О «детях революции»

Юрий БАРЫКИН

О «детях революции»

Юрий Михайлович Барыкин родился в 1965 году в Чите. Учился на историческом факультете Читинского педагогического института. Независимый историк и публицист. Автор многочисленных публикаций по истории России 1892–1953 годов, в частности книг «Красная ложь о Великой России» (2017), «Яков Свердлов. Этапы кровавой борьбы» (2019), «Интернационал приходит к власти» (2020). Живет и работает в Москве.

С далеких уже лет Великой французской революции конца XVIII века стала крылатой фраза: «Революция пожирает своих детей». На самом деле это упрощенный вариант изречения «Революция, как Сатурн, пожрала своих самых нежных детей», которое в книге «Тайные причины революции 9–10 термидора» употребил пламенный французский революционер Вилате.

Для справки: Иоахим Вилате (1767–1795) — революционер, агент Комитета общественной безопасности и присяжный заседатель Революционного трибунала. По приговору этого же самого трибунала гильотинирован 7 мая 1795 года на Гревской площади в Париже вместе с четырнадцатью другими подсудимыми.

Кроме Вилате, авторство слов о детях революции приписывалось еще трем людям, чья судьба также сложилась весьма характерным, хотя и трагическим образом.

Для справки: Пьер Виктюрниен Верньо (1753–1793) — революционер, глава партии жирондистов, председатель Национального конвента Франции (10–24 января 1793 года). 31 октября 1793 года гильотинирован в Париже вместе с двадцатью товарищами.

Для справки: Жорж Жак Дантон (1759–1794) — революционер, министр юстиции, первый председатель Комитета общественного спасения, председатель Национального конвента Франции (25 июля — 8 августа 1793 года), масон. Гильотинирован в Париже 5 апреля 1794 года вместе с четырьмя соратниками. По дороге к эшафоту Дантон подбадривал себя словами: «Вперед, Дантон, ты не должен знать слабости!» А проезжая мимо дома, где жил Робеспьер, Дантон выкрикнул пророческие слова: «Максимильен, я жду тебя, ты последуешь за мной!»

Для справки: Камиль Демулен (1760–1794) — революционер, секретарь министра юстиции Дантона, входил в масонскую ложу «Девять сестер». Гильотинирован в Париже 5 апреля 1794 года вместе с Дантоном.

Его жена, Люсиль Демулен, гильотинирована 13 апреля 1794 года.

Упомянем еще, пожалуй, самого знаменитого революционера. Того самого, к которому обращался, идя на эшафот, Дантон.

Для справки: Максимильен Робеспьер (1758–1794) — член Комитета общественного спасения и председатель Национального конвента Франции (27 июля 1793 — 28 июня 1794 года). Гильотинирован в Париже 28 июля 1794 года. Всего в этот день были казнены 22 человека, а 29 июля — еще 71. Вторая казнь стала самой массовой за все время Великой французской революции.

Таким образом, мы совсем коротко ознакомились с печальным жребием пяти видных французских революционеров.

Ниже мы приведем чуть подробнее описание не менее трагических судеб уже из истории революции в России. Мы поговорим о восьми деятелях, чей вклад в успешное завершение в пользу большевиков октябрьского переворота и Гражданской войны сложно переоценить и чью жизнь прервала «освященная официальным приговором» пуля.

Затем мы добавим к перечисленным еще восемь столь же ярких исторических персонажей, чья смерть до сих пор носит некий не до конца разгаданный характер. Поскольку все шестнадцать историй тесно переплетены друг с другом и на протяжении всего нашего повествования будут действовать практически одни и те же лица, можно будет легко представить себе «жизнерадостную» атмосферу, в которой жили советские руководители 20–30-х годов.

Ну а в конце нашего небольшого исторического исследования каждый читатель сможет сделать самостоятельный вывод: применима ли фраза «революция пожирает своих детей» не только к персонажам французской истории конца XVIII века, но и к деятелям истории России первой половины ХХ века.

Но обо всех и обо всем по порядку...

ЧАСТЬ 1

1–2. Зиновьев и Каменев

Григорий Евсеевич Зиновьев (Овсей-Герш Аронович Радомысльский) (1883–1936) — родился в Елисаветграде (ныне Кропивницкий), в состоятельной еврейской семье. Член РСДРП с 1901 года, участник революции 1905–1907 годов в России, член ЦК (май 1907 — июль 1926). В 1917 году вернулся в Россию вместе с В.И. Лениным (1870–1924) в германском «пломбированном вагоне». Имел непосредственное отношение к получению большевистской партией финансирования из Германии. После поражения большевистского выступления 3–5 июля скрывался вместе с Лениным на озере Разлив. Председатель Петроградского совета (декабрь 1917 — март 1926). Председатель Исполкома Коммунистического Интернационала (март 1919 — июль 1926). Член Политбюро ЦК РКП(б) / ВКП(б) (16 марта 1921 — 23 июля 1926). Активный участник внутрипартийной борьбы, один из основных претендентов на власть. Трижды (в 1927, 1932 и 1934 годах) был исключен из партии и дважды был восстановлен в ней.

Арестован 16 декабря 1934 года, осужден на 10 лет по делу «Московского центра». После предъявления очередных обвинений стал одним из основных фигурантов 1-го Московского процесса.

Лев Борисович Каменев (Розенфельд) (1883–1936) — родился в Москве, в православной семье, его отцом был крещеный еврей (выкрест). Вступил в социал-демократический кружок в 1901 году, член ЦК (май 1907 — октябрь 1927). В 1917 году — член Политбюро ЦК РСДРП(б) (октябрь-ноябрь). Имел непосредственное отношение к получению большевистской партией финансирования из Германии. Был председателем ВЦИК (7–17 ноября 1917), уступив пост Я.М. Свердлову. Член Политбюро ЦК РКП(б) (25 марта 1917 — 18 декабря 1925). Председатель Президиума исполкома Московского совета (октябрь 1918 — январь 1926). Председатель Совета труда и обороны СССР (2 февраля 1924 — 19 января 1926). Активный участник внутрипартийной борьбы, один из основных претендентов на власть. Трижды (в 1927, 1932 и 1934 годах) был исключен из партии и дважды его восстанавливали в ней.

Арестован 16 декабря 1934 года, осужден на 5 лет по делу «Московского центра», а затем еще на 10 лет по делу «Кремлевской библиотеки и комендатуры Кремля». После предъявления очередных обвинений вместе с Зиновьевым стал одним из основных фигурантов 1-го Московского процесса.

Интересно, что именно Зиновьев и Каменев в первой половине 20-х годов поддержали И.В. Сталина (партийная кличка Коба) (1878–1953) в его борьбе против Л.Д. Троцкого (1879–1940) и, по сути, способствовали первоначальному закреплению Иосифа Виссарионовича в высшем эшелоне власти.

Историк Н.К. Сванидзе (1955–2024):

«Зиновьева арестовали в один день с Каменевым. Зиновьев жил на Арбате, в знаменитом московском Доме с рыцарями. В момент ареста он написал Сталину: “Я думал только об одном: как заслужить доверие ЦК и ваше лично. Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват”.

Из тюрьмы Зиновьев опять пишет Сталину: “Я дохожу до того, что подолгу гляжу на ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, я ваш душой и телом. Я понял, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение”.

Наконец 28 января 1935 года Зиновьев пишет Горькому: “Вы величайший художник, вы знаток человеческой души, вы учитель жизни, вдумайтесь, прошу вас, на минуточку, что означает мне сидеть сейчас в советской тюрьме. Представьте себе это конкретно”» (11, 323)[1].

В тюрьме оба бывших соратника, а затем и соперника Иосифа Виссарионовича в борьбе за власть были подвергнуты ожесточенному давлению, имевшему целью заставить их признаться в поставленных им в вину совершенно фантастических преступлениях.

Бывший советский разведчик, майор госбезопасности А.М. Орлов (1895–1973): «Даже верхушка НКВД, знавшая коварство и безжалостность Сталина, была поражена той звериной ненавистью, какую он проявлял в отношении старых большевиков, особенно Каменева, Зиновьева... Его гнев не знал границ, когда он слышал, что тот или иной заключенный “держится твердо” и отказывается подписать требуемые показания. В такие минуты Сталин зеленел от злости и выкрикивал хриплым голосом, в котором прорезался неожиданно сильный грузинский акцент: “Скажите им, — это относилось к Зиновьеву и Каменеву, — что бы они ни делали, они не остановят ход истории. Единственное, что они могут сделать, — это умереть или спасти свою шкуру. Поработайте над ними, пока они не приползут к вам на брюхе с признаниями в зубах!”» (10, 124).

Чтобы сильнее вымотать заключенных, нарком внутренних дел Г.Г. Ягода распорядился включать в их камерах центральное отопление, хотя стояло лето и в камерах без того было нечем дышать.

Более всего мучился от жары Зиновьев, который страдал астмой. Вскоре его страдания усугубились: его начали изводить приступы колик в печени. Он катался по полу от боли и умолял, чтобы пришел врач, который мог бы сделать инъекцию и перевести его в тюремную больницу. На это охрана отвечала, что не может ничего предпринять без личного разрешения Ягоды. Таким образом, было сделано все, чтобы полностью измотать Зиновьева и довести его до такого состояния, когда он был бы готов на любое признание. При этом охрана обязана была следить, чтобы Зиновьев, чего доброго, не умер на самом деле.

Что же касается Каменева, то, чтобы окончательно его добить, Сталин отдал такое распоряжение: «Скажите ему (Каменеву), что если он откажется явиться на суд, мы найдем ему подходящую замену — его собственного сына, который признается суду, что по заданию своего папаши готовил террористический акт против руководителей партии... Скажите ему: мы имеем сообщение, что его сын вместе с Рейнгольдом выслеживал автомобили Ворошилова и Сталина на Можайском шоссе. Это сразу на него подействует» (10, 125–126).

Это и вправду подействовало. Каменев сдался.

Добившись капитуляции Каменева и Зиновьева, Сталин приказал привезти их в Кремль. Там их провели в кабинет вождя, в котором, как член Политбюро, присутствовал также К.Е. Ворошилов. Иосиф Виссарионович и Климент Ефремович олицетворяли собой комиссию Политбюро, уполномоченную выслушать обвиняемых.

Каменев и Зиновьев предприняли последнюю попытку воззвать к совести и гуманизму «товарища» Сталина. Естественно, неудачно.

«— А где гарантия, что вы нас не расстреляете? — наивно спросил Каменев.

— Гарантия? — переспросил Сталин. — Какая, собственно, тут может быть гарантия? Это просто смешно! Может быть, вы хотите официального соглашения, заверенного Лигой Наций? — Сталин иронически усмехнулся. — Зиновьев и Каменев, очевидно, забывают, что они не на базаре, где идет торг насчет украденной лошади, а на Политбюро коммунистической партии большевиков. Если заверения, данные Политбюро, для них недостаточны, тогда, товарищи, я не знаю, есть ли смысл продолжать с ними разговор.

— Каменев и Зиновьев ведут себя так, — вмешался Ворошилов, — словно они имеют право диктовать Политбюро свои условия. Это возмутительно! Если у них осталась хоть капля здравого смысла, они должны стать на колени перед товарищем Сталиным за то, что он сохраняет им жизнь. Если они не желают спасать свою шкуру, пусть подыхают. Черт с ними!» (10, 134–135).

Далее «товарищ» Сталин напомнил ошарашенным Каменеву и Зиновьеву, что их могли бы расстрелять без всякого суда, будь на то его воля. Кроме того, затеваемый судебный процесс будет направлен не против них, а против Троцкого как «заклятого врага партии».

Далее Сталин назвал Каменева и Зиновьева «товарищами» и добавил, что большевики, являясь учениками и последователями Ленина, не желают проливать кровь старых партийцев, какие бы тяжелые грехи за ними ни числились. На этом месте Зиновьев и Каменев «обменялись многозначительными взглядами», а затем Каменев от имени их обоих заявил, что они согласны предстать перед судом, если им обещают, что никто из старых большевиков не будет расстрелян, а их семьи не будут подвергаться преследованиям (10, 135–136).

«Товарищ» Сталин легко подтвердил просимое.

На этом физические страдания Каменева и Зиновьева закончились. Их немедленно перевели в большие и прохладные камеры, дали возможность пользоваться душем, выдали чистое белье, разрешили книги (однако же не газеты). Врач всерьез принялся за лечение Зиновьева. Ягода распорядился перевести обоих на полноценное питание. Тюремные охранники получили указание обращаться с обоими вежливо и предупредительно.

Далее состоялся 1-й Московский процесс («Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра»), который проходил в Москве с 19 по 24 августа 1936 года. Подсудимые (одиннадцать известных большевиков — Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, И.П. Бакаев, С.В. Мрачковский, В.А. Тер-Ваганян, И.Н. Смирнов, Е.А. Дрейцер, И.И. Рейнгольд, Р.В. Пикель, Э.С. Гольцман — и пять бывших членов компартии Германии, эмигрировавших в СССР, — И.-Д.И. Круглянский, В.П. Ольберг, К.Б. Берман-Юрин, Э.Александр, Н.Л. Лурье) обвинялись в создании «террористического центра», убийстве Кирова, подготовке убийств руководителей партии и правительства, в том числе И.В. Сталина.

Все шестнадцать обвиняемых, включая Каменева и Зиновьева, 24 августа 1936 года приговорены Военной коллегией Верховного суда (ВКВС) СССР к высшей мере наказания. Ночью 25 августа того же года — расстреляны.

Как видим, своего обещания «товарищ» Сталин не сдержал. Зато 20 декабря 1936 года он дал торжественный обед для узкого круга руководителей НКВД в связи с годовщиной основания органов безопасности. Присутствовали: сменивший Ягоду новый нарком внутренних дел Н.И. Ежов, заместители последнего М.П. Фриновский и М.Д. Берман, комиссар госбезопасности 2-го ранга К.В. Паукер и др.

