Нужные [СИ]

Завидев мальчишку своего возраста, отрешённо бредущего по лагерю в окровавленной рубашке, Хана бросилась к нему.

— Ты ранен? — деловито уточнила она. Несмотря на то, что была мала, она помогала по мере сил ирьёнинам, чем очень гордилась. — Где болит?..

Она осеклась, когда мальчик поднял на неё взгляд — поразилась отстранённости, задумчивости, застывшим в нём.

— Это твоя кровь? — уточнила Хана.

— Нет, — ответил мальчик совершенно спокойно. Только в тёмных глазах плескались чувства, такие яркие, сложные.

— Ты… — начала было девочка, но не смогла закончить. В самом деле, что можно сказать ровеснику, который только что убил?

Взгляд мальчика скользнул по бинтам, которые она теперь нервно мяла в руках.

— Благодарю, мне не требуется помощь, — произнёс он и, вежливо кивнув, ушёл в ту сторону, где стояли палатки с гербами Учиха.

Годы шли, а в этом отношении он не менялся совершенно. Учиха Итачи никогда не просил о помощи.

Это казалось Хане странным: в чём же ещё, как не в этом, не во взаимной поддержке смысл друзей, товарищей, деревни? Почему этот мальчик не хочет принимать помощь? Он слишком гордый? Нет, так бы Хана не сказала, а она разбиралась — целый год отучилась с ним в одном классе, много времени сидела рядом с ним и наблюдала — и не видела ни следа надменности, зазнайства, которые зачастую проявлялись в выходцах из древних семей. А Итачи ведь и вовсе был наследником клана Учиха — и вместе с тем будто не считал это главным. Его задумчивый взгляд, направленный в небо, словно бы вырывался за границы условностей, предписаний, видел куда больше, чем любой другой.

Его хвалили, его ставили в пример, им восторгались. У Ханы же при каждом взгляде на Итачи сжималось сердце — так больно становилось от его закрытости, одиночества. От того, что у него, ребёнка, слишком взрослый взгляд. От того, что его руки уже в крови.

В Академии он не задержался надолго: всего год — и Итачи генин. С той поры они почти не пересекались, разве что иногда сталкивались в деревне; Хана всегда здоровалась первой, а Итачи отвечал вежливо, но как-то отстранённо, словно автоматически, и проходил мимо, продолжал путь. Хитай-ате с символом Скрытого Листа выглядел на его голове непомерно большим.

О чём Итачи думал тогда? Хана сомневалась, что о простецких заданиях, которые только и давали поначалу генинам. Но что могло настолько занимать этого мальчика, отринувшего, казалось, необходимость в друзьях, в любых человеческих связях?..

«Несчастный, — думала Хана, глядя ему вслед. А затем невольно приходило на ум: — Проклятый клан Учиха».

Направляясь после Академии домой через общественный парк Конохи, Хана удивилась, заметив Итачи на скамье под раскидистым деревом. Но ещё сильнее её поразили, тронули до глубины души его улыбка и блеск глаз, адресованные малышу, сидящему у него на коленях.

— Привет, Итачи.

Бывший одноклассник поднял на неё взгляд, мгновенно придал себе обычный отстранённый вид.

— Здравствуй, Хана.

— Не ожидала увидеть тебя здесь, — подойдя ближе, Хана остановилась возле него, посмотрела на ребёнка, решившего, что длинная чёлка Итачи — хорошая игрушка. — Твой братишка?

— Да, — Итачи мягко высвободил волосы из хватки малыша и дал ему взамен выструганного из дерева дракона. — Его зовут Саске.

— Вы с ним похожи, — заметила Хана, хотя это вряд ли требовалось — в древних семьях, подобных Учихам, веками оттачивалась клановая порода.

Итачи слегка склонил голову в вежливом жесте и перевёл взгляд на трёх щенков, крутившихся у ног Ханы.

— Твои нинкен?

— Угу, — Хана присела на корточки и по очереди потрепала трёх близняшек Хаймару по лохматым загривкам. — Мама решила, что мне пора осваивать клановые техники.

— Вот как, — произнёс Итачи задумчиво и тут же поудобнее перехватил Саске, завозившегося на коленях брата — его внимание тоже привлекли собаки, и малыш, заулыбавшись, потянул к ним руки, но Итачи только прижал его к себе, рефлекторно, крепко.

— Они дружелюбные, — с улыбкой заверила Хана. — И чистые.

Итачи это явно не убедило, и отпускать уже начавшего капризничать брата поиграть со щенками он явно не собирался. Так очаровательно его берёг, будто самое дорогое в жизни.

— Прости, Хана, нам пора идти, — Итачи поднялся, опытно усадив Саске в сумку-переноску.

