Обман

Elizabeth George

DECEPTION ON HIS MIND

Copyright © 1997 by Susan Elizabeth George

Пролог

Жизнь Иана Армстронга круто покатилась под откос с той самой минуты, когда ему сообщили, что в связи с упорядочением штатов он уволен. Нанимаясь на эту работу, Иан и не подозревал, что она окажется временной. Ни в объявлении, на которое он клюнул, ни в контракте, который он подписал, об этом не было сказано ни слова. И вот, через два года, в течение которых не чувствовалось ни малейшей угрозы безработицы, Иан как-то незаметно расслабился и даже стал на что-то надеяться, а это оказалось уж совсем некстати.

Предпоследняя патронажная мать Иана, наверное, отреагировала бы на известие о том, что он потерял работу, утешительными словами, жуя при этом со смачным чавканьем песочные крекеры: «Ладно, мальчик, не бери в голову; ты что, можешь заставить ветер дуть в другую сторону? Ведь нет же. Когда ветер доносит вонь коровьего навоза, умный человек зажимает нос». Сделав паузу, она, наверное, налила бы себе стакан остывшего чаю – из чашек она никогда не пила, – в несколько глотков осушила его, а потом продолжила бы: «Да это все равно, мой мальчик, что объезжать неоседланную лошадь». Сказав это, она вновь сосредоточилась бы на последнем номере журнала «Хелло!»[1], с восхищением разглядывая фотографии холеных особ, ведущих сладкую жизнь в шикарных лондонских квартирах и в загородных особняках.

Таким способом она обычно призывала Иана подчиниться судьбе и смириться с тем, что хорошая жизнь – это не удел таких, как он. Впрочем, Иан никогда и не стремился к хорошей жизни. Понимание – вот что было ему нужно, и он искал его с упорством ребенка, который не был, да и не мог бы быть усыновлен. Желания его были до крайности просты: жена, семья и безопасность от сознания того, что будущее будет хотя бы немного более радужным, чем жестокое и беспощадное прошлое.

А ведь ему казалось, что этих целей он почти достиг. Не жалея себя, он выкладывался на работе. Каждый день Иан первым появлялся в офисном блоке, постоянно и без дополнительной оплаты работал сверхурочно. Он знал по именам всех сотрудников компании. Да и не только их; он знал, как зовут их жен, мужей и детей, и это получилось как бы само собой. А благодарностью за все его усилия была устроенная в офисе отвальная с распитием тепловатого сквоша[2] да упаковка носовых платков, подаренная Тайей Рек.

Иан всеми способами пытался предотвратить то, что случилось. Он постоянно старался привлекать внимание к делам, которые исполнял, к тому, что трудился сверхурочно. Числясь временным работником, Иан даже и не искал другого места, считая это своего рода жертвоприношением. Он пробовал договориться с администрацией, соглашаясь работать за меньшую зарплату, а затем стал попросту умолять не выбрасывать его на улицу.

Столь явное, ничем не прикрытое раболепство перед начальством никак не унизило бы Иана, останься он в результате этого на прежнем месте. Ведь это означало бы, что кредит за недавно купленный дом будет по-прежнему регулярно выплачиваться. Более того, он и Анита пошли бы дальше в попытках подарить своему Мики братишку или сестренку, и Иану не пришлось бы посылать жену работать. И что самое важное, он не видел бы презрения, переполнившего глаза Аниты, узнавшей о том, что его в очередной раз поперли с работы.

– Дорогая, это все из-за проклятой депрессии, – объяснял он ей. – И она все больше и больше дает о себе знать. Наши родители во время Второй мировой войны прошли через испытание огнем. А на нашу долю выпало испытание депрессией.

Она бросила на него откровенно насмешливый взгляд.

– Да пошел ты со своей философией. Ты ведь и родителей-то своих не знаешь, Иан Армстронг. – А потом, вдруг резко и неожиданно сменив тон на дружеский, продолжала: – Значит, как я полагаю, мне снова светит библиотека. Хотя, честно говоря, я не вижу в этом большого смысла: ведь мне придется искать кого-то приглядывать за Мики, пока я на работе, а за это надо будет платить. А может, ты будешь присматривать за ним, а не искать новую работу?

Ее губы расплылись в широкой, насквозь фальшивой улыбке.

