Обжалованию не подлежит

1

Мухаббат-биби не могла налюбоваться сыном, такой он стал красивый и статный. Назар-бобо в молодости был таким же. Правда, сына немного старила седая прядь над виском. Очень тяжело пережил он трагическую смерть своей девушки.

Тимур стоял перед матерью высокий, стройный, загорелый. Это был всего второй приезд его после окончания школы милиции. Между тем с тех пор, как он стал офицером, прошло четыре года.

— Ты хорошо себя чувствуешь, сынок?

— Хорошо, матушка. Не беспокойтесь. Как вы?

— Э-э, я... Что я? Мое время прошло.

— Никогда не говорите так, матушка. Отец в правлении?

— В правлении.

— Все никак не успокоится?

— Разве ты не знаешь его?

— Ему скоро семьдесят пять, пора бы уже и отдохнуть.

— О каком отдыхе ты говоришь, сынок? Человек, пока жив, должен трудиться. Иначе зачем он? Какой от него прок?.. Отец постарел. Не узнаешь. Кого в наши годы узнаешь!

— Вы не изменились, матушка.

— Полно тебе. Не обманывай себя.

В голосе Мухаббат-биби послышались грустные нотки. Она поспешно отвернулась и сделала вид, что заинтересовалась шелковым сюзане, висевшим над хантахтой.

Тимур почувствовал в горле предательскую горечь. Действительно, у матери и у отца уже почти все было позади. Впереди был он — их сын, Тимур, их продолжение, их радость и надежда. Они верили в него, зная его честность, доброту, полную самоотдачу в помощи людям.

— Простите, матушка.

— Ну-ну, сынок, что с тобой? Садись, отдохни. Сейчас чай приготовлю.

— Я схожу к отцу.

— Сходи, сынок. Он будет рад. — Мухаббат-биби взглянула в глаза сыну, спросила, поколебавшись мгновение: — Кариму не помнишь?

— Не забыл, — машинально ответил Тимур. Затем, словно натолкнувшись на неодолимое препятствие, чуть-чуть отошел от матери, увидев, как наяву, бледное предсмертное лицо Милы. — Не забыл... Не надо о ней.

— Как хочешь, сынок... Она замуж выходит. — Мухаббат-биби все же сообщила то, что вертелось на языке.

— Что вы говорите? Когда свадьба?

— Через месяц. Жениха-то, наверное, ты знаешь. Он из Ташкента. В милиции работает.

— В милиции? Как его фамилия?

— Джаббаров.

— Джаббаров... Джаббаров... — Тимур прищурился, будто пытался увидеть человека, которого назвала мать. — Джаббаров... Не знаю.

Мухаббат-биби улыбнулась:

— Ничего, сынок, узнаешь. Он приедет на днях... Иди к отцу, иди. Порадуй старика. Только, пожалуйста, не задерживайся и его поторопи.

2

Янгишахар разросся.

Это был просторный современный город, застроенный высокими многоэтажными зданиями, озелененный пышными скверами и садами.

Тимур шел по главной улице Янгишахара. Шел неторопливо, вдыхая полной грудью чистый осенний, прохладный воздух, наполненный ароматом цветников, между молодыми деревьями, выстроившимися по обе стороны неширокого тротуара.

Немногочисленные постройки правления колхоза находились на окраине города. Они, казалось, пришли из степи, да так и забыли вернуться обратно.

Так показалось Тимуру сегодня утром, когда он летел домой на самолете. Раньше, до строительства города, постройки колхоза поражали Тимура своим величием и разнообразием. Теперь они словно вжались в землю, чтобы не вспугнуть приближающиеся городские громады.

Вообще, наверное, правильно говорят: города, как люди, — растут, мужают, стареют.

— Ба! Кому это нужно! Ты ли это, старик?

Тимур невольно остановился, увидев перед собой Ивана Мороза.

Мороз был в новенькой нейлоновой сорочке, в голубоватых узких брюках, в черных лакированных туфлях. Его широкое добродушное лицо озарилось радостной улыбкой.

— Я, — протянул руку Тимур. — Тебя не узнать.

— Кому это нужно! — Мороз крепко пожал руку Тимура, немного задержал в своей. — В отпуск? Клянусь, ты стал человеком. Подтянулся. Значит, в отпуск?

— В отпуск.

— Не насовсем?

— Нет.

— Зря. — Мороз тряхнул кудлатой головой. — Нам нужны толковые работники милиции. Хулиганья по-прежнему много.

— Значит, забот не убывает.

— Не убывает. Боремся, Тимур. — Мороз снова тряхнул головой. — К сожалению, это такое отродье, которое не всегда понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Нужны административные меры. Понимаешь?

— Понимаю.

— Ты торопишься?

— Иду к отцу.

— Ясно. Найдешь время, загляни к нам.

— Куда?

— В штаб городской дружины.

— Ты в штабе?

— Кручусь... Не подумай, что я штабист. — Мороз засмеялся, должно быть, представив себя на миг в роли чиновника дружины. — Я на переднем крае, так сказать.

— Молодец!

— Кому это нужно? Между прочим, тебе идет форма. Не жалеешь?

— О чем?

— О том, что в милицию поступил?

— Нет.

— Жалеть вообще глупо, — сказал Мороз.

— Не знаю... По-моему, жалеть надо. Без жалости человек перестанет быть человеком. Дело, правда, в том, что́ жалеть? Кого? Ты не жалеешь жену Василия Войтюка? Сколько ей сейчас? Двадцать шесть? Осталась вдовой в двадцать два.

Мороз тяжело вздохнул.

— По-твоему...

— Ты не согласен?

— Я? Иди! Иди, отец обидится! Давно не виделись. Теперешняя молодежь не очень-то жалует родителей.

— Ты не принадлежишь к этой молодежи?

— Я — старик, Тимур. Мне уже больше тридцати. Соображай.

— Действительно, старик, — сказал Тимур. — Наверное, теперь ты не способен на благородные поступки.

Мороз уловил в голосе Тимура насмешливые нотки.

— Ты что имеешь в виду?

— Один твой подвиг, который ты совершил, когда находился в рядах молодежи.

— Ну?

— Забыл? У тебя дырявая намять. Этот подвиг ты совершил ночью, будучи в шатком состоянии, во дворе Людмилы Кузьминичны. Кстати, ишак, которого ты тогда запер в кладовую, являлся личной собственностью моего дедушки. Он еще взыщет с тебя.

— Не взыщет, — лукаво прищурился Мороз.

— Это почему?

— Мы с ним как-то в чайхане посидели.

— Ясно, — засмеялся Тимур. — Дедушка чай любит. Ты, наверное, постарался на славу.

— Не беспокойся. В этом отношении я имею некоторый опыт. Правда, никаких крепких напитков не было. Тут мы с твоим дедушкой были единодушны.

— Неужели ты бросил пить?

— Кому это нужно? Не забывай, я — дружинник.

Мороз хлопнул Тимура по плечу и, не попрощавшись, неторопливо пошел прочь, комкая в кармане газету. Тимур постоял некоторое время у дерева, улыбнулся, снова вспомнив случай с дедушкиным ишаком, и тоже неторопливо зашагал по тротуару, с новым интересом поглядывая по сторонам.

Был полдень. Небо заволакивали тяжелые тучи. Поднимался ветер. С деревьев летели ярко-желтые листья.

Справа, в небольшом скверике, забелело продолговатое здание из стекла и алюминия. Около здания, на скамейках, сидели люди. Немного в стороне стояли легковые автомашины.

«Наверное, новый горком? — подумал Тимур. — Интересно, что сейчас делает Ядгаров? Может быть, зайти к нему? Я, пожалуй, с ума ошалел от радости. Он почти не знает меня».

Тимур тем не менее свернул с тротуара и направился к зданию, толком не сознавая зачем. У здания остановился, взглянул на стеклянную доску, висевшую у подъезда, невольно вытянулся, не веря собственным глазам.

На стеклянной доске крупными буквами было написано: «Отдел милиции Янгишахарского горисполкома».

3

— Вам кого, товарищ лейтенант?

— Да я, собственно, так. Зашел посмотреть.

— Пожалуйста... Может быть, заглянете к начальнику. Он сейчас здесь... Вы не узнали меня?

— Откровенно говоря... — Тимур не договорил, внезапно шагнул к капитану, стоявшему перед ним, вскинул руку к головному убору. — Товарищ Шаикрамов?

Капитан улыбнулся.

— Рад видеть тебя. Садись, садись. Я сейчас чайку приготовлю.

— Ну что вы, товарищ капитан, ничего не нужно. Я к вам на минутку.

Шаикрамов повернулся к двери и позвал:

— Дригола!

На пороге двери, ведущей во двор отдела, тотчас появился высокий подтянутый старшина. Он ласково взглянул на Шаикрамова и, молодцевато вытянувшись, отчеканил:

— Слушаю, товарищ капитан!

— Слушай, слушай, Костя. — Шаикрамов кивнул на Тимура. — Узнаешь?

— Сдается, Лазиз-ака...

— Сдается, — передразнил Шаикрамов. — Ты должен выбросить из головы это нездоровое слово. Перед тобой столичный ас! Немедленно организуй все, что положено для подобного случая. Уловил?

— Уловил, Лазиз-ака... Значит, так. Во-первых, чай. — Дригола загнул указательный палец, посмотрел на Шаикрамова, согласно кивнувшего головой, загнул средний палец. — Во-вторых, сладости: конфеты, сахар, печенье. В-третьих, лепешки. В-четвертых, арбуз, дыня.

Костя Дригола вышел.

Лазиз Шаикрамов взглянул на Тимура, постучал пальцами по настольному стеклу, осторожно потрогал кончиками пальцев виски, помолчал немного, щуря глаза.

— Вот так и живем!

— Неплохо, — сказал Тимур.

— Ты думаешь?

— Уверен. Нам труднее. Каждый день то одно дело, то другое, то третье. Нарушители, к сожалению, еще не перевелись.

— К сожалению, — задумчиво повторил Лазиз. — Ты знаешь участкового уполномоченного Сергея Голикова? На днях пулю получил... Не пугайся, не пугайся. Рана небольшая, не опасная... Так вот мы живем, Тимур Назарович.

— Прости.

— Ничего, — вышел из-за стола Лазиз. — Ничего. Мы этих бандюг повыловим. Ты знаешь, кто стрелял в него?

— Кто?

— Эргаш.

— Эргаш?

Тимур вспомнил здоровенного парня, появлявшегося на улицах города почти всегда в сопровождении своих дружков-телохранителей. Тимур нередко встречался с ним, когда жил в Янгишахаре. Как-то даже сидел с ним за одним столом в ресторане. Правда, это произошло случайно, однако это было.

— Эргаш, — повторил Лазиз.

— Поймали?

— Поймаем! Теперь у нас начальник уголовного розыска из настоящих асов. Кстати, ты должен знать его. Он из Ташкента.

— Ташкент — большой, могу и не знать.

— Можешь, — согласился Лазиз. — Костя, где же ты?

— Тут я, Лазиз-ака, — послышался негромкий голос Дриголы. — Сейчас принесу вам свои четыре пункта.

— Ну-ну!.. Этого человека ты должен знать, Тимур, — возвратился Лазиз к прерванному разговору. — Тем более, что ты сам оперативник. У него необычная фамилия.

— Сорокин? — так и подался вперед Тимур.

Лазиз не успел ответить. Зазвенел телефон. Он потянулся к нему и поднял трубку.

— Отдел милиции... Да-да. Слушаю, слушаю, товарищ, говорите... В колхозе «Ударник»? Когда? Сегодня ночью? Почему же вы до сих пор молчали? Кто говорит? Председатель колхоза? Участкового поставили в известность? Тоже нет. Немедленно свяжитесь с ним и организуйте охрану места происшествия. Мы сейчас выедем.

— Что? — спросил Дригола. Он стоял в проеме двери с подносом, на котором белели два чайника и четыре пиалы.

— Убийство, — бросил Шаикрамов. — Прости, Тимур, я сейчас. — Он поспешно спрятал в сейф бумаги, лежавшие на столе, еще раз извинился и выскочил из дежурной комнаты.

Азимов посмотрел на Дриголу. Дригола неопределенно пожал плечами, подошел к небольшому низенькому столику, втиснутому между железным шкафом и стеной, начал расставлять на него чайники и пиалы.

— Кто у вас начальник ОУР?

— Новенький. Я еще не запомнил его фамилию. — Дригола потер жесткий подбородок. — Вона якась такая... За... Заф...

— Зафар? — выпалил Тимур.

— Ага. Зафар... Кажись, Зафар.

— Капитан?

— Ни. Бери выше. Майор.

— Майор? Где его кабинет?

— Та ось тут, в коридоре, третья дверь справа.

— Спасибо.

Азимов буквально за считанные мгновения очутился у двери, на которой чернела дощечка с надписью: «Начальник ОУР майор У. Зафар», по привычке одернул китель и опустил ладонь на блестящую металлическую ручку.

— Майор Зафар? Здравствуйте!

Зафар, стоявший у окна, и три человека, сидевшие за приставным столом, одновременно взглянули на Азимова, застывшего у двери.

Зафар быстро шагнул к Тимуру, схватил за широкие крепкие плечи, прижал к себе.

— Я рад, что вы здесь, майор, — расчувствовался Азимов.

— Я тоже рад, лейтенант.

Зафар сказал Шаикрамову и людям, сидящим за приставным столом:

— Знакомьтесь, товарищи. Лейтенант Тимур Азимов. Сотрудник уголовного розыска Ташкента.

— Очень приятно. — К Тимуру подошел низкий полный человек и подал руку. — Капитан Агзамходжаев.

— Младший лейтенант Цой, — отрекомендовался второй, среднего роста, с иссиня-черными короткими волосами.

— Старший лейтенант Панченко, — представился третий.

— Ты в отпуск к нам?

Зафар так и сказал: «к нам», словно он родился и вырос в Янгишахаре. Интересно все-таки был устроен мир: это ему, Тимуру, надо было спросить Зафара, надолго ли он «к нам», потому что Тимур родился и вырос в Янгишахаре.

— В отпуск.

— Молодец. Отдыхай. Набирайся, как говорится, сил. Извини, больше не могу уделить тебе ни одной минуты. Дела, понимаешь.

— Понимаю. Убийство.

— Откуда это тебе известно? — с подозрением взглянул Зафар на Тимура.

Тимур сделал загадочное лицо:

— Я же работник уголовного розыска. Неужели вам это ни о чем не говорит? Ульмас Рашидович, возьмите меня на место происшествия. Может быть, я пригожусь вам?

Зафар перевел взгляд на Шаикрамова.

— Вы?

— Он был в дежурной комнате, когда я разговаривал с председателем колхоза, — вытянулся Лазиз.

— Ясно... Хвастун ты, работник уголовного розыска столицы, — дружески сказал Зафар. — Отдыхай. Ты, наверное, еще не видел родителей.

— Видел... Матушку. Отца еще не видел. Вы не беспокойтесь. Он поймет.

— Не могу, Тимур Назарович.

— Товарищ майор, возьмите, — заступился за Азимова Шаикрамов. — Я знаю его с детства, он не подведет нас. Не забывайте, Эргаш на свободе. Этот преступник может еще что-нибудь выкинуть. Не отвлекайте Агзамходжаева.

— В самом деле, товарищ майор, — несмело проговорил Агзамходжаев. — Я почти напал на след Эргаша. Что я скажу Голикову, если этот негодяй уйдет?

Зафар задумался. Потом быстро сорвал трубку с рычага телефона, бросил:

— Фируза? Гараж!.. Говорит начальник ОУР. Вышлите машину к подъезду!

— Спасибо, товарищ капитан... Простите, товарищ майор, — улыбнулся Азимов.

— Благодари своего защитника, — кивнул Зафар на Лазиза. — Если бы не он, то не быть тебе с нами... Шучу, шучу, товарищ лейтенант. Не дуйся... Товарищ Шаикрамов, свяжитесь с прокурором. Сообщите ему о преступлении... Товарищ капитан, — Зафар перевел взгляд на Агзамходжаева, — продолжайте поиски Эргаша. Поехали!

— Ни пуха ни пера, — шепнул Лазиз, когда Тимур направился вслед за майором Зафаром.

Азимов преувеличенно тревожно проговорил:

— К черту! К черту! Тьфу! Тьфу!

4

Через десять минут от здания отдела милиции отъехали две автомашины. В первой сидели Зафар, Цой, Панченко и Азимов. Во второй — Шадиев, проводник служебно-розыскной собаки. Рядом с ним лежала рослая серая овчарка. Она настороженно водила длинными ушами, то и дело поворачивала морду к окну, за которым мелькали стволы пирамидальных тополей.

Над городом нависли тяжелые свинцовые тучи. Вдалеке, за городом уже было видно, шел дождь: темно-синие полосы, как широкие асфальтовые дороги, тянулись вниз к земле, туда, где толпились старые глинобитные кибитки.

— Найдем?

Цой ни к кому конкретно не обращался, однако Панченко и Азимов промолчали, считая, что вопрос был обращен к Зафару.

Зафар уверенно ответил:

— Найдем!

Азимов посмотрел на Зафара в смотровое зеркало. Было все-таки чертовски здорово, что я зашел в отдел именно сегодня. Судьба, наверное, переменила свое отношение ко мне, — стала иногда баловать меня. Разве в другое время я узнал бы и увидел бы столько же за такое короткое время? Найдем! Конечно, найдем! Мы милиция!

— Ну, как там Ташкент?

— Стоит, товарищ майор!

— Стоит, — повторил Зафар. — Ты другим стал. Возмужал, что ли? У нас в отделе не был?

— Заходил. Седых изменился? Трудится?

— Изменился... Я часто вспоминаю наш разговор о нем. Ты был прав, кажется. Ему пришлось хлебнуть горячего до слез. Особенно в войну. Немцы на его глазах родителей расстреляли.

— Что вы говорите?

— Такое, Тимур, дело... Я бы на твоем месте усы сбрил.

— Нет. — Азимов потрогал пальцами кончики усов. — Поздно сбривать. Привык. Солидней вроде.

— Зачем тебе солидность?

— Как же! Сотрудник ОУР!

Зафар помолчал с минуту, глядя перед собой задумчивыми глазами, потом посмотрел на Азимова так, словно видел его впервые, и проговорил тихо, должно быть, думая о чем-то своем:

— В таком случае, без усов никак нельзя!

Очевидно, в другое время Азимов обиделся бы, услышав эти слова, однако сейчас они прошли мимо его сознания. Он уловил в голосе Зафара грусть и все свое внимание обратил на своего бывшего начальника, нуждающегося, по-видимому, в дружеском участии.

— Вы давно здесь?

— Второй месяц.

— Скучаете?

— Скучаю, Тимур Назарович, скучаю. — В голосе Зафара послышались уверенные нотки, однако Азимов по-прежнему слышал в нем грусть.

— Вы сами изъявили желание поехать сюда?

— Да.

— Знаете, что бы я сделал на вашем месте? — сделал ударение Тимур на слове «вашем», будто возвращал Зафару долг.

— Что? — насторожился Зафар.

— Уговорил бы кого-нибудь из отдела приехать сюда работать.

— Кого?

— Кого-нибудь, — уклончиво ответил Азимов. Он посоветовал бы, не задумываясь, кого пригласить в Янгишахар, только не решался, считал, что Зафар неверно поймет его.

— Седых?

— Почему Седых? Вам нужен энергичный помощник. Такой, чтобы делил с вами все: и невзгоды, и радости.

— Кого ты имеешь в виду?

Тимур, помолчав, сказал:

— Башорат Закирову.

— Спасибо. Подумаем. — Зафар повернулся к водителю, попросил: — Езжай быстрей, Тиша.

— Есть быстрей, товарищ майор!

Машина взвыла и, кажется, полетела навстречу надвигающимся темным полосам, тянувшимся с неба на землю. Деревья, стоявшие вдоль дороги, слились в одну сплошную желто-зеленую массу и заговорили о чем-то, пытаясь порой дотянуться до кузова своими длинными сильными ветвями.

5

Около правления колхоза собрались люди. Одни молча глядели на работников милиции, выходящих из машин, другие громко разговаривали, обвиняя работников милиции в том, что не смогли предотвратить преступление, которое потрясло колхоз.

Азимов, не выходя из машины, наблюдал за толпой.

На дороге показалась «Волга». Панченко, подошедший в эту минуту к машине, в которой сидел Азимов, удивленно присвистнул, не спуская глаз с «Волги»:

— Кого это нелегкая несет!

— Не узнаешь? — Зафар посмотрел снизу вверх на огромного старшего лейтенанта. — Своих нужно узнавать, Тарас Григорьевич, не то когда-нибудь попадешь впросак. Понял?

— Понял.

Панченко уже узнал людей, подъезжавших в «Волге». Он привычно одернул полувоенный китель, откинул со лба волосы и поспешил навстречу, широко размахивая длинными руками.

Из «Волги» вышли прокурор Янгишахара Нуруллаев, следователь прокуратуры Гришин и эксперт НТО Сафарова.

— Давно здесь?

Прокурор, должно быть, устал или не выспался. У него было бледное осунувшееся лицо.

— Только что приехали, — сказал Панченко. Старший лейтенант не отходил от Нуруллаева, ждал, что он еще спросит.

— Ничего не узнали?

— Нет.

Нуруллаев подошел к Зафару, около которого уже стоял Азимов.

— Здравствуйте, Ульмас Рашидович.

— Здравствуйте, Закир Нуруллаевич.

— Что случилось?

— Сейчас узнаем... Кто это? — кивнул Зафар на Гришина.

— Следователь. Только что возвратился из Москвы. Был на практике. Толковый малый. У тебя, кажется, новенький? — Прокурор посмотрел на Азимова.

— Не совсем, — улыбнулся Зафар. — Он уже понюхал порох. Вы не узнаете его?

— Нет, — пожал плечами Нуруллаев. Он еще раз посмотрел на Азимова, задумчиво почесал переносицу. — Нет.

— Жаль. Это Тимур...

— Сын Назара Азимова? — не дал договорить Нуруллаев. — Ну и ну! Что делает время с людьми! Где работаете?

— У Розыкова.

— Даже так? — удивленно произнес Нуруллаев. — Рад. Весьма рад. — Он подошел к Азимову и крепко пожал руку. — Хорошо ли себя чувствует Якуб Розыкович? Все ли у него в порядке?

— Спасибо, — слегка склонил голову Азимов. — Якуб Розыкович, как всегда, в норме.

— Ты возмужал. Отца видел?

— Нет еще.

— Передай привет от меня... — Нуруллаев повернулся к Зафару. — Пойдем?

— Да.

Зафар пропустил вперед прокурора, помедлив немного, пошел за ним к зданию правления. Люди, столпившиеся у подъезда, нехотя расступились, не спуская глаз с двери, пока ее не закрыл Шадиев, шедший с овчаркой позади всех.

6

Сторож лежал в коридоре лицом вниз. Он был убит ударом по голове тяжелым предметом. Смерть, судя по всему, наступила мгновенно. Нуруллаев повернулся к Сафаровой:

— Приступайте.

Эксперт склонилась над трупом.

Зафар постоял немного, наблюдая за быстрыми, уверенными движениями эксперта, проследил за работой следователя, готовившегося к составлению протокола на месте происшествия, посмотрел на Панченко, остановившегося у входа.

— Побеседуйте с людьми.

— Хорошо, — кивнул он.

— Где касса? — теперь Зафар смотрел на председателя колхоза, полного невысокого человека, следовавшего за ним, как тень.

Председатель подался вперед, в глубь коридора:

— Там... Пожалуйста.

— Пойдемте, Закир Нуруллаевич.

— Да-да, — заторопился прокурор.

Касса находилась в конце коридора. Дверь в нее была сорвана с петель и приставлена к стене. На полу, у порога, валялись куски глины и кирпича.

— Наверное, убийца был не один, — сказал Цой.

— Наверное, — подтвердил Нуруллаев.

Азимов промолчал.

Председатель нервно потеребил редкую седую бороду.

— Неужели можно в наше время убить человека за какие-то гроши?

— За гроши? — вскинул брови Нуруллаев. — Как прикажете понимать вас? — Он стоял у сорванной двери, широко расставив ноги, словно приготовился к защите.

— Как? — переспросил председатель. — Обыкновенно. Кому нужны деньги? Разве мы мало получаем?

— Гм... — Нуруллаев снова посмотрел на председателя. — Сколько было в кассе денег?

— Не знаю... Сейчас придет кассир...

Зафар молча вошел в помещение и замер в раздумье, пытаясь сразу понять, что произошло здесь минувшей ночью. Вслед за ним вошли прокурор и председатель колхоза. Цой и Азимов остались на месте, у двери, будто стражи, перегородив коридор. Они не смотрели друг на друга; неясная скованность, неожиданно появившаяся, держала обоих в невидимой паутине.

Комната, где стояли сейф и стол, была небольшой, продолговатой, с одним узким окном, выходившим в сад. У окна, справа, стоял однотумбовый письменный стол, слева чернел высокий металлический сейф, покрашенный темно-коричневой краской. Сейф был открыт. Из его четырехугольного зева выглядывали бумаги и папки. Одна папка слегка покачивалась, лежа на острие зева. Было непонятно, как она не падала на пол.

— Значит, вы не знаете, сколько денег было в кассе? — нарушил молчание Зафар.

Председатель не успел ответить. Вошел кассир Арал Байкабулов. Это был молодой жилистый мужчина лет двадцати восьми с черными глазами, с худым смуглым лицом, покрытым густой жесткой щетиной. Он остановился у двери, увидев в помещении кассы людей в милицейской форме и сейф с распахнутыми дверцами. Его невысокий лоб покрыли мелкие капли пота.

— Что же это, а?

— Наверное, вы ответите нам, что же это? — сказал Цой.

Он вошел в помещение кассы вместе с Азимовым сразу, как только вошел Арал Байкабулов, слегка кривя тонкие губы. От скованности, которая только что мучила обоих, не осталось и следа.

— Я?

— Может, я?

— Почему вы?

Байкабулов закрутил головой, стараясь угадать в прибывших старшего, затем задержал взгляд на майоре. Зафар жестом остановил Цоя, пытавшегося снова что-то сказать, и обратился к кассиру, незаметно следя одновременно за председателем колхоза.

— Что было в сейфе?

— Что? — переспросил Байкабулов. Он будто очнулся от тяжкого сна. — Бумаги. Деньги. Я вчера получил зарплату... Украли? Нет-нет, этого не может быть. Я получил много.

— Сколько?

— Много, — повторил Байкабулов. — Часть роздал. Осталось около двадцати тысяч. Девятнадцать тысяч семьсот, кажется. У меня не укладывается это в голове.

— Когда вы ушли отсюда?

— Часов в восемь.

— Вечера?

— Разумеется.

— Кто был в это время с вами?

— Я был один.

— Вы никого не подозреваете в преступлении?

— Нет. — Байкабулов взволнованно огляделся.

— Подозреваете! — сказал Цой.

— Не-ет!

— Вы не волнуйтесь, — заметил Нуруллаев. — Говорите спокойно. Может быть, вас что-то тревожит?

— Ничего... Ничего не тревожит меня... То есть я, наверно, не то говорю, — взглянул Байкабулов на Зафара.

— Будьте самим собою, — усмехнулся Цой. Он вел себя самоуверенно, вмешивался в разговор, не понимая, что это нетактично.

Байкабулов по-прежнему нервничал:

— Вы не верите мне? Почему? Я ни в чем не виноват. Ни в чем, слышите? Не зря, очевидно, говорят, что в милиции работают сухари... Я не брал этих денег. Вообще, никаких не брал! Я ни в чем не виноват!

— Перестаньте! — сказал Зафар. — Вас никто не обвиняет!

Байкабулов судорожно хватал воздух ртом, должно быть, снова хотел что-то сказать, только раздумал или не осмелился. Он потоптался на месте и сел на стул.

Зафар подошел к сейфу. Однако ни к чему не прикоснулся.

Около Зафара остановились Нуруллаев и Азимов. Цой не отходил от Байкабулова. Байкабулов нервно ерзал на стуле, несколько раз пытался завязать разговор с председателем колхоза.

В окно лился тусклый дневной свет. Он слабо освещал помещение кассы. Словно хотел скрыть следы преступления.

Вошел Гришин.

— Все в порядке? — повернулся к нему Нуруллаев.

— Относительно.

— Займись кассой.

— Хорошо.

Денег в сейфе, естественно, не оказалось.

Работники милиции и прокуратуры искали на сейфе другое — следы людей, совершивших преступление, так как от этого зависел успех расследования.

— Слава, посмотри-ка сюда!

Цой подошел к Зафару.

— Следы?

— По-моему, следы, — указал Зафар на слабые узорчатые отпечатки, видневшиеся на дверце сейфа.

Цой взял лупу.

— Следы... пальцев... правой руки.

Следы принадлежали не одному человеку, это было видно без лабораторной проверки, однако утверждать, что среди них могли оказаться отпечатки пальцев преступника, было пока нельзя, потому что они могли принадлежать кому угодно. К сейфу в течение вчерашнего дня прикасались многие люди: во-первых, сам Байкабулов, во-вторых, уборщица и сторож, в-третьих, председатель колхоза. Не было сомнения также, что на сейфе мог оставить следы еще кто-нибудь: к Байкабулову свободно заходили друзья.

— Твое мнение? — посмотрел Нуруллаев на Зафара.

— Я еще не имею своего мнения, — отошел Зафар к окну. — Может, нас чем-нибудь порадует Арал Гильмутдинович? Мне кажется, ему хочется о чем-то сказать нам?

Кассир быстро потер щеки длинными пальцами.

— Я ничего не знаю. Напрасно вы думаете, что я что-то знаю. Клянусь именем своей матери!

— Не клянитесь! — сказал Цой.

— Слава! — упрекнул Зафар.

Цой вышел.

— Петр Сергеевич, протокол готов? — обернулся прокурор к следователю, беседовавшему с понятыми.

— Заканчиваю, — приподнялся из-за стола Гришин.

— Заканчивайте. Я подожду вас на улице... Пойдемте, Ульмас Рашидович. Возможно, ваши товарищи что-нибудь уже узнали?

— Возможно.

Азимов на минуту задержался в помещении кассы, посмотрел на председателя колхоза и кассира так, словно упрекнул в том, что произошло, потоптался у двери и медленно вышел в коридор.

Вслед за ним вышел председатель.

— Вы не видели моего отца?

— Вашего отца? Вы — Тимур Азимов?

— Да.

— Здравствуйте, дорогой. Как это я сразу не узнал вас! — председатель затряс Азимову руку, заглядывая в глаза. — Вы так изменились! Слышал, слышал о вашем подвиге. Искренне рад. В наше время не каждый человек станет так рисковать!

— О каком подвиге вы говорите? — удивился Азимов.

— А вы не знаете? — удивился в свою очередь председатель колхоза. — Вы писали нам о нем, когда учились в школе милиции... Нет, я лично не смог бы задержать столько преступников. Вы — настоящий герой! Кстати, что вы думаете об этом преступлении?

— Преступление совершили новички, — сказал Азимов.

— Серьезно?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Простите, пожалуйста. Вы об отце? Он недавно был здесь. Наверное, ушел домой.

— Спасибо.

Азимов медленно пошел по коридору к выходу, почти тотчас оказавшись в плену самых невероятных версий.

7

— Рекс, след!

Джахан Шадиев едва поспевал за овчаркой, бежавшей по широкой колхозной улице. Она взяла след сразу и уверенно шла по нему, изредка застывая на месте у дождевых луж: ночью прошел дождь.

— След, Рекс!

Уже не раз случалось, что овчарка теряла след. Добегала до какой-нибудь очередной лужи и начинала беспомощно кружиться около нее, тревожно поглядывая по сторонам.

Колхоз остался позади.

Впереди, за невысокой возвышенностью, белели крыши железнодорожной станции. Шадиев подумал, что убийцы благополучно добрались до нее и уехали.

— След, Рекс!

Шоссе, словно река, чернело внизу, между двумя холмами, уходило вдаль, к горизонту, покрытому редкими низкими облаками.

Овчарка замерла у сая[1], в который круто бежала тропа, настороженно потянула носом, щетиня на загривке шерсть.

— Рекс, след!

Джахан Шадиев едва устоял на ногах, когда овчарка рванулась с обрыва, побежала снова. Овчарка отлично знала свое дело и не один раз помогала работникам милиции. «Ты с ней непобедим, Джахан», — говорили друзья Шадиеву. Действительно, Рекс верно служил ему и никогда не пытался увильнуть от полученного задания.

Сегодня овчарка служила особенно преданно. Должно быть, ей передалось волнение Шадиева. Она шла по следу людей, запах которых хранила земля. Этот запах нередко исчезал или забивался другими, более сильными, идущими к нему со всех сторон. Однако овчарка не сдавалась: снова и снова находила нужный запах и уверенно бежала вперед.

— След, Рекс!

Очевидно, на этот раз запах совсем исчез. Затерялся за выхлопами невысоких газов, оставленных машинами. Овчарка быстро закружилась на месте, заскулила тоскливо. Потом неожиданно замерла, посмотрела в сторону сая, рванулась к нему, покружилась по берегу и, уверенно добежав до шоссе, снова заскулила виновато.

— След, Рекс!

Шадиев дернул поводок и сильно натянул, приказал более требовательным голосом:

— След, Рекс!

Налетел шквал ветра, ударил в лицо холодным дождем, зашумел в могучих кронах старых деревьев, стоявших на противоположной стороне шоссе, ушел вдаль к станции, откуда доносились приглушенные вздохи тяжелого паровоза.

— Ничего больше не можешь сделать?

Овчарка почувствовала в голосе Шадиева дружеское сожаление и посмотрела на него грустными глазами. Он погладил ее продолговатую морду, слегка потрепал за уши.

— Попадет нам с тобой от майора. Знаешь, как он злится, когда мы возвращаемся ни с чем? Давай попробуем еще разок!

Овчарка рванулась к саю, где стойко хранился нужный запах, однако снова потеряла его, едва оказалась на шоссе.

Джахан Шадиев отпустил поводок и направился в колхоз, внутренне готовясь к встрече с начальником ОУР.

Овчарка шла рядом, беспокойно посматривая по сторонам, втягивая широкими ноздрями холодный воздух, пропитанный новыми запахами.

8

Панченко подошел к толпе, спросил, вглядываясь в беспокойные хмурые лица, не может ли кто-нибудь помочь следствию.

— Это в каком смысле? — поинтересовался невысокий мужчина в больших кирзовых сапогах, стоявший ближе всех к старшему лейтенанту.

— В самом обыкновенном, — ответил Панченко. — Возможно, кому-нибудь известно, кто убил сторожа?

— Эк, куда хватили? — почесал затылок мужчина. — Кто же вам скажет? Одному моему знакомому брюхо пропороли за язык... Уж сами ищите. Вам за это деньги платят.

— Платят, — не нашел других слов Панченко.

Он оглядел толпу, не зная, что еще сказать, полез в карман за сигаретами.

— Вы проверьте Примова. Он нечист на руку. Все может сделать, факт, — крикнул кто-то из толпы.

— Примова? Это напарника Каримова, что ли? Он овечки не обидит, — возразил еще кто-то. — Надо потревожить кассира. Это его дело.

Люди заговорили разом, обращаясь к старшему лейтенанту.

Панченко невольно приподнял руку, однако людей уже нельзя было остановить.

— Примова пощупайте! Примова! Это он убил Каримова! Он!

— Не мог Примов убить человека. Я хорошо знаю его.

— Ничего ты не знаешь. Только против других идти горазд. Это в крови у тебя. Я бы молчал на твоем месте, не то накликаешь на себя беду.

— Вы кассира потревожьте!

— Правильно!

— Не мог Байкабулов совершить такое злодеяние!

— Мог!

— Не мог!

Панченко снова поднял руку. Толпа на этот раз умолкла. Он некоторое время задумчиво смотрел перед собой, пытаясь разобраться в том, что услышал, затем повторил вопрос.

— Значит, среди вас нет желающих помочь нам?

Толпа, казалось, онемела. Никто, по-видимому, не хотел нарушать тишину, повисшую над небольшой площадью.

Панченко подумал, что среди собравшихся может быть человек, принимавший участие в убийстве. Преступники иногда приходят на место происшествия, чтобы своими глазами увидеть, как милиция ведет поиск. Возможно, даже это он только что так нелестно отзывался о милиции? Хотя вряд ли у него сейчас хватит смелости сделать это. Скорее всего он старался быть ниже травы и тише воды. Какой смысл преждевременно лезть на рожон?

— Что же вы молчите?

Ответил невысокий мужчина в больших кирзовых сапогах, который первый вступил в разговор, когда Панченко обратился к толпе.

— Чего нам говорить? Хватит. Наговорились. Теперь вы говорите. Вам дано такое право.

Панченко смерил мужчину недовольным взглядом и невольно решил, что нужно следить за ним, тем более теперь, когда еще не была найдена нужная ниточка.

— Ладно. Разойдитесь. Мы сообщим вам, кто убил Каримова.

— Сообщите ли? — усомнился мужчина в кирзовых сапогах.

— Не беспокойтесь.

Панченко неторопливо пошел к подъезду правления, около которого стояли работники милиции и прокуратуры, решив окончательно заняться позже мужчиной в кирзовых сапогах.

9

Нуруллаев докурил сигарету, вдавил окурок в пепельницу, стоявшую на краю стола, посмотрел на Зафара.

— Я не нужен тебе, Ульмас Рашидович?

— Гришина оставляешь?

— Разумеется.

— В таком случае, до завтра.

— Будь здоров.

Прокурор вышел.

Зафар посмотрел на работников отдела, сидевших у стены, поставил локти на стол, сдавил ладонями виски.

— Джахан?

Шадиев быстро поднялся, вытянул руки по швам.

— Преступники, судя по всему, уехали на машине.

— Преступники?

— Один, очевидно, не мог совершить два преступления: убить сторожа и ограбить кассу.

— Надо быть последовательным, Джахан. Итак, почему вы считаете, что преступники уехали на машине?

Зафар особо выделил слово «преступники», будто принял версию Шадиева и решил выверить ее.

Шадиев благодарно кивнул, однако остался недоволен собой. Действительно, последовательности в его словах не было. В самом деле, почему он так уверенно заявил, что это преступление не мог совершить один человек? Почему тут же отступил, причем, не имея для этого никаких оснований? Собственно, у него не было никаких оснований заявить, что преступление не мог совершить один человек.

— Следы преступников теряются на шоссе, — сказал Джахан.

— Это еще ничего не значит, — возразил Зафар. — Преступники могли пешком дойти по шоссе до станции и уехать поездом. Любым, заметь: пассажирским или товарным. Тарас!

Панченко давно работал в ОУР и считал, что необязательно всегда подчеркивать субординацию, к тому же сам начальник ОУР сегодня вел себя по-домашнему: обращался ко всем по имени.

— Нужно проверить Примова и Байкабулова.

— Ты думаешь, что они могли совершить убийство?

— Колхозники считают, что могли. Значит, нужно проверить.

— Это еще ничего не значит, — повторил Зафар. — У тебя все?

Панченко секунду-другую колебался, не решаясь высказать то, что тревожило его, потом сообщил о мужчине в кирзовых сапогах и о своем отношении к нему.

— Выходит, он тоже может совершить убийство?

— Я считаю, что его тоже нужно проверить, — сказал Панченко.

— Смотри, не наделай глупостей. Мы не имеем права ошибаться. Мужчина может оказаться честным человеком... Слава?

Цой пожал плечами:

— Я сегодня вечером предоставлю вам отпечатки пальцев. У меня пока нет никаких предложений.

— Тимур?

Азимов встал и вытянулся.

— Я, к сожалению, ничем не могу порадовать вас, Ульмас Рашидович. Если вы разрешите, то я встречусь с кассиром. Мне кажется, что он может направить на правильный след.

— Да? — прищурился Зафар.

— Да.

Азимов не ответил бы, почему он так неожиданно «переметнулся» на сторону Панченко и решил, что кассир может навести работников милиции на правильный след. Очевидно, действовали какие-то подспудные пружины, или, может, приходил опыт?

— Хорошо, Тимур. Действуй.

— Спасибо, Ульмас Рашидович.

— Не спеши.

— Ясно, — сказал Азимов. Он был благодарен Зафару.

Зафар между тем продолжал совещание.

— Тарас, тебе, очевидно, придется заняться Примовым. — Он снова смотрел на Панченко. — Возможно, все-таки у колхозников есть основания подозревать его и Байкабулова. Заодно присмотрись и к человеку в кирзовых сапогах. Впрочем, как хочешь.

— Есть, — сказал Панченко.

— Джахан, ты свободен.

Шадиев поднялся.

— Может быть, я еще раз попробую пустить своего Рекса по следу?

— Мне думается, не нужно. По-моему, Рекс последовательней нас.

Зафар сказал это без тени юмора в голосе. Шадиев слегка подался вперед, не зная, как вести себя дальше, потом, увидев в глазах Зафара смех, хлопнул Цоя по плечу и, ничего не говоря, вышел из кабинета.

10

— Ну-ну, рассказывай!

— Что рассказывать, отец? У меня все в порядке. Работаю в уголовном розыске. У вашего спасителя — Якуба Розыкова.

— Почему, сынок, ты так долго не писал нам? Нехорошо.

Назар-бобо поставил на хантахту — низенький столик — пиалу с чаем, откинулся на подушки и долго сидел молча, глядя перед собой прищуренными глазами.

Тимур притих. Он знал, если отец вот так откинется на подушки и уставится в одну точку, то его нельзя беспокоить. Лучше встать и уйти или заняться чем-нибудь, что не отвлекало бы его от неожиданных дум, которые никто никогда в доме не смел прерывать. Так, по крайней мере, считал Тимур.

— Надо бы почаще писать, сынок.

— Виноват, отец.

— Виноват!

Назар-бобо снова умолк.

Тимур догадывался, что встревожило отца. Он вспоминал события не такой уж и далекой давности. Полковник Розыков в то время был лейтенантом, работал в уголовном розыске области. Ему поручили установить, куда исчез Амит Мухамедов. От того, будет найден он живым или мертвым, зависела судьба отца Тимура. Его подозревали... в убийстве.

Это страшное слово тогда не пугало Тимура. Он был слишком мал, чтобы понять. Позже, когда в городе был убит дружинник Василий Войтюк, Тимур поехал в Ташкент, в школу милиции.

— Как Якуб Розыкович выглядит? Постарел, очевидно, — задумчиво протянул Назар-бобо. — Тогда ему было лет тридцать, не больше, теперь за пятьдесят... Впрочем, пятьдесят лет — начало пути. Сто — середина. Ты говорил с ним обо мне?

— Говорил.

— О чем?

— Так. Обо всем... Простите, отец, вы хорошо знаете Арала Байкабулова?

— Кассира?

— Да.

— Знаю.

— Он может совершить преступление?

Назар-бобо медленно поднял голову, посмотрел на сына так, словно никогда раньше не видел его, осуждающе зацокал языком.

— Не обижай человека, сынок.

— Вы неправильно меня поняли, отец, — заерзал на ковре Тимур. — Я никого не собираюсь обижать. Понимаете, мы должны найти убийц Батыра Каримова.

— Ты думаешь, что было много убийц?

— Сами посудите, отец, разве один человек может совершить два преступления? — Тимур повторил мысль Шадиева. — Правда, у нас нет пока улик, которые подтвердили бы эту версию. Мы располагаем только косвенными уликами.

— Значит, эти косвенные улики ведут к Аралу Байкабулову?

Тимур помимо своей воли хотел сказать «да», однако поборол это нетерпение: оно нередко подводило его в начале работы в милиции.

— Нет, отец!

— В чем же дело?

— Байкабулов может навести нас на правильный след. Я уверен, что убийцы перед совершением преступления бывали в кассе. Не могли они действовать вслепую. Тем более, что среди них должен быть опытный вор.

— Ты говоришь об этом так, будто тебе уже что-то известно. — Назар-бобо налил в пиалу немного чая, сделал два глотка. — Будь откровенным со мной, сынок. Я могу помочь вам.

Тимур поджал под себя ноги, надкусил конфету.

— Я откровенен с вами, отец. Напрасно вы обижаетесь. Поймите меня. Те незначительные нити, которые могут привести нас к убийцам, сейчас так тонки, что мы не имеем права цепляться за них — они могут порваться.

— Хитришь?

— Что вы?

— Ладно... Обманывай других, я твой отец, меня не обманешь. Арал Байкабулов пришел в колхоз после меня, вернее, после того, как я сдал свои председательские права. Ничего особенного я не могу сказать о нем. Уверен только, что он не может совершить тяжкое преступление.

— Спасибо.

Вошла Мухаббат-биби. Она быстро взглянула сначала на сына, потом на мужа, поняла, что они чем-то обеспокоены, несмело спросила:

— Устали?

— Ты что, мать! — вскинул голову Назар-бобо. Тимур увидел в его глазах веселые огоньки. — Где это ты слышала, чтобы йигиты уставали? С тобой что-то случилось?

— Что вы, отец, аллах с вами! — замахала руками Мухаббат-биби.

Тимур привалился к подушке. Он знал, что после такого вступления старики непременно затеют дружескую перепалку. При этом первенство возьмет мать и заставит отца в конце концов сдаться. Он вскочит, согнется в преувеличенно-раболепном поклоне, затем приблизится к ней и зацокает языком до тех пор, пока она не умолкнет.

— Значит, все в порядке?

— Все в порядке, отец.

— Не хитри, мать.

— Вай, разве я когда-нибудь хитрила? Побойтесь аллаха!

Назар-бобо налил в пиалу чая, подал жене, улыбнулся краями губ.

Мухаббат-биби взяла пиалу, однако пить не стала, посмотрела на сына, спросила с укором:

— Что же, сынок, ты всю жизнь будешь ходить холостым?

Тимур надеялся, что мать не возобновит утренний разговор. Поэтому решил отделаться шуткой.

— Почему всю жизнь? Можно и полжизни!

Мухаббат-биби поставила пиалу, опустила глаза, словно застеснялась.

— Ты такой же, как и отец, наверное.

— Разве это плохо, матушка?

— Кто его знает!

— Один — ноль, в пользу Тимура, — засмеялся Назар-бобо.

— Вот-вот, я и говорю, что он такой же, как и вы, — быстро взглянула Мухаббат-биби на мужа. — Все шутками старается отделаться. Я не о себе беспокоюсь.

Назар-бобо в душе одобрял разговор жены. Действительно, сыну пора жениться. Дело не только в возрасте. Если обзаведется своей семьей, сможет быстрее забыть Милу. Сейчас для него это было, пожалуй, самым главным. Образ трагически погибшей Милы постоянно преследовал его, напоминал о неисправимой ошибке, которую он совершил, находясь на практике.

— О ком же ты беспокоишься, мать? — спросил Назар-бобо.

— О нем сердце мое болит, о нем!..

Мухаббат-биби снова посмотрела на сына, улыбнулась слабо, словно попросила поддержать разговор.

— Обо мне не беспокойтесь, мама. Я уже не маленький. Знаю, что делаю.

— Знаешь? — всплеснула руками Мухаббат-биби. — Отец, вы поглядите на него, пожалуйста. Он у нас уже совсем взрослый человек, оказывается... Ничего ты не знаешь, сынок. Соседка-то день и ночь только о тебе и думает.

— Э! — крякнул Назар-бобо.

Разговор о женитьбе, по-видимому, все-таки завязывался. Назар-бобо решил поддержать этот разговор.

— Что, отец? — с подозрением спросила Мухаббат-биби.

Назар-бобо потрогал бороду, прищурил лукавые глаза:

— О какой соседке ты говоришь?

— О дочери почтенного Рустамбека.

— Э! — снова крякнул Назар-бобо. — Разве ты забыла, что она выходит замуж. Свадьба через месяц.

— Уши ваши не слышат, что говорит ваш язык, — возмущенно проговорила Мухаббат-биби. — Я имею в виду Санобар.

— Санобар? — удивленно привстал Назар-бобо. — Да ты что, мать? Ей же еще нету шестнадцати лет! Кто выдаст ее замуж? Сейчас не старые времена. Рустамбек первый возмутится.

— Нужные годы подойдут, отец. Пока туда-сюда... Главное, чтобы сын не был против.

— Я против.

Мухаббат-биби замерла на месте. Ей казалось, что сын согласился с ее предложением и ждал, когда она продолжит нужный разговор. Нет, наверно, не зря говорят: малые дети — малые заботы, большие дети — большие заботы. Разве Санобар некрасивая или ленивая? У нее все спорится в руках. Отец прав, сейчас ей рано замуж, однако никто и не собирается сватать ее завтра — пусть подрастет, время терпит.

— Сынок, почему ты против?

Мухаббат-биби задала этот вопрос осторожно, боясь рассердить Тимура или вызвать в нем неприязнь к женитьбе. Она все-таки надеялась на благополучное завершение начатого разговора и всем своим существом восставала против возможного краха своего плана.

— Вы, знаете, мама, почему.

Тимур ответил тихо, печально. Мухаббат-биби тяжело вздохнула и начала неторопливо убирать с дастархана.

Назар-бобо сделал вид, что разговор, затеянный женой, не волнует его. Он налил из фарфорового чайничка половину пиалы чая и, передавая ее сыну, заговорил о преступлении, совершенном в колхозе.

11

Иван Мороз быстро вошел в комнату, словно опасался, что хозяин дома передумает, не пустит его в спальню, увидел лежащего на деревянной кровати Сергея Голикова, заговорил ироническим тоном:

— Валяешься? Кому это нужно? Я думал, что ты давно уже на ногах и мотаешься по участку. Слышал о ЧП?

— Какое? — улыбнулся Голиков. При виде Мороза у него всегда поднималось настроение.

— Какое?! — закричал Мороз. — Ты еще спрашиваешь?! Какой-то мифический случай! Или тебя выбило из колеи это глупое ранение? Говори, говори, не стесняйся. Я умею хранить тайны. Ну?

— Я действительно ничего не знаю, — снова улыбнулся Сергей. — Сегодня у меня еще никто не был. Телефон не работает.

— Опять?

— Опять, — вздохнул Сергей.

— Нет, ты сделал огромную глупость, когда решил поставить у себя эту чертовщину, — посмотрел Иван на телефонный аппарат, стоявший на тумбочке около Голикова. — Отцы нашего города не очень-то пекутся о телефонной связи. На днях встречаю начальника АТС Гуляма Шермухамедова, спрашиваю: «Слушай, отчего это в городе вороны перевелись?» — «Ты о чем?» — спросил он. — «О воронах, говорю. Разве ты не слышал?» — «При чем тут я, — возмущается, — задавай свой дурацкий вопрос орнитологам!» Ты слышишь, какое слово выкопал? Грамотный... Я, конечно, не вытерпел и заявляю решительно: «Орнитологи тут ни причем. Виноваты вы — связисты. Посмотри, сколько в городе оборванных проводов болтается. Не на чем воронам базары устраивать». Ты бы видел, как он раскричался!

— Не темни, Иван. Что случилось?

— Неужели тебе ничего неизвестно? Сейчас об этом ЧП говорит весь город. Знал сторожа Батыра Каримова?

— Ну?

— Его убили вчера ночью.

— Где?

— Не беспокойся, не на твоем участке. На твоем участке, как всегда, образцовый порядок. Правда, ты сам немного пострадал. Ну да это — не беда. Ты — хозяин. Тебе по долгу службы положено страдать за других. Рана нетяжелая?

— Пустяк! — махнул рукой Сергей. — Скажи толком, что случилось?

— Не догадываешься? Мифический случай. Тебе нужно восстановить на участке прежний беспорядок. Интереснее будет работать. Преступники и хулиганы научат тебя шевелить мозгами. Иначе они у тебя плесенью покроются. Честное слово. Не веришь? Даю голову на отсечение... — Мороз взял стул, поставил около кровати, сел. — ЧП произошло на участке Сабирова... В общем, Батыр Каримов убит, колхозная касса ограблена. Подозреваемых, судя по всему, пока нет, кроме кассира, разумеется. На месте происшествия были Зафар, Панченко, Шадиев, Азимов.

— Какой Азимов?

— Простота, — засмеялся Иван, — Тимур Азимов. Сын Назара-бобо! Лейтенант. Сотрудник угрозыска столицы! Улавливаешь?

— Как он здесь оказался?

— В отпуске... Ну работников прокуратуры я не называю. Тут ты сам можешь догадаться, кто был на месте происшествия. Прокурор, следователь... Знаешь Носа?

— Кто его не знает!

— Он кричал больше всех, когда приехал Зафар со своими сотрудниками. Может быть, у него нос в пуху? А?

— Не думаю.

Сергей сбросил с себя одеяло, сел на кровати.

— Хватит об этом. Скажи, как у тебя личные дела? Как Рийя?

Иван сел на стул, сцепил руки на коленях и застыл так.

Сергей невольно потянулся к нему. Неужели человеку так и не повезет в любви? Рийя Тамсааре после смерти Василия Войтюка вообще не обращает внимания на мужчин. Правда, с Иваном встречается часто, особенно в последнее время, однако это совсем не то, что нужно. Катя, во всяком случае, думает так.

— Ничего. У нас еще все впереди.

Мороз неожиданно стал прежним неугомонным Морозом: заулыбался, хлопнул Сергея по колену, замурлыкал что-то под нос.

Вошла Катя.

— Ты почему, Сережа, встал? Ох, Иван, дождешься ты у меня.

— Кому это нужно! — ссутулил плечи Мороз.

Он отошел к окну и, посмотрев на улицу, поманил пальцем Катю. Она помедлила немного.

— Что тут у тебя?

— Смотри!

По тротуару, ведущему к калитке их дома, торопливо шагал высокий молодой человек в костюме защитного цвета. Он то и дело поправлял седую прядь волос, падавшую на лоб, и внимательно посмотрел по сторонам.

— Кто это?

— Не узнаёшь?

— Нет... Постой, постой! Неужели Тимур Азимов?

Тимур, очевидно, был чем-то очень поглощен, потому что, подойдя к калитке, не сразу позвонил.

— К вам, — сказал Мороз.

12

Панченко считал, что Примов, охранявший поочередно с Каримовым колхозную кассу, был у него на крючке. Как случилось, что вместо Примова в эту ночь дежурил Каримов?

Впрочем, Панченко не гадал. Лично для него было понятно, как Каримов очутился на месте Примова. Примов уговорил Каримова подежурить в эту ночь, задумав совершить это преступление.

Позавчера Арал Байкабулов получил в госбанке заработную плату колхозников, часть из нее раздал, часть закрыл в сейф и ушел домой.

Взламывать сейф во время своего дежурства было по меньшей мере глупо, поэтому Примов попросил Каримова подежурить вместо него.

Интересно, куда Примов девал деньги?

Нужно, пожалуй, сначала поговорить с женой Каримова.

...Жена Каримова ничего не скрыла. Более того, узнав, что Панченко из милиции, решительно заявила: Батыра убил Примов. Старший лейтенант, выждав минуту, спросил, почему женщина уверена в том, что ее мужа убил Примов.

— Как это почему? — удивилась она. — Неужели вам неизвестно, что он все время грозил моему? Да об этом каждая ворона кричит. Поезжайте прямо к нему и арестуйте, не то он еще кого-нибудь на тот свет отправит.

— У вас имеются данные?

— Насчет чего?

— Насчет того, что он убил вашего мужа?

— Кто же еще мог убить? Ты подумай, подумай хорошенько. Может, тебе неясно, почему я, русская, замужем за узбеком? Куда от любви денешься? Никуда! Как же я теперь без Батыра?

Женщина заплакала.

Панченко прошелся по комнате, остановился у окна, внутренним зрением следя за женщиной.

Она постепенно затихла и сообщила, как однажды Примов взял два мешка хлопковых зерен и попытался унести домой. Ее муж в это время проходил мимо склада. Он остановился, пристыдил Примова, сказал, чтобы не позорился: высыпал обратно хлопковые зерна. Примов рассердился, стал ругать его разными нехорошими словами, предупредил, что он еще пожалеет об этом, отзовутся ему мышкины слезки.

— Он убил Батыра, он! — заключила женщина. — Арестуйте его!

Панченко переступил с ноги на ногу, почувствовав в самом деле неодолимое желание направиться к Примову и заставить его сознаться в совершенном преступлении, однако своевременно сдержал себя, подумал, что поспешность в таких делах будет плохим помощником, тем более, что у него пока нет ни единого факта, который можно было бы предъявить Примову и заставить его сознаться в убийстве и ограблении кассы.

— Когда это было?

— Что?

— Когда ваш муж видел Примова с хлопковыми зернами? Вчера? Позавчера? Год назад? Два?

— Года полтора назад.

— Примов бывал у вас?

— Бывал.

— Как вел себя? Дружелюбно разговаривал с вашим мужем? Может, грозил?

— Вы поговорите с ним, поймете, что это за человек. Если ему чего-нибудь нужно, то он любой спектакль разыграет. Уж я-то разбираюсь в людях.

— Когда вы последний раз видели его?

— На прошлой неделе.

— Он ничего не говорил вам?

— Нет.

Панченко немного помолчал, затем приступил к главному вопросу, от которого, по его мнению, зависело дальнейшее следствие.

— У вашего мужа были с собой деньги?

— Были.

— Много?

— Рубля три.

В пиджаке Каримова было обнаружено четыреста рублей. Откуда у него взялась такая сумма?

Панченко решил пока не говорить женщине о деньгах, найденных у ее мужа.

— Я еще зайду к вам.

— Заходи, заходи. Ты сейчас куда?

— К Примову.

— Арестуйте его, арестуйте.

Панченко вышел.

Оказавшись на улице, попытался поставить себя на место Примова и неожиданно пришел к выводу, что Примов не мог совершить преступления, хотя кроме него пока не было лиц, которых можно было бы подозревать в убийстве и грабеже.

13

Примов волновался.

Это был высокий сухощавый старик лет семидесяти с быстрыми молодыми глазами. Он часто потирал правой рукой сморщенную, будто гофрированную шею, застывал на мгновение, глядя перед собой.

Панченко снова был на своем коньке. Он уверенно задавал вопросы, иногда ходил по комнате, иногда сидел напротив Примова, иногда стоял перед ним, широко расставив длинные ноги или скрестив руки на груди.

Примов жил в небольшом глинобитном домике на окраине города. Детей у него не было, жена умерла в конце прошлого года.

— Что вы делали сегодня ночью?

— Спал.

— У вас есть свидетели?

— Какие свидетели?

— Которые бы подтвердили, что вы сегодня ночью спали?

— Бахрам, пожалуй, подтвердит.

— Сосед?

— Племянник.

— Где он сейчас?

— Уехал в Самарканд. Приезжал проведать меня.

— Вы вчера должны были дежурить?

— Должен, — ответил Примов.

— Почему не дежурили?

— Батыр попросил, сказал, что надо на базар. В Янгишахар.

— Зачем?

— За коровой.

— За какой коровой?

— За обыкновенной.

— Может быть, вы объясните, что это значит?

— Батыр накопил денег и хотел купить корову.

Панченко внутренне воспрял. Неужели так легко объяснялось то, что у Каримова в пиджаке оказались четыреста рублей?

— Значит, вы подменили Каримова, потому что он собирался поехать на базар? Так?

— Так.

— У него были деньги. Где он их взял?

— Я сказал: накопил. Может, занял? Не знаю.

— Куда вы собирались деть хлопковые семена?

— Какие хлопковые семена?

— Которые пытались украсть в колхозе.

— Известно — куда. Скотину кормить.

— Значит, вы пытались украсть в колхозе хлопковые семена?

— Было дело. Чего скрывать.

— Кто помешал вам?

— Каримов.

— Вы рассердились на него?

— Рассердился.

Старик почмокал губами, снова уставился перед собой. Вероятно, вспомнил, как Каримов поймал его с ворованными хлопковыми семенами.

Панченко весь напрягся — вот она, та минута, когда от его мастерства зависел исход поединка.

— Значит, вы рассердились?

— Рассердился, — повторил Примов.

— Сказали, что при случае отомстите?

— Злость подвела меня.

— Эта злость и после не давала вам покоя?

— Не давала.

— Теперь все в порядке?

— Как?

Панченко подошел вплотную к Примову, проговорил жестким, отрывистым голосом:

— Бросьте притворяться, Примов. Рассказывайте!

Примов пожал плечами:

— О чем рассказывать?

— Не знаете?

— Подожди, подожди! Ты, наверное, думаешь, что я убил Батыра? Так, что ли?

— Наконец-то! — Панченко отошел от него, сел на табурет. — Рассказывайте!

Примов посмотрел перед собой остановившимися глазами, потом сказал тихо, с величайшей осторожностью:

— Ты, парень, того... в своем ли уме?

Панченко усмехнулся. Ему приходилось видеть всякое. Глупыми вопросами его не возьмешь.

— Собирайтесь!

— Куда?

— Поедете со мной в милицию.

— Ты, парень, может, действительно... рехнулся?

— Собирайтесь!

Вечерело.

На небе по-прежнему чернели тяжелые тучи. Дул резкий холодный ветер. Деревья тревожно шумели, разбрасывая вокруг жухлые листья.

«Что теперь делает Азимов? — подумал Панченко. — Надо бы сказать ему, чтобы он оставил кассира в покое. Впрочем, может быть, кассир действовал вместе с Примовым? Чем черт не шутит».

Примов шел впереди Панченко, ссутуля свои острые худые плечи, бормоча что-то.

14

Азимову везло меньше, чем Панченко. Он беседовал с Аралом Байкабуловым уже больше часа, однако еще не нашел ни одного сто́ящего факта, который бы пролил свет на преступления, совершенные в колхозе.

Байкабулов, по всей вероятности, имел стопроцентное алиби, исключающее его участие и в убийстве, и в ограблении кассы.

Правда, он терялся, когда вопрос заходил о сумме, похищенной из сейфа. Поэтому Азимов думал, что часть денег, оставшихся после раздачи зарплаты колхозникам, перешла в его карман, часть досталась ночному грабителю.

Возможно даже, возвратился Азимов к вчерашней версии, что мужчина в кирзовых сапогах и был этим человеком.

У Голикова, участкового уполномоченного, разговор о человеке в кирзовых сапогах занял не более пяти минут. Вел этот разговор Иван Мороз.

— Разрешите мне заняться им, — предложил он. — Его надо проверить.

— Тебе? — удивился Азимов.

— Разреши, лейтенант, не пожалеешь, — сказал Голиков. — У Ивана точная хватка. Мы с ним немало подлецов вывели на чистую воду.

Азимов пожал плечами:

— Не знаю. Я, понимаете, сам на птичьих правах.

— Брось! — оборвал Голиков. — Ты работник уголовного розыска и твое рабочее место там, где ты находишься. С Лазизом встречался?

— Встречался, — с недоумением посмотрел Азимов на Голикова, не зная, чем объяснить такой переход.

— Встретишься еще раз, не вздумай ныть, как сейчас. Он из тебя отбивную сделает. В общем, не отказывайся от предложения Ивана. К его услугам прибегают многие наши товарищи. Я даже не знаю, что бы делал без него. Выиграешь, в общем.

«Выиграешь, — Азимов зябко поежился, будто стряхнул воспоминание, отвернулся от Байкабулова, угрюмо сидевшего за письменным столом. — Выиграю! Непременно выиграю! Иначе нельзя! Кто же ты такой, Нос?