«Вскоре о том, что произошло на обеде, стало известно многим сотрудникам НКВД. Когда все основательно напились, Паукер на потеху Сталину стал изображать, как вел себя Зиновьев, когда его тащили на казнь. Два офицера НКВД исполняли роль надзирателей, а Паукер играл Зиновьева. Он упирался, повисал на руках у офицеров, стонал и гримасничал, затем упал на колени и, хватая офицеров за сапоги, выкрикивал: “Ради бога, товарищи, позовите Иосифа Виссарионовича!”

Сталин громко хохотал, и Паукер повторил представление. На этот раз Сталин смеялся еще сильнее. Тогда Паукер ввел новый элемент, изображая, как Зиновьев в последний момент поднял руки и обратился с молитвой к еврейскому Богу: “Услышь, Израиль, наш Бог есть Бог единый!” Тут Сталин совершенно задохнулся от смеха и дал знак Паукеру прекратить представление» (4, Т. 1, 240).

Добавим, что финал, пусть и несколько отложенный во времени, для участников сталинского обеда сложился отнюдь не столь радостно: Паукер был расстрелян 14 августа 1937 года, Берман — 7 марта 1939 года, Ежов и Фриновский — 4 февраля 1940 года.

Трагическая судьба ожидала и членов семей Зиновьева и Каменева.

Сын Зиновьева, Стефан Григорьевич Радомысльский (1908–1937), расстрелян. Жена, Евгения Яковлевна Ласман (1894–1985), находилась в ссылке и заключении с 1936-го по 1954 год.

Первая жена Каменева, сестра Троцкого Ольга Давидовна Бронштейн (1883–1941), расстреляна. Расстреляны и оба их сына: Александр (1906–1937) и Юрий (1921–1938). Внук, Виталий Александрович (1931–1966), арестован в 1951 году и приговорен к 25 годам лишения свободы.

Вторая жена (с 1928 года), Татьяна Ивановна Глебова (1899–1937), расстреляна. Брат Каменева, Николай Борисович Розенфельд, и его жена, Нина Александровна, были осуждены в 1935 году на 10 лет тюремного заключения.

3. Тухачевский

Михаил Николаевич Тухачевский (1893–1937) родился в семье обедневшего смоленского дворянина. В 1912 году окончил Московский императрицы Екатерины II кадетский корпус. Подпоручик Российской императорской армии, во время Первой мировой войны участвовал в боях с австрийцами и немцами на Западном фронте. В феврале 1915 года попал в германский плен, бежал в сентябре 1917-го, а в октябре вернулся в Россию через Францию, Англию, Норвегию и Швецию. Добровольно вступил в Красную армию и РКП(б) в марте 1918 года. В июне того же года назначен командующим создаваемой 1-й армией Восточного фронта, после чего занимал целый ряд других командных должностей. Во время Советско-польской войны 1920 года командовал частями Красной армии, предпринявшими наступление на Варшаву и разбитыми польской армией под командованием Юзефа Пилсудского (1867–1935). 5 марта 1921 года Тухачевский назначен командующим 7-й армией, направленной на подавление восстания гарнизона крепости Кронштадт. К 18 марта восстание подавлено, после чего началась кровавая расправа над его участниками, сдавшимися в плен.

В апреле 1921 года «герой» Кронштадта Тухачевский назначен «единоличным командующим войсками Тамбовской губернии», где с 1920 года полыхало одно из крупнейших во время Гражданской войны в России антибольшевистских крестьянских восстаний.

Тухачевский прибыл в Тамбов с военачальниками И.П. Уборевичем, Н.Е. Какуриным и представителями карательных органов Г.Г. Ягодой и В.В. Ульрихом. Прекращение Польской кампании и войны против Врангеля позволило бросить на подавление восстания почти стотысячную армию, в которую вошли специальные части ВЧК, бронепоезд, бронеавтомобили, тяжелая артиллерия и авиация. Командующий войсками Тухачевский и председатель Полномочной комиссии ВЦИК В.А. Антонов-Овсеенко установили в Тамбовской губернии подлинный оккупационный режим, применяя массовое взятие заложников, смертные казни, заключение в наспех оборудованные концлагеря, атаки отравляющими боевыми веществами и депортации целых деревень, заподозренных в помощи «бандитам».

Вот тот самый приказ о применении боевых отравляющих веществ против населения собственной страны:

Приказ № 0116

(Оперативно-секретный)

Тамбов 12 июня 1921 г.

Остатки разбитых банд и отдельные бандиты, сбежавшие из деревень, где восстанавливается Советская власть, собираются в лесах и оттуда производят набеги на мирных жителей.

Для немедленной очистки лесов

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами; точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.

2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных специалистов.

3. Начальникам боевых участков настойчиво и энергично выполнять настоящий приказ.

4. О принятых мерах донести.

Командующий войсками Тухачевский.

Начальник штаба войск Какурин (3, 94).

К концу июля 1921 года в лесах были уничтожены как люди, так и звери, восстание было подавлено, после чего, как и в Кронштадте, началась расправа.

Историк В.Д. Игнатов: «В лагерях было размещено по меньшей мере 50 000 человек, главным образом стариков, женщин и детей, “заложников” и членов семей крестьян-дезертиров. Обстановка в них была ужасающей: там свирепствовали тиф и холера, и полуодетые узники страдали от всех возможных бед. Летом 1921 года дал о себе знать голод. Смертность к осени поднялась до 15–20% в месяц. Заложники и заложницы содержались как в Тамбове, так и отправлялись в тюрьмы других городов, включая Москву и Петроград (“Выборгская тюрьма”). Начиная с ноября 1921 года тысячи тамбовских крестьян из “усмиренных” деревень и сел вывозились в концентрационные лагеря на север России, в Архангельск и Холмогоры» (3, 97).

С мая 1928-го по июнь 1931 года Тухачевский — командующий Ленинградским военным округом. В 1931 году он назначается начальником вооружений РККА, с 15 марта 1934-го — заместителем наркома обороны. С февраля 1934 года — кандидат в члены ЦК ВКП(б). В ноябре 1935 года ему присвоено высшее воинское звание Маршал Советского Союза (среди первых пяти маршалов — Блюхер, Егоров, Буденный и Ворошилов). С апреля 1936-го Тухачевский становится первым заместителем наркома обороны.

Однако в августе 1936 года начинаются первые аресты военачальников в рамках «большой чистки» Вооруженных сил. С 10 мая 1937 года Тухачевский переведен на должность командующего войсками Приволжского военного округа. А уже 22 мая 1937 года арестован по обвинению в подготовке военного заговора в РККА.

Интересно, что и здесь не обошлось без выбитых показаний «врагов народа».

Еще 14 августа 1936 года по делу «военно-троцкистской организации» были арестованы комкоры В.М. Примаков (1897–1937) и В.К. Путна (1893–1937). Несмотря на усилия следователей, до мая 1937 года ни тот ни другой не называли имен своих «сообщников». Однако затем «методы расследования» изменились.

Бывший сотрудник НКВД, а впоследствии заместитель министра госбезопасности генерал-лейтенант Н.Н. Селивановский (1901–1997) 10 декабря 1962 года сообщил в ЦК КПСС: «В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана... Работа Авсеевича руководством Особого отдела ставилась в пример другим следователям. Авсеевич после этого стал эталоном в работе с арестованными» (13, 191).

Кстати, сотрудник госбезопасности генерал-лейтенант авиации (1944) А.А. Авсеевич (1899–1991) прожил долгую жизнь, но все же не всегда считался «эталоном». Так, 20 июля 1957 года Постановлением Совета министров СССР № 889–409 он лишен звания «за нарушение соц. законности при ведении следствия и фальсификацию следственных дел». Но это будет потом... А 11 июня 1937 года состоялось закрытое заседание Специального судебного присутствия Верховного суда СССР по делу «антисоветской троцкистской военной организации». Обвиняемые: Маршал Советского Союза Тухачевский, командующий войсками Киевского ВО Якир, командующий войсками Белорусского ВО Уборевич, начальник Военной академии имени Фрунзе, командарм 2-го ранга Корк, комкоры Эйдеман, Путна, Фельдман, Примаков, армейский комиссар 1-го ранга Гамарник.

Все обвиняемые были признаны виновными и расстреляны сразу после вынесения приговора — в ночь на 12 июня. Избежать смерти от рук бывших «товарищей» удалось лишь Гамарнику, который успел застрелиться еще накануне ареста.

Интересно, что «Специальное присутствие» выносило приговоры «в составе председательствующего В.В. Ульриха и членов Я.И. Алксниса, В.К. Блюхера, С.М. Буденного, Б.М. Шапошникова, И.П. Белова, П.Е. Дыбенко, Н.Д. Каширина и Е.И. Горячева. Из членов «присутствия» эпоху Большого террора пережили лишь Буденный и Шапошников, остальные «судьи» вскоре были расстреляны.

Названный судебный процесс положил начало массовым репрессиям против командного состава РККА. Всего из армии по политическим мотивам было уволено более 28 000 командиров, из них порядка 11 000 арестовано. В числе расстрелянных, умерших под следствием или покончивших самоубийством только представителей высшего командного состава более 440 человек.

Кстати, подписавший приказ о применении боевых газов Какурин был арестован еще раньше — 19 августа 1930 года. В 1932 году он был приговорен к 10 годам заключения. Содержался в Ярославской тюрьме, где и скончался в июле 1936 года.

По свидетельству Н.С. Хрущева, Якир в последние секунды жизни выкрикнул «Да здравствует Сталин!», после чего был расстрелян. Когда об этом передали Сталину, он его обругал: «Вот какой подлец, какой иуда. Умирая, все-таки отводит в сторону наше следствие, демонстрируя, что предан Сталину, предан нашему государству» (17, 182–183).

Однако, как мы знаем, «отвести в сторону следствие» не удалось.

Что касается членов семьи Тухачевского:

— его жена, Нина Евгеньевна, расстреляна в 1942 году;

— брат Николай расстрелян, его жена — лагерь, ссылка;

— брат Александр расстрелян, его жена — лагерь, ссылка;

— сестра Елизавета сослана в лагерь, ее муж расстрелян;

— сестра Мария — лагерь, ссылка, ее муж — расстрел;

— сестра Ольга с мужем — лагерь, ссылка;

— сестра Софья — ссылка;

— сестра Наталья — единственная избежавшая репрессий, приняв фамилию Ростова.

4–5. Бухарин и Ягода

Николай Иванович Бухарин (1888–1938) родился в Москве, в семье школьных учителей. Член РСДРП(б) с 1906 года, в 1912 году в Кракове познакомился с В.И. Лениным, с которым после этого поддерживал дружеские отношения, позднее заслужив от Владимира Ильича прозвище «любимец партии». Жил в эмиграции в Европе и с октября 1916 года в Нью-Йорке, где познакомился с Л.Д. Троцким и редактировал вместе с ним газету «Новый мир». Вернулся в Россию в мае 1917 года, а уже в августе стал членом ЦК РСДРП(б).

В 1920 году Бухарин и Е.А. Преображенский написали выдержавшую более 20 переизданий книгу «Азбука коммунизма», в которой утверждали, что новый коммунистический человек должен отречься от любви к отечеству (14, 136).

В том же году в десятой главе своей «Экономики переходного периода» Бухарин писал: «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Бухарин принадлежал к немногим высшим руководителям партии и страны, обращавшимся к Сталину на «ты» и называвшим его в своих выступлениях Кобой. Сталин в свою очередь звал Бухарина Николашей или Бухарчиком. «Николаша» активно поддержал Сталина в борьбе против Троцкого (1923–1924), затем против Зиновьева и Каменева (1925–1926), а потом помог Иосифу Виссарионовичу окончательно разгромить Льва Давидовича.

Со 2 июня 1924 года до 17 ноября 1929-го Бухарин являлся членом Политбюро ЦК ВКП(б).

Беды Бухарина начались в 1928 году, когда он выступил против ускоренных коллективизации и индустриализации, на которых настаивал Сталин.

На пленуме ЦК в июле 1928 года произошло нешуточное столкновение Иосифа Виссарионовича и Николая Ивановича. Вот как было дело в изложении последнего: «Я требовал обсуждения общего вопроса. Сталин уклонялся: нужен промфинплан и т.д. Пишу Сталину письмо и требую общего обсуждения. Он прибегает ко мне: “Бухарин, ты можешь даже слону испортить нервы”. Но на обсуждение не соглашается. Я пишу второе письмо — он зовет меня к себе. Начинает: “Мы с тобой Гималаи. Остальные — ничтожества”. Идем в “семерку”. Дикая сцена. Он начинает на меня орать. Я рассказываю его слова с Гималаями. Он кричит: “Врешь. Ты это выдумал, чтобы натравить на меня членов ПБ”. Расходимся» (15, 35–36).

Сразу поясним, что упомянутые Бухариным ПБ и «семерка» — это Политбюро, состоявшее из семи «товарищей».

В ноябре 1928 года очередной пленум ЦК назвал позицию Бухарина (а также А.И. Рыкова и М.П. Томского) «правым уклоном» (в противоположность «левому» уклону Троцкого). Отказавшись «покаяться», Бухарин был выведен из состава ЦК, однако вскоре «признал ошибки».

12 января 1929 года Бухарин избран действительным членом АН СССР по социально-экономическим наукам. В 1929–1932 годах являлся членом Президиума ВСНХ СССР, с 1932-го — член коллегии Наркомата тяжелой промышленности СССР. С 26 февраля 1934-го по 16 января 1937 года — главный редактор газеты «Известия».

27 августа 1936 года, через два дня после окончания 1-го Московского процесса и казни его старых коллег по партии Зиновьева и Каменева, Бухарин пишет письмо членам Политбюро ЦК ВКП(б) и государственному обвинителю А.Я. Вышинскому:

«Что мерзавцев расстреляли — отлично: воздух сразу очистился. Процесс будет иметь огромнейшее международное значение. Это — осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку. У нас даже мало оценивают, мне сдается, это международное значение...

Привет всем вам. Помните, что есть и люди, которые искренне ушли от прошлых грехов и которые, что бы ни случилось, всей душой и всем сердцем (пока оно бьется) будут с вами. Николай Бухарин» (12, 179).

