Объединяя усилия

♔Переводчик: Екатерина Д.

✎Редакторы: Настёна

✎Обложка: Wolf A.

✎Вычитка: Иришка К.

♛Специально для группы: Золочевская Ирина || Б. Б. Рейд

Примечание автора: Этот роман – менаж (МЖМ)! Так что, если вам не нравится идея о двух горячих спортсменах, сходящих с ума по одной девушке, тогда просто пройдите мимо! Здесь нет М/М сцен – все ради женщины. Здесь также практически нет футбола. Но давайте будем реалистами – вы читаете одну из моих книг ради футбола?;)

1

Грейс

Я, Грейс Монро Салливан, глава благотворительного фонда и дочь Артура Салливана, очень консервативного Президента Соединенных Штатов, уставилась на картонную коробку с надувными куклами. И нет, это определённо не детские игрушки. Я знаю, что коробка содержит надувные куклы (также бесплатные презервативы и смазку, по-видимому), потому что ярко-оранжеловая надпись с боку объявляет об этом: «РЕАЛИСТИЧНЫЕ КУКЛЫ ДЛЯ ЛИЧНЫХ УТЕХ! ТЕПЕРЬ С БЕСПЛАТНЫМИ СВЕТЯЩИМИСЯ-В-ТЕМНОТЕ-ПРЕЗЕРВАТИВАМИ И СМАЗКОЙ!»

Полагаю, что это может быть полезной информацией, если вам интересно, в какой из ваших многочисленных коробок содержатся ваши куклы для личных утех. Мне казалось, что секс-шопы должны быть более осторожными, но, возможно, демонстрация ваших покупок — это новая фишка. Я не в курсе этого, так как никогда не была в секс-шопе. Я имею в виду, серьёзно, постарайтесь сделать это с вашей службой безопасности на буксире, которые докладывают о своих наблюдениях со стоическим выражением на лице.

Я никогда не заказывала презервативы и смазку онлайн. Просто это такая история, которую любят получать СМИ, и в скором времени вы уже не умная, способная Первая Дочь, которая управляет фондом; вы Первая Дочь извращенка, которая заказывает вещи из секс-шопа.

Нет, спасибо.

— Как думаешь, это смазка или презервативы светятся в темноте? — спрашивает Ви по телефону.

Я отпиваю глоток вина из своего бокала и смотрю на коробку, словно она сможет ответить на этот вопрос. Но этого не происходит.

— Ты когда-нибудь слышала о-светящейся-в-темноте-смазке?

— Ты спрашиваешь, как будто я эксперт по секс-аксессуарам, — фыркает Ви.

— Серьёзно? Ты собираешься заливать мне обо всей этой «девственно-прилежная-девочка» фигне? — дразню я. — Потому что я могу напомнить тебе о наших днях, проведённых в школе-интернате, если хочешь.

Мы с Ви посещали школу-интернат в Швейцарии. Пафосно, да? Мы дети, как с рекламных постеров о богатстве, привилегиях и власти. Моя реакция на это — скукожившись, как можно реже попадаться на глаза общественности, окунувшись с головой в свою работу. Даже в старшей школе я была пай девочкой. Реакция Ви — выкрикивать и вещать своё «да-мне-пофиг» отношение повсюду.

Её отец полагал, что отправив дочь в школу-интернат с другими детьми политиков и мировых лидеров, обуздает её. Хотите знать, что является более диким, чем школа-интернат, полная скучающих детей богатых и влиятельных родителей?

Ответ: совершенно ничего.

Ви — это полная противоположность тому, с кем я «должна» дружить, по мнению моих родителей, которые очень обеспокоены такими вещами («Ты должна поддерживать стандарты, Грейс», — напоминает мне отец каждый раз, как его вижу), но факт в том, что мы с Ви были подругами задолго до Швейцарии. Мы были неожиданной парой — полными противоположностями — объединившиеся в знак солидарности, когда мой отец был губернатором Колорадо, а отец Ви — вице-губернатором.

— В настоящее время, я моногамна, — смеётся Ви. — Ну, в основном.

Фаворит Ви в этом месяце — профессиональный сноубордист, имя которого я не могу вспомнить.

— Ты — образец добродетели. Но разве светящаяся-в-темноте смазка не будет выглядеть как сцена из CSI? — поинтересовалась я.

Ви фыркает.

— Это одновременно реально и омерзительно.

— Это не я заказала светящиеся-в-темноте презервативы и смазку, — возражаю я, садясь на корточки, чтобы прочитать адрес, указанный на коробке. — Это Мистер Дик Бальзак (прим. перевод. «Dick» с англ. «член»).

Ви начинает смеяться.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты лично доставишь коробку своему соседу.

— Или же я могла бы повторно отправить по правильному адресу, — предлагаю я.

— Это прямо по соседству! — кричит Ви. — А ты ещё не познакомилась со своим новым соседом.

— Мне не нужно встречаться с соседом, — протестую в ответ. — Я уже достаточно о нём наслышана, большое спасибо.

Он переехал только на прошлой неделе, а я уже достаточно наслушалась громкой музыки и всплесков в бассейне, чем любой другой человек может выдержать. Клянусь, прошлой ночью я слышала, как он играл на бонго (прим. перевод. Бонго́ — кубинский ударный инструмент: небольшой сдвоенный барабан африканского происхождения, играют на котором обычно сидя, удерживая бонго зажатым между икрами ног). Кто играет на бонго, кроме Мэтью Макконахи??

Ви хихикает.

— Да, ты говорила мне о бонго. Разве ты не хочешь посмотреть, играет ли он на бонго обнажённым?

Я издаю рвотный звук.

— Да-а, я прям горю желанием увидеть, как мой новый сосед, Дик Бальзак, знаток надувных секс-кукол, играет голым на бонго на своем заднем дворе.

— Знаешь, надувные куклы — это розыгрыш. Дик Бальзак — самое фальшивое имя на свете.

— Что если это не так? — я отпиваю глоток вина и практически задыхаюсь, потому что начинаю смеяться от мысли. — Что если это его настоящее имя?

