Общество восхищения Розой Макгрегор

Была одна страна, страна эльфийских палат и пещер, холмов фейри и величественных подземных храмов. Злосчастные смертные входили в них и танцевали до упаду, и выходили — иногда — обратно.

Но вдалеке от веселья, музыки и зачарованных смертных горел костёр, и вкруг него сидели и лежали шесть мужчин, огромный ше́лки и конь цвета ночи.

Мужчины — фейри от первого до последнего, высокие и острокостые, со скулами, которыми можно порезаться. Шелки — огромный неуклюжий зверюга, завернувшийся в тюленью шкуру, мышцы скрывает слой жира, в глазах — море перед закатом. Конь был конём, пока не хотел ещё пива, и тогда становился мужчиной с гривой чёрных волос и горящими рубиновыми глазами.

Сидя вкруг костра, они смотрели на огонь. Огонь древнее, чем фейри, и танец его может заворожить даже их.

— Что меня бесит, — сказал наконец один, — по-настоящему бесит, — это то, что она взяла и вышла за кузнеца.

Он увидел Розу Макгрегор на склоне холма, где встречалась с небом трава и по зелени рассыпались звёзды цветов. Узкобёдрый, широкоплечий, он был дьявольски красив.

Она, низенькая, пухленькая, — есть за что потискать со всех сторон, — блеснула на него глазами, как ястреб, заприметивший кролика на холмах внизу.

— Что вы здесь делаете, мисс? — промурлыкал он, тряхнув головою так, чтобы локон упал на лоб.

— У отца потерялся барашек. Вот, ищу, — сказала она. И улыбнулась. На щеках у неё были ямочки.

На холме пасся один баран, отнюдь не потерявшийся. Старый вожак стада, глухой, полуслепой, забыл, что его стадо давно не ходит сюда, и, пускай без других овец, упрямо тащился знакомым путём каждое утро.

— Не его ищете? — нерешительно кивнул на барана узкобёдрый.

— Нет. Этот не потерялся. Он точно знает, где он.

— Значит, другого?

— Да-а, — томно вздохнула Роза. — С большим рогом — если вы понимаете, о чём я…

Он понимал. Он взял её руку.

— Тогда пойдёмте, мисс, и поищем.

Баран-вожак, по счастью глухой как пень, продолжал щипать траву, не слыша звуков, долетающих откуда-то со стороны.

— Ей полагалось по мне сохнуть, — мрачно сказал узкобёдрый фейри. — Всегда так. Ты страстно с ними любишься, потом исчезаешь, а они сохнут и умирают от любви.

— Ха! — Фейри справа поворошил костёр палкой. — Только не наша Роза. Тебе она тоже плела про потерявшегося барашка?

— Слишком уж часто он теряется, — проворчал третий, смугло-загорелый, с ярко-зелёными глазами. — Если вообще существует.

— Мы искали его три недели, — сказал узкобёдрый. — Мне пришлось сдаться. Я выдохся.

Другие фейри подняли кружки с пивом, молча воздавая честь выносливости отсутствующей мисс Макгрегор.

— Это точно не твоя потеря? — спросил зеленоглазый фейри, лёжа ничком на траве. На кончиках его ушей росли кисточки, как у кота. Роза любила оглаживать эти длинные ушки сверху донизу, потом шею, спину…

— Нет, это Сол, вожак стада.

— Стада у него нет.

Зеленоглазый фейри вёл род от сатиров, от которых унаследовал впечатляющие размеры кое-чего, а ещё — безотчётную заботливость о благополучии стадных животных. Оба качества Роза просто обожала.

— Да, все они умерли. Он видит их призраки. — Роза не могла лечь на живот с четырнадцати лет, спасибо впечатляющим объёмам кое-чего другого, и облокачивалась рядом. — Старый добряк Сол. Что ни утро, ведёт своё призрачное стадо на холм, а вечером уводит обратно.

— Не пробовала объяснить ему, что они мертвы?

Роза убрала руку со спины фейри.

— Что мне Сол такого сделал? Зачем мне разбивать ему сердце?

Зеленоглазый ухватился за её слова. Ещё бы несколько дней страсти, — но стиль превыше всего.

Вдобавок он побаивался, что скоро выдохнется.

— Кстати, о разбитых сердцах, моя егоза. — Он перекатился на спину. — Мне больно тебя оставлять, но время моё истекает.

— Правда?

Роза сорвала травинку и пыталась в неё свистнуть.

— Мне пора в родные края.

— Ладно.

— Э-э… никогда больше не навещать мне эти холмы…

Пересвист.

— И мы никогда, никогда, никогда не увидимся снова.

Она похлопала его по плечу.

— Ничего, золотце. Найдёшь другую. Собственно, я… Сол! Не ешь это!

— А тот был глух, кричать без толку. Ей пришлось бежать и отбирать у него эту траву. Баран волновал её сильнее, чем я, — угрюмо сказал он сидящим у костра.

— С ним-то времени провела больше, — вздохнул узкобёдрый.

Один фейри, не подававший голоса, молча сплетал косичкой стебли наперстянки. Наперстянку не больно-то позаплетаешь, и ему приходилось ощутимо помогать себе магией. Когда его руки скользили по стеблям, нежные розовые колокольчики трепетали — точь-в-точь как трепетала в его руках Роза Макгрегор.

