Уэллс Герберт Облик грядущего (сценарий)

Герберт Уэллс

Облик грядущего (сценарий)

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Это прежде всего зрелищный фильм. Он показывает, как современная война разрушает мир, как разрывается ткань общества, как мир опустошает новая моровая язва, "бродячая болезнь", главный ужас которой заключается в том, что заболевший ею, подобно овце, пораженной вертячкой, беспрерывно движется, пока смерть не заставит его остановиться. Эта новая чума завершает собою процесс социальной дезорганизации, начатый войнами. Болезнь, однако, не до конца истребила человечество; многие спаслись благодаря естественному иммунитету, и среди них есть немало таких, которые помнят порядок и науку дней своей молодости. Современная цивилизация погибла удивительно быстро - на протяжении всего лишь нескольких десятилетий; еще не забыта пора расцвета - многообещающее начало двадцатого века; и вот после промежутка, в течение которого большинство областей земного шара находилось под варварской властью главарей воинственных разбойничьих шаек, люди науки и техники, в частности авиаторы и инженеры транспорта, объединяются, воскрешают старые механизмы и строят новую цивилизацию на разумных началах. На этот раз они создают Мир во всем мире, ибо политические границы и стеснения нынешней нашей эпохи сметены сорока годами сумятицы. Это научный общественный строй; ибо какой же иной выход из вечного конфликта может обещать грядущее?

Книга, по которой построен этот сценарий, - "Облик грядущего" [речь идет о книге Уэллса "Облик грядущего", написанной за два года до сценария, в 1933 году], по сути своей является дискуссией на тему о социально-политических силах и возможностях, а в фильме споры неуместны. Поэтому выводы этой книги в фильме подразумеваются, и для показа их измышлена новая фабула - вначале повесть жизни некоего авиатора Джона Кэбэла, который остался невредим, пройдя через горнило войны и эпидемии, и сделался седовласым вождем и вдохновителем летчиков, а затем, во второй части, повествование о его внуке Освальде Кэбэле, главе Мирового Совета. Освальд - живое воплощение духа человеческой предприимчивости, вступающего в новый конфликт с консерваторами и ретроградами, еще довольно сильно представленными в человеческом обществе.

Фильм начинается короткими, быстро сменяющими одна другую картинами войны, разрушений и все более беспросветной нищеты, развертываясь затем в грандиозное зрелище реконструированного мира. Сделав огромное моральное и интеллектуальное усилие, человечество разрешило основные экономические и социальные проблемы, удручающие нас в настоящее время, и живет либо в здоровых и прекрасных местностях, либо в больших полуподземных городах, расположенных среди гор и залитых искусственным светом; в них чисто и красиво, воздух отлично кондиционирован. Избыток энергии люди направляют на конструктивное и творческое искусство и науку. Суть науки - в неустанном исследовании, и некоторым из молодых и смелых умов захотелось непременно достичь луны. Вокруг этого завязывается конфликт заключительной части. Дочь Кэбэла и ее возлюбленный, Морис Пасуорти, пожелали первыми покинуть землю и отправиться на луну; их кандидатуры приняты, так как физическое состояние их идеально, и Кэбэл разрывается между чувствами отцовской привязанности и героического увлечения. У эстетски настроенной части общества экспедиция вызывает ожесточенный протест; эти эстеты возмущены суровостью режима, введенного учеными, и тем, что молодым и красивым людям грозят бессмысленные (по их мнению) опасности, лишения и смерть. Главарем этого бунта становится красноречивый поэт и художник Теотокопулос. Он требует возврата к тому, что он называет "простой и естественной жизнью". И фильм показывает столкновение между консервативными инстинктами человека и его мужеством и предприимчивостью столкновение, поводом к которому служит гигантское Межпланетное орудие - и кончается вопросительным знаком среди звезд.

К ЧИТАТЕЛЮ

Этот сценарий первый, который автор писал специально для экрана, и он дался ему с гораздо большим трудом, чем какой бы то ни было из последующих. На нем он выучился этому ремеслу. Его первый опыт в жанре киносценария, немой фильм "Король по праву", был не более чем любительским опытом, и он так и не попал на экран. Читателю здесь предлагается последний из нескольких вариантов. Первый из них был подвергнут обсуждению, над ним немного поработали и отклонили его. Это была ученическая попытка, и автор считает себя в большом долгу перед Александром Корда, Лайошем Биро и Камероном Мензисом, которые во время этой работы предоставили в его распоряжение весь свой опыт. Общая концепция сценария их очень заинтересовала, но они нашли его совершенно непригодным для постановки. Тогда был написан второй вариант. Произведя в нем некоторые изменения, его превратили в сценарий обычного типа. Этот сценарий также был отвергнут ради еще одного варианта, который опять-таки был пересмотрен и вылился в форму, ныне предлагаемую читателю. Корда и автор договорились о новой для кино системе работы - о полном отказе от детально разработанного режиссерского сценария и о постановке фильма прямо на основе описательного варианта, приведенного здесь. На практике это оказалось вполне осуществимым - при наличии компетентного режиссера. Однако к этому времени автор, уже почти прошедший трудный путь ученичества, устал и как-то охладел к измененному, пересмотренному и перестроенному тексту; и хотя он добросовестно старался писать сносной кинопрозой, у него осталось неприятное ощущение, что многие странные и неуклюжие выражения, вкравшиеся в сценарий, настолько примелькались ему, что он их не заметил и потому не мог устранить.

МУЗЫКА

Музыка входит в этот фильм как его неотъемлемая часть, и композитора Артура Блисса следует считать его соавтором. В этом, как и во многих других отношениях, настоящий фильм - по замыслу по крайней мере - является смелым эксперименте. Звуковые и зрительные образы нужно было тесно переплести между собой. Музыка Блисса не должна рассматриваться как некое необязательное приложение. Она необходимая составная часть замысла. Музыка вступления быстрая и беспокойная, все больше нарастает угроза. Потом грохот и сумятица современной войны. Во второй части скорбные мелодии и жуткие паузы периода эпидемии. В третьей - в военную музыку и патриотические гимны врывается стук моторов - возвращение летчиков. Этот стук переходит в машинное крещендо периода реконструкции. Музыка убыстряется, становится все благозвучнее и нежнее по мере того, как с повышением производительности исчезает напряженная трескотня, отличавшая зарю машинной цивилизации начала девятнадцатого века. В музыке нового мира звучит широта и веселье. Ей противопоставлен мотив реакционного мятежа, оканчивающегося бурной победой новых идей в тот момент, когда Межпланетное орудие стреляет и лунный цилиндр отправляется в свое знаменательное странствие. В заключительных фразах слышно предчувствие торжества человека - героический финал среди звезд.

Нельзя утверждать, что в фильме удалось так тесно переплести зрительный образ с музыкой, как мы с Блиссом надеялись. Внедрение оригинальной музыки в фильм во многих отношениях еще остается нерешенной проблемой. Но превосходная музыка Блисса исполнялась и самостоятельно и записана на граммофонные пластинки, доступные всем желающим.

МЕМОРАНДУМ,

розданный во время работы над фильмом всем имеющим отношение

к моделированию и выполнению костюмов, декораций и пр. для

заключительной фазы "Облика грядущего" (2055-й год нашей эры).

В нашей работе мы должны руководствоваться некоторыми принципами, пока еще, к сожалению, до конца не усвоенными. Поэтому я не стану извиняться, повторяя здесь эти принципиальные установки возможно отчетливее.

Во-первых, в финальных сценах мы показываем более высокую фазу цивилизации по сравнению с нынешней - она богаче, более упорядочена, производительность выше. В этом лучше организованном мире не будет заметно спешки, будет меньше скученности, больше досуга, больше достоинства. Суета, давка и напряжение современной жизни, обусловленные бесконтрольной властью машин, не должны возводиться в п-ую степень, напротив, о них надо забыть. Вообще говоря, вещи, здания будут огромны, это так, но они не будут чудовищны. Люди не будут рабами, не будут все на одно лицо, они станут свободными и разнообразными. Галиматью, вроде той, что мы находим в таком фильме, как "Метрополис" Фрица Ланге с его "роботами" механическими рабочими, сверхнебоскребами и пр. и пр. - нужно раз и навсегда выбросить из головы перед тем, как приступить к работе над данным фильмом. Как общее правило вы должны усвоить себе, что то, что сделал Ланге в "Метрополисе", прямо противоположно тому, чего добиваемся мы. Воины фаланги, или зулусских отрядов, или пехоты восемнадцатого века, рабы на галерах, рабочие первых фабрик, крестьяне - вообще "простолюдины" прошлого были бесконечно однообразнее и "механичнее" каких бы то ни было людей будущего. Машины раскрепостили людей, и те перестали быть похожими на машины. Это надо твердо помнить. Рабочие, которых вы должны показать, это индивидуализированные рабочие, дружно и с чувством ответственности исполняющие общее дело.

Таковы же будут и рабочие костюмы. Специальность не будет бросаться в глаза. Вы не увидите суетливых людей в чудовищных нарядах, не увидите огромных очков, ватных комбинезонов и других атрибутов первых летчиков. Люди не будут сплошь обложены всякими вещами, словно они только что ограбили известный лондонский универсальный магазин Гэмеджа. Люди грядущего будут, конечно, носить с собой эквиваленты кошелька, бумажника, вечного пера, часов и т.д. и т.п., но эти вещи будут незаметны, они подчинятся стройному декоративному плану. При обсуждении музыки для этого фильма мы решили, что в первой фазе Реконструктивной части она должна передавать людские усилия и стук машин, но затем, с увеличением плавности хода машин, эти звуки растворятся в гармонии и плавном, почти беззвучном движении; собственно, и костюмы не должны быть шумными, кричащими. Люди будущего не будут оснащены наподобие телефонных столбов или выглядеть так, словно только что выскочили из электромеханической мастерской. Они не будут носить костюмов из целлофана, освещенных неоновыми лампочками, или еще чего-нибудь в этом роде. Не забывайте, что самые экстравагантные костюмы, известные человечеству, - это костюмы, в которые наряжаются дикари для церемониальных плясок.

Как я не раз говорил, человек будет носить при себе разнообразные легкие аппараты, вроде портативного радио, электрического фонарика, бумажника; современный костюм, уже сейчас широкий в плечах, поскольку надо уместить в нем бумажники и вечные перья, станет еще шире в плечах и сузится в талии и ниже, напоминая больше всего из всех стилей прошлого "тюдоровский" (ренессанс). Нам нужны тонкие материалы, но ничего экстраординарного. Для такого человека, как Кэбэл, мне нужен белый или серебристый костюм из совершенно гладкого материала. Я хочу видеть его изящным джентльменом, а не подбитым ватой сумасшедшим или закованным в броню гладиатором. На груди он носит радиотелефонную установку, не более заметную, чем нагрудный карман современного пиджака, а на запястье изящный нарукавник, заключающий в себе разные мелкие аппараты, эквивалент современного вечного пера и, так сказать, визитной карточки опознавательный знак. Его у меня носят все. На шелковистом костюме Кэбэла можно показать красивую вышивку или рисунок.

Освобожденная энергия будущего, наверное, найдет себе выход в детальных украшениях. Костюм Пасуорти должен быть чрезвычайно декоративным. Морден Митани любит эффектный черный цвет. Теотокопулос впадает в вычурность широкий плащ, пышный костюм. Одеяния будут выдержаны в одном стиле, но в пределах этого стиля весьма разнообразны. Некоторые женщины, особенно молодые и хорошо сложенные, будут одеваться, как юноши, но по неоспоримым эстетическим соображениям иные из них будут носить довольно длинные юбки. В чистом городе без улиц нет гигиенических препятствий к тому, чтобы носить даже очень длинные юбки. А широкие плечи, которые будут довлеть над мужским и (по контрасту или из подражания) над женским костюмом, так и просят плаща - самого живописного из одеяний.

Вот руководящие правила. Они указывают ограничения и объясняют стиль, но в пределах этих ограничений и стиля я сказал бы нашим декораторам: "Ради бога, высказывайтесь смелее". Но помните, платья должны быть изящны; никаких кошмаров, никакого джаза. Люди не ходят в стеклянных кружках, в алюминиевых котлах, в броне или в целлофане. Они не будут одеваться как сверхсандвичмены ["живая реклама" - люди, носящие по улицам плакаты и афиши, скрывающие их, как футляр]. Не будут они также обременять себя большими париками и корсетами. Не будут они и "нюдистами" - им не нужно ни адамовой, ни ангельской наготы. Быть изобретательным и оригинальным вовсе не значит быть экстравагантным и глупым. Сделайте милость, дайте новому миру изящное и достойное платье!

1. ПЕРЕД ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНОЙ

Это краткий показ современного человечества. Открывается он толпами куда-то идущих и спешащих людей. Кадр пересекает бледнеющая затем надпись: "Куда идет человечество?" Быстрая смена кадров создает впечатление многолюдности, спешки, путаницы и бессилия нашего мира. Толпы и города появляются и переходят в аналогичные сцены в других местах; на мгновение мелькают людные города - Париж, Токио, Милан, Вальпараисо, Тимбукту.

Подробнее одна из следующих сцен.

Либо: толпы, идущие по Бруклинскому мосту, огромное движение и суета на реке под мостом.

Тауэрский мост, разведенный для пропуска парохода, река кишит судами, на пристанях энергично работают подъемные краны.

Столь же кипучий Бременский порт.

Либо: движение и толпы у Эйфелевой башни.

Достаточно одной из этих сцен. Она должна соответствовать сцене, выбранной для конца VII части.

После таких картин городской жизни экран напоминает нам о контрастных видах деятельности, как-то: мелкие запашки, затем сцены уборки хлеба современными машинами; крестьянская телега плетется по дороге, а затем битком набитые поезда и платформы. Качается крестьянская колыбель, затем наплывом картина методической работы современной клиники охраны младенчества. Колесник-кустарь за работой и большой автомобильный завод.

Монетный двор, печатают бумажные деньги.

Крупным планом показаны машины, выбрасывающие готовые деньги, и банковские служащие, все быстрей и быстрей передающие кому-то пачки их.

Потом паника на Уолл-стрит или на Парижской бирже.

Все это должно быть очень коротко. Надо молниеносно показать зрителю знакомые, типичные сцены и виды деятельности и тем самым напомнить ему о главных аспектах современного мира. Я думаю, что лучше всего будет, если умелый редактор составит эту часть фильма из уже существующего материала. Чем материал знакомее, чем он живее, тем лучше.

По мере того как кадры все быстрее следуют один за другим, слова "КУДА ИДЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО?" еще раз на момент пересекают экран, а затем бледнеют, и мы переходим ко второй части, в которой начинается локализованная и личная повесть.

2. ТЕНЬ ВОЙНЫ НАД ЭВРИТАУНОМ

Эвритаун - это любой большой город нашего времени. На заднем плане его характерная линия холмов, повторяющаяся на протяжении всего фильма с целью напомнить нам о том, что мы прослеживаем судьбу одной типической группы населения, и в нем есть "центр" - большая Базарная площадь, с большими отелями, общественными зданиями, кинематографами, киосками, памятниками, трамваями и пр.