– Я как-то не думал…

– В этом и кроется корень всех твоих злоключений, Иан. Ты никогда не думаешь. Ты никогда ничего не планируешь. Ведь мы постоянно только и делаем, что катимся от проблемы к кризису, а от кризиса – к бедствию. У нас новый дом, за который нам не расплатиться, у нас ребенок, которого нам не прокормить, а ты по-прежнему ни о чем не думаешь. Если бы ты смотрел хотя бы на один шаг вперед, ты укрепил бы свое положение; если бы ты полтора года назад, когда на фабрике началась реконструкция, пригрозил им, что уволишься – а ведь тогда во всем Эссексе не было никого, кроме тебя, кто мог бы выполнить для них то, что…

– Это не совсем так, Анита.

– А как? Ты что, вообще ничего не видишь?

– А что я должен видеть?

– Да то, что тебя втоптали в грязь. Ты не лез вперед и не выпячивался. А если бы ты не сидел молча, то работал бы сейчас по контракту. Если бы ты когда-нибудь хоть что-то предвидел, то потребовал бы заключить с тобой контракт именно тогда, когда ты был им нужен больше, чем кто-либо другой.

Когда Анита пребывала в таком состоянии, бессмысленно было говорить с ней о деле. Впрочем, если уж говорить начистоту, Иан и не мог упрекать жену в том, что именно в таком состоянии она сейчас находится. Они женаты уже шесть лет, и за это время его трижды увольняли с работы. Два предыдущих увольнения она перенесла спокойно и даже поддерживала его – ведь тогда они жили с ее родителями, а потому не испытывали финансовых потрясений, которые сейчас грозили разрушить их жизнь. Если бы все обернулось иначе, думал Иан. Если бы у него была постоянная стабильная работа. Но блуждание по сумрачным дебрям мира «если бы» не подсказывало никакого решения проблемы, возникшей сейчас перед ними.

И вот Анита вернулась на прежнюю унизительную и скудно оплачиваемую работу в городской библиотеке, где переставляла книги с полки на полку и помогала пенсионерам отыскивать нужные журналы. А Иан снова приступил к унизительным поискам работы в одном из районов страны, пребывающей в состоянии затянувшейся депрессии.

Каждый новый день он начинал с того, что, тщательно одевшись, уезжал из дома раньше жены. В северном направлении Иан доезжал до Ипсвича[3], в восточном – до Колчестера[4]. Двигаясь на юг, достигал Клактона, а случалось, что и самого Саутэнда-он-Си. Он старался изо всех сил, но все было напрасно. По ночам Иан явно чувствовал молчаливое, но все растущее презрение Аниты, а по выходным дням под любым предлогом старался сбежать из дома.

Ежедневные поездки стали настолько привычными, что не давали ему покоя ни по субботам, ни по воскресеньям. За прошедшие недели он во всех подробностях изучил полуостров Тендеринг. Его излюбленным маршрутом был короткий проезд через город до фермы Брик Барн, возле которой, повернув направо, он выезжал на дорогу, пересекающую Уэйд. В конце долины Иан останавливал свой «Моррис»[5] и, если был отлив, то надевал веллингтоны[6] и шлепал в них по покрытой жидкой грязью мощеной дороге к возвышающейся над морским дном земляной глыбе, которую называли Лошадиным островом. Отсюда он наблюдал за приближающимся приливом и собирал ракушки. Природа давала его душе умиротворенность, которой он был начисто лишен сейчас в повседневной жизни. И в эти ранние субботние и воскресные утренние часы ничего не было для него ближе и лучше природы.

В то субботнее утро приливная волна была высокой, и Иан решил пройти по Нецу, узкому, причудливой формы перешейку, поднимавшемуся над поверхностью Северного моря на 150 футов и отделявшему от него болотистую впадину, которую жители называли Рассольным чаном. Подобно городам, построенным вдоль береговой линии, Нец находился в состоянии постоянной борьбы с морем. Но, в отличие от таких городов, здесь не было ни системы волнорезов, ни бетонированных откосов, служащих защитной броней от непредсказуемого воздействия смеси глины, гальки и земли, под напором которой крошились скалы и усеивали своими обломками расположенную за ними отмель.

