Обратная сторона долга

Обратная сторона долга

ГЛАВА 1

Шел 1943 год. Февраль разгулялся не на шутку. Машина, в которой ехала я, то и дело останавливалась. Измученный шофер устало выходил на улицу, открывал капот, чтобы исправить неполадки, издавал тихое ругательство себе под нос, и мы двигались дальше. Холод. Пронизывающий, непрекращающийся холод той ночи знаменовал начало нового отрезка в моей жизни. Мысли назойливым, беспокойным роем кружились в моей голове: «Справлюсь ли я с поставленной задачей? Смогу ли оправдать доверие? По силам ли мне все это?» Я никогда не отличалась особой уверенностью в своих силах, мне всегда казалось, что я что-то не смогу сделать, довести до конца, что есть кто-то, кто сможет сделать это лучше меня. Хотя время, проведенное в разведшколе, дало свои результаты. Я стала более собранной, меньше отвлекалась на мелочи и более-менее могла доводить начатое до желаемого финала.

Ход моих мыслей прервал звук зажигаемой спички. Аида Львовна курила, наверное, десятую сигарету за последние пару часов.

— Не бережете вы себя, Аида Львовна, — с улыбкой проговорила я.

— Все равно скоро помирать, чего уж себя тут беречь, — Аида Львовна глубоко затянулась тлеющей сигаретой и с наслаждением закрыла глаза.

Я смотрела на нее с восхищением. Эта пожилая женщина невысокого роста с белыми, как снег, волосами, для своего возраста была невероятно красива и обладала нескончаемым запасом оптимизма. Откуда она черпала это бесконечное жизнелюбие и трезвый взгляд на жизнь было загадкой для всех, кто проходил обучение под ее руководством.

— Катя, ты всю дорогу молчишь. Думай, есть ли какие-либо еще вопросы у тебя. В ближайшее время я не смогу выйти на связь с тобой, ты будешь предоставлена сама себе.

— Да нет у меня вопросов. У меня в голове только мысли о том, справлюсь ли я.

— Ласточка моя, — Аида Львовна всегда так ласково называла девушек, которых готовила к заданию. — Я верю в тебя, ты одна из моих лучших учениц.

— Аида Львовна, я ведь сомневаюсь не в своей подготовке, не в своей верности делу. Я сделаю все для своей Родины. У меня сомнения только насчет того, смогу ли я справиться с той ролью, которая на меня возложена. У меня совершенно нет опыта в этой области. Мужчины для меня — непрочитанный раздел книги с неразборчивым шрифтом.

Аида Львовна задумчиво смотрела на меня так, будто осознавала, что на плечи восемнадцатилетней девочки возложили ох какую непростую и тяжелую задачу. Хотя и понимала, что девчушка с двумя смешными косичками, которая сидела рядом с ней была на многое способна. Она знала, что ресурсы моего подсознания, харизмы и внутренней силы были неисчерпаемы, стоило только приложиться к их источнику в экстренной ситуации.

— Я знаю, ласточка, знаю. Мне так жаль, что в столь юные годы тебе придется нарабатывать такой неприятный опыт. Но война не дает нам выбора. Она, проклятая, уже так много судеб искалечила, и еще столько же разрушит, если мы ничего не сделаем. А насчет всего остального, помни, мы прорабатывали с тобой. Смотри на себя со стороны. Ты играешь роль. Это не ты. Так легче будет справиться.

Я смотрела на эту, такую порой жесткую в процессе обучения женщину и понимала, что она лично сейчас надеется на меня, как на лучшую ученицу её последнего выпуска. Она сама сейчас смотрела на меня с такой непоколебимой верой, что мне стало невольно стыдно за то, что я не могу верить в себя так, как верит эта видавшая на своем веку немало сложностей наставница.

— Повторим еще раз твою легенду, — уже более резким тоном проговорила она, загасив сигарету.

— Я дальняя родственница Ани. Родители погибли. Приехала к ней с целью устроиться на работу. Отличный немецкий, умение танцевать и играть на фортепиано — заслуга покойной бабушки, преподавательницы кафедры литературы и искусств в институте в Белгороде. В начале войны попала в детский дом, став совершеннолетней решила найти родственников. Ну… все, — я старательно пересказала Аиде Львовне заученную биографию.

Собственно, единственной разницей между моей героиней и мной было то, что я никогда не жила в Белгороде и моя бабушка была простой учительницей немецкого языка. Поэтому заучивать особо ничего и не пришлось.

— Молодец, теперь слушай внимательно, — сделав знак шоферу остановиться Аида Львовна продолжала уже более сосредоточенным тоном. — Сейчас ты выйдешь и направишься вдоль дороги, держась правой стороны. Метров через пятьсот увидишь развилку, остановишься и сделаешь три прерывистых свиста. Из леса выйдут наши связные. Их будет двое. Пароль на все время у тебя один, ответный так же. Они проведут тебя в центр города и покинут. Дальше сама. Адрес агента знаешь. Все нюансы задания обсудишь уже на месте. Никому не верь, полагайся исключительно только на себя, все решения по заданию принимаешь ты. Спустя пару недель на тебя выйдет наш человек. Через него можно будет связаться с штабом в исключительно неразрешимой ситуации. И запомни, у агента, с которым ты работаешь — своя цель, а у тебя — своя. Если что-то пойдет не так, наш человек тебя выведет. Пароль «кукушка», ответный «время идет». Запомнила?

— Да.

— В сумке документы. Теперь ты — Екатерина Дмитриевна Воронова. В случае чего эти данные пройдут проверку. Насчет этого не переживай.

— Хорошо, я все поняла.

— И помни! Играй, ласточка, играй! Это величайшая партия, сыграв которую ты спасешь не одну тысячу жизней. А теперь вперед, солдат! — строго отчеканила она и я вышла из машины.

С грустью посмотрев вслед отдалявшемуся автомобилю я отправилась в путь.

«Ну что, Екатерина Дмитриевна Воронова, добро пожаловать на дорогу в один конец, обратного пути нет», — прошептала я себе и быстро зашагала по пустынному пути вдоль леса. Вдали виднелись огоньки города. Они были совершенно маленькими, яркими, и в окружающей темноте казались мне предвестниками чего-то грандиозного и важного в моей жизни. Странно, но именно в этот момент мне в голову пришла мысль, что все будет хорошо, иначе и быть не может.

Очутившись у развилки, я свистнула три раза и из глубины леса вышли двое мужчин, одетых в маскировочную форму.

— Кукушка, — прохрипел низким басом один из них.

— Время идет, — ответила я с облегчением.

— Меня зовут Алексей, — сказал солдат с хриплым голосом. — А это Аркадий, — кивнул он на товарища. — Пойдем быстрее, скоро светать будет, в город нужно попасть пораньше, пока фрицы будут проводить смену патрулей. Замерзла, поди, дрожишь как осиновый лист, — беспокойно заговорил он.

— Нет, все хорошо, это нервы, — ответила я, едва поспевая за быстро передвигающимися по ночному лесу проводниками.

Не прошло и получаса как мы подошли к городу со стороны старого завода. Найдя лазейку, мы по очереди перебрались за забор. В городе царила тишина, лишь кое-где слышался вой собак.

— Надо подождать. Комендантский час закончится через четверть часа, и пойдут рабочие с ночной смены. Затеряемся среди них и выйдем к центральной площади, — проговорил Алексей.

Я стояла порядком уже замерзшая и решила оглядеться. Перед нами был старый завод по производству оборудования для тяжелой промышленности, который в настоящее время был переведен в стратегически важный объект немецкой армии, поскольку на нем производили львиную долю комплектующих для оружия. Я поморщилась. Мне была неприятна мысль о том, что построенное моим народом во благо, сейчас работало во вред ему, и все благодаря немцам.

Послышался гул сирены, который оповещал о том, что ночная смена закончена и все могут расходиться. Тяжелые железные ворота завода с тяжким скрежетом отворились и на улицу вышли около сотни рабочих. Мы поспешили затеряться среди них и успешно вышли к центральной площади.

— Пройдешь по главной улице метров триста. Увидишь хлебную лавку, свернешь за ней налево и пойдешь вдоль улицы. Справа увидишь дом с нарисованными на заборе цветами. Это и будет твое место назначения, — проговорил Алексей, на прощание по-отечески потрепав меня по плечу. — Ну, давай, девка, не подведи.

— Не подведу, — улыбнулась я и наши пути разошлись.

ГЛАВА 2

Подойдя к дому и быстро прошмыгнув в деревянную калитку, я поднялась по ступенькам и прислушалась. За дверью звучал спокойный разговор двух женщин. Я постучала и разговор стих. Дверь открылась и на порог вышла молодая стройная девушка с темными волосами.

— Здравствуйте. Что Вам нужно? — строго спросила она.

— Время идет, — я произнесла пароль, настороженно всматриваясь в черные глаза девицы.

— Кукушка, — ответила она и распахнула дверь, приглашая войти.

В доме было необычайно уютно, пахло пирожками и ромашковым чаем.

— Проходите, будем знакомиться, — девушка повернулась ко мне и, помогая снять пальто, представила свою мать. — Это моя мама, Мария Дмитриевна. Мама, это моя подруга. Помнишь, когда я ездила в лагерь после школы в одиннадцатом классе, мы там с ней познакомились. Я тебе говорила, что у нее вся семья погибла и ей нужна работа в городе. Она немного поживет у нас, пока устроится, хорошо?

— Деточка моя, да конечно! Кто ж поможет еще в такое время трудное? Проходи, родимая, я сейчас чайку налью, пирожков свеженьких поешь. Анька, — женщина обратилась к дочери своей. — Чего стоишь как истукан? Давай быстро подкинь дров в печку, вон уже почти погасла. Девка гляди замерзла как!

— Тебя-то как зовут? — Мария Дмитриевна внимательно смотрела на меня.

— Катя, — я блаженно улыбнулась, схватив кружку с чаем и с жадностью откусывая пирожок.

— Ешь, ешь, а то погляди какая костлявая, — она вздохнула и тихонько прошептала «проклятая война», а вслух добавила, — Анька, ты тут уж сама со своей подругой. Накорми, воду нагрей, пускай выкупается. А мне бежать на работу пора, котельная сама топить этим окаянным не будет.

— Да, мам, конечно. До завтра, — Аня чмокнула женщину в щеку и когда за Марией Дмитриевной закрылись двери и стихли шаги на улице, подсела ко мне за стол.

— Значит ты, Катя, у нас особо важный тайный агент, — на ее лице промелькнула добрая улыбка.

Наверное, никак в ее понимании не сочеталась моя внешность с тайным агентом, которого она ждала. Ведь перед ней сидела худенькая девчушка лет восемнадцати с длинными русыми волосами, зелеными глазами и тоненькими пальцами рук, которые держали крепко-крепко пирожок.

— Я знаю, что ты думаешь. Что я молодая и куда там мне до агентуры. Но, как говорят, внешность обманчива, — нахмурив брови проговорила я.

— Да ладно, я ничего такого не думала, — Аня поняла, что задела меня и уже более серьезным тоном добавила. — Я сейчас посвящу тебя во все детали. Информация из первых рук как говорится, — она подошла к столу и вынула из ящика несколько фотографий немецкого офицера.

Я узнала эти фотографии. Такие же точно снимки мне предоставляли для ознакомления с предстоящим делом.

— Это майор Алекс фон Рихтер. Непростая рыбка, но золотая. Через него проходят самые важные документы, касающиеся всей информации по нашему региону. Начиная от поставок оружия и заканчивая стратегическими картами наступления. Штаб, в котором он служит, подконтролен напрямую самому фюреру. Информацией ведает самой что ни на есть жизненно необходимой нам. Скоро начнется наступление в восточном направлении. Нашей армии нужна помощь. Добыть информацию удастся только тому, кто будет в непосредственной близости к его штабу и иметь неограниченный доступ лично к нему, — Аня многозначительно посмотрела на меня и продолжила, — мы выходим на него уже полгода, но ни на йоту не продвинулись. Уж слишком птичка рьяно охраняет свое гнездо. Это одно. Второе и самое главное — перед наступлением на восток он вернется в Берлин. Нужно выстроить отношения так, чтобы ты могла уехать с ним.

— Аня, объясни мне, почему выбрали меня? Почему я? Для меня данная тема — дремучий лес. Ты намного красивее меня, раз ты не смогла найти к нему лазейку, как смогу я?

Аня посмотрела на меня, задумчиво приподняла мое лицо за подбородок и проговорила:

— Потому что ты, моя дорогая, просто невероятно похожа на его покойную жену. И, кроме того, я пасу сейчас другой объект не менее важный. Нужно решать что-то с заводом. А у меня только-только начались сдвиги в этом направлении.

После этих слов я потеряла дар речи.

— То есть я буду должна сыграть на горе человека?

— Да, — просто ответила Аня.

Поразмыслив немного я спросила:

— А если он не клюнет?

— А ты сделай так, чтоб клюнул! У тебя одной такой козырь на руках. Мы этот козырь более полугода искали против него, — ответила девушка, поглядев из-подо лба на меня. — Можно было бы попробовать еще через кого-то, но мы исходили из человеческих качеств объекта. Нужен был кто-то из них более-менее человечный, поскольку задание то с продолжением.

— Хорошо, — тоном подчиненного солдата ответила я. — Что еще о нем?

— Красивый гад. Правда, он просто бесподобный. Воспитанный, благородный. Не пьет, в карты не играет, любовниц нет. Я не могу даже за прошедший год назвать хотя бы одну девицу, которой бы он покровительствовал. Когда он приходит в театр, да, он сидит, потягивает бокал вина, общается, может сыграть в карты, но… Он как будто потерял вкус к жизни. Я здесь всех офицеров знаю прекрасно. Кто-то бабник, не вылезающий из постели местных шлюх, кто-то любитель выпивки и драк, кто-то картежник заядлый, кто-то без ума от запаха крови, проливаемой на войне. А этот. У него все ровно. Он просто выполняет работу и не более. С таким всегда тяжелее, не знаешь на какой крючок его подцепить. Все делает по расписанию, все четко. Образец их хваленой немецкой педантичности. Если бы все фрицы были такие, мы бы давно проиграли войну. Сначала была мысль попробовать действовать через любовницу их оберста, но там тупик, женщина на контакт точно не пойдет, — она положила фотографию на стол. — Ты играешь на чем-то?

— На фортепиано, — я задумчиво смотрела на Аню. Данное ней описание немца ничем не отличалось от того, которое я получила в штабе.

— Как у тебя с немецким? — Аня с опаской посмотрела на меня.

— Отлично! — усмехнулась я, проговорив несколько фраз на чистейшем немецком языке так, что у Ани округлились от удивления глаза.

— Невероятно! Не знай я тебя, то подумала бы, что общаюсь с немкой.

— Я знаю. Моя бабушка была учительницей немецкого языка. Да и перед заданием пришлось шлифовать произношение. Так что на этот счет у меня голова не болит.

— Отлично. Работать мы будем в местном небольшом театре. Это не бордель, сразу тебя успокою. Это культурное заведение. Туда фрицы приходят в основном с постоянными любовницами. Это более-менее нормальное заведение в городе, так как рассчитано на элитный состав немецкой армии. Офицеры ведут себя вполне сносно, рук не распускают, но из всего бывают, конечно, и исключения. Кто зря попасть туда не может. Я смогла провести тебя в штат только благодаря тому, что поддерживаю отношения с штурмбанфюрером. Его зовут Фридрих фон Штейге. Не исключено, что он захочет с тобой пообщаться на предмет твоего отношения к рейху и прочего. Но так как ты моя горячо любимая родственница, он не будет сильно донимать тебя расспросом.

— Что он за человек?

— Слишком амбициозный и самовлюбленный немец! Это ему во многом помогает. Делает успешные шаги в карьере. Любит лесть. Пара слов о том, как он прекрасно играет в покер — и он твой навеки, — усмехнувшись, Аня щелкнула пальцами.

— Ты с ним спишь? — я покраснела, задав такой прямой вопрос.

— Нет, у нас этап затянувшихся ухаживаний. Я ему действительно нравлюсь и он, как настоящий джентльмен, будет продолжать эти ухаживания, пока дама сама не решит, что ее сердце навеки принадлежит ему и не упадет в его объятья, — Аня наиграно всплеснула руками и упала на кровать.

Смешная была эта Аня. Она бы точно понравилась Аиде Львовне.

— Кать, если честно, я очень переживаю, задание непростое. Мужчина и все такое. Но он более-менее из всех них человечный. Если все пойдет так, как надо, я думаю, что ты со всем справишься.

— Я понимаю. Сделаю все возможное и невозможное, — устало проговорила я.

— Так, тебя же одеть нужно прилично! Красоту свою показать. Ан, такого ястреба поймать нужно, — Аня вскочила и засмеявшись пошла в соседнюю комнату.

Минут через пять она вернулась, неся в руках платье ярко-красного цвета. Я такой красоты не видела никогда.

— Один из плюсов во всем этом, что поклонники — чертовы немцы. Вещей у меня полный шкаф. Держи, тебе подойдет.

Я смотрела на новую знакомую и ее позитивный настрой, несмотря на все происходящее, вызвал у меня улыбку.

— Великолепное, — я прислонила платье к себе и с вожделением провела рукой по приятной нежности шелковой ткани. — Скажи, пожалуйста, как оно, крутиться среди немцев? — нахмурив брови спросила я у Ани.

Аня задумалась. Она долго смотрела на меня, начиная видимо осознавать, что перед ней сидит испуганная девочка, на плечи которой упало задание в той сфере жизни, в которой она была совершенно неопытна. Присев рядом она взяла меня за руку.

— Катюша, я не знаю, что тебе сказать. Каждый из нас вносит свой вклад в победу на этой войне. Поскольку, какая бы ни была принесена жертва — она как зернышко, из которого вырастает колосок надежды. Один и еще один, а там глядишь и это уже целое поле, которое так нужно нашей стране в это ужасное время. Думаешь мне легко в спину слышать презрительно брошенные реплики? Просто за то, что мне приходится улыбаться каждому офицеру в форме. Услышишь и не оборачиваясь идешь дальше. Я ведь знаю, что делаю благое дело. А то, что оно внутри у меня не столь важно сейчас. Поэтому думай о том, что если не мы, то никто. А немцы, — Аня махнула снисходительно рукой, — мужики везде одинаковые.

— Я не боюсь. Не по себе просто. Ладно. Давай готовиться к вечеру, — я нахмурилась и начала снимать свою дорожную одежду.

— Ты иди и прими ванну. Потом поспи пару часов, а то свалишься еще во время игры на фортепиано, — Аня засмеялась и ее смех прогнал все сомнения в моей душе.

Изрядно уставшая и расслабленная после принятой ванны я заснула крепким сном. Мне снилась мама, которая гладила меня по голове и пела колыбельную. Она как будто бы говорила, что все устроится, все пройдет хорошо, что она гордится мной. Ее теплый образ почему-то всегда приходил ко мне во сне в самые трудные жизненные моменты. Не исключением стал и сегодняшний дебютный день.

— Вставай, соня, а то опоздаем!

Открыв глаза и еле сообразив, где нахожусь, я увидела Аню, которая бегала по комнате с нагретыми щипцами для завивки волос.

— Садись, будем делать из тебя что-то более-менее соблазнительное, а то провалим задание с твоим то видом! Худая, бледная! Боже мой! Не обижайся только.

Я быстро умылась и села у большого зеркала. Под действием ловких рук Ани я превращалась в принцессу. Когда процесс был окончен и я посмотрела на себя, то была приятно поражена. На меня из зеркала смотрело прекрасное создание. Длинные русые волосы были уложены в прическу по последней моде из немецких журналов. Зеленые глаза обрамляли густые черные ресницы, так мастерски накрашенные Аней. На приоткрытых губах блестела красная помада, благодаря которой они приобрели пьянящий изгиб. Глубокое декольте еле прикрывало хоть и небольшую, но такую красивую грудь. Такое преображение накинуло мне еще пару лет на мой возраст.

— Боже мой, это я? Не может быть! Анька, ты волшебница!

— Чего только не сделаешь для того, чтоб дело не провалилось, — Аня игриво показала язык.

ГЛАВА 3

Здание, в котором располагался наш небольшой театр, ранее было милым ресторанчиком, в который прежде любили захаживать горожане для того, чтобы послушать пение какой-то местной знаменитости и расслабиться за бокалом вина под пьянящие звуки фортепиано или скрипки. Теперь же это был центр развлечения для немецких офицеров, куда они приводили своих любовниц, где играли в карты и смотрели на танцевальные номера и небольшие музыкальные спектакли, которые ставила Аня.

Аня любила танцевать. Учась в институте, она занимала первые места в городских танцевальных конкурсах и подрабатывала учительницей у младших школьниц. Но это было так давно, оглядываясь назад, она уже, наверное, и не понимала, о ней ли была эта история. С приходом войны все изменилось. Уйдя в подполье, ее команда тщетно искала путь, как доставать информацию, ведь для этого нужно было быть в близком контакте с врагом. Как-то раз девушка, возвращаясь с работы, увидела объявление о том, что в местный так называемый «Театр музыки» требуется режиссер-постановщик. Так и закрутилось.

Пройдя внутрь помещения, моему взору предстала невероятно уютная обстановка, где каждая деталь говорила о том, что здесь царят порядок, практичность и основательность — три кита, на которых держался не только традиционный немецкий стиль интерьера, но и, пожалуй, Германия в целом. Я с грустью провела взглядом по стоящим пустым, натертым до блеска, дубовым столам, ждущим своих шумных посетителей, одиноко скучающей у входа скульптуре Афродиты, тяжелым бархатным портьерам темно-синего цвета, тоскливо обрамляющих небольшую сцену, и красавцу роялю, который чопорно стоял в углу и словно ждал, когда же кто-нибудь, наконец, сядет за него и разрешит разогнать томящую тишину пустынного зала. Между столами то и дело сновали молодые женщины, сервировавшие столы дорогими столовыми приборами. Вся обстановка говорила о том, что завсегдатаи этого заведения — люди не простого круга.

— Здесь у нас гримерка. Дверь закрывается на ключ изнутри, чтоб исключить попадание уж очень настойчивых поклонников внутрь. Проходи, — проговорила Аня, пропуская меня вперед в небольшой коридор, находящийся за сценой.

Я прошла в большую комнату, в углу которой стоял огромный шкаф с различными нарядами. Бесчисленное количество кружевных шортиков, юбочек, коротеньких платьиц, перьевых боа и париков было наполнением ему.

— Красиво здесь, — сказала я.

— Противно здесь, — отчеканила Аня. — Не будь это место для развлечения немцев, я безумно бы любила его, а так это просто мучение и не более.

— Аня, сколько лет Алексу? — спросила я, примеряя смешной рыжий кудрявый парик.

— Тридцать шесть.

— Вдвое старше меня, — протянула я.

— Ну, так это же твой конек, мужики падки на молодость. А если учесть, что ты очень похожа на его почившую женушку, то раз, два, и вуаля, он у тебя…, — Аня не успела договорить.

— Между ног, — закончила я фразу за нее.

Аня посмотрела на меня строгим взглядом:

— Под каблуком я имела ввиду. Но на самом деле не все так просто, как может казаться. К нему нужен особый подход.

Я нервно ответила:

— Будет ему подход особый, будь он неладен. Скоро мы поймем, что все пойдет как надо или провалится ко всем чертям. А сейчас мне нужно опробовать инструмент.

— Хорошо, идем, познакомлю тебя с нашим красавцем.

Я села за фортепиано и положила свои руки на клавиши. Черно-белые полоски мне маленькой казались такими красивыми, а чарующий звук, который они издавали, находил отклик в самых отдаленных уголках моей души. И как я могла знать, что именно этими клавишами я сыграю мелодию своей дальнейшей судьбы, когда Аида Львовна увидит меня, худенькую девчушку в платье в горошек с двумя смешными косичками на концерте в детском доме в Москве? Мои раздумья прервал громкий шепот моей новоиспеченной подруги:

— Катя! Пять минут до открытия! Быстро за кулисы!

Печально проведя пальцами по дорожке из клавиш я пошла в гримерку. Аня была уже одета в открытый костюм для танцовщиц кабаре, а рядом стоял высокий молодой человек с орлиным носом в костюме солдата.

— Это Александр, ну или просто Сашка, он мой напарник. Замечательный человек, прекрасный артист и музыкант, — торжественно представила она мне его. — Я вкратце посвятила его в тонкости нашего дела, — уже шепотом добавила Аня.

Я смотрела на молодого человека, а он в это время заливался ярким румянцем, который с головой выдавал тот факт, что я ему понравилась. Мне стало неловко. Чтобы как-то разрядить обстановку, пока Анька доводила до совершенства свой грим, я спросила у нового знакомого:

— Вы здесь уже давно, расскажите мне что-то о Алексе фон Рихтере. Любая мелочь может мне помочь.

Сашка быстро пришел в себя и уже со всей серьезностью сказал:

— Да что тут скажешь. На крупного зверя замахнулись. Занимает высокую должность в главном штабе. Раз в две недели конвой привозит документы в немецкий штаб, бумаги явно особого рода, раз возят с таким сопровождением. Он, оберст и еще один офицер подписывают их и конвой уезжает. Пару раз в месяц ездит куда-то, обычно по понедельникам, возвращается в среду. В этот вечер среды он сюда не приходит. У нас есть человек, который наблюдает за главным штабом. Так вот он это все докладывает — кто, к кому и когда. Как человек отличается особой сдержанностью, лишнего никогда не болтает, жестокостью не славится. Просто солдат, а не член банды головорезов, коими являются офицеры СС, например.

Сашка пару минут молчал и затем добавил:

— Катерина, что касается личной жизни майора, поскольку я думаю это главная часть твоего задания, то здесь могу сказать одно — никого. Ни постоянных, ни разовых женщин. Мужик ли он, — скривив губы в презрительной улыбке злобно проговорил парень.

Зазвучала музыка и Сашка с Аней вышли на сцену. А меня продолжили терзать мрачные мысли о том, смогу ли я справиться с этим заданием. Полгода работы с психологом при штабе! Были ли они? Сейчас мне предстояло встретиться лицом к лицу с мужчиной, на фотографию которого я смотрела за это время чаще, чем на себя в зеркало. И девочка в глубине души, несмотря на психологическую подготовку, начинала тихо плакать. Я подошла к столу, на котором стоял недопитый Аней бокал красного вина, и сделала глоток. Приятное тепло разлилось по телу и нервное напряжение немного отступило. И тут я услышала, как Анька, закончив свой номер, объявляет мой выход:

— А сейчас, уважаемые дамы и господа, я хочу представить вам изюминку нашего сегодняшнего вечера, юное дарование, мадмуазель Катерину. Она сыграет на фортепиано отрывок из пьесы Вагнера «Феи».

ГЛАВА 4

Занавес поднялся и я вышла на сцену. Странное чувство непреодолимого страха охватило меня. Оно длилось всего мгновение, но было настолько пронзительным, что я невольно закрыла глаза. По залу пробежал шепот и прозвучала насмешливая реплика:

— Наверное, мадмуазель поняла, что тонкая игра великого композитора ей не под силу.

Немцы так любили Вагнера, что мне было просто невыносимо противно играть эту тяжелую музыку. Я великолепно музицировала, чему была обязана моей строгой бабушке, которая при малейшей ошибке била меня по рукам. Когда я была малышкой, мне это казалось кощунством. Но теперь, о, бабушка, как я тебе благодарна! Я гордо вскинула подбородок и на чистом, без малейшего оттенка акцента языке, прекрасно отшлифованном в штабе подготовки разведчиков, бросила в зал фразу:

— Я сыграю, а кто усомнится в моем таланте после прослушивания, прошу на сцену проявить себя в том же качестве.

Сидевший за столиком в первом ряду немолодой офицер поднял бокал и громко сказал:

— Достойный ответ для такой юной особы. Давайте поддержим ее аплодисментами.

Все захлопали, а я заняла место возле фортепиано. Музыка всегда меня успокаивала. Раньше, когда становилось тяжело на душе, я садилась за старенький рояль в детском доме и под звуки мелодии уносилась в такое дорогое для меня прошлое. Туда, где не было войны, где я с братом сидела на кухне и уплетала мамины пирожки, а бабушка ворчала, что если я буду столько есть, то обязательно стану толстой, как тетка Марфа, бабушкина сестра, и меня никто не возьмет замуж. Я смеялась и игриво протягивала руку за следующим пирожком, а мама гладила по голове и говорила, что из меня в любом случае вырастет красавица независимо от количества съеденных мной пирожков. Сколько времени прошло! Как же это было мучительно больно вспоминать. И вот я здесь, среди ненавистных мне и моему народу фрицев играю не только музыкальное произведение, но и одну из самых сложных партий в моей жизни. Клавиши под моими пальцами запели волшебную мелодию. Я никогда не любила партии Вагнера, они был слишком тяжелы для моего восприятия. Но как нельзя кстати пригодились мне. Кто б подумал! Я нахмурила брови. Рояль был плохо настроен, для неискушенного уха музыка, которую он издавал, была безупречна. Но не для меня. Я поморщилась, подумав, что бы сказала моя бабушка, услышав игру такого инструмента. Ход моих мыслей был прерван в считанные секунды. Кто-то резко взял меня за подбородок и молниеносным движением заставил подняться, тем самым прервав выступление. Вслед за молчанием рояля в зале тоже воцарилась тягостная тишина. Все смотрели на сцену. Опомнившись я подняла свой взор на человека и встретилась взглядом с невероятного небесного цвета глазами, в которых читалось сразу несметное количество обуревавших их обладателя чувств. Там был и гнев, и печаль, и надежда, ненависть, что только я не увидела в этих глазах за то короткое мгновение. Передо мной стоял Алекс собственной персоной. Его пальцы крепко держали меня за подбородок, не давая опустить голову или отпрянуть в сторону. Кожей я чувствовала, как его рука едва уловимо дрожала.

— Простите, господин офицер, если вам не нравится, я могу сыграть что-либо другое, — придя в себя тихим голосом проговорила я.

Но немец молчал, пристально изучая мое лицо.

Из зала послышался оклик:

— Алекс, оставь барышню в покое. Дай ей доиграть. Черт бы тебя побрал! Чего ты выперся на сцену?

— Алекс наконец присмотрел себе девку, — хмыкнул другой, уже изрядно пьяный голос.

Молодой офицер отпустил меня и медленно окинув с ног до головы взглядом, который будто говорил мне, что наше знакомство продолжится, покинул сцену. Меня колотила дрожь. Я совсем, оказывается, не была готова так резко столкнуться с ним лицом к лицу. Доиграв это проклятое произведение я встала и сделала реверанс. Кто-то из немцев подарил мне цветы. В зале стоял громкий шум аплодисментов, который совершенно не заглушал гул от пульсировавшей крови в ушах. Я поклонилась и зашла за кулисы. В гримерке сидела Аня и нервно курила. Увидев меня она подскочила и обхватив за плечи защебетала:

— Ну, дорогуша, я такого не ожидала. Видать ты и правда, как две капли воды с его женушкой. Видела бы ты его в тот момент, когда вышла на сцену. Он стал бледным, как полотно. У меня прям колени подкосились от радости, что зацепило его так быстро. Это же успех, Катька. Ну, держись, немчура чертов, теперь!

Анька была явно довольна тем, что я прошибла эту броню непоколебимости, которой славился гордый офицер вермахта.

— Где он сейчас? — спросила я.

Анька украдкой выглянула в зал.

— Не знаю. В зале его нет, вышел, наверное. Слушай, у меня сейчас еще два выступления. Потом я зайду переодеться и нужно же будет представить тебя Фридриху. Выйдем, посидим у него за столиком, я познакомлю тебя с офицерами, затем пойдем домой. А пока сиди в гримерке. Соберись с мыслями. Дверь запри и не открывай. А то мало ли.

— Да, конечно, — ответила я.

Анька под громкие аплодисменты выбежала на сцену, а я села на небольшую софу в углу комнаты и придалась мыслям о человеке, о котором так много слышала и которого только сейчас смогла увидеть вживую. Алекс был хорош собой, этого у него не отнять. Высокий, стройный, он был выше меня на целую голову. Тонкие черты лица, волевой подбородок и небесно-голубые глаза выдавали в нем чистокровного арийца. Какое-то невероятно теплое ощущение наполняло меня изнутри и придавало умиротворения. «Благо, что он хоть на жабу не похож, это облегчает мне задачу», — подумала я и улыбнулась. Звуки музыки стихли и зал взорвался аплодисментами. Аньку явно любили немцы. Это было немудрено. Яркая, веселая, с звонким смехом она приковывала взгляд любого, с кем оказывалась рядом.

— Фух, — выдохнула она и как легкая бабочка впорхнула в гримерку, затем плюхнулась на стул и потянулась за сигаретой. — Дай мне пару минут, кошмар как устала,

Сделав пару затяжек и бросив мне небольшой тюбик сказала:

— Алекс, кстати, вернулся. Он за столиком с Фридрихом и еще некоторыми офицерами. Подкрась губы, совсем помаду всю съела.

Пока я красила губы и приводила себя в порядок, Анька успела переодеться в красивое черное платье с длинными кружевными рукавами и глубоко открытым декольте.

— Красота — страшная сила, — удовлетворенно проговорила она, довольным взглядом окидывая себя в зеркало, потом придирчиво осмотрела меня. — Подожди, последний штрих, — она достала из ящика стола небольшой стеклянный пузырек и брызнув пару капель себе на запястье протянула его мне. — Настоящая мадмуазель должна благоухать дорогими духами.

Я нанесла несколько капель на декольте и блаженно закрыла глаза, ощутив, как пьянящий аромат окутал меня с ног до головы.

— Идем, — Анька ободряюще сжала мою ладонь и мы направились в зал, где за столом, богато уставленном разнообразными закусками сидели немцы.

— Жрут, скоты, и не давятся, — прошипела мне Анька, и с широкой улыбкой добавила, подойдя к столу, — господа офицеры, позвольте.

Один из них поднялся и галантно помог занять нам места. Мне досталось место напротив Алекса, Анька же села слева от меня.

— Я хочу познакомить вас с моей родственницей, Катериной. Девочка чрезвычайно талантлива, музицирует, танцует. Настоящая находка для нашего театра.

— Чистой воды бриллиант, — проговорил сидящий справа от меня офицер.

Мне стало неприятно от его пристального взгляда.

— О да, господин Габриель фон Вольф, вы, как ценитель истинной женской красоты, верно подметили, — и уже обращаясь ко мне проговорила: — господин майор славится тягой ко всему утонченному и дорогому. А это, Катюша, похититель моего сердца, господин Фридрих фон Штейге, непревзойденный игрок и ловелас, — Анька бросила на немца игривый взгляд и подала ему руку для поцелуя, которую тот довольно прижал к своим губам.

«Падок на лесть», — вспомнила я слова Ани.

— Ну а это, — не унималась моя спутница, переводя взгляд на Алекса. — О, детка, это самый загадочный и неукротимый посетитель нашего великолепного заведения, господин Алекс фон Рихтер.

Надо отдать должное, Анька была великолепной актрисой. В любой момент она могла начинать смеяться и кокетничать, даже если на душе скребли кошки. Я же в этот момент сидела и испуганно хлопала своими длинными накрашенными ресницами и совершенно не понимала, как себя вести среди этих красивых и сильных молодых мужчин, которые с несказанным интересом смотрели на меня.

Алекс же сидел напротив, небрежно откинувшись на спинку стула, и с пристрастием наблюдал за мной. После первого впечатления, которое я на него произвела во время игры на рояле, он, казалось, совершенно оправился и теперь, как ни в чем не бывало, взирал на меня. Мне этот взгляд был неприятен, поскольку его магнетизм поднимал во мне волну непонятных мне чувств.

— У вас прекрасный немецкий, — продолжил разговор Габриель фон Вольф, наливая нам с Аней шампанское в фужеры. — Я бы даже сказал, что чересчур идеальный для русской девушки.

Я посмотрела на него и ответила:

— Моя бабушка преподавала немецкий в институте, она была невероятной женщиной, любила доводить все до совершенства. Не исключением стал и мой немецкий.

— А игра на фортепиано тоже ее заслуга? — не унимался он.

Чтоб прервать допрос я, опустив глаза, тихо прошептала:

— Ее, и она бы много чему меня научила еще, если бы не погибла во время бомбардировки, — закончила я, гневно сверкнув взглядом в сторону фон Вольфа.

— А мадмуазель с характером! — присвистнул Фридрих.

Анька же поперхнулась шампанским и больно ткнула меня носком в ногу.

— Люблю строптивых женщин, — произнес фон Вольф, прищурив глаза.

— Меня не надо любить, — приняла я его вызов, чувствуя, что с этим офицером у меня будут проблемы, и наигранно потупив взор добавила: — Будет достаточно, если вы будете приклонять колени исключительно перед моим талантом.

Фон Вольф многозначительно повел бровью и закурил сигарету. Алекс же слегка улыбнулся, ему явно понравилось то, как я поставила на место известного бабника.

— Как вы относитесь к великому Третьему Рейху? — к допросу подключился Фридрих.

— Я всего лишь слабая женщина, — прощебетала я, — которая хочет мира и покоя. Великая игра меня мало волнует.

Я изо всех сил старалась строить из себя глупенькую молоденькую девочку с широко раскрытыми глазами, полными восхищения, склоняющую голову перед сильными мира сего, коими представляли себя немцы. Но моя рука так крепко сжала ножку фужера с шампанским, что побелели костяшки пальцев. Фон Вольф взглядом уловил этот мой жест и усмехнулся. Ответ же полностью удовлетворил Фридриха и он переключил внимание на Аню. Я перевела взгляд на Алекса и в его глазах увидела, что он понимал, что я не настолько глупа, как хочу казаться, и ему это явно нравилось.

— Я хотел бы принести свои извинения, — проговорил Алекс, закончив рассматривать меня. — Я вас, наверное, порядком напугал сегодня.

— Да, не каждый день меня вот так выдергивают из-за рояля, — ответила я.

— А правда, Алекс, что это было? — Фридрих пытливо посмотрел на своего приятеля.

— Мадмуазель Катерина очень похожа на одну женщину, мне на минуту даже показалось, что это она, — Алекс взял бокал и залпом выпил его, чем выдал свое скрытое напряжение.

— О, Алекс, никогда бы не подумал, что ты можешь так среагировать на появление женщины, — не унимался офицер.

— Полно те, Фридрих, у каждого свои тени прошлого, — Алекс недовольно посмотрел на приятеля.

— Вы даже не пригубили шампанское, — обратился фон Вольф ко мне. — Вы брезгуете пить с нами за столом?

— Нет, что вы! — ответила я и пригубила немного тягучего напитка, пузырьки которого ударили мне в нос и я поперхнулась, залившись при этом краской стыда. Я никогда не пробовала шампанское.

Анька засмеялась:

— О, господа офицеры, не смущайте Катерину, она еще совсем ребенок и право никогда не пробовала шампанское. Но ничего, — похлопала она меня по руке, — пройдет немного времени, и ты станешь разбираться в винной карте не хуже любого сомелье.

— Пройдет немного времени и мадмуазель станет разбираться во всем, в чем должна разбираться молодая красивая женщина, — заметил Габриель с видом упыря, который нашел свою жертву.

Алексу это явно не понравилось и он оборвал речь друга:

— Мадмуазель сама решит, в чем ей нужно разбираться, а в чем нет.

— А когда она это решит, я буду рядом, — не унимался фон Вольф, который своей репликой явно бросал вызов Алексу.

— Господа офицеры! — вздернув нос, проговорила я. — Что и когда я решу не касается ни одного человека, находящегося за этим столом!

Алекс смотрел на меня и, скорее всего, все более убеждался, что девочка, сидящая перед ним не так проста, как кажется.

Зазвучала музыка и фон Вольф обратился ко мне:

— Разрешите пригласить вас на танец, — проговорил он, галантно вставая с видом, явно не принимающим отказ.

Танцевать с ним совершенно не хотелось. Но, поскольку мне нужно было налаживать контакты среди этих богом забытых людей, я кокетливо подала ему руку и приняла приглашение.

Габриель фон Вольф был немногим выше меня. Чисто выбрит, с густыми темно-русыми волосами, аккуратно подстриженными по последней моде, и пронзительными серыми глазами. Правую бровь рассекал неглубокий шрам, что придавало его виду некую демоничность. Сильный волевой подбородок украшала небольшая ямка, которая немного сглаживала его беспощадный облик. На вид ему было около тридцати пяти или сорока лет.

Уверенным движением руки он прижал меня крепко к себе и мы закружились в танце.

— Вы красивая девушка. Слишком красивая и юная особа, чтобы долго оставаться без покровителя, — нагло заявил он.

— И вы хотите предложить себя в качестве него? — я дерзко, может даже слишком дерзко для женщины в моем положении, с вызовом ответила, прямо смотря в холодные серые глаза.

— А почему бы и нет? — с деловой хваткой, как будто покупает кобылу на базаре, проговорил он, еще крепче прижимая меня к себе.

Этот нахальный человек обладал какой-то непреодолимой притягательностью. Его серые глаза будто гипнотизировали меня. От него веяло такой силой и опасностью, что я невольно поежилась.

— Боюсь, господин офицер, я вынуждена вам отказать, — отчеканила я.

— Почему? — уже более жестким тоном проговорил Габриель.

— Потому, что вы совершенно не интересуете меня как мужчина, — на свой страх и риск я выкинула фразу, которая могла меня просто погубить в тот момент.

Офицер холодно прищурил глаза и ответил:

— Не было еще кобылы, которая бы не была мной объезжена.

— Я кобыла не из вашего стойла, — парировала я, отстранилась и сделав реверанс, быстро вернулась за стол.

Все сидящие за столом внимательно наблюдали за нами во время танца. По их лицам было видно, что они обсуждали нашу пару. Когда мы вернулись, разговор стих и воцарилась неловкая тишина. Анька нервно барабанила по столу своими тонкими пальцами. Алекс явно переживал за меня, поскольку скорее всего знал, на что способен его приятель и поэтому волна недовольства, которую он тщательно скрывал, все сильнее и сильнее накатывала на него, проявляясь в его потемневших синих глазах.

— Катюша чудно танцует, — с явным наслаждением проговорил фон Вольф.

По-моему, мой отказ только подлил масла в огонь. В ту минуту я корила себя за столь строптивое поведение.

— Для вас я Екатерина Дмитриевна, — вспылила я не сумев справиться с эмоциями и посмотрела на Аню, которая была белее скатерти в этот момент, затем на Алекса, безмолвно прося у него помощи, которая не заставила себя ждать.

— Габриель, не пристало кавалеру столь фамильярно разговаривать с дамой, — отчеканил он другу и обратившись ко мне, извиняющимся тоном сказал: — Примите извинения за моего друга, он не хотел вас обидеть.

— Ой, Алекс, вечно ты со своим благородством! — со смехом откинувшись на спинку стула воскликнул фон Вольф и ущипнул за зад проходящую мимо официантку.

— Кошмар, — пробормотала я себе под нос на русском языке.

— Что значит кошмар? — задал вопрос мне фон Вольф с усмешкой.

— Это значит, что у вас отвратительное поведение.

— Да, покладистостью я не славлюсь. Даже наоборот.

— Аня, ваша сестра слишком дерзко ведет себя по отношению к немецкому офицеру, вы не находите? — недовольно вмешался в нашу перепалку с фон Вольфом Фридрих.

— Отчего же, Фридрих? Катерина правильно всё делает. Она остается собой в нашем обществе, это заслуживает похвалы, а не порицания, — вступился за меня снова Алекс.

— Точно сказано. Мне интереснее видеть девушку с характером, чем испуганно хлопающую ресницами куклу. А здесь посмотрите-ка на нее! Она готова испепелить меня взглядом! — фон Вольф с интересом смотрел на меня.

— А мне совершенно не интересно то, что интересно вам! Я просто не собираюсь вести себя по-другому. Вы для меня такие же люди, как и все. И если у мужчины отвратительное поведение, то я не собираюсь делать вид, что это не так только потому, что он немец, — я многозначительно посмотрела на фон Вольфа.

— Дорогой Габриель, не сердитесь, — Анька включила тон лисы и продолжила, — Катя просто нервничает, для нее все это в новинку, и вы свои напористым вниманием просто напугали ее. Правда, Катюша? — с грозным видом она повернулась ко мне.

Мне ничего не оставалось сделать, как опустить глаза, изобразив отчаянное раскаяние, которого и в помине не было.

— А теперь прошу нас извинить, — продолжила подруга. — Но нам нужно домой. Вечер выдался трудным, нам нужно отдохнуть, чтоб завтра с новыми силами радовать вас всеми гранями искусства.

Она лучезарно улыбнулась, нежно поцеловала Фридриха в щеку и мы поспешили удалиться.

Пока мы ждали Сашку, который должен был подогнать машину, чтобы отвезти нас домой, к нам подошел Алекс.

— Катя, можно с вами поговорить наедине? — обратился он к нам с Аней.

— О, господин майор, вам то я могу доверить свою сестричку на все сто процентов без всяких переживаний, — прощебетала Анька и поспешила удалиться.

— Катя, скажите, пожалуйста, что вам сказал фон Вольф, когда вы танцевали? Я видел, вы расстроились.

— Ничего особенного, просто назвал меня кобылой, которую он обязательно объездит.

Голубые глаза Алекса потемнели от гнева.

— Не бойтесь его, я даю слово, что он вас не тронет. Но все же будьте с ним весьма осторожны. Я давно с ним дружу, но порой и сам не знаю, что в голове у этого человека.

— Спасибо вам, господин офицер, — я нежно прикоснулась к его руке. — Но я знаю свое место, а оно очень шаткое в этом мире безжалостных мужчин. Красивой женщине все равно придется выбирать покровителя, хочет она того или нет. Уж лучше сильный покровитель, чем толпа солдат.

Я посмотрела на пораженного моим ответом Алекса и пошла к выходу, где меня ждала нервно курящая Анька, давая понять, что больше не хочу говорить об этом,

Когда мы сели в машину, она на меня заорала:

— Ты о чем думала, когда так разговаривала с фон Вольфом? Ты хоть представляешь себе, что это за человек? И глазом моргнуть не успеешь, как очутишься в канаве, изнасилованная и с простреленной головой!

— Не кричи на меня.

— Не кричи? Я вообще не знаю, что теперь будет. Ты ж как крыса с ним, зубами клац клац клац, — прошипела она щелкнув пальцами у меня перед лицом.

— А он другого и не заслуживает!

— Катя, — уже более спокойным тоном проговорила Анька. — Этот офицер очень и очень опасен.

— Да знаю, уже это поняла, — спокойно ответила я.

— А мне кажется не поняла.

Сашка, который всю дорогу молчал, промолвил:

— Кать, фон Вольф — негодяй. И если он на тебя глаз положил, то горя не оберешься теперь. Надо что-то с этим делать.

— Этого еще нам не хватало, — устало ответила Анька и закрыла в раздумьях глаза. — Я поговорю с Фридрихом, может он поможет, если этот гад будет слишком настойчив. А так — развивай поскорее тему с фон Рихтером, на чужой кусок Габриель вряд ли захочет нападать. Кстати, о чем вы говорили?

Я вкратце пересказала наш разговор и Анька одобрительно кивнула. Больше мы в этот вечер с ней не перекинулись ни словом. У каждой голова была занята своими мыслями.

Вернувшись домой мы так же молча выпили чай и легли спать. Следующий день обещал быть трудным.

ГЛАВА 5

Проснулась я рано утром от того, что услышала тихий шепот в соседней комнате.

— Костя, поставка продовольствия будет через неделю во вторник, путь у них прежний, через мост. Партия будет большая. Если все пройдет хорошо, вы будете обеспечены продуктами до самого лета.

— Фрицы точно не поймут, что это ты передала информацию?

— Точно, не переживай. А теперь забирай картошку и уходи, патруль только что прошел по улице, следующий будет через полчаса. Ты должен успеть добраться до просеки.

Темная фигурка коренастого мужчины с большим мешком за плечами быстро промелькнула мимо меня и скрылась за дверью.

Аня тихо улеглась в свою постель.

— Ань, — проговорила я.

Анька подскочила, как ошпаренная.

— Я думала ты спишь!

— Да нет, я услышала ваш разговор. Это партизан?

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— Как тебе удалось узнать о времени прибытия продовольствия?

— Ну, ты вчера видела, что мы пили только шампанское? А немцы очень любят красное вино. Значит, оно просто у них закончилось. А раз закончилось, значит, скоро должна быть поставка. Я спросила у проходящей официантки, нельзя ли принести бутылку, но Фридрих ответил мне, что я смогу выпить вина только через неделю в среду. А раз в среду, то поставка придет во вторник. Вот так, не вызывая подозрений я и добываю нужную информацию.

— Ну ты даешь! — я восхищенно смотрела на эту красивую и такую невероятно умную девушку.

— Ничего сверхъестественного, просто логика, — улыбнулась она мне. — А теперь ложись, есть еще время поваляться. Сегодня будет трудный день.

— А что сегодня такого особенного?

— Сегодня день рождения у Габриеля. У нас так заведено, что на каждый день рождения офицера я готовлю танцевальный номер. Немчура заказывает, что хотел бы увидеть на свой праздник, я исполняю. На день рождения Фридриха это был номер с средневековым танцем, Алекс отказался от представления, приезжий штурмбанфюрер СС как-то заказал мне ландлер, в общем у кого что болит как говорится. Сегодня Габриель.

— Тьфу, и как ты такое выдерживаешь!

— А так, Катенька. Пока все будут веселиться на дне рождения, а это будет большая часть офицерского состава, часть гестапо и комендатуры, основные силы патрулей будут сосредоточены вокруг театра и наши смогут вынести с завода патроны и передать партизанам. Вот так и выдерживаю, Катюш, так и выдерживаю, — проговорила Аня с грустью в глазах. — Танцую, а сама представляю количество патронов, которое получат наши мужики. Это стоит любых жертв, понимаешь?

Я кивнула в ответ и спросила:

— Ну, а что фон Вольф хочет сегодня увидеть?

— Да танец восточной красавицы, — она зевнула и потянулась. — Покручу пупом перед этим гадом за несколько сотен патронов, делов-то, — она изобразила круговое движение бедрами и расхохоталась.

— Ой, не могу, Ань, мне бы твой подход ко всему этому кошмару! — я схватила подушку и запустила в свою новоиспеченную подругу.

Еще немного поболтав, мы притихли, и каждая задумалась о своем. Анька, наверное, переживала о том, насколько успешно закончится сегодняшняя операция. А мне покоя не давала мысль о том, получится ли у меня окрутить Алекса. Хотя было видно, что я его заинтересовала, все же полной уверенности в успешном продвижении у меня не было.

Ход наших мыслей прервал приход матери Ани. Мария Дмитриевна зашла, держа в руках кувшин с молоком.

— А, проснулись уже, вертихвостки мои, — тяжело дыша она стала снимать старую стеганую фуфайку. — Сейчас молочка спарю вам и пойду к Марфе, захворала уж больно она, второй день не встает. Побуду у нее пока. Не дай бог помрет еще, помочь то некому ей. А так глядишь и выхожу ее. Вы тут справитесь без меня?

— Да, конечно справимся, мамочка! — Анька подскочила и крепко обняла свою пожилую мать.

У меня на глаза навернулись слезы. Я так скучала по своей маме! Еще хоть разок, последний разок обнять бы ее и прижать к сердцу, вдохнуть ее такой родной запах, сказать ей, как сильно я ее люблю. Попросить прощения за все обиды, какие я по своей глупости нанесла ей. «Мама! Моя милая и дорогая мама! Ну почему ты так рано меня оставила? Ничего, я устрою этим скотам фашистским! — подумала я. — Я все сделаю, чтоб отомстить за своих родных, которые той злополучной ночью погибли при бомбардировке нашего поселка!»

Встав с постели и накинув на плечи пальто я вышла на крыльцо. Мне срочно нужно было вдохнуть морозного свежего воздуха, иначе я завыла бы, как белуга. И только зимний воздух наполнил мои легкие, как мне стало свободнее дышать! Почему-то пришло понимание того, что мне нетрудно смириться со своим заданием, до сегодняшнего утра, как мне казалось, камнем лежащего на моих плечах. Нет, я справлюсь! Справлюсь ради тысяч тех детей, у которых еще живы их матери. Справлюсь ради тысяч тех детей, которые уже их потеряли в этой кровавой войне. И когда-то, когда закончится эта проклятая война, какая-нибудь смешная девчушка с веснушками на щеках обнимет свою маму, а я буду знать, что это и благодаря мне тоже! Что я, так рано потерявшая своих родителей, не осталась в стороне, а внесла вклад в победу над черной смертью, пахнущей порохом и дымом. Посмотрев на восходящее солнце я поняла, что именно сегодня родилась новая девушка Катя и нет ей более пути назад.

Спустя мгновение на порог вышла Мария Дмитриевна и, с испугом схватив меня за плечи, втолкнула в дом, пробурчав при этом: «Ишь ты, на морозе стоит! Заболеть поди еще не хватало». А я повернулась и прижалась губами к ее морщинистой старенькой щеке, пахнущей мятой и вереском, и тихим шепотом сказала «спасибо», мысленно обращаясь к своей маме. Как будто эти слова были сказаны для нее, словно через эту старенькую женщину она меня слышала, слышала и прощала за все. Потом так же быстро я прошла в комнату и закрыла с улыбкой дверь за Марией Дмитриевной.