Сначала дается общий вид Эвритауна с гребня возвышающихся над ним холмов. На переднем плане мы видим рабочих, спускающихся с горы в город, а под горой видим весь Эвритаун, его предместья и Базарную площадь; ясный вечер, сочельник.

Потом мы попадаем на Базарную площадь. Кой-какими чертами она напоминает Трафальгар-сквер, или Базарную площадь большого города, или французскую Grand Place. Большое стечение трамваев и автобусов. Рождественская торговля в полном разгаре. На одном из главных зданий загораются электрические буквы - редакция газеты сообщает последние новости: "Европа вооружается..."

Аппарат перескакивает с движения на площади к световому анонсу: "Тревожная речь министра воздушных сил".

Огромная витрина, полная рождественских игрушек. Дети и матери смотрят и любуются.

Останавливается автобус, выходят люди. На автобусе видны обычные газетные плакаты с яркими заголовками об опасном международном положении: "Спор о проливах. Положение напряженное".

Вход в станцию метрополитена. Обычное движение. У входа стоит газетчик. На его плакате мы читаем: "Еще 10.000 аэропланов". Но он выкрикивает: "Победителями вышли..."

В автобусе девушка разворачивает газету и просматривает первую страницу, пестрящую заголовками статей о военной опасности. Она не задерживается на этой скучной материи; переворачивает страницу и со страстным интересом углубляется в статью о модах.

Во время всех этих сцен люди с пакетами движутся взад и вперед. Это мирная и довольно веселая рождественская толпа покупателей. Никто, по-видимому, не задумывается всерьез об опасности войны. Слишком часто раздавались крики: "Волк!" Только аппарат обращает внимание зрителей на нависшую над миром угрозу.

Здесь начинается самая повесть.

Мы видим научную лабораторию, в которой усердно работает молодой Хардинг, двадцатидвухлетний студент. Это маленькая, недурно оборудованная лаборатория муниципальной школы, выходящая на Центральную площадь. Не химическая, а биологическая лаборатория. Видны два микроскопа и масса стеклянной посуды, краны и т.п., но не очень много колб и ни одной реторты. (Впоследствии эта лаборатория будет показана в разоренном виде, без стекла и ломких предметов.) В открытое окно доносится рев газетчика: "Военный кризис!" Хардинг с минуту прислушивается: "К черту эту военную дребедень!" Он закрывает окно, чтобы не слышать шума. Смотрит на часы и начинает убирать препараты и записи.

Вначале мы его видим в опрятном лабораторном комбинезоне. Потом он снимает его.

Тихая дорога за городом, по бокам ее уютные особняки; по ней идет Хардинг. Он проходит в дом через калитку палисадника.

3. СОЧЕЛЬНИК ДЖОНА КЭБЭЛА

Мы видим темноватый кабинет, в котором Джон Кэбэл сидит, задумавшись над газетой. Обстановка комнаты указывает на то, что он имеет отношение к авиации. Над каминной полкой висит лопасть пропеллера, на полке стоит модель. На столе под газетой лежат какие-то чертежи.

Рука Кэбэла с часами на ней лежит на вечерней газете. У него привычка барабанить пальцами, которая показана и в этой сцене и в дальнейшем. Аппарат направлен на эту руку и газету.

Читаем заголовки:

ИВНИНГ НЬЮС

Лондон 24 декабря 1940 года. 1 пенс.

Широкая шапка: "Спор о проливах. Положение напряженное".

Заголовки столбцов: "Тревожная речь министра воздушных сил. Еще 10.000 аэропланов".

(Эта газета должна, в сущности, повторять лондонский "Ивнинг Стандард". Рядом с заголовком обычные вставки - предсказание погоды и часы зажигания фар. Это вечерний выпуск, содержащий также последние котировки Сити.)

Кэбэл размышляет. Он смотрит на дверь. Входит Хардинг. Он приближается к Кэбэлу. Увидел газету и заголовки.

Кэбэл. Хелло, юный Хардинг! Вы нынче рано.

Хардинг. Я кончил. Начинать что-нибудь новое было уже поздно. О чем это так громко орут газетчики? Что это сегодня за шумиха в газетах, мистер Кэбэл?

Кэбэл. Опять войны и слухи о войнах.

Хардинг. Пугают волком?

Кэбэл. Когда-нибудь волк да появится. Эти олухи на все способны.

Хардинг. И что будет тогда с медицинскими исследованиями?

Кэбэл. Их придется прекратить.

Хардинг. Тогда и мне крышка. Я, собственно, только это и люблю. Это и Марджори Зоум, разумеется.

Кэбэл. Вам крышка? Разумеется. И вашей работе. И вашей свадьбе. Всему крышка. Господи, да если война опять сорвется с цепи...

Кэбэл и Хардинг оборачиваются к двери, в которую входит Пасуорти.

Пасуорти. Хелло, Кэбэл! С рождеством христовым! (Поет.) "Покуда пастыри в ночи свои стада блюли..."

Кэбэл кивком указывает на газету. Пасуорти берет ее и бросает с негодованием.

Пасуорти. Да что вы выдумываете? О, эта заварушка на материке не означает войны! Люди, которым угрожает смерть, живут долго. Войны, которыми угрожают, не начинаются. Опять его речь. Пустое, говорю я вам! Просто для того, чтобы подстегнуть публику насчет кредитов на воздушный флот. Не напрашивайтесь на войну. Смотрите на вещи с их светлой стороны. У вас все в порядке. Дела поправляются, прелестная жена, отличный дом.

Кэбэл. В мире все в порядке, а? В мире все в порядке. Пасуорти, вас следовало бы называть Пиппа Пасуорти... [Пиппа - героиня драмы английского поэта Роберта Браунинга (1812-1889) "Пиппа проходит"; припев ее песенки: "В небе бог - и в мире все в порядке"]

Пасуорти. Вы слишком много курите, Кэбэл. Вы... у вас плохо варит желудок... (Ходит по комнате и напевает.) Но-эль. Но-эль!.. ["Ноэль" припев английских рождественских гимнов]

Гостиная в доме Кэбэла. Елка с зажженными свечами, с нее снимают и раздают подарки. Детский праздник в разгаре. Дети заняты, каждый на свой манер. Хорри Пасуорти надевает воинские доспехи. Тимоти прокладывает игрушечную железную дорогу. Он целиком поглощен своим делом, ничего не видит и не слышит, работает с увлечением врожденного строителя. В кадр входят девочка поменьше и совсем маленький мальчик. Они смотрят с восхищением, выпучив глаза. Их привлекает работа и работник. В другом углу комнаты Хорри, уже в полной форме, бьет в барабан.

Хорри. Становись! Становись! - Три мальчика выстраиваются за ним. Шагом марш! - Они уходят под бой барабана.

Тимоти кончил прокладку дороги. Он бросает на нее последний критический взгляд перед тем, как пустить паровоз. Появляется Хорри со своей свитой. На экране видны только ноги детей. Железная дорога стелется по полу. Нога Хорри отшвыривает часть рельсов.

Тимоти (нервно). Не надо!

Марширующие ноги проходят мимо. У Тимоти одна мысль: как бы спасти свои игрушки. Ему удается это. Он опять прокладывает свою железную дорогу. Маленькому мальчику: - Ты будешь подавать сигналы! - Осчастливленный мальчик садится на пол. Маленькой девочке: - Ты... ты смотри. - Девочка тоже садится и разыгрывает свою роль; она восхищается. Тимоти пускает поезд. Поезд движется. Тимоти с серьезным видом наблюдает. Ребята в восторге. Бьет барабан. Хорри и его приверженцы возвращаются и стоят на месте. Хорри задумывается.

Хорри. Устрой крушение!

Тимоти на секунду поднимает глаза.

- Нет! - Продолжает хлопотать над железной дорогой.

Хорри. Устрой землетрясение!

Тимоти. Нет.

Хорри. Давай устроим войну.

Тимоти. Нет.

Хорри нехотя отходит в сторону.

Игрушечная железная дорога. Поезд идет. Один из его вагонов терпит крушение. Он опрокидывается. В него запустили деревянной пулькой. Мы видим четыре пушки, из которых стреляют Хорри и его друзья. Они в восторге. Тимоти понимает, что его дорогу сейчас разнесут в щепы. Он пытается загородить ее руками. Отчаянно протестует: - Не надо, перестаньте! - В его руку попадает снаряд. Маленькая девочка протестует вместе с Тимоти.

Хорри направляет орудия. Все больше снарядов попадают в Тимоти. Тимоти вскакивает на ноги и идет в атаку на Хорри. Хорри быстро встает, Тимоти бьет его. Хорри вырывается из рук Тимоти, ногой опрокидывает паровоз и разбрасывает рельсы. Тимоти вцепляется в него, начинается схватка, оканчивающаяся на полу.

В комнате шум. В среднюю дверь входит миссис Кэбэл, бросается к дерущимся. Из кабинета Кэбэла входит Пасуорти в сопровождении Кэбэла и Хардинга. Хорри и Тимоти дерутся. Миссис Кэбэл пытается разнять мальчуганов.

М-сс Кэбэл. Тимоти, Тимоти, в чем дело?

Пасуорти хватает Хорри.

- Ну-с, молодой человек, что вы тут наделали?

Хорри. Я, папа, только немножко повоевал с ним, а он играет нечестно.

Пасуорти. Военные существуют для того, чтобы защищать нас, а не для того, чтобы разрушать!

Хорри. Но, папа, на то и война, чтобы разрушать.

Пасуорти. Ты пойди стань в караул - солдаты существуют для того, чтобы предотвращать войну, а не для того, чтобы вызывать ее!

Хорри нехотя подчиняется. Дети возвращаются к своим занятиям. Тимоти возится с железной дорогой. Хорри довольно хмуро стоит на часах.

Кэбэл, Пасуорти, Хардинг, м-сс Кэбэл и дедушка сидят на возвышении в конце комнаты.

Пасуорти. Они уже забыли свои горести. Чудной народ малыши! Вспыхнут вмиг - и уже все прошло!

Дедушка. Хорошие у них нынче игрушки, хорошие игрушки! Наши были гораздо проще. Ноевы ковчеги и деревянные солдатики. Не такие сложные, как нынче Боюсь, не покажутся ли им когда-нибудь эти игрушки чересчур серьезными.

Пасуорти. Вот это мысль!

Дедушка. Да. Именно мысль.

М-сс Кэбэл. Они учат их работать руками.

Дедушка. Что ж, я думаю, у их внуков будут еще более удивительные вещицы. Прогресс... И прогресс хотелось бы мне повидать... те чудеса, которые они увидят.

Кэбэл. Не будьте так уверены насчет прогресса.

Пасуорти. Ах вы, неисправимый пессимист.

Дедушка. Ну, что может остановить прогресс в наши дни?

Кэбэл. Война!

Пасуорти. Ну, во-первых, войны не будет, а во-вторых, война не останавливает прогресса. Она стимулирует прогресс.

Кэбэл (иронически). Да, война - замечательный стимулятор! Но стимулирующими снадобьями нельзя злоупотреблять. Вторая доза может оказаться роковой! Чрезмерной.

Пасуорти (нерешительно). Но... в конце концов не преувеличиваем ли мы ужасы войны? Не переборщили ли мы с этой песенкой? Последняя война была не так уж плоха, как говорят. Никаких забот. Словно всех захватило что-то великое.

Кэбэл. В следующий раз вас может захватить что-нибудь еще более великое! Вы мелете чушь, Пасуорти. Если мы не прикончим войны, война прикончит нас. Все это говорят, миллионы людей понимают это, и никто ничего не делает. Я ничего не делаю...

Пасуорти. Ну, а что вы можете сделать?

Кэбэл. Да, что мы можем сделать?

Пасуорти. Держаться своего. Держаться и уповать на здравый смысл человечества.

Елка с догоревшими наполовину свечками.

Горничная тушит свечки на елке. Прошло несколько часов.

4. НАД ЭВРИТАУНОМ РАЗРАЗИЛАСЬ ВОЙНА

Пригородная дорога за домом Джона Кэбэла. Разные часы одни за другими бьют полночь. Дом Кэбэла. Отворяется дверь. Выходят Кэбэл, м-сс Кэбэл, Хардинг и Пасуорти. Слышится рождественский благовест.

Пасуорти. На земле мир, в человецех благоволение. В этом году будет настоящее, старинное рождество. Свежо, снег, уши пощипывает.

Слышится слабый гул. Все на миг умолкают.

М-сс Кэбэл. Что это такое? Похоже на орудийный выстрел.

Пасуорти. Орудий в этих местах нет. С веселым рождеством, Кэбэл, желаю всем нам счастья на предстоящий год! Тот, что кончается, был не так уж плох. Встретим же радостно еще один год восстановления!

Общим планом дорога. Внезапно небо озаряют лучи прожекторов, и силуэтом вырисовывается горный кряж. Группа, стоящая у дверей, наблюдает игру прожекторов и обменивается вопросительными взглядами.

М-сс Кэбэл. Но почему прожекторы?

Пасуорти. Вероятно, маневры противовоздушной обороны.

Кэбэл. Маневры? На рождество! Нет!

Три взрыва, на этот раз более громких, смешиваются со звоном колоколов.

Хардинг. Слушайте. Опять пушки!

Колокольный звон внезапно умолкает. Гром отдаленных пушек теперь слышен явственно.

Группа - в напряженном безмолвии. Слышится громкий взрыв.

После этого шум утихает, словно источник его удаляется от Эвритауна. Никто не говорит ни слова. Из кабинета доносится телефонный звонок. Кэбэл оборачивается и спешит в дом, остальные делают вслед ему несколько шагов и с тревогой прислушиваются.

Голос Кэбэла. Что, нынче ночью, в три часа у Хилтаунского ангара? Хорошо, буду.

Кэбэл возвращается к группе: - Мобилизация!

М-сс Кэбэл. О-о боже!

Пасуорти. Может быть, это только пробная мобилизация.

Кэбэл поворачивается и уходит в дом. Остальные следуют за ним.

Кабинет Кэбэла. Они хотят послушать радио - не передают ли чего-нибудь. Кэбэл включает радиоприемник.

Радиоприемник. "Неизвестные воздушные корабли пролетели над Сибичем и сбросили бомбы в нескольких сотнях ярдов от водопроводной станции. Потом они повернули к морю. К этому времени они были уловлены прожекторами броненосца "Динозавр", и прежде чем они вышли из его сферы обстрела, он открыл по ним огонь из зенитных орудий. К сожалению, безрезультатно".

Пасуорти. Это... это, безусловно, тревожный факт.

Хардинг. Ну да, ведь все говорили: "На этот раз объявления войны не будет".

М-сс Кэбэл. Слушайте!