Однако во время 2-го Московского процесса в январе 1937 года против Бухарина были выдвинуты обвинения в заговорщической деятельности, и ему была устроена очная ставка с арестованным К.Б. Радеком (о нем ниже). В прессе и на партийных собраниях началась активная критика и травля Бухарина.

27 февраля 1937 года Бухарин был арестован. Из тюрьмы написал Сталину 43 письма. Вот, например: «Коба!.. Все мои мечты последнего времени шли только к тому, чтобы прилепиться к руководству, к тебе, в частности... Чтобы можно было работать в полную силу, целиком подчиняясь твоему совету, указаниям, требованиям. Я видел, как дух Ильича почиет на тебе» (14, 190).

Однако ни «дух Ильича», ни сам Коба так и не пришли на помощь «любимцу партии». В итоге «Бухарчик» стал одним из главных фигурантов 3-го Московского процесса, разделив «первенство» с бывшим главой НКВД.

Генрих Григорьевич Ягода (имя при рождении — Генах Гершенович) (1891–1938) родился в Рыбинске, в еврейской семье. Семья Ягоды была связана родственными отношениями с нижегородской семьей Свердловых. Отец Ягоды, Гершен Филиппович, приходился двоюродным братом Мовше Израилевичу Свердлову, отцу Якова Свердлова (1885–1919). Впоследствии Ягода женился на племяннице последнего — Иде Авербах (своей троюродной племяннице).

В 1907 году Ягода примкнул к анархистам-коммунистам. С 1913 года работал на Путиловском заводе, в 1915-м был призван в армию и дослужился до ефрейтора. Осенью 1916 года был ранен, демобилизован и вернулся в Петроград. В 1917 году работал в большевистской газете «Солдатская правда», был участником октябрьского переворота. С 1918 года работал в Петроградской ЧК. В начале 1919-го по рекомендации Свердлова Ф.Э. Дзержинский перевел Ягоду в Москву. C конца 1919-го до конца 1920 года он управляющий делами Особого отдела ВЧК. С 1920-го — член Президиума ВЧК, затем — член коллегии ГПУ. С сентября 1923-го — второй заместитель председателя ОГПУ. После смерти Дзержинского в июле 1926 года ОГПУ возглавил В.Р. Менжинский. С июля 1927 года Ягода начальник Секретно-оперативного управления. Из-за болезни Менжинского именно Ягода фактически возглавил ОГПУ.

В 1930–1934 годах — кандидат в члены ЦК, с 1934 года — член ЦК ВКП(б). Во внутрипартийной борьбе поддержал И.В. Сталина. Руководил разгромом антисталинских демонстраций в октябре 1927 года. 4 августа 1933 года награжден орденом Ленина (за руководство строительством Беломорканала).

В июле 1934 года ОГПУ был преобразован в НКВД СССР. И новый наркомат, и его важнейшую составную часть — Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) возглавил Ягода. На этом посту он добился «выдающихся» результатов.

Вот как сам Ягода в своем разговоре с членом ЦК партии А.С. Бубновым (расстрелян 1 августа 1938 года) описал чекистскую практику по вербовке осведомителей: «“Мы можем сделать сексотом кого угодно, и в частности людей, совершенно враждебных советской власти”. — “Каким образом?” — любопытствовал Бубнов. “Очень просто, — объяснял Ягода. — Кому охота умереть с голоду? Если ГПУ берет человека в оборот с намерением сделать из него своего информатора, как бы он ни сопротивлялся, он все равно в конце концов будет у нас в руках: уволим с работы, а на другую нигде не примут без секретного согласия наших органов. И в особенности если у человека есть семья, жена, дети, он вынужден быстро капитулировать”» (1, 200).

В 1935 году Ягоде первому было присвоено звание «Генеральный комиссар госбезопасности».

Однако с началом 1-го Московского процесса Н.И. Ежов принялся «копать» под Ягоду. «Накопал» много, хотя в СССР были озвучены далеко не все обвинения. Так, по данным американского историка Ричарда Спенса, выяснилось, что Ягода даже сумел наладить нелегальные поставки леса из ГУЛАГа в Канаду, прибыль от которых поступала на его счет в Швейцарии.

3-й Московский процесс («Антисоветского правотроцкистского блока») проходил со 2 по 13 марта 1938 года. Подсудимые (пятеро «основных» — А.И. Рыков, Н.И. Бухарин, Н.Н. Крестинский, Х.Г. Раковский, Г.Г. Ягода), секретарь М.Горького и сотрудник ОГПУ П.П. Крючков, врачи Л.Г. Левин, И.Н. Казаков, Д.Д. Плетнев, а также А.П. Розенгольц, В.И. Иванов, М.А. Чернов, Г.Ф. Гринько, И.А. Зеленский, С.А. Бессонов, А.И. Икрамов, Ф.Г. Ходжаев, В.Ф. Шарангович, П.Т. Зубарев, П.П. Буланов, В.А. Максимов-Диковский) обвинялись в измене родине, шпионаже, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, убийстве С.М. Кирова, В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева. Кроме того, Крючков и три врача обвинялись в убийстве М.Горького и его сына М.А. Пешкова, а Бухарин обвинялся в заговоре против советского правительства в 1918 году, направленном на срыв Брестского мира и с намерением арестовать и убить В.И. Ленина, И.В. Сталина и Я.М. Свердлова.

Процесс ознаменовался различными «нестыковками» и незапланированными сценами.

Так, например, на допросе, проводимом Вышинским, Ягода отказался от своих признательных показаний, данных на предварительном следствии.

Американский наблюдатель на процессе отмечал, что Ягода говорил «с такой концентрированной злобой и яростью», что все присутствующие затаили дыхание «в тревоге и ужасе». Когда в допрос вмешался Ульрих, Ягода повернулся к нему и сказал (эта фраза не вошла ни в один официальный отчет): «Вы на меня можете давить, но не заходите слишком далеко. Я скажу все, что хочу сказать... Но... слишком далеко не заходите» (4, Т. 2, 188).

Все были потрясены. Демонический взрыв ярости Ягоды повис в воздухе. Вышинский перестал задавать ему вопросы.

И все же еще одной пикировки прокурора и подсудимого избежать не удалось. Выглядело это буквально так:

«Вышинский: Скажите, предатель и изменник Ягода, неужели во всей вашей гнусной и предательской деятельности вы не испытывали никогда ни малейшего сожаления, ни малейшего раскаяния? И сейчас, когда вы отвечаете наконец перед пролетарским судом за все ваши подлые преступления, вы не испытываете ни малейшего сожаления о сделанном вами?

Ягода: Да, сожалею, очень сожалею...

Вышинский: Внимание, товарищи судьи. Предатель и изменник Ягода сожалеет. О чем вы сожалеете, шпион и преступник Ягода?

Ягода: Очень сожалею... Очень сожалею, что, когда я мог это сделать, я всех вас не расстрелял» (1, 207).

Публика была шокирована. Однако, несмотря на все неувязки, судебный процесс добрался до своего логического финала.

13 марта 1938 года ВКВС СССР признал всех подсудимых (21 человек) виновными. 18 человек, в том числе Бухарин и Ягода, были приговорены к высшей мере. 15 марта 1938 года все они были расстреляны.

Подсудимые Плетнев, Раковский и Бессонов были приговорены к 25, 20 и 15 годам тюремного заключения. Однако все трое были расстреляны 11 сентября 1941 года в Медведевском лесу под Орлом.

Семьи Бухарина и Ягоды были подвергнуты репрессиям.

Первая жена Бухарина, Надежда Михайловна, отправила Сталину три письма в защиту бывшего мужа. В итоге 1 мая 1938 года она была арестована и 9 марта 1940 года расстреляна.

Вторая жена, Эсфирь Исаевна, вместе с дочерью Светланой отреклись от Бухарина еще в 1929 году. Несмотря на это, Эсфирь Исаевна и Светлана были арестованы в 1949 году, приговорены к 10 годам заключения и 5 годам ссылки соответственно. Мать и дочь были реабилитированы в 1956 году.

Третья жена — Анна Михайловна Ларина (1914–1996). 8 мая 1936 года у них с Николаем Ивановичем родился сын Юрий. После ареста Бухарина Анна была отправлена в ссылку в Астрахань. Сын был передан на воспитание в семью тети А.М. Лариной со стороны матери, после усыновления воспитывался под именем Юрий Борисович Гусман. Но этого показалось мало, и 20 сентября 1937 года Анна была арестована. Приговор — 8 лет исправительно-трудовых лагерей.

Один из эпизодов своего заключения Анна Ларина (Бухарина) отразила в своих воспоминаниях «Незабываемое», впервые опубликованных в 1988 году:

«На этот раз надзиратель решил отобрать фотографию моего ребенка, во время предыдущего обыска не отобранную.

— Кто это? — спросил он с такой злобой, будто обнаружил еще одного “заговорщика”.

С фотографии светились глазки моего одиннадцатимесячного малыша. Я его фотографировала после ареста Бухарина в надежде передать Николаю Ивановичу в тюрьму эту фотографию.

— Мой ребенок, — ответила я, чуя недоброе.

— Ах ты сука, — заорал надзиратель, — еще щенка бухаринского с собой таскаешь!

На моих глазах он разорвал единственную оставшуюся мне радость в этой жизни — фотографию сына, плюнул на нее и затоптал грязными сапогами» (6, 44).

И еще из воспоминаний А.Лариной:

«В декабре 1938 года я возвращалась в московскую следственную тюрьму после того, как уже в течение полутора лет находилась в ссылке в Астрахани, различных этапных и следственных тюрьмах и, наконец, в лагере для членов семей так называемых врагов народа в городе Томске, где я вторично была арестована и отправлена в тюрьму.

В то время многих жен крупных военных и политических деятелей вновь вызывали из лагерей в Москву — не для того, чтобы облегчить их участь, напротив, с целью ухудшить ее и тем самым уничтожить лишних свидетелей действительно совершаемых преступлений. Примерно одновременно со мной были вызваны в Москву жены Гамарника, Тухачевского, Уборевича, жена второго секретаря Ленинградского обкома партии Чудова, работавшего при Кирове, — Людмила Кузьминична Шапошникова. Все они впоследствии были расстреляны. Томский лагерь был для меня первым. До своего вторичного ареста я пробыла в нем всего лишь несколько месяцев, там мне пришлось пережить “бухаринский процесс” и расстрел Николая Ивановича. Именно там я особенно остро почувствовала трагедию того времени... Томский лагерь, где содержались около четырех тысяч жен “изменников Родины”, был не единственным, а одним из многих такого типа» (6, 9).

Что же касается Ягоды, то его жена, Ида Авербах, была расстреляна 16 июня 1938 года.

Сын Гарик (1929–2003) после ареста родителей находился в детдомах, принял фамилию матери. В 1949-м был арестован и осужден (реабилитирован в 1960 году). Жил в Ангарске, женился, имел троих детей. Работал инженером в НИИ. После распада СССР репатриировался в Израиль.

6. Лацис

Мартын Иванович Лацис (настоящее имя — Ян Фридрихович Судрабс) (1888–1938) родился в Венденском уезде Лифляндской губернии, в семье латышского батрака. Весной 1905 года вступил в Социал-демократическую партию Латышского края (СДЛК), являлся участником партизанского движения («лесным братом») в Прибалтике во время революции 1905–1907 годов. В 1907 году бежал из Лифляндской губернии, сделав себе паспорт на имя М.И. Лациса. В 1915 году вошел в состав Петроградского комитета РСДРП. В 1917 году — один из организаторов Красной гвардии Петрограда, входил в состав ВРК, непосредственный участник октябрьского переворота.

20 мая 1918 года принят в члены коллегии ВЧК, вскоре возглавил отдел по борьбе с контрреволюцией. В июле 1918 года вместе с командиром красных латышских стрелков И.И. Вацетисом (расстрелян 28 июля 1938 года) руководил подавлением восстания левых эсеров в Москве. С июля по ноябрь 1918-го — председатель ЧК и Военного трибунала 5-й армии Восточного фронта.

Историк С.П. Мельгунов (1879–1956) свидетельствует: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, — писал Лацис в “Красном терроре” 1 ноября 1918 года. — Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии? Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора» (8, 85–86).

9 января 1919 года, участвуя вместе с Я.Х. Петерсом (о нем ниже) в заседании Президиума ВЧК, Лацис утвердил приговор ВЧК в отношении лиц императорской семьи. Согласно этому постановлению, в Петрограде были расстреляны великие князья Николай Михайлович, Георгий Михайлович, Павел Александрович и Дмитрий Константинович.

Позднее, в 1919–1921 годах, Лацис занимал пост председателя Всеукраинской ЧК и лично руководил Киевской ЧК.

Об этом времени писал очевидец — товарищ обер-прокурора Святейшего синода князь Н.Д. Жевахов (1874–1945):

«В Киеве “чрезвычайка” находилась во власти латыша Лациса.

Его помощниками были изверги Авдохин, жидовки “товарищ” Вера, Роза Шварц и другие девицы... Стрельба в цель являлась для этих девиц только шуточной забавой и не возбуждала уже их притупившихся нервов. Они требовали более острых ощущений, и с этой целью Роза и “товарищ” Вера выкалывали иглами глаза, или выжигали их папиросой, или же забивали под ногти тонкие гвозди.

В Киеве шепотом передавали любимый приказ Розы Шварц, так часто раздававшийся в кровавых застенках “чрезвычаек”, когда ничем уже нельзя было заглушить душераздирающих криков истязуемых: “Залей ему глотку горячим оловом, чтобы не визжал, как поросенок...” И этот приказ выполнялся с буквальной точностью. Особенную ярость вызывали у Розы и Веры те из попавших в “чрезвычайку”, у кого они находили нательный крест. После невероятных глумлений над религией они срывали эти кресты и выжигали огнем изображение креста на груди или на лбу своих жертв» (2, 645–646).