Звали этого человека Носом все — взрослые и малые. Причем, к этому прозвищу до того привыкли, что никто из колхозников ни разу даже не поинтересовался, были ли у него вообще имя и фамилия.

— Вы часто встречаетесь с этим человеком?

Азимов задал очередной вопрос Байкабулову только потому, что других вопросов у него не было, беседу же нужно было продолжать, так как он чувствовал, что находится на правильном пути.

Байкабулов потянулся к графину с водой:

— Часто? Как когда!

— Он не вызывал у вас никаких подозрений?

— Нет.

— Подумайте лучше.

— Я уже думал. — Байкабулов наполнил стакан, сделал два глотка, вытер тыльной стороной ладони рот. — Оставьте его в покое. Это безобидный человек. Мне кажется, вы зря потратите время, если будете искать преступников среди колхозников и рабочих колхоза.

— У вас есть и рабочие?

— Есть. Пришлые. Строят кутан.

— Загон для скота? Вы хорошо знаете этих людей?

— Я верю им.

— Это не причина для защиты.

— Полагаю, что вы немногого добьетесь, видя в людях только отрицательные стороны.

— Вас никто не подозревает, — покривил душой Азимов. — Мы, возможно, вели себя резко с вами лишь потому, что вы пытались что-то скрыть.

— Я ничего не скрываю.

— Ладно. Допустим. Давайте возвратимся к Носу. Он заходил когда-нибудь в кассу?

— Заходил.

— Один?

— Да.

— Что интересовало его?

— Ничего.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Может быть, его все-таки что-нибудь интересовало?

— Нет.

— Подумайте.

— Когда он заходил ко мне, я интересовался... анекдотами. У него удивительный дар рассказчика. Попробуйте поговорить с ним, сами убедитесь.

Азимова не интересовал Нос-рассказчик. Он хотел знать, мог ли Нос совершить преступление.

— Когда вы позавчера приехали из банка?

— Часов в пять.

— Он заходил к вам?

— Заходил, когда я кончил выдавать зарплату.

— Ну?

— Бросьте вы в самом деле, — снова упрекнул Байкабулов. — Не мог Нос убить человека. Понимаете: не мог!

Азимов продолжал допрос с тем же упорством.

— Зачем он заходил?

— Спрашивал, смогу ли я за один присест выпить литр водки?

— Я говорю с вами серьезно.

— Вы думаете, я шучу? — вспылил Байкабулов. — Он пригласил меня выпить. В получку многие приглашают.

— Вы пошли?

— Я пока не сошел с ума.

— Кто-нибудь еще приглашал вас в этот день?

— Да.

— Кто?

— Роберт Степанян... Я вижу, он вас тоже заинтересовал. Возможно, рассказать его биографию? А? — В голосе Байкабулова послышались насмешливые нотки.

Азимов и на это не обратил внимания.

— Расскажите.

— Пожалуйста. Впрочем, я мало знаю его. Он приехал из Баку. Ему не больше тридцати лет. Работает у нас недавно.

— Строит кутан?

— Да. Как вы догадались? Впрочем, неважно.

— Ну-ну?

— Собственно, все. Я с ним тоже не пошел.

— Почему?

— Не пью.

— Он знает, что вы не пьете?

— Знает.

— Странно. У него есть друзья?

— Наверное.

Азимов расстался с Байкабуловым, переполненный противоречивыми чувствами. То он считал, что кассир был сам замешан в преступлении, то пытался оправдать его и главным виновником считал Носа, то перебрасывался к Степаняну. В конце концов подумал, что Байкабулов, Нос и Степанян действовали сообща. Потом подверг резкой критике эту версию и принялся снова тасовать полученные сведения, все больше и больше запутываясь в них.

15

Вечером Тимур зашел к Лазизу.

Лазиз только что поужинал и сидел на диване с трехлетним Алишером. Рядом за столом сидела дочка — Ойгуль. Она училась в первом классе и теперь старательно выполняла домашнее задание. Шазия гремела посудой на кухне.

— Отдыхаете?

— Наслаждаюсь семейной жизнью, — встал навстречу Лазиз. — Ты даже не представляешь, какое это великолепие. Дети, жена, сам понимаешь... Садись, садись.

Тимур опустился на стул, стоявший около дивана. Оглядев комнату — книжный шкаф, телевизор, радиоприемник, быстро повернулся к Лазизу.

— Я к вам по делу.

— Знаю, — улыбнулся Лазиз.

— Знаете? Откуда?

— Пришел сам. Без приглашения. Значит, есть дело. Причем, неотложное. Так?

— Почти.

— Так... Мы с Дриголой кое-что приготовили... Ужинать будешь?.. Шазия! Шазия! Ты где? Иди сюда!

— Я позову, — сказала Ойгуль.

— Ну, позови, позови, — разрешил Лазиз.

— Я здесь, — сказала Шазия.

Она стояла в проеме двери — высокая, стройная, одетая в цветистый национальный халат.

Тимур видел ее раза три до поступления в школу милиции. Ничего привлекательного тогда он в ней не заметил, а сейчас в ней было что-то Милино, возможно — взлет бровей, длинная тонкая шея, полукруглые плечи.

— Ты здесь, мама? — сказал Алишер.

— Здесь, сынок, здесь, — шагнула Шазия к сыну, сползавшему с дивана.

Она легко подхватила его на руки, закружилась вместе с ним по комнате, засмеялась долгим счастливым смехом.

Лазиз смотрел на жену и сына такими сияющими глазами, что Тимур, взглянувший на него, почувствовал в груди щемящую боль.

«Может, мама права: мне, действительно, пора жениться. Милу не вернешь...»

— Ты почему забыла нас, мама?

Алишер, наверное, подражал отцу. В его голосе чувствовались нарочито суровые нотки, при этом в глазах сверкали задорные огоньки.

— Что ты, сынок! Я была на кухне. Мыла посуду.

Лазиз включился в шутливую игру:

— Не обманывай. Мы знаем, как ты мыла посуду. Наверное, варенье ела? Сознавайся!

— Сознавайся, сознавайся! — закричал Алишер. Он заколотил ручонками в грудь матери, закрутил черноволосой головкой.

Ойгуль не выдержала, вскочила со стула, подбежала к матери, закричала тоже, счастливая и беззаботная, как и Алишер:

— Сознавайся, сознавайся!

Шазия закружилась с детьми по комнате.

Лазиз, взглянув на Тимура, будто подтвердил: «Ну вот, убедился? Я в самом деле наслаждаюсь семейным счастьем», — потом взглянул на жену:

— Что же ты не здороваешься с гостем?

Шазия поправила волосы быстрым движением левой руки, проговорила тихим грудным голосом:

— Я уже поздоровалась.

— Когда? — ревниво поинтересовался Лазиз.

— Утром?

— Утром? Где?

— В городе.

— Конкретнее!

— В сквере Космонавтов.

— Как вы оказались в этом месте?

— Случайно.

— Чем вы докажете это?

Шазию отвлек Алишер — потянулся к игрушке, валявшейся у дивана, закачался на неустойчивых ножках, она бросилась к нему, подхватила на руки. Лазиз вскинул голову, сдвинул густые брови, продолжал тем же полушутливо обвиняющим тоном:

— Та-а-а-к... Значит, вам нечем доказать, что встреча случайная? — еще сильнее сдвинул брови. — Тимур, что вы скажете?

Тимур принял игру. Он быстро взглянул на Шазию, предупредительно поднял палец к губам, слегка кивнул, затем сказал Лазизу:

— Я не обязан отчитываться перед вами!

— Ка-а-а-ак? — заморгал глазами Лазиз. — Вы отказываетесь отвечать человеку, который связан супружескими узами с обвиняемой?

— Да.

— П-почему?

— Она ни в чем не виновата.

— Докажите!

— Пожалуйста.

— Слушаю.

— Ваша супруга вчера работала до семи вечера?

— До семи, — кивнул Лазиз.

— Я пришел к вам в отдел в пять?

— В пять.

— В половине шестого уехал в колхоз «Ударник». Верно?

— Верно.

— Возвратился поздно вечером?

— Допустим.

— Ваша жена была в это время дома?

— Да.

— Значит, вечером я не мог договориться с ней?

— Да, не мог.

— Сегодня утром с девяти до десяти я был у Голикова...

— Что? — подскочил Лазиз к Тимуру. — У Голикова? Как он чувствует себя? Я крутился, как белка в колесе, и не мог сходить к нему. Надеюсь, у него все в порядке? Почему ты молчал? Значит, многоуважаемый детектив, у вас стопроцентное алиби. Извиняюсь! Как Сергей?

— Здоров. Не беспокойтесь. Рвется на работу.

— Молодец! Знаете что? — посмотрел Лазиз на жену и на Тимура. — Поедемте к нему. Нет, честное слово! Не улыбайтесь!.. Шазия?

Шазия пожала плечами:

— Поздно уже, Лазиз.

— Ерунда. Поедемте! Я уверен, что он еще не спит... Как вы смотрите на это? — Лазиз перевел взгляд на Алишера и Ойгуль.

Алишер и Ойгуль захлопали в ладоши:

— Поедем! Поедем!

— Подождите, Лазиз, — попросил Тимур. — Сейчас действительно поздно. Съездим завтра. Мне нужно поговорить с вами.

— Поговорим у Сергея.

— Поздно, Лазиз, — повторила Шазия.

— Ладно. Уговорили. Расстилай дастархан, жена. Будем пировать. Никаких возражений, — повернулся Лазиз к Тимуру, попытавшемуся что-то сказать. — Ты прежде всего наш гость. Понял?

— Понял, — покорно опустил голову Тимур.

Шазия благодарно взглянула на мужа, затем легко повернулась и, снова поправив волосы быстрым движением левой руки, вышла из комнаты.

Лазиз сказал дочери:

— Возьми Алишера, Ойгуль. Уложи спать.

Алишер затопал толстенькими ножками:

— Не хочу! Не хочу!

— Сынок!

Суровый голос Лазиза успокоил Алишера. Он подошел к Ойгуль, подал ей руку:

— Уложи меня спать, пожалуйста.

Ойгуль увела Алишера в другую комнату.

16

— Слушаю, Тимур.

Лазиз проследил за женой, направлявшейся в спальню, усадил Тимура на диван, встал напротив, машинально разглаживая кончики усов.

В комнате приглушенно горела настольная лампа. Вещи, казалось, отошли вглубь, притаились. Будильник, стоявший на радиоприемнике, негромко отстукивал секунды.

За окнами — темнота, прошитая слабыми лучами звезд.

— Понимаете, какое дело... Нам нужно побывать в гостинице.

— Сегодня?

— Сейчас.

— Сейчас? — Лазиз бросил быстрый взгляд на будильник. — Поздно. Скоро одиннадцать.

— Вам известно, что произошло в «Ударнике»? — спросил Тимур.

— Отчасти.

— Мы разрабатываем три версии: «Мужчина в кирзовых сапогах», «Кассир» и «Примов». Первыми двумя занимаюсь я, третьей — Панченко. У меня, кажется, кое-что определилось.

— Да?

— Позавчера у Байкабулова в кассе были Нос и Роберт Степанян. Они приглашали его выпить.

— Ну-ну?

— Нос, судя по всему, отпадает. Я был у него. Это работяга, правда, с некоторыми странностями. Остается Роберт Степанян... Дважды судим.

— Это ничего не значит.

— Значит, — уверенно сказал Тимур. — Почему он заходил в кассу?

— Решил выпить с Байкабуловым.

— Чепуха. Изучал помещение — раз. Узнавал, остались ли в кассе деньги — два. Присматривался, можно ли взломать сейф, три. Решал, когда это сделать, четыре.

— Это твое личное мнение?

— Да.

— Майор в курсе?

— Нет.

— Почему?

— Я приехал из колхоза поздно. Его уже не было в отделе. Домой идти не решился.

— Что ты хочешь от меня?

— Как — что? — Тимур от удивления даже привстал. — Вы должны поехать со мной в гостиницу.

— Один дорогу не найдешь?

— Степанян видел меня в колхозе.

— Ясно. Есть еще одно «но».

— Какое?

— Я не работаю в уголовном розыске.

— Ты работал, — перешел Тимур на «ты».

— Работал.

— В чем же дело?

— Майор не одобрит моей самодеятельности.

— Если мы нападем на след убийцы, то одобрит.

— Если, — задумчиво проговорил Лазиз.

— Кстати, как ты попал в дежурные?

— Полковник Автюхович вызвал меня и принялся расписывать прелести работы в дежурной комнате. Я молча улыбался. Мне прекрасно были известны эти прелести. Работа в дежурной комнате была, пожалуй, самая тяжелая в отделе, кроме, разумеется, работы в ОУР и ОБХСС. Ты знаешь, чем он привлек меня?

— Чем же? — спросил Тимур.

— Полковник Автюхович сказал: «Надо, товарищ Шаикрамов, сделать так, чтобы дежурная комната стала зеркалом отдела. Сможете сделать это?» Я не ожидал такого оборота. В общем, взял бразды правления в свои руки. Четвертый год тружусь.

— Поэтому и не принимал участия в розыске преступников? Ты сейчас едешь со мной? Я придаю этому посещению особое значение. Подозрение, что Роберт Степанян убийца, усилилось.

Лазиз с минуту молча смотрел на Тимура:

— Ну а улики? Есть? У тебя, насколько мне известно, ничего нет. Я прав?

— Прав, — вздохнул Тимур.

— Видишь.

— К черту! Поехали!

— Поехали!

17

Тимур и Лазиз встретились через два часа на улице, недалеко от гостиницы. Тимур проследил, как Лазиз вышел из гостиницы.

— Ну?

— Все в порядке, Тимур.

— Я прав?

— Кажется.

Лазиз взял Тимура под руку и зашагал с ним по пустынной улице, освещенной слабыми электрическими фонарями.

Над городом висели тяжелые тучи. Дул холодный ветер, пропитанный дождем и гарью. Откуда-то доносился приглушенный голос диктора радио.

— Не тяни.

— Разве я тяну? — слегка замедлил шаг Лазиз. — Ладно, успокойся. Слушай. Роберт Степанян три дня назад принес в номер гостиницы ломик... Подожди, подожди, сгоришь!

— Жду, жду! Дальше!

— Позавчера вынес.

— Днем?

— Днем... Возвратился поздно ночью.

— Без ломика?

— Я, наверное, зря старался? Тебе уже все известно, — засмеялся Лазиз. — Все-таки ты руководствовался не только интуицией. Признайся, ты что-то знал?

Тимур остановился:

— Я тебе сказал все, что мне было известно. Ты с кем беседовал? С работниками гостиницы?

— Да.

— Они больше ничего не сообщили?

— Нет.

— Тебе надо бы поднажать. Понимаешь, я думаю, что Степанян действовал не один. Впрочем, это не моя мысль... У него должен быть сообщник. Нет сомнения, что он приходил в гостиницу. Не позавчера, конечно. Раньше. Два-три дня назад. Его кто-нибудь видел. Ясно?

— Пожалуй, на этот раз ты не прав, Тимур, — сказал Лазиз. — Степанян, судя по всему, стреляный воробей. Если он является главным инициатором этих преступлений, то нам придется туго. У него, нужно полагать, все было обдумано заранее. Ты попытайся узнать, с кем он встречается. Думаю, что это нетрудно будет сделать.

— Думаешь?

— Да.

— Может быть, он действовал с Носом?

— Ты же говорил, что Нос — честный человек!

— Надо проверить.

— Как же вера в людей? Тебе будет тяжело, если ты потеряешь эту веру. Бери пример со своего начальника.

— С Розыкова??

— С него.

— Удивительный человек, — снова пошел Тимур. — Знаешь, порой мне кажется, что он может читать мысли преступников. Правда, ему тоже бывает нелегко. Порой он сомневается, ищет, переживает. Однако нам далеко до него. Мне, например.

— Ты неплохой оперативник, Тимур, не прибедняйся. Вся беда в том, что у тебя пока нет опыта. Ты три года работаешь в уголовном розыске?

— Два с половиной

— Всего-то, — заметил Лазиз. — Он, наверное, разменял третий десяток. Это многое значит. Особенно для таких нетерпеливых, как ты...

Над городом по-прежнему висели низкие тучи, между ними сверкали звезды и так же навстречу дул холодный ветер. Только теперь он, казалось, шумел тише, словно не хотел нарушать покой утомившихся жителей.

18

Мороз окинул быстрым взглядом дружинников, сидевших напротив, привычно постучал по столу тупым концом карандаша, взглянул на Рийю Тамсааре, сидевшую за отдельным столиком.

Дружинники перестали разговаривать. Они уважали своего командира, знали, что он никогда не подведет, кроме того с ним интересно было работать.

На участке Сергея Голикова, считавшимся несколько лет назад одним из самых неспокойных, теперь царил образцовый порядок. Как утверждал участковый Карим Сабиров, благодаря Морозу. Если раньше за ним водилась такая слабость — время от времени он напивался, то после смерти Василия Войтюка никто еще в городе не видел Мороза пьяным.

Рийя Тамсааре однажды, когда Мороз выпил немного, выговаривала ему:

— Тебе не стыдно, Иван, скажи? Ты кто? Командир или не командир? Мы назначили тебя на этот ответственный пост, мы же и снимем тебя! Считаться с твоими заслугами не будем. Слышишь?

Мороз, разумеется, слышал. Он слышал все, что говорила эта хрупкая маленькая женщина.

Взглянув еще раз на дружинников, Мороз снова постучал по столу тупым концом карандаша.

— Самиг!

Самиг Зияев встал, по-военному одернул пиджак, вытянул руки по швам.

— Я!

— Послушай, Самиг, что ты скажешь, если мы сегодня изобьем твою сестру?

— Э! — Зияев беспомощно огляделся, словно попросил поддержки. — Не понимаю.

— Не понимаешь? Понимаешь, не притворяйся. Кому это нужно? Что вчера произошло на улице Титова? Знаешь?

— Знаю.

— Может, скажешь всем?

— Карпенко и Медун напали на девушку.

— Напали? Вы слышали? — снова быстрым взглядом окинул Мороз дружинников. — Почему же это они напали, а? Где был ты? В чайхане отсиживался? Позор! Хулиганы оскорбили сестру Подолеева!

— Это кто такой? — поинтересовался Гилев, молодой дружинник, любитель сенсационных сцен.

— Тебя интересует Подолеев? Зияев, введи его в курс дела!

Зияев смущенно затоптался на месте, взглянул на Гилева, стоявшего у двери.

— Подолеев — рабочий консервного завода. В городе живет третий год. Имеет жену и троих детей.

Гилев недоуменно сморщил лоб.

— Стоит ли в таком случае поднимать этот вопрос? Я думал, Подолеев — фигура.

— Какую такую фигуру ты хотел бы видеть? Молчишь? Самиг, зайди сегодня к сестре Подолеева. Извинись. Ты понял меня?

— Понял.

Мороз кивнул. Зияев сел.

— Никита!

Поднялся Струев — широкоплечий блондин в темном дорогом костюме, в белой нейлоновой сорочке.

— Я!

— Скажи, Никита, почему ты задержал вчера Хабарова?

— Как же! — Струев широко улыбнулся, поражаясь наивности своего командира. — Это же ясно, как дважды два! Он шел с водкой. Никто из нас не имеет права пройти мимо такого факта. Так что...

— Значит, если ты завтра будешь идти по городу с водкой, то мы должны задержать тебя и привести в штаб?

— Ты сгущаешь краски. Речь идет не обо мне. Все знают, что я веду нормальный образ жизни. С водкой шел Степан Хабаров. Человек, который в прошлом своими пьянками терроризировал всех. Я просто не мог не прибегнуть к некоторым физическим мерам. Поверь, он будет век благодарить меня.

— Уже поблагодарил. Ходил к участковому и высказал все, что думает о твоих некоторых физических мерах, — заметил Мороз. — Эх, Никита, Никита!

Мороз махнул рукой, повернулся к самому юному дружиннику — Андрею Мишину, сидевшему у приставного столика.

— Андрей Константинович?

— Я! — вскочил Мишин.

— Ты вчера предупредил хулиганский дебош. Благодарю тебя от себя лично и от всей нашей дружины. Так держать!

— Есть, так держать, товарищ командир!

— Садись... Микола Георгиевич!

— Я! — поднялся Нагнибеда — маленький, юркий паренек, окончивший в этом году десятилетку.

— Ты организовал доставку угля пенсионерке Дмитриевой. Выношу тебе личную благодарность и передаю благодарность пенсионеров.

— Спасибо.

— Садись... Адыл Якубович!

Каландаров неторопливо встал. Это был пожилой человек, с седыми усами. Он неумело вытянул руки по швам, взглянул на Мороза так, словно Мороз был «Верховным Главнокомандующим», ответил с расстановкой:

— Я-я-а-а.

— Вы предотвратили грабеж на улице Шодлик. Преступник находится в милиции. Начальник ОУР города майор Зафар попросил меня пожать вам вашу мужественную руку. Разрешите?

Мороз подошел к Каландарову, крепко пожал руку, потом обнял, поцеловал трижды.

— Что вы, товарищ командир, что вы! — смущенно проговорил Каландаров.

Некоторое время после этого в помещении стояла тишина. Никто не смел нарушить ее. Все молча прислушивались к звукам, доносившимся с улицы, словно чего-то ожидали.

Мороз стоял у стола, глядя перед собой, засунув руки в карманы пиджака.

— Рийя!

— Я.

— Мы ждем тебя.

Тамсааре быстро взглянула на Мороза, будто упрекнула за то, что он нарушил тишину, развернула тетрадь, лежащую на столе, откинула назад пышные золотистые волосы.

Дружинники повернулись — необходимо было выслушать задание на вечер. Этого требовал порядок, установленный в дружине. От этого зависело предстоящее патрулирование, давно получившее одобрение жителей Янгишахара.

19

Улице, казалось, не было конца. Она тонула где-то впереди, будто туннель соединялась над головами, там, где небо покрывали тучи, перемигивалась одинокими фонарями.

Подул ветер. Листья деревьев быстро заговорили о чем-то и замелькали, будто серебряные кружки в темноте. В стороне залаяла собака, загремела тяжелой цепью.

— Ты сегодня был в ударе.

— Что ты, Рийя!

— Честное слово.

Мороз пожал плечами.

— Ты был у Сергея Борисовича?

— Был.

— Что же ты молчишь!

— Здоров. Рана пустяковая.

— Я не об этом. Это мне известно. Кто стрелял в него?

— Он не знает.

— Ты уверен?

— Уверен, — не сразу ответил Мороз. — Нет, Рийя, ты напрасно думаешь, что в него стрелял Депринцев.

— Не успокаивай меня, — попросила Рийя. — Я не пытаюсь сводить счеты. Васю убил Эргаш. Разве ты забыл? Однако Депринцев тоже стрелял. Ты это тоже забыл? Тем более, что у него есть причина, толкающая на это. Екатерина Ивановна вышла замуж за Сергея Борисовича.

— Не знаю, Рийя, — отступил Мороз.

— Не знаешь? Знаешь. — Рийя остановилась, сорвала с кустика веточку и задумчиво перебирала в руках листья. — Депринцев стрелял. Больше некому.

— У Сергея Борисовича много врагов, Рийя. Вспомни, сколько преступников он задержал в последнее время. Думаешь, они благодарят его за это?

— Я не думаю так, но в Сергея Борисовича стрелял Депринцев, — упрямо повторила Рийя.

Мороз заколебался, не зная, сказать Рийе то, что уже было известно или нет... Впрочем, может быть, ей уже тоже было известно это? Просто она откладывала неприятный разговор до удобного случая?

— Эргаш объявился.

— Что?!

Значит, это еще не было известно ей? Пожалуй, было бы лучше, если бы он промолчал. Во всяком случае, не надо было спешить с этим сообщением.

— Объявился.

— Подожди, Иван, подожди! Ты, наверное, что-то путаешь... Эргаша приговорили к высшей мере наказания. Сергей Борисович говорил, что его расстреляли.

— Помиловали.

— По-ми-ило-ова-али? За что? За что-о-о-о, Иван?

— Не знаю.

Рийя беспомощно припала к дереву и подняла лицо к небу, к звездам.

Иван не знал, как быть? Чем утешить Рийю?

— Рийя!

— В Сергея Борисовича стрелял Депринцев!

— Рийя! — испугался Иван.

— Пожалуйста, не думай, что я сошла с ума, — отстранилась от дерева Рийя. — Я считаю, что в Сергея Борисовича стрелял Депринцев.

— Ты видела его?

— Да.

— Где? — спросил Мороз. Депринцев сейчас его не интересовал. Он спрашивал о нем только потому, что хотел отвлечь Рийю — увести подальше от страшного разговора. — Где?

— В городе. Позавчера. Я не сразу узнала его. Пьяный. Развязный. Попросил денег. Боже мой, когда все-таки мы уничтожим пьянство? Когда?

— Тут дело не в этом, — нерешительно заметил Иван.

— В этом! — резко бросила Рийя. — Водка сделала Депринцева таким. Водка связала его с преступниками. Водка!

— Ты преувеличиваешь.

— Не преувеличиваю. Не защищай. Вообще, ты часто защищаешь алкоголиков. Боишься, что кто-нибудь из них укажет на тебя пальцем? Ты тоже иногда...

— Рийя!?

Иван сжался весь от обиды, взял Рийю за плечи. Она приникла к нему, пожалев о том, что сказала.

По улице с грохотом проехала грузовая автомашина. Лучи фар, будто живые, выхватывали то деревья, то дома, то одиноких прохожих. Фонари, казалось, погасли, небо словно разом ушло вниз, слилось с землей, утопило в свете звезды.

— Прости.

Иван не услышал Рийю, однако понял по движению губ, что она сказала. Ему стало больно и за себя, и за нее.

Собственно, что ей было нужно? Что? Разве у него не хватило бы сил сделать ее счастливой? Разве он не сумел бы защитить ее, избавить от многих забот?

Конечно, Василий Войтюк был красив. Только любил ли он ее так же сильно, как он, Мороз, любит?

По-видимому, существовали между мужчиной и женщиной еще какие-то невидимые нити, которые их связывали.

— Ладно.

— Ваня?

— Перестань!

— Ты пойми, нет у меня сил забыть Васю, нет! Ты хороший, добрый, сильный... Разве мало девушек в Янгишахаре? Женись!

— Кому это нужно!

Любимая поговорка неожиданно отрезвила Ивана.

— Ты простил меня?

— Простил.

Рийя не заметила фальши в ответе. Иван умел скрывать свои чувства. Много невзгод и бед пришлось перенести ему в прошлом. По всей вероятности, нелегким окажется и будущее. Собственно, он был готов к этому. Участковый Голиков сумел заглянуть в его душу и увидеть в ней то, что не видели другие. Это и отрезвило его в конце концов.

— Проводишь?

— Разумеется.

— Пошли.

Иван шагнул в полосу света, льющегося из окна небольшого дома, сунул руки в карманы плаща. Рийя догнала, зашагала рядом. Через некоторое время взглянула Ивану в лицо, улыбнулась ласковой смущенной улыбкой. Он улыбнулся ей в ответ и взглянул на открывающуюся впереди небольшую площадь, на которой стоял памятник Навои. Она неожиданно схватила его за руку. Остановилась.

— Смотри!

— Кто это?

— Не узнаешь?

— Депринцев?

— Он.

— Подойдем к нему?

Анатолий Депринцев, судя по всему, обрадовался встрече. Он шумно поздоровался, подмигнул Рийе, будто она была для него близким его другом, приятельски пожал руку Морозу.

— Гуляете, братья-кролики? Ну-ну, гуляйте, во-от. Или патрулируете? Вы, кажется, у нас деловые люди. Так сказать, поборники закона. С вами нужно держать ухо востро. Итак, гуляете или патрулируете?

— Это так важно? — прищурилась Тамсааре.

— Для меня — да. Если гуляете, то я могу составить компанию. Если патрулируете, то я умываю, как говорится, руки, во-от. Между прочим, хотите экспромт?

— Давай, — разрешил Мороз.

Рийя поинтересовалась:

— О чем экспромт, Анатолий?

Она приняла игру Ивана и старалась сделать так, чтобы эта игра удалась.

Депринцев расправил плечи, выпятил нижнюю губу, потрогал галстук.

— О чем? О любви, конечно. Вот.

— Ой, правда? Как интересно! Читай!

— Слушайте!

Депринцев сложил руки на груди и, сморщив лоб, начал медленно, так, будто каждое слово давалось ему с огромным трудом:

— Чудесно! — захлопала в ладоши Рийя.

— Вообще, ничего, — сказал Мороз. — Я думал, что ты уже того... спился, э, прости, списался. Это бывает у вашего брата. Вы — народ непонятный!

— Ты специально сказал — спился... Молчи, я прекрасно понимаю тебя, — засмеялся Депринцев. — Нет, дорогой Иван, я не такой, меня не так просто свернуть... Давайте махнем в ресторан? Плачу́ я, не беспокойтесь. Получил гонорар. Вот! — Депринцев вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку денег. — Видите? Пойдемте, пойдемте! Мы отлично проведем время, клянусь всеми святыми. Ну?

Тамсааре и Мороз не ожидали подобного предложения. Они быстро взглянули друг на друга, словно спросили: «Как быть?», затем посмотрели на Депринцева, по-прежнему державшего в руке деньги.

Депринцев улыбался, однако глаза были холодными, настороженными. Очевидно, у него не хватило умения выдержать до конца взятую на себя роль, возможно, он выполнял чье-то поручение.

— Удобно ли? Уже поздно, — сказала Рийя.

— Ерунда! — воскликнул Депринцев.

— В самом деле, Рийя, еще не так поздно, — поддержал Депринцева Мороз.

— Право, не знаю, как быть. Возможно, вы одни сходите? А, Ваня? Нет, честное слово!

— Кому это нужно? — взял Мороз Рийю под руку. Он понял, что Рийя хотела побыть с Депринцевым в ресторане, понял также, почему хотела сделать это. Поэтому и принял предложение Депринцева. — Без тебя мы просто не сможем по-настоящему провести время. Ты ведь удивительная женщина!

— Только без комплиментов, пожалуйста, — капризно надула губы Тамсааре. Она с успехом продолжала игру.

— Обещаю, — холодновато произнес Мороз.

— Ну вот и отлично! Во-от, — засопел Депринцев. — Клянусь всеми святыми, мы великолепно повеселимся... Плачу́ я, — повторил он. — Не беспокойтесь. Договорились?

— Договорились, чего еще! — засмеялся Мороз. — Только будь джентльменом до конца — не мучь нас больше стихами. Кому это нужно? Я лично больше предпочитаю песни Бахуса.

— Кого-кого?

— Бахуса.

— Новый поэт, что ли? — нервно спросил Депринцев. — Не слышал такого. Не успеваю следить за периодистикой.

— За периодикой, наверно, — поправил Мороз.

— Вот-вот... Время такое. Дождливое. Поэты родятся, как грибы. Твой Бахус или чертовски талантлив, или первоклассный пройдоха. Иначе не опубликуешься. Ни за что!

— Скорее всего, Бахус — порядочный выпивоха!

— Наш, значит? Великолепно. Вот!

Тамсааре с трудом сдерживала смех. Она и не представляла, что Депринцев был так неграмотен. Ей казалось, занимаясь написанием стихов, он имел представление об элементарных вещах.

— Что же мы стоим? — напомнил Депринцев. — Пойдемте.

— Да-да, — заторопилась Рийя.

— Вперед, — скомандовал Мороз.

Он направился в сторону густых деревьев, подступающих к пивному бару — там мелькнули две мужские фигуры, как только Депринцев направился в их сторону.

Депринцев крикнул:

— Ты куда, Иван? Сюда!

— Здесь ближе, Анатолий!

— Ты думаешь?

— Я уверен в этом.

— Мифический случай. — Мороз повернул обратно. — Если так, то я готов сюда... Рийя, позвольте вашу руку.

Депринцев больше не произнес ни одного слова до самого ресторана. Мороз и Тамсааре не стали навязываться ему в собеседники — знали: придет время — заговорит. Судя по всему, он пригласил их в ресторан неспроста. Тот, кто поручил ему сделать это, преследовал какую-то цель.

Какую?

20

Зафар посмотрел на Примова еще раз, помедлил некоторое время, словно собирался с мыслями.

— Можете идти.

— Спасибо, товарищ начальник.

— Извините.

— Ничего, ничего. Мы люди маленькие. Придем еще, ежели надо.

— До свидания.

Примов потоптался у порога, запахнул полы ватника, однако не вышел, снова приблизился к столу.

— Товарищ начальник, наверное, Батыра убил этот...

Примов замялся, по-видимому, не знал, как назвать человека, которого имел в виду.

Зафар спросил:

— Кто?

— Появился в колхозе один. Лет тридцати или больше. Высокий. Много пьет. Я еще не видел его трезвым.

— Ну-ну?

— Он все крутился около правления, приглядывался. Заговаривал со мной. Я не отвечал. Не люблю пьяных. Батыр разговаривал.

— О чем?

— Не спрашивал.

— Когда вы в последний раз видели этого человека?

— Вечером... Когда это несчастье случилось... Был вроде трезвый. Попросил закурить.

— Вы можете узнать его?

— Могу.

— Батыр ничего не говорил о нем?

— Да как будто ничего. Только стихи наизусть говорил.

— Хорошо. Идите. Мы сообщим вам, если вы потребуетесь.

Примов вышел.

Панченко, сидевший около стола начальника ОУР, тотчас вскочил и заходил по кабинету, комкая в руке недокуренную сигарету.

Азимов и Шаикрамов переглянулись, однако ничего не сказали. Они прекрасно понимали состояние коллеги. Порой очень тяжело примириться с тем, что твой труд, в который ты вложил всего себя, не приносит нужных результатов. Панченко был уверен, что Примов является участником преступления: слишком много было в его поведении белых пятен. Они наверняка скрывали загадку убийства.

Зафар неторопливо листал настольный календарь и незаметно посматривал на старшего лейтенанта.

Наконец, Панченко остановился, бросил остатки сигареты в корзину и, повернувшись к Зафару, с отчаянием произнес:

— Вы все-таки зря отпустили его!

— Нет, Тарас, не зря.

Зафар жестом указал на стул, стоявший слева у стола. Панченко сел и потянулся к портсигару, лежащему рядом с вентилятором.

— Почему ты думаешь, что я зря отпустил его?

— Товарищ майор, неужели вы не понимаете, что этот человек может совершить преступление?

— Ты можешь подтвердить свою версию хотя бы одной серьезной уликой?

— Могу.

— Ну-ну?

— Нет, пожалуй, улик у меня нет... Товарищ майор, — приложил Панченко руку к сердцу, — поймите, я чувствую, что Примов преступник. Интуиция еще никогда не подводила меня. Скажите, почему он не дежурил позавчера?

— Ты знаешь. Потому что дежурил Каримов. Ты знаешь также, почему дежурил Каримов. Он собирался утром поехать на базар, чтобы купить корову.

— Откуда вам известно это?

— Из беседы с Примовым.

— Странно.

— Не ерунди, Тарас.

— Вы забыли о деньгах?

— Думаю, что ты сумеешь все-таки узнать, откуда появились у Каримова деньги. В общем, действуй. Уверен, что ты сможешь сам разобраться во всем до конца. Только не лезь на рожон, прошу тебя, Тарас. Договорились?

— Все-таки, я думаю, что Примов — преступник... — поспешил еще раз сказать Панченко, боясь, что начальник ОУР прервет его. — Вы думаете, что около правления действительно появился неизвестный человек? Если бы это было так, то я бы сейчас не сидел здесь — искал бы этого человека... Молчу, молчу. Я узнаю, откуда у Каримова появились деньги. Не беспокойтесь.

— Рад.

— До свидания.

— До свидания... Кстати, проверь все-таки: появлялся ли около правления неизвестный человек? Думаю, что это нетрудно будет сделать.

— Сделаю.

Панченко направился к двери.

Зафар посмотрел на Азимова и Шаикрамова, однако ничего не сказал — думал о вышедшем старшем лейтенанте. Пожалуй, неплохо, когда работник уголовного розыска с такой настойчивостью добивается реализации собственной версии. Плохо только то, что он отбрасывает в это время все, что говорит в пользу подозреваемого. У Панченко, очевидно, с юных лет неприязнь к тем, кто вольно или невольно пытался прожить нечестным путем. Во всяком случае, два мешка хлопковых зерен дорого обойдутся Примову.

В кабинете стоял полумрак. За окнами шумел дождь. Крупные капли бежали по стеклам, оставляя за собой прямые зеленоватые полосы.

— Вы все рассказали мне?

Зафар снова посмотрел на Азимова и Шаикрамова, взял сигарету.

— Все... — ответил Азимов.

— Значит, вы считаете, что убийца Роберт Степанян?

Шаикрамов пожал плечами.

Азимов разогнал дым, потянувшийся к нему от Зафара, улыбнулся виновато.

— Пожалуй, сейчас я не решусь утверждать это категорически. Подозрение появилось у меня после того, как товарищ Шаикрамов побывал в гостинице.

— Судя по всему, версия Азимова наиболее приемлема. Если вы разрешите, то я с удовольствием приму участие в ее разработке. У меня имеется для этого время, — сказал Лазиз.

Зафар улыбнулся:

— Разрешаю, Лазиз... Кстати, ты ничего не будешь иметь против, если я договорюсь с Автюховичем о переводе тебя в ОУР? Временно, — поднял палец Зафар, видя, как разом напрягся Шаикрамов. — Пока идет расследование по этому делу.

— Не надо.

— Почему?

— Сейчас нет в отделе человека, который бы заменил меня.

— Ну смотри... «Обиделся, — подумал Зафар. — Очевидно, неправильно понял меня. Решил, что я хочу забрать его к себе. Вообще-то не мешало бы. Неплохо бы и Тимура перетянуть...» Смотри, — повторил Зафар.

Шаикрамов усмехнулся:

— Смотрю.

— Что вы собираетесь делать в первую очередь? — Зафар снова смотрел на Шаикрамова, который задумчиво пощипывал подбородок.

Однако ответил Азимов:

— Во-первых, попытаемся узнать, где был Степанян позавчера ночью?

— Во-вторых?

— Во-вторых, проверим его друзей.

— В-третьих?

— В-третьих, пороемся в его биографии. Вернее, узнаем, за что он дважды попадал за решетку. Может быть, за кражу? Это важная деталь.

— В-четвертых?

— В-четвертых, еще раз проверим мужчину в кирзовых сапогах.

— Носа?

— Носа.

— Смотрите, как бы вы не остались с носом с этим Носом, — скаламбурил Зафар. Ему нравились предложения Азимова и Шаикрамова. Во всяком случае, они были существенны и могли навести на след.

Азимов сказал:

— Может, кто-нибудь и останется с носом, только не мы, товарищ майор.

— Рад за вас!

Шаикрамов неожиданно вскочил и, ничего не говоря, выбежал из кабинета.

— Куда это он?

— Не знаю, товарищ майор.

— Метеор!

Шаикрамов возвратился минут через десять, с красным сияющим лицом. Азимов недоуменно кивнул, встретившись с его взглядом; Зафар насупил брови.

— Что случилось?

— Товарищ майор, не сердитесь, — упал Шаикрамов в кресло. — Как это я сразу не догадался, не понимаю. В общем, человек, с которым говорил старик Примов, существует. Я прекрасно знаю.

Зафар невольно подался вперед:

— Ну?

— Это Анатолий Депринцев. Он действительно много пьет и действительно любит читать стихи.

— Анатолий Депринцев... Подожди, подожди, Лазиз Шаикрамович. Это тот стихоплет, который ошибочно обвинялся в убийстве дружинника Войтюка?

— Да-а, товарищ майор.

— Ты уверен, что это он?

— Уверен на все сто процентов. Я только что говорил с Примовым. Он еще не уехал, топтался на автобусной остановке... Понимаете, товарищ майор, у Депринцева есть одно любимое слово, он часто повторяет его в разговоре. «Во-от». Ну вот... Тьфу ты! — махнул рукой Шаикрамов. — Так вот... Нет, какое-то наваждение. Можно с ума сойти, честное слово. Прямо боюсь рот раскрывать... Есть еще одна примета.

— Какая?

— Самая главная. Депринцеву на правой руке, чуть повыше локтя, Эргаш оставил небольшую метку ножом. Человек, крутившийся около правления колхоза, имеет подобную метку.

— Это тебе Примов сказал?

— Да.

Зафар помолчал немного. Слишком неожиданным был поворот этого сложного дела. Сразу все не укладывалось в сознании. Депринцев, разумеется, не мог совершить в одну ночь два тяжких преступления. С ним был еще кто-то, если принять за основу эту версию, то кто? Степанян? Кассир? Нос? Может, Примов? Ситуация постепенно вырисовывалась.

— Твое мнение, Лазиз Шаикрамович?

— Я могу привести в отдел Депринцева.

— Тимур Назарович?

— По-моему, нужно установить за Депринцевым наблюдение. Привести в отдел всегда успеем.

— Правильно, — отказался Шаикрамов от своего предложения.

— В таком случае, так и сделаем, — хлопнул Зафар ладонью по столу.

Лазиз и Тимур вышли.

Зафар встал и, подойдя к окну, долго стоял молча, глядя на проходившие мимо машины.

21

Тимур и Лазиз без особого труда нашли людей, с которыми встречался Роберт Степанян. Они, будто сговорившись, отзывались о нем как о великолепном человеке, отличавшемся исключительной порядочностью. Правда, один из них не без раздражения заметил, что Роберт Степанян только с виду добрый да честный. На самом деле он постоянно носит за пазухой камень и при случае пускает его в ход, независимо от того, кем доводится ему человек, вставший на его пути.

— Значит, Степанян может убить? — спросил Шаикрамов этого человека.

— Может, — подтвердил тот.

— Вы не знаете, где находился Степанян, когда был убит Каримов? — поинтересовался Азимов.

— Не знаю. Вы поговорите с его братом, он может вам кое-что рассказать. Он язык не держит за зубами. Пьяница.

— Где он?

— Здесь.

— В колхозе?

— Да. Кутан строит.

— Как его фамилия?

— Так же, как и Роберта, — Степанян.

Лазиз и Тимур посмотрели друг на друга. Нет, наверное, не зря бытовала в народе пословица: век живи, век учись. Если бы они сразу просмотрели список рабочих, строивших загон для скота, то не получилось бы такого конфуза. У них сейчас, пожалуй, было бы больше сведений о Роберте Степаняне. Возможно, даже знали бы уже точно, кто убил Каримова и ограбил кассу?

— Как его звать? — продолжал беседу Шаикрамов.

— Брата Роберта? Аршавер.

— Молодой?

— Лет двадцать пять.

— Вы встречались с ним?

— Только на работе.

— Как он ведет себя?

— Обыкновенно. Вообще, парень — неплохой. Лучше брата. Только закладывает много.

— С кем дружит, знаете?

— Многие встречаются с ним.

— Все-таки?

— Думаю, что вам ничего не даст перечисление людей, с которыми он дружит. Вы побывайте у Лиды Бариной. Она, пожалуй, сумеет ответить на вопросы, которые помогут вам разобраться в том, что вам нужно.

Очередной вопрос задал Азимов, так как Шаикрамов умолк.

— Возможно, вы скажете несколько слов о самой Лиде Бариной?

— Что о ней скажешь?

— Кто она?

— Женщина. Красивая. Работает в колхозе. Аршавер живет у нее.

— Давно?

— Месяца три.

— Она замужем?

— Была.

Лазиз и Тимур решили, что эти сведения могут ускорить расследование дела, поэтому не стали долго дискутировать. Когда остались одни, сразу решили, что делать дальше.

— Ты встретишься с Бариной, я схожу к Носу, — сказал Лазиз. — Хочу понять до конца, что это за человек. Согласен?

— Согласен.

22

Лида Барина настороженно встретила Азимова. Она провела его в комнату, усадила на диван, сама села за стол, находящийся посередине комнаты, по-видимому, машинально разглаживала край скатерти.

— Вы из милиции?

— Да.

— Еще не нашли убийцу?

— Нет.

— Какой ужас! Я до сих пор не могу прийти в себя.

У женщины был тихий, нежный голос, который очаровывал присутствующих. Она действительно была красивой и, очевидно, прекрасно знала, какое впечатление производит на мужчин.

Азимов решил быть откровенным.

— У вас живет Аршавер Степанян. Так?

— Так.

— Вы бываете с ним... вечерами?

— Он — мой любовник.

Прямолинейность женщины на мгновение выбила из колеи Азимова, неискушенного в любовных делах. Он пробормотал, как школьник, уличенный в обмане:

— Да-да!

— Вы подозреваете его в убийстве? — пришла Барина на помощь.

— Я хочу знать, где он был позавчера ночью?

— Дома.

Значит, они снова были на неправильном пути. Впрочем, Роберт Степанян мог совершить преступление без брата, один или с Носом. Интересно, удастся Лазизу еще что-нибудь узнать или не удастся? Где он сейчас? Нашел Носа или не нашел?

— Он никуда не отлучался?

— Не знаю.

— Даже так?

— Я уходила на дежурство.

Это было уже неплохо. Аршавер мог встретиться с братом и совершить с ним преступление. Жаль, конечно, что Барина уходила на дежурство и не видела, отлучался ли он ночью из дома.

— Вы никакой перемены в нем не замечаете?

Барина ответила не сразу. Она помолчала, по-видимому, пытаясь до конца осмыслить новый вопрос.

— Пожалуй, в нем что-то появилось.

— Что?

— Я не могу сказать. Это почти неуловимо. Возможно, мой брат что-нибудь скажет. Поговорите с ним.

— Он живет в этом же доме?

— Да.

Барина неожиданно метнулась к Азимову:

— Нет! Нет-нет! Аршавер не мог убить человека! Вы ошиблись! Как же так?

Дмитрий Барин тоже настороженно встретил Азимова. Его, очевидно, тоже угнетало то, что Аршавер Степанян заинтересовал милицию.

— Ничего плохого я не могу сказать о нем. Парень положительный. Свое место в жизни знает.

— Вы крепко спите?

— Когда как... Зачем вам?

— Позавчера ночью был убит Каримов.

— Слышал.

— Возможно, Аршавер выходил ночью из дома?

— Вы что? Думаете, что он убил Каримова? — у Барина покраснели глаза. Он сильно наклонился вперед и смотрел на Азимова, не отрываясь, не то со страхом, не то с недоумением.

Тимур чуть-чуть задержал ответ:

— Он мог участвовать в убийстве.

— Нет, не мог, — уверенно сказал Дмитрий. — Вас ввели в заблуждение. Впрочем, не знаю.

— Вы не ответили мне: выходил ли он позавчера ночью из дома?

— Выходил.

— Когда?

Азимов задал очередной вопрос обычным спокойным голосом, однако ему хотелось кричать: наконец-то он подошел к тому, что могло пролить свет на убийство и ограбление кассы.

— Когда? — задумался Дмитрий. — Часов в двенадцать, наверное. Не помню точно. Я уже был в постели.

— Он ничего не сказал вам?

— Нет.

— Больше вы не видели его?

— Видел.

— Когда?

— Когда?

Они дважды повторили одно и то же слово. При этом дважды посмотрели друг на друга, словно поразились чему-то. Правда, внешне снова ничем не выдали своих мыслей, только у Тимура на этот раз забилась жилка у левого глаза.

— Ну?

— Часов в пять утра.

— Вы говорили с ним?

— Нет.

— Что он делал?

— Ничего. Лежал.

— Спал?

— Наверное.

— Вы видели его утром?

— Нет.

— Как он отнесся к известию об убийстве?

— Возмущался.

— Вы знаете его брата?

— Роберта?

— Разве у него еще есть брат?

— Не слышал... Роберт был как-то у нас. Скользкий человек. По-моему, он способен совершить преступление. Есть в нем трусоватость. Может быть, я ошибаюсь? Первое впечатление не всегда бывает точным. Тем более, что у меня не было намерения понять его.

— Вы знаете, что он был судим?

— За что?

— За кражу.

— Аршавер тоже?

— Нет.

— Слава богу.

— Вас что-то пугает?

— Я боюсь за сестру. Сами посудите: не очень-то приятно оказаться сожительницей преступника. Вы ничего не говорите ей про Роберта. Она может прогнать Аршавера. У нее вспыльчивый характер.

— Как бы Аршавер сам не ушел.

— Вы все-таки считаете, что он убил Каримова?

— Я считаю, что ему все известно.

Азимов снова уклонился от прямого ответа, хотя сейчас, после того, что он узнал, у него почти не было сомнения в том, что Аршавер принимал участие в убийстве.

— Невероятно.

— Когда он появляется у сестры?

— Часов в восемь.

— Я подожду его у вас.

— Как хотите... Ужинать будете?

— Не откажусь.

Барин устало поднялся, вышел из комнаты и вскоре загремел на кухне посудой. Азимов потрогал усы и взглянул в трюмо, стоявшее почему-то у двери, неторопливо прошелся по комнате.

23

В семь часов в дом к Бариной и находившемуся в нем Азимову пришел Шаикрамов. Он, по-видимому, очень устал, однако держался бодро и буквально засыпал Тимура вопросами.

Азимов охотно отвечал, хотя после сытного ужина, он, как правило, любил помолчать.

Барин не мешал работникам милиции. Он сидел на веранде и любовался огненным закатом.

— Значит, у тебя дело на мази? — наконец пришел Шаикрамов к выводу. — Я рад.

— Почему — у меня? У нас, — поправил Азимов.

— Пусть так... Черт возьми, неужели мы сегодня закончим это дело? Непостижимо!

— Непостижимо?

— Разумеется.

— Не понимаю.

— Нелегко раскрыть такое преступление, Тимур Назарович.

— Ты что узнал о Носе?

— Считай, что майор прав. Занимаясь Носом, я остался с носом. Однако я не расстраиваюсь. Рад, что Нос оказался честным человеком. Мне было бы очень жаль, если бы оказалось наоборот. Ты знаешь, что он сказал мне?

— Что?

Шаикрамов засмеялся, по-видимому, представив на мгновение один из моментов беседы с Носом, хлопнул себя по коленям.

— Меня чуть инфаркт не хватил от его слов. «Не умеете вы работать!» Слышишь? «Мотаетесь по колхозу третий день и все без толку. За что вам только деньги платят?» Видал? Прямолинейно. Без тени страха. Нос, действительно, нос... Кстати, у него сегодня утром был один наш общий знакомый.

— Кто?

— Не догадываешься?

— Мороз? — вспомнил Азимов разговор у Голикова.

— Он. — Шаикрамов помолчал чуть-чуть, словно собираясь с мыслями. — Между прочим, они чем-то похожи друг на друга. Я не говорю о внешности, нет. У них, по-моему, одни привычки и наклонности. Оба не терпят равнодушия и бюрократизма. Оба, как говорится, режут правду-матку в глаза. Оба не лезут в карман за словом. Оба в прошлом основательно прикладывались к белой головке. Нос сейчас не пьет?

— Пьет. Изредка. Знаешь, кто заинтересовал Мороза? Депринцев.

— Почему? — удивился Шаикрамов.

— Очевидно, ему что-то стало известно. Давай сегодня съездим к нему. Так, между прочим, будто в гости, — предложил Азимов.

— Успеем? — усомнился Шаикрамов.

— Ты думаешь, что Аршавер задержится?

— Может быть, — согласился Шаикрамов. — Это я так... Извини. Очевидно, все-таки Депринцев замешан в этом деле. Возможно, даже он принимал участие в этих преступлениях. Рука у него нечистая. Ты знаком с делом об убийстве Василия Войтюка?

— Знаком.

— Такие, брат, дела. Панченко не видел?

— Нет.

— Неладно получилось у него с Примовым, — помолчал еще немного Лазиз. — Не мог старик совершить тяжкое преступление. Никак не мог. Я уверен... Что будем делать?

— Ждать Аршавера, — сказал Тимур.

— Это само собой разумеется. Будем брать?

— Увидим.

— Может быть, он не придет?

— Может быть.

— Послушай, давай сделаем так. Ты жди, я поеду в гостиницу, к Роберту. Возможно, он попытается удрать. Это дело надо предупредить.

— Только будь осторожен.

— Не беспокойся. Ты, между прочим, тоже не лови галок.

— Я не один.

— Не один?

— Со мной Барины.

— Думаешь, они помогут тебе?

— Конечно.

— Ни пуха ни пера, как говорится. Встретимся в отделе. Хорошо? Я на всякий случай пришлю тебе участкового Сабирова.

Лазиз будто вылетел из комнаты. Через минуту его гибкая атлетическая фигура промелькнула у окна и исчезла за деревьями, которые почти вплотную подходили к дому, защищая его от холода и зноя.

«Метеор», — с любовью подумал Тимур, вспомнив, как это слово произнес Зафар, когда Лазиз убежал за Примовым.

На веранде загремел ведром Барин.

Азимов неторопливо поднялся и пошел к нему.

— У вас есть шахматы?

— Сыграем? — тотчас оживился Дмитрий.

— Сыграем.

— Отлично!

— Давай, — сказал Тимур.

Лида Барина подсела к мужчинам в девятом часу. Она долго, не шевелясь, следила за игрой большими задумчивыми глазами, однако, судя по всему, ничего не видела.

24

Аршавер Степанян появился перед утром. Он был пьян и, увидев в комнате Тимура, разразился потоком отборной матерщины.

— Заткнись! — крикнул Барин.

— Что? Ты запрещаешь мне говорить? Да? Лидуха, ты тоже запрещаешь? Значит, я вам не нужен? Да? Не нужен?

Лида кивнула на Тимура:

— Он из уголовного розыска.

— Из... уголовного розыска?

Должно быть, Аршавер частично отрезвел. Он замер посредине комнаты и внимательно посмотрел на Тимура. В его остановившихся глазах заметался неприкрытый страх.

— Здесь расскажете все или поедем в отдел? — спросил Азимов.

— Я не понимаю вас.

— Жаль.

— Что поделаешь: дефект извилин.

Азимов повернулся к Бариным:

— Оставьте нас.

Лида вздрогнула, будто перед ней неожиданно появилась пропасть, прижала руки к груди и, сильно склонив голову, вышла.

Дмитрий бросил Аршаверу:

— Если виноват, не крути! Понял?

— Понял, — автоматически повторил Степанян.

— Я буду у себя, Тимур.

— Хорошо, Дмитрий.

Барин вышел.

Азимов жестом указал на стул. Аршавер сел, сжал ладонями голову, закачался из стороны в сторону.

— Где вы были?

— Гулял, — не сразу ответил Аршавер.

— С кем?

— С друзьями.

— У кого? Только прошу вас, не вздумайте меня обманывать. Это к хорошему не приведет. Я все равно узнаю правду. Поняли? Итак, у кого?

— У брата.

— В гостинице?

— Нет, у его знакомой.

— Как ее фамилия?

— Не знаю.

— Не знаете или не хотите говорить?

— Не знаю. Он недавно познакомился с ней. Ее зовут Сонькой. Живет одна. В частном доме. Недалеко от гостиницы.

— Перечислите друзей.

— Зачем? — тупо уставился Аршавер в пол. — Впрочем, пожалуйста. Сабир Якубов, Сергей Смирнов, Вано Георгадзе, Адыл Гулямов... Хватит? Или еще?

— Перечислите всех! Я хочу знать, где вы провели ночь?

— У знакомой брата. Разве вы не слышали? — Аршавер попытался встать, однако не смог. — Лидка! Где ты? Приготовь нам что-нибудь! Слышишь?

— Не кричите. Она не придет.

— П-почему н-не п-придет? К-кто т-ты такой?

— В честь чего ваш брат устроил гулянку?

— Как это — в честь чего? У него позавчера... нет, послепозавчера... б-была получка. Разве мы не имеем права повеселиться?

— Имеете. Вы много получаете в месяц?

— Много.

— Все-таки?

— Семьсот-восемьсот.

— Много.

— Нет, вы неверно поняли меня. Это я с братом столько получаю. Один столько не заработаешь. Жилы тонковаты.

— Расходы большие?

— Немалые.

— Сколько пропили сегодня?

— Рублей сто, наверное.

— Значит, вас было человек десять-пятнадцать?

— Не считал.

— Вы часто так собираетесь?

— Почти каждую неделю.

— На это нужно много денег.

— Лидка, где ты?! — снова закричал Аршавер. — Сообрази нам что-нибудь... Значит, ты из милиции? — обратился он тут же к Азимову, должно быть, забыв о том, что только что звал Барину.

— Из милиции, — терпеливо повторил Тимур.

— Что тебе надо?

— Я пришел узнать, куда вы с Робертом дели деньги, которые украли из колхозной кассы?

— Из какой кассы? Из колхозной? Ты брось! Это, где кто-то убил... того... что ли? Лидка!

Вошла Барина.

— Нализался? — Она повернулась к Азимову и обреченно улыбнулась. — Пожалуйста, оставьте его. Все равно сейчас вы ничего не добьетесь. Видите, какой он.

Аршавер поднялся, подошел к Бариной, попытался обнять:

— Лидок, д-дай я тебя поцелую. Ты — мировая баба! Клянусь!

— Иди спать.

— Спать? Мы сейчас будем пить. Правда, Гришка? Тебя Гришкой звать, да? — потянулся Аршавер к Тимуру. — Собственно, как ты здесь оказался? А? Скажи, как ты здесь оказался? Кто тебе нужен?

— Я приехал к тебе.

— Что же ты не знакомишься со мной? — Аршавер снова обращался к Тимуру.

Азимов решил увести его в отдел милиции, решив, что доро́гой он немного протрезвеет и сможет отвечать на вопросы вполне членораздельно.

— Поедем пить, Аршавер.

— Поедем.

— Скажите, Лида, Дмитрию, чтобы он нашел нам машину, — обратился Азимов к Бариной. — Только, пожалуйста, пусть поторопится.

25

Доро́гой, как Тимур и предполагал, Аршавер протрезвел и, должно быть, поняв, что его ожидает, умолк и не проронил ни слова, пока не был доставлен в кабинет начальника ОУР.

Зафар некоторое время занимался своими делами и не обращал внимания на прибывших. Он, по всей вероятности, плохо спал в эту ночь. Под глазами синели круги, уголки губ опустились.

— Шаикрамов еще не был? — поинтересовался Тимур. Его томило молчание Зафара. Он думал, что начальник ОУР был недоволен тем, что Аршавер Степанян еще окончательно не протрезвел. Очевидно, не нужно было сейчас привозить его в отдел.

— Был.

— Как у него дела?

— Неплохо.

Зафар отвечал, не поднимая головы, чертя красным карандашом по листу бумаги, который лежал перед ним. Аршавер рассматривал кабинет. Судя по всему, он успокоился и принимал все, что происходило, как какую-то забаву, не больше. На его тонких губах дрожала полупрезрительная улыбка.

— Что у вас в карманах?

— У меня?

— У вас.

Вопрос Зафара, должно быть, ошарашил Аршавера. Он не думал, что начальник ОУР начнет беседу таким образом.

— Ничего.

— Все-таки?

— Разная ерунда.

— Ну-ну?

— Расческа, носовой платок, сигареты, спички.

— Деньги?

— Есть.

— Сколько?

— Немного. Рубля три-четыре.

Зафар посмотрел на Тимура, сидевшего напротив Аршавера.

— Проверьте.

Аршавер вскочил.

— Не имеете права!

— Вы в милиции, — не изменил тона Зафар.

— Все равно не имеете права! Я буду жаловаться. Где ордер?

— Вас пугает обыск?

— Я протестую!

Зафар снова посмотрел на Тимура.

— Проверьте!

В карманах Аршавера, кроме перечисленных вещей, оказалось четыре пачки новеньких пятерок.

— Вы, оказывается, неискренни, — сказал Зафар. Он отложил карандаш в сторону, отодвинул туда же лист бумаги. — Откуда у вас эти деньги?

— Как — откуда? Я работаю. Получил.

— Так много?

Аршавер оглянулся, словно хотел увидеть позади поддержку, затоптался на месте, потом приблизился к столу и, не спрашивая разрешения, взял графин с водой и прямо из горлышка стал пить.

— Я обманул.

— Знаю, — сказал Зафар.

— Мне эти деньги дал брат.

— Роберт?

— Да.

— Он — миллионер?

— У него хорошая специальность. Дай бог каждому такую. Строитель. Слышите? Сейчас рабочие руки ценятся.

— Возможно вы скажете, сколько он получает в месяц?

— Семьсот рублей.

— Порядочно.

— Врет он, — не стерпел Тимур. — Послушай, Аршавер, ты же говорил мне, что вы вместе с братом получаете в месяц семьсот-восемьсот рублей.

— Вместе мы получаем тысячу двести.

— Проверим, — сказал Зафар.

— Проверяйте... Можно? — Аршавер снова посмотрел на графин с водой. — Все во рту пересохло.

— Можно.

На этот раз он выпил немного, однако с прежней жадностью.

— Я обманул.

— Ничего, — сказал Зафар.

— Эти деньги мне дал один человек.

— Кто?

— Я его не знаю. Понимаете, — быстро заговорил Аршавер, — иду я вечером по улице, думаю, что бы купить Лидке, вдруг слышу: «Молодой человек, во-от, можно вас на минутку?» Я оглядываюсь, вижу мужчину лет тридцати пяти, здорового, в коричневом плаще, подхожу к нему: «В чем дело?» Он посмотрел по сторонам, потом выхватил из кармана пистолет, направил на меня: «Деньги есть?» У меня были, говорю: «Есть». «Давай, во-от!»

— Ну?

— Ну я вытащил все, что у меня было. Он взял, посчитал, потом достал из другого кармана вот эти четыре пачки и дает мне: «Это тебе, говорит, вместо твоих старых». Я вижу, что дело так оборачивается, сказал ему, что новые еще лучше старых. Он криво улыбнулся: «Не всегда новые лучше, старик, во-от». Тут меня будто током ударило, я подумал, что он ограбил кассу и убил Каримова, поэтому говорю: «Ворованные?» «Это не твое дело», — нахмурился он. — «Вот тебе еще деньги. Спрячь. Я приду когда-нибудь к тебе. Только смотри, не проболтайся, во-от. В случае чего, говорит, я тебя всего изрешечу».

— Дальше? Что дальше?

— Я пошел домой, положил деньги в ящик с гвоздями и спрятал в кладовку, под дрова... Поедемте, увидите, что я не вру. Вообще, с какой стати мне врать? Тем более вам. Правильно?

— Роберт знает об этом случае?

— Нет. Я ничего не сказал ему.

— Почему?

— Он жадный. Еще присвоил бы деньги... Поедемте.

Зафар вскинул глаза на вытянувшегося Тимура:

— Проверьте!

26

Нос сильно пригнулся, скользнул вдоль старого глинобитного дувала, притаился. Мужчина, за которым он следил, прошел почти рядом. От него сильно несло водочным перегаром. Старый плащ был в глине. Кепка с мягким козырьком была надвинута на самые глаза. Правая штанина черных брюк, распоротая, очевидно, по шву, оголяла тонкую волосатую ногу.

«Так. Так. Вай-вай!»

Нос глядел на небольшой сверток, белевший под мышкой мужчины.

Собственно, только этот сверток и заставил его потащиться вслед за мужчиной. Он догадался, что было в этом свертке.

Стояла холодная предрассветная пора. Небо, усыпанное крупными звездами, казалось, удалялось от земли, время от времени посылая к ней своих беспечных гонцов, которые сгорали высоко в атмосфере, оставляя после себя недолгий шлейф. Луна, будто турий рог, висела на краю неба. Она слегка подрагивала, должно быть, хотела дотянуться до крошечной пылинки, белевшей над ней.

