Носорог

Глава 1 Ученье — свет, неучёных тьма

Мерно тикают часы на каминной полке, бронзовая красавица с кувшином в руках лукаво смотрит сапфировыми глазами на задумчивого хозяина гостиной, застывшего в кресле с книгой в руке. Едва парит в чашке горячий чай, пока ещё не сдобренный терновым бальзамом, а у дверей каменным изваянием застыл молчаливый дворецкий. Этот вечер в рестэндской квартире доктора Дорвича мало отличался от сотен уже миновавших. Но всё же… всё же, отличался.

— Капс, будь любезен, наведайся завтра к мэтру Тарди. Отдашь ему обучающий артефакт и тетрадь с заметками по его работе… Последнюю найдёшь на моём рабочем столе, — отвлёкшись от размышлений, протянул доктор Дорвич и, отхлебнув из белокипенной фарфоровой чашки терпкий чай, вновь уставился на горящий в камине огонь. — И не забудь передать ему мою благодарность, а так же надежду на то, что сделанные мною записи позволят улучшить работу его творения.

— Как прикажете, гейс, — кивнул дворецкий, открывая дверь в коридор, но замер на пороге. — Позвольте уточнить?

— Слушаю, — отозвался хозяин дома.

— Этот синекожий господин более не почтит нас своим присутствием? — осведомился Капс.

— Отчего же? — доктор перевёл взгляд на изображающего воплощённую невозмутимость дворецкого, и еле заметно усмехнулся. — Пусть наши занятия турсским языком и закончены, но это не значит, что я более не буду рад видеть Грыма у себя в гостях.

— Как скажете, гейс, — дворецкий неслышно вздохнул. В отличие от самого доктора, Капс относился к новому знакомцу хозяина с изрядным предубеждением. И пусть за тот месяц, что синекожий нелюдь ежедневно посещал доверенную Капсу квартиру в Рестэнде, гигант так ничего не сломал, не разрушил и не украл, но… дикарь же! Кто знает, что ему взбредёт в голову. Так что, новость о том, что хозяин по-прежнему будет рад видеть этого синего в своём доме, дворецкого не обрадовала. Хорошо ещё, что с окончанием их занятий дикий нелюдь станет реже заглядывать в гости, и, может быть, перестанет, наконец, объедать уважаемого доктора. В конце концов, иберийская сухая ветчина или южно-франконский голубой сыр — это совсем не та еда, к которой дикарям следует тянуть свои синие лапы-лопаты. Подумать только, да он за единственный визит сжирает господских продуктов на полпаунда, не меньше! И ведь доктор даже ничего не говорит по этому поводу. Словно всё так и должно быть!

Капс вышел из гостиной и, аккуратно прикрыв за собой узкую створку высокой двери, направился в кладовую. Размышления о синем проглоте заставили его задуматься о проверке продуктов и составлении списка покупок. Раз уж завтра ему всё равно предстоит выход в город, то почему бы заодно не заглянуть на рынок за пополнением для холодильного ларя?

А тем временем, оставшийся в одиночестве, доктор Дорвич поднялся с кресла и, сделав пару шагов прочь от камина, оказался в «библиотечном» углу гостиной. Высокие, уходящие под самый потолок, книжные шкафы гостеприимно распахнули застеклённые створки дверец, и доктор погрузился в чтение названий на многочисленных корешках книг. Тусклые и яркие, сверкающие помпезным золотом или скромно сияющие чистым серебром, надписи на кожаных, коленкоровых и тканных обложках сменяли одну за другой, а владелец библиотеки всё никак не мог отыскать ту единственную инкунабулу, ради которой и затеял этот просмотр. Но вот на одной из полок вдруг мелькнула часть знакомого названия, и доктор Дорвич попытался подцепить корешок пухлой книги в старом, изрядно потрёпанном переплёте с осыпающейся с названия позолотой. Неудачно. Несмотря на относительно высокий рост хозяина дома, ему не удалось дотянуться до нужной полки, и пришлось использовать стул-стремянку, когда-то поставленную здесь верным Капсом, как раз для подобных случаев.

Мысленно поблагодарив дворецкого за заботу, доктор взобрался на стремянку и, сняв с полки искомую книгу, аккуратно смахнул с неё несуществующую пыль.

— Вопросы происхождения иных видов и их разнообразие, — с выражением прочёл Дорвич начало длиннющего названия книги и, взвесив её в руке, усмехнулся, — Древность, конечно, несусветная, но и в этом рассаднике мракобесия можно найти зёрна истины… если очень хорошо поискать. Что ж, будем искать.

Хлопнули дверцы шкафа, стремянка отправилась в свой угол, а доктор вернулся в кресло у камина и, долив в чашку горячего чая, погрузился в чтение старинного фолианта, повествующего о представлениях некоторых учёных двух-трёхвековой давности об иных расах и их происхождении. Интересовали доктора Дорвича, разумеется, не все подряд, а лишь одна из описываемых в книге рас. Огры.

Хотелось бы, конечно, найти что-то и про турсов, но, увы, древний писатель совершенно не разделял две этих народности, и Дорвичу оставалось лишь надеяться, что среди собранной автором информации о синекожих гигантах найдутся не только деревенские побасенки в стиле «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», но и хоть сколько-нибудь правдивые сведения о скрытных синекожих жителях гор. Слабый источник, и не менее слабая надежда, да… но других нет, к тому же, доктор имел смелость надеяться, что ввиду уже имеющихся у него знаний об ограх и турсах, почерпнутых в путешествиях, он сможет отделить реальные сведения об этой расе, собранные автором книги, от его же честных заблуждений или откровенных выдумок… которых, надо признать, в этом старом труде было более чем достаточно.

Собственно, именно по этой причине, Дорвич и не полез за книгой сразу, как только познакомился с Грымом. Ему хотелось сначала составить собственное, непредвзятое мнение о представителе редкой расы, а не ловить себя на дурацких ожиданиях, построенных на информации, полученной из такого ненадёжного источника, как старая книга, написанная в те времена, когда любой отправившийся в путешествие обеспеченный бездельник именовал себя учёным исследователем только потому, что в пути, сходя с ума со скуки, завёл себе дневник.

Раз скеллинг, два скеллинг… я собрал со стола россыпь серебряных монет и, ссыпав их в прочный кожаный кошель, довольно ухмыльнулся своему отражению в куске мутного зеркала, висящего над рукомойником. И было чему порадоваться! Работа на рынке оказалась для меня золотой жилой. Да, Фари и её ушлый сосед платят мне не так много денег, всего-то один серебряный боб в день. Но ведь они не единственные мои клиенты! Их примеру последовали ещё трое торговцев, так что, вот уже вторую неделю мой ежедневный заработок составляет целых три скеллинга, и это, по местным меркам, немало! С этих денег я не только оплачиваю жильё и еду, но и откладываю достаточно для покупки новой одежды, и даже остаётся кое-что в загашнике. Невелик запас, конечно, но здесь у многих нет и такого, по крайней мере, для таких же подёнщиков Граунда, как я сам, мечты о накоплении хоть каких-то денег так и остаются мечтами… особенно после третьей кружки дешёвого кислого эля, который здесь, по-моему, пьют даже дети.

Казалось бы, в чём проблема? Кто мешал тем же оркам-грузчикам договориться с торговцами на рынке? Никто. Вот только для выполнения той работы, что я легко выполняю в одиночку, орков нужно двое-трое. Грузоподъёмность у них не та, хех. Учитывая же, что оплата останется прежней, конкурентов у меня здесь просто нет. Да и… не факт, что местные так легко возьмут на работу каких-то незнакомых мордоворотов. Вон, те трое торговцев, что последовали примеру Фари и Соренса, целых две недели наблюдали, как я вкалываю на их соседей, и лишь убедившись, что я честно выполняю принятые обязательства, решились заключить договор, да и тот, чую, лишь до первого косяка.

Как бы то ни было, но результат меня более чем устроил. Работы на четыре часа в день, максимум, а доход… целый паунд в загашнике, это ли не показатель? Жаль только, что к сегодняшнему вечеру от этих денег ничего не останется. Но… так надо.

Я поднялся из-за стола и, придирчиво рассмотрев своё отражение в маленьком зеркале, довольно кивнул. С обновками у меня пока не густо, если не считать твидовый пиджак и новую рубаху, купленные мною на первые скопленные деньги. Зато всю имеющуюся одежду я привёл в порядок. Даже обувь! Ух, сколько сил и времени я убил, прежде чем мне удалось привести задубевшие старые ботинки в божеский вид, кто бы знал! Зато теперь я выгляжу более или менее прилично, а значит, есть шанс, что задуманное мною удастся, и меня не спустят с лестницы… Очень на это надеюсь.

Выглянув в окно, я убедился, что погода по-прежнему радует жителей бывшей метрополии сухостью и, глубоко вдохнув, шагнул к выходу из квартиры. Меня ждал долгий поход в центральную часть города и… новый опыт.

Наверное, стоило всё же взять каб, а не добираться до Централ-Парк пешком, но я, честно говоря, просто пожалел грота. Как бы то ни было, спустя добрый час петляний по старым извилистым улицам Тувра, я-таки добрался до нужного места. Огромное здание, бывшее целью моего похода, утопало в рдяно-золотом облаке облетающей с парковых деревьев листвы, и возвышалось над парком своим огромным куполом, поддерживаемым сотнями массивных гранитных колонн. Имперская архитектура во всём своём великолепии! Монументально, с размахом и без всяких сомнений. Сразу видно, что это здание строили в те времена, когда Тувр был столицей огромной империи, раскинувшейся аж на трёх материках и бессчётном количестве островов.

Замерев на миг у лестницы перед огромнейшим зданием, высокомерно взирающим многочисленными арочными окнами на суетящихся у его подножия «муравьёв», я тяжко вздохнул и потопал вверх по широким ступеням.

«Королевская Публичная Библиотека». Металлические буквы над входом, казались слишком уж внушительными. К тому же, здешняя обслуга явно старалась не за страх, а на совесть, потому как сияли латунные знаки надписи, как медяшка в хозяйстве хорошего боцмана.

Высоченные двери с фацетированным остеклением мягко закрылись за моей спиной, и я оказался в просторном круглом холле, ограждённом мраморной колоннадой, вдоль которой поднималась куда-то вверх под самый витражный купол украшенная затейливой резьбой мраморная же лестница. Яркие разноцветные пятна солнечного света скользили по светлым стенам и глянцево блестящим каменным плитам пола, создавая впечатление какого-то странного аквариума. Честно говоря, мне пришлось встряхнуться, чтобы сбросить с себя колдовское наваждение и вспомнить, наконец, зачем вообще явился в это место.

— Добрый день… гейс, — бросив на меня короткий взгляд, произнёс стоящий за стойкой подтянутый молодой человек в строгом чёрном костюме. — Рад приветствовать вас в Королевской публичной библиотеке. Чем могу помочь?

— Зд… здравствуйте, — кое-как прохрипел я в ответ и, выудив из кармана пиджака заранее приготовленный блокнот и крепкий столярный карандаш, быстро набросал ответ. Вырвав листок, я подал его посмурневшему собеседнику. Миг, и хмурая складка бровей недовольного брюнета исчезла, будто её и не было.

— Абонемент… — протянул молодой человек, окинув меня недоверчивым взглядом, но… глянув на листок в своей руке, мой собеседник всё же кивнул. — Это будет стоить вам либру за триместр. У вас… гейс, найдётся такая сумма?

— Да, — каркнул я в ответ, выуживая из внутреннего кармана пиджака кошель с монетами.

— Замечательно, — брюнет изогнул губы в лёгком намёке на улыбку и, вытащив из-под стойки стопку бумаг, указал мне на стоящие чуть в стороне высокие столы. — Тогда, прошу! Заполните эти формуляры, после чего я приму у вас оплату и выдам билет читателя.

— Угум, — я кивнул и, забрав со стойки выложенные на неё бумаги, отправился… мучиться. А как ещё назвать процесс заполнения документов металлическим пером?! Да с моими-то грабками… у-у!

Но всё проходит, миновали и мои мучения. Я вернул служителю библиотеки кое-как заполненные, но, между прочим, ни разу не испорченные(!) формуляры, и тот, пробежав их взглядом, удовлетворённо кивнул.

— Деньги, гейс, — вытащив из-под стола и положив передо мной небольшой металлический прямоугольник, потребовал брюнет. Я вздохнул и принялся выкладывать серебряные монеты на стойку. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Двадцать скеллингов, один паунд ровно. Либра.

Служитель повёл металлическим прямоугольником над монетами, и тот тускло сверкнув желтоватым отблеском, вдруг окрасился в салатовый цвет. Брюнет крутанул пластинку в руке и положил её на стойку передо мной. Осторожно взяв артефакт двумя пальцами, я внимательно его осмотрел, но кроме восьмицифрового ряда и герба библиотеки не обнаружил в нём ничего примечательного.

— Ваш билет. Действителен с этого момента и в течение всего следующего триместра, — проговорил служитель. — Вам доступен читальный зал на втором этаже, книги выносить запрещено, но можете получить на руки любую копию. Стоимость копии — два пана, срок жизни — две недели. С основными правилами работы библиотеки можете ознакомиться в читальном зале. Приятного дня.

— Бл…благодар-рю, — отозвался я, пряча свой пропуск в карман пиджака и, кивнув потерявшему ко мне всякий интерес, служителю, потопал к лестнице. Терять время и откладывать знакомство со здешними сокровищами я не собирался. Уж слишком много всего мне нужно узнать, слишком во многом нужно разобраться, а время… это только кажется, что времени хоть отбавляй. На самом деле, его всегда не хватает, и почему-то, чаще всего, на что-то нужное и важное!

Конечно, было бы глупо рассчитывать на то, что я смогу найти нужную информацию в тот же день, как получу доступ к книгам. Но кое-что отыскать мне всё же удалось. Не бог весть какие тайны, но всё же… мне пока те тайны и не нужны. А вот кое-какая практически общеизвестная информация, изложенная доступным и понятным языком специально для таких вот детинушек-сиротинушек, как один синекожий турс, очень даже пригодится.

Так что, утром следующего дня, разобравшись с разгрузкой товаров и установкой навесов, я с удобством устроился на пустом ящике за палаткой своей первой работодательницы и, разложив на скатёрке нехитрую закусь, погрузился в чтение первого из найденных в библиотеке фолиантов. Чтение и опыты. Благо, ничего сложного или чересчур заумного в книге не было, а приведённые примеры, при должном приложении мозгов и усилий, легко получались даже у такого далёкого от мистики существа, как я. Не зря же вчера весь вечер тренировался!