Анька сидела за столом и с аппетитом уплетала пирожок, запивая его горячим молоком. Посмотрев на меня, она перестала жевать.

— Чего случилось? — спросила она озабоченно.

— Ничего, все просто отлично.

— Да ты какая-то странная.

— Нет, правда, все хорошо, думаю о вечере сегодняшнем, что сыграть то мне сегодня.

— Аааа, — протянула она, подозрительно на меня косясь, затем добавила серьезно, — похоронный марш сыграй.

Мы переглянулись и залились громким хохотом.

— Ладно, а теперь серьезно. Кать, по поводу вчерашнего твоего лязганья зубами в сторону фон Вольфа.

— Аня, все теперь будет по-другому, не переживай. Я справлюсь.

— Я тебя очень прошу, не дерзи Габриелю. От того, насколько у нас налажены отношения в театре с приходящими немцами, зависит многое. Ты же понимаешь? Фон Вольф занимает второе место по статусу после Алекса, но если Алекс человек чести, то фон Вольф полная противоположность ему. Это черт, Кать! Понимаешь? Черт!

— Второе место говоришь, — я задумчиво погладила лоб.

— Да. Я с ним в хороших отношениях, поскольку мне покровительствует Фридрих, а они с Габриелем дружат. Поэтому в твоих интересах скорее найти подход к Алексу, кабы не бежать потом от этого волка, черт бы его побрал. А теперь давай собираться, нужно еще подогнать костюм, украсить зал, дел невпроворот.

Через полчаса за нами заехал Сашка.

— Ну чего, Анюта, готова крутить пупом перед фрицем? — розовощекий парень улыбался во весь рот.

— Да ну тебя, — Анька запустила снежком в смеющегося парня и надула губы.

— Ладно тебе, не дуйся, — крутя руль машины он посмотрел на меня. — Она просто наше спасение, на самом деле. Она такую информацию порой вытягивает из этих самовлюбленных фрицев, я просто диву даюсь, как у нее это получается. Не девка, а клад!

— Да я уже это поняла, — улыбнулась я в ответ.

Машина подъехала к театру и мы, собрав пожитки, зашли внутрь. Анька принялась подгонять костюм под свою фигуру. Я же села разучивать никак не поддающийся кусок из произведения Вагнера. Вокруг все суетились. Официантки бегали и расставляли столы полукругом. По задумке во время танца именинник должен был сидеть в центре на стуле, украшенном по типу трона, а восточная красавица в лице Ани исполнять перед ним свой танец.

За час до того, как гости начали собираться, приехал Фридрих и подошел к Ане. Они начали живо о чем-то спорить. Аня отчаянно жестикулировала, хватала немца за руки и, как мне показалось, была в отчаянии. До меня долетали обрывки фраз, услышав которые я поняла, что речь шла обо мне. Решив не теряться в догадках, я подошла к этой дискутирующей парочке:

— В чем дело? — спросила я.

— Майор фон Вольф… — начал было говорить Фридрих, но Анька его перебила.

— Она не сможет, Фридрих, просто не сможет….

— Аня, это ее работа, если она не может выполнять эту работу, пускай найдет себе другую. Это развлекательное заведение, а не пристанище для чопорных монахинь!

Я стояла и совершенно не понимая, что происходит, прикрикнула на них:

— Давайте я сама буду решать, что я смогу, а чего нет!

Фридрих оторопел.

— Чего соизволил хотеть господин офицер? — я с грозно приподнятой кверху бровью смотрела на Аньку.

— Понимаешь, Габриель хочет, чтоб это…, — она сделала паузу. — Ты танцевала вместо меня. Но я говорю, что ты не умеешь, у тебя не получится, ты сильна только в классике, — быстро тараторила Анька.

«Вот тварь», — мысленно подумала я. А вслух добавила спокойным тоном, обращаясь к Фридриху, скривив губы в презрительной улыбке.:

— Передайте господину майору, что я буду танцевать.

— Вот и прекрасно, — сказал Фридрих, потрепав меня по щеке. — А то не будет, не может, — передразнил он Аньку и спешно вышел из зала.

Мы же удалились в гримерную, поскольку времени оставалось совсем мало.

— Кать, ты прости, что так получилось.

— Да твоя-то какая вина? — снимая с себя всю одежду сказала я. — Тащи сюда свой чудо-костюм.

Анька быстро подала мне сверток с одеждой из тончайшей прозрачной ткани, надев который я поняла, что стою практически голая, за исключением расшитого бисером широкого пояса, который едва прикрывал мое нижнее белье, и точно такого же сверкающего лифа, едва закрывающего мою грудь. Повернувшись к зеркалу, я оторопела. На меня смотрела Шахерезада из сказок тысячи и одной ночи, которые мне читала еще совсем маленькой мама. Анька распустила мои длинные волосы, которые тяжелым покрывалом упали до самого пояса, на руки и ноги надела покрытые камнями браслеты. Найдя в шкафу прозрачный платок я соорудила подобие вуали на лицо и повернулась к Ане. Та стояла и чуть не рыдала, а я чтоб хоть как-то разрядить обстановку сказала:

— Ну чего, готова я пупком крутить перед фрицами?

— О да, готова, –расхохоталась она хлюпая носом.

— Не переживай, я справлюсь, — обняв за плечи подругу прошептала я.

— Да я знаю, что справишься. Просто я ведь понимаю, зачем он это делает. Он унизить тебя хочет после вчерашнего. Он же видит, какая ты, как серьезно ко всему относишься. Он любит ставить людей на место. Ублюдок.

Я посмотрела Ане в глаза:

— Той девочки больше нет. Хочет танец, будет ему танец. Такова моя роль. Ты не забывай, мне нужно наладить контакт с кем-то из них, — вздернув гордо голову, я поправила лиф на своей груди и вспомнила слова Аиды Львовны: «Играй, девочка, играй».

В этот момент в гримерку вошел Фридрих, проверить точно ли мы выполняем указание. Зашел и застыл на месте от представшего его взору моего превращения. Я же подошла к нему вплотную и проговорила:

— Ну, как вы думаете, господин майор будет доволен?

Фридрих провел похотливым взглядом по моей груди, обнаженному животу, длинным стройным ногам, которые были отчетливо видны через прозрачную ткань восточного наряда и довольно кивнул головой. Я хмыкнула и подошла к занавесу.

За спиной я услышала, как Фридрих обратился к Ане с нотками сожаления в голосе:

— Все, пропала твоя сестра. Держу пари, что скоро она сдаст свою крепость Габриелю. Он же не уймется.

— Может быть ты повлияешь на него? — тихо спросила Аня мужчину.

— Нет, я не хочу наживать себе врага в лице фон Вольфа. И, кроме того, на него повлиять невозможно. Так что, Аня, извини, но здесь я тебе ничем не помогу, — резким тоном, не принимающим возражений, отчеканил Фридрих и вышел из комнаты.

«Все, теперь совсем без вариантов», — услышав эту реплику подумала я. Но в сердце было на удивление спокойно и когда в зале погас свет и зазвучала чувственная восточная музыка, я вышла на сцену в полной уверенности, что победа сегодня будет именно за мной.

— Второе место по статусу говоришь, Аня, — проговорила я тихо сама себе.

В темном зале, мрак которого рассеивали только зажженные свечи, звучала тихая мелодия, которая слово убаюкивала меня и тихим, слышимым только мне шепотом говорила: «Шшшшш, тише, успокойся». Я начала исполнять чарующий восточный танец, медленно продвигаясь к центру зала, к тому месту, где сидел с довольным видом виновник сего торжества, с наглой усмешкой взиравший на меня. Я не спускала с него взгляд, мои ярко накрашенные глаза зеленого цвета сверкали как у кошки при свете свечей. Каждый изгиб моего красивого молодого тела выполнял пьянящие движения. Среди толпы немцев послышался довольный шепот. Подойдя вплотную к Габриелю я сняла с себя вуаль и накинув ему ее на шею села на руки и резко притянула к себе так, что наши губы практически соприкоснулись. Пару минут мы молча смотрели друг другу в глаза, затем я прошептала:

— Ну что, майор, доволен? С днем рождения!

Не нужно было слов, его тело само ответило за своего хозяина. Я чувствовала это, сидя на нем верхом, что он не просто доволен, он охвачен безудержной страстью. Его тяжелое дыхание с легким запахом выпитого алкоголя обжигало меня. Его взгляд, наполненный коктейлем из изумления, восхищения и ненависти говорил мне о том, что победа действительно за мной. Я прижалась губами к его чувственному рту и больно прикусила его нижнюю губу, в ответ услышав животный стон мужчины. Не дав ему опомниться, я резко встала, и, повернувшись спиной к изумленному немцу, начала удаляться, выполняя плавные движения бедрами. Краем глаза я заметила Алекса, который стоял возле самой сцены. Проходя мимо него, я резко повернулась, вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза своим полным слез взглядом. Поскольку почему-то стоять вот в таком виде именно перед этим человеком и было для меня унижением. Швырнув ему в лицо свою вуаль, быстро взбежала по ступенькам на сцену и скрылась за занавесом.

Зал взревел от восторженных криков и аплодисментов зрителей, только я не испытывала удовольствия от такого громогласного успеха. Я тихо прошла в гримерку и бессильно опустившись на стул перед большим зеркалом с остервенением стала сдирать с себя маску этой прекрасной Шахерезады, коей мне довелось быть всего мгновение назад.

В двери тихо постучались и, быстро накинув на плечи халат, я поспешила открыть. На пороге стоял Алекс. Я отпрянула. Его я меньше всего сейчас хотела видеть. Он, ничего не сказав, опустил вуаль на стул и прижал меня к своей груди, поцеловав в макушку. И тут я не выдержала и начала рыдать так, как рыдала, наверное, только на похоронах родителей. Слезы не прекращали лить ручьем из моих глаз. Он же, легко подхватив меня на руки, сел на стоящий в углу диван и держал меня так, укачивая как маленького ребенка. Так мы сидели до того времени, пока в комнату не влетела Анька, но, увидев нас, поспешила удалиться. Я же, придя в себя, поспешно встала с его рук и проговорила:

— Извините, господин офицер, это просто нервный срыв. Не каждый день приходится выплясывать вот так, практически голышом, перед мужчинами.

Алекс подошел ко мне, приподнял мое заплаканное лицо и проговорил:

— Больше тебя это никто не заставит делать, я тебе обещаю, — провел большим пальцем по моим губам, и чмокнув меня в мой красный нос вышел из гримерки, оставив меня в полном недоумении. В тот момент я поняла, что между нами рождается какая-то непонятная мне незримая связь, тонкой невидимой ниточкой все крепче и крепче сплетавшая наши судьбы воедино.

ГЛАВА 6

Как только за Алексом закрылась дверь в комнату шустро проскочила Анька.

— Катя, что тут было?

— Ничего, просто эмоции через край.

— А он что?

— Он утешал, — коротко ответила я, мне совершенно не хотелось сейчас говорить о Алексе, эта тема приобретала для меня сокровенное значение. — Ты мне лучше скажи, как там праздник.

— Довольны, сволочи. Особенно Габриель. Но ты, конечно, перегнула палку, Катька. То, что ты там вытворяла, бесследно не пройдет.

— Я этого и добивалась.

— Зачем? — Анька удивленно подняла брови.

— Я подумывала об этом, но именно сейчас приняла решение. Я не буду завязывать отношения с Алексом. Просто не смогу выполнить то, что мне полагается, если буду с ним, Аня, не смогу, я чувствую это, я слишком таю рядом с ним и ощущаю, что и он переживает то же самое. Если я напоминаю ему человека, который был ему дорог, то это неизменно приведет нас к глубокой связи, а здесь я должна рассуждать трезво, ты понимаешь?

— Кать, но у тебя есть задание и определенная цель, — строго проговорила Аня, резко вставая с дивана.

— Я знаю. Но идти к этой цели я буду по другому пути.

— По какому такому другому? — выглядывая за дверь зашипела Анька.

— Габриель. Ты сама сказала, что он второй человек по статусу после Алекса. А раз он стоит всего ступенью ниже, у него есть доступ к нужным документам тоже.

— Дура ты! Фон Вольф страшный человек. Через него ты не сможешь подобраться никуда! Это заведомо провальное дело. Женщины для него ничего не значат. Так, поматросил и ты на улице! Была тут одна молодая девушка, официанткой работала, фон Вольф прохода ей не давал. Но потом, пару ночей и все, выкинул как использованную вещь. Она даже не смогла больше быть здесь, решила уехать к тетке в деревню. Он очень жестокий! А нам нужен такой, чтоб из ладони твоей ел. Фридрих как-то рассказывал, что, когда в гестапо не могут выбить из кого-то информацию, туда едет фон Вольф. Ты представляешь, что он сделает с тобой, если ты проколешься на чем-то? Зачем тебе это надо?

— Тебе не понять, я каким-то шестым чувством понимаю, что так будет лучше, я справлюсь, Аня, верь мне.

Подруга пожала плечами и спросила:

— У меня нет голоса влиять на твое задание?

— Нет, мне дали свободу действия. Было ясно сказано, неважно каким путем, но сделать.

— Ладно, дерзай, не утащи только всех за собой, будь предельно осторожна.

— Буду, Аня, буду, — ответила я и начала переодеваться в платье ярко-синего цвета, которое выигрышно оттеняло мою кожу. В нем я не казалась уже такой бледной. На шею я намотала длинную нитку жемчуга и украсила свою тонкую талию расшитым черным бисером поясом.

— Ловко ты почистила мой гардероб, — с улыбкой прокомментировала мой новый образ Аня, ей явно нравилось видеть меня в своих вещах.

— У тебя там столько всего, — я по-детски радовалась тому, что могу надеть на себя такую красоту.

В этот момент дверь бесцеремонно распахнулась и на пороге появился Габриель. Отрывисто бросив Ане сухое «выйди» он прошел в комнату и остановился возле окна.

— Господин майор, я на секундочку украду свою сестру, можно? — испуганно пролепетала Анька.

Габриель сделал жест рукой и мы вышли за дверь.

— Катя, мне это совсем не нравится. Алекса здесь нет, его в штаб вызвали. Он просил меня присмотреть за тобой, — шептала Анька испуганным голосом.

— Нет, я справлюсь. Ты сейчас пойдешь в зал и будешь развлекать там гостей. Ни под каким предлогом не заходи в гримерку, пока он здесь, ты меня поняла?

Анька отчаянно затрясла головой.

— Ты меня поняла? — зашипела я на нее, и подруга поспешно выбежала в зал.

Я же, сделав глубокий вдох и поправив свои волосы, собранные теперь уже в высокий пучок на голове, повернулась и открыла дверь в комнату, в которой, как мне казалось, меня ждала сама смерть.

Габриель стоял, облокотившись на стол и сложив руки на груди. Взгляд его холодных серых глаз, казалось, пронизывал меня насквозь. Мне стало не по себе, поскольку передо мной стоял не просто мужчина, стоял хищник. Таких мужчин единицы. Он был слишком умен, слишком проницателен. Обыграть его можно было только имея в рукаве козырь, а какой — я пока не знала.

— Спасибо за танец, — к такой услышанной фразе я не была готова и опешила.

— Не за что. У вас же праздник, а это моя работа, не более, — пожав плечами произнесла я в ответ.

— Ты очень красивая девушка, Катя, и умная. Ты прекрасно понимаешь, что я могу после всего просто взять тебя здесь на столе и мне никто не помешает. Но, несмотря на понимание этого, ты все равно бросила мне вызов. Поэтому я спрошу тебя прямо — чего ты хочешь?

Момент был решающий. От моего ответа зависело сейчас все.

Я подошла к нему на расстояние вытянутой руки и смотря прямо в глаза сказала:

— Ты хочешь взять меня силой? Нет, не думаю. Твой интерес ко мне намного глубже, чем просто мимолетное наслаждение, иначе ты бы сейчас проделал все то, о чем сказал. Ты пресытился уже давно женщинами, которые легко даются тебе. Тебе нужна достойная партнерша, партнерша — противник, которую нужно укрощать. Только так ты можешь получить полное удовлетворение. Поэтому ты и захотел, чтобы я танцевала сегодня. Ты хотел меня укротить, поставить себя выше меня. Но сам попался в свою ловушку. Как жаль! Ты не думал, что молодая девушка обыграет тебя в этой игре. Я видела это в твоих глазах, когда сидела верхом на тебе. Ты не унизил меня. Мне абсолютно наплевать, танцевала я полуобнаженная перед толпой немцев или не танцевала. А вот сам ты еще больше загорелся желанием уложить меня в постель. Ты красивый мужчина, но чувства трепета ты во мне не вызываешь. Но ты был прав, когда сказал вчера, что мне нужен покровитель, сильный покровитель, который не даст мне погибнуть в это нелегкое время. Поэтому предлагаю сделку. Мое внимание в обмен на твою защиту. Я скрашиваю тебе жизнь здесь и не даю скучать, ты же оберегаешь меня от всего того ужаса, который тянет за собой слово «война».

Я произнесла эту речь совершенно спонтанно, но по его лицу увидела, что попала в точку.

Аида Львовна сейчас гордилась бы мной. Еще в разведшколе она отмечала мою природную способность отыскивать в человеке самое сокровенное и использовать это против него же. Возможно, поэтому она, не колеблясь, и отправила меня, молодую девочку, на такое важное задание. Она знала, что я справлюсь с ним, как никто другой. И дело было не в том, что я похожа на жену Алекса. Просто другой подходящей кандидатуры у них не было.

Я подошла вплотную к Габриелю и расстегивая пуговицы на платье бросила ему вызов, словно перчатку в лицо:

— Осилишь такое покровительство?

Серые глаза Габриеля стали темными от нахлынувших чувств. Одним рывком он притянул меня к себе и впиваясь в губы жестоким поцелуем прорычал:

— Осилю.

Пара движений его рук и разорванное платье лежало на полу. Меня колотила внутренняя дрожь, но я не подавала вида. Роль моя должна была быть сыграна великолепно. Он медленным движением, словно наслаждаясь моментом, вытащил из моих волос шпильки и они пушистым покрывалом скрыли мою наготу. Затем он уложил меня на ковер и проведя языком по моей шее впился зубами в мой сосок. Я застонала от боли, но мучитель не унимался. Он провел дорожку языком по моему животу и спустился ниже, чем вызвал у меня негодование. Но, когда его язык коснулся пульсирующего бугорка у меня между ног, меня пронзило томительное чувство предвкушения чего-то большего и застонав, я выгнулась ему навстречу. Далее он с господствующим взглядом снял с себя одежду, и закинул мои ноги себе на бедра. Я ни на секунду не закрывала глаза, хотя мне было ужасно страшно. Это не было тем занятием любовью, о котором мы шептались с подружками на скамейках в парке. Это было противостояние двух сильных личностей, каждая из которых хотела взять верх над другой. Это было противостояние красивого жестокого мужчины и молоденькой девушки, которая каким-то непонятным образом понимала, что, несмотря на кажущуюся неопытность, обуздает бешеный нрав этого человека.

Одним мощным рывком Габриель жестко овладел мной, вызвав тем самым невыносимую боль. Я до крови прикусила свою губу и застонала, закрыв глаза. Но через мгновение я почувствовала перемену в его поведении. Он, наверное, до последнего момента не верил в то, что я девственница. Уж слишком далеко мое поведение было от общепринятой застенчивости невинной девушки. Теперь же, когда он это ощутил, наткнувшись на преграду в моем теле, он лежал на мне, и в его взгляде читалось непонятное мне выражение немого вопроса. Подняв руки, я запустила нежно пальцы в его волосы, тем самым давая понять, что не хочу, чтобы он останавливался. Последующий за этим поцелуй был настолько нежным, что я невольно прильнула к нему. Затем он начал двигаться во мне настойчиво, но настолько ласково, что тупая боль постепенно отступала, а на ее место приходило доселе неизведанное мной глубокое чувство наслаждения. Я все крепче обхватывала своими ногами этого невероятно искусного любовника, он же ни на миг не отводил взгляд от моего возбужденного лица. Наше дыхание слилось воедино, как и наши тела. Почувствовав приближающийся пик наслаждения, я выгнулась под ним дугой и услышала ответное рычание испытавшего чувство бешеного удовлетворения самца.

Пока я лежала под ним, пытаясь унять громкий стук сердца, Габриель приподнялся на локте и сказал, вытирая пот с моей шеи:

— Для меня это честь.

Я же положила ему на губы свои пальцы, давая понять, что не хочу это обсуждать.

— Почему ты мне не сказала? Если бы я знал, я бы дал тебе время привыкнуть ко мне. Первый раз всегда важен для любой девушки.

— У меня нет времени, — произнесла я фразу, значение которой он вряд ли понял тогда, — да и что бы это изменило? Не думаю, что ты бы отступился.

— Не отступился бы, ты права. Даже наоборот. Но ты же понимаешь, что теперь я тебя не отпущу, — нахмурив брови продолжил он.

Я, почти оправившись от нашей схватки, продолжила играть свою роль:

— Ты попробуй удержи сначала, — с вызовом сказала я ему, напоминая о нашей сделке.

Он расхохотался, встал и поднял меня с ковра как пушинку. Ему видно приходилось по вкусу все, что происходило между нами. Опустив меня на стоящий в углу диван, он начал одеваться, а я наблюдала за ним. Сейчас он не казался мне таким уже страшным. Правду говорят, что постель сближает людей. Приведя себя в порядок, он присел на край возле меня:

— Я так понял из вчерашнего разговора, что ты сирота и живешь у Анны сейчас?

— Да.

— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне и ушла из театра, — тоном человека, не принимающего возражения, проговорил Габриель.

Но не на ту нарвался.

— Я перееду к тебе тогда, когда сама посчитаю, что хочу этого. И в театре я буду выступать столько, сколько нужно, — но увидев, что наталкиваюсь на волну недовольства, переползла ему на руки и тихо прошептала ему на ухо, — больше только не заставляй меня танцевать полуголой, я тебе это едва ли еще позволю, — больно укусив его за мочку уха я вскочила и укуталась в халат.

Габриель только бровью повел. Было видно, что ему нравится то, что я сама хочу рулить по дороге своей жизни.

— Хорошо, тогда я дам тебе машину и шофера, не хочу, чтоб ты передвигалась одна.

Я поморщилась, поскольку понимала, что он начинает меня контролировать. Машина была как нельзя кстати, но вот шофер.

— Нет, — проговорила я. — Не сейчас.

— Сейчас, — наше перетягивание одеяла продолжалось.

— Габриель, мне не нужен твой приставленный за мной хвост, хочешь удержать, не натягивай поводок, а то могу сорваться, — вспылила я и поняла, что перегнула палку.

Немец молча встал и подойдя ко мне больно схватил за подбородок. Вот тут-то я и начала понимать, что противник еще тот у меня.

— Твой поводок держать я буду очень твердой рукой, не получится сорваться, — проговорил строго он.

У меня затряслись коленки от ужаса, но я решила не отступать:

— Нет, говорю тебе, — ответила я и приготовилась к печальным последствиям.

Габриель стоял и его, скорее всего, восхищала моя смелость. По глазам ведь он видел, что мне ужасно страшно, но непоколебимая сила воли заставляла меня стоять на своем. По-видимому, он часто видел этот взгляд у русских, когда ему приходилось выбивать из них информацию. И сейчас я тоже не сдавалась, о нет, я сражалась против него всеми доступными мне средствами. Хватка его железных пальцев ослабла, он поцеловал меня долгим нежным поцелуем и отпустив пошел к выходу. Уже у самых дверей он обернулся ко мне и промолвил:

— Машина будет, — и сделав небольшую паузу добавил, — когда тебе будет необходима.

Я улыбнулась и кивнула, давая ему понять, что он достойный противник.

ГЛАВА 7

Следующая неделя пролетела незаметно быстро. Театр — дом — театр. Ни Алекса, ни Габриеля я не видела. Лишь только каждое утро шофер фон Вольфа привозил мне разные сладости, не давая мне забыть о нем. Анька, видя проявление такого внимания, только недовольно морщилась, но все равно с удовольствием грызла душистые конфеты из черного шоколада. Она ни о чем меня не спрашивала, а я не хотела рассказывать. Мы понимали и так друг друга с полуслова с того момента, как она зашла в гримерку и увидела на полу разорванное платье красивого синего цвета, которое знаменовало собой мою капитуляцию перед мужчиной.

Но вот настал вечер среды. После утомительного выступления Анька и я сидели за столиком. Я раскладывала пасьянс, а Анька грустно курила сигарету.

— Сегодня мало народа, — удивленно проговорила я.

— Мало, — прищурившись, нервно проговорила Аня.

Мимо проходила официантка и Анька ее окликнула:

— Принеси нам, пожалуйста, бутылку Мадеры, — попросила она и нервно забарабанила пальцами по столу.

Официантка удалилась и через несколько минут принесла на подносе бутылку красного вина. Анька поблагодарила и лихорадочно загасила сигарету о пепельницу.

— Что с тобой такое сегодня? Что-то случилось? — спросила я, не понимая, что могло быть причиной ее странного поведения.

— Что случилось? — прошипела в ответ она. — Помнишь наш разговор о вине в тот вечер, когда к нам в дом приходил Костя?

— Помню.

— Бутылку видишь?

— Вижу, — до меня начало доходить.

— Это значит, что доставка продовольствия прошла успешно. Что-то случилось. И Костя сегодня должен был прийти к нам домой, а так и не пришел. А немчуры смотри, практически нет сегодня. А по средам их тут пруд пруди. Фон Вольф первый приходи часов в пять всегда. А где он сейчас? Ты его видишь? Потому что он, скотина, в гестапо сейчас, я уверена, кто-то попался, и операция сорвалась.

— Да подожди ты, мы же ничего еще не знаем!

— А чего тут знать? Крыса у нас завелась, Катя, крыса! — Анька, еле сохраняя самообладание, налила нам в бокалы вина.

Затем она залпом выпила пьянящий напиток и сказала:

— Я в гримерку, хочу побыть одна, мне надо подумать, — схватив свою пачку с сигаретами, она удалилась.

Я сидела так часа два и раскладывала пасьянс снова и снова, погруженная в свои мысли, смотря куда-то сквозь карты. И тут ход моих мыслей прервал голос Габриеля:

— Два Туза.

Я вздрогнула.

— Что?

— Два туза, ты пропустила, — проговорил он, проведя пальцами по моей шее.

От этого прикосновения у меня по телу пробежали мурашки. Я подняла взгляд от стола и увидела его и Алекса, который с недоумением смотрел за жестом своего друга. Я покраснела и отвела взгляд. Алекс едва уловимо грустно кивнул. Я знала, что он все понял. Но сохраняя самообладание, тепло поприветствовал меня, поцеловав мою руку. Габриель же с победоносной улыбкой смотрел на нас обоих. Мне в эту минуту захотелось чем-нибудь запустить в эту самодовольную физиономию. Издав нервный вздох, я отхлебнула вино из бокала.

— Почему вы так поздно? — придя в себя и лучезарно улыбнувшись спросила я.

— Вчера было нападение на конвой с продовольствием, — затягиваясь сигарой Габриель внимательно смотрел на меня.

— И что, большие потери? — я столь же внимательно смотрела ему в глаза, откинувшись на спинку стула.

— У нас нет.

— Кого-то взяли? — на свой страх и риск продолжала выпытывать я.

— Взяли, — проговорил Габриель, выпуская изо рта густой клубок дыма.

Он все понимал, этот сидящий напротив меня жестокий мужчина. Он прекрасно знал, что я сейчас чувствую, и дразнил меня. Но я не унималась.

— Это партизаны? — я сверлила его взглядом.

— Партизаны, — он отвечал мне таким тоном, как будто бы подбрасывал полено за поленом в костер.

— И кто-то раскололся? — я почти шипела на него, задавая вопрос.

— Пока нет, но скажет, обязательно.

«Садист чертов» — пронеслось у меня в голове. Я с такой ненавистью на него смотрела и, чтоб хоть как-то сбить довольную усмешку с лица этого кровожадного упыря, я сняла туфлю и провела ногой под столом по внутренней поверхности его бедра. Самодовольная ухмылка сползла с лица немца в два счета. А я в это время обратилась к Алексу:

— Господин офицер, а вы тоже принимаете участие в кровожадных допросах над партизанами?

— Нет, это удел Габриеля, — ответил он, и все так же, казалось, с непреодолимым непониманием смотрел на меня.

— Отчего так?

— Он более успешен в той области, когда дело касается воздействия на человеческую психику.

— О да, я это заметила, — надев туфлю обратно на ногу я одарила Габриеля надменным взглядом.

В этот момент к нам подошел комиссар и Габриелю пришлось отойти к нему за стол для разговора.

— Катя, вы…, — Алекс явно не мог проговорить вслух свой вопрос.

— С Габриелем? Да, — грустно ответила я.

— Но как? Он насильно вас?

— Нет.

— Тогда я не понимаю.

— И не надо понимать меня, Алекс, не надо меня понимать, — устало проговорила я.

— Извините, я вас расстроил. Я не должен задавать такие вопросы. Это не мое дело.

— Нет, ничего. Все нормально.

— Если он вас принуждает, я вмешаюсь, вы только скажите. Я знаю Габриеля, он мастер психологического давления. Еще в первый вечер я понял, что он от вас не отстанет. Но не вмешался. А потом тот праздник и меня не было рядом. Это я виноват. — он так горько обо всем этом говорил, что мне хотелось рыдать.

— Алекс, можно вас по имени? — спросила я.

— Конечно.

— Жизнь все расставит на свои места. Кто с кем и когда пойдет по дороге жизни, — я протянула руку и положила ее на его ладонь.

Он провел своими пальцами по моему запястью. Мы смотрели и без слов понимали друг друга. Это было удивительное чувство. Я как будто знала этого человека сто лет, хотя в действительности перекинулась с ним всего несколькими фразами. Откуда взялось это ощущение? Я объяснить не могла. Такая связь может быть послана только свыше. Заиграла музыка, призывая скучающих людей на танец.

— Давайте потанцуем, Катя, — тепло проговорил мне Алекс.

Мы вышли на середину зала и закружились в пьянящем танце, смотря друг другу в глаза. Этот мужчина был такой родной. Было так странно, я совершенно не воспринимала его, как врага. Именно поэтому я не захотела подставлять его, я жертвовала собой ограждая его и чувствовала, что знай он всю ситуацию то поступил бы так же.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — тихо проговорил он. — Ты очень похожа на мою жену, покойную жену, Еву. Она такой же была в юности. В начале войны она погибла в автокатастрофе.

— Мне очень жаль, Алекс, небеса забирают лучших так рано, — проговорила я, смотря в его небесно-голубые глаза.

— Я хочу, чтоб ты знала. Мне очень больно видеть тебя с Габриелем. Он сложный человек и может тебя обидеть. Но раз уж ты выбрала его, в любой момент, в любой ситуации я приду тебе на помощь, что бы ни случилось. Только скажи.

— Спасибо, — с горечью прошептала я. — Мне нужно было это услышать.

Я положила голову ему на предплечье и мы молча наслаждались этой близостью до того момента, пока не прекратила играть музыка. Алекс проводил меня к столику, за которым уже сидел Габриель, поцеловал мою руку и покинул театр.

— Он тебе нравится, — спокойным тоном проговорил фон Вольф.

— Нравится, — ответила я, играя с бокалом вина указательным пальцем.

— Почему же ты сделала такой выбор? Алекс хороший, намного лучше меня. Почему я, а не он? Я же вижу, что и ты ему нравишься. Не знаю, правда, что за подноготная у этой симпатии, ведь ты немного похожа на его погибшую жену. Но, тем не менее, дай ты ему повод, и ты бы тогда лежала не подо мной.

Я не знала, что мне ответить, чтобы выйти из ситуации и решила просто польстить ему.

— Мне не нужен хороший, мне нужен сильнейший. Здесь нет хороших. Это вы в Германии у себя хорошие. А здесь вы все одинаковые. Убийцы и захватчики. Так что поразмыслив, между силой и благородством, ты уж извини, но я выбрала силу, — удивительно, но я совершенно не боялась этого сидевшего передо мной человека.

— Красива и чертовски умна, — проговорил Габриель, — мне стоит тебя остерегаться.

— Стоит, — посмотрев на него я отхлебнула вино из бокала. — А теперь хватит разговоров, отвези меня к себе, — с вызовом проговорила я и он, усмехнувшись, галантно подал мне руку.

Всю дорогу я молчала. Когда машина подъехала к дому я была удивлена. Габриель один полностью занимал дом бывшего начальника завода.

«Значит никаких лишних глаз, это хорошо» — сделала я для себя приятное замечание.

Дверь нам открыла пожилая домработница.

— Ты можешь быть свободна, Марта, — вежливо сказал Габриель невысокого роста женщине.

Она изобразила на лице наиграно приветливую улыбку и презрительным взглядом окинула меня с ног до головы, затем, накинув на себя старое пальто закрыла за собой дверь.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — с насмешкой проговорил немец.

— Так уж и скромную, — хмыкнула я в ответ.

Сняв верхнюю одежду мы прошли в зал, богато обставленный лакированной мебелью и увешанный дорогими картинами.

— Шампанское или вино? — спросил Габриель, наматывая локон моих волос себе на палец.

— Ничего не надо, — ответила я начиная расстегивать пуговицы на его форме.

Пока я это делала, он с довольным видом смотрел на меня, явно получая удовольствие от того, что я досталась именно ему. Затем я подняла на него глаза и поцеловала, нежно потянув зубами за нижнюю губу. Он издал едва уловимый стон и схватив меня на руки отнес в спальню. Освободив друг друга от одежды, мы придались жадным ласкам. Было странно, я не любила, даже ненавидела этого человека, но он вызывал во мне такое необъяснимое, неистовое первобытное желание! И он это чувствовал. Ему было безумно приятно, что я совершенно не играла в постели, а с самой настоящей страстью откликалась на каждую его ласку. Он был настолько нежен со мной, что у меня это вызвало улыбку и я прошептала:

— Я не фарфоровая, не разобьюсь.

Засмеявшись он резким движением перевернул меня на живот и схватив больно за волосы произнес охрипшим от страсти голосом:

— Девочка хочет пожестче?

— Хочет, — простонала я и он овладел мной.

Надо признать, хоть мне и не было с кем сравнивать, но я отметила про себя, что любовник Габриель просто великолепный. Женское удовлетворение было для него на первом месте. Он просто упивался теми минутами, когда я, царапая ему плечи, издавала громкие стоны, достигнув пика в нашей игре. Порядком вымотав меня за эту ночь Габриель, наконец, отстал и уснул, крепко прижав меня к себе.

Проснулась я от того, что мой нос почуял едва уловимый запах ароматного кофе. Открыв глаза, я увидела Габриеля, который уже был полностью одет в военную форму и сидел на кресле рядом с кроватью, с интересом разглядывая меня и потягивал горячий напиток. Я села на постель, натянув на себя простыню и проговорила сонным голосом:

— Что?

— Ты мне нравишься такой, сонной и с растрепанными волосами, — усмехнулся в ответ мужчина.

Я скорчила гримасу, обратив внимание на свое отражение в зеркале:

— Красота — страшная сила, как говорит Аня, — скрипучим голосом ответила я ему, и он зашелся громким хохотом.

— Мне не хватало такого человека рядом, как ты, — успокоившись серьезным тоном сказал немец.

— Не пугай меня, Габриель, ты знаешь меня всего ничего.

— Этого достаточно для того, чтобы понимать, что с тобой не соскучишься.

— О да. Скучать тебе явно не придется, — с только ведомым мне подтекстом проговорила я и мы замолчали, смотря друг на друга.

— Габриель, ты женат? — нарушила я молчание первой.

— А ты хочешь замуж за меня?

— За тебя? О нет, боже упаси! — с наигранным ужасом воскликнула я и уже более серьезно добавила, — и все же.

Немец опустил глаза и пару минут молча смотрел в свою чашку, как будто кофейная гуща подсказывала ему ответ.

— Был женат, — наконец промолвил он. — У меня были жена и трое детей.

— Были?

— Были, — он встал и подошел к высокому окну.

— И что случилось? — не унималась я.

— Они погибли. Все, — хрипло ответил он.

Было видно, что ему больно. Я смотрела на этого человека и понимала, что совершенно его не знала. Оказывается, он тоже мог испытывать горе, хотя казался таким непрошибаемым. Как говорят, у каждого были свои скелеты в шкафу. Я поняла, что больше не хочу ничего у него спрашивать, ничего не хочу знать, иначе моя человечность заведет меня в тупик и с этим мужчиной. Какое бы он не испытывал горе, то, что он творил на моей земле — его не оправдывало.

Выбравшись из постели, я нагишом подошла к нему, он уже сумел взять в себя в руки и холодными серыми глазами смотрел на меня. Жестко развернув к себе спиной, он наклонил над столом и грубо овладел мной. Он словно вымещал на мне зло из-за того, что я посмела своими вопросами вторгнуться в святая святых его прошлого. Когда он закончил терзать меня то нежно поцеловал в шею и, схватив на руки, уложил обратно в кровать. Наклонившись надо мной, провел своим носом по моей переносице и прошептал:

— Ты сегодня остаешься здесь. Выспись хорошенько, прими ванную, я дал указание Марте, что тебе можно все. Ты сегодня хозяйка в этом доме. Я буду поздно и хочу, чтоб ты меня ждала за ужином. В соседней комнате гардеробная, выберешь себе, что надеть.

— Хорошо, — нежно улыбнувшись протянула я. — Все, что захочет господин майор.

Габриель вышел из спальни и улыбка сползла с моего лица.

ГЛАВА 8

Подождав пока за окном стихнет звук отъезжающей машины я, накинув на плечи шелковый халат, вышла из спальни.

«Марта, Марта, что за человек у нас Марта?», — думала я, разыскивая в этом большом доме пожилую домработницу.

Услышав в дальней комнате звук гремящей посуды я направилась туда. Открыв дверь, я оказалась в просторной чистой кухне, в которой вкусно пахло свежеиспеченным имбирным печеньем. Я с наслаждением вдохнула этот аппетитный запах, который напомнил мне время, когда на Рождество бабушка пекла такое же печенье и покрывала его сладкой тягучей глазурью белого цвета. Прошлое, прошлое, как было оно для меня дорого! Отогнав от себя печальные мысли, я спросила у суетящейся у печи, словно бы не замечающей моего присутствия, женщины:

— Можно войти?

— Можно, — бросила она сухой ответ, повернувшись ко мне и с нескрываемым интересом разглядывая пару минут, а затем добавила, — Я вам накрою завтрак в гостиной.

— А можно здесь? — спросила я, указав рукой на большой круглый стол из красного дерева, одиноко стоящий в центре комнаты, который как бы всем своим грустным видом говорил мне: «Ну посиди хоть ты тут!»

— Как хотите, — она отвернулась, наливая мне из блестящего пузатого самовара чай. Затем переложила на красивую тарелку яичницу с кусочками колбасы и поставила передо мной на стол.

— Приятного аппетита, — сказала мне Марта и хотела было уже уходить, но я ее остановила.

— Позавтракайте со мной, пожалуйста.

— Прислуге негоже садиться за стол с господами, — отчеканила она, немного удивившись моей просьбе.

Я в недоумении подняла брови.

— Полноте, Марта, какая же я госпожа? Так, мимолетная птица.

Мой ответ явно понравился этой строгой пожилой женщине и она, улыбнувшись и налив себе в чашку чай, подсела ко мне за стол.

— Вы явно не одобряете меня.

— Мое дело здесь уборкой и готовкой заниматься, мадмуазель, а не одобрением или порицанием поведения барышень, которые захаживают к господину офицеру.

«Умная», — сделала я для себя вывод.

— И много сюда захаживает этих барышень? — не унималась я.

— Много, — внимательно смотря на мою реакцию ответила Марта отпивая чай из чашки.

Но не увидев на моем лице и капли каких-либо ответных чувств на свою реплику явно было обрадована этим.

— Он говорил мне, что был женат, но его семья погибла, — продолжала я, пытаясь оценить насколько много знает Марта о Габриеле и хоть немного понять, как она относится к нему и смогу ли я ей доверять.

— Вы бы не поднимали эту тему, — сделав небольшую паузу сказала она. — Он очень непростой человек.

— Почему? — пытливо вглядываясь в ее черные, как смоль, глаза продолжала выпытывать я.

— Если не хотите стать здесь еще одной мимолетной птицей, — ответила она моей же репликой.

Я довольно кивнула ей в ответ, сделав для себя вывод, что женщина, сидящая передо мной, при правильном моем подходе к ней явно станет для меня союзницей.

— Габриель сказал, что я могу взять одежду из гардеробной.

— Можете, — и после минуты молчания она добавила, — там полно красивой женской одежды, которую он покупает для своих любовниц.

И тут меня осенило! Она мне дает намек на то, что я не должна быть такой как все! Я откинулась на спинку стула и изумленно смотрела на нее. Она же в свою очередь, допив чай, встала из-за стола и проговорила:

— Прошу меня извинить, но мне нужно идти убирать дом. Майор сказал, что сегодня будет ужинать с вами дома, если вам не составит труда, напишите мне, какие вы блюда хотели бы видеть сегодня на столе?

— Мне все равно, — задумчиво произнесла я, переваривая в голове свое новое знакомство с Мартой. — Уверена, что бы вы ни приготовили, это будет очень вкусно.

Я отодвинула от себя пустую тарелку и, поблагодарив за завтрак, двинулась к выходу. Но на пороге повернулась и спросила:

— Я осмотрю дом, вы не против?

— Конечно, — Марта с одобрением кивнула.

Выйдя в длинный коридор я пошла осматривать этот огромный пустынный дом. Когда-то здесь, наверняка, бегали дети, разгоняя своим звонким криком томящую сейчас тишину. Теперь же в нем царило грустное молчание, которое, казалось, было в тягость и самому дому. Первым делом я пошла в гардеробную. Это было мое чисто женское любопытство, вызванное репликой Марты о том, что там куча одежды. Зайдя в длинную комнату с огромным зеркалом в углу и пушистым тяжелым ковром на полу, я увидела мечту, наверное, каждой молоденькой девушки. Бесчисленное количество нарядов висело в шкафах. Шелковые, муслиновые, гипюровые платья всех цветов радуги одиноко ждали того момента, когда какая-либо женщина наденет их и выведет в свет посмотреть на то, что же происходит за стенами этого дома. Шляпки, накидки, перчатки и мягкие шубки, туфли, украшения — все это добро лежало без дела в этой комнате, больше похожей на магазин женской одежды. Я удивленно посмотрела на всю эту красоту и захлопнула дверь, пребывая в полной уверенности в том, что ничего отсюда брать не стоит.

Теперь же моей следующей целью было найти кабинет Габриеля. У него просто должен был быть кабинет. Открывая дверь за дверью, я наконец попала в небольшую уютно обставленную комнату, одну стену которой занимала огромная библиотека, по центру стоял дубовый стол, а в углу, рядом с большим глобусом, стоял сейф. Выглянув за дверь, я убедилась по доносящимся из кухни звукам, что Марта вряд ли побеспокоит меня еще некоторое время, и быстро подошла к сейфу. Дернув за ручку я, как и предполагала, удостоверилась, что он надежно закрыт. Затем я двинулась к столу, в надежде, что возможно где-то смогу найти ключ. Хотя прекрасно понимала, что такой человек, как фон Вольф вряд ли хранит ключ на видном месте. Скорее всего он надежно его прячет или носит с собой. Но чем черт не шутит. Подойдя к столу я открыла ящик и пошарила в нем, естественно ничего не найдя. С недовольным видом задвинув его обратно, я принялась рассматривать документы, которые с свойственной немцам скрупулезностью были сложены на столе. Пробежав глазами по нескольким, ничего не значащим письмам я наткнулась на какую-то карту с датами и отметками. Изучив хорошо все надписи, меня осенило! Я держала в руках карту с отмеченными путями перевозки грузов на ближайшие две недели вперед, скорее всего продовольственных, поскольку каждая дата, проставленная на карте, означала вторники, а так как Аня говорила, что продовольствие привозят по вторникам в основном, то не исключено было, что моя догадка была верной. Найдя на столе чистый лист бумаги и на скорую руку перерисовав увиденное, я сложила все, как есть и тихонько выскочила из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Больше ничего в доме меня не интересовало. Я прошла в гостиную и села в кресло, изучая то, что сейчас было мной скопировано. Так я сидела около часа, потом поразмыслив пошла на кухню к Марте и сказала:

— Мне отлучиться надо на пару часов, к ужину обязательно буду. Если можно, приготовьте мне ванную перед моим приходом.

— Как скажете, — ровным тоном ответила женщина, затем, подойдя ко мне, положила свою руку на мое плечо и тихо проговорила, — господин офицер не любит, когда кто-либо заходит в его кабинет, даже мне там убирать запрещено.

Я побледнела.

— Когда выходите оттуда, пожалуйста, ключ оставляйте повернутым так, чтобы он занимал горизонтальное положение по отношению к полу, — похлопав меня по плечу закончила она и улыбнувшись пошла заниматься своими делами.

Я стояла и испуганно хлопала ресницами. Как я могла быть так неосторожна? Но моя интуиция мне упорно подсказывала, что этой женщине можно доверять. Когда я уже отвернулась и пошла к выходу в коридор, то услышала, как женщина тихо проговорила слово: «Кукушка».

— Что, простите? — оторопело спросила я.

Марта смотрела в окно, затем повернувшись ко мне отчетливо произнесла наш пароль. Значит Марта и есть тот самый агент, о котором мне говорила Аида Львовна, когда предупреждала, что со временем меня в городе найдет наш человек.

— Время идет, — проговорила я в ответ.

После я подошла к старой женщине и с облегчением обняла ее. Марта же сказала:

— Иди, у тебя мало времени.

Я кивнула и выбежала в прихожую. В спешке накинув пальто, укутавшись в теплый шарф и надев до блеска начищенные Мартой кожаные сапоги, я поспешила в театр к Ане.

Здание и в дневное время кипело жизнью. Уборщицы до блеска натирали паркет, официантки крутили затейливые фигурки из салфеток, музыканты репетировали.

Зайдя внутрь и с наслаждением вдохнув теплый воздух я направилась в гримерку. Очутившись в комнате, где царил неизменный творческий беспорядок, я увидела Аню, которая что-то беспокойно обсуждала с Сашкой.

— Привет, — кинула я, раздеваясь на ходу.

— Привет, заходи, мы ждали тебя. У нас плохие новости. Костю взяли вчера, пытали в гестапо, тела пока нет на площади, скорее всего он еще жив.

— Я знаю, что его пытали, фон Вольф вчера обмолвился.

— Если он кого-то сдаст, то нам всем конец.

— Не сдал же еще, иначе вы бы здесь сейчас не сидели, — с уверенностью проговорила я, отхлебывая горячий кофе из Анькиной чашки.

— Не сдаст, Костян, он сильный, я знаю, — нервно промолвил Сашка.

— Да эти твари еще и не таких ломали. Ладно, поживем, увидим. Ты где ночью то была? — посмотрела на меня Анька с недовольным видом.

— Ань, да где мне еще быть… — я не закончила фразу, недовольно поморщившись.

— Ребята не переживут зимы без продовольствия, и так питаются чем не попадя, как собаки, нужно что-то делать, — нервно закуривая сигарету проговорила Аня.

— У меня есть одна мысль, — сказала я, доставая из кармана платья наспех набросанный рисунок и рассказав все, что я смогла сегодня узнать, находясь в доме Габриеля, умолчав при этом о Марте. О ней могла знать только я.

— Но ты понимаешь, что это, возможно, ловушка?

— Все может быть, — проговорила я.

— Не говори тогда ненужных вещей! — вспылила Аня.

— Но чем черт не шутит, — продолжила я и взяв карандаш отметила на изображенной мной карте точку, — смотри, каждый вторник в одно и то же время по трем дорогам может ехать конвой с грузом, это видно и понятно даже дураку, даты тоже стоят. Посмотри по календарю, какая дата не отмечена? Следующий вторник. Не задействована какая дорога? На восток от города со стороны болота. Значит, в следующий понедельник по этой дороге повезут продовольствие.

— Почему понедельник? — удивленно произнесла Анька.

— Потому, что в этот вторник продовольствие прибыло. На следующую неделю оно должно быть доставлено до приезда рейхскомиссара, которого ждут во вторник. То бишь продовольствие привезут либо в воскресенье, либо в понедельник. В воскресенье поставки не будет, так как в это время снимаются патрули и перебрасываются с этих мест — сюда, — я обвела на карте дорогу, по которой вероятнее всего поедет процессия.

— Как ты до этого додумалась? — удивленно проговорил Сашка.

— Я бы не додумалась, если бы вчера не услышала обрывок разговора комиссара с фон Вольфом о том, что будет производиться переброска патрулей на главную дорогу.

— Ну, в нашем полку прибыло, — довольно проговорил Сашка.

— Нужно срочно оповестить наших, — ответила Аня, нахмурив брови.

— Нужно быть предельно осторожными, Аня, отнести информацию должен кто-то, кому ты полностью доверяешь. Сама сказала, что в ваших рядах крыса завелась.

— Митьку пошлем, внука тетки Марфы, он надежный мальчонка, шустрый. Проскочит незаметно мимо любого патруля.

— Аня, знаем только мы трое и четвертым должен знать Митька, больше никто, мы все рискуем, — серьезным тоном напомнила я ей.

— Да знаю я, — обреченно махнув рукой грустно ответила она. — Сань, езжай домой, скажи Митьке, чтоб по возможности ночью забежал ко мне.

— Хорошо, — проговорил Сашка и вышел из гримерки.

— У тебя есть еще время? — Анька устало опустилась на кресло.

— Четверть часа, потом надо возвращаться.

— Как там твой фриц? — Анька внимательно смотрела на меня.

— Нормально, пока жив, — усмехнулась я в ответ.

— Кать, я серьезно, будь осторожна.

— Да осторожна я, осторожна.

— Странная ты, Катька, с огнем играешь, а сгореть не боишься, — проговорила печально Аня.

— Мы еще посмотрим, кто из нас огонь, — тихо прошептала я себе под нос, а вслух произнесла, — я здесь написала адрес на всякий случай, это дом, где живет фон Вольф. Мало ли чего. А теперь мне надо бежать уже, скоро стемнеет, — я схватила лежащие на столе ноты и чмокнув подругу в щеку, поспешила домой.

Вернувшись я первым делом приняла ванную и привела в порядок свою одежду, поскольку решила, что замечание Марты по поводу нарядов мне как нельзя кстати. Одевшись и заплетя простую косу я стала ждать Габриеля. И чтоб как-то скоротать время, решила проиграть эпизод музыкального произведения, ноты которого я прихватила с собой из театра. С Мартой я не общалась, только кивнула ей головой, когда та уходя оставила мне ключи от дома на каминной полке.

Габриель пришел довольно поздно и был достаточно уставшим.

— Что-то случилось? — спросила я, подойдя к нему и обвивая его шею своими руками.

— Ничего такого, что тебе надо было бы знать, — проговорил он сдержанным тоном, который я пропустила мимо ушей. — Ты не переоделась? — отметил он, посмотрев удивленным взглядом на мое вчерашнее платье.

— Я не надеваю одежду, которая была куплена не для меня, — опустив руки я села за стол.

Габриель расхохотался:

— Ты первая, кого не заинтересовали побрякушки из той комнаты.

— Я не первая, я единственная! Или ты еще этого не понял? — приподняв бровь бросила я ему в ответ, наливая бокал вина.

— Знаешь, о чем я думаю все время? — спросил он, изучающе смотря на меня.

— О чем?

— Почему такая красивая, умная и…., — сделав паузу продолжил, — хитрая девушка рядом со мной?

— Наверное, тебе просто повезло, — я спокойно смотрела на него и он улыбнулся.

— Наверное, — отпивая из бокала, протянул немец и добавил, встав из-за стола и подойдя к роялю. — Ноты? Ты сегодня куда-то ходила?

Черт, как же тяжело было все время подбирать ответы на его вопросы, поскольку он не просто задавал их мне, он наблюдал за мной.

— Ходила в театр, к Ане. Я не предупредила вчера ее о том, что, возможно, пропаду из дома на пару дней. Не хочу, чтобы она волновалась.

— Хорошо, — небрежно вернув нотную тетрадь на место он повернулся ко мне. — Катя, ты не будешь возражать, если мы сегодня просто отдохнем? Я очень устал.

— Как скажешь, — ответила я, понимая, что, наверное, случилось что-то серьезное, либо предстоит что-то неприятное, раз этот человек вел себя столь сдержанно и немногословно.

Закончив ужинать, мы прошли в спальню, я помогла ему раздеться и повесила его форму в шкаф, едва уловимыми движениями ощупывая каждый карман. Где-то же должен был быть этот проклятый ключ от сейфа! Но так ничего и не найдя я вернулась к нему в постель. Заснул он быстро, или мне так казалось. В любом случае сегодня я не рискнула больше ничего предпринимать и закинув свою ногу ему на торс забылась крепким сном.

