Не помню, как я уснула. Помню только, что проснулась от проникновения. А потом сквозь дымку дурмана – толчки, стоны… Реальность и нереальность. И снова волна. Горячая, накрывшая меня так сладко и так сильно, что это оглушило, заставило заглянуть внутрь себя, в свою сущность.
Пытаясь прийти в себя, я подобрала ноги. Подтянула к груди одеяло и, прикрывшись, посмотрела на Демьяна. Поднявшись, он поднял халат и, небрежно накинув на плечи, отошёл к окну. На меня он даже не взглянул, будто совсем забыл о моём существовании. В голове всё ещё стоял туман, тело горело, низ живота ныл так, как будто… Господи, как будто только что я занималась сексом первый раз в жизни. Эдуард всегда считал себя знающим и умеющим доставить женщине удовольствие, хотя никакого удовольствия не было и в помине. В самом начале наших отношений он ещё пытался, а после… Демьян Терентьев тоже не пытался, и от этого я чувствовала себя совершенно опустошённой. Нет, не потому, что дела до того, чего я хочу, ему не было, а от того, что при всём этом я…
– Господи, – беззвучно шевельнулись мои губы, и я потёрла лицо руками.
Убрала волосы за уши и вновь посмотрела на Демьяна. Он повернулся ко мне, и взгляды наши столкнулись. Горло у меня сжалось, сердце, только-только начавшее успокаиваться, снова застучало чаще.
– Мне бы хотелось поговорить с вами о… – тихо начала я и тут же поняла, как глупо звучит это «вы». – Поговорить об Эдуарде.
– Не находишь это странным? – он положил ладони на край подоконника. Убрал и развернулся к постели.
Я снова могла видеть цепочку на его шее, тёмные завитки волос в вырезе халата. Завитки, которых я всего минуты назад касалась пальцами.
Ладони обдало жаром, и я поспешила сжать руки в кулаки. Конечно же, он был прав. Я и сама понимала это.
– У нас дочь… – осторожно заговорила я, пытаясь понять, что может повлиять на его решения, на поступки. Знать бы ещё, что случилось…
– Если ты думала, что, стоит тебе лечь со мной в постель, я посмотрю сквозь пальцы на махинации своего сотрудника, ты либо очень наивна, либо очень глупа, – проговорил он холодно, с раздражением.
Внутри у меня всё оборвалось. И дело было не только в словах и в том, как он сказал их. Дело было во взгляде. Ни единой возможности переубедить, ни единой…
– Большие дела не решаются через женщин, Дарина, – бросил он, направляясь к двери. – Запомни это. Эдуард ответит за всё, что он сделал в той мере, в какой ответил бы любой другой на его месте.
– Но… – я торопливо поднялась, замоталась в одеяло.
Нагнала Демьяна уже в коридоре, прекрасно зная, что любыми попытками что-то объяснить, о чём-то попросить, вызову лишь большее раздражение. Нет. В тоне, во взгляде – нет. А секс…
– Секс был хорошим, – будто продолжив то, что было в моей голове, заговорил Демьян, проходя в гостиную. Взял из бара стакан для виски. – Но это не предмет сделки. Я тебе что-то предлагал?
Он смотрел на меня, ожидая ответа, но сказать мне было нечего. Достав бутылку бренди, налил себе в стакан и повторил:
– Так предлагал?
– Нет, – шепнула я.
Он по-прежнему смотрел на меня.
– Я тебя звал сюда?
Ответ был очевиден. Пальцы мои сжались, подбородок задрожал. Не знаю, что сдерживало меня от истерики – непонятно откуда взявшиеся остатки сил или что-то ещё. Босая, обёрнутая одеялом, влажная между ног, я стояла и смотрела на Терентьева. Разговор кончился, так и не начавшись.
– Можешь быть свободна, – сделав глоток, отрезал он.
Я хотела подойти, попросить хотя бы о небольшом снисхождении, но прежде, чем успела что-либо сказать, лежащий на стойке телефон негромко зазвонил.