— Гры-ым, — выглянувшая из-под навеса, Фари легонько дёрнула меня за ухо. Я аккуратно закрыл временную копию книги, сотворённую размножающим артефактом библиотеки и, отложив её в сторону, воззрился на стоящую рядом хафлу.

— М?

— А что ты читаешь? — осведомилась девчонка, бросив любопытный взгляд на отложенную книжку, обёрнутую мной в старую газету. Как сказал мастер, создавший эту копию, в таком виде она проживёт дольше на пару дней, как минимум.

— Книгу, — ощерился я в ответ. Хафла прищурилась и засопела. — Умную. Не для поср-редс-твен-нос-тей. Вот.

— Издеваешься? — проговорила она. Я развёл руками и протянул ей своё чтиво. Мол, и в мыслях не было. Сама же видишь! — Издеваешься.

Но книжку взяла и, развернув газетную «обложку», с удивлением прочла название. Перевела взгляд на меня… вновь посмотрела на обложку.

— Что? — рыкнул я.

— Основы телекинетических воздействий. От врождённого свойства до высшего умения, — вслух прочла Фари и вновь уставилась на меня. — Ты… ты это в самом деле читаешь?!

— Ну… да, — кивнул я в ответ.

— И даже понимаешь, что здесь написано? — всё так же недоверчиво проговорила хафла.

— М-мож-жно по… подумать, это что-то запр-редельное! — фыркнув, скороговоркой выдал я, умудрившись споткнуться лишь пару раз. Прогрессирую, однако. Хотя горло меньше болеть не стало, эх!

— И как, у тебя уже что-то получается? — Фари, кажется, даже и не думала отстать со своими вопросами. — Покажешь? Ну, пожалуйста, Гры-ыым!

Вздохнув, я забрал из рук девчонки полученную в библиотеке копию книжки и, положив её рядом с собой, уставился на чуть ли не подпрыгивающую в ожидании чуда хафлу. Драхх! Какая же она ещё малявка, а! Ну, дитё дитём же… а всё туда же. Взро-ослая… Эх!

Покрутив головой, я увидел валяющийся рядом ржавый гвоздь, размером с мою ладонь и, подняв его с брусчатки, протянул Фари. Та недоумённо покрутила его в руках, и даже попыталась разогнуть. Угу, её ручками только и выпрямлять гвозди толщиной в мой мизинец!

Отобрав у мелкой ржавую железку, положил её себе на ладонь и, прищурившись, мысленно разогнул скрученный «подковкой» гвоздь. Железяка дрогнула и нехотя, осыпаясь ржавчиной выпрямилась. Медленно, неуверенно, но всё-таки… всё-таки у меня получилось! Фари радостно рассмеялась.

— Руками у тебя вышло бы быстрее, — она ткнула в меня пальцем. Я в ответ пожал плечами. А что говорить-то? Не поспоришь ведь. Пальцами я и в самом деле распрямил бы этот гвоздь быстрее и надёжнее. Но… кто сказал, что так будет всегда? Сегодня гвоздь, через полгода рельс… а судя по тому, как легко мне даётся этот пресловутый телекинез, возможно и быстрее. К тому же, это местные могут гоняться за силой воздействия, сколько им будет угодно. Мне же сейчас интересно другое…

— Фар-ри, — я подкинул гвоздь на ладони и, ухватившись за него с двух сторон, аккуратно потянул. — Смотри…

Хафла послушно уставилась на железяку, неожиданно ставшую податливой в моих руках, как резина… или пластилин, чем бы он ни был. Понятно дело, что просто растянуть кусок железа руками у меня не получилось бы, но телекинез… телекинез, как я успел выяснить, позволяет проделывать ещё и не такое.

Превращённый без всякого нагрева в лапшу, гвоздь тянулся и растягивался, послушный моей воле, вытянулся в тонкую, плоскую проволоку и… вдруг свернулся пружинкой. С шорохом и шелестом, она «шагнула» с моей ладони вниз и легла на вторую подставленную руку. И вновь с шорохом потянулась вниз. Шаг. Шаг…

— Дер-ржи, — я протянул изумлённой хафле пружинку. Фари восторженно пискнула, но тут же изобразила полнейшее равнодушие.

— Детская игрушка! — фыркнула она. Пружинка, тем не менее, исчезла в кармане её фартука быстрее, чем я глазом моргнул.

— Уникальная детская игрушка, — воздев палец вверх, провозгласил я. Мелкая улыбнулась и, звонко чмокнув меня в щёку, скрылась в лавке.

— Спасибо, Грым! — донеслось до меня из-под навеса.

— Пож… жалуйста, мелкая, — отозвался я, вновь разворачивая книгу.

— Эй, я не мелкая! — возмущению в лавке не было предела.

— Да-да, ты мин… ми-ни-а-тюр-на-я, — отмахнулся я, снова погружаясь в чтение.

Глава 2 Обживаемся, обустраиваемся

— И всё же, странные существа эти огры… турсы, — каким-то мечтательным тоном протянул пребывающий в слегка весёлом состоянии доктор Дорвич и, поднявшись со своего уютнейшего кресла, с наслаждением потянулся. Разгружавший поднос с чаем на стол, Капс отвлёкся от своего занятия и обернулся к хозяину.

— Гейс? — умудрившись вместить в одно слово сразу несколько смыслов — от уточнения, не были ли слова доктора всего лишь риторическим утверждением, до просьбы дать развёрнутое пояснение к своему замечанию, дворецкий приподнял бровь, глядя на Дорвича.

— Да-да, Капс, — кивнул тот, одновременно прикуривая выуженную из портсигара папиросу, — представляешь, я-то грешил на несовершенство амулета, изготовленного мэтром Тарди для нашего эксперимента с Грымом, а выясняется — зря. По крайней мере, если верить книге, точнее, автору Сиддских записок, входящих в её состав, соплеменники нашего любезного гостя отличаются чрезвычайной устойчивостью к ментальным воздействиям. Вот… где же оно? Не то, не то… А, нашёл! «И ни сила более развитого разума, ни понуждение рун, ни колдовской дурман трав и настоев не в силах перебороть естественную глупость сих дикарей…» Учитывая, что автором Сиддских записок выступал известнейший в области ментальных практик мастер Грейфус из Кхольского университета… — доктор Дорвич скривился и потянулся к стоявшей на столике у кресла рюмке, но, обнаружив её пустой, вздохнул и продолжил уже куда более грустным тоном: — между нами, Капс, это был вздорнейший старикашка, да. Эти его теории о происхождении и развитии видов и рас, основанные на варварской вивисекции… Впрочем, чего ещё можно ожидать от грубого саксгота, невесть с чего уверенного, что лишь его соплеменники вправе именоваться настоящими людьми… Ох… да… о чём бишь я?

— О турсе и его «естественной глупости», гейс, — невозмутимо ответил дворецкий, потихоньку прибирая со столика у кресла пустую рюмку и ставя её на поднос рядом с уже изъятым графином, в котором плескались остатки тернового бальзама.

— Да, точно! Так вот, Капс, несмотря на иные заблуждения, мэтр Грейфус был известнейшим менталистом, вклад которого в науку неоспорим. И если он утверждает, что на представителей турсов и огров практически не действуют ментальные конструкты, как прямого, так и опосредованного типа воздействия, вроде зелий и артефактов, ему можно верить. А значит, придётся мне извиниться перед мэтром Тарди, ведь получается, что проблема со скоростью обучения языку заключалась вовсе не в его артефакте, а в общей…

— Естественной глупости турса, гейс, — понимающе кивнул Капс, и доктор укоризненно покачал головой. Для него не было секретом странное предубеждение дворецкого в отношении Грыма.

— Общей ус-устойчивости турсов и огров к воздействиям подобного рода, — Дорвич погрозил ничуть не смутившемуся Капсу пальцем. — Так вот… завтра же отнесёшь мэтру…

— Осмелюсь доложить, гейс, но терновый бальзам закончился, — перебил его слуга, а когда доктор попытался что-то сказать, поспешил добавить: — даже тот, что управляющий прислал двумя неделями ранее.

— Монтрёз от полковника Пибоди? — после недолгой паузы произнёс доктор, недовольно пожевав губами.

— Последнюю бутылку вы третьего дня презентовали инспектору Джейссу в честь его награждения, — водружая графин с бальзамом на пустой поднос, проговорил Капс. — Могу предложить передать мэтру Тарди коробку сигар, что вы выиграли в клубе у капитана Уойза из Второй кавалерийской бригады.

— Не люблю сигары, — скривился Дорвич, падая в любимое кресло.

— Я помню, гейс, — кивнул дворецкий. — Зато мэтр Тарди их любит.

— Что ж, — доктор устало махнул рукой и, зевнув, прикрыл глаза, — если он их любит… Не забудь только объяснить, в честь чего такая ще-едро-ость…

— Не сомневайтесь, гейс, всё будет сделано в лучшем виде, — заверил хозяина дворецкий и, накрыв «уставшего» доктора шоттским пледом, тихо вышел из комнаты, стараясь не звенеть посудой на подносе.

— Он ещё писал, что ог-хр-ры умеют превращаться в камень… но это уж совершеннейшая чушь… — пробормотал доктор Дорвич сквозь сон.

Очередное утро очередного выходного дня. Единственного на неделе, но не мне жаловаться. С моим-то рабочим графиком это не проблема. Хотя в прошлой жизни, как мне удалось вспомнить после очередного приступа, обычным делом считались два выходных на пять рабочих дней. Но право слово! Для этого приходилось работать, как минимум, по восемь-девять часов в день, я же тружусь в худшем случае четыре часа в день, и имею заработок, как у хорошего мастерового в Граунде или даже Брэкбридже! Но им-то приходится вкалывать по десять-двенадцать часов в день, да и доход делить с сидящими на шее домочадцами. Я же… в общем, неплохо устроился. Если бы ещё не эти драхховы поезда, грохочущие под окнами по утрам. Эх! Нет в жизни счастья, ха!

Правда, сегодняшний выходной таким считать нельзя. Обещал помочь Фари в доставке из порта и разгрузке очередной партии тканей и кожи на склад её семьи в Пампербэй. Не бесплатно, разумеется… а значит, на этой неделе выходных у меня нет вовсе. Настоящий трудяжка!

А если серьёзно, то за столь «насыщенный» трудовой график я должен бы благодарить собственное тело и его врождённую предрасположенность к телекинезу. Пусть он довольно странен, если не сказать — убог, по сравнению с умениями представителей иных рас, описания которых я неоднократно встречал в библиотечных книгах, но без него мне пришлось бы намного хуже. Именно телекинез, пусть и ограниченный предметами, с которыми я контактирую телом, помогает мне в моей работе грузчика.

Поднять заваленную кожами и рулонами ткани телегу, ухватившись за борт? Нет ничего проще… для меня и моего скромного таланта. А ведь если бы подобный фокус попытался провернуть, скажем так, «обычный» силач, телега просто развалилась бы, не выдержав веса груза. Ну, или, как минимум, лишилась того борта, за который её попытались бы приподнять. В моём же случае всё гладко. Послушный воле, телекинез просто подхватывает всю телегу целиком, будто какой-то невидимый гигант поднимает её в пригоршне. И никаких аварий.

Да, мой телекинез странный. Я могу мять металл пальцами, как пластилин, могу раздавить в труху пядевый[11] деревянный брус, могу сжать кусок гранита словно губку, после чего он осыплется с моей ладони мелким крошевом… а могу одним движением пальца нанести на кусок базальта тончайшую резьбу… ну, смогу… когда-нибудь. Надеюсь. Потому как дальше кривых царапин разной степени глубины и чёткости я пока не добрался. Но у меня всё впереди… по крайней мере, с каждым разом рисунки на камне у меня получаются всё чётче и точнее, пусть и не отличаются затейливостью или изяществом. Но с моими мозгами, честно говоря, я и ровному кружочку или квадратику, вырезанному в камне, радуюсь, как ребёнок. После чего слушаю хихиканье забавляющейся моим видом Фари… или ловлю на себе удивлённо-презрительные взгляды прохожих. Ну да, синекожий гигант, радостно гыгыкающий над какими-то камешками, выглядит, конечно… сомнительно. Зато, куда понятнее, чем тот же большой дурак с книгой в руках. Да и вообще, какое мне дело до посторонних? Главное, что упражнения с каждым разом получаются проще и лучше, а мнение окружающих… да драхх бы с ним!

И ведь не сказать, что проблема в контроле сил или чём-то ещё таком… магическом, а значит, напрочь мне непонятном. Нет, здесь всё дело в воображении. Чем чётче представляемый рисунок на предмете, тем лучше будет результат. Так написано в тех книгах, что я по-прежнему таскаю из библиотеки и читаю, спрятавшись за навесом торговой палатки милахи-хафлы, чтоб не вводить случайных прохожих в когнитивный диссонанс от вида читающего огра. И у меня нет повода не доверять написанному. Получается, ведь. Пусть от этих попыток скрипят и плавятся мои мозги синего носорога, явно не предназначенные для столь творческой работы, но ежедневные занятия дают свой результат и откровенно меня радуют. Даже сейчас, всего через три недели после начала занятий телекинезом, я вижу, насколько проще с каждым разом мне даются манипуляции с мелкими воздействиями, вроде той же резьбы по камню. А уж если сравнивать с первыми опытами, у-у! Земля и небо!

А ведь помимо них есть и кое-что другое. Так, оказавшиеся по случаю у меня в руках, «щёлкалки»[12] Саренса Сонса, вставшие намертво, по утверждению их хозяина, после одной лёгкой манипуляции пошли вновь. А я всего лишь «вытряхнул» из них то, что мешало пружине развернуться. Просто почувствовал, как «звенит» металлический завиток, не в силах сдвинуть места застрявшие шестерёнки, а те тоненько, но напряжённо гудят, зажатые стопорящим их мусором… ну и одним посылом, вымел из механизма лишнее, только пыль из-под откинувшейся крышки полетела. Правда, поняв, что именно сотворил, я не стал хвастать открывшимся умением, а вместо этого, на всякий случай изобразил дикаря. То бишь, демонстративно тряхнул уже идущие часы и, прислонив их к уху, довольно прогудел-прохрустел: «Ш-ч-чёлкают». Всё!

Сонс тут же выхватил у меня из рук свои ходики и скрылся в лавке. Правда, через пару минут вновь вышел на улицу, гордо сверкая массивной серебряной цепочкой, перетянувшей его отсутствующее пузо от кармана жилета до пуговицы. И даже спасибо не сказал… у-у, варвар!