ГЛАВА 9

Проснувшись утром, я увидела, что лежу в постели одна. Тихонько выскользнув из-под одеяла, я выглянула за дверь. В доме было тихо. Из дальней комнаты в конце коридора, где находилась ванная, в дверную щель пробивался свет. Габриель, скорее всего, принимал ванную. Закрыв дверь в спальне я быстро начала шарить в карманах его военной формы. Осмотрев все два раза я в отчаянии откинула волосы со лбы. Ключ, ключ, где-то же должен быть этот ключ! Я судорожно соображала. И тут мой взгляд упал на добротные немецкие сапоги, лежащие на полу. Ну конечно! На внутренней стороне голенища был пришит небольшой карманчик, запустив пальцы в который я нащупала маленький предмет. Заветный ключ. Есть, попался! Я быстро вынула его и подбежав к своей сумочке достала кусок пластилина, который был завернут в оберточную бумагу из-под конфеты. Тщательно размяв мягкую массу, я сделала оттиск, очистила ключ и вернула его на место. Справилась! Я облегченно вздохнула и, приведя себя в порядок, пошла к Габриелю.

Немец лежал с закрытыми глазами, блаженно откинувшись в огромной ванне, наполненной густой пеной. Услышав мои шаги он открыл глаза и следил за мной взглядом без единых чувств. Как же я не любила, когда он так на меня смотрел своими пронзительно холодными глазами.

«Сволочь», — подумала я и стала медленным движением снимать с себя халат. Когда одежда оказалась у моих ног я откинула назад свои длинные волосы, скрывавшие мою наготу. Габриель скомандовал мне:

— Иди сюда.

Но я невозмутимо стояла, всем видом давая ему понять, что получить меня таким способом у него не выйдет. Я облизнула пальцы и провела ними дорожку, начинавшуюся между моих грудей и опускавшуюся все ниже и ниже. Дотронувшись до места, которое так жаждал этот мужчина я откинула голову назад, наблюдая за Габриелем, прошептала ему:

— Не приказывай. Попроси.

О, я знала, как управлять ним в такие минуты, мое природное женское чутье подсказывало мне, как не наскучить этому пресытившемуся всем человеку.

Габриель прохрипел голосом, который выдавал потерю самообладания:

— Прошу.

Я с видом победительницы залезла в ванную и медленно опустилась на него, вонзив свои ногти в его шею. Габриель издал животный стон, который выдавал дикое наслаждение. Когда он полностью заполнил меня я начала двигаться на нем, постепенно ускоряя темп и наблюдая за тем, как безразличный взгляд сменяется восхищением и страстью. Почувствовав, что он достигает пика я наклонилась и больно укусила его за сосок. Смесь боли и наслаждения заставила его закричать, настолько пронзительным было чувство, которое он испытал в этот момент. Довольный, он притянул меня к себе и с благодарностью поцеловал.

— Так то, — ликующим тоном произнесла я.

— Бестия, — проговорил Габриель, гладя меня по ложбинке меж грудей, — если бы я сам не лишил тебя невинности, то никогда бы не подумал, что ты только набираешься опыта. Ты ведешь себя как искусная куртизанка. Откуда это в тебе?

— Ну, возможно, это ты будишь во мне зверя, — прошептала я, нежно прикусив его губу.

Затем я показала ему язык и выскочила из ванной. Укуталась в белое пушистое полотенце и зачерпнув пригоршню воды плеснула ему в лицо. Он оторопел, а я с диким хохотом выбежала в коридор и пошла в спальню.

— Невероятная девушка, нужно указать ей свое место, иначе она начнет вить из меня веревки, — услышала я реплику Габриеля, находясь уже за дверью.

Но, зайдя ко мне в спальню эта мысль, по-видимому, улетучилась у него из головы. Поскольку перед ним предстала картина, которая вызвала у него прилив нежности. Я сидела на кровати скрестив ноги, и надкусывала шоколадные конфеты, как ребенок, который хотел отыскать заветную начинку и не хотел есть все подряд. Пряный шоколад таял у меня на пальцах и я облизывала их, совершенно не замечая ничего вокруг. Услышав тихий смешок я подняла глаза и, наконец, заметила, что он за мной наблюдает. Мне стало неловко и я поспешно захлопнула коробку.

— Вкусно очень, — извиняющимся тоном протянула я.

Габриель подсел ко мне на кровать и взяв за руку слизнул шоколад с моего пальца.

— Какой же ты еще ребенок, — проговорил он. — Несмотря на то, что ты со мной вытворяла полчаса назад, я вижу, что в душе ты еще просто маленькая девочка, которую жизнь заставила быстро повзрослеть.

— Наверное ты прав. Не будь войны, я бы еще читала книжки о прекрасных принцах и принцессах. Ела мороженое с подружками в кафе. Играла бы с мальчишками в футбол во дворе и мечтала о великой и чистой любви, — проговорила я печально и добавила уже более серьезным тоном, внимательно смотря ему в глаза. — А вместо этого я пережила потерю родных и ублажаю похоть немецкого офицера, который вдвое меня старше в надежде выжить в это трудное время. Это я так, к сведению, чтоб ты не задавался вопросом, почему я никогда не приму то, что пытается навязать нашему народу третий рейх. Вы здесь нежеланны, Габриель. Люди, принесшие запах смерти и крови на нашу землю, так или иначе, понесут наказание.

Мой ответ Габриелю явно не понравился, он только лишний раз удостоверился, наверное, что хоть я и надкусываю конфеты и облизываю пальцы, но в то же время остаюсь темной лошадкой.

— Ты совершенно не боишься меня, почему? Твоя прямота, граничащая с безумием, несомненно, вызывает у меня уважение к тебе. Но почему ты не боишься? Ты мне говоришь такие вещи, за которые тебя другой бы уже сдал в гестапо. А ты так спокойно все это произносишь, я не понимаю! — он с таким удивлением все это мне высказал, было явно видно, что я не перестаю его поражать.

— Не знаю, мне мой внутренний голос не говорит, что тебя надо бояться. А я ему доверяю всегда. И, кроме того, Габриель, все самое страшное со мной уже случилось. Я потеряла всех, а ужаснее этого не может быть ничего! Поэтому я и не боюсь ничего тебе говорить. Ты мне не можешь сделать ничего такого, чего бы я боялась. Даже смерть мне кажется всего лишь мгновением нашей жалкой жизни, — проговорила я, скорее всего сама себя в этом убеждая, чем его.

Габриель задумчиво смотрел на меня пару минут и затем добавил:

— Нет никого опаснее человека, не боящегося смерти.

Да, это он знал наверняка! Таких людей среди русских он видел много. Именно они никогда не выдавали на допросах секреты, поскольку знали, что вслед за невыносимой болью придет смерть и все закончится. Именно они бросались под танки, держа в руках гранату заведомо зная, что это будет последнее, что они сделают в жизни. Именно они шли напролом в первых рядах в наступлении. Против таких людей трудно воевать. И вот сейчас у него на кровати сидело наделенное таким же качеством бесстрашия создание в моем лице, несколько минут назад слизывающее горький шоколад у себя с пальцев и рубя ему прямо в глаза правду. «Что делает это создание здесь?» — скорее всего думал он. И как раз это мое необъяснимое появление в его жизни и безумно возбуждало этого человека. Притянув меня за шею к себе, он впился поцелуем мне в губы и овладел мной, на этот раз уже заставив меня молить о томящем блаженстве. Промучил так он меня до полудня, а когда я, утомленная его вниманием заснула, одевшись покинул дом.

Мой сон не был долгим. Я встала практически сразу же после ухода Габриеля. Одевшись я пошла на кухню. Мне нужно было увидеть Марту. Я застала ее во время чистки яблок для домашнего пирога. Зайдя на кухню, я присела на край стола и безмолвно задала вопрос.

— Ушел, ушел. Не переживай, — ответила она.

Я взяла кусочек яблока и положила перед ней слепок ключа от сейфа.

— Нужно сделать, срочно. Из штаба ничего не слышно? Указания те же?

— Те же, — ответила Марта, пряча слепок в карман своего передника, — почему другой офицер?

— Я решила, что так будет легче выполнить задание, — пожала плечами я.

— Легче! — усмехнулась женщина. — Ну и как, легко?

— Нет, — ответила я, посмотрев на нее.

— Я здесь практически полгода, я не просто так передавала информацию в штаб, ты же, дочка, сама себе усложнила работу.

— Мне дали свободу действий, я приняла правильное решение на тот момент. Мне проще с Габриелем будет.

— Катя, я работаю у фон Вольфа уже долго и слова проще и фон Вольф совершенно не совместимы. Как бы ты не провалила операцию.

— Не провалю.

— Дай то Бог, — вздохнула она и спросила. — Тебе понравился Алекс, верно?

— Чувствам нет места в наше время.

— Мне приятно слышать, что ты это понимаешь.

— Марта, по нашим данным документы точно прибудут через неделю?

— Да, через неделю.

— Что с штабом? Мне нужно знать, на кого я могу там положиться.

— Будет один человек внутри, трое снаружи. В воскресенье тебе нужно быть у Ани. Ночью придут люди, вам нужно будет все обсудить.

— Сколько у нас будет времени начиная с дня прибытия документов?

— Неделя.

— Ясно. Марта, мне нужен пистолет дамский. И ещё один нужен с глушителем. Да раздобыть бы где-то фотоаппарат маленький. Такой, чтоб можно было спрятать в женскую сумочку или за подвязку чулок.

— Пистолет я принесу вместе с ключом, а вот насчет фотоаппарата не знаю. И еще. Тебе нужен пропуск, чтоб беспрепятственно передвигаться по городу. Придумай что-нибудь и попроси фон Вольфа сделать тебе его.

Я кивнула и немного погодя добавила:

— Марта, я кое-чем помогла партизанам.

Женщина недовольно на меня посмотрела:

— Катерина, ты отклоняешься от курса, это может быть опасно. Что конкретно ты сделала?

И я рассказала ей о том, что нашла в кабинете Габриеля документ о поставках, Как высчитала то, когда в нужное место прибудет конвой с продовольствием и то, что среди партизан появился предатель. Марта сидела и смотрела на меня так, будто бы я была умалишенная:

— Ты что делаешь? Твое задание — документы наступления. Все остальное — дело Ани, вся остальная информация исключительно на ней. Ты не должна больше подставлять себя. Ты слышишь меня? Мало нам текущих проблем, так еще и ты лезешь не туда, куда следует. Фон Вольф вчера вечером приказал подчиненному из штаба проверить всю информацию по тебе. Он проверяет тебя, Катя, не выдай себя. Я же говорю, что если бы ты вела дело через Алекса, то многих проблем можно было бы избежать. Но ты решила не искать легких путей, нет, ты прямиком в омут с головой.

— Алекс и был бы моим омутом! — заорала в ответ я. — А с этим, с этим все проще, хоть и страшнее, но проще!

Марта опешила.

— Ты понимаешь, что я бы не смогла действовать через него, просто не смогла бы, — сказала я и разревелась.

Пожилая женщина вздохнула и обняла меня:

— Девка, ох ты ж девка! Ладно, не реви. Через фон Вольфа, так через фон Вольфа. Но про партизан забудь, поняла? Молись, чтоб с продовольствием пронесло. Анька каждый день ходит по лезвию ножа, но это сейчас ее удел. У нас задание иное, если провалим, то тысячи погибнут, понимаешь?

— Понимаю.

— Вот и хорошо.

Утерев свой красный нос, я слезла со стола и сказала:

— Придет немец, скажи, что я сегодня ночую у Ани. А сейчас покажи мне кладовую, где тут продукты хранятся.

— Катя, — неодобрительным тоном проговорила Марта.

— Что Катя? Что Катя? Люди голодают, а тут шоколад, пироги, шампанское! Не заметит твой фон Вольф, если утащу немного, не думаю, что он ходит считать, сколько банок тушенки у него стоит в кладовой.

Вздохнув Марта отвела меня в комнату, где хранились припасы. Я набросала в сумку столько, чтоб можно было не привлекая внимания пронести по улице и, чмокнув в щеку пожилую женщину, поспешила к Аньке.

ГЛАВА 10

Зайдя в дом Ани, я увидела ее сидящей над сценарием и делающей в нем пометки.

— Что делаешь? — спросила я, ставя тяжелую сумку на пол и снимая с себя верхнюю одежду.

— Да сцену заучиваю, скоро приедет журналистка из Берлина, особый заказ в общем. Тебе, кстати, тоже нужно что-то будет сыграть. Фридрих не доволен, что ты редко появляешься.

— Сыграю, конечно. А это все претензии фон Вольфу пускай выскажет, главная партия у меня сейчас проходит верхом на нем, — скривив губы ответила я.

— Гады, — вздохнула Анька.

— Слушай, Митька же сегодня должен прийти?

— Ага, ночью.

— Я тут продуктов немного принесла. Не густо, конечно, но хоть что-то. Пускай отнесет ребятам в лес.

Анька соскочила со стула и быстро начала рыться в сумке.

— Катька, ну спасибо тебе, ну ты, Кать, — она, не закончив фразу разревелась.

— Да ты чего.

— Я так тебе благодарна, Катюш! Они ж там, понимаешь, совсем, а так, Катя, это сейчас для них все, пока не перехватят поставку. Но ты же так рискуешь.

— Аня, да какая разница, как я рискую? Хоть так, хоть так помирать. А партизанам помочь надо, ведь они, эти люди, они же тоже такой огромный вклад вносят в борьбе с этими тараканами. В тылу борьба не менее важна, чем на фронте.

— Это верно.

— Слышала, соседнюю деревню полностью сожгли за пособничество партизанам.

— Да. Работа войск СС из Белгорода. Всех, и детишек, и женщин, и стариков.

Я закрыла глаза. Невозможное чувство беспомощности, гадкое, липкое, как смыть его с себя, как делать то, что должна, а не то, что душа хочет, воя от бессилия?

— Кать, ты не думай, иначе нельзя пока, — будто зная, о чем я сейчас подумала, сказала мне Аня.

— Пока…, — задумчиво протянула я и отмахнулась от нахлынувших, словно черное облако мыслей. — Я посплю немножко, вымотал меня сегодня этот черт. Он как будто выпивает меня каждую минуту, проведенную с ним вместе.

— Конечно, родная, поспи, — Аня расстелила мне постель, я блаженно зарылась в мягкое облако перины и проспала до самой ночи.

Проснувшись мы выпили с Аней пареного молока и стали ждать прихода Митьки. Ближе к полуночи услышали стук брошенного в окно камня. Анька поспешно открыла дверь и запустила в дом мальчонку лет десяти. Худенький чумазый ребенок с засаленными кудрявыми волосами и смешно шмыгающим носом с опаской посмотрел на меня.

— Это Катя, она друг, — проговорила парнишке Аня.

— Ага, друг! Видел я как она к фашисту в дом ходила, расфуфыренная вся, — ребенок с ненавистью посмотрел на меня.

Я не знала, что сказать. Мне стало так стыдно под тяжелым, совершенно не детским взглядом этого парнишки.

— Мить, да ты садись, — Анька пригласила Митьку сесть за стол и налила молока. Голодный мальчик с жадность выпил его залпом и схватив лежащий на тарелке пирожок с удовольствием его проглотил. Затем собрав пальцем каждую крошку на столе и на тарелке, недовольно буркнул: «Спасибо».

— Катя продукты принесла, сможешь отнести в лес нашим? И ещё конверт надо передать лично командиру в руки. — Анька нарушила неловкое молчание, повисшее в комнате.

Митька недоверчиво покосился на меня и спросил:

— Хорошо. Ты правда наша?

— Правда.

— А чего ж ты тогда? — не унимался парнишка.

— Каждый борется так, как может, и как считает нужным, Митя. У меня такой путь. Не все так, как нам кажется порой.

— Я понял, не маленький, — обиженно проговорил мальчишка и пошел рыться в сумке, которую я принесла. — Ого! Да тут и тушенка, и мука, и крупа, и даже масло!

Он развернул бумагу, в которую было завернуто масло, и наклонившись с наслаждением шумно втянул носом его запах. Потом так же бережно завернул и положил обратно.

Я не могла видеть эту картину. Я просто закрыла глаза, чтоб сдержать подкатывающие слезы.

— Спасибо, Катя, — мальчонка подошел ко мне и просто обнял меня за плечи.

От него пахло соломой и дымом. Он так крепко, по-мужски, обнимал меня, что я поняла, более искреннего объятия я еще не получала ни от кого. Потом он отстранился и, смешно шмыгнув носом, сказал:

— Ты плачешь, что ли, дуреха? Да мы победим их, тетя Катя, еще немного и мы их всех победим, — с уверенностью ответил мне парнишка, так смешно назвавший меня «тетя Катя». Я засмеялась и потрепала его по кудряшкам.

— Мить, про Катю только никто не должен знать, понимаешь? Даже в отряде партизан. Если что, то это я продукты достала, — озабоченно проговорила Анька, надевая шапку-ушанку на кудрявую голову нашего ночного посетителя.

— Да понял я, — серьезны тоном ответил Митька и повернувшись ко мне, с надеждой вглядываясь в глаза своим недетским взглядом, спросил: — Ты же убьешь потом его, того фрица?

Я опешила, услышав такой вопрос.

— Убью.

— Даешь слово? — так же пытливо смотря мне в глаза не унимался он.

— Даю, — я подошла и пожала руку этому маленькому солдату, он же кивнул мне, без слов давая понять, что верит.

Затем он надел свою ватную фуфайку и взвалив тяжелый мешок на свою худенькую спину смешно поковылял к просеке. А я смотрела и смотрела ему в след через покрытое морозными узорами окно и думала, что нас никто, никто не сломает, пока есть вот такие Митьки среди нас, дети, которые были сильнее порой любого из нас, взрослых.

Анька подошла ко мне, и чтоб как-то разрядить обстановку проговорила:

— Ну все, фон Вольф не жилец, ты дала слово.

— Дала, — с полной уверенность в том, что так оно и будет проговорила я.

— Давай ложиться спать, — по-матерински чмокнув меня в щеку сказала Анька. — Завтра много работы в театре.

Каждая из нас засыпала со своими тяжелыми мыслями, Анька думала о предстоящей операции по перехвату продовольствия, я же о том, будет ли конец этому ужасу, который заставляет так рано взрослеть наших детей.

ГЛАВА 11

Следующий день пролетел незаметно. Анька репетировала выступление с Сашкой, которому порядком уже надоело в тридцатый раз повторять одну и ту же фразу на немецком языке и он, не вытерпев в очередной раз произнес:

— Гав гав гав! А что? Одно и то же! Они и разницы не поймут, лают, как собаки, — обиженно проговорил парень, у которого все никак не получалось без акцента сказать реплику.

Мы с Аней на мгновение замолчали, а потом разразились безудержным хохотом. Наш смех прекратился только тогда, когда к нам подошел Габриель, которого мы совсем не замечали, увлеченные нашим ребячеством.

— Над чем смеемся? — офицер с видом собственника притянул меня к себе, легко поддев сзади за шелковый пояс моего платья и поцеловал в шею.

Сашка, увидев такую картину, поморщился. Анька отвела взгляд. А я, сжав губы, выкинула фразу:

— Да я вот ребятам говорила, что если не получается сказать без акцента фразу на немецком, то можно просто пролаять, один черт одинаково звучит! — процедила я сквозь зубы, повернувшись к немцу и смотря на него с насмешкой.

Сашка с Аней в ужасе смотрели то на меня, то на фон Вольфа. В воздухе повисла тишина, которая ничего хорошего не предвещала. Но Габриель повел себя на удивление спокойно, лишь только его красивые серые глаза угрожающе сузились. Подняв взгляд на Аню, он проговорил:

— Аня, объясни, пожалуйста, своей сестре, где оказываются барышни, которые слишком строптиво проявляют свой характер по отношению к немецким офицерам.

Более ничего не добавив он прошел в кабинет, где обычно немцы проводили собрание в нештатной обстановке.

— Мама моя дорога! Катя, ты что творишь? Он правда тебя так или в бордель упечет на потеху солдатам, или пристрелит. У меня нет слов! Видно, что ты не сталкивалась еще с мужчинами, которые могут так поступить. — Анька развела руками.

А Сашка, все это время хранивший молчание, проговорил:

— А мне кажется, Катя выбрала правильную тактику. Возле фон Вольфа женщина задерживалась раньше максимум на пару вечеров, а здесь смотри, видно же, что она все короче поводок его делает. Скажи ты Фридриху то, что только что сказала Катя этому фрицу. Как думаешь он себя поведет в ответ? А тут смотри как, молодец, деваха, — Сашка многозначительно посмотрел на Аню и похлопав меня по плечу пошел в гримерку.

Анька только тряхнула головой в ответ.

— Кать, почему ты так ведешь себя с Габриелем? Объясни мне? Я не могу каждый раз в обморок падать, когда ты выкидываешь очередную фразу, пропитанную презрения к немцам. Логики не вижу!

— Я и логика — вещи несовместимые, — буркнула я.

— Прекрати, я серьезно!

— Не знаю, Аня, я чувствую, что мне он ничего не сделает, интуиция у меня такая, понимаешь? Вот я и проверяю ее.

— Зачем?!

— Я хочу понимать, если я сделаю что-то чрезвычайно непоправимое, могу ли я рассчитывать, что этот человек в такую минуту меня не убьет. Мне надо это знать. Я нравлюсь ему. Но на что он способен, где граница его терпения в отношении меня? Выполнив задание, я намереваюсь выжить, Аня, ты меня поняла? А это зависит и от того, с какими людьми я имею дело. Я должна знать всю подноготную противника.

— Понятно, ну дай бог здоровья твоей интуиции.

— Дай то бог. Аня, а где Алекс, почему его не видно?

— Не знаю, слышала уехал в Белгород, должен завтра приехать.

Я грустно кивнула и мы пошли переодеваться к выступлению. Зайдя в гримерку, на столе я увидела большую коробку с надписью на немецком языке «Катерине». Открыв ее, я увидела платье из тончайшего черного кружева, украшенное пуговицами в виде маленьких жемчужинок. Приложением к платью была нитка жемчуга и небольшие сережки, а также тончайшие шелковые чулки и небольшая записка, прочитав на которой «Куплено исключительно для тебя» я улыбнулась. Габриель знал, как поднять настроение женщине и обладал отменным вкусом, отметила про себя я, надев эту красоту.

Анька же со смехом добавила:

— Ну, наконец-то ты перестанешь таскать вещи из моего гардероба.

— Не думаю, — я показала ей язык и подошла к зеркалу.

Уложив волосы короной на голове и накрасив губы красной помадой, я стояла и смотрела на свое отражение. Красивая молодая женщина грустно смотрела на меня из зеркала. Это была не я. Это была картина, написанная военным временем. Она была идеальна в своем великолепии. Вот только черно-красные краски моего портрета выдавали печаль, с которой он был нарисован. Мне стало жаль эту женщину, смотревшую на меня своими удивительными печальными глазами. Стряхнув с себя это наваждение, я повернулась к Ане, которая надевала простое белое платье, выбранное для невинного образа своей героини, и сказала:

— Знаешь кого я себе напоминаю сегодня?

— Кого?

— Смерть с косой, такая же черная и кровожадная.

Анька закашлялась, поперхнувшись дымом сигареты, и задумчиво произнесла:

— Да ходим же с смертью за плечами все здесь, не мудрено, что становимся похожи на нее. Так что ты права, о смерть-матушка, — уже подшучивая закончила она.

В зале прозвучали аплодисменты. Анька позвала Сашку и они вышли играть свою постановку. Затем было мое выступление. Я безразлично проиграла произведение, получила кучу оваций и спустя четверть часа мы с моей подругой вышли в зал, наполненный сигаретным дымом, обрывками разговоров, женским смехом и запахом дорогого вина. Кто-то из мужчин пригласил Аню на танец, я же подсела к компании оживленно играющих в покер немцев. Мне нравилось играть в карты и запоминать все то, о чем говорили офицеры, увлеченные происходящим и совершенно не контролирующие свои языки. Играла я неплохо, мне даже посчастливилось пару раз обставить мужчин сегодня. Краем уха я услышала, как один из немцев промолвил:

— О, смотри, фон Вольф под руку с Кристин Штерн.

Я напряглась и перевела взгляд туда, куда смотрели мужчины. Габриель зашел в зал под руку с молодой женщиной невысокого роста в красивом костюме из белого бархата, замысловатой шляпке с вуалью из белого фатина и небольшим фотоаппаратом в руках. Женщина периодически что-то фотографировала и все норовила прильнуть к моему любовнику.

— Говорят, они старые знакомые, — краем уха я продолжала слушать разговор мужчин.

— О да, знакомые! Держу пари, эта дама не раз скакала в седле майора, — со смехом добавил один из немцев.

— Кто такая Кристин Штерн? — спросила я сидевшего рядом молодого лейтенанта, нежно прикоснувшись к его плечу.

Молоденький немец, покраснев от моего прикосновения проговорил:

— Она журналистка из Берлина, приехала на пару дней собрать материалы для репортажа. Говорят, они учились вместе в академии с фон Вольфом в свое время. Старые знакомые.

Старые знакомые значит. Вечер становился все интереснее и интереснее. Улыбнувшись мужчинам и поблагодарив их за увлекательную игру, я встала из-за стола и подошла к столику, за которым сидели Анька с Фридрихом.

— О, мадемуазель Катерина, вы очаровательны как никогда, — слащаво добродушный Фридрих поцеловал мою руку и помог занять место рядом с Аней.

Отпив вина и не обращая внимание на чириканье Аньки, которым она развлекала своего фрица я наблюдала за Габриелем, танцевавшего с очаровательной репортершей, лучезарно улыбавшейся ему с таким видом, который говорил, что она совершенно не прочь сегодня составить ему компанию не только в танце. Меня это позабавило. Но больший интерес мой приковывал к себе небольшой фотоаппарат, который она держала в своей маленькой сумочке. Музыка закончилась и Габриель со своей спутницей подошли к нам.

— Позвольте представить вам, Кристин, звезд нашего театра, мадмуазель Катерину и мадмуазель Анну.

Та с нескрываемым интересом смотрела на нас:

— Мне очень приятно. Знаете, я бы очень хотела написать о вас репортаж! Как в условиях непростого времени вы делитесь искусством и не даете скучать нашим солдатам здесь, в таком, как оказывается, совсем неспокойном тылу. Я хотела написать о непростой жизни наших солдат. Но господин майор подал мне совершенно другую идею, и я, право, не могла с ним не согласиться, что фотография двух красивых русских женщин на фоне знамени третьего рейха как нельзя лучше донесет истинное отношение советского народа к грядущим переменам в России, — сладким голосом пропела она.

Я поперхнулась вином и с возмущенным видом посмотрела на Габриеля. Ну конечно! Кто же еще? Больше некому! Этот невыносимый человек снова хотел показать мне мое место.

— То есть вы хотите сфотографировать меня и мою сестру, поместить эту фотографию на первую полосу в газете и написать статью о том, как мы безмерно счастливы делиться искусством с благородными солдатами великой Германии? — таким же сладким голосом проговорила я, невинно хлопая длинными ресницами, посмотрела на женщину и лучезарно улыбнулась.

Она так же лучезарно улыбнулась мне в ответ:

— Да, я буду рада сделать такой репортаж! Это будет прекрасно!

Я потянулась за сигаретой, закурила и, втянув пряный дым глубоко в легкие, посмотрела на Габриеля. «Будет тебе репортаж, скотина», — подумала я. Габриель же все казалось понял без слов, он слишком хорошо меня узнал за такое короткое время, которое мы провели вместе. В моем взгляде он прочитал, что и в этот раз ему прищучить меня не удастся. Едва уловимым движением головы он дал понять мне, что не стоит делать того, что я собираюсь. Я же в свою очередь, загасив сигарету о хрустальную пепельницу продолжила разговор с Кристин:

— А вы не хотите написать статью, любезнейшая мадмуазель Кристин, о том, как мы здесь вынуждены делиться искусством только потому, что не хотим сдохнуть с голоду за стенами этого пропитанного благородством здания? Или о том, как молоденькая девушка становится перед выбором утоления жажды похоти вашего благородного офицера или попаданием в публичный дом. Или о том, как приходится задирать ноги в танце перед сворой голодных солдат, которые после представления идут в эти бордели и насилуют там русских женщин, которые продают себя за булку хлеба только потому, что им надо прокормить своих детей, отцов которых, скорее всего, уже нет в живых благодаря великой армии третьего рейха! — под конец своей речи я уже практически шипела на эту сладко надушенную Шанелью женщину.

Благо Анька, чувствуя, что моя тирада будет еще та, утащила Фридриха танцевать и никто, кроме нас троих, не был свидетелем моей убийственной речи.

— Габриель, здесь все русские девицы такие дерзкие? — проговорила Кристин, возмущенно обращаясь к фон Вольфу.

— Нет, не все, только эта, — Габриеля, казалось, ничуть не удивили мои слова. — Тем не менее, мадмуазель Катя с радостью будет позировать для фотографии, — спокойным тоном проговорил Габриель.

Но то, что я читала в его глазах, сулило мне, в случае отказа, тотальную катастрофу.

— Мадмуазель Катерина не будет позировать для этой проклятой фотографии, — надменно произнесла я и встав из-за стола направилась к гримерной.

— Какая бессовестная русская девка, — услышала я негодующую реплику Кристин, брошенную мне вслед.

«О да, я такая», — мысленно ликовала я.

Уже возле самой двери меня догнал Габриель и больно схватив за предплечье просто зашвырнул меня в комнату. Потом он стальными пальцами обхватил меня за горло и прижал к стене:

— Сейчас ты выйдешь, Катя, извинишься перед Кристин, послушно станешь у рояля и позволишь ей сфотографировать себя, ты меня ясно поняла? — его серые глаза метали молнии.

— Нет, — только и ответила я.

Немец сжал мою шею так, что мне стало трудно дышать.

— Не слышу правильного ответа, — прорычал он.

— Нет, — прохрипела я.

Он держал меня так, не давая вдохнуть лишнего воздуха всего четверть минуты, но мне они показались вечностью. Потом отдернул руку и я рухнула на пол к его ногам, делая судорожные вдохи. Подняв голову кверху и посмотрев на него я несгибаемым хриплым голосом промолвила:

— Тебе меня не сломать, Габриель! Ты смог подчинить меня, как женщину, но тебе никогда не сломать меня, как личность. Так что иди сейчас и скажи своей немецкой шлюхе, что никаких фотографий со мной у нее не будет никогда, тебе ясно? И можешь это ей тоже передать, — с силой рванув с шеи жемчужные бусы так, что они брызнули в разные стороны, словно капли, швырнула их к его сапогам.

Фон Вольф смотрел на меня убийственным взглядом, но ничего не ответил. Лишь хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка, вышел из гримерной. Я же упала на спину и несколько минут лежала так, приводя в порядок мысли и дыхание. «Смерть, — думала я, — ан нет, поживу еще!»

В комнату зашла Анька и, увидев меня лежащей на ковре, испугалась:

— Кать, ты чего?

— Ничего, отдыхаю — проговорила я, вставая с пола.

— Там эта Кристин фотографии делает, официанток наших фотографирует. Фон Вольф сказал, раз ты плохо себя чувствуешь, то снимать нас с тобой не будут.

Я закрыла глаза, мысленно испытав отчаянное облегчение. И в этот раз я выиграла.

— Хорошо, значит отделались.

— Твоя опять работа?

— Моя.

— Спасибо тебе! Я не знаю, что бы я делала без тебя.

— А я без тебя. Хорошо, что ты увела Фридриха, если бы он слышал, что я там наговорила! Привет, гестапо! — усмехнувшись помахала я воображаемому образу рукой.

— А если Кристин кому-то скажет?

— Если скажет, то мы это завтра узнаем, — устало проговорила я, почему-то убежденная, что эта слащавая женщина будет молчать. — Аня, мне нужна твоя помощь сейчас.

— Какая? Говори, все сделаю.

— Мне нужно чтоб ты напоила сегодня вечером Кристин и фон Вольфа. Вот чтоб прям вдрызг! — я сделала характерный взмах рукой.

— Зачем? Хотя лучше не знать.

— Да, лучше не знать. И Сашка должен быть наготове, пусть сидит в машине. Когда эта парочка нагуляется и поедет домой, мне нужно будет проследовать за ними.

— Хорошо. Ты думаешь, что они поедут к нему?

— Не думаю, знаю. Все поняла?

— Да.

— Ну, выполняй, солдат.

Анька кивнула и вышла в зал.

Я же, выпив несколько чашек кофе и окончательно придя в себя, наблюдала за происходящим, выглядывая незаметно из-за занавеса. Стоит сказать, Анька отлично справилась с возложенной на нее задачей. Часа через полтора репортерша и Габриель были уже изрядно пьяны. Он то и дело заглядывал ей в декольте, она же хищно облизывала свои губы, ядовито накрашенные ярко-красной помадой. Я же тихо ликовала, наблюдая за происходящим. И вот, наконец, моя парочка, уже еле сдерживающая свои бьющие через край эмоции направилась к выходу. Я, мигом метнувшись к шкафу и быстро надев пальто, пулей вылетела через черный ход и плюхнулась на заднее сиденье Сашкиного автомобиля.

— Куда едем?

— Машина фон Вольфа, за ней. Держи только расстояние, чтоб не заметили.

— Принято, — с видом заговорщика Сашка поехал вслед за блестящей машиной офицера.

Автомобиль Габриеля подъехал к дому и они с Кристин покачиваясь вышли на улицу. Габриель отдал указание своему водителю и тот, безмерно счастливый от того, что вечер у него будет свободный, быстро погнал машину прочь. Парочка зашла в дом, а я еще полчаса сидела в машине с Сашкой и ждала, пока в гостиной погаснет свет.

— Жди меня, я быстро, — сказала я Сашке и пошла к дому.

На кухне горел огонек, Марта сегодня ночевала здесь. Это мне и надо было.

Тихонько повернув ключ в замочной скважине я просочилась в темную прихожую, пройдя на носочках по длинному коридору, зашла на кухню. Марта испуганно посмотрела на меня, жестом показывая в сторону спальни.

— Я знаю. Ключ? — шепотом спросила я.

— Да да, — засуетилась Марта, доставая из банки с горохом заветный предмет.

— Марта, девица, которая зашла с фон Вольфом, у нее в сумке фотоаппарат. Где она сумку оставила?

— Не знаю, — прошептала Марта.

— Иди, посмотри. Увидишь сумку, забери оттуда фотоаппарат и неси мне его, быстро, — приказным тоном скомандовала я женщине и та поспешно скрылась за дверью.

Не прошло и пяти минут, как она вернулась, доставая из кармана передника заветную вещицу.

— Кать, как же? Она же увидит, что пропал! — она беспокойно смотрела на меня.

— Она в таком состоянии сейчас, что завтра не вспомнит, был ли он у нее вообще, а если и был — где его оставила, — ответила я.

Марта кивнула, а я двинулась через весь коридор в кабинет немца. Из спальни доносились громкие стоны Габриеля и Кристин, им явно было весело вместе. Я поморщилась, думая о том, как слаба мужская натура. Подойдя к кабинету, я тихонько открыла дверь и проскользнула внутрь. Очутившись около сейфа, я вставила ключ и облегченно вздохнула. Он как по маслу вошел в замочную скважину и открыл мне дверцу.

В сейфе было не так много документов. Просмотрев все из них и не найдя ничего важного, я вытащила на стол стопку папок, развязав которые и увидев содержимое я поняла, что просто звезды сегодня мне благоволят. Там лежали дела завербованных Германией офицеров русской армии. С фотографиями и названиями частей. Это было что-то невероятное! Сделав фотографии всех папок, я аккуратно сложила их и вернула на место. Закрыв сейф, я покинула комнату. Из спальни все так же неизменно доносились звуки любовной игры. «О, Кристин, это надолго!» — мысленно усмехаясь проговорила я, зная темперамент Габриеля.

Марта ждала меня в темной прихожей, с опаской прислушиваясь к звукам в доме. Пройдя мимо неё и жестом показав, что все прошло просто отлично, выбежала на улицу.

— Гони, Сашка! — скомандовала я парню, и быстрая машина отвезла меня в Анькин дом.

ГЛАВА 12

Аня вернулась уже под утро, и я не стала ей ничего говорить, поскольку было видно, что она изрядно измучена. Я помогла ей раздеться и уложила спать. А сама села за стол и осторожно достала пленку из фотоаппарата. О, Кристин, тебя послали мне высшие силы! Я вспомнила, как перелистывала папки с делами предателей. Ведь я никогда не задумывалась, сколько среди нас, русских, может быть перевертышей. Что движет этими людьми? Страх? Вера в лучшую жизнь? Или же просто банальная жажда власти? Что может быть превыше мирного неба над головами детей, внуков? Что может быть страшнее, чем видеть гибель родной страны, ее народа? Неужели власть может быть слаще победы над страшным горем, нависшим над советскими людьми? Нет, я не могла понять, кто они, эти люди, смотревшие на меня с черно-белых фотографий в папках Габриеля. Люди ли они? Вряд ли. «Нелюди», — подумала я и устало склонившись к столу предалась тревожному сну.

Проснулась я от того, что что-то щекотало мой нос. Открыв глаза, увидела, что это Анька щекочет меня высохшей травинкой из сена. Она сидела подле меня такая счастливая, с растрепанными черными волосами, с играющими ямочками на щеках и улыбалась, улыбалась.

— Война закончилась что ли? — спросила я ее. — Чего ты лыбишься во все тридцать два?

— Нет, — продолжая улыбаться ответила она.

— Габриель помер? — теперь уже смеялась я.

— Ну, если ты его вчера не убила, думаю вряд ли.

— А что тогда такое?

— Наши взяли обоз с продовольствием! — она вскочила со стула и начала кружиться по комнате.

— Как узнала?

— Под утро в театр набежало немцев целая куча. Кричали, быстро все засобирались и ушли. Из разговора я поняла, что было совершено нападение на обоз. А недавно заходил Митька, принес весточку, что все прошло хорошо. Кать, ты понимаешь, они не будут теперь там голодать. Спасибо тебе, если бы не ты…. — Анька крепко обняла меня.

— Да, новость хорошая. Только теперь нужно быть осторожнее. Если была крыса, то она сможет навредить еще и еще. А мне сейчас нужно, чтоб хотя бы какое-то время было сравнительно тихо, скоро приезжает рейхскомиссар с документами. Сама понимаешь. Попридержи немного парней.

— Да, конечно, приказ выполним без единой ошибки, — Анька была все еще под эйфорией хороших новостей от партизан и я махнула на нее рукой.

Под вечер я засобиралась в наше злачное заведение. Анька взяла выходной, им с Сашкой нужно было обсудить текущие дела и мне пришлось отправиться туда одной. Я надела темно-синее платье строгого покроя, никаких тебе декольте, рукавов-фонариков и прочей мишуры. Только красиво расшитый бисером воротник-стойка был украшением моему монашескому наряду. Высоко подобранные волосы украшал гребень с замысловатыми цветами из черной смолы. Посмотрев на себя в зеркало, я увидела чопорную девицу-гимназистку и в принципе осталась довольна сегодняшним перевоплощением.

Зайдя в здание театра, я увидела Алекса. Как оказалось, он был здесь уже давно и ждал меня. Я остановилась возле входа и с грустью смотрела на него. Хотя нет, не просто смотрела, любовалась. Красивый, высокий, стройный солдат Вермахта вызывал во мне непреодолимую нежность. Увидев меня, он улыбнулся:

— Катя, добрый вечер, А я тебя жду, думал ты раньше приходишь.

— Привет, Алекс, — подойдя к нему я провела рукой по его груди. — Что-нибудь случилось?

— Нет, просто заскочил на пару минут узнать, как ты. Я все время в разъездах. Вот сейчас опять нужно уезжать, но завтра после полудня я снова буду в городе.

«Значит, рейхскомиссар прибудет после полудня», — отметила я мысленно для себя.

— Я хотел спросить у тебя, если ты не возражаешь, могли бы мы как-то поужинать вместе? Просто как друзья.

— Конечно, мне нравится эта мысль, — проговорила я, кокетливо наклонив голову набок.

— Ты ничего только не подумай, Катя, я без намерений каких-либо, — проговорил Алекс, явно не желавший произносить вслух то, какие намерения обычно бывают у всех приходящих сюда солдат.

Я подошла к нему вплотную и став на носки легко дотронулась губами к его губам.

— Я не думаю ничего такого Алекс. Но хочу, чтоб ты знал, если бы не война, ты был бы единственным мужчиной, против намерений которого я бы ничего не имела против, — и грустно отошла назад.

Алекс с едва уловимой грустью в глазах кивнул, поцеловал мне руку и мы разошлись каждый по своим делам.

Людей становилось все больше в нашем заведении. А поскольку настроение у меня было паршивое, то я достала нотную тетрадь с какой-то ужасно грустной и скучной музыкой и приготовилась уныло весь вечер играть на рояле. Но не только я сегодня пребывала в таком нелетном настроении. Фрицы, похоже, тоже не испытывали сегодня энтузиазма, проиграв в схватке с партизанами огромный запас продовольствия. Эта мысль вызвала во мне улыбку. Так я и сидела, играя за роялем и полностью погружаясь куда-то далеко в глубину своих самых разнообразных мыслей, пока не узрела Габриеля под руку с Кристин. Пара направлялась ко мне. Скорчив недовольную гримасу, я закончила играть и повернулась к ним в пол оборота.

— О, сегодня плохое настроение бегает по клавишам? — с усмешкой проговорил Габриель.

— Да, рояль любит положительные эмоции и плохо реагирует, если в поле его зрения попадает всякая гниль, — проговорила я, смешно хлопая ресницами и глядя на них.

— О Боже! Габриель, я не могу слушать эту русскую девку! Пойду лучше расспрошу, возможно, кто-то видел мой фотоаппарат! Встретимся у выхода, скоро мой самолет, у меня мало времени.

— О, вы нас покидаете? Как жаль! — пропела я.

— Да, ужасная страна с не менее ужасными людьми, — прошипела Кристин мне в ответ.

— Мы вас сюда не звали, поэтому можете возвращаться к себе на родину. Причем все. — я ликовала, подтрунивая над этой нервной немкой.

Кристин развернулась и пошла прочь. Но тут я заметила, что она одета в платье, которое я видела в доме Габриеля и бросила ей вслед:

— Кристин, шикарное платье, достойное своей хозяйки.

Она, конечно, не поняла моего сарказма и гордо пошла в сторону кухни. Но понял Габриель. Едва уловимая улыбка тронула его губы. Я хмыкнула и продолжила играть едва слышимую мелодию.

— Прекрати играть, нам нужно поговорить, — строго оборвал полет моей музыкальной фантазии Габриель.

— Нам не о чем с вами говорить, господин майор, — слащавым голосом произнесла я.

— Прекрати, — зарычал он мне в ответ. — Если ты о вчерашнем, то это ничего не значило.

— А здесь ничто нигде ничего не значит, — продолжала я в том же духе.

— Катя! — он больно схватил меня за предплечье и рывком поставил на ноги.

Меня это просто взбесило. Я вырвалась и схватив его за китель прошипела:

— Если ты думаешь, что покувыркавшись с этой дешевой немкой, ты залезешь, как ни в чем не бывало, мне под юбку, то глубоко ошибаешься. Мужчина или со мной, или не со мной. Ты выбрал второе. Я больше под тебя не лягу, Габриель. Это первый раз страшно и важно, а дальше нет. Пока ты будешь провожать свою шлюху на самолет, я выберу взамен тебя кого-то другого, — и рванув его так в сторону, чтоб он развернулся к залу проговорила, — кто здесь откажется мне покровительствовать? А? Фридрих? Ганс? Арман? Никто, ты понял меня? А с тобой у меня песня спета, — отпустив его, я резко развернулась и пошла в гримерку.

Я не оборачивалась, но знала, что человек, стоящий у меня за спиной вопрос еще не закрыл, ох как не закрыл. Но мне того и надо было.

Дождавшись пока немка с Габриелем покинут заведение, я вышла в зал, чтоб немного послушать, что говорят немцы по поводу происшествия. Ко мне подошел один молоденький лейтенант и, от стеснения не зная куда прятать взгляд, пригласил на танец. Я изобразила на своем лице бесконечное счастье от такого предложения и пошла с ним танцевать. Парень трепетно держался от меня на расстоянии, но я, обняв его за шею ближе притянула к себе, прислонившись своей грудью к его.

— Я слышала печальную новость, господин лейтенант, опять эти партизаны, — проговорила я, капризно надув свои губы.

— О да, мадмуазель Катя, мы потеряли много солдат и продовольствие.

— И что, теперь нам придется голодать? — изобразив ужас на своем лице, продолжала выпытывать я.

— О нет, не переживайте! Скоро будет еще поставка, в двойном объеме, только теперь воздухом, — наивный солдатик сам того не понимая выдавал мне пусть и небольшие, но секреты.

— Но их же надо наказать! Кого-нибудь поймали? Может кто-то может сказать, где их лагерь?

— К сожалению, нет. Наш информатор не смог нам в этот раз принести никакой информации.

— Ах, вы знаете информатора? — восторженно пропищала я.

— Нет, он известен только командному составу, — услышала я в ответ и разочарованно потеряла интерес к дальнейшему разговору.

«Есть, вот тварь, все такие есть, гнида», — отчаянно подумала я и больше ни о чем не спрашивала. Когда танец закончился, я в знак благодарности улыбнулась парню, оделась и вышла на улицу, намереваясь пройтись до дома пешком, чтоб хоть как-то привести свои мысли в порядок на морозном воздухе. Зима подходила к концу, еще всего пара дней и наступит март. Зажурчат ручьи, запоют в лесах птицы, радостно оповещая природу о том, что скоро, очень скоро придет на землю такое долгожданное тепло! Весна всегда приносила с собой надежду, такую непреодолимую и неудержимую надежду на то, что вот-вот, еще совсем чуть-чуть, и мы все услышим это заветное слово «Мир», пахнущее засеянным полем и наполненное звуком детского смеха. «Но прошла одна весна, вторая, на подходе вот уже третья, а миром пока что и не пахнет», — закончила свои мысли я таким вот пессимистичным выводом. И тут меня догнала машина, из которой быстро вышел фон Вольф и схватив меня за руку швырнул на заднее сиденье. Молоденький водитель с сожалением смотрел на меня.

— Трогай, — властно приказал немец своему водителю и машина быстро понеслась в неизвестном мне направлении.

— Куда ты меня везешь? — спокойной спросила я, внутри испытывая ужасный страх. По Габриелю было видно, что мое сегодняшнее поведение вывело его в край.

— Сейчас увидишь, — зловещим тоном проговорил мне немец.

— Габриель, останови машину! — я попыталась открыть дверцу, но не смогла.

— Господин майор, может не надо? — попробовал вступиться за меня шофер.

— Заткнись и вези, — рявкнул на него Габриель.

«Ну, все. Допрыгалась, — подумала я, мысленно прощаясь уже со всеми, кого знала. — Перегнула палку. Черт, и задание провалила, как я так могла?». Поняв, что сейчас любое мое поведение будет бесполезно, я потеплее укуталась в шубу и, отвернувшись, смотрела в окно, совершенно не понимая, куда мы могли ехать. Гестапо было в противоположном конце города, далее только окраина, спальный район. Что там было? Я не могла себе представить. Спустя полчаса машина остановилась и Габриель вытащил меня на улицу. Оглядевшись, я увидела небольшое трехэтажное здание из красного кирпича. Я недоуменно смотрела то на Габриеля, то на здание. Что здесь? В здание то и дело входили, затем выходили солдаты. Это были обычные солдаты, не офицеры. Многие стояли и курили на улице, перекидываясь пошлыми фразами. Габриель смотрел на меня, ожидая какой-либо реакции, но я все так же недоуменно смотрела на него, широко раскрыв свои зеленые глаза. Я действительно не понимала, куда он меня привез. И когда он это осознал, то просто закрыл лицо своей рукой в черной кожаной перчатке и проговорил: «Ребенок». Я нахмурилась и тут мое внимание привлек немец, который совершенно пьяный выходил из здания, кое-как на ходу застегивая ширинку на своих штанах и меня осенило: «Бордель! Он привез меня в бордель!». Я с ужасом посмотрела на Габриеля и промолвила:

— Да ладно! Ты не можешь этого сделать!

— Почему? — немец подошел ко мне и схватил за подбородок. — Почему не могу? Еще как могу!

Затем он сдавил мне руку и потащил внутрь. Я не сопротивлялась, судорожно ища в своей голове способ выхода из данной ситуации. Зайдя внутрь прокуренного здания, мы поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре, по обе стороны которого были двери в комнаты. Это здание раньше, скорее всего, было общежитием. В конце коридора стояли и курили две девицы, с грустью взирающие на меня. Габриель потащил меня вдоль коридора то и дело открывая запертые двери, за которыми перед моими глазами возникали практически одинаковые картины соития немцев и наших несчастных женщин. Некоторые из них плакали, некоторые просто лежали, не проявляя никакого интереса к происходящему, некоторые же пытались еще отбиваться, не понимая, что им все равно не победить суровую действительность этого злачного места. Затем он грубо подтолкнул меня к курящим девушкам и сказал:

— Переводи.

И начал задавать им вопросы.

— Сколько мужчин обслуживает каждая из вас в сутки? — испуганно переводила я.

— Если повезет, то не более двадцати, — безразлично ответила девушка с длинными белыми волосами.

Мои глаза с ужасом расширились, услышав эту цифру.

— Что бывает, если не хочешь подчиняться? — перевела я следующий вопрос Габриеля.

— Да по-разному, — ответила собеседница. — Пока не сломают, просто бьют и насилуют, слишком строптивых могут вывести и расстрелять. Но, — сделав паузу, она посмотрела мне в глаза и печально ответила, — ломаются практически все.

Одним движением руки Габриель велел им оставить нас и проговорил:

— Ты этого хочешь? Мне оставить тебя здесь?

Я смотрела на этого человека и пыталась понять, чего он от меня хочет. Повернувшись к окну, я прислонила пальцы к морозным узорам и под действием моего тепла по окну потекли капли. «Странно, похожи на слезы», — подумала я совершенно не о том, о чем нужно было думать в тот момент. Затем, нахмурившись и собрав все свое самообладание в кулак, я повернулась к немцу и проговорила:

— Если ты привез меня сюда, чтоб оставить — оставляй, значит такова моя судьба. Если для того, чтобы сломать или унизить — мы об этом уже говорили. Если ты думаешь, что я сейчас упаду к твоим ногам и буду лизать сапоги, в надежде на то, что ты сжалишься, то ты ох как ошибаешься, Габриель.

Фон Вольф стоял, возвышаясь надо мной, как ангел смерти. Я испытывала дикий ужас, просто панический. Но стояла перед ним, маленькая, худенькая, закутавшись в свою коротенькую шубку и только дрожание моих стиснутых до боли в кулак пальцев выдавало мое истинное состояние.

Габриель же в тот момент, скорее всего, понял, что я была как эта страна, в которую вторгся его народ с войной. Напуганная, истерзанная, но такая неукротимая в своем непоколебимом желании быть свободной. Он опустил голову и стоял так молча минуты две, будто соображая, что же делать дальше со мной. У меня же за эти две минуты перед глазами пролетела вся моя столь недолгая жизнь. Затем он притянул меня к себе, положив свой подбородок мне на голову. А через пару минут мы уже ехали в машине к нему домой. Молоденький шофер, явно довольный тем, что меня не упекли в бордель, всю дрогу улыбался счастливой улыбкой. Габриель молчал. Я же думала только о том, что возможно, я еще нужна Родине, раз мне удалось выйти сухой из воды в такую минуту.

Зайдя в дом, мы все так же молчали. Затем он отвел меня в спальню, а сам ушел в кабинет. Этой ночью он меня не трогал, чему я была несказанно рада и уснула крепким сном выбившегося из сил человека.

Утром я первым делом приняла ванную, чтоб смыть весь кошмар вчерашнего дня, и, быстро одевшись, села возле зеркала в спальне, задумчиво заплетая косу. В дверь постучала Марта:

— Мадмуазель Катерина, господин офицер просит вас зайти к нему в кабинет, — женщина с испугом смотрела на меня.

Я же, выдавив из себя наигранно спокойную улыбку, чтоб хоть как-то ее отвлечь, пошла к кабинету немца. Тихо постучавшись, с дрожью в коленках, как нашкодившая школьница, я прошла в комнату. Габриель сидел за столом, откинувшись в кресле, и курил сигарету. На вид он был вполне спокоен, только лишь напряженно пульсирующая вена на его лбу выдавала его состояние. В кабинете было накурено и по количеству окурков в большой пепельнице я поняла, что спать он, скорее всего, не ложился сегодня вообще.

— Присаживайся, — он сухо кивнул на стул, стоящий напротив.

Я села.

— Ты больше не работаешь в театре, — проговорил он, наблюдая за мной.

Мои глаза только расширились, но я ничего решила пока не отвечать. После вчерашнего я осознала, что мне нужно быть с ним осторожнее.

