О литературе Русского зарубежья

Дмитрий Савицкий

О литературе Русского зарубежья

Я не думаю, что во Франции есть русская литература, так как не вижу школ, общих платформ, манифестов, ничего общего, кроме желания различных пишущих выжить в этой роли - с пером в руке, что в наше время всем, кроме страусов, дается с трудом.

Наличие поэтов и писателей самых различных направлений само по себе не создает литературы. (Хотя одного писателя для этого и, вне зависимости от географии, достаточно. Даже - одной книги.) Каждый продолжает начатую работу, в основном, апеллируя к прошлому и к географии прошлого, что превращает этот разрозненный и мелкий поток в воды некоего Коцита. Главным признаком писателя, на мой взгляд, является его фантомность. Он отсутствует в настоящем. В этом смысле можно говорить о литературе зарубежья. Как фантомная литература, она существует. Кстати, необходимость и вне границ империи сопротивляться ей, даже если нынче она шрам прошлого, доказывает наглядно, что импрерия победила. Я не знаю никого из пишущей братии, кто бы не писал про Софью Власовну, не отписывался бы, в том смысле, в котором отстреливаются... Софочка - победила!

Я думаю, отсутствие подобия литературы в среде писателей-иммигрантов во Франции, кроме прочего, связано с отсутствием литературной критики, серьезной и объединяющей. Современная русская диаспора (март 2000) наследовала ситуацию партийного раскола двух-трех парижских центров-кланов 80-х годов (Максимов Синявский - "Русская мысль"), в которой легко просматриваются деньги идеологических спонсоров, с одной стороны, кормушки для писателей, с другой, и все тот же раздел на западников и почвенников, пропитанный самой обычной борьбой за власть, первенство, за влияние на умы в России и т. д.

Попыток же войти во французскую литературу, за исключением не слишком удачного, на мой взгляд, хода Макина (то ли жалоба, то ли просьба..., мандельштамовское "Я прошу, как жалости и милости, Франция, твоей земли и жимолости..."), я не вижу вообще. Но нужно отдать ему должное; он заявил о своем желании принадлежать литературе, французской.

Еще более важным фактом отсутствия именно литературы в нашем рассеянии является отсутствие читателя. Эта проблема стоит более остро, чем в России, но она является принципиальной, так как отсутствие читателя порождает отсутствие издателя, а значит возможности жить своим трудом, не служить, а писать. Здесь драма современного писателя. В России она чуть мягче, но там она имеет более искаженную форму, там тираж считается литературой (как и на Западе в последние 15-20 лет). А этого читателя, делающего тираж произведениям, которые не то что пере-читать, до-читать до конца невозможно, вряд ли можно считать читателем.

И последняя здешняя проблема: слависты. Конечно, во Франции нет таких дотаций на русских кафедрах, какие существовали в США или Германии. Поэтому слависты чаще всего специализировались на двух-трех литературных светилах и делали свои карьеры параллельно. Это вывело и их за рамки самой русской словесности и ввело в тот или иной клан. Что в Германии, что в Англии, что во Франции, мы видим лишь специалистов по Иксу или Игреку. Местные слависты также не стали моментом собирательным.

Поколение пятидесятилетних, наверное, не слишком переживает отсутствие местного совписа и ЦДЛа; почти все были подпольщиками, почти все знают, что такое шестая слепая копия. Почти все привыкли задавать вопросы в пустоту и из пустоты получать ответы.