О людях и нелюдях

I

Винка пробиралась сквозь густые заросли не первый час. Усталость недвусмысленно заявляла о себе тяжестью в ногах, ломотой в спине. Саднили исцарапанные ветками руки, выбившиеся волосы сводили с ума, забираясь в глаза, рот, щекоча лицо. Над девушкой висело звенящее облачко гнуса.

Она не знала, куда идет. Поначалу была мысль добраться до избушки бабки Осинницы, теперь Винка сомневалась, что бабка вообще существует, равно как и ее избушка. И, правда: кто из нынешних селян видел ее? Только байки всякие рассказывают. Мол, тетка моего прадедушки, когда еще девчонкой была… Но все рассказы сходились в одном: Осинница живет по ту сторону озера, за вересковым всхолмьем, в маленькой хижине посреди осиновой рощи. И, якобы, помогает тем, кто решится попросить у нее подмоги. Вроде бы даже иной раз платы за свои услуги не требует.

Винку не заботила расплата с бабкой. Вряд ли та потребует с нее что-то серьезнее ожидающей участи. Кто бы мог подумать, что придется так страшно расплачиваться за добродетель? Ведь был же, по крайней мере, один шанс расстаться с девственностью, и не просто так, из любопытства или по дурной блажи. Тот молодой стражник, проезжавший через их селение, ей действительно нравился… А он с нее и вовсе глаз не сводил. Ну и что, если б она его больше не увидела? Даже перспектива оказаться беременной сейчас пугала гораздо меньше того… того… Винка даже не знала, чего именно, и от этого становилось еще страшнее.

Да и как же не бояться, зная, что господин из замка многие годы занимается черной волшбой? Что время от времени ему зачем-то требуется девственница не старше семнадцати, родившаяся в определенный день. Сейчас понадобилась та, чье рождение пришлось на самый короткий день в году, канун Долгой ночи. Она, Винка, и подошла. Ох, лучше б позволила тогда Репешку… Он не такой уж плохой, даже нравился ей одно время. Не так, конечно, как тот стражник, зато его наверняка заставили б жениться, если что…

Винке очень повезло подслушать беседу отчима со старостой. Вышла вечером по нужде, и застряла в ветхом строении на задах, а когда возвращалась, чуть не наткнулась на разговаривающих вполголоса мужиков.

Опять же получается — от добродетели никакого проку. Не наелась бы зеленых яблок из сада Сурепа, сельского скупердяя, ничего б и не узнала, пока не скрутили болезную и не бросили на телегу. Односельчане не изверги, и отчим — не зверь, но господину никто перечить не осмелится. Пробовал, говорят, один селянин единственную дочь спрятать, так полдеревни вымерло тогда от страшной болезни. Вымерло б и больше, да та девушка сама в замок пошла… Не вернулась, как и прочие, кого господин к себе потребовал.

И Винка, улепетывая огородами, не уставала благодарить Крылатую за столь мягкое отношение к краже зеленых яблок. Впрочем, укради она не у Сурепа, а у бедной вдовы Галчихи, кто знает, как бы все обернулось? Но у Галчихи она б ни за что не взяла. У нее никто не воровал, старушка сама с удовольствием угощала малышню и детей постарше. И не зеленью да опадышами, а хорошими, спелыми яблоками. Ей одной много ли надо?

Поток успокаивающих мыслей внезапно прервало одно соображение. Девушка так испугалась, что встала на месте, застыв на пару с чучелом недвижной фигурой посреди чужого огорода. А что если господин, узнав о ее исчезновении, нашлет на деревню мор? Винка, покрывшись ледяным потом, собралась поворачивать обратно, как вдруг вспомнила Купаву.

Старики рассказывали, сия добродетельная дева не пожелала служить нечестивым замыслам и утопилась в омуте на реке Ивяне. Чародей, видно, посчитал достаточной гибель невинной души, наложившей на себя руки. А может, только Купава подходила ему из-за дня рождения, и замены ей в тот год не нашлось. Что бы то ни было, господин из замка не стал мстить селянам. Родители бедняжки очень печалились, но дочь явилась им во сне и сказала, что Крылатая приняла ее, ибо своей смертью девушка избежала соучастия в куда более страшном грехе.

Повторять подвиг Купавы Винка не желала. Небесные полуденные кущи, о которых любила поговорить престарелая Галчиха, ее не манили. Она неизвестно в который раз прокляла свою нерешительность, не позволившую давно минувшей ночью забраться к молодому стражнику в постель, а утром, до зари, уехать с ним куда глаза глядят. Впрочем, нет ничего глупее, чем жалеть об упущенной возможности. Нужно как-то выпутываться сейчас.

И Винка нашла выход. Она направилась к омуту. На небо медленно взбирался молодой месяц, почти не дававший света, но девушка прекрасно знала окрестности, с детства исхоженные вдоль и поперек, и не только в дневное время. Она быстро добралась до реки. Ивяна поблескивала перед ней, успокаивая чуть слышным плеском. Девушка присела на траву, пожалуй, лишь сейчас осознавая, что видит родные места в последний раз…

Из задумчивости ее вывело уханье филина, раздавшееся в кроне старой ивы. Винка быстро развязала поясок, стащила платье и бросила на берегу. Утром ее хватятся, станут искать, наткнутся на одежду и решат: падчерица Грача разделила участь Купавы. Отчим не так уж опечалится, а мать несколько лет как призвала к себе Крылатая.

А что же делать ей, Винке? Уходить прочь из родного селения в одной нижней рубахе? Так она очень быстро лишится девственности под придорожным кустом, а, пожалуй, и жизнь там закончит… Вот тут-то и вспомнила девушка о бабке Осиннице.

В середине дня, измученная усталостью, голодом, жаждой и назойливым гнусом, Винка брела по вересковой пустоши. Лето близилось к концу, и низкие кустики покрывала густая нежно-сиреневая пена крошечных колокольчиков. Тонкий медвяный запах и ровное гудение пчел успокаивали. Хотелось упасть на спину и остаться лежать в розоватом ароматном мареве, глядя в синее небо. Погони, конечно, опасаться не стоит, но ни пить, ни есть никто не принесет… И беглянка брела вперед.

Взобравшись, наконец, на самый верх всхолмья, Винка увидела впереди и внизу серовато-зеленую кромку осинника, остановилась на минуту, перевела дух и двинулась к лесу. Через некоторое время она уже различала шум колыхаемой ветром листвы, напоминавший плеск ручейка. На опушке почти сразу углядела тропку, уводящую вглубь рощи, в расшитую пляшущими солнечными пятнами тень. Беглянка и хотела бы испугаться предстоящей встречи, но сил на это уже не оставалось. Даже если бабка выгонит, так хоть напиться даст…

Тропка привела Винку к добротной бревенчатой избушке, крытой дранкой. Рядом стоял хлев, по двору бродили пестрые куры и важный рыжий петух с переливчато-зеленым хвостом. Он с подозрением глянул на гостью, на всякий случай выпятив грудь, но тут же понял, что еле держащаяся на ногах, растрепанная, исцарапанная особа в рваной по подолу рубахе не стоит его внимания.

Винка подошла к крыльцу, радуясь отсутствию собаки и немного удивляясь этому. Хозяйство у Осинницы, судя по всему, крепкое, а сторожа нет. Правда, стоило ей подняться по ступенькам, из-за двери раздалось предупреждающее ворчание крупного, судя по доносящимся звукам, пса. Девушка робко постучала.

— Заходи, милая, — донесся женский голос, ворчание усилилось. — А ты замолкни, Дрозд. Сторож выискался!

Винка толкнула дверь, шагнула через порог и оказалась в просторной комнате с невысоким потолком. Навстречу поднялась хозяйка, Осинница, никакая не бабка, а красивая женщина, статная, пышногрудая, крутобедрая, с весело блестящими глазами. У ног ее сидел крупный пес с короткой черной шерстью, острой мордой и торчащими клиньями ушей. Винка, не слишком любившая собак, про себя подивилась красоте животины. В их селении на каждом дворе имелись лохматые дворняжки, только у старосты жил здоровенный, с теленка, кудлатый волкодав, по-настоящему страшный, а вовсе не красивый. Пес Осинницы, заметив восхищенный взгляд девушки, вяло шевельнул хвостом. Снизошел, подумалось Винке.

Но что такое подлинное снисхождение она поняла, увидев второго питомца хозяйки. Из-под стола, задирая скатерть величественно поднятым хвостом, выплыл огромных размеров рыжий кошак вида разбойничьего, наглого и в высшей степени независимого. Он потерся о ноги женщины и, сощурив янтарные глазищи, взглянул на гостью.

Винка затрепетала. Кошек она любила с детства, и те отвечали ей взаимностью. Самые нелюдимые без опаски подходили и давали себя погладить. А когда девушка начинала чесать им шейку и за ушками, впадали в осоловело-счастливое состояние, начинали мурлыкать и тереться о ласкающую руку.

При виде солнечно-рыжего зверюги беглянка забыла обо всех своих горестях, бросила вопросительный взгляд на милостиво улыбавшуюся хозяйку, присела на корточки и заворковала:

— Кис-кис-кис, иди сюда, котик. Ах, какой красавец! Можно тебя погладить?

Осинница коротко хохотнула, пес недовольно мотнул головой, а кошак, еще раз проведя пухлой щекой по юбке женщины, медленно направился к гостье. Девушка ощутила ладонью мягкую густую шерсть, нежные пальчики скользнули за розовато-желтые раковины ушей, потом под маленький кошачий подбородок, на шейку, которая уже ощутимо вибрировала от довольного мурлыканья. Винка наслаждалась, запуская пальцы в мех, зверюга, щурясь, терся об ее руку.