— Я забираю тебя к себе в штаб, — продолжил он, впиваясь своими серыми глазами в мое лицо. — Мы потеряли одного переводчика, а поскольку людей, отменно знающих язык в этом забытом богом городе практически не найти, я хочу, чтоб его место заняла ты. Твоя кандидатура уже утверждена, завтра ты приступаешь к работе. Подотчетна только мне и Алексу. Тебе дадут машину и водителя. Все это не обсуждается, — он сделал раздражительный жест рукой при первых признаках моего возмущения и я побоялась что-либо возразить. — Вопросы?

— Область моей работы на что распространяется?

— На все, что будет необходимо.

— И гестапо? Допросы? — с дрожью в голосе спросила я.

Он немного помолчал и добавил, решив, наверное, смягчить возлагаемую на меня работу:

— Допросы исключительно те, которые я буду проводить лично. Не более….. Их не много, — добавил он и я облегченно вздохнула. — Сегодня отдохни. Вечером пойдем на ужин, будешь сопровождать меня как спутница. У Марты возьмешь деньги. Возле дома будет ждать твоя машина, водителя зовут Ганс. Поедешь и купишь себе что-либо из одежды. Я хочу, чтоб ты выглядела безупречно! Приедет рейхскомисар, я хочу, чтоб ты на него произвела хорошее впечатление, — он сделал многозначительное ударение на слове «хорошее».

Я кивнула, молча согласившись с его требованием.

Габриель устало встал и надев китель направился к выходу. У самых дверей он обернулся и сказал:

— И, Катя, если ты до сих пор не поняла, я не пытаюсь тебя сломать. Я жизнь тебе спасаю. Такие, как ты, гибнут на войне первыми. Ты вчера заявила, что можешь выбрать себе кого-то другого вместо меня? Один из названых тобой офицеров, Дитрих, избил свою любовницу и отдал её в бордель, где она покончила с собой. Поэтому, прежде чем менять свою жизнь, подумай хорошо, надобно ли это тебе и насколько это безопасно. Ты слишком неосторожно себя ведешь. — проговорил грустно немец и покинул дом.

Не может быть! Как я этого не замечала раньше? Видно сказывалась моя юность и я совсем не так хорошо разбиралась в людях! Он ведь и правда учил меня жить. Пусть доступными ему средствами, пусть и порой жестоко, но он хотел меня уберечь. Он ведь видел, с первого дня видел, насколько я неукротимая, свободолюбивая и несдержанная. Он прекрасно знал, что попадись я другому мужчине — тот скрутит меня в бараний рог и пиши пером, все пропало. Этот закаленный жизнью жестокий мужчина за такое короткое время подарил мне такой урок, который еще не раз спасет мне жизнь в будущем. Я просто этого не сознавала еще в то время. Я закрыла глаза и сидела, приходя в себя от всего услышанного до тех пор, пока в двери не постучала Марта.

— Катя, — тихонько позвала меня Марта. — Он уехал.

Я глубоко вздохнула, встала, задумчиво взяла недокуренную одиноко дымившуюся сигарету в пепельнице и глубоко затянулась, никотином успокаивая свои нервы. И, повернувшись к Марте, сверкнула победным огнем своих кошачьих глаз:

— Сделано! Я в штабе!

ГЛАВА 13

— Марта, здесь пленка с фотографиями, — сказала я, протянув женщине небольшой сверток. — Нужно передать нашим.

— Молодец, Катюш, и как у тебя все так выходит складно.

— Сплюнь, мне еще до этого складно топать и топать.

— Это верно.

— Самое сложное из этого было попасть в штат рабочих в штабе, но теперь хоть об этом голова не болит.

— И как у тебя получилось фон Вольфа так провести?

— Я не проводила, — задумчиво смотря на чашку с чаем и вспоминая последние слова Габриеля перед уходом, проговорила я. — Марта, ты веришь в Бога?

Марта пожала плечами и сказала:

— Лучше, когда веришь, чем нет. Я с возрастом так начала думать.

— Знаешь, мама с папой коммунисты были, а бабушка… Бабушка всегда крестилась перед сном, и крестик имела с иконкой. Она всегда говорила мне, что сверху на нас смотрит Господь и помогает нам выбрать правильную дорогу в жизни. Вот и сейчас я думаю, что Габриель это и есть та самая правильно выбранная дорога. Что ты о нем думаешь?

— Катюш, я ничего не думаю, они фашисты, захватчики, чего уж тут думать о них.

— И все же.

— Мне кажется, что он был неплохим человеком там, на родине. Но война многое меняет. Когда смерть ходит по пятам, многие начинают топить свой страх в крови, жестокости. Так делает и этот офицер. Кроме того, он семью потерял, а это… Ну сама знаешь, чего уж тебе говорить.

— Нда, понимаю, — выпив чай я встала из-за стола. — Пистолеты достань мне, не забудь, а я поеду, нужно прикупить что-то на вечер.

— Давай, дочка.

Наспех накинув на себя одежду я вышла на улицу. Возле дома меня ждала машина, в которой сидел со скучающим видом мой шофер, молодой солдат лет двадцати пяти со смешными заостренными, как у таракана, усами. Сев на заднее сиденье, я промолвила:

— Добрый день, вы кажется Ганс?

— Да, — ответил осторожный немец.

— Ну что ж, Ганс, вези свою драгоценную пассажирку туда, где одеваются женщины сердцем и душой преданные великому рейху.

Ганс растерянно покосился на меня.

— Ну чего косишься? Я личная помощница майора фон Вольфа. Вот и одеть меня нужно так, как подобает выглядеть женщине, которая скрашивает жизнь твоему начальнику. Вот и вези, — ошалевший от такой речи солдат неуверенно завел машину, а я разразилась громким хохотом.

Через полчаса мы подъехали к небольшому магазину около центральной площади, на витрине которой красовался манекен в платье в крупный горох.

— Точно здесь? — все так же подшучивая над водителем грозно спросила я.

— Точно, точно, здесь все одеваются, — закивал немец головой.

— Ладно, жди меня, — пригрозила я ему и выпорхнула из машины.

Магазин встретил меня запахом новой ткани и вкусным ароматом свежесмолотого кофе. Приветливая продавщица выбежала ко мне и защебетала:

— Здравствуйте. Чего желает мадам?

— Мадмуазель, — уточнила я.

— Простите, — девушке стало неловко.

— Да я шучу! Какие там «мадам» и «мадмуазель», мы же советские девчонки. Как зовут тебя?

— Настя, — девушке явно было приятно, что я не из тех вычурных девиц, которые захаживают сюда под руку с фрицами и корчат из себя королев, а на самом деле являются обычными шлюхами.

— А я Катя, вот и познакомились. Мне бы, Настя, что-то такое нужно, чтобы все мужчины в зале только на меня и смотрели, а женщины из зависти плевались ядом.

Настя понимающе кивнула и окинула взглядом мою фигуру.

— Есть одно платье у нас, но оно такое… смелое, не знаю даже.

— Неси! Смелое это про меня.

— И еще, — девушка запнулась, скрывая свою неуверенность. — Оно очень дорогое.

— Не важно, я же трачу не свои кровно заработанные. Думаю тот кошелек осилит такие траты, — усмехнулась я и Настя с радостной улыбкой скрылась в смежной комнате.

Вернулась она через несколько минут, держа в руках большую коробку черного цвета с надписью на французском языке. А поскольку я французского не знала, то что там было написано, осталось для меня загадкой. Открыв коробку, девушка достала доселе невиданное мной чудо. Такой красоты я не видела нигде и ни на ком. Это было длинное красное платье, сплошь расшитое пайетками. Спереди оно закрывало все до самой горловины и только смелый разрез с правой стороны мог приоткрыть тайну красивых ножек его обладательницы. И сзади! Огромный вырез открывал на обозрение голую спину хозяйки сего чуда и едва мог скрыть нижнее белье. В пару к платью шли длинные перчатки из тончайшего шелка.

— Беру, — не раздумывая ни секунды выпалила я.

— Оно вам очень пойдет, — Настя была явно довольна сбыть это платье, поскольку оно стоило таких денег, что даже я засомневалась, не влетит ли мне от Габриеля, когда он увидит счет.

Еще к этому платью я купила красивые красные туфли на каблуке и длинный мундштук из черного дерева, богато украшенный позолотой. Расплатившись с девушкой и забрав свои несметные сокровища, поскольку по цене они таковыми и являлись, я вышла из магазина и поехала домой, где меня ждала Марта.

— Какой ужас! — запричитала она, узнав сколько я отвалила за сие чудо. — Полгода можно жить на эти деньги и ни о чем не думать! А спина то, спина! Катя, как такое носить можно? Срам!

Я расхохоталась.

— Ты забыла? Я же любовница, не жена, и носить такой срам мне по статусу положено. Да и, кроме того, надо обратить на себя внимание рейхскомиссара и втереться в доверие. А кто еще может снискать благосклонность, как не полуголая красивая молоденькая девушка, с умилением заглядывающая в рот сильным мира сего? — проговорила я представила эту картину. — Тьфу, Марта, сейчас никуда не пойду.

— Ох, профура ты, Катька! Не мудрено, что фон Вольф запал на тебя.

— Да так уж и запал, — нахмурилась я в ответ.

— Молодая ты еще, девка, и не понимаешь, поэтому, ничего. Чего он с тобой носится, ты как думаешь? Ты же ему страшные вещи говоришь, а он терпит. Другую бы уже за волосы да в расход за такое. Знаешь, сколько тут баб побывало? Меряно, не меряно! А сейчас видишь, как оно. Ты сама главное голову не потеряй, а то потом горя не оберешься, заданием живи. Ты в первую очередь разведчица, а потом уже женщина, должна это помнить.

— А я заданием и живу, — строгим тоном оборвала я Марту. — Ты домой уже иди, я сама тут справлюсь. И про пленку не забудь и пистолеты, — я обняла пожилую помощницу и проводила ее к выходу.

Когда за Мартой закрылась дверь, я быстро приняла ванную и надела на себя сегодняшний образ профуры, как меня назвала Марта.

— Хороша, — сказала я своему отражению в зеркале и накинув на плечи шубку вышла к ожидавшему меня Гансу.

— В театр давай гони, — скомандовала надменным тоном я, все еще издеваясь над с опаской смотрящим на меня солдатиком.

Возле театра было припарковано много машин. Я намеренно опоздала, решив произвести фурор своим появлением. Зайдя в здание и оставив шубу на попечение консьержа, я прошествовала внутрь. Подойдя к небольшой лестнице, ведущей вниз к залу с столиками, я остановилась, оценивая обстановку и ища взглядом Габриеля. Он сидел за большим столом, приготовленным для самых главных гостей. Присмотревшись я поняла, что рейхскомиссар тоже на месте, он сидел как раз рядом с Алексом и о чем-то оживленно ему рассказывал. Мужчины за ближними ко мне столиками замолчали и по залу прокатился изумленный шепоток.

«Настя, спасибо за платье, — мысленно поблагодарила я девушку». Вздернув надменно подбородок, я начала спускаться, приподняв подол моего сверхдлинного платья. А поскольку спереди был высокий разрез, то моя длинная стройная нога, обтянутая невидимым чулком, то и дело мелькала среди складок, давая повод для фантазий у смотрящих на меня немцев.

Наконец меня заметили и за столиком, где сидел рейхскомиссар. Новоприбывший фриц из командного состава, увидев меня, озабоченно вытер пот со лба и что-то спросил у Алекса. Тот лишь кивнул головой в сторону Габриеля, который галантно встал из-за стола и подошел ко мне, подал руку и проводил к пустовавшему месту рядом с ним.

— Господа, наш новый переводчик, мадмуазель Катерина, — представил он меня.

Алекс совершенно не удивился, было понятно, что они все обсудили, прежде чем наградить меня такой ношей.

Рейхскомиссар же, томно смотря на меня своими слащавыми глазками, промолвил:

— Если мадмуазель хотя бы наполовину так же хорошо знает немецкий, как блещет своей красотой, мы рады будем ее помощи великому рейху.

— О, право же, господин рейхскомиссар, мой немецкий более выдающийся, чем моя скромная внешность, — я на чистом немецком без единого изъяна ответила этому пузатому немцу, так напоминающему мне коротконого жука и улыбнулась, блеснув своей чарующей улыбкой.

— Где вы достали такое сокровище, Габриель? Девушка не только прекрасна, но еще и умна. А это опасная гремучая смесь, — улыбнулся немец.

— Эта страна богата не только бесчисленными ресурсами, но и изумительной красотой, — проговорил Габриель, целуя мне руку.

Рейхскомиссар кивнул и переключил внимание на свою спутницу, сидящую по правую руку от него, поскольку Габриель дал ясно понять, что столь дивная красота уже занята ним.

— Шикарно выглядишь, — сдержанно проговорил он. — Теперь все знают, что у моей любовницы самая красивая спина в этом зале.

— У твоей переводчицы! — я треснула его мундштуком по руке, вызвав тем самым смешок.

Он как всегда был невыносим. Но что-то сегодня в его взгляде было не таким, а что, я не могла понять. Привычно колючие серые глаза, казалось, заволакивала печаль. Он сидел, подшучивал как обычно над окружающими, пил вино, так же надменно запрокидывал голову, но что-то занимало его мысли сегодня, он словно был не здесь.

— Габриель, ты не против, если я отлучусь на пару минут, я хочу поздороваться с Аней.

Он безразлично махнул рукой и я отошла к столику, где неизменно сидела вечно хохочущая хитрющая подпольщица.

— Ну мать, ты даешь! — Анька томно закрыла глаза. — Будь я на месте твоего немца, я бы тебя уже отымела в каком-нибудь укромном уголке. Красота так красота. Чего уж тут. Для рейхскомиссара поди старалась? — и уже более серьезным тоном прошептала, — Катя, я слышала, что ты больше здесь работать не будешь, что случилось?

— Ань, я теперь переводчиком буду при Габриеле и Алексе в штабе.

— Вот так-так, с чего бы это? — Анька нахмурила брови.

— Да, перегнула палку немного, чуть в бордель не попала, но вышло все так, как мне и нужно было, — улыбаясь прошептала я.

— А я тебе говорила, что фон Вольф не цацка.

— Да, не цацка и близко. С ним что-то сегодня происходит, не знаешь, что могло случиться?

— Нет, — ответила мне она и елейным голосом запела, увидев Фридриха. — Мой офицер, пригласите меня танцевать!

Затем она, вставая, наклонилась к моему уху и прошептала:

— Извини, но мне нужно кое-что попытаться узнать о крысе, поэтому сегодня уж без меня, — Анька закончила фразу и отошла от стола, вешаясь Фридриху на руку.

Я уже было собиралась идти к скучающему Габриелю, как ко мне подошел Алекс и пригласил на танец. Я без малейшего колебания согласилась.

— Катя, ты просто обворожительна, — легко обнимая меня, он легко касался моей обнаженной кожи на спине, чем вызвал у меня едва уловимую улыбку.

Какие они были разные, эти два друга — офицера. Один наглый, бесцеремонный, надменный. Второй же — полная ему противоположность, гордый, воспитанный, сдержанный. «И оба — фрицы», — скривила я губы в горькой усмешке.

— Алекс, а что происходит сегодня с Габриелем? Я не могу понять, он какой-то грустный, что ли.

Алекс посмотрел на друга и проговорил:

— Сегодня ровно два года, как он потерял семью, поэтому, — грустно ответил Алекс, очевидно вспоминая и свою жену.

— А как это случилось? Я никогда его не спрашивала.

— Это больная тема для него, он никогда не говорит об этом. Знаю только, что его жена и дети в Германию возвращались в начале самой войны, а поскольку автомобиль был правительственный, где-то под Польшей на них напали и вырезали всех до единого. Мы тогда в Берлине были. Не знаю, как он пережил вообще такое. А потом война, фронт, смерти вокруг, он другой стал.

— Вы давно дружите?

— Да, наши родители тоже дружили, мы с ним с самых пеленок вместе.

Я кивнула и осталась довольна тем, что хотя бы понимаю, что сейчас происходит с немцем. Посмотрев в его сторону, я увидела, что он изучающе наблюдает за нами. Он все понимал, он видел эту незримую симпатию между своей любовницей и лучшим другом. И, словно ему была неприятна картина, представшая перед ним, он презрительно скривив губы и надпив вино из бокала, отвел свой взгляд. Танец закончился и я вернулась к Габриелю.

— Пойдем со мной, — сказала я ему, потянув за рукав.

— Куда? — не смотря на меня спросил он, гася сигарету.

— Да пойдем, не съем я тебя, — с насмешкой проговорила я.

— Ох, так ли это? Русские женщины очень кровожадны, — сухо сказал Габриель, но все же проследовал за мной.

Выйдя из зала, я повела его по длинному коридору, который вел к лестнице на крышу. Скинув с себя туфли и взглядом показывая ему, чтоб лез за мной, босиком стала подниматься наверх. Приподняв люк, я выползла на крышу здания и со смехом наблюдала за немцем, который скривился от вида пыли и грязи, которой было все укрыто, сказала:

— Ты чего, на крышу в жизни никогда не залазил?

— В парадной одежде нет.

— Ой, да брось ты, одежда это всего лишь тряпка, ты на красоту посмотри, — прошептала я, указывая на багряный закат солнца за далекими, еще голыми деревьями, которые словно стражи стояли на горизонте.

Габриель, накинув мне на плечи свой китель, как обычно с насмешкой произнес:

— Холодно, застудишь еще свою спину. Чем тогда вертеть будешь перед рейхскомиссаром?

— Да прекрати ты уже! Ты смотри лучше, — произнесла я, улыбаясь и кутаясь в пахнущую его мужским запахом одежду. — Когда я потеряла родных, то залазила на крышу самого высокого дома и кричала, со всех сил кричала, до изнеможения.

Я, конечно, не уточнила, что такому виду психологической разгрузки меня научила Аида Львовна в разведшколе.

— И что, становилось легче?

— Легче.

Немец только фыркнул.

— Нет, правда, ты попробуй. Вот так, — сказала я и заорала во все горло что есть мочи.

— Слушай, ну я знал, что ты сумасшедшая, но не думал, что настолько, — усмехнулся он.

Я взяла его за руку и, легонько подтолкнув к краю крыши и сделав пару шагов назад, сказала:

— Давай, Габриель, кричи.

Он постоял, немного поколебался и издал крик, наполненный томящейся где-то глубоко внутри болью, которая, я знала по себе, может держать стальными тисками и не давать спокойно жить и свободно дышать. Спустя мгновение он замолчал, тяжело дыша. Холодный ветер развивал его модно подстриженные волосы, но он словно не чувствовал его. Он смотрел куда-то далеко, или высоко, как будто в надежде, что его услышат те, кто теперь там, в мерцающей синеве безмолвного неба.

— Легче? — прошептала я, тихонько подойдя к нему.

— Легче, Катя, — закрыв на миг глаза проговорил Габриель и повернувшись ко мне сказал таким не свойственным ему простым тоном, — спасибо.

— Пожалуйста, будешь мне должен, — склонив голову набок, проговорила я, стараясь развеять напряженную обстановку.

Он усмехнулся и поцеловал меня в холодный нос.

— Да ты замерзла! Пойдем вниз, заболеешь еще.

— Нет, подожди, я еще хочу что-то тебе показать, всего минутку. Посмотри туда, далеко-далеко. Что ты видишь?

Габриель изумленно поднял бровь и начал перечислять:

— Ну… Солнце садится, деревья голые, снег, вороны летят, возвращаясь на ночь к себе в гнезда, не знаю….

Я же, став у самого края крыши и набрав полные легкие холодного воздуха произнесла, не оборачиваясь к немцу:

— А я вижу Родину! Ты понимаешь? Родину! Вот чем мы отличаемся. Ты видишь просто землю, природу. А я Родинууууу, — прокричала я громко в ночную тишину. — Вот почему вы здесь чужие.

Габриель только кивнул мне в ответ. Все он понимал, этот взрослый умный человек со своими жизненными ранами в сердце. Понимал, но шагал по своей дороге, я же упорно шла по своей.

— Ладно, пошли назад, а то и правда холодно, — с улыбкой кутаясь в его китель пропищала я.

Спустившись с крыши и приведя свою одежду в порядок, мы прошли в зал, где все так же неизменно шли разговоры, дымили сигареты и лилось рекой вино. Габриель стал снова тем же Габриелем, только уже без грусти в глазах. Притянув меня к себе, он усмехнулся:

— Потанцуешь со мной, сирена?

— Почему бы и нет, — показав ему язык ответила я.

Он провел рукой по моей обнаженной спине и у меня по коже побежали мурашки. Я же, обняв его за шею и ласково целуя в мочку уха прошептала:

— На мне совершенно нет нижнего белья, — и невинно захлопала ресницами.

Габриель ошарашенно посмотрел на меня и расхохотался:

— У меня лучшая женщина из всех, которые находятся в этом зале.

— Вот только думаю, так старалась, не надевала его, а воспользоваться этим никто не хочет, — проводя языком по своим губам я настойчиво смотрела на своего партнера по танцу.

— Черт, ты опасная женщина! — хриплым голосом проговорил Габриель. — Веди.

И я потащила его в гримерку, на ходу давая Ане знак, чтоб никто сюда не входил. Очутившись в заветной комнате, Габриель повернул меня к себе спиной и грубо задрал платье, коснувшись обнаженного тела. Проведя пальцами у меня между ног, он заставил меня застонать. Когда же я уже готова была молить взять меня, он сильным рывком овладел мной, заставив заскрипеть ногтями по штукатурке стен. Не давая мне опомниться он все глубже врезался в мое тело, пока нас не накрыло бешеное наслаждение. Тяжело дыша, Габриель стоял, целуя меня в шею и затем проговорил:

— Ты лучшее, что случилось со мной за время войны.

Я же стояла и закрыв глаза думала: «О нет, Габриель, как бы я не была худшим, что может случиться с тобой за время войны». Но повернувшись я лишь нежно поцеловала его в губы.

Оправившись после страстной схватки, мы вернулись обратно в зал. Попрощались с рейхскомиссаром и другими солдатами и направились домой к Габриелю.

Неизменно предусмотревшая все Марта оставила нам на столе самовар с горячим чаем, который мы сели с удовольствием пить после такого тяжелого ужина на приеме.

— Спрашивай, — Габриель смотрел на меня испытывающим взглядом.

— Что?

— Ты всю дорогу что-то хотела у меня спросить, но так и не решилась до сих пор. Спрашивай.

Боже, что это был за человек! Я никак не могла его разгадать, а он словно книгу меня читал.

Покрутив в руках чашку и не поднимая на него своих глаз, я задала вопрос:

— Про тебя ходят разные слухи. Почему тебя называют страшным человеком? Я же понимаю, что это связано не только с отношением к тебе, как к немцу.

— Ты сама считаешь меня страшным человеком? — спросил мужчина после паузы.

— Я? Нет. Пока я не видела тебя в таком качестве.

— Ты и не увидишь. Об остальном тебе знать не обязательно. Это история не для женских ушей. Я и сам не в восторге от каких-то моментов своей жизни и своего поведения.

— А Кристин? Ты… Вы…, — я никак не могла правильно сформулировать то, что хотела узнать.

Он кивнул головой, давая понять, что понял и вернув чашку с чаем на стол спокойно ответил:

— Мы раньше были любовниками, еще в академии. Она довольно скользкая женщина. Я быстро это понял и порвал с ней. Но поскольку ты вела себя из ряда вон плохо в тот вечер, она могла просто нажаловаться на тебя. А так как я тоже должен придерживаться правил и мне было бы крайне затруднительно тебе помочь, попади ты в неприятную ситуацию из-за ее жалобы, то мне пришлось усыплять ее бдительность, если это можно так назвать.

Я смотрела на него таким удивленным взглядом, что он расхохотался:

— А что, ты думала только вы, женщины, можете использовать постель в своих целях?

Я в недоумении только бровями повела, давая понять, что была просто в шоке.

— Да, и кроме того, твоя сестра так настойчиво нас спаивала, — его глаза стали холодными и пронизывающими. — А пьяный мужчина слаб перед женскими чарами.

Земля начала уходить у меня из-под ног. Он явно что-то подозревал. Но я лишь прочирикала:

— Значит, я сама толкнула тебя к ней в постель?

— Да, сама, — взгляд Габриеля стал теплее и мое беспокойство немного улеглось.

Затем Габриель встал, подхватил меня на руки и отнес в спальню, где мы забылись крепким сном.

ГЛАВА 14

Открыв глаза и увидев, что лежу одна, хотя было еще довольно рано, я быстро вскочила с постели и побежала к Марте, которая готовила на кухне. Марта испуганно подскочила, не ожидая такого внезапного появления.

— Да чтоб тебя, Катька! — схватившись за сердце прокричала на меня женщина.

Я же, засмеявшись, показала ей язык:

— Расслабились, вы, мадам Марта, а у нас тут чай война. А вы стоите и кругом себя ничего не слышите.

— И то верно, девка, надо быть внимательнее.

— Габриель уже уехал?

— Еще до рассвета. Он там на столе коробку тебе оставил, просил передать.

— Хорошо, посмотрю. Марта, мне бы чего-то легкого позавтракать. Кусок в горло не лезет. Сегодня мой первый рабочий день в качестве переводчика, страшно почему-то так.

— Катюш, дело принимает серьезный оборот, соберись, немного осталось.

— Да знаю, — я сидела и нервно накручивала волосы на палец. — Марта, Габриель сказал, что переводчика, на место которого они меня берут, они потеряли. Как потеряли?

— Да зарезал кто-то. Редкостная он был скотина, переводил порой специально так, чтоб людей невиновных подставить. Фрицам же чего, как перевели — так и принимают. Так что сам себе подписал.

— Ясно. А кто еще кроме меня в штабе переводчик сейчас?

— Машинистка, Леночка, но она больше по письменным переводам. Тебя я уверена фон Вольф поставит на устные, перевести чего для наших ну и….. — Марта сделала напряженную паузу и добавила, — допросы.

— Он мне говорил, но сказал, что это будет редко. Допросы будут только те, которые будет проводить лично он.

— Да вот в том то и оно, Катенька, у него самые важные допросы, самые сложные. Я не уверена, что ты сможешь. Но очень надеюсь, что пока главную часть ты выполнишь, этот момент не наступит.

— Я тоже на это надеюсь, — нервно ответила я, поскольку знала, что если Марта и сомневалась, смогу ли я переводить на допросах, то я знала однозначно, что нет.

— Да, вот, пистолеты тебе раздобыла, — сказала она и вытащила и положила передо мной изящный дамский пистолетик и завернутый в льняную ткань пистолет с глушителем,

— Это хорошо, — протянула я, беря в руки маленькую изящную вещицу с блестящей рукояткой. Быстро проверив пистолет, и зарядив его патронами, я запрятала его в карман своего халата. — Теперь нужно будет придумать, как его пронести в нужное время в штаб, там наверняка обыскивают при входе. Да и фотоаппарат надо будет тоже спрятать где-то там. Ладно, сегодня все хорошо надо разнюхать, что да как у них там, а там посмотрим. Леночка эта, машинистка, она наш человек?

— Да, она из наших там одна. Девка хорошая, хитрая, проверенная. Еще два полицая, с ними познакомишься в воскресенье, когда у Ани будешь. И один агент будет в форме гражданского. Больше нет никого. С ними и нужно все провернуть быстро и без подозрений. Главное, чтоб немцы не догадались, что план наступления у нас будет, это все на тебе. Все совещания у них всегда в кабинете отдельном проходят, а план, скорее всего, будет лежать в сейфе у Алекса. Мы думали, что ты поближе к нему будешь, ключ на тот момент узнаешь где, но ты же вон каким путем пошла. Теперь включай мозги свои, дочка, но документы добудь.

— Добуду, — с уверенностью проговорила я. — А почему такими важными делами занимается Алекс, а не оберст?

— Точно сказать не могу, он продвигает вроде как Алекса по служебной лестнице, уж чего у них там толком не знаю. Кто говорит, что Алекс ему жизнь спас, кто что он Алекса на свое место пророчит. Черт их знает, этих фрицев. Да это и не столь важно.

— Не скажи, Марта, каждая мелочь важна. Вот я, например, заметила, что здесь сквозь пальцы смотрят на шашни офицерского состава с нашими женщинами. Даже то, как Габриель ведет себя со мной открыто, становится ясно, что в этом тылу что-то не так. Как же, о, великая голубая кровь? А оказалось, что у их оберста любовь-морковь здесь. Он никого не трогает, никто ни на кого не доносит и вся немчура довольна. И никого, по большому счету не волнует здесь их теория о высшем происхождении, даже СС, все сквозь пальцы. Так что знать всякие мелкие нюансы из окружающей жизни очень важно.

— Засиделись в тылу, черти, просто уже. Корни пускать начали, вот от того оно так, Катенька.

— Ну ничего, наши придут и повыдерут их с этими корнями, Марта, и очень надеюсь, что скоро.

— Так оно и будет, дочка.

— Марта, а ты-то как сюда попала?

— Да мы с Аидой еще с гражданской вместе рука об руку шли. Много чего было, из таких передряг вытаскивали друг друга, потеряли с ней тоже много. В общем, когда она меня попросила помочь, я не смогла отказать. Кто подумает чего на пожилую повариху? Да и за молодой козой присмотреть надо, чтоб чего не натворила, — она ласково потрепала меня по щеке.

— То есть я у вас коза? — смеясь спросила я.

— Коза, а кто ж еще?

— А почему ты поварихой пошла к фон Вольфу, если я должна была быть приставлена к Алексу?

— Он отказался от домработницы, пришлось искать того, кто ближе всего к нему, так вот и работаю теперь. Господь так управил, наверное. Знал же, поди, что тебя не туда занесет.

— Да, знал, — задумчиво протянула я и допив чай с бутербродом пошла в гостиную.

На столе лежала коробка, в которой я нашла красивое строгое платье темно-зеленого цвета, надев которое, произнесла себе в зеркало:

— Ну, привет, переводчик Катерина Дмитриевна.

Взяв с собой сумку с документами, я вышла из дома и села в машину к Гансу. Немец сегодня был все такой же наполовину испуганный.

— Слушай, ты чего на меня так косишься, будто пока ты будешь меня везти, я тебе сзади в горло вопьюсь? — спросила я, поскольку меня это порядком уже раздражало.

— Господин фон Вольф сказал, что вы очень опасная женщина и я должен быть осторожен с вами, — ответил мне фриц.

Я расхохоталась. Габриель мог подшутить над людьми.

Выйдя из машины, я зашла в здание немецкого штаба.

— Ваши документы, мадам, — проговорил мне строгий солдат на входе.

Я молча протянула ему документы.

— Переводчица?

— Да, — промолвила я улыбаясь во все тридцать два.

— Проходите, второй этаж и третья дверь направо.

— Спасибо, — все так же улыбаясь я засекла время и пошла к кабинету Габриеля.

«Минута обычным шагом, если быстро, то вполовину меньше. Среда. Часовой на входе, три на первом этаже, один на втором, — бормотала я про себя, запоминая нужные мне детали, — сумку проверяют тщательно, одежду тоже».

Подойдя к кабинету, где работал Габриель, я прислушалась. За дверью было тихо и я постучала, услышав в ответ жесткое: «Проходите». Габриель сидел за столом, обложенный кучей бумаг. Подняв голову и увидев меня, он сказал:

— Проходи, Катя, ты опоздала на пятнадцать минут. На первый раз будем считать я не заметил, но больше такого быть не должно.

Я надула губы и проговорила:

— Я передумала, пойду обратно бренчать на пианино, — скорчив обиженную рожицу я сделала вид будто ухожу.

— Катя, тут штаб, будь, пожалуйста, серьезней.

Я вернулась и подошла к нему, присев на край стола и краем глаза пытаясь разглядеть лежащие документы протянула ангельским голоском:

— Я думала, что у меня будут поблажки, раз я сплю со своим начальником.

Габриель откинулся на стул и вздохнул:

— Катерина Дмитриевна, ваша личная жизнь должна оставаться за пределами вашей работы.

Я же, задрав платье уселась Габриелю на колени и одарив его страстным поцелуем томно прошептала:

— Ох, господин офицер, боюсь рядом с вами это невозможно.

Пока Габриель отвечал мне на поцелуй, я стащила какую-то бумажонку у него со стола и заткнула себе за пояс.

— Катя, я безмерно счастлив, что ты будешь рядом, но здесь мне нужна ты в качестве переводчицы, — Габриель отстранился и уже строгим тоном оборвал мои поползновения.

— Скучный ты, Габриель, — я надула губки и слезла с него. — Да ладно, я шучу. Знаю, здесь все страшно серьезно и нет места развлечениям, поэтому я готова работать.

— Умница, — усмехнулся Габриель. — Пойдем со мной, я познакомлю тебя с еще одной переводчицей.

Мы вышли в коридор и направились в сторону кабинета, из которого доносился ритмичный стук пишущей машинки. Молодая девушка лет двадцати пяти сидела за столом. Увидев нас она быстро вскочила и протараторила:

— Господин майор, я закончу минут через пятнадцать, извините, машинка вышла из строя, нужно было отремонтировать.

— Ничего, Хелена, — произнес он имя Лены на немецкий манер. — Я привел вам напарницу, знакомьтесь, это Катя, — указал он на меня. — Введите ее в курс дела, покажите здесь все, а потом можете доделать свою работу.

— Да, конечно, — ответила Лена, улыбнувшись мне.

Габриель кивнул головой и вышел.

— Хелена, — передразнила я его, когда дверь закрылась.

Лена безразлично махнула рукой:

— Да ну их, все хотят здесь на свой лад перекроить, даже имена наши.

И тут в кабинет влетел Габриель и вытащил меня в коридор:

— Катерина, — зашипел он, — бумагу сюда!

Я с наивным видом вытащила бумажку из-за пояса и оглядевшись по сторонам, никто ли нас не видит, встала на носки и, нежно поцеловав Габриеля, прошептала:

— Господин офицер, вы имеете дело с хитрой и опасной женщиной, поэтому помните, если эта женщина чего-то хочет, то она это должна получить, — сказала я, резко подтянув его за пояс к себе и воткнув ему бумажку в карман.

Затем я показала ему язык и пошла в кабинет, за спиной услышав возглас: «О, Господи, дай мне терпения!»

Лена сидела в кабинете совершенно не удивленная.

— Марта сказала? — спросила я ее шепотом, кивая в сторону кабинета Габриеля.

Девушка только улыбнулась в ответ.

— Так, Лена, введи меня в курс дела, что переводить и прочее.

— Да на тебе особо много работы не будет. Ты при офицерах будешь, когда нужен будет устный перевод, в деревню если поехать надо будет какую, или допрос, или из местных придет вдруг кто к ним. Герман делал это все до тебя, но его того, — она показала жест, означавший, что его убили.

— Покажи мне здание, — серьезным тоном попросила я Лену.

Она понимающе кивнула и мы вышли в коридор.

— Здесь у нас туалет, здесь кладовая, вот тут комната отдыха, ну если чай попить или перекусить в обед захочешь. Тут комната охраны, они там раздеваются, вещи оставляют.

— Так, хорошо. Теперь, где кто у нас сидит?

— Ну, кабинет майора фон Вольфа ты знаешь, фон Рихтер через два кабинета направо от него.

— А оберст?

— Он на третьем этаже.

— Кабинет переговоров?

— Здесь, — она провела меня в конец коридора и показала на дверь.

— Переводчики заходят в кабинет переговоров, хоть когда-нибудь?

— Нет, немцы там только тогда, когда что-то важное обсуждают, там собираются в основном свои.

— То есть ты не знаешь, как выглядит кабинет вообще?

— Не знаю, ни разу там не была, он всегда закрыт.

— А кто туда из персонала заходит?

— Кроме уборщицы — никто. Убирает один раз, утром в восемь часов.

— Ясно, — и, увидев приближающегося к нам Алекса, я прощебетала. — О, мадмуазель Хелена, я тоже рада, что могу работать во славу третьего рейха.

Девушка еле сдержала улыбку и гордо кивнула мне.

— Катерина, рад вас видеть, — как всегда галантный немец поцеловал мне руку. — Как вам новое место работы?

— Выполнять такую важную работу для меня честь, — улыбнулась я в ответ. — Мадмуазель Хелена знакомит меня с правилами и показывает помещение.

— Позже зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Мне нужна ваша помощь. А сейчас не буду вам мешать, — он наклонил голову в знак уважения и ушел.

— Конечно, господин офицер, — ответила я сделав небольшой реверанс.

— С тобой, смотрю, не соскучишься, — усмехнулась Лена.

— Да уж, скучать не придется нам в ближайшее время — это точно.

Тут с третьего этажа послышались шаги.

— Оберст, — проговорила Лена и в коридор вошел высокий статный офицер с легкой сединой на висках, прошел мимо нас, лишь слегка кивнув головой в знак приветствия, и скрылся в кабинете Габриеля.

— О, птичка видно голубых кровей, — прошептала я с интересом смотря ему вслед.

— Кать, пойдем в кабинет, еще услышит кто.

Зайдя в кабинет, я плюхнулась в стоящее в углу кресло.

— Я печатать буду, надо документы отдать, у немцев с порядком строго, не любят, когда что-то делается не вовремя. Но ты спрашивай, я буду рассказывать.

— Может тебе чем помочь?

— Нет, спасибо, тут долго объяснять, быстрее самой.

— Ну как хочешь. Расскажи мне про оберста.

— Ну что рассказать. Строгий как начальник, немцы его уважают очень, офицеры у него как дети, за всех горой всегда. Порядок железный везде, не подкопаешься, все с точностью до секунды — смена караула, обход часового, отчеты, отправки, задержек никогда нет практически. Во всем разбирается досконально, никогда не рубит с плеча. Хорошая, тыловая такая крыска, — шепотом закончила Лена.

— Кто в фаворе у него?

— Фон Рихтер, фон Вольф, они ближе всего.

— Женщина?

— Там железно прям все, говорят даже в Германию с собой заберет.

— Не женат?

— Жена умерла.

— У них тут что, клуб вдовцов? — усмехнулась я. — Рейхскомиссар будет сегодня?

— Нет, отдыхает он. Любитель выпить, вчера перебрал, говорят, видно отходит.

— Кто говорит?

— Да немцы, они тут знаешь болтливые какие! Я же здесь давно уже, они на меня практически и внимания не обращают, прохожу мимо — никто не замолкает никогда.

— Молодец, — усмехнулась я. — Секретарша есть у оберста?

— Так вот секретаршу то он и повезет в Германию, — многозначительно приподняв брови сказала Лена.

— Ладно, ты тут печатай, а я пойду посмотрю, что там Алекс от меня хочет, — поправив свою прическу перед зеркалом я вышла в коридор и направилась к кабинету.

Постучавшись я просунула голову в дверь, но увидев, что Алекс в кабинете не один, а с Габриелем и оберстом, испуганно пробормотав извинение хотела уходить, как оберст повернулся и проговорил:

— Проходите, Катрин.

— Катерина, господин оберст, извините, — пройдя в комнату поправила я мужчину.

Габриель закатил глаза под лоб от такой фразы, Алекс едва сдержал улыбку, а оберст внимательно на меня посмотрел, приподняв бровь.

— Вы уверены, господа офицеры, что с этой девушкой не будет проблем? — не сводя с меня глаз спросил он.

— Не будет, проблем не будет, я вам обещаю, немецкий я знаю в совершенстве, — опередила я ответ.

— Я не про немецкий.

— Господин оберст, я молодая, веселая, мне все интересно, я всему быстро учусь. Не скажу, что смогу ходить тут с видом чопорной немки, но обязуюсь придерживаться должного порядка и соответствовать занимаемой должности. Я поправила вас, когда вы назвали меня Катрин, не потому, что не уважаю вас или немецкие нюансы произнесения женских имен. Просто я — Катерина. Меня назвали так мои покойные родители и я, чтя их память, хотела бы ею и оставаться. Немецкая форма имени, Катрин, мне чужда.

Во взгляде оберста промелькнуло что-то похожее на уважение.

— Умная девушка, и смелая, уважаю и то и другое в женщинах. Хорошо, я одобряю, — проговорил оберст, повернувшись к Габриелю и Алексу.

Габриель едва сдержал вздох облегчения. Боже, а какое облегчение испытала я!

Оберст встал из-за стола и направился к выходу, но остановившись возле меня спросил:

— Такой отменный немецкий, как такое возможно?

— Бабушкина заслуга и прекрасный природный слух.

— Похвально. Я слышал вы играете?

— Да, хорошо играю.

— В субботу я бы хотел попросить вас исполнить что-то. Я буду давать ужин в честь приезда рейхскомиссара, надеюсь, что вы придете тоже. Габриель, сопроводите даму к нам на праздник, хорошо?

— Как прикажете, господин оберст.

— Ну и отлично, — проговорил оберст, еще раз окинув взглядом меня с ног до головы, и вышел из кабинета.

— Катя, у меня такое ощущение, что ты иногда не до конца понимаешь, где порой находишься, — недовольно проговорил Габриель.

— Да ладно тебе, Габриель, она ничего плохого не сказала! Было бы намного хуже, если бы она начала льстить. А так, ты же знаешь, оберст уважает честность. Я думаю она ему понравилась, — заступился за меня Алекс.

— О да, Алекс, главное, чтоб она не начала здесь направо и налево разбрасываться своей «честностью», — с сарказмом проговорил Габриель.

— Ты вспомни какие мы были в ее годы! Смелые, импульсивные, честные, мы думали, что весь мир у наших ног, горы готовы были свернуть. Она такая же, — с уважением в голосе проговорил Алекс.

— Все это хорошо, но в военное время барышням лучше молчать и скромно опускать глазки, когда военный начальник произносит ее имя на немецкий манер, — продолжал меня учить Габриель.

— А еще барышням молоденьким лучше сидеть дома у печки, у мамы под юбкой, а не просыпаться по утрам в постели у мужчины, который вдвое старше нее. Да вот только мамы нет, потому, что немцы убили, и печки нет, потому что дом сгорел, — со слезами на глазах проговорила я Габриелю и выбежала в коридор.

Найдя комнату, где можно было выпить чай, как сказала Лена, я села на стоящий посреди помещения стол и заревела.

Минуты через две дверь открылась и на пороге появился Алекс.

— Чего, опять утешать будешь? — хлюпая носом спросила я.

— Если надо, то буду, — усмехнулся Алекс и сел рядом. — Ты не обижайся на него, он просто за тебя переживает, это же видно.

— Да ему все не так, не так сказала, не то сделала! — прошептала я.

— Он за тебя в ответе теперь.

— Чего это в ответе? У него женщин стая целая в койке побывала, и чего-то ни за одну из них ответ не держит.

— Вот ты и сама дала ответ себе, почему. Потому что ты для него не одна из той вереницы проходящих мимо женщин, — Алекс сжал мою ладонь своей сильной теплой рукой и вышел из комнаты.

Я заревела еще пуще прежнего. Да что ж такое-то! Что вообще такое происходит?! Любовь она для гражданских, тут война. Какое может быть «держит ответ»? Но хорошо поревев я почувствовала себя лучше. Вздохнув, привела себя в порядок, умылась холодной водой и когда перестала быть похожей на кролика с красными глазами, налила две чашки чая и пошла в кабинет к Габриелю.

— Чай будешь? — обиженно пробурчала я, заходя с подносом.

— Буду, — усмехнулся он и убрал со стола бумаги.

— Обещаю больше не дерзить оберсту вашему, — пробормотала я не поднимая глаз.

— Ты сама то веришь в то, что говоришь? — спросил немец.

— Нет, — подумав ответила я и он зашелся звонким смехом.

Затем он притянул меня к себе и усадил на колени.

— Ребенок ты еще, Катерина, ребенок, — задумчиво проговорил он и поцеловал меня в макушку.

Так и прошел мой первый день работы на благо третьего рейха, будь он неладен!

ГЛАВА 15

На следующий день я решила прийти на свою новую злополучную работу пораньше. Благо ночевала у Ани и смогла опередить вечно пунктуального Габриеля. Без четверти восемь на входе все было как обычно, проверка документов и прочие скрупулезные нюансы педантичной озабоченности немцев. Помня, что переговорную убирают в восемь, я пулей залетела к себе в кабинет. Швырнула сумку на кресло я схватила какую-то папку с документами на столе у Лены и приняв спокойный вид вышла в коридор и направилась в сторону заветной комнаты. Возле лестницы стоял солдат со скучающей физиономией, я прошла мимо него с важным видом незаменимого для рейха человека и очутилась возле переговорной. Дверь в комнату была приоткрыта, из нее доносился звук шуршащей швабры и лязганье железного ведра. Благо охраны в этот момент возле кабинета не наблюдалось. Дернув на себя дверь, я быстро зашла в комнату, чем ужасно испугала молоденькую уборщицу, девушку лет семнадцати, которая выронив тряпку из рук стояла и не зная, что ей делать, смотрела на меня. Я же сделала строгий вид, подошла и, положив папку на стоящий у окна стол, грозно спросила девушку:

— Давно натирали воском паркет?

Девушка, казалось, готова была провалиться сквозь землю. Прерывисто вздохнув она пролепетала:

— Дак, давеча только вчера, мадам.

Я с видом специалиста по уборкам прошла по всей комнате, делая вид, что осматриваю паркет, а сама тем временем запоминала обстановку. Комната была достаточно большой. У окна стоял длинный стол для переговоров, в углу красовался сейф, два больших окна обрамляли тяжелые гобеленовые шторы с ламбрекенами, а одну стену полностью занимал большой шкаф, заполненный какими — то бесчисленными свитками, увидав которые у меня так и зачесались руки. Рядом с этим шкафом была дверь, заглянув за которую, я поняла, что здесь, скорее всего, находится какой — то архив. Чрезвычайно довольная тем, что у меня так легко получилось попасть в святая святых немцев и сориентироваться здесь, я развернулась и, забрав папку со стола, одобрительно кивнула:

— Хорошо, продолжайте в том же духе, — вышла в коридор и вернулась в комнату переводчиков.

Там уже сидела и что-то быстро печатала Лена.

— Ты рано сегодня, — удивленно сказала она.

— Кто рано встает, тому, ну сама знаешь, — подмигнула ей я, кивнув в сторону переговорной.

— Да ладно, уже успела! — Ленка изумленно смотрела на меня.

— Угу, слушай, а кто открывает дверь уборщице?

— Часовой, тот, который здесь, на втором этаже.

— А ключики он при себе носит или висят где? — шепотом продолжала выспрашивать я.

— Ключи все висят в комнате охраны, я так думаю. А так вообще у каждого из офицеров есть свой экземпляр.

— Ясно. Слушай, пойду я еще поброжу. Дай-ка мне папку какую-нибудь, чтоб казалось, что я не без дела шатаюсь. А то я была схватила эту, — показав на документы попросила я Лену. — А она вдруг тебе нужна.

— На, держи, — Лена протянула мне папку с красными завязками. — Иди как раз отнеси в секретариат оберста, познакомишься с его пассией.

— Спасибо, — схватив документы под мышку я пошла на третий этаж.

Пол третьего этажа был укрыт длинным красно — зеленым ковром, на полу стояли высокие цветы, сразу было видно, что оберст любил комфорт. Немцы то и дело входили и выходили из многочисленных кабинетов этого этажа, никто ни на кого не обращал внимания, все были заняты какими-то своими неотложными делами. Решив пойти в секретариат в последнюю очередь, я двинулась в противоположную сторону, туда, где коридор слегка затемнялся и далеко виднелась какая-то дверь. Пройдя мимо нескольких комнат, на ходу прислушиваясь к звукам, доносившимся оттуда, я оказалась возле кабинета, из-за двери которого слышался шорох какого-то скрежета или лязга. Я тихонько подошла к двери и притаилась, как тут дверь распахнулась и на пороге я увидела Габриеля. Мои глаза расширились от испуга:

— Я тут это, ну, оберсту документы несу, — выхватив папку из-под мышки я сунула ему ее под нос.

— Да неужели?

— Ну да, — промямлила я.

— Кабинет оберста налево от лестницы.

— Ах, точно, — хлопнув себя по лбу я поспешно повернулась, чтобы уйти.

— Катя, — окликнул меня Габриель. — В следующий раз открою дверь не я, и тебе придется объясняться, а мне бы очень не хотелось, чтобы ты попала в такую ситуацию.

«Ай, была не была», — подумала я и вернулась к Габриелю, став так, чтоб можно было заглянуть в приоткрытую щель комнаты.

— А что там? — хитро прошептала я Габриелю.

— Оружейная.

— А, — протянула я. — Ну я пошла, — с видом нашкодившего, но добившегося своего ребенка меня просто сдуло от Габриеля.

Прошествовав в приемные покои оберста, я подошла к столу, за которым сидела молодая женщина лет тридцати пяти с красивыми тонкими чертами лица, раскосыми, словно у молодой лани, большими глазами и красивыми светлыми волосами, уложенными в высокую прическу.

— Здравствуйте, я новая переводчица, Катя.

— Здравствуйте, — женщина мягко улыбнулась. — Меня зовут Алиса Викторовна, можно просто Алиса.

— Очень приятно. Меня попросили принести и оставить вам, — рассматривая женщину я протянула ей папку.

— Спасибо, я обязательное ему передам.

— Хорошо, — я осмотрелась кругом и улыбнувшись Алисе пошла назад к себе, но передумав решила заглянуть сначала к Габриелю.

Подойдя к кабинету я услышала его разговор с оберстом:

— Габриель, вы данные новой переводчицы проверили все хорошо?

— Да, господин оберст. Все подтвердилось, она потеряла родню во время бомбардировки, приехала сюда к дальней родственнице, устроилась на работу. Ничего подозрительного нет, на мой взгляд.

«Спасибо, Аида Львовна», — мысленно поблагодарила я свою наставницу за хорошо подделанную автобиографию.

— Ну и хорошо, в такой важный период нужно минимизировать риски, понимаешь?

— Так точно, господин оберст.

— И еще. Там парень тот, он никак не расколется, но на ладан дышит уже, ты б поехал, посмотрел как и чего. Досаждают уж очень нам эти партизаны. Надо бы допросить парня, ну ты понимаешь. Да и переводчицу свою возьми с собой, посмотришь на нее в деле.

— Как скажете.

— Ну и славно.

Я тихо отошла от двери и вернулась назад к Лене.

— Ты чего такая серая? Лица прямо на тебе нет.

— Лена, я на допрос сейчас поеду, там партизан один в гестапо. Только что слышала разговор оберста и Габриеля. Черт бы его побрал! — я села и обхватила голову руками.

Лена сочувственно смотрела на меня.

— Лен, что делать, я не смогу, — меня начинало трясти.

— Так, держи себя в руках, ты не должна поддаваться эмоциям, ты слышишь меня? Так надо, Катя, надо. Вот, я тебе капельки накапаю сейчас. Я, бывает, принимаю, когда уж совсем нервы на пределе, — она налила мне воду в стакан и плеснула что-то из небольшого пузырька. — Притупит немного чувства. Это бабушка моя научила меня делать, они на травках, она травницей была в деревне, много знала чего.

Выпив настойку, которая и правда немного уравновесила мои расшалившиеся нервы, я стала ждать Габриеля, делая вид, что читаю Гете.

Не прошло и полчаса, как немец зашел в кабинет и явно без особого энтузиазма бросил мне:

— Поехали.

— Куда?

— По дороге все скажу.

Сев в машину и отъехав от здания штаба Габриель притормозил возле небольшого пустынного сквера.

— Давай прогуляемся.

Я выскочила из машины и пошла с ним рядом. Пройдя метров пятьдесят, Габриель повернулся ко мне и проговорил:

— Мы сейчас едем на допрос. Тебе нужно будет переводить, а следовательно и смотреть на все, что будет происходить в камере.

Я отчаянно затрясла головой.

— Я не смогу, Габриель, я не смогу.

— Ты сможешь, я знаю. Мне нужно чтоб ты смогла. От этого зависит твое дальнейшее нахождение в штабе. Если ты сейчас выкинешь что-то, тебя заменят, пришлют военного переводчика из Германии, понимаешь меня? Это место важно для тебя, для твоего дальнейшего нахождения в безопасности.

Габриель излагал свою версию того, почему мне это было важно, я же думала о своей. Я прекрасно понимала, что если не выдержу, то все, это будет конец. Наморщив лоб и глубоко вздохнув я отвела взгляд.

— Справлюсь.

— Хорошо, — проговорил Габриель и добавил, — Кать, и что бы там ты сейчас не увидела, прошу, помни, что я солдат, прошу тебя. Я не хочу, чтобы увиденное отразилось на нас.

— Я солдат и ты солдат, — пробормотала я больше для себя, чем для него, да и не понял он тогда мою фразу. — Не переживай, я все понимаю, пойдем.

Гестапо располагалось совсем недалеко от театра в бывшем здании местного департамента милиции. Выйдя из машины, я проследовала за Габриелем в подвал помещения, где были камеры. Из-за закрытых дверей доносились стоны и плач. Я остановилась, унимая начавшую пробирать меня дрожь. Как же было безумно тяжело идти этим коридором смерти! Сделав усилие над собой, я пошла дальше. Войдя за Габриелем в небольшую комнату с окном под самым потолком, увидела мужчину, который сидел, прислонившись к холодной стене. Присмотревшись к нему, я едва узнала в этом человеке коренастого парня, который как-то ночью приходил к Ане. «Костя», — вспомнив его имя я закрыла глаза, не в силах смотреть на то, что осталось от когда-то крепкого коренастого мужчины. Его лицо и все тело покрывали порезы и ожоги, на одной руке не было ногтей, зубы были все напрочь выбиты. Он сидел и еле дышал, и уже безразлично взирал на все, что было вокруг него. Боже мой, такого ужаса я еще никогда не видела!

