О вреде курения табака

— Платить будем?

— Ой, голубчик, за что платить-то? Да и денег нет у меня. Что хочешь бери, твое право. Только уговор о золоте был. Раз нет его — ничем другим отплатить не могу. Тебя ж первого заберут, коли нарушишь.

— Заработаешь — заплатишь.

— Кто ж неумеху в работники-то возьмет? Чай, не ты ли? Да и сколько годков я подневольным ходить буду, чтоб тебе десять золотых вернуть? А есть-пить хочется. И одеться иногда. Так что?

— Возьму тебя. Работу дам. Дело простое, но денежное.

— Прирезать кого, али пристрелить? Ты говори, не стесняйся, — я пойму. Только мы этому не обучены. Заловят меня — выдам сразу, пытки не буду дожидаться. Коли мне на плаху идти, так и тебе не отвертеться будет.

— Замолкни.

— Молчу, молчу. Да и что сказать-то мне? Как возразить? Прав ты, прав. А мог бы и не договариваться со мной — знаешь же, что я ничего путного никогда не сделал. Рисковал ты. Вот и прогадал. Я любое дело запорю — это всякий знает, даже ты. Всё еще хочешь работу мне дать? Не отговорил?

— Нет. Не выйдет отговорить. Я всё уже решил.

— Ой, не смеши. Я всяких заговаривал, не то что тебя. Да просто не стараюсь — потому, как договором мы повязаны. Говори своё дело, ладно. Послушаю. Отказаться всегда сумею — правда, ведь. А так, не услышав, от чего отказываться-то? Смекнул?

Высокий красивый мужик, одетый в красную рубаху, подвязанную широким кожаным поясом с медными натертыми бляхами, и в синие шаровары, заправленные в щегольские блестящие сапоги, снял черную шляпу с широкими полями, провел рукой по курчавым волосам и такой же бороде. Помолчал. Стоящий перед ним сгорбленный мужичонка просто ждал — что скажет работодатель. Босые ступни его утопали в дорожной пыли, ветхие штаны и рубаха навыпуск утратили свой цвет от старости. Но держался он не в пример увереннее, чем собеседник.

Наконец, решившись, красавец выдавил из себя:

— К колдуну сходить надо. Это наш колдун. Тебе он ничего не сделает. Ты, Рохля, человек простой. Возьмешь, что я скажу, и мне принесешь.

— К колдуну? К вашему? Ну, Игнат, ты придумал! Проще сразу в могилу лечь — мучиться меньше буду. Он же плюнет — в муху превратит, а то и в комара. Ты ж первый и прихлопнешь. Не, не пойдет. Другую работу давай. Кстати, а что взять-то надо?

— Трубка моя у него.

— Это из-за этой гадости мне жизнь подставлять? Помню — дымил ты, так ведь дышать рядом с тобой нельзя было. А что сам-то не возьмешь? Попросил бы, али так взял — боишься, что ли?

Мужик сверкнул глазами.

— Он нашего брата за версту чует — потому как мы одного рода-племени. А ты — что трава, незаметный для него.

— Всяк словом обидеть норовишь, — Рохля прищурился. — Потому и с людьми не ладишь. Вот скажем, со мной. Не был бы нужен — разве заговорил? Мимо бы прошел, нос поднявши, а то еще и плюнул. Ладно, давай еще раз. Значит, я забираю трубку. Ты мне платишь… кстати, сколько? И я возвращаю те десять золотых, которые ты мне тогда дал.

— Да, всё точно.

— Вот только не пойму — что ценного в этой трубке? Другую, что ль, не вырезать? Я смотрел — у вас они все самодельные. Кто из дерева режет, а кто и из глины лепит.

— Не понять тебе.

— Ну как же, как же. Мы люди темные, необученные, кругом в долгах… Пятнадцать дашь?

Игнат поморщился, покачал головой неодобрительно, но сказал согласно:

— Так и быть. Завтра здесь же. В полдень.

Повернулись друг к другу спинами, да и разошлись.

С колдуном спорить — живым не быть. Это пословица такая. Рохля ее хорошо знал, потому как язык даден, чтоб пользоваться им. Не только щи хлебать, но и слова разные говорить. Если начистоту, щей Рохля давно уж не ел, а слова — говорил, много и все разные. Да видно, всё не по делу — ничего себе не выговорил. А тут такая удача с Игнатом. Хотя, какая же удача? Это с какой стороны посмотреть.

Где избушка колдуна стояла — всякий в деревне показать мог, для этого много ума не надо. А вот пробраться туда — дело другое. Но Рохля подход знал — зря, что ли, там ошивался. Любопытно, да и делать нечего — отчего ж не сходить, не глянуть. Колдун редко дом покидал — да и ни к чему оно ему — да Рохля всё ж приметил.