– Да… – сухо проговорил Демьян. Выражение его лица стало мрачнее, глаза недобро блеснули. – Нет… Найти его. Я сказал, найти его, чёрт возьми! Да! – рявкнул прежде, чем положить трубку. – Сукин сын…
С грохотом опустив стакан на стойку, Демьян обернулся ко мне и, не говоря ни слова, схватил за локоть и потащил прочь из комнаты.
– Что случилось? – спотыкаясь об одеяло, спросила я. Голос прозвучал жалко, одеяло размоталось, и я, в очередной раз споткнувшись, выпустила его из рук.
Терентьев молча доволок меня до спальни. Тошнота подкатила к горлу, стоило увидеть его лицо – он был страшен. Страшен не в привычном понимании этого, а той силой, что таилась внутри него, той опасностью, что была в нём.
– Одевайся, – толкнул меня на пол, туда, где валялось платье. – Сука… – процедил сквозь зубы.
Повалившись на ковёр, я смотрела на него снизу-вверх и не понимала, что происходит. Сжав зубы, он шумно выдохнул. Я нащупала лифчик, чулки… Вспомнила, что он разорвал мои трусики.
– Что… – сжимая бельё, попробовала спросить снова, но наткнулась на предупреждающий взгляд.
Одеться я не успела – Демьян снова сгрёб меня. Выдернул из рук бельё, поднял платье и сунул мне. Я поняла, что больше не могу. К глазам подступили слёзы, пальцы не слушались.
– Ты мне ещё за это ответишь, – проговорил он тихо, с угрозой. – Учти, Дарина.
– За что? – непонимающе спросила я, натянув платье прямо на голое тело.
Он внимательно посмотрел на меня и, качнув головой, взял за локоть. Подвёл к входной двери и, сунув в руки клатч, открыл её.
– Пошла вон.
Едва я переступила порог, дверь закрылась. Не чувствуя ног, я добрела до первого попавшегося диванчика и присела на поручень. Сжала в руках клатч и сделала глубокий вдох. Кажется, это конец. Стоит мне вернуться к Эдуарду ни с чем…
Прошло несколько минут прежде, чем я смогла подняться и пойти к лифтам. Соня… Дома Соня. О ней я должна думать.
Денег, что у меня были, едва хватило на то, чтобы взять такси. Несколько раз я, заткнув поглубже страх, набрала Эдуарду, но телефон его был недоступен. На город опустилась ночь, едва подсвеченные улицы были безлюдными.
Оказавшись у дороги, где ожидала меня машина, я поёжилась. Платье на голое тело, высокие шпильки и крохотный клатч… Нетрудно было догадаться, за кого примет меня водитель.
Как ни страшно было мне садиться в машину, пришлось сделать это. Забившись в угол заднего сиденья, я съёжилась. Глянув в зеркало заднего вида, перехватила взгляд водителя.
– Улица… – он назвал адрес, по которому меня следовало отвезти.
– Да, – сиплым, чужим голосом отозвалась я, и машина тронулась с места.
Несмотря на то, что в салоне было тепло, меня то и дело бил озноб. Чувство, что от меня пахнет сексом, не покидало ни на миг. Сексом и запахом мужчины, с которым я этим самым сексом и занималась совсем недавно. Догадаться, какой видел меня сидящий за рулём водитель, было несложно – спускаясь в лифте, я и сама вдоволь насмотрелась на собственное отражение. Сколько ни пыталась стереть косметику, пригладить волосы, ничего не помогало. На шее моей красовалось несколько засосов, губы были припухшими.
К глазам подступали слёзы. Как ни пыталась я сдерживать их, в конечном итоге несколько скатилось по щеке, и я поспешно вытерла их, боясь привлекать к себе ещё большее внимание. Хотелось стать тенью. Незаметной, невидимой. Хотелось просто в целости доехать до дома. Дом…
За всё время пути водитель – выходец с востока, не проронил ни слова, не задал ни одного вопроса. Заметив угол собственной многоэтажки, я облегчённо выдохнула и, стоило машине остановиться, поспешно покинула салон.