Габриель сел за стоящий в комнате стол с беспристрастным видом. Мне стало понятно, что его совсем не удивляет увиденное, и, скорее всего, совершенно не волнует. Не то чтобы я не понимала, что люди, пришедшие на мою землю с войной привыкши к этой стороне жизни. Просто мне было неприятно видеть в таком качестве этого мужчину. Далее я начала переводить его вопросы, едва сдерживая слезы, которые тяжелой душной тучей давили меня изнутри.

— Где лагерь партизан? — перевела я парню.

Ответа не было.

— Кто в городе помогает партизанам? — последовал еще один вопрос и такое же немое молчание в ответ.

— Юрген, — позвал кого-то Габриель и в камеру вошел здоровенный мужчина в окровавленной одежде. — Приступай.

Мужчина подошел к Косте и нанес ему несколько ударов в живот, от чего тот скорчился на полу. Он больше не кричал, только едва уловимый стон сорвался с его губ. Затем здоровяк взял какой то длинный острый предмет и загнал его парню под ребро. Глаза парня расширились от невыносимой боли, но ни единого звука он не издал. Я с ужасом посмотрела на Габриеля, пытаясь унять истерические спазмы своего дыхания.

— Сильный, русский гаденыш, — проговорил Юрген и сплюнул на пол.

Я снова начала переводить и переводить, как машина, вопросы, которые повторял и повторял Габриель, но парень молчал. Я что только не делала, чтобы абстрагироваться от кошмарной картины. Но никакие советы Аиды Львовны в плане смотреть на себя со стороны и прочее не находили применение в этой ужасной обстановке. Затем губы парня прошептали что-то едва уловимое. Габриель жестом приказал Юргену выйти, и я опустилась на колени возле Кости.

— Пить, прошу, — как шелест опавшей листвы прозвучала его слабая просьба.

— Пить, — перевела я Габриелю.

Он без слов кивнул. Я метнулась к ведру с водой и схватила кружку. Затем, опустившись перед партизаном и бережно поддерживая его голову, дала ему пригубить воды. Парень отпил и смотря на меня своими заплывшими глазами тихо прошептал:

— Спасибо.

Это было выше моих сил, я обняла его и на ухо, чтоб слышал только он, проговорила:

— Тебе спасибо, Костя, — и поцеловала его в избитые в кровь губы.

Он поднял свою руку и провел по моим волосам. Затем повернулся к Габриелю, и из последних сил четко и ясно прохрипел:

— Ради будущего, скотина!

И упал замертво. Я стояла в каком-то ступоре и смотрела на Костю. Для него все закончилось, как будто и не было той такой короткой и сложной дороги жизни, по которой шел этот парнишка, ночной мглой несший тяжелый мешок с картошкой, чтобы прокормить своих товарищей в холодном и безразличном лесу. Осталась лишь только безмолвная оболочка, мельком напоминающая о том, что в ней, такой хрупкой, жила большая и чиста душа, которая, превозмогая страх и боль, выдержала и не выдала ничего ради призрачной надежды на светлое будущее моего народа. Я закрыла его остановившиеся глаза и спокойно встала, развернулась и пошла к выходу, коротко бросив своему спутнику:

— Уходим, больше он ничего вам не скажет.

Когда я вышла на улицу, меня стошнило. Меня рвало и рвало, пока желчь не пошла. Габриель хотел мне помочь, но я только отшатнулась от него. Затем, отдышавшись, я встала и попросила воды. Когда немец вернулся, я вылила себе на голову целый ковши живительной влаги, вытерлась рукавом и села в машину.

Всю дорогу я молчала, и только подъезжая уже к штабу, попросила остановить машину.

— Как ты спишь после такого?

Ответа не последовало. Габриель смотрел куда-то вдаль.

— Я тебя спросила, как ты спишь после такого? Как ты спишь после такого? Как спишь?

Я уже не говорила, я кричала, что есть мочи кричала, пытаясь докричаться до человечности. Нет, не этого даже конкретного человека, сидящего рядом, я пыталась, как мне казалось, докричаться до всех, кто был незваным гостем на моей земле и принес сюда страх и смерть.

Габриель с силой схватил меня и притянул к себе, прижав к своему телу. Подождав, пока моя истерика стихнет сказал:

— Тебе от этого легче не станет, но я их всех вижу во сне, всех, до единого.

Затем он завел машину и мы вернулись в штаб.

У меня был ужасный вид! Мокрая, растрепанная, с красными от слез глазами, такую меня в кабинете встретила Лена и ужаснулась.

— Ничего не спрашивай, Лена, ничего после таких заданий у меня никогда не спрашивай, запомнила?

Лена только грустно кивнула. Я же, приведя себя в порядок пошла в кабинет к Габриелю.

— Пойдем, нужно доложить оберсту, — сухо сказала я.

Оберст встретил нас сидя за столом и попивая кофе.

— Заговорил? — смотрел он пытливо на меня.

— Нет, господин оберст, — ответил за меня Габриель.

— Ну что-то же сказал? — ну унимался немец.

— Сказал, — сухо ответила я.

— Ну? — оберст нетерпеливым движением головы показал, что ждет ответа.

— Сказал, ради будущего, — смотря в глаза немцу, проговорила я.

— Да, несгибаемый русский народ! — скривился оберст и, махнув рукой, отпустил меня.

Я вышла и села на стул в приемной, за дверью же услышала:

— Девочка справилась, Габриель?

— Справилась, — с нескрываемым недовольством ответил он.

— Ну и хорошо! Отвези ее домой, пускай отдохнет, на сегодня вы мне больше не нужны.

Дома я первым делом залезла в ванную, которую мне приготовила Марта. Я лежала в ней около часа, совсем не ощущая того, что вода давно остыла. В дверь тихонько постучали и в комнату зашла Марта:

— Катя, вылезай, заболеешь так, вода холодная уже.

Я остановила ее речь жестом руки:

— Марта, в доме есть вино?

— Да.

— Оставь бутылку на столе и можешь идти домой.

— Кать…

— Не сегодня, Марта, прошу, иди домой.

Женщина ушла, а я вылезла из воды, вытерлась насухо полотенцем, закуталась в халат и пошла в гостиную. Габриель стоял у окна, услышав мои шаги он повернулся:

— Я военный, Катя, я военный.

Я же только подошла к столу, взяла открытую бутылку вина, и сделав большой глоток сказала:

— Дело не в тебе и близко! Дело во всем вообще! — прихватив бутылку я направилась в спальню. Но остановившись у двери, я повернулась и сказала, сама не понимая кому, то ли сама себе, то ли этому немцу, который так переживал сейчас за наши отношения, не имеющие, как мне тогда казалось, абсолютно никакого будущего после всего увиденного мной:

— Я убью Юргена. Клянусь. Я его убью.

И развернувшись, спокойно побрела в тихий уют спальной комнаты, через несколько минут рассеянный моим звериным криком, полным безутешного горя.

ГЛАВА 16

На следующее утро я проснулась и найдя Габриеля в гостиной за завтраком, спросила:

— Ты мне можешь дать денег?

— Конечно.

— Мне только много нужно.

Услышав цифру Габриель только бровью повел.

— Зачем тебе столько?

— На женские расходы.

— Хорошо, я надеюсь расходы будут без последствий?

— Не переживай, партизанам помогать не буду.

— Катя.

— Все хорошо, я пришла в себя после вчерашнего, не переживай.

Габриель недоверчиво смотрел на меня:

— Точно? Ты слишком спокойная.

— Да, я быстро восстанавливаюсь. Так и в этот раз. И еще у меня просьба, ты не против, если я приду на работу на пару часов позже? Если не нужно, конечно, срочно ехать кого-то пытать.

— Ты куда-то хочешь пойти?

— Да, мне нужно кое-что сделать, потом сразу же на работу, не переживай.

— Хорошо. Ганс отвезет тебя куда скажешь.

Он встал из-за стола, подошел ко мне и нежно поцеловав в макушку, покинул дом. Я же в свою очередь быстро оделась и не завтракая выбежала на улицу, села в машину и попросила отвезти меня в парикмахерскую.

В небольшом уютном помещении ко мне подошла пухленькая женщина средних лет со смешными ямочками на щеках и красивой прической. Было сразу видно, что человек знает толк в своем деле.

— Доброе утро, присаживайтесь, что хотите сделать? — распустив мои длинные русые волосы и с восхищением бережно их расчесывая, проговорила мастерица.

— Срезать, под каре, по плечи.

— Да вы что! Такую красоту, это грех поди!

— И цвет хочу изменить, — продолжила я, совершенно не обращая внимания на сетование парикмахерши. — Перекрасьте меня в ярко-рыжий.

Женщина с сожалением пожала плечами и принялась за работу. Ножницы то и дело взмывали вверх, срезая не мои волосы, срезая меня, мой облик, который после вчерашнего я не могла видеть в зеркале. Одинокие пряди грустно падали на пол, прощаясь, казалось, с моей юностью, и освобождая дорогу для жестокой действительности. Прошло около часа и закончив работу женщина развернула меня к зеркалу, в котором я увидела новую девушку, доселе незнакомую мне. Четкое каре из рыжих как огонь волос обрамляло мое бледное лицо, на фоне такого цвета мои глаза казались теперь изумрудными. Мой новый образ был мне непривычен, но я знала, что если выживу в этой войне, то точно не захочу в зеркале видеть спустя годы женщину, которая стояла и смотрела на пытки и зверства в мрачном здании гестапо. Пусть уж лучше эта, дерзкая рыжая барышня, коей я теперь стала, смотрит на всю эту бесчеловечность, а потом, когда-нибудь я смою ее с себя, и стану прежней Катей, с длинными русыми волосами, Катей, которой ради победы над врагом пришлось не раз наступать себе на горло.

— Даже не знаю, что сказать, — женщина прижала руки к груди. — Вы такая взрослая стали, очень красивая. И, если позволите, — она достала небольшую коробочку и приклеила мне маленькую мушку над верхней губой. — Вот так, совершенно другой человек прям.

— Мне этого и надо было, — я с торжествующим взглядом смотрела на эту рыжую лису в зеркале.

Расплатившись я вышла на улицу и села к Гансу в машину. Немец при виде меня подскочил на сидении:

— Ой, не может быть, вот это превращение, это прям не вы!

— Поехали, Ганс, в магазин. Помнишь тот, в который ездили в прошлый раз? — усмехнулась я.

В магазине одежды я встретила неизменно вежливую Настю, которая меня сначала и не узнала.

— Насть, ты меня не узнаешь?

— Нет, простите.

— Я платье у тебя купила за бешеные деньги несколько дней назад, красное такое, с пайетками.

Настя недоверчиво посмотрела на меня, а потом расхохоталась:

— Вот это преображение! Что значит другой цвет волос и удачная стрижка.

— Да уж. Насть, мне нужно несколько платьев подобрать. Три на работу, строгих, но чтоб не мешок, а красиво сидели, подчеркивая фигуру. И одно вечернее, но такое, знаешь, скромное. На цену не смотри, заплачу любую.

Настя понимающе кивнула и подобрала мне несколько платьев. Я, совершенно не примеряя и полагаясь только на вкус девушки, заплатила за покупки. Одно платье одела тут же и забрав пакеты вышла на улицу.

— Ганс, здесь пакеты, отвези в дом майора, а я пройдусь пешком, здесь все равно недалеко. Воздухом хочу подышать.

— Как скажете, мадмуазель, — Ганс отвесил мне поклон и уехал, оставив меня на попечение своих мыслей.

Странно так. После вчерашнего у меня внутри было так тихо, так зловеще спокойно, что было даже жутко. Аида Львовна объясняла такое состояние тем, что нервная система замирает и пытается восстановиться после перенесенного потрясения. Я шла по улице города и с удовольствием подставляла свое лицо под первые лучи мартовского солнца. По улице сновали туда-сюда озабоченные жизнью люди. Женщины спешили на рынок. Мужчины в рабочей одежде устало шли с ночной смены на заводе. Патрульные вальяжно прохаживались, периодически останавливая кого-нибудь для проверки документов. Жизнь шла своим чередом. Так жаль, вот только для молодого партизана, так стойко защищавшего своих под бесчеловечным напором пыток, она навсегда захлопнула свою книгу, так до конца и непрочитанную им.

Подойдя к зданию штаба я безразлично протянула документы. Часовой ошарашенным взглядом смотрел на меня, ведь только вчера перед ним стояла русоволосая русская девчонка, затем недоуменно вернул мне документы назад и разрешил пройти внутрь.

Поднявшись на второй этаж я сразу же пошла в кабинет Габриеля, как всегда застав его за неизменной кучей отчетов и прочей, как мне казалось ненужной бумажной работы. Кого волнуют эти писульки, если вокруг кровь, смерть и прочие прелести военного времени?

Габриель с недоумением смотрел на нарисовавшуюся его взору новую меня. Я же, закрыв изнутри дверь на ключ, подошла и легла, вытянувшись, на стол:

— Мне плевать, что ты сейчас скажешь. Мне нужно расслабиться. Поэтому брось свою писанину и займись делом, — проговорила я, обнажая свои длинные ноги и скидывая с них туфли.

Но Габриель и не хотел ничего говорить, скорее всего ему так же, как и мне, нужно было получить хотя бы несколько минут этого забвения. Он встал и только резким движением притянул меня на край, заставив обхватить его ногами. Когда все закончилось я слезла со стола и не говоря ему ни слова привела себя в порядок, вышла в коридор и наткнулась там на Алекса. Он сначала прошел мимо меня, явно не узнав, но потом неуверенно окликнул:

— Катя?

— Да, господин майор. — остановившись я улыбнулась ему.

— Не может быть, Катя, зачем ты? — он не договорил.

— Не нравится?

— Нет, красиво, даже очень. Но это же не твое.

— Вот поэтому так и надо, — безразлично ответив ему я пошла в свой кабинет.

Но затем, вспомнив, что забыла сумку у Габриеля вернулась назад и услышала их разговор:

— Это после вчерашнего? — Алекс явно был обеспокоен моим поведением.

— Да. Утром вроде бы пришла в себя, а теперь вижу, что нет.

— Молодая она еще для такого, зря ты ее сюда взял. Да еще на допросы. Чем ты думаешь, я не понимаю.

— Я хочу, чтобы она рядом была. Только так я смогу ее защитить. Она должна быть под присмотром, иначе пойдет не той тропой, я же вижу.

— Смотри сам. Тебе виднее. Просто она обозлиться на тебя может. Допрашиваемые люди — это её люди, ты видимо об этом забыл.

— И что прикажешь мне делать с ней?

— Не знаю, Габриель, не знаю.

Скривив свой, нос я вернулась назад в кабинет. Не хотелось мне чего-то это все слышать сегодня. Лена, как и все, кто меня сегодня видел, пропела:

— Вот это перемена. К добру ли?

— Не к добру, — сухо кинула я в ответ.

— Кать, как ты?

— Уже нормально, пережила, в отличие от партизана.

— Да уж, сколько их еще таких будет.

— Много, пока не остановим.

— Да тише ты.

— Ладно, — махнув раздраженно рукой я уселась и закрыла глаза, принялась размышлять над тем, когда же лучше сделать фотографии документов наступления. Но мои мысли прервал голос Алекса, который зашел к нам в кабинет:

— Катя, мне нужно чтоб ты со мной поехала в соседнюю деревню. Мне переводчик нужен.

— Пытать, убивать будем или сегодня поживем без этого? — с сарказмом спросила я и увидев тень вины в его глазах, добавила, — извини.

— Ничего. Нужно будет просто собрать людей и объявить новые правила получения документов и передвижения по территории.

— Как скажете, господин офицер, — я устало встала и поплелась на улицу, где нас уже ждал конвой.

В деревне прошло все без каких-либо происшествий, и мы возвращались в город, погруженные каждый в свои мысли. Проезжая мимо небольшого озера я попросила остановить машину.

— Можно немного посидеть вот здесь, на берегу? — указала я на поваленное возле самой воды дерево.

— Хорошо, только недолго, здесь может быть небезопасно.

— Да сейчас везде небезопасно, Алекс. Садись рядом, — я похлопала по нагретой весенним солнцем коре дерева. — Хочется немного послушать лес, так умиротворяет, — вдохнув прохладный лесной воздух сказала я и положила голову на плечо немцу.

— Почему вы пришли к нам с войной? — спросила я его и почувствовала, как он напрягся.

— У меня нет такого ответа, чтоб ты его смогла принять, Катя, — Алекс грустно бросил камешек в воду.

Я молча согласилась, это был правильный ответ. Волны от упавшего камня нарисовали на воде круги.

— Вот, смотри, камешек брошен в одну точку, а волны затронули всю гладь озера. Так и война, она всех затронет, не только нас. Как вы этого не понимаете? Пострадают же и ваши женщины, дети, ваши люди тоже, как можно не понимать такого? — я пожала плечами и посмотрела на мужчину.

Он только грустно кивнул. Как умный человек он понимал это, но он был как капля в море по сравнению с этой разрушающей кровавой лавиной идеологии фюрера. Я похлопала его по плечу и уже более миролюбивым тоном сказала:

— Ты в детстве бросал лягушек?

— Каких лягушек?

— Ну камни на воде. Нужно бросить камешек так, чтоб он сделал как можно больше прыжков и ускакал далеко-далеко.

— Нет.

— Ой, ну вы фрицы и скучный народ, — рассмеявшись я схватила плоский камешек и швырнула его так, что он перелетел, ритмично отталкиваясь от воды, практически к противоположному берегу озера.

— Вот так, давай научу, — давая камни Алексу я смеясь показывала ему, как нужно бросать, чтоб камень начал прыгать, а не ушел сразу под воду.

Наигравшись мы стояли и смеялись возле безмолвной глади озера. Потом в какой-то момент умолкли и молча смотрели друг другу в глаза. Я подняла руки, нежно обвила Алекса за шею и поцеловала его. Он ответил мне на поцелуй так, как будто ждал этого мучительно долго. Это был поцелуй человека, который невероятно трепетно относится к своей женщине. Губы его сначала мягко, потом все более настойчиво овладевали моими. Касания были такими упоительно сладкими, что у меня вырвался едва слышимы вздох блаженства. Затем Алекс так же мягко отстранился:

— Прости, я не могу, Габриель мой друг, — с сожалением проговорил он.

— Ничего, это всего лишь поцелуй, Алекс, не более — нежно погладив его по щеке я развернулась и пошла к машине.

Приехав в город Алекс отпустил меня домой, чему я была несказанно рада и едва ли не вприпрыжку помчалась вдоль улицы. Я начинала приходить потихоньку в себя. Время, проведенное с Алексом, давало свои плоды. Залетев в прихожую, я прокричала на весь дом:

— Мааарта, я дома, хочу есть, пить, принять ванную и спать.

Из кухни вышла Марта, с озабоченным лицом ведя перед собой Митьку, моего маленького друга-партизана, с которым я познакомилась у Ани.

— Вот, принимай гостя, — она с недовольным лицом подтолкнула Митьку ко мне.

Мальчонка все так же сопя своим чумазым носом отмахнулся от Марты и подошел ко мне, сжимая свою шапку грязными пальчиками.

— Митька, что случилось? — спросила я, присев на край дивана.

— Тетя Катя, соседку мою, Соню, подружку мою, с мамой немцы забрали. Помогите, пожалуйста! Попросите своего немца, пусть поможет, я вас умоляю! Я хотел попросить Аню, но не нашел ее, может куда уехала, — Митька говорил и слезы гадом стекали по его немытым щекам, оставляя после себя светлые дорожки.

Я судорожно пытаясь собраться с мыслями растерянно посмотрела на Марту, которая только кивком головы бросила мне в ответ твердое «нет». Я поморщилась, давая понять, что меня мало волнует это ее «нет», обняла мальчонку за плечи и сказала:

— Митя, сейчас Марта отведет тебя на кухню, накормит тебя, потом искупает, найдет чистую одежду, а я тем временем подумаю, что можно сделать. Ты главное успокойся.

— Хорошо, — парнишка перестал плакать и уже смотрел на меня все тем же взрослым взглядом, но по-детски полным надежды.

— Куда немцы забрали Соню?

— Ну туда, куда всех сгоняют, а потом в Германию отправляют.

— Ясно, — проговорила я и дав знак Марте чтоб увела Митьку побежала в гардеробную, где была куча женской одежды.

Надев на себя пальто с длиннющим лисьим воротником, голову украсив небольшой шляпкой с вуалью и прихватив мягкие велюровые перчатки я направилась к выходу. Там уже поджидала меня Марта с таким видом, будто бы она меня сейчас за волосы оттаскает, если я еще хоть шаг сделаю в сторону двери.

— Ты что, дура, делаешь? — спросила она меня.

— Помогаю другу.

— Не о том думаешь, девка.

— О чем не о том? Если я не вытащу ребенка, она не доедет до Германии, умрет, а следом за ней погибнет и ее несчастная мать. Если я сейчас не попытаюсь, то потом всю жизнь буду себя корить, ты понимаешь? В память о том партизане, который костями лег, чтоб не выдать своих друзей, дай мне сделать это, прошу тебя, Марта! Я не могу помочь всем, но от тех, кто стучится ко мне в дверь и просит помощи я отворачиваться не буду, слышишь меня? Мне это нужно, особенно сейчас, прошу.

Марта поняла, что если меня сейчас не пустит, то будет только хуже, она видела мое состояние после посещения гестапо и только молча отошла в сторону:

— Их выкупить можно, предложи полицаям деньги, — только и сказала она и развернувшись пошла прочь.

На улице уже начинало темнеть, и я быстро двинулась в сторону лагеря. Увидев издалека часового полицая у колючего ограждения, я приняла вид надменной немки и пошла к нему, плавно покачивая бедрами.

— Чего надо прекрасной мадам? — слащаво бросил полицай.

Я сказала несколько фраз на немецком. А потом, сделав вид, что опомнилась, и уже на русском, но с акцентом проговорила ему:

— Ох, простите, вы же не говорите на немецком. К вам в лагерь попала моя домработница со своей дочерью. Я сегодня утром была очень зла на нее и поэтому выгнала их на улицу без документов. Господин полицай, могу ли я забрать их отсюда? Я вас очень прошу! Мне бы не хотелось, чтобы мой муж узнал, что у меня опять случаются приступы гнева, поэтому я решила уладить дело сама. Я вас умоляю. — защебетала я, и нагнувшись совсем близко к мужчине добавила, доставая из кошелька внушительную пачку денег. — Я вам щедро заплачу.

У полицая от жадности расширились глаза при виде такой суммы денег. Он быстро оглянулся по сторонам и сказал:

— Хорошо, мадам, переписи еще не было, поэтому проблем не должно быть. Как их зовут?

— Сонечка с мамой, — лучезарно улыбаясь я засунула деньги в карман полицаю.

Мужчина зашел за ограждение и через пару минут вывел ко мне небольшую худенькую девочку с молодой женщиной.

— Эти?

Я наклонилась к Соне, будто бы пытаясь поправить ее растрепанные волосы и тихонько спросила:

— Митьку знаешь? Он твой друг?

Девочка кивнула, а я, подняв голову и посмотрев на полицая, проговорила:

— Эти, эти, господин полицай, большое спасибо.

И кивнув приказала женщине и девочке следовать за мной.

Отойдя на безопасное расстояние, женщина спросила меня, с благодарностью хватая за руки:

— Кто вы? Как я могу вас благодарить, вы нам жизнь спасли.

— Это не важно. Сейчас вы идете со мной. Я позвоню одному человеку, он вас заберет на машине и отвезет домой. Больше ни слова.

Зайдя в дом Габриеля, я набрала телефон театра и попросила позвать Сашку. Перекинувшись с ним парой фраз, я повесила трубку.

— Присаживайтесь, сейчас за вами приедут, — указала я на диван, а сама прошла в кладовую и положив в мешок кое-какие продукты вынесла и протянула его женщине.

— Здесь немного еды. Вы первое время не показывайтесь на улице, пусть пройдет пару дней.

— Да, конечно, — женщина смотрела на меня так, будто бы я была каким-то бесплотным существом, ниспосланным свыше.

— И еще. Вы никогда не попадали в лагерь. Вы никогда не были в этом доме и никогда не видели меня. Если увидите меня на улице, то просто проходите мимо, мы незнакомые люди, вы все поняли?

Женщина кивнула. Я же погладила худенькую девочку по голове и выглянула в окно. Свет фар Сашкиной машины осветил наш дом и я вывела спасенных мной девчонок на улицу. Женщина, уже усаживаясь на заднее сиденье, схватила меня за руку и прильнула к ней поцелуем:

— Храни вас Господь, — прошептала она.

Я же только кивнула в ответ и Сашкина машина скрылась в переулке.

Вернувшись в дом, я прошла на кухню, где сидела Марта.

— Где Митька? — спросила я.

— Заснул, — проговорила Марта, указывая на стоящий в углу диван. — Надо бы разбудить, скоро фон Вольф вернется.

Я молча кивнула и присела возле сладко посапывающего мальчонки. Он был начисто вымыт и сладко спал, подложив под свою щеку ладошку. Я провела по его мягким волосам рукой и тихо позвала:

— Митька, вставай.

Мальчишка вскочил, не сразу сообразив где находится, но придя в себя схватил меня за руку:

— Ну как? Что с Соней?

— Да все хорошо. Они уже дома скорее всего. Ты только не ходи пока к ним, чтоб сильно не привлекать внимание, мало ли чего, а так все в порядке. И Мить, ты знаешь, — я приложила палец к губам, что означало «молчать».

— Да, я знаю, железно!

Удовлетворенно кивнув я дала ему бережно замотанные Мартой пирожки.

— А теперь дуй домой.

Митька чмокнув меня в щеку схватил сверток и побежал к двери, я же пошла следом.

И тут дверь открылась и в прихожую зашел Габриель, по какой-то причине раньше положенного вернувшийся из штаба. Митька испуганно спрятался за моей спиной, прошептав:

— Немец.

Габриель остановился, взял меня за подбородок и недовольно нахмурил брови в ожидании ответа.

— Габриель, это ребенок, он постучался в двери и попросил чего-нибудь поесть. Я вот, завернула ему пирожки. Ты не против, я надеюсь?

Габриель молча кивнул и прошел в гостиную, я же подтолкнула Митьку к дверям и, скомандовав «брысь», закрыла за ним дверь.

Габриель сидел за столом и пытливо смотрел на меня.

— Катя, ты ничего мне не хочешь сказать?

— Нет, — безразлично проговорила я.

— Этот ребенок точно попросил есть или здесь что-то другое?

— Точно попросил есть, — не моргнув и глазом соврала я.

— Ладно, сделаю вид, что поверил тебе.

Габриель явно не был в настроении развивать какую-либо щекотливую тему и я вздохнула с облегчением. Я подошла к нему и присев на руки нежно чмокнула его в щеку.

— Мало того, что и так лиса, так еще и рыжего цвета теперь, — улыбнулся Габриель, зарывшись носом в мою новую прическу и подхватив на руки унес в спальню.

ГЛАВА 17

— Доброе раннее утро, — просунув голову в дверную щель в кабинет Габриеля проговорила я. — Ты чего так рано встал? Можно к тебе?

— Да, конечно, проходи, — сказал Габриель и спрятал что-то в ящике стола. — Ты же вчера не дала мне и минуты покоя, вот и пришлось вставать пораньше, чтоб доделать свои неотложные дела.

— Ну, — протянула я, надув губы, и уселась ему на колени. — Я думаю, что ты вчера совершенно не был против такой помехи. А что там у тебя такое важное?

Я попыталась открыть ящик, но Габриель строго отодвинул мою руку, давая понять, что знать мне не следует.

— Катя, не обо всем, чем я занят, должна знать эта хитрая головка.

— Эта хитрая головка плохо спит, если не знает всего, — в тон ему ответила я. — Ладно, раз уж я пробралась в святая святых твоего кабинета, то хотела спросить вот чего…

Я встала и подошла к стене, на которой висело различное оружие и указав на снайперскую винтовку задала вопрос:

— Ты снайпер?

— Нет, я хорошо стреляю, еще когда учился в военном училище увлекался стрельбой из снайперской винтовки. Эту мне оберст подарил, когда я выиграл у него в стрельбе по мишеням.

— А можно ее посмотреть?

— Смотри, — ответил Габриель, прищурив глаза.

Но меня это мало волновало. Сняв винтовку со стены, я проверила прицел, передернула затвор, пару раз прицелилась и сделав вывод, что оружие в идеальном состоянии повесила его обратно.

— Такое впечатление, что ты знаешь, как обращаться с винтовкой.

— Я тебе не говорила, что у меня брат старший был? Он стрелял очень хорошо, в местных соревнованиях побеждал. Я везде бегала за ним, ну вот он меня и научил кое-чему.

— И где твой брат сейчас?

— Утонул, еще до войны. Пошел купаться и как в воду канул. Бабушка говорила, что его русалки утянули. Уж больно красивый был, вот они и забрали его себе.

— Сказочница у тебя бабушка была, — усмехнулся немец. — А хочешь поедем постреляем с тобой сегодня?

— А можно?

— Конечно. После обеда можно отлучиться будет на пару часов и выехать куда-то пострелять.

— А эту можно взять будет? — указала я на висевшую на стене винтовку.

— Да, бери! Я себе в оружейной что-то подберу другое.

— Тебе нет цены, Габриель, — я подошла к мужчине и одарила его поцелуем.

— Пользуйся моментом, пока я добрый, — усмехнулся он мне в ответ.

— Да ты сейчас все время добрый, прям страшно, уж не влюбился ли ты?

Габриель засмеялся, но ничего не ответил.

— Ладно, я одеваться иду. Нельзя опаздывать на работу, а то начальник уж больно строгий, ругается, — подмигнув ему я пошла завтракать и переодеваться.

Найдя свои вчерашние покупки, я вытащила костюм с брюками и запрятала его глубоко в шкаф, чтоб он не попался на глаза Габриелю. Сама же надела красиво обтягивающее мою фигуру платье темно-зеленого цвета с черным поясом и вышла к ожидающему меня в машине Габриелю.

В штабе было на удивление тихо, не было той привычной беготни, из-за которой он напоминал муравейник.

— Ты помоги Лене с документами немного, потом я зайду, заберу тебя и поедем на стрельбище, — сказал Габриель, видимо и сам ждущий того момента, когда можно будет заняться чем-то, что приносит удовольствие.

Я кивнула и зашла в свой кабинет.

— Привет, — не глядя на меня бросила Лена.

— Привет. Фон Вольф попросил помочь тебе.

Ленка лишь отмахнулась.

— Я почти закончила. Радиограмму нашу перехватили, нужно всего лишь доделать перевод и отнести оберсту.

— Важная радиограмма?

— Нет, на мой взгляд пустышка. Слишком все четко и ясно. Но они пускай побегают, а то засиделись вижу уже, — шепотом добавила Лена и закончив перевод протянула мне бумажку. — На, иди, отнеси.

Я взяла переведенную шифровку, пошла на третий этаж и постучала в дверь. Из кабинета оберста вышла Алиса с подносом и улыбаясь сказала мне:

— Можете пройти. Господин полковник освободился.

— Да я вижу, — многозначительно проговорила я, кивком головы указывая на выглядывающую из-под платья подвязку для чулок.

Алиса покраснела, а я, хмыкнув, прошла в кабинет.

— Доброе утро, Катя.

— Доброе утро, я перевод принесла, — проговорила я и положила на стол бумагу.

— Спасибо, — он быстро пробежал глазами по принесенной мной записи и отложил в сторону. — Присаживайтесь, если у вас сейчас нет важного задания, мне бы хотелось с вами немного пообщаться.

— Да, конечно, — мне это совсем не понравилось, но я сдержанно присела на стоящий рядом стул.

— Меня интересуют ваши отношения с майором фон Вольфом, — мужчина пытливо смотрел на меня, сцепив руки в замок и перебирая при этом большими пальцами.

— Между нами нет ничего такого, о чем бы вы не знали, — расплывчато ответила я.

— Габриель мой лучший солдат. Он смелый, верен рейху. Но в последнее время он становится слишком сентиментальным, а такие быстро гибнут на войне. Мне не хотелось бы, чтобы мелкая интрижка стала преградой в выполнении его предназначения. Вы меня понимаете?

— Господин оберст, при всем уважении, но вам, по-моему, не со мной нужно говорить на эту тему. Привязанность Габриеля ко мне зависит исключительно от него самого, и я не в силах уменьшить или увеличить ее, коль таковая имеется. И, кроме того, более опасной для рейха, на мой взгляд, является мелкая интрижка старшего начальствующего состава армии, которая только что вышла из вашего кабинета, — совершенно не испытывая страха я сделала намек на Алису.

— Это не мелкая интрижка! — сузив глаза проговорил оберст.

— Прекрасно, что вам дает тогда повод называть мелкой интрижкой то, что чувствует ко мне майор фон Вольф?

— Я не говорю о нем, я говорю о ваших чувствах к нему. Я прожил жизнь и уважаю любовь. Я понимаю, что вы в вашем положении должны искать защиту, просто меня бы очень расстроило, если бы вы сделали Габриелю больно. Он потерял семью, вы знаете. И когда мы с ним познакомились в самом начале войны и до недавнего времени это был другой человек — жестокий, властный, отменный солдат. Он многого добился на войне. За последнее время он изменился, я думаю причиной тому стало то, что он встретил вас. Нехорошо использовать людей, Катерина, особенно если они испытывают к вам чувства. Я не приветствую чувства на войне. Но мы порой не имеем власть над этим.

Помолчав немного, поскольку совершенно не была готова к разговору такого рода, а еще и с военным начальником, я решила просто сказать то, что думаю по поводу всего этого и не изворачиваться перед этим видавшим виды человеком:

— Господин оберст, когда начинались эти отношения, то ни о каких чувствах ни с одной стороны, ни с другой речи не шло. У майора был свой определенный интерес, у меня свой. И если сейчас Габриель чувствует ко мне нечто большее, чем просто удовлетворение своих мужских потребностей, то в этом моей вины нет! И нечего мне предъявлять то, что я расчетливая и падшая женщина! — с негодованием бросила я.

— Я такой ответ и ожидал услышать, это честно. По крайней мере вы честная девушка, я уже это понял, и надеюсь, что вы отнесетесь с пониманием к тому, что я вам сказал. А теперь можете идти.

Я встала и пошла к выходу, но возле дверей обернулась и решила все-таки внести ясность:

— Я может и не испытываю к майору фон Вольфу сумасшедшей и головокружительной любви, но он мне очень нравится. Он многому меня научил за то короткое время, что мы вместе, а это многого в жизни стоит, уж поверьте мне. По своей воле я не сделаю Габриелю больно никогда. Можете быть спокойны.

Оберст кивнул, давая понять, что благодарит меня за сказанные слова и я вышла в коридор.

Да уж, по своей воле я вообще никому никогда не сделаю больно, да вот только я забыла упомянуть, что человек я подневольный в данный момент, помимо «хочу-не хочу», есть еще и «должна». А это уже другая тема для разговора.

Выйдя из кабинета оберста, я увидела Габриеля, который заходил в оружейную комнату и проследовала туда. Постучавшись я спросила:

— Если я зайду, ты орать на меня не будешь?

— Заходи, я винтовку себе выберу и поедем.

Очутившись внутри этой запретной комнаты я с восхищением осмотрелась вокруг. Чего здесь только не было! Пулеметы, автоматы, винтовки, патроны, ну целая сокровищница для военных людей! Было бы неплохо, если бы хотя бы половина этого добра попала к партизанам.

Габриель осмотрел две винтовки и остановившись на одной из них весело сказал:

— Думаю эта будет не хуже твоей. Поехали?

— Поехали, — взвизгнула я от радости и мы вышли из здания.

Стрельбище находилось на огороженной колючей проволокой территории, совсем недалеко от города. Когда мы туда приехали там тренировались еще несколько солдат, явно делающих успехи в стрельбе.

Отойдя на приличное расстояние от них, каждый из нас хорошо проверил свое оружие. Пожилой немец расставил мишени и мы заняли свои позиции. Первым стрелял Габриель. Он производил выстрелы быстро, практически не тратя время на прицеливание, и результат при такой тактике восемь из десяти был отменным.

Я же наоборот, стреляла медленно, тщательно учитывая все, даже малейшее дуновение ветерка. Аида Львовна учила меня не только отменно говорить на немецком. Она считала, что хороший разведчик должен уметь делать все, поэтому заставляла львиную долю времени проводить в тире, где я делала большие успехи по мнению моего инструктора, который даже рекомендовал было отправить меня на фронт снайпером, но на этот счет у командования было свое мнение и я оказалась там, где оказалась. Результат десять из десяти заставил Габриеля подойти ко мне и с уважением пожать мне руку. Пожилой же немец проговорил:

— Мадмуазель давно держала в руках оружие?

— Не знаю, года два назад, наверное, — пожав плечами проговорила я.

— Отлично стреляете. Слишком хорошо для гражданского человека. Да еще и для барышни. Либо вы от природы одаренная, либо же вас где-то хорошо готовили.

Похлопав меня по плечу, старик-немец пошел приводить мишени в порядок, я же, прижав к себе свою винтовку, будто боясь с ней расстаться и еле сохраняя спокойствие в голосе проговорила, обращаясь к фон Вольфу:

— Поедем домой, холодно что-то.

У Габриеля был вид человека, который сам для себя сделал какой-то вывод. Он без слов кивнул и мы пошли к машине. Проходя мимо стола с оружием, я украдкой стащила несколько патронов для винтовки и положила их в карман своего пальто. Я знала, что они мне пригодятся, и причем очень и очень скоро.

Дома я отпустила Марту домой. Сама приготовила нехитрый ужин из омлета и бутербродов с маслом и сыром. Габриель практически со мной не говорил, вид у него был задумчивый и только за столом, когда мы сели ужинать, произнес:

— Катя, я не знаю, что у тебя в голове, но прошу быть осторожней. Я не отовсюду смогу тебя вытащить, если ты влезешь не туда, куда надо.

Я молча проглотила кусок бутерброда и спустя какое-то время ответила ему:

— Я знаю, но отдаю отчет себе во всем, что делаю или не делаю.

— Это я уже понял и так. И еще, ты должна понимать, что ставишь под удар не только свою жизнь, но и мою тоже.

— Я знаю и всё понимаю, Габриель.

Я виновато опустила голову. Мне в тот момент было так стыдно за то, что я делаю за его спиной. Как мне тогда хотелось, чтоб он был по мою сторону баррикады, но нет, в суровой действительности мы были противниками, каждый из которых рьяно защищал свою территорию.

— Если бы с нами поехал оберст на стрельбище, ты бы уже была в гестапо, ты это понимаешь?

— Оберста с нами не было, — сухо отчеканила я.

— Меня ты значит не рассматриваешь как угрозу своей свободе выкинь ты чего? Почему ты думаешь, что я тебя не сдам? Что я сам не буду тебя пытать? Что я вот прямо сейчас не позвоню куда следует и тебя не увезут на допрос к Юргену?

Он встал из-за стола и подошел ко мне, одним рывком поставив меня на ноги и больно ухватив за предплечье.

— Мне больно, Габриель, — прошептала я.

— Отвечай! — заорал он на меня. — Почему ты думаешь, что я не сдам тебя после того, как увидел, что ты мастерски справляешься с снайперской винтовкой наравне с лучшими снайперами армии? Простая девчонка во время стрельбы учитывает направление ветра и дает показатель десять из десяти! Ты за кого меня принимаешь, Катя? Неужели ты думаешь, что я поверю в байки про какого-то там утонувшего брата, который научил тебя стрелять?

— Но это правда! — возмущенно воскликнула я, так как у меня действительно был брат, и он действительно учил меня стрелять в свое время. Уж это-то я не придумала.

Но мужчина не слушал и только закрыв глаза, издал нервный выдох, всем видом давая понять мне, что ему надоело то, что его держат за дурака.

— Ты почему так неосторожна? Ты же умная девчонка! Как ты можешь так не обращать внимание на то, что вокруг тебя люди? Они смотрят и один твой неосторожный поступок, и ты очутишься невесть где! Даже я! Как ты можешь так слепо доверять мне?

— А почему я не могу тебе доверять? Ты мне ничего не сделаешь, я знаю! Я долгое время наблюдаю за тобой! Ты любишь меня, Габриель! А любимых людей не выдают! По крайней мере такие, как ты, — подняв на него глаза, полные слез, возмущенно ответила я, моля бога о том, чтобы моя догадка была верной.

— А ты? Ты любишь меня? Что ты можешь сказать о своих чувствах, Катя? Чтобы закрывать глаза на то, что меня потихоньку подталкивают к пропасти, я должен знать, что женщина не просто раздвигает передо мной ноги, используя в своих целях, а любит меня!

Я ничего не могла ответить ему в тот момент. Я просто стояла и смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Врать о любви я не хотела. А может просто не хотела говорить о чувствах, в которых и сама никак не могла разобраться.

— Я все понял. Уходи, — только и прошептал он, указывая мне на дверь.

— Габриель, — я хотела было взять его за руку, но он отшатнулся от меня.

— Убирайся прочь, Катерина, чтоб я тебя здесь больше не видел.

Он в бешенстве швырнул мне мое пальто и вытолкнул за дверь, захлопнув ее прямо перед моим носом. Я была так ошарашена его реакцией! Пребывая в каком-то немом шоке я развернулась и поплелась прочь по направлению к Анькиному дому. И все бы ничего. Но тут из-за угла вышел патруль и остановил меня, требуя предъявить документы. Я опомнилась.

— Господа, я забыла свою сумку дома. Пожалуйста, давайте пройдем туда. Я предоставлю вам для ознакомления все необходимые документы, — проговорила я, с ужасом понимая, что меня сейчас ждет. Ведь правила у немцев были железными и всех, кого ловили без документов, прямиком отправляли в гестапо. Страх холодными руками начал обнимать меня, давая понять, что случившееся исправить никак не удастся.

Но меня никто из нагло ухмылявшихся немцев не слушал. Они схватили меня под руки и повели в то злачное место, где еще недавно я закрыла остановившиеся глаза молодого партизана. Швырнув в камеру на грязную солому и закрыв дверь, солдаты ушли, а я осталась, кляня все на свете за то, что была столь неосторожна с Габриелем. Стоило ведь просто сказать ему «люблю» и ничего бы этого не произошло. Я же предпочла промолчать и теперь расхлебывала кашу, которую сама и заварила.

Через пол часа железные двери открылись и в камеру вошел офицер гестапо. Сев на стоящий в углу комнаты стул он с ухмылкой посмотрел на меня и я поежилась.

— Ваше имя, мадмуазель.

— Катерина.

— Что вы делали на улице во время комендантского часа без документов?

— Господин офицер, я забыла их дома. Предложила патрулю пройти со мной, но они отказались, сразу меня отвели сюда.

— Я слышу эту песню каждый день. У вас отличный немецкий. Кто вы такая?

— Я переводчица из штаба.

— А я ангел-хранитель, — с насмешкой проговорил офицер. — Мы сейчас ищем партизан, которые уж очень досаждают нам в последнее время. Вы, случайно не из их числа? Молодая, красивая, без документов ночью. Уж больно подозрительно, не находите?

— Господин офицер, я вас очень прошу, пошлите кого-ни будь к майору Алексу фон Рихтеру, он подтвердит кто я такая, я вас умоляю.

Не знаю, почему я назвала имя Алекса в тот момент. Скорее всего я думала, что Габриель не захочет помогать мне и решит, что я получила по заслугам и тут мне самое и место.

— Если я буду по пустякам тревожить офицеров по просьбе какой-то дешевой русской девки, как меня назовут? Я еще раз спрашиваю, кто вы такая и почему ходите ночью без документов?

— Я вам уже все сказала, больше мне добавить нечего!

Эсэсовец сплюнул на землю и заорал:

— Юрген, иди сюда! Посмотри какой к тебе новый экземплярчик прибыл! Пальчики оближешь!

— О, барышня, красивая и ухоженная, — заржал противным смехом Юрген, зайдя в камеру и вытирая руки о свою окровавленную одежду.

Он явно меня не узнавал, черт бы побрал эту смену моего имиджа.

— Потрепай немного девицу, пусть станет более разговорчивой, — кинул живодеру немец и вышел из камеры, оставив меня один на один с этим гадом.

— Юрген, не трогайте меня, прошу вас. Помните, я тут была недавно, когда партизана допрашивали, с майором фон Вольфом. Я переводчицей при нем была, помните?

— Такую рыжую запомнил бы, да только не припоминаю, чтобы такая лиса здесь появлялась. А вот откуда ты про партизана знаешь, это мы сейчас у тебя выведаем.

— Юрген, пожалуйста, Алекса фон Рихтера позовите.

— Будет, будет тебе и Алекс, и Ганс, и Дитрих, все будут. Позже только, когда я наиграюсь, тогда и будут все остальные. Нет, не переживай я тебя не трону, не испытываю удовольствия от насилия над девками, люблю, когда они сами под меня ложатся по собственному желанию. А пытать вот люблю! Мордаха у тебя больно симпатичная. Сейчас что-то такое придумаю, чтоб не попортить ее. Солдаты рады, когда у девок остается товарный вид после меня, — он заржал и потащил меня к стоящей в углу бочке с водой.

И тут меня осенило. Он будет меня топить! Я что есть мочи закричала и начала вырываться, он же своей огромной лапищей схватил меня сзади за шею и окунул в воду, перекрыв доступ к кислороду. Затем достал и прорычал:

— Ты партизанка? Что знаешь о партизанах?

— Ничего я не знаю! Прошу, Алекса фон Рихтера, пожалуйста, — только и ответила я, судорожно вдыхая воздух.

Не знаю, сколько так продолжалось. Он топил меня, спрашивал, а в ответ я твердила одно только имя Алекса. Когда я уже была в полубессознательном состоянии, в камеру зашел тот офицер, который меня допрашивал:

— Ну чего она? — спросил он у Юргена.

— Да ничего, твердит только Алекс, Алекс и все. Слушай, может правда послать, узнать? Девка смотри какая холеная, красивая, одежда на ней дорогая, может его баба, как бы не влетело потом.

— Хорошо, пошлю, — протянул офицер. — Ты только давай, дальше работай. Чую я, что она что-то знает.

Офицер скрылся за дверью, а Юрген подошел ко мне и рывком поставив на ноги снова потащил к бочке, я же вывернулась и укусила до крови его за руку.

— Стерва! — заорал зверюга матом и с силой отвесил мне оплеуху, разбив при этом губу.

Сладковато-соленый вкус крови наполнил мой рот и меня стошнило. Юрген же, дав мне немного отдышаться, снова принялся меня топить. Примерно через полчаса бесконечного кошмара он швырнул меня на солому и вышел из камеры. Прошло какое-то время и в комнату вернулся эсэсовец.

— Пришла в себя? — проговорил он подойдя близко и подняв меня одним рывком на ноги.

Я отшатнулась и прижалась к стене.

— Боишься?

— Боюсь.

— Правильно делаешь. Я сейчас немного поиграю с тобой, пока не пришел твой майор. Не думаю, что он будет против поделиться тобой со мной. Если он вообще придет.

— Он с тебя шкуру снимет!

— Из-за кого? Из-за русской шлюхи? Не льсти себе, — ухмыльнулся немец.

— Вот посмотришь! Только тронь меня!

— Будь ты ему так дорога, ты бы не шаталась ночью без документов по городу, а лежала бы под ним в постели и ублажала его.

На эту реплику я ничего не смогла возразить. Немец подошел вплотную ко мне и начал расстегивать мою блузку:

— А хочешь я тебя к себе заберу? Я буду более внимателен, чем твой майор.

Я попыталась его оттолкнуть, но он, отвесив мне пощечину, повалил на пол и начал срывать с меня одежду. Я отбивалась как могла, но сильный мужчина брал верх. Мне казалось, что еще минута и я просто умру, если он овладеет мной. В этот момент в камеру зашел Алекс. Он стремглав кинулся к нам и одним рывком стащил эсэсовца с меня, вышвырнув его в дверной проем. Затем он вернулся и опустился на колени подле меня. Я же в тот момент была уже просто не в себе и не понимала, Алекс ли это, или еще какой живодер тянет ко мне свои руки. Отпрянув от него, я забилась в угол, вся сотрясаемая дрожью.

— Тише, тише, девочка.

Алекс аккуратно, боясь меня напугать, притянул к себе. Я же начала вырываться в ответ.

— Катя, это я, Алекс. Все хорошо, я заберу тебя, слышишь? — как в тумане до меня дошел его голос.

— Алекс, — я подняла на него глаза и заревела.

Он же подхватил меня на руки и выйдя из гестапо посадил в машину, скомандовав шоферу:

— В больницу, быстро.

В больнице доктор осмотрел меня, дал указания медсестре, та вколола мне успокоительное и я стала засыпать.

— Доктор, с ней все будет в порядке? — сквозь дымку надвигающегося сна услышала я беспокойный вопрос своего спасителя.

— Девушка напугана очень, видимых повреждений нет. Она поспит немного после укола, потом я еще раз ее осмотрю уже более тщательно.

Дальше сон одолел меня и я провалилась в его сладкую бездну.

Тем временем настало утро и Марта, как она потом мне рассказывала, пришла в дом к Габриелю. Уже с порога она поняла, что произошло что-то неладное. Кругом было все разбросано, некоторая посуда разбита, картины сорваны с петель и валялись на полу. Обойдя недоуменно комнату, на столе она увидела мою сумку с документами:

— Батюшки, Катька, что ж такое стряслось-то?

Заглянув в кабинет фон Вольфа, она увидела его склонившимся над столом. Возле него валялись пустые бутылки из-под вина. Марта поняла, что немец вдребезги пьян. Она аккуратно потрясла его за плечо:

— Господин майор, проснитесь, проснитесь, пожалуйста.

Габриель открыл свои красные от выпитого алкоголя глаза и пару минут смотрел на Марту, будто бы соображая, кто же она такая, затем тряхнув головой промолвил:

— Марта, что такое?

— Девушка, Катя, господин фон Вольф, ее нет нигде в доме, а документы на столе, — она в ужасе протянула ему мою сумку.

— Черт, — Габриель выругался и быстро вышел в коридор.

Наспех умывшись и одевшись, он направился к входной двери. В этот момент в доме прозвучал звонок телефона и Марта поспешно подняла трубку:

— Слушаю, господин фон Рихтер. Какой кошмар! Я все поняла, сейчас передам, — Марта с расширенными от ужаса глазами пообщалась с собеседником и медленно положила трубку.

— Что там такое? — заорал на нее Габриель.

— Господин майор, только что звонил господин фон Рихтер, он сказал, что Катя в больнице. Он ее из гестапо забрал, — Марта стояла и со слезами на глазах сообщала ему новость. — Он просил вас приехать.

Взревев от накативших чувств Габриель выскочил на улицу и поехал ко мне в больницу.

В коридоре его встретил Алекс. Обычно спокойный и сдержанный мужчина сходу схватил Габриеля за китель и швырнув об стену заорал на него:

— Что ты с ней сделал? Что ты, скотина, сделал с девочкой? Это твоих рук дело? Как она оказалась в гестапо? Ее топили около часа, потом чуть не изнасиловали! Я ее еле живой забрал оттуда!

— Габриель, это не я, мы просто поссорились. Моя вина только в том, что я выставил ее на улицу и не проверил, были ли у нее при себе документы. Я не хотел!

— Как ты мог так поступить?

— Я не знаю, мы просто начали ссориться, черт, так вышло!

— Я ничего не хочу слышать! Ты мой друг, Габриель, но ты чудовище! Все то же чудовище, в которое превратился после смерти своей семьи. Я радовался, думая, что ты стал прежним. Думал, что эта девочка, которая там сейчас лежит, смогла тебя вытащить из этого состояния. Но нет! Тебя уже ничто не вернет, ты слишком погряз в своей бесчеловечности, — закончил Алекс, презрительно смотря на своего друга.

— Алекс, — начал было что-то говорить Габриель, но был встречен таким взглядом, что решил замолчать.

— Я не знаю, что она сделала тебе. Да что вообще может сделать юная девчушка взрослому мужчине? Что, Габриель!? Она так на тебя смотрела, по-детски наивно выражая свои чувства, а ты, прожженный жизнью мужчина вытер свои сапоги о нее! Этому нет ни объяснения, ни оправдания, — гневно бросив в лицо Габриелю речь, каждое слово которой как клинок резало немца, замолчал.

— Я не хотел. Я просто вышел из себя.

— Вышел из себя? Ты этим так себя оправдываешь?

— Нет, не оправдываю.

— Габриель, зачем ты пытаешься завязать отношения? Может проще, как раньше? Пара ночей и до свидания? И тебе не в тягость, и женщина не тешит себя напрасными надеждами.