Собственно, не противоречат свидетельским показаниям по сути своей и слова самого Лациса, писавшего в своей брошюре, изданной в 1921 году: «Чрезвычайная комиссия — это не следственная комиссия и не суд. И не трибунал. Это — орган боевой, действующий по внутреннему фронту Гражданской войны, пользующийся в своей борьбе приемами и следственных комиссий, и судов, и трибуналов, и военных сил. Он врага не судит, а разит. Не милует, а испепеляет всякого, кто с оружием в руках по ту сторону баррикад и кто ничем не может быть использован для нас» (7, 8).

Еще там же:

«Весь смысл существования Чрезвычайных комиссий состоит в том, чтобы контрреволюцию пресечь, предупредить и уничтожить. Отсюда и вытекает применение определенных репрессивных мер.

Самая радикальная мера — это расстрел. Эту меру приходится применить каждый раз, когда работа контрреволюционеров вылилась уже в открытом вооруженном действии, при обнаружении заговоров, при восстаниях.

Но очень часто к этой мере приходится прибегать и в тех случаях, когда непосредственной опасности еще нет. Чтобы ее предупредить, нам необходимо убрать с дороги все те элементы, которые являются душою и головой контрреволюционного дела» (7, 15).

В 1922 году Лацис переходит на работу в хозяйственные органы. В 1932–1937 годах — директор Московского института народного хозяйства.

29 ноября 1937 года арестован. 11 февраля 1938 года Комиссия наркома НКВД и прокурора СССР констатировала, что подсудимый «состоял в “центре” фашистской националистической латышской организации», и приговорила М.И. Лациса к смертной казни. 20 марта 1938 года расстрелян.

7. Петерс

Якоб (Яков) Христофорович Петерс (1886–1938) родился в Газенпотском уезде Курляндской губернии, в семье богатого крестьянина-землевладельца. В отличие от многих, имел весьма цветистую и авантюристическую биографию. В 1904 году вступил в Латвийскую социал-демократическую рабочую партию. В 1909 году эмигрировал в Гамбург, спустя год перебрался в Лондон.

23 декабря 1910 года арестован лондонской полицией по подозрению в причастности к убийству трех полицейских во время попытки ограбления ювелирной лавки на улице Хаунсдвич, которую в ночь с 16 на 17 декабря осуществила группа латышских анархистов во главе с Петерисом «Художником» (он же Петр Пятаков, Петр Маляр), которого иногда отождествляют с Петерсом.

Вскоре, 3 января 1911 года, силами лондонской полиции и шотландской гвардии был произведен штурм дома № 100 по Сидней-стрит, в котором засели и активно отстреливались латышские анархисты. Руководил действом министр внутренних дел Уинстон Черчилль (1874–1965). Двое латышей были убиты, Якоб Петерс арестован, а Петерис «Художник», который якобы скрывался в том же доме, идентифицирован не был.

Петерс провел 5 месяцев в тюрьме, после чего в мае 1911 года был оправдан судом «за недостатком доказательств». После освобождения Петерс встречался с кузиной У.Черчилля Клэр Шеридан. Однако женился на дочери британского банкира Мэйзи Фримэн. В 1914 году у них родилась дочь Мэй. Перед февральской «революцией» 1917 года в России Петерс занимал место управляющего отделом импорта крупной английской торговой компании.

После февраля 1917-го через Мурманск приехал в Петроград. Член РСДРП(б) с августа 1917 года, член Петроградского ВРК, непосредственный участник октябрьского переворота, член ВЦИК.

С декабря 1917 года Петерс — член коллегии и казначей ВЧК. Во время следствия об убийстве германского посла в России графа Мирбаха в июле-августе 1918 года временно занимал место Дзержинского. После возвращения последнего на должность Петерс назначен его заместителем. Работал в Московском ревтрибунале, с 1918 года — один из трех его председателей, заседавших поочередно.

В 1920–1922 годах Петерс — член Туркестанского бюро ЦК РКП(б), полномочный представитель ВЧК в Туркестане и начальник Ташкентской ЧК.

Тогда случился один из редчайших «проколов» в «правоохранительной» деятельности Якоба Христофоровича.

Летом 1921 года в Ташкенте прошел один из первых показательных процессов против «врачей-вредителей», якобы неверно лечивших раненых красноармейцев.

Общественным обвинителем выступал лично Петерс, в качестве медицинского эксперта — профессор Войно-Ясенецкий.

Для справки: Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий (1877–1961) — епископ Русской Православной Церкви, доктор медицинских наук, профессор, хирург с мировым именем, окончивший в 1903 году медицинский факультет Киевского университета, в 1916-м награжденный Варшавским университетом премией имени Хойнацкого за защиту докторской диссертации — «за лучшее сочинение, пролагающее новые пути в медицине». Автор трудов по гнойной хирургии и анестезиологии.

В начале 1921 года Войно-Ясенецкий был рукоположен в дьяконы, а 15 февраля 1921 года, в день Сретения, — в иереи. Шесть раз арестовывался, содержался в тюрьмах, лагерях, ссылках на Крайнем Севере. С 1946 года — архиепископ Симферопольский и Крымский, доктор богословия.

Во время суда, о котором мы начали говорить, состоялась словесная дуэль между Петерсом и Войно-Ясенецким:

Петерс: Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?

Войно-Ясенецкий: Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, господин общественный обвинитель?

Петерс: Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы его видели, своего Бога?

Войно-Ясенецкий: Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил.

В зале суда не замолкал смех. И обвинение провалилось. Вместо расстрела обвиняемые врачи были приговорены к 16 годам тюрьмы, но уже через месяц их стали пускать на работу в клинику, а через два освободили окончательно.

То, что этот эпизод совершенно нетипичен для «товарища» Петерса, подчеркивает историк Н.М. Коняев: «Чего стоил уже упомянутый нами Якоб (Екабс) Петерс! Расстрелы были его увлечением. Однажды за ночь Петерс расстрелял 90 человек. В 20-е годы, когда подрос его сынишка, Петерс брал иногда мальчугана на расстрелы, и тот все время приставал к нему: “Папа, дай я...” Добрый папаша никогда не отказывал Игорьку и позволял ему немножко пострелять...» (5, 34).

В 1929 году Петерс руководил Комиссией по очистке кадров учреждений Академии наук СССР. Но уже 31 октября того же года был освобожден от обязанностей члена коллегии ОГПУ, после чего чекистский этап биографии Петерса был завершен. Далее работал в контрольных органах. С 1934 года — член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), член бюро Комиссии.

27 ноября 1937 года Петерс арестован по обвинению в участии в контрреволюционной организации. 25 апреля 1938 года расстрелян.

О членах семьи: после того как он стал заместителем председателя ВЧК в 1918 году, Петерс пригласил своих «английских» жену и дочь приехать в Советскую Россию. Приехав лишь в 1928-м, они обнаружили, что у Петерса уже новая семья. Дочь Мэй так и не смогла вернуться в Англию.

Вторая жена Петерса, Антонина Захаровна, 19 июля 1938 года осуждена на 8 лет лагерей.

Сын Игорь после ареста родителей также оказался в лагере. Умер от туберкулеза.

8. Ежов

Николай Иванович Ежов (1895–1940) родился в Санкт-Петербурге, в семье содержателя пивнушки и публичного дома. Не участвовал в революционном движении до 1917 года. В июне 1915 года добровольцем пошел в Российскую императорскую армию, был направлен на Северо-Западный фронт, но вскоре, получив легкое ранение, был отправлен в тыл. В начале июня 1916 года признан негодным к строевой службе по причине очень маленького роста (151 см) и направлен в тыловую артиллерийскую мастерскую.

В августе 1917 года Ежов вступает в Витебскую организацию РСДРП(б). В апреле 1919 года призван на службу в Красную армию. Здесь его рост никого не смутил. В апреле 1921-го избирается заместителем заведующего агитационно-пропагандистским отделом Марийского обкома РКП(б). За «принципиальность к оппозиции» его продвигают по карьерной лестнице. С февраля 1926 года Ежов уже работает в Орграспредотделе ЦК ВКП(б). Проработав там до 1929-го, Ежов в течение года был заместителем наркома земледелия СССР, а в ноябре 1930 года вернулся в Орграспредотдел заведующим. Именно к ноябрю 1930 года относится знакомство Ежова со Сталиным.

Орграспредотделом Ежов заведовал до 1934 года, реализуя на практике кадровую политику Сталина. В 1933–1934 годах входил в Центральную комиссию ВКП(б) по «чистке партии». В феврале 1934 года был избран членом ЦК и Оргбюро ЦК. С февраля 1935 года — председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), секретарь ЦК ВКП(б).

В 1934–1935 годах Ежов с подачи Сталина фактически возглавил следствие об убийстве С.М. Кирова и по Кремлевскому делу, увязав их с деятельностью Зиновьева, Каменева и Троцкого. На этой почве вступил в заговор против наркома Ягоды и его сторонников с одним из заместителей Ягоды — Я.С. Аграновым.

26 сентября 1936 года Ежов становится народным комиссаром внутренних дел СССР, сменив Ягоду.

На новом посту Ежов занимался координацией и осуществлением репрессий против лиц, подозревавшихся в антисоветской деятельности, шпионаже, «чистками» в партии, массовыми арестами и высылками по социальному, организационному, а затем и национальному признаку. Систематический характер эти кампании приняли с лета 1937 года.

Как следует из журнала записей посетителей кабинета Сталина, в 1937–1938 годах Ежов побывал у вождя почти 290 раз и провел у него в общей сложности более 850 часов. Это был своеобразный рекорд: чаще Ежова в сталинском кабинете появлялся только «второй человек в СССР» — В.М. Молотов (16, 339).

Историк О.Хлевнюк: «Поощрением за старание была интенсивная кампания восхвалений, организованная вокруг НКВД и лично Ежова в 1937–1938 годах. Ежов получил все возможные награды и звания, занимал сразу несколько ключевых партийно-государственных постов (секретарь ЦК, председатель КПК, нарком внутренних дел, кандидат в члены Политбюро с октября 1937 года)» (16, 340).

Для ускоренного рассмотрения многих тысяч дел использовались внесудебные репрессивные органы — так называемая Комиссия НКВД и прокурора СССР (в нее входил сам Ежов) и печально знаменитые тройки НКВД на уровне республик и областей.

Ежов сыграл важнейшую роль в политическом и физическом устранении так называемой ленинской гвардии. При нем был проведен ряд громких процессов против бывших членов руководства страны: 2-й и 3-й Московские процессы, «дело военных» и т.д.

Для понимания личности «кровавого карлика», каковое прозвище Ежов получил «в народе», приведем рапорт помощника начальника 3-го спецотдела НКВД капитана госбезопасности Шепилова от 11 апреля 1939 года:

«Докладываю о некоторых фактах, обнаружившихся при производстве обыска в квартире арестованного по ордеру 2950 от 10 апреля 1939 года Ежова Николая Ивановича в Кремле.

1. При обыске в письменном столе в кабинете Ежова в одном из ящиков мною был обнаружен незакрытый пакет с бланком “Секретариат НКВД”, адресованный в ЦК ВКП(б) Н.И. Ежову, в пакете находилось четыре пули (три от патронов к пистолету “Наган” и одна, по-видимому, к револьверу “Кольт”).

Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку с надписью карандашом на каждой “Зиновьев”, “Каменев”, “Смирнов” (причем в бумажке с надписью “Смирнов” было две пули). По-видимому, эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над Зиновьевым, Каменевым и др. Указанный пакет мною изъят...» (12, 299).

Падение Ежова началось с августа 1938 года, когда его первым заместителем по НКВД СССР и начальником ГУГБ был назначен Лаврентий Павлович Берия (1899–1953), который принялся интриговать против своего начальника, подобно тому как сам Ежов интриговал против Ягоды.

В качестве примера приведем историю, рассказанную членом Политбюро ЦК КПСС (1935–1966) А.И. Микояном (1895–1978) и произошедшую с Иваном Федоровичем (Ованесом Тевадросовичем) Тевосяном (1901–1958). В истории, кроме двух упомянутых, участвовали «товарищи» Молотов, Берия и Ежов.

Микоян: «Тевосян был одним из самых интересных, толковых, твердых по характеру, талантливых людей... По инициативе Орджоникидзе Тевосяна послали на фирму Круппа изучать производство высококачественных сталей у немцев. Он начал там работу с мастера цеха... Тевосян вырос до наркома судостроения и много сделал хорошего на этом посту. Сталин был им доволен...

Перед этим Сталин вызвал в Москву Берию, и ЦК его назначил заместителем Ежова. Мы не понимали значения всего этого, но потом нам стало ясно, что это делается с перспективой на будущее — Сталин решил ликвидировать Ежова, как раньше Ягоду.

Как раз в это время Ежов представил материал против Тевосяна, которого обвинили во вредительстве какие-то арестованные инженеры.

Я как-то был у Сталина, и он мне говорит: “Вот на Тевосяна материал представили, верно или неверно? Жалко, хороший очень работник”. — “Это невероятная вещь, — ответил я, — ты сам его знаешь, я его знаю, Серго его хорошо знал. Не может этого быть!” — “На него такие невероятные вещи пишут!” Затем, подумав, он предложил устроить очную ставку: “Ты участвуй в очной ставке, пускай Молотов еще будет, вот вам двоим поручается. А там будут присутствовать Ежов и еще работники ЧК”.

Мы согласились и пошли в здание НКВД. Привели двух инженеров, лет по 40–45, болезненных на вид, изнуренных, глаза у них прямо не смотрели, бегали по сторонам. Тевосян сидел и напряженно ждал» (9, 320–321).

Инженеры обвинили Тевосяна в связи с немецкой агентурой, «потому что у Круппа служил». А вредительство, по их словам, состояло в том, что «производство качественной стали получается лучше на древесном угле, а не у электростали. Уральские металлурги дают самую высококачественную сталь, работая на древесном угле. В Швеции развитие производства стали идет на древесном угле. Тевосян же зажал развитие этой отрасли металлургии и переводит дело на производство электростали, а это ухудшает качество стали... Это вредительство» (9, 321–322).