— Хороший котик, — бормотала девушка, сама едва не мурлыча от удовольствия. — Ласковый, красивый, а какая мягкая шерстка, какой толстый хвостище…

— Ну, милая, раз поладила с Вьюном, мне подойдешь, — проговорила хозяйка. — Дрозду ты тоже нравишься.

Винка подняла голову и недоуменно взглянула на женщину. Та кивнула на пса. Черный не сводил с гостьи глаз, молотил хвостом по полу и повизгивал. Увидев, что на него обратили внимание, подобрался к девушке на полусогнутых и лизнул в лицо. Она смущенно хихикнула и поднялась на ноги. Собачьи нежности Винка не слишком любила. Наверное, поэтому кошки и нравились больше: никогда не лезут с облизываниями, не навязываются.

Впрочем, Дрозд как будто понял ее настроение, не стал подниматься на задние лапы, пытаясь уложить передние на плечи (чего Винка очень опасалась), уселся рядом, напустив на себя прежний серьезный вид. Кошак, фыркнув, когда пес позволил с гостьей излишнюю фамильярность, уже с удовольствием отирался о голые ноги девушки.

— Ты из селения, что на берегу Ивяны? — спросила Осинница. — Из Жабоедок?

— Да… — девушка чуть замялась, подбирая правильное обращение, — госпожа.

— Какая я тебе госпожа? — усмехнулась женщина. — Если договоримся, зови, пожалуй, хозяйкой. И свое имя скажи.

— Винка я. Пришла помощи у вас просить.

— Какой?

— Ну, я хотела узнать… Вы, говорят, судьбу можете предсказывать… Так куда бы мне податься: в другую деревню, подальше, али в город… — Винка мялась, Осинница молча ждала продолжения. — А теперича думаю, может, вам работница нужна? При таком-то хозяйстве?

— Нужна. Ты что умеешь делать?

— Да по хозяйству, почитай, все могу. За скотиной ходить, прибираться, готовить, шить, стирать, огород…

— Хорошо, это мне подходит. Кур ты, верно, видела. Еще у меня корова имеется. Справишься или только с козами раньше обращалась?

— Справлюсь, хозяйка, — закивала Винка. — У отчима есть корова…

— Почему ж ты из дому ушла? Отчим обижал? Или замуж за нелюбимого выдать хотели?

— Ой, нет, кто ж от такого бегает? Замуж так замуж, все равно ж придется… А отчим меня никогда пальцем не трогал. Сына своего иной раз поколачивает, но только за дело… Меня господин к себе в замок потребовал. А оттуда еще ни одна не вернулась… — Винка вдруг испугалась своей откровенности и умоляюще взглянула на Осинницу. — Хозяйка, вы ж меня не выдадите?

— Нет, не бойся. Я господину не подвластна и с селянами вашими дел не веду. Разве помогаю тому, кто попросит. Только давно уж здесь никто не появлялся.

— Ох, спасибо! А напиться можно? — первое волнение от встречи с таинственной Осинницей прошло, и жажда стала невыносимой, сухой язык с трудом ворочался во рту, в горле першило.

— Вон ведро стоит, — женщина кивнула на низенькую скамеечку у стены.

Винка зачерпнула деревянным ковшиком воды и с наслаждением напилась, ощущая, как стекает внутрь живительная прохлада. Кошак проследовал за гостьей, привстал, запустил круглую голову под подол и потерся о колено. Девушке стало щекотно, и она чуть не поперхнулась.

— Вьюн, а ну прекрати! — прикрикнула хозяйка. — Бессовестный рыжий паршивец, постыдился бы!

Котяра недовольно мявкнул и убрался под стол. Девушка с некоторым недоумением взглянула на женщину. Кот — не парень, пусть себе под подол заглядывает и о коленки трется.

— Вовремя ты, Винка, пожаловала. Мне нужно по делам отлучиться, — перешла к делу Осинница. — Останешься за хозяйку. Все в твоем распоряжении, не стесняйся. Кладовая полна, корову подоишь, яйца у кур соберешь. Сад-огород за домом. Одежда… — Женщина окинула девушку критическим взглядом, отошла к длинному резному сундуку, стоявшему под окном, и вернулась с платьем, рубахой и сапожками. — Вот, возьми. Фигурка у тебя ладная, должно подойти. Твоей-то рубашонкой теперь только полы мыть. — Винка поблагодарила, заливаясь краской. — Этих двоих не распускай, — женщина кивнула на пса и кота. Они между собой не ссорятся, так что "как кошка с собакой" — не про них. Вьюн пусть мышей ловит, Дрозд — зайцев в лесу. Со стола их не прикармливай, не то совсем обленятся. Будут надоедать — смело выставляй за дверь. Пес — хороший сторож, защитит тебя, если что. Кошак… Одним словом, кошак и есть. Ты им по нраву пришлась, значит, станут слушаться.

— А… хозяйка, вас долго не будет?

— Не знаю, милая. Надеюсь быстро обернуться, но тут уж как получится. Да ты не волнуйся, здесь тебя никто не найдет. И скучно не будет, с таким хозяйством и компанией, — Осинница потрепала пса за ушами, тот недовольно мотнул головой. — Давай, Дрозд, проводи Винку на озеро. Ей искупаться надо.

При этих словах из-под скатерти показалась на удивление заинтересованная рыжая морда. Но девушка этого уже не видела, открывая дверь и пропуская вперед пса. В последний момент Вьюн пулей вылетел из-под стола и кинулся к выходу, едва не уронив переступавшую через порог Винку. Она с трудом удержалась на ногах, но успела подхватить разбойника.

— Тоже хочешь искупаться, котик?

Рыжий сощурил глаза и принялся старательно тереться о грудь девушки, громко мурлыча.

— Дай-ка его мне, — подошедшая Осинница забрала хитрого зверюгу. — Он сегодня мышей не ловил, нечего в лесу прохлаждаться, пташек малых когтить. Иди, милая, и не торопись. Озеро тут красивое, вода теплая. Купаться — одно удовольствие. Вот, возьми еще гребешок, волосы расчешешь. Ах, да, ты, верно, голодна. Перекусишь на берегу. Не торопись, я только к ночи уйду.

Винка с благодарностью взяла корзинку, куда хозяйка уложила одежду, гребешок и наспех собранную снедь. Кошак уже не пытался улизнуть, улегся на кровати и провожал девушку горящими глазами.

До озера оказалось недалеко. Тропка вывела на песчаный бережок, полого сбегавший к прозрачной воде, сквозь нее виднелся тонкий серовато-белый песок на дне. Слева, у самых зарослей сусака, усеянных, будто мотыльками, нежно-розовыми цветами, в озеро уходили рассохшиеся деревянные мостки. Девушка поставила там корзинку, стянула рубаху и положила рядом. Помедлила, любуясь спокойной водной гладью с разбросанными там и тут пятнами кувшинок. Здесь и впрямь оказалось хорошо, спокойно. Внезапно Винка почувствовала неловкость, оглянулась и обнаружила, что Дрозд, усевшийся на травке чуть выше по берегу, пристально смотрит на нее.

Странный пес у Осинницы, чересчур смышленый. Сколько раз доводилось купаться в Ивяне или большом озере, где на берегах всегда паслись коровы и бегали дворовые шавки. Их взгляды ничуть не тревожили, а тут…

Пес тем временем встал и подошел к девушке, искательно помахивая хвостом. Она, пересилив опаску, погладила его по голове между острыми ушами. Собачья шерсть, к Винкиному удивлению, оказалась мягкой и приятной на ощупь. Пес прикрыл глаза, а когда девушка отняла руку, ткнулся мокрым носом в ее бедро и лизнул округлую ягодицу.

— Эй, как тебя, Дрозд, да ты что?!

Винка, смеясь, оттолкнула его морду и быстро вошла в воду. Черный за ней не последовал, улегся на песке, положив голову на вытянутые передние лапы, и не сводил с девушки глаз. Она, впрочем, тут же забыла о его присутствии. Вода оказалась теплой, как парное молоко, Винка плескалась долго, с наслаждением смывая пот, страх, усталость. Когда вышла на берег, чувствовала себя умиротворенной.

Прежняя жизнь, родные, подруги, деревня, господин из замка будто подернулись зыбкой облачной пеленой и отошли куда-то далеко, не тревожа ни мыслей, ни чувств. Нет, Винка не забыла, просто не ощущала ни тоски, ни сожаления. Да и о ком ей жалеть? Родного отца она не помнила и по-настоящему привязана была лишь к матери и бабушке-травнице, но и та, и другая уже давно покинули бренную землю. Так что пусть жизнь идет как идет, тем более, пока все складывается неплохо.

Девушка надела чистую рубаху, устроилась на мостках, расчесала темно-русые волосы и принялась за еду. Дрозд тут же подошел, сел и уставился на кусок пирога в ее руке.

— Хозяйка не велела тебя прикармливать. Что ж ты лягушку не поймал, пока я купалась?

Пес брезгливо тряхнул головой и фыркнул. Мол, сама бы попробовала такой гадостью закусить! Девушка рассмеялась, Дрозд не сводил с нее умоляющего взгляда.

— Пирог-то не с мясом, с ягодами. Собаки разве такое едят?

Пес облизнулся и запереступал передними лапами. Мол, едят-едят и добавки просят. Выглядел при этом так умильно, что Винке захотелось его ласково потрепать, как кошака.