«Так. Так. Вай-вай!»

Нос повторил ничего не значащие слова с прежней интонацией и, помедлив минуту-другую, осторожно двинулся вдоль дувала. Мужчина перестал оглядываться. По-видимому, решил, что здесь, вдали от города, за ним никто не следит. Правда, иногда останавливался, поднимал голову, будто прислушивался к звукам пробуждающегося утра. У развалившегося старого строения, обнесенного ветхой стеной, остановился. Нос подумал, что он собирается в этом месте спрятать свой сверток, притаился.

«Ничего. Ничего. Ты никуда от меня не уйдешь. Никуда».

Впереди, там, где начинался мазар, закричала сова, громко захлопала крыльями и, взлетев, села на сухое дерево, стоявшее недалеко от Носа.

Мужчина обернулся, с минуту настороженно следил за птицей, будто ждал чего-то. Не дождавшись, прижал к бедру сверток и пошел к мазару. Он снова озирался по сторонам и останавливался. Потом сразу куда-то исчез, словно провалился сквозь землю.

Нос испугался. Бросился вперед, позабыв об осторожности, налетел на камень, торчавший на узкой тропинке, расшиб колено.

«Дьявол! Ну, подожди!»

Мужчина оказался в неглубокой крутой расщелине. Расщелина шла в пологий холм сначала прямо, затем короткими полукружьями. В ее конце стоял полуразвалившийся мавзолей, построенный лет триста назад. К мавзолею давно никто не ходил: вокруг него росла высокая колючая трава, едва помятая только у тропинки, уходящей в глубь мазара.

Нос настороженно следил за мужчиной из-за надгробия, лежа грудью на сырой холодной земле.

Мужчина не спешил. Оглядывал со всех сторон мавзолей, постукивал по нему. Наконец, юркнул в темный проем, зиявший внизу, из проема тотчас брызнул свет электрического фонарика.

«Порядок, — потер руки Нос. — Порядок».

Он приподнялся и, отойдя в сторону, слился со стволом огромного векового карагача.

Небо из темного постепенно стало синим, с огненными подпалинами у горизонта, откуда вот-вот должно было появиться солнце. Оно, по-видимому, сразу войдет в тучу, повисшую над городским садом. Это задержит рассвет на минуту-другую.

Мужчина вышел из пролома незаметно, будто был нематериален, так же, как и прежде, огляделся, медленно обошел мавзолей, потом вылез из расщелины, не спеша закурил и, махая руками, направился к старинной каменной арке, темневшей у входа на кладбище.

Нос не двигался до тех пор, пока мужчина не исчез. Он не стал спускаться в расщелину, не стал осматривать подвальное помещение мавзолея, потому что видел — мужчина удалился без свертка, значит, сверток остался здесь...

27

Голиков взял Тамсааре под руку, отвел в сторону, под дерево, сел с нею на скамейку, посмотрел на здание ресторана, желтевшее в конце аллеи. В третьем окне от двери темнели две, пододвинутые друг к другу, фигуры. Тамсааре невольно подалась вперед и проговорила с отчаянием, громко хрустнув всеми пальцами.

— Сергей Борисович, ну почему вы медлите? Он же может начать все сначала! Неужели вы не понимаете такой простой истины?

— Не беспокойся, Рийя, он не запьет. Я хорошо знаю его.

— Не знаете. Он еще ребенок. У него никакой воли. Уверяю вас!

— Рийя! — упрекнул Голиков.

— Вы неправильно поняли меня. Я говорю совсем о другой воле... Простите, я, кажется, говорю что-то не то... Зайдите в ресторан. Остановите его. Депринцев уже все равно ничего не добавит.

— Добавит.

— Вы уверены? Боже мой, откуда у вас эта уверенность? Депринцев — конченый человек. Это понятно даже ребенку. На что вы надеетесь, Сергей Борисович? Я боюсь за Ивана. Понимаете, боюсь.

— Подожди, Рийя.

Голиков, помимо своей воли, испытывал терпение Тамсааре.

Тамсааре неожиданно схватила Голикова за руку, сжала ее так, что он попытался высвободить руку.

— Смотрите!

По аллее в больших кирзовых сапогах шагал Нос. У него, очевидно, было отличное настроение. Он громко насвистывал какой-то мотив, широко улыбался.

— Остановится?

— Не думаю. Наверное, все в порядке. По-моему, тебе надо зайти сейчас, — Голиков кивнул на дверь ресторана. — У тебя больше шансов найти с ним общий язык. Не забывай, ты еще и красивая женщина.

Тамсааре умоляюще посмотрела на участкового:

— Не могу, Сергей Борисович.

— Можешь, Рийя, — сказал он.

Она больше не сопротивлялась, решив в конце концов, что ей, действительно, нужно зайти в ресторан. Иван может напиться.

— Не остановился, — прошептал Голиков.

Нос поспешно вошел в ресторан.

— Нашли того, кто стрелял в вас?

— Нет, Рийя.

— Это был Депринцев.

— Нет, Рийя, — повторил Голиков.

— Почему?

— Он не станет стрелять в меня. Зачем?

Тамсааре хотела сказать, что Депринцев был как раз тем человеком, который может поднять на него оружие, однако промолчала — нелегко было Голикову выслушивать версию, к которой невольно имела отношение его жена Катя...

— Сергей Борисович!

— Да, Рийя?

— Я слышала, Эргаш на свободе. Это правда?

— Правда.

— Что же получается, Сергей Борисович? Выходит, у нас можно убивать безнаказанно?

— Не фантазируй, пожалуйста. Произошло недоразумение. Мы исправим его. — Голиков нахмурился так, что брови сошлись у переносицы. — Я был в горкоме партии, у самого Ядгарова. Он пообещал разобраться во всем.

— Разберется?

— Ты что? Ядгарову не веришь?

— Ему верю. — Голос у Тамсааре стал жестким. — Не верю другим, стоящим на страже наших законов.

— Перестань, Рийя!

— Ядгаров, конечно, разберется.

Автюхович и Зафар позавчера тоже были у Ядгарова. Тоже говорили об Эргаше... Нет, правду нельзя сломать.

— Я пошла, Сергей Борисович.

— Иди, Рийя.

— Вы будете у себя?

— Да. Звони.

— Мы зайдем.

Тамсааре поднялась и неторопливо направилась к ресторану. Голиков не спускал с нее глаз, пока она не скрылась за дверью ресторана.

28

Тамсааре не сразу подошла к столу, за которым сидели Мороз, Депринцев и Нос: некоторое время постояла у входа, пытаясь унять волнение. Потом, поправив сумочку, висевшую на плече, подошла к зеркалу, потрогала кончиками пальцев брови, шагнула из вестибюля в зал.

Она сначала увидела Депринцева. Он сидел к двери лицом, положив руки на стол, сильно втянув голову в плечи. Ему что-то доказывал Нос, сидевший к двери спиной. У Носа была большая взлохмаченная грива. Он откинулся назад, словно глядел мимо Депринцева, в потолок, разрисованный прямыми синими линиями. Затем бросился в глаза Мороз — его сразу трудно было узнать. Он сидел к двери боком, у самого окна. Яркие лучи солнца, падающие сверху, будто окутывали его невидимой кисеей. Хорошо были видны только его ноги — длинные, вытянутые вперед, вдоль стола, что-то отбивающие в такт негромкой музыки, льющейся из транзистора, который стоял на подоконнике.

В зале сидело человек пятнадцать. В основном, это были молодые люди, пришедшие сюда, по-видимому, недавно. Одни из них были заняты только собой, другие с интересом посматривали по сторонам, третьи молча ели.

Тамсааре не спеша прошла между столиками и, подойдя к Морозу, опустилась на стул. Мороз, должно быть, не думал увидеть ее в ресторане, да еще в дневное время. Он некоторое время не то с недоумением, не то с восхищением глядел на нее.

— Спасибо.

Она неожиданно растерялась, задвигала стулом, сняла с плеча сумочку и снова надела. Может быть, обрадовалась, поняв, что Мороз не пьян, может быть, просто не знала, как вести себя с ним, когда рядом были чужие люди.

— Пожалуйста.

Нос перестал говорить. Он с недоумением оглядел неожиданную посетительницу, скривил тонкие, будто ниточка, губы, потянулся к рюмке с водкой.

Депринцев заулыбался, захлопал в ладоши, протянул руку над столом.

— Добро пожаловать, шахиня, во-от... Почему это вы так долго не приходили? Вот командир чуть с ума не сошел.

— Некогда было, Анатолий, — кокетливо склонила голову Тамсааре.

— На свидание ходили? А? — Депринцев снова захлопал в ладоши. — Сознавайтесь, во-от, иначе мы рассердимся. Рассердимся, правда, Иван? Нос?

Нос деланно пожал плечами:

— Я незнаком.

— Незнаком? — воскликнул Депринцев. — Как это так — незнаком? Это самая красивая женщина в Янгишахаре! Кроме того, во-от, слушай внимательно: это — самая опасная женщина в Янгишахаре. Ясно?

— Неясно, — признался Нос.

— Что тебе неясно?

— Как может один и тот же человек быть самым красивым и самым опасным?

— Темнота! — Депринцев почти лег на стол, сказал, сильно кося глаза на Тамсааре: — Дружинница! Теперь ясно?

— Теперь ясно.

— Молодец!.. Выпьем?.. Позвольте, мадам, я поухаживаю за вами? Кстати, не хотите ли экспромт? Пожалуйста, во-от, — не стал дожидаться разрешения Депринцев. —

— Браво! — заорал Нос. — Ты, видать, того... с головой?

Депринцев перевел взгляд на Мороза, подмигнул многозначительно.

— Пожалуйста, полюбуйтесь.

Мороз покраснел, как школьник, передвинул с места на место свою тарелку, попросил:

— Брось, Анатолий!

Однако Депринцев уже оседлал своего конька. Он небрежно откинулся на спинку стула, сунул в зубы потухшую сигарету, захохотал так, что все посетители и официантки повернулись к нему.

— Брось? Почему, собственно, брось? Во-от! Наоборот, нужно говорить. Это такое дело, что...

— Брось!

— Во-о-о-от...

Фраза, которую Депринцев готов был произнести, застряла в горле. Он будто окаменел на мгновение, увидев перекошенное лицо Мороза, невольно отодвинулся вместе со стулом назад.

Нос насторожился, сцепил обеими руками кромку стола, вытянул шею.

Тамсааре побледнела. Она знала, что может произойти, если Депринцев продолжит свое дурацкое словоизлияние. Мороз не терпел, когда кто-нибудь пытался, особенно при нем, говорить о его чувствах к ней, тем более в таком тоне.

— Брось!

— В самом деле, — сказал Нос. — Неужели нам больше нечем занять досуг? Я, например, страшно люблю анекдоты. Ты рассказал бы какой-нибудь. Наверное, знаешь.

— Правильно, — поддержала Тамсааре.

Губы Депринцева дрогнули в насмешливой полупьяной улыбке, он принял прежнее положение, поправил небрежным движением галстук.

— Я, очевидно, сделал глупость? Прошу прощения, друзья, во-от. По-моему, лучше читать стихи. Хотите? Впрочем, мы еще не выпили. Прошу поднять бокалы... Поднимите, поднимите, — наклонился Депринцев к Тамсааре.

Тамсааре выпила.

Разом выпили Нос и Депринцев.

Мороз выпил не сразу: некоторое время смотрел на рюмку прищуренными глазами, словно пытался понять, как она оказалась в его руке.

В зале по-прежнему было мало людей. Правда, прежней тишины уже не было. За столиком, в углу, то и дело раздавались взрывы дружного хохота. Оживленно становилось и за столиком в середине. Два парня и две девушки, сидевшие за ним, спорили о чем-то энергично и упоенно, не сводя друг с друга оживленных глаз.

Официантки сидели у входа. Они сонно посматривали вокруг, перебрасываясь короткими фразами, неторопливо подходили к своим столикам, когда видели, что их ждут. Без особого энтузиазма принимали новые заказы, неторопливо делая какие-то пометки в своих записных книжках.

— Хороша! — щелкнул языком Депринцев.

Он закусил и с пьяной улыбкой следил за грудастой официанткой, подходившей к своим подружкам. Она знала, что нравилась ему, он вчера довольно щедро рассыпал ей комплименты, поэтому старалась держать себя так, чтобы постоянно быть у него на виду.

— Хороша? Эта? — указал Нос на тонкую стройную официантку.

— Нет. Другая.

— Ничего ты, я вижу, не смыслишь в женщинах. Лучше нашей очаровательной Тамсааре никого в городе нет. Впрочем, виноват, есть. — Нос взглянул на Тамсааре, словно попросил: не обижайся. — Знаете, кто?

— Кто? — спросил Мороз. Он почувствовал: Нос попытался направить разговор в нужное русло.

— Лида Барина.

— Не знаю. Где живет?

— В колхозе.

— Не знаю.

— Что ты вообще знаешь, — взял Депринцев графин с водкой. — Для тебя, конечно, лучше Рийи... Молчу, молчу, — отступил он, видя, как снова помрачнел Мороз. — Лида Барина — это, безусловно, кусочек, во-от. Только она не в моем вкусе.

— Ну да, не в твоем вкусе, — засмеялся Нос. — Говори да не заговаривайся. Видел, как ты ухаживал за нею, когда бывал у нас. Собственно, не ухаживал. Боялся.

— Боялся? Я?

— Ты.

— Я?

— Ты.

— Кого?

— Степаняна.

— Аршавера? Этого слизняка?

— Роберта.

— Что? Вот!

— Вот, — довольно проговорил Нос.

— Ерунда. — Депринцев наполнил свою рюмку и выпил залпом. — Ерунда. Роберт только с виду герой, на самом деле — слизняк, как и Аршавер. Я хорошо изучил его. Вместе кантовали недавно.

— По-моему, ты ошибаешься. Он способен на все, даже на мокрое дело. Думаешь, я ничего не вижу? Не гляди, что я такой. Я многое вижу и мотаю на ус. Когда-нибудь при случае все выложу. Понял? Всё. Про всех.

Депринцев вздрогнул, словно Нос решил сейчас же выложить все, что ему было известно «про всех», выпил еще одну рюмку, пьяно уставился в угол.

— Ерунда.

— Не ерунда. Хочешь секрет?

— Ну?

— Я сегодня рано утром видел его.

— Роберта?

— Да.

— Где?

— На мазаре.

— Что? — Депринцев снова держал в руке графин. — На каком мазаре?

— На каком мазаре? У нас один мазар.

— Ну?

— Не беспокойся. Ничего с ним не произошло. Он жив и здоров. Между прочим, передал тебе привет.

— Ты разговаривал с ним?

— Разумеется. — Нос взял из рук Депринцева графин, покрутил над столом, рассматривая на свет водку. — Выпьем?

— Давай.

— Мальчики, может быть, хватит? — сказала Тамсааре.

— Что ты, Рийя, — улыбнулся Мороз. — Эти мальчики могут выпить по бочке спирта и спокойно разгуливать по бревну. Пейте.

— Ты не будешь? — покосился Депринцев.

— Я уже готов.

— Врешь!

— Слабак! — махнул рукой Нос. — Разве ты не видишь? Он только кажется здоровым. Ты взгляни внутрь. Гниль. Или что-то в этом роде. Уловил?

— Да ну? — выпучил глаза Депринцев. Ему, должно быть, нравилось, что Нос так охарактеризовал Мороза. — Дела! Клянусь всеми святыми. Во-от!

— Сель ави. Такова жизнь, как говорят французы, — сказал Нос.

Депринцев посмотрел на Тамсааре.

— Вы тоже не будете пить?

— Разве ты видел в Янгишахаре пьяных женщин? — прищурилась Тамсааре. — Пейте сами, если хотите.

— Ладно. Давай. Во-от.

Депринцев протянул Носу рюмку. Нос наполнил ее до краев, налил себе и, поставив графин, потянулся к Депринцеву.

— Давай.

Тамсааре взглянула на Мороза. Он сидел свободно, развалясь на стуле, следя настороженными глазами за Депринцевым. Она знала, что ему нужно напоить Депринцева. Вчера почти ничего не удалось добиться от него. Однако никак не могла примириться с необходимостью такого поступка. Пьяный всегда вызывал в ней жгучее отвращение.

— Слушай, — наклонился Нос к Депринцеву, — чем это ты так рассердил Роберта? Человек прямо рвет и мечет!

— Я? Рассердил? — перестал жевать Депринцев.

— Не я же!

— Ничем.

— Заливай.

— Клянусь, во-от.

— Слушай, он говорил о каких-то деньгах, которые дал тебе.

— Мне? — Депринцев деланно расхохотался. — Зачем мне деньги, скажи, пожалуйста, во-от. У меня своих куры не клюют. Я — поэт. Понятно. Мне за одну строчку пять рублей государство бросает. Иногда — больше... Дал мне деньги. Меценат какой выискался.

— Кто меценат? Роберт? — спросил Нос.

— Темнота... Давай выпьем.

— Вы же напьетесь, — сказала Тамсааре.

— Не мешайте, — бросил Депринцев.

— В самом деле, — поддержал Мороз Носа и Депринцева.

— Не беспокойся... Знаешь что? Ты лучше иди. Прогуляйся. Тебе, пожалуй, вредно сидеть за одним столом с нами.

— Верно, во-от, — исподлобья взглянул Депринцев. — Иди. Не бабье дело в мужской разговор ввязываться.

— Да?

Тамсааре вспыхнула, вскочила и, ничего не говоря, выбежала из зала. Мороз проводил ее недоуменным взглядом, не поняв: играла она или нет, потом медленно поднялся, сказал извиняющимся голосом:

— Я сейчас. Подождите.

Некоторое время за столом было тихо. Депринцев и Нос смотрели на двери, за которыми скрылись Тамсааре и Мороз.

— Втюрился, — наконец констатировал Депринцев.

— Между прочим, — сказал Нос, когда рюмки снова были пусты, — у этого твоего «слизняка» хватка волчья. Ловко он это дело обтяпал. Не подкопаешься.

— К-какое д-дело?

— Будто не знаешь? Я говорю об убийстве и ог...

— Тссс, — зашипел Депринцев. — Нашел место? Рехнулся, что ли? Ты бы еще ляпнул это при них. — Он с опаской кивнул на двери. — Представляешь, сколько было бы шума? Они сразу побежали бы к своему Голикову.

— Это кто такой?

— Да ты что, с луны свалился? Голикова не знаешь? Его тут каждая собака знает. Участковый.

— Участковый, — пренебрежительно произнес Нос. — Я думал: начальник уголовного розыска. Не дрейфь!

— Мне нечего дрейфить, — пьяно напыжился Депринцев. — Я чист, как стеклышко. По крайней мере, против меня улик нет. Дошло? Во-от. Роберт — гад. А-а-а-а... Я вижу, все вы одним миром мазаны. Не можете пить по-настоящему. Только хвастаетесь.

Депринцев взял графин, вылил все, что оставалось в графине, в стакан, выпил, осовело взглянул вокруг, рухнул на пол, как мешок.

Нос поднялся.

Через некоторое время в зал вошли два милиционера. Они молча подошли к Депринцеву, взяли под руки и, вытащив на улицу, положили в крытую машину с красным крестом на борту.

29

Зафар с интересом посматривал на Голикова. Он неоднократно встречался с участковым, хорошо знал его привычки и наклонности.

— Как рана?

— Пустяки. Зажила. Наверное, мой доброжелатель не отличается особой меткостью?

— Может быть, наоборот?

— Не понимаю?

— Зачем ему убивать вас? За это, как говорится, по головке не погладят. Не лучше ли предположить так: выстрел потребовался для отвода глаз от более тяжкого преступления.

— От... убийства?

— Возможно. — Зафар постучал карандашом по настольному стеклу, помолчал немного, словно решал, говорить то, ради чего, собственно, и попросил Голикова зайти. — Депринцев может совершить преступление?

— Не думаю. Кроме того, прошу, увольте меня от решения этого вопроса. Я, очевидно, не смогу быть объективным. Депринцев — бывший муж моей Кати, моей жены.

Вошел Шаикрамов.

— Все в порядке, товарищ майор.

— Получил? — так и подался вперед Зафар.

— Нет.

— Ты во все издательства звонил?

— Да.

— Не мог ли он заключить договор в другой республике или, скажем, в Москве?

— Вы говорите о Депринцеве?

— О нем, — ответил Зафар.

— Вы зря беспокоите издательских работников. Никто никогда не возьмет его примитивные стихи в печать. Деньги дал ему Роберт Степанян.

— Правильно, — поддержал Шаикрамов.

— Кстати, где он?

— Степанян? У Панченко.

— Тимур еще не вернулся?

— Нет.

— Пригласите Депринцева.

— Хорошо.

Шаикрамов вышел.

Зафар прошелся по кабинету, постоял немного у окна, глядя на облака, застывшие вдали, за редкими деревьями, затем повернулся к Голикову.

— Если бы я вас пригласил работать к себе?

— Меня?

— Да. Вы прекрасно знаете город. У вас хорошее оперативное чутье. Не век же вам быть участковым. Плохой тот солдат, который не мечтает стать генералом, — улыбнулся Зафар.

— Надо подумать.

— Подумайте, подумайте... Мороз мог бы заменить вас. Знаете, я однажды присутствовал на заседании штаба. Любопытно, весьма любопытно. Я не спешу с ответом, дорогой, ты подумай, — перешел Зафар на «ты». — У нас достаточно времени впереди. Кстати, подполковник не против.

— Вы Лазиза пригласите в ОУР.

— Пригласил.

— Обрадовался?

— Опечалился.

— Серьезно?

— Подполковник против.

— Ясно.

— Ничего, — снова прошелся по кабинету Зафар. — Ничего. Подполковник поддержит меня. Я уверен. Можешь не сомневаться.

Открылась дверь.

— Можно?

На пороге показался Депринцев. Он был помят, страшно бледен. Волосы, будто клочья, прикрывали лоб.

— Войдите, — сказал Зафар.

— Здравствуйте, во-от.

— Здравствуй. Проходи. Садись.

Депринцев увидел Голикова, слабо улыбнулся ему, словно попросил прощения за то, что по-прежнему причинял хлопоты.

— Вы тоже здесь?

— Отдохнул? — спросил Зафар.

— Во-от.

— Садись. Садись, садись. Думаю, что разговор у нас будет долгий. Устанешь.

— Ладно, — Депринцев сел, беспомощно огляделся, нервно потрогал запекшиеся губы. — Воды можно?

— Можно.

Зафар взял с тумбочки графин, наполнил стакан, протянул Депринцеву.

Депринцев взял, поднес ко рту и отстранил: рука предательски дрогнула, вода выплеснулась из стакана, залила грудь.

— Где вы были в субботу ночью? — Зафар перешел на «вы».

— Не знаю. Где-нибудь валялся.

— Вы были пьяны?

— Я не бываю трезвым.

— Никогда?

— За исключением вот таких случаев.

— Почему вы пьете?

— Потому, что мои так называемые коллеги не дают мне ходу. Захватили всю власть в свои руки и делают, что хотят. Я не могу видеть их тупые морды. Между прочим, я не один. Нас много таких. Униженных и оскорбленных. Я еще и поэт. Не верите? Не надо. Другие верят.

— Те, что финансируют ваше существование?

— Никто не финансирует меня.

— На какие же средства вы живете?

— Продаю стихи.

— Кому?

— Кому придется.

— У нас есть частные издательства?

— Это как хотите, так и понимайте.

Голиков не принимал участия в разговоре. Порой ему хотелось встать и выйти из комнаты, зайти в дежурную комнату к Лазизу, поболтать с ним о каких-нибудь пустяках.

Депринцев облизывал белым языком сухие потрескавшиеся губы, с жадностью посматривал на стакан с водой, то и дело вытирал грязным платком вспотевшее лицо. Затем схватил стакан, опрокинул трясущимися руками в рот, облегченно вздохнул.

— Давайте, Депринцев, поговорим, как мужчина с мужчиной.

— Давайте, начальник.

— В субботу ночью вы были в колхозе «Ударник».

— Допустим.

— В субботу ночью один человек вручил вам приличную сумму денег.

— Та-ак.

— В субботу ночью этот человек убил сторожа Каримова.

— В-вот.

— В субботу ночью этот человек ограбил колхозную кассу.

— Интересно.

— Скажите, какие обязанности выполняли вы в это время?

— Вы берете меня на мушку?

— Бросьте, Депринцев, вы же умный человек... Не разочаровывайте меня. Кто этот человек?

— Роберт...

— Степанян? Спасибо. Какие обязанности вы выполняли?

— Так. Никаких. Бродил по колхозу. Задирался. Пил.

— Кто был с Робертом Степаняном?

— Наверное, брат.

— Почему — наверное?

— Похож на него.

— Вы все сказали?

— Все.

— Мы нашли у вас сто рублей.

— Так мало? — удивленно протянул Депринцев. — Неужели я за два дня размотал полтыщи? Странно.

— Подумайте.

Депринцев откинулся на спинку стула, долго морщил лоб, глядя перед собой, шептал что-то, два раза приподнимался и снова садился.

— Я больше ста рублей не мог потратить.

— У вас было пятьсот рублей?

— Да.

— Может быть, потеряли?

— Исключено.

— Значит, кто-то вытащил?

Депринцев метнулся к Зафару:

— Роберт?

— Или Аршавер?

— Нет, он... Сволочь! Он! Не сомневайтесь! Он все жилы вытянул у меня. Теперь здесь покоя не дает. Избавьте меня от него. Я, понимаете, хотел начать другую жизнь, да во-от не вышло. Снова запутался. Я ведь любил Катю. Вот какие стихи написал ей ко дню рождения.

Без стука вошел Азимов. Он с порога хотел что-то сказать, однако промолчал, взглянув на Зафара. Зафар подался вперед над столом, приложив палец к губам.

Голиков, кажется, не заметил Азимова. У него было строгое нахмуренное лицо. Он положил руки на колени.

Депринцев читал:

Долго никто не нарушал тишины. Получилось так, что Депринцев, сам того не зная, прочел стихотворение тем, кого любовь не баловала в жизни. Азимов сказал:

— Как же это ты, Анатолий, поднял руку на человека? Ты — все-таки поэт!

Депринцев медленно повернул голову к Азимову.

— Что?

— Ты ранил товарища Голикова.

— Сергея? — испуганно отшатнулся Депринцев к стене. — Нет! Не я. Верьте мне, верьте!

— Кто? — одними губами спросил Зафар.

— Не знаю. Может быть, он?

— Роберт?

— Да.

— Почему ты так думаешь?

Депринцев пожал плечами.

— Ладно. Иди в дежурную комнату. Отдохни. Я позову тебя.

30

В кабинет ворвался яркий луч света, лег широкой полосой на стол, запутался в стекле. Зафар оглянулся — в окне голубело небо. Тучи стояли низко, у самого горизонта, сдавленные с двух сторон высокими зданиями.

— Я пойду тоже.

— Хорошо.

Голиков не простился, возможно, собирался еще зайти.

Азимов проговорил:

— М-мда.

Зафар широко распахнул ставни — в кабинет ворвался холодный воздух, выветрил запах сивухи, оставленный Депринцевым.

— Чем порадуешь?

— Ничем.

— Не нашли деньги?

— Нет.

— Не беспокойся. Все в порядке. Где Аршавер?

— У Цоя.

— Давай его сюда.

— Есть.

Степанян сильно осунулся, потемнел, стал будто ниже ростом. Под глазами резче обозначились синие круги.

— Где же деньги?

Зафар задал вопрос тихо, словно боялся вспугнуть луч света, улегшийся на столе. Аршавер заговорил громко, с надрывом, не спуская глаз с Зафара.

— Не думайте, что я обманул вас. Я говорю правду. Ящик из-под гвоздей на месте. Черт его знает, что произошло! О деньгах никто не знал.

— Возможно, все-таки кто-нибудь знал?

— Нет, — замотал головой Степанян. — Никто, кроме меня, не знал об этих деньгах.

— Значит, вы обманули нас.

— Я не обманул вас.

— Значит, кто-то обманул вас.

— Меня?

— Да.

— Вы шутите?

— Нет.

— Кто меня мог обмануть?

— Подумайте.

Аршавер закрутил головой — остановил взгляд на Тимуре, словно попросил его помочь вывести из затруднительного положения. Тимур прищурился, дотронулся легонько до усов.

Зафар спросил:

— Ну?

— Вы ошибаетесь: меня никто не мог обмануть.

— У вас есть брат?

— Есть.

— Вы верите ему?

— Как самому себе. Вы думаете, что он взял деньги? Этого не может быть!

— Почему?

— Я спрятал деньги один. Ему ничего не было известно.

— Вы могли бы узнать человека, который дал вам эти деньги?

— Конечно. Я за версту узна́ю его. Из-за него мне приходится терпеть эти лишения. Вы уже поймали его?

— Поймали.

— Здорово! Сознался?

— Сознался.

— Здорово, — повторил Аршавер. Его лицо порозовело.

— Хотите поговорить с ним?

— Особого желанья нет. Он возвратил деньги?

— Вы считаете, что он побывал у вас в кладовке?

— Вы не считаете так?

— Мы считаем, что у вас в кладовке побывал другой человек.

— Кто?

— Роберт.

— Опять вы за свое!

— Давайте закончим наш затянувшийся разговор, — подошел Зафар к Степаняну. — Деньги взял ваш брат. Ему хорошо было известно, где вы спрятали их. Знаете, где они теперь?

— Где? — машинально спросил Аршавер.

— На кладбище.

— На кла-адби-ище-е?

— Удивлены? — Зафар почувствовал, наступил момент, когда можно вырвать у Степаняна признание, поэтому сказал то главное, к чему вел его. — Мы узнали также, что вам никто не угрожал и не просил вас спрятать деньги. Эти деньги вы взяли с Робертом из колхозной кассы.

Степанян вздрогнул, словно услышал за собой выстрел, попятился назад, со стулом, к двери.

— Нет!

— Вы взяли с братом деньги из колхозной кассы, вы убили Каримова, Аршавер!

— Не-ет!

— Вы!

Степанян внезапно сжался. На его перекошенных губах, покрытых белым налетом, застыл отчаянный крик.

31

Кажется, дело подошло к концу. Те точки над «и», которые необходимо было поставить во время следствия, твердо покоились на своих местах. Правда, Роберт Степанян еще мог перепутать карты и оттянуть на время неизбежный конец завершающегося следствия.

Зафар был готов к любым неожиданностям. Тем не менее в этом варианте он не видел подвоха. Хотя и полностью не отвергал возможности такового: у преступника, каким бы он ни был, старым или молодым, опытным или неопытным, всегда имелась в запасе какая-нибудь пакость.

Роберт Степанян быстро окинул кабинет узкими, близко посаженными глазами, задержал взгляд на Зафаре, широко расставил ноги.

Азимов невольно подался вперед, поняв, что предстоит нелегкий поединок. Он, казалось, возмужал, во всяком случае, глядя на него, нельзя было сказать, что ему всего двадцать четыре года.

— Садитесь

— Благодарю.

Роберт вытащил из кармана пиджака носовой платок, неторопливо вытер лицо и руки, взял стул, на который указал Зафар, поставил к стене и сел с величайшей осторожностью, словно боялся, что стул не выдержит.

— Я вас слушаю.

Зафар приступил к допросу не сразу — решил парализовать Степаняна его же методом: медлительностью и недоверием. Он задал свой вопрос только после того, как Роберт снова напомнил о себе.

— Я вас слушаю.

— Ку́рите?

— Что вам нужно?

— У вас есть брат?

Роберт не успел ответить — зазвенел внутренний телефон. Зафар взял трубку, неторопливо поднес к уху.

— Товарищ майор?

Говорил Шаикрамов. Зафар узнал его и попросил зайти в кабинет.

— Вы уже допросили Роберта Степаняна?

— Нет еще.

— Бегу. Кстати, тут вам письмо из Ташкента.

— Неси.

Шаикрамов появился почти тут же, словно стоял за дверью. Он молча прошел вперед и положил перед Зафаром розовый конверт с несколькими марками.

«От Башорат? Странно!»

Зафар взял конверт, повертел в руках, однако распечатывать не стал — обратился к Степаняну с прежним вопросом:

— Итак, у вас есть брат?

Губы Степаняна скривились в полупрезрительной улыбке.

— Есть.

— Как его звать?

— Аршавер.

— Вы вчера встречались с ним?

— Встречался.

— Когда? Где?

— Днем. На работе.

— Вечером не встречались?

— Вечером ко мне пришел вот он, — кивнул Роберт на Шаикрамова. — Между прочим, научите своих сотрудников разговаривать с людьми вежливо.

Лазиз проговорил спокойно:

— Может, скажете, в чем проявилась невежливость моего сотрудника? — Зафар сделал ударение на слове «моего», будто всерьез принял обвинение.

— В чем? — Роберт прищурился еще сильнее. — Во-первых, в том, что пришел без разрешения, во-вторых, в том, что мучил меня весь вечер своими дурацкими вопросами, в-третьих, в том, что притащил сюда. Впрочем, сюда я пришел бы и сам. Не мог спокойно жить, не выяснив наших отношений.

— Даже так? — сказал Лазиз.

Зафар продолжал допрос:

— Значит, вчера вечером вы никуда не ходили?

— Это ясно, как дважды два, — развалился на стуле Роберт. — Вы могли бы даже не задавать этот вопрос.

— Аршавер сказал, что вчера вечером гулял с вами у одной вашей знакомой.

— Мальчишка, — скривился Роберт.

— Вы намного старше его?

— Это не имеет значения. Что он еще сказал?

— Сказал, что вы дали ему деньги.

— Какие?

— Свои.

— Сколько?

— Четыреста рублей.

— Еще что?

— Может быть, вы сами ответите на этот вопрос?

— Я не прорицатель.

— Не нужно быть прорицателем, когда знаешь, что может сказать брат, который еще не научился по-настоящему лгать.

— Я, по-вашему, лгу?

— Думаю, что это вам лучше известно. — Зафар молча перелистал документы, лежащие в тонкой папке, перевел взгляд на Роберта.

— Итак, вы хотите знать, что сказал Аршавер?

— Да.

Роберт внешне почти ничем не выдавал своего состояния. Судя по всему, ему неоднократно приходилось беседовать с работниками милиции, и он умел сдерживать себя, когда это было необходимо.

— Аршавер сказал, где вы были ночью четыре дня назад.

— Интересно.

— Разумеется... Сказал он также, что вы делали прошедшей ночью и как договорились вести себя, если мы заинтересуемся вами.

— Мне кажется, что вы хотите пришить мне чужое дело? — Роберт неестественно громко рассмеялся. — У вас ничего не выйдет, начальник. Я тоже кое-что знаю и кое-где побывал.

— В тюрьме тоже?

Роберт сорвался с места:

— Хватит! Я протестую!

— Садитесь, Степанян, — сказал Зафар. — Поберегите нервы. Вы должны хорошо знать: нас криком не возьмешь. За что вы отбывали наказание?

— Ни за что!

— Все-таки?

— За кражу.

— Может, за ограбление кассы?

— Да! Да-да! Что вы хотите от меня? Что? — Роберт снова рванулся к письменному столу, за которым сидел Зафар. — Я ни в чем не виноват! Всё!

— Где ломик?

— К-какой ломик?

— Которым вы открывали двери и взломали сейф?

— Я-ясно. — Роберт снова развалился на стуле. — Вы подозреваете меня в убийстве сторожа Каримова. Мне бы нужно было догадаться еще вчера, когда ко мне пожаловал ваш сотрудник. Наверное, вы здорово измельчали, если прибегаете к избитому приему, терроризируя тех, кто отбывал наказание. Ничего у вас не выйдет, говорю вам еще раз.

— Где все-таки ломик?

— Нет у меня никакого ломика.

— Итак?

Зафар вышел из-за стола, остановился перед Степаняном, поймал мечущийся взгляд.

— Вас видели с ломиком.

— Кто?

— Работники гостиницы.

Роберт хлопнул по коленям ладонями и захохотал, наклонившись вперед так, что едва не задел головой за край стола.

— Я так и думал, что вы будете расспрашивать обо мне всех, с кем я встречался. Не было у меня никакого ломика. Вас ввели в заблуждение. Вернее, я ввел в заблуждение ваших стукачей. Нет, это чертовски забавно. Они подумали, что я приносил в номер ломик. Это был обыкновенный резиновый жгут.

— Да?

— Не верите?

— Не кривляйтесь, Степанян, это все равно не поможет вам, — Зафар возвратился на место. — У нас есть улики, изобличающие вас.

— Липовые?

— Настоящие.

— Предъявите!

— Потерпите немного.

— Потерплю. Курить можно?

— Кури́те.

— Благодарю.

Роберт достал сигарету из портсигара, который вертел в руках, театрально похлопал по карманам, морща высокий лоб. Зафар кивнул на зажигалку, лежащую на столе.

— Берите.

— Вы очень любезны.

Лазиз тоже закурил.

Кабинет наполнился густым сизым дымом.

Зафар поднял телефонную трубку и попросил НТО.

— Слушаю, — послышался в трубке хрипловатый голос.

— Цой? Отпечатки готовы? Принесите, пожалуйста.

Цой зашел минуты через три с небольшой коричневой папкой. Он развернул ее перед Зафаром, искоса поглядывая на Степаняна.

Зафар взял первый лист. На нем ясно выделялись отпечатки пальцев. Они были сняты с колхозного сейфа и с бутылки, за которую брался Роберт. Зафар сразу отметил, что отпечатки принадлежат одному и тому же человеку. Впрочем, это мог легко увидеть даже не специалист, так четко была воспроизведена каждая линия.

Роберт по-прежнему внешне ничем не выдавал своего волнения. Он все так же самоуверенно посматривал по сторонам.

— Где вы были вчера ночью? Вас не было в гостинице.

— Есть свидетели?

— Есть. Вечером, разумеется, вы никуда не уходили. Были на виду у всех. Ночью же... Возможно, вы сами скажете, где были?

— Я уже сказал.

— Вы были на кладбище.

— Где-где? На кладбище? — Роберт снова захохотал. — Интересно, что я там делал? Беседовал с мертвецами?

Зафар быстро вытащил из сейфа небольшой сверток и положил на стол, глядя на Степаняна:

— Ваш?

Роберт рванулся к столу, стиснул зубы так, что под скулами вздулись огромные желваки, медленно принял прежнее положение.

— Вы хотите отдать мне этот сверток?

— Буду откровенным: не хочу, — сказал Зафар. — Я хочу только, чтобы вы подтвердили, что он — ваш.

— К сожалению, я не могу сделать этого. Не обессудьте, пожалуйста. С некоторых пор у меня отпала охота присваивать чужие вещи, даже если они имеют определенный ценный вес.

— Вас вчера видел с этим свертком один человек.

— Кто?

— Нос.

Роберт снова выдал себя — рванулся к столу:

— Нос?

— Да.

— Чепуха!

— Я устрою вам свидание.

— Сделайте одолжение. Только прошу вас, сначала сводите его в баню, иначе я не могу быть с ним в одном месте. Вам, конечно, не привыкать, как говорится. Милиция!

Зафар не успел ответить — Лазиз подскочил к Роберту, рывком поднял его со стула, бросил в лицо, с отвращением:

— Мы сначала тебя помоем, гад!

Степанян оторопело заморгал глазами.

— Что вы, что вы, я ничего. К слову пришлось.

Шаикрамов отвернулся — устало возвратился к Азимову. Тимур молча подбодрил его, указал глазами на стул.

Зафар не думал, что Лазиз сорвется, поэтому не сразу продолжил допрос, мысленно осуждая Шаикрамова.

— Итак, Нос видел вас с этим свертком.

— Где?

— На кладбище.

— Ловко! — К Роберту возвратилась прежняя самоуверенность. — Сначала вы спросили, что я делал на кладбище, потом — мой ли это сверток, потом вы стали утверждать, что Нос видел меня с этим свертком, теперь я, наконец, узнал, где он видел меня. Интересно, что я делал с этим свертком на кладбище? Возможно, вы ответите мне на этот вопрос?

— Пожалуйста.

— Благодарю.

— Вы прятали на кладбище деньги, которые взяли из колхозной кассы четыре дня назад.

Роберт болезненно сморщился:

— Дальше можете не продолжать... Неужели вы думаете, что кто-нибудь поверит этой вашей сказочке? Неужели вы считаете, что Нос имеет право давать свидетельские показания? Это подонок. Пьяница.

Зафар не возмутился. Он часто допрашивал преступников, хорошо изучил финты этих «законников».

Шаикрамов кипел от возмущения. Он снова то и дело вскакивал, правда, больше не прерывал допроса, не подходил к Степаняну.

— У нас есть, Степанян, еще один свидетель.

— Кто?

— Ваш брат.

— Аршавер? Какой же он свидетель, если сам...

— Ну-ну, договаривайте, — попросил Зафар. — Если сам — что? Вместе с вами совершал преступления? Так?

— Не ловите на слове.

Зафар покопался в папке, которую принес Цой, посмотрел на Роберта, настороженно застывшего на стуле.

— Подойдите сюда.

— Зачем?

— Подойдите, подойдите. Не стесняйтесь.

— Ну? — недовольно проговорил Роберт. Он встал, вяло приблизился к Зафару.

— Видите? — кивнул Зафар на лист бумаги с отпечатками пальцев.

— Что?

— Не узнаёте? Мы не так наивны, Степанян, как вам кажется. Мы имеем веские улики, доказывающие вашу виновность в совершении нескольких преступлений. Убийство сторожа — раз, — вышел Зафар из-за стола. — Ограбление колхозной кассы — два. Ранение участкового уполномоченного — три.

— Нет, это не я ранил его, не я!

— Вы, Степанян, бросьте притворяться, — повторил Зафар. — Мы не приняли версию, которую вы старались навязать нам... Анатолий Депринцев, разумеется, будет наказан. Он был связан с вами, очевидно, знал о всех ваших делах. Ему следовало бы своевременно сообщить нам об этом.

— У него не было времени, — засмеялся Шаикрамов.

Азимов с недоумением посмотрел на него.

— Нужно было сначала пропить деньги. Меценат мог в любой момент залезть в карман. Кстати, что заставило вас изъять у этого подопытного деньги? Жадность или новый тактический ход?

Роберт не ответил.

32

«...Так у нас все в порядке. Особых изменений нет. Седых остепенился. Не знаю, надолго ли? Порой мне становится жалко его. Нам, очевидно, нельзя до конца понять старших. Мы все время что-то ищем в них. Что? Может быть, хотим, чтобы они, как и мы, лихо отбивали ча-ча-ча? Или подчинялись нам?

Тимур по-прежнему работает в уголовном розыске города. Сейчас в отпуске. Уехал, кажется, домой, к родителям.

На днях у нас был полковник Розыков. Мы сейчас расследуем одно запутанное дело. Собственно, суть не в этом. Он тепло отозвался о Тимуре. Будто у него настоящий оперативный нюх или что-то в этом роде. Тут без тебя в городе было совершено несколько магазинных краж, занимались гумовцы[2], в том числе и Тимур.

Сам, как всегда, отечески суров и бодр. Он чем-то напоминает мне моего отца. Порой кажется, что я знаю его с детства.

Вчера ездила на кладбище. Была на могиле Наташи.

Как ты? Трудишься? Черкни несколько слов. Я до сих пор не верю, что ты уехал от нас. Каждый день, приходя в отдел, жду тебя. Это тоже, наверное, глупо?

Будь счастлив. Башорат».

«Башорат. Башорат».

Зафар сложил вчетверо тетрадный лист, исписанный крупным ровным почерком, вложил в конверт, несколько минут сидел молча, глядя перед собой задумчивыми глазами.

Он находился один в кабинете.

Был час заката. Солнце, опалив пожаром грани черных туч, смотрело в окна из-за негустых деревьев. В воздухе плавали огненные пылинки. Двери, казалось, вот-вот вспыхнут жарким пламенем.

Зазвенел телефон.

— Говорит Автюхович. Вы свободны?

— Да.

— Зайдите, пожалуйста, ко мне.

— Есть.

Зафар осторожно положил трубку на рычаг телефона, спрятал письмо во внутренний карман пиджака, шагнул в огонь, бушевавший у двери.

— Башорат. Башорат.

Дверь легко подалась вперед. Из коридора в кабинет хлынула полутьма. Зафар вошел в нее и снова, должно быть, машинально повторил имя далекой сотрудницы...

1

Полковник Розыков вышел из-за стола, пожал капитану Джаббарову руку, горячо сказал:

— Счастливого пути, Касым Гулямович!

— Спасибо, Якуб Розыкович!

— Только чур: не забывай о нас. Пиши сразу, как только приедешь в Москву. Кариму берешь с собой?

— Беру. Она у меня еще нигде не была. Прямо, как дикарка.

Розыков еще раз пожал руку Джаббарову, дошел с ним до двери.

— О работе пока забудь. Отдыхай. Передай Кариме поклон.

Джаббаров вышел из кабинета начальника ОУР и неожиданно почувствовал, что никуда ехать ему не хочется. Домой не пошел — повернул в коридор, чтобы зайти проститься с товарищами.

Азимов радостно улыбнулся, увидев Джаббарова.

— Никак не можешь уйти?

— Не могу, Тимур, — согласился Джаббаров. — Понимаешь, что-то происходит со мной.

— Бывает, — сказал Азимов.

Все, что нужно было решить, они решили вчера. Сегодня Джаббаров зашел в ОУР, чтобы проститься перед дорогой. Зашел на полчаса, да так и задержался до вечера. То ему казалось, что он не все еще объяснил Азимову, который принял у него дела, то, казалось, что начальник отдела не все сказал ему.

Азимов неожиданно хлопнул себя ладонью по лбу:

— Чего же это я молчу? Тебя Карима разыскивала.

— Давно? — забеспокоился Джаббаров. Он словно увидел смуглое тонкое лицо Каримы. — Что она сказала?

— Сказала, чтобы ты не остался ночевать в отделе, — снова улыбнулся Азимов.

Джаббаров улыбнулся тоже:

— Это она скажет.

Он вышел из кабинета.

Вечерело. Над городом розовели легкие тучи. Дул теплый ветер. По улицам тесным потоком шли автомашины — наступал час пик. На троллейбусной остановке толпились люди.

— Привет стражу порядка! — обратился к Джаббарову мужчина лет сорока, встав на его пути.

Джаббаров поднял голову:

— Здравствуйте.

— Ты что? Не узнал меня? Это же я! Колька Крась! Узнал?

— Узнал!

Джаббаров в самом деле узнал мужчину. Это был медвежатник Николай Красов. В свое время он попортил немало крови оперативникам города. Его поймали с поличным и привлекли к уголовной ответственности.

— Узнал? Молодец! Может, посидим где-нибудь? А? Покалякаем о том о сем.

Джаббаров посмотрел на приближающийся троллейбус, увидел нужный номер, однако с места не сдвинулся, перевел взгляд на Красова, открывающего пачку сигарет.

— Когда вышел?

— В январе.

— Работаешь?

— Подожду. Куда торопиться? Впереди вечность. Успею: намылю холку. Может, посидим все-таки? У меня сегодня питейное настроение. Не пожалеешь, клянусь! Кого-нибудь ловишь?

— Ловлю. У меня должность такая, — усмехнулся Джаббаров. Он проводил взглядом еще один троллейбус. — Прописался?

— Прописался. Не беспокойся. Береженого бог бережет. Зачем рисковать зря? Ты все в лейтенантах?

— В лейтенантах.

— Что же так? Плохо борешься с нашим братом? Поднатужься.

Красов скривил губы, покачался на тонких ногах и, запустив руки в карманы, зашагал по тротуару в сторону Урды.

Джаббаров вспомнил о своем «подопечном» Иване Рябцеве, пропустил очередной троллейбус и тоже зашагал по тротуару — только в другую сторону, к скверу Революции.

Рябцев жил в двухкомнатной квартире на улице Карла Маркса. Он обрадовался, увидев Джаббарова, усадил на диван, заходил по комнате, не скрывая волнения. Обрадовалась и жена Рябцева. Она тут же ушла на кухню, чтобы поставить чайник на газовую плиту и приготовить ужин.

— По гроб жизни не забуду вашу помощь, Касым Гулямович, — сказал Рябцев.

Джаббаров тоже величал бывшего карманника по имени-отчеству, говорил, что у него все лучшее еще впереди и что он еще сослужит добрую службу народу.

Жена Рябцева была другого склада. Она пренебрегала «выканьем» и смеялась над «излишней вежливостью» двух «вполне взрослых мужчин», замечая нередко с любовью:

— Чумовые вы, ей-богу, чумовые!

Не нашлось у нее других слов и сегодня.

— Ты, Настасья Ивановна, помалкивай, — притворно-грозно предупредил Рябцев. — У нас с Касымом Гулямовичем — особые отношения. Тебе, по твоей бабьей натуре, этого сроду не понять.

— Где уж мне понять. Только ты у меня можешь все понять. Министр!

— Ладно тебе.

Джаббаров невольно вспомнил время, когда впервые встретился с Рябцевым. Тогда это был другой человек: замкнутый, ненавидящий всех, кто пытался учить его уму-разуму. Он не стыдился ни крепких слов, ни плохих поступков. Мир представлялся ему скопищем бездельников и болтунов. Особенно озлобляли его встречи с работниками кадров, которые не принимали его на работу, узнав, что он вышел из заключения.

— Бюрократы! Заелись! Так вашу!..

Джаббаров сердился:

— Ведите себя прилично, Рябцев! Вы же взрослый человек! Честное слово, мне стыдно за вас. Неужели вы не понимаете этого?

Рябцев вел себя прилично до следующей встречи... с кадровиками.

— Касым, что же ты так плохо ешь? — прервала Анастасия Ивановна мысли Джаббарова. — Ты попробуй мои вареники. Попробуй, попробуй. Плов-то, поди, надоел? Или он, как у нас, картошка: в еде главный? Моя покойная матушка говаривала о картошке: варишь её, печешь её, жаришь её, всюду — она. Без неё — никуда!

2

Карима с упреком посмотрела на мужа, приближавшегося к дому. На ней было темное платье, туго обтягивающее тонкую стройную фигуру, черные туфли на высоких каблуках. Она стояла у калитки под старым ветвистым дубом.

— Ты что? В гости собралась?

— Да.

Джаббаров забеспокоился: уловил в голосе жены печаль.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Не обманывай!

— Чудак!

Она прошла в дом.

Он догнал ее, взял за руки, повернул к себе:

— Пойдем в кино?

У неё дрогнули губы:

— С ума сошел! Кто же сейчас ходит в кино? У нас есть телевизор.

— Пойдем!

Улица встретила молодых супругов тихим шелестом листвы, ярким светом электрических фонарей, далеким неумолчным гулом большого города, провалом бездонного темного неба.

Они долго шли молча прямо посередине улицы, занятые только друг другом.

Карима простила мужу поздний приход. Не могла она долго сердиться на него — понимала, что сегодня ему нужно было побывать у друзей, решить с ними необходимые вопросы. Он уходил в отпуск на два месяца.

— Что волнует тебя, Карима?

— Ничего... Ты!

— Я? Чудачка!

Они замедлили шаги и снова долго молчали. Впереди по-прежнему весело перемигивались фонари, вокруг все так же тихо о чем-то своем шелестела листва, вверху таким же загадочным провалом темнело небо.

Ночью Джаббаров проснулся от неясной тревоги. Он полежал некоторое время, глядя на застывшие силуэты мебели, едва вырисовывающиеся на фоне белой стены, тихонько поднялся и вышел во двор.

Светало. Звезды, будто испуганные светлячки, пронизывали пространство слабыми лучиками. Глубокая тишина сковывала дома и деревья.

Джаббаров закурил и, повернувшись к калитке, изумленно вскинул голову.

Впереди, как грозовой всполох, поднялось огромное розовое зарево. Под ногами что-то загрохотало и покатилось куда-то вниз.

«Что это?» — огляделся Джаббаров.

Страшный толчок, последовавший тут же, отшвырнул его к дереву. Он схватился за оголенную ветвь, с трудом удержался на ногах, рванулся к двери.

— Карима!

Голос жены потонул в страшном грохоте:

— Касымджан!

Налетел ветер. Унес пыль, взметнувшуюся к небу желтым столбом. Обнажил дом.

«Что это?» — снова застыл на месте Джаббаров.

Дома, собственно, уже не было. Было покосившееся глинобитное сооружение из трех стен. Четвертая стена валялась рядом с искореженной дверью.

— Карима?!

— А-а-а-а-а! — отозвалось эхо.

Джаббаров кинулся к пролому, перелез через груды кирпичей в комнату, метнулся, будто помешанный, к кровати.

Жены на кровати не было.

— Ка-арима?!

— Ка-асымджан?!

Они встретились в темноте. Она еле держалась на ногах. Он поднял ее и, осторожно ступая, вынес из комнаты во двор.

— Пусти.

У него не нашлось слов ответить ей. Он остановился на миг у дерева, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за дувала.

— Что это было?

— Землетрясение.

— Землетрясение? — У нее расширились глаза от ужаса. — Касым, у наших, наверно, дом тоже развалился? Может быть...

Она не решилась сказать то, что готово было сорваться с языка.

— Не беспокойся, пожалуйста. Янгишахар далеко. Твои родители живы. Эпицентр где-то здесь. Возможно, даже под городом. Не беспокойся. Родители живы. Я уверен.

— Уверен? Это землетрясение, Касым!

— Пожалуйста, не беспокойся. Отдохни... Отдохни, Карима, прошу тебя.

Он говорил спокойно, словно был уверен в том, что с родными жены ничего не случилось. Однако у него так же, как и у нее, было тревожно на душе. Ему хотелось сейчас же бросить все и полететь в Янгишахар.

Они вышли на улицу.

На улице толпились соседи. В воздухе стоял все усиливающийся гул потревоженного города. Беспокойно, с надрывом лаяли собаки. Кто-то совсем рядом голосил истошно:

— Вай дот, вай дот, вай дот!

Джаббаров остановился — к нему сразу со всех сторон кинулись люди: в пижамах, в трусах, босиком.

— Касым-ака, что же это? Что, Касым-ака? Землетрясение, да? Землетрясение? Скажи, как быть? Что делать? Что, Касым-ака?

Джаббаров посмотрел на женщину, которая требовала ответа, внимательно оглядел собравшихся соседей. Они, по-видимому, ждали слова поддержки, помощи от него.

— Землетрясение, Халида-апа.

— Землетрясение? Ты не ошибаешься?

— Нет.

— Слава аллаху! Я думала — война, — молитвенно сложила руки женщина. У нее было темное, землистое лицо. — Слава аллаху!

— Стихия, — дрогнувшим голосом произнес юноша в очках, стоявший рядом с ней.

— Стихия? — переспросил старик в чалме. — Ты еще юн говорить о таких вещах... Правоверные, всё в руках аллаха! — обратился старик к людям. — Аллах разгневался и наказал нас! Идите в мечеть, правоверные. Молитесь.

— Отец, что вы такое говорите. Как можно? — сказал юноша.

Старик выступил вперед, вскинул руки к небу:

— Аллах не простит нас, если мы не покаемся. Обрушит на нас новые беды.

В толпе зароптали. Послышались разноречивые голоса. Загудел ветер в проводах, пересекающих улицу.

Юноша стал успокаивать старушку, причитающую рядом.

— Это землетрясение, биби, понимаете, землетрясение!

— Все в руках аллаха, сын мой. Как он захочет, так и будет. Достопочтенный Садык-бобо прав. Позабыли мы обычаи своих предков, вот аллах и покарал нас.

Джаббаров сжал локоть жены.

— Пошли, Карима.

— Пошли.

Толпа притихла. Над полуразрушенными дувалами и домами повисла звонкая тишина.

— Скажи что-нибудь, Касым!

Джаббаров снова сжал локоть жены, словно поблагодарил за совет, остановился и, повернувшись, посмотрел на старика в чалме.

— Я думаю, что вам лучше поговорить с аллахом с глазу на глаз. Оставьте соседей в покое. У них сейчас и без вас немало хлопот. Идите, товарищи, по домам. Скоро на работу. Еще опоздаете.

Через несколько минут улица опустела.

3

Город гудел. Полыхало за деревьями зарево. В домах то вспыхивали, то потухали испуганные огни. По-прежнему надсадно лаяли собаки. Люди выбегали из калиток, торопливо шли вдоль глинобитных дувалов к высокому административному зданию. За ним была площадь. В нее, как реки, вливались улицы.

— Слышишь? Трамвай.

Джаббаров услышал скрежет колес, доносившийся издалека.

Мимо проехали одна за другой две «Волги», переполненные пассажирами. Потом неожиданно появился из-за поворота троллейбус, почти пустой. Джаббаров проводил его взглядом и неожиданно замер, будто натолкнулся на невидимое препятствие: к магазину, стоявшему под высокими деревьями, пригнувшись, бежали два человека.

— Подожди. Я сейчас.

Карима не успела ответить. Джаббаров резко повернулся, перепрыгнул через широкий арык и, задержавшись на мгновение, кинулся к магазину.

— Касым, наш автобус! — крикнула Карима.

Магазин был залит светом электрических ламп. На его желтых стенах темнели глубокие неровные трещины. Деревянные двери перекосились и, казалось, чудом держались на петлях. Из витрин с разбитыми стеклами выглядывали товары.

Джаббаров подбежал к этим двоим, уже находившимся у магазина. У одного чернел на шее бугристый рубец, должно быть, след от ножа, другой, судя по всему, накурился анаши — смотрел безумным, отсутствующим взглядом.

— Я постою на атанде, а ты поработай, — тоном приказа сказал тот, что с рубцом.

У Джаббарова привычно сжались кулаки, однако он сдержался, огляделся, надеясь, что его заметит кто-нибудь и придет к нему на помощь.

— Что будешь делать? — спросил мужчина с рубцом.

— Темнота, — махнул рукой анашист. — Видишь дыры? — Он указал на разбитые окна. — Бери хрусталь, часы, сапоги... Понял?

— Понял, — жадно повторил первый, тот, что был с рубцом. — В общем, давай, действуй, пока мусор не привалил. Я дам знать, если что. Только бери самое ценное. Не мельчи.

Он быстро юркнул под навес небольшого сооружения, стоявшего в стороне, застыл у стены, напряженно поглядывая на прохожих.

Анашист шагнул к разбитому окну.

— Подожди, — сказал Джаббаров.

— Что случилось?

— Тебе придется «поработать» в другом месте. Я — сотрудник уголовного розыска.

— Кто? Ты? — Глаза анашиста налились кровью. — Брось пугать честных людей.

Джаббаров резко схватил грабителя за руку, когда он потянулся к окну, с силой завернул за спину. Грабитель мгновенно присел, крикнул сообщнику, страшно скаля зубы:

— Чего стоишь? Бей гада!

Однако сообщник не откликнулся — метнулся за строение и, перебежав улицу, скрылся за полуразрушенной кирпичной стеной.

— Предал, сволочь, — зло выругался анашист. — Пусти, слышь, пусти!

Джаббаров огляделся — к магазину спешили люди. Среди них увидел жену. «Подкрепление ведет... Карима, Карима. Трудно тебе со мной».

Грабитель, должно быть, тоже понял, что к его неожиданному противнику идет подкрепление. Это ничего хорошего не сулило ему, поэтому он решил поиграть на чувствах толпы — зло взглянул на Джаббарова и закричал:

— Задержите этого гада, граждане! Он пытался ограбить магазин. К счастью, я успел. Задержите, граждане!

— Не старайся, — предупредил Джаббаров.

— Заговорил, заговорил... Задержите его, граждане. На нашей беде решил нажиться... А-а-а, пусти руку! Пусти руку, слышь? Граждане, что же это получается? Почему вы стоите? Граждане?!

— Не надрывайся!

Джаббаров оттолкнул от себя грабителя в руки подступивших людей, достал из кармана удостоверение, показал людям:

— Я из уголовного розыска...

— Молчи, — подошел к грабителю мужчина лет пятидесяти.

— Дай ему хорошенько, Денис Макарыч, — крикнул из толпы старик с короткой белой бородой. — Дай ему, гадюке ползучей!

Мужчина, очевидно, не нуждался в совете — он наотмашь ударил грабителя по лицу и возвратился на место. Грабитель схватился грязными руками за окровавленный рот, подскочил к Джаббарову, сжался в комок, не сводя с людей испуганных глаз.

— Ты еще дай ему, Денис Макарыч, — снова посоветовал старик. — Раньше за такие вещи к стенке ставили.

— Поставим и сейчас, не сомневайся.

Джаббаров поднял руку, увидев отделившихся от толпы двоих рослых парней, которые, судя по всему, собирались «поставить к стенке» грабителя.

— Прошу вас, товарищи, успокойтесь! Мы накажем его... Карима, побудь здесь. Я съезжу в отдел. Отвезу его.

Карима растерянно огляделась:

— Как же я одна?

— Почему одна? Смотри, сколько у тебя помощников.

— Убирай его отсюда, убирай, — сказал мужчина. — Мы подежурим здесь, у магазина. Не тревожься.

Джаббаров толкнул грабителя в спину:

— Пошли!

— Возвращайся скорее, — попросила Карима.

Джаббаров повел грабителя через улицу. Из переулка минуты через полторы на большой скорости выехала машина и резко затормозила на перекрестке. В дверцах машины показался Рябцев.

— Касым Гулямович, доброе утро! Как у вас?

— Здравствуйте, Иван Семенович, — остановился Джаббаров, не выпуская руку грабителя.

— Настасья Ивановна выгнала из дому. Езжай, говорит, к Касыму Гулямовичу. Может, говорит, помощь нужна. Дом, говорит, может развалился, так к нам вези.

— Дом у меня, конечно, уже не дом: три стены да крыша. Не об этом сейчас речь — активизировались нечестные люди. Уже растопырили карманы — ищут, где что плохо лежит.

— Что вы говорите, Касым Гулямович? Неужели?

Рябцев быстро повернулся к спутнику Джаббарова.

Джаббаров приподнял руку.

— Это один из охотников. Пытался ограбить магазин.

Рябцев сразу шагнул к грабителю:

— Что же ты, падла, делаешь? Может, не знаешь, какая беда обрушилась на город? Чего рыло воротишь? Касым Гулямович, разрешите съездить ему один раз по фотографии? В порядке профилактики.

— Отойди, отойди, — неожиданно заорал грабитель, видя, что Рябцев намеревается выполнить угрозу, не дожидаясь разрешения.

— Не марайте рук, Иван Семенович... Давайте его сюда, товарищ, — обратился шофер к Джаббарову. — Нечего ему по городу разгуливать.

Джаббаров сел с грабителем в машину, однако тут же вышел, отозвал Рябцева в сторону, попросил:

— Иван Семенович, пожалуйста, позвоните в Янгишахар, к родителям Каримы. Узнайте, все ли у них в порядке. Мы шли на переговорный пункт. Немножко не дошли, как видишь.

— Не тревожьтесь, Касым Гулямович, я все сделаю... Вы думаете, что землетрясение в Янгишахаре тоже... — Рябцев не договорил, схватил Джаббарова за руку. — Где? Карима? Вы что-то скрываете? Да?