«Из всех показаний это было самым острым аргументом... Просим Тевосяна объяснить. Он был очень взволнован, бледен, но не горячился. Сказал: “На другие вопросы отвечать не буду, а в отношении электростали скажу. Действительно, я поворачиваю дело с древесного угля на электросталь. Я считаю это совершенно правильным делом. Неверно, что качество электростали хуже стали, производимой на древесном угле. Это во-первых. Во-вторых, при огромном росте потребности Советского Союза в качественных сталях никаких уральских лесных ресурсов поблизости не хватит металлургическим заводам, чтобы всю эту сталь произвести на древесном угле, не говоря уже о стоимости. Это очень дорогое удовольствие и в смысле количественном невыполнимая задача. А у немцев, у Круппа, получается очень хорошее, высокое качество стали, и мы у себя наладим это. Никто не может доказать, что наша сталь хуже”.

У меня прямо от сердца отлегло, как аргументированно, убедительно он доказал это. Неприятно было смотреть на лица этих несчастных обвинителей: глаза у них блуждали, они смотрели на чекистов и, наверное, думали, как те поведут себя с ними после этого.

У Ежова двусмысленная улыбка. Он чувствовал, что его обвинение провалилось и что Тевосян реабилитировал себя. У Берии довольное лицо. Тогда я не понимал, почему довольное, — потом стало ясно, что он использовал дело Тевосяна против Ежова, чтобы еще больше скомпрометировать его. У Молотова же лицо было как маска. Он умеет это делать, когда хочет...

Приехали к Сталину. Он спрашивает: “Ну как дела?”

Я сказал: “Первое обвинение, выдвинутое против Тевосяна, чепуховское, а в главном обвинении — он доказал, что прав...”

Ежов молчал. Берия сказал, что даже нет оснований к обвинению Тевосяна. Это ему надо было сказать, чтобы “высечь” Ежова.

Сталин говорит: “Не надо арестовывать, он очень хороший работник”» (9, 283).

24 ноября 1938 года Ежов был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел, уступив этот пост Берии. За Ежовым остались должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля, а также пост народного комиссара водного транспорта. Этого «водного» поста он лишился 9 апреля 1939 года. А уже на следующий день, 10 апреля, Ежов был арестован при участии Берии и Г.М. Маленкова (1901–1988) в кабинете последнего.

Дело Ежова вели лично Берия и его ближайший сподвижник Б.Г. Кобулов (1904–1953). Содержался Ежов в Сухановской особой тюрьме НКВД СССР. После избиений и пыток Ежов признался в подготовке государственного переворота, а заодно и в преследовавшемся в СССР с 1934 года мужеложстве. Среди обозначенных в признании Ежова любовников значились театральный деятель Я.И. Боярский-Шимшелевич, видный партиец Ф.И. Голощекин, дивизионный комиссар В.К. Константинов, охранник И.Д. Дементьев. Все они были арестованы и расстреляны, кроме Дементьева, отправленного на принудительное лечение в психиатрическую больницу.

3 февраля 1940 года на заседании ВКВС СССР Ежов приговорен к расстрелу.

В своем последнем слове, подобно своему предшественнику на посту наркома НКВД Ягоде, Ежов сокрушался:

«Я почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую тебя.

Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа...»

Красноречие осужденному не помогло, и 4 февраля 1940 года он был расстрелян.

Интересно, что в советской печати об аресте и расстреле Ежова не сообщалось. До самого ХХ съезда КПСС в феврале 1956 года его имя просто нигде и никогда не упоминалось. Слухов, разумеется, было множество: что Ежова расстреляли, что он сошел с ума и изолирован в психиатрической больнице (этот слух, по-видимому, осторожно поддерживался властью, поскольку сумасшествием Ежова удобнее всего объяснить террор). Косвенным свидетельством его опалы было переименование в 1939 году недавно названного в его честь города Ежово-Черкесска просто в Черкесск. И, как это было со многими другими его «товарищами по несчастью», Ежов исчез с официальных исторических фотографий.

Жена Ежова, Евгения (Суламифь) Соломоновна, покончила жизнь самоубийством в день ареста мужа.

Брат, Иван Ежов, племянники, Анатолий и Виктор Бабулины, расстреляны 21 января 1940 года. Еще один племянник, Сергей Бабулин, получил 8 лет ИТЛ.

Шурин, Илья Соломонович Фейгенберг, расстрелян 3 февраля 1940 года.

И еще одно. После устранения Ежова Берия провел практически поголовную чистку старых кадров НКВД.

К марту 1939 года на всех важных постах уже были люди Берии: в Москве — В.Н. Меркулов и Б.З. Кобулов, в Ленинграде — С.А. Гоглидзе, в Грузии — В.Г. Деканозов, в Белоруссии — Л.Ф. Цанава. После ареста самого Лаврентия Павловича 26 июня 1953 года их всех прозвали «бандой Берии». А 23 декабря 1953 года все они, исключая Цанаву, были расстреляны. Цанава умер 12 октября 1955 года во время следствия в Бутырской тюрьме.

Что же касается самого Берии, то он то ли был расстрелян вместе со своей «бандой» 23 декабря, то ли убит еще раньше.

На этом заканчивается рассказ о восьми наиболее известных революционерах, чью жизнь, несомненно, прервала пуля. Далее речь пойдет о восьмерке тех, чья смерть до сих пор (официально) разгадана не до конца.

Литература

1. Бажанов Б.Г. Я был секретарем Сталина. М.: Алгоритм, 2014. 304 с. (Сер. «Я предал Родину».)

2. Жевахов Н.Д. Воспоминания товарища обер-прокурора Святейшего синода. СПб.: Изд-во «Царское дело», 2014. 936 с.

3. Игнатов В.Д. Палачи и казни в истории России и СССР. М.: Вече, 2014. 416 с. (Сер. «Историческое расследование».)

4. Конквест Р. Большой террор: В 2 т. / Пер. с англ. Рига: Ракстниекс, 1991. Т. 1: 414 с., Т. 2: 432 с.

5. Коняев Н.М. Гибель красных моисеев: Начало террора. 1918 год. М.: Вече, 2014. 512 с. (Сер. «Военные тайны ХХ века».)

6. Ларина-Бухарина А.М. Незабываемое. М.: АПН, 1989. 368 с.

7. Лацис (Судрабс). Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией. М.: Госиздат, 1921. 68 с.

8. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918–1923. 2-е изд., доп. М.: Айрис-пресс, 2008. 398 с.

9. Микоян А.И. Так было: Размышления о минувшем. М.: Вагриус, 1999. 612 с. (Сер. «Наш ХХ век».)

10. Орлов А.М. Тайная история сталинских преступлений. М.: Автор, 1991. 352 с.

11. Сванидзе М.С., Сванидзе Н.К. Исторические хроники с Николаем Сванидзе. 1913–1933: В 2 кн. СПб.: Амфора, 2008. Кн. 1. 440 с. (Сер. «История России».)

12. Сойма В. Запрещенный Сталин. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. 480 с.

13. Соколов Б.В. Истребленные маршалы. Смоленск: Русич, 2000. 528 с. (Сер. «Тайны ХХ века».)

14. Соколов Б.В. Сталин. Власть и кровь. М.: АСТ-Пресс Книга, 2004. 348 с. (Сер. «Историческое расследование».)

15. Фельштинский Ю.Г. Разговоры с Бухариным. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1993. 142 с.

16. Хлевнюк О. Хозяин: Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М.: РОССПЭН, 2010. 480 с.

17. Хрущев Н.С. Время, люди, власть: Воспоминания: В 4 кн. М.: Московские новости, 1999. Кн. 1. 848 с.

ЧАСТЬ 2

9. Котовский

Григорий Иванович Котовский (1881–1925) родился в селе Ганчешты (Молдавия), в многодетной семье. В 1889 году умерла его мать, в 1895 году — отец. Крестный отец — помещик Г.И. Мирзоян Манук-Бей — направил осиротевшего подростка в 1895 году в Кишиневское реальное училище, выдав пособие на учение ему и одной из его сестер. Оказавшись без присмотра в большом Кишиневе, Котовский стал прогуливать занятия, хулиганить и через три месяца был изгнан из училища. После этого крестный оплатил Григорию обучение в агрономическом училище, обещая потом отправить на «дообучение» в Германию. В ожидании этого Григорий тщательно изучил немецкий язык. Однако смерть крестного не позволила Котовскому покинуть Россию.

Осенью 1904 года Котовский становится главарем кишиневской банды, занимавшейся грабежами и вымогательствами. В 1905-м, когда страна вела войну с Японией, он скрывался от мобилизации в Одессе, Киеве и Харькове, но был арестован «за уклонение от призыва» и отправлен в 19-й Костромской пехотный полк, в Житомир. Бежал и по фальшивым документам вернулся в Одессу. Что ж, логику бандита Котовского понять можно: грабить и убивать из-за угла гораздо легче, чем воевать с японцами.

В 1905 году Котовский становится грозой помещиков и купцов, признанным «королем» налетчиков. Часть награбленного он передавал беднякам, не забывая, впрочем, копить деньги на отъезд в Германию.

Котовский неоднократно арестовывался и всякий раз бежал, то из зала суда, а в 1913 году — из нерчинской ссылки.

Особо дерзкий характер деятельность группы приобрела с начала 1915 года, когда от ограблений частных лиц бандиты перешли к налетам на конторы и банки. В частности, ими было совершено крупное ограбление Бендерского казначейства, поднявшее на ноги всю полицию Бессарабии и Одессы.

25 июня 1916 года хутор, где скрывался Котовский, окружили 30 жандармов, которым тот оказал яростное сопротивление. Спрятавшись на пшеничном поле, он был ранен в грудь двумя пулями, закован в ручные и ножные кандалы и отправлен в Одессу.

Одесский военно-окружной суд приговорил Котовского к смертной казни через повешение, однако командующий Юго-Западным фронтом генерал А.А. Брусилов (1853–1926), который должен был утвердить приговор, предоставил осужденному отсрочку.

Тем временем император Николай II был отстранен от власти, и после получения известия об этом в Одесской тюрьме вспыхнуло восстание — стало не до исполнения приговоров. А 17 марта последовала широкая амнистия от Временного правительства.

В итоге 7 апреля 1917 года Котовский и его сподвижник А.Кицис были освобождены и отправились на Румынский фронт.

Вскоре Котовский был избран в полковой солдатский комитет 136-го Таганрогского пехотного полка. В ноябре 1917 года Григорий Иванович примкнул к левым эсерам, а 25 ноября назначен членом солдатского комитета 6-й армии.

В январе 1918 года Котовский командует отрядом, прикрывавшим отход большевиков из Кишинева. На этом этапе Григорий Иванович был тесно связан с красными интернационалистами.

Вот что вспоминал о Гражданской войне в России китайский «товарищ» Ся Юшань:

«Китайский батальон, в котором я служил, был создан в 1918 году в Тирасполе. Нас, китайских бойцов, было около тысячи человек, и, конечно, имена всех боевых товарищей запомнить невозможно. Помню только вот кого: командира батальона товарища Сун Фуяна (затем небольшой период времени батальоном командовал Пау Тисан), командира взвода Ли Лу, переводчика Ян Сана и товарищей Ху Дояна, Син Дитана, Чу Хулана, Ян Долина, Су Шина...

После успешных боев... наш батальон влился в состав 397-го полка 45-й дивизии, которая в то время стояла под Одессой. 2-й бригадой этой дивизии командовал Г.И. Котовский... Начальником 45-й дивизии был И.Э. Якир» (21, 53–54)[1].

Дальнейшие приключения Котовского в ходе Гражданской войны связаны в основном с Украиной вообще и с Одессой в частности. Причем в РКП(б) Григорий Иванович официально вступил лишь в апреле 1920 года.

В 1921 году Котовский командовал «кавказскими частями» при подавлении Антоновского крестьянского восстания. В этих войсках не было русских, в основном служили китайские добровольцы.

2 ноября 1921 года каратели Котовского были направлены против отрядов армии УНР (Украинской Народной Республики) Юрка Тютюнника, выступившей против большевиков. У села Минкив на Киевщине армия Тютюнника была окружена и разгромлена. На призыв Котовского влиться в ряды его дивизии воины УНР ответили пением гимна Украины, предпочтя умереть. Смерть была лютой. В архивах сохранились материалы и даже фото небывалых зверств котовцев над пленными (25, 401).

Заслуги Котовского не остались незамеченными. В октябре 1922 года он становится командиром 2-го кавалерийского корпуса. Организаторы Молдавской советской социалистической республики от имени Коминтерна предлагали Котовскому пост председателя Совета министров МССР. Григорий Иванович отказался, мотивировав отказ лучшими условиями для оказания помощи республике, займи он высокий пост в Москве. А его надежды на это были вполне обоснованны: летом 1925 года наркомвоенмор М.В. Фрунзе предложил назначить Котовского своим заместителем.

Однако в тот момент планы самого Фрунзе и Котовского вошли в противоречие с планами «товарища» Сталина поставить вооруженные силы под свой полный контроль.

А «борьба» за армию была жаркой.

Непосредственное управление войсками в ведомстве Троцкого замыкалось на заместителя наркома Склянского, политический аппарат армии — на В.А. Антонова-Овсеенко (1883–1938).

Уже 17 января 1924 года последнего без лишнего ажиотажа сняли с должности начальника ПУР (Политуправления РВС республики) и заменили на «более лояльного» А.С. Бубнова (1884–1938).

25 марта 1924 года решением Политбюро со своей должности заместителя председателя Реввоенсовета Республики был снят самый близкий Троцкому человек — Эфраим Маркович Склянский (1892–1925). В апреле того же года Склянский был назначен на несколько «издевательскую» должность — председателем правления треста «Моссукно».

Вместо Склянского в Реввоенсовет был назначен М.В. Фрунзе, который не был креатурой Сталина, но был для последнего «наименее нежелательной фигурой» из числа способных занять этот пост красных командиров.

Следующий удар был нанесен в мае 1924-го. Очередным решением Политбюро, без согласования с Троцким, с поста командующего Московским военным округом был смещен еще один близкий друг Льва Давидовича — Н.И. Муралов (1877–1937). Отныне в Москве стал командовать верный сталинец К.Е. Ворошилов (1889–1969), а Муралов уехал на Северный Кавказ.

