Новый год

— Сто пятнадцатый слушает.

В динамике хихикнуло, затем искажённый голос пропел:

— Маленькой ёлочке холодно зимой!..

— Капитан, — отозвался Архип, — вообще-то, я на дежурстве. Только что прошёл рейсовый на Титан. Они там празднуют на всю катушку, а между тем опоздание у них — три сотых секунды.

— Ну, ты и зануда. Три сотых, это в пределах погрешности. Больше у тебя до конца смены ни одного пассажирского транспорта. А в пространстве — Новый Год. Неужто ты бутылочку шампанского контрабандой не проволок?

— Не положено. Знаешь, что шампанское в невесомости вытворяет? Да ещё при пониженном давлении…

— Какая невесомость, парень? У тебя искусственная гравитация.

— А если случится авария? Для того я тут и сижу, что трасса пассажирская, да ещё через раз кто-нибудь вне расписания лезет.

— Ну, сиди. А мы празднуем.

— Архипушка, — вмешался в разговор ещё один голос, — мы тебя поздравляем. — Через пять минут — Новый Год по времени Ганимеда. Надо отметить. Тебе желаем беспроблемного дежурства, но сначала ответь на один вопросик. Мы опрос проводим по всем станциям. Ты когда перестал верить в Деда Мороза? В смысле, в каком возрасте?

— Любопытный вопрос. И с какой точностью вам хочется знать время этого замечательного события?

— Хотя бы, плюс-минус год.

— Это — сколько угодно. Я понял, что Деда Мороза нет, когда мне было три года, два месяца и несколько дней; точнее — не скажу.

— Вот это точность! Ты что же, помнишь себя с трёх лет?

— А как же! Такое не забудешь. Отлично помню, как проснулся утром, а родители стали поздравлять меня с Новым Годом, и на завтрак вместо манки дали оливье. И ещё выдали какие-то подарки, забыл, что именно, помню только, что от Деда Мороза. Я спросил, а где сам Дед Мороз? Оказывается, он приходил ночью, а теперь уже ушёл. Я долго и мучительно думал, почему гость детского праздника приходит ночью, когда дети спят. В результате я понял, что дурят нашего брата, никакого Деда Мороза нет, а есть один обман. После этого я очень долго не верил в Деда Мороза ни, тем более, в Снегурочку. А Новый Год не терплю до сих пор и, как видишь, стараюсь в эти сутки выйти на дежурство. Но добросердечные коллеги не дают мне покоя и непрерывно лезут со своими поздравлениями.

— Понял. Сейчас отключусь. Только последний вопрос задам. Ты сказал, что долго в Деда Мороза не верил. А сейчас, что, веришь?

— Верю.

— Как? Это же мракобесие чистой воды.

— И что? Почему бы не помракобесничать малость? Кому от этого плохо?

— Да, непростой ты человек, Архип.

— А ты что думал? Кстати, у меня вызов. Ещё кто-то летит вне расписания. В рождественскую ночь всегда так. Сто пятнадцатый слушает. Отвечайте, уважаемый. Куда вы, собственно говоря, летите? Том, Том! — нет ответа. Желаете молчать и впустую засорять пространство? Что же, милости прошу. До послезавтра в моём секторе не будет ни одной живой души. Мёртвой, впрочем, тоже. Алло, Антонио, ты меня слышишь? Вот чудак-человек. То его из эфира не выгонишь, а то пропал — и нет его. Ну и пусть, зато он не узнает, с чего я решил изменить своё мнение о Деде Морозе. Доказательств этому нет ни малейших, одни размышлизмы…

Всё это Архип говорил вслух при включённом передатчике, к вящему смущению всякого, кто мог бы его слышать. Но кому слышать, кроме молчуна, летящего вне расписания.

Архип хлопнул ладонью, выключая передатчик. Будет вызов, передатчик сам включится, а по расписанию огрызок года никаких новостей не предполагает.

Архип завалился на койку, убавил гравитацию, так, чтобы в постели было удобно лежать. Вот так же и Дед Мороз нежится сейчас на снежной перине. Вроде бы Новый Год по всей Солнечной системе движется, нормальные граждане должны пить-выпивать, а несуществующий Дед Мороз обязан носиться, так что дым из-под валенок. Да будь эти валенки хоть асбестом подшиты, всё равно всех детишек, ждущих Деда Мороза, не навестишь. В новогоднюю ночь можно зайти по десятку адресов, а детей, мечтающих о новогоднем чуде — миллиарды. Так стоит ли напрасно мучиться? Куда как прелестней возлежать на снежной постели и ничего не делать. Вот только тот, кто ничего не делает и никак себя не проявляет, тот и не существует. Простенько и со вкусом. Начали с того, что Дед Мороз есть, кончили тем, что его нет.