— Ничего с ней не случилось. Она у магазина, охраняет... Подождите, может быть, мы сделаем наоборот, — оживился Джаббаров. — Вы подежурите у магазина, а она пойдет на переговорный пункт. Как это я сразу не догадался. Или вы заняты?

— Нет.

— В таком случае, не медлите, идите... Идите, идите, Иван Семенович, у нас нет времени. Ну?

— Куда? — будто не понял Рябцев.

Джаббаров хотел показать, как пройти к магазину, однако, встретившись взглядом с Рябцевым, невольно сделал шаг назад, увидев безвольное, испуганное лицо Рябцева.

— Брось, Иван Семенович, слышишь, брось! — перешел Джаббаров на «ты». — Иди. Скажи Кариме, чтобы шла на переговорный пункт.

— Касым Гулямович... Касым Гулямович...

— Что это с ним? — спросил шофер, когда Рябцев наконец побежал к магазину.

Джаббаров обернулся, сказал шоферу:

— Вспомнил юность... Поехали.

— В ГУМ[3]?

— Да.

«Волга» рванулась с места и вскоре затерялась в потоке машин. Из нее хорошо просматривались покосившиеся дувалы и потрескавшиеся дома.

Над городом вставало жаркое апрельское солнце, подернутое свинцовым туманом.

4

В отделе было шумно.

Сотрудники обходили кабинеты, рассматривали трещины, появившиеся на стенах, громко комментируя последние события. Повсюду валялись кирпичи, разбитые графины и люстры. Воздух был насыщен запахом пыли, которая густым слоем покрывала полы, столы, шкафы, подоконники, стулья. С потолков свисали оголившиеся провода и искореженные фанерные листы.

Слышались возбужденные голоса. Вспыхивали короткие горячие споры.

— Здорово все-таки тряхнуло.

— Я не хотел бы находиться здесь в пять двадцать шесть[4]. Бррр!

— У тебя дома было лучше?

— Ни одной трещины. Кроме, разумеется, вывалившейся стены. Это же сущий пустяк!

— Есть ли жертвы, не слышали?

— Наверное, есть.

— Теперь к нам не только энтузиасты-строители приедут, пожалуй, но и кое-кто из тех, кто неравнодушен к чужому добру.

— Видели? Джаббаров уже привел одного субъекта.

Джаббаров в это время переступил порог кабинета начальника отдела.

Розыков сидел у приставного стола и хмуро тер щетинистый подбородок, глядя на сотрудников, сидевших напротив.

«Забыл побриться, — отметил про себя Джаббаров. — Этого никогда не случалось с ним».

— Джаббаров? Прибыл? — поднял голову Розыков. — Садись... Надеюсь, у тебя все в порядке?

— Да. — Джаббаров сел на диван, стоявший у стены.

— У меня, к сожалению, дом потрескался, — сказал Розыков. — Сейчас жена с детьми подпорки ставят.

— Если еще раз тряхнет так же, то никакие подпорки не помогут, — заметил Азимов. Он сидел около полковника, подтянутый, в темно-синем полувоенном костюме. Его черные усы, как всегда, были аккуратно подстрижены.

— Не паникуй, Тимур Назарович, — вскинул глаза Розыков.

— У меня нет оснований для паники. Я живу на Чиланзаре. Знаете, какие у нас дома? — прищурился Азимов. — Даю голову на отсечение — двенадцать баллов выдержат. Последнее слово техники.

— Ладно, — встал Розыков. — О личных переживаниях и впечатлениях поговорим в более благоприятное время. Сейчас за работу, товарищи. Только не увлекайтесь. Помните, сейчас от каждого из нас требуется максимум сил. Касым Гулямович, разве вы еще не уехали? — словно впервые заметил начальник отдела Джаббарова. — Вы же говорили, что уезжаете рано утром.

— Мой поезд уже ушел, — посмотрел Джаббаров на часы.

— Карима уехала?

— Звонит к родителям в Янгишахар... Мы не поедем, Якуб Розыкович. Я не могу, ну вот так не могу! Отдохнем после. Когда земля успокоится.

— Боюсь, что вам придется долго ждать, — улыбнулся Азимов.

— Подождем.

Зазвенел телефон. Розыков повернулся к нему, как к живому существу, и, помедлив мгновение, потянулся к трубке.

— Розыков слушает... Что? Да-да! Обязательно... Спасибо, у меня все в порядке. Желаю успеха.

Офицеры, будто по команде, проследили за рукой начальника отдела, державшего некоторое время руку над рычагом аппарата, потом одновременно посмотрели на его изменившееся лицо.

— На Асакинской кража!

— Началось, — тяжело вздохнул Григорьев.

— Преступление было совершено до землетрясения, товарищ Григорьев, — сказал Розыков. — Товарищ младший лейтенант, — обратился полковник к Батраеву, — займитесь этим делом. Предварительно свяжитесь с дежурным по городу. Сообщение о краже поступило к нему. Вечером доложите обстановку.

— Есть! Разрешите идти? — вытянулся Батраев.

— Да.

Младший лейтенант вышел.

Снова зазвенел телефон. Розыков выждал немного, затем взял трубку.

— Слушаю... Здравствуйте, Джура Касымович... Хорошо. Хорошо-хорошо.

Офицеры переглянулись: звонил начальник управления милиции. Он отдыхал в санатории, находящемся недалеко от Ташкента.

— Спасибо, Джура Касымович. Не беспокойтесь, мы не подведем... Приступайте к работе, товарищи. — Розыков положил трубку, оглядел вытянувшихся офицеров. — Меня вызывает комиссар.

— В санаторий? — настороженно спросил Азимов.

— Почему в санаторий? Комиссар у себя.

5

Джаббаров прошел вместе с Азимовым в кабинет.

— Да, здорово тряхнуло, — Азимов посмотрел на осколки плафонов, валявшиеся на полу, остановился посредине кабинета. — Ты что собираешься делать? Примешь руководство? Или все-таки уедешь в Москву?

— Приму... Только не сейчас, Тимур, — поднял руку Джаббаров, видя, как потянулся Азимов к сейфу. — Я в отпуске. Разве ты забыл? Через два месяца, пожалуйста, я к твоим услугам.

— Ты что? Не будешь работать?

— Буду.

— Не понимаю.

— Командуй парадом ты, я похожу в рядовых. Только прошу, сегодня не загружай меня. Постарайся обойтись наличными силами. Я сначала устрою некоторые домашние дела. Кстати, ты не знаешь, где будут давать палатки?

— В райисполкоме.

— Туда я и направлюсь.

— Послушай, Касым. Может быть, вам лучше пока перейти ко мне, — предложил Азимов. — Правда, у меня не хоромы. Однако за прочность дома ручаюсь. Вам мешать не буду.

— Спасибо, Тимур, — поблагодарил Джаббаров. — Если мне придется туго, то я с радостью обращусь к тебе.

В кабинет заглянула секретарша Розыкова — Машенька.

— Касым Гулямович, к телефону.

— Кто? — невольно подался вперед Джаббаров.

— Жена.

— Спасибо, Машенька.

— Пожалуйста.

В приемной хозяйствовало солнце. Оно будто специально заглянуло сюда, чтобы подбодрить Джаббарова.

Джаббаров некоторое время молча прислушивался к хрипам, которые доносились из трубки, затем среди этих хрипов раздался голос Каримы, снимая с лица Джаббарова заботливые морщины.

— У них все в порядке, Касым, родной, не беспокойся. Толчок был слабый — всего два балла. Папа выехал к нам. Мама передает тебе поклон... Касым, ты почему молчишь?

— Слушаю, Карима. Говори, говори!

В трубку хлынул поток встревоженных слов.

— Ты что будешь делать, Касым? Останешься в отделе или поедешь домой? Послушай, не забудь дать телеграмму в Москву. Друзья будут беспокоиться. Сообщи, что мы живы и здоровы. В общем, сам знаешь. Касым, родной, если можешь, приезжай поскорее домой.

— Хорошо, Карима.

Машенька вопросительно посмотрела на Джаббарова. «Что это с ним? — подумала она. — Может быть, с родными что-нибудь случилось?»

— У вас все в порядке, Касым Гулямович?

— Все в порядке, Машенька. До свидания.

— До свидания.

Азимов ждал Джаббарова. Когда он вернулся — прикрыл окно и забарабанил пальцами по столу, следя за солнечным зайчиком, дрожавшим на оголенной сырцовой стене. Джаббаров заметил это и невольно улыбнулся.

— Никто не спрашивал меня?

— Нет, — сказал Азимов.

— Карима звонила. В Янгишахаре все в порядке.

— Я знаю.

— Звонил?

— Утром. Говорил с Голиковым. До родителей не дозвонился. Он проведает... Потом я позвоню еще. Ты иди домой. Приведи свое хозяйство в порядок. Будешь нужен — позовем.

— Хорошо, — улыбнулся Джаббаров. — Между прочим, как бы поступил ты, если бы оказался на моем месте? Только не криви душой, пожалуйста.

— Я бы уехал в Москву.

— Да ну?

— Уехал бы.

— Неужели действительно уехал бы? Фу, дьявол, — увидел Джаббаров в глазах Азимова смешинки. — Как тебе не надоело портить людям нервы! Не понимаю.

— Состаришься — поймешь, — сказал Азимов.

6

На третий день после землетрясения в отдел поступило сообщение об ограблении квартиры. Полковник поручил расследование этого преступления Азимову и Джаббарову.

Они немедленно выехали на место происшествия.

Дом барачного типа встретил работников милиции глухой тишиной. Около него на проезжей части улицы стояли армейские палатки. Во дворе, у каждой двери, возвышались горы домашнего скарба: шифоньеры, тумбочки, столы, стулья, кровати. Из открытых окон выглядывали телевизоры, радиоприемники, магнитофоны, аквариумы. На крутой глиняной возвышенности, желтевшей у дощатого забора, стоял деревянный идол.

Джаббаров невольно залюбовался творением неизвестного мастера: подошел к идолу, словно приехал сюда только для того, чтобы увидеть его.

Азимов попросил проводника служебно-розыскной собаки старшину Гафурова оставаться пока на месте.

Квартира, из которой были похищены вещи, находилась в середине дома. Хозяйка квартиры увидела работников милиции, когда они подходили к крыльцу, молча открыла двери и отступила в сторону.

— Вы Королева Анна Дементьевна? — спросил Азимов.

— Да.

— У вас произошла кража?

— Да.

В квартире ничего не напоминало о краже — всюду царил порядок. Полукруглый стол покрывала белоснежная скатерть, на окнах висели голубоватые прозрачные занавески, у кровати, покрытой шелковым зеленым покрывалом, стоял торшер. Рядом с ним, на тумбочке, белел бюст Чайковского. В углу чернел тяжелый гранитный четырехугольник. На нем четко обозначался желтоватый круг.

— Что было на этом четырехугольнике? — поинтересовался Азимов. Он стоял у двери, задумчиво пощипывая левой рукой усы.

— Идол, — с неохотой отозвалась Королева.

— Это он во дворе?

— Да.

— Вы вынесли его?

— Да.

— Это было необходимо?

— Трясет.

Азимов быстро взглянул на Королеву. Слишком много горечи было в слове «трясет».

— После того, как вас обокрали, вы убирали в квартире? — спросил Азимов.

— Убирала.

— Жаль.

— Простите, я не знала. Здесь был такой беспорядок. Неприятно.

«Неприятно, — подумал Азимов. — Попробуй теперь, найди нужные следы».

— У вас кто-нибудь был сегодня?

— Был... Нет-нет, в квартире никого не было, — поспешно добавила Королева. — Не беспокойтесь, пожалуйста.

— Спасибо. — Азимов подождал секунду-другую, решая, как быть дальше, затем повернулся к проводнику, застывшему у двери с овчаркой. — Товарищ старшина, прошу вас!

— Есть, товарищ лейтенант!

Гафуров натянул поводок — овчарка взглянула на него, навострила уши, вытянулась, будто увидела впереди человека, осквернившего квартиру своим присутствием. Гафуров подвел овчарку к шифоньеру, открыл дверцы, приказал строго:

— След! След, Найда!

Овчарка обнюхала вещи, находящиеся в шифоньере, прошла к трельяжу, замерла у места, где стоял гранитный четырехугольник, рванулась к двери, резко обогнув стул.

Гафуров подбодрил:

— Молодец, Найда! Молодец!

Азимов тронул за рукав практиканта Аденина, прибывшего с Гафуровым, кивнул на дверь:

— Действуй!

— Есть, товарищ лейтенант!

Аденин лихо козырнул и, круто повернувшись, вышел из комнаты.

Азимов невольно улыбнулся — вспомнил себя, таким же вот желторотиком, самоуверенным и наивным, попортившим немало крови капитану Сорокину.

Гафуров встретил Аденина вопросом:

— Бегать умеешь?

— Умею!

— Не отставай... Найда, след! След!

Овчарка натянула поводок.

Через несколько минут Гафуров и Аденин обогнули возвышение во дворе, на котором стоял идол, пересекли двор и, выйдя на улицу, устремились вслед за овчаркой в узкий переулок, ведущий к стадиону «Динамо».

Около квартиры Королевой собрались люди.

7

— Подождите, подождите! Говорите по очереди! Давайте начнем с вас... Пожалуйста, товарищ!

Мужчина, на которого смотрел Джаббаров, только что кричавший громче всех, внезапно умолк, словно воды в рот набрал.

Азимов видя, что Джаббаров попал в затруднительное положение, проговорил, покалывая мужчину насмешливым острым взглядом:

— Что же вы испугались? Говорите! Ваше показание может помочь. Судя по всему, вы опытный поборник истины. Это делает вам честь. Вы видели преступника?

Мужчина не успел ответить: из толпы выделилась полная, пожилая женщина. Она приблизилась к мужчине и запальчиво произнесла, уперев руки в бока:

— Опять молчишь? Давеча тоже молчал? Почему ты не задержал ворюгу? Испугался?

— Ты, Авдотья, не очень-то командуй! — оскорбился мужчина. — Сама бы задерживала! Ручищи вон какие! Ударом любого мужика свалишь!

— Да ты что! Бабье ли дело ворюг задерживать?

— Вернемся к преступнику, — прервал перепалку Азимов.

Джаббаров молчал. Он стоял рядом и глядел на собравшихся внимательными прищуренными глазами. Это повторялось всякий раз, когда рядом с ним оказывался Азимов. Азимов мысленно благодарил его за это, брал «вожжи в свои руки» и торопил события, боясь упустить момент.

— Пусть она расскажет о нем, — указал старик, оказавшийся рядом с пожилой женщиной. — Глаза у нее острые, как у кошки. Все видит.

— Не умею я рассказывать, — неожиданно смутилась женщина. — У него лучше получится, — кивнула она на мужчину, с которым только что повздорила.

В полдень во дворе появился высокий блондин лет тридцати с коричневым чемоданом в руке. Он неторопливо подошел к водопроводной колонке, напился спокойно, точно был в собственном дворе, посмотрел вокруг и направился к подъезду, в котором жила Королева. Многие знали, что она в это время на работе, однако никто не придал этому особого значения: уверенность незнакомца загипнотизировала людей.

Молча, пожалуй, даже с любопытством, наблюдали они за ним и тогда, когда он вышел из квартиры Королевой.

Все были подняты на ноги позже — после того, как сын Королевой, вернувшись из школы, обнаружил на столе записку с таким текстом:

Далее следовала непонятная подпись-закорючка.

— Всё?

— Что же еще? — Женщина посмотрела на Азимова, словно удивилась, услышав его вопрос.

— Как был одет блондин?

— Просто.

— Может, уточните?

— В костюме он был, товарищ начальник, — сказал мужчина. — В коричневом. В шляпе, конечно. Тоже в коричневой. В туфлях, черных, узконосых. Это я хорошо запомнил, на днях купил себе такие туфли. В новом универмаге. Около гостиницы «Ташкент».

— Когда купил-то? Когда пьяный приплелся, что ли? — насмешливо поинтересовалась женщина.

Азимов и Джаббаров отошли в сторону и некоторое время молча смотрели на идола, темневшего на стальном фоне неба. К ним вскоре подошла Королева. Она устало вскинула на Джаббарова глаза, спросила тихим извиняющимся голосом:

— Найдете... вещи?

Джаббаров ответил не сразу. Подождал минуту, словно решал: быть откровенным с потерпевшей или не быть? Он тоже беспомощно сузил плечи.

— Найдем... вора.

— Вора? — повторила Королева. — Зачем мне вор? Вы найдите мне вещи. Даже не все. Не надо все. Найдите статуэтку Лепешинской. Боже мой, откуда у нас берутся такие люди?

— Не расстраивайтесь. Мы используем все наши возможности.

— Спасибо.

Королева пошла к себе.

Джаббаров и Азимов направились к машине, стоявшей у дома, недалеко от калитки.

— Поехали?

— Поехали, — сказал Джаббаров, не глядя на шофера. Он сел на заднее сиденье, распахнул перед Азимовым дверцу. — Прошу, маэстро!

— Вы очень любезны, — расправил усы Тимур.

Через полчаса они подъезжали к площади имени Пушкина.

8

— След, Найда! След!

Овчарка тревожно нюхала землю, кружилась на одном месте, заискивающе глядя на людей.

— След, Найда! След!

Гафуров и Аденин находились напротив арки стадиона «Динамо». Позади них шумела многолюдная Ново-Московская улица. В небе собирались тучи — тяжелые, обложные, с иссиня-черными краями внизу.

— Найда, след! След!

Овчарка ткнулась еще несколько раз в выбоины на земле и снова заискивающе посмотрела на людей. Гафуров ослабил поводок, поняв, что овчарка потеряла след.

— Всё!

— Попробуйте еще раз, — предложил Аденин.

— Бесполезно. Вор, по-видимому, здесь остановил машину и уехал, — сказал Гафуров.

— Вы уходите?

— Моя миссия, к сожалению, окончена.

— Возможно, поможете мне?

— Чем?

— Давайте осмотрим стадион. Это займет немного времени, — поспешил заверить Аденин Гафурова.

— Дело не во времени. Уехал вор, понимаете? Если бы он направился на стадион, то Найда привела бы нас к нему. Это как дважды два. Я хорошо знаю ее. Не первый год работаем вместе.

— Ладно. Я осмотрю один.

— Подождите. Какие-то вы, оперативники, ненормальные... Пойдем, Найда, — обратился Гафуров к овчарке. — Поможем этому юному Пинкертону. Может, действительно, снова нападем на след. Чем черт не шутит.

— Спасибо, — поблагодарил Аденин.

Через два часа они возвратились на Ново-Московскую. Найда не оправдала надежд курсанта — не напала на след вора. Аденин нервничал. Гафуров, напротив, торжествовал. Он был рад, что Найда «не разбрасывается» — вернулась к прежнему следу.

— До свидания, — вздохнул Аденин.

— Ты остаешься здесь?

— Я должен найти преступника.

— Как хочешь... Найда, пойдем. — Гафуров прошел несколько метров вдоль арыка, неторопливо обернулся. — Может, пойдешь со мной? Только зря время потратишь. Вор уехал на машине. Он сейчас где-нибудь на другом конце города.

— Знаешь пословицу: «Семь раз отмерь, один раз отрежь»?

— Ну?

— Я отмерю сто раз, только свое дело выполню точно, без зазубринок. Уловил?

— Уловил.

Оставшись один, Аденин довольно долго стоял у плакучей ивы, глядя на мутные воды Салара. Неспокойно было у него на душе. Он перебирал в памяти аналогичные дела, прослушанные в школе милиции, взвешивал и анализировал.

Впрочем, возможно, Гафуров прав: преступник действительно уехал на попутной машине. Возможно, Азимов и Джаббаров уже задержали его и доставили в отдел?

Аденин круто повернулся и почти побежал к зданию дирекции стадиона.

— Я из угрозыска, — представился он симпатичной крашеной секретарше. — Разрешите воспользоваться вашим телефоном?

— Пожалуйста, — с опаской отодвинулась от телефона секретарша.

Ответила Машенька. Нет, ни старшего оперуполномоченного, ни оперуполномоченного в отделе еще не было. Они тоже звонили и спрашивали, не было ли известий от практиканта Аденина.

— Серьезно?

— Серьезно. Так что ты давай знать о себе, — сказала Машенька. — Может, ты уже напал на след?

— Нет, что вы, Мария Демидовна!

— Не отчаивайся. У тебя всё впереди. Какие твои годы. Ты еще поймаешь свою жар-птицу. Только не спеши. До свидания.

— До свидания.

Аденин вышел на улицу несколько ободренный разговором с Машенькой. В самом деле, для отчаяния у него не было никаких оснований. К тому же у Джаббарова и у Азимова тоже не все клеилось. Преступник знал, на что шел и, конечно, сделал все, чтобы замести следы. Нужно только по-настоящему взять себя в руки и продолжить поиск — нераскрытых преступлений не бывает. Об этом не раз говорили на уроках криминалистики.

Должно быть, судьба все-таки смилостивилась над практикантом. Когда Аденин решил покинуть стадион, то увидел у старого вяза, на берегу Салара, молодого человека с коричневым чемоданом. Молодой человек сидел на траве, прислонившись спиной к дереву, держа правую руку на коричневом чемодане.

— Ваши документы? — строго спросил Аденин.

— Документы? Пожалуйста, — встал молодой человек. — Только вы не думайте... ничего такого. Я уеду сегодня же. Увидите.

Он торопливо зашарил по карманам, напряженно хмуря лоб. По его длинной бледной шее поползли крупные капли пота.

— Так, так, — просмотрел паспорт Аденин. — Не прописан. Судим. Так, так. Фамилия?

— Балов.

— Балов. Правильно. Имя?

— Аркадий.

— Отчество?

— Аркадьевич.

— Аркадий Аркадьевич, значит, — криво усмехнулся Аденин. — Так, так. Вполне возможно. Ничего, как говорится, не имею против. Что в чемодане?

— Вещи.

— Чьи?

— Мои.

— Откройте.

— Чемодан?

— Нет, рот! — закричал Аденин. — Ты мне брось эти штучки! Я тебя насквозь вижу! Советую быть откровенным. Иначе снова окажешься там, откуда пожаловал. Ясно?

— Ясно... Пожалуйста.

Балов открыл чемодан. Вверху лежала яркая желтая косынка. Аденин удовлетворенно присвистнул, бросив на Балова насмешливый взгляд.

— Косынка тоже твоя?

— Моя... Собственно...

— Вот именно: собственно... Можешь не продолжать дальше, — милостиво разрешил курсант. — Давно на стадионе?

— Нет. Только что пришел. Хотел искупаться.

— В такой холод?

— Я привык.

— На Колыме?

— На Колыме... Тебе-то какое дело? — внезапно озлился Балов. — Чего ты прицепился ко мне, как банный лист? Что я тебе сделал? Может, хочешь пришить какое-нибудь дело?

Аденин стоял, как бог, уверенный в себе, в своей непогрешимости. Он откровенно любовался вспышкой Балова и с удовольствием слушал его, не вникая, впрочем, в суть.

— Закрывай чемодан, пошли.

— Пошли, — с прежним ожесточением сказал Балов.

— Только не вздумай бежать. — Аденин расправил китель, потрогал погоны. — Уловил?

— Уловил. Можешь не беспокоиться. Не убегу.

— Молодец. Знаешь, с кем имеешь дело. Кстати, где «фомич»?

— Какой «фомич»?

— Которым ты взламывал дверь? В чемодане или выбросил? Я слушаю. Ну? Чего же ты молчишь? А, Балов Аркадий Аркадьевич?

— Выбросил.

— Напрасно. Ладно. Иди. Найдем, если надо будет.

Балов закрыл чемодан, взял его на плечо и медленно зашагал к воротам, желтевшим вдали. Аденин пошел за ним, не без гордости посматривая по сторонам.

9

Азимов и Джаббаров возвратились в отдел поздно вечером. Они устали и сразу пошли в кабинет. Здесь, не глядя друг на друга, сняли пиджаки и сидели молча, прислушиваясь к глухому людскому говору, доносившемуся из коридора.

Минут через десять в кабинет вошел Аденин. Он был сильно возбужден и, не ожидая разрешения, сел в кресло, стоявшее напротив Джаббарова.

— Неужели нашел?

— Нашел, Касым Гулямович, — встал и тут же сел снова Аденин. — Понимаете, иду, гляжу, он — сидит. Я иду прямо к нему и вот... такое дело.

— Ты беседовал с ним?

— Беседовал. Сознался во всем. Ничего не утаил. Не хватило, как говорится, пороху. Растратил на пустяки. Может, здесь, может, в другом месте. Между прочим, у него в чемодане я обнаружил косынку Королевой.

— Даже? Где он сейчас?

— У следователя Макарова... Балов. Аркадий Аркадьевич Балов.

Джаббаров взял трубку внутреннего телефона, набрал трехзначный номер.

— Макаров? Здравствуй. Джаббаров. У тебя Балов? Что-что? Хорошо. Сейчас приду. Да-да!

— Что? — спросил Азимов.

— Разве ты не знаешь Макарова? — Джаббаров тихонько положил трубку на рычаг аппарата. — Он всегда сомневается. Сказал, что Аденин зря задержал человека.

— Как это — зря? — вскочил курсант. — Он же сам мне во всем сознался. Я нашел у него косынку потерпевшей. Не могла же эта косынка сама попасть к нему в чемодан. Интересно!

— Ты не обижайся, Василий, — успокоил Джаббаров. — Не ошибается тот, кто ничего не делает.

— Что же все-таки вы думаете о нем? — спросил следователя Джаббаров.

Следователь пожал плечами: у него пока не сложилось определенного мнения о задержанном.

— Григорий Максимович, расскажите все по порядку.

Макаров придвинул к себе протокол допроса. В раскрытии любого преступления важно все, что имеет хоть какое-либо отношение к данному преступлению. Ничто не должно ускользать от внимания тех, кто пытается установить справедливость. Скрупулезно нужно проверить показания свидетелей и показания подозреваемых.

В данном случае, например, показания свидетелей раздвоились: одни утверждали, что Балов был в квартире Королевой, другие, напротив, говорили, что в квартире Королевой был другой человек.

Джаббаров ждал, когда Макаров изложит свои соображения. Ему нравился этот уже немолодой напористый следователь, который распутал за годы работы в органах немало «больших» и «малых» дел. Он обладал способностью неоспоримой логикой и неумолимыми фактами заставлять допрашиваемого сознаться в совершенном преступлении.

Сейчас с Макаровым что-то случилось. Рассказав Джаббарову о беседе с Баловым, о том, что ему было известно об этом человеке, о том, что сообщили свидетели, он не мог точно определить: виноват Балов или нет.

— Все-таки, что вы думаете о нем?

Макаров пожал плечами:

— Не знаю, что и сказать. Скорее всего, он не виноват.

Джаббаров подсел к приставному столику.

— Вы не поинтересовались: в Саларе не обнаружено вещей?

— Вы думаете, что Балов выбросил вещи Королевой в воду? — вопросом на вопрос ответил Макаров.

— У вас тоже возникло такое подозрение.

— Хорошо. Я проверю.

— Ладно. Зовите Балова. — Джаббаров всем своим видом хотел показать Макарову, что дело было не таким уж безнадежным, несмотря на то, что сам еще не знал, какие препятствия окажутся на пути.

— Учтите, Касым Гулямович, парень с характером, — поднял Макаров телефонную трубку.

— Характер характеру — рознь... Посмотрим.

Макаров набрал нужный номер.

— Это ты, Нетудыхата? Приведи ко мне Балова... Нет, потерпевшая пока не нужна. Развлеки ее чем-нибудь.

В кабинет вошли Азимов и Аденин.

— Разрешите, товарищ капитан? — взглянул Аденин на Джаббарова.

Джаббаров хотел побеседовать с Баловым «с глазу на глаз», однако, встретив умоляющий взгляд курсанта, молча кивнул на стул, стоящий недалеко от двери.

— Я тоже могу присутствовать? — спросил Азимов.

— Ты теперь мой начальник, — пошутил Джаббаров. — У меня даже язык не повернется отказать тебе. Если вот Макаров откажет...

Макаров поднял обе руки:

— Сдаюсь!.. Касым Гулямович, вы только посмотрите на них! Богатыри! В два счета положат на лопатки!

10

Макаров предложил продолжить допрос Балова Джаббарову.

Балов смотрел на Джаббарова исподлобья. Аденин и Азимов присутствовали на допросе.

— Ну что вам от меня нужно? Что? Ну был в заключении! Ну отсидел срок! Ну приехал в Ташкент! Ну и что?

— Успокойтесь, Аркадий Аркадьевич, — попросил Джаббаров. — Мы хотим знать правду и только правду.

— Какая правда нужна вам? Скажите, какая? — все больше озлоблялся Балов. — Разве вы сможете понять человека? Не сможете!

Джаббаров сел напротив Балова:

— Как вы оказались в Ташкенте?

— Это важно?

— Важно, Аркадий Аркадьевич.

— Для кого?

— В первую очередь, конечно, для вас... Будьте с нами откровенны. Прошу вас.

Балов настороженно посмотрел на Джаббарова.

— Я уже был однажды откровенен с вами. Это не очень помогло мне. Наоборот, повредило.

— Не преувеличивайте, Аркадий Аркадьевич. По-видимому, вы что-то не учли или упустили. Откровенность необходима вам, как воздух. Итак, как вы оказались в Ташкенте?

— Приехал к другу.

— В гости?

— Может, в гости, может, нет... Это другой вопрос.

— Вас обнаружили на стадионе, — сказал Джаббаров. — Наверное, между вами что-то произошло?

— Сволочь! — сжал кулаки Балов. — Не стал слушать. Выгнал, как собаку.

— Почему?

— Выгнал да и все! Что говорить об этом? Кому нужны чужие заботы?

— Ну а вы выгнали бы?

— Нет.

— Где живет этот ваш приятель?

— Толька? — Балов назвал адрес.

Джаббаров взглянул на Азимова и Аденина. Балов назвал улицу, около которой была совершена кража.

— Почему все-таки приятель выгнал вас? — Джаббаров решил пока не спрашивать, как Балов очутился на стадионе.

Балов недобро усмехнулся.

— Зачем же вы приехали к нему?

— Собственно, я приехал не к нему, — заерзал на стуле Балов, затрудняясь сказать то, что его тревожило. — Так.

— Ну-ну? — подбодрил Джаббаров.

— Понимаете, везде говорят о землетрясении. Со всех сторон едут к вам, чтобы восстанавливать город, ну и я поехал. Не думайте, что меня потянула легкая нажива. Я — маляр-штукатур. Приобрел специальность в колонии. Решил: пригожусь здесь. Вышло, к сожалению, наоборот. Попал в заваруху. Пришиваете какое-то дело. Глупо!

Азимов воспользовался молчанием Джаббарова.

— Мы хотим установить истину. Что у вас в чемодане?

Балов посмотрел на Азимова так, словно решал, отвечать ему или не отвечать.

— Вещи... Костюм. Туфли. Разное тряпье.

— Успел, изучил, — перешел Азимов на «ты».

— Ничего я не изучал. — Балов вскочил, рванул ворот рубашки. — Это мои вещи. Мои! Вот этими руками заработал!

— Все? Косынку тоже?

— Я нашел косынку, будь она трижды проклята! Неужели вы никогда ничего не находили? Ну почему вы не верите мне? Шел и нашел!

— Где?

— У входа на стадион.

— Вы говорили, что косынка ваша, — вмешался в разговор Макаров. — Почему вы обманули меня?

— Сглупил.

— Прочтите это, — подал Джаббаров Балову записку, найденную в квартире Королевой.

Балов прочитал:

— Что это?

Джаббаров не ответил — протянул Балову чистый лист бумаги и авторучку:

— Напишите что-нибудь.

— Что?

— Все, что хотите.

— Пожалуйста. — Балов склонился над столом, поджал нижнюю губу и написал: «Человеку свойственно ошибаться, глупцу — настаивать на своей ошибке».

Джаббаров вгляделся в неровные строчки, тщетно пытаясь отгадать, кому принадлежит афоризм, написанный Баловым, затем передал лист бумаги Макарову. Макаров, должно быть, тоже пытался узнать, кому принадлежит афоризм. Во всяком случае он заговорил не сразу, долго держал лист в руке.

— Почерк другой, как и нужно было ожидать. Однако... Кому же принадлежат эти слова?

— Цицерону.

— Кому-кому? — иронически переспросил Азимов.

— Цицерону.

— Не Герострату? — с усмешкой проговорил Азимов.

Джаббаров осуждающе посмотрел на Азимова, когда Балов перевел взгляд на Макарова. Азимов возвратился на место, недовольно задвигал стулом, привычно разгладил усы. Аденин сочувственно пожал ему локоть, прошептал убежденно:

— Ты здорово срезал его, клянусь!

— Ладно тебе.

Джаббаров укоризненно покачал головой, обращаясь к Балову:

— Эх, Аркадий Аркадьевич, много еще у вас ложного рыцарства. Думаете, это хорошо? Вы решили принять участие в восстановлении Ташкента. Приехали издалека. Очевидно, вас побудили к тому добрые чувства. Как можно совместить все? Мне стыдно за вас, честное слово!

— Никакого ложного рыцарства у меня нет; напрасно вы так думаете, — глухо произнес Балов.

— Есть! Просто вы не хотите признаться в этом. Не хватает смелости... Тимур Назарович, пригласите, пожалуйста, потерпевшую.

Азимов вышел.

Балов опустил голову.

Какие мысли волновали его? Как он воспринял просьбу Джаббарова? Грозила ему чем-то встреча с Королевой или нет?

Вызвали Королеву. Она оглядела всех и, словно устыдившись чего-то, замерла у дверей.

— Садитесь, Анна Дементьевна, — сказал Джаббаров.

— Спасибо.

Королева села осторожно на свободный стул и снова оглядела всех — теперь внимательно, будто хотела понять каждого человека.

— Ваша? — кивнул Джаббаров на косынку, лежавшую на столе вместе с вещами, извлеченными из чемодана Балова.

— Моя, — не сразу ответила Королева.

— Что еще ваше?

— Больше ничего. Я уже говорила товарищам, — Королева все-таки встала, приблизилась к столу, близоруко переворошила вещи. — Ничего.

— До свидания, — приподнялся Джаббаров.

— Как же с моими вещами?

— Найдем.

— Найдете ли? Найдите статуэтку Лепешинской. Это подарок, понимаете? Мне он очень дорог.

Королева зябко поежилась, постояла с минуту, вроде хотела еще что-то спросить, потом медленно вышла из кабинета.

Через некоторое время пришел милиционер и увел Балова.

Еще раз пригласили свидетелей. Они давали разные показания. Кто из них говорил правду, установить пока было невозможно.

Так в этот день оперативные работники и следователь к четкому выводу не пришли: и обвинить Балова в краже не могли и признать его совершенно невиновным — тоже не могли.

Подобная неуверенность была вызвана еще и некоторыми сведениями, полученными Джаббаровым и Азимовым во время поиска, который они начали с площади Пушкина.

Вот как это было.

11

Прибыв на площадь, Азимов и Джаббаров зашли к диспетчеру и поговорили с ним, затем поговорили с двумя лотошницами, торговавшими — одна продуктами, другая — овощами: никто из этих людей не видел человека с коричневым чемоданом.

Джаббаров и Азимов решили пройти по скверу. У памятника Пушкину, покосившемуся после первого подземного толчка, увидели юношу лет двадцати, на всякий случай проверили его документы. Он оказался студентом политехнического института.

— Ты давно в сквере? — спросил Азимов.

— Часа полтора.

Азимов задал еще несколько вопросов и будто между прочим поинтересовался, не проходил ли по скверу молодой человек с коричневым чемоданом.

Студент задумчиво потер лоб, неуверенно проговорил:

— Проходил.

Азимов так и рванулся к студенту:

— Когда?

— Минут сорок назад. Сел вот в такой же новый трамвай, подходивший к остановке. Уехал в сторону Сквера Революции... Извините, пожалуйста. — Он неожиданно забеспокоился. — Моя девушка. Я пойду. Мы опаздываем в кино. До свидания.

— Подождите.

У фонтана стояла невысокая стройная девушка, лет семнадцати, с книгой в руке. Она, по-видимому, только что пришла и с нетерпением поглядывала на машины, огибавшие фонтан бесконечным потоком.

— Как ваша фамилия? — спросил Азимов.

— Протокин. Сергей Гурьевич.

— Где вы живете?

— Ново-Звездная, двадцать пять.

— Возможно, вы будете еще нужны, — сказал Джаббаров. — До свидания.

— До свидания.

Азимов проводил студента задумчивым взглядом.

— Счастливый. Когда-то и я был таким. Как быстро летит время! Ты любил Кариму?

Джаббаров посмотрел на Азимова с удивлением:

— Любил? Люблю!

— Прости... Наш трамвай. — Азимов ускорил шаг навстречу подходившему трамваю, мысленно ругая себя за вопрос, который задал Джаббарову.

Джаббаров, взглянув на студента, пересекавшего с девушкой дорогу, направился за Азимовым.

Начались «хождения по мукам».

Эти слова, в шутку сказанные Азимовым, повторил после и Джаббаров. Многочисленные встречи с кондукторами и водителями трамваев до того утомили их, что они в конце концов еле волочили ноги. Хорошо, что труд не пропал даром: следы парня с коричневым чемоданом опять были обнаружены, причем дважды.

— Здесь, милый, здесь он сошел. Как только трамвай остановился, так он и сошел. Высокий такой. Представительный, — сказала кондукторша, пожилая женщина, с которой Азимов заговорил на остановке у театра оперы и балета.

Джаббаров, как и на площади Пушкина, почти не принимал участия в разговоре. Он целиком полагался на Азимова.

— Вы не заметили, в какую сторону он пошел?

— Чего, милые, не заметила, того не заметила, — с охотой продолжала кондукторша. — Поди, пошел туда, где такси. К гостинице.

— Почему?

— Торопился он. Я сначала думала, ищет кого-нибудь из пассажиров, потом вижу, нет, больше в окно посматривает.

— Спасибо за сообщение. Скажите, пожалуйста, как ваша фамилия?

— Моя фамилия? Может, я сделала что-нибудь не так?

— Вы ничего плохого не сделали, сделали важное сообщение, — поспешил успокоить женщину Азимов. — Вы будете нужны нам, когда мы найдем преступника.

— Преступника? Нет-нет, боже упаси! Обойдитесь без меня, — замахала руками кондукторша. — Это такие бандюги! Отомстят! Нет-нет, вы уж как-нибудь без меня!

— Хорошо. Постараемся обойтись без вас, — примирительно сказал Азимов. — Только фамилию все-таки сообщите нам. Не бойтесь! Ну что вы в самом деле! Ничего с вами не случится!

— Колодина Марфа Семеновна.

Женщина, должно быть, хотела еще что-то сказать, однако, увидев подходившего вагоновожатого, поспешно распрощалась и поднялась в вагон.

Джаббаров и Азимов направились к подземному переходу, темневшему у центрального универмага.

— Почему люди боятся преступников? — Азимов остановился у входа в тоннель.

Джаббаров тоже остановился:

— Не все боятся, Тимур. Вспомни, как в начале года жители рабочего городка задержали рецидивиста Гафурова? Между тем, он был вооружен. Не испугались преступника и жители дома двадцать шесть на Полторацкой.

Они спустились в тоннель и, выйдя на противоположной стороне, пошли к остановке такси. Здесь, побеседовав с водителями, снова напали на след парня с коричневым чемоданом: часа полтора назад он взял такси и, доехав до экскаваторного завода, смешался с людьми, толпившимися на автобусной остановке.

Дальнейшие поиски никаких результатов не дали.

12

Джаббаров посмотрел на карандаш, который вертел в руках Розыков, затем перевел взгляд на его лицо.

— Вот, пожалуй, и все.

Розыков осторожно положил карандаш на письменный прибор и некоторое время молчал, глядя в окно, за которым солдаты разбирали разрушенный землетрясением жилой дом.

— Ваше мнение, товарищ капитан?

— Мнение у меня одно, товарищ полковник, — сказал Джаббаров. — Продолжать поиски человека с коричневым чемоданом.

Из угла кабинета раздался возбужденный голос Аденина:

— Человека с коричневым чемоданом мы уже нашли. По-моему, следователь Макаров поторопился с заключением. Я считаю, что это преступление совершил Балов. Косынка потерпевшей, найденная в его чемодане, красноречиво говорит об этом.

Оперативники переглянулись — послышались смешки, кое-кто проговорил беззлобно:

— Ты зря, Аденин, поступил в школу милиции.

Однако Аденин упорно настаивал на том, что Балов и парень с коричневым чемоданом, за которым охотились позавчера Азимов и Джаббаров, один и тот же человек.

— Не фантазируй, пожалуйста, — возразил Аденину Джаббаров. — Балов не причастен к этой краже. Мы должны извиниться перед ним и отпустить его. Кроме того я считаю, что надо помочь этому человеку, причем, немедленно, иначе он может снова оступиться.

Сотрудники отдела сидели в кабинете Розыкова. Кабинет был заставлен столами и сейфами, принесенными из других кабинетов, которые считали наиболее опасными. Землетрясение сильно повредило здание — оперативники почти ежедневно меняли рабочие места. Наиболее «дальновидные» уже переселились в палатки, поставленные во дворе. Те же, кто не хотел покидать «насиженные места», остались в помещении.

Розыков сначала пытался убедить таких сотрудников «переселиться» в палатки, затем махнул рукой и больше не вмешивался в «кабинетные дела», тем более, что председатель горисполкома пообещал дать отделу новое здание, в котором уже шли отделочные работы.

На этом же совещании сообщили, что в квартире Ахмедовой, проживающей в доме по улице Байнал-Минал, была совершена аналогичная кража; это наталкивало на мысль, что действовал один и тот же человек. Следовательно, Балов, вернувшийся недавно из заключения, не мог принимать участия в этих кражах. Судя по всему, он не обманывал, говоря, что нашел косынку. Свидетели, утверждавшие, будто они видели его выходившим из квартиры Королевой, могли ошибиться.

— Таким образом, — подвел итог Розыков, — мы должны раскрыть, причем на этой неделе, две кражи. Надеюсь, вам не нужно говорить о том, что мы сейчас находимся на особом положении?

Минутную тишину, наступившую после этого, нарушил оперуполномоченный Григорьев:

— Плакала моя путевка в Кисловодск!

— Поедете в следующем году, — сказал Розыков.

Григорьев смущенно улыбнулся:

— Товарищ полковник, я пошутил, что вы так!

— Ладно, не обижайтесь. Каждой шутке — свое время. — Розыков взглянул на часы. — Через тридцать минут развод постовых милиционеров... Товарищ лейтенант, — посмотрел полковник на Азимова, отправляйтесь в свой отдел и сообщите приметы парня с коричневым чемоданом... Товарищ капитан, — Розыков перевел взгляд на Джаббарова, — сделайте это же завтра на инструктаже участковых уполномоченных Куйбышевского райотдела.

— Есть, товарищ полковник, — вытянулся Джаббаров.

Розыков помолчал, пытаясь вспомнить, что еще не сказал, потом добавил, ни на кого не глядя, однако каждый сотрудник понял, что полковник по-прежнему говорил Джаббарову и Азимову:

— Не забудьте напомнить милиционерам и участковым, что подозреваемый может появиться в районе экскаваторного завода. У меня все, товарищи!

Сотрудники поднялись, задвигали стульями, направились к выходу. Азимов пошел рядом с Адениным, взял за руку, заговорил с ним о чем-то горячо. Джаббаров замешкался у приставного стола, словно почувствовал, что Розыков хочет поговорить с ним.

— Садитесь, Касым Гулямович. Что вы думаете делать с Баловым?

Джаббаров сел.

— Надо помочь человеку. Мне кажется, что сейчас в Ташкент вместе с честными людьми, искренне желающими принять участие в восстановлении города, хлынет и разный сброд. Если мы не вмешаемся своевременно, то Балов снова окажется среди преступников.

— Так.

— Сегодня «Правда Востока» сообщила о создании «Главташкентстроя». Схожу в отдел кадров. Думаю, что меня поймут и дадут Балову работу. Он маляр.

— Пожалуйста, не выпускайте этого человека из виду. Жизнь настолько сложна, что порой в некоторых ситуациях не всегда разберешься. В общем, вручаю судьбу Балова в ваши руки.

— Спасибо.

— Не знаю, благодарят ли за это, — улыбнулся Розыков. — Дома все в порядке?

— Относительно.

— Это уже неплохо. Палатку достали?

— Достал.

— Приду на новоселье. Знаете, я в последние дни стал завсегдатаем новоселий, — доверительно сообщил Розыков. — Вчера, например, был на новоселье у Прозорова. У него изумительная мать. Угостила меня пареной калиной. Вы пробовали когда-нибудь пареную калину?

— Нет.

— Объеденье... Азимов занимался с Прозоровым магазинными кражами. По делу проходила Валентина Фролова. Помните?

— Да.

— Найдите ее.

— Хорошо.

— Только, пожалуйста, не говорите об этом Прозорову. Он может неверно понять нас.

— Ясно.

— Ждите в гости.

— Приходите, Якуб Розыкович. Будем рады вас принять, хоть живем как неандертальцы: без света и газа. Готовим пищу во дворе, в обыкновенной глиняной печке. Печку, между прочим, клал сам. По-моему, из меня вышел бы неплохой печник, — засмеялся Джаббаров. — Вот только дым почему-то упрямо не хочет идти из трубы. Предпочитает дверцы и щели.

— Наверное, у него такой же упрямый характер, как и у вас, — подал руку Розыков. — Сегодня приду посмотрю... Нет-нет, никаких приготовлений. Дело в том, что у меня тоже нет газа. Вы как специалист по печному делу должны проконсультировать меня. Будьте здоровы.

— До свидания.

Джаббаров вышел.

Розыков возвратился на прежнее место, взял авторучку и, перелистав несколько страниц настольного календаря, записал:

«Спросить К. Г. о Балове».

13

Тимур не верил своим глазам. Нет-нет, этого не может быть. Он только вчера говорил с Андреем по телефону. Андрей сказал, что начал одно интересное дело и с утра до вечера мотается по Барнаулу, как угорелый.

— Понимаешь, не могу приехать к вам. Извини, пожалуйста.

— Ничего, ничего. Мы пока обходимся без тебя. Не переживай

Андрей уловил в голосе Тимура насмешку, однако не стал упрекать его за это.

— У тебя все в порядке? Или тоже без угла остался? У нас тут ходят разные слухи.

— С каких это пор ты стал верить слухам?

— Я не верю, что́ ты! Просто так сказал. Ты все-таки не сердись, ладно? Я обязательно приеду к вам, вот только немного освобожусь.

— Ладно.

Конечно, после такого разговора не поверишь своим глазам, если даже ты совершенно трезв.

Андрей теперь стоял в дверях и широко улыбался, запустив большие пальцы рук за широкий армейский ремень.

Тимур тоже улыбался и по-прежнему не верил своим глазам.

— Здорово, ч-черт!

Андрей наконец шагнул к Тимуру, крепко сжал в объятиях, вытащил на лестничную площадку, закружился с ним на месте.

Тимур с минуту находился во власти Андрея, почти ничего не видя и не слыша, потом неожиданно оттолкнул его и замер у стены.

На лестнице, опершись о перила, стояла тоненькая девушка с небольшим чемоданчиком и хмурила черные густые брови. Ей было не больше семнадцати лет. Она, как подумал Тимур, видимо, хотела подняться на следующий этаж или зайти к кому-нибудь на этом этаже, и ждала, пока освободится площадка.

Впрочем, возможно, Тимур ошибался: может быть, она просто так стояла и смотрела на них.

— Простите, вы ко мне?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Не знаю.

Тимур пожал плечами. Странно начинался день. Будто с неба свалился Андрей. Как по щучьему велению появилась девушка. Кто еще постучится в дверь? Див? Фея?

— Кто вы?

— Я? — У девушки был ясный чистый голос. — Сестра Андрея.

— Да?

Тимур, радостно оторопевший, смотрел на Андрея:

— Лита?

Девушка кивнула:

— Лита!

— О аллах, как это я сразу не догадался! Вы же точная копия брата! — Тимур еще раз взглянул на Андрея, словно хотел убедиться, действительно ли девушка похожа на него. — Проходите, пожалуйста. Вы надолго к нам? Андрей, что же ты стоишь? Возьми у Литы чемодан.

— Ты не можешь?

— Что? Ах, да. Простите, пожалуйста. — Тимур взял у девушки чемодан, левую руку протянув в сторону двери. — Прошу!

Он был взволнован: приезд Андрея, да еще с Литой! Вообще-то Лита такой и представлялась ему раньше: стройной, голубоглазой, тонкой. Правда, он думал, что она пониже ростом, как Мила, например.

— Пожалуйста, проходите в комнату.

Лита вошла в комнату, прижимая к груди небольшую красную сумочку, и замерла в двух шагах от порога, увидев трещину в стене у окна.

— Вы не боитесь? — обратилась она к Тимуру.

— Кого? — не понял Тимур.

— Ну... Трясет.

— А! — махнул рукой Тимур. — Не обращайте на это внимания. Этот дом выдержит все девять баллов.

— Неужели вам нисколько не страшно? — Лита сжала лицо ладонями.

— Боишься? — удивился Андрей.

— Боюсь.

Тимур хотел как-то успокоить гостью: ну что она в самом деле.

— Не бойтесь, пожалуйста. Все будет в порядке. Я защищу вас, если снова тряхнет.

Глаза у Литы расширились, она подалась к Тимуру, по-видимому, безотчетно схватила за пуговицу пиджака.

— Может тряхнуть?

— Конечно, — сказал Тимур как нечто само собой разумеющееся.

— Слушай, Литок, не позорь наш род, — нарочито сурово произнес Андрей. — Будь, как говорится, на высоте. В конце концов, ты сюда не навсегда приехала.

— Боже мой, Андрюшка, ну что ты говоришь?! — снова воскликнула Лита.

— Ладно, молчу, — поднял руки Андрей. Он деловито прошелся по комнате, оглядел ее так, словно никогда раньше не был в ней. — Богатеешь?

— С чего это ты взял?

— Ну-ну, не притворяйся. Магнитофон. Приемник. Гири... Двухпудовые? Богатеешь! Ты что собираешься делать сегодня? Пойдешь на работу или уже отбарабанил свое?

Тимур развел руками.

— Ясно, — подхватил Андрей. — Тогда давай проедем по городу — посмотрим его достопримечательности.

— Андрюшка, я с вами! Я почти ничего еще не видела.

— В таком случае готовьтесь к путешествию! Я буду вашим гидом, — сказал Тимур. — Только сначала попьем чаю. Андрей, ты не забыл аромат цейлонского чуда?

— Нельзя ли после путешествия? — несмело попросил Андрей.

— Ни в коем случае! — запротестовал Тимур. — Во-первых, вы с дороги, во-вторых, я с работы, в-третьих, пора ужинать, в-четвертых, не хочу нарушать законы гостеприимства. Можно и в-пятых, если хотите?

— Не хотим, — сдался Андрей. — Литок, скажи, наше чудо не разбилось?

— Нет, — вспыхнула Лита.

— Ставь на стол. Пусть к цейлонскому чуду прибавится наше.

Лита достала из чемодана банку малинового варенья и подала Андрею. Андрей, взяв банку, гордо расправил несуществующие усы. — Запомни, — обратился он к Тимуру, — это чудо готовила Лита!

— Андрюшка! — попросила Лита.

— Ясно... — Андрей подошел к Тимуру, протянул банку. — Принимай. От Алтая.

Тимур ушел на кухню.

Лита взглянула на брата с укором.

— Ну почему ты такой хвастунишка, Андрюшка? Мне стыдно за тебя, честное слово!

Андрей сделал испуганное лицо.

— Я вел себя плохо? Ай-яй-яй-яй! Нехорошо! Нехорошо! Что теперь подумает Тимур? Может, мне извиниться? Прямо сейчас?

В глазах у Андрея прыгали чертики. Лита бросилась к нему, застучала маленькими кулачками по груди, проговорила со слезами, хотя чувствовала себя удивительно легко и радостно:

— Вечно ты шутишь, Андрюшка! Ей-богу, это не приведет к добру. Возьми себя в руки, пока не поздно. Тут такое несчастье!

— Всё, всё, всё, — поднял руки Андрей.

Ему тоже было удивительно легко и радостно.

14

Долго в эту ночь в квартире Тимура не гас свет, никак не могли успокоиться, познакомившись с городом, Андрей и Лита, увидев развалившиеся кибитки, отошедшие стены, отвалившиеся кирпичи, осыпавшуюся штукатурку, палаточные городки, взбудораженных жителей, которые продолжали заниматься повседневными делами.

— Ты, Тимур, оптимист. Город сильно пострадал. Здесь, на Чиланзаре, все в порядке. Ты посмотри, что творится в центре.

— Не паникуй, Андрей. Мы не из таких положений выходили. К нам едут со всех сторон строители, поставляют стройматериалы: кирпич, цемент, шифер, мрамор... Понимаешь: мрамор! Значит, город изменит облик. Станет светлей и шире. Я уверен, что у нас будет даже метро!

— Заговорился, клянусь, — засмеялся Андрей, взглянув на Литу. — При этой-то сейсмичности!

Тимур тоже засмеялся, однако без того недоверия, которое появилось у Андрея.

— Разве на земле нет городов, находящихся в таком же сейсмическом положении, как и Ташкент, между тем, имеющих метро?

Лита незаметно посмотрела на Тимура: «Боже мой, как он любит Ташкент. Вообще, это — прекрасный человек, не зря Андрей так тянется к нему. А как он был взволнован, увидев меня!»

Незаметно разговор зашел о работе. Андрей пожаловался на текучку, на отсутствие серьезных дел.

Лита прервала брата:

— Андрюшка, как тебе не стыдно! Ты уже забыл, да? В тебя же стрелял бандит! Самый настоящий!

Андрей махнул рукой:

— Ну какой это бандит, да еще самый настоящий! Ты не видела бандитов, Литок, вот и фантазируешь. Алкаш, понимаешь, Тимур. Обыкновенный рядовой алкаш.

— Алкаш? — удивленно протянула Лита. — Вы не верьте ему, Тимур. В книге «Записки следователя» еще есть повесть о таком преступнике... Медведь? Нет?

— Медвежатник, — сказал Тимур.

— Вот-вот: медвежатник! Какой же это алкаш? — посмотрела Лита на брата. — Какой, а? Молчишь? Медвежатник! Преступник. Знаете, Тимур, он у них сбежал. Да-да, Андрюшка. Не возражай, пожалуйста. Я знаю.

— Ничего ты не знаешь, — возразил Андрей. Он встал и заходил по комнате.

Тимур потянулся к чайнику, взглянул на Литу, откинувшуюся на спинку стула.

— Будете?

— Всё-всё! Спасибо!

Андрей остановился, обернулся к Тимуру — глаза его заискрились радостью, по-видимому, он уже не думал о разговоре, который затеяла сестра.

Лита неожиданно сказала:

— Я останусь в Ташкенте. Ладно, а?

Она обращалась сразу к Тимуру и к Андрею. Они переглянулись, не ожидая, по-видимому, от Литы такого решения.

— Ты что? В своем уме? — натянуто улыбнулся Андрей.

— В своем. Ты считаешь, что я несерьезный человек?

— Ты еще вообще не человек, понимаешь? Ты ребенок, Литка!.. Хорошо, хорошо, молчу, ты уже не ребенок, но ты о маме подумала?

— Подумала. Я говорила с ней. Перед отъездом. Она не такая, как ты. Сознательная.

Андрей с недоверием посмотрел на сестру.

— Ну, если говорила, тогда, конечно... Чем же ты будешь заниматься здесь?

— Как чем? Буду строить Ташкент!

Лита с особым уважением произнесла слово «строить».

— Что же вы умолкли? Скажите что-нибудь. Тимур, ты устроишь меня на работу? Ну, какие вы чудны́е! Неужели вы думаете, что город воскреснет сам?

Андрей неуверенно пожал плечами:

— Никто так не думает. Ты посмотри на себя.

— Перестань, Андрюшка, — слегка скривила губы Лита. — Тимур, ты не ответил мне.

Тимур поставил на стол пиалу, посмотрел на Литу так, словно знал ее давным-давно, потрогал усы и сказал, тоже перейдя на «ты»:

— Считай, что ты уже работаешь у нас.

— У вас? — опередил Литу Андрей.

— Не пугайся. У нас, значит, в Ташкенте. Хотя я ничего не имею против, если Лита станет работать в милиции.

— Тимур, ты с ума сошел! Я страшная трусиха. Ты устроишь меня на стройку. Понял? Надеюсь, мне дадут персональную палатку? Я не прошу большую, не беспокойся. Меня устроит маленькая. Совсем маленькая.

— Все будет в порядке, — встал Тимур. — Ты получишь персональную палатку. Я беру это на себя. Договорились?

— Договорились.

Лита тоже встала. Она была рада, что Тимур поддержал ее.

Андрей обреченно махнул рукой.

15

Джаббаров был приятно удивлен, увидев в вестибюле «Ташкентстроя» Тимура с девушкой.

Тимур смутился и, не выпуская локоть девушки, направился к Джаббарову.

— Здравствуй, Касым Гулямович.

— Здравствуй, Тимур Назарович.

Джаббаров тоже назвал Тимура по имени и отчеству, решив, что для Тимура сейчас это важно.

— Что ты здесь делаешь? Не собираешься ли поступить на работу в «Главташкентстрой»?

— Я хочу задать тебе этот же вопрос, — улыбнулся Джаббаров. — Может, познакомишь меня с девушкой?

— Прости, пожалуйста. Лита. Сестра Андрея. — Он обратился к Лите. — Мой начальник.

— Ничего подобного, Лита, — возразил Касым. — В данный момент, наоборот, он — мой начальник. Я хожу в подчиненных с двадцать шестого апреля.

— Ладно, пусть так, — охотно согласился Тимур. — Ты у кого был?

— У начальника отдела кадров.

— Всё в порядке? A-а... Балов? Так?

— Да.

По лестнице спускался Балов. Увидев Джаббарова еще сверху, направился к нему.

— Всё, Касым Гулямович, всё!

Джаббаров знал, что Балова примут на работу, все же спросил, будто не понял, что хотел сказать Балов.

— Не говорите загадками, Аркадий Аркадьевич.

— Я — строитель!

— Поздравляю. — Джаббаров крепко пожал руку Балову. — Познакомьтесь. Лита. С Тимуром Назаровичем, надеюсь, вас не нужно знакомить?

— Не-ет. — Балов взглянул на Литу, слегка склонив голову. — Рад познакомиться с вами.

— Лита... Я тоже рада.

Тимур насупил брови. Касым, конечно, переборщил, знакомя Балова с Литой. Кому это нужно? Лита — чистая, искренняя девушка. Балов — человек запятнанный, бывший вор.

Касым Гулямович понял, что Тимур не хотел знакомить Балова с Литой, поэтому поспешил сгладить свою невольную вину:

— Тимур Назарович, ты совсем забыл нас. Карима сегодня спрашивала о тебе. Приходите послезавтра к нам. У Каримы — день рождения. Лита, убедительно прошу вас.

— С огромным удовольствием приду, Касым Гулямович, — пообещала Лита.

— В таком случае, я вас больше не задерживаю.

Лита подала руку Касыму Гулямовичу и посмотрела на Балова, который в это время усердно изучал плакаты, развешанные в вестибюле. Судя по всему, она не знала, как поступить: самой проститься с Баловым или дождаться, когда он сделает это. На выручку пришел Касым — он тронул Балова за рукав:

— Может, вы проявите джентльменство и проститесь с этими очаровательными людьми?

— Извините. — Балов неуверенно протянул руку. — До свидания.

Лита тоже подала руку и, почувствовав, как Аркадий взволнован, быстро повернулась к Тимуру.

Тимур взял Литу за локоть и повел на второй этаж.

16

Джаббаров и Балов долго шли молча. Они в этот день побывали еще в горисполкоме. Джаббаров надеялся получить для Балова какую-нибудь комнатушку. К сожалению, ничего не было. Все, что имелось в горисполкоме, заняли люди, оказавшиеся без крова.

Не удалось Джаббарову и подселить Балова к какой-нибудь семье: узнав, что он отбывал наказание за воровство, люди отмахивались от него, как от прокаженного.

Вечерело. Улица, по которой шли Джаббаров и Балов, тонула в пыли. Еще неделю назад на этой улице царили покой и чистота, теперь ее не узнать — некоторые дома покосились, некоторые разрушились, некоторые сносились. Деревья, еще недавно гордо охранявшие дома, никли к земле, словно в том, что происходило вокруг, были виноваты и они.

— Вы где были, когда тряхнуло?

Джаббаров не сразу отозвался — он находился во власти воспоминаний о пережитом землетрясении.

— Где я был, когда тряхнуло? Дома.

— Интересно было?

— Не очень.

— Еще тряхнет?

— Трясет все время.

— Нет, не так. Так, как в первый раз?

— Не знаю. Старики говорят, что так уже не тряхнет: или сильнее, или слабее.

— Интересно.

Балов посмотрел вокруг, будто еще ничего подобного не видел, пошел тише, прислушиваясь к звукам, доносившимся откуда-то справа. По всей вероятности, там, за этими вот большими домами, работали дорожники, потому что звуки напоминали удары отбойных молотков.

Касым Гулямович не понял, что вложил в слово «интересно» Балов: любопытство или страх, однако разговор этот не оставил:

— Интересно?

Балов не ответил. Он остановился и, глядя на развалившийся дом, долго молчал. Какие мысли волновали его?

— Пойдемте.

Касым Гулямович устал ждать — собственно, он устал и мотаться по городу. Захотелось домой. Карима, по-видимому, уже волновалась. Ему так и не удалось в течение дня позвонить ей и сказать, что придет поздно.

— Вы что? Идемте!

— Куда?

— Ко мне.

— К вам?

Балов отступил в сторону, к дереву, прислонился к стволу, опустив руки.

— Ко мне... Не беспокойтесь, я не съем вас, — улыбнулся Касым Гулямович. — Вы не помешаете нам. — Он взял Аркадия за руку, отстранив от дерева. — Через месяц-другой все уладится, и вы будете жить в собственном доме.

— Так уж и собственном доме? — проговорил Аркадий.

— Ну, может, не в доме, я преувеличил, однако собственную комнату будете иметь. В худшем случае, получите собственную палатку или собственную кровать. Это временно, — повел Касым Гулямович Аркадия вперед. — Понимаете, временно! В будущем вы непременно получите квартиру. Из нескольких комнат!

— Ну и дела!

— Не верите? Чудак-человек! Вы не всегда будете холостяком. Пойдемте-пойдемте, не упирайтесь!

Аркадий не упирался — в его голове никак не укладывалось, что «большой начальник» пригласил его домой, как равного.

Джаббаров догадывался, что происходило с Баловым, однако вида не подавал: только немного ускорил шаг.

Карима встретила Балова приветливо, гостеприимно, тотчас захлопотала у печки, стоявшей в глубине двора, весело загремела посудой.

Балов остановился на аллее, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Касым Гулямович отвернулся, дал возможность Балову прийти в себя. Начал наводить порядок на тахте. «Наверное, нелегкой была судьба у этого человека», — подумал Касым Гулямович.

Он не ошибся.