Тем временем вопрос со Склянским, который продолжал контакты с Троцким, было решено закрыть окончательно и бесповоротно.

В мае 1925-го Эфраим Маркович был отправлен в зарубежную командировку в Европу, а затем в США. Там якобы Склянский должен был сменить И.Я. Хургина (1887–1925) — первого директора Амторга, открытого год назад акционерного общества, способствовавшего развитию советско-американской торговли.

27 августа 1925 года Склянский и Хургин отправились кататься на лодке по озеру Лонглейк в штате Нью-Йорк.

В отсутствие волнения лодка каким-то образом опрокинулась. На помощь никто не пришел, выплыть самостоятельно у двух здоровенных мужчин в самом расцвете сил не получилось. Тела утонувших были вскоре найдены. В смерти Склянского и Хургина многие заподозрили «руку Сталина», однако доказать что-либо оказалось невозможно.

Вот как описывает Троцкий свой разговор со Склянским летом 1925 года, незадолго до отъезда последнего в Америку:

«— Скажите мне, — спросил Склянский, — что такое Сталин?

Склянский сам достаточно знал Сталина. Он хотел от меня определения его личности и объяснения его успехов. Я задумался.

— Сталин, — сказал я, — это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии.

Это определение впервые во время нашей беседы предстало передо мною во всем своем не только психологическом, но и социальном значении. По лицу Склянского я сразу увидел, что помог собеседнику прощупать нечто значительное.

— Знаете, — сказал он, — поражаешься тому, как за последний период во всех областях выпирает наверх золотая середина, самодовольная посредственность. И все это находит в Сталине своего вождя...

Мы уговорились со Склянским вернуться к беседе после его возвращения из Америки. Через небольшое число недель получилась телеграмма, извещавшая, что Склянский утонул в каком-то американском озере, катаясь на лодке...

Урну с прахом Склянского доставили в Москву. Никто не сомневался, что она будет замурована в Кремлевской стене на Красной площади, которая стала пантеоном революции. Но секретариат ЦК решил хоронить Склянского за городом. Прощальный визит ко мне Склянского был, таким образом, записан и учтен. Ненависть была перенесена на урну. Кроме того, умаление Склянского входило в план общей борьбы против того руководства, которое обеспечило победу в Гражданской войне» (39, 255–256).

Кстати, «троцкист» Муралов пережил Склянского почти на 12 лет. Лишь в 1937 году он был «выведен» на 2-й Московский процесс и 1 февраля того же года расстрелян.

Добавим, что упомянутые «участники борьбы за армию» с обеих сторон были благополучно расстреляны: Муралов — 1 февраля 1937 года, Антонов-Овсеенко — 10 февраля 1938-го, а «более лояльный» Бубнов — 1 августа того же года.

Возвращаясь в 1925 год, констатируем, что 25 января и сам «товарищ» Троцкий был смещен с поста наркомвоенмора (народного комиссара по военным и морским делам), а на следующий день — с поста председателя РВС (Революционного военного совета), уступив обе должности Фрунзе.

Таким образом, Лев Давидович вместе с ближайшими сторонниками был отодвинут от руководства армией. И все это на фоне обострения борьбы «товарища» Сталина с Зиновьевым и Каменевым. Видимо, именно столь нервной обстановкой можно объяснить тот факт, что осторожный Иосиф Виссарионович не рискнул сразу менять Троцкого на того же Ворошилова, а пошел на постепенную смену командования столь вожделенной для него армией.

Однако замена явного «неприятеля» Троцкого на фигуру менее враждебную, но, по сути, столь же излишне независимую и популярную в армейской среде не могла принести полного удовлетворения будущему «вождю всех народов».

Фрунзе предстояло исчезнуть. Но «генеральную репетицию», по-видимому, было решено провести на человеке, которого Михаил Васильевич желал видеть своим заместителем, — Котовском.

Однако официально ликвидировать популярного в народе «героя Гражданской войны» (объявив, к примеру, врагом, предателем и т.п.) было сложно. Это к концу 30-х годов послушный советский народ будет безропотно верить и не в такие чудеса, но тогда, в 1925 году, это еще не вошло в обиход. Поэтому пришлось действовать иначе.

Вот как развивались события.

Летом 1925 года Григорий Иванович вместе с семьей отдыхал в совхозе Чебанка. За неделю до конца отпуска семья стала собираться в Умань, где стоял штаб кавалерийского корпуса. Вечером накануне отъезда Григория Ивановича пригласили на «костер» в расположенный неподалеку Лузановский пионерский лагерь. Затем он вернулся домой, но отдыхавшие по соседству красные командиры по случаю отъезда Котовского решили устроить ему проводы. Жена Григория Ивановича, Ольга Петровна, вспоминала, что за стол для «проводов» уселись только в одиннадцать часов вечера.

«Котовский с неохотой пошел, — писала она, — так как не любил таких вечеров и был утомлен: он рассказывал пионерам о ликвидации банды Антонова, а это для него всегда значило вновь пережить большое нервное напряжение. Вечер, как говорится, не клеился. Были громкие речи и тосты, но Котовский был безучастен и необычайно скучен. Часа через три (то есть примерно в третьем часу ночи. — Ю.Б.) стали расходиться. Котовского задержал только что приехавший к нему старший бухгалтер Центрального управления военно-промышленного хозяйства. Я вернулась домой одна и готовила постель.

Вдруг слышу короткие револьверные выстрелы — один, второй, а затем — мертвая тишина... Я побежала на выстрелы... У угла главного корпуса отдыхающих вижу распластанное тело Котовского вниз лицом. Бросаюсь к пульсу — пульса нет...» (41).

Пуля убийцы попала в аорту, и смерть наступила мгновенно. Врачи потом скажут: «Попади пуля не в аорту, могучий организм Котовского выдержал бы...» На выстрелы сбежались соседи, помогли внести тело на веранду. Все терялись в догадках: кто посмел стрелять в Котовского?! Кинулись искать убийцу. И вдруг той же ночью преступник... объявился сам.

«Вскоре после того, как отца внесли на веранду, — рассказывал Григорий Григорьевич Котовский, — а мама осталась у тела одна, сюда вбежал Зайдер и, упав перед ней на колени, стал биться в истерике: “Это я убил командира!..” Маме показалось, что он порывался войти в комнату, где спал я, и она, преградив Зайдеру путь, крикнула: “Вон, мерзавец!” Зайдер быстро исчез... Убийца был схвачен на рассвете. Впрочем, он и не делал попыток скрыться, а во время следствия и на суде полностью признал свою вину» (41).

Итак, убийцей оказался Мейер Зайдер, по кличке Майорчик, бывший адъютант знаменитого одесского налетчика Мишки Япончика (он же Моисей Вольфович Винницкий) (1891–1919).

Отметим, что этот самый Япончик сотрудничал с большевиками, причем связь осуществлялась именно через Котовского, с которым они познакомились еще в царской тюрьме. А в 1919 году Япончик для борьбы с Петлюрой на стороне советской власти организовал целый полк, который был подчинен все той же бригаде Котовского, входившей в состав 45-й стрелковой дивизии Якира. Правда, все это не помешало именно большевикам ликвидировать Япончика 4 августа 1919 года.

Возвращаясь к убийству Котовского, заметим, что в тот злополучный день Зайдер приехал в Чебанку на машине, вызванной из Умани самим Котовским. Свой приезд Зайдер мотивировал тем, что хочет помочь семье командира собраться в обратную дорогу. Не исключено, что Григорий Иванович заранее знал о приезде Зайдера и не препятствовал этому, ибо ничто не предвещало беды.

В итоге 7 августа 1925 года в «Правде» появилась телеграмма: «Харьков. В ночь на 6 августа в совхозе Цувоенпромхоза Чебанка, в тридцати верстах от Одессы, безвременно погиб член Союзного, Украинского и Молдавского ЦИКа, командир конного корпуса товарищ Котовский» (16, 254).

Суд над Зайдером состоялся почему-то лишь год спустя, в августе 1926-го, хотя обстоятельства дела, с точки зрения властей, вряд ли требовали столь долгого отлагательства. В зале суда Зайдер вновь поменял показания, как неоднократно делал еще во время следствия, заявив присяжным, что убил Котовского потому, что тот не повысил его по службе, хотя об этом он не раз просил командира. И как ни странно, эта нелепая версия была принята судом за основу.

Зайдера приговорили к десяти годам. Но из приговора почему-то исчезли обвинения в сотрудничестве с румынской спецслужбой (сигуранцей), которые ставились Зайдеру в вину не только в процессе следствия, но и на самом суде, в частности — в обвинительном заключении прокурора. Любопытно, что в том же здании одновременно с Зайдером судили уголовника, ограбившего зубного техника, и суд приговорил его к расстрелу. А Зайдера, убившего самого Котовского, — к десяти годам... (41).

Дальше — больше. Находясь в заключении, Зайдер практически сразу стал начальником тюремного клуба и получил право свободного выхода в город. А в 1928 году был освобожден «за примерное поведение», после чего устроился сцепщиком вагонов на железную дорогу в Харьков.

Однако просто так спустить убийство боевого командира оказалось для подельников — сослуживцев Котовского, образно говоря, «не по понятиям». Осенью 1930 года к вдове Котовского пришли трое его бывших боевиков и сказали ей, что Зайдер приговорен ими к смерти.

«Ольга Петровна категорически возразила: ни в коем случае нельзя убивать Майорчика, ведь он единственный свидетель убийства Григория Ивановича, тайна которого не разгадана... Не будучи уверенной в том, что ее доводы убедили гостей, Ольга Петровна рассказала об этом визите командиру дивизии Мишуку. С требованием помешать убийству Зайдера обратилась она и в политотдел дивизии...

Опасения Ольги Петровны оказались не напрасными. Вскоре вдове Котовского сообщили: “приговор” приведен в исполнение. Труп Зайдера был обнаружен недалеко от харьковского вокзала, на полотне железной дороги. Убив сцепщика вагонов, исполнители приговора бросили его на рельсы, чтобы имитировать несчастный случай, но поезд опоздал, и труп Зайдера не был обезображен.

Впоследствии удалось установить, что убийство совершили трое кавалеристов. Однако на сегодняшний день известны фамилии только двух — Стригунова и Вальдмана. Третий исполнитель приговора так и остался в тени истории. Никто из участников казни Зайдера не пострадал — их просто не разыскивали» (41).

Историк Александр Фомин пишет: «Главный вывод — более чем очевиден. Зайдер был не только не единственным, но и не самым главным преступником. Стреляя в Котовского, он выполнял чью-то чужую злую волю. Но вот чью? Кто мог свободно манипулировать следователями и судьями, занимавшимися “делом” Зайдера? Кто мог так засекретить материалы судебного процесса над убийцей Котовского, что до сих пор (!) они не увидели света? Кем было наложено вето на публикацию сведений, которые хоть как-то бы приоткрыли завесу тайны трагедии в Чебанке? Ответ напрашивается сам собой: сделать это могли только люди, обладавшие огромной и, по существу, неограниченной властью...» (41).

И добавляет: «Сегодня уже нет сомнений в том, что Григорий Иванович был уничтожен по приказу “сверху” и что гибель Котовского напрямую связана с его назначением на пост заместителя наркомвоенмора СССР» (41).

Кстати, Фрунзе внимательно следил за ходом расследования убийства Котовского.

Потрясенный нелепой на первый взгляд смертью командира одного из крупных соединений РККА, ставшего недавно членом Реввоенсовета СССР и приглашенного на пост его заместителя, Фрунзе, по-видимому, заподозрил что-то неладное и затребовал в Москву все документы по делу убийцы Котовского Мейера Зайдера (19, 329–330).

Однако спустя неполных три месяца после загадочной смерти Котовского при столь же туманных обстоятельствах отправится на тот свет и Фрунзе.

10. Фрунзе

Михаил Васильевич Фрунзе (1885–1925) родился в городе Пишпек (ныне Бишкек) Туркестанского генерал-губернаторства, из мещан, по отцу молдаванин. Член РСДРП с 1904 года, активный участник революции 1905–1907 годов, участвовал в Декабрьском вооруженном восстании 1905 года в Москве. За покушение на убийство дважды приговорен к смертной казни, замененной на 6 лет каторжных работ. В 1914 году отправлен на вечное поселение в Иркутскую губернию. Бежал. По заданию партии под фамилией Михайлов поступил на должность статистика в комитет Западного фронта.

В ночь с 4 на 5 марта 1917 года руководимые Михайловым (Фрунзе) отряды боевых дружин рабочих вместе с частью солдат гарнизона разоружили полицию Минска. В Минске Фрунзе прослужил до сентября 1917-го, а затем переведен партией в Шую. В дни большевистского переворота в Москве участвовал в боях у гостиницы «Метрополь». В июле 1918 года участвовал в кровавом подавлении антибольшевистского восстания в Ярославле. С августа 1918 года — военный комиссар Ярославского военного округа.

С февраля 1919 года Фрунзе последовательно возглавлял несколько армий, действующих на Восточном фронте против Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака. С июля 1919 года командовал войсками Восточного фронта. С 15 августа 1919-го по 10 сентября 1920 года — войсками Туркестанского фронта. С октября 1919-го по июль 1920-го — член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК; руководил штурмом Бухары 30 августа — 2 сентября 1920 года.

27 сентября 1920 года Фрунзе назначен командующим Южным фронтом, действующим против армии генерала П.Н. Врангеля. Руководил взятием Перекопа и захватом Крыма. После занятия Крыма Красной армией в ноябре 1920 года, несмотря на личные гарантии безопасности всем сдавшимся от Фрунзе, там в ходе красного террора было расстреляно или утоплено от 50 до 100 тысяч человек.

3 декабря 1920 года назначен уполномоченным Реввоенсовета на Украине и командующим вооруженными силами Украины и Крыма, одновременно избран членом Политбюро ЦК КП(б)У. Руководил разгромом Повстанческой армии Н.И. Махно (за что в 1924 году награжден вторым орденом Красного Знамени) и отряда Ю.О. Тютюнника.