Архип рассмеялся и повернулся на бок. Теперь осталось доказать, что его, Архипа тоже нет. А что, к этому идёт. Вот он валяется, только что не на снежной перине. Семьи у него нет и не предвидится, работа, если вдуматься, тоже смешная. Во время дежурства вмешательство человека требуется один раз на сто случаев. А уж в новогоднюю ночь появляются только шутники.

Замигал огонёк вызова. Не иначе заблудший балует.

— Предположим, сто пятнадцатый слушает и даже готов включиться в работу.

Ответ не вполне по правилам, но для Нового Года сойдёт.

— Мне бы посадку на вашей станции… — голос совершенно незнакомый. Интересно, кто может так прикалываться? То ли ребёнок говорит, то ли девушка.

— Ты, никак, умом повредилась, милая? У меня посадочного модуля нет, только переходный узел.

— Мне больше и не надо, — прозвенел детский голосок.

Ох, уж этот Новый Год, ох уж эти шутки-игры!

Однако, шутки шутками, а правила надо исполнять. Архип поднялся с койки и включил посадочные огни. Конечно здесь не дальний космос, но Солнце достаточно далеко, чтобы ничего толком не освещать.

Теперь можно сообщить на станцию о внеплановой стыковке, а можно сначала посмотреть, кого к нему занесло. Приятно, когда ситуация выходит из жёстких рамок, и вместо непреклонного «надо» появляется свободное «можно».

Стыковочный блок засиял сотней разноцветный огней, но все они показались тусклыми по сравнению со светом, который разливался прибывшим гостем. К стыковочному узлу приближался не планетолёт, не космический разведчик, даже не пассажирская капсула, какие порой встречаются на околоземной орбите. Всё это был бы привычный пустотный транспорт. Нет, на стыковку заходили развалистые сани, какие только на новогодней открытке можно видеть. Два оленя, впряженные в сани, переступали копытами в глубоком вакууме, а возницей небывалой повозки был… стоит ли повторять имя сказочного деда?

Зашипела кессонная камера. Вся автоматика в современном космосе работает бесшумно, но кессонная камера шипела и будет шипеть во веки веков.

Сейчас распахнётся люк, и можно будет увидеть, кто нанёс визит дежурному. Иллюминаторов на станции нет, при желании можно навести на камеры обзора любую картинку, а не только подъезжающего Деда Мороза. А если учесть провокационный опрос, который только что устроили ему, то удивляться ничему не стоит.

Шлюз отшипел своё, люк раскрылся. В тесной рубке появился Дед Мороз, с трудом волочивший мешок подарков, а следом Снегурочка. Лицо деда, полускрытое бородой, было напрочь незнакомо. Оставалось грешить на профессиональный грим, который, как говорят, умеет творить чудеса. А вот Снегурочку ни на какой грим не спишешь. Сколько не ищи, но на расстоянии двух астрономических единиц такой красавицы не сыщешь. Да и возраст за себя говорит: детей, покуда, так далеко от дома не пускают.

— С Новым Годом! — пробасил Дед Мороз.

— С новым счастьем! — подпела Снегурочка.

— Аналогично… — не зная, что сказать, отозвался Архип.

— Что ж ты гостей не принимаешь?

— Предлагаете встать на табуреточку и прочесть стишок? Так у меня табуретки нет, а на кресло дежурного ногами вставать не полагается. Да и неудобно это.

— А без табуретки стишок прочесть? Непременно про зиму, и чтобы она в самой силе была.

— Зима недаром злится, прошла её пора, — подсказала Снегурка.

— Не балуй, — совсем не строго сказал Дед Мороз.

Странное ощущение завладело Архипом. Каждая подробность происходящего безумия легко объяснялась шутками веселящихся коллег, но все вместе… слишком уж это сложно для новогоднего розыгрыша. Но даже если это шутка, то почему бы ей не подыграть?

— Я тоже знаю про суровую зиму… — Архип выпрямился и продекламировал: — Пейте водку в большие морозы, сбережёте, наверное, нос, на щеках же появятся розы!

Дед Мороз потёр рукавицей свой нос, весьма большой и красный, и с сомнением проговорил:

— Пожалуй, этот стих сойдёт. Хотя водки я не пью.