Радио (продолжает, потрескивая). "Мы еще не знаем национальной принадлежности этих воздушных кораблей, хотя насчет их происхождения едва ли можно сомневаться. Но прежде всего стране необходимо соблюдать спокойствие. Без сомнения, потери, понесенные флотом, серьезны".

Пасуорти (перебивая радиоприемник). Это что? Потери во флоте?

М-сс Кэбэл (с нетерпением). Слушайте! Слушайте!

Радиоприемник. "И настоятельно необходимо, чтобы все как один немедленно стали под ружье. Издан приказ о всеобщей мобилизации, и гражданская оборона должна немедленно привести в готовность средства химической защиты. (Ага, получены инструкции!) Мы сделаем перерыв на пять минут и затем прочтем вам общие инструкции. Созовите знакомых. Позовите всех, кого можете".

Радио умолкает.

Кэбэл (с горечью). Вот ваше стимулирующее средство, Пасуорти! Вот вас и захватило нечто великое! Наступила война.

Они смотрят друг на друга.

Пасуорти, обращаясь к Хардингу:

- Ну, приказы о выступлении, вероятно, ждут нас дома. Теперь ничего не остается, как действовать.

М-сс Кэбэл. Война! Помоги нам всем, боже!

Пасуорти и Хардинг на пути домой. Пасуорти необычайно разговорчив. Хардинг мрачно безмолвствует.

Пасуорти. Бог мой! Раз они напали без объявления войны, так надо мстить. Никакой пощады, одно мщение! Наказать, наказать по заслугам - или цивилизации навсегда конец! Возможно, что тут какая-то ошибка. Я допускаю это. Но если нет - тогда станем грудью. Это не война. Это борьба против опасного гада. Охота на гада без отдыха и милосердия. (Вдруг остывает.) Спокойной ночи!

Хардинг так и не произнес ни слова. Он прощается кивком, стоит с минуту, глядя вслед Пасуорти, потом встряхивается и спешит домой.

Центральная площадь Эвритауна. На грузовике въезжает огромное зенитное орудие. На крыше устанавливают прожекторы.

Электрические рекламы гаснут.

Вспомогательная полиция со значками направляет людей в убежища.

Запоздалый пешеход бежит через площадь.

Вспыхивают прожекторы.

Заряжают зенитное орудие при свете тщательно затененного фонаря. Крупным планом лица орудийной прислуги.

Все это делается очень быстро и украдкой. Огни гаснут, видна лишь игра силуэтов, и звуки ослабевают, пока не воцаряется абсолютная тишина.

Кэбэл и его жена в детской. Кэбэл застегивает на себе костюм летчика. Он смотрит на спящих детей. Отворачивается, терзаемый мыслью о их будущем.

М-с с Кэбэл. Милый, милый мой, ты жалеешь о том, что мы... родили этих детей?

Кэбэл (долю думает). Нет, жизнь должна продолжаться. Зачем нам уступать жизнь скотам и олухам?

М-сс Кэбэл. Я полюбила тебя. Я хотела служить тебе и сделать твою жизнь счастливой. Но подумай о том, что может случиться с ними. Не были ли мы эгоистами?

Кэбэл привлекает ее к себе: - Ты не боялась родить их - вчера мы сами были детьми. Мы встревожены, но мы не боимся! Право, так!

М-сс Кэбэл утвердительно кивает головой, но говорить она не в силах, она вот-вот расплачется.

Кроватка Тимоти, Кэбэл с женою стоят возле нее.

Кэбэл. Мужайся, дорогая!

Шепчет про себя: "И да будет мужественным это крохотное сердечко".

Ряд быстро мелькающих кадров напоминает мелькание их во второй части. Эвритаун в запоздалом свете зимнего утра.

Пригородная дорога. Люди выходят из домов с узелками или чемоданами и идут на станцию.

Молодая женщина прощается с мужем, который ждет трамвая.

Остановка автобуса. Люди лезут в автобус со своими вещами. Какое-то напускное веселье. Поднимаются брови, на лицах насильственные улыбки, хотя углы губ опущены.

Никакой военной музыки. Ничего похожего на подъем 1914 года. Шарканье и тяжелые шаги обреченных домовладельцев.

Пасуорти и Хорри в палисаднике перед своим домом. Хорри в своей вчерашней форме. Пасуорти выходит. Он прикрепляет нарукавник.

Хорри (указывая на нарукавник). Ты офицер, папочка?

Пасуорти. Приходится вносить свою лепту, сынок. Мы все служим общему делу.

Хорри. Я тоже офицер, папочка!

Пасуорти. Вот молодец, правильно! Ничего Другого и не остается. Не унывать, сэр, не унывать.

С шутливо-бравым видом отдают друг другу честь. Отец поднимает сына и целует его. Уходит.

Хорри остался один. Он бьет в свой барабан. Сперва осторожно, а затем более уверенно. Он бьет в барабан, начинает мурлыкать песенку и маршировать. Взвинчивает себя. Поет все громче, без слов. Бой барабана переходит в военную музыку, которая продолжается в течение следующих кадров.

Позади маленького Хорри показываются чуть видные тени марширующих войск, шагающих в такт с ним и с его барабаном. Его образ бледнеет, войска выступают ярче.

Картина: армии в походе.

5. ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Колонны войск становятся призрачными и исчезают. Мирный сельский пейзаж, зима. Та же сельская местность была показана в первой части, но теперь повсюду видны признаки военных приготовлений. На переднем плане гладкая поверхность реки или озера, отражающая сцену; зеркало вдруг ломается - из воды выползает колоссальный танк-амфибия. На мирном поле внезапно вздыбливается гигантская гаубица.

Сцена, снятая с воздуха. Дороги забиты военными материалами, отправляемыми на фронт. Детали той же сцены крупным планом. Вереницы танков и гусеничных грузовиков. Вереницы людей в стальных шлемах. Грузовики, набитые людьми. Грузовики, набитые снарядами. Огромные склады снарядов. Фантастическая картина военных материалов в движении.

Химический завод. Грузят сотни ящиков.

Производство газовых бомб. Все рабочие в противогазах, вместо лиц морды каких-то чудовищ.

Орудия стреляют. Снова проходит часть предыдущих кадров, но теперь люди и пушки не движутся к месту действия, они действуют. Стреляют орудия, танки наступают, стреляя, броненосцы дают залпы, газ с шипением вырывается из цилиндров.

Артиллеристы у орудия, передают снаряды.

Под аэропланом возится экипаж его, подвешивая бомбы.

Аэропланы, эскадрилья за эскадрильей, поднимаются в небо. Виден Эвритаун, и в небе над ним неприятельские аэропланы. Взрыв на переднем плане заполняет сцену. Когда дым рассеивается, видна пригородная улица Эвритауна, на которой живет Пасуорти, и вдали на дорожке какой-то маленький темный предмет.

Мы идем по дороге и перед разрушенным забором палисадника видим маленького Хорри в его доспехах, замертво распростертого на земле.

Долгая безмолвная пауза.

Взрывы бомб замирают вдали.

(Это первый труп, который мы видим на экране.)

Сцены бомбардировки Эвритауна. Сирены, свистки и гудки. На площади паника. Мелькают военные, занятые у зенитных орудий. Опять полная народу площадь, пораженные ужасом лица обращены вверх. Паника усиливается. Аэропланы над головой. Зенитные пушки палят довольно беспомощно.

Трамвай идет по улице, начинает крениться и падает на бок. Фасад гигантского универсального магазина обрушивается на улицу. Товары разбросаны и горят. На тротуаре лежат манекены из витрин и раненые.

На запруженной народом Площади взрывается бомба. Кинематограф рушится, превращаясь в груду развалин.

Бомба взрывает газовую магистраль, струя пламени, пожар распространяется.

Должностные лица раздают противогазы, толпа в панике. Драка за противогазы. Раздатчика сбили с ног. Вдалеке, общим планом, самолеты, они выпускают газ как дымовую завесу. Облако медленно спускается на город. Газовое облако все ниже, зенитные пушки продолжают стрелять в темноте. Общим планом - газовое облако спускается и затемняет Площадь. Люди в конторах и квартирах захвачены, как в ловушках, газом, проникающим через окна.

Общим планом Площадь, теперь очень туманная и темная. Пусто, движения нет, но на Площади кое-где лежат трупы.

6. ДВА ЛЕТЧИКА

Неприятельский летчик, мальчик лет 19-ти, находится в воздухе, выпускает на землю газ. Он же крупным планом в своей кабине. Запас газа кончается, и он делает вираж, чтобы повернуть назад. Он смотрит на небо и видит, что его атакуют. Он явно робеет.

Джон Кэбэл в своем самолете. Он направляется к самолету неприятеля.

Воздушный бой. Это неравный бой между бомбардировщиком и быстроходным истребителем. Неприятельский самолет сбит. Кэбэл попадает в пике, но затем выравнивает машину.

Неприятельский летчик падает. Дома и прочее на заднем плане в облаке газа, выпущенного им. (NB. Это не часть Эвритауна, и знакомая линия горизонта и прочее в этой сцене не фигурирует.)

Кэбэл с трудом приземляется. Он смотрит на неприятельский самолет и затем спешит к нему. Когда Кэбэл подходит к упавшей машине, она загорается.

Кэбэл добежал до неприятельского самолета. Неприятельский летчик выкарабкался из пламени. Он бьет себя по тлеющей одежде, гася огонь. Зашатался и падает. Остальная часть сцены разыгрывается при мерцающем свете горящей машины. По кадру пробегают клочья черного дыма.

Кэбэл оказывает помощь неприятельскому летчику, который, очевидно, сильно изранен. Он как будто еще слишком ошеломлен, чтобы чувствовать боль, но он знает, что погиб. Кэбэл усаживает его поудобней на земле.

Кэбэл. Так вам лучше? Боже мой... но вы разбились, мой мальчик!

Кэбэл старается облегчить его положение. Он оставляет свои попытки и смотрит на неприятельского летчика с бесконечным изумлением:

"Зачем нам убивать друг друга? Как мы дошли до этого?"

Газовая волна приближается к ним. Неприятельский летчик указывает на нее. "Уходите, друг мой! Это мой газ, и очень скверный! Благодарю вас!"

Кэбэл. Но как мы дошли до этого? Зачем мы позволили им посылать нас убивать друг друга?

Неприятельский летчик не говорит ни слова, но по лицу его видно, что он согласен с Кэбэлом.

Кэбэл и летчик достают противогазы. Кэбэл помогает неприятельскому летчику надеть и приладить маску. Это трудно - у летчика сломана рука. Кэбэл делает передышку и начинает сызнова.

Неприятельский летчик. Вот забавно будет, если я задохнусь от собственной отравы!

Кэбэл. Теперь все в порядке!

Кэбэл надевает ему противогаз и затем надевает свой. Они слышат крик и осматриваются.

Кэбэл смотрит, и они видят маленькую девочку, убегающую от волны газа. Она уже задыхается и прижимает к губам носовой платок. В большом смятении девочка бежит в их сторону, потом остановилась, не зная, куда же дальше. Она не замечает летчиков.

Неприятельский летчик всматривается, затем срывает с себя противогаз и протягивает его-Кэбэлу: - Вот - наденьте на нее!

Кэбэл колеблется, переводит взор с одного на другую.

Неприятельский летчик. Я угощал им других, почему мне не попробовать самому?

Кэбэл надевает противогаз на девочку, которая в испуге сопротивляется, но потом, поняв, утихает.

Кэбэл. Пойдем, детка, тут тебе не место! Ты иди в ту сторону. Я покажу тебе дорогу!

Кэбэл уходит с девочкой, потом возвращается, чтобы узнать, есть ли у неприятельского летчика револьвер. Видит, что он без револьвера, и, поколебавшись, отдает ему свой: - Он вам может понадобиться...

Неприятельский летчик. Добрая душа! Но я приму свою дозу.

Неприятельский летчик медленно умирает в трепетном свете горящего самолета. Газ теперь совсем близко. Языки подползают к человеку. Он смотрит вслед Кэбэлу и девочке. "Я сбросил газ на нее. Может быть, я умертвил ее отца и мать. Может быть, я умертвил всю ее семью. А потом отдаю свой противогаз, чтобы спасти ее. Вот забавно! О! Это в самом деле забавно. Ха-ха-ха! Это... вот это шутка!"

Газ наплывает на него, и он начинает кашлять. Он вспоминает слова Кэбэла: "Какими олухами были мы, летчики! Они заставили нас драться, и мы послушались, как жалкие псы". "Я разбился, стараясь убить ее, а потом отдаю ей свой противогаз! О боже! Вот потеха! Ха-ха-ха!"

Смех переходит в отчаянный кашель, газ обволакивает летчика и скрывает от зрителей. Кашель слышится все слабей и слабей, пары затягивают сцену. "Я вдохну все, все! Я заслужил это".

Опять слышно, как он кашляет и задыхается. Потом резкий вскрик и внезапный стон невыносимой муки.

Слышен револьверный выстрел. Безмолвие. Кадр заполняют стелющиеся пары.

7. НЕСКОНЧАЕМАЯ ВОЙНА

Ряд сменяющихся газетных заголовков дает понятие о продолжительности войны.

В первой газете заголовки такого же типа, как в той, которую читал Кэбэл у себя в кабинете перед детским праздником. Открывается сцена крупным заголовком:

ИВНИНГ НЬЮС

Предсказания погоды и часы зажигания фар отсутствуют. Дата - 20 мая 1941 года. Цена три пенса. Вместо "Последних котировок Сити" - "Запрещение спекуляции"; но газета все еще называет себя "последним вечерним выпуском".

Шапка на два столбца: "Конец близок".

Шапка на два столбца: "Скандал с пайками".

Заголовок под первой шапкой: "Результаты воздушного наступления Блэйка".

Текст: "Огромные усилия и жертвы воздушных сил во время большого контрнаступления в истекшем месяце приносят плоды".

Опять крупным планом дата, и дата крупным планом дается для каждой из сменяющихся газет.

Весьма грубо отпечатанная газета с помарками и выцветшими местами заслоняет и сменяет предыдущую. Газета свидетельствует о значительном ухудшении обслуживания публики.

Она напечатана сбитым шрифтом, и нижние строчки ее смазаны.

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ ПАТРИОТ

N 1. Новая серия, 2 февраля 1952 года. Цена один фунт стерлингов.

ДЕЛО ИДЕТ К КОНЦУ

Необходимо вести войну более быстрым темпом, с величайшей решимостью. Только в этом случае мы можем надеяться...

Наплывает третья газета:

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ ПАТРИОТ

N 754, Март 1955 года. Цена, один фунт стерлингов.

Величайшая решимость. Не сдаваться.

Большой пустырь, заросший вереском. Вдали что-то горит. Ветер треплет лист старой газеты. Она зацепилась за колючку, и, в то время как ветер рвет ее, зритель успевает прочесть скверно напечатанные на грубой бумаге слова:

БЮЛЛЕТЕНЬ БРИТАНЦА

21 сентября 1966 года. Цена четыре фунта стерлингов.