Тряхнув головой, я попытался избавиться от не вовремя накативших воспоминаний. Не вышло. Пришлось лезть под холодный душ. А вот это помогло, даже несмотря на то, что моему телу в принципе плевать на низкие температуры. Но голову освежил, а это главное! Вымывшись, я выбрался из-под гудящей лейки, наскоро вытерся огромным пушистым полотенцем, честно мною купленным аж за два грота у всё той же Фари, и потопал в изрядно выстывшую за ночь комнату одеваться.

Открыв скрипучую дверцу старинного шкафа, где лежали мои невеликие пожитки, я окинул взглядом полупустые полки и потянулся за рабочей одеждой. Всё-таки, сегодня меня ждёт именно работа, а не очередной визит в библиотеку, где стоит выглядеть прилично, чтоб не выгнали даже несмотря на наличие оплаченного пропуска, так что мой единственный «выходной костюм» потерпит до возвращения. А пока… шерстяные гольфы в шоттскую чёрно-зелёную клетку, коричневые короткие штаны, застегивающиеся на пуговицы под коленом, просторная холщовая рубаха и крепкая куртка из коричневой кожи поверх неё. Прочные старые ботинки на нижние лапы, жёсткие перчатки с крагами — на верхние. Вот я и готов к работе. А, чуть не забыл! Ещё кепка-восьмиклинка, чтобы прикрыть мою синюю лысину и защитить от солнечного света глаза. Если, конечно, в этот унылый зимний день солнце соизволит выглянуть из перины низких серых туч, заволокших небеса. Вот теперь я точно готов к выходу… и надеюсь, не опоздаю к месту встречи с моей мелкой работодательницей.

Словно в подтверждение моих опасений, в зимней утренней тьме за окном раздался пронзительный гудок поезда, а следом дом задрожал от проходящего мимо него грузового состава, вползающего на территорию Дортмутского порта. О как! Стоит поторопиться!

Я вышел из квартиры и, тщательно заперев дверь, устремился вниз по лестнице. Часов у меня нет, но если судить по грохочущему за стеной паровому «будильнику», до встречи с Фари осталось не больше получаса, за который мне следует успеть пересечь половину района доков и добраться почти до самой вершины Граундс-хайл, где расположился квартал хафлингов и, в частности, дом семьи Берриоз, как оказалось, весьма известных в Тувре торговцев тканями, к которой относится и моя мелкая работодательница.

Через тёмный по раннему времени район доков я почти бежал, и точно так же бегом пересёк пустую ввиду выходного дня рыночную площадь. Остался последний рывок, вверх по холму Граунд. Пять минут резвого бега мимо редких освещённых леденцовым светом окон зданий, обступивших взбирающуюся вверх улицу, лёгкая отдышка, и я на месте. У дома Берриозов уже стоит огромная, запряжённая парой чаберсов[13]-тяжеловозов, повозка, а на её облучке кутается в не по размеру огромный тяжёлый шерстяной плащ Фари. Только нос, усыпанный серебристыми конопушками, торчит наружу.

— З-замёрзла? — услышав мой вопрос, хафла с писком подпрыгнула на месте, а уже через секунду мне в плечо прилетел удар маленьким, но удивительно крепким кулачком.

— Напугал! — надулась мелкая, потирая ушибленную об меня руку, но тут же улыбнулась. — Вот как у тебя так получается, а?! Ты же здоровый, как гора, Грым! А я тебя до последнего момента не видела!

— А чтоб ты увидела с головой спрятавшись в дедов-то плащ, Фари?! — хохотнул ломающимся баском сидящий на перилах крыльца и с самым довольным видом посасывающий длиннющий чубук трубки, молодой хафлинг. Такой же белобрысый и серебристо-конопатый, как и его соплеменница. Впрочем, а как ещё может выглядеть её родной брат? Заметив мой взгляд, он махнул рукой с зажатой в ней трубкой. — Приветствую, синий!

— Тебя туда же, белобр-рысый! — оскалился в ответ я, кое-как протолкнув приветствие через упрямую глотку и, запрыгнув на облучок, устроился рядом с Фари. Её брат весело ухмыльнулся. Приятно, что хоть кто-то, кроме моей первой работодательницы и доктора Дорвича не шарахается от моей улыбки, а улыбается в ответ. Прям, нормальным человеком себя чувствую. Эх…

— Ну всё, Грым! Рядовой Падди пост сдал, — кривляясь, отсалютовал нам брат Фари, и махнул рукой на выезд со двора. — Можете катиться!

— И покатимся, — фыркнула хафла и, подхватив поводья, ловко щёлкнула ими по спинам тяжеловозов. Ящеры переступили с ноги на ногу, дёрнули ушами, словно прислушавшись к происходящему и, прошипев друг другу явно что-то матерное, медленно тронулись с места.

Глухо зацокали по брусчатке подрезанные когти чаберсов, взвыл о чём-то своём холодный ветер, мечущийся меж высоких труб кирпичных домов, закутанная по уши в дедов плащ, Фари подкатилась мне под бок и, сунув поводья мне в руки, тут же засопела. Поехали…

Перевалив через Граундс-хайл, наша повозка выкатилась на шоссе Уинфер и не торопясь потянулась по узкому гравийному тракту, вдоль морского побережья. Далеко у горизонта, там где низкие зимние тучи сливаются с тёмной водой пролива, показалась наконец светлая, наливающаяся оранжевым светом полоса, и покрывающая придорожные камни и почерневшие голые деревья, изморозь вдруг заискрилась, заиграла жёлтыми и алыми бликами, словно запламенела… холодным таким пламенем. Ящеры, будто почувствовав на своих дублёных шкурах первые лучи позднего по зимнему времени утреннего солнца, всхрапнули и сами собой прибавили шаг. Вот и славно, глядишь, быстрее доберёмся до Пампербэй, а значит, и скорее вернёмся в Тувор. Мне хоть и плевать на погоду, но унылые пейзажи вокруг как-то не добавляют хорошего настроения. Так и хочется разжечь печь в гостиной, завалиться в кресло с книжкой и чаем, завернуться в плед и… никуда не ходить. Эх…

Портовые склады в Пампербэй встретили нас пароходной гарью, пронзительно-холодным ветром и вездесущей сажей, превратившей и без того не самый радостный промышленный пейзаж в совершенно невзрачную и скучную серую муть. Счастье ещё, что нам не пришлось здесь застрять. Бумаги, предъявленные сонной Фари карго-мастеру, оказались в полном порядке, и уже спустя полчаса я весело перегружал тюки тканей и кож с корабельных поддонов на повозку, под изумлёнными взглядами лишённых привычного приработка матросов. Вот ведь… в третий раз же уже приезжаем, а они всё как впервые видят. Собрались в кучку и глазеют. Тоже мне, циркача нашли.

В то же время… прикинув, как я выгляжу со стороны, перетаскивая сразу по два тюка размером с два меня каждый, м-да. Картинка и в самом деле должна быть залипательной… как говорят… драхх! Где-то говорят. И точка!

— Фари, это последний? — обратился я к халфе, старательно отгоняя подкрадывающуюся головную боль, так невовремя решившую напомнить о моих проблемах с памятью.

— Да-да, Грым! — весело откликнулась мелкая, сверившись со своим списком. — Привяжешь вот этот тюк, и можем ехать.

— Принайтуешь, — буркнул один из стоящих поодаль матросов-грузчиков, оказавшихся не у дел. — Крысы сухопутные, вымбовку вам в клюз.

— Если мою, то мелкая лопнет! — хохотнул стоящий рядом с ним мокрохвостый.

Я аккуратно водрузил последний тюк на повозку и, повернувшись к говорливому матросу, ощерился.

— Шёл бы ты в море, ластоногий, и там квакал. А то ведь оглоблю меж ласт огребёшь, не обрадуешься, — сосредоточившись, я кое-как прорычал-прощёлкал в ответ наглому матросу. Моя хафла запунцовела и скрылась за повозкой. А тут и «грузчики» загудели… но подходить и не подумали. Ещё бы, на виду у карго-мастера-то!

Вот и ладушки. Не хватало ещё драку на глазах у Фари устраивать. А ведь могли бы! Судя по внешности, ребятки явно из континентальных орков, а они на драку шустрые… и неугомонные. Смахнулся я как-то с такими в кабаке за Рыночной площадью… весело было… всем. Но сейчас, такое развлечение явно не ко времени.

— Слышь, ты! Синий! — окликнул меня тот самый матрос, что ворчал про сухопутных крыс, когда наша повозка уже выезжала из ворот склада.

— Чего, зелёный? — откликнулся я.

— Заходи вечерком в «Акулу и перст», поговорим… о вымбовках и оглоблях, — с усмешкой в усы проговорил орк.

— Вдумчиво, один на один, а? — рыкнул я в ответ, стараясь не замечать сердитого сопения недовольной Фари под боком.

— Можно и так, — кивнул морячок, растянув губы в улыбке, в которой явно не хватало половины клыка. — По бобу с брата — матросу рубаха, а?

— Идёт, зелёный! Ждите сегодня вечером! — довольно хохотнул я. А что? Один на один, со ставкой в скеллинг на скеллинг… можно неплохие деньжата поднять. Главное, не жадничать… и постараться не превратить поединки в кабацкую драку.

— Грым, ты же не серьёзно, да? — вперив в меня сердитый взгляд невыразимо-синих глаз, проговорила Фари, когда порт Пампербэй растворился в серой мути за нашими спинами.

— Конечно, несерьёзно, — кивнул я в ответ, погладив малявку по голове. Та нахмурилась. Я вздохнул и, вытащив из кармана блокнот с карандашом, набросал: — Матросские поединки, они ж не до смерти. Да и калечить никто никого не будет, иначе потом никто с ними на стол не выйдет. Традиция! А так, матросам развлечение, мне приработок. Чем плохо-то?

— Мужчины… — недовольно протянула хафла и замолчала… до самого склада своей семьи. Так и доехали в тишине.

Глава 3 Синий на синем не так заметен

— Фари сказала, ты сегодня опять в Пампербэй отправляешься, в эту «Акулу и перст», да? — пыхнув трубкой, лениво протянул Падди.

— Угум, — я кивнул в ответ, не отвлекаясь от вырезания очередного рисунка на камешке.

— Не надоело? Попадёшь ведь однажды на противника, который тебе голову проломит, — спросил мой собеседник. Я тяжко вздохнул и, отложив в сторону исчерченный квадратами и треугольниками камень, взялся за тонкий карандаш и блокнот. Подчиняясь телекинезу, грифель аккуратно заскользил по грубой бумаге, время от времени спотыкаясь о её шероховатости и выводя корявые, но всё же вполне читаемые буквы. А что? Тоже тренировка, ничуть не хуже резьбы по камню. Посложнее даже будет. Но и эффективнее.

— Я бьюсь честно. Морячки — тоже. Так что, даже если нарвусь на серьёзного рукопашника, жив останусь, — вывел я на желтоватом листе дешёвой бумаги.

— Честные моряки? — хохотнул белобрысый хафл, прочитав мои каракули. — Смешно. Плохо ты их знаешь, Грым. В матросы ведь набирают такое отребье, что даже в Норгрейт[14] принять побрезгуют. Бродяги, висельники, скрывающиеся от правосудия преступники…

— Например, невезучие мастеровые, рекрутированные по «пьяному набору»[15], или проданные родными в юнги, «лишние рты», — резко запрыгал по блокноту мой карандаш. Падди бросил взгляд на кривую строчку и, пожав плечами, вновь затянулся ароматным табаком.

— И они тоже, — выдохнув облачко дыма, кивнул он, неожиданно посерьёзнев лицом, и сразу утратив вид насмешливого юнца. — Но неужели ты думаешь, что «проданные» или «пропитые» были рады такому повороту судьбы, и смогли не озлобиться за время службы? Она, знаешь ли, на флоте совсем не сладкая, а усмиряющие ошейники, между прочим, действуют только в отношении хозяина контракта и его имущества. Ты же к таковым не относишься.

— Так и я не леденец, и защищаться умею… — я ощерился в ответ, не поленившись прорычать эти слова вслух, вместо того, чтобы вновь марать бумагу. Почему-то напоминание о существовании в этом мире так называемых «усмиряющих» или «контрактных», а по факту самых настоящих рабских ошейников — артефактов, созданных для контроля тех несчастных, которым не повезло получить такое «украшение» на свою шею, подняло во мне натуральную бурю негативных эмоций. Чую, что это как-то связано с моей прошлой жизнью, но как именно… эх, ладно. Хорошо ещё приступом дело не кончилось, а то мне сейчас только жестокой мигрени и не хватало!

— Тоже верно, — невозмутимо кивнул хафл, ничуть не испуганный ни моим рыком, ни оскалом, его сопровождавшим. — Но ты бы всё же поберёгся. Сестрёнка за тебя волнуется… и расстраивается, когда ты заявляешься на рынок с очередным фингалом на полморды. А я не люблю, когда Фари расстраивается. И дедушка не любит. Тогда уже он волноваться за внучку начинает.

— Дедушка, это да-а… — невольно передёрнув плечами, задумчиво протянул я и, почесав пятернёй затылок, еле успел поймать соскользнувшую с моей тыковки кепку.

С «дедушкой», точнее, четырежды прадедом Фари и Падди, мне довелось познакомиться не так давно, но старый Уорри Берриоз, седой как лунь франтоватый хафлинг, произвёл на меня неизгладимое впечатление. Посмотреть на него со стороны — круглый такой, улыбчивый живчик с ухоженными усами и бородкой-клинышком, сверкающий круглыми очочками и души не чающий во внуках, любитель хорошей шутки и рюмки послеобеденной настойки. Ну, душка же, не иначе. Вот только при нашем знакомстве глянул этот «душка» из-под кустистых бровей да поверх тех самых круглых очочков, и мне на плечи словно каменную плиту положили… эдак в сотню-другую подов[16] весом. Маг. Сильный, старый. Классический. А это вам не врождёнными свойствами-умениями хвастать. Опытный маг любого пользователя расовых умений, каким бы долгоживущим альвом или трау тот ни был, на одну ладонь положит и другой прихлопнет, только брызги в стороны полетят. В общем, хороший у Фари дедушка. Такого за внучку волноваться заставлять не стоит, да…

Вообще, чувствительность к чужой магии у меня отвратительная. На уровне «пока рядом с ухом огненный шар не пролетит, я и не чухнусь». Проверено неоднократно. Без экстрима, конечно, но… когда тот же Сонс, оказавшийся, кстати, ни много ни мало, патентованным подмастерьем классической магии, шутки ради водяным плетью сбил ворону, укравшую мясо с моего бутерброда, я разве что лёгкую щекотку ощутил от пролетевшего над головой магического заряда. А старый Берриоз только глянул в мою сторону при знакомстве, и меня чуть по полу прихожей его дома не размазало. Утрирую, конечно, и всё же разница ощутимая. Даже слишком. Но есть одно «но».