Всего и делов — то же самое проделать, только задом наперед. Пораздумать малехо, чтоб не ошибиться, и — вперед. Ну, Рохля сметливый. Где спиной вперед прошел, где повернулся вокруг себя, а где просто пяткой стукнул. Щеколду отбросил и в сени ввалился.

Внутри Рохле не приходилось бывать — кто ж к колдуну без крайней нужды лезет. Колдун всегда знает — кто когда придет. Им вход свободный. А вот незванным гостям в заклятый дом никак не впереться. Однако ж Рохле удалось.

Мужичок чуть боязливо огляделся — вдруг как прыгнет на голову злой дух прирученный. Нет, обошлось. Сени как сени. Ну, травы висят по стенам всякие, и запах от них — закачаешься. По углам письмена — наставления какие, или заклятия. Рохля ради любопытства ногтем пошкрябал по буковкам — только палец черным испачкал, а что значат они — не понял, причудливые шибко да и разные все.

Ну, и ладно. Не для того сюда Рохля пришел, чтоб буковки разгадывать. Трубку искать надо. Знамо, не в сенях колдун ее хранит, а в горнице. В сундуке каком-нибудь, цепями окованном. Хотя, зачем цепями? Если достать что срочно надобно — цепи эти разматывай, потом опять наматывай — хлопотно. Должно, на заклятье взял. Ну, там «отсохни рука» или «жгучая ладонь»; хоть бы не на «полную немощь» — не уйти будет.

Рохля еще немного помялся перед дверью в горницу, рукой махнул, чуть дверь приоткрыл и в щелочку просочился.

Зря старался. Не получилось незаметно.

Напротив двери на резном кресле сидел колдун и, наклонив голову, внимательно на незванного гостя глядел.

Рохля невозмутимо посмотрел на потолок, фыркнул осуждающе, дескать, совсем прогнил, менять надо, и стал пальцы загибать — будто считает чего.

— Ну что, хозяин, досок две сажени надо. Твой материал, или мне свой тащить? У меня без обману — сделаю, комар хоботок в щель не протиснет.

Колдун рукой помахал и сказал вроде приветливо:

— Ух ты, кто пришел! Не ждал тебя.

— А кого ждал? Игната, что ль? Такие герои, как он, дела сами не делают — на других надеются. А мне что? Мне долг возвернуть надобно. Ты, это, трубку так отдашь или загадки загадывать будешь?

— Да какие загадки?! — колдун аж привстал. — Ты что о себе думаешь?!

— Нет, так нет, — Рохля досадливо пожевал губами и сделал вид, что уходить собрался, — ну, давай трубку, мне пора уж — темнеет.

Колдун сплюнул ядовитой слюной — деревянные половицы зашипели — щелкнул пальцами, и дверь перед Рохлиным носом захлопнулась и на засов заложилась.

— Ага, — удовлетворенно сказал мужичок, — значит, всё ж загадки. Ну, давай. Сколько штук? Это надо сразу договориться — потому как ночь скоро, а мне спать охота. Три? Пять? Только не говори, что до рассвета — я прямо тут спать улягусь, мне не впервой.

Скамья, на которую Рохля примерился усесться, отъехала в сторону, и он шмякнулся на пол. Даже не поморщился — будто на то и рассчитывал. Обхватил колени руками и сказал с вдруг прорезавшимся надрывом:

— А могу и за жизнь поговорить. Вот, скажем, чего это Игнат с трубкой своей носится?

— Ценна она для него. Оберег.

— Злобный, поди? Больно ядовитый дым из нее выходит. Только людей травить.

— У каждого свой оберег. Если сделал его как надо, частицу души вложил, то и помогать он тебе будет. Одна опасность — коли завладеет оберегом чужой человек, власть над тобой возьмет. Не каждому такое под силу. Вот мне, например, — легко. Твой Игнат совсем разума лишился — оберег свой как простую вещь стал использовать, вот и потерял. А я нашел.

— Ну, и нашел. Зачем человека мучить?

— Вся жизнь колдуна в этом. Не хочу, а мучить приходится. Я ж по натуре добрый, — колдун дунул сквозь скрещенные пальцы, и все мухи, беспечно жужжащие под потолком, разом сдохли.

Рохля выщелкнул из волосьев трупик, обтер пальцы о рубаху и сказал:

— А не хочешь ты загадывать — я сам тебе загадаю. Вот, скажем…

Колдун перебил Рохлю:

— На твои загадки доморощенные я все отгадки и так знаю — неинтересно. Лучше сразимся. Моя сила — против твоей. Выстоишь — отдам тебе трубку.

Рохля помялся, поскреб подбородок, поросший жесткой щетиной, и махнул обреченно:

— Давай!

Колдун приосанился на кресле, посмотрел в раздумьях на потолок, который почему-то вдруг показался насквозь прогнившим, и начал с простейшего заклинания. Он помахал руками, пробурчал сквозь зубы, и в избе ощутимо повеяло морозом. Рохля крякнул, поежился, без стеснения содрал с лежанки покрывало и завернулся в него.