— Ладно, на, угощайся.

Девушка достала из корзинки пышный кусок в красных пятнах ягодного сока и положила перед псом. Дрозд в один присест слопал лакомство и снова уставился на девушку. В результате имевшаяся в корзинке снедь была поделена пополам. Пес с удовольствием уплел вареное яйцо и кусок хлеба с сыром.

— Ну ты и обжора! — удивлялась Винка. — Выглядишь вполне сытым, не похоже, что хозяйка тебя голодом морит, а на мою еду накинулся, будто целую седмицу не ел.

Дрозд, который уже снова успел улечься, уткнул морду в передние лапы и виновато заскулил, будто извиняясь.

— Забавная ты зверюга.

Девушка присела рядом и потрепала пса за ушами. Он тут же перевалился на спину, подставляя для ласки розоватое брюхо, покрытое мазками редкой шерсти. Винку это зрелище не вдохновило (то ли дело меховой кошачий живот!), и она положила руку на широкую грудь пса, где под шерстью ощущались твердые мышцы. Он не возражал, замер, явно наслаждаясь ее прикосновениями, а когда девушка почесала ему шею, как коту, еще и глаза прикрыл.

Винка долго гладила благодарного Дрозда. Тот, судя по всему, готов был провести в приятности весь вечер, но солнце неумолимо клонилось к закату, и девушка засобиралась в избушку. Пес тут же вскочил и умудрился лизнуть новую знакомую в губы. Винка засмеялась. На этот раз собачья нежность не показалась неприятной.

В хижину Дрозд и Винка возвращались лучшими друзьями. Пес бежал рядом, поминутно подсовывая голову под ладонь девушки. Она рассеянно поглаживала его, думая, долго ли будет отсутствовать Осинница. Боязно все же сразу остаться одной в незнакомом месте… Внезапно раздалась противная сорочья трескотня, Винка от неожиданности вздрогнула и споткнулась о корень. Зловредная птица сверкала белоснежным боком на ветке невысокой осинки у тропы. Дрозд тут же сорвался с места, и только сорока расправила крылья, собираясь улететь, подпрыгнул и вцепился в ее длинный хвост.

— Не надо, отпусти! — закричала сердобольная девушка.

Пес пару раз тряхнул орущую дурным голосом птицу и разжал пасть. Сорока с возмущенными воплями взвилась в воздух. Где-то в кронах деревьев ей вторили растревоженные товарки.

— Ты за меня вступился, да? — поинтересовалась Винка у сидящего на тропе пса.

Тот раскрыл в «улыбке» пасть, обнажив сахарные зубы и вывалив розовый язык.

— Спасибо! Ты ведь не только от сороки меня защитишь?

Преданный собачий взгляд уверил ее, что да, конечно, не только от сороки, но от сорока сороков всяческих лих, как бело- так и чернобоких.

Винка постучала в дверь хижины, толкнула ее, но та оказалась заперта. Девушка удивленно взглянула на Дрозда. От кого закрывается хозяйка в такой глуши? Пес снова разулыбался. Если и знает, не расскажет, но вид у него странный, ехидный какой-то.

У открывшей дверь Осинницы вид, напротив, был весьма довольный, как и у развалившегося на кровати кошака. Впрочем, Вьюн выглядел еще и томно-утомленным, будто после удачной охоты, подумалось Винке. Осинница, задорно блестя глазами, справилась у девушки, понравилось ли ей озеро.

— Там очень красиво! И вода теплая-претеплая. В Ивяне никогда так не прогревается, даже в заводях.

— А как Дрозд себя вел? — женщина задумчиво поглаживала пальцами полную белую шею, на которой Винка с удивлением разглядела пару ярко-розовых пятен, не замеченных во время знакомства.

— Очень хорошо. На обратном пути чуть сороку не придушил, которая меня напугала.

— Что ж, я рада, что вы поладили. Обычно труднее найти общий язык с кошкой, но Вьюн такой беспардонный котяра… А Дрозд — пес серьезный.

Черный лежал у двери и делал вид, что говорят вовсе не о нем, хотя Винка видела, как повернулись его уши при звуке привычного имени. Вьюн тем временем спрыгнул с кровати, подошел к приятелю, обнюхал его морду, недовольно чихнул и, мяукнув, уставился на хозяйку.

— Ты его прикармливала? — спросила Осинница у девушки.

— Ну, да… чуть-чуть… — замялась та.

— Зря. Тогда его преданность недорого стоит.

Дрозд обиженно заскулил, будто понимая, о чем идет речь.

— Простите, хозяйка, я не буду больше…

— Милая, мне не жалко еды, тем паче ее тут в достатке. О тебе же забочусь. Дашь слабину — эти двое начнут тобой помыкать. Только их и станешь обихаживать. Впрочем, к чему мое брюзжание? Ты — девушка взрослая, наверняка сама жить умеешь. Я прямо сейчас отправляюсь. Хозяйничай. Вернусь — посмотрим, как у тебя получится.

С этими словами Осинница взяла со стола небольшой узелок, помахала рукой Винке, Дрозду и Вьюну, и шагнула за порог. Очнувшись от удивления, девушка кинулась к двери, выглянула во двор, но там уже никого не было, кроме кур и красавца-петуха.

— А ваша хозяйка, часом, не ворожея? — спросила Винка у черно-рыжей парочки.

Пес возмущенно гавкнул, кот вздыбил шерсть и заворчал. Ну и что это значит? Они обижены поклепом, возводимым на Осинницу или тем, что им приходится жить у чародейки? Девушка решила не ломать над этим голову. Проку-то все равно нет. Может, Осинница и ворожея, но в черной волшбе ее никогда не обвиняли. А к Винке хозяйка и вообще отнеслась по-доброму.

Девушка быстро обжилась на новом месте. Хозяйство, хоть и не маленькое, требовало не так уж много забот. Корова была послушна, огород зарастал сорняками на удивление медленно. Может, причина крылась в волшбе Осинницы, а может, в везении юной беглянки. Винка, крутившаяся у отчима с утра до ночи как белка в колесе, вздохнула свободно. Поначалу она немного печалилась из-за отсутствия собеседников, а потом взяла в привычку болтать с Дроздом и Вьюном. Вскоре пес и кот оказались осведомлены обо всех мало-мальски значимых обстоятельствах ее прошлого.

Парочка хозяйских питомцев сильно скрашивала девушке жизнь. Они и впрямь оказались дружны. Винка почти каждый день забавлялась, глядя на игры пса и кота. Куда бы она ни пошла: по грибы, погулять на вересковое всхолмье, искупаться на озеро, Дрозд с Вьюном неизменно сопровождали ее. Присутствие большого сильного пса успокаивало. Все-таки глушь кругом, мало ли что… Прогулки кота поначалу удивляли. Деревенские кошки все больше сидели по дворам, на улицу выбираясь только к ночи. Рыжий гордо расхаживал по лесу, стараясь ни в чем не уступать псу.

Девушка очень скоро забыла наставления хозяйки и начала угощать питомцев едой со своего стола. Зверям хватило пары дней, чтобы избаловаться. Теперь кошак употреблял почти все имеющиеся сливки, а Дрозд ежедневно требовал котелок каши на молоке. Винке казалось, что готовит она, как и прежде, для двух мужиков: отчима и сводного брата. В памяти всплыло предупреждение Осинницы, но слишком поздно. Девушка успела привязаться к псу и коту, ей не хотелось обижать новых друзей, отказывая в человеческой пище.

Все трое любили ходить на озеро. Стоило Винке вспомнить вслух про купание, и Вьюн начинал с нетерпеливым видом кружить у двери, а Дрозд, если хозяйка мешкала, недвусмысленно подталкивал ее мордой на выход.

— Да куда вы так торопитесь? — смеялась девушка.

Кот и пес, придя на озеро, всегда чинно сидели на берегу, взирая на свою теперешнюю хозяйку. Вьюна Винка не трогала: понятное дело, кошак плавать не пойдет, а вот Дрозда однажды зазвала с собой купаться, потом сама была не рада.

Черный плыл рядом чуть ли не впритирку и постоянно норовил лизнуть любую выступающую из воды часть тела девушки. Поначалу ее это смешило, потом надоело. Кончилось тем, что она прогнала пса на берег.

— Давай, Дроздок, купаться по очереди.

Черный понуро выбрался на песок, где его встретил мрачный Вьюн.

Звери будто соревновались за внимание Винки. Стоило одному получить чуть больше ласки, и другой начинал сторониться приятеля. Девушку это смешило. Пес и кот напоминали ей ухажеров, с переменным успехом добивающихся благосклонности своей зазнобы. Она старалась баловать их одинаково, чтобы не вызывать ссор.

Однажды вечером, когда девушка укладывалась спать, рыжий не ограничился обычным отиранием об ее голые ноги, а запрыгнул на кровать. Винка решила, что кот устроится спать в уголке у стенки, как иной раз случалось, но зверь по-хозяйски приподнял головой одеяло и залез к девушке под бок. Она хотела вытолкнуть его, но потом раздумала, уж слишком мягким и теплым оказался котяра, к тому же сразу приятно затарахтевший.

Утром Дрозд заметил воровато вылезающего из-под одеяла приятеля и разобиделся. Гавкнул на кота и даже попытался ухватить рыжего за хвост. Кошак в ответ зашипел и выгнул спину. Весь день звери будто дулись друг на друга. Вечером, когда Вьюн вновь попытался проскользнуть под одеяло, Дрозд зло заворчал. Кот фыркнул, но остался в ногах.