— Тогда ты должна с ним встретиться. Почему бы нам просто не поискать в интернете, кто купил дом? Может, он горяч.

— Да-а, точно, — фыркаю я. Я специально купила свой дом в тихом, вне-поля-зрения историческом районе, потому что он был заполнен отставными профессорами и пожилыми бизнесменами. Это самый не крутой район из всех, что означает — он действительно приватный, и люди оставляют меня в покое. А это именно то, что вам нужно, когда ваш отец — Президент и находится в середине кампании по переизбранию.

Даже если он действующий кандидат, репортеры по-прежнему заинтересованы в том, чтобы раскопать что-нибудь непристойное на моего консервативного отца, чья кампания сосредоточена на семейных ценностях. Это означает, что я нахожусь под столь пристальным наблюдением, как и он, так что этот район вне-поля-зрения был лучшим местом в Денвере, чтобы держаться подальше от всеобщего внимания.

Это не означает, что я буду ходить по барам и клубам или делать что-нибудь дикое, даже если бы не находилась под микроскопом, в любом случае. Ви говорит, что я восьмидесятилетняя женщина в теле двадцати-шести-летней, и это, вероятно, так и есть. Самое дикое, что я делаю — это выпиваю бокал вина и рассматриваю возможность, чтобы лично доставить коробку надувных кукол своему новому соседу.

— Бьюсь об заклад, что он чертовски горячий, с татуировками и…

Я прерываю её, смеясь.

— Я дам тебе сотню баксов, если Дик Бальзак будет моложе шестидесяти пяти лет. Я собираюсь доставить эту коробку сумасшедшему старику, у которого, вероятно, имеется коллекция надувных кукол, с которыми он разговаривает.

— Чтобы ты не делала, не заходи внутрь на чашку чая, — советует Ви. — Именно так ты окажешься в дыре на заднем дворе, натирая лосьон на свою кожу, прежде чем кто-нибудь сошьет костюм из нее.

— Мудрый совет.

— Иди, доставь коробку, — требует Ви. — Твоя жизнь скучна. Это буквально самое интересное, что может произойти с тобой за этот вечер.

— Это не так! — протестую я, хотя знаю, что подруга права. Можно подумать, что быть дочерью Президента Соединенных Штатов интересно, но на удивление это не так. Всё ожидание и внимание, которые приходят с титулом «Первая Дочь», действительно делают вашу жизнь скучной.

На самом деле, это самая близкая связь с презервативом за последние два года. Это жалко, правда? Мне двадцать шесть лет. Я практически уверена, что большинство других двадцати-шести-леток встречаются и трахаются и, как правило, веселятся. Но когда ты «Первая Дочь», даже свидание — важное событие. Мужчина должен быть соответствующим, проверенным и с серьёзным потенциальным любовным интересом. Боже праведный, я даже представить не могу, если у меня случится настоящая интрижка. Демократия, какой мы её знаем, явно рухнет.

По крайней мере, так видит мой отец.

Ви издает звук поцелуя в телефоне.

— Если я не получу от тебя известий через час, то решу, что твоя плоть превращается в куртку.

— Уверена, что моя служба безопасности не одобрила бы этого.

— Новый сосед будет горяч, а ты мне будешь должна сто баксов.

Еще один бокал вина, и я официально подвыпившая и осмелевшая. И, ладно, любопытство становится сильнее меня. Я могла просто зайти в интернет и посмотреть, кто купил дом, но я вроде как хочу увидеть мистера Дика Бальзака своими глазами.

Моими собственными слегка опьянёнными глазами.

Я вновь надеваю туфли, поднимаю коробку и выношу её наружу. Моя дневная смена охраны, Брукс и Девис, как они настаивают, чтобы я их называла, вместо их первых имён Дженис и Элис, протягивают руки и удерживают коробку, поскольку та угрожает вывалиться из моей хватки, как только я ступаю за пределы моей огороженной подъездной дорожки.

— Я иду по соседству, — протестую я, мой каблук застревает на дорожке. Оглядываясь назад, возможно, мне бы стоило сменить мой деловой костюм и туфли, чтобы отнести коробку надувных кукол. Или, возможно, мне не стоило пить второй бокал. Вероятно, последнее.

— Вам нужна помощь, мэм? — спрашивает Брукс.

Пока иду, я осматриваю коробку со всех сторон.

— Эй, вы помните то время, когда мой отец настаивал на том, чтобы у меня была охрана, и я согласилась только при условии, что моя охрана не вмешивается в мою жизнь никоим образом или способом? Это моё любимое воспоминание.

Клянусь, я услышала, как Брукс и Девис закатывают глаза за моей спиной прямо сейчас. Они просто вежливо поинтересовались. Это против протокола, чтобы они несли коробку, даже если бы я захотела, так как это помешало бы им защищать меня. Но со мной было всё хорошо и без охраны. Уровень поддержки моего отца был самым высоким среди президентов за последние десять лет; экономика процветала, и не было никаких явных угроз моей жизни, о которых я знаю, во всяком случае. Но мои родители слишком заботливы, мягко говоря.

И, честно говоря, Брукс и Девис совсем неплохо разбираются в вопросах безопасности. И, конечно же, они без юмора. Думаю, это требования работы. Вопреки распространенному мнению, нам разрешено отказываться от защиты, хотя у моего отца, скорее всего, случился бы настоящий сердечный приступ, если бы сделала нечто подобное. Я только уступила в том, чтобы у меня были женщины-телохранители (насколько невозможным должно было быть относительно нормальное существование с командой дикарей в костюмах, следующих за мной?) и если они не будут докладывать о каждом моём шаге отцу.

Следуют за мной… Прекрасно. Я считаю недопустимым помогать мне с рутинными, повседневными задачами.

Типа, как доставить гигантскую коробку с надувными секс-куклами и смазкой в дом моего соседа.

Я стою за воротами с коробкой, Брукс и Девис на безопасном расстоянии от меня, когда отвечает мужской голос.

— Йо.

Йо. Определённо не пенсионер.

— Я твоя соседка. У меня есть кое-что… ну… эм… личного характера, которое было по ошибке доставлено в мой дом.

Он смеётся.