— Да, конечно, — рассеянно кивнула она, тоже вставая; Хаймару запрыгали вокруг, выпрашивая ласку, размахивая пушистыми хвостами, чем веселили Саске. — Удачи тебе на миссиях.

— А тебе на тренировках, — вежливо ответил Итачи и, развернувшись, зашагал прочь. Саске выглянул из-за его плеча, чтобы ещё посмотреть на собачек, и Хана, улыбнувшись, помахала ему; малыш просиял и потряс ручонкой в ответ.

После этой встречи Хана вернулась домой в прекраснейшем настроении — и тут же угодила в царство шума и суматохи, которые создавал её мелкий братец Киба. В данный момент он вцепился в загривок огромного маминого нинкен и, заливаясь смехом и восторженным визгом, катался верхом на нём по двору.

— Киба! — бессильно воскликнула Хана и сняла брата с подбежавшего к ней пса. — Ну сколько раз говорить, Куромару тебе не лошадка!

— Ашатка! — возмущённо возразил братец. Куромару тем временем чинно отошёл в сторону, рыкнув на тройняшек Хаймару, увязавшихся было за ним в надежде поиграть.

— Идём, ашатка, лучше тебе побыть в доме, — усмехнулась Хана и отнесла брата в его комнату. Оставив Кибу там под надзором Куромару — не иначе как мать попросила своего нинкен присмотреть за мелким, — Хана отправилась на кухню, чтобы поужинать прежде, чем садиться за уроки. Сварив себе рис и положив на тарелку пару кусков оставшегося со вчера мяса, она только села за стол, как на пороге появилась мать.

— Привет, мама, — Хана начала подниматься, чтобы наложить и ей риса, но Цуме, положив руку ей на плечо, уверенно усадила обратно на стул.

— Как дела в Академии? — спросила она, выудив из холодильника вяленое мясо — вечно перекусывала вместо того, чтобы нормально поесть. Мать выглядела усталой, ещё не до конца оправившись после миссии, с которой вчера вернулась, а через пару дней её ждало новое задание на границе.

— Сегодня мы разбирали принцип вычисления радиуса поражения той или иной техники, — отрапортовала Хана. — А потом как обычно бегали и упражнялись с сюрикенами и кунаями.

Цуме села напротив и посмотрела на дочку со строгостью. «Почему бы?» — удивилась Хана, но молчала, ожидая, когда мать объяснит сама.

— На Хаймару чужой запах. Об какого Учиху они тёрлись?

— Мм? — удивилась Хана и, спохватившись, ответила: — А, я по пути домой встретила Итачи — помнишь его? Он начинал учиться со мной, но теперь уже генин.

— Сын Фугаку, да? — мрачно уточнила Цуме; девочка не понимала, почему в голосе матери при упоминании главы клана Учиха появилось столько ожесточённости. — И часто ты общаешься с ним?

— Нет, мы редко видимся, да и то обычно только здороваемся, — осторожно ответила Хана — чувствовала, что сейчас осторожность не будет лишней.

Однако Цуме будто почувствовала то, что Хана старательно прятала в глубине своего существа — уловила своим невероятным чутьём.

— Будь осторожнее, девочка, — предупреждающе проговорила мать. — Учихи — не те, в кого стоит влюбляться.

— Я и не… — возразила Хана, но осеклась и закончила по-другому: — Я не стану добиваться взаимности, — и мысленно добавила: «Мне достаточно знать, что он просто есть где-то рядом. Со всеми его странностями и удивительными чертами».

И ей действительно этого хватало — простого знания, редких случайных встреч, спокойных приветствий. Обрывков известий о том, что он идеально справился с очередной миссией. Того, что он цел и невредим.

Ветер уносил время, шлифуя рельефы каменных лиц на скале Хокаге.

В шестнадцать Хана стала чунином и не собиралась больше повышать звание — не видела в этом смысла, предпочтя углубиться в изучение ирьёниндзу и заботу о клановых нинкен.

В это время шиноби деревни всё чаще в разговорах своих стали упоминать Учиху Итачи — его имя сопровождало Хану повсюду, куда бы она ни пошла. Все вокруг восторгались Итачи: его умом, талантом, силой Шарингана, равной которой, как говорили, в клане не видели со времён Учихи Мадары. И всё это, всего себя Итачи всецело посвящал служению Конохе, берясь за сложнейшие миссии не только как обычный шиноби, но и как АНБУ — Хана видела его в маске и безошибочно узнала по запаху; Итачи в тот раз заметил её внимание, однако никто из них не сказал ничего — личности шиноби спецотряда должны оставаться секретны.