— Какие же вы глупые… — пробормотала Винка, ложась. — Будете ссориться, обоих отправлю спать во двор.

И все пошло по-старому. Черный и рыжий получали от Винки одинаковые порции ласки, кошак отирался об ее ноги, стараясь залезть круглой щекастой головой повыше, пес при каждом удобном случае лизал в лицо. Девушку удивляла несколько навязчивая ласковость зверья, хотя жаловаться было не на что. Забавные мелочи не позволяли тоске по людям угнездиться в сердце.

Однажды утром Винка проснулась от щекотки, не соображая спросонья, в чем дело. По ногам скользило что-то пушистое. Сунула руку под одеяло и ощутила под рубашкой мурлычущий мягкий комок. Нахальный Вьюн тем временем пробрался дальше и ткнулся мордой в низ ее живота. Девушка сжала бедра и попыталась вытолкнуть наглеца, но тот угрем скользнул к пупку и выше. Ей стало по-настоящему щекотно. Кошак воспользовался секундным замешательством, сделал рывок и впихнул усатую морду меж грудей.

— Вьюн, бесстыдник, — почему-то шепотом возмутилась она. — Убирайся от меня!

Кошак и ухом не повел. Следующее, что ощутила Винка, был шершавый кошачий язычок, гуляющий поочередно то по одной груди, то по другой. Девушка сдавленно хихикнула. Поведение рыжего прохиндея возмущало и не давало повода для смеха, но незнакомые прикосновения оказались слишком щекотными. Она не знала, что делать. Опыт общения с кошками говорил: потяни Вьюна из-под рубашки, он вцепится в тело всеми своими когтищами. Пакостник тем временем добрался до соска, Винка взвизгнула.

Послышалось ворчание, и Дрозд положил передние лапы на кровать, проверяя, все ли в порядке с хозяйкой. Кошак затаился. Задыхаясь от смущения, чувствуя, как щеки становятся пунцовыми, девушка откинула одеяло. Из выреза рубашки торчала рыжая макушка.

Пес рыкнул, схватил ткань зубами и дернул, та с треском разъехалась. Прижав уши, кошак стрелой кинулся прочь, к удивлению Винки совершенно не задев ее когтями. Дрозд разразился лаем и рванул за Вьюном. Девушка вскочила на ноги, выпутываясь из обрывков рубашки.

— Дрозд, прекрати! Я сама отлуплю пакостника! Вьюн, стой!

Ее, конечно, не услышали. Кошак метнулся было под стол, но пес, едва не опрокинув лавку, влетел туда следом. Тогда Вьюн кинулся к печи, видно, желая забраться повыше. Девушка выбежала из спального закутка, пытаясь остановить разбушевавшегося черного. В этот момент псу повезло цапнуть кота за хвост. Послышался разгневанный вопль, кошачьи плевки, шипение, сменившиеся жалобным песьим скулежом.

— Да прекратите же!.. — выкрикнула Винка и осеклась.

За окном уже рассвело, и сочащийся сквозь тоненькую шторку сероватый утренний свет освещал вовсе не сцепившихся пса и кота, а двух голых мужчин, сидящих на полу и таращившихся друг на друга.

Девушка прижала руки ко рту и тихонько попятилась к двери. Один из незнакомцев стремительно поднялся на ноги и почти неуловимым глазом движением переместился к выходу, закрывая путь к бегству. Второй встал, удивленно тряхнул головой, осмотрел свои руки, глянул ниже, затравленно заозирался, увидел лежащий на столе рушник, схватил его и прикрыл причинное место.

Винка, поняв, что удрать не удастся, тихонько завыла, чуть сгибаясь и закрывая одной рукой грудь, другой — низ живота.

— Не бойся, красавица, — подал голос стоящий у двери.

В хижине становилось все светлее, и теперь Винка хорошо видела, что волосы на голове у парня рыжие. Впрочем, не только на голове… Она на мгновение даже зажмурилась, потом перевела взгляд на второго. Чернявый, ссутулился и комкает пониже живота рушник, видно, тоже чувствует неловкость. А кот с псом куда-то исчезли…

— В-вы… — заикаясь, начала Винка, — в-вы… откуда… взя…лись?

Она догадывалась откуда, но не могла заставить себя произнести вслух.

— А ты как думаешь? — хмыкнул рыжий.

— Оборотни мы, — пробурчал чернявый. — Я — пес, он — кот.

— А чего раньше не оборачивались? — удивилась девушка.

Оборотни не были редкостью, но в родной деревеньке не жили, да и в округе встречались нечасто. Винке довелось как-то увидеть одного на ярмарке в дальнем большом селении. Здоровенный мужик за деньги оборачивался медведем. Правда, он сидел в палатке на цепи и был одет в мешковатые штаны, хотя и изрядно потрепанные во время превращений, но все же прикрывавшие, что следовало. А эти двое… Предстали во всей красе…

— Осинка поколдовала, — объяснил, ничуть не смущаясь наготы, Вьюн. — Веселая бабенка, пошутить любит, ворожить умеет. Взяла и наложила заклятье, чтобы мы без ее ведома не могли перекинуться. Видать, боится нашего общества лишиться. Сказала, если выполним какое-то неизвестное условие, сможем опять по собственному желанию оборачиваться.

— И какое же условие?

Винка потихоньку, незаметно, как ей казалось, пробиралась к кровати, отчаянно желая одеться. В голову, будто нарочно, лезли мысли о кошачьих и песьих ласках и купаниях на озере.

— А мы знаем? Сказал же: не-из-вест-но-е. Я попробовал тебя потискать — вроде помогло, — похабно ухмыльнулся кошак.

— У тебя одно на уме, — проворчал чернявый. — Условием наверняка было, чтоб мы всерьез сцепились, — он провел кончиками пальцев по носу, где темнели несколько царапин.

— Ну, заклятие с вас сошло, а как же я теперь тут с вами буду?.. — выдавила девушка.

— Веселее прежнего! — заверил Вьюн. — Не боись: человечиной не питаемся. Жизни научим, и отправляйся домой. Господину из замка, как я понял, порченые девки не нужны.

Девушка сжалась в комочек и снова тихонько заскулила. Дрозд, на лице которого появилось сочувственное выражение, двинулся было к ней, но она испуганно попятилась в угол, и он остановился.

— Хватит над ней издеваться.

— Эк ты в роль-то свою вжился, защитничек… Не забывай, она не нашего племени, — проворчал котяра, но тон сменил. — Не трясись, — обратился к Винке. — Пошутил я, не удержался. Уж больно смешно было слушать про твою беду, которой так легко помочь. Попросила б кого из знакомых парней, и все. Такой лапочке никто не откажет. А ты в бега пустилась… Чего сокровище-то свое так бережешь? — Винка шмыгнула носом. — Не тронем тебя, не больно-то и хотелось. Мне опытных кошечек подавай, а этому кобелю — сучек. Девочка-ромашечка, на чей цветочек ни один шмель не садился, нам ни к чему. Да и с людиной связываться себе дороже.

Винка залилась краской, чувствуя облегчение с некоторой примесью обиды. И еще ей не понравилось слово «людина», произнесенное чересчур пренебрежительным тоном.

— А чего вы ко мне все лизаться лезли? Ластились? — неожиданно для себя самой спросила она.

Чернявый пожал плечами, рыжий фыркнул по-кошачьи.

— Знаешь ведь, ласковый телок… Стала б ты меня сливками угощать или этому обжоре кашу варить, если б мы ворчали, огрызались и погладить не давались?

— Ну-у, не стала бы, пожалуй…

— Ну-у, во-о-от, — передразнил Винку котяра. — Оборотням свежатинка нужна, но когда только ее лопаешь, очень быстро надоедает. Осинке, лентяйке, неохота было нас каждый день кормить. Жить, говорит, у меня живите, а пропитание сами себе добывайте. А пожрать-то и по-человечески хочется. Ты к тому же готовишь неплохо.

— Одеться бы… — выдавил Дрозд, безуспешно пытаясь обмотаться невеликих размеров рушником.

— Ты, приятель, вечно влезешь не вовремя и с какой-нибудь глупостью, — недовольно зафырчал рыжий. — Может, ромашечке нагишом больше нравится? Может, она стыдливость девичью забудет, выпрямится, ручки опустит? Сам на озере с нее глаз не сводил, а тут одеться ему… Кстати, грудки у нее и на ощупь не хуже, чем на вид, я проверил. Эх, кабы еще глазки голубые, а не серые, я б не устоял…

— Ты же говорил… — пролепетала девушка, чувствуя, что краснеет еще больше, и поспешно ныряя в спальный закуток за одеждой.

— Да помню я, что говорил. А ты лишний раз подтвердила, что с мужиками дела не имела. На такую хорошенькую просто посмотреть приятно, вот и все. Сдался мне твой цветочек. Сорвешь — неприятностей не оберешься. Знаю я вас, людин. Сначала сами льнете, а после бегом к страже, мол, грязный оборотень меня снасильничал. Да еще и Осинка прицепится, приревнует… Надо мне это? А Дрозду и подавно не нужно. Он у нас серьезный, с убеждениями, а семью заводить не хочет, то ли пока, то ли совсем, я так и не понял из его нытья. Говорю же, черного только сучки интересуют, которые сами подставляются.

— Заткнись, ты, кошак драный! — вспылил парень. — В следующий раз хвоста лишишься!