Когда Аркадию было семь лет, умерла мать. Отец, не отличавшийся силой воли, запил и вскоре пропил все, что было в доме. Потом начал воровать, и то, что попадало под руку, пропивал. Если же не мог ничего достать сам, то посылал на «промысел» соседских мальчишек, награждая каждого за это мороженым. Года через три как-то вечером сказал:

— Ну, Аркаша, пора и тебе браться за дело. Ты уже большой, нечего на отцовской шее сидеть.

Балов точно не помнит, в этот вечер или в другой взялся за дело: вышел на улицу, увидел во дворе чье-то белье, висевшее на веревке, незаметно снял и принес отцу.

Отец не стал спрашивать, чье белье, засунул под пиджак и отправился в пивную — около нее всегда торчала бабка Фешка, скупавшая за бесценок вещи у пьяниц. Отец возвратился домой скоро — поставил на стол две бутылки вина, бросил ломоть хлеба и кусок колбасы.

— Садись, Аркаша, за стол, попируем малость. Заслужил, чего уж там говорить. Я не думал, что ты такой проворный.

До сих пор становится не по себе Балову, когда он вспоминает этот «пир». Отец налил стакан вина и грубо потребовал: «Пей!». От вина сначала закружилась голова, затем его швырнуло куда-то в ничто, как в пропасть, и будто из-за толстой глухой стены доносился смех отца.

Отец пил до тех пор, пока не свалился со стула и не захрапел на полу. Балов не помнит точно, пил ли он еще в тот день. Наверное, все-таки пил.

Больше четырех лет продолжалась такая жизнь. Она окончательно доконала отца: он в конце концов спился в конце зимы и окоченел недалеко от дома.

Дальнейшая жизнь почти ничего нового не принесла Балову. Он уже пристрастился к вину, уже лазил по чужим квартирам. Правда, работники милиции оказались расторопнее его: поймали с поличным и отправили в детскую колонию.

Можно сказать, что с этой поры жизнь Балова изменилась. Воспитатель отряда, в котором находился Балов, сделал все, чтобы отучить его от пагубных привычек и, обучив его нелегкому ремеслу штукатура-маляра, заставил учиться в школе.

Может быть, выйдя из колонии, Балов начал бы честную жизнь, если бы его не вовлек в свою компанию рецидивист Крась. Балов сначала отчаянно сопротивлялся, порой даже открыто шел против Крася, потом сдался и стал его первым подручным в новой преступной профессии: Крась был медвежатником.

Они долго «работали» вместе — вскрывали сейфы, как консервные банки. Правда, в сейфах не всегда были крупные деньги. Хотя наводчик Лис всякий раз перед «операцией» убеждал, что из сейфа можно выудить тысчонки три-четыре. После этих «операций» их сбережения росли. Особенно у Крася, который мечтал купить дачу под Москвой и зажить в свое удовольствие, когда уйдет «на пенсию».

Крась был силачом и отчаянным человеком. Он гнул подковы и медные пятаки, делал отмычки, резал, как жесть, броню сейфов.

— Тебе бы с такой силой, Николай Палыч, мировые рекорды ставить, — не раз убежденно говорил Лис.

Крась довольно улыбался:

— Я независтливый: пусть мировые рекорды другие ставят. Меня устраивает и то, что я делаю. Запомни, Лис: в этом мире тот чемпион, кто имеет толстый карман.

— Так-то оно так, — соглашался Лис. — Однако вроде и не так. Тут тебя кто знает? Я да Аркан? Да еще два-три человека. Там тебя знал бы весь мир. Улавливаешь разницу? По телеку показывали бы твою физиономию.

— Вот-вот, мне как раз только этого и не хватает, — иронически улыбнулся Крась. — Нет уж, уволь. Как-нибудь проживу в тени. Правда, порой с деньгами чувствуешь себя не спокойно: что-то червит и червит душу; деньги-то не твои — принадлежали другим — тем, кто их честно заработал.

Крась не осуществил свою мечту: как-то Лис нализался так, что ничего не соображал, устроил в ресторане дебош и попал в милицию. Из милиции уже не вышел — направился прямым ходом в пересылку. Во-первых, в милиции извлекли из его карманов больше двух тысяч рублей, во-вторых, обнаружили паспорт без прописки, к тому же липовый.

Дальнейшие события разворачивались как в детективном кино: Лис рассказал о своих ночных похождениях, не забыв упомянуть при этом Крася и Аркана. Милиция поблагодарила его за этот джентльменский шаг и забрала Красова и Балова в тот момент, когда они досматривали третьи сны, радуясь покою и свободе.

На этот раз Балов очутился в колонии для взрослых.

Сейчас, стоя на аллее и глядя на Джаббарова и его жену, Балов чувствовал себя разбитым и раздавленным.

Нет, он никогда не докатился бы до скамьи подсудимых, если бы на его пути раньше встретились такие люди. Балов еще раз посмотрел на Джаббарова и на его жену. Неужели вечно на Земле будут существовать красы и лисы? Разве нельзя сделать так, чтобы они исчезли навсегда?

— Ничего, Аркадий Аркадьевич, ничего. Все будет в порядке.

Балов вздрогнул — рядом стоял Джаббаров. Когда это он подошел? Только что был около тахты.

— Понял? — перешел на «ты» Касым Гулямович. — Вот и отлично! Снимай пиджак. Пойдем мыть руки. Хозяйка уже накрыла на стол.

Балов молча последовал за ним. Кто-то в это время громко постучал в калитку. У соседа беззлобно залаяла собака.

— К вам? — остановился Балов.

— Да, — Касым Гулямович тоже остановился. — Вон у дувала умывальник. Видишь? Держи направление к нему. Я посмотрю, кто пришел.

17

Пришли Иван и Анастасия Рябцевы.

Двор тотчас наполнился радостными голосами. Иван выучил традиционные узбекские приветствия и, ежеминутно прикладывая руки к груди, говорил:

— Яхшимисиз? Ахволинг яхшими? Сизмисиз? Тинчликми?

Касым Гулямович отвечал с улыбкой, любуясь коренастой фигурой товарища:

— Яхши, Иван Семенович, жуда яхши!

Анастасия обнимала Кариму, которая оставила печку, как только услышала знакомые голоса. Она, как и муж, была искренне рада гостям.

— У вас, оказывается, уже есть гость, — увидел Иван Аркадия, застывшего у дувала с полотенцем в руке.

— Есть, — сказал Касым Гулямович. — Ты опоздал сегодня. Наверное, Анастасия Филипповна задержала? Кстати, слышал выступление Уломова по радио? Его, должно быть, не зря назначили начальником сейсмической станции? Щедрейший человек. Пообещал подарить нам в этом году не менее четырехсот толчков.

— Многовато, — произнес Иван так, словно речь шла не о повседневной их жизни, а о стихии, бушевавшей на Луне или на Марсе. — Очередной крестник?

Касым Гулямович проследил за взглядом Ивана.

— Угадал.

— Рад за тебя... Вор?

— Вор.

— Толк будет.

Иван считал, что воры быстрее осознают, к чему может привести связь с преступным миром и, если уж завязывают, то завязывают навсегда.

— Познакомь.

— Пожалуйста.

Аркадий стоял напротив Ивана, протянув руку, он почувствовал свою вспотевшую ладонь в крепком рукопожатии этого человека, разволновался и с трудом отвечал на вопросы, которые задавал Иван.

— Что же мы стоим? Касым, приглашай гостей к столу.

Касым Гулямович с благодарностью взглянул на жену. Она как всегда появилась вовремя, словно чувствовала, что он не разрешит без нее возникшую трудность. Возможно, женщины вообще острее ощущают затруднения других и быстрее находят выход из положения?

— Прошу!

У стола Иван, как опытный иллюзионист, вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылку водки и с блеском заправского официанта поставил рядом с бутылкой сухого вина.

— Иван Семенович, ну зачем вы это? — упрекнула Карима. — Сколько раз я говорила вам — не приносите водку. Вы обижаете нас, честное слово.

— Дорогая Карима Сабировна, могу согласиться с вами, — раскланялся Иван. — Но прошу в порядке исключения — разрешить. Думаю, что в данном случае она не повредит нам... Что ты скажешь об этом, Аркадий Аркадьевич?

Аркадий неуклюже пробормотал:

— Думаю, что не повредит.

Анастасия внимательно посмотрела на Аркадия и на мужа, сощурила смеющиеся глаза, поправила на груди косынку:

— Пьяницы несчастные!

— Что ты, Настасья Филипповна, что ты! — быстро проговорил Иван. — Какие мы пьяницы? Сознаю: водка — враг человека. Однако же... не всегда. В данном случае, например, она — друг. Касым Гулямович, поддержи!

— Поддерживаю, — сказал Касым Гулямович.

— Хватит уж вам, садитесь, — улыбнулась Карима. — Аркадий, что же вы стоите? Касым, приглашай гостя!

Очутившись за столом, Аркадий снова разволновался. Никогда еще за всю свою жизнь не видел он к себе такого душевного, внимательного отношения. Никогда еще ему не приходилось сидеть вот так, за столом, с людьми, которые ничего не требовали от него. Ему казалось, что он спал и стоило только ущипнуть себя, как мрачная действительность с прежней жестокостью швырнет его в преступный мир.

Касым Гулямович хорошо понимал своего гостя и всячески старался отвлечь его от мрачных мыслей. Не «отставал» от Касыма Гулямовича и Иван. Он расхваливал завод, на котором работал, называл лучших рабочих, мечтал о будущем.

— Наша продукция известна всему миру, — не без гордости говорил Иван. — На днях получили заказ из Латинской Америки. Стараемся вовсю! Как же иначе! Мы — советские люди — и все, что делаем, должно быть советским, то есть — лучшим! Поступай, Аркадий Аркадьевич, к нам на завод. Не пожалеешь!

— Поздно уже, — улыбнулся Касым.

— Неужели вы опередили? — преувеличенно удивленно спросил Иван.

— Опередил... Аркадий Аркадьевич теперь рабочий «Главташкентстроя». С завтрашнего дня начинает восстанавливать наш город. Вернее, свой город. Это не мое влияние. Абсолютно, — добавил Касым Гулямович.

— Не ваше? Серьезно? — с недоверием спросил Иван.

— Серьезно. — Касым поднял глаза на Аркадия, крутившего в руке вилку, уважительно добавил, зная, что это доставит ему удовольствие: — Он специально приехал в Ташкент. У него хорошая профессия.

— Какая же именно?

— Аркадий Аркадьевич, скажи!

— Ну что вы, Касым Гулямович, — покраснел Аркадий. — Расхваливаете меня, будто я чего стою... Вор я! Ничего хорошего не сделал людям.

— Брось, Аркадий Аркадьевич. — Касым Гулямович наклонился над столом. — Брось! Всё у тебя ясно! Всё! Жить начинаешь. Запомни: жи-ить!

Аркадий сжался, сдавил в руке вилку так, что побелели пальцы. Нет, не все еще было ясно, хотя, казалось, все встало на свои места.

— У тебя есть в городе знакомые? — воспользовался Иван паузой.

— Есть, — Аркадий отвернулся, с трудом проглотил слюну. — Есть. Был я у него. Вместе когда-то на дело ходили... На складе работает. Живет, как министр. Чего только нет в квартире... Выгнал. Говорит... В общем, черт с ним. Не хочу в такой вечер вспоминать о нем.

— Вы только не падайте духом, Аркадий, — вступила в разговор Карима. — У вас вся жизнь впереди. Осенью поступите в вечернюю школу. Потом — в вуз. Найдете себе хорошую подругу.

— Да-да!

Аркадий притих: показалось или на самом деле позвала Лита? Он оглянулся. Никого не было. У самого дувала увидел дерево, озаренное бледным светом выщербленной луны.

Иван решительно сказал:

— Пойдем к нам. Будешь жить у нас... Всё, всё! — Он поднял обе руки, заметив, как разом вскинул на него глаза Касым Гулямович. — Мы так решили с Настасьей Филипповной... Точка! Решение окончательное и обжалованью не подлежит. Правда, Настасья Филипповна?

Анастасия сверкнула молодыми глазами:

— Правда, Ваня!

— Видите, — обвел всех торжествующим взглядом Иван. — У вас ему неудобно будет. — Теперь он обращался и к Касыму Гулямовичу и к Кариме, зная, что они поймут его. — Сами посудите: палатка у вас одна. В доме жить опасно. Еще придавит. Не будет же он спать под деревом. Нет, ему вечером будет нужен покой. Строить новый Ташкент — не на прогулку ходить. Так, Аркадий Аркадьевич?

— Так, — сказал Аркадий.

— Видите... На новоселье пригласишь?

— На какое новоселье?

— Как это на какое? Тебе дадут квартиру. Строитель!

— Пригласит, — сказал Касым Гулямович.

У Аркадия глаза заволокло слезами. Карима неожиданно заторопилась — почувствовала, что надо вмешаться.

— Я принесу чай.

Касым Гулямович поднял рюмку:

— Подожди. Давайте выпьем за дружбу.

— За мужскую дружбу, — поправил Иван.

Он тоже взял рюмку и, чокнувшись с Касымом Гулямовичем и Аркадием, выпил залпом, глядя перед собой, в темноту сада.

18

Поиски человека с коричневым чемоданом между тем продолжались. Временами казалось, что он почти найден, осталась самая малость — найти улики и предъявить обвинение. Временами опускались руки — казалось, что дело зашло в тупик, человек с коричневым чемоданом потерялся.

По улице шли три преступника: Степанов, Пулатов, Каранов. Они спешили — несли ворованные вещи, уложенные в темные объемистые чемоданы.

Главарем этой необычной тройки был Каранов, высокий брюнет, одетый в синий добротный костюм. Он шел позади, следя за улицей и за своими однодельцами. Пулатов не вызывал у него подозрений, а за Степанова он опасался. Парень только что начал ходить на дело и мог в любую минуту засыпать обоих.

Дойдя до кинотеатра «Искра», преступники смешались с толпой: огромный танк вгрызался в развалившиеся пристройки кинотеатра, на противоположной стороне собирались люди.

— Кажется, все идет нормально, — сказал Пулатов.

— Не каркай! — оборвал Каранов. Он не любил без дела чесать язык. — Сопи в две ноздри молча. Усек?

— Усек.

У здания цирка стоял милиционер. Преступники на секунду замерли, пересекая дорогу, за которой возвышалось здание цирка.

— Если остановит, отвечаю я, — шепнул Каранов.

— Да вроде бы не должен остановить, — заметил Пулатов.

— Разве ты не знаешь этих мозгокрутов? — скривился Степанов. — У них особый нюх на нашего брата!

— Опять? — зашипел Каранов.

Степанов опасливо втянул голову в плечи.

Милиционер не остановил — только кивнул, как старым знакомым, весело спросил:

— Из командировки?

— Не отгадал, старшина, — чуть-чуть замедлил шаг Каранов. — Приезжие. Строители. Идем в гостиницу.

— В «Зерафшан»?

— В «Зерафшане» нет мест. Мы только что оттуда. Хотим попасть в «Ташкент». Говорят, не гостиница — дворец!

Милиционер приложил руку к козырьку фуражки:

— Желаю удачи!

Каранов бодро ответил:

— Спасибо!

Пулатов и Степанов улыбались — они считали, что опасность миновала. Не зря, наверно, Каранов взял их под свое крыло: у него голова варила.

Каранов похвастался:

— Со мной не пропадете.

— Мы понимаем, — заискивающе ответил Степанов.

— Надо бы заглянуть в гостиницу, — предложил Пулатов. — Уж играть так играть до конца. Нечего на середине останавливаться. К добру это не приведет. Как пить дать. Я не впервые на дело хожу.

— Давай, давай, — засмеялся Каранов. — Держи хвост пистолетом! Сейчас возьмем такси и... покажем спины.

Каранов переоценил свои силы.

Милиционер не просто так заговорил с ворами. Он еще издали выделил их из толпы, узнав Каранова, обвинявшегося в прошлом в квартирной краже.

На остановке «такси» было многолюдно. Начался час «пик». Воры заняли очередь. На время они позабыли об опасности. Стояли спокойно, перебрасываясь шутками. Особенно уверенно вел себя Каранов. Он закурил и, втягивая в себя дым, поглядывал на хорошенькую молодую женщину, стоявшую впереди.

Милиционер подошел к ворам, когда они пытались сесть в очередную машину. Он встал у дверцы и, приветливо улыбаясь, поинтересовался:

— Вы не нашли гостиницу «Ташкент»?

— То есть? — Каранов не сразу понял, что хочет милиционер, потом сделал огорченную гримасу, метнул в сторону гостиницы негодующий взгляд. — Мест нет.

— Может, вы не были в гостинице?

— Как это не были? — возмутился Каранов. — Были... Они подтвердят! — Он кивнул на Пулатова и Степанова, которые топтались рядом, не зная, как вести себя дальше.

— Они подтвердят. — Милиционер внимательно посмотрел на дружков Каранова. — Они подтвердят, я не сомневаюсь в этом. — Он снова перевел взгляд на Каранова и с прежней приветливой улыбкой попросил: — Документы!..

— Документы? Мои? Пожалуйста! — воскликнул Каранов. Он, казалось, даже обрадовался этой просьбе. — Вы удивительный человек, старшина. Зачем вам понадобились мои документы? Что- то вы нашли во мне примечательного? Сознавайтесь, старшина.

— Хочу познакомиться с вами поближе.

— Вот как! Рад. Очень рад. Пожалуйста.

Каранов положил в открытую машину чемодан, запустил руку во внутренний карман пиджака и неожиданно, ударив головой милиционера в грудь, резко метнулся в сторону, вдоль здания гостиницы. Не медлили Степанов и Пулатов. Они побежали к трехэтажному зданию, стоявшему напротив театра оперы и балета. Милиционер выдержал удар Каранова и, машинально схватившись за кобуру, бросился за Степановым, который оказался ближе всех.

...Степанов четыре дня не давал никаких показаний, на пятый рассказал все — ничего не скрыл.

Воры действовали сообща. Узнав, где можно было хорошо «заработать», они несколько дней находились поблизости намеченного дома, изучали, как говорится, обстановку, затем днем, на глазах у соседей, приступали «к делу».

Степанов обычно оставался на улице. Пулатов и Каранов заходили в дом. Они открывали дверь «фомичом» и забирали самые ценные вещи. Причем старались сделать так, чтобы не нарушить порядок, царивший в квартире. Хозяева, возвратившись вечером с работы и обнаружив просто прихлопнутую, но не закрытую на ключ дверь, в первый момент удивлялись, обнаруживая вроде все на своих местах.

— Где вы жили? — спросил Седых, занимавшийся «святой троицей».

— Где придется, — сказал Степанов. — Постоянного места у нас не было.

— У вас есть родные?

— У меня нет. Круглый сирота. У Каранова и Пулатова, кажется, кто-то есть. В Самарканде. Точно не знаю.

— Они не собирались к ним?

— Вроде нет.

— Больше вы ничего не сообщите?

— Нет.

После длительных безуспешных поисков Седых направил запрос в Самарканд. Через некоторое время Пулатов был задержан и этапирован в Ташкент.

Пулатов оказался более крепким орешком. Он знал, где находится Каранов, однако не сказал, хотя и ненавидел этого человека.

Каранов так и не был найден. Вскоре состоялся суд. Степанов и Пулатов были осуждены на различные сроки.

19

— Ты заметил, Касым Гулямович, парень с коричневым чемоданом действовал так же, как и Каранов?

— Заметил, Тимур Назарович.

Они шли по Братской улице. Мимо них разноцветным потоком бежали автомашины. Теплый ветер перебирал листья деревьев, выстроившихся вдоль арыка. Над городом плыли легкие облака. Низко, у самого горизонта, стояло огромное красное солнце, затемненное внизу.

Джаббаров любил вечера. В такое время хорошо мечталось: то, что волновало днем, приобретало свой особый смысл. Часто трудные дела, долго не дававшие покоя всему отделу, в такое время прояснялись, приобретая четкие контуры.

— Эту версию нужно проверить... Сколько в Ташкенте Карановых, как ты думаешь?

— Фамилия не очень распространенная. Думаю...

— Пойдем, — не дал договорить Джаббаров. — Смотри, — сказал он Азимову, — повернувшись к поврежденному одноэтажному зданию, белевшему в начале улицы.

Азимов запротестовал:

— Куда?

— В кустовое адресное бюро?.. Э, ч-черт, поздно! — остановился Джаббаров. — Зайдем завтра.

— Ты думаешь, он прописался?

— Надо проверить. Что еще?

О квартирных кражах было известно всем работникам отдела. Знали все и приметы человека с коричневым чемоданом. Если завтра через кустовое адресное бюро удастся узнать адрес Каранова, то, возможно, через день-другой будут раскрыты кражи. Судя по всему, парень с коричневым чемоданом и Каранов одно и то же лицо.

Вообще, это дело порядком потрепало нервы Азимову. Ведь он какое-то время считал, что Балов и есть парень с коричневым чемоданом. Хорошо, что Джаббаров сумел вовремя найти Седых, который занимался «делом Степанова».

Джаббаров был сегодня в светло-сером костюме и в бежевых лакированных туфлях. Короткие черные волосы непослушно падали на его широкий лоб.

— Не знаю, что тебе сказать еще, — признался Азимов.

— Неужели? — обернулся Джаббаров.

— Честное слово.

— Ладно. Сходи завтра в НТО, поговори с сотрудниками, возможно, они уже сталкивались с «фомичом»?

— Что еще?

Теперь интересовался Азимов. Джаббаров отвечал. Они нередко делали так. Особенно, когда дело затягивалось. Оба будто читали мысли друг друга, принимая самые неожиданные решения, выходя из непредвиденных тупиков.

— Кто проверяет рынки? — вопросом ответил Джаббаров.

— Бондаренко и Григорьев.

— Послезавтра воскресенье. Вещи Королевой могут оказаться у скупщиков. Попытайтесь обнаружить эти вещи.

— Кроме того, может быть, зайти в штаб дружины?

— Конечно, зайдите — побеседуйте с дружинниками. Кстати, — обратился он к Азимову с новым вопросом. — Что ты сделал с Закировым?

— С кем? A-а, с Закировым... который недавно освободился из заключения? Ничего. Отпустил. Он у нас и одних суток не пробыл.

— Да нет. Я не о том. Как он устроился, как живет?

Азимов пожал плечами.

— Благоустройством преступников занимаются общественные организации. У нас своих дел невпроворот.

— Что с тобой?

В голосе Джаббарова послышалась тревога. Азимов нахмурился: кажется, он переборщил. Не нужно было так отвечать. Многие работники милиции интересуются судьбой бывших преступников, помогают им устроиться на работу.

В прошлом месяце, например, сам Розыков помог определиться в новой трудовой жизни бывшему карманнику Федьке Рыжему. Немало крови попортил Прозоров, вызволяя Шкваркина, оказавшегося в сетях Тарзана. Недавно Джаббаров устроил на работу Балова. Теперь следил: как бы человек не сорвался.

— Что с тобой? — уже мягче спросил Джаббаров.

— Ничего, Касым Гулямович, — поспешно ответил Азимов. — Я позабочусь о Закирове. Вам не придется краснеть за меня.

— Хорошо, Тимур Назарович. Только не тяни. А то можем потерять человека.

— Не потеряем.

Азимов хотел спросить, как идут дела у Балова, однако промолчал, считая, что Джаббаров сам расскажет обо всем, когда сочтет нужным.

20

Был ветреный день. С севера, громоздясь друг на друга, шли тяжелые черные тучи. В воздухе кружилась крикливая стая ворон.

По неширокой кривой улочке неторопливо шагали два человека. Один в темно-синем милицейском костюме, другой в легком коричневом плаще. Оба внимательно смотрели по сторонам, иногда перебрасываясь короткими фразами. С ними почтительно здоровались встречные, очевидно, жители этого квартала.

Молодая худенькая женщина, торопливо оглядываясь, направилась к ним.

— Товарищ участковый, тут недалеко, у одного дома, какие-то парни околачиваются, — сказала она человеку в милицейском костюме. — Я уже третий раз вижу их.

— Дригола? Нина Васильевна? Правильно?

— Правильно, товарищ участковый.

Через четверть часа мужчина в плаще и участковый уполномоченный у высокого дома, отгороженного деревянным забором, обнаружили людей, о которых сказала Нина Васильевна. Они были пьяны: нескладный длинный мужчина наклонялся к парню и пытался что-то объяснить ему.

— Предъявите документы, — произнес стереотипную фразу работник милиции: он хорошо знал свою территорию и обоих видел впервые.

— Разве это необходимо? — спросил мужчина.

Участковый уполномоченный повторил:

— Предъявите документы!

— Оставь, старик, — вяло проговорил парень. — Не видишь, с кем имеешь дело. Вы, очевидно, кого-то ищете. — Он лениво посмотрел на участкового, вывернул карманы брюк. — Нет у нас документов. Дома оставили. На рояле. Такая ситуация. Хотите, поедемте с нами.

— Хорошо, — согласился участковый. Мысль его напряженно работала, нервы были на пределе. Он видел: парень походил на того самого, о котором говорил на разводе оперуполномоченный Азимов. — Идемте.

— Это далеко, — предупредил длинноногий.

— Ничего, доберемся. Только давайте сначала зайдем ко мне. Я надену плащ, что-то знобит.

— Старик, ты слышишь, лейтенант замерз, — с усмешкой обратился парень к длинноногому. — Может, погреем его? Как у тебя с бумажками? Все в порядке? Лейтенант, опрокинем по сто пятьдесят? — Парень перевел взгляд на участкового. — Может, тебе нельзя?

— Почему нельзя? Разве я похож на язвенника или на гипертоника?

— Поддубный! — захохотал мужчина.

— Метко, старик, метко, — ободрил парень. — Вперед. Так, что ли? В ближайший питейный дворец?

— Сначала все-таки разрешите надеть плащ? — сказал участковый.

— Неужели выпьешь? — усомнился длинноногий.

— Выпьет, старик, выпьет. К тому же он в самом деле, как Поддубный. Я бы на его месте... Пойдемте, лейтенант!

Доро́гой парень начал рассказывать анекдоты, подтрунивая над длинноногим, подмигивая встречным женщинам.

Когда до оперативного пункта оставалось несколько десятков шагов, длинноногий ссутулился и, схватившись за живот, подбежал к арыку, сделав вид, что его тошнит. Через некоторое время послышался слабый стук падающего предмета. Участковый обнаружил у арыка ломик.

...По-прежнему дул ветер. Все так же тревожно шумели деревья. Вокруг были те же дома: то низенькие с полуразвалившимися дувалами, то высокие, четырехэтажные. Только теперь наступила глубокая темная ночь.

— Ты не замерз?

— Что ты, лейтенант! Посмотри, посмотри, звезда!

— Метеорит... Слышал, между Юпитером и Марсом была планета? Фаэтон? Метеорит — осколок от нее. Она взорвалась несколько миллионов лет назад.

— Сама?

— Возможно, сама, возможно, нет. Некоторые ученые считают, что ее взорвали.

— Смотри, смотри, еще... метеорит. Интересно, узнали в угрозыске или нет, что это за люди? Длинноногий какой-то странный. Заплакал.

— Да.

Голоса постепенно стихли. Говорили два человека: мужчина в плаще и человек в форме милиции. Они шли по улице, на которой встретили женщину, сообщившую о незнакомцах. Это были участковый уполномоченный Абдувалиев и дружинник Сафин.

21

Муравьев изворачивался, как уж: то с преданностью заглядывал в глаза Джаббарову, то отворачивался, то делал вид, что заинтересовался какой-нибудь вещью, находящейся в кабинете. Его путаный, сбивчивый рассказ был переполнен многочисленными фразами: «так сказать», «как водится», «это такое дело».

Джаббаров терпеливо выслушивал Муравьева, поддакивал, когда он чересчур часто сорил вводными словами, кивал головой, слушая его вымышленные истории.

Минут через сорок, достаточно наслушавшись и поняв, что Муравьев не так уж изворотлив, как показалось вначале, Джаббаров переменил тактику: вышел из-за стола, остановился напротив Муравьева, потребовал:

— Говорите правду!

Это подействовало. Муравьев сразу обмяк, заморгал глазами, начал неуверенно, положив руки на приставной столик.

Джаббаров откинулся на спинку стула и внимательно слушал Муравьева, отбирая из его показаний то главное, что решало исход следствия.

С парнем Муравьев познакомился случайно. Возвращаясь домой с работы, Муравьев зашел в пивную, прилепившуюся у ворот Паркентского рынка. В воскресенье у жены был день рождения, Муравьев перепил и весь день чувствовал себя неважно: сильно болела голова.

Две кружки пива не принесли облегчения. Муравьев захотел выпить еще. Пошарил по карманам — нашел две копейки и с тоской посмотрел на мужчин, разместившихся у стойки, надеясь увидеть знакомых.

Знакомых не было. Морщась от досады, Муравьев шагнул к выходу. В это время кто-то положил на плечо тяжелую руку. Он нехотя обернулся.

— Чего тебе?

— Ничего. Давай выпьем.

Парень, сказавший это, стоял возле пивной бочки. Муравьев не любил случайных знакомств, тем не менее принял приглашение парня.

— Садись за столик. Я организую что-нибудь крепкое, — сказал парень. — Не стесняйся. В следующий раз ты угостишь меня. Такова жизнь, старик.

— Я ничего. Угощу, конечно.

Полуразрушенные старые дувалы, пыльная извилистая тропинка, высохшие арыки и ни одного огонька вокруг.

Наклонясь вперед, Муравьев то бежал, то шагал устало, не останавливаясь, тупо глядя под ноги. Он не мог сказать, как очутился среди этих дувалов и арыков, сколько времени шел по этой тропинке, когда расстался с парнем, о чем говорил с ним, где был.

Некоторое облегчение пришло к Муравьеву, когда он, наконец, добрался домой. Муравьев увидел плачущее испуганное лицо жены, уцепившихся за подол ее платья детей. Жена помогла ему лечь на тахту, и он уснул мертвым сном.

На следующий день Муравьев опять оказался в пивной и встретил вчерашнего парня.

— Старик, привет, — радостно приветствовал он Муравьева. — Как голова? Не трещит? Я чувствую себя превосходно. Пропустил два раза по сто... Представь, до сих пор перед глазами стоит этот мужчина. Крепко мы его обработали. Не правда ли?

Муравьев промолчал, не поняв даже, на что намекает парень, с тоскливым желанием посмотрел на прилавок, заставленный бутылками.

Парень продолжал, схватив Муравьева за пуговицу пиджака:

— Не мычи, как тысяча коров. Скажи что-нибудь членораздельное. Может, совесть мучает? Брось, старик! Совесть — пережиток проклятого прошлого.

— Я... Ты...

— Ну-ну, телись, телись. — Парень внезапно засуетился, потащил Муравьева в угол, к свободному столику. — Что будешь пить? Вино? Водку? Пиво?

— Всё!

Муравьеву казалось, что у него вот-вот развалится голова от адской боли.

— Может, возьмем коньяк?

Муравьев покачнулся — о чем говорит этот пижон? Кому он нужен? Лучше взять водку или портвейн, на худой конец, пиво. Хотя ладно. На худой конец можно и коньяка выпить.

— Бери коньяк, если хочешь. Только быстрее. Вообще, лучше давай водку. Не мудрствуй. В ней — корень жизни!

— Ну если так... Садись. Я сейчас.

Они выпили по стакану водки и по две кружки пива. Муравьев снова почувствовал себя в «тарелке», однако не хотел больше сидеть в пивной — заторопился домой: нужно было поговорить с женой, объяснить все, извиниться. Парень захохотал, выслушав Муравьева, встал, сдавил плечи сильными руками.

— Сиди!

На столе снова появились водка и пиво.

— Жена подождет. Ничего с нею не случится. Вообще, старик, ты — молоток! — наклонился над столиком парень. — Я не ожидал от тебя такой сноровки. Клянусь Иисусом Христом!.. Пей! Пей, чего ты!.. Четыре сотни. Целое состояние!.. Ты не потерял свою часть? Нет? Вижу, что не потерял. Молоток!

Муравьев непонимающе оглядел парня. О чем это он? О каком мужчине говорит?

— Ты что? — улыбнулся парень. — Может, еще выпьешь?

— Потом. Выйдем.

— Выйдем.

На улице накрапывал дождь. Электрический фонарь, висевший у входа в пивную, тускло освещал землю. От железнодорожного полотна шел трамвай — его четкий перестук гулко отдавался в пустых закоулках огромного рынка.

— Я дал тебе двести пятьдесят рублей.

— Подожди, — прервал Муравьев. — Ты скажи прямо, что я натворил? Ну?

— Ничего особенного. Ограбил того мужика. Чуть руку ему не оторвал, когда снимал часы...

Муравьев испуганно затоптался на месте: «Я грабитель? Что за чертовщина!»

— Врешь!

— Пусти, дурак! — оторвал парень руку Муравьева от лацкана пиджака. — Я не люблю таких штучек!

Муравьев не послушался — снова схватил парня за лацканы пиджака. Парень на этот раз ударил Муравьева коленом в живот. Муравьев взвыл от боли, шарахнулся в сторону.

Парень раскатисто захохотал.

— Ладно. Не дрейфь. Со мной не пропадешь. Я все обделаю так, что комар носа не подточит. Пойдем, пропустим еще. Закрепим, как говорится, дружбу. В этом есть практический смысл.

В дальнейшем он назвался Крыловым и они еще неоднократно встречались и выпивали.

Неделю назад после очередной попойки Крылов сказал, что мирному времени наступил шабаш и предложил заняться серьезным делом. Муравьев не стал противиться, боясь, что Крылов заявит в милицию об ограблении мужчины. Они начали появляться на Кладбищенской улице, у дома, который решили ограбить.

22

Джаббаров задал Муравьеву еще несколько вопросов, затем отвел его в КПЗ и попросил к себе Азимова.

Тимур зашел минут через десять. У него было хмурое, осунувшееся лицо. Он много работал в последние дни.

— Устал?

— Устал, Касым Гулямович. Ты не устал?

— Я железный.

— Так вот, Тимур, — сказал Джаббаров, — Муравьев заявил, что вместе с Крыловым ограбил мужчину. Нам никто не сообщал об этом. Проверь, пожалуйста. Возможно, в райотделы поступало заявление.

— Не думаю.

— Почему?

— Крылов, очевидно, шантажировал Муравьева.

— Я тоже думал об этом. Пожалуй, так и было на самом деле. Однако мы не должны руководствоваться только собственной интуицией. Семь раз отмерь — один раз отрежь.

— Ясно.

— Как поживает твой племянник?

— Закиров? — Тимур улыбнулся, привычно потрогал усы. — Ничего. Работает. На экскаваторном заводе. Пока жалоб нет.

Джаббаров молча кивнул. Подумал о своем подопечном — о Балове.

23

Балов неторопливо шел по пыльному тротуару: сносили квартал, и пыль густым слоем ложилась на деревья, приглушая зеленый цвет и вызывая грустные мысли.

Вообще-то Балов не жаловался на судьбу. Он работал на строительстве дома в центре города. Его бригадиром был энергичный рослый мужчина — украинец Виктор Хижняк с тяжелым неуживчивым характером, как считали многие. Однако люди к нему тянулись — видели, что он справедлив и в беде не оставит. Понимал и уважал Хижняка и Балов. Правда, вида не подавал, просто при случае обращался за советом или за помощью, зная, что получит и добрый совет, и дружескую помощь.

Сам Хижняк относился ко всем как будто одинаково, никого не выделяя и никому не давая поблажек, хотя чувствовалось, что к Балову и некоторым другим товарищам он относится с душевным расположением.

Приятным для Балова оказалось присутствие Литы, работавшей в соседней бригаде. Она заходила к Балову — то приносила что-нибудь почитать, то делилась обедом, то рассказывала какую-нибудь интересную историю, связанную с ней или с братом.

Балов не знал, что привлекало ее в нем — может, умение слушать, с затаенным дыханием ловить каждое ее слово и зачарованно не сводить с нее глаз. Порой Балову казалось, что она заходила к нему потому, что этого хотел кто-то из милиции, например, тот же Азимов. Однако он тут же упрекал себя за эту мысль, слишком разило от нее прошлым, тем прошлым, с которым уже ничего общего у него не было.

Сегодня Лита дольше обычного пробыла в бригаде. Она сидела на небольшом деревянном ящике и смотрела, как работал Аркадий. Он заканчивал отделку комнаты и был, казалось, целиком поглощен этим кропотливым занятием. Лита следила за его мастерком, который будто пел в его руках. Аркадий чувствовал, что ее внимание было обращено к нему: к его фигуре, к его движениям, к его мыслям... именно к мыслям! Это мешало — мастерок незаметно терял свою песню, руки тяжелели, появлялись ненужные движения, Аркадий терял прежнюю уверенность

— Ты шо? Пэрэпив вчора?

Появился неожиданно Хижняк, будто только и ждал, когда Балов сорвется.

Аркадий не успел ответить: вмешалась Лита. Она взволнованно сказала:

— Захар Кононович, ну что вы такое говорите? Вы ведь знаете, Аркадий Аркадьевич не пьет. — У нее в последнее время появилась добрая привычка — она стала называть своих знакомых по имени и отчеству. Может, брала пример с Тимура. Может, сама поняла, что это красиво. — Вы лучше посмотрите, как Аркадий Аркадьевич вывел колер. Это же великолепно!

— Побачив уже, — прежним тоном произнес Хижняк. — Звиткеля ты взялась на мою голову? Слухай, Балов, не мордуй стену. Працюй, як працював до этого. Выгоню!

Снова Аркадий не успел ответить: или не захотел ответить, потому что боялся, что может нагрубить. Попробуй потом — восстанови контакт, никакой дипломатии не хватит.

Снова ответила Лита:

— Захар Кононович, ну что вы, честное слово, разве Аркадий Аркадьевич делает что-нибудь не так? У него же мастерок поет. Вы напрягите слух, Захар Кононович! Боже мой, мне бы такие руки! У меня вот ничего не получается. Ничего! Честное слово, Захар Кононович!

Хижняк внезапно предложил:

— Приходь до нас в бригаду. Не злякаешься — чоловиком станешь!

Пожалуй, Хижняк и самому себе не ответил бы, почему он предложил этой девушке перейти к нему в бригаду. Свои новички порой доводили его до белого каления. Может, она приглянулась ему своей непосредственностью или вниманием к этому непутевому парню, к которому он питал почти отеческое чувство?

Лита так и встрепенулась.

— Приду, Захар Кононович! Обязательно!

Хижняк ушел. Встретив вечером Балова, посоветовал:

— Займись с дивчиной, научи ее своему мастерству. Видать, вона с головой.

— Конечно, Захар Кононович, — обрадовался Балов. — Я научу ее, Захар Кононович.

— Ну вот и добре.

Балов пошел еще медленнее. Конечно, он научит Литу своему мастерству. Жаль только, что она заинтересовалась его профессией. Разве на свете нет других профессий? Более интересных и более нужных? Может, прошлая никчемная жизнь до того опустошила его, что ему уже во всем виделись «ловушки»?

Вообще-то, все шло у него хорошо. Он был счастлив, пожалуй, впервые в жизни. Может, такое время было и раньше, только давно, когда он ходил пешком под стол.

Балов попытался вспомнить лицо матери. Сначала, будто из света, выплыли глаза. Они, казалось, заглянули в душу и потеплели, увидев в ней что-то важное и значительное. Он остановился посередине тротуара, боясь нарушить призрачные секунды.

Наверно, еще долго жило бы это видение, если бы Балова не остановил человек. Он бесцеремонно толкнул Балова в грудь и захохотал, раскачиваясь на толстых коротких ногах. Балов не сразу понял, что произошло, потом невольно сжал кулаки и замер, чувствуя, как застучало в висках.

— Не узнаёшь?

— Узнаю́.

— Я думал, не узнаёшь. Здравствуй.

— Здравствуй.

— Балдеешь?

— Что тебе нужно?

— Может, я буду задавать вопросы?

— Что тебе нужно? — повторил Балов.

— Все-таки ты? Наверное, тебе вправили мозги. Ладно, не дуйся. Пойдем опрокинем по стопарю.

— Не пью.

— Не пьешь? Может, завязал?

— Что тебе нужно?

Балов знал, что хочет от него этот человек, однако снова задал тот же вопрос, ощущая одно желание — освободиться от этого человека, и в то же время не зная пока, как вести себя — пройти мимо него или поговорить с ним.

Впрочем, ни то и ни это уже не изменит его жизнь.

— Ты забыл, что мне нужно?

— Ну, допустим, не забыл. Но я есть я, ты есть ты. Комментарии не требуются.

— Ты думаешь?

Балов промолчал. Он понял: нужно уйти. Никаких дел с этим человеком у него не может быть. Хватит и того, что уже было.

— Я не хочу видеть тебя. Достаточно и того, что было. У нас разные дороги. Слышишь?

— Не глухой. Только ты не виляй задом. Я все равно не оставлю тебя. Нас одна веревочка связала до гробовой доски. Выкинь из головы бред о разных дорогах.

— Не пугай.

— Я не пугаю, предупреждаю, Аркан! Еще вот что: брякнешь своим новым дружкам обо мне — получишь перо в спину. Так и знай. Я не бросаю слов на ветер.

— Не пугай, — повторил Балов.

Он решительно шагнул вперед и уверенно пошел дальше, стараясь не думать о том, что случилось.

Человек, остановившийся на тротуаре, с трудом сдерживал гнев.

Это был Красов.

24

Лита не могла понять Андрея. Ну какое дело ему до ее чувств? Ну понравился ей Аркадий, ну полюбила она его, ну и что же из этого? При чем здесь Тимур? Никто не спорит: он красивый и умный парень. Только сердцу не прикажешь. Оно тянется к другому, если даже этот другой не такой привлекательный, и не такой красивый, и не такой умный. Наверное, какие-то иные пружины управляют чувствами?

Андрей сказал:

— Ты пойми: Балов не пара тебе. Он вор, не забыла? Доходит это до тебя или не доходит?

— Не доходит, — упрямо стояла на своем Лита. — Во-первых, Аркадий никакой не преступник, во-вторых, мне лучше знать, с кем строить жизнь.

Андрей оторопел:

— Ты что, серьезно?

— Нет, нарочно, — не сбавила тона Лита. — Я люблю его, понимаешь? Может, в уголовном кодексе есть статья, которая запрещает любить?

— Литка, ты еще девчонка, — улыбнулся Андрей. Он хотел до конца разобраться во всем, что происходило с ней — к нему в первую очередь предъявят претензии родители. — Нет, Литок, ты действительно еще девчонка. Не смотри на меня так сурово, прошу тебя. Разве не тебе только что исполнилось семнадцать лет. Балову, наверное, тридцать, если не больше. Молчишь?

— Не больше. Тридцать.

— Видишь, тридцать. Улавливаешь разницу? Целых тринадцать лет. Эпоха! Эра!

— Ты, оказывается, ничего не понимаешь. — Лита тоже улыбнулась. — Мужчина должен быть старше. Иначе зачем он? Представь: мне семнадцать, мужу семнадцать лет. Детский сад!

— Ты что! Собираешься за него замуж?

— Разве он так безобразен, что за него нельзя выйти замуж?

Лита начинала дерзить. Андрей внутренне сжался. Неужели она в самом деле влюбилась? В таком случае, ее уже не переубедишь. Она умела настоять на своем. Он не один раз убеждался в этом.

— Я полагаю, что ты должна прислушаться к моему совету. — Андрей оглядел Литу так, словно видел впервые, внутренне усмехнулся, представив ее в роли жены. — Ты знаешь, как я отношусь к тебе. Знаешь также, что ты у меня одна. Одна, понимаешь? В общем, не глупи!

— Будь проще, пожалуйста, не усложняй то, что ясно, как день.

— Я ничего не усложняю. Ты забыла, кто он.

— Кто? — Лита резко подалась вперед. — Кто?

Андрей невольно отпрянул назад.

— Ты не знаешь? Ладно, ладно, успокойся. Может, я не прав.

— Может? Никаких «может»! Ты неправ! Совсем неправ. Он такой же, как все — как ты, как Тимур... Почему ты считаешь себя лучше? Потому что работаешь в милиции? Тебе известно, как он жил? В детстве? В юности? Неизвестно.

Андрей скрывал от Литы, что в Ташкент его привело не землетрясение, хотя и оно сыграло определенную роль в этой поездке. Он прибыл в Ташкент, зная, что сюда уехал Красов. «Ты прожил в этом городе три года, тебе и карты в руки, — сказал Запорожец. — Только смотри: не увлекайся и не донкихотствуй. Свяжись с уголовным розыском». Розыков заверил: «Найдем. Красов не иголка. Если, конечно, он у нас». «У вас. Точно». Андрей был уверен, что Красов в Ташкенте, поэтому произнес эти слова твердо. Розыков слегка улыбнулся и попросил зайти через два-три дня.

Конечно, этого Лите не нужно было говорить. Тем более, не нужно ей говорить о том, что Балов был в банде Красова и мог снова попасть в его лапы. Судя по всему, Балов не так уж и тверд, как считает Джаббаров, если Красов настоит на своем, то он может сдаться.

Нет-нет, этого Лите нельзя было говорить. В то же время нельзя и молчать.

— Ладно, поступай, как знаешь. Только будь осторожна. Я прошу тебя. Все-таки у человека позади неясное прошлое.

— Пощади меня, пожалуйста, не говори больше! У тебя нет сердца!

Андрей отошел к этажерке и застыл около нее, сделав вид, что заинтересовался книгами, стоявшими на средней полке. Пожалуй, надо завтра поделиться своими опасениями с Розыковым. Он может установить наблюдение за Баловым и оградить его от Красова, если в этом появится необходимость. Хотя еще неизвестно, где находится сам Красов. Может, он уже уехал из Ташкента — почувствовал, что появился «хвост», принял необходимые меры и укатил, куда глаза глядят. Впрочем, вряд ли он сделает это. В Ташкенте был Балов, вскрывший с ним не один сейф, а значит, нужный ему, как воздух.

Может быть, поговорить об этом с Тимуром? Ему, кажется, нравится Лита, он оградит ее от Балова. Жаль, что она не увидела в нем то, что увидела в Балове. Это была бы замечательная пара.

Андрей незаметно посмотрел на сестру, словно неожиданно почувствовал рядом с ней Тимура, они, действительно, могли бы составить замечательную пару.

Пришел Тимур.

Он устал, это сразу бросалось в глаза. Наверно, день был нелегким.

— Сидите? Скучаете? Позор!

— Позор! — сказал Андрей.

Лита поднялась с дивана:

— Ужинать будешь?

— Буду, Литок. Непременно.

Тимур прошел в комнату, оглядел ее так, словно не был в ней добрую неделю.

Андрей улыбнулся — бодрость Тимура успокоила его.

— Всё в порядке?

— Конечно! Разве у нас может быть что-нибудь не в порядке? Розыковцы! — вытянулся Тимур.

— Это что-то новое!

— Новое? Наоборот, старое. Розыковцы! Спроси любого милиционера республики, что это за люди, клянусь, услышишь такие слова, что захочешь примкнуть к нам. Розыковцы! Это звучит здорово!

— Не слишком ли?

Это сказал Андрей.

Тимур быстро повернулся к нему и, прощупав глазами каждую черточку на его лице, с прежним жаром заверил:

— Не слишком!

Лита решила не мешать им.

— Ладно, мальчики, я пошла на кухню. Поговорите без меня.

— Что ты, Лита, не спеши, — попросил Тимур. — У нас впереди уйма времени, еще поужинаем. Кстати, может, сходим в кино?

— Я готов, — сказал Андрей.

— Мальчики, идите без меня. Я сегодня лягу пораньше спать. Завтра еду в Чимган.

— Одна? — насторожился Андрей.

— С ним.

— С н-и-и-м?

— С ним.

— Литка!

— Всё, всё, Андрюшка, ни слова больше!

— Это же неразумно, ты понимаешь, неразумно. Он... Нет, ты сумасшедшая. Клянусь!

Тимур, должно быть, догадался, с кем Лита едет в Чимган, но все же спросил, не сводя с нее настороженных глаз:

— Ты едешь с Баловым?

— Да.

— Я-ясно.

— Ты тоже против?

— Ну что ты, Лита, что ты! Я не против, — поспешно сказал Тимур. Он разволновался и заходил по комнате, ненужно прикасаясь то к шкафу, то к тумбочке.

— Спасибо.

— Ну что ты!

Андрей отвернулся, не в силах смотреть на Тимура. Таким потерянным и беспомощным Андрей еще не видел его.

Лита вышла.

Тимур сказал:

— Слушай, Андрей Павлович, тебя завтра Розыков просит. Ты был у него, что ли?

Андрей пожал плечами — он по-прежнему не знал, рассказать Тимуру, что привело его в Ташкент, или не нужно. Вообще-то, ничего страшного не случилось бы, если бы Тимур узнал правду. Он работал в уголовном розыске, то есть в такой организации, которая, собственно, решала судьбу Красовых и Баловых.

— Был.

— Ты что-то скрываешь?

— Откуда ты взял?

— Вижу.

Андрей все-таки не рассказал Тимуру, что привело его в Ташкент: решил, что для этого еще не настал момент. Конечно, уезжая в Барнаул, он расскажет все, ничего не скроет: в Ташкенте останется Лита, она работает вместе с Баловым, в одной бригаде, встречается с ним, завтра вот едет с ним в горы — за ней нужен присмотр, очень нужен. Можно не сомневаться, Тимур сделает все так, как надо. Только сначала нужно поговорить с Розыковым. Он просил пока ничего никому не сообщать.

Вошла Лита.

— Мальчики, кушанье готово. Извольте пройти на кухню.

— Как? — притворно-грозно спросил Андрей. Он чувствовал себя разбитым от постоянного напряжения и хотел как-то сбросить с себя тяжесть, тем более, что это нужно было и для Тимура, который едва владел собой. — Как? — повторил тем же тоном Андрей. — Ты приглашаешь нас на кухню? Разве ты не можешь накрыть дастархан в этом зале? Мы требуем к себе должного внимания. Прими необходимые меры, иначе мы не ручаемся за себя.

Тимур, должно быть, принял слова Андрея всерьез. Он с осуждением посмотрел на него и, покачав головой, повернулся к Лите, застывшей у порога.

— Ты не слушай этого краснобая. Поступай, как тебе удобней. Договорились?

— Договорились, — с милым задором сказала Лита.

Она была очень симпатична в эту минуту.

25

Розыков одобрил Андрея: правильно сделал, что ничего не рассказал Азимову. Нет-нет, Азимов великолепный работник, он отлично знает свое дело, однако в данном случае все-таки лучше будет, если этим займутся другие сотрудники, менее занятые.

Андрей не мог не согласиться с Розыковым, но и оставить Тимура в полном неведении тоже не считал правильным.

— Мы скажем ему все, не волнуйтесь, — заметил Розыков. — Только не сейчас. Пожалуйста, будьте благоразумны, ничего не говорите и сестре.

Андрей беспокоился за Литу и хотел, чтобы около нее постоянно находился кто-нибудь из работников милиции, тот же Тимур, например. Нет, он верил Балову, вернее, чувствовал, что Балову можно верить, однако был еще Красов. Этот человек ни перед чем не остановится, когда почувствует дичь. Не дрогнула же у него рука в Барнауле: поднял оружие. Хорошо, что промахнулся. Наверное, поспешил. В другой раз наверняка не промахнется.

— Вас еще что-то тревожит?

Розыков задал очередной вопрос, не глядя на Романова, словно был занят еще каким-то делом. В действительности же он хотел дать Романову время для ответа, так как видел — этот вопрос насторожит его, во всяком случае, не оставит равнодушным.

— Пожалуй, ничего.

— Ну-ну, — слабо улыбнулся Розыков. — Не играйте со мной в прятки, Андрей Павлович. Я вижу: вас что-то еще тревожит. Возможно, вы боитесь за сестру?

— Да, боюсь, Якуб Розыкович.

— Напрасно.

— Вы еще не все знаете, Якуб Розыкович. Она сегодня поехала с Баловым в Чимган.

— Ну и что же? Я и вам посоветовал бы побывать в Чимгане.

— Якуб Розыкович, вы, наверное, не представляете, чем это может кончиться. Всё гораздо сложнее и запутаннее. Порой мне кажется, что вообще нет выхода из этого тупика.

В голосе Андрея послышались тревожные нотки.

— Что пугает вас?

— Не знаю, Якуб Розыкович. Голова идет кругом. Может, вы знаете?

— Не хитрите, Андрей Павлович.

Розыков догадывался, что волнует Романова. Однако он не хотел говорить об этом. Конечно же — они предприняли необходимые меры: установили за Баловым наблюдение... чтобы оградить его от Красова.

Балов после того, как устроился на работу, подробно рассказал Джаббарову о своей жизни.

Джаббаров внимательно выслушал его, вспомнил недавнюю встречу с Красовым и решил, что Красов не случайно появился в городе. Он наверняка знал, куда отправится Балов, когда окажется на свободе. Ему нужны были люди и именно такие, как Балов, испытавшие на себе взлеты и падения преступной жизни. С ними легче было договориться, во всяком случае риск стоил игры.

Джаббаров не сказал Балову, что видел Красова в городе, и организовал наблюдение за Баловым. Впрочем, возможно, в данном случае Джаббаров преследовал иную цель. Он не знал адреса Красова и, организуя наблюдение за Баловым, расставил ловушки на пути Красова. По-видимому, так поступил бы любой оперативник. Это был наиболее верный и наиболее безопасный шаг. Не случайно он получил одобрение на совещании.

Романов внезапно заторопился:

— Извините, Якуб Розыкович, я, наверное, отнимаю у вас время?

— Скорее всего я у вас, — сказал Розыков.

— Мне некуда девать время.

— Счастливчик. — Розыков произнес это слово, чтобы побороть неловкость Романова. Он ведь не бездельничал — разыскивал Красова. — О Лите не беспокойтесь. Кстати, она не собирается домой?

— Нет. Пожалуй, не-ет, — не сразу ответил Романов. — Ее дом теперь здесь.

— До свидания. Не рискуйте напрасно.

— Ну что вы! Я не новичок в ОУРе.

— Поэтому и не рискуйте, — сказал Розыков. — Почему вы не поехали в горы?

Романов замялся:

— Ну, во-первых, меня никто не пригласил, во-вторых, вы попросили меня к себе, в-третьих, Тимур рассоветовал.

Простившись с Розыковым, Андрей решил съездить к знакомому Балова, который выгнал его в первый день приезда в Ташкент.

26

Допрос Крылова вел следователь Макаров. Установив необходимые анкетные данные, он внимательно наблюдал за Крыловым, стремясь вести допрос тактично — не давить своим присутствием.

Джаббаров стоял у окна, прислонившись к стене, тоже незаметно наблюдая за Крыловым. Рядом с ним, на тумбочке, мирно гудел «подхалим»[5]. Напротив, под портретом Дзержинского, темнела трещина.

— Будем откровенны до конца?

— Как вам угодно, — выдержав взгляд Макарова, с дежурной улыбкой ответил Крылов.

— Признаете ли вы себя виновным?

— В чем?

— В краже вещей из квартиры Королевой?

— Странный вы человек, гражданин начальник. Как же я могу сознаться в том, чего не делал. Вы сначала докажите мне мою вину. Вам за это платят деньги.

Макарова покоробило такое циничное заявление, однако он сделал вид, что это только позабавило его.

— Что же, и докажу. — Макаров взял трубку телефона, набрал нужный номер. — Товарищ Якубов, пригласите, пожалуйста, свидетельницу Майорову.

В кабинет торопливо вошла пожилая женщина, та, что несколько дней назад, во дворе, где жила Королева, отчитала мужчину, проявившего трусость, когда стало известно, что незнакомец, заходивший в квартиру Королевой, преступник.

— На очной ставке, которую проводил капитан, — кивнул Макаров на Джаббарова, — вы сказали, что видели этого человека. — Он посмотрел на Крылова. — С коричневым чемоданом у вас во дворе. Так?

— Так, так, — быстро отозвалась Майорова. — Он, ей-богу, он!

— О чем говорит эта старая перечница? — продолжая улыбаться, поинтересовался Крылов. — У меня что-то неладно со слухом. Повторите! Сделайте, пожалуйста, такую милость.

Джаббаров вдавил окурок в пепельницу, стоявшую на подоконнике, повернулся к Крылову:

— Перестаньте паясничать!

Майорова быстро оценила обстановку и немедленно перешла в наступление.

— Ах ты, идол проклятущий, это я — старая перечница? У тебя еще молоко на губах не обсохло, пес паршивый! Он это, он! — посмотрела она на Джаббарова.

Не было других мнений и у остальных соседей Королевой. Все подтвердили свои прежние показания: студент, встретившийся Азимову и Джаббарову на площади Пушкина, кондукторша и шофер такси.

Когда эта очная ставка была закончена, Крылов с некоторой раздражительностью сказал:

— Допустим, все они говорят правду, какой от этого толк? Не пойманный — не вор. Прямых улик у вас нет.

Раздражение Крылова обрадовало Макарова. Он понял, что преступник выдыхается, и, помедлив, усилил наступление, использовав два главных козыря: показания Муравьева и «фомич», которым была открыта квартира Королевой.

27

Муравьев зашел медленно, нехотя опустился на стул. Он заметно осунулся, стал, кажется, еще длиннее и нескладнее.

Крылов внешне спокойно встретил Муравьева. Если бы не Джаббаров и не Макаров, то он наверняка не сдержался бы, и Муравьев, пожалуй, не устоял бы, не смог бы устоять.

— Здорово, старик. Что ты хочешь сообщить этим приятным молодым людям? Здесь все понимают наоборот. Не забывай.

Джаббаров и Макаров догадались: Крылов предупреждал. Как отнесется к этому Муравьев? Сдастся? Атакует?

Муравьев не испугался Крылова и ничего не скрыл. Крылов сначала нервничал — пытался перебить Муравьева, потом начал успокаиваться, и вскоре на его лице появилась прежняя дежурная улыбка. Склонив голову так, чтобы глядеть на Муравьева снизу, он то и дело говорил: «Молодец, старик!»

Джаббаров и Макаров с интересом наблюдали за обоими. Они видели: Крылов и Муравьев ненавидели друг друга, хотя Крылов внешне был любезен. Значит, усилия работников ОУР не были напрасными. Цель была близка — через час-другой все встанет на свои места. Одни будут реабилитированы, другие, наоборот, уличены в преступлении. Дело уйдет в архив. Может, на год или на два, может — навсегда. Смотря по тому, как станут вести себя люди, причастные к этому делу.

Крылов неожиданно захохотал:

— Мели, Емеля, — твоя неделя. Врать ты, вижу, здоров. Наверное, специальные курсы закончил. А, старик?

— Значит, я вру, да? — вскочил Муравьев. — Вру, да? Ты говоришь правду? Э-эх, ты! Дураком прикинулся! Таких, как ты, надо...

— Нервишки не выдержали?

— Не выдержали!

— Гад! Тебя первого надо к стенке! Тебя! — Крылов грузно, всем телом повернулся к Муравьеву, стиснув зубы так, что на щеках вздулись темно-красные бугры. — Тебя! Ты ограбил мужчину! Ты! Как он умолял тебя! Забыл? — Он повернулся к Джаббарову, вытянул шею, напрягся. — Пишите, гражданин следователь. Пишите, ладно. Я тоже был с ним. Нужно бы обо всем раньше рассказать. Пожалел человека. Думал, в тюрягу попадет — натерпится горя. Пишите. — На его лице опять появилась дежурная улыбка. — Только не мудрите, гражданин следователь. Не пришивайте чужое дело. Я свое отстрадал. На этот грабеж пошел по глупости. Пьяным был. Ничего не соображал. Вообще-то я не пью. Эта длинноногая цапля меня совратила.

— Ах ты, мать твою... Значит, я совратил тебя? — еще раз вскочил Муравьев. — Ты, выходит, ни того... не пьешь? А?

— Подождите, Муравьев, — сказал Джаббаров. — Не кипятитесь. Побудьте пока в коридоре.

— Хорошо.

Муравьев вышел.

Джаббаров кивнул вслед:

— Когда вы познакомились с ним?

Крылов подумал немного, потер вспотевший рукой лоб:

— Дней двадцать назад.

— Он называет число. Двадцать девятое апреля.

— У него память лучше.

Макаров положил перед Крыловым ломик «фомич», получив взглядом у Джаббарова разрешение, продолжил допрос:

— Узнаете?

— Видел.

— Где?

— У Муравьева.

— Муравьев утверждает, что ломик ваш.

— Врет.

Крылов еще что-то хотел сказать, однако не успел: казалось, кто-то пнул здоровенной ногой здание. Оно вздрогнуло, заскрипело, как старое дерево, заходило ходуном. С потолка посыпалась штукатурка, замигала настольная лампа, запрыгала на столе, как живая. С тумбочки на пол полетел графин с водой. Во дворе что-то ухнуло.

«Ну вот, снова началось», — с досадой подумал Джаббаров.

— Семь баллов, — посмотрел на него Макаров.

— Не меньше.

Крылов неожиданно сорвался с места: метнулся к выходу, заорал, как помешанный:

— А-а-а-а! А-а-а-а-а-а!!

Макаров шагнул за ним.

—Не беспокойся, Григорий Максимович, — остановил его Джаббаров. — Никуда он не уйдет. Сегодня дежурит Якубов. У него нервы железные. Пост не бросит. Вообще-то тряхнуло здорово. Я не завидую тем, кто сейчас находится в эпицентре. Когда это кончится?

— Не скоро, говорят. Слышали выступление Уломова?

— Слышал... Как там Карима?

— Так же, как и вы. Судя по всему, у вас характеры одинаковые. Такой толчок не испугает ее... О, вот и наш гость, — вскинул Макаров глаза на входившего в кабинет Крылова. — Куда это вы убежали? Мы уже забеспокоились. Нельзя же так. Садитесь, пожалуйста. Не стесняйтесь.

Крылов сел:

— Стихия.

— Стихия. А нервишки у вас, оказывается, с надрывом. Не мешало бы подлечить.

Джаббаров посмотрел на следователя. Макаров продолжал спокойно сидеть. Чего там таить — такой толчок многих сорвал бы с места.

Макаров между тем продолжал:

— Квартиры на Луначарском шоссе и на улице Байнал-Минал были открыты вот этим ломиком. Возможно, вы объясните, кому он принадлежал в то время? Последняя кража была совершена двадцать восьмого апреля. Первая — пятнадцатого марта.

— Интересно. — Голос у Крылова дрогнул, — Не собираетесь ли вы пришить мне все преступления, которые висят на вашей шее? Ничего у вас не выйдет из этого.

— Вы уверены?

— Да. Ломик не мой.

— Ваш. — Макаров положил перед Крыловым записку, оставленную в квартире Королевой. — Что вы скажете об этом?

Крылов взял записку, повертел в руках, сказал с ухмылкой:

— Не умею читать. Неграмотный. Разве вы забыли?

— К сожалению.

— Вы хотите, чтобы я знал, о чем говорит этот клочок бумаги? — юродствовал Крылов. — В таком случае, прочтите вслух. Я с удовольствием послушаю. Знаете, мне нравится, когда кто-нибудь читает вслух.

— Вы, оказывается, неплохой артист, — сказал Джаббаров.

— Мы все, гражданин следователь, артисты. Только почему-то боимся признаться в этом. Играем эдаких стойких государственных мужей, прекрасно зная, что мы — круглые нули.

— Вы не боитесь?

— Я?