— Почему ты думаешь, что она тешит себя какими-то надеждами? По-моему, ей на меня наплевать

— Это ей то наплевать? Да она смотрит на тебя, как на бога, когда никто не видит!

— Я не замечал этого.

— Конечно не замечал! Ты вообще замечаешь что-то дальше своего носа после смерти семьи? Ты пытаешься что-то заметить?

— Я просто боюсь, Алекс, — устало проговорил Габриель, опускаясь на стул. — Я боюсь того, что если у меня появится дорогая мне женщина, я потеряю ее и снова останусь один. Когда нет привязанностей и терять нечего.

— Дурак ты. Чувства — это то, что мы контролировать не можем. И пора уже вылезать из своей раковины! Если бы я знал, что ты так себя поведешь, я бы никогда тебя к ней не подпустил! Когда я узнал, что она с тобой, это было для меня ударом. Она же так похожа на Еву, когда та была еще девчонкой. Но я не хотел впутывать Катю в свою судьбу, потому, что сейчас не время, да и мы здесь не прекрасные принцы в глазах местных жителей. Зато ты как обычно вылез на первую линию.

— Я тогда еще ничего к ней не чувствовал. Она была просто еще одной галочкой в череде моих побед.

— Каких побед? Господи! Она же еще практически только со скамьи школьной встала! Откуда это в тебе все взялось, Габриель? Я понимаю страдать, помнить. Но вот чтоб так. Женщины то при чем здесь? Мы солдаты, это война, мы воюем! А твое поведение выходит за эти рамки!

— Я и сам не знаю. Я просто пытался забыться. Понимаешь, я менял их как перчатки, этих женщин. Пару ночей и новая. Еще новая. Я искал тщетно, кто же утолит мое горе. Когда понял, что никто, просто начал злиться и вести себя как подонок. Да ты все и так прекрасно знаешь. А Катя, она как-то смогла, понимаешь? А вчера просто у нас разговор состоялся тяжелый, я дал ей понять, что она мне дорога, но она в ответ промолчала. Так все и получилось.

— А ты не подумал, что она просто еще не понимает, что такое чувства? Что она просто не может разобраться в себе? Такая мысль не пришла тебе в голову?

— Не подумал.

— Конечно, куда же тебе. Ты же должен все получать по первому звонку!

Из моей палаты вышла медсестра и Алекс обратился к ней:

— Как она?

— Спит еще, она проспит еще час, наверное. Вам лучше пойти домой. Мы вам сообщим, когда она придет в себя.

Алекс кивнул и когда медсестра ушла обратился к Габриелю:

— У нас совещание через четверть часа. Мне нужно там быть. Я скажу оберсту, что ты сегодня не придешь, сиди здесь и жди, что скажет доктор. Он после сна должен еще раз ее осмотреть. Мы оба знаем, что может сделать Юрген и насколько он изощрен в пытках. Поэтому молись, Габриель, чтоб она была цела, иначе я тебя убью, — спокойно закончил свою речь Алекс и направился к выходу.

— Алекс, — окликнул Габриель друга. — Я люблю эту девчонку, я очень ее люблю, я не хотел, — хрипло проговорил он и умолк.

Алекс молча посмотрел на друга и так же молча кивнув покинул больницу. Габриель же бессильно опустился на стул возле палаты и стал ждать.

Где-то через час я проснулась и ко мне в палату зашел врач, пожилой мужчина в смешных круглых очках. Он тщательно осмотрел меня, ощупав каждый сантиметр моего тела, прослушал стетоскопом живот и что-то пробормотав сам себе под нос встал с моей кровати.

— Доктор, я жить буду? — с усмешкой спросила я.

— Будешь, дочка, сто лет еще проживешь, — спокойно проговорил врач. — Повреждений нет, кости целы, внутренние органы тоже, благо не били тебя. Я сейчас еще кое-кого пришлю, чтоб посмотрели тебя, выпишу лекарство и отпущу домой. Дома и стены лечат.

— Спасибо вам большое, — искренне поблагодарила я пожилого врача и с облегчением вытянулась на больничной койке.

Когда врач вышел в коридор его уже ждал взволнованный Габриель.

— Доктор, что скажете, как она?

— А она вам кем приходится, милейший? — пытливо смотря в глаза немцу, спросил старик.

Габриель после непродолжительной паузы уверенно ответил:

— Она моя невеста.

— Папаша значит, — прокряхтел врач.

— Что, простите?

— Ребеночка девушка ждет. Срок маленький еще, месяц от силы, так что как она после всего этого кошмара, выносит ли, не знаю. Но организм крепкий, девушка молодая, думаю справится, — старик похлопал по плечу Габриеля. — Беречь надо свою невесту, время нынче вон какое. А она у вас в гестапо оказалась. Ладно, разрешаю зайти к ней. Я выпишу лекарства и можете забирать ее.

Габриель стоял как громом пораженный, такого поворота он не ожидал. Потом подняв голову вверх и закрыв глаза прошептал:

— Спасибо тебе, Господи, что сберег.

Подойдя к двери моей палаты он тихо постучал и спросил:

— Можно к тебе?

Я уже практически пришла на тот момент в себя. Лошадиная доза успокоительного не дала мне запустить в него чем-либо тяжелым. Я лишь безразлично проговорила:

— Проходи.

Габриель сел на край кровати и бережно взял меня за руку.

— Ты прости меня, Катя. Я не думал, что так получится.

Я сидела на кровати и смотрела на этого человека, который косвенно был виновен в том кошмаре, который сегодня со мной произошел и не знала, что чувствовала в тот момент. Что это было? Привязанность? Что? Вздохнув, я закрыла глаза и проговорила:

— Он меня топил, Габриель. Он раз за разом окунал меня в эту бочку с холодной водой, затем доставал, давая сделать судорожный вздох, и снова топил, и снова доставал. Этому не было конца. А знаешь, что самое страшное? Что в те минуты, когда он давал мне сказать хоть слово, я молила «позовите Алекса». Я не просила позвать тебя, я просила позвать другого мужчину, и этот мужчина пришел и спас меня из этого ада. А знаешь почему я просила позвать Алекса? Не потому, что люблю его, нет. Потому, что я так боялась произнести твое имя, Габриель. Я до ужаса боялась, что когда ты войдешь в камеру, то просто остановишься в стороне и сухо начнешь задавать мне вопросы: «Вы партизанка?», «Вы что-то знаете о партизанах?». Ты спрашивал всегда почему я тебя не боюсь, вот тебе настоящий ответ, я в ужасе от тебя, до судороги во всем теле я боюсь человека, с которым делю постель. Это так странно. Я так долго не верила в это и осознала, только находясь там, в том пропитанном смертью и кровью месте. А я не хотела быть осторожной рядом с тобой, поэтому и вела себя так. Понимаешь? Я знаю, что ты вчера ждал определенный ответ от меня. Но мы никогда об этом не говорили. Наши отношения носили строго определенный характер. Я не задумывалась обо всем этом.

— Господи, что я с тобой сделал, — Габриель посадил меня себе на колени и крепко прижал к своей груди. — Прав Алекс в том, что я чудовище, я просто чудовище. Ты прости меня, девочка, ты мне так дорога, я только сейчас это понял, когда думал, что потеряю тебя. Бог дал мне еще один шанс, а я чуть своими руками не разрушил его. А чувства. Я просто не дал тебе время, я все понимаю.

Слушая слова Габриеля, я начала реветь. Я плакала и плакала, пока слезы не закончились в моих глазах. Он же сидел, крепко прижимая к себе как самое дорогое, что было у него в жизни. Затем я отстранилась и встала, проговорив, как ни в чем не бывало:

— Сегодня вечером прием у оберста, мы должны там быть. Забери, пожалуйста, меня домой.

Я говорила, а в моей голове только и звучали слова наставницы: «Играй, девочка, играй». Мысль о том, что где-то там верят в меня, раз за разом заставляла меня восставать из пепла, как птицу Феникс.

Габриель опустился передо мной на колени и целуя в живот прошептал:

— Спасибо тебе.

Выйдя в коридор я пошла в кабинет врача.

— Я вам прописал успокоительное на несколько дней. И побольше отдыха. Берегите себя, вам в вашем положении нужно себя беречь.

— В каком положении? — удивленно спросила я.

— Как? Вам господин майор не сказал? Вы беременны. У вас будет ребенок. Вы крепкая, молодая, я думаю справитесь. Но все равно, берегите себя.

Этого еще не хватало, мне только этого не хватало в тот момент. Ребенок! Какой ребенок?! Бог мой! Я поблагодарила врача и пулей выскочила на улицу к машине, где меня ждал Габриель.

— Я убью тебя, Габриель, честное слово, убью! — в бешенстве шипела я на него.

Он же только нежно меня притянул к себе.

— Катя, ты не понимаешь еще, что это самое прекрасное, что могло случиться, — спокойно проговорил он и направил машину домой.

ГЛАВА 18

Я стояла и смотрела на пробуждающуюся природу за окном. Весна так рано пришла в этому году и заявила свои права. Солнце всего за пару дней растопило снег и на земле начала пробиваться молодая зеленая трава. Новая жизнь просыпалась вокруг, так же точно, как и во мне сейчас росла новая жизнь. Я еще не чувствовала перемен в своем организме, но осознание того, что во мне растет малыш не давало мне покоя. Так некстати, так внезапно. Столько мыслей в голове. Что мне делать? Я мысленно выла внутри себя, разрываясь от противоречивых чувств.

— Габриель, мне нужно найти врача, который поможет решить этот вопрос, я не могу оставить этого ребенка, — только и произнесла я, собравшись с силами. — Так будет лучше. Для всех.

Габриель молчал. Он как всегда сохранял самообладание. Как я ему завидовала в такие минуты! Как у него так получалось? Я украдкой посмотрела на мужчину. Он стоял возле стола и смотрел на отполированную гладь красного дерева, чертя на ней какие-то линии карандашом. Затем бросил его на стол, сунул руки в карманы и, подняв голову вверх, закрыл глаза. Так он стоял минуты две. Затем сел в кресло и указывая на стоящий напротив стул мягко проговорил:

— Сядь, Катя.

Я послушно села и устало откинулась на спинку стула.

— Катя, я хочу, чтобы ты оставила ребенка.

— Но Габриель!

— Дослушай. Ты знаешь, что я потерял всю семью. У меня было трое детей, дочь и двое сыновей. И в один день я остался один. В один момент меня не стало вместе с ними. Разница только в том, что я хожу по земле, они же лежат в ней. Поэтому я прошу тебя, оставь ребенка. Это много для меня значит. Вы много для меня значите.

— Габриель, — я тяжело вздохнула, мне было так неприятно говорить ему такие вещи. — Я не могу, сейчас многое стоит на кону, за окном война, какие могут быть дети?

— Катя, ребенок уже есть, он растет в тебе! Ты не знаешь просто, что такое быть матерью. Можно воевать против смерти, которую несет война. Но как ты можешь убивать часть себя сама? Как ты сама можешь нести смерть? И кому? Своему нерожденному малышу! — Габриель пытался достучаться до моей совести.

— У этого ребенка нет будущего, — тихо прошептала я.

— У моего ребенка будет самое светлое будущее, на этот счет ты не переживай, — усмехнулся Габриель.

— Какое светлое будущее, Габриель? Он по обе стороны фронта чужой будет, ты понимаешь?

— Катя, я тебе еще раз говорю, у моего ребенка будет самое светлое и обеспеченное будущее!

— Где, где будет это будущее, Габриель? Здесь в России? Или в Германии? А если тебя убьют, что будет с нами? Нет, это неправильно, я не могу приводить в мир жизнь, если не могу обеспечить ей это самое будущее.

Взгляд Габриеля стал жестким, давно я не видела этот тяжелый взор его серых глаз. Он протянул руку, зажег сигарету и сделав глубокую затяжку, будто успокаивая себя, чтоб не взорваться, проговорил:

— Дай мне две недели. Две недели, я большего не прошу. Обещай мне, что ты не тронешь моего ребенка за эти две недели. После этого срока мы вернемся к разговору. Это очень важно для меня.

— Хорошо, — ответила я. — Две недели, Габриель, не более.

— Спасибо, — с еле сдерживаемым облегчением проговорил мужчина и сменив тему разговора спросил: — Ты уверена, что хочешь пойти к оберсту на ужин? У тебя был не самый приятный день сегодня.

— Уверена. Я хочу отвлечься немного, чувствую физически себя очень хорошо, ты не переживай. Я пойду на кухню выпью чай с мятой и буду одеваться.

— Катя, — уже у самых дверей меня окликнул Габриель. — Сдержи только слово.

Я утвердительно кивнула и пошла на кухню. Две недели. Да за две недели в наше время может случится все, что угодно. Сейчас и день прожить — подвиг совершить, не говоря уже о двух неделях. А мне за эти две недели столько предстояло сделать. Пройдя на кухню и заварив себе чай я присела к сидящей за столом Марте.

— Ты как, дочка? — потрепав меня по руке спросила Марта.

— Врач сказал, что проживу сто лет еще, не бойся, — усмехнулась я, делая большой глоток душистого чая.

— Я понимаю, что сейчас тебе тяжело, но завтра должна быть встреча у Ани, ты не забыла?

— Нет, не переживай, все пройдет хорошо.

— Дай то бог!

— Ты можешь идти домой, мы сейчас к оберсту поедем, так что можешь тоже отдохнуть.

— Да, хорошо, только, — она замолчала и кивнула в сторону кабинета, где был Габриель.

— О нет, не переживай, с его стороны все нормально.

— Кать, мне так беспокойно за тебя.

— Не переживай, еще раз говорю! Все наладится, я знаю.

Марта покачала головой и ушла.

Я же направилась в спальню и начала собираться. Надев обычное синее платье прямого покроя с блестками, намотав на шею длинные бусы, я уселась возле зеркала. Настроения не было вообще. Расчесав свои рыжие волосы и украсив их незамысловатой маленькой шляпкой, я закончила свой сегодняшний нехитрый образ, когда в комнату зашел Габриель.

— Ты готова?

— Да, — проговорила я вставая из-за столика.

Спустя полчаса мы были уже возле дома, где жил оберст.

Из окон доносилась музыка и смех людей. Габриель помог мне выйти из машины и мы поднялись на второй этаж дома. Дверь нам открыла молодая домработница, поприветствовав нас на немецком языке.

— Немка? — спросила я у Габриеля.

— Да. Оберст мало кому доверяет, даже домработницу из Германии привез.

— Какой недоверчивый, а Алисе своей он доверяет? Она же русская, вдруг ночью кровь выпьет?

— Катя, я тебя прошу, мы в гостях.

— Помню, помню. Вести себя хорошо, лишнего не болтать, оберсту не дерзить, честь России не отстаивать. А то станут снова топить.

— Ну, невыносимая, — усмехнувшись сказал Габриель.

Пройдя внутрь мы оказались в просторной огромной квартире, богато обставленной шикарной мебелью. Такой роскоши я в жизни не видела. Портьеры, картины, мебель, все указывало на то, что ранее проживающий здесь человек не был простым смертным.

— О, майор фон Вольф! Катерина Дмитриевна! Мы так рады видеть вас, — к нам подошла Алиса и радостно обняла нас. — Проходите, пожалуйста! Мы вас уже заждались, все собрались, а вас нет.

Я огляделась по сторонам, ища глазами Алекса, но не увидела его.

— Алиса, а Алекс? Он не пришел?

— Он позвонил и предупредил, что будет немного позже.

— Ясно, — я улыбнулась и взяла бокал шампанского у проходившей мимо официантки, потом подумав, вернула его обратно на поднос.

Габриель, наблюдавший за мной, только улыбнулся и притянул к себе:

— Правильно, будущей маме лучше не принимать алкоголь.

— Габриель, — зашипела я на него. — Прекрати, мне просто не хочется.

И тут к нам подошел оберст в компании рейхскомиссара.

— Катерина, прекрасно выглядите! — проговорил он галантно поцеловав мне руку.

— О да, мадмуазель прямо загляденье! Но, должен отметить, вы мне больше нравились в том своем красном платье, — слащаво наглый рейхскомиссар оценивающе смотрел на меня.

— Одежда должна быть к месту, — улыбнулась я этому жуку-офицеру и проговорила, обращаясь к мужчинам: — Господа, вы не против, если я вас покину? У вас шикарный балкон, господин оберст, хочу немного подышать воздухом.

— Ты в порядке? Может мне с тобой пойти? — встревоженно спросил Габриель.

— Нет, нет! Все хорошо. Общайся, а я скоро вернусь.

Выйдя на застекленную лоджию, я облокотилась на перила и стала смотреть на звезды и в этот момент ко мне подошла Алиса.

— Катя, у вас все хорошо? — спросила она.

— Да, все чудесно, не переживайте. Просто чувствую себя неуютно среди них, — я кивком головы указала на немцев.

— Я вас понимаю, трудно привыкнуть. Другие люди, другие привычки, язык. Это порой напрягает.

— Нет, Алиса, не в этом дело. Просто они враги, вот и все.

— В нашем мире, Катя, не знаешь по жизни, кто тебе врагом станет, кто другом.

— Почему вы так говорите?

Алиса же только отмахнулась и отпила из своего бокала.

— Алиса, скажите, я слышала, говорят, что оберст заберет вас с собой в Германию, когда будет возвращаться. Это не мое дело, просто… — я не закончила фразу.

— Просто вы почти в таком же положении, как и я, — договорила за меня Алиса.

— Нет, не в этом дело.

— Да бросьте, Катя. Вы любовница Габриеля, чего уж тут, в этом или не в этом дело. Давайте называть вещи своими именами.

Я только молча кивнула, не желая вдаваться в подробности.

— Да, когда он будет возвращаться, то я уеду с ним.

— А как же, ну, там вы будете чужая. Да и идеология с их чистотой крови и прочими нюансами.

— За ним я хоть на край света, готова даже играть роль домработницы до конца дней в его доме, лишь бы быть рядом.

Я только брови от удивления подняла. Она же продолжала:

— Вы еще такая молодая, вам кажется все таким простым в этом мире. Враги, свои, это все так размыто, если брать только одного конкретного человека, не общество в целом. Мои родители были сосланы в Сибирь в свое время за неблагонадежность, там и погибли. Я росла в детдоме, была изгоем в школе, меня замуж никто не брал. Я жила одна, сама по себе. Когда началась война, пошла работать в ресторан, там его и встретила. Я не сомневалась ни секунды, что делаю правильный выбор. Для меня, просто как для женщины, он не немец, не захватчик, он любимый человек. Понимаете меня?

Я молча кивнула.

— И кроме того, Катя, вы действительно думаете, что нас с вами оставят в живых наши же, русские? Будет ли место немецким подстилкам, как нас сейчас называют, здесь? Если война закончится в пользу России? Вы в это верите? Я нет. Меня жизнь так научила. Вы тоже об этом подумайте. Габриель не такая уж плохая партия, если рассматривать его как мужа, как мужчину, за которым можно быть как за каменной стеной. А если такой мужчина рядом, какая разница, Германия или Россия? — она погладила меня по плечу и ушла к гостям, а я же осталась стоять, как громом пораженная ее словами.

Тут чьи-то теплые руки ласково обхватили меня за талию.

— Не замерзла? — притянув меня к себе Габриель нежно поцеловал в шею.

— Нет, — я с наслаждением прильнула к нему.

— О чем говорили?

— Да так, о женских мелочах.

— Алиса хорошая женщина, мудрая. Мне было бы приятно, если бы ты с ней подружилась.

— Да, мудрая, я это уже поняла. Мне так страшно, Габриель. Именно сейчас мне так страшно. Я не знаю, чего я боюсь. Такое ощущение, что всего. У меня такая каша в голове. Еще и этот ребенок.

— Дети это самое прекрасное, что дарит нам бог, Катя. Они смысл нашей жизни.

— Я понимаю, но я не могу, просто не могу, — я измученно вздохнула.

— Две недели, две недели, Катя, ты дала слово, — повернув меня к себе Габриель вглядывался в глаза так, будто бы боялся, что я обману его.

— Я дала слово, — я смотрела на этого склонившегося надо мной мужчину и что-то такое томящее внутри не давало мне покоя. Чувство, которое я гнала и гнала прочь, все больше захватывало меня.

— Я никогда тебе этого не говорил, но я уже тогда знал, что ты будешь моей, когда ты сидела за столом в первую нашу встречу и огрызалась со мной, как маленький, беззащитный, но такой зубастый зверек.

— Вот спасибо, я теперь еще и зверек! — хмыкнула я.

— Нет, правда, я был совершенно уверен, что ты сама придешь ко мне. Несмотря на то, что у тебя симпатия к Алексу.

— Габриель, не нужно, — нахмурившись сказала я и добавила: — Почему ты так был уверен?

— Потому, что все красивые и воспитанные барышни почему-то выбирают мужчин, которые ведут себя несносно, если выражаться мягко, — ответил он смеясь.

— Ты не просто вел себя несносно, ты вел себя отвратительно! — промолвила я строго поглядев на Габриеля.

— И именно поэтому ты и выбрала этого подонка в моем обличии.

— Тьфу на тебя, Габриель, что ты такое говоришь? — возмутилась я и не сдерживая смеха треснула его по лбу ладонью.

— Нет, это правда. Я не понимаю женщин в этом плане. Раньше я был как Алекс, но когда все случилось, да еще и война наложила свои лапы на меня, я стал просто невыносимым. Я делал ужасные вещи, и с женщинами в том числе. Но, несмотря на это, они как пчелы на мед слетались туда, где бы я ни появлялся. Вот как, Катя, такое объяснить? — он стоял и явно надо мной подтрунивал.

— Я не хочу такое объяснять, поскольку сама не знаю ответа, — обхватив его шею руками я впилась в его губы поцелуем.

В такой момент нас и застал оберст, улыбнувшись одобрительной улыбкой. Этот человек явно был фанатом любви.

— Ох, простите, что прерываю, но Катя обещала сыграть нам что-либо, если можно.

— Да, конечно, с удовольствием! — ответила я и направилась к одиноко стоящему роялю.

Положив пальцы на клавиши, я заставила их петь чарующую мелодию. Было так в тот момент спокойно на душе, словно она, душа, понимала, что такого спокойствия мне не видать теперь еще долго. Закончив играть и выслушав волну восторженных аплодисментов, я встала и подошла к Габриелю.

— Поедем домой, — уткнувшись носом ему в плечо, попросила я.

— Поедем.

Простившись с оберстом и остальными гостями мы вернулись домой.

Сегодняшний вечер был каким-то особенным для меня. Не знаю, что было причиной тому. То ли разговор с Алисой, то ли осознание того, что этот сильный мужчина испытывает чувства ко мне, а не просто развлекается, но мой взгляд на все происходящее в корне поменялся.

— У тебя был трудный день, Кать, может тебе лучше отдохнуть? — заботливо спросил Габриель, когда я сев ему на колени начала расстегивать на нем рубашку.

— Нет, не хочу отдыхать. Хочу забыться. Или вы, господин офицер, против?

— Как я могу быть против того, что красивая молодая девушка хочет меня соблазнить? — усмехнулся Габриель и уложил меня в постель.

Эта ночь была не просто пропитана страстью, она была наполнена нежностью и любовью мужчины к женщине. Раз за разом овладевая мной и заставляя изнывать от удовольствия, Габриель упивался этими минутами. Его дивные серые глаза в ту ночь излучали такую любовь и счастье, что я, молоденькая девчушка, наконец-то поняла, что это такое, когда мужчина тебя любит. Нет, не просто владеет тобой и твоим телом, а искренне испытывает счастье от обладания той, кто так дорог.

ГЛАВА 19

— Лена, что происходит в штабе сегодня? — спросила я на следующий день в обеденный перерыв девушку, прохаживаясь с ней по улице возле кафе.

— Конверт будут открывать во вторник, охрану усиливают, такое впервые за все время, что я тут работаю. Фон Вольф я слышала сам распоряжение давал. Количество часовых увеличивают вдвое. Нехорошо это, Катя, и так практически невыполнимо было, теперь вообще что делать? Что происходит, не пойму. Они обычно наоборот стараются не привлекать внимание к каким-то моментам сверхважным, а тут засуетились.

— Да я вижу, черт, один день будет, Лена.

— Кать, сегодня у Ани встреча вечером, надо что-то решать.

— Знаю я, знаю, — тяжело вздохнув я присела на скамейку.

— Ты чего, тебе плохо? Побледнела вся.

— Нет, все нормально, переживаю просто. Слушай, полицаев обыскивают при входе?

— Обычно нет.

— Хорошо, вечером сегодня все обсудим тогда, парням передай, чтоб не опаздывали.

— Хорошо.

— А теперь пошли назад, а то хватятся нас с тобой, — проговорила я и мы направились обратно, каждая погруженная в мысли о предстоящей операции.

— Ты иди в кабинет, я немного в коридоре покручусь, — шепотом сказала я Лене, а сама осталась, делая вид, что изучаю висящую на стенде информацию.

Пройдя по второму и третьему этажу, перекинувшись улыбкой со стоящими охранниками я вернулась назад.

— Охраны много, Лена! Ты говоришь, что Габриель распорядился?

— Да, он.

— Ясно. Так, я сейчас ухожу, мне надо подумать. Скажу фон Вольфу, что плохо себя чувствую, ты закончишь и на место назначения приходи раньше, если сможешь.

— Хорошо, поняла.

Выйдя из своего кабинета, я пошла к Габриелю:

— Можно? — постучав в дверь спросила я.

— Да, заходи.

— Я сегодня не очень чувствую себя хорошо, можно мне уйти пораньше?

— Да, конечно, я сейчас тебя отвезу домой, — озабоченно проговорил Габриель.

— Нет, я не домой. Я пойду к Ане. Очень соскучилась по ней, хочу побыть сегодня у нее.

Габриель нахмурился, ему явно не понравилось это.

— Ты уверена? Может лучше домой и полежать?

— Нет, мне хочется побыть с сестрой, посидеть за чашкой чая, поговорить о женском. Мне нужно отдохнуть немножко и все, ты не переживай, — подойдя к нему я легонько коснулась своими губами его щеки, давая понять, что буду скучать.

— Ну как хочешь, Ганс только отвезет тебя, договорились?

— Да, конечно, завтра утром обещаю не опаздывать, господин офицер. И еще, Габриель, у нас что-то случилось? Столько охраны в штабе. — спросила я как можно более равнодушным тоном.

— Нет, ничего не случилось. Просто меры предосторожности.

— Понятно. Ну ладно, я пойду.

— Катя, — окликнул он меня у выхода. — Не натвори ничего, прошу.

— Не натворю, обещаю, — протянула я и вышла в коридор.

Неизменно перепуганный Ганс отвез меня к Ане и я отпустила его. Аньки дома еще не было, и я села за стол. Высыпав коробку спичек на стол я начала прокручивать в голове разные варианты выхода из ситуации, делая схему расстановки охраны в коридорах. Просидела я ни много ни мало часа два, пока не услышала, как стукнула калитка во дворе и домой вернулась Аня.

— Катя, как я рада видеть тебя! Я так соскучилась, без тебя театр не театр. Совсем уныло все! — протрещала она радостно обнимая меня.

— Да ладно тебе, благодаря такой стрекозе там всегда будет не до скуки, — улыбнулась я чмокнув ее в щеку.

— Ты бледная какая-то, что такое?

— Все хорошо, только проблемы с заданием.

— Какие?

— Численность охраны возросла вдвое в помещении. Что-либо вытащить оттуда, не привлекая внимание, будет очень трудно, я не знаю, что делать.

— Может помочь чем надо?

— Да чем ты поможешь? Нет, мы уж сами.

— Ну, смотри.

Вдруг раздался тихий стук в дверь. Анька метнулась к ней и впустила Лену и еще троих ребят, полицаев Диму и Тимура и парня в гражданской одежде по имени Слава. Познакомившись с моей немногочисленной командой я села за стол.

— В общем так, — начала я. — Я изложу все, как вижу, затем выслушаю ваши замечания и предложения.

— Конечно, Катя, мы все слушаем.

— Мы знаем, что во вторник рейхскомиссар в полдень приезжает в штаб. При себе у него будет конверт с важной информацией, рассматривать которую они будут сразу по прибытии. В комнате будет четыре человека, оберст, сам рейхскомиссар, офицеры фон Вольф и фон Рихтер. Возле кабинета будет один охранник. Я предлагаю организовать взрыв на третьем этаже в оружейной. Взрывчатку заложу я. В обед назначенного дня вы, Дима, придете в здание штаба якобы для того, чтобы рассказать важную информацию о партизанах. Поскольку будет совещание, то вам прикажут подождать. Бомба сработает через пятнадцать минут после начала совещания. Взрыв будет сильный. Немцы выскочат в коридор, пусть на минуту, но выскочат. Ты, Лена, в это время будешь в смежной с переговорной подсобке. У них там архив или что-то в этом роде. Утром я отвлеку охранника и ты будешь должна попасть внутрь. Ключ я достала, — протянув ей небольшой ключик я продолжила, — спрятавшись за коробками будешь ждать, когда прозвучит взрыв. У тебя будет минута, чтобы сфотографировать документы и покинуть переговорную через окно. Внизу сложены дрова, поэтому прыгать будет не высоко. Справишься. Отдашь фотоаппарат Славе и вернешься в штаб, воспользовавшись паникой.

— А если не выскочат? Если из кабинета никто не выйдет? — спросил Тимур.

— Выйдут, потому что вы, Дима схватите меня в заложницы, и потащите на первый этаж, к машине. Фон Вольф и фон Рихтер точно кинутся ко мне, оберст и рейхскомиссар покинут помещение вероятнее всего тоже. В экстренной ситуации люди ведут себя типично в девяти из десяти случаев. Минута у нас будет железно. Там уже все дело за Леной и Славой. Выйдя на улицу, вы Дима, подтащите меня к машине, заставите сесть в нее, и уедете. Через пару улиц выбросите меня на дорогу и там уже сами по себе.

— Если немцы стрелять начнут?

— По мне не начнут.

— Вы так уверены, Катя?

— Да, я уверена, — я знала на все сто процентов, что никто, ни Габриель, ни Алекс не разрешать стрелять пока я в заложниках.

— Если в кабинете все-таки останутся оберст или рейхскомиссар? Что тогда?

— Тогда надо будет убрать их. Без вариантов. С двоими будет проще справиться, если Габриеля и Алекса не будет в комнате. Здесь пистолет с глушителем, — положила я перед Леной сверток. — Тебя уже так не обыскивают скрупулезно. Примотаешь к внутренней стороне бедра и пронесешь в назначенный день.

— Но ведь тогда будет ясно, что информация есть у русских. Если мы уберем кого-то из них.

— Я знаю. Но это всё лучше, чем не достать ничего. Это моё мнение. Если они и будут знать, что документы попали к нам, сделать они ничего не смогут все равно уже. У них слишком мало будет для этого времени. А мы будем знать основные этапы их кампании. Так будет хоть какой-то шанс.

— Как пронести мину? — спросила Лена.

— Мне нужна не мина, мне нужен часовой механизм, саму взрывчатку я видела в оружейной. Мне нужно будет только завтра во время их утреннего совещания и во время смены караула оказаться там внутри, чтоб установить механизм. Во вторник же выставлю на нужное время и все.

— А ключ, Катя? От оружейки?

— Я сняла слепок с экземпляра фон Вольфа, Марта завтра утром отдаст мне ключ.

— Но тогда же кто-то попадет под подозрение, тот кто внутри, кто-то из нас, — настороженно проговорила Лена.

— Не попадет, Тимур бросит в окно оружейной кирпич за пару секунд до взрыва, караульный услышит это, все будет выглядеть так, как будто кто-то с улицы забросил взрывчатку.

— Почему тогда и правда с улицы не закинуть ее?

— Мы не можем так рисковать, если с этим человеком что-то случится, его остановит патруль, или еще что-то, взрыва не будет и операция провалится. А так, в случай чего, мы рискуем только своими головами. Я хочу, чтоб мы все остались живы, ребята, если мы сработаем слаженно, все будет хорошо. Замечания какие-либо есть по операции?

— Да нет, все ясно, — ответила моя команда как один.

— Ну и хорошо. Пути отступления все знаете. Слава, ты на вес золота будешь, не подведи, должен скрыться и передать пленку. У нас только одна попытка. Кто механизм мне принесет?

— Да я передам тебе утром, завтра пойду в штаб за документами для деревенских, заодно и проскочу к тебе, — откликнулся Димка.

— Хорошо, теперь по домам все. Ко вторнику быть готовыми с точностью до секунды. Не забудьте проверить часы.

Ребята ушли и мы с Аней остались одни.

— Кать, ты все хорошо продумала? Подозрение не упадет на тебя? Я очень переживаю. Габриель очень умный человек, он людей насквозь видит.

— Да, Габриель такой. Но тут уже ничего не остается, либо пан, либо пропал. Главное достать информацию, а там как пойдет. Уже будет не важно.

— Ты что такое говоришь, не важно!

— Да так как есть, так и говорю. Ты думаешь я не знала, что меня, возможно, посылали с билетом в один конец сюда? Мне ясно было сказано достать любой ценой.

— Да уж, на что только не пойдешь ради родины, — грустно проговорила Аня.

— Ну а кто крыса-то, узнали?

— Пока нет, но это кто-то совсем рядом. Это не из партизан. Это кто-то наблюдающий. Ты же видишь, не все же передает немцам, а только иногда что-то, значит не из лагеря. Ладно, давай спать, тебе рано завтра вставать.

Укутавшись в теплое одеяло мы с Аней забылись крепким сном.

На следующее утро я, быстро одевшись, направилась домой. Габриель уже ушел и меня ждала только встревоженная Марта.

— Держи, — Марта протянула мне ключ от оружейной.

— Спасибо, — поблагодарив женщину я направилась на работу.

Габриеля в штабе не было, это играло мне на руку как никогда, поскольку у меня всегда было такое ощущение, что он видит меня через стены. Получив от Димки часовой механизм и уловив момент во время смены караула и дневного обеденного перерыва я тихонько прокралась в оружейную. Закрывшись изнутри, аккуратно установила механизм на одну из лежащих взрывчаток. Времени это заняло не так уже и много, но я вся покрылась испариной, поскольку минирование не было моим коньком в разведшколе. Одно неточное движение и я бы взлетела вверх вместе с этим зданием. Но все прошло благополучно и я, тщательно все запрятав, вышла из комнаты. Убедившись, что меня никто не видит, я с облегчением спустилась вниз к Лене. Зайдя в кабинет я без сил уселась на стул и жестом дала ей знать, что все готово.

Ленка только издала длинный протяжный выдох. Мы все были на пределе в преддверии предстоящей операции. Как бы нас не готовили, мы были всего лишь люди со своими страхами и переживаниями. Мы не были одаренными от природы разведчиками, но нам приходилось делать работу, порой непосильную для наших возможностей. Так и сейчас. Мы смотрели друг на друга, и в голове у нас была одна и та же мысль, не провалим ли, не подведем ли? И понимали, что ответ нам даст только завтрашний день.

Ближе к вечеру приехал Габриель, уставший, без настроения и забрал меня домой.

— Что такое? — спросила я его.

— Ничего, Катя, все хорошо, — успокаивающим тоном ответил он. — А с тобой что? Ты плохо себя чувствуешь? На тебе лица нет. Круги темные под глазами.

— Да подташнивает все время, есть практически ничего не могу.

— Ну, это естественно в твоем положении, — ответил он притянув меня к себе.

— Не надо, Габриель, не напоминай мне, — скривившись ответила я ему.

Ужиная дома мы практически не разговаривали с Габриелем. Каждый был занят какими-то своими мыслями. Затем он удалился в свой кабинет, я же пошла спать. Но «спать» это было громко сказано, я лишь лежала и ворочалась с боку на бок. Габриель пришел и лег в кровать уже далеко за полночь, явно что-то происходило, но поскольку задавать вопросы я не хотела ему, поэтому сделала вид, что сплю.

Рано утром я вскочила первая. Посмотрев на еще спящего немца я пулей понеслась на кухню.

— Кофе, покрепче и побыстрее, Марта, — на ходу одеваясь промолвила я, затыкая за подвязку чулок маленький дамский пистолет.

— Катя, ни пуха тебе! — прошептала Марта.

— Ой, к черту, к черту! Марта, если что пойдет не так, ты сразу уходи, если я не вернусь до шести вечера, ты будешь должна покинуть город и сообщить, что операция сорвана.

Марта кивнула и налила мне чашку крепкого кофе.

— Часы сверила?

— Сверила, секунда в секунду.

Спустя некоторое время на кухню вошел уже полностью одетый Габриель.

— Катя, ты готова? Мне сегодня нужно пораньше. Если хочешь, то через час приедет Ганс и отвезет тебя, если нет, то тогда со мной сейчас.

— Я с тобой, — едва сдерживая тревогу в голосе проговорила я и схватив сумку пошла к выходу.

В штабе было тихо, только сонная охрана лениво прохаживалась по коридорам. Зайдя в свой кабинет, я пристроилась у дверей, поджидая, когда же Габриель зайдет к себе. Немец прошел по этажам, дал кое-какие указания охране и закрылся у себя в кабинете. Я тихонько вышла и направилась на третий этаж, заменив на стенде информационные бумаги и улучив момент, когда настала смена караула я проскользнула в оружейную и установив нужное мне время стремглав кинулась к себе.

Благо немцы народ пунктуальный, можно было не ломать себе мозг над тем, если не дай бог кто-либо опоздает из них. В тот момент я подумала, что зацикленность делать все с точностью до минуты тоже не всегда приводит к добру.

Поглядев на свои часы я с удивлением заметила, что Лены до сих пор нет на рабочем месте. Прошел еще час, а она так и не появлялась. У меня началась паника. Я знала, что если она так и не придет, операцию нужно будет отменить. Я не понимала, как такое могло произойти. Лена никогда не опаздывала, а сегодня так вообще должна была прийти раньше обычного. Я как тигр в клетке наматывала шаги по кабинету, как тут в дверь зашел Алекс:

— Катя, Елены до сих пор нет на работе?

— Нет, — беспокойно ответила я. — Может ее кто-то куда-то послал?

— Да нет, все распоряжения даю всегда я, странно.

— Может что случилось?

— Не знаю, позже отправлю кого-нибудь к ней домой, пускай проверят. У нас скоро совещание. Если она придет вдруг до одиннадцати часов, пускай зайдет ко мне срочно, передашь ей?

— Да, конечно.

— И еще, Кать, вы с Габриелем все уладили? Мне до сих пор не удалось с тобой поговорить на эту тему.

— Да, спасибо, все у нас хорошо, — ответила я едва выдавив из себя улыбку.

Алекс нежно погладил меня по щеке, было видно, что он очень переживает за меня, и вышел, оставив меня одну в паническом состоянии. До приезда рейхскомиссара было менее получаса, Ленка так и не появлялась. Было ясно, что-то случилось и операцию надо отменять. Я вышла на улицу и направилась к боковой части здания, где был сарай с дровами, за ним стоял Славка. Увидев меня, он не поверил своим глаза:

— Катя, что такое?

— Лена не пришла, передай всем, что операция отменяется. Быстро, перехвати Тимура и Диму.

— Как такое могла произойти?

— Я не знаю, быстро. Встреча через два дня в то же время у Ани, понял? Давай.

Подходя к входу, я увидела подъезжающий автомобиль рейхскомиссара. Черт, оставалось пятнадцать минут, нужно было отключить механизм.

— О, мадмуазель Катерина, вы очаровательны как всегда! — увидев меня толстяк взял мою руку и прильнул к ней своими влажными губами.

— Спасибо, господин комиссар! — улыбнувшись и беря его под руку я прошла в здание штаба.

Мужчина прошествовал в комнату переговоров, где уже сидели оберст, Габриель и Алекс. Охранник занял свое место у двери и я досадливо поморщилась. Вот тебе и приплыли. Все коту под хвост. Посмотрев на часы, я быстро прошла в комнату с оружием и отключила бомбу, запрятав все ее содержимое подальше, чтоб никто не смог увидеть. Спустившись к себе, я устало села на диван. Как такое могло произойти? Что с Леной? Почему она не пришла? Неужели нас раскрыли? Или Лена предатель? Куча мыслей вертелась у меня в голове. Дальше, что делать дальше? Я не знала.

Спустя час, когда совещание закончилось и рейхскомиссар покинул штаб, ко мне зашел один из охранников:

— Мадмуазель Катерина, господин оберст хочет вас видеть.

«Вот черт», — только и промелькнуло у меня в голове. В тот момент я думала, что пропала. Поднявшись к оберсту в кабинет, я увидела, что там находился еще один человек.

— Здравствуйте, — поздоровалась я.

— О, Катерина Дмитриевна, проходите, мне нужна ваша помощь. Обычно я прошу Хелену, чтоб переводила она, но ее по какой-то неизвестной причине сегодня нет на работе, помогите мне, пожалуйста.

— Да, конечно, — сообразив, что меня пока все происходящее не касается, я облегченно вздохнула.

— Пускай этот человек рассказывает, а вы переводите.

— Вы можете рассказать то, ради чего вы сюда пришли, я переведу, — обратилась я к мужчине.

— Господин оберст, я вам обещал, что когда буду знать, кто из партизан передает донесения, то приду и расскажу вам. Ну так вот. Это мальчик один, Митькой его зовут, он на моей улице живет с бабкой старой. Вот он и шастает через просеку да в лес к партизанам. Когда продукты несет, когда так бегает. Я часто его вижу, просека как раз возле моего дома.

Я стояла как громом сраженная и смотрела на этого мужика, который с заискивающим видом пресмыкался перед офицером. Он довольно поглаживал свою лысину и то и дело кланялся, опуская вниз свои маленькие хитрые глазки. «Крыса, вот она, крыса», — подумала я.

— Катя, я понимаю русский язык немного, но мне нужен дословный перевод, что он сказал? Связной ребенок с его улицы, Митька он его назвал?

Я молча кивнула.

— Переведи ему, чтоб спускался вниз, я дам команду, и он поедет покажет, где живет этот ребенок.

— Господин офицер сказал, чтоб вы, скотина, шли на улицу и ждали машину, поедете с ними и покажете где ребенок.

— О да, господин офицер, с удовольствием, — проговорила эта крыса и вышла из кабинета.

— Я больше вам не нужна? Мне можно идти? — спросила я оберста.

— Да, можете быть свободна.

Я стремглав бросилась из кабинета и наткнулась на Габриеля в коридоре.

— Ты куда? — встревоженно спросил он меня.

— Габриель, мне нужно срочно уйти.

— Катя, что такое?

— Мне нужно уйти, слышишь? Я прошу тебя, скажи, что я заболела или не знаю там, но мне нужно уйти.

— Я не отпущу тебя, пока не скажешь, что такое? — проговорил Габриель, схватив меня за плечи.

— Габриель, я тебя умоляю, если ты хоть что-то чувствуешь ко мне, не стой на пути, прошу тебя! Если ты сейчас меня не отпустишь, клянусь, ты более меня не увидишь! — прошипела я и он отошел в сторону, давая мне уйти.

Я же пулей вылетела на улицу. Как назло, машины с Гансом не было поблизости, и я побежала со всех ног к дому, где жил Митька. Я бежала, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Я должна была успеть предупредить его. Когда до его дома оставалось метров двести, я увидела подъезжающую машину с солдатами. Я не успела! Остановившись и спрятавшись за дерево, я видела все. Как мальчугана, отбивающегося всеми своими детскими силенками, вытащили за шиворот и швырнули в машину, как плача за ним следом выбежала его старенькая бабка и упала на землю, умоляя не забирать внука. Но ничто не волновало этих людей с каменными лицами. Ударив прикладом пожилую женщину этот кровавый эскорт со спокойным видом уехал, увозя с собой моего маленького друга. Когда они скрылись за поворотом, я подбежала к старушке и помогла ей встать. Из калитки напротив выбежала Мария Дмитриевна и повела ее в дом.

— Мария Дмитриевна, Аня где?

— Да на работе она, Кать, — не глядя на меня ответила женщина и я направилась в театр.

ГЛАВА 20

— Катя? — Аня с удивлением вскочила, увидев меня. — Что такое?

— Аня, операция отменена. Лена не пришла, не спрашивай ничего, я не знаю, что случилось.

— Господи!

— Это еще не все! — еле отдышавшись проговорила я.

— Что еще?

— Митьку взяли.

— Как взяли? — бледнея и опускаясь на стул прошептала она.

— Крыса ваша нашлась. Он сегодня приходил к оберсту. Я переводила. Это он Митьку сдал.

— Кто это?

— Я не знаю, я ни разу его не видела. Но в разговоре он упомянул, что живет как раз у просеки. Лысый, глазки у него такие, крысиные. Скотина.

— Дядя Ваня? Как! Этого не может быть. Он же еще с Костей дружил. Получается это он его и сдал.

— Я не знаю, Аня, что там может или не может. Но он сдал Митьку. Тебе нужно уходить из города, если Митьку расколют, то все.

— Я никуда не уйду. Здесь мама, у нее кроме меня никого больше нет.

— Аня, ты меня слышишь? Соберись, — я схватила ее за плечи и тряхнула что есть силы. — Надо предупредить на всякий случай партизан, если мальчик не выдержит, он расскажет все, ты понимаешь? Люди погибнут! Сашку пошли, срочно!

— Да, я поняла, все сделаю. Кать, — и со слезами на глазах она схватила меня за руки. — Прошу, может можно что-то сделать? Митька, он же ребенок!

— Не береди душу, у меня голова кругом, мне нужно домой, а ты действуй, — проговорила я и покинула заведение.

Выйдя на улицу, я села на лавку и перевела немного дух. Лена. Что с ней случилось? Не могла же она сдать нас или просто испугаться. Митька, бедный мальчишка, если он сдаст Аню, то и меня потянет тоже. «О, что за черный день сегодня!» — с такой мыслью я направилась домой.

— Ну как? — услышав звук открываемой мной двери, Марта выбежала мне навстречу.

— Операция сорвалась, — бросая на каминную полку свою сумку и усаживаясь на диван ответила я.

— Что случилось?

— Лена пропала. Ты ничего не знаешь?

— Как пропала? Не знаю.

— Да так, Марта, пропала. Не пришла сегодня в штаб.

— Немцы что?

— Они, по-моему, не в курсе что с ней тоже. Алекс искал ее. Операцию пришлось отменить. Нужно доложить нашим. Займись этим.

— Катя, ты же не думаешь, что Лена могла сдать нас?

— Я не знаю, что думать.

— Нет, она хорошая девка, проверенная. С ней что-то случилось.

— Ты знаешь где она живет?

— Да.

— Ты давай, Марта, одевайся и иди к ней домой. Осторожно только, вдруг кто наблюдает, я думаю тебе не надо объяснять. Квартиру осмотри и назад, пока Габриель не пришел нужно будет обсудить все.

— Группа что?

— Я сказала всем залечь на пару дней.

— Ясно, — проговорила Марта и ушла.

Я же решила немного прилечь и подумать, но была так измотана, что просто отключилась и пришла в себя только тогда, когда Марта уже вернулась.

— Ну чего там?

— Да ничего, Кать, она как сквозь землю провалилась. Вещи на месте, ничего не тронуто, чтоб сказать она куда-то собралась и уехала. Соседи ничего не знают.

— Марта, сегодня нужно выйти на связь, чтоб знать, как нам дальше поступать.

— Конечно, вечером все сделаю.

— И еще, — я помолчала, думая, говорить или нет, — у нас проблема.

— Какая еще к черту проблема помимо этой, что уже есть? Катя, у меня сердце сейчас станет!

— Митьку взяли, помнишь мальчишку? Связной Ани.

— О, батюшки, Катя! Если он заговорит, всем конец, надо уходить!

— Анька считает, что Митька не заговорит.

— Да он же ребенок, Катя!

— Я знаю, Марта, знаю. Но я почему-то считаю так же, как Аня. Митька не заговорит.

— Да они мужиков взрослых ломают, а тут ты думаешь мальчика не заставят говорить?

— Будем рисковать. Ничего не остается. В случай чего, он может рассказать только про меня и Аню. Будем считать это допустимыми потерями. Но вам нужно будет в таком случае срочно покинуть город. И еще. Надо убрать крысу. Мужик один есть, Иван, крайний дом от просеки, на Аниной улице. Его надо убрать. Это он сдал Митьку.

— Этим пусть займется Аня, это ее область. Мы и так поставили под удар многое.

— Хорошо, теперь иди, я подожду Габриеля, попробую выведать насчет Митьки. Да и насчет Лены тоже.

Марта ушла, а я разразилась рыданиями. В таком состоянии и застал меня Габриель. Когда он зашел в комнату, я сразу поняла по его виду, что сейчас что-то будет. Подтянув колени к груди и обхватив их руками я молча ждала. Габриель зашел и швырнув на стол свой портфель молча налил себе бокал вина и залпом выпил его. Потом подошел к окну и стал смотреть куда-то вдаль. Спустя несколько минут он повернулся ко мне и, посмотрев на мой красный зареванный нос, строго проговорил:

— Ревешь? Правильно делаешь.

— Что случилось, Габриель?

— А то ты не в курсе.

— Нет, — я судорожно соображала, какой эпизод сегодняшнего дня он имеет в виду.

— Ребенок, которому ты давала пирожки, которого я застал у нас дома, сейчас в гестапо, он связной партизан. Ты можешь мне как-то прокомментировать это, Катерина? Это поэтому ты сегодня пулей вылетела из штаба и скрылась в неизвестном направлении?

— Я ничего не знаю.

— Врешь! — взревел Габриель.

— Не ори на меня, — спокойно ответила я.

В минуты, когда Габриеля охватывало бешенство на меня наоборот, спускалось спокойствие.

— Катя, ты понимаешь, что если мальчишка заговорит, он все расскажет? Ты это понимаешь?

— Понимаю, но я ничего не знаю, Габриель.

— Строптивая девчонка! Значит так, весь допрос я взял на себя, поедешь со мной в гестапо завтра утром, это все, что я могу сделать. Если прозвучит твое имя, я по крайней мере смогу скрыть эту информацию.

— Я не поеду в гестапо! Я не буду смотреть, как пытают мальчика. Нет, Габриель, только не это, ты не можешь со мной так поступить, слышишь? Я не переживу еще раз такого ужаса, а тут еще и ребенок.

— Поедешь, возьмешь себя в руки и поедешь, иначе ты сама потом окажешься там, ты это понимаешь?

— Он ничего обо мне не скажет, я ничего не делала, ему нечего обо мне говорить, — в ту минуту я убеждала, скорее всего, саму себя, а не его.

— Расскажи мне все, Катерина, пока не поздно.

— Мне нечего рассказывать тебе!

— О, Боже, какая упертая девчонка! Ты сама не понимаешь, по какой опасной тропе пошла!

Габриель подошел ко мне и сел рядом, устало пробежал взглядом по моему лицу и проговорил:

— Катя, сейчас ты пойдешь спать. Завтра рано утром мы едем в гестапо, я ничего слушать не желаю более, ты поняла меня?

Было видно, что он очень переживает за меня.

— Хорошо.

Встав с дивана я пошлепала босыми ногами по полу в направлении спальни и упала там на кровать, совершенно морально вымотанная. Спать я не могла, поэтому промучившись около часа, я направилась в кабинет Габриеля. Он сидел за столом и курил. Подойдя к нему, я опустилась на пол перед ним и положила ему голову на колени:

— Габриель… Ребенок… Митька… Помоги, пожалуйста.

В ответ он только издал долгий выдох и провел пальцами по моей щеке:

— Я ничем ему не смогу помочь, даже если и захочу. Дело полностью на контроле оберста и штурмбанфюрера, понимаешь? Он знает, где в лесу отряд партизан и кто еще с ними связан. Его невозможно вытащить из гестапо, там усиленная охрана. Даже я смогу попасть к нему только завтра утром на допрос.

— Но это же ребенок, Габриель.

— Катя, не проси, не смогу.

И тут весь груз эмоций, накопившийся за день, дал выход. Я резко встала и высказала все, что было у меня на душе в тот момент:

— Какие же вы, немцы, сволочи! Вы приехали воевать сюда? Так воюйте с нами, взрослыми людьми, или кишка тонка? Дети-то при чем? При чем этот ребенок, который передавал весточки своим людям? Своим, слышишь? Детей зачем трогаете? Это же дети, Габриель! У тебя же тоже были дети. Ну как ты можешь? Ты такая же сволочь, как и все, — я уже не говорила, я кричала на весь дом, захлебываясь слезами.

Габриель подошел и сгреб меня в охапку, пытаясь успокоить. Я же начала отбиваться от него и отвесила ему звонкую пощечину. Он только брови нахмурил в ответ. На меня накатила самая настоящая истерика от понимания того, что я ничего не могу сделать в данной ситуации. Затем, когда я уже выбилась из сил и просто повисла у него в руках, он поднял меня и отнес в спальню, где, уложив на кровать, лег рядом и прижал к себе:

— Катя, я не могу всем помочь, и ты тоже. Смирись, если не хочешь погибнуть. Бывают ситуации, в которых мы бессильны.

Немного успокоившись, я заснула и открыла глаза только тогда, когда солнечные лучи утреннего солнца забегали у меня по лицу.

Габриель уже сидел одетый и ждал, когда я проснусь.