Звук шагов отдавался от стен подъезда, когда я шла по лестнице к лифту, когда вышла из него на своём этаже. Ключ, что я вытащила из клатча, то и дело норовил выскользнуть из пальцев. У двери я всё же выронила его. Прижалась лбом к металлу и выдохнула. При мысли о муже меня снова затрясло, на плечах выступили мурашки. Я знала, что этот вечер и ночь он мне никогда не забудет. Не забудет, даже несмотря на то, что сам заставил пойти к Терентьеву, сам, угрожая дочерью, заставил лечь под него. Страшная, необратимая реальность обрушилась на меня. Мой муж – тиран, а я… Я полностью зависима от него.
Кое-как справившись с замком, я вошла в квартиру и прислушалась. В кухне работал телевизор.
– Эдуард, – позвала я негромко, чтобы не разбудить дочь. Голос прозвучал тонко, натянуто. – Эдик!
Забыв разуться, вошла в кухню и увидела свернувшуюся на кожаном диванчике Соню. По экрану включенной плазмы прыгали герои её любимого мультика, по кожаной обивке, столу и полу были разбросаны конфетные обёртки.
Испуганная, не понимающая, в чём дело, я подлетела к дочке и тронула её плечико.
– Соня! – потеребила, чувствуя, что на меня накатывает истерика. – Соня…
Дочь приоткрыла сонные глазки, и я выдохнула. Зевнув, она потёрла личико.
– Мама, – шепнула тёплая, особенно нежная со сна.
– Ты почему тут сидишь, малыш? – по-прежнему не в силах понять, что происходит, спросила я. – И кто тебе разрешил брать конфеты? Соня…
– Папа, – она снова зевнула. – Он сам мне их дал.
– Папа? – переспросила я, хмурясь, и обернулась к коридору, будто бы Эдуард мог появиться там от одного упоминания о нём.
То, что он не вышел мне навстречу, само по себе было странно, но напуганная, я только сейчас придала этому значение.
– А где сам папа? – снова посмотрела на дочь.
– Он уехал в командировку, – бесхитростно отозвалась она. В уголках её губ остался шоколад, и я по привычке стёрла его пальцами. – Ещё вчера вечером. Вначале вы вдвоём уехали, а потом он вернулся и опять уехал. Сказал, что ты очень занята, и чтобы я не звонила тебе. Сказал, если я не буду тебе мешать, он привезёт мне много кукол, – протараторив это, она набрала в лёгкие побольше воздуха, но выдохнула, не сказав ни слова. – Пить хочу, – проныла жалобно.
Я встала с корточек и, налив стакан воды, протянула ей. Соня тут же припала к нему и жадно выпила почти всё. Я осмотрела стол, пол. Невольно подумала, что теперь у дочери наверняка появится сыпь, что завтра её будет тошнить и…
– Я же была хорошей девочкой? – ворвался в моё сознание голосок дочери. – Папа сказал, что я должна быть хорошей девочкой. Я тебе не мешала, мам. Я честно не звонила.
– Не мешала, – я села рядом с ней и крепко обняла. – Ты не помешала бы мне, даже если бы позвонила, милая.
Меня трясло, голос дрожал. Истерика всё же накрыла. Догадаться, что нет никакой командировки, было нетрудно. Уехать вот так, бросив дочь…
– Мам, ты замёрзла? – почувствовав мою дрожь, тут же спросила Соня.
– Да… – отозвалась я и тут же вытерла влагу со щёк. – Да. Ты… ты минутку посиди тут, ладно? Я сейчас приду.
Внезапная мысль заставила меня подскочить. Быстро дойдя до спальни, я открыла ящик, где обычно лежали наличные и карточки – ничего. Перерыла весь, сверху донизу, прекрасно зная, что это не поможет. Шкатулочка с украшениями тоже оказалась пуста. Обручальное кольцо… Дорогое обручальное кольцо из белого золота… Эдуард попросил снять его перед тем, как я пошла к Терентьеву. Даже его не было.
Я сжала подвеску, казавшуюся удавкой. Вот и всё, что у меня осталось. Ни денег, ни того, что можно бы было продать, разве что…
Раскрыла шкаф. Несколько дорогих сумок, что подарил мне Эдуард в прошлом, пропали, те же, что остались…
Стоя у раскрытого шкафа, я запрокинула голову и глухо засмеялась мёртвым, лающим смехом, быстро сменившимся глухими всхлипами.