Держитесь. Победа близка. Силы врага истощаются...

Ветер разрывает газетный лист в клочья.

Следует тихая и унылая сцена, символически показывающая, что наша современная цивилизация потрясена до основания. Выбор местности лучше всего предоставить воображению, изобретательности и ресурсам декоратора. Она может даже различаться для американского, континентального или английского варианта фильма. Какая-нибудь одна из нижеследующих сцен даст все нужные эффекты.

Тауэрский мост в Лондоне разрушен. Никаких признаков человеческой жизни. Чайки и вороны. Темза, загроможденная обломками, вышла из своих искалеченных берегов.

Лежащая на земле Эйфелева башня. Такое же запустение и развалины.

Разрушенный Бруклинский мост. В воде клубки спутанных кабелей. В порту затонувшие суда. На заднем плане Нью-Йорк в развалинах.

Затонувший океанский пароход на дне моря.

Фешенебельный пляж - Лидо или Палм Бич, Блэкпул или Кони Айленд, разрушенный до основания. Среди мерзости запустения бродят несколько одичавших собак.

Оксфордский университет в развалинах, книги Бодлеевской библиотеки разбросаны среди обломков.

8. БРОДЯЧАЯ БОЛЕЗНЬ

Центральная площадь в Эвритауне. Она в развалинах. На одном из углов площади оборванные уличные торговцы и примитивный рынок. Посреди площади колоссальная воронка от снаряда. Группа людей стоит у прибитой к стене доски. Это доска объявлений, вроде древнего Альбума, на котором вывешивались новости на римском Форуме. По мере того как мир откатывается назад, воскресают старинные методы.

Крупным планом группа, читающая грязное, написанное на шапирографе объявление на доске.

Текст его:

НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ

Август 1968 года

ВНИМАНИЕ! ЕЩЕ ОДНО ПРЕСТУПЛЕНИЕ!

НЕПРИЯТЕЛЬ СЕЕТ БОЛЕЗНЬ С САМОЛЕТОВ

Наши враги, побитые на суше, на море и в воздухе, сохранили тем не менее несколько самолетов, которые трудно обнаружить и уничтожить. Они используют их для того, чтобы распространять болезнь, новую горячку телесную и духовную...

Еще раз - крупным планом - дата.

Человек в рваной и заплатанной форме выходит из ратуши с бумагой в руке и направляется к стене. Это привлекает нескольких зевак. Он приклеивает новое объявление.

Объявление это, написанное несколько вкривь, гласит:

"Неприятель сеет Бродячую болезнь с самолетов. Избегайте мест, где упали бомбы. Не пейте стоячей воды".

Из дома выходит женщина. Она оборвана, у нее изнуренный вид, в руке она держит ведро. Она идет к исполинской воронке в центре площади. Женщина спускается с ведром, она хочет набрать воды. В кадр входит мужчина.

Мужчина. Разве вы не читали предостережения?

Женщина отвечает усталым и безмолвным "нет".

Мужчина (указывая на воду). Бродячая болезнь.

Женщина поражена мгновенным страхом. Потом начинает колебаться. До родника полчаса ходьбы!

Мужчина пожимает плечами и уходит. Женщина все еще колеблется.

Больница под лабораторией. Темно и мрачно. Больные без ухода. Один из них - мужчина в грязной рубахе и брюках, босой и исхудалый - встает, дико озирается и выбегает вон.

Площадь перед больницей. Больной бродит. Он тупо смотрит вперед. Он ищет, сам не зная чего. Люди на площади, увидели его и разбегаются. Женщина в воронке видит приближающегося к ней бродячего больного. Она вскрикивает и выкарабкивается вон. Группа мужчин и женщин убегает от больного.

Часовой с винтовкой. Группа мужчин и женщин входит в кадр.

Мужчина (к часовому). Разве вы не видите?

Женщина. Он несет заразу!

Часовому не по душе его дело, но он поднимает винтовку. Он стреляет. Бродячий больной падает, корчится и затихает.

Часовой (кричит). Не подходите к нему! Оставьте его здесь!

Лаборатория д-ра Хардинга. Хардинг у своего рабочего стола, ему помогает его дочь Мэри. Он отчаянно бьется над проблемой иммунитета против Бродячей болезни, истребляющей человечество. Теперь это человек лет пятидесяти; он переутомлен, исхудал, постарел. Он работает в полуразрушенной лаборатории, ему не хватает материалов. Эта лаборатория была уже показана в начале фильма. (Нижние комнаты превращены в импровизированную больницу, куда привозят больных в ранней стадии заболевания.) Хардинг в рваном и заплатанном платье (белого комбинезона нет и в помине). Аппаратура его напоминает аппаратуру древнего алхимика, она сработана кое-как, и ее очень мало, электричества нет. Вода не идет, хотя сохранились бесполезные теперь кран и раковина. Но микроскопы те же, что и раньше. Их очень трудно разбить. Колбы, тигли и тому подобные прочные вещи уцелели, но не уцелело тонкое стекло, мелкие склянки. Нет, например, колб Флоренса. В ход пущены старые банки. Многие из оконных стекол разбиты и заклеены бумагой.

Хардинг работает и бормочет что-то.

Мэри - девушка лет 18, в заплатанном костюме сестры милосердия, с повязкой Красного креста.

- Отец, - говорит она, - почему бы тебе не поспать?

Хардинг. Как мне спать, когда моя работа может спасти бесчисленные жизни? Несчетные жизни.

Снаружи слышен выстрел. Хардинг идет к окну, за ним Мэри.

Аппарат снимает от Хардинга; в кадре больной Бродячей болезнью, убитый часовым, в луже крови. Площадь пустынна. Кадр пересекает мужчина, он тщательно обходит мертвеца и зажимает себе рот тряпкой, чтобы не заразиться.

Хардинг и Мэри.

Хардинг (говорит). Итак, наша санитария вернулась к кордонам и к убийству! Так боролись с чумой в средние века...

Он делает жест бессильного отчаяния, пожимает плечами, вскидывает руки и возвращается к рабочему столу.

Комната Ричарда Гордона, бывшего бортмеханика. Она похожа на все комнаты этого периода - грязная, с импровизированной или очень старой мебелью. Настоящей столовой посуды нет, есть только набор жестянок и глиняных банок, достойный бродяги. Сестра Ричарда, Джэнет, варит обед, печка топится дровами. Ричард Гордон сидит перед старым столом и, очевидно, ждет обеда. Он в глубоком раздумье.

Вместо того, чтобы подать обед, Джэнет отходит от печки, делает несколько шагов и смотрит куда-то в пространство.

Ричард (оторвавшись от своих мыслей, глядит на нее с возрастающим ужасом и быстро встает с места). Что с тобой, Джэнет? Опять сердце? (Он щупает ее пульс. В глубоком волнении.) Я уложу тебя в постель, сестра!

Джэнет угрюмо молчит. Она качает головой. Ричард очень нежно пытается уговорить ее лечь.

Опять в лаборатории Хардинга. Хардинг у микроскопа. Мэри возле него.

Хардинг (рассматривает какой-то препарат и, не оглядываясь, говорит). Йоду, пожалуйста!

Мэри делает шаг к нему. В руках у нее какой-то сосуд. Она смотрит на него и наклоняет, чтобы проверить себя. Она не в силах заговорить, потому что понимает значение своего ответа.

Хардинг. Мэри! Сделай милость, йоду!

Мэри. Йоду больше нет, папа. Осталась одна капля.

Хардинг (оборачивается, словно его ударили кинжалом). Больше нет йоду?

Мэри в ответ качает головой.

Хардинг (в полуобморочном состоянии садится). Боже мой! (Он закрывает лицо руками. Говорит чуть не с рыданием в голосе). Что пользы пытаться спасти обезумевший мир от заслуженной кары?

Мэри. Ах, папа, если бы ты хоть немного поспал!

Хардинг. Разве мне можно спать? Смотри, как они выходят из домов, чтобы умереть!

Он встает и в глубоком волнении смотрит на дочь: "И как подумаешь, что я родил тебя на свет!"

Мэри. Даже теперь я рада, что живу, отец!

Хардинг ласково треплет ее по плечу. Потом начинает шагать по комнате, жестоко терзаясь.

"Это тяжелее всего в этой бесконечной войне. Знать, чего жизнь могла бы достичь и чем она могла бы быть, - и оставаться беспомощным!"

Он вынимает предметное стекло из-под объектива микроскопа и в бессильной ярости швыряет его на пол.

Садится в полном отчаянии.

Мэри безуспешно пытается утешить его. На лестнице раздаются шаги. Оба смотрят на дверь.

Мэри. Ричард!

Входит Гордон. Хардинг смотрит на него, со страхом ожидая, что он скажет.

Гордон. Моя сестра...

Хардинг. Откуда вы знаете?

Гордон. У нее страшно бьется сердце. Она слабеет. И... и... она не хочет отвечать.

Хардинг молчит.

Гордон. Как мне ей помочь?

Хардинг, убитый, измученный, молчит.

Гордон. Я думал, что-нибудь известно...

Хардинг не двигается.

Мэри (вскрикивает). О, Джэнет! И вы, бедный...

Она приближается к Гордону; Гордон делает движение, как бы желая предупредить ее, что и он, может быть, заражен. Она не обращает на это внимания. "Ричард!" - шепчет она у самого его лица.

Хардинг встает и уходит, не произнося ни слова. Следуя инстинкту врача, он хочет помочь, даже если положение кажется безнадежным.

Комната Гордона. Джэнет ворочается на кровати. Хардинг, за ним Ричард и Мэри. Хардинг подходит к Джэнет и присаживается на кровать. Он откидывает простыни, прислушивается к ее дыханию. Потом покрывает ее снова и качает головой. Встает с кровати. Гордон задает ему немой вопрос.

Хардинг. Сомнения нет. А ведь этого можно было избежать. Подумать только! Остался всего один невыясненный вопрос. Но я не могу раздобыть даже йоду - даже йоду! Торговли больше нет, достать ничего нельзя. Война продолжается. Эта чума продолжается - и с нею не борются, она хуже войн, которые породили ее!

Гордон. Неужели ничем нельзя облегчить ее положение?

Хардинг. Ничем. Не осталось ничего, чем можно было бы облегчить чье бы то ни было положение. Война - это искусство сеять нищету и бедствия. Помнится, еще студентом-медиком я беседовал с неким Кэбэлом о предотвращении войн. Об исследованиях, которые я произведу, и о зле, которое я буду исцелять. Бог мой!

Хардинг поворачивается к дверям и уходит.

Снова разрушенная и пустынная Площадь. Хардинг пересекает ее, с отчаянием возвращаясь в свою лабораторию.

Комната Гордона. Мэри и Гордон сидят. Атмосфера безнадежности. Оба не сводят глаз с кровати. Джэнет встает. Лицо ее теперь призрачно-бледно, глаза остекленевшие. Она идет по направлению к ним и к аппарату; Мэри и Гордон уставились на нее в ужасе, она проходит мимо них. Лицо ее приближается до размеров крупного плана. Она выходит из комнаты. После секунды колебания Гордон поднимается и спешит вслед за сестрой. Мэри делает несколько шагов, потом садится.

Площадь. Джэнет бродит по ней. Гордон нагоняет ее и пытается взять за руку, но она отталкивает его. Они направляются к толпе, обступившей доску с извещениями перед Ратушей. Толпа разбегается в паническом страхе.

Джэнет и Гордон идут к часовому. Часовой поднимает винтовку.

Гордон заслоняет Джэнет своим телом. Часовому:

- Нет! Не стреляйте, я уведу ее из города!

Часовой колеблется. Джэнет уходит из кадра. Гордон колеблется между нею и часовым и затем следует за нею. Часовой поворачивается им вслед, все еще не решаясь.

Джэнет и Гордон бредут по развалинам Эвритауна. Она впереди, мечется бесцельно, лихорадочно. Он следует за нею. Так мы совершаем экскурсию по Эвритауну в период его полного, окончательного упадка. Мертвый город. От них убегают крысы, отощавшие собаки.

Они проходят через покинутый вокзал.

Общественные сады в полном запустении. Разбитые вывески. Остатки фонтанов, поломанные решетки.

Загородная дорога с пустыми и разрушенными дачами. В садах заросли терновника и крапивы. Джэнет и Гордон проходят мимо прежнего дома Пасуорти, который можно узнать по расщепленному бомбой забору.

Обе фигуры, следуя одна за другой, все удаляются, и следующая сцена проходит за огромными, тоскливыми пустырями на все большем расстоянии.

Джэнет падает и лежит неподвижно. Гордон опускается возле нее на колени.

В первую минуту он не может поверить, что она умерла. Он поднимает ее и уносит на руках. Видно, как где-то очень далеко он несет ее в мертвецкую.

Выходят фигуры в капюшонах и берут ношу из его рук - все это в большом отдалении.

Мэри ждет в комнате Гордона. Теперь сумерки, и ее лицо очень бледно, неподвижно и грустно. Она смотрит на дверь, в которую, наконец, входит, шатаясь, Гордон. - О, Мари, милая Мэри! - кричит он.

Мэри протягивает к нему руки. Он прильнул к ней, как ребенок.

На экране три даты: 1968, 1969, 1970.

9. ЭВРИТАУН ПОД ВЛАСТЬЮ БОССА-ПАТРИОТА

Площадь Эвритауна в 1970 году. Она несколько оправилась после крайней, трагической разрухи периода Бродячей болезни. Заметны неуклюжие попытки отремонтировать разрушенные здания. Магазины не открыты, и половина домов не заселена, но воронка от снаряда в центре площади засыпана. Существует нечто вроде рынка: оборванные, в заплатах, люди торгуются из-за овощей и кусочков мяса. Мало на ком видны ботинки. На большинстве обувь из лыка или тряпок или деревянные башмаки. Шляпы носят немногие, новой шляпы нет ни одной. Женщины простоволосы или в платках. Экипажи не грубые и не примитивные, но разбитое старье. Одна или два ящика на велосипедных или автомобильных колесах - их толкают перед собой люди. Лошадей почти совсем не видать. Доят корову или козу. Вот крестьянин с автомобилем (маленьким, без резиновых шин), в автомобиль впряжена лошадь и в нем груда моркови и репы. Несколько палаток с подержанными вещами - одеждой, мебелью и домашней утварью. Похоже на маленький деревенский базар. Видна палатка с поношенным платьем и разной мелочью, с ювелирными изделиями и поношенным модным товаром. В ней торгует подобострастный субъект - таких встречаешь на восточных базарах. Он потирает руки, следит за другой палаткой и за прохожими. Нигде не видно новых вещей, потому что промышленная жизнь в застое. Аппарат описывает круг, чтобы дать общий вид площади, и останавливается перед Ратушей. Над колоннадой Ратуши висит большой флаг в форме розетки. Розетка - символ властвующего Босса и его правительства.

Небольшая кучка народу смотрит на украшенного розетками стража, который пишет на стене углем.