— Я бы сказал доброе утро, но оно таким не будет. — проговорил он. — Вставай, нужно ехать, допрос рано. Внутрь пройдешь только тогда, когда мальчик заговорит, будешь ждать снаружи. Тебе лучше не видеть всего.

— Ох, спасибо за заботу, господин майор, вы так любезны! — с презрением кинула я в ответ.

— Катя, прошу, не надо.

— Как скажете! — встав с кровати я наспех оделась.

Выйдя на улицу, я поежилась. Недавнее утреннее солнце сменилось тяжелыми черными тучами. Такие же черные тучи тогда были и у меня на душе. Сев в машину, мы поехали в гестапо. Проезжая мимо площади, где обычно немцы проводили казнь, мы увидели толпу народа возле виселицы.

— Останови машину, — прошептала я Габриелю, почувствовав в тот момент, что произошло что-то непоправимое.

— Катя, нам надо в гестапо.

— Останови машину я сказала! — заорав на Габриеля, я начала дергать дверцу автомобиля.

Габриель притормозил и я пулей вылетела наружу к толпе народа. Растолкав всех и пройдя в первый ряд, я увидела картину, которая будет в будущем сопровождать меня до конца моих дней. На виселице, мирно покачиваясь из стороны в сторону, висел Митька. Его маленькие детские ножки были сильно обожжены, на шее же красовалась табличка с надписью «помощник партизан». Его бедная старенькая бабка лежала плашмя возле виселицы и уже еле слышно причитала. Рядом стояла зареванная Анька под руку с Марией Дмитриевной. Оглянувшись, Анька подошла ко мне.

— Аня, как такое возможно? Допрос только сегодня утром должен был быть.

— Говорят, этот садист, который у них там пытает, хотел выслужиться, чтоб уже к приходу офицера мальчишка был готов говорить, но переусердствовал. У Митьки же сердце слабенькое было, не выдержал пыток. Ножки видишь, как спалил, скотина, ребенку. Одно хоть успокаивает, не мучился долго. Жалко так его, Катя, надежный был мальчишка, и не выдал же, смотри, никого.

— Это мы виноваты, не доглядели, — проговорила я и слезы потекли ручьем по моим щекам. — Как мы могли? Мы, взрослые, как мы могли так подставить ребенка?

— Катя, это война, не мирное время.

— Да я понимаю, что война! Но этот ребенок помогал нам! А мы здесь, мы живы! Митька же больше не дышит, Аня, он не дышит! Это мы не досмотрели! Это мы виноваты. На наших плечах его смерть! — я начинала захлебываться собственными эмоциями.

— Кать, Габриель, — кивнув в сторону приближающегося немца проговорила Аня.

— Уходи, ему лучше не видеть тебя.

Анька кивнула и скрылась в толпе.

Габриель подошел и пробормотал еле слышно проклятие.

— Что, Габриель, проклятья сыплешь из-за того, что ценный свидетель умер или ребенка жаль? Замучил его ваш Юрген! Смотри, ноги спалил ему, все в ожогах. Люди говорят, что сердце было слабое у мальчика, не выдержал и умер. Горе то какое, да, Габриель? Не узнаешь теперь, принадлежу я к партизанам или нет, и где лагерь тоже не узнаешь. Ребенка замучили, герои чертовы!

— Катя, я тебя прошу, не надо так.

— А как, Габриель? Как? — заревев пуще прежнего, я стала перед ним, схватив его за подбородок. — В глаза мне смотри, Габриель! Если бы твой сын сейчас здесь висел, на месте этого ребенка, что бы ты тогда сделал? Что бы ты тогда сделал? Как ты думаешь, есть ли оправдание такому? Вот ты просишь меня сохранить ребенка своего, ты переживаешь, твоя же кровь! А этого не жалко? Нет? А мне жалко! — махнув рукой в сторону виселицы я развернулась и пошла в машину.

Сев на сиденье автомобиля Габриель склонил голову к рулю и сидел так четверть минуты. Я же просто молчала, смотря на столпившихся возле виселицы людей.

— Это слишком, для меня это слишком. Я думала, что смогу не думать о том, что ты на противоположной стороне, но не получается. Что вы творите? Это уму непостижимо! — проговорила я и снова начала задыхаться, настолько горе, тяжелым камнем опустившееся мне в сердце было огромным для меня. — Ненавижу тебя, ненавижу!

Габриель притянул меня к себе и прошептал:

— Кричи на меня, сердись, обзывай меня, я все выдержу! Только будь рядом.

— Я тебя просила помочь ему, но ты даже не попытался!

— Есть вещи, которые невозможно сделать. Между жизнью этого мальчика и твоей, я выбрал твою. Ты думаешь мне легко дался такой выбор? Я бы все сделал, чтобы ты не видела того, что было сейчас! Но я не мог ничего сделать! Ты не понимаешь.

— Лучше бы ты выбрал его жизнь, я по крайней мере оценила бы. Я не могу сейчас ехать в штаб, я просто не могу. Я хочу побыть одна, прошу тебя, отвези домой, если можно. Прошу.

— Хорошо, я скажу, что ты заболела, побудь дома, — согласился со мной Габриель и отвез меня назад.

Дома уже была Марта, которой только одного моего вида хватило для того, чтобы налить мне успокаивающих капель в стакан, выпив которые я улеглась на диван, устало вытянув ноги.

— Митька умер. Видела его на виселице, замучили скоты.

— Батюшки, пусть земля ему будет пухом, — Марта перекрестилась со слезами на глазах.

— Что с Леной?

— Тишина, как в воду канула.

— Ты связалась с нашими? Что говорят?

— Достать любой ценой.

— Любой ценой. Ох, и цену бы заплатить, только знать какую и кому! — я закрыв глаза издала тяжкий стон, — Так, Марта, ты же все знаешь. Во сколько обычно из гестапо уходят все?

— Так часов в восемь вечера обычно, если ничего чрезвычайного.

— Часов восемь, — прокручивая в голове варианты протянула я.

— Ты чего надумала, Катька?

— Ничего. Я уйду часов в семь вечера. Мне кое-что надо сделать.

— Катя, не сходи с ума, сейчас нельзя высовываться.

— Я сойду с ума, если ничего не сделаю. А сейчас оставь меня, мне нужно отдохнуть.

Дождавшись вечера, я пошла в кабинет Габриеля и сняла винтовку со стены. Разобрав, я бережно уложила ее в сумку вместе с патронами, ранее украденными мной на стрельбище. Достала из глубины шкафа одежду с брюками и надела на себя. Спрятав волосы под кепку, я была вполне довольна результатом. Ничто не мешало мне передвигаться, это то, что было нужно мне на тот момент.

Выйдя на улицу, я пошла самыми безлюдными местами, где вероятность нарваться на патруль была минимальной. Подойдя к пятиэтажному дому напротив здания гестапо, я забралась на крышу и собрав винтовку улеглась, внимательно смотря через прицел на выход. В здание входили, затем выходили офицеры и солдаты, но я ждала одного. Это чудовище я ни с кем бы не спутала.

«Митька, я тебе обещала, что убью немца. Сейчас я это сделаю, пусть это и не тот, о котором мы тогда говорили, но этот намного важнее. Его смерть будет стоить сотни фрицев! Эта тварь, которая тебя убила, жить не будет, Митька, клянусь тебе!». И только я закончила свой внутренний монолог, как из дверей гестапо вышел Юрген в компании какого-то солдата. Я прицелилась и, поймав в объектив его ухмыляющуюся физиономию, нажала на курок. Всего мгновение и немец упал с простреленной головой на землю. Схватив винтовку, я начала быстро спускаться вниз. Выскочив во двор, я понеслась что есть мочи в сторону дома Габриеля. Сзади слышалась беготня солдат и выстрелы, до дома оставалось совсем чуть-чуть, но вдруг какая-то шальная пуля задела мое плечо и заставила скорчиться от боли. Быстро оглядевшись кругом, я нырнула в какой-то подвал у дома и притаилась. Кровь ручьем текла по моему плечу и боль невыносимо жгла мое тело. Удостоверившись, что солдаты пробежали мимо и уже находятся на достаточно далеком расстоянии, я дворами добралась до дома. У меня не было сил даже открыть дверь. Я тихо постучала и рухнула на руки открывшему мне Габриелю. После минутного шока, Габриель подхватил меня на руки и заорал на весь дом:

— Марта! Воду, бинты, спирт, быстро!

Испуганная Марта метнулась в комнату и вернулась с аптечкой и нагретой водой. Я была в полубессознательном состоянии. Габриель осторожно разрезал на мне рубашку и осмотрев руку сказал:

— Катя, ты меня слышишь?

— Да, — еле проговорила я.

— Сейчас я вытащу пулю, будет очень больно, потерпи, прошу тебя.

— Вытаскивай. — кивнула я.

— Марта, держи ее крепче, — скомандовал он женщине, и она крепко прижала меня к своей груди.

Дальше было все как в тумане. С помощью ножа Габриель расширил рану и вытащил пулю, а когда он начал обрабатывать плечо спиртом я уже не выдержала и потеряла сознание.

Очнулась я только на следующий день ближе к обеду. Плечо уже не так сильно болело и было туго забинтовано. Но в теле была неимоверная слабость. Повернув голову, я увидела спящего рядом на кресле Габриеля. Только я попыталась встать, как он открыл глаза:

— Нет, лежи, ты потеряла очень много крови.

— Я пить хочу, — прошептала я пересохшими губами.

Он налил воду из графина и помог мне напиться.

— Катя, я утром был в штабе. Это ты убила Юргена?

— Да, — повернув к нему голову безразлично ответила я.

— Ясно.

— Ты теперь сдашь меня?

— Нет.

— Спасибо, — только и проговорила я.

— Ты могла сама погибнуть, а с тобой и наш ребенок.

— Габриель, мы говорили уже об этом.

— Нет, Катя, мы не говорили! Мы еще поговорим об этом. Мне сейчас нужно уйти, вернусь я через пару часов, вот тогда и поговорим. С тобой будет Марта, она покормит тебя. Тебе нужно поесть, тогда станет немного лучше.

— Габриель, я не могла по-другому, просто не могла.

— Я знаю, ты боец. Сумасшедший, правда, но боец, — погладив меня по голове он развернулся и уходя добавил, — отменный выстрел, солдат.

На меня после его слов нашло такое облегчение, что я разрыдалась. Я была настолько рада тому, что этот мужчина поддержал меня, а значит он был не таким уже и чудовищем, каким я его вчера называла. Моя интуиция меня не подвела. Я не ошиблась, когда решила сделать ставку именно на этого человека. Спустя некоторое время зашла Марта и накормила меня душистым бульоном.

— Ты молодец, Катя, хотя я и не одобряю того, что ты сделала, но ты молодец. Поделом ему, живодеру, — забрав посуду Марта оставила меня одну и я провалилась в сладкую негу сна.

ГЛАВА 21

— Катя, тут к тебе Аня пришла, — зайдя ко мне в комнату и ставя на столик печенье и чай сказала Марта.

— Зови, конечно, — радостно проговорила я.

Анька влетела в комнату и испуганно уставилась на мое перевязанное плечо.

— Где тебя уже носило?

— Да так, бандитская пуля. Чаю хочешь? — я встала с кровати и уселась за стол, с наслаждением отпивая из чашки чай и ставя вторую напротив Ани.

— Ну? — нетерпеливо проговорила Анька.

— Я Юргена вчера застрелила.

— Так это была ты? Ну ты даешь! Фридрих мне все уши сегодня прожужжал, что в городе объявился снайпер. Там же прям в голову пуля, да еще с такого расстояния. Молодец, Катюха.

— Я за Митьку. И за всех наших ребят, которых он замучил, гад. Я понимаю, что если не Юрген, так еще какой-то живодер будет. Но этот урод, у меня к нему прям личное, понимаешь? Я бы жить не смогла спокойно, если бы знала, что он по земле ходит.

— Да, это так. Вот и я не могу спокойно теперь жить. Гада этого, что заложил Митьку, тоже надо убрать. Сашка сказал, что займется им, как только случай подвернется удобный. Ой, Катя, ладно немцы, а тут свои ты смотри что творят! Это же что такое надо в голове иметь, чтоб ребенка сдать. Не понимаю. Да и Костю со свету сжил, урод.

— Уберите его быстрее, он же совсем близко к вам. Не дай бог что еще разнюхает.

— Катя, Катя, ты смотри, до чего нас война довела! О смерти людей, как об обыденном деле говорим. Страшно так, пройдет ли это после войны, коль выживем?

— Не знаю, Аня. Мне кажется, мы никогда уже не будем прежними, — с грустью промолвила я.

— Нет, не будем, ничто уже не будет прежним. Кать, а как же ты Габриелю свое плечо объяснила?

— Правду сказала.

— И он что?

— Ничего.

— Ты смотри, ручной он у тебя прям стал. Поди и с ладони ест? Я раньше так боялась за то, что ты с ним связалась.

— Пути господни неисповедимы, как говорила моя бабушка.

— Катька, ты хоть не влюбилась?

— Не спрашивай. Не хочу об этом говорить.

— Ох, Катька, нельзя нас, баб, на войну отправлять. Особенно молодых таких, как ты. Душа же любви просит, сказки. А тут вокруг такое. Вот и заносит.

— Да ладно тебе, это все мелочи жизни. Ты мне лучше скажи, насчет Лены тебе ничего не удалось узнать?

— Нет, Фридрих сетует, что штаб без переводчиков остался. Ленка пропала, ты заболела. Значит, они ничего не знают.

— Да уж. Что могло случиться? Я так за нее переживаю.

— Катя, сейчас война, девка молодая и красивая, все что угодно могло произойти.

— Да это понятно, но вот чтоб так, в тот день, когда операцию проводить, а она как в воду канула. Подозрительно просто.

— Да, я забыла, — проговорила Аня, выкладывая из сумки на стол завернутые пирожки. — Мама напекла, помяни Митьку.

Слезы навернулись у меня на глаза и взяв душистый пирожок с яблоками я откусила кусок.

— Земля ему пухом.

— Сегодня похоронили. Тело хоть разрешили забрать. Говорят, Габриель распорядился. Спасибо ему, — Анька захлопала своими длинными ресницами, пытаясь сдержать слезы.

— Он мне ничего не сказал.

— Ладно, Катюш, ты поправляйся, а мне идти нужно. Рейхскомиссар пирушку сегодня закатить вздумал, дел много. Веселятся все. Когда это уже закончится.

— Закончится, Аня, обязательно. Ты Сашке привет передавай.

— Передам, — послав мне воздушный поцелуй, Анька покинула дом.

Где-то через час после её ухода вернулся Габриель. Увидев меня в гостиной удовлетворенно кивнул:

— Тебе уже лучше?

— Да, я поела, выспалась и чувствую себя отлично. Плечо немного побаливает только.

— Ну, пару дней и будешь как новенькая, — с усмешкой проговорил Габриель, целуя меня в лоб.

— Аня приходила, сказала, что Фридрих жалуется на то, что переводчиков в штабе нет. У меня не будет проблем из-за этого?

— Не переживай, у моей женщины проблем не будет никогда, пока она под моим крылом.

— Ты так это сказал. Моя женщина. Так романтично. Совсем не вяжется с тем Габриелем, с которым я познакомилась так недавно. И еще, спасибо тебе огромное. Ты разрешил забрать тело Митьки, — я подошла и уткнулась ему в плечо.

— Я не зверь, Катя. Или зверь, но прирученный тобой, — усмехнулся немец.

— Я знаю теперь.

— Марта здесь?

— Нет, я ее отпустила. А что такое? Ты голоден? Я могу что-то приготовить.

— Нет. Мне нужно с тобой серьезно поговорить. Давай пройдем в кабинет.

— Габриель, что такое? Что-то случилось?

— Нет, пойдем.

Зайдя в кабинет, я расположилась в кресле напротив Габриеля, укутавшись в теплый плед.

— Я слушаю, — с беспокойством в голосе проговорила я.

— Катя, я знаю, что ты разведчица.

Мне показалось, что я упаду в обморок после его слов. Стало так жарко, что я сдернула с себя теплую ткань пледа.

— Нет, Габриель, ты что, какая из меня разведчица?

— Разведчица, Катя, разведчица. Если бы вчера не пропала твоя подруга Лена, то, вероятнее всего, вы организовали бы нападение на штаб и попытались выкрасть документы. Не отрицай этого. И когда недавно пропал конвой с продовольствием, это тоже твоя работа. Я теперь это понимаю. Документы по поставкам были тогда у меня на столе. И только грамотно обученный человек мог вычислить путь движения машин. И стреляешь ты не просто как любитель. И ко мне ты не просто так приставлена. А провела ты меня ловко, должен я тебе сказать. Всегда мы, мужчины, понимаем, что женщина может быть опасна, но я не думал, что такая молодая девочка окрутит меня в два счета.

— Лена, ты ее убрал? — я не могла поверить в это и с ужасом смотрела на мужчину.

— Нет, пока с ней все хорошо. Она жива, ее никто не трогал.

— Пока?

— Да, Катя, пока. Ее судьба и все дальнейшее зависит от тебя.

— Габриель, я не разведчица, — продолжала отнекиваться я.

— Катя, я не первый день на войне. Я старше тебя, а значит и опыта у меня больше. Может с кем-то другим тебе бы и удалось провернуть все, но не со мной.

— И чего же ты хочешь? — стальным голосом проговорила я, сверля его глазами.

— Я сейчас изложу все, как мне нужно чтоб было, дальше решать тебе и твоему командованию

— Я слушаю.

Не веря до сих пор в происходящее, я мысленно начала прощаться с жизнью. Не то чтобы я не предполагала, что он обо всем догадывается, просто мне было ужасно страшно за то, что последует дальше за этим его знанием.

— Сначала я хочу знать, что ты сейчас чувствуешь ко мне? Я понимаю, что все у нас с тобой начиналось не совсем нормально и у каждого был свой интерес. Но столько всего произошло, и ты беременна теперь. Поэтому скажи, ты готова идти дальше со мной рука об руку?

— Готова, — не колеблясь ответила я, поскольку это была чистая правда.

Отвечая, я не думала о задании в этот момент, я правда хотела быть с этим человеком.

— Хорошо, тогда слушай. Через три дня Алекс улетает в Берлин. Его переводят назад в Германию. Он заберет тебя с собой. По приезду он отвезет тебя в имение моей матери. Оно далеко от Берлина и даже если в случае проигрыша в войне Германии, я не думаю, что война слишком затронет этот город. Ты сохранишь нашего ребенка и вырастишь его.

— Ты с ума сошел? В качестве кого я буду в Германии? Я же русская!

— Дослушай, — достав из ящика стола запечатанные конверты он положил их передо мной. — Ты будешь там в качестве моей жены. По приезду ты пойдешь к нотариусу моей семьи и передашь один конверт. Нотариус человек надежный, он друг моего покойного отца. Я ему все изложил подробно здесь. Он отдаст тебе документы на имя Катрин фон Вольф. Записи о заключении брака он сделает. По всем документам ты будешь девушкой из детдома, который сгорел в начале войны в Германии. Поскольку все архивы сгорели, проверять будет негде. Я был в этом городе проездом, поэтому все подтвердится. Мы встретили друг друга, полюбили и поженились.

— Габриель, я не могу, здесь моя родина, что ты такое говоришь? Какая Германия?

— А я не спрашиваю, Катя. Я говорю тебе, как ты сделаешь.

— Я не буду этого делать!

— Будешь. Потому что взамен я передам копию документов твоему командованию и отпущу Лену. Я спасу своего ребенка, ты поможешь родине. Решать тебе. Выбора у тебя нет. К документам вы не подберетесь никак, я об этом позаботился.

— Зачем ты так?

— Я хочу тебе жизнь спасти. И хочу, чтоб ты родила мне наследника. Я один из семьи фон Вольфов остался, у меня нет ни братьев, ни сестер. Ты и этот ребенок это все, что у меня есть.

— У меня есть время подумать?

— Нет, решай здесь и сейчас.

Я встала и подошла к окну. Что творилось тогда у меня внутри? Будь это в мирное время, возможно, было бы все по-другому. Но сейчас. Сейчас выбора не было. Мне говорили достать план наступления любой ценой. Это значит и была цена. Мне нужно было пробраться в Берлин, но, чтобы так, в качестве жены, да еще и с условием родить ребенка, этого я предвидеть не могла.

— Хорошо, согласна, — повернувшись к Габриелю ответила я и увидела на его лице небывалое облегчение. — Но как будет дальше? Ты и вообще все.

— Если я выживу, я вернусь, и ты никогда не пожалеешь, что сделала такой выбор, я тебе обещаю. Если же нет, то ты будешь одной из самых обеспеченных женщин Германии. У ребенка и у тебя будет все. В конверте лежит завещание на твое новое имя. Ты сможешь жить дальше, ни в чем не нуждаясь.

— Габриель, не говори так, — еле сдерживая слезы прошептала я.

— Это суровая реальность в наше время. Война не выбирает, кому жить, кому умирать.

— А твоя мать? Ты сказал это ее имение.

— Ее тоже уже нет в живых. Там только мой управляющий, он мне как отец, я ему тоже все написал в письме. Он примет тебя, как родную дочь.

— А моя группа?

— Всех отпущу, но все должны будут покинуть город.

— Габриель, мне так сложно, так много всего сразу, каша в голове.

— Я знаю, Катя, это трудное решение. Но я не уступлю, или так, или никакой информации. И еще, мне нужен человек из подполья, у которого связь с вашими. Тот, кто будет передавать документы.

— Зачем? — насторожилась я.

— У меня к нему будут свои условия.

— А Лена, что с ней?

— Она на одной квартире находится, с ней все хорошо.

— Как ты узнал, что мы с ней вместе?

— Для этого ума много не надо, нужно было только пару дней понаблюдать за вами.

— Ясно, значит, я провалила операцию.

— Нет, не провалила. Просто ты мне стала дорога и я слишком пристально наблюдал за тобой. Если бы чувств не было, у вас бы все получилось.

— Мне нужно это все обсудить по поводу связного. Ответ дам завтра.

— Хорошо, я буду ждать. А теперь иди сюда, — он похлопал себя по коленям, и я села ему на руки.

— Фленсбург красивый небольшой городок на границе с Данией. Тебе там понравится. Моя мать оттуда родом. Они с отцом познакомились в Берлине. Но поскольку мама была из очень обеспеченной семьи, отец же из семьи простых рабочих, то у них долго не получалось связать свою судьбу воедино. Пока в один прекрасный день мама не собрала вещи и не уехала к нему. Ее родителям ничего не оставалось, как принять такое решение дочери. Потом родился я и родители вернулись в имение матери. Они прожили долгую и счастливую жизнь. Я никогда не видел, чтоб мама плакала. Это случилось всего один раз в жизни, когда отца хоронили. Она не смогла без него жить и умерла спустя полгода.

— А твоя… — сделав паузу, не зная спрашивать или нет, — жена. Какая она была?

— Мудрая и очень умная женщина, не знаю, как она терпела меня, — усмехнулся Габриель. — Я очень ее любил. Но был молод и не всегда обращал внимание на то, что порой сильно обижал ее. Когда ее не стало, я понял, что пустота в моем сердце просто пожирает меня. Но потом я встретил тебя, и тебе удалось то, чего не удавалось никому за эти годы.

— Да уж, представляю себе, какой ты был, когда тебе было лет двадцать! — вырвалось у меня.

— Ну, ты тоже не подарок, — подшутил надо мной Габриель.

— Габриель, я не знаю, справлюсь ли там, одна, в чужой стране.

— Ты не будешь одна, с тобой будет Алекс, он поможет тебе, — Габриель издал напряженный вздох, было видно, что он ревнует.

— Мне не нужен Алекс. Он хороший человек, он правда мне очень понравился, но ты — это другое. Сокровенное.

Я провела своими губами по его шее, вызвав череду мурашек на его коже. Спустя мгновение я была уже полностью обнаженной и лежала на белом пушистом ковре, покрывающем пол, извиваясь под страстным напором мужчины, который стал так дорог мне за такой короткий миг моей жизни. Когда страсть улеглась, мы с Габриелем лежали и просто смотрели друг на друга, как будто старались запечатлеть в своей памяти каждую черточку лица. Нам тогда казалось, что это все, что может подарить нам жизнь. Габриель положил свою ладонь на мой обнаженный живот и проговорил:

— Ты только сбереги.

— Ты только не подведи, — ответила я.

Он молча кивнул и отнес меня в спальню и всю ночь прижимал меня к себе, будто бы боялся того, что, если он разожмет объятия, я исчезну в темноте, словно ночное видение.

На следующий день, после того, как ушел Габриель, я ждала прихода Марты и наматывала круги по гостиной. Вчерашний разговор не давал мне покоя. Я не думала никогда, что моя жизнь может так круто измениться. Не то чтобы меня здесь что-то держало, но здесь была моя родная земля. И сейчас ради этой родной земли я должна была распрощаться со всем, что меня с ней связывало. Люди, места, города, все останется позади. Я не была готова к такому повороту. Я конечно знала, что путь будет нелегкий, но чтоб такой, беременность и прочее. Ход моих мыслей прервал приход Марты.

— Ты чего мечешься по комнате? — спросила она, ставя тяжелую корзинку с овощами на пол и снимая пальто.

— Марта, есть разговор.

— Так, чего еще случилось?

— Ты садись, разговор не простой.

Марта подсела ко мне за стол, и я рассказала ей обо всем, что предлагал Габриель.

— Ну вот, теперь он хочет встретиться со связным, ну то есть с тобой, получается, — закончила я рассказ, умолчав о ребенке, поскольку не хотела пока афишировать свое положение.

— Катерина, ты ему доверяешь? Если он просто хочет взять всех сразу скопом и арестовать? Ты об этом не подумала? Пока что у него есть ты да Лена, а он предлагает, чтобы мы все прямо на блюдечке ему предстали.

— Нет, я знаю, он говорит правду.

— Почему?

— Марта, я беременна, — мне пришлось все-таки сказать ей правду.

Брови Марты поползли вверх.

— Вот те на, девка, ну ты, — женщина досадливо проговорила и хлопнула по столу ладонью.

— Поэтому он и хочет сделать обмен. Информация в обмен на меня, на нас, — добавила я.

— Ну теперь то хоть все более-менее прояснилось. Мне нужно посоветоваться с командованием.

— Нет, его условие, только связной должен знать о нашем разговоре, иначе ничего не будет.

— Чего же он еще хочет?

— Я не знаю.

— Хорошо, подождем прихода фон Вольфа. Но ты же понимаешь, что мы очень рискуем? Тут можно только уповать на то, что он действительно тебя любит. Иначе нам всем конец.

Габриель появился дома уже ближе к вечеру. Я ждала его, измотанная основательно за день мыслями, которые непрерывным табуном неслись мне в голову.

— Габриель, пойдем на кухню, я познакомлю тебя со своим связным.

— Он здесь? — Габриель нахмурился и прошел за мной следом. — Марта? Черт, кто бы подумал! — усмехнулся он, присаживаясь на стул напротив нее.

— Да, господин фон Вольф.

— Добрая старая домработница! Вы опасный народ, русские.

— Буду считать это комплиментом, — в тон ему ответила Марта. — Так чего вы хотите от меня? Катерина рассказала мне об условиях получения нами информации. Что еще?

— Помимо прочего, мне нужно, чтобы вы подтвердили гибель разведчицы Катерины перед вашим командованием. Информацию Катя достала, но погибла, обо мне не должно быть и речи.

— Габриель, ты что! — я только сейчас поняла, что он хочет, чтобы я никогда больше не появлялась на родине.

— Это условие не обсуждается. Катерина как разведчик советской армии перестанет существовать. Ваше командование должно быть уверено в этом. Только так у нее будет новая жизнь. Вы это понимаете, Марта?

— Да, я вас поняла, господин майор.

— Информация, которую я вам предоставлю, очень важная. Но это будет одноразовая акция. Больше никаких контактов. Катя в обмен на документы и жизнь всех, кто в этом завязан. Я отпущу Лену и разрешу вам всем уйти. Но вы должны дать слово, что никто никогда не узнает о нашем договоре.

Марта немного подумав ответила:

— Даю слово. Я сделаю все, как вы сказали. Когда мы сможем провести обмен, так сказать? — она многозначительно посмотрела на меня.

— Самолет в Берлин улетает послезавтра вечером. Утром того же дня вы получите информацию и покинете город.

— Господин фон Вольф, вам можно доверять? — Марта испытывающе смотрела на немца.

— Мадам Марта, я взрослый человек и многое потерял за столь короткое время. Кому, как не мне, известно, что самое дорогое, что может быть у человека, это его семья. Катерина носит моего ребенка. Я хочу, чтобы он рос там же, где рос я, видел то же небо, купался в тех же реках, жил в том же доме, что и мои предки, дышал тем же воздухом. Я человек чести, вы даете Катерине билет в будущее, без оглядки на прошлое, я же даю столь важную информацию для вашей страны. Дальше каждый сам по себе. И я надеюсь, что вы тоже сдержите слово, данное мне. Катерина умерла. Катрин фон Вольф живет.

Я в тот момент восхищалась этим спокойным и властным человеком. Он обещал мне, что у его ребенка и у меня будет все. И он сделал все для этого. Ради меня он шел на такой шаг, на который не каждый бы решился. Он рисковал жизнью, положением, всем. Он менял мою жизнь как по нотам. Музыка лилась сама собой, поскольку композитор жил нею, он играл так красиво и мелодично, что ни у кого не возникало вопроса, что эта мелодия оставит след в душе тех, кто ее слушает.

Марта и Габриель пожали друг другу руку и женщина покинула этот дом, поскольку игра, которую она здесь вела, была сыграна, пусть и не так, как хотелось, но все равно продуктивно.

Оставшись одни, мы сидели у камина в кабинете Габриеля. Он рассказывал мне о стране, в которую я должна буду уехать навсегда. О соседях, которые жили рядом, о самых значимых местах для него и его семьи, о своих родителях, своем детстве и юности, обо всем, что было важно для него и имело хоть какое-то значение.

— Катя, я хочу, чтобы когда появится этот ребенок, он знал все то, о чем я тебе говорю. Это для меня важно.

— Габриель, ты вернешься и все ему расскажешь, — я что есть мочи гнала от себя мысли о том, что, возможно, этого так и не случится.

— Нет, слушай все, Катя. И еще, Алекс.

— Габриель, прошу, нет никакого Алекса, — я повернулась и заглядывая в глаза этому сильному человек пыталась взглядом донести, что все, что я говорю — правда.

— Катя, он единственный, кому я могу тебя доверить, он будет рядом, я знаю, он поможет во всем тебе и ребенку.

— Габриель, не говорит так, как будто ты прощаешься со мной! — я вздохнула и слезы потекли по моим щекам.

— Не плач, все будет хорошо, — прошептал он, вытирая мокрые дорожки слез на моих щеках. — И еще, — он встал и взяв из стола небольшую коробочку подошел ко мне и открыв ее, достал оттуда красивый старинный перстень с изумрудом, который издавал необычное свечение в отблесках огня.

— Это кольцо передавалось несколько веков от одной женщины нашей семьи к другой. Теперь ты тоже фон Вольф и твоя очередь носить этот перстень. Жаль, что свадьбу я не смог для тебя организовать. С платьем, фатой и этими всякими милыми штучками, которые так любят все девушки в твоем возрасте.

— Какая свадьба, Габриель? Ты лучшее, что могло случиться со мной! — надев на палец кольцо я с восхищением смотрела на диковинную вещь.

— Если будет дочь, то кольцо передай ей, если сын, то будущей невестке, — проговорил мужчина, обнимая меня.

— Ты вернешься, Габриель, ты обязательно вернешься, не нужно так, — сказала тихо я, убеждая скорее больше себя в этих словах.

ГЛАВА 22

Утром следующего дня я сидела в сквере и кормила нахальных голубей, которые то и дело норовили сесть на меня в надежде получить лишний кусочек. С удовольствием подставив под лучи солнца лицо я вдыхала воздух своей родной земли, вслушивалась в голоса людей, которые сновали вокруг меня, смотрела на старенькие дома из красного кирпича, стараясь запечатлеть все увиденное, поскольку не знала, вернусь ли я еще когда-то сюда.

— Простите, можно присесть рядом с вами? — возле меня прозвучал голос пожилой женщины.

— Вы долго что-то, думала не придете, Аида Львовна, — не поворачивая голову в ее сторону, проговорила я.

Высокая, модно одетая, с великолепным макияжем и неизменно идеальной прической пожилая женщина села рядом со мной, доставая пакет с семечками для птиц из своей сумки.

— Да еле добралась, времени же в обрез, поэтому действовали напролом, Катюша, чтоб успеть сюда до твоего вылета.

— Ясно, нет ничего такого, с чем бы не справилась неизменно неповторимая Аида Львовна, — повернувшись к ней на скамейке улыбнулась я и пожала ее тонкую руку в черной кожаной перчатке.

— Да нет, Катя, по-моему, мне нужно отдать тебе свои лавры. Ты мое лучшее творение. Ты проделала такую работу, что даже я бы не справилась. Молодец. Снимаю перед тобой шляпу. Теперь с этими документами, которые мы получим от фон Вольфа, у нас будет фора в борьбе с Германией.

— Спасибо. Для меня честь слышать такие слова из ваших уст.

— Ты же помнишь, что на этом твоя миссия не заканчивается? Основная цель впереди.

— Помню.

— Габриель не догадывается о том, что будет ещё продолжение твоего задания?

— Нет.

— Вот и хорошо. Если все пройдет гладко, ты останешься там под своим новым именем, в своем новом доме. Будем надеяться, что после окончания войны твоя помощь больше не понадобится. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты далее была свободна. Но мы ничего не знаем наперед, поэтому, как оно будет, не известно никому. Я проведу все так, чтобы все думали, что ты погибла. Есть только два человека из высшего командного состава, которые посвящены в дальнейшее. С ними все согласовано. Нам нужен свой человек в Германии на крайний случай.

— Я доведу дело до конца. Не переживайте.

— Спасибо тебе, дочка, — проговорила Аида Львовна, протянув мне три конверта. — В первом инструкции, описание места и имена людей, которые смогут помочь, если что-то случится. Второй конверт не должен быть поврежден ни в коем случае. Его нужно доставить по месту назначения нашему человеку. Это очень важно! Кроме тебя туда пока проехать никто не может. И еще это, — она протянула мне небольшой тюбик помады и флакон, размером с наперсток.

— Что это?

— Парализующее вещество в помаде. Во флаконе нейтрализатор для тебя. Накрасишь губы и человек, которого ты поцелуешь, получит дозу вещества. Это не яд. Вещество станет действовать через несколько часов и тогда уже ним займется человек нашей резидентуры. После поцелуя просто выпей нейтрализатор и все. Мы знаем, что Алекс возвращается в Берлин. Вероятнее всего он будет посещать мероприятия, на которых будет наша цель. Тебе нужно сделать так, чтобы ты оказалась в Берлине с ним и посещала все эти сборища немецкого командования. Я думаю, это не составит труда. На одном из них ты точно увидишь нужного человека и сделаешь все, как я сказала. Дальше ты свободна. О тебе в Германии никто не будет знать, кроме меня и нашего резидента. Будешь жить спокойно, я тебе обещаю.

— Почему так все запутано?

— Мы не можем там никому доверять. Наш резидент должен до последнего оставаться на том месте, на котором он находится сейчас. Мы слишком долго разрабатывали эту операцию. Если вместо тебя задание будет выполнять кто-то другой, это будет огромным риском.

— Кто наш резидент?

— Офицер Абвера. Вся информация в конверте. Прочесть, запомнить и сжечь.

— Хорошо.

— И еще одно, — ответила она, протягивая мне еще один конверт. — Здесь письмо, заверенное печатью и подписью человека из высшего командного состава, придет время и вдруг будет надобность, если мы победим в войне, просто впиши имена и отнеси главнокомандующему в Германии. Эти люди получат амнистию. Если мужчины эти выживут, — сказала Аида Львовна, имея в виду Алекса и Габриеля. — Я бы хотела, чтобы один из них был рядом с тобой.

— Откуда вы, — не закончив реплику, я в изумлении уставилась на свою наставницу.

— Я тоже, Катя, была молодой. Тоже любила и была любима. Я предполагала, что ты сама запутаешься в сетях, которые будешь расставлять, слишком ты еще молода. Будь я на твоем месте, я бы всего этого очень хотела, — кивнув на письмо, она грустно посмотрела на меня. — Знаешь, я когда-то потеряла ребенка, больше так и не получилось забеременеть. Это самая большая потеря за всю мою жизнь. Поэтому, береги свое сокровище и успеха тебе в новой жизни, дочка. Для меня честью было работать с вами, Катерина Дмитриевна, и честь познакомиться с вами, Катрин фон Вольф. Я думаю, обе эти женщины заслужили счастья. Ты мне еще скажи, отец ребенка, он…

— Лучший, он лучший, Аида Львовна. Просто как человек.

— Ну и прекрасно! Значит, гремучая смесь генов будет у этого ребенка, — усмехнувшись она похлопала меня по животу.

— Скажите, Аида Львовна, вы ведь знали, что выйдет все именно так? Я ведь до конца не была уверена, что доведу дело до нужного финала.

— Я была уверена, что ты достанешь документы тем или иным способом и сможешь попасть в Берлин. Ты не зря впитывала все, чему я тебя учила. Испокон веков самые острые клинки вкладывали в самые мягкие ножны, — усмехнулась моя наставница. — Мы, женщины, как яд для влюбленных мужчин. Они всегда сломя голову в омут с головой, и не важно, кто этот мужчина и какую должность занимает, он сделает все, чтобы женщина была рядом с ним. Хотя на этом офицере ты могла ох как обжечься.

— Да уж. Но не обожглась же.

— Благодаря своей природной интуиции. Я знала, что ты справишься. Выбирать правильно людей очень важно в жизни. Они либо вознесут тебя на крыльях, либо утащат за собой в грязь. Но за тебя у меня душа спокойна. Ты все усвоила, всему научилась.

— Спасибо вам за заботу обо мне, — я с благодарностью прижалась с поцелуем к пахнущей дорогими духами морщинистой щеке моей наставницы.

Аида Львовна встала со скамьи и, крепко пожав мне руку, развернулась и пошла прочь. Великая и непоколебимая женщина, сыгравшая такую огромную роль в моей жизни, так многому научившая меня, тогда еще молоденькую девочку с двумя смешными косичками, когда-то переступившую порог советской разведшколы.

На следующий день были переданы документы Марте и она вместе с моей командой покинула город.

— Я буду скучать по ней, — грустно глядя в след уезжающему автомобилю сказала я Габриелю.

— Да, настоящий профессионал, несмотря на возраст.

— Габриель, у меня к тебе просьба еще одна, — я повернулась к нему и положила руки ему на плечи.

— Да, говори.

— Аня. Пожалуйста, помоги ей, если вдруг что-то случится. Она мне очень дорога.

— Обещаю, все что от меня зависит.

— Скажи, Алекс знает, что я не просто мать твоего ребенка? Но и разведчица.

— Нет, он ничего не знает. И знать ему не надо этого. Некоторые тайны нужно доверять только себе.

Я поднялась на носки и прижалась носом к его щеке, вдыхая такой родной запах.

— Я так люблю тебя, Габриель, я так тебя люблю! — мое первое признание ему в тот момент было таким болезненно обреченным.

— Я знаю, девочка, я знаю, — крепко обняв меня и прижавшись губами к моим волосам, с горечью в голосе проговорил мужчина.

Все дальнейшее было как сон, томительно сладкий сон из смеси страсти, любви и тоски. Мы упивались друг другом все оставшееся до вечера время. Но темнота неумолимо наступала, напоминая о том, что время расставания близится. Оторвавшись друг от друга мы оделись и пошли к выходу.

— Подожди, — сказала я, стоя уже у порога, и повернувшись назад с грустью пробежала взглядом по одиноко стоящему роялю в углу комнаты, по картинам, которые печально взирали на меня со стен, по столу, который пустовал в ожидании еще кого-нибудь, кто составит ему компанию в этой роскошной гостиной.

— Теперь пойдем, — взяв Габриеля под руку я направилась к машине, которая должна была отвезти нас на аэродром.

Спустя полчаса мы уже стояли возле крылатого друга, который мирно ждал своих драгоценных пассажиров. Из самолета к нам вышел Алекс. Пожав руку своему другу, он проговорил:

— Я буду очень скучать по тебе, друг. Береги себя и возвращайся обязательно.

— А ты береги мою семью, Алекс. Глаз с нее не спускай, она еще та штучка, эта Катрин фон Вольф.

Алекс с улыбкой посмотрел на меня.

— Не переживай, буду беречь как зеницу ока, — и обняв Габриеля добавил, — прощайтесь, нам надо лететь, коридор долго не смогут держать.

Я кивнула и подождав, пока Алекс зайдет в самолет обняла Габриеля и прильнула к нему губами в поцелуе:

— Ты только вернись, прошу, только вернись. Я не смогу без тебя, не смогу, Габриель.

— Ты сильная, Катя, и ты не одна. У тебя мой ребенок, вы мое сокровище. Я так счастлив, что война сделала такой подарок мне. А все остальное зависит от господа бога.

— Я знаю, как назову нашего малыша, ну или малышку, — вытирая слезы сказала я.

— Как?

— Габриель, будет еще Габриель, как и отец. Это имя подходит одинаково и мальчику и девочке.

— Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо, ты столько дал мне. За все спасибо.

— Катя, нужно улетать! — позвал меня из самолета Алекс.

Я еще раз поцеловала Габриеля и направилась в самолет, услышав за спиной грустное:

— Лети, девочка моя, лети.

Сев на сидение в самолете, я смотрела в окно до тех пор, пока фигура мужчины в черном кожаном плаще не пропала за облаками и слезы жгучими жаркими потоками стекали по моим щекам.

— Катя, он вернется, обязательно, не плач, прошу тебя, — успокаивал меня Алекс.

Вытерев слезы и сделав длинный вдох, приводя эмоции в порядок, я прошептала:

— Нет, Алекс, я больше его не увижу. Я чувствую это. Я больше его не увижу.

ГЛАВА 23

Германия встретила меня своим особым менталитетом, необычной архитектурой, неизменным порядком, который был во всем, даже в самых незначительных мелочах, и красивой природой. Как люди не хотят беречь то, что им уже дано? Какие глупые существа! Затевают войны и беспорядки из-за непотребного тщеславия обладать смертоносной особой, имя которой «Власть»? Эта мысль не давала мне покоя.

Алекс отвез меня в родовое поместье Габриеля, где меня встретил старенький управляющий, больше похожий на дворецкого из сказок.

— Я рад приветствовать вас, мадам Катрин, проходите, — отходя в сторону, старик пропустил меня внутрь большого красивого дома.

Особняк фон Вольфов был старинным, но на удивление отлично сохранившимся. Было видно, что хозяева очень много времени ему уделяли. Везде царил отменный порядок. В большой гостиной стоял красивый рояль, увидев который я несказанно обрадовалась. У разожженного камина лежала медвежья шкура, прекрасно оттеняя собой до блеска начищенный паркет. Стены были обшиты панелями из красного дерева, а на потолке нарисованы фрески. Все было так необычно для меня, простой девушки из российской глубинки, что мне стало неловко среди этой чопорной красоты. Над камином висел портрет красивой молодой женщины, очень похожей на Габриеля.

— Это его мама? — спросила я управляющего.

— Да, это мать господина фон Вольфа, Гертруда. Красивая была женщина, и с характером, хочу вам сказать, — подмигнув мне ответил управляющий.

— Габриель, наверное, пошел в нее не только внешностью? — улыбнулась я. — Жаль, что я с ней так и не познакомлюсь.

— Ничего, это ведь прошлое, вы же будущее этого рода, не огорчайтесь! — старик тепло обнял меня и продолжил, — вот здесь фотографии, письма и всякие мелочи, просмотрев которые вы будете хоть немного иметь представление о семье.

Управляющий указал мне на красивый сундучок из красного дерева.

— Я специально собрал это все для вас, чтоб вам было удобнее познакомиться с жизнью отца вашего ребенка, — глаза старика наполнились слезами.

— Мне тоже плохо без него, — проглотив комок в горле промолвила я.

— Катрин, я старый человек и, наверное, стал очень сентиментальным. Меня так тронула ваша с Габриелем история! Вам будет что рассказать внукам и детям спустя годы. Можете быть уверены, что я сохраню вашу тайну, вы для всех жена моего господина. Он мне как сын. И я хочу, чтоб вы знали, что не все здесь поддерживают войну, здесь много хороших людей, вы вскоре это поймете. Я бы очень хотел, чтобы этот дом стал для вас действительно родным. Знаете, когда погибла семья Габриеля, я уже не надеялся, что здесь еще когда-либо появятся дети. Это был ужасный отрезок из жизни всех, но теперь вы, как луч солнца в нашем окне! Я обещаю, что сделаю все, чтобы вам было здесь комфортно.

— Спасибо вам, — я была до глубины души тронута словами этого худенького сухого старичка в костюме. — Скажите, в доме кроме вас еще кто-то есть?

— Да, моя жена, она кухаркой здесь работает. И дочка приходит три раза в неделю делать уборку, ну и там всякие дела по дому, какие накопятся. Они сейчас в церкви, вы извините, мы ждали вас ближе к вечеру.

— Ничего, простите, как вас зовут?

— Ганс, — учтиво поклонившись ответил старик.

— Хорошо, Ганс, можно я немного отдохну и затем осмотрю дом ну и то, что вы мне приготовили?

— Да, конечно, вы здесь хозяйка, не спрашивайте у меня ничего.

— Спасибо, мне просто неловко, если честно.

— Привыкнете, не переживайте. А теперь пойдемте на второй этаж, я покажу вам хозяйскую спальню.

Я кивнула и пошла следом за Гансом на второй этаж. Поблагодарив старика, я закрылась в спальне и осмотрелась. Комната была большой и светлой. Высокое окно обрамляли белоснежные белые шторы, с одной стороны комнаты стояла большая кровать из кованого металла, в другом конце стоял красивый столик с причудливо украшенным лепниной зеркалом, в смежных комнатах располагались гардеробная и просторная ванная комната. В гардеробной висело много мужской одежды, прислонившись носом к одной из рубашек, я уловила еле ощутимый аромат Габриеля. Сняв рубашку, я прошла к кровати и легла на нее, обняв этот элемент одежды такого дорогого для меня человека. Хоть я и получила похвалу от Аиды Львовны за свою блестяще проделанную работу, но одна я понимала, что я переиграла саму себя. Жизнь сама расставила все на свои места и теперь я здесь, в другой стране, в шикарном доме, лежу на кровати, которая, возможно, никогда не увидит нас вместе лежащих рядом на ее до хруста накрахмаленных простынях. При этой мысли я разревелась. Затем усталость и эмоции одолели меня и я заснула.

Проснулась я от тихого стука в двери спальной. Встав и накинув на плечи халат, я открыла дверь, за ней увидела молодую женщину лет тридцати пяти.

— Мадам, с вами все хорошо? Уже поздно, а вы так и не спускаетесь вниз. Вам поужинать надо, — проговорила с теплой улыбкой женщина. — Я Эльза, дочка управляющего.

— Спасибо, — проговорила я и вышла в коридор к женщине, которая провела меня в гостиную, где был накрыт стол к ужину.

— Присаживайтесь, мама сейчас все принесет.

Я с тоской посмотрела на одиноко стоящий прибор на одного человека.

— Может вы мне составите компанию? Как-то не хочется в одиночестве сидеть, пожалуйста.

— Да, если хотите.

Через несколько минут в комнату зашла пышнотелая женщина с подносом в руках, от которого шел аппетитный запах горячего куриного супа и свежей выпечки.

— Здравствуйте, мадам Катрин, я Грета, ваша кухарка. Кушайте, здесь все свежее, только с плиты сняла, вашему ребеночку надо подкрепиться, — женщина по-дружески потрепала меня по плечу.

— Вы меня извините, но мне все это так непривычно, кухарка, управляющий, служанка. Я привыкла делать все сама, а здесь….– проговорила я.

— Вы не переживайте, ведите себя так, как считаете нужным. Мы все понимаем. Мы себя здесь никогда не чувствовали прислугой. Семья фон Вольфов всегда относилась к нам с уважением. Нам в радость работать в этом доме. А теперь и вы часть этой семьи, а значит нам в радость работать и на вас.

— Спасибо вам, — мне было так приятно видеть, что меня будут окружать хорошие люди в этом незнакомом мне доме.

Грета поставила все на стол и ушла на кухню, мы же остались вдвоем с Эльзой. Она пила чай, я же набросилась на ужин, поскольку была зверски голодна. Съев всё до последней крошки, я спросила сидящую рядом со мной молодую женщину:

— Эльза, расскажите мне, пожалуйста, про Габриеля. Каким он был в детстве, юности? Вы практически одного возраста и скорее всего вы росли вместе, раз ваши родители работают в этом доме так давно.

— О да, мы с ним росли чуть ли не в одной колыбели. Он мне как брат. Я его очень люблю, несмотря на то, что он всегда был несносным мальчишкой. Гордым, не принимающим никакого иного мнения, кроме своего собственного, взбалмошным и задиристым. С возрастом, конечно, он стал более степенным, но то, что кровь фон Вольфов всегда заставляла его быть первым, против этого ничего не поделаешь.

— А друзья? Кроме Алекса он с кем еще дружит здесь?

— Да он со всеми в прекрасных отношениях, но с Алексом как-то все, я даже не знаю, они как братья. Они такие разные, возможно, поэтому и близки так. Один всегда сдерживает другого, а тот где нужно подстегивает первого.

— Да это я уже заметила.

— Вы любите Габриеля? Мне не пристало такое у вас спрашивать, просто мне бы очень хотелось, чтобы рядом с ним была женщина, которая любит его, он этого заслуживает. Он прекрасный человек, — Эльза грустно посмотрела на каминную полку, на которой стоял автопортрет Габриеля.

— Я очень его люблю, и я очень хочу, чтобы он вернулся.

Эльза, удовлетворенная моим ответом, благодарно кивнула:

— Это очень хорошо. А теперь извините меня, но уже поздно, мне нужно иди домой. Муж и дочка ждут.

— Конечно, извините, что задержала вас!

— Ничего, я завтра еще приду, — Эльза весело улыбнулась и вышла из дома.

Я же, допив чай, пошла искать Грету, которую нашла на кухне за чисткой кастрюль.

— Грета, скажите, пожалуйста, если я выйду и немного прогуляюсь, можно же? Я выспалась и думаю, что еще не скоро теперь засну. Хотелось бы пройтись и подышать свежим воздухом.

— Конечно, по улице можете пройтись, вечером очень красиво. На закат посмотрите. Через два дома будет дом господина фон Рихтера, чтоб вы знали. Соседи все очень хорошие и приветные люди. Не переживайте, у нас городок тихий и мало что напоминает о том, что мы в состоянии войны.

Я кивнула и накинув на плечи пушистую теплую шаль вышла на улицу, которая действительно была живописной. Вся украшена цветами, очевидно, их сначала выращивали в теплицах и потом высаживали на грядки, поскольку была весна, а тут такое количество уже цветущих растений. Красивые, ярко выкрашенные, будто кукольные дома создавали невероятно уютную картину, на которую хотелось смотреть не переставая.

Пройдя вниз по вымощенной камнем дороге, минуя два дома, я оказалась возле особняка Алекса и увидела его самого, сидящего на небольшой террасе за столиком и попивающего вино.

— Вот это да, Катрин, я думал ты уже в постели и видишь десятый сон, — он встал, поприветствовав меня. — Посидишь немного со мной?

— С удовольствием, — усаживаясь напротив него проговорила я.

— Как тебе здесь?

— Необычно, но очень красиво. Ты сам знаешь, у нас все совершенно иначе.

— Скучаешь?

— Стараюсь не думать.

— Ничего, пройдет время и ты привыкнешь. У нас здесь хорошо, не может не понравиться.

— Алекс, а ты надолго здесь? Габриель говорил, ты переведен в Берлин.

— У меня две недели отпуска, потом уеду.

— А можно мне с тобой? Когда я знаю, что ты рядом, то не чувствую себя такой одинокой.

— Катрин, у меня там служба, я не смогу быть рядом все время, а здесь семья Ганса, они помогут тебе. И, кроме того, ты в положении, а сейчас такое время, что лучше быть подальше от Берлина.

— Я знаю. Я сниму там квартиру и найму служанку, а ближе к родам вернусь сюда, обещаю. Мне просто нужно немного войти в колею, понимаешь? Габриеля рядом нет, а ты единственный близкий мне человек.

— Хорошо, если уж так хочешь, — усмехнулся Алекс и сделал глоток вина. — Только вести себя тише воды, ниже травы, ты теперь немка, этого не нужно забывать. Бунтарскую русскую кровь придется попридержать в узде. А то Габриель мне голову оторвет, если с тобой что-либо случится.

— Обещаю блюсти образ чопорной немки, господин офицер.

— Ох, Катрин, мало верится, — расхохотался он.

— Нет, я серьезно, Алекс, я обещаю, что с моей стороны все будет хорошо, — вставая из-за стола проговорила я, — пойду уже, холодно становится.

