Ну привет, заучка…

Глава 5

– Слышь ты, заучка, я только спрошу кое-что, не вздумай орать, поняла? А то опять заткну.

Он рычал страшно, так, что ноги дрожали и отказывались держать, я молча билась в его руках, пытаясь оттолкнуть, помня о прошлом успехе, когда мне это удалось. Но теперь, видно, удача была не на моей стороне, потому что хватка Алиева становилась от каждого моего рывка не просто железной, а еще и давящей, воздуха не хватало, он душил меня своей жесткой ладонью, прижимал всем телом к стене и шумно вдыхал опять запах моих волос, склонившись с высоты своего роста. И говорил, говорил, говорил…

– Сучка, чего ж ты трясешься-то, я же ничего еще не сделал. Но сделаю, слышь, сделаю, тварь ты мелкая, и какого хуя я вообще? Похуй, слышишь, похуй! Не вздумай бегать больше, поняла? Сейчас со мной поедешь, и только попробуй выебываться, сучка, сама виновата, нехер ходить здесь, и смотреть так, и вообще…

Тут он замолчал, а я, оглушенная его ужасными словами, хоть и воспринимала их с пятого на десятое, не прекращала сопротивляться.

Алиев выдохнул. Выругался тихо. Легко тряхнул меня, пытаясь утихомирить. А я, уже чувствуя, что силы на исходе, умудрилась ударить его и оцарапать, видно, довольно болезненно, потому что захватчик мой внезапно зашипел, что-то сказал непонятное, и, резко отняв руку от моих губ, тут же прижался к ним поцелуем.

Полностью выбивая этим у меня пол из-под ног. Я слабо пискнула, забилась из последних сил, запрещая себе сходить с ума и подчиняться, но Алиев обхватил меня уже двумя руками, сжал так сильно, что я просто перестала дышать, и буквально силой заставлял меня отвечать на свой грабительский, животный поцелуй. Размыкал мои губы, врывался языком в рот, измучивая своей настойчивостью, жадностью. Я понимала уже, что ничего не смогу сделать, но все еще трепыхалась, била его по плечам, пыталась упираться в руки, отталкивать. В голове пульсировали бессмысленные, странные желания, животные и глупые. А когда он еле слышно застонал, перехватывая меня поудобнее, вжимая в себя, и совершенно, категорически не обращая внимания на мои бесполезные трепыхания, этот его гортанный стон отозвался во всем напряженном теле, словно по натянутой струне провели пальцем.

Я поняла, что теряю себя полностью, что схожу с ума, и забилась уже совершенно отчаянно. Это только распалило захватчика еще сильнее, руки стали настойчивей и жестче, губы напористей, и дыхания не было, и от жара и ужаса я дурела, и…

– Алиев, я смотрю, вы не только мои занятия не посещаете, да?

Звонкий злой голос прозвучал неожиданно, и заставил Алиева дрогнуть и отпустить меня. Я не удержалась, облокотилась на стену, не уверенная, что смогу хотя бы шаг сделать.

Все остальное я воспринимала, словно сквозь кокон из ваты. Татьяна Викторовна что-то резко сказала Алиеву, потом повелительно мотнула головой, и я, не сдержав облегченного всхлипа, убежала к ней, спрятавшись за ее хрупкую, но в тот момент казавшуюся самой надежной в мире, спину.

А потом был буфет. И кофе. И я наконец-то пришла в себя. И с опозданием опять затряслась от мысли о неслучившемся.

Ведь, если бы не Татьяна Викторовна, то Алиев точно утащил бы меня из университета в машину, и затем… Я даже думать не хотела о том, что было бы затем. Слишком страшно. Слишком сумасшедше. Слишком… Просто слишком.

Все остальное я тоже воспринимала с подтормозкой. Предложение Татьяны Викторовны сначала работы на кафедре, с хорошей оплатой. А затем и ночевки. У нее. Я как раз думала, что Алиев может ждать… И что я просто не смогу убежать. И тут такой выход! Просто не поверила даже сначала, отказывалась. Но Татьяна Викторовна, вероятно, подумав о том же, о чем и я, настояла. Мы вместе пошли до общежития, чтоб забрать мои вещи для ночевки. Наш путь я запомнила слабо, опять погружаясь в переживания.

Вздрогнула и проснулась, только когда увидела Алиева, нагло развалившегося на общажной лавочке в окружении прихлебателей. Опять обдало ужасом. Меня ведь ждал, гад! Точно, ждал! Правильно я подозревала! И Татьяна Викторовна тоже посмотрела неодобрительно. Но при ней Алиев ничего не посмел даже сказать, не то что сделать. Я быстро прошмыгнула в подъезд, добралась до комнаты, начала собирать вещи, все это время лихорадочно размышляя.

Зачем я ему? Зачем? Ну полно ведь девчонок! Неужели, настолько ненавидит, что хочет наказать таким образом? Но за что? Что я ему сделала? Почему так разговаривает со мной? Такие слова говорит ужасные, грубые, циничные, словно еще сильнее хочет унизить, обидеть? А куда уж сильнее? Куда уж обиднее? Я таких слов и не слышала никогда в свой адрес! Потому что не заслуживаю я таких слов! Я ничего, ничего для этого не сделала!

