Новая реальность

Глава 3

В который раз убеждаюсь, что в Российской империи проживают удивительно чуткие, понимающие и добросердечные люди. Самые понимающие из всех, понимающие даже малейшие намеки, если захотят, конечно. Вот, например, стоило мне только рассказать Плещееву, какая беда происходит с дорогами в Москве: про отсутствие мощения, водостоков, что превращает эти самые дороги иной раз в непроходимое болото, про выгребные ямы, прямо возле домов, и это в Москве, что уж говорить о других городах моей воистину необъятной страны, там ведь наверняка еще хуже! как он сразу же «вспомнил» о выделенных еще дедом на эти самые дороги двенадцать тысяч рублей. Более того, по его словам, деньги по странным причинам оказались нереализованными, черт знает почему, возможно, камня не смогли найти, и он готов пожертвовать любимому городу еще десять тысяч сверху из личных сбережений. Ушаков, зашедший на огонек, после окончания допроса Долгорукова, просто умилился и, скептически глядя в свои бумаги, заявил, что, согласно его данным, денег выделено было двенадцать тысяч триста пятнадцать рублей пятьдесят три копейки. И что выделены эти деньги были камер-коллегией за подписью самого Алексея Львовича в то время, когда он был ее президентом.

В общем, мы так душевно поговорили с ним. Я едва на груди у сего великого мужа не рыдал. Все пенял себе, что слишком его нагружаю: ведь, кроме дорог, велено было ему связаться с Брюсом, с Академией наук, съездить на Урал и там местных умельцев потрясти, ведь еще стояла зима на дворе и время на подготовку было, да что угодно сделать, хоть на луну скататься, но принести мне к маю план рабочей канализации. Я прекрасно понимаю, что современной мне канализации я не получу, но что-то сделать все-таки было можно. Хотя бы систему коллекторов составить, ведущих в определенное место, я пока не решил, что это будет, скорее всего, все-таки отстойник, который будет обеззараживаться, и жидкая составляющая после примитивной фильтрации пластом земли уйдет все в ту же землю. Что делать с хм… твердыми отходами буду думать, сейчас мне главное все дерьмо за пределы городов вывести и сделать так, чтобы в реки не попадало. Уж если древние римляне до своих клоак додумались, то уж нам ума, поди, хватит. Туда же я решил присоединить водостоки и ливневки с улиц, и вместо цельного камня использовать брусчатку. Да, трудоемко, но зато долговечно и надежно. А пока будут ту брусчатку умельцы делать, произвести отсыпку слоями песка и щебня, и утрамбовать. На вопрос «как?» чуть не сказал, что самому бегать целыми днями, мол, веса как раз хватит. Но сдержался и посоветовал телеги катать с теми же камнями. Посмотрим, что мне в итоге предложит сам Плещеев. Может, какой умелец найдется, да что-нибудь этакое предложит. Да, я был так расстроен, что Алексей Львович буквально на износ работает, и будет еще больше работать с новыми-то обязанностями, что забрал у него управление Московским монетным двором. Чего только не сделаешь для столь верного и преданного отчизне и императору человека, чтобы нагрузку на него снизить.

Монетные дворы Москвы я собирался собрать под одну крышу. Нечего по всему городу быть разбросанными. К тому же, в мои планы входило создание первого российского банка полностью государственного, тесно прилегающего к монетному двору. Пока что, ничего нового я не придумал, а всего лишь ускорил то, что в свое время организовала Лизка, или кто-то поумнее за ее подписью. Точнее, надеюсь, что Лизавета уже ничего не организует, потому что на престоле находится законный правитель. До вкладов, конечно, еще далеко, но составить конкуренцию ростовщикам, пожалуй, можно попытаться, особенно, если утвердить отдачу долга не всей суммой целиком, а частями. При этом, кто мешает мне сделать как бы три отделения: для дворян, которым часто непонятно на что нужны деньги, под залог их земельного имущества и крестьян; для купцов – для развития торговли под божеские проценты с точным указанием на что, собственно, хочет тратиться; и, наконец, для начинающих промышленников – вот здесь процент совсем небольшим сделать и очень четко отслеживать, на какие именно нужды нужны деньги. Большинство же людей живет по принципу – никто мне все равно не поможет, так что и хрен с ним. И одному Богу известно, сколько толковых изобретений и нововведений прошло мимо, только потому, что у изобретателей не хватило денег? Но, просто так я ничего, что носит частный характер, финансировать не собираюсь. Слишком хорошо знаю, что подобное рождает чувство непрекращающейся халявы, и тогда я получу ноль целых хрен десятых КПД на выходе, а оно мне надо? Люди у нас умные и головастые, но в большей своей массе инертные и ленивые. Вот если над новатором будет висеть дамоклов меч в виде отдачи ссуды, пусть практически беспроцентной, но все-таки, то тогда восемьдесят процентов и пошевелится, а на нет и суда нет, как говорится, зато деньги хотя бы в казну вернутся.