— Устал уже это от него слышать, — Вьюн взглянул на Винку, томно закатывая глаза. — Кошечкам без разницы, есть у меня хвост или нет. А в людском обличье его отсутствие и вовсе незаметно. Может, шрам пониже спины появится, я байку какую-нибудь жалостливую придумаю. Девочки как услышат, тут же захотят меня утешить, поцелуют, где болит…

— Успехов, — вырвалось у надевшей, наконец, рубаху Винки. Рыжий зашел в скабрезной болтовне так далеко, что девичья стыдливость не выдержала и спряталась в какой-то дальний-предальний уголок, для верности зажав уши. — Я не собираюсь целовать ни тебя пониже спины, ни кошака под хвостом. Обернешься зверем, получишь веником и жрать будешь только мышей. А сейчас оденься!

— Во что? — кошачья наглость была непробиваема. — В Осинкины тряпки? Может, еще набелиться-нарумяниться? Побриться только сначала придется… — задумчиво потер медную щетину на подбородке. — А ты мне косички заплетешь? С бантиками? — и тряхнул рыжими кудрями.

— Давай выкинем его на двор? — Винка обернулась к Дрозду, чувствуя его молчаливую поддержку.

У пса, похоже, и безо всяких просьб кулаки чесались разобраться с дружком-охальником. Парень кивнул, отбросил не желавшую завязываться на поясе тряпку и направился к приятелю. Рыжий, видя, что на него надвигаются без колебаний и стеснения, вскинул вверх руки.

— Да ладно вам, пошутил я. Ну, увлекся, молчать-то долго пришлось. Оденусь-оденусь, во что угодно, — Дрозд и Винка не думали останавливаться. — Что еще-то не так? Я ж не знаю, где одежда. В сундуке? Так он у вас за спинами. А, понял. Не хмурься, черный, сейчас зарычишь, а то и гавкнешь. Ромашечка, прости, ежели обидел. Не хотел, пытался развеселить, по-доброму, по-приятельски…

Винка остановилась, чернявый сделал еще шаг вперед. Девушка, опасаясь, что Дрозд и Вьюн вновь сцепятся, на сей раз в человеческом обличье, пересилила робость и дотронулась до плеча своего союзника. Тот вздрогнул и обернулся.

— Не деритесь больше, хорошо? Поищите в сундуке одежду, потом я твои царапины посмотрю.

— Да чего там смотреть, ерунда, зарастет…

— Как на собаке! — вякнул рыжий.

Дрозд хотел ответить в том же духе, но встретился с умоляющим взглядом Винки и побрел к сундуку.

К удивлению девушки, там нашлась и мужская одежда. Когда парни оделись (Дрозд — в холщовые штаны и рубаху на сельский манер, Вьюн выискал себе кожаные штаны, батистовую рубаху и темно-зеленую бархатную куртку), девушка оглядела их и удовлетворенно кивнула.

— Теперь бы сливочек, а, хозяйка? — промурлыкал котяра и скорчил умильную рожу.

— С клубничкой? — наигранно-простодушно поинтересовалась Винка.

Дрозд хмыкнул, его приятель расплылся в довольной улыбке.

— Ромашечка-то не так проста, — промурлыкал он. — Только кошака шутками да прибаутками не кормят.

— Кошак должен мышей ловить, — отрезала девушка. — Или вы теперь не сможете в зверей перекидываться?

— Сможем-сможем, — заверил ее Вьюн и вытащил из штанов пушистый хвост.

Дрозд украдкой глянул на свою руку, подернувшуюся черной шерстью. Винка заметила еще и длинные толстые когти, появившиеся на месте ногтей. Парень почувствовал ее взгляд, и кисть тут же изменилась, принимая человеческий вид. Заодно исчезли и царапины на лице.

— А чем же вы Осинницу рассердили? — полюбопытствовала девушка.

Дрозд опустил глаза, Вьюн скабрезно ухмыльнулся.

— О таком с невинными девами не беседуют, — заявил котяра. — Видишь, Ромашечка, сколько неудобств доставляет девичья честь. И лиходеям всяким для волшбы требуется, и с симпатичным парнем не поболтать. Подумай, может, все-таки распростишься? Я ласковый, ты ж знаешь. И опыта не занимать. Все сделаю в…

— Хватит, Вьюн, — оборвал приятеля Дрозд, видя смущение девушки. — Если хочешь, мы уйдем, — обратился к Винке. — Только покорми уж нас в последний раз, а? Меня от одной мысли о сырой крольчатине наизнанку выворачивает.

— Уйдем! За себя говори, — фыркнул рыжий. — То из города меня утащил, теперь и здесь надоело? Мне тут нравится, да и от Осинки удирать, не попрощавшись, себе дороже. Я по молодости от ворожейки одной улизнул по-тихому, потом год блохи заедали. Пришлось с такой каргой путаться, чтоб от напасти избавила!

— Я сейчас схожу корову подою, потом каши наварю, — обратилась Винка к Дрозду, стараясь пропускать мимо ушей откровения кошака.

— Спасибо! — улыбнулся пес. — Тебе помочь?

— Чем ты ей поможешь? Корову за дойки подергаешь?

— Принеси, пожалуйста, воды и растопи плиту.

Дрозд кивнул и двинулся за ведром, Вьюн упал на кровать, закатив глаза.

Винка отправилась в хлев на слегка трясущихся от пережитого потрясения ногах. Оборотней как таковых она не боялась. Даже ребенку известно: по-настоящему опасны могут быть лишь те, что перекидываются в волков и медведей. Дрозд уже доказал свою благонадежность в облике пса, да и человеком держался на удивление смирно. Вьюн тоже ничего особенного себе не позволял, кроме похабной болтовни, которая не слишком-то и задевала. Винка наслушалась подобных разговорчиков от дружков сводного брата, здоровенных прыщавых лбов, которых родители еще не успели женить. И надо отдать кошаку должное, его сальности звучали гораздо изящнее. Возможно, не последнюю роль тут играло обаяние рыжего пакостника.

Пускай парни остаются до возвращения хозяйки, тем более что та поручила пса и кота ее, Винки, заботам. Оборотни здорово скрасили одиночество, особенно в первые дни, и выгонять их, навлекая возможное недовольство Осинницы, не хочется. Даже если оно выльется всего лишь в нашествие блох. Винка, доя корову, хихикнула, представив, как мучился от зловредных тварей привередливый кошак.

Девушка закончила дойку, выпустила Бурушку из хлева, и та неспешно побрела пастись. Умная животина сама находила места с хорошей травой, к вечеру неизменно возвращаясь домой.

Войдя в хижину, Винка застала Вьюна по-прежнему валяющимся на кровати. Дрозд сидел у стола верхом на лавке, спиной к двери, лицом к приятелю. Видно, только что разговаривал с ним. В плите гудел огонь. Девушка разлила молоко в кувшины, поставила варить кашу.

— Я тут подумала… Лучше вам хозяйки дождаться.

— Я ж говорил, девочка меня не выгонит! — мурлыкнул Вьюн.

— Только ночуйте на дворе.

— Конечно, — кивнул Дрозд.

— На дворе? — возмутился кошак. — Я — городской кот, к тому же давно мечтаю поспать по-людски! На дворе… У меня от росы знаешь как шерсть намокает? Согласен спать кошаком, но в хижине.

— Да ты ко мне кошаком и залез! — возмутилась Винка. — Меня парни так не лапали…

— Ромашечка, не умеешь кокетничать. Тебе все очень нравилось. Ты не орала в голос, а страстно шептала и довольно хихикала. Мне очень льстит, что я могу доставить такое удовольствие людинке даже в кошачьем обличье.

Винка задохнулась от возмущения. Дрозд, вопреки ее ожиданиям, не одернул дружка, как прежде, а усмехнулся.

— Не обращай внимания на его треп, — подмигнул девушке. — Он по-другому просто не может. Я поначалу даже пару раз ему морду бил. Не помогает. — Вьюн при этих словах привычно закатил глаза. — Спать мы, конечно, будем не в хижине. На чердаке полно места, там и устроимся. И в зверей обращаться не нужно. А я прослежу, чтобы этот потаскун держал лапы при себе.

— Потаскун! А сам-то! Тебя не Дроздом надо было называть, а Дятлом!

— Почему Дятлом? — удивилась Винка. — У тебя же нос не длинный, — на всякий случай внимательно пригляделась к чернявому.

— Нос у него нормальный, — подтвердил кошак, подозрительно покусывая губу. — Даже, я бы сказал, породистый. Куда до него моей картошке. Только долбит-то Дроздок не им.

— А… — начала было девушка, но внезапно вспомнила любимое ругательство отчима и залилась краской.

Вьюн покатился со смеху, Дрозд, державшийся пару секунд, присоединился к приятелю. Винка терпеливо ждала, пока они просмеются.

— Понятно все с вами, — вздохнула она. — И почему хозяйка вас в зверином обличье держала, тоже яснее ясного.

Затихший было смех разразился с новой силой.

В последующие дни скучать Винке было некогда. Оборотни наслаждались вернувшимся человеческим обликом, а ей приходилось кормить их и выслушивать неумолкающую болтовню. Чесал языком главным образом Вьюн. Дрозд то ли смущался, то ли вообще не отличался разговорчивостью. Девушка про себя дивилась тому, насколько навязчив теперь Вьюн и сдержан его приятель. Будто кот с псом поменялись характерами.

