстоянии смог управлять моими эмоциями. И не похоже было, что ему есть до меня хоть какое-то дело…

Розали размышляла вслух, и я дивился ее рассудительности. Когда только выросла, неужто я совершенно не заметил течения времени?

— Я бы не винил тебя за смерть коэна Ша, — ответил я сестре, снова забирая ее ладони. Слишком маленькие, хрупкие и нежные для того, чтобы зваться руками настоящей охотницы. И, тем не менее, Розали умела добывать и жирных уток, и упитанных вальдшнепов, и зазевавшихся фазанов. — Кровь коэнцев рано или поздно окропит землю деревни, и каждый из нас станцует вокруг погребального костра на их костях.

— Да услышит Всеотец твои слова, — жарко произнесла Розали, распахивая сапфировые глаза и глядя мне в самую душу. — Ох, Люциан. Как же я скучала! Как тосковала по тебе все эти долгие месяцы, как боялась…

Она прикусила губу и начала водить пальчиком по моей ладони, а слова все лились и лились из нее, как вода льется с неба, окропляя живительной влагой все вокруг.

— Я ненавижу коэнцев, ты же знаешь, а с появлением эльфа меня обуяла злость, ярость, такие эмоции, с которыми я едва совладала, толкнув Ша на землю и силой удерживая себя от того, чтобы не воткнуть ему стрелу в горло. Ты же понимаешь, что после такого мне оставалось только бежать, и Форг помог с этим. Раздобыл сапоги, провиант и договорился с Нордом. А старик лошадей выкрал, вел нас все это время…

Я перебил сестру, положив ей ладонь на губы.

— Шшш, а вот тут поподробнее, Розали, — нахмурился я. — Куда вас вел Норд и для чего?

— Так, к реке же, — кивнула она в сторону Смертельного ущелья. — Я и отсюда слышу шум ее вод и чую прохладу стаявшей с гор воды.

— Но там опасно, — покачал я головой, указывая на ущелье. — Теми тропами не каждый горец пройдет, а он ведет в ущелье детей.

От досады я едва зубами не скрипнул. Если бы не эта случайная встреча, была бы сейчас жива моя Розали?

— Для чего? — жестко спросил я сестру, тут же сменив тон, потому что Розали удивленно выгнула бровки и испуганно ойкнула.

— Это из-за Форга, — еле слышно ответила она.

— Из-за разносчика пива? — удивленно переспросил я сестру, а она лишь кивнула, ничего не объясняя.

И тут же неестественную тишину полудня, свойственную этим местам, разрезал яростный вопль Карриена. Я молниеносно вскочил на ноги, глядя на взбесившегося полукровку, а эльф распахнул огромные крылья, раскрыл рот, из которого торчали острые клыки, и молниеносным рывком взмыл в воздух, роняя острые, как дротики, перья.

— Ох, — тяжело выдохнула Розали, от испуга и неожиданности совершенно потерявшаяся. — Чего это он?

Ко мне подбежал Криг — правая рука эльфа и один из тех самых разбойников, кого Карриен учил побоями, как следует себя вести. У Крига на лице остались следы учения, а у меня на спине.

— Осерчал он на мальцы твово, — запыхавшись, выпалил Криг, глядя на Розали. — Нельзя нашему вожаку слово поперек говорить, а спутник твой, что колючий репей, прицепился и никак не отвяжется. И колет, и колет… Вона до чего договорился.

Я метнулся к Форгу, приказав сестре не сходить с места.

— А ты, Криг, головой за нее отвечаешь. — Прорычал я, глядя на тощего разбойника. Пусть и страшенный Криг, да единственный, с кем я более или менее здесь сошелся. — У меня нет острых крыльев Карриена, но острый топор имеется. Если она пострадает, то твоя голова покатиться с плеч быстрее, чем Карриен опустится на землю.

Пока я бежал к другому краю поляны, эльф опустился к макушкам платанов и начал кружить, продолжая воплями оглашать окрестности. Он не обладал даром эмпатии — мощным орудием истинных темных эльфов, но острые перья его крыльев могли смертельно ранить, и я боялся, что мальчишка не выживет. Так разъярить эльфа могли лишь оскорбления в его адрес, и Форг оказался тем глупцом, который посмел к ним прибегнуть в разговоре с темным.

— Назад, — крикнул Норд, бежавший мне навстречу. — Уйди с их пути, Люциан, не вмешивайся!