Ну и в качестве собственного бзика, попробую кредитные билеты начать выпускать – то есть, фактически бумажные деньги. Во Франции ассигнации уже давно в ходу, чем мы хуже? Правильно, ничем. Главное, эту новость до населения донести, про то, что мы не хуже. Это всегда и во все времена работало. И самое главное, я хочу сделать акцент в распространении ну, прежде всего, конечно, на купцов, а вот во вторую очередь на женщин. Да-да, на наших прекраснейших дам. Деньги – это всегда престижно, но очень тяжело, да и с кошельками особо не разгонишься, это всегда мешок на завязках. А ведь, если взять за основу клатчи, ну или как там называются эти то ли маленькие сумочки или большие кошельки, которые вместе с карманными собачками носят современные мне ляди, то тут такой простор для воображения. Застежку я быстро самую примитивную изобрету, вон как на старых кошельках – рамку с защелкой, а там хоть полкило брюликов на сумку вешай и хвастайся. Ну и мужички со временем до портмоне дойдут, это просто неизбежно, потому что так удобно, не в карманах же банкноты таскать, и статусно. А хорошие понты – они всегда дорого стоили.

Пропагандой Юдин займется, у него сейчас служба постепенно разрастается, и его самого никто никуда не гоняет, так что пускай работает там, где у него больше всего показать себя выходит. Думаю, что благодаря стараниям двух непримиримых соперников священного Синода количество умеющих читать постепенно увеличиться, тогда и о газете можно будет подумать. Пока в один листок и бесплатно, а там, видно будет.

Хотя газету можно и сейчас попробовать. Вот! Монетный двор, плюс печать билетов, плюс печать наших «желтых страниц». Оборудование Монетного двора дополнить печатными станками и в путь. Раз неделю страничку на распечатку и по гостиным. А там подсядут, как на наркоту, и уже можно требование выкатить, например, двадцать копеек за лист. Хочешь быть в курсе последних сплетен, возьмешь. Побурчат и начнут брать, как миленькие. А там и купцы, и просто состоятельные горожане присоединяться: всем охота быть в курсе последних новостей, сплетен по типу: «Князь Д. вчера был замечен в Немецкой слободе пьяный вдрызг, где он открыто приставал к добропорядочным фрау…» Это всегда продается, во все времена и в любой стране мира. Ну, а между проказами знати пускать действительно нужную информацию. Придется Юдина выводить из курьеров, и помощников ему организовывать: несколько кавалеров посмышленей, чтобы по салонам шлялись и самый смак собирали – ну тут надо Ушакова подключать, думаю, что ему идея понравится. Часть информации он будет себе забирать, естественно, ну а часть, которая далека от политики, Юдину сливать. Надо же, а ведь, похоже, я сейчас первых в мире журналюг начну готовить. Вот сейчас выйду из мастерской и займусь.

Все это я обдумывал, возясь с проводом для телеграфа. У меня не получалось из того, что я имел в своем распоряжении соорудить достаточную изоляцию. Отшвырнув очередную загубленную заготовку в сторону, я задумался. Мне нужен каучук! Мне нужна резина, мать вашу! Ну когда уже этот Кондамин поедет в Америку? Хоть самому экспедицию организовывай!