Одним особенно жарким днем все трое отправились на озеро. Кошак, нимало не смущаясь, разделся и потопал в воду. Дрозд, бросив на медлившую Винку быстрый взгляд, стащил рубаху и пошел купаться в штанах. Девушка не спеша сняла платье, досадуя, что побоялась пойти одна. И правда: сколько времени она живет у Осинницы? Не меньше двух седмиц. И ни разу не встречала в лесу зверя крупнее лисы. Правда, хищники посерьезнее могли избегать сопровождавшего ее пса-оборотня… Как бы то ни было, а плавать пришлось в рубахе. Неудобно, и удовольствия мало.

Винка выбралась на берег первой, быстро переоделась за кустами, заодно развесив сушиться мокрую рубаху. После уселась в теньке и стала украдкой наблюдать за парнями. Те не мешкали, вышли на берег вскоре после нее. В сторону девушки вроде бы и не смотрели, но о ее присутствии определенно помнили.

Вьюн вышагивал не спеша, красуясь. Дрозд, несмотря на одетость ниже пояса, ссутулился и быстро нырнул в кусты. Отжимать штаны, подумала Винка с легким сожалением. Кошак остался у воды, выпятил грудь колесом и поворачивался то одним боком, то другим. Девушка тайком разглядывала его, с трудом сдерживаясь, чтобы не прыснуть в кулак. Если закрыть глаза на повадки наглого кошака, то сложен Вьюн неплохо, хоть и невысок. Ноги, пожалуй, кривоваты, да еще и покрыты густыми рыжими волосами, почти шерстью. На плечах и спине полно веснушек. И, несмотря на это уверенность делает его привлекательнее широкоплечего длинноногого Дрозда, вечно стесняющегося и сутулящегося. А в песьем облике у него горделивая осанка…

Легкий на помине Дрозд вышел из зарослей и направился к Винке.

— Это тебе, — протянул цветок кувшинки, который до этого тщательно прятал за спиной.

— Спасибо! Красивая… — девушка взяла цветок и понюхала. Белые лепестки издавали странный запах, терпко-сладкий, с едва уловимым болотным оттенком.

— Хочешь, я тебе целую охапку надеру? — любезно предложил плюхнувшийся рядом Вьюн.

— Не надо, они завянут, пока мы до дома дойдем. И водяницы рассердятся, им не из чего будет плести венки.

— Водяницы! — фыркнул кошак. — Ты их хоть раз видала?

— Ну, не очень ясно… В сумерках, когда туман опустился…

— А-а, понятно. Я когда валерьки нажуюсь, тоже, бывает, всяко-разно вижу. Один раз пригрезилось, что меня королевна домогается. Котик, котик хорошенький, я рыженьких люблю… Я ее сгреб, в койку завалил, а утром с такой страхеладиной проснулся… Еле ноги унес, потом весь день икал со страху.

Винка, поначалу обидевшаяся на неверие в водяниц, хихикнула.

— Оделся бы, — попенял другу Дрозд. — Ведешь себя будто…

— Оборотень? Так я им и являюсь. Как и ты. — Кошак улегся на спину, положив голову на колени Винке. — За ушками почешешь, красавица?

Она запустила пальцы в рыжую шевелюру и как следует дернула. Парень взвыл и, вырвавшись, вскочил на ноги.

— Ну что ты в самом деле! Шуток не понимаешь? Попробуй только за хвост схватить — поцарапаю, — и побрел за штанами.

Осинница отсутствовала ровно три седмицы. Вошла в хижину, когда девушка и оборотни обедали.

— Из-за чего же вы повздорили? — усмехнулась женщина. — Из-за благосклонности девочки?

Парни набычились и промолчали, видно, не оценили шутку ворожеи в выборе условия снятия заклятья. Осинница перевела вопросительный взгляд на Винку.

— Кот полез ко мне под одеяло, а Дрозд…

— Кинулся тебя защищать? — Девушка кивнула. — Понятно. Я, признаться, думала, что они оба попытаются забраться к тебе. Оборотни как-никак.

— Оборотни разные бывают, — проворчал Дрозд. — Нечего всех под одну гребенку…

— Да, ты определенно отличаешься от большинства, — кивнула Осинница, садясь за стол. Винка поставила перед хозяйкой миску с горячим грибным супом и подвинула горшочек со сметаной. — Может, ты полукровка, песик?

— Все может быть, хозяйка, — покорно кивнул чернявый, очевидно, жалея о своем замечании.

— Псы вообще странные, — вступил в разговор Вьюн, поигрывая ложкой и косясь на перекочевавшую на другой конец стола сметану. — А мой приятель из них самый ненормальный. Кидается из крайности в крайность. То ведет себя кобель кобелем, а то совсем как человек. Еще и меня вразумлять пытается. Видать, и впрямь не чистокровный.

Дрозд недовольно зыркнул на друга и придвинул к себе горшочек со сметаной, как только Осинница сдобрила свой суп.

— А тебе, девочка, с кем из них спокойнее? — поинтересовалась хозяйка.

— Я не думала… — смутилась Винка. — Они оба неплохие. И меня не обижали. Весело с ними.

— Ты себе не представляешь, как весело! — хохотнула женщина. — Впрочем, пошутили, и хватит. Вы, парни, загостились у меня. Пора и честь знать.

— Выгоняешь, Осинка, — плаксиво протянул Вьюн. — За что? Мы девчонку не трогали, тебя ждали…

— Не ждали, — буркнул Дрозд. — Но и не трогали.

— У-у, честный выискался, — глаза кошака полыхнули зеленью. — За себя говори. Я ждал. И отдай сметану! — вскочил и выхватил у Дрозда вожделенный горшочек.

— Девочка тут не при чем, — вздохнула Осинница. — Времена меняются, теперь за укрывательство оборотня и ворожее может крепко достаться. Так что, мальчики, пришло время вам отсюда отправляться. Если очень хотите остаться, я должна сообщить о вас на ближайшей заставе.

— Нет, — тут же ответил Дрозд. — Я ухожу.

Вьюн заметно помрачнел, даже его солнечно-рыжие волосы, казалось, потемнели. Он взглянул на друга, но тот, нахмурившись, выводил ложкой в супе сметанные узоры и ни на кого не смотрел. Винке стало жаль парней.

— Хорошо, мы завтра уйдем, с утра, — вздохнул кошак. — Переночевать-то можно?

— Конечно, рыженький. Не лишай меня удовольствия попрощаться с тобой как следует.

Осинница с Вьюном сразу после обеда улизнули прощаться куда-то в лес. Приглашали и Дрозда, но парень мотнул головой и остался с Винкой в хижине. Ей стало неловко.

— Я никуда не пойду, запрусь на щеколду. Не нужно меня караулить, иди.

— А тебе не приходило в голову, что мне хочется попрощаться с тобой, а не с Осинкой?

Девушка покраснела.

— Да не в том смысле, — усмехнулся парень. — Не пугайся. Просто… — он замолчал, так и не закончив фразы. — Можно, я перекинусь, а ты меня приласкаешь? У тебя хорошо получается со зверями, умеешь сделать приятно. У Осинки так не выходит.

Винке подумалось, что у хозяйки наверняка все прекрасно выходит с людьми. Дрозд будто угадал ее мысли.

— Я стараюсь не думать, как у тебя получится с мужчиной, — подмигнул ей. — Завидую тому счастливцу.

— Перекидывайся уже, — махнула рукой Винка. — Ты, оказывается, такой же охальник и пустомеля, как и котик.

Оборотни сложили котомки с вечера. Девушка собрала им с собой еды, Осинница выделила кой-какую одежду.

— Будьте осторожны, мальчики. Со стражниками, да и просто с людьми хвосты не задирайте, если не хотите заработать по серебряному ошейнику.

— По серебряному ошейнику? — удивилась девушка.

— Ромашечка, у вас в деревне оборотни живут?

— Нет. Приходило о прошлом годе семейство, хотели поселиться в избе покойного Сколопендрия. Она на отшибе стоит, плохонькая, полуразвалившаяся, да староста не позволил.

— Тогда понятно, почему ты от нас не шарахаешься, — кивнул Вьюн. — Знаешь хоть, как оборотня распознать?

— Нужно к нему крыликом прикоснуться.

— И что будет?

— Завоет он страшно и убежит, — заученно проговорила Винка вдолбленную в раннем детстве фразу.

Вьюн рассмеялся, Дрозд и Осинница не улыбнулись.

— Осинка, дай крылик подержать, — все еще хихикая, попросил кошак. — У девчонки он маленький совсем, а я хочу, чтоб понагляднее.

Женщина молча сняла с шеи цепочку, на которой висел сделанный из серебра солнечный диск, объятый двумя крылами, и протянула кошаку. Дрозд заерзал на лавке, Винке стало не по себе, хотя она ничего не понимала. Оборотни боятся серебра, это всем известно. Но Вьюн собирается взять сработанную из опасного металла вещь в руки, как же так?

Кошак тем временем сжал крылик всей пятерней и быстро выронил на стол.

— Во, гляди, — сунул раскрытую ладонь девушке под нос.

Кожа на руке покраснела и пошла пузырями, как после сильного ожога. Винка охнула.

— Я и не думала… Зачем ты?.. Мог бы просто сказать, я б поверила… Теперь лечить нужно, а вам завтра уходить. Да еще правая…

— Добрая душа, — фыркнул Вьюн. — Разволновалась!

Он положил руку на стол, и она на глазах стала превращаться в неестественно большую кошачью лапу. Вьюн перевернул ее, показывая девушке коричневатые подушечки, которые тут же поплыли, меняя форму, и перетекли в совершенно здоровую человеческую ладонь.

— Вот и все. Лекари у оборотней не в почете. Обычные раны залечить не трудно, а от заговоренного серебра ничто не поможет.