С 1921 года — член ЦК РКП(б). С марта 1924-го — заместитель председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам, с апреля 1924-го одновременно начальник штаба Красной армии и начальник Военной академии РККА.

Как мы уже говорили, 25 января 1925 года Фрунзе был назначен народным комиссаром по военным и морским делам, а на следующий день — председателем Реввоенсовета СССР, сменив в обоих случаях Троцкого.

В том же 1925 году Фрунзе произвел ряд серьезных перемещений и назначений в командном составе, в результате которых у руководства армией оказались подобранные им лично люди.

Секретарь Сталина Б.Г. Бажанов (1900–1982) вспоминал: «При случае я спросил у Мехлиса, приходилось ли ему слышать мнение Сталина о новых военных назначениях. Я делал при этом невинный вид: “Сталин всегда так интересуется военными делами”. — “Что думает Сталин? — спросил Мехлис. — Ничего хорошего. Посмотрите на список: все эти тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские — какие это коммунисты? Все это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной армии”. Я поинтересовался: “Это ты от себя или это сталинское мнение?” Мехлис надулся и с важностью ответил: “Конечно, и его, и мое”» (4, 134).

Для справки: Лев Захарович Мехлис (1889–1953) — член ЦК ВКП(б), генерал-полковник, один из организаторов массовых репрессий в РККА. В 1922–1926 годы фактически личный секретарь Сталина.

О том, что реформы Фрунзе и его авторитет в армии не устраивал Иосифа Виссарионовича, свидетельствует и А.И. Микоян (1895–1978): «Готовясь к большим потрясениям в ходе своей борьбы за власть... Сталин хотел иметь Красную армию под надежным командованием верного ему человека, а не такого независимого и авторитетного политического деятеля, каким был Фрунзе. После смерти последнего наркомом обороны стал Ворошилов, именно такой верный и в общем-то простодушный человек, вполне подходящий для Сталина» (24, 285).

Летом 1925 года Фрунзе дважды перенес автомобильные аварии, получил значительные ушибы руки, ноги и головы. По мнению врачей, эти происшествия не могли не сказаться и на желудке. Тогда, несмотря на возражения самого пациента, его отправили на лечение в Крым — в Мухалатку, а затем прибывшие из Москвы врачи-консультанты настояли на его переводе в столицу (13, 180).

27 октября 1925 года Фрунзе был переведен из Кремлевской больницы, где он проходил обследование, в Солдатенковскую (ныне Боткинскую), где через два дня профессор Розанов сделал ему операцию. На больного не действовал наркоз, он долго не засыпал. Увеличили дозу хлороформа вдвое. И тогда сердце не выдержало. 31 октября 1925 года, в 5 часов 40 минут Фрунзе скончался (18, 179).

Официальная версия гласила, что Фрунзе скончался от общего заражения крови, однако вскоре пошли слухи, что его смерть организовал Сталин. Ныне эта версия выглядит убедительно, хотя и не является абсолютно бесспорной. Приведем некоторые свидетельства.

Соратник Фрунзе и его друг И.К. Гамбург (1887–1965):

«Незадолго до операции я зашел к нему повидаться. Он сказал, что расстроен, и сказал, что не хотел бы ложиться на операционный стол. Глаза его затуманились. Предчувствие какого-то неблагополучия, чего-то непоправимого угнетало его...

Я убеждал Михаила Васильевича отказаться от операции, поскольку мысль о ней его угнетает. Но он отрицательно покачивал головой:

— Сталин настаивает на операции; говорит, что надо раз и навсегда освободиться от язвы желудка. Я решился лечь под нож. С этим делом покончено» (13, 180–181).

Как говорится, предчувствие не обмануло Фрунзе — операция прошла неудачно. Что же касается «товарища» Сталина, то как раз ему удалось «раз и навсегда освободиться» от неудобного военачальника.

Б.Г. Бажанов: «Политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавиться от его язвы. К тому же врачи Фрунзе операцию опасной не считали. Я посмотрел иначе на все это, когда узнал, что операцию организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой» (4, 135).

Для справки: Григорий Иосифович Каннер (1897–1928) — один из наиболее доверенных сотрудников Сталина, выполнял наиболее щекотливые поручения. 22 августа 1938 года расстрелян.

Интересно, что перед смертью Фрунзе получил записку от Сталина: «Дружок! Был сегодня в 5 часов вечера у т. Розанова (я и Микоян). Хотели к тебе зайти, — не пустили, язва. Мы вынуждены были покориться силе. Не скучай, голубчик мой. Привет. Мы еще придем, мы еще придем... Коба» (25, 329).

И Сталин не обманул обреченного на смерть Фрунзе.

Спустя 10 минут после его смерти, ночью 31 октября, в больницу прибыли И.В. Сталин, А.И. Рыков (15 марта 1938 года расстрелян), А.В. Бубнов (1 августа 1938 года расстрелян), И.С. Уншлихт (29 июля 1938 года расстрелян), А.С. Енукидзе (16 декабря 1937 года расстрелян) и А.И. Микоян.

Позднее Иосиф Виссарионович говорил о смерти Фрунзе: «Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и просто спускались в могилу» (8, 93).

Фактом является то, что врачебная экспертиза при вскрытии тела Фрунзе показала, что язва давно затянулась и в операции он не нуждался (14, 203).

Есть обоснованная версия, что устранением Фрунзе руководил Г.Ягода (40, 125).

Жена Фрунзе — Софья Алексеевна — покончила с собой 4 сентября 1926 года. Согласно другой версии, она умерла от туберкулеза.

У Михаила и Софьи Фрунзе было двое детей: сын Тимур (1923–1942) и дочь Татьяна (1920–2024). После смерти отца в 1925-м и матери в 1926 году они росли у бабушки — Мавры Ефимовны Фрунзе (1861–1933). После тяжелой болезни бабушки в 1931 году детей усыновил К.Е. Ворошилов, получивший разрешение на усыновление специальным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б).

Не исполнили и последнее желание М.В. Фрунзе, просившего похоронить его в городе Шуе. Сталин распорядился похоронить его возле Кремлевской стены.

11. Дзержинский

Феликс Эдмундович Дзержинский (1877–1926) родился в польской дворянской семье, в родовом имении Дзержиново, Ошмянский уезд, Виленская губерния (ныне Столбцовский район, Минская область, Республика Беларусь).

Биография Дзержинского многократно описана, так что не будем повторяться, ограничившись лишь перечислением основных «регалий»:

— председатель ВЧК при СНК РСФСР (20 декабря 1917 года — 7 июля 1918-го и 22 августа 1918 — 6 февраля 1922 (в промежутке организацией руководил Я.Петерс));

— народный комиссар внутренних дел РСФСР (март 1919 — июль 1923);

— народный комиссар путей сообщения РСФСР (апрель 1921 — июль 1923);

— председатель ГПУ при НКВД РСФСР (март 1922 — сентябрь 1923); народный комиссар путей сообщения СССР (июль 1923 — февраль 1924);

— председатель ОГПУ при СНК СССР (ноябрь 1923 — 20 июля 1926);

— председатель ВСНХ (2 февраля 1924 — 20 июля 1926).

Будучи во главе ВЧК–ГПУ–ОГПУ, Дзержинский говорил: «Революции всегда сопровождаются смертями, это дело самое обыкновенное! И мы должны применить сейчас все меры террора, отдать ему все силы! Не думайте, что я ищу форм революционной юстиции, юстиция нам не к лицу. У нас не должно быть долгих разговоров! Сейчас борьба грудь с грудью, не на жизнь, а на смерть, — чья возьмет?! И я требую одного — организации революционной расправы!» (15, 7).

Он же: «ЧК не суд, ЧК — защита революции, она не может считаться с тем, принесет ли она ущерб частным лицам, ЧК должна заботиться только об одном, о победе, и должна побеждать врага, даже если ея меч при этом попадает случайно на головы невиновных (15, 33).

М.И. Лацис свидетельствует: «В ЧК Феликс Эдмундович везде жаждал действовать сам; он сам допрашивал арестованных, сам рылся в изобличающих материалах, сам устраивал арестованным очные ставки и даже спал тут же на Лубянке, в кабинете ЧК, за ширмой, где была приспособлена для него кровать» (15, 14).

Член коллегии ВЧК Другов: «Дзержинский подписывал небывало большое количество смертных приговоров, никогда не испытывал при этом ни жалости, ни колебаний» (15, 14).

Политический «вес» Феликса Эдмундовича можно оценить в полной мере, зная, что уже к лету 1921 года в органах ВЧК — включая отряды и части особого назначения, — подчиненных Дзержинскому, служили более 262 000 человек, что почти в 17 раз превышало число «карателей» во времена императора Николая II (19, 278).

В дальнейшем численность различных «органов», стоявших на страже «государства нового типа», только возрастала.

Интересно, что идеи коммунизма для Феликса Эдмундовича прекрасно сочетались с повышением личного благополучия.

Н.К. Сванидзе:

«Это не совсем правда, что Дзержинский работал, не зная отдыха. Он знал отдых. Причем регулярный отдых. Он любил отдыхать на даче. У него было три дачи. Одна — в Сокольниках. Из экспроприированных домов там был создан дачный поселок ВЧК. Вторая дача — в Кунцеве, где были дачи у большинства членов ЦК. Но больше всего Дзержинский любил свою третью дачу, в поселке Любимово Наро-Фоминского района. На даче он бывал каждое воскресенье. Об этом пишут его жена и сын. На даче Дзержинский охотился...

Кроме того, в отпуск Дзержинский ездил на юг, в Одессу, в Сухуми, в Кисловодск, в Крым. Ездил Дзержинский и на старый дореволюционный курорт Сестрорецк на Финском заливе. Практически в двух шагах от Сестрорецка в это время жил Илья Ефимович Репин. Но творчество Репина от отдыха Дзержинского отделяла финская граница» (33, 212–213).

Дзержинский пользовался в Москве тремя квартирами. Его семья жила в Кремле, на втором этаже в здании Оружейной палаты. Прописан Дзержинский был в Успенском переулке, между Петровкой и Большой Дмитровкой. Еще одна квартира — на Петровке... Интересное свидетельство о личности Феликса Эдмундовича оставил Б.Г. Бажанов: «Что очень скоро мне бросилось в глаза, это то, что Дзержинский всегда шел за держателями власти, и если отстаивал что-либо с горячностью, то только то, что было принято большинством. При этом его горячность принималась членами Политбюро как нечто деланое и поэтому неприличное. При его горячих выступлениях члены Политбюро смотрели в стороны, в бумаги, и царило впечатление неловкости. А один раз председательствовавший Каменев сухо сказал: “Феликс, ты здесь не на митинге, а на заседании Политбюро”. И — о чудо! Вместо того чтобы оправдать свою горячность (принимаю, мол, очень близко к сердцу дела партии и революции), Феликс в течение одной секунды от горячего, взволнованного тона вдруг перешел к самому простому, прозаическому и спокойному. А на заседании тройки, когда зашел разговор о Дзержинском, Зиновьев сказал: “У него, конечно, грудная жаба; но он что-то уж очень для эффекта ею злоупотребляет”» (4, 198).

Кроме Каменева и Зиновьева, скептически относился к Феликсу Эдмундовичу и будущий «вождь всех народов».

Скрытый конфликт Сталина с Дзержинским начался еще при жизни Ленина. Свои доклады председатель ГПУ делал только Владимиру Ильичу, а в последние годы жизни Ленина, и по его личному указанию, стал делать их Рыкову (27, 191).

Приведем выдержку из письма Б.В. Николаевского Н.В. Валентинову от 1 сентября 1954 года: «Наткнулся в заметках Райса (убит большевиками в сентябре 1937 года в Швейцарии) на упоминание о словах Ежова, что Дзержинский был ненадежен. В этих условиях я теперь не столь категоричен в отрицании возможности отравления... Я знаю, что Дзержинский сопротивлялся подчинению ГПУ контролю Сталина и отказывался (во всяком случае, вначале) делать доклады о работе Сталину (мне об этом рассказал в другой связи Рыков летом 1923 года). Я знаю далее, что сталинский аппарат на большие операции был пущен с осени 1926 года, что аппарат за границей Сталин себе подчинил в 1927–1928 годах» (9, 217).

К тому же, возглавив оргбюро, Сталин очень быстро нашел «своего человека» в организации Дзержинского. Как легко догадаться, им стал родственник Свердлова — Г.Г. Ягода, который был в то время секретарем партийной ячейки ГПУ и в качестве такового имел постоянную связь с оргбюро и секретариатом ЦК.

Перенесемся в день смерти Дзержинского. 20 июля 1926 года на пленуме ЦК и ЦКК Феликс Эдмундович выступил прямо-таки с пламенной речью: «...если вы посмотрите на весь наш аппарат, если вы посмотрите на всю нашу систему управления, если вы посмотрите на наш неслыханный бюрократизм, на нашу неслыханную возню со всевозможными согласованиями, то от всего этого я прихожу прямо в ужас. Я не раз приходил к председателю СТО и Совнаркома и говорил: “Дайте мне отставку...” Нельзя так работать!..» (26, 71).

Не закончив речь, «железный Феликс» покинул трибуну. Увлеченная дискуссией высокая публика не обратила особого внимания на «чудачество» докладчика.

А через несколько часов председательствующий Рыков сообщил: «Сегодня после утреннего заседания партию постиг исключительной силы удар. С т. Дзержинским после его речи сделался припадок сердца. На протяжении двух с половиной часов он лежал в соседней комнате, к нему были вызваны врачи. После того как ему стало немного легче, он пошел к себе на квартиру. Там, уже в его комнате, с ним случился новый сердечный припадок, и т. Дзержинский помер. Врачи определили его смерть как результат паралича сердца» (26, 71–72).

Согласно воспоминаниям бывшей сотрудницы ВЧК Елизаветы Петровны Матенковой, кроме туберкулеза легких, Дзержинский страдал бронхиальной астмой. У него часто бывали приступы. В этом случае сотрудники ВЧК давали ему парное молоко. Когда в 1926 году Феликс Эдмундович выступал на пленуме ЦК ВКП(б), прямо во время выступления на трибуне у него произошел приступ сердечной астмы. Ему тут же, на трибуне, дали выпить молока, после чего он скончался (11, 57–58).