Крылов пожал плечами. Должно быть, мысль, которую он только что высказал, пришла к нему случайно, он еще не успел по-настоящему вникнуть в нее, поэтому и пожал плечами, не зная, что ответить.

Джаббаров не переспросил — не хотел спорить с Крыловым, потому что видел: все равно сейчас ничего не докажешь ему. Он решил продолжить допрос, сделав упор на слабую сторону Крылова, — это сулило успех.

— Нам известно, что вы увлекаетесь древними скульптурными работами. Значит, вас интересует история земли, не так ли? Может, определенный период, связанный с искусством и культурой?

Крылов не выдержал. Проявляя осторожность при ответах на вопросы Макарова, Крылов позабыл об этом, отвечая Джаббарову. Он с самодовольной улыбкой взглянул на него и проговорил не без гордости:

— Не думаете ли вы, что простой человек может воспринимать только вкус пищи и запах алкоголя? Все лучшее, что хранится на земле, создано такими людьми, как я.

— Спасибо за откровенность, — слегка склонил голову Джаббаров. — Вы, очевидно, не сами увлеклись древними творениями? Кто-то привил вам эту любовь? Отец или мать? Может, друг?

Крылов вздрогнул, словно услышал позади себя удар кнута, с испугом обернулся, пригнув большую красивую голову. Что встревожило его? Воспоминание об отце или матери? Воспоминание о человеке, с которым когда-то дружил? Кто это был? Мужчина? Женщина?

— Я жду, — напомнил Джаббаров.

— Друг, — сказал Крылов.

— Женщина?

— Да.

— Вы не хотите встретиться с ней?

— Зачем я ей такой?

— Не все же время вы будете «таким»? Вы еще молоды. Стать честным человеком никогда не поздно. Кстати, возвратите Королевой статуэтку Лепешинской. Я уверен, что она сохранилась у вас. Вы не могли продать ее.

— Нет у меня никакой статуэтки.

— Есть.

— Опять вы за свое! — устало проговорил Крылов. — Прошу вас, не навязывайте мне чужих дел. Попробуйте побыть в моей шкуре.

— Мы не навязываем вам чужих дел. Это не в наших правилах. Мы хотим, чтобы вы сознались в преступлениях, которые совершили.

— Я совершил только одно преступление: ограбил мужчину. — Крылов возвратился к прерванному разговору. — Вы помните: ограбил не один. Вместе с Муравьевым. Ничем больше не могу порадовать вас.

— Бросьте, этого преступления вы не совершали, — сказал Джаббаров. — Вы совершали другие преступления — обворовывали квартиры. Последняя жертва — Королева. Вы видели у нее деревянного идола. Думаю, что он тоже произвел на вас впечатление. Во всяком случае, не оставил вас равнодушным.

— Идол?

— Идол... Григорий Максимович, — обратился Джаббаров к Макарову, — дайте, пожалуйста, отпечатки пальцев.

Следователь вытащил из сейфа несколько плотных листов бумаги:

— Пожалуйста, Касым Гулямович.

Джаббаров положил листы перед Крыловым.

— Вот отпечатки ваших пальцев, вы оставили их на идоле у Королевой. Видите идентичность рисунка? — Джаббаров поймал бегающие глаза Крылова. — Любовь к красоте оказалась сильнее вас. Вы позабыли об осторожности и несколько раз прикоснулись к скульптуре. Может быть, объясните нам, как вы очутились около нее?

— Ч-черт! — выругался Крылов.

Макаров воспользовался паузой:

— Я напомню вам еще об одной краже, которую вы совершили с Пулатовым и Степановым несколько лет назад в нашем городе.

Крылов с недоверием посмотрел на следователя:

— Неужели вы и это узнали?

— Узнали, — сказал Макаров. — Мы также узнали и вашу настоящую фамилию. Вы — Каранов Лев Борисович.

28

Зазвенел телефон. Трубка слегка вздрагивала, словно землетрясение еще не кончилось.

Джаббаров выпрямился, сбросил с себя оцепенение, снял трубку, около которой валялись комья обвалившейся штукатурки.

— Джаббаров.

Из трубки вырвался радостный голос Каримы:

— Джаббаров, добрый день! Что же ты не отвечаешь? Я чуть с ума не сошла... Ты почему не звонишь мне? Что-нибудь случилось?

— Нет. Все нормально, Карима. Не беспокойся. Как у вас?

— У нас тоже. Ты когда приедешь домой?

— Не знаю.

— Постарайся приехать пораньше. Я так давно тебя не видела. Нет, честное слово. Почему ты смеешься, Касым?

— Что ты, не смеюсь, Карима. Я радуюсь... Потому что ты есть у меня, потому что люблю тебя.

Карима ответила тихо, словно боялась, что ее может услышать еще кто-нибудь:

— Все услышала, все поняла, Касым.

Джаббаров положил трубку, когда в ней послышались короткие гудки, присел в кресло и долго сидел, прислушиваясь к стуку собственного сердца, думая о жене, о времени, прожитом вместе с нею, о людях, с которыми встречался в эти тревожные дни.

Вывел его из задумчивости Азимов. Войдя в кабинет, он сказал отрывисто:

— К полковнику!

Розыков был не один. В кресле, придвинутом к столу, сидела женщина лет тридцати пяти в темном костюме. Она смотрела перед собой печальными глазами, словно задавала кому-то невидимому вопрос:

«Стоит ли вообще жить на свете?»

— Садитесь, — указал Розыков на свободные стулья.

Джаббаров и Азимов сели.

— Касым Гулямович, это жена Муравьева, Александра Дмитриевна. Пришла к мужу... Можем ли мы разрешить ей свидание?

Джаббаров посмотрел на полковника. Странно, почему он спрашивает об этом? Он начальник, сам решает, что делать в каждом конкретном случае. Впрочем, к мнениям подчиненных Розыков всегда прислушивался и принимал, если видел, что они полезны.

— Я думаю, что мы можем отпустить Муравьева домой.

Розыков вскинул на Джаббарова глаза:

— Даже так?

— Мы можем отдать его на поруки. В коллектив, где он трудится. Это к тому же послужит хорошим уроком для тех, кто не прочь выпить за чужой счет.

— Согласен... Ваше мнение, Тимур Назарович?

— Я... согласен тоже, — покраснел Азимов. Ему было приятно то, что Розыков обратился к нему по имени-отчеству. — Эти два дня я посвятил Муравьеву. Думаю, что он небезнадежен и коллектив согласится взять его на поруки.

Жена Муравьева, не в силах больше сдерживать себя, громко разрыдалась.

29

Они подошли к открытому окну: начальник отдела уголовного розыска, старший оперуполномоченный и оперуполномоченный. Подошли молча и стояли тихо, глядя на Муравьевых, которые неторопливо пересекли улицу и так же неторопливо пошли по тротуару, вдоль высокого деревянного забора, за которым маячил подъемный кран.

— Итак?

Азимов повернулся к Розыкову, отходившему от окна, неуверенно предложил:

— По-моему, пора по домам. Уже десятый час.

— Да-да, — тотчас заторопился Джаббаров. — Карима просила приехать пораньше. Пора по домам.

— Ну что ж, раз пора, значит, пора, — возвратился Розыков к столу. — Кстати, Тимур Назарович, присмотритесь к курсанту Аденину. Мне кажется, из него выйдет неплохой криминалист.

— Хорошо, Якуб Розыкович.

Из здания вышли вместе. На крыльце остановились, с жадностью вдохнули прохладный вечерний воздух.

— Касым Гулямович, завтра можешь идти в отпуск. Я говорил с начальником управления. Он не против. Обрадуй жену.

Джаббаров отказался:

— Нет, Якуб Розыкович, я не могу сейчас уехать из Ташкента. Это будет равносильно предательству. Уеду, когда успокоится земля.

— Не придется ли тебе ждать несколько лет? — засмеялся Азимов.

— Ничего. Подожду.

— Ладно. Уговорил, — протянул Розыков руку. — Всего хорошего. Передай Кариме Исраиловне привет.

— Спасибо, Якуб Розыкович... Когда же вы приедете к нам? Она все глаза проглядела. Между прочим, печка у меня уже не дымит. Работает, как часы.

— Сам исправил?

— Сам. Правда, не всё. Кое-что сделал сосед.

— Печник?

— Да.

— Ясно.

— До свидания.

Джаббаров легко сошел с крыльца и вскоре скрылся за большим пятиэтажным зданием, темневшим на углу улицы. Розыков повернулся к Азимову.

— Нам, кажется, по пути, Тимур Назарович?

— Нет, Якуб Розыкович. Сегодня я иду на именины друга.

— Один?

— С Андреем.

— Литу не берете?

— Возьмем, если согласится. Я еще не говорил с ней. Рано ушла на работу.

Розыков протянул руку:

— До свидания.

Азимов пожал руку, энергично тряхнув головой:

— До завтра, Якуб Розыкович!

Розыков закурил и, взглянув на окно, за которым маячила высокая фигура дежурного офицера, не спеша зашагал по тротуару вдоль покосившихся старых домов.

30

Каранов все-таки переломил себя — сказал, где хранится статуэтка Лепешинской. Джаббаров сам съездил за ней и в этот же день повез к Королевой.

Королева, казалось, помолодела на несколько лет, как только увидела знакомую фигурку, потянулась к ней.

— Боже мой, неужели это она?

— Она, Анна Дементьевна, она!

Наверное, Королева не слышала Джаббарова. Она прошла в глубь комнаты, присела на стул и прижала статуэтку к щеке.

Джаббаров поспешно повернулся и, не прощаясь, вышел на улицу.

Вечером, на следующий день, к Джаббарову в кабинет заглянул старшина Нетудыхата, дежуривший в этот день в здании. У него был виноватый вид.

— Вы еще здесь, товарищ капитан? Там до вас рвется громодянка Королева. Шо сказаты ей?

— Як шо? — невольно по-украински произнес Джаббаров.

— Ну як? Сказаты, шо вы тут али нэма? Вона хоче с вами побалакать. Може, пожертвуете для ии хвылыну? Сдается, шо вона дюже растривожена?

— Пожертвую, конечно, пожертвую. Зови ее сюда... Подожди, подожди, Нетудыхата. Я сам.

Джаббаров выскочил из-за стола, выбежал из кабинета, чуть не свалив на ходу тумбочку с графином, прыжками сбежал по крутой лестнице и остановился у широкого низкого входа в вестибюль.

Королева стояла у стены с большим продолговатым свертком.

— Я к вам, Касым Гулямович.

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет!

В кабинете Королева неторопливо огляделась, подошла к тумбочке, сняла с нее графин и вентилятор, быстрыми ловкими движениями развернула сверток.

— Пусть она здесь стоит!

Джаббаров не верил своим глазам — на тумбочке, будто вестница иного мира, белела статуэтка Лепешинской. Гордо вскинутая головка балерины смотрела прямо на него.

Королева положила руку на руку Джаббарова, заглянула в его взволнованные глаза.

— Примите ее, не отказывайтесь. Нет-нет, ничего не говорите. Умоляю вас!

Она медленно повернулась и так же медленно вышла из кабинета.

Джаббаров остался один. Он не побежал за неожиданной посетительницей — знал, она действительно обидится, если сейчас попытаться возвратить ей статуэтку.

— Дела́!

Джаббаров снова посмотрел на статуэтку и будто только теперь по-настоящему понял, как был необходим людям его тяжелый труд.

31

Зазвенел телефон.

— Капитан Джаббаров?

— Да.

— Говорит ответственный дежурный. Только что звонил лейтенант Азимов. Он напал на след Красова. Сообщаю адрес.

Через несколько минут из ворот здания управления милиции выехала оперативная машина. В ней сидели Джаббаров, Григорьев и Савицкий.

Впереди, у самого горизонта, висел белый рог луны.

1

Секретарь суда — миловидная голубоглазая девушка — внимательно оглядев зал и положив руки на папку, негромким строгим голосом сказала:

— Встать! Суд идет!

Люди торопливо поднялись. Двери, ведущие в зал из коридора, отворились, и в них появились судья и народные заседатели.

— Прошу садиться.

Подсудимые Аганов, Гадаев, Халилов, Гроссман, Гринберг опустились на скамью одновременно, будто спешили избавиться от множества глаз, устремленных на них. Судя по всему, они готовились к этой минуте, поэтому довольно искусно изобразили на лицах смущение и раскаяние, зная, что это трогает людей.

Зал был переполнен.

Пришли свидетели, родственники и знакомые подсудимых, а также любители занимательных историй и праздные гуляки. Кому не нашлось места в зале, стояли в подъезде и под окнами здания.

Два парня пристроились на крыльце, расстелив газеты прямо на ступеньках. Они мусолили в зубах потухшие сигареты, бесцеремонно рассматривали свидетелей и изредка бросали фразы, никому вроде не адресованные.

— Достанется сегодня некоторым, — говорил грузный, широкоплечий блондин своему щуплому рыжему приятелю. — Улавливаешь?

Рыжий улыбнулся в тонкие, как ниточка, усики:

— Еще бы не уловить. Улавливаю!

Безразличным ко всему, что происходило вокруг, казался только один человек. Он сидел на скамейке, врытой в землю у дерева, водил небольшим прутиком по песку и время от времени резким кивком головы откидывал прядь седых волос, спадающих на лоб.

Это был Тимур Азимов.

— Свидетель Соломин!

Голос секретаря суда прозвучал для многих неожиданно. Прежде всего для самого Соломина, стоявшего на крыльце. Он торопливо вошел в зал.

— Веревочку захватил? — грубо спросил широкоплечий блондин.

— Что? — оторопел Соломин. — Какую веревочку?

— Язык подвязать. Чтоб не болтался.

Блондин не договорил. Азимов, взяв его за локоть, отвел в сторону.

— Поговорим?

— Поговорим! — вызывающе бросил блондин. — Хочешь вместе с этим типом схлопотать? Я щедрый!

Рыжий встал рядом с Азимовым, выразительно похлопал рукой по карману.

— Может, некоторым надоело жить? А! — с одесским акцентом поинтересовался Рыжий.

Азимов показал удостоверение. Лица дружков моментально вытянулись.

— Товарищ... Я... понимаете... пошутил... — закрутил головой блондин.

— Пошутил? — переспросил Азимов.

— Честное слово! — поддержал блондина Рыжий. — Он без шутки дня прожить не может.

— Документы!

— Документы? — снова закрутил головой блондин. — Пожалуйста. Разве мы против? Это можно. Садык, у тебя есть что-нибудь?

— Кто в наше время носит с собой документы? — хихикнул Рыжий.

— Ты прав. У меня тоже, к сожалению, ничего нет. Вы не подумайте, что мы какие-нибудь бродяги, — заискивающе посмотрел блондин на Азимова. — Мы студенты. Садык учится в политехническом, я — в педагогическом. Можете проверить.

— Фамилия?

— Моя? Иськов.

— Имя?

— Марат.

— Вы? — перевел Азимов взгляд на Рыжего.

— Я? Гулямов Садык.

Азимов хотел еще что-то спросить, однако не успел — в дверях появилась девушка — секретарь суда и повторила громко:

— Свидетель Соломин!

2

Яков Карпович Соломин возвратился домой поздно вечером и, поужинав, попросил жену постелить постель.

— Уж не заболел ли ты? — встревожилась Дора Михайловна.

Яков Карпович не любил жену, считал, что судьба обидела его, когда привела в ЗАГС. Однако он не проявлял неприязни к настойчивой и решительной Доре Михайловне, напротив, заискивал перед ней, даже побаивался ее.

— С чего ты взяла, что я заболел? Здоров!

— Уж я-то лучше знаю, когда ты здоров, когда болен! — строго взглянула на Якова Карповича Дора Михайловна. — Иди. Ложись.

Отдохнуть Якову Карповичу не удалось — младшая дочь Софочка сообщила, что пришел Григорий Рыжевский. Яков Карпович болезненно поморщился.

— Пошли его ко всем чертям!

— Пожалуйста, сделай это сам, — слегка наклонила голову Софочка. — Это твой знакомый, ты и решай, как поступить с ним. Я бы, например, не пустила его даже за порог.

— Чем это он не угодил тебе? — удивился Яков Карпович. Ему не нравилось, когда домашние слишком откровенно судили о его друзьях.

— Всем! — бросила Софочка.

Софочка недовольно повела узкими плечиками. Ей не нравился этот щеголеватый дядька с лысиной... Что еще?

— Ты куда?

— Скажу, что ты заболел.

— Не смей!

Заговорил дух противоречия. Возможно, у гостя какое-то важное дело?

— Ты выйдешь?

— Да.

Софочка снова пожала плечиками и выскользнула из спальни.

Яков Карпович стал одеваться, однако галстук повязывать не стал — решил, что гость рад будет видеть его и без галстука.

Григорий Рыжевский вскочил навстречу с кресла, протянул Якову Карповичу длинную худую руку.

— Добрый вечер, Яков Карпович.

— Здравствуй, Гриша, — ответил Яков Карпович, пожимая влажную ладонь Рыжевского. — Что это тебе не сидится дома? Жена выгнала?

— О, если бы у меня была жена! Вообще-то я бы женился, — расплылся в улыбке Рыжевский. — Непременно бы женился, если бы встретил свою Дору Михайловну.

— Встретишь.

— Вы думаете? Спасибо.

— Не за что.

— Как же — не за что. Вы вдохнули в меня надежду. Вы — удивительный человек, Яков Карпович. Вам, с вашими способностями, не на складе быть, а артель возглавлять.

— Хватит с меня и того, что имею.

Правда, в душе он был согласен с Рыжевским. Действительно, склад — совсем не то. Обувное предприятие или трикотажное — иное дело. Только почему, собственно, артель? Он мог бы справиться и с фабрикой.

— У вас вся семья талантливая, — продолжал Рыжевский. — Возьмите Софочку! Это чудо!

— Не преувеличивайте, Гриша, — перешел Яков Карпович на «вы».

— Я не преувеличиваю. Так скажет каждый. Я слышал, вы советуете ей поступить на юридический факультет?

— Что вы, Гриша, я никогда не давал ей глупых советов. Разве девушка может быть юристом? Это тонкое психологическое занятие.

— Ну, допустим, ей не вечно ходить в девушках. Не в этом дело, Яков Карпович.

— Что вы этим хотите сказать? — встревожился Яков Карпович.

— Вы не догадываетесь? — изобразил недоумение на лице Рыжевский. — Странно. Мы взрослые люди и должны понимать друг друга с полуслова. В общем, вчера вечером я взвесил все «за» и «против», чаша весов качнулась — решил жениться. Мне думается, что я нашел свою Дору Михайловну.

У Якова Карповича похолодело сердце. Значит, он не ошибся? Рыжевский ходил в дом ради Софы.

— Что ж, поздравляю, — с трудом выдавил из себя Яков Карпович.

— Спасибо. Может, вы хотите узнать имя моей избранницы?

Яков Карпович боялся ответа Рыжевского.

— Не все сразу, Гриша, скажешь в другой раз. — Он снова перешел на «ты». — Давай лучше сыграем в шахматы.

— Мне не до шахмат. Я люблю вашу Софу.

Яков Карпович боялся сердечного приступа, однако этого не произошло. Видимо, разговор с претендентом на роль зятя был не так уж и страшен, как ему казалось.

— Постой, постой, Гриша, — сказал Яков Карпович довольно спокойно. — Ты, кажется, чего-то не учел. Софа еще ребенок. Ей только что исполнилось семнадцать лет. Тебе же, по моим скромным подсчетам, за сорок.

— Мне тридцать четыре года, Яков Карпович, — оскорбился Рыжевский.

— Тридцать четыре — не двадцать четыре. Не обижайся, Гриша: Софа тебе не пара.

Рыжевский, по-видимому, хотел возразить. Он даже откинулся на спинку стула и поднял негодующе брови. Однако заготовленные на такой случай убедительные слова не прозвучали. В гостиную вошла Софочка. На щеках ее горели розовые пятна. Она была взволнована.

— Папа, к тебе пришли.

— Кто?

— Какие-то товарищи из... милиции.

Яков Карпович встал, зачем-то потушил настольную лампу и снова сел, беспомощно опустив руки, должно быть, не зная, как поступить: выйти в коридор или остаться в гостиной.

3

Брови Рыжевского удивленно взметнулись вверх. Он шагнул навстречу пожилому мужчине, вошедшему в гостиную с молодым человеком.

— Товарищ подполковник! Так это вы из милиции? Здравствуйте. Вот неожиданность! Прямо как в сказке. Даже самому не верится.

— Гриша? — удивился пожилой мужчина. — Добрый вечер. Ты как сюда попал? На судьбу, надо полагать, не жалуешься? Растолстел. Смотри, живот начнет расти.

— Не начнет, товарищ подполковник, — расплылся в улыбке Рыжевский. — В мои годы жаловаться на судьбу — смешно.

— Подожди, Гриша, — охладил пыл Рыжевского мужчина. Он достал из кармана пиджака красную книжечку, развернул ее, показал Якову Карповичу, представился: — Борисов. Сотрудник ОБХСС.

— Оч-чень п-приятно, — произнес дрожащими губами Яков Карпович.

— Не думаю, — строго, с ледяной ноткой в голосе, заметил Борисов. — Гражданин Соломин?

— Да, — кивнул Яков Карпович.

— Собирайтесь.

Яков Карпович побледнел:

— К-куда?

— Поедем в управление милиции. Захватите с собой на всякий случай что-нибудь поесть, возможно, вам придется немного задержаться у нас... Собирайтесь.

«Волга», в которой ехали Борисов, Семенов, Рыжевский и Соломин, неторопливо скользила по широкой асфальтированной улице, перерезанной трамвайной линией.

Соломин, сидевший между Рыжевским и Семеновым, опасливо поглядывал на Борисова и тихо вздыхал. Он пытался восстановить в памяти события своей жизни, которые могли бы заинтересовать милицию. Но ни на чем не остановился. Не было в его биографии «черных пятен», хотя мелочи кой-какие существовали: ведь работа у него была такая...

Машина круто повернула. Огромный четырехэтажный дом, стоявший на углу, качнулся и будто начал падать.

«Неужели конец?» — подумал Соломин. Ему показалось, что «Волга» переворачивается. Он сжался, втянул голову в плечи.

— Я помогу. Не беспокойтесь.

Кто это? Чей это голос? Рыжевского? Кажется, его. Чем он поможет? Поговорит с этими людьми? Это ничего не изменит. Впрочем, подполковник, судя по всему, уважает его. Неисповедимы пути господни.

— Это ты, Гриша?

— Я. Все будет в порядке. Слышите?

— Да.

— Только, наверное, кое-что понадобится.

Соломин понял намек:

— Сколько?

— Узнаете.

— Спасибо, Гриша.

Соломин поймал руку Рыжевского и крепко сжал ее. Рыжевский заговорщически подмигнул, достал из кармана блокнот и карандаш, написал что-то мелким почерком и, подавшись вперед, дружески похлопал шофера по плечу, попросил громко:

— Остановись, браток. Мне сюда. В этот переулок.

«Волга» затормозила.

4

Клара Боброва с удовольствием поставила точку, размашисто подписалась. Наконец-то, очерк был закончен. Он доставил ей немало хлопот. Тема была не ее — она выручала Надю, работающую в отделе сельской жизни. Надя торопилась в отпуск и попросила сделать за нее что-нибудь читабельное о звеньевой Фирюзе Хасановой.

Обычно Клара писала о милиции. Это был ее конек, на котором она довольно уверенно поднималась по крутым журналистским тропам. Правда, иногда он упрямился, этот скакун, ей приходилось нелегко.

Особенно страдала Клара на резких поворотах. Впрочем, в этом виновен был не конек, скорее всего она сама. Ей хотелось поразить читателя необыкновенным событием, чтобы с первых строк замирало сердце в ожидании встречи с таинственным «похитителем».

Однако необыкновенных событий становилось все меньше, таинственные похитители оказывались, увы, не таинственными, приходилось с помощью фантазии заполнять этот «пробел» в реальной действительности. Тут-то, собственно, она и «вылетела из седла».

Клара оглядела письменный стол, привычно сложила в две стопки рукописи и книги, задержала взгляд на телефоне.

Пора, пожалуй, позвонить в редакцию — узнать, когда пойдет очерк о Прозорове. Этот человек достоин внимания читателей. Жаль только, что она ничего не рассказала о его личной жизни. Рассоветовал полковник Розыков — сказал, что не нужно бередить рану человеку: Илья Прозоров полюбил девушку — Валю, которая сейчас находилась в заключении.

Клара подошла к телефону, взяла трубку и, услышав гудок, набрала номер редакции.

— Теплов? Здравствуй, Теплов. Ты еще не заверстал мой очерк? Я, я... Боброва. Завтра выходит? Спасибо. Ты настоящий друг. При случае расцелую тебя...

Трубка легла на рычаг телефона. Клара возвратилась к письменному столу. Итак, завтра выйдет очерк о Прозорове. На этот раз она сделала то, что хотела. Читатели узнают о своем хорошем земляке — человеке долга, а не об уголовной истории.

В коридоре раздался звонок. Через секунду — второй и третий. Клара подскочила к двери, сдвинула защелку вправо — дверь открылась. В коридор, не спрашивая разрешения, вошла худенькая девушка. Она облегченно вздохнула и сказала взволнованно:

— Думала, что не застану вас дома. Здравствуйте.

— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.

— Спасибо. Вы, наверное, не помните меня. Я — Софа Соломина. В этом году окончила школу. Сейчас сдаю экзамены в ТашГУ. Думаю стать юристом. Вы были у нас на вечере выбора профессии. Рассказывали о милиции.

— Да-да.

Откровенно говоря, Клара не помнила эту девушку — на встречу пришло так много учеников!

В комнате Софочка, машинально опустившись в кресло, рассказала о появлении в доме двух мужчин в штатском и об аресте отца.

Клара внимательно выслушала Софочку.

— Вашего отца, судя по всему, не арестовали, а пригласили на беседу в милицию.

— Клара Евгеньевна, я не требую от вас невозможного. Только выясните, где находится отец и в чем его обвиняют. Мне кажется, что они совсем не из милиции.

Софочка не могла объяснить, почему решила, что люди, забравшие отца, аферисты. Просто каким-то особым чувством угадывала обман, думая в это время почему-то о Рыжевском.

Расхваливая отца, он не выражал своего истинного отношения к семье — преследовал какую-то цель.

— Вы взволнованны, — выслушав Софочку, сказала Клара. — Поэтому все представляется вам в ином свете.

— Может быть, — согласилась Софочка. — Я все-таки могу рассчитывать на вашу помощь? Не отказывайтесь, пожалуйста, я знаю: вы все можете!

— Приходите завтра, — сдалась Клара.

— Завтра? Что вы! Завтра будет поздно. Позвоните в милицию. Вас поймут. Я уверена в этом.

— Нет, Софа, я никуда не буду звонить. Вечером возвратится с работы муж, поговорю с ним. Возможно, он в курсе дела. Загляните часиков в семь.

— Спасибо, Клара Евгеньевна! — лицо Софочки просветлело. — Я знала, что вы поможете мне. До вечера.

5

Сорокин прекрасно чувствовал себя. Очередное дело было закончено блестяще, намечалась пауза для отдыха. Это было удивительно и необычно. Не так уж часто в работе оперативников выпадали дни, когда нечем было заняться.

Клара открыла дверь сразу, как только услышала звонок, удивленно и радостно спросила, словно сомневалась:

— Ты?

Николай чуть-чуть задержался у двери, прищурился и ответил нарочито-суровым басом:

— Я!

— Ты? — прежним тоном спросила Клара еще раз, будто все еще сомневалась. — Боже мой, я-то думала, что это Софа!

— Какая Софа? — застыл Николай у вешалки. — У тебя появилась новая подруга? Или ты скрыла от меня старую? Боишься, что она отобьет меня? Признавайся сейчас же, не то я устрою такой содом, что ты до ста лет не забудешь!

— Страх-то какой, боже мой! Уж не завернул ли ты по пути в какое-нибудь пиво-водочное заведение?

— Разве я похож на человека, который не может завернуть в пиво-водочное заведение? Ты страшно компрометируешь меня.

Клара обняла Николая за шею, и он так и внес ее в комнату.

Все-таки Клара здорово тогда сделала, что пришла к нему, не послушав родителей, немножко гордая и немножко растерянная, до боли родная. Вот уже пять лет как она с ним. Между тем ему казалось, что они встретились только вчера.

Клара снова прильнула к Николаю и долго молчала, прислушиваясь к стуку его сердца.

— Кто же эта неизвестная Софа?

— Заинтересовался?

— Профессиональная привычка.

Клара рассказала о приходе Софы Соломиной и о ее просьбе, сообщила, что она обещала прийти еще раз сегодня вечером.

— Ну?

— Не знаю, Клара... Мне кажется, тебе не нужно вмешиваться в это дело.

— Ник, я и не собираюсь вмешиваться, — сказала Клара. — У меня просто не хватило мужества отказать Соломиной. Ей нужно помочь, ты понимаешь?

— Как?

— Ты — работник милиции!

— В таком случае, я ничего не могу сделать, — развел руками Николай. — Давай прекратим этот разговор. Кстати, во сколько она придет?

— Часов в семь, наверное.

— В семь нас не будет дома. Мы уйдем в театр.

— Боже мой, Ник! Ну откуда я знала, что ты купишь билеты в театр? Может, сходим в театр в другой раз? — осторожно спросила Клара.

Николай удивленно отступил. Наверное, не зря все-таки говорят, что понять женщину невозможно, если даже призовешь на помощь всех богов.

— Ладно. В другой — так в другой.

— Ты поможешь?

— Я поговорю с ней.

— Спасибо.

Раздался звонок.

— Она? — спросил Николай.

— Не знаю. Я сейчас. — Клара быстро вышла в коридор и радостно воскликнула, открыв дверь: — Тимур, родной! Здравствуй!

— Здравствуйте, Клара Евгеньевна, — послышался взволнованный голос Тимура. — Николай Аркадьевич дома?

— Дома, дома. Заходи, пожалуйста.

6

Николай выскочил в коридор и обнял Тимура.

Тимур не сразу сел на предложенный стул, сначала огляделся, словно никогда не был в этой комнате, заметил в углу новый телевизор, проговорил, не то осуждая, не то одобряя:

— Богатеете?

Николай ответил в тон:

— Богатеем.

— Ну богатейте! Хотя я, знаете, враг вещей, — в голосе Тимура прозвучало одобрение.

— Ладно тебе, враг вещей, — прищурился Николай. — Садись, пожалуйста.

Тимур сел, еще раз оглядел комнату, поправил волосы, спавшие на лоб.

Клара отвернулась, чтобы не видеть седую прядь. Слишком остры еще были воспоминания, связанные с этой прядью. Они уносили в прошлое и сталкивали с Милой, погибшей так дико и глупо.

Снова зазвенел звонок.

Клара и Николай одновременно встали, чтобы выйти в коридор. Они не сомневались, что сейчас за дверью была Софа Соломина, и, не осознав еще по-настоящему то, что решили, согласно кивнули друг другу и пошли вместе, словно боялись упустить что-то главное, совершающееся сию минуту. Только у двери комнаты к ним будто пришло прозрение: Николай остановился, пропустил Клару вперед, возвратился на место, стараясь не глядеть на Тимура.

Тимур заметил это, спросил с присущей ему прямотой:

— Что вы сегодня такие... Кого-то ждете?

Николай попытался изобразить на лице удивление:

— Фантазируешь?

— Я не фантазирую, Николай Аркадьевич. Вы в самом деле кого-то ждете. Причем, это тяготит вас.

— Перестань!

— Николай Аркадьевич, я же не первый год знаю вас, — с прежней прямотой упрекнул Тимур.

Николай не успел ответить — возвратилась Клара с газетами и журналами. Она посмотрела на Николая так, словно извинилась, и, остановившись у письменного стола, сказала:

— Приходила почтальонша... Зачем ты только выписал столько газет и журналов? Не вмещаются в почтовый ящик.

— Я же о тебе беспокоюсь, Клара. Хочу, чтобы ты была в курсе всех дел. Журналистка!

Тимур снова откинулся на спинку стула, снова положил руки на колени и восхищенно проговорил:

— Хорошо у вас!

— Правда? — подхватила Клара. Она была рада этой по сути дела дежурной фразе, ухватилась за нее, невольно выдав свое состояние.

— Ну вот, я уже стал похож на обманщика! У вас действительно хорошо. Честное слово, Клара Евгеньевна!

— Ладно. Не клянись.

Николай взглянул на часы, стоящие на телевизоре, помедлил немного и перевел взгляд на свои наручные часы.

— Скоро шесть, не пора ли нам подкрепиться?

— Я за, — сказала Клара.

— Я против, — подался вперед Тимур. — Только что из кафе, сыт, как говорится, по горло. Даже в сон клонит.

— Между прочим, в сон клонит и от голода, — заметил Николай. — Клара!

— Сейчас будет все готово!

Клара поспешно вышла из комнаты. Тимур посмотрел на Николая и осуждающе покачал головой. Николай обреченно пожал плечами.

— В данной ситуации, я — пас. К тому же — ты оказался в меньшинстве. В общем, готовься к испытанию. Клара прошла специальные кулинарные курсы. Кстати, у тебя все в порядке?

— Да.

— Ты как будто чем-то недоволен?

— Что вы, Николай Аркадьевич. Мы только что закончили интереснейшее дело. У меня нет никаких оснований для недовольства.

— У тебя хорошие учителя, Тимур... Розыков, Прозоров, Джаббаров. Я когда-то работал с ними.

— У вас та же школа, Николай Аркадьевич.

— Наверное. Но главное, что мы честно и добросовестно выполняем свой долг. Я верю: настанет время, когда мы дадим бой последнему преступнику.

— Это случится нескоро, Николай Аркадьевич.

— Конечно, к сожалению, нескоро.

Николай взглянул на Тимура и сказал:

— Ты все-таки чем-то недоволен!

— По-моему, полковник Розыков что-то недопонимает.

— Даже так?

— Так, Николай Аркадьевич! Вызвал меня вчера и говорит: «За успешное окончание дела предоставляю вам трехдневный отпуск!» Слышите? Ребенок я, что ли? Осталось только погладить по головке. С утра места себе не нахожу. Впереди еще два дня!

— Суббота и воскресенье, — напомнил Николай.

— Разве это меняет дело? Может быть, вы что-нибудь предложите?

— Отдыхай.

— Тяжелый вы человек, Николай Аркадьевич!

— Так уж и тяжелый?

— Тяжелый!

— Не выдумывай. — Николай снова посмотрел на часы, стоящие на телевизоре, тут же снова посмотрел на наручные часы и, должно быть, машинально повторил: — Не выдумывай.

Тимур насторожился, словно напал на нужный след.

— Если вы не ждете кого-то, то куда-то торопитесь?

— С чего это ты взял?

Вошла Клара и стала накрывать на стол. Тимур некоторое время молча следил за ней, ничем не напоминая о себе, затем сказал, поднимаясь с места:

— Клара Евгеньевна, не лучше ли нам отложить пиршество на следующий раз? Вы можете опоздать сегодня.

— Нет-нет, Тимур, мы не пойдем сегодня в театр. Не имеем права, понимаешь? Это такая впечатлительная девушка!

— Клара! — позвал Николай.

— Да?

Она слишком поздно поняла, что попала в ловушку, однако отступать не стала.

— Разве ты ничего не сказал ему?

Николай покачал головой:

— Ничего.

— Прости.

— Теперь ответьте, почему вы сегодня не имеете права идти в театр, Клара Евгеньевна?

Клара взглянула на Николая, словно спросила, рассказать ли, почему они решили побыть сегодня дома. Николай поощрительно кивнул.

Клара не стала больше испытывать терпение Тимура — рассказала все, ничего не скрыв, поделилась даже сомнениями, которые возникли после ухода Софы, сообщила о своем выступлении в школе, на вечере, посвященном выбору профессии.

Тимур неожиданно приказал:

— Собирайтесь!

Клара неуверенно пожала плечами:

— Удобно ли?

— Удобно. Не беспокойтесь. Я побеседую с Софой Соломиной и выясню все, что нужно.

— Ну что ж, Тимур, собираемся. — Николай хотел еще что-то сказать, однако, встретившись взглядом с Тимуром, решительно повторил:— Собираемся!

Тимур расправил усы. Судя по всему, дело связано с похитителями людей. Вообще-то, он не верил в существование подобной категории преступников. И все же чем черт не шутит, когда развлекается.

7

«Волга» въехала в квартал частных одноэтажных домов с приусадебными участками. Дом, у которого остановилась машина, ничем не отличался от других, одинаковы были и деревья — стройные высокие тополя, тянувшиеся в белое полдневное небо.

— Следуйте за мной, — сказал Борисов Соломину, когда они вышли из машины.

— Разве это милиция? — удивился Соломин.

— Вы соскучились по решетке?

Соломин потрогал вспотевшую лысину и вошел вслед за Борисовым в калитку. Семенов помедлил — что-то сказал шоферу — и машина, рванувшись вперед, исчезла в узком переулке.

Борисов остановился у крыльца, взглянул из-под черных нахмуренных бровей на Соломина, строго предупредил:

— Ведите себя благоразумно.

— Я...

На окнах комнаты, в которой они оказались, висели тяжелые зеленые шторы. Шторы плохо пропускали свет, в комнате царил полумрак, пронизанный яркими тонкими лучами, выходящими из среднего окна.

Борисов громко произнес:

— Товарищ полковник, разрешите доложить?

Приглядевшись, Соломин увидел двух мужчин, сидевших у небольшого круглого столика и игравших в шахматы.

— В чем дело, Борисов? Я ведь просил не приводить сюда задержанных. — Мужчина, сказавший это, с трудом оторвался от шахматной доски, он держал в руке пешку. В его угловатой костлявой фигуре, наклонившейся в сторону Борисова, было что-то хищное. — Такие дела нужно решать в отделе... Это Соломин? — спросил он, переводя взгляд.

— Так точно! — вытянулся Борисов.

— Хорошо, — мужчина повернулся к своему партнеру.

— Степанов, фотокарточка у тебя?

— С того дня, как завели это дело, ношу с собой, — быстро ответил партнер.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака фотокарточку и положил на столик. Все склонились над фотокарточкой, о чем-то тихо заговорили, поглядывая на Соломина.

У Соломина снова похолодело сердце. Он не знал, что подумать, как отнестись к тому, что происходило.

Грехи молодости давно были преданы забвению. Работники ОБХСС, которые заводили на него дело, сказали довольно ясно: дело прекращаем, советуем в дальнейшем жить честным трудом.

«Сейчас меня не за что было привлекать к уголовной ответственности, — подумал Соломин. Я не позволил себе ничего такого...»

— Ладно, — наконец, отодвинув фотокарточку в сторону, нахмурился мужчина. Он закурил и, щуря глаза, глядел на Соломина, затем бросил, ни к кому не обращаясь: — Отвезите его в управление милиции. Поговорим завтра.

Борисов нехотя приложил руку к головному убору:

— Есть!

Во дворе Борисов и Семенов задержались у приземистого строения, примыкавшего к глухой стене соседнего дома, помолчали немного.

— Вот так, Яков Карпович. Дело оборачивается худо. Придется везти вас в управление милиции. Так сказать, изолировать от общественности, как вредный элемент. Ничего не попишешь, такова жизнь, — будто сожалея, проговорил Борисов, и голос его прозвучал так безжалостно, что Соломин легко представил себе, чем это все может кончиться, хотя он по-прежнему не чувствовал за собой никакой вины.

— Меня может оправдать суд, — все-таки не смолчал Соломин, попытался отвести от себя удар.

— Суд? Вы шутите! Факты слишком красноречивы!

— О каких фактах вы говорите?

— Побеседуйте со своим помощником, — посоветовал Семенов.

Борисов безнадежно махнул рукой:

— Вряд ли удастся сделать это. Помощник, судя по всему, скрылся. Во всяком случае, в городе его нет.

Соломин привалился к стене. «Если помощник сбежал, то все его грехи падут на мою голову, — подумал он. — Мне придется отвечать. Не лучше ли откупиться?»

— Сколько вы хотите?

— Хочу?! — сделал удивленное лицо Борисов. — Я не понимаю вас, Яков Карпович. Единственное мое желание — отправить вас в управление. Так, майор?

— Именно так, — подтвердил Семенов.

— Может быть, вы поступите по-другому: не отправите? — теперь уже умолял Соломин.

— То есть как это?

— Ну отпустите... Прекратите дело!

Борисов пытливо посмотрел на Соломина:

— Вы занятный человек, Яков Карпович. Толкаете на преступление должностное лицо. Понимаете, чем это обернется для меня и майора, как расценят такой поступок люди, доверившие нам вашу судьбу?

Борисов обиженно отвернулся:

— Лично мне не нужно ни копейки. Разговор идет о тех, кто завел дело. Это крупные люди.

— Сколько?

Опять ушла минута на раздумье. В течение этой минуты Соломин трижды видел себя за решеткой и трижды избавлялся от нее.

Наконец, прикинув все, Борисов ответил:

— Тысяч десять.

— Что? — побледнел Соломин. — У меня нет столько.

— Нет, так нет... Товарищ Семенов, ведите арестованного!

— Подождите! — вцепился Соломин в локоть Борисова. — Пятьсот рублей найду. Больше нет, хоть убейте!

— Ведите, Семенов!

— Ладно. Тысячу. Это уже всё!

— Семенов?

— Полторы!

— Десять! Видимо, решетка для вас милее денег? Садитесь за нее, с богом!

— Да нет у меня столько!

— Семенов!

— Нет! Правду говорю, — заупрямился Соломин. Наконец, когда Семенов взял его за руку и потянул к калитке, сдался. — Четыре тысячи найду. Это все, что у меня есть. Копил на машину.

— Ладно, — нехотя согласился Борисов. — Четыре... Попробуем уговорить на четыре. Товарищ майор, — Борисов посмотрел на Семенова, — отвезите Якова Карповича ко мне на квартиру. Сделайте все, чтобы он не скучал.

— Разве вы не отпустите меня домой? — ужаснулся Соломин.

— Отпустим. Завтра утром. Часов в одиннадцать. Сегодня вам нужно побыть одному. Возможно, вы найдете еще тысячи две. Право, это в ваших интересах.

8

Дора Михайловна бросилась к Якову Карповичу:

— Господи, что они с тобой сделали? На тебе лица нет!

Яков Карпович отстранил руки жены, прошел на кухню, открыл холодильник, достал баллон с квасом и жадно припал к нему, словно не пил по крайней мере целую неделю.

— Яша, неужели у нас в доме нет стакана? — возмутилась Дора Михайловна.

— Ладно.

— Они тебя били?

— Что? — не понял Яков Карпович.

— Я говорю о тех мужчинах, которые забирали тебя... Не перебивай меня, я знаю, что говорю, — предупредила Дора Михайловна.

— Не городи глупости, Дора... Где Софа?

— Ушла.

— Куда? — болезненно поморщился Яков Карпович.

— Тебя искать.

— Меня?

— Кого же еще? Разве ты ей чужой?

— Глупая девчонка! — Яков Карпович поставил баллон с квасом на место, закрыл холодильник, устало опустился на кушетку. — Испугались?

— Конечно!

— Зря.

— Ой, Яша, не говори так! — Дора Михайловна села рядом. — Ты тоже испугался, я тебя прекрасно знаю. Лучше скажи, как ты оттуда вырвался? Они же не отпускают.

— Отпускают.

— Не темни, Яша. Расскажи!

Яков Карпович рассказал жене все, что было, ничего не скрыв, сообщил о Борисове и Семенове, о квартире, в которой пробыл эту ночь, о том, что пережил в ней, не зная, как поступить лучше: дать этим людям деньги или сходить в милицию.

Дора Михайловна внимательно выслушала мужа. И спросила вдруг о том, что меньше всего относилось к делу.

— Ты один был в этой ужасной квартире?

— Да... Подожди, подожди, ты что?

— Там никого больше не было?

— Дора, что ты имеешь в виду? Это глупо.

— Не оправдывайся. Вам, мужчинам, доверять нельзя. Так почему же они отпустили тебя?

— Я пообещал шесть тысяч.

— Такую сумму! Не посоветовавшись со мной?

— Вот теперь советуюсь, — вздохнул Яков Карпович. — Идти мне в милицию или не идти?

— Прямо к ним в руки?

Яков Карпович растерянно пожал плечами. Все-таки эти люди не были работниками милиции. Почему они не отправили его в управление? Какой смысл было держать его целую ночь в каком-то частном доме?

— Я ни в чем не виноват! — повторил Яков Карпович.

— Не виноват... Может, все-таки виноват? Лучше лишиться денег, чем сидеть в тюрьме. Тюрьма никому еще не приносила радости.

— Я ни в чем не виноват, — еще раз повторил Яков Карпович.

— Ты работаешь на складе. Может, не утерпел — взял что-нибудь? Откуда у тебя иногда бывают деньги?

— Какие деньги?

— Ты еще спрашиваешь меня!

— Это премиальные.

— Яша, я тебе не враг, ты все-таки подумай, может, это не премиальные?

— Перестань! — попросил Яков Карпович.

— Ну хорошо, я перестану. У тебя склероз, Яша. Пожалуйста, не перечь мне. Может, эти деньги тебе кто-нибудь давал?

— Дора!

— Ты не волнуйся, Яша, я хочу тебе только добра. У тебя на складе бывают дефицитные товары... Кому-то нужны эти дефицитные товары. Ты мог сделать любезность. За это, сам понимаешь...

— Да перестань же!

Дора Михайловна вняла, наконец, просьбе мужа — умолкла, однако ненадолго.

— Скажи, что ты о них думаешь? — спросила она шепотом.

— О ком?

— Не притворяйся ребенком, Яша. Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.

— Это нехорошие люди.

— Говори яснее, Яша!

— Вымогатели.

— Вымогатели, — повторила Дора Михайловна. — Наверное, ты прав. Скажи, Яша, еще: могут ли в нашей милиции работать вымогатели?

— По-моему, не могут.

— Конечно, не могут.

— Значит, это не работники милиции. Я тоже думал об этом. Кто они?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Дора Михайловна.

— Аферисты?

— Может, аферисты, Яша.

— Я пойду.

— Куда?

— В милицию.

— Это опасно.

— Почему?

— Они за тобой следят.

— Чепуха!

— Яша, тебе надо сидеть дома. Ты меня слышишь, Яша? Отдай им эти несчастные шесть тысяч и забудь обо всем. Обойдемся без машины.

— Я не виноват.

— Виноват, — вздохнула Дора Михайловна. — Они бы не пришли к тебе, если бы ты не был виноват. Это не так трудно уяснить, Яша. Отдай им эти несчастные шесть тысяч. Я тебе плохого не желаю.

— Я не узнаю́ тебя.

— Неудивительно.

— Дора!

— Что — Дора? Сделай уже так, как я говорю: отдай эти несчастные шесть тысяч.

— Они нелегко мне достались.

— Отдай.

Яков Карпович заерзал на кушетке.

— Когда ушла Софа? — перевел разговор Яков Карпович.

— В двенадцать часов.

— Пора бы уже вернуться.

— Пора.

— Может, с ней что-нибудь случилось?

— Господи, Яша, что у тебя на уме? Ничего с ней не случилось.

Дора Михайловна постояла некоторое время у кушетки, не спуская с мужа близоруких глаз, потом быстро вышла из кухни и загремела тазами в ванной.

Яков Карпович хорошо знал, что́ значит, когда жена в подобные минуты проявляет излишний интерес к тазам, поэтому положил под голову подушку и стал терпеливо ждать.

Дора Михайловна возвратилась через четверть часа. Она села на кушетку, положила руки на свои полные колени, сказала так, что возражать было бесполезно:

— Я уже все взвесила: иди в милицию. Выведи на чистую воду этих мерзавцев. Видишь, чего захотели — шесть тысяч. Может, еще на блюдечке?

Страхи и сомнения, терзавшие Якова Карповича, все-таки сделали свое дело — ослабили решимость идти в милицию.

Он сказал:

— Может, сначала посоветуемся с Гришей?

— С Рыжевским? — вздрогнула Дора Михайловна. — Нечего с ним советоваться! Наверняка, такой же подлец! Если не почище!

— Не греши, Дора, пожалуйста, прошу тебя. Это тихий порядочный человек. Я верю ему.

— В тихом болоте черти водятся. Не будь размазней, Яша. Решил идти в милицию — иди, ради бога. Сейчас же иди. Слышишь?

— Ладно.

9

Джаббаров внимательно слушал Азимова. Очевидно, он перегибал, хотя и работал в уголовном розыске пятый год. Повсюду ему мерещились преступники.

— Ты решил, что я того? — Азимов покрутил пальцем у виска. — Зря, Касым Гулямович.

— Не знаю.

— Ты пойми, что-то тут есть. Я чувствую!

— Чувствовать мало, надо еще иметь факты.

— О каких фактах ты говоришь, Касым Гулямович? Дело сейчас совершенно в другом. Надо вывести на чистую воду проходимцев. Немедленно!

— Подожди, Тимур Назарович, не горячись. Почему ты считаешь, что этого твоего Соломина взяли не работники милиции?

Азимов обиженно засопел:

— Во-первых, Соломин — никакой не мой, во-вторых, я обзвонил все отделы города — нигде неизвестно об аресте Соломина. В-третьих, я проверил у нас, в ОБХСС.

— Тоже ничего?

— Тоже ничего.

— Может быть, его взяли работники областного управления?

— Касым Гулямович, ну что ты, право, как ребенок. Извини, пожалуйста, за это сравнение. Соломин живет в Ташкенте, понимаешь? Ни в Янги-Юле, ни в Чирчике, ни в Бекабаде, ни в Ангрене... Значит, его должны были взять работники милиции Ташкента. Это же ясно, как дважды два.

— Не думаю.

— Не думаешь? Ну и ну!

— Представь, что Соломин взял на складе партию дефицитных товаров и передал спекулянтам для реализации. Спекулянты решили реализовать эти товары в области. Скажем, в Бекабаде или в Ангрене, в Янги-Юле или в Чирчике... Кто займется этими спекулянтами? Таким образом, Соломина могли задержать работники милиции области.

— Да, может быть, — не сразу ответил Азимов.

— Ты беседовал с Соломиным?

— Нет.

— Почему?

— Я пока не имею на это права, так как не совсем уверен в собственной версии. — Азимов немного помедлил, прежде чем произнести эти слова.

— Ну вот видишь, — подхватил Джаббаров. Он вышел из-за стола, остановился перед Азимовым. — Давай примем за рабочую версию второй вариант: Соломина забрали аферисты. Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Ты считаешь, что Соломин виноват?

— Возможно, в прошлом у него были какие-то грешки. Аферисты должны иметь зацепку.

— Разумеется.

— В общем, ты правильно поступил, что не поговорил с ним. Это могло бы повредить делу, если, конечно, его шантажировали аферисты.

— Чем бы это могло нам повредить?

— Не догадываешься?

— Нет.

— Представь такую ситуацию: Соломин все-таки не совсем чист. Что-то натворил. Может, недавно, может, давно. Не в этом суть. Ребята из ОБХСС пока ничего не узнали... Скажи, зачем ему самому начинать разговор о том, что он натворил? Есть ли в этом резон?

— Я затрудняюсь сказать, потому что еще не занимался им. По-моему, нам надо установить наблюдение. Мы должны точно знать: кто арестовал его. Предположим: милиция. Видишь, я беру второй вариант. Софа могла ввести тебя в заблуждение.

Джаббаров улыбнулся:

— Ты не понял меня, Тимур Назарович. Может быть, Софа в чем-то ошиблась. Давай подождем до завтра. Хорошо?

— Что это даст?

— Увидим.

— Ждать да догонять — хуже всего. Может, я займусь Рыжевским?

— Тимур Назарович!

— Ладно. Молчу.

— Кстати, что это за герой, о котором сегодня пишет «Вечерка»? Ты не интересовался?

Азимов пожал плечами, всем своим видом показывая, что ему абсолютно нет никакого дела до того, что пишет «Вечерка».

— Ты все-таки прочти.

Джаббаров взял с тумбочки газету, протянул Азимову, указав на небольшую информацию.

Азимов сел, откинул назад волосы, склонился над газетой.

— Ну?

— Какая-то сумасшедшая!

— Кто? Соломина или Оленина?

— Оленина.

Азимов отодвинул от себя газету. Все-таки чудеса случаются на этом белом свете! В четверг он еще не знал эту самую С. Соломину. В пятницу познакомился с ней у Сорокиных. В воскресенье пошел с ней на озеро. В понедельник, то есть сегодня, какая-то Л. Оленина уже написала, что ее спас офицер милиции, пожелавший остаться неизвестным.

Я, конечно, спас, сказал самому себе Азимов. Вообще, любой бы человек спас, если бы оказался рядом с ней. Она же совершенно не умела плавать — прямо сразу пошла ко дну, даже не успела позвать на помощь.

Азимов усмехнулся: она пригласила меня на озеро. Мне бы нужно было сказать ей, что у меня нет времени, ну и побыть дома: не тащиться за ней на озеро... Не сказал и не остался дома. Хотел больше узнать о ней и о ее семье, в первую очередь, разумеется, об отце.

— Конечно, Оленина. — Азимов еще дальше оттолкнул от себя газету. — Наверное, из начинающих... Герой! Смешно! Я сидел на берегу, вдруг слышу: «Человек тонет!» Не будешь же гадать: как быть? Герой!

— Значит, эта заметка о тебе? — прищурился Джаббаров.

Азимов умоляюще посмотрел на него:

— Прошу тебя — никому ни слова! Знаешь, какие у нас в отделе люди — засмеют! Нет, честное слово, я не преувеличиваю. Кстати, ты ничего не слышал о Кларе Бобровой?

— О жене нашего Сорокина?

— Да... Я у него практику проходил. Оперативник! Экстра! Между прочим, в этом номере есть материал и Клары Бобровой. Можешь прочесть. На третьей странице. Думаю, что он заинтересует тебя. — Джаббаров снова протянул Азимову газету. — Держи.

— О чем же она написала?

— Не догадываешься?

— Нет.

— О нашей работе.

— О нашей работе? Значит, о нас?

— О Прозорове.

— Что ты говоришь?

Азимов схватил газету, быстро развернул, пробежал глазами по заголовкам, снова склонился над ней.

Джаббаров прошелся по кабинету, вытащил из стола сигареты, закурил.

Нет, Тимур, пожалуй, мало изменился с тех пор, как надел офицерскую форму. Сколько по-настоящему интересных и запутанных дел было у него позади, сколько раз вступал в неравные схватки с преступниками, а не появилось у него еще того самолюбования, что ли, которое нередко можно увидеть у молодых криминалистов. Критически относился он к каждой своей удаче и все еще называл себя «учеником».

— Здорово написала. Правда, не совсем точно. Прозоров более сдержан, более опытен. У него отличная хватка.

— Ты скажи ей.

— Скажу... Собственно, почему я заговорил о ней? Она в первое время писала такие же вот заметки, как эта, — Азимов кивнул на информацию Олениной.

Джаббаров сел за стол.

— Не сразу Москва строилась.

— Очевидно, не сразу. Ничего сразу не строится. Все требует немалых сил и терпения. Я вот никак не научусь по-настоящему работать... Ладно, пошел. Встретимся во вторник. Привет Кариме.

— Спасибо.

Азимов поднялся, помедлил, словно не хотел уходить, потянулся к «Вечерке».

— Ты не возражаешь, если я возьму ее?

— Бери, — разрешил Джаббаров.

— Не думай, что я хочу вырезать из нее информацию Олениной. Зачем мне эта восторженная болтовня? Мне нужна статья Бобровой. Отнесу ее матери Прозорова. Старушка век благодарить будет... Ты почему улыбаешься?

— Так.

Азимов вышел.

Джаббаров потушил сигарету, воткнул в пепельницу и снова улыбнулся, подумав все-таки, что газета понадобилась Тимуру не только для матери Прозорова, но и потому, что в ней опубликована информация Олениной. Чего греха таить, человек любит, когда его хвалят, особенно в печати. Тимур, пожалуй, не исключение.

10

Соломин с надеждой взглянул на работников уголовного розыска. Наконец-то он почувствовал облегчение. Страх, мучивший его в последние дни, исчез.

— Вы ничего больше не желаете добавить?

— Нет.

— Когда должны передать деньги?

— Завтра. В полдень.

— Где?

— Встретимся у Госпитального рынка. Может быть, они и деньги здесь возьмут?

— Может быть.

Джаббаров перевел взгляд сначала на Азимова, потом на Прозорова, сидевших в стороне, пододвинул к себе настольный календарь, записал размашисто: «Госпит. рынок. Соломин. Полдень. Аф-сты».

Азимов подтолкнул Прозорова:

— Пришел. Молодец.

— Твоя работа? — спросил Прозоров.

— Что ты!

— Не скромничай.

— Я ни при чем, Илья Кириллович, ну что ты! Он сам. Честное слово. Ты погляди, какой у него вид, — кивнул Азимов на Соломина.

— Обыкновенный, — заметил Прозоров.

— Нет. Ты погляди лучше, — попросил Азимов.

Если уж быть откровенным, то, конечно, он тоже сделал все, чтобы Соломин пришел в уголовный розыск. Правда, ему не пришлось лично беседовать с Соломиным. По-видимому, это сделала за него Софа. Это она убедила отца прийти в уголовный розыск. Вообще, у нее голова на плечах. Ну и девушка!

Азимов улыбнулся и незаметно взглянул на Соломина. Он, судя по всему, еще не пришел в себя после того, что с ним произошло, однако держался хорошо.

Джаббаров задал очередной вопрос:

— Что вы скажете о Григории Рыжевском?

— Ничего плохого, — пожал плечами Соломин. — Он довольно часто бывал у нас. Приходил, как правило, вечером. Приносил подарки — то мне, то жене, то Софочке. У него, знаете, недурной вкус на красивые безделушки... Хорошо играет в шахматы.

— Вы играли с ним?

— Да.

— Он проигрывал?

— Чаще я.

— Вы хорошо играете?

— Не знаю.

— Вы что-то скрываете?

— Понимаете: порой мне казалось, что он специально проигрывает партию, — снова пожал плечами Соломин. — Жалеет мою старость, что ли... Не знаю.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят пять.

— Рано говорить о старости... Он моложе?

— Ему тридцать четыре года. Впрочем, может, и больше. Я не заглядывал в паспорт.

— Напрасно... Что еще интересует его?

— Не знаю.

Джаббаров кивнул:

— Что вас связывает с ним?

— Тоже не знаю. Может быть, шахматы? Может быть, привычка? Хотя мы встречаемся недавно. Месяца полтора.

— Как вы познакомились?

Соломин задумался.

— Это довольно неприглядная история. Мне бы не хотелось возвращаться к ней.

— Вы пришли в милицию, — напомнил Джаббаров.

— Простите... Было воскресенье. Я отправился на рынок по поручению жены со списком, что купить и сколько. Увидел пивную, решил заглянуть. Накануне был на именинах у сестры, немного перебрал, болела голова.

— Дальше.

— В пивной мы и познакомились. Рыжевский подсел ко мне. Мы разговорились. Я редко пью, так, от случая к случаю, ту́т же со мной какая-то оказия приключилась — снова перепил.

— На вас повлиял Рыжевский?

— Возможно.

— Потом?

— Потом... Я сказал ему, где работаю, дал свой телефон и адрес. Через несколько дней, возвратившись после работы, увидел его дома.

— Обрадовались?

— Поставьте себя на мое место... Мы познакомились в пивной. Это заведение неприглядное. Заводить знакомство таким путем — верх глупости.

— Ясно, — усмехнулся Джаббаров. — О чем вы говорили?

— Почти ни о чем. Играли в шахматы. В другие вечера, признаться, тоже больше играли в шахматы. Говорили мало, о разных пустяках. Иногда о моей работе. Он убеждал меня, что мне по плечу более ответственный пост.

— Это вам льстило?

— Вообще-то — да. Не улыбайтесь, — попросил Соломин. — Мы все в какой-то мере тщеславны.

— Если нам это внушают, — заметил Джаббаров. — Не казалось ли вам, что Рыжевский захваливал вас с какой-то целью?

Соломин пожал плечами:

— Вряд ли. Правда, перед тем, как эти люди увезли меня, он попросил руки Софы.

— Как вы расценили этот факт?

— Откровенно говоря, растерялся. Ему немало лет. Лысый.

— Вы знаете отношение дочери к Рыжевскому? — спросил Джаббаров.

— Что может думать о пожилом человеке ребенок? Впрочем, вы лучше сами поговорите с ней. Кто-то из вас, по-моему, уже говорил.

— Да.

Джаббаров незаметно взглянул на Азимова. Ему все больше и больше нравился этот сильный, честный парень.

— Дочь у меня с заскоками, — сказал Соломин.

— Что? — поднял недоуменно брови Джаббаров.

— Да вот собирается поступить на работу к вам, в уголовный розыск. Кто-то рассказал ей о следователе. О Бельской, кажется, погибшей в схватке с бандитами. Ну она и вбила себе в голову, что тоже будет следователем. Сейчас сдает экзамены на юридический факультет. Может, не поступит. Конкурс большой: тридцать человек на одно место.

— Поступит, — заверил Джаббаров. — Значит, с заскоками, говорите. Выходит, мы тоже с заскоками? Работаем в уголовном розыске?

Соломин смутился:

— Она же девочка. Ей ли с бандитами воевать?

— Почему бы не ей? У нас много женщин. Есть и следователи. Есть и оперативники... Ладно. Вернемся к Рыжевскому. Где он живет?

— Не знаю... Не удивляйтесь. Я, действительно, точно не знаю. Где-то недалеко от вокзала. Не то на улице Белая, не то на улице Серая.

— Вы сами решили прийти к нам или вам посоветовали сделать это домашние?

— Все было, — слабо улыбнулся Соломин.

— Ясно. Вы сможете заглянуть к нам сегодня, скажем, часиков в шесть или в семь?

— Сюда не так-то легко попасть.

— Не беспокойтесь. Кстати, что вы думаете о своем помощнике?

— По-моему, он честный человек.

— Вас ничего не смущает?

Соломин помялся:

— Да вот эти... не знаю, как их назвать, доказывали мне, что он — жулик.

— Как его фамилия?

— Музафаров.

— Где он сейчас?

— В командировке. Вернется через неделю.

— Сообщите своему начальнику, что вы сегодня не сможете прийти на работу... Товарищ лейтенант, организуйте машину.

— Есть! — встал Азимов.

— Если у вас окажется Рыжевский, то, пожалуйста, ничего не говорите ему о нашей встрече. — Джаббаров снова обращался к Соломину. — Попытайтесь осторожно узнать, где он живет. Это очень важно. Договорились?

— Договорились, — не сразу ответил Соломин.

11

Азимов проводил Соломина и вернулся в кабинет.

— Все в порядке, товарищ майор.

— Садись... Шофера проинструктировал?

— Да.

— Ты чем-то расстроен?

— Ранен Романов. Я сейчас встретил Дмитриева, он сказал.

— Где он?

— В госпитале.

Джаббаров сорвал с рычага телефона трубку, торопливо набрал номер госпиталя МВД. Он знал, что значил для Азимова Андрей Романов. Они вместе окончили школу милиции, вместе проходили практику.

— Госпиталь МВД? Регистратура?

— Я вас слушаю.

Джаббаров узнал голос терапевта Ларисы Никольской — молодой белокурой женщины, недавно окончившей медицинский институт.