— Нюни, вот вы кто, — пробасил шелки.

— А ты квасишь с нами за компанию, — огрызнулся зеленоглазый. — И кто ты сам после этого?

Что-то буркнув, шелки поддёрнул тюленью шкуру повыше.

Подобно тюленям, шелки бывают разные. Есть изящные черноглазые юноши, по которым вздыхают девы, есть женщины с глазами газели, песнями зачаровывающие рыбаков, а есть и матёрые самцы.

У последних, как и у самцов тюленей, нет шеи, они не умеют себя вести и во время гона любвеобильнее диких кабанов. Человеческим женщинам матёрых самцов шелки советуют избегать.

Но что чьи-то советы Розе Макгрегор? Она шла по берегу, переворачивая ногами камешки и насвистывая под нос.

— Эт мой берег. — Шелки, спрятавший тюленью шкуру за валуном, упёр в бёдра кулаки.

Роза оглядела его с головы до ног и облизнула губы.

— Не видели моего барашка, часом?

— А после я ей грю, что возвращаюсь в море, — продолжал шелки. — И чтобы она даже не пыталась найти мою тюленью шкуру. А она мне знаете что?

Остальные знали, — он рассказывал уже много раз, — но из вежливости дали закончить.

— Она такая: «На что мне твоя шкура? Как будто я хочу тебя захомутать!» — Он нахохлился. — Теперь не могу даже вернуться на тот берег. Даже камни напоминают о ней.

— Как так? — не понял зеленоглазый.

— Там базальтовые валуны.

Сидящие у костра смотрели с вопросом.

— Ну, вы знаете… Большие, округлые, как… — Он покрутил рукой.

— А-а-а…

— Да.

— Ясно.

Фейри-конь фыркнул. Шелки обжёг его взглядом. Шелки и пука дружат как пресная вода и соль.

— Не надо мне тут, конская морда. Сам хорош.

На миг показалось, что пука хочет возразить, потом он понурился.

— Да, — признал он. — Прикинулся, как обычно, ласковым конём. Взбирайся, деваха, прокачу. А она мне улыбается — эти ямочки на щеках — и говорит, что прокатиться вовсе не прочь, да только не так. — Он вздохнул. — Оставался ради неё человеком почти неделю.

Фейри с наперстянкой взял очередной стебель и стал вплетать в толстую цветочную косу.

— А потом обернулся конём, хотел утащить её в озеро, утопить…

Низкий, злой ропот остальных.

— Ну извините! Я пука! Мы топим людей! Не ждём, пока они умрут от разбитого сердца! Раз — и всё!

— Вахлаки, вот вы кто, — сказал шелки. — Мы хотя бы не убиваем дам после.

— Если не давите во время того, мешки с салом, — прорычал пука.

— Девушки любят потолще, так им ночью теплее, ты, конская морда.

— Полегче, вы оба, — сказал узкобёдрый и налил всем пива.

— Ну и вот, — бубнил пука, — превратился я в коня, а она и погладь меня по носу.

Вздохнув, он уставился в кружку.

Остальные ждали. Спустя минуту шелки не выдержал:

— И всё?

— Что? Это было очень мило. Немногие умеют правильно гладить по носу. А потом хлоп по боку: беги, хорошая лошадка!

— Вот и со мной так же, — уныло сказал узкобёдрый.

— Э-э… тоже назвала хорошей лошадкой?

— Нет! — Он вспыхнул зеленоватым румянцем до кончиков ушей. — Шлёпнула меня по заду и сказала, что отыщет в следующий раз, когда будет поблизости.

Костёр трещал. Фейри с наперстянками держал уже неохватный их пучок.

— Мы что, по ней сохнем? — вдруг спросил зеленоглазый. — Вот на что это похоже?

— Не сохнем мы!

— Конечно, нет!

— У нас не разбиты сердца.

— Нет.

— Хорошо.

Пука обернулся на время человеком и хватил пива.

— Тогда, значит, через год в это же время?

— Я буду.

— Придём.

— Баба? Баба, тут на заднем крыльце…

Роза Макгрегор разменяла седьмой десяток, но на ногу была легка как молоденькая. В кармане у неё всегда лежал железный подковный гвоздь, отчасти в память о покойном муже-кузнеце, отчасти потому, что хладное железо не даёт фейри забыть о вежливости.

Её самой маленькой внучке исполнилось около пяти. Она немного походила на шелки отсутствием шеи и настырностью шелки-самца.

Мать надеялась, что это пройдёт.

— Не волнуйся, — дала совет Роза. — Главное — как себя поставишь, золотце. Она отлично устроится в мире.

— Тут цветы, баба, — с сомнением сказала внучка.

— А-а… уже осень, да?

Вдруг улыбнувшись, Роза распахнула заднюю дверь.

В воздухе пахло морозцем. С широкого дуба на крыльцо нападали листья, но их было почти не видно под большущим букетом наперстянок, — розовые колокольцы, пятнистые донышки, — который оставил для неё кто-то.

— Почему кто-то оставляет тебя цветы, баба?

— О, это долгая история. У твоей бабушки была захватывающая юность. Расскажу тебе, когда будешь постарше. — Роза Макгрегор замялась, глядя вниз на упрямое личико. — Намного, намного постарше.