Итак, 20 июля 1926 года, в 16 часов 40 минут в возрасте 48 лет Дзержинский умирает, казалось бы, от естественных причин. Однако есть странность, носящая чисто научный характер.

Странность эта — в патологоанатомической экспертизе смерти Дзержинского. Вскрытие проводил корифей российской патологической анатомии профессор Алексей Иванович Абрикосов (1875–1955) в присутствии профессоров Щуровского, Дитриха, Зеленского, Каннеля, Российского, Розанова, Потемкина, Обросова. Причина смерти установлена и представлена в заключении: «Основой болезни Дзержинского является общий атеросклероз, особенно резко выраженный в венечной артерии сердца. Смерть последовала от паралича, развившегося вследствие спазматического закрытия просвета резко измененных и суженных венечных артерий».

Однако у медицинских специалистов это заключение вызывает массу вопросов. Например, куда делись из описания все те болезни, которыми болел реальный Дзержинский? В первую очередь речь идет о тяжелой форме туберкулеза, который многократно фиксировался у «железного Феликса» и отечественными, и зарубежными специалистами.

В медицинском заключении, подписанном членами комиссии во главе с профессором Абрикосовым, сказано: «Органы дыхания: дыхательные пути не изменены, легкие всюду мягки, воздушны, несколько отечны и застойны. Плевра не изменена».

Таким образом, никаких следов туберкулеза не фиксируется. Кстати, не были описаны также и шрамы на ногах Дзержинского, которые остались от каторжных кандалов.

Что же произошло? Ошибиться и пропустить что-то важное при осмотре тела профессор Абрикосов не мог, его профессиональный уровень не может быть оспорен никем. Безупречна и его личная репутация, что делает невозможной версию о сознательной фальсификации. К тому же если бы такая комиссия и пошла на фальсификацию, то именно тогда заключение было бы составлено таким образом, чтобы не вызывать лишних вопросов.

Вариант ответа: Дзержинский был отравлен (может быть, тем самым молоком на трибуне?), тело, чтобы скрыть сей факт, подменено. Только так вместе с настоящим трупом Дзержинского могли исчезнуть как следы туберкулеза, так и шрамы. А зачем иначе могла понадобиться подмена тела усопшего?

Косвенно отношение Сталина к Дзержинскому характеризует и такой факт.

14 ноября 1932 года председатель ОГПУ В.Р. Менжинский обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) и к «товарищу» Сталину с просьбой:

«Коллегия ОГПУ просит учредить орден Феликса Дзержинского, приурочив учреждение его к XV годовщине органов ВЧК–ОГПУ.

Орденом Феликса Дзержинского могут быть награждены сотрудники и военнослужащие ОГПУ, отдельные войсковые части ОГПУ и РККА, а также граждане СССР, оказавшие выдающиеся заслуги в борьбе с контрреволюцией <...>

На документе красуется резолюция: “Против. Ст.”» (37, 19).

Кстати, сам Иосиф Виссарионович касательно Дзержинского сказал следующее: «Часто говорят: в 1922 году такой-то голосовал за Троцкого. <...> Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист, и все ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось» (38, Т. 14, 215–216).

Следует ли сомневаться в том, что «не удалось» на языке Сталина означало, что Дзержинский был убран?

Члены семьи Дзержинского — жена Софья Сигизмундовна (1882–1968) и их сын Ян (1911–1960) — репрессиям не подвергались. В 1926 году популярность Дзержинского в партии и не слишком большой вес в ней самого Сталина послужили им надежной защитой.

12. Бехтерев

Владимир Михайлович Бехтерев (1857–1927) — выдающийся российский психиатр, физиолог, невропатолог, основоположник рефлексологии и патопсихологического направления в России. Родился в семье станового пристава, в селе Сарали Елабужского уезда Вятской губернии (ныне Бехтерево, Елабужский район, Татарстан). Получил образование в Вятской гимназии и Петербургской медико-хирургической академии. В 1879 году Бехтерев был принят в действительные члены Петербургского общества психиатров. Был направлен в зарубежную научную командировку. За 16 месяцев, проведенных за границей, познакомился с постановкой клинического дела по нервным и душевным болезням в Париже, Берлине, Мюнхене, Лейпциге, Вене.

После защиты докторской диссертации (4 апреля 1881 года) утвержден приват-доцентом Петербургской медико-хирургической академии. В 1893 году возглавил кафедру нервных и душевных болезней академии, в 1894-м назначен членом медицинского совета Министерства внутренних дел, в 1895-м — членом военно-медицинского ученого совета при военном министре.

В 1907 году основал в Санкт-Петербурге психоневрологический институт — первый в мире научный центр по комплексному изучению человека и научной разработке психологии, психиатрии и неврологии. В 1913 году участвовал в знаменитом «деле Бейлиса», сделав заключение в пользу обвиняемого.

«Революционером» Владимир Михайлович никогда не числился. Говоря объективно, это, без всяких оговорок, один из величайших умов ХIX–ХХ веков, о результатах деятельности которого, вполне возможно, только в наши дни и можно судить в полной мере. Но об этом ниже...

С «революцией» Бехтерев связан скорее тем, что не только принял большевистскую власть как ученый, но еще и служил ей как военврач, состоявший при военно-политическом руководстве.

Как ученый, еще в мае 1918 года Бехтерев обратился в Совнарком с ходатайством об организации Института по изучению мозга и психической деятельности. Вскоре институт открылся, и его директором до самой смерти был Владимир Михайлович.

Как военврач, Бехтерев был консультантом в Лечебно-санитарном управлении Кремля. В 1923 году дважды вызывался из Петрограда как невропатолог для консультаций больного Ленина, которому подтвердил ранее поставленные диагнозы: прогрессивный паралич и сифилитическое поражение мозга. О состоянии здоровья Ленина и его отношении к своему здоровью ученый опубликовал статью «Человек железной воли» в газете «Петроградская правда» (26 января 1924 года, № 21).

Биохимик академик И.Б. Збарский (1913–2007) писал о болезни Ленина: «Более всего это напоминает прогрессивный паралич вследствие сифилиса. Действительно, проводимое лечение — препараты мышьяка, ртути, неосальварсан, — рекомендованное знаменитым Бехтеревым, направлено на лечение этой болезни по методам того времени» (29, 208).

Мало того, Бехтерев высказывал подозрение, что Владимира Ильича отравили.

«Клеветнические» сведения о болезни и смерти Ленина большевистское руководство того времени пережило, но предприняло некоторые меры, способные усилить контроль над Бехтеревым.

Во всяком случае, 21 июля 1926 года в возрасте 70 лет Бехтерев женился вторым браком на тридцатидевятилетней племяннице Г.Г. Ягоды (на тот момент начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ) большевичке Берте Яковлевне Гуржи (по первому мужу), урожденной Арэ (1887–1937). Бракосочетание состоялось в Кисловодске спустя несколько месяцев после смерти Натальи Петровны — первой жены Владимира Михайловича.

Дочь Бехтерева Мария: «Не думаю, чтобы она имела какое-нибудь образование, но, кроме русского и латышского, хорошо говорила по-немецки и, как говорили многие знавшие ее папины сотрудники, имела “министерский” ум. Действительно, она обладала способностью устраивать всякие дела, кому нужно вовремя сказать, устроить встречи нужных людей и сделать так, чтобы получилось именно так, как она находила нужным. Была весела и приветлива, но, если что-либо задуманное не удавалось или возникало какое-нибудь пустяшное недоразумение, настроение ее резко менялось, она несколько дней не разговаривала, делалась злая и неприступная. Мне часто казалось, что ее веселость и приветливость были неестественными, а на отца такие перемены действовали угнетающе, и он становился мрачным и неразговорчивым. Вероятно, из-за такого характера ее и не любили папины сотрудники. Во-первых, потому, что все дела, даже в папиных учреждениях, она хотела управлять по-своему и, во-вторых, так как действовала на отца своими настроениями, вернее, даже капризами, в то время как все его сотрудники очень любили его» (6).

А вот правнучка Бехтерева Марина: «Вопрос: что заставило В.М. Бехтерева жениться на женщине с характером, совершенно противоположным тому, что был у его жены, Натальи Петровны, да еще через 3 месяца после ее кончины? Любовь? Обязанность? Вынужденность? А может быть, была какая-то договоренность с Бертой или с кем-то, повлиявшая на заключение такого скорого брака? Должно было произойти нечто экстраординарное, чтобы Владимир Михайлович с его высокоморальными устоями и большой любовью к своей семье кардинально изменил своим жизненным принципам. Тем более все это странно тем, что после женитьбы на Берте он продолжал жить в своем доме на Каменном острове вместе с детьми, работая в прежнем графике» (6).

А затем Бехтерев «близко познакомился» со Сталиным.

С 18 по 23 декабря 1927 года в Москве проходил I Всесоюзный съезд невропатологов и психиатров, в котором, разумеется, принимал участие и приехавший из Ленинграда Бехтерев.

За день до окончания работы съезда — 22 декабря — Бехтерев был приглашен к Сталину как невропатолог по поводу сухорукости пациента. Попутно ученый поставил еще один диагноз: «тяжелая паранойя» (3, 161).

А уже 24 декабря 1927 года Бехтерев скончался.

По официальной версии, причиной смерти Владимира Михайловича стало отравление консервами. 23 декабря после осмотра новой лаборатории психопрофилактики он вместе с Бертой Яковлевной, сопровождавшей его в поездке, отправился в Большой театр, на балет «Лебединое озеро». Именно в буфете театра ученый будто бы и отравился. Со второго действия, почувствовав себя плохо, Бехтерев вернулся в квартиру профессора С.И. Благоволина, у которого остановился в Москве. В течение суток состояние Бехтерева ухудшалось. Временами он терял сознание. Частота пульса падала, и в 23 часа 45 минут 24 декабря после короткой агонии великий ученый скончался от паралича сердца.

Отметим вопиющие странности этой истории.

Во-первых, других пострадавших от буфетной пищи не было. Пострадал лишь немолодой человек, находившийся под неустанной опекой жены.

Во-вторых, «представители Наркомздрава решили не делать вскрытия и патологоанатомического исследования, а решили лишь изъять мозг» (14).

И еще: тело ученого кремировали, якобы по его воле, хотя все родственники, кроме жены, были против этого.

Заслуживает внимания и тот факт, что визит Бехтерева к Сталину за день до «внезапной болезни» Владимира Михайловича официально никогда не подтверждался.

Все эти странности породили слухи о том, что Бехтерев был убит.

А.А. Голиков: «“Обстоятельства смерти академика Бехтерева в конце двадцатых годов тайно расследовались тремя крупными российскими юристами: Н.К. Муравьевым, П.Н. Малянтовичем и А.А. Иогансеном”, — пишет в своей книге внук последнего. По словам автора данного исследования, в 1927 году Г.Е. Зиновьев, стоявший во главе Ленинградской парторганизации, вступив в смертельную схватку со Сталиным за власть, решил выдвинуть против “вождя и учителя” обвинение в отравлении Ленина. Зиновьев в 1927 году рассчитывал победить Иосифа Виссарионовича с помощью свидетельских показаний Бехтерева. Для чего и стал оказывать давление на ученого. Тот в 1923 году осматривал больного Ленина и не имел сомнений в том, что Владимир Ильич был отравлен. Экспертное заключение Бехтерева — ученого с мировым именем и колоссальным авторитетом — могло поставить Сталина в очень затруднительное положение. Однако выход нашелся. “Нет человека — нет проблемы”. Такого же мнения придерживался и правнук Бехтерева, Святослав Лебедев, директор Института мозга человека. Он считает, что ученый был убит из-за диагноза, поставленного Владимиру Ленину (сифилис головного мозга). Хотя Владимир Ильич к тому времени уже лежал в мавзолее, правда об истинной причине его смерти никоим образом не должна была стать достоянием гласности. Поэтому, предотвращая утечку опасной информации, Бехтерева вполне могли убить» (14).

Не забудем и про диагноз, поставленный Бехтеревым самому «товарищу» Сталину.

Согласно еще одной версии, смерть ученого была связана с его работами в области создания «идеологического оружия», при разработках которого использовалась обычная радиосеть или микрофон.

Получившееся в результате экспериментов «идеологическое оружие» должно было иметь внутреннее применение. Если обычно психологическое оружие направляется на подавление и дезорганизацию неприятеля, то это, напротив, должно было мобилизовать и вдохновлять «своих». Фактически это было оружие для покорения собственного народа. Оно создавало не только послушные толпы, но и образ обожаемого вождя (14).

К 1927 году метод применения «идеологического оружия», по-видимому, был уже выработан, поэтому Бехтерев стал неудобным свидетелем. Абсолютная секретность тестирования не позволяла привлекать к нему ученого с мировым именем, на молчание которого нельзя было положиться вполне.

Подводя итог, скажем, что мотивы убийства Бехтерева, как мы видели, могли быть самыми разными. Но кто же стал его убийцей? Безымянный чекист? Приведем мнение внучки Владимира Михайловича — Натальи Петровны Бехтеревой (1924–2008), доктора медицинских наук, профессора, академика АН СССР, научного руководителя Института мозга человека РАН: «У нас в семье всем было известно, что отравила Владимира Михайловича его вторая жена...» (14).

Собственно, Берта Яковлевна Арэ-Гуржи-Бехтерева была арестована НКВД 30 октября 1937 года, а 15 декабря того же года расстреляна. Отметим, однако, что 10 лет после смерти Бехтерева она прожила вполне спокойно, будучи персональной пенсионеркой.

Остается лишь сказать несколько слов о семье академика.

23 февраля 1938 года был расстрелян сын Бехтерева — Петр. Его жена, Зинаида Васильевна, отправлена на 8 лет в лагеря. Их дочь, Наталья Петровна, узнала о расстреле отца только после смерти Сталина, а получила возможность ознакомиться с его «делом» только в 1989 году.