Уорри Берриоз, конечно, могучий старый маг, уважаемый глава немалого рода, и прочая, прочая…

— Хор-рошо, что он не мой дедушка, — проскрипел я кое-как вслух, а когда Падди справился с удивлением и вынул чуть не перекушенный им чубук трубки изо рта, договорил: — Я бы его волнения не пер-режил, навер-рное.

— М-да, рисковый ты парень, Грым, — покачав головой, протянул Падди и, мячиком спрыгнув с тюка, на котором мы, собственно, и сидели, махнул мне рукой. — Что ж, удачи тебе, синий. Надеюсь, сегодня ты вернёшься с выигрышем.

— Спасибо, — рыкнул я в ответ, но шустрый хафл уже укатился, скрывшись между палатками торговцев. Мог и не услышать. Хотя-а… вряд ли. Падди не самый последний из учеников своего деда, пусть и один из самых молодых. А учитывая направление его обучения… в общем, со слухом, как и со зрением, у него всё в порядке. Боевым магам без этого никуда.

— Грым! Я закончила. Закидывай остатки в телегу! — звонкий голосок Фари, раздавшийся за моей спиной, заставил обернуться. Поднявшись на ноги, я кивнул своей работодательнице, подхватил послуживший нам с Падди сиденьем тюк и направился к знакомой повозке. Сегодня, как, впрочем, уже не раз бывало, Фари решила свернуть торговлю гораздо раньше обычного. Фактически время едва подошло к двум часам пополудни, а хафла уже затребовала моей помощи в сборе и укладке непроданного товара в телегу. Правда, обычно ей управляет Падди, но, судя по тому, что этот сорванец уже куда-то удрал, а Фари примеряется к облучку, девчонка явно собралась везти остатки товара на склад сама.

Не знаю, не знаю… по мне, так это не лучшая идея. Одно дело — доставить уже собранный груз от вершины Граундс-хайл до его подножия, к рынку, и совсем другое — кататься в одиночестве по туврским предместьям, да ещё и не самым спокойным местам. Всё же, направление на Уинфер и Пампербэй — это вам не Рестэнд… ушлого народа здесь хватает. И одинокая девчонка, управляющая телегой, для них будет лишь мелкой помехой перед «честным дележом бесхозного имущества».

Собственно, а почему бы и нет? Какая мне разница, где камни портить — в собственной гостиной или в повозке? Верно, абсолютно никакой. А потому…

— Эй, ты чего, Грым? — удивилась Фари, когда я забрался на облучок повозки и, ухватив мелкую за талию, усадил её рядом с собой. — Зачем? Куда?

Вновь заплясал карандаш по бумаге. Хафла прочла получившиеся у меня каракули и… сердито засопела.

— Я уже не маленькая, сама справлюсь, — нахмурилась она, глядя на меня исподлобья.

— Спр-равишься, — кивнул я в ответ. — А б-бандиты с тобой спр-р-равятся. Потом дед с ними… и со мной… и с Падди. Но тебе уже будет всё р-равно. Кха!

— А с вами-то за что? — буркнула Фари, дождавшись всё же, когда я справлюсь с кашлем. Драхховы связки! Никак не хотят нормально работать!

— З-за то, что остав-вили и не пр-р-рисмотр-кха-рели… кхра! — сплюнув, я подхватил поводья и от души стеганул чаберсов. Те лениво фыркнули и вальяжно поцокали по мостовой. Вот же… флегматичные твари.

Сердитого настроя мелкой хватило на четверть часа. Собственно, мы только-только выехали на шоссе, когда она закуталась в уже знакомый мне дедов плащ и, привычно ввинтившись мне под руку, сладко засопела. Вот же… хафла. Раса такая, где ни окажутся, везде с комфортом устроятся. Аж завидно.

Вопреки моим ожиданиям, поездка прошла без приключений и бед. Мы спокойно добрались до склада семьи Берриоз в Пампербэй, а там складские работники шустро разгрузили телегу и даже выделили пару человек для доставки юной хозяйки под крыло к деду. Очевидно, тоже представляют, КАК старый магистр умеет волноваться за внучку, и чем его волнение грозит окружающим.

Кстати, надо отдать должное Фари. Поняв, что я не собираюсь возвращаться в город вместе с ней, мелкая попыталась оплатить мне её охрану по пути в Пампербэй. Но… та пара гротов, которую она пыталась мне всучить, всё же отправились обратно в её вышитый бисером кошелёк, а сама их владелица была бережно щёлкнута по носу. Каюсь, не удержался. Но эта милаха так смешно морщится!

— Грым! — возмущению мелкой не было предела. Она так даже на моё своевольное присоединение к её поездке не реагировала.

— Пр-рости, — я развёл руками. — Не удер-ржался. И ез-зжжайте уже. А то скор-рро стемнеет.

— Вот только попробуй завтра с фингалом прийти, — прищурившись, прошипела Фари, вновь заворачиваясь в дедов плащ, и демонстративно уставилась куда-то в сторону. — Ни за что лечить не стану.

— Дог-говор-ррились, — кивнул я. А в следующий миг, управляемые складским работником, чаберсы получили свой удар поводьями по спине и, вновь что-то прошипев друг другу, повлекли повозку прочь со двора.

— Смешная девчонка, но хорошая, — оказавшийся рядом уже неплохо знакомый мне складской старшина, в котором явно преобладала кровь всё тех же хафлингов, проводил взглядом выезжающую в ворота телегу и договорил… с эдаким лёгким намёком: — Светлая. Любой из наших за неё горой встанет.

— На мою с-сестр-ррёнку пох-хожа, — кивнув, неожиданно для самого себя ответил я. А когда понял… я честно ждал приступа боли, и он даже пришёл. Почти. Скользнул тенью где-то по краю сознания, заставив вздрогнуть… и исчез.

— Вот ты выдал, синий! — заржал старшина. Искренне, весело. До слёз.

— Я пр-ро хар-рррактер… кхра! — Всё. Ближайшие полчаса глотка явно не выдаст больше ни звука. Нормальной речи, я имею в виду.

— Да понимаю, не дурак, — отмахнулся мой собеседник, утерев выступившие слёзы засаленным рукавом рубахи. Отойдя от приступа смеха, он покачал головой. — Но как прозвучало-то, а! Ох, Грым, кому рассказать, не поверят же…

На этот раз я вновь пустил в ход блокнот и карандаш. А что? Неграмотный складской старшина — это же нонсенс. Как он учёт товаров вести будет? На пальцах? Да и не в первой нам общаться подобным образом, так что, никакого удивления мои действия у собеседника не вызвали.

— Вот и не говори, — на этот раз я писал рукой, а не телекинезом, и не сказать, что это было проще. Всё же, обычный карандаш — не столярный. Сломать его — секундное дело для моих грабок. Но получилось.

— Почему? — прочитав, удивился старшина.

— Ты не дурак, старый Уорри не дурак, даже Падди, и тот дурачком только прикидывается… временами, — начеркал я. — А вот работники твои…

— Боишься, что тебя засмеют? — как ему показалось, понимающе улыбнулся мой собеседник. И ошибся.

— Не меня. Её. Дураки же, — ответил я, чуть не сломав карандаш. — А девочка и правда хорошая, как ты говоришь — светлая. Опять же, на мою сестрёнку похожа. Поубиваю же идиотов. Оно кому-нибудь надо?

— Хамишь, синий. Или думаешь, только в моряцких кабаках хорошие поединщики имеются? — резко посерьёзнел старшина. Ну да. Мы-то с ним знакомы чуть больше месяца, а своих работников он не один год знает. И вопрос, чью сторону принять, для него вообще не стоит. Он попросту отсутствует. — А если пяток-другой моих ребят, да на тебя одного?

— Так ведь я на стол их звать не стану. Руки-ноги вырву — и всех дел, — я всучил старшине очередную записку, а поверх неё высыпал раскрошенный в пальцах, только что извлечённый из кармана камешек. Тот самый, что разрисовывал по пути на склад. Глянул в глаза ошеломлённому старшине и рыкнул: — Вер-ришь?

— Да, — мелко покивал тот.

— Вот и славно, — я растянул губы в широкой улыбке, но, увидев, как побледнел собеседник, стёр ухмылку с лица и, похлопав его по плечу, кое-как проговорил на прощание: — Ты, это, зах-ходи в «Акулу и пер-рст», пр-роставлюсь. За понимание… и молч-чание. Кха!

В таверну старшина не пришёл. Как не пришли и его работники. Ну да мне и без их присутствия было весело. Четыре боя принесли мне три скеллинга и… шикарный бланш под левым глазом. И нет, я не проиграл четвёртый бой. Сошлись на столах с боцманом «Старой Крачки», и этот орк оказался натуральным танком… чем бы ни была эта штука. От моих ударов его только шатало, а уж крепости лба, пожалуй, позавидовала бы башенная броня «Герцога Ангайра», первого линкора имперского флота. В общем, свели мы «встречу» вничью, чем вызвали совершенно дикий рёв довольной публики. Ещё бы! По условиям кабацких поединков, в этом случае ставки бойцов уходят на эль для всех присутствующих.

Казалось бы, два скеллинга… ну, сколько там будет той выпивки? А вот много. Очень много! Один имперский геллет дешёвого, но крепкого чёрного шоттского эля, который ещё называют «флотским», стоит два пана. А имперский геллет — это восемь пинтовых кружек. В скеллинге же тех панов аж двенадцать. В ставке бойцов два скеллинга. Что получается? Двенадцать геллетов… или девяносто шесть кружек. То есть, по паре кружек на каждого из полусотни «гостей заведения»… за вычетом тех несчастных, что проспонсировали сей праздник жизни. Вот, что значит правильный расчёт.

А он здесь есть. С подачи Адмиралтейства и по указанию Его уже давно покойного Величества, короля Гебрии, Шотта и Оркнеи, Дебора Третьего, портовые кабаки и таверны для нижних чинов не могут вмещать более двух вахт одновременно, «дабы не чинить урона флоту Его Величества». А вахты здесь — это четверть сотни матросов и есть. Полагаю, связано это было с тем, чтобы в случае кабацкой драки выбывшая по причине «побитости» матросня не уменьшала боевого потенциала своих кораблей. То есть, даже если одна вахта корабля «Н» выбыла целиком, помахавшись с вахтой корабля «М», на корабле «Н» останется, как минимум, ещё три вполне целых и способных к несению службы вахты. А значит, в случае необходимости, боевой корабль вполне может выйти по приказу в море даже с такой урезанной командой. Учитывая, что количество «флотских» таверн и кабаков во времена принятия этого указа было чётко регламентировано по количеству приписанных к конкретному порту кораблей королевского флота, можно сказать, что Дебор Третий был заботливым монархом, хех.

Понятное дело, что помимо «нижних флотских чинов», в такие таверны заглядывали и продолжают заглядывать разумные, вовсе не имеющие отношения к командам что военного, что торгового флотов. Но их никто не считает, а ежели они захотят поучаствовать в дележе «ничьих» денег, то прежде сами должны выйти на стол в поединке, со ставкой согласно флотским традициям. В этом случае «лишних людей» при разделе «ничьих» денег кабатчики поят за свой счёт. По-моему, весьма толковый подход. Хочет владелец заведения заработать деньжат побольше, привечая людей, кои не имеют отношения к флоту — его дело. Но пусть, в случае ничьей на столах, сам и раскошеливается.

Здесь, вообще, очень многое построено на тех самых традициях. Иногда глупых или надуманных, а порой и неожиданно интересных и даже полезных. Впрочем, если покопаться, то даже в самых дурацких из них можно найти некое разумное зерно. И я с удовольствием слушал рассказы матросов на эту тему. С некоторыми из них оказалось весьма интересно обсуждать происхождение тех или иных традиций, находить закономерности и причины их появления. Да-да, «нижние чины» и «купцы» пусть и не могут похвастать широким кругозором и энциклопедическими познаниями, зато в знании многочисленных уставов, указов и прочих творений Адмиралтейства, из которых «растут ноги» большинства флотских традиций и обычаев, пожалуй, утрут нос любому патентованному барресту[17]. А что поделать? Им без этих знаний никуда.

Так уж вышло, что со времён начала морского владычества империи в матросы набирали не добровольцев, а… по сути, кого поймают. Именно тогда и начали использовать для контроля недовольных своей судьбой нижних чинов те самые усмиряющие ошейники, о которых упоминал братец Фари. Но! Ошейник, конечно, артефакт хитрый, да только вложить в голову матроса-носителя ВСЕ его права и обязанности он был не в состоянии. Всё же происходит сие магическое устройство от рабской цепи, а у той задача простая: предотвратить нанесение рабом-носителем ущерба хозяевам или их имуществу. И только. Матрос же… в общем, приходилось бедолагам учить правила их новой жизни под надзором, а то и под диктовку командиров, при, так сказать, «включённых на приём» усмирителях. Поначалу. А потом изучение циркуляров Адмиралтейства и прочих документов империи, касающихся дел флотских, стало… правильно, традицией. И уже было не важно, нанялся матрос на корабль сам, или притащили его бесчувственную, но уже снабжённую усмирителем тушку, подпоившие бедолагу, ушлые вербовщики… учить морской закон приходилось всем. Да и сейчас приходится. Можно сказать, таким образом флотские офицеры занимают «свободное» время своих подчинённых. Причём порой: «не чтобы научились, а чтобы забодались»… Ну, вот честное слово, есть у меня такое ощущение, что этот принцип работает не только в Королевском флоте, но вообще, во всех флотах всех времён и миров. Да и в армии без него никуда.

Уточнять, откуда такая уверенность, я не стал. Хватило одного-единственного укола боли, пронзившего виски. Так что, вместо столь опасных самокопаний, я взял у хозяина таверны ещё один геллет флотского эля с копчёным на ольхе мясом и вернулся за стол, где меня уже дожидался грустно глядящий в пустую кружку боцман «Старой Крачки». И вот что-то шепчет мне интуиция, грустит он не от потери собеседника, а от отсутствия выпивки. Ну да, мы это исправим.