Наверху он нарисовал и растушевал грубую розетку.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ

1 мая 1970 г.

Чума прекратилась. Благодаря решительным мерам нашего Босса, распорядившегося расстреливать всех бродячих. Уже два месяца ни одного заболевания. Чума побеждена.

Босс готовится с величайшей энергией возобновить военные действия против горцев. Скоро мы добьемся победы и мира.

Все хорошо - боже, спаси Босса. Боже, спаси нашу родину.

Внутренность ангара для самолетов. Гордон, постаревший на три года, в другом, немного менее потрепанном костюме, работает на станке над аэропланным мотором. За ним виден разобранный самолет. С ним два помощника. Он исследует провода высокого напряжения.

Гордон. Этот каучук испорчен. Есть у нас изолированный провод?

Первый помощник. У нас совсем нет изолированного провода, сэр.

Гордон. А изоляционная лента?

Второй помощник. Здесь нет ни крохи. Все, что было, мы израсходовали на тот мотор.

Гордон медленно поднимается, сраженный.

- Да и что толку - все равно ведь нет бензина! Не думаю, чтобы в этом проклятом городе осталось хоть три галлона бензина. Зачем же меня приставили к этому делу? Ни одна машина больше не полетит. С полетами кончено. Всему конец. Цивилизация умерла.

Рынок. Аппарат повернулся к палатке с безделушками и старым платьем. К торговцу подплывает Роксана. Роксана - красивая двадцативосьмилетняя женщина, сознающая свою красоту. Лицо ее довольно искусно накрашено. По контрасту с грязной и унылой публикой на площади она и обе ее спутницы кажутся блестящими, веселыми и благоденствующими. Костюм ее лучше всего описать, как коллекцию украшений. Он подобран из гардеробов и шкафов, какие еще можно найти в покинутых домах. В общем, это вечерний туалет эпохи приблизительно 1935 года. Палатка Вадского полна таких находок.

Роксана (подходя). Где Вадский? Мне нужно поговорить с Вадским.

Вадский, прятавшийся за стойкой, пока она подходила, собирается с силами и выходит ей навстречу.

Роксана. У вас был кусок материи в цветах, целый отрез - семь ярдов, а вы мне не сказали об этом! Вы его спрятали от меня и отдали этой вашей женщине. И теперь у нее новое платье - новое платье!

Покуда она говорит, Вадский протестует руками и плечами и, когда она умолкает, произносит: "О леди, я показывал вам этот отрез!

Роксана. Не втирайте мне очков, Вадский. Это не первый раз. Вы спрятали его от меня!

Вадский. Леди! Вы сказали: "Мне не нужна такая материя".

Роксана. Как! Я уж которую неделю прошу вас именно о такой материи для лета - светлого ситцу в цветах!

Вадский. Помилуйте, леди!

Роксана. Как вы посмели? Можно подумать, что я ничего не значу в Эвритауне!

Роксана (обращается к первой из своих спутниц). Разве вы не помните? Я говорила, что мне нужна светлая материя в цветах.

Спутница послушно вспоминает.

Роксана снова апеллирует к ней: что толку в любовнике, что толку в могущественном любовнике, если тебя так третируют?

Роксана (обращаясь к Вадскому, который кланяется в полном смятении). Я скажу об этом Боссу. Я вас предупреждала. Все новое раньше всех мне!

Другая часть рыночной площади. Кучка взволнованных людей обступила оборванного мужчину.

Мужчина. Я своими глазами видел!

Толпа хохочет.

Женщина. Вы сперва напиваетесь, а потом видите невесть что.

Мужчина. Сперва я услышал шум, потом поднял голову - и вот он в небесах, над холмами!

Через площадь идет Гордон, направляясь к ним. Он слышал последние слова: - Что вы видели?

Мужчина. Аэроплан. Он летел вон там, над холмами. Это было как раз на рассвете.

Толпа высмеивает его. Гордон смотрит на него, оценивает его взглядом, пожимает плечами и уходит своей дорогой.

Мэри покупает овощи у крестьянина с автомобилем, запряженным лошадью. Она в простом, грубом коричневом костюме. Но ей он идет. Показывается Гордон, и они приветствуют друг друга спокойно, как муж и жена. Пока Мэри выбирает зелень, Гордон с профессиональной симпатией разглядывает автомобиль:

- Это "моррис", не правда ли?

Крестьянин. Да, хорошая дочумная машина. Я ее смазываю и осматриваю время от времени.

Гордон. Вы думаете, что она когда-нибудь пойдет быстрее? Несмотря ни на что?

Крестьянин. Не знаю, у меня нет бензина. Но все же машина хоть куда! Помню, когда я был мальчиком и она была новая, нам ничего не стоило проехать в ней сто миль - целых сто миль! Я проезжал это расстояние меньше чем в три часа. Но все это кончилось - кончилось навсегда! А?

Он вопросительно и с хитрецой смотрит на Гордона.

Гордон и Мэри закончили свои покупки и идут к лаборатории.

Мэри. Ты нынче запоздал. Удалось что-нибудь сделать?

Гордон. Ничего. Машины ни к черту. Бензина нет. Босс просто в насмешку приставил меня к этому делу. Ни одна из них не поднимется в воздух. Полеты сделались мечтой для Босса и других пьяниц вроде него. Между прочим, тут был один пьянчуга, утверждавший, что он нынче утром видел самолет.

Мэри. Ричард!

Гордон. В чем дело?

Мэри, Ведь меня ты не сочтешь сумасшедшей?

Гордон. Ну?

Мэри. Я слышала аэроплан нынче утром!

Гордон. Когда?

Мэри. На рассвете. Я решила, что это сон. Но если и другие...

Гордон. Вздор! Говорят тебе, полетам пришел конец. Мы никогда больше не поднимемся в воздух. Никогда!

Слышатся звуки флейт и барабанов. Гордон и Мэри резко оборачиваются, им явно не по себе.

Босс со своей свитой. Это полувоенная банда, одетая весьма пестро, одинаковое - только значок в виде розетки. Они маршируют по Площади. Босс - здоровенный, заносчивого вида детина в шляпе набекрень. На шляпе спереди розетка. Его мундир с портупеей принадлежал, вероятно, музыканту военного оркестра. На нем сабля, кортик и два револьвера. Изящные бриджи и сапоги. На ленте на груди та же эмблема - розетка. Манерами он смахивает на вежливого шофера лондонского такси. На его подчиненных приблизительно такие же полувоенные наряды.

Он узнает Гордона, бросает взгляд на Мэри, делает ей мысленную оценку, решает порисоваться и останавливается. Гордон без всякого воодушевления отдает ему честь.

Босс. Есть что доложить. Гордон?

Гордон. Ничего утешительного. Босс.

Босс. Мы должны иметь аэропланы - так или иначе!

Гордон. Я сделаю все, что могу, но без бензина летать нельзя.

Босс. Я добуду вам бензину, уж поверьте мне. А вы занимайтесь моторами. Я знаю, что у-вас нет материалов, но, право, вы можете преодолеть эту трудность. Например, заменой частей. Вы не пробовали? Используйте части одной машины для ремонта другой. Будьте изобретательны! Дайте мне хоть десять машин, способных работать. Дайте хоть пять. Мне не нужны все сразу. Я позабочусь о том, чтобы вас вознаградили как следует. И тогда мы сможем кончить эту нашу войну - навсегда. Это ваша жена. Гордон? Вы ее прячете. Привет, сударыня! Вы должны использовать свое влияние на нашего Главного Механика! Воюющему государству нужна его работа!

Мэри Сей не нравится все это). Я уверена, что мой муж всячески старается для вас. Босс!

Босс. Старается! Этого недостаточно, сударыня. Воюющее государство требует чудес!

Мэри молчит и затем глуповато замечает:

- Не каждый умеет творить чудеса. Босс, как вы.

Босс (в высшей степени польщенный). Я уверен, что вы могли бы творить чудеса, если бы захотели, сударыня!

Слышится голос Роксаны: "Рудольф!"

Босс сразу присмирел. Он поворачивается к Роксане, которая подходит, возмущенно шурша юбками, сопровождаемая своими статс-дамами. Гордон и Мэри тотчас же забыты. Позади в состоянии нервозного страха следует Вадский.

Роксана. Они опять принялись за свои старые шутки! Вадский спрятал от меня товары! Это что, с твоего разрешения?

Вадский. Но ей показывали. Она сказала, что ей не годится.

Босс. Если Вадский принялся за свои старые штуки, он ответит за это!

Роксана торжествующе поворачивается к Вадскому.

Босс. Не один только Вадский припрятывает вещи. Что ты скажешь о нашем Главном Механике, который не дает мне самолетов, чтобы окончить эту несчастную войну с Горным народом?

Роксана, подбоченившись, смотрит на Гордона, а затем неторопливо разглядывает Босса и Мэри. Гордон ей в общем понравился. Она понимает, что Босс рисовался перед Мэри, и ей хочется немножко осадить его.

С напускной сварливой издевкой она обращается к Боссу:

- Разве ты не можешь заставить его? Я думала, что ты можешь заставить всякого сделать все, что угодно!

Гордон. Иных вещей нельзя сделать, сударыня. Без бензина нельзя летать. Без инструментов и материалов нельзя починить машины. Мы слишком далеко ушли назад. Авиация - погибшее искусство в Эвритауне.

Роксана. И вы действительно настолько глупы?

Гордон. Я действительно настолько беспомощен.

Роксана (Боссу). Ну, что ты предпримешь. Босс?

Босс (становится "сильным человеком"). Он приведет в порядок эти машины, а я добуду ему... уголь - вещество, из которого можно сделать горючее!

Чуть слышно доносится с большого расстояния шум авиационного мотора. Лицо Гордона крупным планом.

Гордон. Это - утраченное искусство! Это мечта прошлого.

Лицо его меняется, когда шум аэроплана доходит до его сознания. Он озадачен. Потом он поднимает глаза к небу. Молча указывает пальцем.

Показана вся группа. Все смотрят вверх.

Вадский и покупатели на рынке, толпа на заднем плане - все замечают самолет. Видно, как он кружит по небу. Это первый новый аэроплан, показываемый в фильме. Небольшой, типа 1970 года. Крылья его отогнуты назад, как у ласточки. Он не должен быть большой и внушительный, как бомбардировщик, который появляется в конце этой части, но он совсем особенный.

Из домов выбегают люди. Все смотрят на небо. Беготня, крики возбуждение растет.

Гордон (в глубоком волнении. Он обращается к Мэри). Вот он - ты была права, - опять аэроплан! Он выключает мотор - он спускается.

Глаза толпы следят за самолетом. Можно понять, что он кружит, идя на посадку.

Босс (первым спохватывается). Что это значит? Неужели они получили самолеты раньше нас? А вы мне говорите, что мы не можем больше летать! Пока вы тут... копались, они действовали! Ну, вы там, узнайте, кто это и что это значит! Ты (к одному из своих телохранителей) ступай, и ты тоже (к другому). Там всего один человек! Задержите его!

Босс становится центром деятельности.

Босс. Пошлите за Саймоном Бэртоном. Саймона сюда!

Со стороны Ратуши появляется лукавого вида субъект, правая рука Босса, он спешит к своем хозяину.

Аппарат показывает Гордона и Мэри, они стоят поодаль. Недоумение и странную надежду породило в них это удивительное нарушение монотонного быта Эвритауна. Потом аппарат поворачивается к Роксане. Она наблюдает за Боссом и развиваемой им деятельностью со скептицизмом женщины, слишком хорошо знающей мужчину. Потом она вспоминает о Мэри, ищет ее взглядом и обнаруживает также Гордона. Она направляется к ним.

Роксана (Гордону). Что вам известно об этом? Вы что-нибудь знаете? Кто этот человек в воздухе?

Гордон (говорит наполовину про себя, наполовину Мэри и Роксане). Это что-то новое. Это новая машина. Где-то еще умеют строить новые машины. Я даже не представлял себе, что это возможно.

Роксана. Но кто этот человек? Как он смеет являться сюда?

Ее лицо крупным планом в момент, когда она оглядывает Эвритаун и соображает, что в конце концов это еще не весь мир. Глаза ее обращаются на Босса, который все еще не решил, как ему отнестись к этому непредвиденному случаю.

Босс. Отведите его в Ратушу. Поставьте караул возле его машины и приведите его сюда, ко мне!

Аппарат возвращается к Гордону и Мэри.

Гордон. Пойдем, Мэри. Я должен посмотреть эту машину!

Луг близ города. Люди бегут. Самолет скользит над головами и приземляется вне поля зрения, за небольшим холмом.

Пробегает несколько оборванных мужчин, женщин и детей, они останавливаются на гребне, на фоне неба, и смотрят. Они колеблются и не решаются подойти поближе. Один ребенок, кидается вперед, но мать останавливает его. Они таращат глаза и начинают беспокойно расступаться вправо и влево от центра пригорка, по мере того как приближается нечто невидимое. Появляются два телохранителя, посланные Боссом, и тоже в нерешительности останавливаются.

Мы смотрим на самолет через ложбину таким образом, что летчик - Джон Кэбэл, отец детей, показанных в первой части, - с драматической внезапностью появляется над гребнем холма и идет по направлению к нам.

Он теперь седой, лицо его изрезано морщинами. Он одет в блестящий черный костюм, голова и тело прикрыты чем-то круглым, благодаря чему он кажется выше семи футов ростом. Это нечто вроде круглого шлема, закрывающего как голову, так и туловище. Это противогаз 1970 года. Забрало откинуто вниз, так что спереди его голова и плечи напоминают Будду в ореоле. Черная маска позади его головы и плеч вся в бороздах, как раковина. Она вырисовывается на фоне неба, как некое знамение. Он проходит между зрителями, которые следуют за ним; один страж направляется через гребень холма к машине, второй приближается к нему. Они вместе идут к городу. Этот второй страж - идиотического вида небритый субъект, всегда сильно озадаченный жизнью, а в данный момент - и вовсе. За ними следует кучка любопытных.

Кэбэл. Кто управляет этой частью страны?

Страж. Босс. Тот, кого мы называем Боссом.

Кэбэл. Хорошо. Я хочу видеть его.

Страж. Он послал меня арестовать вас.

Кэбэл. Ну... Это не в ваших силах. Но я приду повидаться с ним.

Страж. А все-таки вы арестованы, признаете вы это или нет. Эта страна находится в состоянии войны.

Толпа и в особенности дети придвигаются ближе к Кэбэлу.

Кэбэл. Я хорошо помню это место. Я жил... где-то здесь. (Показывает.) Много лет. Слышали ли вы когда-нибудь о человеке по фамилии Пасуорти? Хоть кто-нибудь? Нет! О Хардинге?

Двое детей говорят разом: "Доктор Хардинг?"

Кэбэл. Да. Он еще здесь?

Старуха. Он хороший человек. Он у нас тут единственный врач. О, он добрый человек.

Дети. Смотрите, сэр, вот он.