В то утро Иан решил начать свой путь с юго-западного конца перешейка, обойти вокруг возвышающегося над водой выступа и спуститься к западной оконечности, где вместе с цаплями в изобилии гнездились травники и улиты, сытно питаясь тем, что море оставляло им в болотистой впадине. Заведя мотор, он весело помахал Аните – она с безучастным лицом на мгновение подняла в ответ руку – и тронулся по извилистому проезду прочь от дома. Через пять минут он был на Балфорд-ле-Нец-роуд. Еще через пять минут он ехал уже по центральной улице Балфорда; в молочном дайнере[7] уже подавали завтраки, а в витрине супермаркета раскладывали свежие овощи.

Выехав из города, он сразу свернул налево на дорогу, шедшую вдоль береговой линии. По всему было видно, что день опять будет жарким, и он, опустив до самого низа стекло, жадно дышал, набирая полные легкие бодрящего соленого воздуха. Иан позволил себе наслаждаться этим великолепным утром, стараясь позабыть обо всех трудностях, отравлявших ему жизнь. На мгновение он даже почувствовал себя так, будто все идет отлично.

Пребывая в таком настроении, Иан повернул машину на Нец-Парк-роуд. Стоящая у въезда на откос будка охранника была в этот ранний час пуста. Дежурного, собиравшего по шестьдесят пенсов за удовольствие прогуляться вдоль подножия скал, не было на месте, и Иан покатил по тряской дороге к автомобильной парковке, за краем которой виднелось море.

И тут он заметил поблескивающий под лучами раннего утреннего солнца хетчбэк[8] «Ниссан», одиноко стоящий на парковке всего в нескольких футах от ограничительных столбиков, отмечавших границы парковочной зоны. Иан, изо всех сил стараясь объезжать ямы, подъехал ближе. Поскольку его мысли были заняты предстоящей прогулкой, он не обратил особого внимания на хетчбэк, пока ему не бросилось в глаза, что одна из дверей машины распахнута, а капот и крыша покрыты каплями росы, которую еще не успело испарить тепло наступающего жаркого дня.

Увиденное заставило Иана сдвинуть брови. Постукивая пальцами по баранке своего «Морриса», он почувствовал какое-то неладное несоответствие между вершиной скалы и машиной, брошенной с открытой дверцей. Чем дольше он обдумывал ситуацию, в которой оказался, тем сильнее что-то подталкивало его как можно скорее повернуть к дому. Но обычное, присущее людям любопытство взяло верх. Иан осторожно повел свою машину вперед и вскоре остановился борт о борт с «Ниссаном».

Стараясь придать своему голосу беззаботную веселость, он, высунув в окно голову, произнес:

– Доброе утро! Послушайте, вам не нужно помочь?

Полагая, что кто-нибудь может спать на заднем сиденье, он, перегнувшись, заглянул в глубь салона и тут заметил, что крышка бардачка раскрыта, а его содержимое разбросано по полу.

То, что он увидел, мгновенно породило в его голове мысль о том, что здесь что-то искали. Выйдя из машины, он заглянул в салон «Ниссана», стараясь рассмотреть все получше.

Осмотр должен быть подробным, только тогда можно ожидать каких-либо результатов. Обивка передних сидений была вспорота, а задние сиденья были не только изрезаны, но и выдвинуты вперед, как будто позади них что-то могло быть спрятано. Боковые панели дверей были грубо и безжалостно выломаны и кое-как поставлены на свои места; вместо консольного подлокотника между сиденьями зияла пустота; обивка потолка клочьями свисала вниз.

Мысль, недавно пришедшая Иану в голову, еще сильнее забилась в ней. Наркотики, подумал он. Порты Паркестон и Харвич находились неподалеку отсюда. Автомобили, трейлеры и громадные морские контейнеры ежедневно десятками доставляются туда морскими паромами. Они прибывают из Швеции, Голландии и Германии, а ловкие контрабандисты, знающие, как проскользнуть мимо таможни, обладают необходимым здравомыслием, чтобы отъехать от портов на почтительное расстояние – к примеру, в Нец, – прежде чем доставлять контрабандный товар получателю. Эту машину попросту бросили, подумал Иан, поскольку она уже исполнила свое предназначение. Он совершит намеченную прогулку, а затем позвонит в полицию, чтобы ее отбуксировали отсюда.