— Катрин, — окликнул меня Алекс, когда я, укутавшись в шаль, стала спускаться по ступенькам, — я рад, что ты здесь.

— Я тоже, — улыбнувшись, ответила я и направилась по вымощенной камнями дорожке к себе домой, всем телом ощущая, что Алекс провожает меня взглядом.

Две недели пролетели незаметно для меня. Я изучала традиции народа, обычаи семьи, гуляла по городу в сопровождении Алекса и потихоньку свыкалась с мыслью, что, возможно, в этом уголке мира и пройдет моя жизнь.

Когда пришло время ехать в Берлин и я уже стояла в прихожей с чемоданами в ожидании Алекса, Ганс и Грета разразились рыданиями:

— Дочка, ты только не задерживайся там надолго, ребеночка надо беречь, здесь ваш дом и лучше было бы, если бы вы не уезжали. В Берлине неспокойно.

— Я вам обещаю, ближе к родам я обязательное вернусь назад. Но сейчас я хочу посмотреть этот город, пока еще не превратилась в неповоротливую корову, — я обняла стариков и улыбнулась.

— Ну что же скажет господин фон Вольф, если узнает, что мы тебя отпустили?

— Не переживайте, господин фон Вольф знает, что мне перечить нет смысла, поэтому если кто и будет виноват, то только я одна.

В этот момент входная дверь открылась и на пороге появился Алекс:

— Доброе утро. Ты уже собралась? Можем ехать?

— Да, — еще раз обняв управляющего и его жену я направилась за ним к машине.

Всего через пару часов наш самолет приземлился в Берлине.

— Я снял тебе квартиру в одном доме со мной, даже на одной площадке, — проговорил Алекс, пока мы ехали на машине к месту, где будем жить. — Большую часть времени я буду проводить на службе. Но все равно мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты рядом.

— Спасибо. Я не слишком навязываюсь тебе?

— Нет, не переживай. Ты мне близкий человек, Катрин.

— Это потому, что я похожа на твою жену или потому, что я с Габриелем? — я наконец задала ему вопрос, который мучил меня уже давно.

— Нет. Я не отрицаю, что ты произвела на меня впечатление тем, что очень похожа на Еву в юности. Но здесь что-то другое, ты родственная душа, я не знаю, как это объяснить. А насчет Габриеля. Будь я хотя бы наполовину так настойчив, как он, возможно, ты сейчас носила бы моего ребенка.

Последние свои слова он произнес с еле уловимой грустью, и я поняла, что его чувства ко мне отнюдь не назовешь опекой. Хоть ради друга он и держал их при себе.

— Да, пути господни неисповедимы, так говорила моя бабушка, — промолвила я и повернулась к окну, наблюдая за мелькающими за ним зданиями и погружаясь в свои мысли. Нужно было абстрагироваться от всей этой амурной темы, поскольку впереди предстояла еще работа, не менее важная, чем в России. Передать документы это было одно, но вот с той частью, где нужно было отравить этого высокопоставленного немца, могли быть трудности и трудности.

— Ты хотела нанять служанку? Может тебе помочь подобрать кого-то? — прервал ход моих мыслей Алекс.

— Нет, я подумала, что справлюсь и сама, мне не привыкать. Я же не царевна какая-то, что не смогу себе утром приготовить чашку чая или суп на обед. Я не очень уютно чувствую себя, когда кто-то крутится вокруг меня и делает всю работу по дому. Это как-то, не по-нашему.

— Катя, — он иногда так все еще называл меня. — Ты не пойми неправильно, но ты должна жить согласно статуса жены офицера из такого знатного рода, как фон Вольф. Просто потому, чтоб не возникало вопросов, понимаешь?

Я совершенно об этом не подумала. Эти их статусы и прочая мишура, мне было это все чужим, к этому я никак не могла привыкнуть, поэтому, поморщившись, ответила Алексу:

— Хорошо, найди мне кого-нибудь.

— Ты обиделась? — беспокойно спросил Алекс.

— Нет, что ты, я все понимаю. Мне нужно учиться еще и учиться всему, чтоб сойти за немку.

— Будь ты дома, это не понадобилось бы, но здесь, в Берлине, нужно быть осторожней.

— Мне нужно влиться в окружение, чтоб впитать это все в себя, Алекс, поэтому я и навязалась тебе. Я обещаю, проблем не будет.

— Это я должен тебе обещать, что проблем у тебя не будет, ты женщина, твое дело жить и украшать своим присутствием жизнь, дело мужчины создать все условия для этого.

— О, боже, Алекс, я не кукла чтобы украшать что-либо! Я фору дам любому мужчине! — возмущенно ответила я.

— Да, амбициозный ты еще ребенок, Катя! — засмеялся Алекс, останавливая машину возле небольшого трехэтажного дома, красиво увитого плющом. — Приехали, вот наш дом.

Поднявшись на второй этаж Алекс открыл одну из комнат ключом.

— Твоя комната. Моя прямо напротив. Это лучший район. Здесь тихо сравнительно. И близко к моему месту службы в случае чего. Я сегодня буду поздно, мне нужно сейчас уйти. Завтра будет прием в честь фюрера, если захочешь, то можешь пойти со мной. Я познакомлю тебя с некоторыми людьми. С многими из них мы с Габриелем учились в университете.

У меня прямо голова закружилась от этого предложения. Я не думала, что будет все так быстро разворачиваться.

— Да, конечно, я буду рада составить тебе компанию. А что обычно здесь надевают женщины на такие приемы?

— Здесь на углу есть небольшой магазин женской одежды. Я сейчас зайду туда, мне все равно по пути. Попрошу отложить тебе несколько платьев, ты сама из них уже выберешь, что тебе по душе будет.

— Ты меня просто спасешь этим, — я благодарно поцеловала Алекса в щеку и он покинул мою квартиру.

Быстро распаковав вещи, я достала из потайного кармана чемодана конверты и запрятала их за шкаф.

В тот момент я думала лишь о том, будет ли наш резидент на этом приеме. Нужно было быть очень осторожной, один мой неверный поступок и полетело бы все к чертям. Кроме того, я очень хотела побыстрее закончить то, что было на меня возложено. После всего я бы смогла дышать более-менее спокойно. Немного отдохнув я решила все-таки выйти на улицу и забрать сегодня свое платье, несмотря на то, что уже начинало темнеть. Взяв сумку и накинув на плечи плащ я вышла на улицу, ярко освещенную фонарями. Магазин располагался совсем рядом за углом нашего дома, чему я была очень рада. Поскольку все равно чувствовала себя неуютно в этом огромном городе и мне не хотелось отходить далеко от того места, где я жила.

В магазине ко мне подошла красивая немка средних лет в строгом костюме с крупной брошью в виде стрекозы на пиджаке.

— Что будет угодно мадам?

— К вам должен был зайти офицер и попросить отложить для меня платья.

— О, да! Мы все подобрали, можете взглянуть. Проходите сюда, пожалуйста, — проговорила она, указывая мне на просторную гардеробную в конце зала, в которой висело несколько платьев.

У Алекса был отличный вкус. Платья были великолепны. Перемеряв их все, я решила, что куплю три из них, поскольку непонятно было, сколько мне нужно будет посещать мероприятия, пока цель не будет достигнута. Одно было красного цвета, с глубоким декольте и юбкой в пол. Второе было черным, с красиво украшенной вышивкой спиной и длинными кружевными рукавами. Третье же было глубокого синего цвета, красиво облегающее мою фигуру, с открытыми плечами, в дополнение к нему шли длинные перчатки из нежного шелка.

— Я заберу эти три, — отдавая женщине платья проговорила я. — И еще подберите мне ко всем трем аксессуары на ваше усмотрение, а я пока выберу себе обувь.

— Конечно, — ответила довольно улыбаясь немка.

Выбрав себе туфли и забрав свои покупки я направилась домой. Зайдя в квартиру и бросив пакеты на кровать, я стянула с себя одежду и закуталась в пушистый халат. Пройдя на кухню заварила себе чай и села ужинать купленной в булочной душистой выпечкой с корицей и козьим сыром.

В этот момент раздался стук в дверь и я прошлепала босыми ногами по полу открывать. На пороге стоял Алекс с букетом цветов.

— Я раньше освободился, это тебе, — он протянул мне букет из красивых нежно-розовых роз.

— Ого, вот так сюрприз, спасибо. Чай будешь?

— Да неудобно в такое время.

— Да брось ты, Алекс, соседи нас не знают, чтобы пускать о нас слухи. Заходи.

Пройдя в комнату Алекс снял китель и увидев мои покупки проговорил:

— Я вижу, тебе понравилось все, что я тебе подобрал?

— О да, все очень красивое. Я, правда, транжира как оказывается еще та. Вместо одного купила все три. Габриель как узнает, что я такие деньги трачу на одежду, боюсь, ругаться будет.

— Не будет, он тебя очень любит и это такие мелочи по сравнению с тем, что ты ему подаришь ребенка.

— А ты, ты не думал жениться еще раз? — напряженно спросила я, наливая ему чай.

— Жизнь покажет, пока я хочу быть один. Война не лучшее время, чтобы заводить семью.

— Это верно. Скажи, а завтра кто будет на приеме? — решив сменить тему спросила я.

— Да будет высший офицерский состав, который сейчас в Берлине.

— А фюрер?

— Не точно. Говорят, что должен быть. Но никто до конца точно никогда не знает, появится он на мероприятии или нет.

— Вот бы появился, хотела бы я посмотреть на этого дьявола.

Алекс на удивление спокойно отнесся к моей реплике.

— Ты мне ничего не скажешь? — спросила я его.

— Нет, зачем? Ты думаешь, если я немец и занимаю определенное положение, то я в восторге от того, что наша страна пошла войной на вашу? Отнюдь нет. Но то, что я говорю тебе здесь, знать никому нельзя, сама понимаешь.

— Я рада, что ты не получаешь удовольствия от войны, правда.

— Но ты же понимаешь, что если ты увидишь этого, как ты говоришь дьявола, то на лице у тебя кроме восхищения ничего не должно быть, даже если ты в эту минуту готова кинуться на него и перегрызть ему глотку.

— А что, хорошая идея, — засмеявшись, ответила я.

— Я серьезно, он человек опасный.

— Да знаю, Алекс. Я постараюсь вообще не попадать в поле его зрения. Как там Габриель? Что-то слышно?

— Да все пока без изменений.

— Ну, отсутствие новостей, тоже хорошие новости. Главное жив. — грустно ставя пустую чашку на стол проговорила я.

— Это главное. Катя, я пойду уже. Спасибо тебе за чай. Завтра вечером я за тобой заеду.

— Хорошо, спокойной ночи тебе, Алекс, — поднявшись на носочки, я поцеловала Алекса легонько в щеку и закрыла за ним дверь.

Следующий день я провела в бесконечном проигрывании различных вариаций развития ситуации. Шутка ли, привлечь внимание человека такого уровня, да еще и спровоцировать на поцелуй. Проще было бы подлить ему что-то в напиток, наверное. Но в таком случае, если бы кто-то заметил, я бы пропала. Кроме того, рядом все время будет Алекс, а это вдвойне усложняло задачу, ведь нужно было действовать так, чтобы он ничего не увидел и не заподозрил. Время пролетело быстро и я начала приводить себя в порядок к предстоящему вечеру. Надев синее платье и туфли на высоком каблуке, заколов высоко свои рыжие волосы и украсив шею красивой подвеской из черного жемчуга, я была вполне довольна результатом. Благо живота не было видно и моя талия сохраняла еще свою изящную тонкость. Глядя на себя в зеркало меня мучила мысль о том, сколько же еще мне придется принимать эти чуждые мне облики? Мне так хотелось просто жить, жить жизнью, наполненной простого человеческого счастья без этих игр, этого нескончаемого опасного спектакля. Но война требовала от всех нас в тот момент определенных усилий, вера в победу, лишь только она придавала мне храбрости и настойчивости в борьбе за свободу. Положив в маленькую сумку свое ядовитое оружие в виде ярко-красной помады и противоядие, я услышала стук.

— Алекс, я готова, — проговорила я распахивая дверь.

Алекс стоял, прислонившись к дверному косяку, и с восхищением смотрел на меня.

— Красавица, — ответил он.

— Да ладно тебе, сейчас таких красавиц будет знаешь сколько на приеме.

— Нет, у тебя особая красота.

— Конечно, потому, что русская, — спускаясь к машине и беря его под руку, проговорила шепотом я в ответ.

Алекс галантно открыл мне дверцу автомобиля, помогая сесть на заднее сиденье. Сам же сел рядом со мной и отдал указание шоферу везти нас в здание, где должен был проходить прием.

Дом был великолепен. Лепнина, колонны, великолепная витая лестница, шикарное внутреннее убранство заставили меня в изумлении смотреть на всю эту красоту.

— Алекс, это неописуемо! — проговорила я.

— Да, наш народ славится тем, что умеет создавать шедевры архитектуры, — ответил немец.

— Так, я немка, меня всем этим не удивишь. Забываю все, — нахмурив брови продолжила я.

— Ну, ты у нас немка, которая никогда не была в Берлине, поэтому удивляйся на здоровье, — засмеялся Алекс в ответ на мою реплику.

Пройдя в зал, где уже было довольно большое количество народа, мы направились к одной группе офицеров, сидящих за столом прямо возле сцены.

— О, Алекс! Ты уже вернулся! Рад тебя видеть! — проговорил один из сидящих немцев. — Да еще и не один! Что за прекрасное создание с тобой под руку? Это твоя жена?

— Нет, — ответил Алекс, помогая мне занять место за столом. — Это Катрин фон Вольф, жена Габриеля.

— Вот чертов Габриель, у него как всегда все самое лучшее. Ты смотри, и воюет, и жениться успел! Да еще на такой молоденькой красавице! Вы откуда, мадам Катрин? — спросил мужчина.

— Я из Кёльна, — улыбнувшись и застенчиво опустив глаза ответила я.

— А почему это ты, Алекс, пришел на прием с женой Габриеля? — не унимался немец.

— Тебе все надо знать, Дитрих. Ты совсем не изменился со времени учебы в университете! Катрин хотела увидеть Берлин, а так как я ехал сюда, предложил ей отправиться вместе со мной.

— Мне очень хотелось познакомиться с людьми, с которыми учился мой муж. Вы же все его друзья, я так понимаю. Время сейчас тяжелое, когда еще представиться такая возможность, неизвестно. Габриель думаю не против того, что я не сижу взаперти дома. Алекс наш друг и когда я в его компании, муж никогда не переживает по поводу этого, — проговорила я, решив закрыть тему двусмысленных намеков Дитриха.

— О да, Габриель всегда был уверенным в себе человеком. Думаю, это не изменилось, — сказал другой офицер, сидевший по левую сторону от меня.

В этот момент к столу подошел еще один человек. Подняв на него глаза, я застыла в напряжении. Это и был наш резидент.

— Здравствуйте, господа, — поздоровался он и занял место напротив меня.

— Вы не знакомы. Алекс, это Генрих. Генрих наш новый офицер Абвера. Он служит в отделе шифрования и радиоперехват. Генрих, а это наш новый майор, Алекс фон Рихтер, он вернулся с фронта и будет теперь курировать службу группы по правовым вопросам. Его спутница, Катрин фон Вольф, жена нашего друга, Габриеля фон Вольфа, который сейчас находится в этом русском аду, — презрительно закончил Дитрих.

— Мне очень приятно познакомиться с вами, — ответил так называемый Генрих, внимательно смотря на меня.

— Мне тоже, — кивнув головой ответила я.

Затем мужчины начали обсуждать какие-то военные дела, я же сделала вид, что внимательно смотрю музыкальную постановку, которую показывали на сцене. Сама же в это время краем глаза следила за Генрихом. Это был человек идеально подходящий на роль немца. Высокого роста, с точеными чертами лица, светлыми волосами и голубыми глазами этот мужчина был эталоном мужской красоты. Когда же зазвучала мелодия вальса, Генрих встал и подошел к нам с Алексом. Сделав небольшой поклон он обратился к моему спутнику:

— Можно пригласить вашу даму на танец?

— Да, конечно, если Катрин не против.

— Я не против, с удовольствием потанцую, — я встала и подала руку Генриху.

Пройдя в центр зала, мы закружились в танце.

— Кукушка, — наклонившись близко к моему уху произнес Генрих.

— Время идет, — ответила я, облегченно вздохнув.

— Вы молоды. Я думал будет кто-то постарше. Аида передавала, что будет необычайно способный агент.

— Так она обо мне и говорит. Не знаю, чем я заслужила такую похвалу.

— Да не скажите. Вы хоть представляете, куда вам удалось пробраться? Осмотритесь, здесь люди самой верхушки командного состава Германии. И у вас такая кристально чистая автобиография. Выстроить все, чтобы дело обернулось именно так довольно таки сложно.

— Это благодаря исключительно Габриелю фон Вольфу.

— Это благодаря исключительно тому, что вы знаете как подбирать людей и управлять ими. Это искусство, вы просто еще этого не понимаете.

— Возможно вы и правы.

— Не возможно. Я прав. Вы сделали ставку на фон Вольфа и не прогадали. А человек он не простой. Умный, властный, жесткий. То, что он сделал благодаря вашему контакту с ним, очень и очень важно для нашей страны. Осталось последнее дело и вы уйдете в резерв.

— Я поняла. Кто моя цель?

— Видите соседний с нашим столик? Там сидит офицер по правую руку от женщины в красном платье. Зовут его Гюнтер. Вот он нам и нужен.

— Как скоро нужно все сделать?

— Чем скорее, тем лучше. Сможете сегодня, прекрасно. Если нет, то в самое ближайшее время. Я буду присутствовать на всех приемах, что и он. Дело только за вами.

— Женщина с ним рядом, кто она?

— Так, любовница. Не жена. Вам нужно обратить его внимание на себя и далее дело за малым станет. Он падок на молодых девушек. При правильной подаче у вас не возникнет трудностей. Он прекрасно играет на фортепиано, можно как-то начать знакомство с ним с этого. Я бы вас познакомил, но я не должен мелькать рядом с ним сейчас, пока не завершится наше дело. Так что включайте свою смекалку и вперед.

— Я поняла. И еще. Конверт.

— В течение завтрашнего дня старайтесь не покидать квартиру, я приду за конвертом в обеденное время, — проговорил он и поцеловав мою руку отвел меня к столу, а сам вышел из зала.

Спустя некоторое время, когда представление было окончено, на сцену вышел Гюнтер и сев за рояль, стал играть какую-то ужасно сложную мелодию из произведения Вагнера. Момент был самый что ни на есть подходящий для меня.

— О, Алекс, посмотри, кто это так прекрасно играет на рояле?

— Это Гюнтер фон Тиз. Приближенный Гиммлера. Да, он виртуоз по части игры на рояле.

— А можно мне подойти к нему поближе? Я хочу посмотреть, как он играет. Это не будет неуместно?

— Иди, конечно.

Я встала и поднялась по ступенькам на сцену, где облокотившись на рояль, сделала вид, что с восхищением наблюдаю за игрой. Закончив играть, мужчина обратился ко мне:

— Что так заинтересовало мадмуазель?

— Вы восхитительно играете! Я и сама музицирую, но ваше мастерство выше всяких похвал!

— Сыграете? — предложил мужчина и уступил мне место за роялем.

Я кивнула и села к инструменту. Положив пальцы на клавиши, я начала играть так же отрывок из произведения Вагнера, правда не такой сложный, который проигрывал Гюнтер.

— Великолепно! Как и вы сами! — проговорил явно восхищенный моим умением играть на рояле Гюнтер, поцеловал мою руку и помог спуститься со сцены. — Можно пригласить вас на танец?

— Да, конечно, — кокетливо ответила я.

— Я вас раньше здесь не видел. Кто вы?

— Я жена Габриеля фон Вольфа. Муж сейчас на фронте. Я здесь в сопровождении нашего друга, Алекса фон Рихтера. Я никогда не была в Берлине. Выросла в детском доме. Алекс любезно согласился показать мне город.

— Габриель. Помню его. Отличный офицер. Ему предлагали остаться в Берлине на службе. Но он, кажется, тогда семью потерял и рвался в самое пекло. Вижу не зря рвался. Раз нашел такую прекрасную нимфу.

— Благодарю вас, — я провела рукой по его шее и прильнула к его груди.

Мужчина, казалось, совершенно не удивился. Видно было, что он не обделен женским вниманием и мой жест в порядке вещей для него. Он только крепче притянул меня к себе и тихо проговорил на ухо:

— Мадмуазель не хочет выйти подышать со мной воздухом?

— Хочет, — улыбнулась я. — Мне только нужно припудрить носик и я спущусь к вам через пару минут.

— Буду с нетерпением ждать.

Когда танец закончился я пошла в уборную и, стоя перед зеркалом, аккуратно подкрасила свои губы помадой, которую мне дала Аида. Помня, что у меня времени в обрез я быстро вышла в зал и направилась к выходу, накинув на плечи свою шубку. Благо Алекс был занят в тот момент каким-то важным разговором с Дитрихом и не увидел, что я покинула зал.

На улице меня ждал Гюнтер, облокотившись на перила лестницы.

— Катрин, вы просто очаровательны! — продолжал сыпать комплиментами он.

— О, вы меня смущаете!

— Такая красивая девушка не должна смущаться. Наоборот, учитесь принимать комплименты, как должное. А теперь давайте пройдем в беседку. Оттуда открывается красивый вид на пруд.

Беседка, в которую мы направились, стояла на берегу небольшого искусственного водоема. Вокруг него были зажжены фонари, красиво бросавшие отблески на водяную гладь.

— Как красиво! — проговорила восхищенно я.

Гюнтер же, резко схватив меня за талию, притянул к себе. Не дав мне опомниться, он впился поцелуем в мои губы, чем невероятно облегчил мою задачу. Мне было очень неприятно целовать этого незнакомого мужчину, но я, обхватив его за шею, страстно ответила ему. Затем, решив, что достаточно, вся моя помада уж точно была съедена этим человеком, я невинно отстранилась:

— Гюнтер, простите, но вы слишком настойчивы, я так не могу. Я замужняя женщина и у меня, кроме моего мужа никого не было. Это все слишком быстро.

Уняв свое возбужденное дыхание, мужчина отпустил меня и закурил сигарету. Облокотившись на стену беседки, он оценивающе оглядел меня с ног до головы и сказал:

— Похвально. Этакая страстная невинность.

— Я не знаю, что со мной произошло. От вас исходит такое обаяние, что я на мгновение просто потеряла голову, — скромно опустив глаза соврала я.

— Вы не первая, моя дорогая, кто так на меня реагирует, — засмеялся самодовольный немец.

— Мое поведение ужасно, извините меня! — я наигранно закрыла лицо ладонями.

— Нет, отчего же. Ваше поведение предсказуемо. Молодая, красивая, горячая девушка. Муж далеко. Кровь кипит. Вы не должны этого стесняться. Это природа.

— Но я люблю своего мужа!

— Невинное дитя! — усмехнулся немец. — Скоро вы поймете, что любовь и удовольствие — разные вещи и совсем не обязательно их совмещать. Давайте сделаем так. — он вытащил из кармана листок бумаги и ручку и написал что-то на нем, затем протянул мне. — Здесь мой адрес. Каждый вечер после девяти я дома. Если передумаете, приходите. Не пожалеете. Я же в обмен на ваше внимание помогу Габриелю. Верну его обратно в Берлин. Негоже такому способному человеку пропадать невесть где.

— Это бартер такой? — спросила я надменно вскинув голову.

— Отношения мужчины и женщины это всегда бартер, запомните это, моя дорогая, — с усмешкой ответил мне Гюнтер. — Пойдемте теперь внутрь, становится холодно.

Взяв его под руку я вернулась в здание. Отвесив мне поклон и поцеловав мою руку Гюнтер направился к своей скучающей спутнице. Я же пулей понеслась в уборную, где набрав воды в стакан и вылив содержимое флакона, быстро выпила его до дна. Моя тревога улеглась. Дело было сделано. Теперь оставалась только самая малость, дождаться вестей от Генриха. Выйдя в зал я увидела направляющегося ко мне Алекса:

— Катрин, я тебя везде ищу, куда ты пропала?

— Да так, выходила подышать воздухом, — ответила я, испытав облегчение от того, что Алекс не видел нас с Гюнтером.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, но я бы предпочла вернуться домой, если, конечно, это можно в данный момент.

— Да, конечно, давай попрощаемся с людьми и я отвезу тебя домой.

— Спасибо, — я взяла Алекса под руку и мы пошли к столику.

Попрощавшись со всеми, мы вышли из здания и сев в машину вернулись домой.

— Тебе понравилось? — спросил меня Алекс у порога моей квартиры.

— Да, жаль фюрера не было, очень хотелось на него посмотреть вживую.

— Ты много не потеряла. Есть люди, с которыми лучше не сталкиваться. Это как раз такой случай.

— Может ты и прав. Спасибо тебе за вечер.

— Это тебе спасибо! Хороших тебе снов, Катя. — Алекс поцеловал мою руку и мы разошлись каждый в свою квартиру.

Закрыв дверь, я устало выдохнула. Вечерок был еще тот! Переживания о том, насколько все прошло гладко и подействует ли вещество. не давали мне покоя до самого утра, мешая заснуть. Только уже на самом рассвете мне удалось забыться крепким сном, который был прерван тихим стуков в дверь уже около полудня. Вскочив, я побежала открывать дверь. На пороге стоял молодой человек в широкополой шляпе в котором я не сразу узнала Генриха.

— Можно войти? — спросил он.

— О, да, конечно, извините, я вас не сразу узнала. Вы выглядите по-другому без формы.

Генрих прошел в комнату и сел на диван. Я же достав из тайника конверт протянула его ему. Он проверил не сорвана ли печать и, удовлетворенно кивнув, запрятал его в карман.

— Вы вчера хорошо поработали. Гюнтер был без сознания до самого утра. Мне удалось незаметно вскрыть сейф в его доме, просмотреть документы и установить прослушку в его кабинете. Теперь дело пойдет быстрее благодаря вам.

— Я больше не нужна здесь?

— Нет, вы получили указания от Аиды. Следуйте им. Кроме того, вам нужен покой.

— Как вы узнали?

— Это моя работа, все обо всех знать, — улыбнулся мужчина.

— Если понадобится моя помощь, вы знаете, где меня найти.

— Я знаю, но будьте спокойны. Живите своей жизнью. У меня четкие инструкции по поводу вашего здесь пребывания. Все будет хорошо. Вы и так многое уже сделали, — ответил он и направился к выходу.

— Удачи вам, — проговорила я ему вслед.

Облегчение, которое я испытала после ухода нашего резидента было ни с чем не сравнимо. Я наконец могла более-менее расслабиться. Поскольку последнее время было слишком для меня тяжелым. Да и беременность с ее неизменным токсикозом давала знать о себе. Малыш, мой малыш. Я наконец могла подумать о нем. Он так отчаянно цеплялся за свою жизнь! После всего, что мне довелось пережить, было просто удивительно, что я смогла сохранить ребенка. Его ребенка. Мысли о мужчине, таком мне дорогом, который остался где-то там, далеко, в моей родной стране, тяжелой волной нахлынули на меня. Мне так его не хватало. Решив хоть как-то отвлечься, я оделась и вышла на прогулку. Проходя мимо детского магазина мне так захотелось в него зайти, что я не удержалась. Внутри было невероятно уютно. Всюду на полках были игрушки. На вешалках висела детская одежда. Налюбовавшись этой красотой, я решила купить большого белого медведя, который грустно взирал на меня с нижней полки, будто бы умоляя забрать с собой. Расплатившись и забрав этого толстяка я пошла домой. Подходя к дому увидела Алекса, который сидел на лавке возле входа.

— Привет, Алекс! Смотри кого я купила! — мохнатой лапой медведя я потерла его щеку и рассмеялась.

Но Алекс даже не улыбнулся.

— Что-то случилось? — встревоженно спросила я.

— Давай пройдем в квартиру, Катя.

— Хорошо, — ответила я, чувствуя, как внутри восстает холодное предчувствие беды.

Захлопнув дверь и усадив мохнатого медведя на стул я повернулась к Алексу.

— Ну?

— Сядь, Катя, — проглотив комок в горле ответил мне мужчина.

— Не томи, говори, что случилось?

— Это Габриель. Русские начали наступательную операцию. Началась бомбежка. Катя, Габриель погиб. Мне жаль.

Я дослушивала конец фразы уже в каком-то тумане.

— Нет, нет, не может быть. Этого не может. Такие как он не погибают. Я не верю, — начиная задыхаться от нахлынувших эмоций, прошептала я.

— Пришла похоронка на него. Ганс связался со мной. Я проверил, все подтвердилось. Авиаудар сравнял штаб с землей. Все погибли. Оберст, Алиса, Габриель. Все.

Я села на стул, посадила себе на руки медведя и крепко обняла. Я не могла поверить в услышанное. И словно Алекс был виноват в том, что принес мне такое тяжелое известие, я только и смогла, что выместить свою боль на нем:

— Пойди прочь, Алекс!

— Катя.

— Замолчи и уходи, прошу тебя!

— Тебе нельзя сейчас быть одной, я не уйду.

— Пошел вон отсюда, я сказала, ненавижу тебя! — заорала я на него.

— Катя, я понимаю, у тебя шок. Я уйду, но буду рядом.

С болью посмотрев на меня он пошел к выходу, я же с такой силой захлопнула за ним дверь, что посыпалась штукатурка.

Далее я начала судорожно собирать вещи. Я не понимала, что со мной происходило в тот момент. Но не могла больше находиться в этом доме. Схватив чемодан я вышла на лестничную площадку. Из квартиры напротив сазу же выглянул обеспокоенный Алекс.

— Ты куда, Катрин?

— Я еду домой, не могу здесь быть, я хочу туда, туда где все пропитано ним, Габриелем. Я не могу, не могу, Алекс, — я устало опустила чемодан на пол и зарыдала.

— Хорошо, я отвезу тебя на вокзал. Ты еще успеешь на поезд, — схватив мои вещи он отвел меня к машине.

На вокзале было огромное количество народа. Все куда-то бежали, кричали, смеялись. А я шла через эту толпу словно сквозь туман. Как будто не было никого рядом. В ушах стоял непонятный гул. Слез не было. Был какой-то непонятный мне ступор. Я как сквозь пелену слышала голос Алекса и лишь безмолвно ему кивала. Отведя в купе поезда он обнял меня:

— Я при первой же возможности приеду, Катя, я тебе обещаю. На вокзале тебя встретит Ганс. Ты ложись спать, всего ночь и ты будешь в городе.

— Спать? Хорошо. — без всяких эмоций промолвила я.

Поезд дернулся и издал гул, оповещая о том, что он готов ехать и предупреждая, что все провожающие должны покинуть вагоны. Алекс ушел, а я села и уставилась в окно. Так я и просидела всю ночь. Не спала. В голове то и дело мелькали мгновения, проведенные с Габриелем. Вот он нахально прижимает меня в танце, оценивающе смотрит на меня, вот он целует меня во время нашей первой близости, вот держи за подбородок и грозным взглядом смотрит на меня, вот уже бинтует мою простреленную руку, а вот шепчет «Ты только сбереги», положив мне руку на живот. Закрыв глаза, я вновь и вновь прокручивала эти мгновения в своей голове, словно кинопленку. Затем положила свою ладонь на живот и прошептала этой маленькой частичке, оставшейся мне от Габриеля:

— Малыш, мой малыш. Как же мы без твоего папы? Господи! Почему ты его забрал? Почему именно его? Так несправедливо!

ГЛАВА 24

Поезд вскоре прибыл в город и я вышла на перрон, где меня ждали Ганс с Гретой.

Они обняли меня, давая понять, что всем сердцем со мной в моем горе и мы поехали домой.

Следующие несколько месяцев моей жизни были как братья-близнецы. Я ела, спала, гуляла и непрерывно вспоминала Габриеля. Правду говорят, лишь потеряв что-то, начинаешь понимать, как это тебе было дорого. Так было и со мной. Порой я стояла у окна и уходила глубоко в себя, мысленно общаясь с Габриелем. В такие минуты меня тяжело было вернуть к действительности.

— Дочка, Габриеля не вернешь, тебе жить надо дальше, приди в себя. У тебя скоро малыш родится, тебе о нем думать надо, — Грета изо дня в день повторяла мне одни и те же слова. Я же только молча кивала головой и продолжала жить своей замкнутой в себе жизнью.

За неделю до моих родов в город вернулся Алекс. Он был тяжело ранен под Берлином, долго находился в госпитале и был отправлен домой. Но даже его приезд не мог вернуть меня к жизни в нормальном смысле этого слова.

— Господин фон Рихтер, мы очень за нее переживаем. Она просто съедает себя изнутри. Она как бы находится в коробке с надписью «Горе». Сделайте что-нибудь. Так ведь нельзя. Уже прошло так много времени, а она так и не оправилась от его потери, — жаловалась как-то Грета Алексу.

— Ей надо переболеть это, Грета. Ей никто сейчас не поможет. У каждого свое время восстановления после такой потери. Она очень его любила, — ответил ей Алекс.

«Не любила! Не любила! Я его люблю!» — я стояла за дверью, слушая их разговор, а в голове пульсировала только эта мысль.

— Скоро родится ребенок, — продолжал Алекс. — У нее появится смысл жизни. Тогда она и пойдет на поправку.

Так и случилось. Когда мне после родов вручили маленький сопящий комочек, моего сына, пелена, до сих пор окутывающая меня тяжелыми складками, начала потихоньку спадать.

— Габриель, — прошептала я имя своего сына.

— Вы назовете его как отца? — Грета в умилении прижала ладони к груди.

— Конечно, у него не может быть другого имени.

— Он очень похож на него. Я помню его таким же. Я помогала тогда при родах, и так же держала его, — ответила Грета со слезами на глазах.

Я посмотрела на эту женщину, которая все это тяжелое время была рядом со мной и, взяв ее за руку, сказала:

— Спасибо вам, Грета. Теперь все будет иначе. Теперь нужно жить.

— Да, дочка, нужно, — поцеловав меня в макушку Грета вышла из комнаты.

Через минуту постучал в комнату Алекс, тоже желающий посмотреть на моего карапуза.

— Можно к вам?

— Конечно, проходи, — я была очень рада его видеть. — Хочешь подержать?

— Да я не знаю даже, он такой маленький, — он с опаской посмотрел на сверток.

— Держи, пока он спит, — я аккуратно подала малыша мужчине.

Алекс осторожно взял у меня ребенка, который был чуть больше его ладони и удивленно посмотрел на него, затем промолвил:

— Да ты, парень, копия отец. Надо же.

— Грета тоже так говорит.

— Ну, готовься, мама Катрин, сын задаст тебе жару! Помню я Габриеля в детстве, его мать постоянно была начеку, чего он только не вытворял! И мне всегда перепадало из-за него. Я был его хвостом, куда он, туда и я. — засмеявшись проговорил Алекс и вернул мне ребенка.

— Я на все готова! — обняв свое сокровище улыбнулась я.

Ребенок вернул меня к жизни. Пеленки, распашонки, кормление, прогулки, бессонные ночи, все это так встряхнуло мою психику, что я стала прежней Катей. Благо, Габриель был тогда прав, в нашем городе, удаленном от Берлина, мало что напоминало о войне. Только каждодневные известия по радио об одном за другим поражении Германии на фронте указывало на то, что скоро этот кошмар закончится.

— Хорошо, что тебя так тяжело ранило тогда, — сказала я как-то Алексу, когда мы сидели на берегу реки, пока сын спал в коляске.

— Да уж, спасибо, Катя, — удивленно ответил он.

— Нет, ну а что. Так ты здесь, в безопасности. Хромаешь, правда. Так это мелочи жизни. Главное жив, — продолжала я с кокетливой усмешкой. — Лягушек научился бросать.

— Да ну тебя, — усмехнулся Алекс и бросил камень в воду.

— Нет, не научился, — со смехом констатировала я и швырнула камень так, что он проскакал по воде до противоположного берега. — Слушай, вода уже, наверное, теплая. Давай искупаемся.

— Да ты что! Еще ведь только май на носу!

— Ой, Алекс, раздевайся, на улице тридцать градусов! Мы только окунемся и все, — проговорила я, стягивая с себя платье.

Оставшись в одном нижнем белье, я осторожно пошла в воду, которая на удивление была всего лишь немного прохладной. Алекс так же разделся, но зайти в воду не решался. Я же, окунувшись развернулась к нему и окатила его волной брызг, заставив таким образом быстро нырнуть в реку. Мы дурачились так несколько минут, попеременно брызгая друг в друга водой. И в какую-то минуту Алекс схватил меня и с смехом притянул к себе, пытаясь защититься от непрерывного потока летящей в него воды. Мое лицо оказалось так близко от его лица, что наши губы практически соприкасались. Алекс убрал мокрую прядь волос с моей щеки и нежно, неуверенно поцеловал, как будто боялся меня спугнуть. Я не отпрянула, на удивление для самой себя, а ответила на его поцелуй. Не встретив сопротивления Алекс целовал меня все настойчивее, вызвав во мне томящую тоску по ласкам мужчины. Слишком долго я была одна. Обхватив его ногами, я почувствовала, что он охвачен кипящей страстью. Подхватив меня на руки Алекс вынес меня из воды и положил на нагретый солнцем берег. Прикосновение теплых гладких камней к моей спине еще больше разожгли во мне желание. Стащив с меня белье Алекс овладел мной, заставив издать животный стон давно спящего желания. Наша схватка была такой страстной, что когда все закончилось, я еле смогла унять стук безумно бьющегося сердца.

— Ты великолепен, — проговорила я, лежа у него на груди и целуя в подбородок.

— Нет, это ты великолепна! Я — лишь реакция на твою красоту.

Он смотрел на меня с таким обожанием, что мне стало не по себе. Я просто получала удовольствие, для него же это было, по-видимому, что-то большее. Прав был Гюнтер, когда говорил, что любовь и удовольствие не всегда идут рядом. В моем сердце все равно неизменно был Габриель. Хоть мне и нравилось проводить время с Алексом, хоть головой я и понимала, что Габриеля не вернуть.

Одевшись, я поправила одеяло в коляске у сына и мы вернулись домой. У дверей Алекс нахмурившись спросил меня:

— Не жалеешь?

— Нет, что ты! — поцеловав его, ответила я, стараясь развеять напряженную обстановку.

— Ты мне очень дорога, Катя.

— Я знаю, — выдавив из себя улыбку я послала ему воздушный поцелуй и зашла в дом.

Отдав ребенка Грете я попросила ее:

— Накройте мне обед в кабинете, я хочу побыть одна. И принесите бутылку хорошего вина, пожалуйста.

— Хорошо, — ответила Грета, тиская со смехом малыша Габриеля.

Я же пошла в кабинет и в раздумьях опустилась в кресло за большим дубовым письменным столом. Минут через двадцать пришла Грета, неся на подносе вкусно пахнущий обед и откупоренную бутылку вина.

— Дочка, у тебя что-то случилось? — с беспокойством спросила женщина.

— Нет, Грета, не переживай. Просто день такой.

— Можно я скажу, что думаю?

— Да, конечно, говори. Даже не спрашивай.

— Алекс. Он ухаживать за тобой пытается. С сыном всегда возится. Малыш его очень любит. Я понимаю, что рана твоя еще не затянулась должным образом. Но у тебя вся жизнь впереди. Алекс прекрасный человек, лучшего и представить себе не возможно на роль мужчины, который бы мог быть с тобой после всего. Не отталкивай его. Габриель был бы только рад, знай, что ты счастлива. Его не вернешь, дочка, оттуда не возвращаются.

— Я знаю, Грета, я знаю. Просто такое чувство, что я обманываю его. Да и полюбить так, как я любила Габриеля уже вряд ли возможно.

— Знаешь, порой любовь рождается и к другому человеку, пускай не такая яркая и страстная, пускай более спокойная.

— Когда я была в России, мне сначала очень Алекс понравился. Габриель так несносно вел себя, что кроме ужаса во мне ничего не вызвал. Но потом, эта его уверенность, напористость, сила просто свели меня с ума. У меня рядом с ним было такое необыкновенное чувство защищенности, что его не сравнить ни с чем. И сейчас. Алекс, это просто родственная душа. Мягкая и спокойная. А мне так не хватает Габриеля. Столько времени уже прошло.

— Да, господин фон Вольф был такой, всегда вызывал восхищение у женщин, но мог быть и невыносимым. — усмехнулась пожилая женщина. — Но тебе теперь, возможно, и послана судьбой эта мягкая и спокойная надежность Алекса. Чтобы ты обуздала свое горе и начала другую жизнь. Подумай об этом.

Грета вышла из кабинета, а я предалась раздумьям, потягивая вино из высокого бокала и уставившись на пламя камина. В тот момент я приняла решение жить дальше и отпустить прошлое.

Следующие три месяца прошли в обстановке, полной непрерывных изменений. Закончилась война. Германия объявила о капитуляции. Письмо, которое некогда дала Аида, пришлось мне как нельзя кстати. Съездив в Берлин и отдав его временному правительству, я добилась амнистии для Алекса. Его с моей подачи назначили в управление нашим городом. Чему он был несказанно удивлен, поскольку я пожелала остаться незамеченной в этом этапе его жизни. Я не хотела, чтобы он знал, что я помогла ему. Мы проводили много времени вместе и к концу лета я узнала, что беременна. Нельзя сказать, чтобы я была в восторге, но это было ожидаемо.

В то теплое августовское утро мы вышли на пикник в парк. Я лежала на разосланном пледе, положив Алексу голову на колени и отщипывая виноградины с кисти кормила его, кокетливо заигрывая.

— Еще одно такое движение, и я за себя не ручаюсь, — прошептал Алекс с усмешкой, целуя меня в нос.

— Ох, мне так страшно, господин офицер! Неужели вы меня отшлепаете?

— Да хоть сейчас, — делая вид, что расстегивает ремень засмеялся он.

Я расхохоталась и, повернув голову в сторону дороги, увидела красивый автомобиль с правительственными номерами, который остановился около обочины недалеко от того места, где мы отдыхали.

— Это не к тебе? — спросила я Алекса, кивнув в сторону машины.

— Не думаю. У меня сегодня выходной. Да и вроде бы важного ничего в городе не происходит. Машина из Берлина. Не местные номера.

Я лежала и наблюдала за машиной, вглядываясь в затемненные окна. Через какое-то время дверь автомобиля открылась и из него вышел человек в военной форме нового правительства с черной блестящей тростью. Солнце слегка слепило меня и я, чтобы рассмотреть человека, поднялась с земли.

— Бог мой, — вырвалось у меня, — этого не может быть.

— Что такое? — беспокойно спросил Алекс.

Но я не ответила ему. Я как завороженная пошла по направлению к мужчине, который без движения стоял около машины. Подойдя к нему я подняла руку и дотронулась своими дрожащими пальцами к его губам, провела ладонью по его груди, не веря в то, что я видела. Мне казалось, что я схожу с ума. Будто бы это какое-то издевательство свыше надо мной. Слезы потекли по моим щекам. Мужчина же прошептал, тепло смотря на меня своими серыми глазами:

— Это я, Катя, это я.

В ушах начал звучать какой-то непонятный шум, в глазах потемнело и я потеряла сознание.

Очнулась я уже дома, лежа в своей кровати. Я не сразу поняла, был ли это сон или явь. Встав с кровати, я вышла в коридор и направилась к кабинету, из которого доносились голоса. Нет, это был не сон. Такой родной мне голос звучал за станами комнаты.

— Она едва выжила, когда на тебя пришла похоронка. Почти ни с кем не разговаривала, уходила в себя. Если бы не Грета, не знаю, что бы с ней было. Она как мать, все время была с ней рядом. Но потом родился сын и она потихоньку начала приходить в себя.

— Вы с ней вместе? — сдержанно спросил Габриель, даже не видя его, я по голосу слышала, что ему больно.

— Ты считался погибшим. Ты должен понять. Прошло около полутора лет, прежде чем у нас завязались отношения. Я безумно рад, что ты жив, Габриель. Но что мы будем делать дальше?

— Мы ничего не будем делать, Алекс. Мы — ничего. Это не нам с тобой решать. Она должна сама сделать выбор. Но как бы там ни было, какое бы решение она не приняла, я хочу, чтобы мы остались друзьями. Если она останется с тобой, я соглашусь и не буду вставать между вами. И хочу, чтобы и ты дал слово, что примешь ее решение, если оно будет не в твою пользу. Она столько натерпелась. Я хочу, чтобы она была счастлива. Со мной или без меня. Она это заслужила.

— Я даю слово, Габриель. — ответил Алекс.

Набравшись смелости, я зашла в комнату и остановилась на мгновение, облокотившись о дверной косяк. Мужчины разом повернулись в мою сторону, стоя у окна. Два моих жизненных пути были сейчас передо мной. Думала ли я, что когда-либо жизнь закрутит меня в таком водовороте? Конечно нет.

Первым пришел в себя Алекс:

— Я оставлю вас, вам много о чем нужно поговорить, — с тоской в голосе произнес мужчина и направился к выходу.

Когда он проходил мимо меня я положила ему руку на плечо и прошептала:

— Спасибо тебе.

Он же, только слегка кивнув мне, тихо вышел из дома, оставив меня один на один с Габриелем.

Я подошла к нему и положила ему голову на грудь, вдыхая такой родной мне запах. Он же крепко обнял меня, словно боясь, что я упорхну. Подняв на него взгляд я пару минут стояла и рассматривала его. Он совсем не изменился за это время. Только на висках появилась легкая седина, как свидетельство тому, что он перенес на войне.

— Давай присядем, Катя. — нарушил молчание первым Габриель.

Сев на диван у камина я спросила у него:

— Как такое возможно? Как такое случилось?

— Была бомбежка. Русские нанесли авиаудар по нашим позициям. Попали в наш штаб. Все погибли, а я чудом остался жив. Немецкую армию вытеснили из города. Меня нашли в бессознательном состоянии. Убивать не стали, увидев офицерскую форму. Отправили в госпиталь, где я пролежал несколько месяцев. Там меня и нашла некая Аида Львовна. Я думаю, ты знаешь о ком я.

— Да, конечно знаю, — ответила я, еще больше удивляясь тому, какую роль в моей жизни сыграла эта женщина.

— Она предложила мне перейти на сторону русских. Мотивировав тем, что оставит меня в живых и поможет в случае окончания войны в пользу России вернуться к тебе и занять определенную должность в Германии при новом режиме.

— И ты согласился.

— По-другому и быть не могло. Я не мог без тебя. Я должен был вернуться.

— Да, Аида Львовна все предусмотрела. Но почему мне не сообщили, что ты выжил? Я такое пережила!

— Это было условием. Я должен был под прикрытием выполнить определенное задание. Если бы ты знала, что я жив, это могло бы быть препятствием.

— Ясно.

— Катя, я хочу тебя спросить, — начал было говорить Габриель, но замолчал от того, что я положила свои пальцы ему на губы.

— Выслушай меня, прошу, Габриель. У нас с Алексом отношения, он мне бесконечно дорог, без него я бы не пережила твою потерю. Но то, что ты вернулся, все меняет для меня. Ты для меня весь мир. Но я боюсь, что ты будешь упрекать меня за эти отношения. И, кроме того, самое главное, у меня будет малыш от него. Я беременна от Алекса. Если для тебя это слишком, — закончила я тихим шепотом.

Он же улыбнулся мне и проговорил, притягивая к себе:

— Неужели ты думаешь, что пройдя через весь этот кошмар, я откажусь от тебя? Какие могут быть упреки, девочка моя? Нас всех жизнь так потрепала, что нам остается только благодарить бога, что мы живы и мы вместе. А ребенок? Я буду относиться к нему, как к родному.

— Я хочу, чтобы этот ребенок знал, что Алекс его отец. Он не виноват, что все так сложилось.

— Будет так, как ты решишь, Катя. Для меня честь, что ты выбрала меня, Катрин фон Вольф. Уже во второй раз. — закончил он, встал с дивана и схватив на руки отнес в спальню.

Все дальнейшее было как сон. Я так истосковалась по этому человеку, что просто не могла оторваться от него. Все, запах его, прикосновения, голос, будило во мне спящие глубоко внутри чувства. Двигаясь сидя верхом на нем, я не могла оторвать свой взгляд от этих наполненных любовью ко мне серых глаз. Все-таки ничто не сравнится с занятием любовью с любимым мужчиной. Никакое удовлетворение просо физических потребностей не может подарить те ощущения, которые дарит близость с желанным не только телом, но и душой человеком.

После, приняв ванную, мы оделись и спустились в детскую, где Грета играла с нашим сыном. Взяв на руки малыша я подошла к Габриелю:

— Вот, познакомься, это Габриель фон Вольф младший. Твой сын.

Малыш вздернул подбородок и треснул Габриеля игрушкой по лбу.

— Я вижу, чистокровный фон Вольф, — засмеялся мужчина и взял на руки ребенка.

Пару минут они смотрели друг на друга, потом малыш улыбнулся и похлопал отца ладошкой по щеке. У Габриеля в этот момент выступили слезы на глазах.

— Признал отца, — усмехнулась стоящая в стороне Грета.

— Габриель, мне нужно поговорить с Алексом, — обратилась я к мужу.

— Конечно, иди, — поцеловав меня, он опустился играть на ковер с ребенком.

Выйдя на улицу я пошла к дому Алекса и застала его, как и ранее, на террасе за столом с бокалом вина и неизменной сигарой.

Присев возле него я не знала, как начать разговор.

— Не надо, Катя, ничего не говори. Я и так все знаю и понимаю. Я рад, что Габриель вернулся, хоть для меня это и означает, что я теряю любимую женщину. Вы для меня оба дороги. Я желаю вам счастья. Правда. Я не в обиде на тебя. Разве что на судьбу. Меня волнует только один вопрос сейчас. Наш ребенок.

— За это не беспокойся. Вы одной крови. Это не изменится никогда. Ты в любой момент сможешь проводить с ним время. Я рада, что у него будет такой прекрасный отец.

— Спасибо тебе, — проглотив комок в горле проговорил Алекс.

Я смотрела на него и понимала, насколько сильным был этот человек, перенесший тоже столько горя и остававшийся таким же сдержанным и воспитанным. Тогда я поняла, что любить это не только держать рядом с собой, но и умение отпускать.

— Ты прости меня, Алекс, за то, что так все сложилось. Но он мой мир, он для меня все. Я не могу по-другому.

— Я знаю, Катя. Все пройдет. Все у нас у всех наладится. Ты главное малыша береги, прошу.

Наклонившись я в последний раз поцеловала этого мужчину в губы.

— Ты в любом случае дорог мне, Алекс. Я рада, что судьба свела меня с тобой.

Он поцеловал мне руку и я вернулась домой, где меня ждал любимый мужчина и сын.

ЭПИЛОГ

Спустя семь месяцев я родила девочку, похожую на Алекса. К тому времени наши отношения наладились. Алекс был постоянным гостем в нашем доме. Габриель вел себя безупречно, он никогда не поднимал вопрос о наших отношениях. Никогда не ревновал, а если и ревновал, то не подавал виду. Шли годы. Дети росли. Габриель-младший был копией своего отца, он был таким же дерзким, так же надменно вздергивал подбородок и сверкал своими серыми глазами в те минуты, когда ему кто-либо перечил и он действительно, как выразился когда-то Алекс, дал нам жару с мужем. Пришлось прилагать всю свою немалую родительскую мудрость, чтобы направить в правильное русло этого чертенка. Девочка же была копией Алекса. Светловолосая и голубоглазая, с спокойным характером и мудрым подходом к жизни. Она росла и всем говорила, что у нее два отца, папа Габриель и папа Алекс. Это действительно было так. И один и другой в ней души не чаяли. Алекс так и не связал свою судьбу ни с кем из женщин, хотя у него периодически и завязывались какие-то мимолетные отношения. Он весь был в работе и малейшую свободную минуту посвящал дочери. С ним у меня сохранились теплые дружеские отношения, чему я была несказанно рада. Габриель часто ездил в Берлин, помогая наводить порядок в послевоенной столице и возвращая к жизни то, что было разрушено. Я же занялась благотворительностью. После войны осталось много детей-сирот, нуждающихся в помощи, и я не могла пройти мимо этого. Дети они же везде были детьми. И пускай я не могла помочь детям в России, я старалась хоть что-то сделать здесь.

— Я так счастлива! — произнесла я спустя годы, сидя на лавке в парке между Габриелем и Алексом и наблюдая, как резвятся на поляне наши внуки. А их ни много ни мало было пятеро. — Спасибо вам обоим.

Поцеловав по очереди в морщинистые щеки мужчин, я встала и пошла вдоль набережной, оставив их с щебечущей ребятней. За столиком одного из кафе на набережной я увидела сидящих мать и мальчугана лет десяти, который, съев свой бутерброд. собирал пальцем крошки на тарелке, а рядом бегала маленькая девчушка с веснушками и рыжими косичками. В памяти всплыл образ смешного мальчугана с кудрявыми волосами, который как волчонок смотрел на меня, так же точно собирая крошки пальцем со стола. На мои глаза накатили слезы и я прошептала:

— И тебе спасибо, Митька. Упаси, Господь бог, мир от еще одной такой войны!