— Тогда давайте пить чай. У меня чай копорский, сам собирал и сушил.

— Чем только не занимаются наши космонавты в свободное от работы время, — промолвил Дед Мороз, усаживаясь поближе к кухонному блоку.

Архип поспешно включил разогрев заготовленных кушаний. Спиртного он контрабандой на дежурство не проносил, не интересно это было Архипу, а вот покушать одинокий дежурный любил так даже очень. Особенно это касалось праздничных дней.

Столик в рубке был невелик, и его мгновенно заполнили судки, салатницы и вазочки.

— Рыбник попробуйте, — потчевал Архип, уже не гадая, мастера розыгрыша перед ним или подлинные сказочные герои.

— Это какой же рыбник? У нас на северах в каждой деревне свой особый рыбник.

— Налим, целиком запечённый в пироге, — пояснил Архип, разламывая исходящий паром рыбник. — Его руками едят, безо всяких вилок.

— Правильная вещь, — признал Дед Мороз.

Он притянул самую большую чашку, налил чаю.

— Осторожнее, — предупредил Архип. — У меня термопот установлен. Он крутой кипяток наливает.

Дед Мороз аккуратно подул в чашку. Поверхность кипятка подёрнулась тонкой корочкой льда. Дед пальцем пробил лёд, отхлебнул чай.

— Хорошо!

— Тут в кубышечке мёд, а в вазочке облепиховое варенье.

— Возьму, возьму, — соглашался старик.

— Снегурушка, ты хоть рыбника попробуй…

— Не могу, нельзя мне горячего. Я лучше клюковкой полакомлюсь. Я думала, она снежком пересыпана, а она с сахаром. Так вкусно!

— Будет тебе на кислятину налегать. Вот салатику возьми, он не горячий. Это не стандартное оливье, какое сейчас на базе лопают. Это салат с жареными грибами.

— Какими?

— Маслятами. Сам собирал. А хранил их замороженными. Тебе такое дело знакомо.

Снегурочка стянула варежку, перемазанную сахарной пудрой, и осторожно протянула руку к ложке. Рука была неестественно белая, как неживая. Архип положил ладонь на эту руку, и его ожгло холодом, словно он вытащил ледыху из камеры глубокой заморозки.

— Больно, — произнесла Снегурочка, не пытаясь отнять руку.

— Так всегда бывает. Если руки застынут, то потом отогревать больно. Давно у тебя руки заморожены?

— Всю жизнь.

— Что значит, «всю жизнь»? Сколько тебе всего годочков?

— Это, смотря, как считать. Мне было, кажется, девять лет, когда меня мачеха из дома выгнала. Не помню, чего ей захотелось среди зимы. Ничего я не нашла, и, если бы не дедушка, замёрзла бы до смерти. А сколько я у дедушки живу — не знаю. Лет полтораста или двести. Дедушка лучше знает.

Дед Мороз оторвался от порушенного рыбника и проворчал:

— Внуча, что ты человеку праздник портишь? Пугаешь зря.

— Что я такого сказала? Что я замёрзлая девочка? Ты погляди в окошко, — Снегурка кивнула в сторону экрана внешнего обзора, — думаешь там олешки ногами перебирают? А это не олешки, а оленищи, вот такие громадные. Тоже замерзлые. Теперь таких не найти, только у дедушки есть. Он много чего хранит у себя в вечной мерзлоте.

— Это гигантский олень, — произнёс Дед Мороз, отодвинув остатки рыбника.

— Мегацерос, — добавил начитанный Архип.

— Я и мамонта мог бы в санки запрячь, — горделиво похвастал Дед Мороз, — и шерстяного носорога…

— Шерстистого, — поправил Архип.

— И шерстистого тоже. Только они ходят медленно. А олени — раз! — и я у вас на орбите.

— А толку? На таких скоростях — и никого не навещать…

— То-то и оно. Ты же сам на весь эфир объявил, что если нельзя всех навестить, то и ни к кому приходить не надо. А я к этому добавлю: если настоящий Дед Мороз ни к кому не приходит, значит, нет его вовсе. Что в постели лежать, что в могиле — разницы никакой. А я, вот он, есть, шебуршусь понемногу. Значит, я должен хоть к кому-то, но заявиться с поздравлениями и подарками.

— А почему выбрал именно меня? Одиноких людей в мире — пруд пруди.

— Ты лучше всех ответил, когда и почему перестал верить в Деда Мороза, то есть, в меня. Думаешь, с чего появился такой опрос? Это я его запустил. А что твоя кабинка на самом краю мира висит, это неважно, мои олешки единым духом куда угодно доскакать могут.