Иан, как ребенок, пришел в восторг от собственной догадливости. Мысленно посмеявшись над своей первой реакцией на увиденный на парковке автомобиль, он вытащил из багажника своего «Морриса» веллингтоны и, заталкивая в них ноги, хихикнул при мысли о том, что какая-то отчаянная душа пыталась разом и причем непременно здесь покончить со всеми своими проблемами. Ведь каждому известно, что к рыхлой и хрупкой кромке обрыва перешейка Нец даже и подходить-то опасно. Возможно, самоубийца, вознамерившийся отправить себя в небытие именно на этом месте, выбрал для этого не совсем надежный способ: он съехал по склону обрыва и увлек за собой на лежащую внизу отмель месиво из глины, галечника и наносного ила, в которую под действием веса его тела превратилась хрупкая, нависавшая над обрывом кромка. То, что он сломал ноги, это наверняка. Но имел ли он и вправду намерение свести счеты с жизнью? Это навряд ли. Ведь еще никому не приходило в голову расстаться с жизнью на Неце.

Иан, надавив на крышку багажника своего «Морриса», защелкнул замок, потом закрыл на ключ дверцу и постучал кончиками пальцев по крыше машины.

– Мой старый верный друг, – с нежностью в голосе произнес он. – Большое тебе спасибо.

То, что этим утром машина завелась, было чудом, которое Иан, верящий предчувствиям и предзнаменованиям, воспринял как надежду на что-то хорошее.

Он подобрал пять листов бумаги, валявшихся на земле возле «Ниссана», и положил их в бардачок, откуда они, по его мнению, выпали. Затем закрыл дверцу хетчбека, подумав, что аккуратность надо соблюдать во всем. После этого направился к крутой лестнице, выщербленные от времени бетонные ступеньки которой вели вниз к отмели.

Ступив на верхнюю ступеньку, Иан остановился. Даже в этот час небо над ним смотрелось как яркий голубой купол, не запятнанный ни единым облачком, а Северное море в эту пору летнего безветрия было абсолютно спокойным. Дымка тумана, подобная тонкому ватному жгуту, едва заметно проступающая над горизонтом, служила фоном, на котором отчетливо виднелось рыболовное судно, плывущее примерно в миле от берега в сторону Клактона. Cтая чаек кружилась над судном, словно рой мух вокруг спелого фрукта. Присмотревшись, Иан заметил еще большее скопление чаек, летящих вдоль линии прибоя на высоте вровень с вершиной утеса. Они летели в ту же сторону, в которую пойдет он – на север от Харвича, портовые краны которого, стоявшие на противоположном берегу залива, отчетливо виднелись даже на таком большом расстоянии.

Иан воспринял птиц, как добросердечных доверчивых гостей, поскольку они, как ему казалось, летели прямо к нему. Однако приближались они с такой непонятной решимостью, что в его памяти поневоле возникли и рассказ Дю Морье[9], и фильм Хичкока, и невыносимые мучения Типпи Хендрен[10]. Он стал уже подумывать о том, не пуститься ли в спасительное бегство – на худой конец, найти что-то, чем прикрыть голову – когда вдруг птицы, словно единое целое, повернули и разом скрылись в строении, стоявшем на отмели. Это был дот, бетонное укрепление, построенное во время Второй мировой войны для защиты страны от нацистского вторжения. Дот был построен на плоской вершине самой высокой скалы перешейка Нец, но время и море обрушили скалу, и теперь оборонительное сооружение лежало на песке отмели.

Иан обратил внимание на то, что другие чайки, чечеточно пританцовывая, манерно расхаживали по крыше дота. Множество чаек залетало внутрь и вылетало наружу через шестиугольное отверстие в крыше, под которым прежде располагалась огневая установка. Они гортанно бормотали, словно переговариваясь между собой, и их сообщения, казалось, телепатически доходили до птиц, круживших далеко в море, поскольку те, дружно повернув прочь от рыболовного судна, направились прямо к берегу.

Их массовый решительный полет напомнил Иану одно событие, которое он, будучи ребенком, наблюдал на пляже вблизи Дувра. Стая птиц, похожих на этих чаек, заманила в открытое море огромную, заходившуюся в свирепом лае собаку. Собака забавлялась тем, что пыталась поймать птиц, прыгая на них из воды, однако птицы отнеслись к этому со всей серьезностью и, кружа над собакой, заманивали ее все дальше и дальше в море, пока бедное животное не оказалась в четверти мили от берега. Ни призывы, ни даже угрозы хозяев не могли заставить собаку повернуть назад. А что до птиц, так на их действия вообще невозможно было повлиять. Если бы Иан не видел тогда чаек, потешавшихся над выбившейся из сил собакой – кружившихся почти над ее головой, кричащих, подлетающих почти к самой пасти и внезапно устремляющихся вверх, – он никогда не допустил бы и мысли о том, что птицы – это создания природы, наделенные инстинктом убивать. Однако после того дня он поверил в это, а поэтому всегда старался держаться от птиц на безопасном расстоянии.