Я замер. А почему, собственно, и не организовать экспедицию? Та часть, которая известна как Патагония – сейчас совершенно точно даже не изучена, не то чтобы не заселена. И думаю, что войны с Испанией или Португалией за клочок джунглей по ходу Амазонки я точно не получу, надо все тщательно обду…

— Государь Петр Алексеевич, — дверь в мастерскую распахнулась без стука, что в принципе было невозможно, если только не произошло что-то в высшей степени возмутительное. Репнин выглядел взъерошенным и растерянным. — Там… уф, — он перевел дыхание, видимо, несся сюда на своих двоих как на коне. — В Стародубской слободе старообрядцы бузят.

— А этим что доспелось? — я нахмурился. Вроде я этих товарищей нигде не притеснял.

— Так к ним Дашков Григорий и Смола Игнатий пожаловали. То ли как проповедники, то ли как члены Священного Синода с отповедями и угрозами. Не слишком понятно, но попов уже почти на вилы подняли, когда шедшие мимо дозором семеновцы вмешались. Сейчас всех бузотеров в кольцо взяли и ждут твоего решения.

— Как же они мне все надоели, кто бы знал? — я не удержался и глаза закатил. — Вот, не поверишь, но самое лучшее, что сейчас можно было сделать, чтобы избежать проблем в будущем – это подпереть двери слободы бревнами и сжечь этот рассадник смуты к чертовой бабушке, вместе с Дашковым и Смолой, которым никак не сидится на жопе ровно. И зачем их вообще с богомолья выпустили? Неужто грехи свои уже замолили, сволочи? — я сжал кулаки и несколько раз ударил по каучуковому мячику, который нашелся среди диковинок Петра Первого. Ну да, этот момент я помню, такую вещь как каучук только вот для этих игрушек и использовали, да и то редко. Вроде немного полегчало. Я посмотрел на мячик, потом на Репнина, и прищурился. Что там нам историчка, которая мне отдельный котел в Аду приготовила, говорила? Что освоение Латинской Америки очень быстро зашло в тупик, и только благодаря вмешательству иезуитов, а вовсе не клинков и пушек, сдвинулось с мертвой точки. Замечательно, просто замечательно. — Вели Цезаря запрячь, я, кажется, знаю, что с этими козлами упрямыми делать. Да, Юдина кликни, будем первый выпуск нашей газеты осваивать.

Все-таки вот так пронестись по Москве верхом на великолепном жеребце, во главе небольшого отряда – это было одно из немногих удовольствий, доступных Петру Второму, и я прекрасно понимаю, почему этот ребенок так много времени проводил в седле и на охоте, но даже там его умудрялись использовать все, кому не лень.

Пока мы ехали, я умудрялся еще и осматриваться по сторонам. Не слишком ли я мудрю с канализацией? Может проще нужно быть? Вон на соседнюю пустошь вывести коллекторы и пускай там дерьмо естественным образом гниет? Нет, не слишком, тут же одернул себя. Где-то уже близко чума, и мне проще один раз напрячься, тем более, что по моим приблизительным расчетам денег одного арестованного Головкина хватит, чтобы покрыть затраты в крупных городах. А уж если к ним присоединить то, что удалось выгрести из загашников Остермана, то Европейская часть вся будет обеспечена. Наворовали эти товарищи за столько лет очень даже неплохо, я аж присвистнул, особенно, когда с казной сравнил. На Москве потренируемся, доведем до приемлемых на сегодняшнее время результатов и в обязательном порядке введем повсеместно. Да, еще в портах карантинные зоны надо бы организовать. Нехрен морячкам по кабакам шляться и заразу разносить. Пара дней в этой эпохе, где время течет неторопливо, и никто не несется сломя голову, не изменят ровным счетом ничего. А что такое изоляция в связи с эпидемией, и к каким последствиям она может привести – это знает каждый. Гораздо проще предотвратить, особенно, когда знаешь и про то, что в перспективе может произойти, и про последствия.