— Личного характера? — спрашивает он, явно издеваясь над формальностью моих слов.

Я сразу же ощетиниваюсь. Я имею в виду, да, меня называли высокомерной и Идеальной Президентской Дочкой, но на самом деле, я делаю этому парню одолжение. Я могла бы просто надуть его кукол и перебросить через каменную стену, которая разделяет наши владения. С другой стороны, я определённо должна была доставить коробку именно таким образом.

Ворота открываются, и я замираю на секунду, глядя на его дом. Я не видела из-за ворот ни одного дома в моём районе; я никогда раньше не встречала никого из моих соседей. Его подъездная дорожка короткая и мощенная, как и у меня; а его дом похож на мой, за исключением того, что он, по крайней мере, в два раза больше. Дом чертовски огромный. Декоративные деревья выстроены в линию по краю стены между нашими владениями, и я делаю мысленную заметку, что ландшафт лучше. Я прошла больше полпути подъездной дорожки, когда сосед выходит из дома.

Абсолютно голый и носящий набор стратегически расположенных бонго барабанов.

2

Грейс

Я моргаю дважды, останавливаясь, когда мой сосед небрежно подходит ко мне босиком. Неся бонго.

Голый. Парень абсолютно и полностью голый, а бонго стратегически прикрывает товар. Он определённо не пенсионер. Нет. Нисколечко. Он молод и здоров, и…

Огромный, понимаю я, когда сосед приближается ко мне. Мой взгляд неохотно движется от бонго вверх, достаточно долго задерживаясь на его очень мускулистой, очень накаченной груди и прессе. Я обвиняю вино за мои медлительные глаза. Татуировка охватывает одну из его грудных мышц, двигаясь вверх до плеча и вниз по мужской руке.

Его руки такие же большие, как и все остальное — вылепленные бицепсы, предплечья и… Боже правый, этот парень выгляди так, будто должен заниматься рубкой деревьев или чем-то в этом роде. Однако мои глаза не задерживаются на его руках — они возвращаются прямо к бонго. И к тому факту, что эти бонго прикрывают его… бонго.

— Моя посылка? — спрашивает он.

— Что?! Я не смотрю на твою посылку, — протестую я. Мой голос, кажется, звучит, по крайней мере, на октаву выше, чем есть. Я практически пищу, как мышь.

Уголки губ поднимаются в медленной ухмылке.

— Я спрашивал, не хочешь ли ты отдать мою посылку? Выглядит тяжёлой.

Жар приливает к моему лицу. О Боже, я уже чувствую, как мои щёки становятся алыми. Я прочищаю горло.

— Да. Очевидно. Это то, о чём я тоже говорила, — я заставляю себя произнести слова с беззаботностью. Посмотри вверх, Грейс. Создай зрительный контакт и не смотри вниз, даже если это самый близко находящийся голый мужчина за последние два года. — Посылка. Твоя посылка. А не твоя… посылка.

Я снова смотрю вниз на бонго. Да что, черт возьми, со мной не так?

— Я могу сделать снимок, если хочешь, — говорит парень, ухмыляясь. — Моей посылки, я имею в виду. Если ты захочешь пересмотреть это самостоятельно… в более приватной обстановке.

Мои щёки горят.

— С чего бы мне этого хотеть?

Он пожимает плечами.

— Просто предложил по-соседски.

Коробка. Я вручаю её ему.

— Вот твои надувные куклы для личных утех, мистер Бальзак.

Он даже не смотрит вниз на то, что держит в руках.

— Это приветственный подарок для соседей?

— Да, я пришла поздороваться, но вместо того, чтобы принести фруктовый пирог, принесла тебе секс-куклы, презервативы и смазку. Ничего не кричит: «Привет, сосед!» как именно это.

— Я мог бы проигнорировать секс-куклы, если только тебе нравятся такого рода вещи, разумеется. Но соседку, которая выглядит как ты, приносящая презервативы и смазку? Ну, тогда: Привет, сосед.

Он ухмыляется.

Привет, сосед. Это совершенно несексуально, но клянусь, его слова пропитаны сексом. Чёрт, из каждой части этого человека сочится секс. Он один из тех людей, которые просто источают его из пор.

Между моих бёдер становится мокро. Должно быть вино было испорчено. Потому что я могу поклясться в возникшем напряжении, а меня не привлекают такие парни, как этот — большие, мускулистые, которые выглядят так, словно могут поднять меня, перебросить через плечо и отнести в свои спальни…

Я прочищаю горло.

— Я не занимаюсь такого рода вещами, для протокола. Это твои секс-куклы. Как я и говорила, когда позвонила в ворота. Они по ошибке были доставлены ко мне. Видишь? Прямо тут? — я указываю на адресную метку на коробке. — Мистер Дик Бальзак.

Он смотрит вниз и смеётся.

— Хех. Дик Бальзак. Потрясающе, — он смотрит вверх. — И кто приносит фруктовые пироги соседям?

— А?

— Ты сказала, что вместо фруктового пирога ты принесла сексуальные штучки. Люди вообще едят фруктовые пироги?

Я тяжело вдыхаю.

— Фруктовый пирог, торт что угодно.

— Торт?

— Я сказала что угодно. Я не знаю, что люди приносят своим соседям.

— Чашку сахара, — предлагает он, затем делает паузу. — Или секс-кукол и презервативы.

— Знаешь, я обычно стараюсь не брать уроки социального этикета у голых мужчин с бонго-барабанами.

— Эй! Это ты та девчонка, которая пришла ко мне домой с двумя подружками и принесла мне презервативы. Я признаюсь — надувные куклы для меня что-то новенькое. У меня никогда не было девушки, пытающейся подцепить меня с помощью надувных…

— Ты думаешь, что я пытаюсь подцепить тебя? — спрашиваю я в неверии. — Мы уже определились, что ты — извращенец, заказывающий надувных кукол. Я просто вежливый сосед, доставляющий твою коробку. Я не заинтересована в том, чтобы подцепить тебя. На самом деле, даже меньше ноля. У меня отрицательный интерес подцепить тебя. И это не мои подруги.