— Ты это чего? — изумленно пробормотал колдун, — жизнь не мила?

— Что жизнь? Она у меня одна. Не буду с тобой сражаться — считай, ты победил — замерз я. А вот тебе покрывало зачем? Посмотри на себя — пень пнем, даже свежих веточек за лето не выросло. Старый, трухлявый. У правого бока мураши ползают. Под корнями барсук нору прорыл. На макушке — поганки бледные. Опята — и те ложные. Никакой пользы от тебя в лесу.

— Что ты плетешь?! — неуверенно сказал колдун, ощупывая себя.

— Ты на себя когда последний раз смотрел? Чай, и не вспомнишь. Да ты не переживай — в лесу пеньков много, не ты один.

— Какой пенек? Какой лес?! — голос у колдуна стал слегка жалостливый. — Вот смотри — руки. А это — ноги.

— Не. Это корни. Ну, сам подумай, какие руки у пня могут быть? То-то! Да и пнем лучше. Вот, скажем, дровосек придет. Он хорошее дерево рубить будет, а не гнилушку, что поганками поросла. Так что, ты еще долго простоишь. Ну, если, конечно, по делам не пойдешь.

— Сам-то кто ты? — неуверенно произнес колдун. Он уже почти поверил в свое превращение, но Рохлю всё равно человеком видел, что немного смущало.

— Я-то? Да так, трава незаметная. Репейник называется. Ты на меня не смотри — я на месте не сижу. Цепляюсь к чему попало и колоброжу.

Перед глазами колдуна возникло марево, в котором вдруг всё поплыло — и стены избы, и Рохля, и он сам — постепенно превращаясь в лесную полянку, окруженную елями да березами.

Колдун еще что-то бормотнул и затих с блаженной улыбкой на лице.

Рохля обошел колдуна, постучал ногтем по его плечу — как по деревяшке — и неуверенно хмыкнул. Надо же. Колдуна заговорил. А тот и поверил, что лес вокруг. Большая сила у колдуна — взаправду одеревенел. Надо бы его из кресла вытащить, а то самому присесть негде. Ему уж всё равно — чурка — чуркой, а он, Рохля, живой еще.

Поднатужившись, Рохля приподнял колдуна, выволок из кресла и поставил у порога. Пусть подумает. Мысли у колдуна теперь громкие, скрипучие — как бы не разбудил. Ну, прямо в кресле и надо лечь поспать — до утра колдун не очухается. Ночью Рохле совсем не хотелось сквозь колдуновы ловушки пробираться.

Мужичок примостился на кресле, завернулся в покрывало и вскоре тихонько засопел…

Пора Рохле вернуться. Уж не сгинул ли у колдуна? С него станется работу провалить. Хочешь — не хочешь, а самому на поклон идти придется, плакаться, чтоб трубку отдал. Вот этого Игнат пуще всего не любил.

С тяжелым сердцем собрался, попенял себе и побрел неспешно, косо поглядывая на встречных. Немногие на глаза попались — попрятались. Знали, что Игнат и пришибить может, коли на пути встанешь.

Так незаметно и поле прошел, и лесочек, к реке вышел, а там уж и до жилья колдунова рукой подать. Все люди, как люди — кочуют, а он особенный — залез в глушь и сидит там безвылазно, словно пень какой. Ходи к нему на поклон, ноги бей.

Вот и избушка. Чуть замшелая. Крылечко поскрипывает. Дверь не заперта. Ждут его здесь — надо заходить.

Встал Игнат перед колдуном, в лицо ему не смотрит, молчит. Всё по обычаю. Колдуну и не надо ничего говорить, колдун всё и так знает — за чем пришел, что просить будешь.

Что-то затянулось молчание. Игнат поднял голову.

Не ожидал он того, что увидел.

На резном старинном кресле сидел колдун. И не просто сидел, а как бы пританцовывал. Плечи ходуном ходили, колени дергались, а сам на месте подпрыгивал. Двумя руками рот себе зажимал, чтоб слово какое невзначай не слетело. Да видно сила колдовская изнутри так и лезла, что невмоготу стало. Руки в стороны раздвинулись, и колдун ехидно сказал:

— Не, Игнат, не отдам я тебе трубку, сколь ни проси. А раз не отдам — не заплатишь мне. Вечно твоим должником буду, — и премерзко хихикнул. — Ты когда-нибудь слыхал, чтоб колдун простому смертному должен был? А? То-то! Не было такого. Потому как не доживали. Не вспомнишь, когда десять золотых возвращать надо?

Ну, Рохля! Ну, подлюка! А ведь срок сегодня. Сам Игнат его и назначил… Да чтоб тебе пусто было!!

Рохля опять хихикнул, достал Игнатову трубку из-за спины, подул в нее с силой, пошептал и переломил.

Тут-то и осознал Игнат, что курение не доводит до добра. Ох, не доводит!