В Стародубской слободе царило настороженное молчание. Толпа попов, не только Смола с Дашковым, они еще полтора десятка притащили с собой, толпа бородатых мужиков, хмурых и вооруженных кто чем. Между ними напряженные семеновцы. Женщин не видно, но это и понятно почему. Мужики, кстати, угнетенными не выглядят. Одеты нормально, добротно, не истощены, ух ты, на парочке одежда явно из полотна моей экспериментальной мануфактуры, это можно использовать для популяризации. Я указал на этих мужичков Юдину и вполголоса сообщил, что штаны хоть и утеплены, а верх у них из денима. Вот только на вид ткань более похожа именно на известную мне джинсу. И как они этого добились? Почему мне никто не сообщил о нововведениях? Указав Репнину на данный факт, я выждал еще с минуту, затем обвел всех собравшихся грозным, я надеюсь, что именно грозным, взглядом, и тихо проговорил.

— И что случилось на этот раз? — секундная пауза, а затем на меня обрушился шквал жалоб с обеих противоборствующих сторон. Я слушал этот гомон и даже не пытался выяснить подробности. Наконец, наступила тишина. Я снова выдержал театральную паузу и негромко произнес. — Вот что, волей деда моего и последнего архиепископа всея Руси именно помазанник Божий отныне считается главой церкви православной. Ваше стремление сохранить корни мне понятно, не слишком понятно только желание оставаться беспоповцами, но, наверное, слишком молод я, чтобы такие тонкости понимать. С другой стороны, негоже это, когда раскол происходит в самом сердце нашей многострадальной родины, укрытой покровами Богородицы. Больно мне видеть это. Поэтому, ночей не спамши, и едва от смерти ушедши в болезни, что не так давно меня сразила, — я заметил, как кто-то из старообрядцев тихонько меня перекрестил. Ну что же, сочтем это за благой знак. — Я много думал, и сердце кровью обливалось, и ангелы на небе уже даже вопрошали меня, послав к моему одру Наташеньку, сестрицу безгрешную, кою уже приняли в свой отряд ангелы небесные. И уже когда я хотел велеть запрягать сани, чтобы к ней вознестись, молвила она кротко: «Нет, Петруша, не дело это за моими юбками скрываться, когда такие дела творятся». Очнулся от бреда и понял, что пора российский народ объединять под покровами православной церкви. Как вы смотрите на то, чтобы и верными себе остаться, и снова к таинствам приобщиться? — мужички переглянулись неуверенно. Ну точно, не в вере дело, это просто своего рода оппозиция. — Печально мне это видеть и слышать, а уж ангелами тем паче. Но вот мое вам слово. Объединению церкви быть! Вы можете проводить таинства по старым обрядам и вот эти мужи вам будут способствовать в этом, — я с нескрываемым наслаждением указал перстом на попов-придурков, которые воду замутили. — А чтобы вырабатывалось у них должное смирение, жить им здесь в святости и смирении. А порядок поручается Семеновскому гвардейскому полку обеспечивать. И еще, в ваши обряды я не лезу, но единственное условие, что следует соблюдать неукоснительно, это помазанника Божьего как главу упоминать, — перевел дух. Прищурившись, посмотрел на насупленного мужика, стоящего впереди всех. — Имя, — он явно такого не ожидал, поэтому уставился на меня с удивлением и опаской.

— Игнат Лаптев, государь, — после полуминутной паузы выдавил он из себя.

— Вот что, Игнат Лаптев, вижу я, что главный ты и здесь в слободе, и среди всех тех, кто тайно старые обряды совершает. Так что приглашаю тебя к себе в гости. Все вопросы обсудим, и все нерешенности решим. Вот только есть самое важное, мне не нужны бунты, поэтому, чтобы их больше не допускать, заберу я у вас слободу. В качестве компенсации, кроме попов, оснащу несколько кораблей, что повезут вас за окиян. Там земля есть, опасная, но благодатная – там тепло круглый год и, если постараться, можно по нескольку урожаев в год снимать. Солдат дам для охраны, деньжат подброшу, и самое главное, там вам никто не будет мешать молиться так, как вы хотите. Но, с условием, которое я недавно объявил.

— Сослать, значит, хочешь, государь, — хрипло проговорил Игнат.