— Выпьем, Жар-рди? — стоило грохнуть о стол бочонку с элем, как печаль исчезла из глаз боцмана, будто её и не было. Гуляем!

Глава 4 Меланхолия бывает разная

Каждый раз, когда я вспоминаю свою «прошлую» жизнь, точнее, её обрывки, меня настигает приступ головной боли и слабости. Иногда эти приступы невыносимо тяжелы, иногда дело обходится лишь небольшим уколом боли, но как бы то ни было, без этого «довеска» не приходит ни одно воспоминание. Это плохо? Разумеется. Но есть и плюсы. С каждым приступом мне открывается всё большая часть памяти — как нынешнего моего тела, так и прошлой жизни. Пусть эти воспоминания обрывочны и порой крайне тяжело поддаются «дешифровке», но они всё же появляются — и это хорошо. Значит, есть надежда когда-то вспомнить всё. Главное не увлечься, иначе приступы пойдут волнами, и никто не даст гарантии, что один из них просто не взорвёт мой несчастный мозг. Поэтому, да… я откровенно боюсь погружаться в вспоминания… и не боюсь в этом признаться, по крайней мере, самому себе.

Но есть и исключения из этого правила. Фари. Мелкая смешная хафла, отчаянно строящая из себя прожжённого дельца и вообще чрезвычайно взрослую и серьёзную особу. Беседа со старшиной склада Берриозов в Пампербэй принесла мне воспоминание-ассоциацию о сестре, как оказалось, имевшейся у меня в прошлой жизни. Образ её был размыт и больше похож на сон, но… к моему величайшему удивлению, в отличие от иных воспоминаний, он не приносил боли. А через него я получил возможность вспомнить чуть больше. Назначение окружавших нас в этом воспоминании предметов и смысл действий сновавших вокруг людей. Немного? Да. Но каждое такое воспоминание подталкивает меня к следующему, открывая всё новые и новые знания. По чуть-чуть…

Ниточка за ниточкой, ассоциация за ассоциацией, я получил возможность «разбудить» хотя бы часть своего прошлого без боли и страданий. Естественно, что я им воспользовался. И плевать, что процесс этот оказался медленным и муторным. В конце концов, после работы на рынке у меня не было каких-то важных занятий, а время до ночи нужно как-то убивать. Так что я вполне мог потратить по паре часов перед сном на медитации над образом сестры. Зато никаких приступов. Правда, была в этом действе и своя странность… я помнил свои эмоции в отношении оставленной где-то в далёком мире сестрёнке и нашем с ней доме, но я не чувствовал их.

Я не жалуюсь, вовсе нет. В конце концов, лучше так, чем мучиться от осознания, что близкий человек потерян навсегда. Но сам факт такого странного отношения к собственному прошлому меня, признаться, несколько напрягал… пока я не понял, что исправить сам ничего не могу. А как говорил кто-то из людей моего прошлого мира: «Там, где ты не волен что-то изменить, ты не должен ничего желать». Главное — не пытаться вспомнить, как звали этого умника.

В остальном же, моя жизнь вошла в колею. Работа на рынке и учёба по библиотечным книгам перемежались тренировками в телекинезе и медитациями-воспоминаниями о сестре и доме, а когда, скажем так, душа просила отдыха, я отправлялся в «Акулу и перст», чтобы пропустить по кружке флотского эля со знакомыми моряками. Если же возникало желание почесать кулаки, то отправлялся в любую другую матросскую таверну, поскольку после состоявшегося-таки поражения боцмана Жарди со «Старой Крачки» от моей руки, найти себе иных противников в «Акуле» я так и не сумел.

Вообще, как я понял в дальнейшем, больше двух-трёх раз сорвать куш на столе в одном заведении мне было не суждено. Сплетни и новости в матросской среде, оказывается, разносятся ничуть не медленнее, чем в дамских клубах, так что довольно скоро пришлось почти полностью свернуть это доходное дело… со мной просто перестали выходить на поединок. Эх, а ведь у меня было столько планов на обход всех двух дюжин пампербэйских таверн. Правда, оставался ещё Уинфер… да и в Тувре, пожалуй, можно найти подходящие места. В общем, окончательно забрасывать идею подзаработать на ставках в свою пользу я не стал, лишь отложил её на время. А там, глядишь, молва утихнет и можно будет повторить поход и по Пампербэю.

М-да, честно говоря, я был удивлён тому разочарованию, что почувствовал после очередного отказа моряков-поединщиков выйти со мной на стол. И вот что-то подсказывает, будто бы эта эмоция принадлежит не мне «прошлому», а нынешнему телу, по крайней мере, в некоторых книгах, найденных мною в Королевской библиотеке, утверждалось, что мои нынешние соплеменники далеко не дураки набить морду ближнему и дальнему. В тех же куцых обрывках памяти о прежней жизни, которые осмелился переворошить не опасаясь приступа, я не нашёл ни единого намёка на подобную тягу, хотя соответствующие эпизоды вспомнились, да. Но вот эмоционально… не было ничего говорящего о том, что в прежнем теле я испытывал какие-то положительные эмоции от драк. Порой вспоминался азарт… а чаще — злость. Но чтобы энтузиазм? Или, тем более, веселье, которое, признаться, время от времени накатывало на меня теперешнего в поединках с матросами? Не было такого, точно. Да и не похожи были вспомненные мною стычки из прошлой жизни на честный поединок.

В общем, пришлось смириться с тем, что нынешнее тело несёт в себе такой минус… ещё один, в коллекцию к уже имеющимся. А среди них числится не только моя неспособность говорить, с которой, как и со своими дикими предпочтениями в еде я кое-как всё же справляюсь, но, прежде всего, внешний вид, точнее, следствия обладания таковым. Даже для многонационального Тувра, расхаживающий по его улицам синий здоровяк с проклюнувшимся на переносице рогом — зрелище редчайшее. Ну не живут на этих клятых островах ни огры, ни турсы.

И если те же матросы, в силу опыта дальних странствий, давно привыкли иметь дело с представителями самых экзотических рас, а большинству обитателей Граунда, как выходцам из иных стран, где водятся ещё и не такие монстрики, как я, откровенно плевать на внешний вид прохожих, то в более приличных районах Каменного мешка я то и дело ловлю на себе взгляды… в которых, чаще всего, читается чисто столичное презрение к «понаехавшим». И если с этим я готов мириться в силу характера и насмешливого настроя в отношении слишком много мнящих о себе «столичных штучек», то местная так называемая «имперская снисходительность к варварам и дикарям» меня всерьёз выбешивает. Из горла рвётся рык, а лапы — к отсутствующему оружию. Справляюсь, конечно, кое-как, но… Я просто не понимаю, как в таком многорасовом государстве вообще мог появиться столь оголтелый расизм? Откуда?!

А уж внимание добберов! Да я считаю день удавшимся, если во время визита в Королевскую библиотеку меня по дороге не остановит хоть один служитель закона! Задрали, гады. Спасает только читательский билет, который я им предъявляю в качестве единственного имеющегося у меня документа. Ну и ошалелый вид очередного «повелителя улиц и повозок», решившего одарить вниманием закона «очередного тупого дикаря, приехавшего в славный Тувор за лёгкой жизнью», и увидевшего в его руках совсем недешёвый читательский билет главной библиотеки метрополии, немного греет душу. Но именно, что немного.

Впрочем, всё это цветочки. А ягодки… Драхх! Да если бы не книги и тренировки, которыми забивается всё моё свободное время, и не ставшие слишком редкими поединки на столах матросских таверн, где мне удаётся хоть немного спустить пар, набив чью-нибудь наглую рожу, то я бы уже свихнулся от банального недотраха.

К тому же ситуация ухудшается тем фактом, что по меркам своей нынешней расы я считаюсь юнцом, как заявил Дорвич. А какую дичь творит молодёжь, у которой гормоны только что из ушей не брызжут… В общем, хреново мне. Не всегда, но порой накатывает так, что хоть волком вой.

Идти в бордель? Брезгую, честно говоря. Вот просто чувствую, что в Граунде такой поход может окончиться для меня лишь очередным визитом к доктору Дорвичу, и не на чай, а за лечением. Идти же в более солидное заведение, которых, кстати, в Тувре совсем немало, так кто меня туда пустит? Пробовал уже. Без паунда в кармане солидного костюма в нормальный бордель не попасть, а костюм-то, между прочим, сам по себе меньше трёх паундов не стоит. В общем, «денег нет, но вы держитесь», как сказал… кто-то. Вот и держусь.

Познакомиться с барышней? Ха! Дохлый номер. Может быть, в Тувре и есть любительницы экзотики, но мне они не попадались. Зато откровенно презрительных взглядов и скорченных в отвращении гримас обитательниц бывшей метрополии я навидался на сто лет вперёд. И ладно бы выглядел немытым бродягой, так ведь нет! За своим внешним видом я слежу не в пример большинству жителей Граунда, но… а, к драхху всё! Надо наведаться в «Акулу и перст». Не подерусь, так хоть с нормальными людьми и нелюдями пообщаюсь. Без этой расисткой фанаберии.

— О чём задумался, детина? — отвлёк меня от размышлений знакомый блондинистый хафл с неизменной трубкой в зубах, оказавшийся напротив меня, словно из пустоты соткался. Впрочем… почему «словно»? Из неё и вышел. В смысле, из портала.

— Здорово, Падди, — прохрипел я в ответ и, цыкнув со злости на свои убогие связки, полез в карман за блокнотом и карандашом. Последний тут же запорхал по листу, уже ничуть не спотыкаясь на шероховатостях. Да и «почерк» улучшился. Зря я, что ли, столько времени убиваю на тренировки? — Вот сижу, кручинюсь. То бишь, самокопанием занимаюсь. И чем глубже копаю, тем больше расстраиваюсь.

— С чего бы вдруг? — удивился хафл, прочитав мою записку. Вынул трубку изо рта, окинул меня долгим внимательным взглядом и, очевидно не удовлетворившись увиденным, обошёл по кругу… вместе с лавкой, на которой я устроился, намереваясь перекусить после утренней разгрузки телег. — В смысле, от чего расстраиваешься-то, синий?

— От собственного тела, — честно вздохнул я. Падди ошеломлённо хлопнул белёсыми ресницами и… замолчал. Минуты на полторы. Но потом не выдержал и заржал в голос. Самозабвенно так, до слёз. Прибил бы мелочь, да Фари обидится… а следом за ней и «дедушка».

Пришлось остаться на месте и молча наблюдать, как белобрысый хафл заходится смехом. Впрочем, он шустрый, так что уже через пару минут угомонился и, высморкавшись в огромный клетчатый платок, прерывисто вздохнул.

— Уф… рассмешил, орясина! — пробормотал Падди, устраиваясь на лавке рядом со мной. — С чего вдруг такие дурные мысли? Ты ж вон какой! Силы немеряно, рост всем на зависть. На дворе зима к серёдке подбирается, а ты словно и холода не чуешь. Как ходил без пальто, так и сейчас ходишь. При денежке, опять-таки, а значит, в голове помимо опилок мозги имеются. Чего ещё желать-то?

— Чего желать, всегда найдётся, — кое-как пробурчал я и, благодарно кивнув, принял из руки хафла маленькую серебряную фляжку с терпкой настойкой. Травяной аромат шибанул в нос, но отвращения не вызвал совершенно. Сделав крошечный глоток знакомого пойла, я вздрогнул от промчавшейся по телу волны холода. Хорошее тонизирующее варит хафл. Забористое.

— Например? — не отстал Падди, отбирая у меня фляжку. Покрутил в руках и сам приложился, тут же задорно сверкнув глазами. — Рассказывай, синий! Мне же интересно!

— У тебя зазноба есть, мелкий? — начеркал я в блокноте и уставился на хафла. Тот прочёл вопрос и… заскрёб пятернёй затылок. Окинул меня взглядом и вздохнул.

— Ну да, твоих сородичей в наших местах отродясь не видали, — кивнул он и, помолчав, спросил: — Бордель?

— В Граунде?! — хрюкнул я. — На скеллинг удовольствия, и паунд на лечение.

— Согласен, — протянул Падди. — А если в том же Рестэнде? Впрочем, да… кто тебя туда пустит в таком виде.

— Именно. А приличный костюм встанет в три-четыре паунда, — черкнул я в блокноте. — С такими тратами никаких удовольствий не захочешь!

— Либр, Грым. Паунд — это граунди[18]. Скажи так в приличном месте, и тебя тут же опознают как обитателя самого дна Каменного мешка, никакой костюм не поможет, — задумчиво поправил меня Падди, вот так походя ткнув носом в ещё один секрет, который, очевидно, ни для кого не секрет… кроме одного конкретного синекожего. — Хм, а ведь тебе ещё, наверняка, не всякая девица сгодится, а? Я про размеры…

И снова заржал, сволочь.

— Предпочитаю хафл, — едва сдержав желание приложить собеседника в челюсть, рыкнул я, вспомнив своё знакомство с завсегдатаями «Акулы и перста».

— Че-его?! — от удивления Падди подавился своим смехом и закашлялся. — Как… почему?!

— Лопаются смешно, — вновь оскалился я в лицо белобрысому. Смехуёчки ему!

— Вот ты… — оправившись от изумления, покачал головой хафл и неожиданно расплылся в идиотской улыбке. — Лопаются… Ха! Сегодня же деду расскажу эту байку!

— Смерти моей хочешь?! — пришла моя пора охреневать от заявлений мелкого.

— А? — непонимающе протянул Падди, но, проследив за моим взглядом и наткнувшись на суетящуюся за прилавком через дорогу Фари, отмахнулся. — Да ну тебя! Заменю турса на хафлинга, а хафлу на фею. И всех дел! Дед любит хорошую шутку. Оценит! Но…

— Что?

— Но смех смехом, а ты, синий, учти: не дай Многоликий, я узнаю, что ты подбивал клинья к сестрёнке… — в руке хафла зажёгся небольшой, но так и пышущий жаром огненный шарик.

— Я тебя стукну, — поняв, на что намекает эта белобрысая сволочь, выдавил я, в очередной раз насилуя свои ленивые связки. — И ты станешь фиолетовым… в крапинку.

— Почему «в крапинку»? — опешив, маг сбился с угрожающего тона, и огненный шар с шипением исчез.

— Потому что веснушки, — черкнул я очередную записку.

— Ты наши веснушки не трожь! — тут же вздёрнул нос Падди. — Это тебе не абы что! А родовая черта всех Берриозов, между прочим! Можно сказать, фамильная реликвия, которая всегда при себе.