Мистер Дик Бальзак шагает вперёд. Клянусь, что хочу отступить и оставить больше пространства между нами, но каким-то образом я зависла, неспособная пошевелиться, из-за его запаха. Мужской аромат мыла и одеколона. О, Боже, мне нужно перестать нюхать его. И только потому, что я выпила только два бокала вина и, по-видимому, потеряла всякое чувство разума, не означает, что я должна стоять здесь, нюхая этого парня.

— Нулевой интерес? — спрашивает он, глядя на меня. — Ты уверена насчёт этого, сладкая?

Я тяжело сглатываю. Хотелось бы, чтобы он не так вкусно пах. Неужели я так давно не нюхала мужчину, что моё тело вышло из строя от одного аромата незнакомого голого парня?

— Ноль, — твёрдо повторяю я, прочищая горло. — Меньше ноля.

Моё тело предаёт меня, посылая мурашки по коже. Я чувствую, как мои соски твердеют под лифчиком.

— Отрицательный, — говорит сосед.

— Верно.

— Это очень плохо. Потому что я определенно заинтересован в том, чтобы подцепить тебя, – парень делает паузу, а я всасываю глоток воздуха сквозь зубы. У меня перехватывает дыхание. Моё сердце бешено колотится в груди. — На самом деле, я был бы очень заинтересован подцепить тебя, перебросить через плечо и отнести прямо в мою спальню.

Боже мой, он наглый. Никто никогда не говорил со мной таким образом. Чёрт, никто бы не посмел говорить так с дочерью Президента — конечно, не те «слишком соответствующие мужчины», с которыми я встречалась. Те, кто носит костюмы и имеет лучшее образование, которое могут купить за деньги.

Этому человеку не грозит быть одним из таких «слишком подходящих» мужчин.

Его взгляд не колеблется, его глаза на моих, когда он говорит.

— Я бы стянул этот консервативный маленький мамочкин костюм, который ты носишь и сдёрнул бы твои трусики вниз по твоим бёдрам — ты же носишь трусики, не так ли? Если бы ты не носила, ну… — из его горла вырвался низкий звук, дикий, как у животного.

Вот кто этот парень: животное. Животное, которое только что сказал, что хочет перебросить меня через плечо и стащить с меня трусики. Я открываю рот, чтобы сказать соседу, кого он может трахнуть (себя) после нашего разговора, но вместо этого слышу собственный стон.

Я действительно стону.

Маленькая, самодовольная ухмылка распространяется по его лицу, и я мгновенно чувствую стыд от своего влечения к нему. Я должна быть абсолютно подавлена. Мне стоит свалить отсюда. У парня на лбу написано «плохой вариант».

Я прочищаю горло, как будто практически не стонала от его грязных слов.

— Я не ношу мамочкин костюм. И что, чёрт возьми, за мамочкин костюм?

Он смеётся.

— Я только что это придумал. Это как мамочкины (прим. старомодные) джинсы, только костюм.

Сглотнув, внезапно осознаю. Итак, моя рабочая одежда не сексуальная. Я профессионал, управляющий фондом. Хотя я не думала, что выгляжу старомодной. Почему тот факт, что он подразумевает, что я выгляжу старомодно — мамочкин костюм?! — заставляет меня стыдиться?

— Некоторые из нас работают, — говорю я, мой голос резок. — На профессиональной работе. Где мы должны выглядеть уместно и не бегать голыми с бонго.

— О, так ты думаешь, я не профессионал? — спрашивает он, ухмыляясь.

— Ты единственный, кто обнажён и имеет секс-игрушки.

Остро осознаю тот факт, что этот парень уверен, будто я встревожена, а потом раздражена собой из-за того, что мне не всё равно.

— Я ухожу, — объявляю ему, но не могу заставить свои ноги двигаться.

— Очевидно, что эта коробка — подарок-розыгрыш. Очевидно, что со всей этой мужественностью, которая у меня имеется, мне не нужно прибегать к надувной киске.

Я сильно закатываю глаза.

— Убеждай себя в этом дальше. Дик.

— Кстати, Дик Бальзак — это не моё настоящее имя. Просто для ясности.

— Оу, я не называла тебя Дик Бальзак, — поясняю парню. — Я просто назвала тебя членом.

— Смешно, — произносит он. — Значит, ты — комик. Предполагаю, что это причина твоего окружения?

— Они… подожди. Ты не знаешь, кто я, — спрашиваю, внезапно осознав это.

Он поднимает брови.

— Я не знаю, кто ты? Не слишком ли ты задаёшься, а?

— Кто бы говорил, мистер Я-Уже-Всё-Это-Имею.

— Ну, это не значит, что ты не зазнаёшься. Это просто факт, сахарок.

— Извини? — волны раздражения проходят сквозь меня. Независимо от того, как хорошо выглядит этот парень, он абсолютная свинья. Затем я останавливаюсь. — Подожди. Что ты делаешь?

Он наклоняется, вот что он делает. Он наклоняется прямо передо мной.

— Я опускаю эту коробку.

— Мне не нужно видеть твою… — я отвожу свой взгляд, когда он поворачивается, чтобы поставить коробку на подъездной дорожке, предоставляя мне вид со стороны его прекрасной обнаженной задницы… Хорошо, я не совсем отвожу свой взгляд. Я хотела. Я собиралась. Но она была настолько мускулистой, идеальной и… аппетитной.

Я только что подумала о заднице этого парня, как об аппетитной?

Я быстро отворачиваюсь, пока он не поднялся, но парень всё равно смеётся.

— Это задница, сладкая.

Мои щёки снова покрылись румянцем. Парень точно знает, что мой взгляд был направлен на него. Поэтому прерываю его, прежде чем он сможет снова назвать меня этим прозвищем.

— Да, передо мной определённо задница.

— Я показал тебе свою. Может быть, тебе станет более комфортно, если ты покажешь мне свою. Тогда мы будем равны.

— Я не стремлюсь быть равной с человеком, который только что назвал меня сахарком. В любом случае спасибо, — неважно насколько идеальна его мускулистая задница — и всё остальное. — Увидимся позже, Дик.

Я остановилась, повернулась к нему спиной и глубоко вздохнула. Этот пещерный человек не проникнет мне под кожу.