— Говорит майор Джаббаров из управления милиции. Скажите, в каком состоянии находится лейтенант Романов?

— Ему только что сделали операцию. Не беспокойтесь. Всё в порядке.

— Спасибо.

В трубке раздались гудки отбоя. Джаббаров отстранил ее от уха и медленно перевел взгляд на Азимова.

— Что? — подался вперед Азимов.

— Сделали операцию, — улыбнулся Джаббаров. — Опасность миновала. — Он был не меньше Тимура рад тому, что сообщила Лариса Никольская. — Тебе дать машину или поедешь автобусом?

— В госпиталь?

— Да. Узнай, кто его ранил? Надеюсь, не Красов?

— Не думаю.

Азимов ответил неуверенно. Вообще-то, он думал, что Андрея ранил Красов. Жаль, что они упустили его в ту среду. Черт знает, что произошло! Азимов прикусил губы и пристально посмотрел перед собой, словно хотел увидеть себя со стороны. Пожалуй, я еще не готов к работе в ОУРе. Он исчез на моих глазах. Словно провалился сквозь землю.

— Не переживай, Тимур Назарович.

— Ты о чем, Касым Гулямович?

— Знаешь, о чем. В следующий раз будешь повнимательней. Конь на четырех ногах и то спотыкается.

— Так то конь, Касым Гулямович, — обреченно проговорил Азимов. — А я не имею права спотыкаться. Это может принести несчастье не только мне.

— Ладно. Отправляйся в госпиталь. Может, Андрея ранил другой человек. Лита встречается с Баловым?

Азимов смущенно пожал плечами:

— Наверное, встречается. Как же дело? Заводим или нет?

Прозоров спросил:

— Что тебя так тревожит? Судьба Соломина? Может, судьба Софы?

— Какой Софы? — не понял Азимов. — Ты о дочери Соломина? При чем тут она? Речь идет совсем о другом. Нечестным людям вершить свои темные дела не позволим, мы должны пресечь это зло... Я узнаю, обязательно узнаю, кто стрелял в Андрея. Пройду сквозь ад, если надо. Ну так как, заводим дело?

— Заводим.

Ответ Джаббарова прозвучал больше вопросительно, чем утвердительно, будто он хотел услышать мнение товарищей, прежде всего Прозорова, который прекрасно знал оперативную обстановку в городе.

— Заводим, — повторил Азимов, — Илья Кириллович?

Прозоров поднял обе руки:

— Я — за!

— Значит, заводим, — уже твердо сказал Джаббаров. — Давайте назовем дело так... Ну, скажем, «Иностранцы». Согласны?

— Подходяще, — заметил Прозоров.

Азимов никак не отреагировал на это. Ему было безразлично, как будет названо дело, главное, чтобы оно было заведено и скорее началось расследование. Его кипучая натура не терпела медлительности. Он готов был немедленно, сию же минуту, начать действовать, не жалея ни самого себя, ни тех, кто будет окружать его.

— В таком случае, начнем.

В тоне Джаббарова снова проскользнула нерешительность. Вроде бы чего-то не хватало ему. Очевидно, четкого плана. Он любил начинать дело, когда в голове уже созрел план операции и вырисовывался полностью. Сейчас же наметилась, по-видимому, только предварительная схема. Собственно, вскоре он изложил ее, правда, с некоторой осторожностью.

— Илья Кириллович, свяжитесь с районными отделами милиции города. Поговорите с работниками ОУР и ОБХСС. Думаю, что вам удастся что-нибудь узнать... Тимур Назарович, выясните в отделе БХСС управления, когда было заведено дело на Соломина, кто его вел, почему оно было прекращено.

— Есть, — сказал Азимов.

— Будет время, побывайте в ОБХСС области. Может быть, дать вам Батраева? Вдвоем быстрее докопаетесь до истины. Он сегодня свободен. — Теперь Джаббаров уже уверенно давал указания.

Азимов ревниво ответил:

— Справлюсь один.

— Смотрите... Попробуйте сегодня же побывать на работе у Соломина. Установите, как относятся к нему сотрудники. Не забудьте побеседовать с соседями. — Теперь Джаббаров обращался сразу к двоим — к Азимову и Прозорову. — Действуйте осторожно. Не привлекайте к себе внимания.

Прозоров и Азимов поднялись.

Джаббаров с минуту стоял неподвижно, глядя на закрывшуюся дверь, затем снова поднял телефонную трубку, неторопливо набрал нужный номер.

— Да, — ответил четкий женский голос.

— Адресное бюро?

— Да.

— Джаббаров... Посмотрите, пожалуйста, проживает ли у вас Григорий Рыжевский?

— Григорий Рыжевский? Отчество не знаете?

— Нет.

— Возраст?

— Лет тридцать пять.

— Вам позвонить?

— Я подожду.

В трубке что-то прохрипело и раздались гулкие отрывистые звуки: Джаббаров понял, на том конце провода положили трубку на стол.

— Вы слушаете?

— Да-да!

— У нас нет ни одного Григория Рыжевского... Есть Семен, Владимир, Михаил, даже Акакий...

— Спасибо.

— Пожалуйста, товарищ майор.

Джаббаров положил трубку на место и снова вернулся к прерванным мыслям.

12

Начальник отдела БХСС управления милиции подполковник Артемов сказал Азимову, севшему напротив него, к приставному столику:

— Слушаю вас.

— Проверьте, пожалуйста, Константин Иванович, фигурировал ли в ваших делах Соломин Яков Карпович.

Артемов нажал кнопку под крышкой стола, увидел входившую в кабинет секретаршу, попросил:

— Анна Петровна, пригласите, пожалуйста, оперуполномоченного Хамидова.

— Хорошо, Константин Иванович.

Хамидов вошел, четко, по-военному доложил:

— Товарищ подполковник, старший лейтенант милиции Хамидов прибыл по вашему приказанию!

Артемов секунду-другую молча смотрел на оперуполномоченного — любовался его безупречной офицерской выправкой, затем кивнул на Азимова, тоже не спускавшего глаз с оперуполномоченного:

— Ты знаешь этого человека?

— Так точно, товарищ подполковник! — снова по-военному отчеканил Хамидов. Чувствовалось, что цену себе он знает.

— Мы, кажется, когда-то заводили дело на Якова Карповича Соломина. Посмотри, пожалуйста, в чем мы обвиняли его. — Артемов строго взглянул на Хамидова. — Действуйте!

— Есть!

На Соломина действительно несколько лет назад в ОБХСС было заведено дело. Однако оно не получило соответствующего хода, так как не было достаточно улик для привлечения Соломина к уголовной ответственности.

Ничего не было известно о Соломине и в районных отделениях БХСС, с которыми Азимов связался по телефону.

Никаких компрометирующих высказываний о Соломине не услышал и Прозоров, побывавший у соседей Соломина и на предприятии, где он работал.

— Яков Карпович? Это один из лучших работников. Знаю его не первый год. Вас кто-то ввел в заблуждение.

Так сказал Прозорову о Соломине начальник предприятия.

— Премилый мужчина. Мухи не обидит. Никогда не позволяет себе ничего лишнего. Порядочный семьянин.

Эту мысль в разных вариациях неоднократно повторяли соседи Соломина.

Начальник уголовного розыска Центрального районного отдела милиции капитан Манский сообщил:

— По-видимому, вы напали на след Аганова. Он давно занимается мошенничеством. К сожалению, мы пока не можем разоблачить его. Буду искренне рад, если вам удастся сделать это.

— Сделаем, — заверил Прозоров.

— Кстати, в деле есть фотокарточка Аганова. Она может пригодиться вам. Думаю, что в само́м деле вы тоже найдете что-нибудь интересное. Полистайте.

Ничего интересного, к сожалению, Прозоров в деле не нашел. Аганов действовал с величайшей осторожностью и почти не оставлял после себя следов.

— Жидковато, товарищи, жидковато!

Джаббаров произнес это укоризненно, однако Азимов и Прозоров поняли, что он был доволен проделанной работой. Тех сведений, которые имелись в их распоряжении, для начала было вполне достаточно. Нужно только правильно воспользоваться ими.

— Жидковато? Не думаю, — сказал Прозоров.

— Серьезно? — прищурился Джаббаров. — Возьми. Полюбуйся.

— Что это?

— Прочти!

Прозоров взял лист бумаги, который подал Джаббаров, пробежал взглядом текст.

— Значит, в городе нет ни одного Григория Рыжевского?

— Как видишь.

— Не получится ли так, что Золотов и иже с ним тоже не прописаны?

— Может быть, наоборот? — прищурился Джаббаров. — Мошенники использовали вымышленные имена? Через несколько минут придет Соломин. — Джаббаров посмотрел на наручные часы. — Нужно как следует проинструктировать его. От того, как он будет вести себя, во многом зависит успех дела... Илья Кириллович, где фотокарточка Аганова?

— У тебя в столе.

— Извини. — Джаббаров вытащил из стола фотокарточку, положил перед собой. — Может быть, Соломин узнает в нем кого-нибудь из своих «благодетелей»?

— Было бы хорошо, — сказал Прозоров.

— Во всяком случае, это облегчило бы нашу задачу, — согласился Джаббаров. — Придется установить наблюдение за домом Аганова.

— Я готов! — объявил Азимов.

— Нет. Поручим это дело Савицкому и Батраеву... Ты завтра утром съездишь в госпиталь, навестишь своего друга Андрея Романова, потом поступишь в мое распоряжение. Для тебя есть более ответственное дело.

13

Тимур торопливо надел больничный халат, взял со стола пакет с фруктами и лепешками, прошел по коридору влево, разглядывая номера на дверях палат и вглядываясь в лица больных, встречавшихся в коридоре.

«Андрюха, Андрюха, как же это ты не уберегся? Что же произошло? Назови негодяя, который ранил тебя? Я разыщу его? Обязательно!

Мы все-таки слишком гуманны к преступникам. Нужно применять к ним более строгие меры. Не щадить, если они поднимают оружие на человека.

Кажется, мне в эту палату?»

Андрей лежал у окна. Он увидел Тимура не сразу, по-видимому, дремал. Тимур застыл у дверей, почувствовав в горле предательскую горечь. Этого давно не было с ним — с того дня, как в такой же вот палате умерла Мила.

— Андрюшка!

Андрей вздрогнул — открыл глаза, заулыбался, потянулся к Тимуру.

— Тимурджан, ч-черт! Ты?

— Я, Андрюшка, я! Ничего?

— Всё в порядке.

— Дышать можешь?

— Могу. Садись.

Тимур взял стул, поставил около кровати и, положив пакет с фруктами и лепешками на тумбочку, сел.

— Кто тебя?

— Длинная история.

— У меня есть время.

— Может, потом?

— Ладно, давай потом. Скажи только: не Красов ли тебя?

— Не-ет.

— Ты что-то скрываешь?

— Не фантазируй.

— Я не фантазирую.

Красов скрылся. Причем, скрылся внезапно, в то время, когда Тимур считал, что он «попал на крючок». Неизвестно: через сколько дней или недель снова отыщется его след и кто отыщет этот след. Тимура это постоянно угнетало. Он думал, что оперативники, знавшие о провале операции, считали его плохим криминалистом. Поэтому он с такой ревностью и отнесся теперь к словам Андрея.

Андрей не сразу понял, что так неожиданно сковало разговор. Он любил Тимура, любил, как брата, готов был сделать для него все, что мог. Готов был и как-то смягчить этот разговор, вернее, забыть его вовсе, тем более, что Тимур вообще-то не был виноват в том, что произошло. Не его беда, что Красов оказался гораздо опытнее и сумел незаметно уйти в укрытие.

— Как ты?

— Тружусь!

— Что-нибудь интересное встретил?

— Кажется. — Тимур произнес это слово с некоторой заминкой, словно усомнился в том, что говорил.

— Ладно, — махнул рукой Андрей. — Мы еще потолкуем с тобой обо всем. Врач уверяет, что я через неделю смогу участвовать в международном забеге на десять километров. Рана пустяковая. Пуля прошла, как говорится, за молоком... Я тут кое-что накропал. Читал соседу — в восторге! К сожалению, он ничего в поэзии не понимает. Ты — мой единственный строгий судья! Послушай... Это очень важно для меня.

Тимур осторожно попросил:

— Может, в другой раз? Тебе вредно разговаривать!

— Кто тебе сказал?

— Медсестра.

— Она ничего не смыслит в таких вещах. — Андрей запустил руку под одеяло, вытащил блокнот, полистал. — Милицейская жена.

— Неужели она замужем? По-моему, ей нет еще семнадцати лет.

— Ты о ком?

— О медсестре. Жене милиционера. Ты так, кажется, отрекомендовал ее мне.

Андрей с минуту смотрел на Тимура, не понимая, о чем он говорит, потом рассмеялся, вяло замахав руками.

— Тебе, наверное, нужно мозги проверить... «Милицейская жена»... Я так назвал свое стихотворение. Сообразил?

— Так бы сразу и сказал, — пододвинулся поближе Тимур. — Читай.

— Слушай.

— Ну?

— Подожди!

Андрей, по-видимому, забыл следующую строку, взял блокнот, открыл нужную страницу, приложил палец к губам.

Тимур подался вперед.

— Дружище, ты же написал обо мне и о Миле, она бы точно так беспокоилась, если бы я уходил от нее ночью на службу, так же любила бы мою бесстрашную звезду, так же была бы уверена, что я не дрогну в битве и не сверну с пути.

— Читай, что же ты?

— Сейчас.

«Ты не смешна, поверь мне, — подумал Тимур. — Нам нужны такие жены, как ты, нам, которые встречаются лицом к лицу с опасным преступником». Мила снова появилась где-то близко, снова адской болью сжала сердце Тимура ее смерть. Он поднялся, подошел к окну, чтобы Андрей не увидел помрачневшее лицо, сказал, не оборачиваясь, хриплым голосом:

— Ты здорово написал, Андрей!

— Серьезно? — спросил Андрей. Он еще никогда не слышал таких слов от Тимура: ни в школе милиции, когда учился с ним, ни после, когда начал работать.

— Серьезно!

Некоторое время в палате было тихо. Друзья молчали. Тимур с острой болью вновь ощутил смерть Милы. Андрей вспоминал, как он написал стихотворение здесь, в Ташкенте, буквально перед этим случаем.

— Ты ко мне завтра, надеюсь, зайдешь.

— Конечно, зайду. Кто все-таки тебя?

— Ну что ты, Тимур, как банный лист, прилип? Зачем тебе всё?

— Я слушаю тебя.

— Просто не хочется говорить об этом, — поморщился Андрей. — В общем, довольно банальная история. Вступился за девушку.

— Так?!

Тимур посмотрел на Андрея с улыбкой, будто усомнился в том, что услышал.

Не-ет, наверное, что-то изменилось в мире. Человек попал в госпиталь потому, что заступился за девушку! У кого же это хватило наглости оскорбить ее? У какого-нибудь пьяницы, не иначе, или у сумасшедшего? Возможно, Андрей не хочет говорить правду? На самом деле его ранил Красов? Этот человек не успокоится, пока не выполнит угрозу. Почему мы все-таки нянчимся с преступниками, как с маленькими детьми? Они всё больше и больше наглеют — убивают, насилуют, грабят...

— Я пошел.

— Ты пока ничего не говори Лите.

— Разве она не знает? — удивился Тимур.

— Нет... Скажи, что я уехал в командировку.

— Может, не надо так?

— Надо, Тимур!

Андрей произнес это твердо, не спуская с Тимура глаз. По-видимому, для него было очень важно, чтобы Лита не знала о ранении. Вообще-то его можно было понять. Лита не выдержит — тотчас сообщит обо всем родителям. Они, старые, пожалуй, не вынесут это: слягут.

— Договорились!

— Придешь?

— Завтра.

— Значит, до завтра.

Тимур попрощался с другом, неторопливо вышел из палаты и в вестибюле замер, увидев Клару Боброву. Она, наверное, тоже растерялась, как-то смущенно произнесла:

— Здравствуй, Тимур.

— Здравствуйте, Клара Евгеньевна.

— Ты еще не сбрил усы? Тебе пошла бы борода. Может, отрастишь? Не хочешь? Ты от Романова?

— Да.

— Как он?

— Пишет стихи.

— Какие стихи?

— Хорошие... Вам следовало бы кое-что узнать о нем, прежде чем переступить порог этого заведения. Возможно, вы не к нему?

— К нему. — Клара взяла Тимура за рукав, повела к дивану, стоявшему у стены, усадила рядом. — Рассказывай!

— Что?

— Все, что знаешь о нем.

— Привет! — усмехнулся Тимур.

— Привет, — в тон ему повторила Клара. — Ты не вертись, я недолго задержу тебя... Слышала, слышала, ты очень занят, ты занимаешься мошенниками, ты беспокоишься о Софе.

— О какой Софе? О Соломиной? Клара Евгеньевна, я уважаю вас, только прошу, не вмешивайтесь пока в это дело. Когда все будет закончено, мы предоставим вам все материалы. Ничего не скроем. Понимаете?

— С одним условием.

— Никаких условий! — категорически сказал Тимур.

— С условием. Ты коротко расскажешь мне о своем друге... Сейчас, Тимур, сейчас, дорого́й... Ну?

— Откуда вы только взялись на мою голову! У Николая Аркадьевича всё в порядке?

— Абсолютно всё! Итак?

Тимур тяжело вздохнул.

— Ладно. Записывайте.

— Запомню.

— Оперуполномоченный Андрей Романов родился в тысяча девятьсот сороковом году в селе Белово, Ребрихинского района, Алтайского края. В тысяча девятьсот сорок седьмом году поступил в школу, окончил в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, в этом же году был призван в армию, служил в Узбекистане, демобилизовался в тысяча девятьсот шестидесятом году, поступил в школу милиции. Между прочим, учился отлично. Это вы особо отметьте. Всё.

— Как — всё? — удивилась Клара.

— Простите, не всё... Холост. Жениться не думает. Считает, что брак — безумие. Стихи, между прочим, пишет о любви. По-моему, в этом что-то есть. Учтите... Кстати, вы не знаете некую Л. Оленину?

— Знаю. Ты недоволен ее заметкой?

— Скажите, что я могу испортить ей нервную систему, если она еще раз напишет что-нибудь в этом духе... Подождите, откуда вам известно, что ее заметка обо мне? Наверное, наболтала Соломина?

— Откуда у тебя эта грубость, Тимур?

— Простите, еще раз... Передайте этой самодовольной криминалистке, чтобы она больше не мудрила. Вообще, не женское дело — ловить бандитов.

— Ты противоречишь самому себе. Забыл, как восторгался Наташей Бельской и Башорат Закировой? Что-то, кажется, хвалебное пел и о секретаре вашего отдела Маше Чуковитовой?

— Эти женщины не в счет, — отрубил Тимур.

— Ладно, — согласилась Клара. — Что ты еще скажешь о Романове?

— Справедливый, объективный, начитанный и мужественный... Послушайте, Клара Евгеньевна, это же здорово, что я встретил вас, — неожиданно загорелся Тимур. — Вы опубликуйте в своей газете его стихи. Понимаете, это сразу поставит его на ноги. Честное слово, Клара Евгеньевна, опубликуйте. Представляете, работник уголовного розыска — поэт... Здорово, правда?

— Правда, — сказала Клара.

— Идите к нему.

— Ты больше ничего не скажешь?

— Я спешу. До свидания.

— До свидания. Заглядывай к нам.

— Непременно.

Тимур поднялся, передал Кларе халат и вышел из вестибюля.

14

Джаббаров инструктировал сотрудников отделения, собравшихся в его кабинет перед началом операции.

— Действуйте осторожно, слишком не увлекайтесь. Мы должны взять группу с поличным. Оружие применяйте в крайнем случае. Товарищ капитан, я целиком полагаюсь на ваш опыт.

— Не беспокойтесь, товарищ майор, — вытянулся Прозоров.

Через час работники ОУР были возле дома, в котором три дня назад произошла встреча Соломина с Золотовым и Степановым. Правда, в дом не вошли — свернули в переулок, вымощенный булыжником, постучали в первую калитку. Калитку открыл невысокий кряжистый старик. Он молча пропустил всех во двор и провел в небольшую комнату с двумя окнами — отсюда хорошо были видны улица и нужный дом.

— Когда они приедут? — пододвигая стул к окнам, спросил один из оперативников Прозорова, задержавшегося в дверях.

— По-видимому, в полдень, — ответил Прозоров. Он прошел вперед, положил на стол портсигар и спички, осторожно раздвинул шторы.

...Джаббаров и Азимов вышли к «Волге», стоявшей у подъезда управления милиции.

— Машину заправил? — спросил Джаббаров Муртазина, плотного высокого водителя с рыжей взлохмаченной головой.

— Заправил, Касым Гулямович.

Азимов и Джаббаров сели в машину. Прежде чем захлопнуть дверцу, Джаббаров выглянул и сказал работникам отделения, устраивавшимся в ЗИМе, который стоял позади «Волги»:

— Ни пуха ни пера.

— К черту! — ответил по традиции старший оперуполномоченный Дмитриев.

Азимов с трудом унял дрожь:

— Все в порядке, товарищ майор.

— Трогай, Равиль, — Джаббаров положил руку на плечо Муртазина.

«Волга» плавно качнулась и поехала к воротам.

— Не рано ли выходим? — за воротами спросил Муртазин.

Джаббаров или не услышал вопроса, или не счел нужным объяснять водителю причину раннего выезда на операцию.

Ответил Азимов.

— Не рано, Равиль. В самый раз.

— Ладно.

— Как бы Батраев и Савицкий не прозевали Аганова.

Азимов обращался к Джаббарову, хотя, казалось, продолжал разговор с Муртазиным.

Джаббаров на этот раз откликнулся сразу, очевидно, сомнение Азимова неприятно кольнуло его.

— Не прозевают, товарищ лейтенант.

— Они еще ничего не сообщили?

— Нет.

Воцарилось молчание, не прерывавшееся до тех пор, пока «Волга» не приблизилась к воротам Госпитального рынка.

15

Рынок гудел. Непрерывный людской поток устремлялся в ворота и растекался за ним по бесчисленным рядам. Кто спешил к фруктам и овощам, кто в молочный павильон, кто к горам арбузов и дынь. Трудно было приметить в этом потоке, пестром и многоликом, двух мужчин, вертевшихся около ворот.

Это были Семенов и Борисов. Они изображали из себя покупателей и старательно разглядывали в витринах товары, приценивались к тканям и обуви, словом, играли роль рыночных завсегдатаев, тяжелую и скучную роль, к тому же обременительную. Она отвлекала от входа в ворота, в которых вот-вот должен был появиться Соломин.

— Он куда-то дважды уходил из дома, — как бы между прочим бросил Семенов.

— Не в милицию, не беспокойся. У него на это не хватит духу. Поверь мне, — ответил Борисов. — Я хорошо изучил его. Труслив, как заяц. Собственной тени боится.

— Не фантазируй. Был бы он труслив, не полез бы в государственный карман. Даю голову на отсечение.

— Побереги голову, может, она еще пригодится... Именно такие и лезут. Ты плохой психолог.

— Они же и доносят, — добавил Семенов.

Борисов рассердился:

— Что ты сегодня милицией бредишь. Не к добру это. Возьми себя в руки.

— Попытаюсь, — поежился Семенов.

Борисов взглянул на часы:

— Через двадцать минут прибудет Соломин. Приготовь мешки для купюр. Шесть тысяч — в карман не уместишь.

— Тише!

— Нас никто не слышит. Мы у глухой стены.

— У стен тоже есть уши.

— Опять ты за свое! Не нравится мне это, понимаешь. Так можно угодить в божий домик.

— Ты на что это намекаешь?

— На психиатрическую... Сначала мнительность, потом бессонница.

Семенов вздрогнул:

— У меня бессонница. Которую ночь мучит.

— Плохо, — встревоженно проговорил Борисов. — Надо принимать меры. Причем, немедленно.

— Что еще за меры?

— Лечить! Запустим — свихнешься. Куда чокнутого девать? В утиль-сырье — жалко, оставить на попечение милиции — опасно, выдашь. Кумекаешь, что к чему? Ну-ну, не бледней! Все в твоих руках, не распускай нервы.

— Попробую.

— Только не медли: пробуй прямо сейчас, — строго предупредил Борисов. — Иначе завалишь дело.

Некоторое время оба молчали, глядя на движущийся людской поток, который то сужался, то расширялся, потом Семенов снова заговорил, позванивая в кармане ключами.

— Вчера «сам» нервничал. Наверное, не все предусмотрел.

— Стареет, — сделал вывод Борисов.

— Пятьдесят пять лет — самый расцвет мужчины. Дело в другом.

— Не каркай.

— Я не каркаю, — рассердился Семенов.

— Ладно.

— Рыжевский с утра у дома Соломина, — опять начал Семенов. — Как бы его не засекли оуровцы, у него мозги всмятку — сразу засыплется. Даже сомневаться нечего. Попадет, как кур во щи!

— Нет, тебе определенно надо лечиться. Сегодня же поговорю с «самим». Пусть займется тобой, пока не поздно.

Лицо Семенова болезненно сморщилось.

— Сам проверю... Надо хорошо обдумать дело, прежде чем браться за него. Тут один туман с Соломиным.

— Ерунда, — заверил Борисов. — Мы взяли хороший темп. Вот передаст Соломин свою сумочку, туман и рассеется. Ты только не хнычь. Пусть потом этот меценат раздумывает о смысле жизни. Полагаю, что ему это не повредит. Мы сегодня же вечером сорвемся.

— Скорее бы, — вздохнул Семенов.

— Самого себя не обгонишь. Давай-ка пропустим по стаканчику, чтобы время не так тянулось.

— Пожалуй, — согласился Семенов.

16

Дора Михайловна подошла с Яковом Карповичем к двери, поправила ему ворот рубашки, внимательно взглянула в глаза.

— Ты всё взял, Яша?

— Всё.

— Ничего не забыл?

— Нет.

— Может, все-таки забыл что-нибудь?

— Сказал нет, значит, нет.

— Иди.

Яков Карпович взялся за ручку, вяло повернулся к жене, изобразил на лице бодрую улыбку.

— Не тревожься.

Дора Михайловна заметила в этой улыбке неуверенность.

— Подожди... Номера переписал?

— Переписал.

— Все?

— Все.

— Это же не люди — возьмут деньги, потом скажут, что не брали. Только не расстраивайся. Валидол в кармане?

— В кармане.

— Иди.

— До вечера.

— Подожди.

— Ну что еще?

— Я тебя просила — не расстраивайся, ты все-таки расстраиваешься. Может, тебе уже никуда не надо ходить? Ты совсем больной. Милиция сама разберется во всем.

— Дора!

— Ладно, ладно. Тебе прямо-таки ничего нельзя сказать. Знаешь, жизнь прожить — не поле перейти. Вчера тебя один вариант устраивал, сегодня — другой. Я боюсь.

— Перестань!

— Они могут убить тебя!

— Перестань! — снова попросил Яков Карпович.

Признаться, у него тоже появлялась такая мысль. Он отгонял ее, думая в это время о чем-нибудь другом, или убеждая себя в том, что его жизнь никому не нужна, однако прежнего покоя не находил.

— Где Софа?

— Ушла к подруге.

— Ты держи ее около себя. Не позволяй долго задерживаться. В общем, ты знаешь, что делать.

— Яша? Уже ради бога!

— Всё!

В голосе Якова Карповича прозвучала решительность. Дора Михайловна, наконец, отпустила его.

Софочка не удивилась, заметив у дома Григория Рыжевского. Она знала — кто-нибудь должен следить за ее отцом. В том, что этот человек был связан с мошенниками, Софочка уже не сомневалась.

Рыжевский стоял у ветвистого карагача. Он смотрел перед собой, поверх проходивших мимо людей, словно его интересовала высотная стройка за дорогой. На него никто не обращал внимания: был час «пик» — каждый жил своими заботами, каждый куда-то спешил.

Софочка незаметно прошла к старому глинобитному дому, разрушенному во время землетрясения, зашла в него, облюбовала одну из покинутых комнат, примостилась у окна, из которого хорошо был виден карагач, и стала наблюдать за Рыжевским.

Она легко догадалась, что Рыжевский следит за их домом. Он то и дело поворачивал голову в сторону калитки и пристально вглядывался. Должно быть, ждал, когда выйдет отец. Зачем нужен был ему отец, Софочка не знала. Знала только — он следит за отцом, значит, отцу угрожает опасность. Это обеспокоило ее. Она вспомнила, что на автобусной остановке есть таксофон, и, оглядевшись, осторожно выбралась из разрушенного дома.

Таксофон был раскулачен: кто-то с корнем вырвал трубку и диск.

Софочка растерянно посмотрела на людей, толпившихся на остановке и, не найдя сочувствия, так же осторожно возвратилась в покинутое укрытие.

Из калитки дома в это время с портфелем в руке вышел отец. Рыжевский сразу уткнулся в газету и сделал вид, что читает.

«Ну вот и круг замкнулся, — подумала Софочка. — Я не ошиблась: ты преступник, то есть сообщник негодяев, забиравших отца».

Софочка прильнула к щели в стене, боясь что-нибудь упустить, строя в уме самые невероятные планы, разоблачающие Рыжевского.

Отец не спешил: постоял с минуту у калитки и медленно зашагал к автобусной остановке. Он был взволнован и, пожалуй, напуган, это Софочка заметила сразу.

К автобусной остановке, лениво размахивая газетой, направился и Рыжевский. Увидев, что отец садится в рафик, он пересек улицу и подошел к такси, стоявшему у дерева. Водитель тотчас протянул руку к дверце, потрогал смотровое зеркало и сел за руль. Рыжевский поправил галстук, словно в этом была необходимость, взглянул на ручные часы и, как только тронулся рафик, юркнул в такси. Такси в ту же секунду рванулось с места.

Софочка выскочила из своего укрытия, выбежала на дорогу и подняла руку, увидев военный «газик».

«Газик» остановился, из него выглянул солдат. Софочка открыла дверцу и, не спрашивая разрешения, села рядом с солдатом.

— Следуйте за этой машиной!

— За голубой «Волгой»? — машинально спросил солдат, осознав внезапно, что выполнит любое приказание незнакомки. — Кто в ней?

— Преступник.

— О!

«Газик» взревел и, обойдя остановившийся автобус, помчался за «Волгой».

Софочка сказала:

— Пожалуйста, сделайте так, чтобы ни таксист, ни тем более преступник не заметили, что мы следим за ними. Это очень важно. Впрочем, вы это сами, очевидно, понимаете... Как вас звать?

— Слава... Вас?

— Софа. Вам все ясно?

— Не волнуйтесь. Не первый день кручу баранку.

«Волга» сбавила скорость, пошла рядом с рафиком, потом отстала — рафик приближался к остановке.

Солдат поинтересовался:

— Вы из милиции?

Софочка ответила скорее всего автоматически, не вникнув по-настоящему в смысл вопроса:

— Из милиции.

— Здорово!

— Не отвлекайтесь!

— Есть! — сказал солдат.

Он остановил «газик» у перехода, в хвосте такси, сделав вид, что заинтересовался проходившими мимо пешеходами.

Софочка подумала — хороший парень, надо узнать его адрес. Может, Тимур спросит.

Борисов и Семенов сразу заметили Соломина, вышедшего из рафика, однако ничем не выдали этого, напротив, постарались не смотреть в его сторону — с озабоченным видом заговорили о ценах на фрукты и овощи, прошлись вдоль торгового ряда, повернули к молочному корпусу, миновали его и оказались у буфета, потонувшего в шашлычном дыме.

— Рыжевский «на хвосте?»

— Да, — ответил Семенов.

— Иди к Соломину спроси: принес ли товар? Если принес, бери такси, поезжай. Только будь осторожен. У мечети, в старом городе, пересядешь с ним в мою машину. Дальше — знаешь, что делать. Главное — не теряйся. Действуй!

— Ага.

— Давай.

Борисов зашел в буфет, Семенов покрутился у входа, выкурил сигарету и, бросив окурок в урну, направился к мебельному магазину.

Здесь его поджидал, по уговору, Соломин.

— Привет, молодой человек! Какими судьбами? — протянул руку Семенов.

— Здравствуй, — принял игру Соломин. — Ищу книжный шкаф. Объездил почти все магазины.

— Ничего подходящего нет?

— Представь.

— Не горюй, всему свое время. — Семенов похлопал Соломина по плечу, наклонился, спросил шепотом: — Принес?

— Принес, — вздохнул Соломин.

— Сколько?

— Шесть.

— Поехали.

Соломин покорно последовал за Семеновым к воротам рынка.

17

Джаббаров толкнул Азимова, проговорил тихо, следя за удаляющейся зеленой «Волгой»:

— Кажется, все идет по расписанию?

— Да, — ответил Азимов.

Он впервые участвовал в подобном деле и заметно волновался, не пытаясь даже скрыть это.

Софа вторглась в дело, абсолютно не думая о том, к чему это может привести. Азимов хотел выйти из машины и отправить ее домой. Остановил Джаббаров — сказал, что с ней ничего не случится, потому что за Рыжевским следит оперуполномоченный Кумков, который в нужный момент примет соответствующие меры для ее безопасности.

— Трогай, — попросил Джаббаров Муртазина.

На улице Тараса Шевченко Азимов спросил:

— Интересно, почему они уехали на разных машинах?

— Путают следы.

— Конспираторы, — усмехнулся Муртазин.

— Меня беспокоит другое, где произойдет передача денег: в машине или на улице? Не зря ли мы устроили засаду у дома Степанова?

— Не зря, товарищ майор, — заметил Азимов. — Они все равно сегодня встретятся у Степанова. Заметили, самого Степанова не было.

— Не было и Золотова, — сказал Джаббаров.

Несколько минут ехали молча, глядя на зеленую «Волгу», идущую впереди, рядом с «Победой».

— Ты был у Романова?

— Был.

— Как он?

— Ничего. Читал мне стихи. Настоящие...

Джаббаров с интересом посмотрел на Азимова:

— Каждый человек должен быть поэтом в душе. Хорошо, если он способен к тому же передать свои чувства другим, в стихах, например... У Романова есть талант. Он и оперативник настоящий. Кто ранил его?

— Хулиганы, — нахмурился Азимов.

— Не Красов?

— Нет.

Джаббаров откинулся на сиденье. Где же все-таки теперь Красов? В Ташкенте или в другом городе? Скорее всего, он в Ташкенте. Здесь и Балов. Этот человек ему нужен. Значит, мы еще встретимся? Джаббаров потрогал пистолет, словно уже увидел Красова, еще раз посмотрел на Азимова.

Азимов сидел, слегка пригнувшись, не спуская глаз с дороги.

Зеленая «Волга» неожиданно остановилась недалеко от троллейбусной остановки. Из нее вышел Борисов. Он постоял у дверцы, шагнул к заднему колесу, постучал концом ботинка по крышке.

— Проезжай мимо, — сказал Джаббаров шоферу. — Остановишься у аптеки... Тимур, отвернись: твои усы известны всем уголовникам.

— Шутишь? — усмехнулся Азимов.

— Почему — шучу? Уголовники изучают нас, запоминают. Усы бросаются в глаза, тем более, такие, как у тебя...

— Сбрею!

— Сбрей!

Борисов не спешил — еще раз обошел машину, опять постучал по покрышке, присел на корточки.

— Страхуется, — сказал Муртазин. — Наверное, заметил слежку.

— Наверное, — согласился Джаббаров.

— Надо отвлечь внимание, — заволновался Азимов. — Я схожу в аптеку. Со стороны все покажется правдоподобно.

— Сиди. Схожу я.

Джаббаров вышел из машины и направился в аптеку. В аптеке взял флакон корвалола и принялся рассматривать инструкцию. Минут через пять вышел, не спеша подошел к машине, сел снова рядом с Муртазиным.

— Стоит, — кивнул Азимов назад.

— Вижу... Равиль, трогай. Прямо на улице, за этим зданием остановишься. Мне почему-то кажется, что он поедет вправо — на Лобзак.

Зеленая «Волга» в самом деле поехала по улице, ведущей к Лобзаку. Азимов удивленно присвистнул.

— Как это ты угадал?

— Интуиция, — улыбнулся Джаббаров.

Загудел зуммер телефона.

Джаббаров взял трубку — узнал голос Дмитриева.

— У вас все в порядке? — спросил оперуполномоченный.

— Кажется... Вы где?

— Огибаем Комсомольскую площадь, направляемся в сторону старого города... Вы?

— Приближаемся к кольцу десятого трамвая. Очевидно, едем с вами в одно и тоже место. Будьте внимательны. Не разоблачите себя.

Зеленая «Волга» снова остановилась, теперь у газетного киоска. Борисов приоткрыл дверцу — изнутри, из-за стекла наблюдая за проезжающими машинами.

— Сверни в этот переулок, Равиль, — сказал Джаббаров.

Муртазин не успел выполнить этот приказ — зеленая «Волга» неожиданно рванулась с места и, обогнав самосвал, помчалась по улице, ведущей в старый город.

— Мудрит, — поправил усы Азимов, полуобернувшись к Джаббарову. — Интересно, что он еще придумает.

— Пожалуй, ничего. Его ждет Семенов. — Джаббаров взял трубку, вызвал Дмитриева. — Как дела?

— Мы метрах в трехстах от мечети, — ответил Дмитриев. — Может, они здесь возьмут «товар»?

— Следи. В случае чего, вызывай.

Однако Дмитриев больше не звонил. Собственно, в этом уже не было необходимости. Зеленая «Волга» подошла к мечети и остановилась напротив входа.

— Дмитриев здесь, — сказал Азимов.

— Вижу... Поворачивай влево, — обратился Джаббаров к Муртазину. — Думаю, что Дмитриев обойдется без нас.

Дмитриев действительно обошелся без помощи товарищей. Едва Муртазин подрулил к тротуару, как загудел зуммер — Дмитриев сообщил, что зеленая «Волга» с «клиентами» отъехала от мечети и направилась в новый город.

— Мы нужны вам? — спросил Джаббаров.

— Следуйте к скверу, — посоветовал Дмитриев. — Я свяжусь с вами, если произойдет что-нибудь непредвиденное.

— Хорошо.

Вызов Дмитриева прозвучал, когда машина Джаббарова объезжала здание ЦУМа, взметнувшееся недавно на месте старых глинобитных домов.

— Миновали вокзал. Направляемся в сторону Тезиковой дачи.

Азимов недоуменно пожал плечами:

— Судя по всему, они едут на квартиру Степанова. Зачем им понадобился этот спектакль? Ничего не могу понять.

— Поймешь.

На улице Тараса Шевченко Джаббаров еще раз поднял телефонную трубку. Дмитриев сообщил, что Соломин и Семенов вышли из зеленой «Волги» и направились к парку Железнодорожников. За ними следили оперуполномоченные Садыков и Будаев. «Волга» подошла к дому Степанова. Борисов спокойно сидел за рулем, не обращая внимания на машины, следовавшие за ним.

— Что вы собираетесь делать?

— Проеду мимо, если Борисов остановится у дома Степанова. Буду ждать вас на параллельной улице. Может, у вас есть другое предложение?

— Принимаю ваше.

Джаббаров снова повесил трубку.

Азимов вопросительно посмотрел на него. Приближалась минута, от которой зависел исход операции.

18

Соломин, наконец, понял, что Семенов подводил его к дому, в котором несколько дней назад произошел торг. Это успокоило его: в доме наверняка была засада и никому из его обитателей не удастся скрыться; работники милиции, по-видимому, хорошо знали свое дело.

— Что это вы все время молчите? — спросил Соломин.

— О чем говорить, — пожал плечами Семенов. — Слово свое вы сдержали. Значит, всё в порядке.

— Я-то сдержал слово, сдержите ли вы? Что с моим делом?

— Прекратим.

— Как я узнаю об этом?

Семенов задумался: не все было, оказывается, учтено в плане. Сразу и не сообразишь, что ответить.

— Узнаете по тишине, которая восстановится в вашем доме. Никто больше не вызовет вас и не станет допрашивать.

— Впрочем, было ли дело-то? Я ни в чем не виноват. Никаких грехов не числится за мной.

— Ну, если вы так уверены, то мы можем аннулировать наш джентльменский уговор. Возвращайтесь домой и займитесь сушкой сухарей. Попросите Дору Михайловну выстирать смену белья. Оно понадобится вам очень скоро.

— Извините. — Соломин понял, что пересолил. — Я просто интересуюсь своей судьбой. Может человек интересоваться тем, за что платит деньги?

Семенов внезапно резко повернулся к Соломину, схватил за руку, сжал ее с такой силой, что он едва не вскрикнул.

— Вы задаете слишком много вопросов!

— Отпустите руку!

— Нет уж. Теперь я поведу вас под оружием. — Семенов опустил левую руку в карман, сделал вид, что достает пистолет. В кармане действительно было что-то тяжелое, оттянувшее штанину вниз. — Впрочем, куда вы убежите?

— Я не собираюсь бежать, — струхнул Соломин. — Зачем бежать от своих спасителей?

— Мне тоже так кажется.

Недалеко от дома Степанова показался Борисов.

— Здравствуйте, — произнес он, поравнявшись с Семеновым и Соломиным и заглядывая поочередно обоим в глаза. — Всё в порядке?

— Почти, — сказал Семенов.

— Вот как! Капризничаем, Яков Карпович?

— Что вы! Я принес то, что обещал.

— Знаю. Только последний идиот садится за решетку, когда есть возможность гулять на свободе. Между прочим, я с трудом уговорил шефа пощадить вас. Он удивился, что вы еще на свободе.

— Товарищ Семенов не так понял меня, — сказал Соломин.

Хозяина дома, по-видимому, не было. Борисов провел Соломина в комнату, выходившую окнами во двор. Она была значительно просторней и светлей той, в которой он встретился несколько дней назад с Золотовым и Степановым. Семенов остался на улице, у зеленой «Волги».

— Вы примете деньги?

— Нет, — сказал Борисов.

— Вы кого-то ждете?

Борисов не успел ответить, как в комнату вошел Золотов. Он приблизился к Соломину, цепким взглядом оглядел его с ног до головы, жестом пригласил сесть на стул, стоявший у стола.

Соломин не сел — поставил на стол портфель, вытащил из него шесть пачек десятирублевых купюр, протянул Золотову. У Золотова дрогнули губы.

— Пересчитывать не нужно?

— Как хотите!

— Ладно... Теперь вас никто не будет беспокоить. Идите домой. Спите спокойно. — Золотов спрятал деньги в свой портфель. — Мои ребята прекратят дело.

То, что произошло дальше, удивило даже Соломина, хотя он и был готов ко всему. Едва Золотов шагнул к двери, как она открылась, в ее черном проеме тотчас возникли два человека с пистолетами в руках.

— Ни с места! Вы арестованы!

Борисов, пригнувшись, метнулся к другой двери, ведущей на кухню, — там, он хорошо знал, в окне не было решетки и можно было уйти, однако из кухни в это время вышел мужчина и преградил дорогу. Борисов обреченно замер.

Золотов понял тоже, что скрыться не удастся. Он быстро выхватил из портфеля деньги и швырнул в угол.

Это заметил четвертый мужчина, оказавшийся в дверях спальни.

— Вы, кажется, что-то уронили, — усмехнулся он. — Поднимите, пожалуйста. Не стесняйтесь, прошу вас.

19

В кабинете стояла деловая тишина. Было слышно, как в приемной уверенно стучала машинка, как в коридоре кто-то ходил, тяжело припадая на одну ногу.

— Устал, Илья Кириллович?

— Нет.

— Неужели? Тимур Назарович, ты тоже не устал?

— Устал, Касым Гулямович.

— Странно, странно. Вместе работали и такие противоречивые результаты. Может быть, я ослышался? А?

Тишину, снова наступившую в кабинете, теперь нарушил хохот.

Секретарь отделения Маша Чуковитова, войдя тут же в кабинет, удивленно застыла у двери. Такой дружный хохот был непривычен для нее.

— Что же ты, Машенька, проходи, — позвал Джаббаров. — Не обращай на нас внимания. Мы сегодня в особом настроении.

— Отпечатай эту справку, — протянул Джаббаров Чуковитовой лист бумаги. — Только, пожалуйста, побыстрее.

— Хорошо, Касым Гулямович.

Чуковитова вышла.

Некоторое время в кабинете снова стояла тишина. Джаббаров задумчиво выводил красным карандашом на газете какие-то замысловатые знаки. Азимов следил за его рукой. Прозоров перелистывал журнал «Советская милиция», оказавшийся рядом, на тумбочке.

— Погорели приятели на Соломине, — усмехнулся Азимов. — Теперь лапки кверху. Греются.

— Рано веселишься, Тимур Назарович, — сказал Прозоров. — Они не сдались. Готовься к трудному бою.

— Ничего. Мы не новички в ОУРе, — заметил Джаббаров. — Выше голову, Илья Кириллович. Не тебе вешать нос.

Азимов внезапно сжал кулаки, вскочил с кресла.

— Подлецы! Нет, какие подлецы, а? Я бы их!

— Перестань, — дружески попросил Прозоров. — Эти подлецы сослужили нам неплохую службу.

— Как же обман? Дискредитация милиции? Они действовали от нашего имени, представляешь? Позорили нас! Это самое страшное преступление, за которое нет и не должно быть пощады!

Прозоров отложил журнал в сторону:

— Ты не понял меня, Тимур Назарович. Я не имел в виду эту сторону вопроса.

— Не имел, — немного тише произнес Азимов. — Я вижу в действиях этих людей только эту сторону. Это же диверсия! Да-да! Самая настоящая диверсия!

— Сдаюсь, — признал себя побежденным Прозоров.

Джаббаров сказал:

— Ты иногда чересчур горяч, Тимур Назарович. Учись сдерживать чувства.

— Я не понимаю, — внезапно остыл Азимов. — Ладно. Давайте поговорим о деле.

— Давайте, — оживился Прозоров.

— Итак, что нам известно об «иностранцах»? — Джаббаров воспользовался словом, которое сам предложил вчера перед операцией.

Ответил Азимов:

— Мало, Касым Гулямович. Мы знаем только фамилии и адреса.

— Это не так уж и мало, — сказал Прозоров. — Касым Гулямович, ты обратил внимание на фамилии, которыми «иностранцы» назвали друг друга? Вот взгляни. — Прозоров протянул Джаббарову листок из блокнота. — Борисов — Гадаев Борис Афанасьевич. Семенов — Гроссман Семен Семенович. Степанов — Халов Степан Иванович. Фамилии образованы от собственных имен. Иначе поступил только главарь — Золотов, то есть Аганов Виктор Александрович. — Прозоров умолк, не спуская глаз с Джаббарова.

— Интересно, — посмотрел Джаббаров на листок из блокнота. — Тебе это ни о чем не говорит?

— Говорит, — сказал Прозоров.

— О чем?

— О мелком тщеславии этих людей.

— О чем, о чем?

— О тщеславии... Они оставили часть своего «я» в фамилиях.

— Гмм, — постучал Джаббаров пальцем по столу.

Азимов удивленно потянулся к Прозорову.

— Если верить твоей версии, то Аганов должен первый сознаться во всем? Он не сохранил свое «я».

— Не знаю, — задумался Прозоров. — Может быть, наоборот: он окажется наиболее крепким орешком.

Джаббаров спросил:

— А фамилия Рыжевского — Григорьев?

Прозоров пожал плечами:

— Это не трудно узнать. Жаль, конечно, что мы вчера потеряли его. Возможно, Соломина выручит нас? Она, по-моему, довела дело до конца. У этой девушки крепкая хватка.

— Я схожу к ней, — сказал Азимов.

— Оперуполномоченному Кумкову, который следил за Рыжевским, нужно посоветовать действовать так, как действовали оперуполномоченные Батраев и Савицкий, следя за квартирой Аганова. Они проследили за каждым его шагом. — Джаббаров поставил карандаш в металлический стаканчик, вынул из сейфа листы допроса. — Я думаю, кто-нибудь из задержанных назовет фамилию Рыжевского. Илья Кириллович, пришли Аганова.

— Ты собираешься начать с главаря?

— Возможно, Аганов — не главарь, не будем пока гадать. Я просто хочу проверить твою версию.

— Я-я-ясно, — растянул слово Прозоров.

20

Золотов-Аганов был высокого роста, худ, с длинным острым носом, небольшими глубоко посаженными глазами. Просторный темный костюм мешком висел на его костлявой фигуре.

Сел он осторожно, будто боялся, что стул не выдержит, огляделся, положив руки на острые колени.

— Вы знаете, где находитесь? — начал допрос Джаббаров.

— Знаю.

— Советую вам быть с нами откровенным. Это облегчит ваше положение. Вы задержаны с поличным на месте преступления. Соответствующий акт и показания свидетелей лежат в этой папке.

— Скажите, что привело вас в дом Халова?

— Дела, — пожал плечами Золотов-Аганов.

— Какие?

— Мне нужно было устроить на работу Семена Семеновича.

— Гроссмана?

— Да.

— Разве это делается на квартире?

— Иногда.

— Разъясните.

— Стоит ли отнимать у вас время на такие пустяки?

— Кто должен был устроить Гроссмана на работу? — Джаббаров с минуту внимательно смотрел на Золотова-Аганова.

— Халов.

— Где он служит?

— На резиновом заводе.

— Кем?

— Начальником отдела кадров... Извините, пожалуйста, нет ли у вас валерьяновых капель? У меня больное сердце.

— Вы получите медицинскую помощь, если в этом появится необходимость... Шесть тысяч предназначались ему?

— Мне это неизвестно.

— Вы видели деньги?

— Я не понимаю, о чем вы говорите!

— Даже так?

Золотов-Аганов скривил губы. Джаббаров подумал, что этот человек наверняка попортит ему немало крови, однако не подал вида — с прежним спокойствием продолжал допрос.

— Какую роль в вашем деле играл Рыжевский?

— Может, вы скажете, кто это?

— Вы не знаете?

— Нет.

Джаббаров перевел взгляд на милиционера, стоявшего у двери.

— Уведите.

— Есть, товарищ майор, — шагнул к столу милиционер.

— Приведите Халова.

Степан Халов начал с порога:

— Меня решили скомпрометировать. Я бы все равно не принял Гроссмана на работу. Я требую наказать виновников. Надо же дойти до такой страшной низости! Я до сих пор не могу прийти в себя. Будто обухом ударили по голове.

— Садитесь, — сказал Джаббаров.

— Спасибо... Никогда, слышите, никогда я не шел против совести и закона. Мне не семнадцать лет. Слава богу, знаю, что такое жизнь.

— Однако своих друзей вы, очевидно, не знаете?

Степан Халов тяжело вздохнул:

— Очевидно.

— Зачем они привели к вам Гроссмана?

— Я же говорю вам: хотели скомпрометировать мое честное имя. Аганов метил на мое место. Понимаете?

— Вы не ошибаетесь? — преувеличенно удивленно протянул Джаббаров. — На вид Аганов вполне порядочный человек. Я бы никогда не подумал, что он способен на подлость.

— Внешность обманчива.

— Пожалуй, вы правы.

Минуты полторы в кабинете стояла тишина. Прозоров и Азимов с любопытством смотрели то на Джаббарова, то на Степана Халова — ждали, чем закончится этот затянувшийся диалог.

— Может, мы все-таки поговорим откровенно?

— Я совершенно откровенен с вами.

— Степан Иванович, — встал Джаббаров, — забудьте вашу нелепую легенду. Она шита белыми нитками. У кого из вас появилась идея шантажировать людей?

— Ни у кого, — помедлил с ответом Халов.

— Аганов сказал, что это идея ваша.

— Он не мог так сказать. — Степанов-Халов сдавил ладонями голову. — Я ничего не знаю. Уверяю вас.

— Вы знаете Рыжевского?

— Это знакомый Гадаева.

— Как его настоящая фамилия?

— Рыжевский... Впрочем, не знаю. Не интересовался. Не имел такой надобности. Спросите у Гадаева.

— Может быть, Рыжевский-Григорьев?

— Оставьте меня в покое!

— Это ваше последнее слово? — спросил Джаббаров.

— Да.

— Кого вы боитесь? Аганова?

Степанов-Халов не то вздрогнул, не то пожал плечами, повторил еще раз, правда, без прежней настойчивости.

— Оставьте меня в покое!

— Уведите, — приказал Джаббаров милиционеру. — Приведите Гадаева.

Борисов-Гадаев не кричал, не изворачивался, не делал удивленных глаз: он смотрел прямо перед собой и беспрерывно повторял, как молитву, одним и тем же голосом:

— Я ни в чем не виноват! Я честный советский человек!

Его тоже увел милиционер и привел Семенова-Гроссмана. Тот осторожно сел на стул и, оглядев кабинет, пригладил редкие пушистые волосы. Он, по-видимому, неважно чувствовал себя: то и дело прикладывал ладонь к левому виску.

— Дайте, пожалуйста, сигарету.

Джаббаров протянул пачку.

— Благодарю вас.

Семенов-Гроссман жадно затянулся, откинув голову назад, долго глядел в потолок, словно увидел на нем свое изображение.

Джаббаров решил не торопить события — взял свой любимый красный карандаш и принялся чертить на чистом листе бумаги квадраты и треугольники.

Прозоров тоже сделал вид, что его вовсе не интересует следствие, потянулся опять к журналу «Советская милиция», перевернул несколько страниц.

Азимов внимательно следил за Семеновым-Гроссманом. Он чувствовал, что именно этот человек может рассказать все о себе и о своих сообщниках.

Семенов-Гроссман, действительно, мог рассказать о себе и о своих сообщниках все. Он давно тяготился их обществом.

Сначала легкомысленно впутался в мошеннические сделки новых приятелей, не задумываясь над последствиями. Потом, когда ему стало ясно, что провал неизбежен и что его уже ничто не спасет — ни связи, о которых постоянно говорил Аганов, ни деньги, полученные нечестным путем, он тяготился происшедшим, но не мог уже ничего изменить.

— Я вам все расскажу. Только, пожалуйста, еще сигарету, если можно. В горле что-то першит.

— Прошу.

Семенов-Гроссман снова жадно затянулся, помолчал еще немного, взглянул на часы, висевшие за спиной Джаббарова, нервно потер лоб.

21

— Как мы действовали? Узнавали, кто имеет грешок, накидывали петельку и начинали тянуть. Иногда операция удавалась, иногда — нет.

Одной из удачных операций Семенов-Гроссман считал «обработку» начальников из «Главметаллпосуды». Собственно, с нее и началось все. Во-первых, сколотилась группа, действовавшая по единому плану и подчиненная единой дисциплине, во-вторых, нашелся ее вдохновитель — Аганов, человек, прошедший, как он выражался, настоящую джентльменскую школу.

Несколько лет назад сотрудники базы «Главметаллпосуды» Данов и Петровский привлекались к уголовной ответственности за кражу листового железа. По каким-то неизвестным причинам они не были осуждены. Это стало известно Аганову, и он вместе с Гадаевым и Халовым явился на базу в конце рабочего дня.

— Из ОБХСС, — сунул Аганов под нос Данову красную книжечку. Потом повернулся к Гадаеву: — Заберите обоих!

Данов и Петровский растерялись. Они разрешили увезти себя домой и дали согласие на обыск квартир.

— Тысяч по десять одолжили? — спросил Прозоров.

— По пять... Был другой случай, мастер сиропного цеха Гориц охотно поделился с нами, — продолжал Семенов-Гроссман. — Он отдал нам тридцать тысяч.

Работая мастером сиропного цеха общепита текстилькомбината, Гориц хорошо знал технологию изготовления напитка; добрую половину сиропа реализовывал налево, получая за это в месяц по пять-шесть тысяч рублей.

— Рискнем? — спросил Аганов.

— Безусловно, — поддержал Гадаев.

План операции разработали вместе и стали ждать удобного случая. Вскоре стало известно, что Гориц подготовил машину с сиропом для незаконной реализации.

— Держитесь смело, — напутствовал Аганов Халова и Гадаева.

Гориц от страха потерял дар речи. Он только кивал головой, когда на него набросились с вопросами Аганов и Халов. Гадаев стоял в стороне, у старого дерева, недалеко от ворот комбината: он должен был предупредить в случае опасности.

— Опечатайте машину! — распорядился Аганов.

— Слушаюсь, товарищ подполковник! — вытянулся Халов. Он с быстротой фокусника проделал необходимые манипуляции и снова вытянулся перед Агановым.

Аганов взглянул на часы.

— Теперь в Управление милиции... Хотя постой. Сначала произведем обыск на квартире. Дело не терпит отлагательств.

До обыска не дошло. Доро́гой Халов подсел к Горицу и предложил уладить дело без шума... договорились за тридцать тысяч.

— Деньги нужны немедленно, — потребовал Халов.

Гориц сдержал свое слово, не обманули и «работники ОБХСС» — они отпустили машину с «левым сиропом» и больше не тревожили расхитителя.

— Что вы еще можете сообщить? — поинтересовался Джаббаров.

— Нужно ли? — устало закрыл глаза Семенов-Гроссман.

— Нужно!

— У меня очень болит голова. Перенервничал.

— Понимаю, — сказал Джаббаров. — Я пока не буду утомлять вас, дайте только мне маленькую справку: как фамилия Рыжевского?

— Гринберг.

— Какая роль была отведена ему в ваших «операциях»?

— Он не состоит в нашем клане. Это мой старый знакомый. Я однажды выручил его, теперь ему захотелось помочь мне. Во всяком случае, его не следует впутывать в это дело. Он в сущности неплохой человек. Думаю, что вам и без него хватит работы. Впрочем, как хотите. Я боюсь быть назойливым. Возможно, Аганов давал ему какие-нибудь поручения. Тайно от меня и от других членов клана.

— Аганов — ваш крестный отец, — сказал Прозоров.

— Выходит, так, — криво усмехнулся Семенов-Гроссман.

— У меня тоже есть один вопрос: имя-отчество Гринберга?

— Лев Маркович. — Семенов-Гроссман перевел взгляд с Прозорова на Джаббарова. — У вас, очевидно, нет его адреса?

— Нет, — ответил Джаббаров.

— Ново-Ташкентская, двадцать пять, квартира двенадцать.

— Спасибо.

— Я могу идти?

— Да.

Семенов-Гроссман медленно поднялся, постоял у стола, словно решал что-то очень важное, потом не спеша направился к двери, за которой ждал его милиционер.

22

— Ваше мнение?

Джаббаров не стал комментировать только что услышанное от Семенова-Гроссмана, ему хотелось, чтобы это сделали подчиненные, в первую очередь, Азимов.

— Надо встретиться с Гринбергом, — предложил Прозоров.

— Причем как можно скорее, — добавил Азимов.

— Что ж, я согласен, — сказал Джаббаров. — Поддерживаю также ваше желание, Тимур Назарович.

— Мое? — поразился Азимов. — Какое?

— Неужели я ошибся? По-моему, вы хотели поехать на Ново-Ташкентскую улицу?

— Да-да, — поспешно согласился Азимов.

— Возможно, я все-таки ошибся?

— Нет-нет, Касым Гулямович.

Азимов вышел из кабинета.

Прозоров спросил:

— Что прикажешь делать мне?

— Сам не знаешь? — спросил в свою очередь Джаббаров.

— Вообще-то знаю... Надо срочно доставить в отдел тех, на ком мошенники погрели руки. — Прозоров не совсем уверенно произнес последние слова, будто усомнился в чем-то.

Джаббаров поспешил на помощь:

— Ты имеешь в виду потерпевших?

— Я бы не назвал их потерпевшими. Они скорее всего преступники.

— Может быть... Кого возьмешь с собой?

— Если не возражаешь — Батраева и Савицкого.

— Пожалуйста. Кстати, будь осторожен. Расхитители могут оказаться опаснее самих вымогателей.

23

Гринберг-Рыжевский осторожно прошел в квартиру, запер дверь на замок, прислушался к звукам, доносившимся с улицы.

Кажется, за ним никто не следил. Дернул же его черт связываться с этими проходимцами! Нужно было срочно что-то решать.

В комнатах стояла глубокая тишина. Гринберг-Рыжевский остановился посредине гостиной, посмотрел вокруг невидящими глазами.

Надо было действовать немедленно. Милиция могла нагрянуть с минуты на минуту. Хорошо еще, что никого не было дома — жена с детьми гостила в Одессе у родных, мать уехала к сестре в Киев. Они помешали бы ему осуществить план.

Собственно, о каком плане он думал? У него пока не было в голове ни одной подходящей мысли. Аганов и его дружки, наверное, все сделали, чтобы обелить себя.

У Гринберга-Рыжевского закололо в боку. Он тяжело опустился на стул.

Глупо было надеяться на честность этой компании, особенно на Аганова. Он шел на все и не отступал, пока не добивался своего.

Боль в боку усилилась. Стало труднее дышать. Гринберг-Рыжевский откинулся на спинку стула. Затем вскочил и заметался по квартире.

Минут через пять в коридоре раздался звонок. Звонок подействовал на Гринберга-Рыжевского, как электрический разряд.

Милиция? Конечно, милиция! Больше некому прийти в это время. Что же делать? Уйти через окно? Высоко. Рискнуть?

Гринберг-Рыжевский кинулся к окну, распахнул ставни, выглянул на улицу и, увидев на противоположной стороне мужчину в военной форме, отпрянул назад.

Всё. Конец.

Из-за двери послышался женский голос:

— Гринберг, откройте!

«Кто это? Софочка? Как она очутилась здесь? Наверное, прислал отец? Что ему нужно? Прислал объясниться? Глупо!»

— Гринберг, вы слышите? Откройте! Это я — Софа! Софа Соломина, слышите? Мне нужно поговорить с вами. Это в ваших интересах. Слышите, Гринберг?

Он снова приблизился к окну: мужчины в военной форме не было. Это немного успокоило его. По-видимому, за ним не следят. Софочку, возможно, в самом деле прислал отец с добрыми намерениями.

Гринберг-Рыжевский отпрянул от окна, вышел в коридор, открыл дверь, натянуто улыбнулся:

— Входите.

Софочка впорхнула в прихожую, задержалась мгновение у вешалки, прошла в гостиную — высокая, длинноногая, в голубом платье выше колен, в туфельках на высоких каблучках, с книжкой в руке.

— Вы спали?

— Спал. Садитесь.

— Благодарю.

— Садитесь, садитесь.

Гринберг-Рыжевский пододвинул Софочке кресло, отошел к телевизору, на котором стояли фарфоровые безделушки, сделал вид, что заинтересовался ими.

— Что тебе нужно? — спросил Гринберг-Рыжевский. Оставив безделушки в покое, подошел к окну, посмотрел на улицу. Ничего подозрительного на этот раз не увидел, сел на диван, неторопливо распечатал пачку сигарет. — Ну?

Софочка повторила:

— Что мне нужно? Я пришла за вами.

— За мной? Не понимаю.

— Понимаете, Гринберг. Не притворяйтесь... Скажите, вы давно связаны с ними?

— С кем?

— С вымогателями.

— Подожди, Софочка, подожди. — Значит, ей уже что-то было известно. Она пришла не по заданию отца. Может, уже побывала в милиции? — Подожди... О каких вымогателях ты говоришь? Я действительно не понимаю тебя.

— Вы не понимаете меня? С каких это пор вы стали таким несообразительным?

— Софочка, неужели ты думаешь, что я могу связаться с вымогателями? Посмотри на меня внимательно. Разве я похож на преступника? Ты меня просто смешишь. Похож?