— А ты меня не зли всякой глупостью, и останутся твои веснушки в неприкосновенности, — управляемый телекинезом, карандаш слишком резко поставил точку в предложении… и пробил блокнот насквозь.

— М-да уж… — полюбовавшись на дырку в двухсотстраничной тетрадке, хафл покачал головой. — Тебе точно нужно пар выпустить. А то сегодня блокнот, а завтра? Ну, как телегу разломаешь, а она ещё деду служила? Он на ней, считай, весь остров объехал — от Шоттского нагорья до Ввелинга и от Дортмута до Эберси.

— Тоже, небось, реликвия рода, а? Вроде ваших веснушек… — кое-как успокоившись, я вновь взялся за карандаш.

— Орчанка! — даже не глянув на текст записки, вдруг воскликнул Падди и ткнул в мою сторону чубуком выуженной из кармана трубки. — Точно! Тебе нужна орчанка! И по статям, и по характеру! Ух, уж орчанка-то тебе буйствовать не даст. Живо сковородой по голове угомонит!

— Ни одной не видел, — пожал я плечами, а осознав собственный ответ, удивлённо глянул на хафла. Тот фыркнул.

— Неудивительно, — понял мой безмолвный вопрос Падди. — Это орков можно встретить в любой дыре мира, а своих женщин они предпочитают оставлять дома… на хозяйстве, чтоб не мешали бузить и развлекаться, полагаю. Впрочем, это совсем не большая проблема. Есть у меня знакомые, сведу вас при случае. Глядишь, и не придётся тебе копить деньги на бордель… потому как, придётся собирать либры на выкуп.

— К-какой выкуп? — не понял я.

— За невесту, — с совершенно невозмутимым видом ответил этот… этот… Я поднялся на ноги, но Падди, явно почуяв грядущие неприятности, тут же исчез в мареве портала. Ну, м-мелкий!

Я бухнулся обратно на лавку и, вздохнув, полез в бумажный пакет за пирожками. Такой стресс надо заесть. Срочно.

— Да, Грым! — хафл вдруг снова оказался рядом… ну, как «рядом»? В перше[19] от меня. Я отложил надкушенный пирожок и вопросительно уставился на этого баламута. — Я чего тебя искал… Заработать хочешь?

— Сколько? — прохрипел я. Падди растянул губы в широкой улыбке.

— На выкуп невесты не хватит, а вот на костюм… — протянул он, но, заметив, что я выворачиваю булыжник из брусчатой мостовой, тут же стёр улыбку с лица. — Стоп-стоп-стоп. Я всё понял! Серьёзно, Грым!

— Ну? — положив камень на лавку рядом с пирожком, я хмуро уставился на мелкого.

— М-м… в общем, дед требует, чтобы я завтра сопроводил Фари на её первые переговоры с поставщиком. А я… у меня договорённость о встрече с одним торговцем алхимическими ингредиентами. В общем, не успеваю я и туда, и туда. Даже порталами… у меня просто сил не хватит.

— Я… с Фари? — выдал я самое логичное предположение, но хафл, хоть и понял мою корявую речь, всё же отрицательно покачал головой.

— Не. Первые переговоры — дело такое… почти семейное, — проговорил он. — Кто-то из взрослых родичей обязательно должен быть рядом. Я бы хотел, чтобы ты наведался к моему контраген… в смысле, к моему торговцу. Деньги и список покупок я тебе дам…

Я взялся за блокнот, и Падди, поняв, что получить в лицо булыжником ему уже не грозит, подошёл ближе.

— Почему не хочешь перенести свою встречу? — написал я. Хафл пробежал взглядом по записке и вздохнул.

— «Резвый Скечуа» — это пароход, на котором прибудет торговец, зайдёт в Пампербэй завтра днём. А на закате, пополнив запасы провизии, продолжит рейс. И Греймур вместе с ним. Переговоры же могут затянуться не на один час… да и оставлять Фари одну в порту, пусть и ненадолго… сам понимаешь, идея не из лучших. Не то место.

— Сколько? — черкнул я. Падди задумался.

— Скеллинг, если просто привезёшь заказанное, и два фарта с каждого выторгованного скеллинга. Или…

— Не тяни кота за хвост, мелкий, — вручая записку хафлу, я фыркнул.

— Если вложишь в покупку ещё и свои средства, то могу предложить четверть от стоимости зелий, что я изготовлю из купленных тобой ингредиентов, — пожевав губами, предложил он. Вот же… мелкий, жадный хафлинг!

— Половину, — прохрипел я. Зелья, приготовленные магом-алхимиком, конечно, штука недешёвая, даже очень недешёвая… видел я их в продаже. Ну, так и ингредиенты для них тоже не фарт и не два стоят. И где гарантия, что я хотя бы просто отобью свои вложения?

— Треть, — азартно предложил Падди.

— Две пятых, — вывел я в блокноте и, чуть помедлив, дописал: — и по одному пану с каждого выторгованного для тебя скеллинга.

— Идёт! — чуть подумав, кивнул белобрысый. Я же вновь взялся за карандаш.

— Учти, я не алхимик, так что за качество предоставленного твоим контрагентом товара ответственности не несу.

— За это не волнуйся, — небрежно махнул рукой Падди. — Я Греймура давно знаю, он не подведёт. Собственно, потому и работаю именно с ним. Товар у него всегда качественный… жаль, что он редко в Тувре бывает.

— Что ж, тогда жду список, деньги и письмо к этому твоему Греймуру, — написал я, и хафл просиял.

— Деньги — вот, — в мою руку упал кожаный мешочек с монетами. — А письмо сейчас напишем.

Падди выудил из возникшего перед ним облака портала пенал и чернильницу, после чего, согнав меня с лавки, разложил на ней принадлежности для письма и, вытащив из кармана список покупок, принялся писать послание прямо на его обороте. Шустрый мелкий.

Глава 5 Что кажется, чем окажется

Боцман Гарни, массивный одноглазый орк, прекрасно знал, как его кличут матросы «Резвого Скечуа», и лишь усмехался, прикусывая чёрный как смоль длинный ус, заслышав тихие матерки в отношении некоего «Коргёра[20]». Само собой, ни одна из «мартышек» или «трюмных крыс» не осмелилась бы назвать его так в лицо без последствий для собственных физиономий, но… плох тот боцман, что не знает своего прозвища, гуляющего среди матросни. А Гарни считал себя отличным боцманом. И честное слово, у него были для этого все основания. Проданный городской общиной Нимма в юнги франконского военного флота, Гарни, бывший тогда мелким орчонком-сиротой, застал закат парусного флота и изрядно полетал «мартышкой» по вантам и реям, прежде чем «дорасти» до палубной работы, для которой требовалась недюжинная сила и определённый опыт. Свой десятилетний контракт на военном флоте он закончил палубным мастером на пароходофрегате «Стремительный», и перешёл в торговый флот.

Франконские каботажники[21] сменялись табрийскими трампами[22], а те, в свою очередь, имперскими линейниками[23]. Попытал он свою удачу и на пассажирских линиях Ревущего океана, но быстро понял, что это не его, и с лёгкой душой вернулся на полюбившиеся ему трампы, один из которых и стал для Гарни домом, в полном смысле этого слова. Здесь одноглазый орк стал не просто членом наёмного экипажа, а совладельцем судна. И пусть ему принадлежала совсем небольшая доля, Гарни её вполне хватало. Правда, были здесь свои подводные камни, но куда уж без них.

Именно поэтому Коргёр совершенно не удивился, когда в его личную каюту без стука вломился нынешний машинный мастер «Резвого Скечуа». Чумазый, воняющий угольной пылью и гарголовой смазкой, как всякая «трюмная крыса», мастер Бродденаур ввалился в маленькое помещение, и то стало ещё теснее. Несколько минут Гарни выслушивал матерную тираду гнома, и лишь когда в бочкообразной груди машинного мастера закончился воздух и тот умолк на секунду, чтобы перевести дух, боцман кивнул.

— Ну? — равнодушный, лишённый любых намёков на эмоции, голос Коргёра словно вернул гному разум.

Бродденаур смерил взглядом боцмана, вальяжно рассевшегося на складном кресле у столика и тяжко вздохнул.

— Говорил я тебе, нельзя ушастого в машинное ставить! — буркнул гном.

— Говорил, — согласился боцман и, поморщившись, спросил: — и что он опять натворил?

— Сходил в гости к саламандрам! — рыкнул вновь начавший распаляться гном. Гарни побледнел.

— Жив? — спросил он, поднимаясь со слишком маленького для его массивного тела креслица.

— Да что этому тапуту[24] будет! — отозвался гном, глядя снизу вверх на воздвигшегося в полный рост боцмана. — Обгорел, конечно, пока мои парни с него саламандр сгоняли, но жить будет. Дирк его подлечил чутка… Правда, теперь этот шебутной хафл требует сдать ушастого «настоящим» лекарям. Иначе, говорит, за жизнь этого дурного полуальва ручаться не сможет.

— Та-ак… — орк на миг прикрыл единственный глаз, глубоко вдохнул и, кивнув машинному мастеру на выход из каюты, буквально выдавил несопротивляющегося гнома в узкий дверной проём. — К старпому. Доложишь ему сам, а пока идём, я тебя слушаю. Стоп. Свист!

На разнёсшийся по проходу рёв боцмана тут же явился, будто ожидал зова, мальчишка-человек, лет тринадцати-четырнадцати на вид, наряженный в выходную белую робу, невообразимо широкие чёрные клёши и натёртые до блеска туфли. Точно на берег собрался, пострел! Не поднимая на боцмана плутоватого взгляда серых глаз, вихрастый юнга замер навытяжку.

— Звали, боцман? — звонким голосом спросил он.

— Звал-звал, — орк окинул взглядом паренька и, хмыкнув, разразился потоком приказов. — Про ушастого уже знаешь? Замечательно. Значит так, ноги в руки и мухой в кубрик, вашему стармасу[25] скажешь, что мне нужны двое толковых матросов из вашей вахты для доставки раненого в больницу. Немедленно. Как довезут этого тапута, пусть выслушают докторов и тут же возвращаются на судно. Как выполнишь, дуй на берег, и чтоб к моменту схода санитарной команды на причале была коляска. Всё понял?

— Ага, — кивнул повеселевший юнга, уже было распрощавшийся с грядущим коротким отпуском на берегу, и моментально исчез в переплетении железных кишок-переходов трампа.

— Идём, Брод, — проводив взглядом шустрого мальца, орк кивнул машинному мастеру. — И рассказывай уже, как этот драххов полуальв оказался в гостях у саламандр.

— Как-как… — пробурчал гном, семеня следом за боцманом. — Как всегда, по глупости! Мы котлы заглушили, и, как водится, начали проверку механизмов. Я отправил ушастого к промежуточной камере, чтоб осмотрел и проверил её на герметичность, а он, дурак, сразу обе заслонки отворил — и смотровую, и топочную! Естественно, саламандры из погасшей топки на свежий воздух полезли. Ему бы смотровое окно хоть рукавицей заткнуть, раз уж про аварийный рычаг не вспомнил, да ты ж знаешь придурка… ему, видите ли, в рукавицах несподручно, вот и получилось…

— Дела-а, — протянул боцман и, застыв перед каютой старшего помощника, решительно обрушил кулак на полотно двери. Та содрогнулась, но устояла.

— И зачем ломиться в пустую каюту, если вы знаете, что я сегодня на вахте? — раздался из-за спин гостей чуть насмешливый голос старшего помощника капитана. — А если бы я не зашёл за плащом, вы бы здесь до восьмых склянок куковали?

— Мейн[26] Гратт, — моментально развернувшись на сто восемьдесят градусов, Коргёр по привычке, въевшейся за годы службы на военном флоте, вытянулся перед старпомом во фрунт.

— Оставьте, боцман, — чуть заметно поморщился высокий и статный, но совершенно, можно сказать, насквозь гражданский человек. — Рассказывайте, что у вас случилось…

Коргёр, как ему показалось, незаметно ткнул гнома локтем в плечо, и тот, тяжко вздохнув, начал свой рассказ заново, но с куда большими подробностями… И чем дольше машинный мастер говорил, тем мрачнее становился старпом. К концу повествования гнома он всё же не выдержал и длинно, витиевато выругался на смеси доброй полудюжины восточных наречий. И было от чего. По идее, «Резвый Скечуа» должен был покинуть Пампербэй перед закатом, но происшествие с незадачливым альвом напрочь срывало этот план, а значит, возрастал риск не уложиться в сроки доставки груза. И ладно бы получатель был один, небольшую неустойку в рамках страхового пакта Нобарра хозяева трампа вполне потянули бы. Но получателей грузов, как и мест доставки, было несколько, а значит, возможная неустойка возрастала… в разы.

Понимающе переглянувшись с боцманом, старпом ожесточённо потёр моментально покрасневшее лицо и, скорчив кислую мину, молча направился к каюте капитана. Но едва боцман с машинным мастером дёрнулись следом, как старпом остановил их одним жестом.

— Мастер, возвращайтесь на пост. Боцман, на тебе доклад капитану после возвращения матросов из госпиталя, — коротко бросил он, и подчинённые тут же отстали.

Это утро выдалось на диво суматошным и… бессмысленным. Сначала выяснилось, что я умудрился проспать свой «будильник». Притерпелся, значит, к громыхающим за окном вагонам, сотрясающим моё жилище дважды в сутки. Пришлось отказаться от завтрака и, наскоро приняв душ, мчаться на работу. А добравшись до рыночной площади, я обнаружил, что моих обычных работодателей просто нет на месте. Да на площади вообще никого не было! Пусто.

Впрочем, о причине этого казуса мне даже голову долго ломать не пришлось. Холодный и колкий от льдинок дождь, поливавший Тувор всю ночь, с восходом солнца и не думал заканчиваться, да и ветер… В общем, если бы я не так сильно суетился из-за возможного опоздания и был бы более восприимчив к холоду, то мог и сам догадаться, что нынче рыночная площадь будет пустовать. И правильно! В такую погоду нормальный хозяин даже собаку на улицу не выгонит, что уж тут говорить о городских обывателях…

Пришлось мне разворачиваться и топать обратно. Всё равно до времени встречи с поставщиком ингредиентов делать было нечего, а в съёмной квартире меня дожидался недочитанный библиотечный том… и поздний завтрак.