И вот он вновь вспомнил о той несчастной собаке. Сейчас все указывало на то, что чайки играют с чем-то, не только играют, но, возможно, безжалостно уничтожают, и оно находится внутри старого дота. Надо было действовать, и немедленно.

Иан, спускаясь вниз по ступеням, произнес: «Эй, кто здесь! Отзовитесь!», размахивая при этом руками. Чаек, топтавшихся на покрытой пометом бетонной крыше, казалось, совсем не напугало его появление, они лишь угрожающе похлопали крыльями. Но Иан не думал отступать. Те давние чайки в Дувре вволю натешились над своим четвероногим врагом, но эти, балфордские, не собирались предпринимать ничего подобного в отношении Иана Армстронга.

Он двинулся к ним. Дот находился примерно в двадцати пяти ярдах от последней ступеньки лестницы, и этого расстояния Иану вполне хватило, чтобы развить приличную скорость. Размахивая руками, он с грозным криком бросился на птиц и с удовлетворением отметил, что его крик подействовал. Чайки взлетели в воздух, оставив Иана наедине с дотом и тем объектом внутри, что их привлекал.

Вход представлял собой проем, выступающий из песка не более чем на три фута – идеальная высота для некрупного тюленя, ищущего убежище. Именно тюленя Иан и рассчитывал там найти, когда, извиваясь всем телом, протиснулся сквозь узкий тоннель и оказался в сумрачно освещенном помещении дота.

Он остановился, настороженно оглядываясь и решая, что делать дальше. Его голова упиралась во влажный потолок. Пропитавшие все вокруг запахи водорослей и гниющих ракушек, казалось, исходили из земли и сочились из стен, густо украшенных надписями и рисунками, которые, как показалось Иану при беглом взгляде, были откровенно сексуального смысла.

При свете, проникающем через амбразуры, Иан сумел рассмотреть, что дот – в котором он, кстати сказать, ни разу не был во время своих частых походов по Нецу – состоял из двух концентрично расположенных частей и имел форму пончика, а проход, проделанный во внутренней стене, вел в центральную часть укрепления. Именно там, видимо, и находилось то, что так заинтересовало чаек. Не найдя ничего существенного на покрытом мусором полу, Иан двинулся прямо к проходу, крича: «Эй, кто здесь? Отзовитесь!», не осознавая, что животное – будь оно ранено или в каком-либо ином состоянии – едва ли сможет ответить на его вопрос.

Спертый воздух затруднял дыхание. Крики летавших над дотом чаек звучали то громче, то тише. Остановившись у прохода, Иан отчетливо расслышал хлопанье крыльев и шуршание когтей по крыше, которую наиболее нетерпеливые птицы облепили вновь. Ну уж нет, решительно сказал себе Иан. Он ведь человек, хозяин планеты, и все вокруг подвластно ему. Не может быть и речи о том, чтобы банда птиц-хулиганов попыталась взять над ним верх.

– Кышш! Пошли прочь! Пошли прочь отсюда! – закричал он, врываясь на открытую площадку в центре дота. Птицы разом взмыли в небо.

– Так-то лучше, – сказал он, засучивая рукава куртки и готовясь прийти на помощь тому, кого мучили проклятые птицы.

Это был не тюлень, и птицы еще не завершили его мучения. Иан застыл, словно в столбняке, чувствуя, как содержимое его желудка ползет вверх, а горло перехватывают рвотные спазмы.

Молодой человек с редкими волосами сидел, прислоненный спиной к бетонной плите, на которой прежде располагалась огневая установка. Доказательством того, что он был мертв, были две не улетевшие прочь чайки, которые сейчас клевали его глаза.

Иан Армстронг, чувствуя, что все внутри у него словно заледенело, сделал еще один шаг к мертвецу. Когда он снова смог дышать и поверил тому, что видели его глаза, то произнес с трудом всего четыре слова: «Благи дела твои, Господи».