Винка, никогда не слыхавшая о заговоренном серебре, прикусила язычок, опасаясь очередного членовредительства.

Ночью девушка проснулась от немилосердной тряски. Села на лавке и в тусклом свете свечи разглядела стоящую рядом Осинницу, на удивление сгорбленную и старую, действительно бабку.

— Не пужайся, милая, морок это, — прошамкала старуха. — Одевайся, — заговорила нормальным голосом. — У меня скоро гости будут, а тебе с ними лучше не встречаться.

— Господин из замка?! — перепугалась Винка. — Как вы узнали, хозяйка?

— Осины нашептали, — ответила женщина. — Не думаю, что это за тобой, но лучше переждать до утра в безопасном месте. После я тебя найду. Одевайся скорей, сейчас парни зайдут.

Платье Винка уже натянула и теперь надевала сапожки, подаренные Осинницей. Хозяйка тем временем впустила в хижину оборотней.

— Выпейте, — кивнула на стол, где в ярком круге света от свечи темнели три глиняные кружки. — Это на тот случай, если гости пожалуют с собаками или с вашими собратьями. След взять не удастся. Отправляйтесь к озеру, потом вдоль ручья до Ивяны. Там меня дожидайтесь. Утром приду за Винкой, а вы двинетесь своей дорогой.

— Так гости твои за людиной? — глаза Вьюна полыхнули зеленью. — Зачем тогда она нам? Подставить хочешь, а, Осинка?

— Если б хотела, ты б давно сидел в ошейнике, а не в постели кувыркался и сметану жрал. Уж ты-то должен понимать, что девочка нуждается в помощи. Сам всю жизнь убегаешь, — и почему-то бросила взгляд на Дрозда.

— За девчонкой, не за девчонкой, нам так и так достанется, коли поймают, — проворчал тот. — Пусть с нами идет. До утра-то долго ль осталось?

— Защитничек… — пробурчал Вьюн, но больше возражать не стал.

— Готова, девочка? — Осинница взглянула на Винку. — Ступайте, не теряйте времени. Да охранит вас Крылатая!

Винка удивилась. Кто же напутствует оборотней именем Крылатой, Всеблагой матери и защитницы, обнимающей оперенными руками полуденный мир и своих детей в нем: людей, птиц, мирных животных и растения? Но слышать на прощание имя отца несчастий Клыкастого совсем не хочется. В храмы создателя болезней, хищных зверей и оборотней приходили лишь его дети-нелюди, люди же откупались от жестокого бога денежными пожертвованиями, причем только медью и золотом, ибо серебра Клыкастый не принимал.

За стенами избушки стояла непроглядная темень. В одиночку Винка вряд ли смогла бы далеко уйти, но ее спутники, к счастью, ночью видели не хуже чем днем. Дрозд вел девушку за руку, и троица быстро продвигалась вперед. Винка радовалась дареным сапожкам. Ноги ее почти не знали обуви, да в селении хождение босиком и не доставляло неудобств. Но в ночном лесу без сапожек пришлось бы туго.

Парни шли молча, Винке тоже не хотелось разговаривать. Она не забыла о нежелании Вьюна брать ее с собой и боялась лишний раз напомнить о своем присутствии. А ведь кошак прав… Наверняка господин из замка пронюхал о том, что она жива, и теперь ищет беглянку по окрестностям. Получается, она навлекла опасность и на добрую Осинницу, и на оборотней. Винка с досадой подумала о девичьей чести. И здесь Вьюн дело говорил. Но не просить же его теперь, да еще при Дрозде. Или Дрозда при Вьюне. Ну что за мысли… Винка залилась краской, радуясь, что в темноте этого не видно.

— Давайте здесь подождем, — сказал кошак, останавливаясь, когда они дошли до озера. — В кустах спрячемся, поспим. К чему аж до Ивяны топать?

— Ненадежно тут… — ответил Дрозд. — Слишком близко к хижине. Осинка не стала б нас просто так подальше отправлять. Да и не все ли равно? Уходить ведь собираемся.

— Собираемся, но не ночью ж сквозь бурелом продираться, одежду трепать. И не перекинуться из-за людины…

— Перекидывайтесь пожалуйста…

— Ага, ты сама дорогу разглядишь. Может, еще котомки наши потащишь?

— Перекидывайся, лешак тебе на хвост, — не выдержал пес. — Я поведу Винку и котомку твою могу взять. Только пошли скорей.

— Да что с тобой? Куда несешься? Ну, поймают, подумаешь! Посидим сутки-двое в ошейниках. Первый раз, что ли?

— А если это за ней? Предложишь сейчас, по-быстрому, сделать ее ненужной этому господину из замка?

— У-у, кикимору тебе в постель! — выругался Вьюн. — Ладно, к Ивяне так к Ивяне.

Они добрались до места, когда уже светало, усталые, исцарапанные, искусанные гнусом. Свалились спать на сухом пятачке земли у ствола огромной старой ивы. Винка так утомилась, что спала без сновидений, позабыв все свои страхи.

Разбудил ее Дрозд, заспанный, видно, сам недавно продрал глаза. Он выглядел обеспокоенным, поминутно принюхивался и прислушивался. Всклокоченный, с сухими травинками в лохматых темных волосах, мигом ставший похожим на бродягу. Тревожиться было из-за чего: солнце стояло высоко, близился полдень, а ворожеи — ни слуху, ни духу.

— Где же Осинка? — недовольствовал кошак, потягиваясь. — День в разгаре, а ее нет как нет.

— Уходить надо, — сказал Дрозд. — Быстро, не теряя времени.

— А людину куда? Пошли уж отведем ее назад, заодно пообедаем.

— Может, я и правда сама дойду? — нерешительно спросила Винка.

Одной идти не хотелось, тем более что дорогу она не знала, ничего не разглядела ночью в темноте. Но Дрозд слишком беспокоился, а Вьюн явно пребывал в капризном настроении и постоянно называл ее этим противным словом. У Винки все тело ломило от ночевки на голой земле, и дурное настроение парней она понимала прекрасно. К чему им обуза, из-за которой можно к тому же впутаться в неприятности?

— Нет, — тут же возразил пес. — Пошли все вместе, только осторожно. Винка, ступай за мной, не болтай и остановись, как только я скажу. Вьюн, ты замыкаешь.

Девушка закивала, чувствуя растекающийся внутри зимний холод. Точно также она коченела изнутри, когда повезло подслушать разговор отчима со старостой. А сейчас к чему это гадкое ощущение?

— Раскомандовался, щенявка, — возмущался Вьюн.

— Не заводись. У меня чутье лучше. А прикрывать тоже кто-то должен.

— Уговорил. Может, перекинешься, чтобы лучше чуять?

— Нет. Достаточно носа, — Дрозд отвернулся, но Винка успела заметить, что лицо у него изменилось, начав вытягиваться в собачью морду.

И они отправились в обратный путь. До озера добрались быстро: днем девушка сама прекрасно видела дорогу.

Лес был залит дремотным покоем летнего полдня. В кронах деревьев перекликались птицы, над ручьем кружили стрекозы. Винка немного воспряла духом и даже стала предвкушать спокойное житье у Осинницы. Может, хозяйка со временем научит ее каким-нибудь ворожейским премудростям…

Ленивое течение приятных мыслей прервала внезапная остановка. Стоило Дрозду ступить на тропку, ведущую от озера к избушке, и он встал как вкопанный.

— Дымом тянет.

Вьюн обошел Винку, поравнялся с другом и принюхался.

— Пожалуй. Может, Осинка обед готовит?

— Нет. Дым горький, стылый. Много его, как после пожара.

— Ничего такого не чувствую.

— Останьтесь с Винкой здесь. Я перекинусь и добегу до хижины, разведаю.

— Нет, братец. Я с беглой не останусь.

— Я могу одна подождать…

— Пошли втроем, — махнул рукой Дрозд, еще раз принюхавшись. — Не чую ни людей, ни собак, ни оборотней.

И они осторожно двинулись по тропинке.

Когда до избушки оставалось рукой подать, Винка услышала карканье. Орали несколько ворон. Девушке захотелось остановиться, а еще лучше повернуть назад, но она заставила себя идти дальше. Если с Осинницей что-то случилось, то только по ее, Винки, вине. Значит, она обязана увидеть все сама. Почему? Наверное, потому, что ворожея помогла беглянке, не выставила за дверь… Боясь смотреть вперед, различая лишь тропку под ногами, Винка со всего ходу натолкнулась на спину внезапно остановившегося Дрозда. Парень застыл, как вековой дуб. Девушка собралась с духом и встала рядом.

От жилища Осинницы остались одни головешки. Избушка сгорела полностью, с пепелища поднималась лишь почерневшая труба. Обмазанные глиной стены хлева уцелели, крыша провалилась. Дверь была подперта снаружи.

— Бурушка, — всхлипнула Винка.

Словно в ответ на звук ее голоса из развалин с карканьем вылетели несколько ворон. Вьюн поспешно зажал девушке рот.

— Уходим, — прошипел он. — Ты-то что встал и пялишься, как глупая людина?

— Осинка… — пробормотал Дрозд.

— Ее, может, там и не было, когда горело. Она ж колдовать умеет, — кошак пятился в лес, таща обмякшую Винку. — А ежели была… Мы ей уже не поможем.

Ни девушка, ни пес не возразили.

Они углубились в лес, рыжий впереди, выбирая дорогу, Винка и Дрозд покорно брели следом, не заботясь о направлении, все еще переживая потрясение от увиденного.