— Понятно, — сказал Архип, переменяя озябшую руку на ту, что оставалась тёплой. — Доскакал, значит. Какой русский не любит быстрой езды… Хотя торопиться тебе некуда. Значит, в слоях вечной мерзлоты у тебя и мамонты хранятся, и шерстистые носороги, и мегоцеросы. Небось, и пещерный медведь есть.

— Есть. Куда же без него.

— А люди?

— Встречаются, но редко. Только я их не трогаю, нечего чужие могилы разрывать. Его поднимешь, телом он как бы оживёт, примерно, как мои олешки, а душой мёртвым останется.

Дед Мороз помолчал и, не дождавшись вопроса, который напрашивался на язык, сказал:

— Снегурку я не выкапывал; я её живой нашёл. Отогревать её было поздно, но сердечко ещё билось, чуть знать.

— А сейчас бьётся?

— Изредка бьётся. Бывает, целую неделю его не слыхать, а потом вдруг застукотит, словно у живой девчонки. Как двенадцать раз кряду сожмётся, значит, Новый Год наступил. Лучших часов нет.

— Дедушка, ты меня отругал за не вовремя сказанное, а сам что делаешь?

— Что сам? У меня ведь тоже за тебя сердце болит.

— Погоди, — неожиданно перехваченным голосом произнёс Архип. — Раз сердце бьётся, значит, жизнь не ушла, отогреть можно, только не абы как, а живым теплом.

— Это ты ловко придумал. А теперь на себя глянь. После сегодняшнего тебя самого лечить придётся; руки отморожены, а толку чуть.

— Чуть — это больше, чем ничего. А руки — не сердце, их можно вылечить.

Архип оглянулся на Снегурочку. Она сидела, поникнув, слёзы стекали по щекам и ледяными бусинами звонко падали на столешницу.

— Вот те на… — протянул Дед Мороз. — Двести лет внуча всухую прожила, слезинки из неё не выжмешь, а тут вдруг разнюнилась. Живую жизнь, что ли, припомнила? Солнце, зелень, цветочки… чтобы в лесу птиц без счёта, и каждая на свой лад поёт. Так, что ли?

Снегурочка судорожно кивнула.

— А жару, пыль, мух кусачих, прополку на огороде — тоже припомнила? По воду с коромыслом ходить — легко?

— Дедушка, — перебил Архип, — сейчас не двести лет назад, жизнь стала иной, по воду ходить не надо, и на грядках люди возятся разве что для собственного удовольствия.

— Ничего, не эти, так другие тяготы найдутся. Просто я вашего быта не знаю. Но уж зато мачеху Снегуркину вовек не забыть. Не знаю, как в святцах, а на деревне её Хавроньей звали. С падчерицей Хавронья просто поступала: за всякую провинность — розга, а в прочее время — ругань. Ну, как, внуча, вспомнила?

— Что её вспоминать? — перебил Архип. — Она уж двести лет, как померла.

— Живёхонька! В мире всё устроено по справедливости. Раз я Снегурке сгинуть не дал, то на отмахе и Хавронье чародейства досталось. Ты, да и все остальные люди думают, что я весь из себя добрый дедушка. А я не только Дед, но и Мороз, а мороз штука суровая. Внуча не помнит, что ей сказано было, прежде чем её за дверь вытолкали. А я помню, у меня ничто не забыто. Хавронья любительница была кофей пить. Настоящий-то кофей ей не по карману был, так она приохотилась желудёвый кофеёк попивать. Ну и пила бы себе, кто мешает, так нет, то ли не хватило ей желудей, то ли запасу захотелось, но послала она девчонку среди зимы за желудями из-под снега выкапывать. Там я её и нашёл застывшую. Вмешался я со своим колдовством в эту простую историю, и с тех пор Снегурушка у меня живёт, смерти неподвластная, а злая мачеха летом и зимой по лесу бегает, желудей ищет и никак наесться не может.

— Не понял, она, что же, в свинью превратилась?

— Ну да, была хавроньей по прозванию, стала по сути. А если Снегурочка отогреется, оживёт, станет настоящей девочкой, то и мачехе человеческий облик вернётся, хотя и звериная суть никуда не денется. Заест она Снегурку в два приёма.

— Так мы ей и позволим.