Весь остаток вечера я испытывала только невозможную, глубочайшую благодарность к Татьяне Викторовне, моему ангелу-хранителю. Если бы не она…

И ведь наверняка неудобно ей. Весь университет в курсе про ее отношения с историком, Юрием Станиславовичем, они такая красивая пара. Наверняка, встречаются, может, он и ночует у нее… А тут я… Неудобно так. Но отказаться я не смогла, слишком свежи были воспоминания о волчьем взгляде Алиева, которым он провожал меня, сидя на лавочке.

Не успокоится. Пока не получит свое.

А, значит, то, что предложила Татьяна Викторовна, благо. Господи, я ей до конца жизни буду в церкви свечку ставить за здравие!

Когда вечером в ее квартире неожиданно раздался звонок в дверь, я отчего-то сильно перепугалась. Решила, что это Алиев опять… Только по одной этой глупой мысли можно было понять, насколько я в тот момент была не в себе.

Но пришли студенты из выпускной группы, те самые, что так странно сверлили нас взглядами днем, в буфете. Как раз, когда мы с Татьяной Викторовной сидели за кофе. Я их прекрасно запомнила, несмотря на то, что все еще тряслась от пережитого. Еще бы не запомнить таких зверей! Здоровенные, особенно короткостриженный парень кавказской внешности, да и второй тоже, с ехидным взглядом. Наглые такие. Сели неподалеку и смотрели так страшно. На Татьяну Викторовну. Глаз не сводили. Мне не по себе даже стало. А она, вот ведь сила воли, только глянула на них строго и зло, и засобиралась на кафедру, фронт работы мне показывать.

И, пока мы не вышли, он так и смотрели. И даже мне, хоть и не была объектом их внимания, было неловко. А каково ей? И она у них еще и занятия же ведет!

И не боится…

Памятник надо ставить таким педагогам.

И вот теперь они чуть не ввалились в квартиру, забубнили что-то на пороге. Требовательно так. Я даже испугалась, не вызвать ли полицию. Страшно же. Татьяна Викторовна стояла рядом с ними, и сразу бросалось в глаза, насколько они здоровенные. Угрожающе просто. Оба минимум на голову выше нее, крепкие, плечистые. Она совсем хрупкой смотрелась по сравнению с этими парнями.

Они бубнили что-то непонятное, наверно, про занятия или расписание, я так и не поняла.

Тем более, что Татьяна Викторовна быстро оборвала их и отправила в подъезд, и сама вышла, сказав, что скоро вернется.

А я осталась, лишь удивилась, зачем в подъезд выходить, когда можно и в доме поговорить… Но, само собой, вслух высказываться не стала, потому что не мое это дело, и так наглость невозможная, работу себе выбила на кафедре, да еще и ночую здесь…

Я попила кофе, съела бутерброд. Татьяна Викторовна задерживалась. Я начала беспокоиться. Она вышла в подъезд совсем без вещей, только в халате и тапочках. А вдруг, она уже пообщалась со студентами, и что-то случилось? Упала, ударилась?

Я торопливо накинула куртку и вышла в подъезд, аккуратно открыв дверь, чтоб, в случае, если услышу разговор, просто зайти обратно и не беспокоить.

Но в подъезде было пусто. Я огляделась, а затем услышала какой-то шорох. Из темного, непросматриваемого угла подъезда, за лифтом. И тихий неразборчивый шепот. Странный, срывающийся. И мягкое, нежное постанывание. Кровь бросилась в лицо, я, уже понимая, что не надо было мне выходить, что это не мое совершенно дело, все же громко спросила, все ли в порядке. И по голосу Татьяны Викторовны поняла, что у нее все в порядке. В полном.

Я забежала в квартиру с горящими от стыда щеками. Вот зачем вышла? Глупая! Глупая! Не мое совершенно дело, что она там делала с этими двумя, на самом деле, очень даже опасно и серьезно выглядящими парнями.

В буфете она их явно не боялась, смотрела зло и напряженно. А они…

Теперь я совсем по-другому воспринимала их взгляды на нее. Совершенно по-другому. Не пугали они, не хотели устрашить. А, пожалуй, наоборот все…

От понимания того, что случайно узнала чью-то, настолько интимную тайну, стало не по себе. Стыдно и неудобно.

Что мне делать теперь? Уйти? Наверно, да… Вряд ли, Татяна Викторовна захочет меня видеть… После того, что я слышала… Она же должна понимать, что я догадалась… О ее тайне. И как теперь быть?

Я взволнованно ходила из угла в угол, заламывая руки и переживая все так, словно это меня застали изменяющей своему жениху со своими же студентами.

Я не осуждала, даже в мыслях не пыталась привнести в сознание негативный оттенок. Только не к ней. Не к человеку, который сегодня защитил меня. Спас.

Да и не привыкла я никого осуждать. Всегда считала, что личная жизнь – личное дело каждого, и бесконечно удивлялась, что другим есть дело до кого-то, кроме себя.

Я просто очень переживала, что Татьяне Викторовне будет неудобно теперь со мной общаться. Или, что она, не дай Бог, подумает, что я могу как-то это все распространить…

Возвращение очень потрепанной и порядком измятой Татьяны Викторовны не дало мне окончательно скатиться в пучину самокопания.

Она молча ушла в ванну, потом вышла, и мы просто тихо пили чай. Я смотрела на нее, стараясь деликатно не опускать взгляд на очень даже заметные за воротом халата и крайне однозначные следы. А она никак не комментировала произошедшее.

Мы легли спать, и я сразу же уснула, измученная длинным и таким странным днем.

А утром Татьяна Викторовна предложила мне временно пожить у нее. И я поняла, что уже за одну только эту бесценную поддержку буду благодарна ей всю жизнь.