Девушка совершенно потеряла счет времени. Просто шла вперед, ноги двигались сами, а руки отводили ветви от лица. Винка, наверное, могла бы идти так, пока оставались силы, а потом упала б лицом в мох и выплакалась за добрую Осинницу, послушную Бурушку, бестолковых кур и красавца-петуха… Но Вьюн остановился прежде, чем кончились силы.

Кошак бросил котомку на землю. Его спутники осмотрелись. Рыжий вывел их не к месту ночевки, а куда-то на берег ручья, видно, того самого, соединяющего знакомое озеро с Ивяной.

— Что будем делать? — Дрозд спустил котомку с плеча, но на землю не опустил, и она сиротливо болталась у ноги.

— Жрать! — отрезал Вьюн, развязывая свой мешок и доставая оттуда краюху хлеба и пару вареных яиц. — Вы можете заниматься, чем хотите. Хоть трахайтесь. А я буду жрать.

Дрозд засопел, уронил котомку на землю, сел. Винка переминалась с ноги на ногу, думая, что надо бы ей потихоньку уйти.

— Не топчись ты! — тихо и зло проговорил кошак. — На пол-леса шумишь.

Девушка поспешно села на землю, из глаз покатились слезы. Вьюн продолжал сосредоточенно жевать, и только покончив с извлеченными из мешка припасами, встал, подошел к ручью напиться да заодно наполнить флягу.

— Вот теперь можно подумать о будущем, — сказал он, усаживаясь напротив Дрозда. — Ежели у тебя башка варит при пустом брюхе.

— Воды дай, — попросил пес.

Вьюн скорчил недовольную мину, мол, вон ручей, встань и напейся, но все же протянул другу только что наполненную тыкву-горлянку. Дрозд пил долго, запрокинув голову. Винка видела, как дергается кадык на заросшей черной щетиной шее.

— Надо уходить. Как можно скорее и как можно дальше, — выговорил пес, переводя дух и возвращая пустую тыкву.

— Ценный план, — кивнул Вьюн. — Сам бы я до такого нипочем не допер.

Дрозд ничего не ответил.

— Что с людиной? — спросил кошак. — Тут оставим или все же доведем до ближайшей деревни?

Винку трясло от волнения, пока чернявый задумчиво вертел в пальцах подобранную с земли сухую веточку. После случившегося девушка очень боялась остаться одна и в то же время мучилась от сознания, что подвергнет парней смертельной опасности, как Осинницу.

— Пойдет с нами какое-то время. Окрестные деревни наверняка ходят под этим господином из замка.

— Спятил, приятель? Знаешь ведь, что в первом же селении сделают с двумя мужиками-оборотнями, таскающими с собой смазливенькую людину. И на тракте можно на стражу нарваться. У них тоже будут к тебе вопросы.

Дрозд дернул углом рта. Винка затравленно переводила взгляд с одного парня на другого. Она не понимала опасений Вьюна. В их деревеньке оборотни не жили, и говорили о них селяне мало, рассказывали больше похабные истории, не предназначенные для девичьих ушей. Какое кому дело, с кем путешествует молоденькая селянка? Если по своей воле идет с нелюдями, значит, доверяет им. Может, кошак опять взялся за свои сальности? Нет, не похоже. Уж очень серьезная у него физиономия.

Девушка почувствовала, как липкий страх обволакивает тело. Путь домой заказан, а скитаться одной по дорогам сейчас, когда за ней стали охотиться, страшно. Неужели пес и кот откажутся проводить ее до ближайшего селения? Там она наймется в работницы, узнает новости о родной деревушке… Если дома все спокойно, попробует осесть на новом месте, если нет… Об этом пока не нужно.

— Вьюн, Дрозд, — начала девушка дрожащим голосом. — С Осинницей случилось все… из-за меня. Молю Всеблагую, чтоб хозяйка жива осталась, — горло перехватило, и Винка замолчала, парни тоже ничего не говорили. Крылатая на их молитвы не ответила б, а Клыкастого о таком не просят. — Вижу, что вам обуза. Но ведь никто, кроме наших деревенских не знает, что я нужна господину. Ни в других селениях, ни стража на тракте… Вам ничего не сделают, я молчать буду, могу даже немой прикинуться… Помогите, пожалуйста. Боюсь я одна идти…

— В том, что случилось с Осинкой, ты не виновата, — проговорил Дрозд. — Они могли искать… нас.

— Да и мы им на кой? — принялся размышлять вслух Вьюн. — Подумаешь, два оборотня на заставах не отмечались, забрели в глушь. Добро бы волки. Мы же мирные, никого крупней кроликов и куриц не жрем. Скорее, у них были счеты с самой ворожеей. Я никогда не слыхал, чтоб такой шум подымался из-за глупой селяночки. А Осинка… Она — чародейка сильная, может, в вашей глухомани просто отсиживалась. А сама кому-то на хвост наступила.

— Так вы мне поможете? — девушка слегка воспряла духом.

— Не понимаешь ничего, — кошак взглянул на Винку едва ли не со злостью. — Думаешь, почему ваш староста запретил семье оборотней в селении обосноваться? Это ведь не волки были?

— Нет, псы. Не знаю, почему.

— Оборотни — ночные твари, дети Клыкастого, от животных отличные лишь своим обликом, и то отчасти, — начал вещать Вьюн, и его тон напомнил Винке проповеди служителей Крылатой. — Разносчики болезней, растлители невинных, воры, убийцы, пожирающие живую плоть… Кстати, знаешь, — кошак перешел на свой обычный небрежный говорок, — я однажды видал, как ваши мужики, люди, молоденькую кошечку впятером насиловали. Она, конечно, в людском обличье была. Сначала ей серебряный ошейник перекинуться не давал, а потом у нее уже сил не осталось. Так и подохла в подворотне, кровью истекла. И ведь, заметь, поделом. Скольких юношей могла бы совратить, дурной болезнью наградить, когда б в возраст вошла, тварь похотливая. А так пресекли в зародыше. И смотреть было не на что, костлявая, будто пацан, даже сиськи еще не выросли.

— Вьюн, заткнись! — рыкнул Дрозд. — Как ты можешь вот так рассказывать о… И почем ты знаешь, что с Винкой хотел сделать тот, из замка?

— Я просто поясняю, почему люди не любят оборотней. И почему нас не погладят по головкам, если встретят в обществе людины. Не зажиточной тетки в возрасте, которой понятно для чего мы нужны, а вовсе наоборот, молоденькой дурочки, от нас полностью зависящей. Имей в виду, селяночка, тебе тоже достанется. Пока они обнаружат, что нетронутая… А может, до этого и не дойдет. Ткнут сразу пикой в живот, чтобы полукровок не плодила, и все.

Винка прижала кулачки к лицу, из глаз у нее снова покатились слезы.

— Но вы же не такие… — пролепетала она. — Вы хорошие, лучше некоторых парней, которых я знаю. Лучше господина из замка…

— Смелые выводы, — прошипел Вьюн, обнажая заострившиеся зубы.

— Да успокойся ты, наконец! — рявкнул Дрозд, потом заговорил тихо, вполголоса. — Виночка, ты права, мы тебя не обидим. И проводим, куда хочешь.

Девушка торопливо закивала, давясь рыданиями. Зрелище сожженного жилища Осинницы, страшные откровения Вьюна, собственное безвыходное положение — чересчур много для одного солнечного тихого утра. Дрозд пересел к Винке и осторожно обнял ее. Она уткнулась ему в плечо, ощущая запах пота, отчетливо отдающего псиной.

— Вьюн правду рассказал или просто пугал меня?

— Пужал, пужал, дитятко, — проскрипел кошак противным старушечьим голосом. — У меня два конька — похабень и страшилки, — добавил уже нормально.

Винка вытерла слезы и взглянула на него, кошак отвел глаза.

— К сожалению, Вьюн сказал правду, — вздохнул пес. — С нами тебе идти почти также опасно, как одной. От лихих людей и оборотней мы тебя защитим, а от стражи и блюстителей нравственности — не получится. Хотя…

— Что «хотя»? Женишься на ней? Смешанные браки еще, кажется, не запретили. Только жить вам придется на Лихом острове. И детишек ждет незавидная участь, ежели вы решитесь их завести.

— Я могу сказать, что она моя сестра. По матери, — спокойно ответил Дрозд.

— И как я раньше не заметил, что вы просто на одно лицо!

— Да говорю же, не родная, а по матери! Она на своего отца похожа, я — на своего. Так бывает.

— Бывает-бывает, — покивал Вьюн. — А как твоя мать умудрилась спутаться с оборотнем?

— Откуда мне знать? Она этим не хвасталась.

— И отец твоей сестры тебя терпел?

— А он с нами не жил.

— А-а, понятно, кто твоя мать.

Дрозд, до этого спокойно отвечавший на вопросы Вьюна, будто проходя привычную проверку на заставе, зарычал, и Винка увидела, что зубы парня превращаются в клыки, а челюсти начинают выдаваться вперед.

— Успокойся и привыкай, — фыркнул рыжий. — Ежели собираешься на этой байке выезжать, готовься и не такое услышать. Кстати, неплохо придумано, может прокатить. Не заделаться ли и мне вашим братцем? Бедовая мамаша у нас получается. В портовом кабаке работала, не иначе.

Дрозд и Винка переглянулись и неожиданно расхохотались, Вьюн снисходительно хмыкнул, а через минуту ржал вместе с ними. Напряжение последних часов таяло, словно медовый петушок в кулачке трехлетнего малыша.