В Пампербэй я… нет, не приехал. Прибежал аккурат к полудню, то есть, на добрых полтора часа раньше, чем рассчитывал. Да, бегом я добрался до порта куда быстрее, чем на повозке запряжённой двумя флегматичными и до жути ленивыми ящерами-чаберсами. И за такую скорость передвижения я должен сказать спасибо не только нынешнему, оказавшемуся поистине неутомимым, телу, но и своему странному телекинезу, позволившему совершать гигантские прыжки, вызвавшие у меня не только совершеннейший восторг, но и серьёзный приступ головной боли, оставивший после себя смутное понимание слова «гравитация» и не менее смутные образы закованных в несуразно толстые белые доспехи странных существ, передвигавшихся неуклюжими, но весьма длинными и высокими прыжками по серой унылой пустыне под чёрным, усеянным множеством ярких звёзд небом.

Впрочем, думается мне, что первые опыты по ускорению собственного движения телекинезом, в глазах возможных, но, к счастью, отсутствовавших на пустынной дороге наблюдателей, должны были выглядеть не менее смешными и нелепыми. Но я быстро приноровился, и уже спустя несколько минут мои движения пусть и не приобрели грациозность лани, но стали вполне естественными и… комфортными, что ли? Нет, в самом деле, мне было вполне удобно передвигаться по склонам подступающих к дороге холмов, длинными, не меньше перша, а то и двух, прыжками. Удобно и привычно. Честно говоря, я так увлёкся посетившими меня ощущениями, что не заметил, как добрался до портового городка, но быстро очухался и сбавил ход, после чего всё же убедился, что в такую погоду прохожих в Пампербэй, желающих поглазеть на скачущего по улицам синего носорога, так же мало, как и торговцев на рыночной площади Граунда сегодня утром. И хорошо. Или, как говорит Падди, «слава Многоликому»… кто бы он ни был.

Не то что бы я опасался демонстрировать кому-то свои успехи на ниве постижения доставшихся от тела турса талантов, вовсе нет. Просто, как я успел убедиться за время жизни в Тувре, здесь не принято щеголять врождёнными расовыми способностями и умениями без насущной необходимости. Да и демонстративное применение магических приёмов тоже не поощряется. По крайней мере, среди горожан. Ну, так и зачем мне привлекать к себе внимание… в смысле, ещё большее, чем достаётся этому синему телу обычно?

Портовая таверна, в которой Падди назначил встречу своему поставщику ингредиентов, встретила меня волной тёплого воздуха, пропитанного кухонными ароматами, и гомоном посетителей, которых, кажется, было лишь немногим меньше, чем обычно набивается в таверны Пампербэй по вечерам. Ничего неожиданного. Всё же, и те гуляки, что шляются по портовому городку целый день, тоже должны где-то прятаться от накрывшего предместья бывшей столицы империи, ненастья. Так почему бы им не найти приют в здешних многочисленных кабаках?

Уже привычно игнорируя обращённые в мою сторону взгляды посетителей, я с интересом огляделся по сторонам, и почти разочарованно вздохнул. Это заведение практически ничем не отличалось от тех, что я уже успел посетить в Папербэй. Такое же обширное помещение общего зала, низкий потолок которого подпирается толстенными, в мой обхват, деревянными столбами, те же узкие окошки-бойницы, сквозь мутные стёкла которых едва пробивается серый уличный свет. Массивные и длинные, грубые столы и лавки, вытертые до лакового блеска тканью матросских роб… ну и, конечно, длиннющая стойка у дальней стены, за которой царит гордый хозяин сего заведения, зорко следящий за гостями и разбитными подавальщицами, что напропалую флиртуют с матроснёй, и того и гляди забудут о своих прямых обязанностях.

Хотя, вру… до вечера ещё далеко, и настоящего веселья здесь пока не наблюдается. Матросов с заходящих в порт судов по дневному времени немного, больше местных. А те уделяют больше внимания горячей похлёбке в миске, чем приятным округлостям снующих меж столов подавальщиц, и не спешат угостить их напёрстком-другим горькой настойки. Оттого, очевидно, и не слышен пока в таверне женский смех, а вместо довольного пьяного гогота матросни зал полон пчелиного гула негромких разговоров. С другой стороны, оно и к лучшему. Всё же торговаться куда приятнее в спокойной обстановке, не отвлекаясь на суету вокруг. А в окружении гуляющих перед выходом в рейс морячков так не получится. Глазом моргнуть не успеешь, как окажешься втянутым в какой-нибудь… блудняк. В общем, правильное время и место выбрал Падди для встречи со своим контрагентом, спасибо ему за это огромное.

Сидеть в таверне за пустым столом негоже. Пусть ввиду погоды хозяин и не выгонит на улицу, но, в конце концов, в кабак приходят есть и пить, а завтрак у меня был уже давненько. Посему, устроившись за столом, я не стал жадничать и заказал себе пусть и не самый лучший в моей жизни, но определённо вкусный, сытный и, самое главное, горячий обед. Да, мне плевать на холод и жару, но кто сказал, что от этого я утратил возможность радоваться горячему куску мяса в тарелке, весело трещащему пламени в чёрном от сажи зеве камина, или кружке пряного ромового глинта[27], который так приятно прихлёбывать, листая книгу под вой ветра и шум дождя за окном?

Само собой, за книгу я взялся, лишь расправившись с едой. До встречи с Греймуром оставалось ещё около получаса, и я рассчитывал, что успею добить ещё одну главу старого учебника географии, судя по дате, написанному в те времена, когда Тувор был столицей империи, а Сидда даже не помышляла о восстании. Успел… А потом прочёл ещё одну главу, и ещё… Время перевалило за третий час пополудни, а торговец до сих пор не появился. Нет, я ничего не имею против опозданий… когда опаздывает красивая женщина, на которую у меня имеются совершенно определённые планы, например. Но даже на своей нынешней «диете» и несмотря на цвет шкуры, я категорически отказываюсь прощать опаздывающего на добрых полтора часа мужика, каким бы смазливым тот ни был!

Обведя взглядом помещение и ожидаемо не найдя в нём ни одного разумного, что подходил бы под данное мне хафлом описание, я бросил взгляд на монструозные часы, приютившиеся в дальнем углу зала и, раздражённо захлопнув книгу, жестом подозвал снующую неподалёку девчонку-подавальщицу, той же кошачьеглазой расы, что и давешняя медсестра в госпитале Святого Лукка, которая так любила отрабатывать на мне «отключающий» взгляд. Заплатив за обед и глинт три пана вместо полугрота, и получив в ответ благодарную улыбку девчонки, я поднялся из-за стола и, спрятав книгу в наплечную сумку, двинулся к выходу. Если уж Греймур не собирается приходить на встречу, придётся мне идти к нему. И пусть Падди порадуется, я намерен стрясти с торговца максимальную скидку!

«Резвый Скечуа» оказался внушительным корабликом. Пусть он и не был самым большим из стоящих у причальной стенки судов, но и его размеры впечатляли… как и ухоженный вид. Вот в чём-чём, а в этом он перещеголял всех своих собратьев. Пароход, на котором прибыл контрагент неугомонного хафла, выглядел так, словно только что сошёл со стапелей. Чёрный, без единого пятнышка ржавчины корпус, небольшая, приземистая, белоснежная надстройка, и огромная чёрная труба, опоясанная тройной оранжевой полосой. Симпатичное судно… хотя короткие и какие-то кургузые мачты всё же немного портят общий вид, как мне кажется. Но кто я такой, чтобы критиковать чужие инженерные решения, когда сам в этом деле не бум-бум?

— Эй, на борту! — Я поднялся по сходням и, не ступая на палубу, окликнул ошивающегося неподалёку матроса.

— Ой, м-мать! — Оглянувшийся на мой возглас, молодой черноволосый хафлинг в серой застиранной робе аж подпрыгнул. — Ты кто такой? Чего надо?!

— Вот же неучёный мор-ряк пошёл… — вздохнув, проскрежетал я и, всё ещё пребывая в небольшом раздражении, договорил: — Царь морской, не видишь, что ли?

— Брешешь, — с явным недоверием в голосе протянул он и смерил меня хмурым взглядом.

— Брешу, — легко согласился я, — Полуальв Гр-реймур здесь?

— А тебе зачем? — совсем уж запараноил коротышка.

— Дело к нему есть, тор-рговое, — скривившись от нарастающей боли в горле, произнёс я и, переведя дух, кое-как добавил: — Договор-рились встр-ретиться у «Адмир-рала Швеер-р-кха» два часа назад, а он так и не явился. Вот, ищу.

— Не знал, что этот ушастый торговлей пробавляется, — покачал головой матрос. — Но здесь ты его не найдёшь. Он с утра в госпиталь Святого Лукка переехал, — развёл руками мой собеседник.

— Не понял, — помотал я головой. — А что он там забыл-то?

— Лечится он там, — фыркнул хафлинг. — По нему сегодня топочные саламандры потанцевали. Боль от ожогов я купировал, а на большее у меня сил пока не хватает. Вот и пришлось везти идиота в госпиталь. А потом ещё и вещи его туда же доставить. Доктора сказали, что раньше чем через седмицу его не выпустят, а у нас рейс и сроки горят.

— Дела-а… Слушай, а товар-р-кх его на судне остался? — стараясь не кривиться от боли, осведомился я. — Или как?

— Да какое там! Говорю же, списали этого тапута с борта, и все пожитки отправили следом в госпиталь, — махнул он рукой. — Достал он всех — от капитана до юнги. До самых печонок достал. Вот старпом и воспользовался оказией да избавился от нашей головной боли. И я тебе скажу, правильно сделал, иначе мы его где-нибудь в море точно потеряли бы. Нечаянно.

— Весёлые кар-ртинки, — протянул я от неожиданности и всё же сорвался на кашель.

Это ж получается, Греймур вовсе не торговец, а матрос с этого самого «Скечуа»… а значит, совсем не факт, что заказанные ингредиенты окажутся среди его вещей в госпитале. Контрабанда она такая, в матросских сундучках не перевозится. Во дела!

Глава 6 Никогда такого не было, и вот опять…

До знакомого мне госпиталя Святого Лукка я добрался, пожалуй, ещё быстрее, чем от Граунда до Пампербэя нынешним утром. И если скорость бега вдоль пустынного Уинферского тракта можно было списать на опыт, то бег по Тувру, даже без применения телекинеза… Драхховы добберы с их дурацкими рефлексами! Ну, бежит себе синий носорог по улице, так какое тебе до него дело, а? Нет же, обязательно нужно побежать следом, оглашая окрестности пронзительным свистом уставной дудки! Еле оторвался от этих надоедливых свистящих чайников. Тоже мне… зародыши паровозов!

Как бы то ни было, к закату я уже был у знакомой двери чёрного хода, ведущего в котельную при госпитале. А там истопник Обб провёл меня полутёмными коридорами и сдал на руки дежурной медсестре, а уж та отконвоировала прямо к палате, где по её словам отлёживался невезучий полуальв… встретивший меня о-очень удивлённым взглядом. Ещё больше бедолага удивился, когда я принялся черкать в блокноте описание причины своего визита. Протянув записку ошеломлённому пациенту, я уставился на него в ожидании ответа. Молча, разумеется, поскольку говорить после недавней беседы с говорливым хафлом, встретившим меня на борту «Резвого Скечуа», я, наверное, ещё часа два не смогу. Проклятые связки об этом так и намекают.

— Да, Греймур, это я… — пробежав взглядом по листу, слабым голосом произнёс укутанный в пропитанные какой-то вонючей мазью бинты, полуальв, и я не сдержал улыбки. Зря. Обожжённый бедолага резко побледнел и попытался отстраниться, но слишком резко дёрнулся и зашипел от боли.

Я стёр улыбку с лица и, покопавшись в сумке, аккуратно, чтобы ещё больше не испугать этого малахольного, протянул ему письмо Падди.

— О! — нервно поглядывавший на меня во время чтения послания хафла, Греймур наконец осознал прочитанное и чуть расслабился. Даже бледность вроде бы ушла… а вот надменности во взгляде прибавилось. Вот же драххов ушастый! — Понял. Хм… Грым, да? Я бы и рад сейчас подзаработать, тем более, что с этим несчастным случаем деньги мне просто необходимы. Хотя бы, чтобы расплатиться за нормальное обслуживание в этой дыре… Но, увы, мой сундук лежит в госпитальном хранилище, и добраться до него раньше, чем здешние мясники позволят мне подняться с постели, не выйдет.

Я облегчённо вздохнул. Слова Греймура снимали сразу кучу вопросов и проблем. Не хотелось бы мне возвращаться в Пампербэй, вновь ломиться на пароход, а там ещё и пытаться договориться о выдаче мне имущества списанного на берег полуальва. Ещё один листок из моего блокнота оказался в руке ушастого, и тот в удивлении приподнял тонкую бровь.

— Ты уверен, что это возможно? — осведомился он, посверлив меня недоверчивым взглядом. Уверен ли я? Да как два пальца об… что-нибудь! Обычаи и привычки местного персонала я за время пребывания в госпитале выучил прекрасно, и то, что за невеликую мзду те же медсёстры легко идут на небольшие нарушения режима, мне известно наверняка. Неоднократно наблюдал… хотя самому этой лазейкой воспользоваться так и не довелось. Ну не было у меня тогда ни фарта… да и с имуществом был полный швах! Зато вот, сейчас сподобился, ха.

В общем, кивнув в ответ на вопрос Греймура, я выжидающе уставился на него, и полуальв, потратив пару мгновений на обдумывание моего предложения, всё же согласился.

— Что ж, давай попробуем. Меня, знаешь ли, не устраивает перспектива провести ночь в этом клоповнике для бездомных, а деньги за товар позволят перевестись в комнату получше, — проговорил он и, скривившись, обвёл недовольным взглядом обстановку палаты.

Я недоумённо огляделся. И что ему не нравится?! По сравнению с той палатой, в которой валялся я, это просто хоромы! Явно ремонт недавно делали, потолки побелены, пол сверкает вощёным паркетом, в палате чистенько, занавески на окнах, мебель новая, постельное бельё свежее, да и койка не в пример удобнее, чем тот панцирный ужас, что едва не разваливался под весом моей туши. Вот же ушастый неженка! Матр-рос-с, чтоб его!

Тряхнув головой, я избавился от несвоевременных мыслей и, выглянув в коридор, поманил сидевшую за стойкой у окна, дежурную сестричку. Та недовольно нахмурилась, но… зря я, что ли, её полугротом умаслил? Пришла. Выслушала Греймура, смерила меня ещё одним сердитым взглядом и, раздражённо дёрнув плечом, двинулась на выход.

— Идём, громила, — произнесла она уже у порога. — Поможешь притащить этот «шкаф» в палату. Я одна его даже с места не сдвину.