Софочка отошла к стене, смерила Гринберга-Рыжевского критическим взглядом, сказала резко:

— Похож!

— Софочка!

— Похож!

Гринберг-Рыжевский попятился назад. Надо как-то заставить ее замолчать. Может, предложить какую-нибудь золотую безделушку? Перстень или медальон?

— Как ты узнала мою фамилию?

— Узнала, — сказала Софочка. — Вы, кажется, один? Жена еще не приехала?

Гринберг-Рыжевский невольно попятился назад — значит, Софочке было известно и то, что он женат и то, что жена в отъезде.

— Ты что? Дуэнья?

— Дуэнья, — машинально произнесла Софочка. — Собирайтесь, собирайтесь. Я жду. Вы что? Оглохли?

— Послушай, Софочка, ты уже не маленькая, тебе скоро исполнится восемнадцать лет. Не шути! Ты выбрала неудачный объект для шуток.

— Откуда вы взяли, что я шучу с вами? Собирайтесь немедленно. Вы должны ответить за все, что натворили. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

— Софочка!

— Собирайтесь!

Гринберг-Рыжевский снова попятился назад, к трюмо, выдвинул средний ящик, выхватил первую попавшуюся коробочку, шагнул к Софочке.

— Возьмите это. Возьмите, я знаю, вам понравится.

— Что... это?

Гринберг-Рыжевский открыл коробочку. На темном бархате засверкали крошечные золотые серьги.

— Это вам.

— Мне? — Софочка не знала, как отнестись к тому, что происходит. Еще никто не предлагал ей таких драгоценностей. — Мне? Вы что? В своем уме? За что?

— За что? — Гринберг-Рыжевский изобразил на лице удивление. — Вы такая красивая, Софочка. Нет-нет, пожалуйста, не думайте обо мне плохо! Я люблю вас!

— В-вы?

Гринберг-Рыжевский решил, что настало время действовать более решительно.

— Вы удивились? Почему, скажите? Разве я не могу полюбить вас? Вы прекрасны, молоды, чисты. Я день и ночь только и думаю о вас. Даже говорил о вас с вашим отцом. Не верите?

— О чем вы? — с трудом вымолвила Софочка.

— Верьте, верьте, — подхватил Гринберг-Рыжевский. — Пожалуйста, наденьте эти серьги. Они понравятся вам.

Софочка неожиданно отскочила назад, прижалась к стене, сгорбила узкие плечи, скрестила руки на груди.

— Нет!

— Не беспокойтесь, я купил эти серьги на трудовые деньги. Они ваши, понимаете? Ваши, Софочка! Ну? Чего же вы испугались?

— Нет!

— Софочка!

— Не приближайтесь ко мне, слышите, слышите, Гринберг, не приближайтесь! Вы — жалкий, подлый трус! Я ненавижу вас!

— Ах, так!

Гринберг-Рыжевский одним прыжком приблизился к Софочке, схватил за руки и сжал с такой силой, что у нее потемнело в глазах. Она рванулась, попыталась высвободиться, однако не смогла.

— Отпустите! Слышите, Гринберг? Отпустите, мне больно!

— Тебе больно? Думаешь, мне не больно? Дай слово что сейчас же отправишься домой!

— Я закричу!

— Только закричи!

Софочка закричала:

— Помогите!!!

24

Азимов услышал крик Софочки.

— Гринберг, откройте! Откройте немедленно! Иначе взломаю дверь! Гринберг!

В квартире снова стояла тишина. Будто в ней вообще не было ни одной живой души.

Азимов подождал немного и начал стучать в дверь. Из соседних квартир показались люди. Кто-то грубо спросил:

— В чем дело, гражданин?

— Я из милиции. — Азимов привычно достал из кармана удостоверение. — Нужно срочно открыть дверь в эту квартиру. Может произойти несчастье.

Люди забеспокоились.

— Вчера у меня была одна девушка, интересовалась Гринбергом, — сказала пожилая женщина. — Жулик он, этот Гринберг, вот что я вам скажу!

— Товарищ, чем я могу помочь? — К Азимову подошел мужчина лет шестидесяти. — Не нужен ли ломик? А? Я мигом!

— Ломик? — Азимов спрятал в карман удостоверение. — Давайте.

Мужчина исчез в соседней квартире.

— Гринберг, откройте! Вы слышите меня, Гринберг?

Мужчина принес ломик, быстро взглянул на Азимова.

— Я мигом, товарищ. В один секунд.

— Действуйте.

Люди подошли еще ближе. Снова заговорили, не спуская глаз с мужчины, пытавшегося открыть дверь.

— Ты снизу, снизу давай!

— В щель суй, куда суешь-то? В щель, говорю!

— Нет его, поди, уже, Гринберга-то! В окно убег!

— С четвертого этажа? Что-то, бабка, ты мудришь!

— Ежели надоть, с десятого сиганешь.

За дверью послышались шаги, робкие, нетвердые, щелкнула задвижка, и по двери зашарили торопливые руки. На площадке воцарилась напряженная тишина.

Наконец, дверь распахнулась. На пороге, с чугунной пепельницей в руке, стояла Софочка. Она глухо сказала:

— Я убила его!

Никто не проронил ни слова. Тишина на площадке стала еще ощутимее и напряженнее.

Азимов, отстранив Софочку, шагнул через порог, побежал в открытые двери, ведущие в гостиную. В гостиной остановился, оглядел все: шифоньер, книжный шкаф, аквариум, задержал взгляд на колеблющихся занавесках; метнулся к ним, быстро раздвинул, замер у входа в спальню.

Гринберг-Рыжевский лежал на широкой деревянной кровати, свесив с нее правую руку и правую ногу, повернув окровавленное лицо к окну.

— Видите, товарищ лейтенант, видите!

Азимов обернулся к Софочке, сурово сдвинув брови, сказал:

— Гражданка Соломина, помолчите!

Азимов подошел к кровати, склонился над Гринбергом-Рыжевским, потянулся к правой руке — рука дрогнула. Азимов взволнованно потрогал усы, громко покашлял в кулак, склонился снова и провел ладонью по опущенным векам Гринберга-Рыжевского. Он открыл глаза и уставился на Тимура, словно увидел привидение.

— Ка-ак вы с-сюда п-попали?

Азимов не успел ответить. К Гринбергу-Рыжевскому приблизилась Софочка и произнесла не то с сожалением, не то с недоумением:

— Жив?!

25

Через три дня в уголовном розыске появились «потерпевшие»: Данов и Петровский. Допрос снимал Прозоров.

Данов не поднимал глаз. Он хорошо знал законы и понимал, что ему придется отвечать за преступление, которое вынудили его совершить мошенники.

Прозоров спокойно наблюдал за Дановым. За многолетнюю работу в уголовном розыске ему доводилось встречаться с преступниками самых различных «специальностей» — с домушниками, с наводчиками... Одни сразу рассказывали о совершенных преступлениях, другие отрицали всё, несмотря на улики и показания свидетелей.

Данов, кажется, относился ко второй категории. Он сразу начал отпираться.

— Значит, вы никому не давали денег?

— Не давал.

— У вас в квартире никто не производил обыск?

— Никто.

— Я бы не советовал вам обманывать.

— Я не обманываю.

— Вспомните, может, все-таки, вы давали деньги? Это очень важно.

— Для кого?

— Для вас.

— Для меня? Не давал.

— Вас никто не арестовывал?

— Никто.

Прозоров вынул из стола фотокарточку Аганова и положил перед Дановым, внимательно следя за его лицом.

— Узнаете?

Данов посмотрел на фотокарточку, устало пожал плечами, переведя взгляд на Прозорова:

— Кто это?

Прозоров заколебался: может быть, Гроссман обманул? В таком случае, зачем? Чтобы обелить себя? Или чтобы оттянуть время? У него все равно не было никаких шансов.

Зазвенел телефон.

Данов вздрогнул, нервно сцепил руки на коленях, втянул голову в плечи, словно почувствовал опасность.

Прозоров поднял трубку:

— Да.

— Здравствуйте, товарищ капитан.

— Здравствуйте, товарищ майор. — Прозоров узнал голос Джаббарова, хотя в трубке и раздавались резкие шорохи.

Джаббаров был официален. По-видимому, кто-то уже успел испортить ему настроение или в его кабинете находились посторонние люди.

— Вы один?

— Нет.

— Данов?

— Да.

— Не сознается? Мне показалось, что вам без особого труда удастся расположить его к себе. Очевидно, я что-то не учел.

— Все будет в порядке, товарищ майор.

Прозоров скосил глаза на Данова. Данов внимательно прислушивался к телефонному разговору, должно быть, догадывался, что речь идет о нем.

— С Петровским беседовали?

— Нет еще.

— Я уезжаю в министерство. Буду часа через два. Думаю, что к этому времени вы порадуете меня.

Прозоров положил трубку на рычаг телефона и возвратился к прерванному допросу.

— Давайте все-таки уточним: знаете вы этого человека или нет, — Прозоров снова показал Данову фотокарточку Аганова.

— Не знаю.

— Нам известно, что вы давали ему деньги, — сказал Прозоров. — У нас есть люди, которые подтвердят это. Неужели вы думаете, что мы пригласили вас сюда, не имея достаточных фактов, чтобы изобличить вас?

Данов медленно наклонился вперед:

— Кто эти люди?

— Кто? — Прозоров положил на стол вторую фотокарточку. — Вот.

— Вахтер?

— Да.

— Он не имеет права давать показания.

— Почему?

— Родственник.

— Ваш?

— Моя сестра замужем за ним.

— Двоюродная?

— Д-да.

У Данова расширились глаза. Он, по-видимому, не ожидал от Прозорова такой осведомленности — считал, что у него нет изобличающих фактов, что ему просто хотелось подчеркнуть, что милиция все видит и все знает, поэтому нет смысла запираться.

Прозоров положил на стол третью фотокарточку.

— Этот человек тоже может кое-что сказать.

— Кто это?

— Не узнаете?

— Нет.

— Неужели?

— Простите. — Данов взял фотокарточку, повертел в руках, презрительно скривил губы. — Рыжевский?

— Узнали. Очень приятно.

— Он тоже не может быть свидетелем.

— Почему? Тоже родственник?

— Тамбовский волк ему родственник, — положил Данов на место фотокарточку.

— В чем же дело?

— Ни в чем.

— Понимаю. Вам стыдно признаться в том, что этот человек обвел вас вокруг пальца. Не беспокойтесь, вы не один. Между прочим, фамилия у него другая. Гринберг. Я могу устроить вам свидание. Не желаете?

— Воздержусь.

Прозоров достал из стола еще одну фотокарточку — четвертую, тоже положил перед Дановым.

— Еще один свидетель обвинения. Прошу.

— Петровский.

— Да.

— Какой же это свидетель, если сам...

— Ну-ну, договаривайте, что же вы? Будьте смелее, Данов! По-моему, вы не из робкого десятка. Итак?

— Я устал.

— Хорошо, — согласился Прозоров. Он встал, попросил милиционера, дежурившего в коридоре, увести Данова и привести Петровского.

Петровский зашел тихо, словно переступил порог больничной палаты, медленно опустился на стул, посмотрел на Прозорова внимательными, преданными глазами.

Прозоров понял, что Петровского «не взять голыми руками» — нужны веские факты, которые бы сразу поставили всё на свои места.

Собственно, такие факты у Прозорова были. Они в конце концов заставят Петровского признаться в совершенном преступлении.

— Мы встречаемся с вами второй раз, — сказал Прозоров. — Вчера вы отрицали всё. Возможно, сегодня вы будете благоразумнее? Мы задержали аферистов, которые получили от вас крупную сумму денег. Они подтвердят это на очной ставке.

— Не думаю, что это произойдет.

— Вы уверены в этом?

— Уверен.

— Напрасно. — Прозоров вытащил из сейфа три сберегательные книжки, положил перед собой. — Это мы нашли у вас при обыске. Может, вы скажете, откуда у вас деньги, которые вы храните сразу в трех кассах?

— Это длинная история.

— У меня есть время.

Петровский откинулся на спинку стула, положил руки на колени, устало закрыл глаза.

Что беспокоило этого человека? Возможно, он перебирал в памяти минувшее? Возможно, искал выход из создавшегося положения?

Трудно порой понять людей, оказавшихся по тем или иным причинам в преступной среде. Чем объяснить, например, добровольное признание Гроссмана? Какие мотивы побудили его рассказать о прошлых махинациях? О получении денег с Данова и Петровского? С Горица? Может, понял, что работники милиции все равно докопаются до истины — тогда уж ничто и никто не поможет, какие бы усилия он ни прилагал.

— Итак?

Прозоров задал этот вопрос, чтобы прервать затянувшееся молчание.

Петровский не ответил. Он, по-видимому, даже не услышал вопроса — сидел так же неподвижно, не открывая глаз, не снимая с коленей рук...

Прозоров позвал милиционера.

26

— Отлично, отлично, — похвалил Розыков Джаббарова. — Передайте Прозорову и Азимову от меня поздравление. Я полагаю, что теперь можно вторично допросить Аганова. Кстати, какие показания дает Гориц?

— Никаких. Утверждает, что никого не видел и никому никаких денег не давал. Когда свели с Гадаевым, стал кричать, что это шантаж.

— Что думают о нем в ОБХСС? — спросил Розыков.

— Я только что беседовал с Артемовым. Они еще не закончили ревизию, — взял Джаббаров под защиту своих коллег. — Цех огромный. Сразу не установишь, всё ли в порядке.

— Управляющий трестом в курсе?

— Да.

— Надеюсь, он не пытался взять под защиту Горица?

— Пытался, товарищ полковник, — сказал Джаббаров. — Причем, довольно энергично. Гориц, по его мнению, один из лучших работников треста.

— Странно. — Розыков посмотрел на стенные часы, посидел некоторое время молча, словно прислушивался к стуку машинки в приемной. — Поговорите с рабочими цеха. Только, пожалуйста, не медлите.

— Хорошо, товарищ полковник.

— Как чувствует себя Соломина?

— Прекрасно. Сегодня сдает последний экзамен.

— Из нее, пожалуй, выйдет неплохой следователь. Если в этом году не сможет поступить в университет, то попробуйте привлечь ее к нам. Вы уточнили, почему она очутилась у Гринберга?

— Хотела доставить его в милицию. — Джаббаров усмехнулся, проговорил тихо: — Чудачка!

— Чудачка? — прищурился Розыков. — Я бы гораздо спокойнее чувствовал себя, если бы у нас было больше таких чудаков.

— Пожалуй, — согласился Джаббаров.

Розыков отложил в сторону папку, которую держал в руках, снова посмотрел на стенные часы.

«Устал полковник, — подумал Джаббаров. — Конечно, устал. Еще бы, столько забот! Один Аганов может сна лишить. Вторую неделю водит за нос и уголовный розыск и прокуратуру. Меняется ежедневно. То отпирается, то начинает признаваться и очищать себя от грехов. То молчит часами, то разговорится — не остановишь. Только всё вокруг да около. О главном — ни слова.

— Понятые подтверждают показания Соломина? — спросил Розыков.

— Да.

— Кто производил обыск у Аганова?

— Прозоров и Батраев.

— Что думаете делать дальше?

— Искать новые улики...

— Не отделывайтесь общими словами, товарищ майор. Придумайте что-нибудь действенное. Вы не новичок в уголовном розыске.

— Простите.

— Мне кажется, вы не совсем удачно произвели обыск у Аганова. Проверьте еще раз все ходы и выходы. У него должны быть еще деньги. Возможно, есть драгоценности. Такие люди, как он, живут и с оглядкой, и с прицелом на будущее. Вы поняли меня?

— Да.

27

Розыков оказался прав. На квартире Аганова во время второго обыска была обнаружена спрятанная под половицей железная банка. В ней хранились облигации трехпроцентного займа и крупная сумма денег. Кроме того, были найдены золотые и серебряные вещи.

— Больше не станет отпираться, — сказал Дмитриев.

— Утопающий хватается за соломинку, — ответил на это Прозоров. — Мы еще немало крови попортим с этим Агановым.

— Вот увидишь, при первом же допросе у него сдадут нервишки, — рассердился на Прозорова Азимов. — Аганову — крышка.

— Если допрос поведет Розыков или Джаббаров.

— Не обязательно. Этот допрос может провести с успехом любой оперативник отдела. Аганов — в капкане. Он может только защищаться, мы же — наступаем.

— Пока только прощупываем, — уточнил Прозоров.

— Ты стал слишком осторожным, Илья Кириллович. Помнишь, с каким блеском ты закончил дело о магазинных кражах? Ты тогда наступал с самого первого шага!

— Наступление без подготовки может окончиться провалом.

— Подготовка проведена. Пора в атаку.

Прозоров внимательно посмотрел на Азимова.

— Уж не ты ли собираешься атаковать Аганова?

Азимов вспыхнул. Он действительно считал себя способным «положить» Аганова на обе лопатки.

— Ну? Что же ты? Атакуешь?

— Разве я решаю такие вопросы?

На губах Прозорова мелькнула лукавая улыбка:

— Ну-ну!

Решение Джаббарова назначить Азимова провести допрос Аганова стало известно вечером. Азимов растерялся, подумав неожиданно, что не сумеет организовать допрос, хотя до этого сам этого очень хотел.

Джаббаров рассердился, строго приказал:

— Готовьтесь к допросу, товарищ лейтенант!

Азимов попытался еще раз отказаться.

— Поручите допрос Прозорову, товарищ майор. Могу испортить всё. Честное слово, товарищ майор.

Джаббаров остыл. Он не мог долго сердиться на Азимова. Слишком многое сближало его с этим человеком. Ему хотелось, чтобы он, как и Прозоров, научился на лету схватывать то главное, что необходимо каждому работнику милиции, особенно работнику уголовного розыска, встречавшемуся чаще всех лицом к лицу с преступником.

— Тимур Назарович, ты сможешь. Вспомни прошлые дела. Вспомни, как ты трудился с Сорокиным, с Закировой, с Зафаром. В общем, засучивай рукава, — прежним дружеским тоном сказал Джаббаров. — Аганов не устоит. В этом не сомневается даже полковник.

Азимов невольно подался вперед:

— Правда?

— Полковник сказал, что ты будешь как раз тем человеком, который положит Аганова на обе лопатки.

— Ладно тебе, — перешел Азимов на «ты».

— Снова не веришь?

Азимов не ответил... Если даже сам Розыков не сомневался в его успехе, значит, все будет в порядке.

— Итак, готовьтесь к допросу, товарищ лейтенант!

Азимов вытянулся, бойко щелкнул каблуками:

— Есть, готовиться к допросу, товарищ майор!

28

Дора Михайловна поцеловала дочь, проводила до двери, попросила еще раз:

— Ты не задерживайся, пожалуйста. Иначе мы с отцом будем волноваться.

— Не задержусь, — пообещала Софочка.

— Ты к нему?

— О ком ты?

— Не притворяйся. Я по глазам вижу, что ты знаешь, о ком я говорю... Не красней, он неплохой парень, с ним не пропадешь. Только вот у него другая... вера.

— Перестань, мама! — закричала Софочка.

— Молчу, доченька, молчу, — поспешно сказала Дора Михайловна. — Тебе видней, с кем дружить. Сейчас не те времена... Отец будет расстраиваться, если узнает, что ты с ним встречаешься.

— Конечно, — скривила губы Софочка. — Еще с горя напьется. Тебе известно, чем это может кончиться. Появится в доме новый Рыжевский. Предложит мне руку и сердце.

— Софа!

— До свидания.

Софочка выскочила за дверь, быстро сбежала со второго этажа, в подъезде задержалась на секунду-другую, огляделась и не спеша вышла на улицу.

На улице было солнечно и тихо. В небольшом скверике, примыкавшем к дому, играли дети. За ними следили взрослые, в основном, старушки. Они сидели на деревянных скамейках под тенистыми деревьями, сонно щурили глаза.

Что же это, что? Неужели я действительно люблю Тимура? Я все время думаю о нем. Может, это не любовь?

Софочка остановилась, прижала сумочку к груди, словно прикрыла сердце, которое внезапно тревожно забилось.

Из переулка вышли парни и девушки. Они, по-видимому, были чем-то сильно увлечены и не обращали внимания на то, что происходило вокруг. Софочка решительно тряхнула головой, проводив их взглядом, посмотрела на окна своей квартиры и пошла по тротуару, беспечно помахивая сумочкой.

Вообще-то у Софочки не было оснований для печали. Она успешно сдала экзамены и стала студенткой ТашГУ. У нее были трудности, ну и что же? Без трудностей совсем неинтересно жить. Софочка побывала в милиции и подробно рассказала о столкновении с Гринбергом в его квартире.

Тимур нервничал, слушая ее. Очевидно, потому, что хотел поскорее расследовать дело. Может, сходить к нему в милицию? Как он встретит ее?

Позади заскрежетали тормоза остановившейся машины. Софочка оглянулась и увидела военный газик, на котором преследовала Рыжевского.

— Слава?

Солдат выпрыгнул из машины:

— Здравствуйте, Софа.

— Здравствуйте.

Софочка протянула солдату руку. Он осторожно пожал ее, показал на машину:

— Садитесь.

— Мне далеко, Слава.

— Ничего. У меня есть свободное время. Садитесь.

— Спасибо.

Несколько минут ехали молча. Софочка незаметно следила за солдатом. У него были голубые глаза, светлые, вьющиеся волосы, полные губы. Он, наверное, нравится девушкам, подумала Софочка.

— Ну как ваш знакомый? Сознался?

— Какой знакомый?

— Ну тот, за которым вы следили?

— Куда ему деваться!

— Вы отчаянная девушка, честное слово... Я не смог бы работать в милиции. Люблю поговорить. Это у меня с детства. Понимаете?

— Где находится ваша часть?

— В городе.

— Где именно?

— В городе, — снова широко улыбнулся Слава. — Подробности высылаю по почте. Черкните, может, отвечу.

— Я хочу, чтобы вы сейчас ответили.

— Больше вы ничего не хотите?

— Хочу... Есть ли в вашей части секретное оружие?

— Что-что? — Слава с такой силой нажал на тормоз, что Софочка едва не стукнулась лбом о смотровое стекло. — Зачем тебе знать, есть в нашей части секретное оружие или нет?

Софочка прищурилась:

— Мы уже на «ты»?

— Ты не ответила на мой вопрос!

— Ого! — Софочка прищурилась еще сильнее. — Не такой уж ты любитель поговорить! Значит, сможешь работать в милиции!

— Э!

Слава не нашелся, что ответить — переключил скорость и вывел машину на улицу Лахути.

Софочка попросила:

— Остановитесь вон у того здания. Я сойду.

— Милиция?

— Да.

Слава остановил машину у широких ворот, из которых в это время выходил взвод курсантов школы милиции.

— Может, вы дадите мне свой адрес?

— Мы снова на «вы»? — выпрыгнула Софочка из кабины.

— Извините, — сказал Слава.

— Вы знаете мое имя, знаете мою фамилию, зачем вам еще мой адрес? Достаточно и этих данных, чтобы найти меня. Кстати, я не работаю в милиции и не работала. Только что закончила школу и поступила в ТашГУ на юрфак.

— Спасибо, — просиял Слава.

— За что? — оторопела Софочка.

— Теперь я непременно найду вас...

«Газик» фыркнул, рванулся с места и через минуту исчез за четырехэтажным зданием школы.

Софочка поправила волосы и подошла к милиционеру, стоявшему во дворе, сразу за воротами. Милиционер привычно приложил руку к козырьку фуражки.

— Мне нужно увидеть товарища Азимова.

— Он вызывал вас?

— Нет.

— В таком случае, я ничем не могу вам помочь. — Милиционер снова приложил руку к козырьку фуражки.

— Разрешите, я позвоню товарищу Азимову.

— Пожалуйста.

— Благодарю.

Софочка позвонила по телефону, висевшему у окошечка проходной будки.

Ответил Прозоров.

— Будьте добры, пригласите Азимова, — попросила Софочка.

— Его нет.

— Не-ет? Возможно, вы скажете, когда он будет? Мне необходимо поговорить с ним. Я — Соломина.

— Соломина? Что-нибудь случилось?

— Нет-нет. Мне нужно поговорить с ним, — поспешно сказала Софочка.

— Минутку.

В трубке наступила тишина. Прозоров, вероятно, узнавал, куда ушел Тимур, или, может, решал, что ответить, если нельзя сказать, где он.

— Алло! — позвала Софочка.

Прозоров отозвался не сразу — в трубке некоторое время еще стояла тишина.

— Вы слушаете? Позвоните в Центральный райотдел милиции. Он у капитана Сорокина.

— Спасибо.

Софочка повесила трубку, молча кивнула милиционеру и вышла на улицу.

Капитан Сорокин... Это же муж Клары Евгеньевны. Как это я сразу не догадалась. Значит, Тимур вечером может быть у него? Мы можем увидеться. Интересно, что подумает Клара Евгеньевна? Она проницательна. Журналистка! Только бы Тимур пришел...

Софочка взглянула на свои ручные часики, недоуменно подняла брови: обе стрелки стояли на цифре «три». До вечера можно было сто раз умереть...

29

Софочка «не умерла». В половине седьмого она сидела за небольшим круглым столиком и не спускала глаз с Клары.

— Я уже думала, что вы забыли нас. У вас все в порядке?

— Да, Клара Евгеньевна, — улыбнулась Софочка.

— В университет поступили?

— Да.

— Поздравляю. — Клара помолчала, словно не знала, о чем говорить дальше. — Значит, ваша мечта осуществляется?

— Да.

— Вы всё продумали?

— Всё, Клара Евгеньевна, — горячо сказала Софочка. — Я обязательно буду работать в милиции. Может быть, ваш муж устроит меня к себе... в отдел?

Клара, помедлив немного, ответила:

— Он вообще-то за то, чтобы в милиции работали мужчины.

— Разве ему ничего неизвестно о Наташе Бельской? О ней до сих пор говорят в городе. Простите, Клара Евгеньевна, он, наверное, феодал?

— Кто? — не поняла Клара.

— Ваш муж.

— Ник?

Клара засмеялась. Она не представляла Николая в роли феодала.

— Скорее всего, я у него феодалка, — снова засмеялась Клара.

Софочка не поняла Клару — обиженно, по-детски, надула губы, сделала вид, что заинтересовалась ковровой дорожкой, идущей в другую комнату.

— Ник — феодал... Ах, Софа, Софа, дай бог вам такого феодала... Он считает, что тяжелую работу должны выполнять мужчины. Понимаете? Наташа Бельская — исключение.

— Я все равно не отступлюсь, — сказала Софочка. — Вы отступились бы от своей мечты?

— Нет.

— Выступая у нас в школе, вы защищали тех, кто упорно идет к своей цели. Разве что-нибудь изменилось с тех пор?

— Простите, я не хотела вас обидеть, — прикоснулась Клара к руке Софочки. — Я верю в вас и желаю вам добра. Николай, конечно, поможет вам. Сейчас просто не время говорить об этом. А через пять лет, возможно, вам уже не нужна будет его помощь.

— О чем вы? — с удивлением спросила Софочка.

— Вы не догадываетесь? Пять лет — срок немалый. Вы можете за это время выйти замуж. Муж окажется противником вашей мечты. Не смотрите на меня так осуждающе.

Софочка уверенно сказала:

— Я выйду замуж только за работника милиции!

— Вы — наивная девочка, Софа. Нельзя заранее загадывать, кем будет ваш муж. Может быть, вам понравится летчик или рабочий? Возможно, вы полюбите журналиста или ученого?

«Клара Евгеньевна все-таки в чем-то была права. Пять лет, действительно, большой срок, — вздохнула Софочка. — За это время все может произойти».

— Нет-нет, я выйду замуж только за работника милиции! — сжала кулачки Софочка.

Клара решила испытать Софочку.

— Впрочем, помощь Николая вам, вероятно, не потребуется, потому что вам поможет Тимур.

— Тимур? — у Софочки остановилось сердце. — Почему?

— Вы снова не догадываетесь?

— Клара Евгеньевна!

— Он может стать за это время начальником.

Софочка нервно засмеялась:

— Что же из этого? Я для него ничего не значу.

— Так уж прямо ничего не значите?! — воскликнула Клара. — Он считает, что вы решительная и красивая девушка.

— Правда, Клара Евгеньевна?

— Правда.

Зазвенел телефон.

Клара встала, подошла к письменному столу, сняла трубку.

Звонил Николай.

— Скучаешь?

— Нет.

— У тебя гости?

— Как ты догадался?

— Профессиональное чутье, — привычной фразой отделался Николай. — Софа?

— Да.

— Чудесно. Ты не отпускай ее. Я приеду с Тимуром.

— Он у тебя?

— Вышел. Вообще, в отделе. Целую.

Клара, дружески улыбнувшись Софочке, спросила, словно не прерывала с ней разговора:

— Он вам небезразличен?

Софочка покраснела.

— Тимур? Небезразличен, — даже с некоторым вызовом сказала Софочка. — Только у нас с ним, наверное, ничего не получится. Мы разные люди. Во всяком случае, он так думает.

— Подождите, ну что вы!

Клара попыталась вложить в эту фразу уверенность, однако сама не была уверена в том, что сказала.

Софочка встала:

— Я пойду, Клара Евгеньевна.

— Нет-нет, — Клара тоже встала. — Я не отпущу вас. Сейчас приедет мой муж. Мы с вами почаевничаем. Он обидится, если вы уйдете.

— Мне надо.

С Софочкой что-то произошло. С мужем Клары Евгеньевны приедет Тимур. Она нисколько не сомневалась в этом. Ей стало страшно оттого, что он приедет. Это мог быть конец ее надежде.

Клара взяла Софочку за руку:

— Останьтесь!

Софочка сказала еще раз:

— Я пойду!

Она все-таки ушла.

Минут через пятнадцать приехали Тимур и Николай. Николай понял по лицу Клары, что гостьи уже нет и, осуждающе покачав головой, жестом пригласил Тимура сесть в кресло.

Клара пошла на кухню готовить ужин.

30

Тимур сказал:

— Я не отступлюсь, сделаю все, чтобы разоблачить Аганова. Это прожженный рецидивист, и он должен получить по заслугам. Но дело не в этом: имею ли я право вести этот допрос?

Николай не понял:

— Объясни!

— Я недавно работаю у Розыкова, сами знаете. Мне неудобно перед Джаббаровым и Прозоровым. Что они подумают? Джаббаров, конечно, доказывал, что этот допрос должен провести я.

— Доказал, — согласился Николай.

— Вот видите! — подался вперед Тимур. — Прозоров вообще готов совершить для меня всё. Он ни за что бы не упустил этот допрос, если бы его поручили не мне. Джаббаров мой земляк, он из Янгишахара. Считает, что неудобно зажимать инициативу земляка. Правильно? Пойдут ненужные разговоры. — Тимур вздохнул. — Николай Аркадьевич, скажите, как мне быть?

Николай усмехнулся:

— Прозоров, судя по всему, очень расположен к тебе. Джаббаров — твой начальник, к тому же — земляк. Я — твой крестный отец... Значит, ты решишь, что я не смогу по-настоящему оценить тебя. — Николай помолчал, глядя на Тимура, дружески посоветовал: — Не думай, что Джаббаров и Прозоров доверяют тебе этот допрос, потому что ты нравишься им. Дело в другом: они верят в тебя!

— Да?

— Конечно, — сказал Николай. — Ты сумеешь провести этот допрос так, что Аганов сдастся. Ты у нас не новичок. Главное, тщательно проанализируй все, что у тебя есть, еще и еще раз обдумай каждый шаг и действуй!

— Так?

— Кстати, ты знаком с прошлым Аганова?

— В общих чертах.

— Узнай о нем всё, что можешь. Это облегчит твою задачу. Аганов трижды отбывал наказание за мошенничество, — сказал Николай. — Он хорошо знает законы и будет яростно защищаться. Я несколько раз встречался с ним. Испытал на себе его волчьи повадки.

— Больше не встретитесь.

Они сидели на диване в столовой. Клара, поужинав, ушла к себе в комнату. Ей нужно было завтра утром сдать в редакцию очерк.

Шел двенадцатый час. С улицы доносился затухающий шум города. В верхних рамках окон виднелись слабые звезды. На тумбочке, в углу, тихо шелестел вентилятор.

— Сейчас все зависит от тебя, — сказал Николай. — Ты должен провести этот допрос так, чтобы Аганов, наконец, понял, что у него остался только один путь в жизни — честный!

— Ясно!

— Ты сумеешь сделать это, — убежденно произнес Николай. — Кстати, как это удалось Соломиной свалить Гринберга?

— Он пытался закрыть ее в спальню и убежать. Финал, как говорится, вполне закономерен. Она в самом деле могла проломить череп преступнику. Не забывайте, он, кроме всего прочего, еще лысый донжуан.

— Ты думаешь, что он мог надругаться над ней?

— Разве вы не думаете так? — Тимур встал, поднял руку, взглянул на часы. — Ого! Кажется, пора!

Николай тоже встал.

— Может быть, останешься у нас?

— Спасибо. — Тимур кивнул в сторону комнаты Клары. — О ком она пишет?

— Не знаю.

— Так я вам и поверил! — сказал Тимур. — Напомните ей об Андрее. Она обещала опубликовать в своей газете его стихи. У него хорошие стихи. Напомните.

— Сам сделай это.

— Сейчас?

— Да.

— Нет. Творческий процесс сложен и хрупок. Его нельзя нарушать. Вы напомните. До свидания.

Тимур ушел.

31

Андрей обрадованно встал, увидев входившего в палату Тимура, шагнул навстречу.

— Здравствуй, дорогой. Что это тебя не видно? Неужели все еще возишься со своими мошенниками?

Тимур обнял Андрея.

— Здравствуй, Андрюха... К сожалению, вожусь. Как ты? У тебя уже все в порядке?

— В порядке, — заверил Андрей. — Завтра выписываюсь. Не дождусь. Ад! Чем так жить, лучше...

— Не согласен, — не дал договорить Тимур.

— Не согласен, — повторил Андрей. — Ты вообще был когда-нибудь с чем-нибудь согласен? У тебя вечно тысячи возражений. В одном только мы сошлись с тобой — приняли решение, удовлетворившее обоих. Правда, это было слишком давно.

— Что ты имеешь в виду?

— Не догадываешься?

— Нет.

— Пошли работать в милицию. — Андрей улыбнулся. — Впрочем, это было и не так уж давно.

Тимур вынул из-под халата пакет с фруктами, осторожно положил на тумбочку.

— Ты что? — удивился Андрей. — Не понял меня? Я завтра выписываюсь. У меня тут всякой всячины... Забирай обратно.

— Как это забирай? Так не бывает. Больным нужны витамины. Наполняй себя разными А Б В Г Д и так далее.

— Тоже мне врач! — засмеялся Андрей. — Ладно, приму твои А Б В Г Д, только с условием... Стихи будешь слушать? Честно!

— Конечно!

Стихи Андрея волновали Тимура, заставляли то радоваться, то грустить... Что-то необыкновенно чистое и светлое каждый раз наполняло душу, когда звучал взволнованный голос Андрея:

Андрей взял с тумбочки блокнот.

— Ты слышал о гибели начальника уголовного розыска города Нукуса Джумы Таджиева?

— Нет.

— Серьезно? Плохо, — сделал вывод Андрей. — Полистай подшивку «На посту». В газете есть статья... Его убил один гад, из ружья, понимаешь? Пьяный. Остались дети, жена, мать...

— Ты написал о нем?

— Я посвятил ему стихи.

Андрей развернул блокнот, однако не посмотрел в него, стал читать на память.

Андрей умолк, перевел взгляд на Тимура, спросил, должно быть, только для того, чтобы немного самому успокоиться:

— Ну как?

— Читай дальше, — попросил Тимур.

— Понимаешь, я еще не все сделал. Вернее, не соединил. Это пока разрозненные картины. Возможно, главы — не знаю.

— Читай!

— Дело вообще-то было так, — Андрей не обратил внимания на просьбу Тимура, продолжал рассказывать. — Преступник убил соседа прямо в квартире, затем прибежал домой, стал издеваться над сыном и женой... Таджиев прибыл на место происшествия поздно вечером, не один, конечно, с оперативниками... Домой не вернулся. Пуля поразила в сердце.

— Ну?

— Посмотри «На посту», не поленись... Я слетаю в Нукус, если выкрою свободный день, схожу на могилу Таджиева. Может быть, его жене надо помочь.

— Читай!

Андрей перевернул несколько страниц, задумчиво посмотрел перед собой...

— Ты что? Читай!

Андрей, словно не слышал просьбу Тимура. Может, забыл слова или их еще не было. Он неожиданно захлопнул блокнот, произнес с горечью:

— Не могу. Возможно, стихи неважные. Впрочем, не в этом дело, понимаешь: вижу Таджиева. Слышу его голос. Он мог жить. Бороться. Учти, я написал это не потому, что сам получил пулю. Мы не должны молчать. Мы всеми способами должны бороться против этой мрази, Тимур!

— Андрей, ты знаешь, что мне доверили допрос Аганова. — Тимур чувствовал сегодня себя уверенней: позади были напряженные часы подготовки к встрече с Агановым. Немалую роль играли в этом и беседы с товарищами, в первую очередь с Сорокиным.

— Поздравляю, Тимур. Большое дело тебе доверили... Справишься. Как там Лита?

— Как? — Тимуру было тяжело говорить о сестре Андрея. Видел: уже ничего не изменишь. Лита предпочла Балова. Ее уже, пожалуй, ничем не отлучишь от него. Собственно, и нужно ли отлучать? — Как? Хорошо!

— Хорошо, — не сразу повторил Андрей. — С ним встречается?

— Избавь меня, пожалуйста, от такого допроса, — взмолился Тимур. — Не до этого мне сейчас.

— Ты любишь ее?

— Ну вот!

Тимур не знал, что ответить. Сказать, что любит, пожалуй, будет чересчур, ответить, что не любит, тоже будет неверно. Конечно, он неравнодушен к этой взбалмошной девчонке, переживал, когда стало известно, что Балов встречался с Красовым. Разве он не рисковал, тайно следя за ней?

Может, все это и было любовью? Если же это было что-то другое, то что именно? Кто ответит на такой вопрос? Никто! Ясно — никто. Нельзя же об этом говорить вслух. Вообще, о любви не говорят: зачем? Она, как свет, живет в душе.

— Значит, не любишь?

— Что с тобой, Андрюха?

— Молчу, Тимур, молчу. — Андрей взволнованно перелистал блокнот, хотя в этом не было необходимости, посмотрел в окно, за которым маячили подъемные краны. Он, по-видимому, сожалел о том, что затеял разговор о Лите. — Ладно. Иди. Встретимся завтра.

— Ты обиделся?

— Нет... Пойми, она у меня одна!.. Всё-всё! Мы еще потолкуем с тобой. У нас еще будет время. Иди. Готовься к бою. Я верю: ты выиграешь его. Джаббаров правильно сделал, что поручил этот бой тебе.

32

Внешне Азимов казался спокойным, даже равнодушным, однако внутри у него все напряглось до предела. Казалось, тронь грубым словом — взорвется, не выдержит напряжения.

Ввели Золотова-Аганова.

— Садитесь, Виктор Александрович.

— Благодарю вас.

— Как вы себя чувствуете?

— Скверно.

— Почему?

— Устал.

— Устали?

— Устал, Тимур Назарович.

Золотов-Аганов тяжело вздохнул, медленно опустился на стул, стоявший у приставного столика, пригладил обеими руками волосы.

Азимов машинально потрогал усы... Что готовил ему этот поединок? Друзья верили в его успех. Собственно, он тоже верил в свой успех. Иначе и не согласился бы проводить этот допрос.

— Значит, устали, Виктор Александрович?

— Устал, Тимур Назарович, — повторил Золотов-Аганов. — Не для меня этот спектакль. Поймите: я уже немолод.

— Нам необходимо установить истину.

Золотов-Аганов махнул рукой:

— Задавайте вопросы.

Азимов выдвинул средний ящик письменного стола и начал рыться в бумагах, чтобы как-то унять волнение. Неужели Аганов не выдержал — решил сознаться? Может, ему стало известно о повторном обыске?

Золотов-Аганов сидел, откинув назад голову. Он заметно похудел и осунулся за эти дни. Заключение, хотя и предварительное, не приносило радости.

— Вы еще долго будете копаться в столе?

— Извините, — Азимов поднял голову, смущенно улыбнулся. — Искал одну фотокарточку. Наверное, забыл дома. Итак, признаете ли вы себя виновным?

— В чем?

Золотова-Аганова, по-видимому, занимал этот допрос. Во всяком случае, в его глазах было что-то похожее на любопытство. Это Азимов заметил сразу, как только перестал рыться в столе.

— Вы не знаете, в чем мы обвиняем вас?

— Представьте.

— В мошенничестве.

— В мошенничестве... Не тревожьтесь, Тимур Назарович, я уже говорил об этом с вашими товарищами. Поинтересуйтесь. Я полагаю, что они поделятся с вами моей информацией.

— Уже поделились, — сказал Азимов. — Вы все отрицали.

— В самом деле? — удивился Золотов-Аганов. — Простите великодушно. Память начала сдавать, очевидно, старею. В общем, давайте вопрос о виновности пока оставим открытым.

— Ну что ж, — Азимов настроился на тон Золотова-Аганова, хотя ему и нелегко было сделать это. — Вы знаете Соломина?

— Встречались.

— Где?

— Здесь.

— Он давал вам деньги?

— Мне?

— Да.

— Если можно, то отложите, пожалуйста, также и этот вопрос.

— Хорошо, — снова согласился Азимов. — Когда вы были у Данова и Петровского? Я надеюсь, вам известны эти фамилии?

— Вы говорите о тех приятных пожилых людях, которых я видел в кабинете у вашего симпатичного начальника? Или, может быть, вы имеете в виду других людей? Пожалуйста...

— Я понял вас, не утруждайте себя. Вы хотите, чтобы я тоже пока не спрашивал о них?

— Браво! Вы очень проницательны!

— Спасибо. На какой же вопрос вы ответите немедленно?

— Знаете что, Тимур Назарович, катитесь вы к чертовой бабушке со всеми своими вопросами!

Азимов наклонился над столом, долго молчал, даже не пытаясь скрыть своего удовлетворения. Нервозность Золотова-Аганова, как ни странно, произвела на него хорошее впечатление. Он понял, что главарь выдыхается и что допрос удается, поэтому с новой силой продолжил наступление.

— Какую роль в вашей компании играл Гринберг?

Золотов-Аганов отвернулся, по-видимому, не хотел отвечать вообще или устыдился своей минутной слабости.

Азимов повторил вопрос.

— Я не знаю никакого Гринберга, — после продолжительной паузы ответил Золотов-Аганов.

— Не знаете человека, который расчищал для вас дорогу?

— Не знаю.

— Значит, вы сами расчищали себе дорогу — подготавливали людей, которые могли дать вам порядочную сумму денег?

— Не ловите меня на слове.

— Хотите правду?

— Слушаю.

— Вы боитесь.

— Вас?

— Меня. Моих коллег. Своих друзей и знакомых. Себя. Вы боитесь всех, кто вас окружает. Кто вольно или невольно связал с вами свою судьбу. Мне искренне жаль вас. Честное слово.

— Пожалел волк кобылу, — криво усмехнулся Золотов-Аганов.

— Напрасно иронизируете. Мне действительно искренне жаль вас. Вы умный энергичный человек. У вас когда-то были добрые увлечения. Признаться, мне не совсем удобно снимать с вас допрос. Говорить вам, что такое хорошо и что такое плохо.

— Хватит.

— Не нравится?

— Не нравится, — признался Золотов-Аганов.

Он с прежней снисходительностью смотрел на Азимова, однако в его глазах уже не было прежней уверенности.

Видно, Азимов сумел все-таки затронуть в нем какие-то неведомые для него струны.

— Не нравится, — повторил Азимов. — Вы действовали, мягко говоря, смело. Откуда у вас это, скажите?

— Тимур Назарович, сколько можно толочь воду в ступе?

Золотов-Аганов порылся в карманах, вытащил носовой платок, вытер вспотевший лоб, потянулся к стакану с водой.

Азимов положил руки на стол, легко откинулся на спинку стула: лед все-таки тронулся.

— Итак?

— Я думаю, что вы слишком спешите, Тимур Назарович. Не лучше ли нам поговорить о чем-нибудь другом? Например, о вас... Между прочим, сколько вам лет? Если не секрет, разумеется.

— Двадцать пять.

— Двадцать пять! — воскликнул Золотов-Аганов. — Неужели вам двадцать пять лет? Я считал, что вам еще нет семнадцати. Значит, вы уже совершеннолетний. Наверное, имеете офицерское звание?

— Да, имею. Лейтенант.

— Лейтенант? Смотри! Похвально. Весьма похвально. Усы. Свои или нет? Реквизит?

— Свои.

— Рад... Я, видите ли, полагал, что вы еще младенец. Касым Гулямович заболел?

— Здоров.

— Так... Простите, Тимур Назарович, простите, — склонил голову Золотов-Аганов. — Вы, оказывается, уже свободно можете заменять опытных криминалистов. В таком случае, это меняет положение. Я поступаю в ваше полное распоряжение. Делайте со мной, что хотите. Кстати, разрешите закурить?

— Курите.

Азимов не курил, однако всегда в столе держал папиросы или сигареты, заботясь не столько о друзьях, томящихся без курева, сколько о посетителях, попадающих к нему в кабинет не по собственному желанию.

Золотов-Аганов неторопливо закурил и долго молча тянул ароматный дымок. Какие мысли волновали его в это время? Азимов многое бы отдал, чтобы получить ответ на этот вопрос. Он вчера после свидания с Романовым ездил к жене Аганова. Это была старая забитая женщина. Она с неохотой приняла его. Собственно, того разговора, о котором мечтал Азимов, не получилось. Это был скорее короткий сухой диалог. Правда, из него можно было извлечь кое-что для разоблачения Аганова.

Азимов спросил жену Аганова:

— Вы давно живете с Виктором Александровичем?

— Давно. Двадцать лет, — ответила женщина.

— Когда вы узнали, что он преступник?

— Почти сразу после свадьбы.

— Вы не пытались уйти от него?

— Пыталась. Даже уходила. Потом возвращалась.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, любила.

— Он тоже вас любил?

— Нет. Он любил деньги.

— Что вы думаете делать?

— Я? — Женщина устало пожала плечами. — Буду ждать. Вы ненадолго посадите его? Хотя это не имеет значения. Я все равно буду ждать. Это как алкоголизм. Не вылечишься.

Значит, Аганов любил деньги и только деньги. Эта страсть наверняка поможет сдвинуть дело с мертвой точки, решил Азимов. Во всяком случае, Аганов не останется равнодушным, узнав, что деньги и драгоценности, которые он хранил в тайнике, обнаружены.

— Итак?

Золотов-Аганов вдавил окурок в пепельницу, с улыбкой взглянул на Азимова и просто, как другу, сказал:

— Спрашивай.

Азимов повременил немного, словно проверял, был ли с ним искренен Аганов, потом продолжил допрос с еще большим натиском, убежденный в том, что Аганов до поры до времени по-прежнему будет все отрицать, пока не увидит, что игра проиграна.

— Признаете ли вы себя виновным?

— Нет.

— Знаете ли вы Соломина?

— Нет.

— Может, все-таки знаете?

— Нет.

— Встречались ли вы с Дановым?

— Нет.

— Встречались ли с Петровским?

— Нет.

— Встречались ли с Горицем?

— Нет.

— Знаете ли вы Гринберга?

— Нет.

— Знаете ли вы Соломина?

— Нет.

— Предлагал ли вам деньги Данов?

— Нет.

— Петровский?

— Нет.

— Гориц?

— Нет.

— Не хотите ли вы видеть однодельцев?

— Нет.

Задавая вопросы, Азимов незаметно для Золотова-Аганова вытащил из-под стола железную банку с деньгами и облигациями, найденную у него во время второго обыска, и, прикрытую газетой, поставил на стол.

Золотов-Аганов обратил внимание на газету немного позже. Он понял, что под ней находится какой-то изобличающий его предмет.

— Я не ослышался: вы не хотите видеть своих однодельцев?

— Нет.

— Значит, они у вас есть?

— Нет.

— Вы противоречите сами себе.

— Нет.

— Сколько денег обещал вам Соломин?

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— Знаете.

— Не знаю.

— Вы знаете Данова и Петровского!

— Не знаю.

— Вы знаете Горица!

— Не знаю.

— Эти люди вручали вам деньги.

— Не знаю.

— Знаете... Данов вручил вам пять тысяч, Петровский — тоже пять тысяч. Гориц оказался щедрее — он дал вам тридцать тысяч... Ну?

— Не знаю.

— Соломин принес вам шесть тысяч. Правда, его деньги вам не удалось реализовать. Это, очевидно, до сих пор тревожит вас? Шесть тысяч все-таки на улице не валяются.

Золотов-Аганов снова сорвался:

— Чего вы от меня хотите? Я ничего не знаю и не хочу знать! Я живу, как все: никого не граблю и не убиваю! Вы делали у меня обыск? Делали? Что нашли? Ши-иш!

Азимов ждал этой минуты, ждал терпеливо, сдерживая себя, стараясь вести допрос так, чтобы Золотов-Аганов сам заговорил об обыске. Это была та минута, которая поворачивала допрос на сто восемьдесят градусов.

— Правильно, во время первого обыска мы ничего не нашли, зато во время второго — натолкнулись вот на это. — Азимов снял газету с банки. — Узнаете?

— Нет!.. А-а-а-а-а! — Кажущиеся сонными глаза Золотова-Аганова мгновенно расширились. — Нашли? Нашли! Думаешь, теперь сдамся? Не сдамся! Нет! Это мои деньги! Мои! Нажил! Сам! Вот этими руками! Понимаешь, сам!!! Сам! Са-ам! Са-а-а-ам!

Азимов положил ладонь на банку:

— Сколько вы получаете в месяц?

— Это не ваше дело. Я копил, слышите? Недосыпал. Недоедал. Соседи подтвердят. Жена подтвердит. На одном хлебе сидел. — Золотов-Аганов схватил ворот рубахи, рванул со всей силы, на пол, как горох, посыпались пуговицы. — Душно! Воды! Во-оды!

— Пожалуйста... Соседи уже подтвердили. Жена — тоже, — сказал Азимов. — Хотите знать, что они думают о вас?

— Не надо. Дайте бумагу и ручку.

— Прошу.

— Уберите. Не могу писать. Пишите сами. Пишите, пишите. Пока не передумал. Очевидно, я что-то упустил. Очевидно. Не знаю.

— Вы не знаете, что упустили?

— Пишите.

— Вы упустили, Аганов, то, что мы называем жизнью. Не улыбайтесь. Решив пожить за счет других, вы поставили себя вне общества, если хотите — даже вне времени. Вам казалось, что вы правильно поступаете. Один вы, понимаете? Всё — мимо. Мимо ваши родные — отец, мать, ваши дети. Финал, как говорится, не блестящ — решетка.

— Пишите.

33

Розыков после работы прилег отдохнуть. Взглянув на жену, приоткрывшую дверь спальни, улыбнулся, хотя на душе было неспокойно — сегодня на одной из центральных улиц города был ограблен магазин. Прибывшие на место преступления оперативники пока, к сожалению, не напали на след.

— У тебя неприятности?

— Что ты, Гульчехра, что ты, дорогая, — снова улыбнулся Розыков. — У меня всё в порядке.

Гульчехра оглянулась, прикрыла дверь, приложила палец к губам.

— К тебе пришла одна... девушка. Ты выслушай ее внимательно. Для нее это необходимо. Понимаешь?

— Нет.

— Прошу тебя, прежде чем отказать, взвесь основательно всё. Ты не погрешишь, если в чем-то переступишь черту закона... Иди.

— Что случилось?

— Иди-иди. Узнаешь... Причешись, пожалуйста. Посмотри на кого ты похож.

Розыков, надев китель, вышел в гостиную.

Девушка сидела в кресле, у газетного столика. Она сразу встала, смущенно посмотрела на Розыкова, по-видимому, машинально провела ладонью по густым черным волосам, падающим на покатые плечи. Ей было не больше шестнадцати лет. По виду, во всяком случае, не больше.

— Якуб Розыкович.

— Халима.

— Прошу вас, садитесь.

— Благодарю.

Она села в кресло, как-то неестественно повела плечом, будто неожиданно почувствовала боль. Розыков сделал вид, что не заметил этого — сел в кресло, стоявшее напротив.

— Я слушаю вас.

— Не знаю... Только вы, пожалуйста, поймите меня правильно... Я долго думала об этом. Не сразу решилась прийти к вам... Я хочу работать у вас...

— У меня?

— Ну... в уголовном розыске.

— А-а-а!

Розыков с трудом сдержал улыбку. Он думал, что девушка пришла к нему, чтобы похлопотать о каком-нибудь знакомом, оказавшемся в беде. Даже внутренне где-то был готов к такому разговору и заранее знал, что ответит. Однако ему и в голову не приходила мысль, что девушка может обратиться с подобной просьбой. В уголовном розыске работали сильные люди, которые могли в любое время вступить в единоборство с преступниками и хулиганами. Собственно, ей еще нужно было учиться и учиться, да и подрасти не мешало бы.

Что это со мною? Может, старею? Не я ли еще недавно предлагал Джаббарову присмотреться к Соломиной и взять ее в уголовный розыск после окончания университета?

Розыков смущенно улыбнулся.

— Вы не беспокойтесь. Я не подведу вас.

Халима будто прочитала его мысли и сказала то, что нужно было сказать. Розыков снова посмотрел на нее, подумав, что она упряма и, пожалуй, добьется своего.

— Сколько вам лет?

— Семнадцать.

— Вы слишком молоды для нашей работы... Поймите меня тоже правильно, — поспешно проговорил Розыков, видя, как разом помрачнело лицо Халимы. — У нас вам будет тяжело. Вы же только что со школьной скамьи! Куда вы спешите?

— Как... это... куда?

Розыкову не нужно было задавать этот вопрос. На этот раз она не сумела сдержать себя.

— Не сердитесь, Халимахон.

— Я не сержусь, Якуб Розыкович, что вы! — воскликнула девушка. — Могу ли я сердиться на вас? Вы не сердитесь на меня. Ладно? Я все равно добьюсь своего. Не думайте, что я начиталась приключенческих книг. Меня потрясла гибель Наташи Бельской. Вы работали с ней, правда? Я хочу заменить ее. Неужели это плохо, Якуб Розыкович?

— Вы все-таки еще слишком молоды!

— Ну что вы говорите, — подалась вперед Халима. — Разве дело в возрасте? Гайдар командовал полком, когда ему было шестнадцать лет. Эйнштейн открыл теорию относительности, когда ему было двадцать два года. Македонский создал огромную империю, когда ему было тридцать лет... Боже мой, почему вы не хотите понять меня? Почему, Якуб Розыкович? Не обращайте внимания на мой возраст. Не обращайте, пожалуйста... Дело совсем в другом!

— Ну-ну!

Глаза Халимы заблестели от пока не пролитых слез. Розыков поднялся и отошел к окну, чтобы дать Халиме собраться с духом. По-видимому, она действительно не отступится, пока не добьется своего. Собственно, что он терял, принимая ее в уголовный розыск? В конце концов, с нею можно было расстаться, если она не оправдает надежд. В отделении Джаббарова сейчас как раз не было секретаря.

— Где вы живете?

— У матери Наташи Бельской, — сказала Халима.

— У Степаниды Александровны? Вы давно знаете ее?

— Вообще-то давно. Правда, познакомились только позавчера. Раньше знала заочно. Простите, она просила кланяться вам и вашей жене. Еще просила передать вот это. — Халима вытащила из сумки поллитровую стеклянную банку с вареньем, поставила на столик перед креслом, за которым сидел Розыков. — Возьмите.

— Спасибо, — сказал Розыков. — У нее всё в порядке?

— Да.

— Что вы делаете завтра?

— Ничего. Может, пойду в музей. Говорят, в нем есть полотна художников восемнадцатого века.

Розыкова чем-то насторожил ответ Халимы, и он спросил, глядя в ее открытые глаза:

— Разве вы еще не были в нем?

— Я недавно приехала в Ташкент.

— Даже так? Откуда?

— Из Самарканда.

— Простите. Степанида Александровна, насколько мне известно, никогда не бывала в Самарканде. Как вы узнали о ней?

— Ну что вы! — удивленно произнесла Халима. — Я же вам сказала, что хочу заменить Наташу Бельскую. Вы возьмете меня, ладно?

— Да-да!

Розыков ответил утвердительно скорее всего машинально, думая в это время о Степаниде Александровне.

Халима вскочила с кресла, схватила Розыкова за руки.

— Якуб Розыкович, большое вам спасибо! Вы даже не представляете, что делаете для меня! Я никогда не забуду это. Никогда!

— Ну-ну! Успокойтесь!

Вошла Гульчехра.

— Я не помешала вам?

— Что ты, дорогая.

Халима смутилась. Может, оттого, что стояла рядом с Розыковым и все еще держала его за руки. Гульчехра улыбнулась ей доброй, приветливой улыбкой.

— Я пойду. Ладно?

— Что ты, милая, — сказала Гульчехра. Она подвела Халиму к креслу, усадила ее снова. — Сейчас будем пить чай.

— Гульчехра-апа, что вы! Я пойду!

— Ну-ну!

Гульчехра произнесла это так, как произносил муж, правда, в ее голосе было больше сердечности и теплоты, и Халима осталась.

34

Был теплый августовский полдень. Над городом висела пелена пыли, пропитанная дымом и гарью. Между двумя подъемными кранами, маячившими впереди, бледнело одинокое облако. Где-то, по-видимому, на Урде, надсадно ревел трактор. На площади ярко вспыхивали огни электросварки.

— Досталось городу, — сказал Джаббаров.

— Досталось, — не сразу отозвался Прозоров.

Азимов промолчал.

Они шли по улице Лахути, по бывшей улице Лахути — теперь это была строительная площадка.

— Какой будет она через несколько лет?

— Красивой, Касым Гулямович. — Прозоров закурил, обошел рухнувшую стену, повернулся в сторону площади, на которой возвышалось огромное административное здание, похожее на океанский корабль. — Видишь?

— Здание?

— Да... Это будущее улицы. Впрочем, не только улицы — всего города. Мы воздвигнем на месте старых лачуг высокие современные дома, для которых не будет страшна никакая подземная буря. Этот день недалек. Я уже ясно вижу его контуры. Нет, честное слово, Касым Гулямович. Ты напрасно улыбаешься.

— Я не улыбаюсь, Илья Кириллович, — сказал Джаббаров. — Просто по-хорошему завидую тебе.

— Завидуешь?

— Я как-то не нахожу времени, чтобы подумать о будущем города. Тебе бы встретиться с моей Каримой. Она сейчас работает в «Главташкентстрое» и занимается проектами. Город, по ее мнению, станет одним из самых красивых городов мира.

— Молодец! — воскликнул Прозоров.

У трамвайной линии, выбежавшей из Первомайской улицы, они остановились. Азимов взглянул на Прозорова и Джаббарова.

— Мне сюда. До свидания.

— До свидания, — сказал Прозоров.

— Подожди, — попросил Джаббаров. — Я сегодня познакомился с одним интересным постановлением. Отныне из милицейского лексикона изымаются слова «оперуполномоченный», «старший оперуполномоченный», «участковый уполномоченный» и вводятся слова «инспектор», «старший инспектор», «участковый инспектор». Ясно?

— Ясно, — козырнул Азимов.

— Ясно, — вытянулся Прозоров.

— Кстати, разрешите сообщить вам еще одну приятную новость, — чуть-чуть прищурился Джаббаров. — С завтрашнего дня в нашем отделении будет работать Халима Нурманова.

— Халима Нурманова? — переспросил Азимов. — Кто такая?

— Молодая и красивая, — помедлил с ответом Джаббаров.

— Плохо, — сделал вывод Азимов. — Не будет из нее толка. Я бы брал в милицию только некрасивых.

— Ты противоречишь себе, инспектор Азимов, — улыбнулся Прозоров. — Вспомни, как ты расхваливал Бельскую.

— Бельская не в счет, — сказал Азимов.

— Старший инспектор Прозоров, ты, кажется, тоже в свое время не одобрял решения Розыкова принять в уголовный розыск Башорат Закирову, — напомнил Джаббаров.

— Неужели? — изумился Прозоров. — По-моему, ты что-то путаешь. Я как раз был «за».

Джаббаров улыбчиво переглянулся с Прозоровым, потом хлопнул по плечу Азимова, залюбовавшегося проходившей мимо вереницей малышей, наконец, сообщил еще одну новость:

— Вчера закончился суд.

Прозоров и Азимов одновременно посмотрели на него.

— Никого не оправдали? — поинтересовался Азимов.

— Нет.

Джаббаров назвал сроки, на которые были осуждены Аганов, Гадаев, Гроссман, Халилов и Гринберг.

— Аганову нужно было дать больше, — сказал Прозоров.

— Правильно, — согласился Азимов.

— Ничего, — сказал Джаббаров. — Это тоже немалый срок. Я думаю, что его хватит для того, чтобы переоценить ценности.

Азимов воспользовался моментом, чтобы получить ответ на давно волновавший его вопрос:

— Объясните, пожалуйста, почему Гроссман и Гадаев не сразу повезли Соломина к Халилову? Какая необходимость была в автопробеге, который они устроили? Может быть, хотели взять деньги в другом месте, у мечети или у железнодорожного парка?

— По-моему, мы должны принять за основу показания Аганова, — воспользовался Прозоров молчанием Джаббарова.

— Он сказал, что автопробег понадобился для того, чтобы испытать характер Соломина, — понял Азимов, о каком показании Аганова говорил Прозоров. — Это неубедительный аргумент, Илья Кириллович.

— Касым Гулямович, ты тоже так считаешь? — посмотрел Прозоров на Джаббарова.

— Я считаю, что они струсили, — ответил Джаббаров. — Это и вызвало очередную их ошибку. Нам было бы гораздо труднее изобличить их, если бы Соломин отдал деньги в машине.

— Ты полагаешь, что они могли свалить все на Соломина? Скажем, посоветовать ему положить деньги на сиденье, потом заявить нам, что он сделал это умышленно. Так?

— Так. — Джаббаров проследил за левой рукой Азимова, откидывающей назад волосы, поинтересовался в свою очередь: — Ты докладывал о двух парнях, пытавшихся запугать Соломина, когда начинался суд. Помнится, у тебя было желание выяснить, что заставило их проявить такое внимание к Соломину... Выяснил?

— Да. Подвыпили как следует, вот и возник повышенный интерес к Соломину. Марат Есиков — студент пединститута, Садык Гулямов — студент политехнического института. У здания суда оказались случайно. Сейчас раскаиваются.

— Раскаиваются. Вы слышите, старший инспектор Прозоров, эти невинные мальчики, оказывается, раскаиваются? Возможно, даже думают извиниться перед Соломиным? — Джаббаров снова посмотрел на Азимова. — Пригласите их в отдел. Завтра, в четыре часа.

— Есть, товарищ майор!

Они не разошлись, а пошли вместе дальше.

В сквере, в кафе «Снежок», выпили по стакану холодного коктейля, разыскали на главной аллее свободную скамейку, сели и долго сидели молча, прислушиваясь к неумолчным звукам большого города.