Приближаются Хардинг, Гордон и Мэри. На заднем плане толпа.

Кэбэл и Хардинг рассматривают друг друга.

Кэбэл. О боже! И это Хардинг?

Хардинг (растерянно). Мне кажется, я что-то вспоминаю... что-то о вас.

Кэбэл. Но ведь вы были молодой человек!

Хардинг (вскрикивает). Вы Джон Кэбэл! Я бывал у вас! Здесь! Безумно давно! До того, как начались войны! И вы летаете? Вы поседели, но вид у вас все еще молодой!

Кэбэл. Как здесь обстоят дела? Кто у власти?

Хардинг (опасливо поглядывает на толпу). У нас здесь военный диктатор. Обычная история.

Кэбэл (берет Хардинга под руку). Гм... Я прибыл поглядеть на вашего диктатора. Куда нам пойти, чтобы переговорить?

Хардинг жестами показывает, где он живет. Кэбэл собирается пойти вместе с ним.

Страж. Стойте! Вы арестованы, не забывайте этого. Вам придется пойти к Боссу.

Кэбэл. Все в свое время. Сперва к этому джентльмену.

Страж. Этого нельзя. Вам придется пойти со мной. Приказ есть приказ. Сперва к Боссу!

Кэбэл поднимает брови и уходит с Хардингом. Страж следует за ним, изображая жестами изумление и протест.

- Ну-ну! - говорит он.

За ними следуют Гордон, Мэри и толпа. Толпа изумлена смелым обращением Кэбэла со стражем.

Лаборатория. Остатки обеда. Обед был скудный. Жестянки, один-два ножа и сломанная вилка. Скатерти мет, треснувшие чашки. Мэри, Гордон, Кэбэл и Хардинг ведут беседу. Кэбэл снял свой огромный противогаз и бросил его возле себя.

Страж отворяет дверь и заглядывает.

Кэбэл. Вы оставайтесь за дверью. Мне здесь вполне хорошо.

Страж как будто собирается заговорить, но, поймав взгляд Кэбэла, затворяет дверь.

Кэбэл. Итак, вы вернулись сюда после войны?

Хардинг. И стал чем-то вроде средневекового лекаря. Доктором без лекарств и инструментов. Делаю, что могу, в этом разрушенном мире. Боже милостивый! Помните, как я бахвалился своими планами?

Кэбэл (садится). Как не помнить! У вас были кой-какие хорошие идеи. Но вот что, давайте еще поговорим. Расскажите, как здесь обстоит дело. Остались ли еще механики? Способные технические работники?

Хардинг. Вот как раз такой человек.

Гордон подходит.

Кэбэл (испытующе смотрит на него). Чем вы занимаетесь?

Гордон. Был бортмехаником, сэр. А теперь на все руки мастер. Последний механик в Эвритауне.

Кэбэл. Пилот?

Гордон. Да, сэр. (Отдает честь.) Не так чтоб уж очень искусный. Жаль, что я не такой хороший механик, как хотелось бы.

Страж снова отворяет дверь и заглядывает.

- Мне приказано... - начинает он.

Кэбэл. Плюньте на приказы. Закройте дверь!

Страж подчиняется.

Кэбэл. Расскажите мне об этом вашем Боссе. Что за человек забрал в свои руки эту часть света?

Штаб Босса в Ратуше. Он подготовил обстановку для приема чужеземного летчика. Сидит за огромным письменным столом. Его окружают несколько телохранителей, секретарей и лизоблюдов. Саймон Бэртон сидит за другим столом, сбоку. Роксана наблюдает за приготовлениями, подходит и становится рядом с Боссом по правую его руку. Что-то шепчет ему. Волнуется, как женщина перед боем быков. Предстоит оживленный спор, и ей думается, что непрошеный гость может оказаться любопытной новинкой. В Эвритауне что-то скучно стало в последнее время.

Атмосфера напряженная. Сцена подготовлена, а главный актер не появляется. Боссу не терпится увидеть Кэбэла, а Кэбэл не идет. Посланные гонцы возвращаются.

Босс. Где этот человек? Почему его не привели сюда?

Все неловко переминаются. Босс обращается к Бэртону.

Бэртон. Он ушел с доктором Хардингом.

Босс (встает). Его нужно привести сюда! Он будет иметь дело со мной.

Роксана (кладет руку ему на плечо). Но ты не можешь идти к нему. Это немыслимо! Он должен прийти к тебе!

Босс (колеблется и ерзает на месте, но не встает, подчиняясь ей). Пошлите за ним другого. Пошлите троих. С дубинками. Его надо немедленно привести сюда.

Бэртон торопливо выходит, чтобы распорядиться.

Лаборатория. Группа беседует.

Кэбэл. Так вот какой человек ваш Босс! Ну, он не исключение. Мы повсюду находим таких полувоенных выскочек, занимающихся драками и грабежом. Вот во что выродились бесконечные войны - в бандитизм! А чего другого можно было ожидать? И мы - все, что осталось от былых инженеров и механиков, заняты теперь тем, что спасаем мир. В наших руках все, какие остались, воздушные пути, в наших руках море. У нас общие идеи; франкмасонство действенности - братство науки. Мы, естественно, душеприказчики цивилизации, когда все иное потерпело крах!

Гордон. О, я этого ждал. Я ваш, располагайте мной!

Кэбэл. Не мой, не мой! Никаких "хозяев" больше нет. Располагать вами будет цивилизация. Посвятите себя Мировым Сообщениям!

Стук в дверь. Они оборачиваются. В комнату входит идиотический страж. Позади него трое других посланных Боссом.

Один из них (говорит). Скажи ему, что он должен идти. Если он сам не пойдет, мы понесем его.

Первый страж. Одному богу известно, что со мной будет, если вы не пойдете, сэр!

Кэбэл пожимает плечами, встает, задумывается, передает свой огромный противогаз Гордону и выходит; стражи почтительно следуют за ним.

В следующей сцене противогаз не фигурирует.

Ратуша. Босс за своим огромным письменным столом. Роксана возле него, настороже. Саймон Бэртон за своим столом. Когда приближаются Кэбэл и стража, Босс подтягивается и принимает властную позу. Кэбэл держит себя непринужденно и фамильярно. Босс - человек плотный и напыщенный. Кэбэл высок, смугл и сухощав.

Кэбэл. Ну-с, о чем вы хотите со мной говорить?

Босс. Кто вы такой? Разве вы не знаете, что эта страна находится в состоянии войны?

Кэбэл. Скажите на милость! Все еще воюет. Тут нужно навести порядок.

Босс. Что вы хотите этим сказать? Какой порядок?! Война есть война. Кто вы такой, спрашиваю я?

Кэбэл делает паузу перед тем, как ответить.

- Закон! - говорит он.

Он поправляется: - Закон и здравый смысл!

Роксана наблюдает его. Потом смотрит на Босса.

Босс (с некоторым запозданием). Здесь я закон!

Кэбэл. Я сказал: "Закон и здравый смысл".

Босс. Откуда вы прибыли? Кто вы такой?

Кэбэл. Pax Mundi [мир во всем мире (лат.)]. Крылья над Миром.

Босс. Ну, знаете, так не являются в воюющую страну.

Кэбэл. А я явился. Разрешите, я сяду.

Садится и, облокотившись на стол, бесцеремонным и умным взглядом рассматривает лицо Босса.

- Итак? - говорит он.

Босс. А теперь спрашиваю вас в четвертый раз: кто вы такой?

Кэбэл. Говорю вам: Крылья, Крылья над Миром.

Босс. Это вздор! Какому правительству вы подчиняетесь?

Кэбэл. Здравому смыслу. Зовите нас летчиками, если вам угодно. Мы сами собой управляем.

Босс. Вы навлечете на себя неприятности, если будете приземляться здесь в военное время. Чем вы занимаетесь?

Кэбэл. Порядок и торговля...

Босс. А, торговля? Можете вы обеспечить нас боеприпасами?

Кэбэл. Это не наша специальность.

Босс. Бензин - запасные части? У нас есть самолеты, у нас есть ребята, немножко натренированные на земле. Но у нас нет горючего. Это мешает нам. Мы могли бы делать дела.

Кэбэл (задумывается и смотрит себе под ноги). Могли бы.

Босс. Я знаю, где я мог бы достать горючее. Позднее. У меня свои планы. Но если бы вы наладили временное снабжение, мы бы сделали дело.

Кэбэл. Летчики никому не помогают вести войну.

Босс (нетерпеливо). Окончить войну, сказал я. Окончить войну! Нам нужно заключить победоносный мир.

Кэбэл. Мне кажется, я уже слышал эту фразу. Когда был молодым человеком. Но это не положило конца войне.

Босс. Ну, слушайте же, господин Авиатор. Будем говорить начистоту. Обратимся к действительности. Вы так важничаете, что, по-видимому, не отдаете себе отчета, что вы арестованы. Вы и ваша машина.

Взаимный немой вопрос.

Кэбэл. За мной прилетят другие машины, если я задержусь.

Босс. С ними мы будем иметь дело потом. Вы можете открыть здесь торговое агентство, если хотите. Я не возражаю. И первое, что нам понадобится, - это снова увидеть наши самолеты в воздухе.

Он ищет взглядом подтверждения у Бэртона, который одобрительно кивает головой, а затем у Роксаны. Но Роксана не сводит глаз с Кэбэла, ловя каждое его слово.

Кэбэл. Да. Замысел превосходный. Но наш новый строй не признает частных самолетов.

Роксана (тихо, чтобы расслышал только Босс). Какая наглость!

Босс (кидает на нее беспокойный взгляд. У нее есть привычка иногда самовольно брать слово в дискуссиях). Я говорю не о частных самолетах. Наши самолеты - это общественные самолеты нашего воюющего государства! Мы - свободное и суверенное государство. В состоянии войны. Я ничего не знаю ни о каком новом строе. Здесь я глава, и я не собираюсь подчиняться вашим законам - ни старым, ни новым!

Кэбэл (откидывается на спинку стула и погружается в размышления. С чуть заметным юмором он произносит). Кажется, я попал в беду!

Босс. Можете считать, что так и есть.

Саймон Бэртон собирался что-то сказать, но раздумал.

Роксана (откровенней). Откуда вы явились?

Кэбэл (улыбается и подчеркнуто обращается к ней). Вчера я вылетел из нашего штаба в Басре. Ночь я провел на старом аэродроме в Марселе. Мы мало-помалу восстанавливаем порядок и торговлю по всему Средиземноморью. У нас несколько сот аэропланов, и мы строим еще машины, и быстро. У нас опять работают заводы. Я просто хотел разведать, как обстоят дела здесь.

Босс. Разведали! У нас здесь порядок, старый порядок, так что восстанавливать у нас нечего и в помощниках мы не нуждаемся, премного благодарны! Мы - независимое воюющее государство.

Кэбэл. О, это еще надо обсудить.

Босс. Мы не обсуждаем этого вопроса.

Кэбэл. Мы не одобряем таких независимых воюющих государств.

Босс. Вы не одобряете!

Кэбэл. Мы намерены с ними покончить.

Босс. То есть война?

Кэбэл. Как вам будет угодно! Наши знают, что я полетел на разведку. Когда они увидят, что я не возвращаюсь, они пошлют отряд искать меня.

Босс (мрачно). Вряд ли они найдут вас.

Кэбэл (пожимает плечами). Они найдут вас!

Босс. Они найдут меня приготовившимся. Ну, я думаю, теперь нам ясно, как обстоит дело. Вы, стражи, возьмите этого человека; а если он будет шуметь - дубинками его! Дубинками! Слышите, мистер Крылья над Мозгами? Позаботьтесь об этом, Бэртон! Посадите его в арестантскую внизу.

Он встает, как бы распуская собрание.

Аппарат снимает небольшую комнату позади главного зала предыдущей сцены. Это комната отдыха Босса. Роксана входит первая и поворачивается к Боссу, который следует за нею.

Роксана (едко). Как это было умно!

Босс (мгновенно раздражаясь). Умно!

Роксана. Да, умно; очень умно было сразу же поссориться с ним!

Босс. Поссориться с ним! Черт побери, он первый начал ссору! Навести порядок собрался! С войной покончить!

Роксана. Но... но за ним кое-кто стоит.

Босс. За ним-то? Да это какой-то воздушный шофер. А говорит со мною, как равный!

Роксана. И поэтому ты вышел из себя и нагрубил ему.

Босс. Я не грубил ему. Я только поставил его на место.

Роксана. Нет, Рудольф! Ты груб! И ты слишком рано разошелся.

Босс. Сегодня тебе что-то не угодишь.

Роксана. Разумеется, когда ты делаешь одну бестактность за другой. Роняешь свой авторитет. Жертвуешь своим достоинством.

Босс. Вот-те на! Да что с тобой?

Роксана. О, я-то видела! Тут твой главный механик - человек необходимый для твоего дела, - а ты не можешь глаз оторвать от его жены! Разве я не знаю тебя! Но бросим это. Я научилась смотреть на это сквозь пальцы. Я опять спрашиваю - все равно, будешь ты мне грубить, или нет, - умно ли было так обойтись с этим человеком?

Босс. Как же иначе можно было с ним обойтись? Как?

Роксана. Да ты сообрази! Это первый настоящий авиатор, которого мы увидели за много лет. Подумай, дорогой, что это значит! Тебе нужны самолеты, не правда ли? Тебе нужно привести свои самолеты в порядок? Я, знаешь ли, всегда сомневалась, годится ли для этого дела Гордон. Он довольно красив, - по-своему, конечно, в нем силы не чувствуется, - но есть ли у него сноровка, знания? Он все делает кое-как. Ему нужна только эта его девчонка, которую ты считаешь такой красавицей. Действительно способный человек давно бы уже починил часть этих машин! Я уверена!

Босс. А тут является этот иностранец и собирается навести у меня порядок. И ты предлагаешь мне передать ему мои самолеты со всеми потрохами!

Роксана. Зачем ты говоришь вздор? Ты мог бы убедить его работать - под надзором.

Босс. Под надзором? С этими моими идиотами? Им с ним не справиться.

Роксана. Если и тебе с ним не справиться, повесь его, а его машину спрячь, пока за тебя не взялись другие. Но если он тебе будет по силам...

Босс. Он будет мне по силам!

Роксана. Отлично. Железной рукой в бархатной перчатке. Что пользы оскорблять его и держать взаперти?

Босс. Я с тобой не согласен. Да, не согласен. Теперь слушай. Выслушай меня. Ты не понимаешь. Настало наше время. По-твоему, я дурак. Но я расскажу тебе кое-что, что у меня на уме! Если бы ты больше ценила мой ум, и меньше обращала внимание на мои поступки - это было бы лучше для тебя.

Саймон Бэртон осторожно приближается к ним и почтительно слушает.

Босс. Этот... этот незнакомец... не захватил меня врасплох. Я знал, что так будет!

Крупным планом показаны недоверчивые физиономии Роксаны и Саймона Бэртона.