Я бы мог одним ударом выбить из старика дух, но Норд — уважаемый человек в деревне, никогда не делал мне ничего плохого. И Розали приветил, и старшим сестрам всегда помогал, как мог. Сбавив бег, я схватил старика за плечо и тряхнул так, что тот зубами клацнул. Только вот Норд — кремень, с пути не сошел, лишь брови седые насупил, да глянул так, что я себя мальчишкой нашкодившим почувствовал.

— Уйди, говорю, не беги туда, — схватил меня старик за руку, выпучив блеклые глаза и от натуги тяжело хрипя. — Сам не знаешь, куда суешься. Остановись и смотри, мальчишка сам должен справиться, не мешай.

— Все вы там с ума посходили что ли, — заорал я так, что самому страшно стало. — Сейчас от мальца ничего не останется.

Да только Норд захохотал в ответ, а на его лице появилась дикая улыбка, от которой меня в пот бросило.

— Дурак ты, Люциан, темный, как и твой отец. Смотри! — и старик толкнул меня в спину, так сильно, что я едва не упал на колени.

Я и смотрел, да глазам не верил! Форг — щуплый мальчишка со светлыми вихрами на голове, зажег на ладонях огонь. Шары разрастались, пламя ярилось, а мальчишка стоял под одним из платанов и гордо смотрел в лицо врагу, задрав подбородок. Худой, аж ветром качает, а лицо-то породистое, скуластое, словно из камня резное, и глаза, что огни.

Карриан выпустил перо, которое прорезало воздух со свистом и превратилось в горстку пепла, не достигнув цели, а на ладонях Форга уже гудели столпы огня, от жара которых тлели листья платана, горели низкие ветки, плавился воздух, искажая видимое мной вокруг.

— Колдун, — прошептал я, не веря глазам. — В нашей деревне все это время рос.

— Колдун, — подтвердил мои слова Норд, торжествующе улыбаясь. — Огненный маг! А силищи в нем сколько, только глянь! Мальчишка, ведь, совсем юный, в возраст еще не вошел, а уже шмалит огнем, как из пасти дракона.

Казалось, что старик сейчас вскочит на коня и загарцует по поляне. Осанка его стала горделивой, впалая грудь выпятилась колесом, плечи расправились, а в тусклых глазах зажегся огонь прежних лет.

— Я знал, что Форг не простой мальчишка, я всегда в нем это видел. И сестра твоя…

Я было дернулся от слов Норда, но старик тут же замолчал. Да и не до слов его мне сейчас было, потому что разбойники, их жены и дети так испугались, что ревели и орали, кто во что горазд. Волколаки — дикие звери, но чуть глупее людоволков, рвались с цепей, а платан загорелся, обуяло его пламя, пожирало листья и ветви, лизало кору оранжевыми языками, норовя перекинуться на другие деревья. Замшелые лианы, как огненные жгуты, извивались в воздухе, а Карриен все не успокаивался, метал в мальчишку перья, да что толку. С живым огнем разве сладишь?

— Он же сейчас упадет, — крикнула Розали, которая вырвалась из рук Крига и бежала ко мне. — Форг! Форг!

Только мальчишка не слышал ее, объятый пламенем. Я такого никогда не видел, чтобы человек горел и хоть бы что ему делалось. Чудеса, да и только.

— Норд, — крикнула Розали, да только я перехватил ее за талию, крепко к себе прижал и держал.

— Не отпущу, хоть что делай. Сгоришь там заживо, посмотри, что делается! Как бы твой малец лес не спалил!

— Спаси его, Люциан, умоляю, — расплакалась Розали. — Сделай что-нибудь.

— Сама и сделаешь, — приказал ей Норд. — Целься в эльфа, да смотри, не промажь, иначе его гнев на нас обратиться, а мы против него беззащитны. Сбей этого гада на землю, чтобы перестал мельтешить перед глазами.

Я только хмыкнул, не сомневаясь в возможностях Розали.

— И это я за вас боялся? — рассмеялся я громко, глядя на разрозненную толпу разбойников, в ужасе пригибавшихся к земле, и на яростно мечущегося над поляной Карриена. — Давай, мелкая, заканчивай этот цирк, хватит к нам внимание привлекать. Скоро сюда все коэнцы сбегутся да весь деревенский люд.

Розали сорвала с плеча колчан со стрелами, натянула тетиву и выпустила стрелу, которая попала Карриену в плечо. Кровь алыми каплями полилась из раны, и подбитый эльф упал на землю, только сестра уже ничего не видела. Она неслась прямо к живому столпу из огня, выкрикивая имя Форга и умоляя того остановиться.