— И заканчивай уже с бонго.

— Ты хочешь, чтобы я избавился от бонго? — спрашивает он. — Ладно. Если ты так настаиваешь.

Брукс и Девис, всё ещё стоящие перед ним, не улыбаются, однако я могу сказать по тому, как их глаза расширяются, что он делает.

— Он положил бонго, не так ли? — спрашиваю я их.

— Да, мэм, — отвечает Брукс, её взгляд фокусируется позади меня. — Да, он это сделал.

— Тогда, ладно.

Я прилагаю все силы, чтобы не развернуться и не удовлетворить своё любопытство. Затем я напоминаю себе, что парень, назвавший меня «сахарок», угрожавший перебросить меня через плечо, снять мои трусики и играющий на чёртовых бонго не тот человек, которого мне нужно видеть голым.

Определённо нет.

3

Эйден

— Что это такое? — Ной спускается по лестнице, его шаги тяжелые. Будучи 193 сантиметровым и 104 килограммовым защитником, он выглядит неуместным в этом историческом доме. На самом деле, мы оба чертовски неуместны в этом доме, но Ной — гений, когда дело доходит до недвижимости — на самом деле, он гений, когда дело доходит до большинства вещей финансовых и политических или вообще занудных. Это не то что можно ожидать от футболиста. Он приобрел это место в качестве инновационной собственности. Ной назвал это место находкой, а ещё, что он устал жить в районе, в котором мы проживали ранее, как и большинство профессиональных игроков в городе.

«Слишком много чёртовой драмы», — вот его слова.

Блестящая идея Ноя заключалась в том, чтобы переехать из своего огромного дома, который располагался недалеко от тренировочного центра, вот в это место. Он пытался убедить меня в том же — «отбелить наш имидж». Ной воздержался от контракта, а я только что заключил договор на один год с нашей командой здесь, в Денвере, при условии, что не будет обнародованы промахи. Это не самая лучшая сделка, но я всё равно не надеялся на что-то большее, так или иначе. Я «белое отребье» из Вест-Бенд, штат Колорадо. Что, чёрт возьми, я буду делать с двенадцатью миллионами долларов в год? Ной же надеется на что-то лучшее, в основном потому, что они с главным тренером не ладят.

Во всяком случае, я не бабушка, так что нет никакого способа, кроме того, что ад замёрзнет, и я действительно перееду в этот район. Даже если моя стерва-агент, та, у которой рот грязнее, чем у матроса, и голос, как у курильщика, выкуривающего по пачке в день, согласилась с Ноем: «Покончи с этим дерьмом, Эйден, и держи свой член в штанах».

Мы с Ноем играли в профессиональный футбол в Колорадо в течение последних нескольких лет. Ной заключил четырехлетний контракт сразу же после окончания колледжа во Флориде, а меня перевели из Техаса спустя год после этого. Главный тренер ненавидит нас обоих, называя сорвиголовами, задницами и любыми другими ругательствами, которые только придумает, но генеральный директор любит — меня больше, чем Ноя. Потому что, давайте посмотрим правде в глаза, я чертовски хорош перед камерой. Ной ненавидит давать интервью и фотографироваться, автографы и общение с поклонниками. На самом деле, если бы он не любил игру так сильно, я уверен, что он скрывался бы на своем ранчо, полностью отгородившись от человеческих глаз.

Ной относится к этому гораздо серьёзнее, чем я. Я тяжело-работаю-грубо-играю парень. Футбол всегда был моей первой любовью, но, чёрт возьми, если я не смогу выпустить пар в своё свободное время, какой тогда смысл?

Ной расслабляется время от времени — в основном, когда вовлечен виски или грязевые ванны — но в остальном, он работал без отдыха, одержимый игрой. Большинство людей думает, что он придурок, но мы были лучшими друзьями с начальной школы. Его родители приняли меня и мою сестру во время моего последнего года в школе, после того, как наша семья практически развалилась.

На прошлой неделе, когда я подписал контракт, мама Ноя — её настоящее имя Бесс, но мы с сестрой называем её мамой Эшби — позвонила и вызвала во мне чувство вины в том, чтобы подать пример для моей младшей сестры и очистить свой имидж, и не упустить возможность остаться здесь в Колорадо. Я ни хрена не мог поспорить с этим, потому что знаю, что это правда.

Вот почему я решил переехать в новое место Ноя на следующие пару месяцев, пока в моём доме будут проходить ремонтные работы. Видимо, мне нужно залечь на дно и вести себя, как взрослый.

За исключение того, что я стою здесь без трусов и держу коробку с надувными куклами. Итак, в целом, я думаю, Ной более взрослый, чем я.

— Это коробка с надувными куклами.

Я опустил коробку на пол гостиной.

— Великий Эйден Джексон так испытывает нужду, что ему приходится прибегать к надувным женщинам? — Ной искоса смотрит, пока проходит через гостиную в сторону кухни.

— Конечно, нет. У меня полно настоящих живых женщин, которые бросаются на меня. Это Лось занимается ерундой. Он отправил это Дику Бальзаку.

Это имя заставляет меня смеяться. Может быть, у меня чувство юмора двенадцатилетнего, но это дерьмо смешное. Даже если очень горячая, неимоверно сексуальная соседка подумала, что я какой-то извращенец-любитель-надувных-кукол.

Ной засовывает голову в холодильник, вытаскивая овощи и семейную упаковку говяжьего фарша. Я не могу видеть лица друга, но точно знаю — его глаза закатываются, потому что он думает, что выходки Лося глупы, как ад.

Лось, очевидно, прозванный за его размеры, всегда посылает розыгрыши команде в конце сезона. Это традиция, так же как я играю голым в бонго перед большими играми — а также, когда есть настроение для этого, как сегодня утром. Игра голым в бонго началась как шутка перед моей первой игрой в Техасе. Я выпил слишком много пива и купил барабаны бонго, а потом подумал, что будет забавно изобразить Мэтью Макконахи, так как я был в Техасе и всё такое. Тогда мы победили, и, очевидно, я не мог перестать играть на них, иначе мы бы проиграли. Вот так работают суеверия. Так что с тех пор бонго следовали за мной.