Босс. Да, я знал, что он явится. Я чувствовал, что они там обогнали нас с воздушными силами. Я чувствовал, что где-то в мире назревает заговор шоферов воздушных автобусов. Отлично! Момент настал. Этого субъекта мы продержим под замком с недельку или около того. Может быть, его еще не скоро хватятся. Я все подготовил к наступлению прямо вверх по долине Флосса на старые угольные и сланцевые шахты, где остались запасы нефти! И тогда мы взмываем ввысь! Крылья над Горным государством! Все смеялись над моим воздушным флотом, который даже по земле не ползает. Посмотрим, засмеются ли теперь.

Роксана. Милый мой, все это очень хорошо. Но это не объясняет, почему ты обращаешься с новоприбывшим, как с врагом. Я не думаю, чтобы Гордон был хорошим механиком. А вот этот, очевидно, да!

Босс. Перестань долбить об этом! Ты всегда воображаешь, что все решительно знаешь лучше меня!

Роксана (медленно). Я сама поговорю с этим человеком.

Босс. Так вот ты к чему стремилась!..

Роксана. Ничего ты не понимаешь!

Босс. Не понимаю! Ты не пропускаешь ни молодых, ни старых. Предоставь этого человека мне! Оставь его в покое!

Небольшая полупустая комната вроде камеры при полицейском участке. Она слабо освещена окном с решеткой. Кэбэл сидит на деревянном стуле, поставив локти на ничем не покрытый стол, и обдумывает положение.

Кэбэл. Я угодил в ловушку. Старая сказка о самоуверенном умнике и свирепом негодяе... Пока меня хватятся, могут пройти недели. Они подумают, что у меня испортилось радио. А тем временем мистер Босс будет делать что ему угодно...

"Бежать?"

Он осматривает камеру. Встает и разглядывает решетку на окне.

"Они, наверное, стерегут мою машину..."

Опять садится, горько смеется над собой и барабанит пальцами по столу совершенно так же, как делал это в третьей части фильма.

Потом нетерпеливо вскакивает. Подходит к окну. Его лицо в тусклом свете крупным планом.

"Вероятно, каждому положено рано или поздно сделать какую-нибудь безнадежную глупость. Так вот и я. Я, планировщик нового мира...

"Как раз теперь, когда все готово...

"Если эта бешеная собака укусит меня, и я умру... любопытно знать, кто же выполнит...

"Незаменимых людей не бывает..."

Он пробует, крепки ли прутья решетки. Его руки, вцепившиеся в прутья. На них наплывает - Сцена перед Ратушей. Небольшой отряд конницы со знаменем отправляется на войну. Приводят двух лошадей, появляются Босс и Роксана и садятся на них.

Весь отряд отъезжает.

Небольшая и не особенно восторженная толпа наблюдает их отъезд. Слабое "ура".

Бой на холме, господствующем над угольными шахтами. Босс руководит операциями. С ним командиры его иррегулярных войск. Они отъезжают галопом.

Угольные шахты. Конница Босса атакует примитивные окопы. Засевшие в них не в силах защищаться и обращаются в бегство. Один или два мгновенных кадра стычки. Солдаты Босса явно побеждают, неприятель разгромлен.

Центральная площадь. Въезжает отряд, конницы. Следом появляются торжествующие Босс и Роксана. Боковые улицы украшены флагами. Толпа проявляет энтузиазм. Народ приветствует Босса и Роксану, которые останавливают коней перед Ратушей.

Группа зрителей крупным планом. Один мужчина объясняет другому.

Мужчина. Мы захватили угольные шахты и старые нефтяные цистерны, и у нас будет наконец нефть!

Крупным планом показан худощавый возбужденный юнец со значком-розеткой: "Теперь мы к черту разнесем холмы бомбами".

В Ратуше. Днем позже. Босс все еще разгорячен своим триумфом. С ним почти все его окружение, но Роксана первое время отсутствует. Восемь-девять офицеров маленькой армии. Возле письменного стола Босса арестованный Гордон. Босс ходит взад и вперед и ораторствует.

Босс. Победа близка. Ваши жертвы были не напрасны. Наша длительная борьба с Горными жителями достигла высшего напряжения. Наша победа у старых угольных шахт дала нам в руки новый запас нефти. Мы снова можем подняться в воздух и посмотреть в лицо налетчикам. У нас около сорока самолетов - огромный флот, осмелюсь сказать, не меньше, чем у кого бы то ни было в мире в настоящее время! Нефть, захваченную нами, мы можем приспособить для наших машин. Это совсем не трудно. Остается только одно: бомбардировать горы и окончательно усмирить жителей. Тогда на некоторое время мы добьемся выгодного мира, мира сильного вооруженного мужа, стерегущего дом свой! И теперь, в момент высшего напряжения, вы. Гордон, наш главный инженер, вздумали отказать нам в помощи. Где мои самолеты?

Гордон. Дело гораздо труднее, чем вы думаете. Половина ваших машин в безнадежном состоянии. У вас нет и двадцати здоровых машин. Точнее, девятнадцать. Остальных вы никогда не поднимете с земли. Это не так просто, как вы воображаете. Мне нужен помощник.

Босс. Какой помощник?

Гордон. Ваш пленник.

Босс (поворачивается к нему). Вам нужен этот малый в черном - Крылья над Миром? Вы хотите, чтобы его освободили?

Гордон. Он знает свое дело. Я знаю недостаточно. Сделайте его моим... ну, техническим консультантом.

Босс. Не доверяю я вам, техникам!

Гордон. Тогда у вас не будет ни одного летающего самолета.

Босс. Мне нужны эти самолеты!

Гордон пожимает плечами.

Босс. А если вы его получите?

Гордон. Тогда мне нужно, чтобы и доктора Хардинга выпустили.

Босс. Ведь они давнишние приятели.

Гордон. Что ж делать! Если кто в Эвритауне и сумеет приспособить эту грубую нефть для наших самолетов, так только Хардинг. Если не удастся, ничего не выйдет.

Босс. Мы немножко повздорили с Хардингом.

Гордон. Он единственный, кто может сделать это для вас.

Босс. Приведите Хардинга!

Входит Роксана, не без спокойного достоинства, между тем как собрание дожидается Хардинга. Босс бросает на нее такой взгляд, словно хочет сказать, что ей лучше было не приходить. Она стоит, критически оглядывая сцену.

Вводят Хардинга. Он растрепан, руки его связаны. Вид у него такой, словно его избивали.

Босс. Развяжите ему руки.

Страж развязывает Хардинга.

Босс (останавливается и смотрит на Хардинга). Ну?

Хардинг. Что "ну"?

Босс. Приветствие.

Хардинг. Обойдетесь и так.

Страж делает движение, чтобы ударить Хардинга, но тут вмешивается Роксана.

Роксана. Нет!

Босс. Сейчас не в приветствии дело. Об этом поговорим потом. А сейчас подумаем, как нам быть. Вы, Гордон, будете руководить реконструкцией наших воздушных сил. Арестованный Кэбэл будет отдан вам под начало. Куда бы он ни пошел, он будет находиться под стражей и надзором. В этом отношении никаких поблажек. И ни вы, ни он не должны подходить ближе чем на пятьдесят ярдов к его самолету. Помните об этом! Вы, Хардинг, будете помогать Гордону в вопросе о горючем и предоставите в наше распоряжение ваши знания по части ядовитых газов.

Хардинг. Говорят вам, я не желаю иметь ничего общего с ядовитыми газами.

Босс. У вас есть знания, и я, если нужно, вырву их у вас. Воюющее государство вам отец и мать, оно единственный ваш покровитель, оно средоточие всех ваших интересов. Нет достаточно сурового наказания для человека, отрицающего это словом или делом.

Хардинг. Вздор! У нас есть долг перед цивилизацией. Вы и вам подобные идете назад, к вечному варварству!

Присутствующие ошеломлены.

Бэртон (порывается вперед). Но ведь это сущая измена!

Хардинг. Во имя цивилизации я протестую против того, что меня оторвали от моей работы! Будь они прокляты, ваши дурацкие войны! Ваши военные материалы и все прочее! Всю мою жизнь нарушила, погубила, искалечила война! Я больше не хочу этого терпеть.

Бэртон. Это измена, государственная измена!

Стражи бросаются к Хардингу, хватают его и крутят ему руки.

Хардинг рычит от боли. Роксана выступает вперед.

Роксана. Нет! Прекратите это.

Стражи останавливаются. Хардинг угрюмо молчит. Босс подходит к нему вплотную.

Босс. Нам нужны ваши услуги.

Хардинг. Ну, чего вы хотите?

Босс. Вы призваны на военную службу. Вы должны теперь подчиняться только моим приказам, и больше ничьим на свете. Здесь я владыка! Я государство. Мне нужно горючее... и газы.

Хардинг. Ни горючего, ни газов)

Босс. Вы отказываетесь?

Хардинг. Категорически.

Босс. Я не хотел бы идти на крайние меры.

Роксана, не сводя глаз с Гордона, шепчет что-то Боссу. Гордон на несколько шагов приближается к аппарату. У него свои планы. Он пристально смотрит на Роксану, словно молча пытается повлиять на нее, рассчитывая на ее помощь. Уверенность и слабый намек на дерзость во всем его облике усиливаются.

Гордон. Сэр, можно мне сказать слово? Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы все эти ваши старые корыта, которые вы величаете своими воздушными силами, опять летали - и летали хорошо?

Босс. Они должны полететь.

Гордон. С помощью этого человека - Кэбэла, которого вы держите в темнице, и с помощью доктора Хардинга вы можете поднять в воздух по крайней мере дюжину ваших самолетов!

Хардинг. Вы предаете цивилизацию! Я не притронусь к ним!

Гордон (игнорируя его). Если вы отдадите мне Кэбэла и... если позволите мне переговорить с доктором, я обещаю вам, что вы снова увидите в небе ваш воздушный флот - по крайней мере треть его.

Босс. Вы говорите так, словно заключаете со мной сделку.

Гордон. Прошу извинения, Босс! Не я выдумал эти условия. Они лежат в природе вещей. Вы не получите технических услуг и научной помощи, если не будете прилично обращаться с людьми, которые оказывают ее вам!

Роксана (Боссу, но так, чтобы все слышали). Это то, что я говорю все время! Ты слишком грубишь и запугиваешь, мой милый. Есть предел и запугиванию. Помилуй! Битьем даже собаку не заставишь охотиться!

Босс. Мне нужны аэропланы!

Гордон. Хорошо.

Босс. И я намерен командовать здесь!

Роксана. В таком случае ты должен быть благоразумен, мой милый, вот и все.

Крупным планом фигура Босса, недоумевающего, где кончается Власть и начинается Благоразумие.

Гордон и Кэбэл возятся с авиационным мотором, который так смущал Гордона в начале этой части. Они отлично спелись. Кэбэл работает, а Гордон учится у него. Четыре стража следят, во все суют свой нос и добросовестно слушают, но ничего не понимают. Они переглядываются. Они слишком тупы, чтобы уследить за беседой.

Кэбэл (сквозь зубы). Если бы только они дали нам подойти к моей машине. Там есть радиоустановка.

Гордон. Безнадежное дело... Они не доверяют даже мне.

Кэбэл. Придется нам придумать какую-нибудь штуку.

Гордон. Я мог бы послать людей за вашим запасным бензином. Мне его дадут. Для этой машины.

Кэбэл. Хорошо. (Потом он говорит громко, словно о машине.) Всего трудней в этом деле так называемая у-течка, вроде как у-драть. Но у меня есть мысль!

Гордон. Я думаю, мы это устроим. Теперь, когда доктору Хардингу ясна его часть задачи...

Они ободряюще кивают друг другу и затем смотрят на глупые физиономии стражей. Можно говорить без опаски.

Вечер.

Кэбэл сидит в своей камере при свете двух свечей. Вид у него скучающий и унылый. Он оборачивается, услышав стук в дверь.

- Войдите. Что за церемонии!

Страж почтительно распахивает дверь. Появляется Роксана в тщательно обдуманном наряде. Кэбэл не ожидал ничего подобного. В отношении с женщинами у него имеется опыт, но ему совершенно не свойственна жадная предприимчивость Босса Он встает. Она входит, и повадка ее показывает, что она достаточно сознает производимый ею эффект. Он молча кланяется.

Роксана. Мне хотелось повидать вас.

Кэбэл (сухо.) К вашим услугам, сударыня.

Роксана. Вы самое интересное из всего, что случилось в Эвритауне за много лет!

Кэбэл. Вы оказываете мне честь.

Роксана. Вы явились извне. Я начала было забывать, что существует что-нибудь во "вне". Я хочу узнать что-нибудь об этом.

Кэбэл. Разрешите предложить вам мой единственный стул?

Роксана садится и прихорашивается. Потом смотрит на Кэбэла, чтобы проверить, какое она произвела впечатление. Во время последующей беседы Кэбэл стоит возле стола и иногда прислоняется к нему. Он лишь изредка случайно взглядывает на нее, но взгляд у него испытующий.

Роксана. Вы знаете, я неглупая женщина!

Кэбэл. Не сомневаюсь.

Роксана. Наша здешняя жизнь ограниченна. Война - доходный грабеж. Блестящие призы. В некотором роде. Война все тянется и никак не кончается. Флаги. Маршировка. Я обожаю Босса. Я обожаю его с тех пор, как он взял власть в дни Бродячей болезни, когда все другие пали духом. Он правит. Он тверд. Все-все женщины находят его сильным и пленительным. Я не могу пожаловаться. У меня есть все, что можно иметь здесь. Но...

Кэбэл (с минуту смотрит на нее. "Куда она гнет?" Он издает тихий поощрительный звук). М-мм...

Роксана. Мы здесь живем в маленьком, ограниченном мирке. Вы принесли с собой дыхание чего-то большого. Когда я увидела, как вы спускались с небес, когда я увидела, как вы шли к Ратуше, я почувствовала: этот человек живет в большом мире! А вы заговорили о Средиземном море и Востоке, о ваших лагерях и заводах. Я читала о Средиземном море, о Греции, Египте и Индии. Я умею читать - у меня куча старых книг. Я не похожа на большинство нашей молодежи. Я многое узнала до того, как преподавание прекратилось и школы были закрыты. Я хочу увидеть этот далекий мир! Солнце, пальмы, горы, синее море!

Кэбэл. Если б моя воля, вы бы полетели во все эти места через несколько дней.

Роксана (впадает в задумчивость и потупляет глаза). Если бы вы были свободны... И если бы я была свободна.

По лицу Кэбэла видно, что его разбирает любопытство. "Что она затевает?"

Роксана. Я не думаю, чтобы хоть один мужчина понимал хоть одну женщину с самого сотворения мира! Вам не понять наших фантазий. Какими дикими могут быть наши фантазии!

Кэбэл решает не прерывать ее.