Уже сейчас ему прочили должность Хокаге, если не Пятого, то Шестого уж точно, но Итачи никогда не выказывал эмоций по этому поводу, продолжая с молчаливой самоотверженностью рисковать жизнью ради Конохи. Хана же любовалась этим прекрасным идолом издалека, в молитвах своих, возносимых духам предков, всегда прося дать Итачи сил продолжать борьбу.

Кто бы знал, что одно событие в состоянии перевернуть всё.

В тот день в Конохе проходил заключительный этап очередного экзамена на чунина. Хана пришла посмотреть на бои лучших генинов вместе с братом — Киба тоже сдавал тест в этом году, но вылетел в дополнительном этапе, а потому сейчас, сидя на трибуне, непрестанно ворчал что-то бессвязное, Хана улавливала только: «Этот придурок Наруто… Этот придурок Саске…».

А затем начались бои, но Хана почти не видела их. «Итачи должен быть поблизости», — подумала она и принюхалась — и верно, знакомый с детства запах быстро отыскался среди общей массы ароматов людей, собравшихся на стадионе. По телу разлилось успокаивающее тепло.

Хаймару вдруг подобрались и зарычали, предупреждая хозяйку об опасности — но замечтавшаяся Хана не успела среагировать, и её, как и всех вокруг, накрыло гендзюцу.

Нападение шиноби Скрытого Песка и Звука, подготовленное Орочимару, стало тяжёлым ударом для Конохи — многие здания пострадали или были разрушены, десятки шиноби были ранены или погибли. Среди них — Третий Хокаге… и Учиха Саске.

— Ученики Какаши-сана погнались за джинчурики из Суны, — шептались шиноби, — но тот сам на них напал… Мальчик погиб как герой, защищая друзей.

«Погиб как герой… — эхом отдавалось в мозгу Ханы. — Разве это имеет значение для тех, кто его любил?..»

Она бежала к кварталу Учиха, не помня себя, не думая о том, что сделает или скажет, когда найдёт его — сейчас ей просто хотелось увидеть Итачи, быть рядом с ним, что угодно сделать, только бы облегчить его боль…

— Итачи ушёл, — тихо сказала Микото-сан, его мать, открывшая дверь на стук Ханы. Её глаза были красны, красивое лицо осунулось.

— Вы не знаете, куда именно? — спросила Хана, смущённо отводя взгляд — не было сил смотреть на горе женщины.

— За Орочимару, — просто ответила Микото-сан и закрыла перед ней дверь.

Несколько месяцев Хана не находила себе места. Она бродила по улицам, жадно принюхивалась, но так и не находила его аромат. Без Итачи Коноха вдруг утратила краски, а Хана — спокойствие. Она стала вздрагивать от каждого шороха, на каждый голос резко оборачиваться, ожидая увидеть его, надеясь, что Итачи, наконец, вернулся — и вместе с тем зная, что подошедший — не он.

Киба смотрел на неё с непониманием, мать рычала и старалась завалить делами, которых после нападения на деревню было много, однако ничто не в состоянии было отвлечь Хану, заполнить пустоту, глубокой раной зияющую в её сердце. «Он вернётся, — твердила себе Хана из раза в раз. — Итачи вернётся, и всё будет хорошо…»

И он действительно вернулся — вот только хорошо не стало.

Со своей охоты Итачи пришёл не тем, кем был до неё. Он словно бы постарел на десяток лет, а его взгляд, в котором прежде нет-нет да мелькали искры чувств, окончательно утратил выразительность, сделался холодным, неживым, бездушным. От Учихи теперь за сотню метров разило смертью.

— Ты пахнешь кровью, — сказала Хана, встретив его у ворот деревни. Не думая о том, как это выглядит со стороны. — Чья она?

— Врагов, — коротко ответил Итачи и прошёл мимо. Тёмный плащ развевался на ветру, и из-под него выглядывал край ножен, в которых покоилась катана, за минувшие месяцы отнявшая немало жизней, в том числе и одного из сильнейших за всю историю нукенинов Конохи.

С тех пор больше не было вокруг Итачи восторженных вздохов — в деревне стали бояться его, той тяжёлой ауры, что окружала Учиху. Даже в собственном клане его начали сторониться, за глаза называя мстителем, потерянным, и словно бы ожидали, когда Итачи сорвётся. Руководство посылало его на откровенно суицидальные задания, каждый раз хвалило по возвращении — и подыскивало новую миссию, с которой ему хорошо бы не вернуться. Но Итачи словно этого не замечал: игнорировал настороженность соотечественников и родственников, без сомнений брался за любую работу, которую давала ему Пятая Хокаге.