Ной оборачивается и смотрит на меня с отвращением.

— Чёрт возьми, чувак. Почему ты пришел на кухню со своими болтающимися причиндалами? Я хочу есть, а не блевать, — он делает паузу. — Подожди. Ты выходил во двор вот в таком виде?

— Я играл на террасе наверху, и раздался звонок в дверь.

— Некоторые люди надевают чёртову одежду, чтобы получить почту, — бормочет он. — Убирайся с моей кухни.

— Ты мог бы открыть дверь, чувак. Ты слышал, что я играю.

Ной пожимает плечами.

— Я был в душе.

— Во всяком случае, это был не посыльный. Спроси меня, кто это был.

Ной тяжело вздыхает.

— А меня должно волновать, кто это был?

— Должно, если бы ты увидел свою горячую, как ад, соседку. Она пришла, потому что ей доставили надувных кукол.

Ной стонет.

— Ты вышел на улицу абсолютно голым, чтобы получить посылку с надувными куклами от соседки, когда я только что переехал в этот район на прошлой неделе?

Он выделяет слова «этот район», потому что это тихое, аристократическое место — а не то, где вы увидите голых футболистов, бегающих вокруг. Другими словами, район чертовски скучный.

Я пожимаю плечами.

— Мне насрать на соседей. Какая-то старушка, вероятно, через дорогу смотрела на мою задницу через бинокль и благодарила свою счастливую звезду, что я переехал сюда.

Ной фыркает.

— Я уверен, что соседи это оценят.

— Цыпочка по соседству сделала это.

Он стонет.

— Да ладно, мужик. Не гадь там, где ешь. Я говорил тебе, что ты можешь остаться здесь на лето, только если не будет шалостей.

— Клянусь Богом, Ной. Когда ты стал восьмидесятипятилетней старушкой? Шалости?

— Поскольку я заключаю контракт, — напоминает Ной мне. — И да, шалости. Такого рода, из-за которых у меня проблемы, а затем я заканчиваю с дерьмовой командой и дерьмовым контрактом, потому что я обуза. Такого рода, из-за которых ты попадаешь в неприятности и теряешь контракт с командой.

— Ни одно наше дерьмо не доставило нам никаких реальных проблем, — протестую я, закатывая глаза. — Нас арестовали только раз, и это случилось, когда мы вернулись в Вест-Бенд.

— Это было в прошлом году, — утверждает Ной.

— Мы находились в тюрьме всего несколько часов. Гонка на паре тракторов по главной улице — это не совсем преступление века.

— Ты протаранил ограждение на ферме «Старик Джонсон», и коровы выбрались наружу.

— Пара коров.

— Все его стадо. Одна, из которых вошла в церковь на следующее утро во время проповеди священника.

— Одна корова из всего стада. И это было потрясающе. Барбара Джо Эндрюс была в середине своего соло.

— Угу. А как насчет цыпочки, которая засветилась во всех таблоидах, потому что сказала, что ты ее обрюхатил?

— Но я не обрюхатил её, не так ли? Я даже не спал с ней. И я зачехляю свои причиндалы, спасибо тебе огромное. Последнее, что мне нужно, это кучка маленьких Эйденов, бегающих вокруг.

— Это последнее, что нужно этому миру, — отвечает Ной. — Как насчёт того раза, когда ты бегал голышом по лужайке перед домом тренера Харди?

— Это было на спор, — настаиваю я. — И пошел ты на хрен! Ты был тем, кто снимал это. Откуда нам было знать, что его жена будет дома? Или что он выберет именно этот момент, чтобы выйти наружу? У тебя столько же неприятностей, сколько и у меня, Мистер Я-Трахнул-Жену-Школьного-Тренера-По-Футболу.

Ной поднимает руку.

— Я не трахал жену тренера Таннера, и ты это знаешь.

— Эй, я не знаю, что могло произойти за закрытыми дверями, — шучу я. Ной не трахал жену нашего школьного тренера, хотя она практически выловила его в день окончания нашей школы. Но ни один из нас не является таким парнем, который будет спать с женой другого мужчины, поэтому мы свалили в поисках лучшей жизни. Это не помешало тренеру Таннеру поверить, что Ной трахнул её, и пришёл за ним с дробовиком — или за мной, рассказывающим байки об этом. — Так что не мешай мне гадить там, где я ем. Я не говорил, что буду спать с твоей соседкой.

Ной закатывает глаза.

— Я вижу это в твоих глазах.

— Она определённо горячая, — напоминаю я ему. На самом деле, мысль о том, что девушка притворялась, будто я не стою там голый, глядя в сторону, но затем оглянулась на меня, потому что не смогла сдержаться, заставляет мой член болеть. Она слишком напряжена; что было написано на её лбу. И я мог бы быть тем, кто поможет ей расслабиться.

— Убери свою голую задницу с моей кухни. И прекрати показывать её, разгуливая во дворе.

Наверху, я смотрю из окна в сторону дома Высокомерной Цыпочки. Я сказал Ною, что она горячая, но горячая — это преуменьшение. Цыпочка — самая сексуальная штучка, которую я когда-либо видел за долгое время — не распутная и не впадающая в крайности, как большинство фанаток, болтающихся возле игроков. И она понятия не имела, кто я такой.

Когда, чёрт возьми, это случалось в последний раз? Ной и я — два самых известных лица в штате, по крайней мере, для людей, следящих за футболом — золотые мальчики Колорадо, которые родились и выросли в маленьком городке в какой-то глуши: Вест-Бенд. Это причина, по которой мы получали немало послаблений ко всему дерьму, что мы проворачивали, как например, были арестованы в Вест-Бенд.

Вся чопорно-благородная вибрация, которая исходила от соседки, делала её ещё более горячей. Мне никогда не нравились девчонки, которые похожи на школьных учителей, но я, определённо, позволил бы в этот раз отхлестать линейкой по моим пальцам.