— Хочу, — а зачем скрывать то, что и так всем понятно? — Только не в Сибирь, где пока перспектив никаких, а в Америки, в ту часть, что еще португальцами не освоена. Ты же умный, не зря тебя главой избрали, прекрасно видишь, какие это барыши принесет, в случае успеха, нужно только рискнуть. Да и я, и вся империя Российская поможем, ежели что.

— Это оттуда испанцы свое серебро и золото везут? — ха, я же говорю – оппозиция, но умный, уже хмурится по-другому, перспективы просчитывает.

— Оттуда, — я кивнул. — Ну что, поедем договариваться? Ведь вас же гораздо больше, чем на территории слободы проживает. На пяток кораблей наберется, это точно.

— А кто поведет корабли? — он прищурился.

— За идиета-то меня не держи, — я вздохнул. — Знаю я, что не ходили мы так далеко. Так что, ежели договоримся, начну капитанов, лоцманов и других специалистов искать, кто уже бывал в Америках и знает, что к чему.

Игнат оглянулся на своих. То ли они умели телепатически общаться, то ли что-то еще, но он тяжело кивнул.

— Ну, давай, государь, попробуем договориться, все равно жизни нам никакой не дадите, а беспоповцами, прав ты, хуже некуда жить.

И он кивнул двум молодым парням, видимо, сыновьям. Те быстро метнулись в сторону домов, за лошадью, наверное. Ко мне же подскочил бледный Дашков.

— За что, государь? За что наказываешь так грозно? — вот сказать бы тебе матом. Я вообще не хотел лезть к старообрядцам, но из-за тебя пришлось, и еще не известно, чем все это закончится. Сомневаюсь, что все они дружно соберутся и на корабли попрыгают. Все равно очередной раскол теперь уже среди них подавлять придется. Но эти товарищи к подобным фортелям привычны, у них каждые десять лет кто-то в свою секту откалывается, а вот мне сейчас брожения никак ни к месту. Вообще, как показала история, которой уже не случится, староверы вполне договороспособны, но нужно всегда подкреплять свои требования с позиции силы. Хотя Игнат за теорию злата и серебра лихо ухватился. Но Дашков ждет, а Смола смотрит, как на врага номер один. И кто тебя выпустил-то? Узнаю, а я узнаю, потому что Ушаков дела Синода уже оформил у себя как отдельное подразделение, убью.

— Вы, когда сан принимали, клялись нести слово Божье туда, куда поведет вас рука Господня. Вот вам шанс. Там, куда вы отправитесь, просто уйма некрещенных туземцев-дикарей. Проповедуйте. Обращайте в веру предков своих. Это же подвиг во имя Господа нашего, и вы мне должны быть благодарны, что я вас на сей подвиг благословил. Так что готовьтесь внутренне, а пока таинства вспоминайте старые, чтобы обвенчать перед походом невенчанных и детишек крестить некрещеных, хотя, можете просто к суровой, но благородной жизни проповедников готовиться, а здесь рукоположить кого-нибудь, кто уже готов принять сан.

— Я готов, государь, — отвернувшись от Дашкова, я повернулся к Игнату. Он сидел на добротной лошади, и смотрел на меня с высоты ее роста. Ну-ну. Ко мне уже подводили Цезаря, с которого я соскочил, чтобы с народом пообщаться. Правда, близко к народу меня охрана не пустила, Михайлов очень быстро учился на ошибках, особенно своих, но зато видимость и приличия были соблюдены. Вскочив на лошадь, я поднял руку, призывая кому надо двигаться следом. Не все выдвинулись, несколько человек остались, следить, как семеновцы организуют охрану. Это уже люди Ушакова, которых быстренько ко мне вездесущий Андрей Иванович приставил. Повернувшись к Игнату, я с трудом удержался, чтобы не подмигнуть. Потому что я теперь был на порядок выше. Мы с моим конем были под стать друг другу.

— Двинули, — я махнул рукой и первым устремился во дворец, чтобы начать такие неожиданные переговоры, к которым я, если честно, совсем не был готов. А ведь мне еще с Синодом бодаться предстоит, если мы с Игнатом о чем-то договоримся.