– Мам… – в дверях появилась дочка. – Мамочка… – подбежав, она обхватила тонкими руками мои ноги и задрала голову. – Не плачь. Папа ненадолго уехал. Ты не соскучишься. И… и он тебе тоже что-нибудь обязательно привезёт.
– Конечно, – я присела и опять обняла её. – Конечно, – выдохнула, понимая, что меньше чем через неделю нам нужно заплатить за квартиру. За съёмную квартиру. А потом за садик и…
– Всё будет хорошо, – шепнула, стараясь убедить в этом вовсе не дочь. Я должна справиться. Должна. Только… Стиснула объятия сильнее. – Я сейчас уложу тебя. Ты… Ты только…
Сглотнула ком в горле, надеясь лишь на одно: на то, что дочь сегодня уснёт быстро. Потому что убаюкивать её у меня не было никаких сил. Никаких. Только горечь и слёзы. А убаюкивать собственного ребёнка горечью… Нет.
Будто услышав мои мольбы, Соня быстро притихла. Не знаю, действительно ли она уснула или просто почувствовала, что мне нужно побыть одной. Поцеловав её напоследок в мягкую щёчку, я выключила ночник и вышла из детской.
В ящике стола осталась бутылка вина, с которым я мариновала мясо. Достав её, я взяла бокал и, как была, без белья, в одном платье, сползла по стене прямо на пол. Поднесла горлышко к губам и сделала глоток. За окном было темно. Темно было и у меня внутри. Ещё три раза я набрала Эдуарду, но это, само собой, ни к чему не привело. Время от времени у меня вырывался перемешанный с всхлипами смех, но в конце концов кончился даже он.
Утро занималось серыми облаками, а я по-прежнему сидела на полу посреди догорающих руин собственной жизни. Жизни, что начала рассыпаться в тот самый миг, когда я повстречала своего будущего мужа. Ничего не осталось. Ничего. И меня самой тоже не осталось. Только один красивый, сильный росток среди выжженной пустыни – Соня.
Внезапный звонок в дверь заставил меня поднять голову. Замёрзшая, зарёванная, я не сразу смогла встать. Звонок повторился. Лишь дойдя до двери, я поняла, что никого не жду. Эдуард? Вряд ли… Для того, чтобы поверить в это, нужно было выпить куда больше, чем выпила я.
Выглянув в глазок, я увидела курьера из службы доставки. Ею обычно пользовалась компания, где работал муж. Не знаю, что заставило меня открыть замок: вино ли, что подкатывало к горлу тошнотой, безысходность или апатия.
– Что вам нужно? – спросила я, не снимая двери с цепочки.
– Для вас коробка, – курьер показал мне небольшую круглую коробку с маленьким золотистым бантом на крышке.
Я нахмурилась. Вот это точно походило на бред. Какой-то абсурд…
– Коробка?
– Если хотите, я оставлю её на пороге, – предупредительно предложил курьер.
Я сняла цепочку. Этого делать мне тоже не стоило, но… Если начать перечислять всё то, чего бы мне не стоило делать, список получился бы очень длинным.
Едва картон оказался у меня в руках, посыльный испарился, будто его и не было.
В висках ныло, голова была тяжёлой. Вернувшись в квартиру, я прошла в кухню и поставила коробку на стол. Насыщенно-коричневая, с крохотным золотистым бантиком.
Взяла бутылку с ещё плескавшимся на дне вином и, глядя на этот бантик, сделала последний глоток. Сняла крышку и развернула шуршащую упаковочную бумагу.
Внутри оказались трусики. Тонкие, кружевные, дымчато-серебристого цвета. Трусики… Проклятые трусики и ничего больше. Нет… ещё записка в которой была всего одна строчка с указанием места, даты и времени, а внизу крохотная подпись: ДТ.
Сжимая в пальцах шёлк, я смотрела в окно, где серел рассвет и думала… Думала о том, что будет со мной дальше. Потому что мужчина, назначивший мне встречу, был куда хуже того, что взял меня когда-то, а этой ночью бросил на произвол судьбы с крохотной дочкой и крохотной подвеской на шее. Куда опаснее. Опаснее во всех смыслах.