Я захожу в душ, намереваясь избавиться от образа горячей маленькой соседки, но вместо этого представляю её ещё более отчётливо. То, как она прикусывала нижнюю губу зубами, пока смотрела на меня. То, как вдыхала, когда её глаза задерживались на моей груди. То, как она сосредоточилась на бонго, как будто желая, чтобы они стали прозрачными. То, как она смотрела на меня, её челюсть напряжена, словно она была оскорблена всей этой обнажёнкой с бонго, за исключением того, что она не могла оторвать от них глаз.

Мой член дёргается, когда я представляю её стоящей в нескольких дюймах от меня.

— Я не должна этого делать, — говорит она с придыханием.

— Ты практически умоляла об этом.

Её брови поднимаются.

— Я не умоляла.

— Нет? — спрашиваю я. — Я должен что-то сделать с этим.

— Ты ничего не можешь сделать, — произносит она напряжённо, — потому что я не одна из твоих отчаянных маленьких поклонниц, которые лишаются разума при виде члена Эйдена Джексона.

Мне нравиться её дерзость. Я едва могу сдержать улыбку, когда дотягиваюсь обеими руками и медленно поднимаю её юбку по бёдрам.

— Не умоляла, не так ли?

— Нет.

Она произносит слово как бы, между прочим, за исключением того, что девушка резко вдыхает, когда я грубо дёргаю юбку над её задницей.

— Даже когда я делаю так? — спрашиваю я, скользя пальцами между её бёдер, пока не нахожу местечко, прикрытое трусиками. Я прижимаю кончики пальцев к хлопчатобумажной ткани, и она стонет громче. — Ты насквозь промокла.

— И что? — интересуется она. — Это не значит, что я буду умолять тебя.

Тёплая вода льётся из душа и стучит по моей спине, я поглаживаю свой твёрдый член, представляя лицо соседки, поднятое вверх, в дюймах от моего. Представляю, как я скольжу пальцами по передней части её трусиков.

Я потираю её клитор, и девушка обхватывает мои бицепсы, хватка становится всё крепче и крепче, пока она всё ближе и ближе приближается к оргазму. Когда девушка пытается закрыть глаза, я приказываю посмотреть на меня, и она это делает, её глаза затуманены похотью. Она издает маленькие задыхающиеся звуки, её грудь поднимается и опадает в приталенной на пуговицах оксфордской рубашке, надетой на ней, достаточно расстёгнутой, что видна её ложбинка.

Я подвожу её к краю. Затем убираю пальцы, и она хнычет в ответ, в звуке слышится чистая нужда.

Теперь я сильнее поглаживаю свой член, образ девичьего отчаяния и желания подталкивает меня ближе к краю.

Она снова всхлипывает, её рот открывается и образует слово, но она его не произносит. Вместо этого она сжимает бедра.

Я расстёгиваю джинсы, стягиваю их и сжимаю твердый член. Она смотрит вниз, а выражение на её лице — это агония.

— Положи руку на мой член. Почувствуй, каким твердым ты меня делаешь.

Она тянется ко мне нерешительно, её большой палец прижимается к кончику, где предъэкулянт капает из него.

— Эйден, — шепчет она.

Я снова достигаю местечка между её ног, мои пальцы легко проскальзывают внутрь неё, и она стонет, когда гладит меня.

— Ты не кончишь так легко, сладкая, — предупреждаю я её. — Пока ты не будешь умолять. Нет, пока ты не скажешь, как сильно хочешь мой твёрдый член внутри своей тугой маленькой киски, наполняющий тебя.

Её мышцы сжимаются вокруг моих пальцев, опухшая киска предупреждает меня, насколько она близка.

— Да, — шепчет она.

— Да, ты просишь меня заставить тебя кончить? Это ты умоляешь меня?

Девушка хнычет, и я глажу, нажимая на то место в ней, что заставляет её принять выражение необузданной похоти, которого мне недостаточно.

— Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

Вот, что я хотел услышать. Я вытаскиваю пальцы и поднимаю её, прижимая к стене позади нас, я вонзаюсь в неё одним лёгким ударом. Она громко вздыхает, когда я вхожу в неё.

Чёрт возьми. Она тёплая, влажная, тугая и гладкая, как шёлк. Это всё, что я могу сделать, чтобы не кончить в туже секунду, пока я внутри неё. Вскоре, она громко стонет, издавая эти маленькие хныкающие звуки, которые вылетают всё быстрее и быстрее, пока я трахаю её у стены, одной рукой сжимая волосы, а другой под бедром, удерживая на месте. Затем девушка выкрикивает моё имя, её киска внезапно сжимается вокруг моего члена, когда она достигает кульминации, и я больше не могу сдерживаться. Я отпускаю, наполняю её сладкую киску своей горячей спермой.

— Дерьмо! — выкрикиваю я, когда её образ толкает меня через край, и я кончаю.

Когда я выхожу из ванной, я смотрю на её дом. Горячая соседка сидит на балконе, пьёт бокал вина и читает газету, на кончике носа примостились очки, а её длинные ноги вытянуты перед ней. Кто, чёрт возьми, в нашем возрасте читает газету?

Боже, она такая маленькая зануда.

Сексуальная маленькая зануда просто ждёт, чтобы её осквернили.

Ной думает, что пребывание в этом районе заставит меня вести себя хорошо? Да, точно. Поведение переоценивают.

4

Грейс

— Я так понимаю, что поскольку я с тобой разговариваю, сосед не оказался абсолютным психом? — спрашивает Ви по телефону.

— Ну…

Это не обсуждается. На моих щеках появился румянец от мысли о сексуальном соседе и от того, как я лежала в постели прошлой ночью, фантазируя о том, чего именно я хотела бы, чтобы это мускулистое животное сделало со мной.

— Ты должна мне сотню баксов, не так ли? — интересуется Ви.

— Как ты узнала об этом?

— Потому что что-то есть в интонации твоего голоса.

— Что за интонация? — спрашиваю я. — Ничего нет. Я просто сказала: «Ну…» Это указывает на то, что он может быть абсолютным психом.

Ви игнорирует меня.

— Я кое-что разузнала о твоём соседе. Хочешь знать, как его зовут?

— Нет, — говорю я прямо. — Меня это совсем не интересует.

Я вру.

— Верно, — произносит она. — Он…

— Ла-ла-ла.