Сундук действительно оказался весьма объёмистым. Впрочем, с моими возможностями, это не было проблемой. Некоторые товары в лавке Фари и побольше весят… Хотя тащить эту бандуру по полупустым коридорам госпиталя было всё же неудобно. Уж больно габаритная штуковина… неухватистая.

Но как бы то ни было, с задачей я справился и доставил здоровенный, обитый позеленевшей медью сундук в палату, где дожидался его хозяин.

Греймур проверил состояние личной печати на замке, довольно кивнул и, сухо поблагодарив медсестру, взглядом указал ей на дверь. Та фыркнула, но из палаты вышла, а стоило захлопнуться двери за её спиной, полуальв кое-как уселся на кровати, в очередной раз удивив меня возможностями местной медицины, и, велев поставить сундук на освободившееся место, откинул его крышку. Проверив содержимое и убедившись, что никто на него не покушался, Греймур облегчённо вздохнул и, то и дело сверяясь с переданным мною списком Падди, принялся извлекать из недр своего «сейфа» свёртки и шкатулки. Выложив нужное рядом с собой, полуальв потребовал вернуть сундук на пол, чтобы не мешал, и спустя минуту мы уже ожесточённо торговались за каждый пункт из списка Падди.

Драххов полуальв и драххова целительская магия! Его сегодня разве что до хрустящей корочки не прожарили, он должен быть слаб, как двухнедельный котёнок! Но ведь нет же! Торгуется, будто и не надменный ушастый, а натуральный хоб[28]!

Ну, ничего, я тоже не дурак, хоть и выгляжу… м-да. Так что с высокомерным ушастиком мы кое-как сговорились. Не скажу, что смог заработать серьёзные деньги на торге, но как минимум одну корону я всё же на этом торге заработал, даже с учётом расходов на мзду медсестре, а там, глядишь, и от творений Падди что-то перепадёт. Зря я, что ли, в эту негоцию своими деньгами вложился?! Три четверти накопленного грохнул на эти драхховы ингредиенты, между прочим. Все три паунда… либры, то есть.

Нет, шустрому хафлу и его таланту зельедела я доверяю, и, честно говоря, в других обстоятельствах и оставшуюся часть своих сбережений на эту затею не пожалел бы. Но вскоре грядёт оплата за доступ в Королевскую библиотеку, и совсем не факт, что мои инвестиции к тому моменту обернутся прибылью… или хотя бы просто отобьются. В общем, доверие доверием, но в таких вещах всегда лучше перестраховаться. Успеет Падди продать свои зелья или нет, а на оплату абонемента деньги должны быть под рукой. Тем более в ситуации, когда столь полюбившийся мне рынок Граунда ввиду непогоды, накрывшей Тувор, стал работать от случая к случаю, сокращая мой и без того невеликий доход.

Сухо попрощавшись с полуальвом, потерявшим ко мне всякий интерес, едва он получил плату за товар, я вновь позвал медсестру и, доставив под её присмотром вновь запечатанный личной печатью Греймура сундук в хранилище, слинял прочь из госпиталя. Ну не люблю я это место, уж больно неприятные воспоминания оно на меня навевает.

Вечер окончательно вступил в свои права, а улицы Тувра окутались холодным тяжёлым туманом, сквозь который едва можно было рассмотреть неверное марево света редких уличных фонарей. Руку протяни, пальцев не увидишь. Погодка, чтоб её!

Картинка перед моими глазами уже привычно выцвела до чёрно-белой гаммы, а носорожьи уши дёрнулись, поднимаясь вертикально над лысиной. Не видел, но почувствовал. И приглушённые туманом звуки уходящего на ночной покой города вдруг стали ярче и отчётливее. Теперь мне не грозило наткнуться на катящий по мостовой каб, неожиданно выныривающий на пути из серого марева тумана, или столкнуться с нетрезвым пешеходом, добирающимся от любимого питейника до постылого дома противолодочным зигзагом… чем бы ни был этот самый зигзаг!

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что в этой кисельной мути меня можно разглядеть с расстояния в пару рядов и не больше, каким бы зорким трау или альвом ни был наблюдатель, я поправил висящую на боку сумку и, свернув в ближайшую подворотню, вцепился пальцами в грубую кирпичную кладку старого дома. А теперь… раз-два, раз-два…

В считанные мгновения оказавшись на крутом скате крыши трёхэтажного здания, я вскарабкался на её конёк и, ухватившись для устойчивости рукой за высокую каминную трубу, довольно кивнул. Здесь тумана почти не было, так что передо мной открылся вид на целое море вздымающихся к небу крыш и частокол дымящих труб. Покрутив головой и определившись с направлением, я глубоко вздохнул и… скользнул по черепице вниз. Прыжок! Подо мной проплыл тонущий в тумане провал меж стоящими рядом домами. Ещё один, и я взмываю на конёк соседней крыши. Побежали!

Я говорил, что быстро добрался от Пампербэя до Тувра? Ха, да по сравнению с нынешним спринтом, то была ленивая пробежка!

Не прошло и четверти часа, как прыжки с крыши на крышу привели меня в «родной» район, а там уже и до Граунд-хайл рукой подать. Правда, здесь мне пришлось всё же сойти на грешную землю. Уж слишком велико расстояние между зданиями складов и мастерских, чтобы сигать с крыши на крышу. Но на скорость моего передвижения смена маршрута почти не повлияла. Сказался опыт и знание пути, всё же не раз и не два добирался этой дорогой до своего рабочего места на рынке. А там взлетел вверх по холму к добротному, сложенному из дикого камня, дому Берриозов, перемахнул через низкие для меня перила веранды на заднем дворе и, мимоходом отметив присутствие у ворот знакомой повозки, постучал затейливым молоточком о стальную площадку на тяжёлой, набранной из массивных дубовых плах, двери, ведущей в логово хафлингов.

Вопреки ожиданиям, в дом меня пустил не Падди, не его неугомонная сестрица, и даже не молчаливый слуга хозяина дома, а он сам. Старый Уорри, обычно франтоватый и насмешливо-добродушный, смерил меня каким-то пустым взглядом…

— А, это ты, громила… проходи, — он мотнул головой, да так, что скрипнул накрахмаленный воротничок белоснежной сорочки и, одёрнув полы небрежно накинутого на плечи пиджака, отступил в сторону, пропуская меня в прихожую. Пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, я вошёл в скудно освещённое помещение и тут же вынужден был догонять покатившегося вглубь дома хафла.

Попетляв по пустым коридорам старого дома, мы миновали столь же пустующую буфетную и, пройдя через тёмную столовую, наконец, оказались в гостиной, освещённой разве что парой газовых рожков на стенах, да полыхающим в камине пламенем. Кивнув мне на одно из кресел рядом с низким столиком, Уорри с натугой подвинул поближе такой же монументальный образчик мебели периода расцвета метрополии, стоявший чуть ли не вплотную к зеву камина.

— Выкладывай на стол покупки, а я пока глинт принесу, — проворчал старый хафл, направляясь к дверям, ведущим в столовую. — По такой погоде, горячее питьё — то, что нужно, чтобы не простыть…

Голос Уорри затих за захлопнувшейся створкой двери, и я, чуть помедлив, принялся освобождать сумку от купленных у Греймура ингредиентов. Странно как-то. Падди с Фари не видно, и старый слуга-помощник мага куда-то исчез… Да и сам Уорри выглядит как-то необычно. Небрежная, кое-где даже мятая одежда, тапочки вместо неизменных надраенных до блеска туфель. И это у франта Уорри-то?! Сорочка, правда, свежая и галстук повязан с обычной для него тщательностью, но… Да и поведение мага как-то отличается от обычного. Куда только делся шустрый, фонтанирующий оптимизмом колобок?

От размышлений меня отвлекло возвращение хозяина дома с подносом в руках. Пришлось чуть сдвинуть в сторону выложенные на стол свёртки, чтобы освободить место для медного кувшина с глинтом и посуды к нему. Благодарно кивнув, Уорри опустил поднос на столик и, устроившись в кресле, разлил горячий напиток по кружкам. Подвинув одну из них поближе ко мне и с шумом отхлебнув свою порцию, хафл со стуком вернул кружку на поднос и взялся за принесённые мною ингредиенты. Я же, покопавшись в карманах, извлёк на свет свой блокнот и принялся в нём строчить свои вопросы.

— Пей, громила, — скривился Уорри, заметив мою суету, и наградил тяжёлым взглядом, от которого меня, по идее, должно было бы по креслу размазать. — Глинт хорош, только пока горячий.

Я кивнул в ответ, хватаясь за кружку, но записку всё же протянул. Маг со вздохом отвлёкся от ревизии принесённого мною товара и, нацепив на нос пенсне, вчитался в написанное.

— Да не вернулись они ещё, — отвечая на вопрос о Падди и Фари, отмахнулся старик, возвращаясь к ворошению ингредиентов. — Всё! Пей свой глинт и не мешай мне разбираться с покупками.

Ну что ж, маг сказал, Грым сделал. Кружка с парующим горячим напитком оказалась в моей руке едва ли не раньше, чем смолк голос Уорри. Я предвкушающе облизнулся и, с шумом втянув носом исходящий от глинта, наполненный терпкими пряными ароматами, пар, осторожно пригубил содержимое кружки. По пальцам, обхватившим самый ободок сосуда, скользнула тонкая струйка жидкости… Драхховы лапы! Не с моими руками-лопатами пользоваться такими вот «напёрстками». Эх…

— Гер, ты не перестарался? — удивлённо протянул вошедший в полутёмное помещение высокий, затянутый в чёрный камзол, мужчина, черты лица которого терялись в тени широкополой шляпы с медной бляхой на тулье. Мужчина пнул мыском сапога ногу расплывшегося в кресле, сладко сопящего во сне синего гиганта, и повернулся к следующему за ним, опирающемуся при ходьбе на элегантную трость с серебряным набалдашником, худощавому невысокому трау, наряженному во франтоватый костюм-тройку, привычного для этой расы траурно-чёрного цвета.

— Ничуть, мессир, — губы ушастого изогнулись в намёке на улыбку, а в чёрных без малейшего намёка на белизну склеру глазах мелькнул огонёк довольства. — На такую тушу, меньшая концентрация могла не подействовать.

— Что ж, пусть так, — протянул его собеседник и перевёл взгляд на равнодушно застывшего в кресле хафлинга. — А ты чего сидишь?! А ну, подъём, толстозадый. Вперёд, на выход, хафл… Карета ждёт.

— Да, мессир, — безразличным голосом произнёс Уорри, поднимаясь с кресла и, не обратив ни малейшего внимания на распластавшегося в кресле турса, потопал к выходу из гостиной.

— Может, всё же, оставим синего здесь? — проводив взглядом шаркающего по полу тапками хафлинга, трау повернулся к своему командиру. — Зачем он нам сдался?

— Зачем? — усмехнулся тот и, крутанув рукой, заставил бессознательное тело гиганта воспарить над креслом. — Да ты только посмотри на этот образчик! Великолепное тело. Сила, мощь! Из такого получится замечательный абордажник, друг мой. И кто я такой, чтобы отказываться от таких подарков Судьбы? Не-ет, всё же я был прав, что решил дождаться посыльного.

— Как скажете, мессир, — равнодушно пожал плечами трау. Не в его привычках было спорить с начальством, тем более, когда то вновь заводит свою шарманку о судьбе и предопределении. Ну, к драхху! Ещё примется читать лекции о своей вере. А старому Герраду хватает воспоминаний о подземных храмах трау.

— Именно, Гер… как скажу, так и будет, — посерьёзнел командир. — Собирай товар, и уходим, пока нас здесь никто не увидел. Нечего гневить Удачу своей медлительностью.

Обшарпанная, но вместительная повозка с глухими бортами и полотняным верхом, запряжённая четвёркой чаберсов, тяжело тронулась с места и, развернувшись на пятачке крохотной площади в окружении старых каменных домов, медленно покатилась вниз по склону Граунд-хайл, чтобы уже через пару минут затеряться в переплетении улочек и переулков где-то меж складов и мастерских Дортмутских доков, увозя с собой тела трёх пребывающих без сознания хафлингов и одного сладко посапывающего во сне синего гиганта.

А спустя ещё час, живой груз был переправлен на древний побитый баркас, доставивший его и хозяев к борту стоящего на внешнем рейде франконского трампа. Старенького, ничем не примечательного, но от того не менее шустрого и… способного неслабо огрызнуться в случае необходимости.

— Мессир, мы готовы к выходу, — доложил подскочивший к поднявшемуся на борт мужчине, старпом.

— Тогда не будем терять времени, Левве! Передай капитану моё разрешение. Уходим отсюда, — кивнул тот и, проводив взглядом удаляющегося к надстройке старпома, повернулся к поднявшемуся следом за ним на борт трау. — Гер, проследи, чтоб наших «гостей» устроили в подобающих условиях. Если понадоблюсь, я в своей каюте.

— Сделаю, мессир — кивнул Геррад и, жестом подозвав сновавших по палубе матросов, принялся за исполнение приказа командира. Морячки с завидной сноровкой подняли на борт тела хафлингов и синего гиганта, и, повинуясь приказу трау, тут же потащили «гостей» в трюм. Точнее, в один из отсеков, где у предприимчивого хозяина трампа был оборудован небольшой закуток специально для таких вот… целей. Там матросы покидали бессознательные тела на деревянные шконки, намертво привинченные к переборкам тесного не освещённого помещения и, заперев массивную дверь, исчезли в переходах судна. Но стоило стихнуть гулкому эху их шагов, как в темноте «гостевой каюты» зажглись два алых словно угли огонька.

— Говорила же Алёнушка: не пей Ванечка, козлёночком станешь, — прошипел на неизвестном здесь языке очнувшийся обладатель огненного взгляда. — И ведь стал… козёл!

Обведя взглядом стальную коробку карцера, в которую его запихнули похитители, так, словно окружающая темнота ему вообще не мешала, синий гигант поднялся со шконки и, с хрустом потянувшись, обратил своё внимание на пребывающих без сознания, сваленных одной кучей хафлингов. Покачав головой, он осторожно взял на руки белобрысую девчонку и осторожно переложил её на освободившуюся шконку. Чуть подумал и, сняв с себя куртку, укрыл ею хафлу. Рука гиганта наткнулась на широкую кожаную ленту, обвившую горло девчонки, и он зарычал. Метнулся к телам двух других хафлингов, рванул ворот сорочки старшего, сорвал франтовской платок с шеи младшего… И, наконец, догадался ощупать собственную шею.

— А вот это вы зря-а…