— Грустно, да? — застав Хану как-то раз наблюдающей за тем, как Итачи уходит на очередную миссию, сказал Учиха Шисуи — последний, кажется, человек, который от Итачи не отвернулся. — То, как он уходит на дно.

— Это всё из-за гибели Саске? — спросила Хана. Ей доводилось слышать, что у Учих существует особая связь между родными братьями, но прежде никогда куноичи не осознавала, насколько та глубока.

— Не только, — Шисуи устало вздохнул. — Сложно удержать равновесие, когда весь твой мир рушится.

Хана взглянула на старшего товарища встревоженно — что ещё случилось с Итачи, какие ещё столбы, поддерживавшие его, надломились? Однако Шисуи не стал пояснять, провожая уходящего друга полным боли и жалости взглядом.

Годы шли, и внешне всё оставалось так же: всё такой же ледяной, отстранённый, Итачи уходил на миссии и возвращался… Вот только каждый раз, встречая его, Хана подмечала на не скрытой одеждой коже всё больше шрамов и свежих следов от ран. При взгляде вокруг у Итачи появилась привычка чуть щуриться — изменение заметное, когда имеешь дело с шиноби из клана Учиха, славящегося своими глазами, и очень печальное.

Опаснейший хищник Конохи начал терять свою знаменитую хватку.

Постепенно это учуяли все: Учихи, Хокаге, рядовые шиноби. Шисуи ходил мрачнее тучи, однако помочь другу не мог — иначе бы не было столько безысходности в его взгляде. Единственное, что он, как сам признался Хане, сделал — упросил Хокаге исключить Итачи из состава АНБУ. Та согласилась, отняла у Итачи маску, столько лет бывшую его лицом, стала давать рядовые задания — вначале довольно часто, постепенно всё реже, пока вовсе не заметила мягко, что Итачи стоит поберечь себя и больше не браться за миссии.

Казалось, это стало последней каплей. В тот день, когда Коноха отказалась от него как шиноби, огонь, теплившийся в Итачи, погас. Его зрение обратилось чернотой за неделю до того.

Хана бежала через лес. Запах вёл её за границу селения, к скалистому берегу речки Накано, где водопад срывался вниз с грозным рёвом.

Сердце девушки раскалёнными тисками сжимал страх, подступающий ужас душил, но одновременно и подстёгивал, заставляя нестись всё быстрее. «Что если не успеем? — в панике думала Хана. — Что если уже слишком поздно?..»

От Шисуи, бежавшего бок о бок с ней, веяло страхом не меньше, чем от неё.

Выскочив на открытую площадку на краю скалы, шиноби не сдержали синхронный облегчённый вздох. Итачи стоял там, на самом краю, задумчиво наклонив голову. По крайней мере, ещё не успел сделать шаг за грань.

— Итачи, — окликнул друга Шисуи, стараясь придать голосу беззаботность. Он явно хотел спросить: «Что ты здесь делаешь», но не смог, опасаясь ответа, поэтому запнулся и проворчал неловко: — Ты как сюда забрался вообще, скажи мне на милость?

— Дорогу к этому месту я знаю наизусть, — отозвался Итачи без тени эмоций. — Зачем вы здесь, Шисуи, Хана?

— Мы беспокоимся за тебя, Итачи, — ответил Шисуи, посерьёзнев. — И пришли для того, чтобы не позволить тебе совершить глупость.

Итачи медленно развернулся к ним и словно нечаянно сделал ещё шаг к краю обрыва. Его лицо со стеклянными, невидящими глазами резко очерчивал свет луны.

— Глупость ли? — произнёс он, безошибочно поворачивая голову к Шисуи. — Я был хорошим оружием Конохи. Ослепнув, я стал бесполезен. Мне больше незачем жить.

— Не говори так! — яростно воскликнула Хана; зная, что ведёт себя по-детски, подалась вперёд. — Ты не только оружие, ты человек, Итачи!..

— Которого в деревне обходят стороной.

— Которого любят! — Хана осеклась и зажмурилась, сжав кулаки, а после, чуть совладав с чувствами, проговорила: — Не думай, что теперь, когда Хокаге-сама отправила тебя в отставку, ты не нужен никому, Итачи. Ты нужен родителям, нужен Шисуи, нужен мне. Всегда был и останешься нужен, — она приоткрыла глаза, посмотрела на него. — Поэтому ты должен жить. Ради нас.

Итачи молча выслушал её порывистую речь, и ничто не выдавало его отношение к прозвучавшим словам. Почти минуту он стоял неподвижно, размышляя — а затем сделал шаг.

Хана бросилась к нему и крепко обняла, втянула носом знакомый, родной аромат. На её талию легли сильные руки Итачи, сжались так нежно, что Хана с замиранием сердца поняла: она тоже была всё это время ему нужна.