— И что ты сделаешь? Ты ей не отец родной, не дядюшка и не жених названый. Какого жениха ей взыскалось в девять лет? Двести лет назад девятилетку невестой называли, но нонеча не то, что давеча, девятилетняя девочка малой считается и будет отдана мачехе.

Снегурочка всхлипнула и тихо произнесла:

— Я не хочу к мачехе, я к дедушке хочу.

Дед Мороз притянул Снегурочку к себе, прижал к заиндевелой шубе.

— Не бойся, я тебя Хавронье не отдам. Мы, знаешь, что сделаем? Договоримся с белками, они нам наберут огромнейшую кучу желудей, пусть Хавронья ужрётся и лопнет.

Снегурочка рассмеялась. Лицо только что кукольно-белое, разрумянилось.

— Гляди-ка, — сказал Дед Мороз, — всего тепла получила две горсточки, а уже и плачет, и смеётся. Скажи, внуча, только честно, хочется живой девочкой стать?

— Хочется, — виновато произнесла Снегурочка.

— Беда с вами, девчонками. И то тебе хочется, и это. Только к Хавронье не хочется. Прямо не знаю, что делать.

— Я знаю! — выкрикнул Архип. — Хавронья Снегурочке не мать, а мачеха, а ты ей дедушка! Жила у тебя Снегурка примороженной, поживёт и настоящей девочкой. Найдётся у тебя в доме для Снегурки тёплый уголок?

— Уголок-то найдётся, — покивал Дед Мороз, — а жить там Снегурочка не сможет.

— Почему?

— Да потому, что я не человек и дом у меня не человеческий. Одно прозвание, что я Дед Мороз, а по взаправде — Мороз безо всякого деда. Родителей у меня нет и не было, родни, друзей — нет. Какой же я после этого человек? Есть такое понятие, может слыхал: хтоническое существо, так это я. Хорошо ещё, что существо, а то иные знатоки хотят меня в хтонические чудовища произвести. Но чудовище или просто существо, в любом случае, ожившая девочка у меня не выживет. Покуда она не живая и не мёртвая, я её к себе возьму и постараюсь кроху твоего тепла сберечь, а уж дальше ты сам — и Снегурку оттаивать, и с Хавроньей разбираться… — всё тебе. А нам пора домой, в ледяные хоромы.

— Но вы вернётесь? — с замиранием сердца спросил Архип.

— Это как ждать будешь.

Дед Мороз встал, следом поднялась Снегурочка. На Архипа она не глядела, лицо было прекрасным, как у ледяной статуи.

— Погодь с полминуты, — спохватился Дед. — Что-то я совсем обеспамятел. Я же Дед Мороз и должен дарить подарки.

Не снимая рукавиц, Дед Мороз принялся перебирать содержимое мешка.

— Зайчики, мишки, паровозики… — кто сейчас играет в такую ерунду? Устарел я, потому и к детям не прихожу. А вот, вроде бы, то, что надо, — Дед Мороз вытащил из мешка игрушечного оленёнка. — Видишь, это плюшевый мегацерос. Держи на память.

Зашипел шлюз, беззвучно открылся внешний люк. Гости уселись в сани. Дед Мороз молодецки свистнул, так что оживший передатчик едва не икнул с перепугу. Снегурочка, опомнившись, замахала руками.

Архип смотрел вслед уезжающим. Сани летели, взрывая пушистые бразды, а по их следу мчалась огромная чёрная свинья. Из распахнутой пасти вырывалось рычание и пронзительный визг. Визг был так силён, что даже безвоздушное пространство не могло приглушить его.

Архип мгновенно активизировал противометеоритную пушку, навёл перекрестье прицела на жирный отъевшийся на желудях бок.

Как всегда не вовремя пискнул сигнал вызова.

— С Новый Годом! С новым дежурством!

Ну, конечно, это Антонио, кто ещё?

— Сто пятнадцатый слушает! — рявкнул Архип на автомате, совершенно не слушая, что там несёт сменщик.

— Архип охрип, а Иосиф осип!

Тьфу, пропасть, а он надеялся, что хоть сегодня его избавят от дурацкой скороговорки!

— Антонио, сгинь! У меня метеоритная атака!

— Архипушка, ты в своём уме? Какая атака? У нас этой напасти вовек не бывало. Но, если хочешь, постреляй по метеоритикам. Спишем на новогодний салют.

Хорошо хоть так.

— Наведу я пушку на свиную тушку, — сам себе скомандовал Архип.

Неслышно грянул выстрел. Замирающий визг разлетелся по пространству. Сани уезжали, никто их не преследовал.