Роксана. Мне жаль, что я не мужчина. (Она порывисто встает.) О, если б я была мужчиной!.. Разве мужчина понимает, что такое жизнь женщины? Какими пошлыми нам приходится быть! Мы должны нравиться. Мы обязаны нравиться. И разве нас поощряют, когда мы пытаемся принять серьезное участие в жизни? И так всегда... Мужчины так самодовольны, так слепы, так ограниченны... Чего я только не насмотрелась здесь!.. Несправедливость. Жестокость. Мне бы хотелось сделать что-нибудь для бедных - облегчить их положение. Мне не позволяют. Мне приходится притворяться, будто я увлечена своими нарядами, своими драгоценностями, своим тщеславием. Нередко я занимаюсь собой с болью в сердце... Но я говорю о себе. Расскажите вы о себе - о том большом мире, в котором вы живете. Вы тоже Босс? У вас манеры человека, который повелевает. Вы уверены в себе. Вы заставляете меня бояться вас. Людей, от которых вы явились. Того, что вы собой представляете. До вашего появления я чувствовала себя здесь в безопасности. Я чувствовала: все идет как заведено... как всегда... Без надежды на перемену... Теперь стало иначе. Что вы пытаетесь сделать с нами? Что вы намерены сделать с этим моим Боссом?

Кэбэл. Ну, сейчас, кажется, на очереди другой вопрос: что он намерен сделать со мною?

Роксана. Что-нибудь глупое и насильственное, если я этому не помешаю.

Кэбэл. Мне тоже так кажется.

Роксана. Что, если он убьет вас?..

Кэбэл. Мы придем сюда и все-таки наведем порядок.

Роксана. Но если вас убьют... как вы можете говорить "мы"?

Кэбэл. О, мы не умрем. В том-то и дело, мы берем все в свои руки. В конце концов ни в науке, ни в управлении нет незаменимых людей. Человечество не умирает. Мы существуем всегда.

Роксана. Понимаю. А что же наше Воюющее государство?

Кэбэл. Ему придется уйти в историю. Заодно с тиранозавром и саблезубым тигром.

Роксана (встает и смотрит на него. Он прислонился к столу и улыбается ей). Вы для меня человек совсем новой породы!

Кэбэл. Нет. Нового воспитания. В основе своей - ветхий Адам.

Она (опять срывается). Вероятно, в глубине души каждая женщина презирает мужчину, которым она может командовать. И все женщины презирают мужчин, которые бегают за женщинами...

Кэбэл. Вы случайно не о Боссе ли говорите? Где он сейчас?

Роксана. Пьет и бахвалится. И, кроме того, надеется обмануть меня исподтишка. Боюсь, что это тщетная надежда. О нем нам незачем думать. Если я сказала, что люблю его, то лишь так, как любят грязного, беспокойного ребенка. Я люблю его, но не в нем дело. Думаю я о вас. И об этом вашем новом мире - о, этот ваш мир! - который наступает на нас, я это чувствую.

Пауза.

Кэбэл. Ну?

Роксана. Неужели мужчинам вашего склада не нужны женщины?

Кэбэл. Сударыня, я вдовец и дедушка. Я смотрю на эти вещи с философской отчужденностью. Я не совсем хорошо понимаю, что вы разумеете под словом "нужны".

Роксана. Мужчина остается мужчиной до самой смерти. Неужели вам не нужна помощь женщины? Неужели вам не нужна та безграничная преданность, которой вам никогда не найти в мужчине? Разве вы не видите, что я уже работаю для вас? Смотрите, что я сделала для вас! Я спасла Хардинга от побоев. Я наполовину освободила вас, так что вы можете работать с Гордоном. Я, может статься, сумею в конце концов освободить вас совсем. За что вы меня презираете?

Кэбэл. Я вас нисколько не презираю. Я думаю, что вы самое цивилизованное существо, какое я пока что встретил в Эвритауне.

Роксана. Больше, чем ваши друзья?

Кэбэл. О, гораздо больше.

Роксана польщена. Она спешит сделать следующий шаг:

- Почему бы вам не довериться мне? Вот Гордон, его жена Мэри и ее отец Хардинг - все вы, вы вроде бы вместе. Что-то увлекает вас всех. Вы думаете, я не знаю, что вы строите какие-то планы и что-то делаете? Разве я не могла бы помогать вам? Я знаю эти места, этих людей. Я здесь вроде королевы. Разве я для вас совсем ничего не значу?

Теперь Кэбэл внимательно разглядывает ее. Может быть, она пытается разведать его план побега и выдать его Боссу? Или она решила выдать Босса ему? Или же она ведет сложную игру, готова на то и на другое и заинтересована главным образом в том, чтобы затеять любовную интригу?

Он говорит: - И вы действительно могли бы вернуть мне мой самолет? Разве он не выведен из строя?

Роксана. Нет. Он сам хочет пользоваться им, но не умеет. Никто не трогал самолета. Он стоит на месте. И шесть стражей охраняют его днем и ночью. Даже я сейчас не могла бы пробраться к нему.

Кэбэл, опиравшийся о стол, выпрямляется и стоит перед ней. Она смело встречает его взгляд.

Кэбэл. Что вы, собственно, предлагаете мне?

Роксана. Ничего. Я пришла навестить вас. Вы меня интересуете.

Кэбэл. Ну?

Роксана. И теперь я нахожу вас более интересным, чем когда-либо. Женщина любит помогать. Она любит давать. Я могла бы дать так много теперь. И если бы я дала?..

Кэбэл говорит тоном уполномоченного: - Воздушная Лига не забудет этого.

Роксана. Воздушная Лига не забудет! Воздушная Лига! Кому дело до Воздушной Лиги? А вы забудете?

Кэбэл. Зачем же мне, в частности...

Роксана. Вы что, глупы? Или хотите оскорбить меня? Я говорю вам, что нахожу вас интереснейшим мужчиной в мире, великим орлом с поднебесья. А вы уставились на меня и прикидываетесь, будто не понимаете! Разве вы никогда раньше не встречали женщины? Вы некрасивый и седой. Это неважно.

Манера ее меняется. Она подходит к нему, протягивая руки, словно хочет стиснуть его плечи.

- Ах, зачем мне пререкаться с вами? Разве вы не видите, разве вы не понимаете? Я за вас, если вы хотите меня! Я ваша! Вы большой, сильный, сплошная сталь и достоинство. Теперь, теперь вы позволите мне помочь вам?

Оба слышат какое-то движение за дверью. Она быстро отшатывается. Дверь без церемонии распахивается, и в рамке ее показывается Босс. На нем военная, по его представлениям, форма. Она не лишена известной грубой пышности. На миг он застывает в неподвижности.

Босс. Так вот ты где!

Роксана. Я сказала, что поговорю с ним, - и поговорила!

Босс. Я сказал, чтоб ты оставила его в покое!

Роксана. Да, и чтоб ты остался там пьянствовать и пыжиться изо всей мочи. Рудольф Победоносный! Я знаю, ты дважды посылал приглашения Гордону и его жене! Чтобы она видела тебя во всей твоей славе! А я тут стараюсь разузнать для тебя, что замышляет этот черный захватчик. Ты думаешь, мне очень хотелось разговаривать с ним (она поворачивается к Кэбэлу), с этим холодным седым стариком? Пока ты здесь пыжишься, в Басре готовят все новые самолеты!

Босс. В Басре?

Роксана. Там его главная квартира. Разве ты никогда не слыхал о Басре?

Босс. О таких материях могут разговаривать только мужчины.

Кэбэл. Ваша дама подвергла меня суровому допросу. Но суть дела в том, что там, в Басре, самолеты вылетают днем и ночью, как шершни из гнезда. Что будет со мной, неважно. Они доберутся до вас. Новый мир объединившихся летчиков доберется до вас. Да вот, прислушайтесь! Их почти можно слышать они приближаются.

Это поразило на минуту воображение Босса, но он приходит в себя: Ничего подобного!

Роксана. То, что он говорит, - правда.

Босс. То, что он говорит, - блеф!

Роксана. Помирись с летчиками и отпусти его.

Босс. Это равносильно отказу от нашего суверенитета.

Роксана. Но ведь прилетят другие! Еще машины и еще.

Босс. А он здесь - залог их хорошего поведения. Полно, сударыня! Надо положить конец этой вашей маленькой... дипломатической экскурсии.

Он распахивает перед ней дверь.

Роксана кипит. Хочет что-то сказать, но выходит.

У дверей она оборачивается и пускает в Босса прощальную стрелу:

- У тебя проницательности, как у... - Она ищет подходящего слова и вдруг находит: - ...как у жабы!

После ее ухода Босс поворачивается и идет к Кэбэлу.

Босс. Я не знаю, что она тут вам говорила. Может быть, и не хочу знать. Не настолько, во всяком случае, как ей кажется. На ее капризы надоело обращать внимание. С меня хватит. Но я не дурак. Между мной и вами не может быть мира. Решительно никакого. Мир - или ваш, или мой. Он будет моим, или я умру в бою. После всех этих угроз - рои шершней и так далее вы все-таки заложник. Поймите это. К вам никто не придет. Вашему другу Гордону придется обойтись без вас. И не будьте так уверены в своей победе! Стало быть, сидите здесь и думайте, мистер Крылья над Миром!

На другой день. Лаборатория д-ра Хардинга, залитая ярким дневным светом. Мэри стоит, прислонившись к рабочему столу, Роксана разговаривает с ней.

Роксана. Дело не только в том, что я хочу оградить вас от оскорблений Босса. О! Я знаю его. Но я хочу поговорить с вами об этом Кэбэле и Мире Летчиков, о котором столько говорят. Что это за новый мир приближается? Действительно ли это новый мир? Или только старый, одетый по-новому? Понятен ли вам Кэбэл? Создан ли он из плоти и крови?

Мэри. Он великий человек. Мой отец знал его много лет назад. Мой муж преклоняется перед ним.

Роксана. Он такой холодный, такой озабоченный. И такой... интересный. Могут такие мужчины любить?

Мэри. Может быть, особенной любовью.

Роксана. Любовь на льду! Если этот новый мир со своими воздушными кораблями, наукой и порядком осуществится, что будет с нами, женщинами?

Мэри. Мы будем работать, как мужчины.

Роксана. Вы это серьезно? А вы из плоти и крови?

Мэри. В такой же мере, как мой муж и отец.

Роксана (с бесконечным презрением). Мужчины! Порою, когда я думаю об этом тощем, угрюмом Кэбэле, я верю, что ваш мир должен прийти. А потом я думаю: не может этого быть. Не может! Это сон. Будет казаться, что началась новая жизнь, но она не начнется. Просто новая группа людей захватит власть. И опять будут войны. И борьба.

Мэри. Нет, придет цивилизация. Настанут мирные времена. Кошмарный мир, в котором мы живем, - вот что сон, вот чему придет конец!

Роксана. Нет, нет. Вот это действительность!

Мэри (смотрит вперед, в пространство). Неужели вы в самом деле думаете, что война, борьба, случайные проблески счастья, общая нищета - весь этот жалкий нестройный мир, окружающий нас, неужели вы думаете, что все это вечно?

Роксана. Вы хотите невозможного. Ваш мир прекрасен в своем роде, но немыслим. Вы требуете от людей слишком многого. Им будет лень создавать его. Вы требуете, чтобы они желали неестественного. Что нам нужно? Нам, женщинам? Знания, цивилизация, благо человечества? Вздор! О какой вздор! Мы хотим удовлетворения. Мы хотим блеска. Я хочу быть любимой, сознавать, что я нужна, желанна, горячо желанна, чувствовать себя блестящей и казаться блестящей. Вы думаете, вы хотите чего-нибудь иного? Нет. Но вы еще не научились смотреть фактам в лицо! Я знаю мужчин. Каждый мужчина желает одного и того же - славы, блеска! Славы в какой бы то ни было форме. Славы быть любимым - мне ли не знать? Славу они любят больше всего, Славу управления всем здесь - славу войны и победы. Этот ваш прекрасный новый мир никогда не наступит. Чудесный мир разума! Он был бы не нужен, если б даже и наступил. Он был бы тихий и безопасный и - бррр! - скучный. Ни любовников, ни воинов, ни опасностей, ни приключений.

Мэри. Ни приключений? В том, чтобы помогать перестраивать мир, - нет славы? Да вы бредите!

Роксана. Помогать мужчинам! Зачем нам работать и трудиться на мужчин? Пусть лучше они трудятся на нас.

Мэри. Но мы можем трудиться вместе с ними!

Роксана. А чем же они тогда будут заниматься?

Мэри. Великими делами.

Роксана. В этих великих делах нет вкуса. Никакого! Ни капли! Эти летчики, они завоюют мир. А потом мы завоюем их, какими бы сухопарыми, серьезными и трезвыми они ни были.

Мэри. Если бы я думала, что это все, на что мы годимся...

Роксана. Это и есть все, на что мы годимся. Неужели брак с Гордоном ничему вас не научил?

Мэри с отвращением смотрит на нее. Но не знает, что возразить.

Слышится быстро нарастающий гул самолета. Они поворачиваются к окну и смотрят. Обе взволнованы.

Они вытягивают шеи, чтобы разглядеть аэроплан, кружащий у них над головой. Он производит сильный знакомый шум.

Роксана. Смотрите! Это ваш Гордон. Он полетел наконец!

Летит самолет. В самолете за рычагами управления Гордон. Он доволен. За ним сидит страж с розеткой. Гордон поворачивает машину. Виден Эвритаун далеко внизу. Машина летит дальше. Страж ерзает на своем месте. Он протестует, но его не слышно из-за рева мотора. Гордон не обращает на него внимания. Страж похлопывает Гордона по плечу, показывает ему знаками, что надо вернуться, и наконец, получив в ответ лишь веселую улыбку, наставляет на него револьвер. Они испытующе смотрят друг на друга. Страж неуверенно угрожает. Гордон указывает на край кабины. Он вдруг усмехается, раскусив своего противника, и показывает ему нос. Самолет резко взмывает вверх, и страж, забыв про револьвер, судорожно хватается за что попало в явном испуге.

Самолет делает мертвую петлю, затем "падение листом".

Страж все это время терпит невыносимые муки. Он роняет револьвер и хватается за борта кабины.

Револьвер падает. Ударяется оземь и взрывается.

Аэроплан улетает вдаль, за холмы.

"Вот я и удрал!" - доносится голос Гордона.

Пока он говорит, наплывает следующая сцена.

Конференц-зал в Басре, похожий на ультрасовременный кабинет для заседания правления. Меблировка темная, рациональная. Опять работают телефоны. В большое раскрытое окно виден огромный и все расширяющийся аэродром Басры, самолеты прилетают и улетают. Вдали дымят фабричные трубы. Картина являет неожиданный контраст с общей разрухой, господствовавшей на протяжении фильма, начиная с войны. С десяток молодых и пожилых людей сидят за столом; они привыкли к тому, что происходит за окном, и совершенно не обращают на это внимания. Гордон говорит стоя - он слишком возбужден, чтобы сидеть.

Загрузка...