— Так по-взрослому.

— Ты хуже, чем мои родители, Ви. Я не хочу знать, что ты нашла, шпионя за моим соседом.

Ви фыркает.

— В следующий раз, когда я увижу тебя лично, то собираюсь врезать тебе за твою дерзость, что сравнила меня со своими родителями.

— Для большинства людей сравнение с Президентом и Первой Леди было бы комплиментом.

Мы с Ви знаем, что ни одна из нас не похожа на большинство людей, и мы слишком много знаем о Президенте и Первой Леди, чтобы рассматривать это сравнение как комплимент.

Ви фыркает в ответ.

— Где ты находишься?

— Уже десять утра, — говорю, глядя на часы. — Я работаю. А где ты?

— Лежу в гостинице, ожидая обслуживание номеров, — произносит Ви томным голосом. Я практически слышу через телефон, как она потягивается как кошка.

— Обслуживание номеров? — спрашиваю я рассеяно, косясь на прогнозы следующего квартала на моём рабочем столе. Эти цифры не могут быть правильными. — Где?

— Где? — Ви делает паузу. — На самом деле я не уверена. Где мы находимся, детка? — я слышу шорох и звук сонного мужского голоса. — Нью-Йорк.

— Это твой парень-лыжник?

— Нет, это старая история, — отвечает Ви пренебрежительно.

— Мне казалось, ты была в Л.А.?

— Была, но вчера мы вылетели в Нью-Йорк. Не отставай, куколка.

Я смеюсь.

— Я стараюсь изо всех сил. Но серьёзно, Ви, мне нужно работать.

— У тебя есть трастовый фонд. Бросай трепаться и поезжай со мной в Майами.

— Уверена, что дети, которым фонд помогает, оценят это, — отмечаю рассеяно, глядя на таблицу. Прогнозируемые пожертвования снизились по сравнению с прошлым кварталом.

— У Билла есть частный самолёт, — указывает она. Я не спрашиваю, кто такой Билл — знаменитость или спортсмен, несомненно, так как это предпочтительное окружение Ви. — Кроме того, когда у тебя последний раз был отпуск? И нет, твоя семейная поездка с родителя также не считается. Все знают, что находиться рядом с родителями достаточно напряжённо, чтобы потребовать ещё один отпуск.

— Я всё время хожу в отпуска, — протестую я. — На самом деле, у меня как раз приближается один из них.

Это почти правда. Утверждение может оказаться правдивым, если вы прищуритесь и посмотрите на него одним глазом издалека. Этот отпуск — просто отдых с участием детей, относящихся к группе риска и ранчо. Я работаю с фондом, которым управляю, хотя должна взять больше административной роли, что носит непосредственный характер. Я, не стыдясь, могу сказать, что замужем за своей работой — я люблю её, и это никогда не изменится.

Одна из благотворительных организаций, которую фонд поддерживает, берёт детей из Колорадо, учит их лидерству и жизненным навыкам, используя открытый опыт, такой как походы по дикой природе, канатные курсы и кемпинг. Пару лет назад я решила лично поучаствовать в первой двухнедельной поездке на летний сезон. С тех пор я делаю это ежегодно. Следующая поездка через две недели, хотя этим летом всё обстоит немного иначе. Профессиональный спортсмен пожертвовал своё ранчо на лето, поэтому команда разработала программу по работе на ранчо в Колорадо. Так что это мой отпуск — рабочий отпуск на ранчо. Это ведь считается, верно?

— Тебе нужен отпуск, который не предполагает никакой ответственности, — говорит Ви. — Может быть, твой сосед мог бы помочь тебе с этим.

Я закатываю глаза.

— Он определённо кричит «никакой ответственности». Кроме того, никаких манер и никаких социальных навыков.

— Но он горячий, не так ли? Признай это. Я могу сказать об этом по твоей интонации.

— Не было никакой интонации.

— Я также могу сказать об этом, потому что искала его в интернете.

Я вздыхаю.

— Он горячий только для студенческого братства. Он подошёл к двери голышом с бонго, висящим у него на шее.

— Оу, так значит, ты разглядела его посылку?

Я краснею при мысли о том, что прикрывали бонго-барабаны… а также вид точёного тела моего соседа в нескольких дюймах от меня. Я могла протянуть руку и провести пальцами по его мускулистой груди вниз по рельефному прессу, и ниже…

Я чувствую себя неудобно на своём месте, поскольку тепло, излучаемое моим телом от этой мысли, направляется прямиком к местечку между ног.

Я преувеличенно вздыхаю.

— Я этого не делала. И у меня встреча через три минуты.

— Не веди себя так, будто бы ты не взглянула. Горячий голый парень перед тобой? — она делает паузу, и я слышу мужской голос. — Конечно, детка. Да, передо мной голый горячий парень.

— Я не смотрела на его причиндалы, — фыркаю я. Мой помощник по административным вопросам, Дженис, выбирает идеальный момент, чтобы постучать в мою дверь. — Входи, Дженис! Мне очень жаль, но я не смогу продолжить этот разговор, Ви.

Подруга смеётся.

— Ты меня кидаешь ради фальшивой встречи? — она хихикает над пикантностью момента.

— Поздоровайся с Ви, Дженис, — приказываю я, протягивая телефон и произнося «спасибо» моему помощнику.

— Добрый день, Вайолет.

— Видишь? К сожалению, мне пора.

— Я позволю тебе приступить к работе, — молвит она, снова хихикает и визжит на своего кавалера.

— Не забудь о сборе средств на следующей неделе, — напоминаю я ей. — Принеси свой бумажник.

— Всегда, дорогая.

Это полугодовой сбор средств фонда и грандиозный официальный приём. Мой отец будет присутствовать, потому что находится в середине кампании по переизбранию (хотя он только что одержал первоначальную внушительную победу в Колорадо) и «дети всегда хорошо влияют на выборы. Кто не любит нуждающихся детей? И потому, что ты моя дочь, конечно».

Мой отец, всегда прагматик.

Однако он много финансирует, а финансирование это хорошо — особенно учитывая низкие прогнозируемые пожертвования на следующий квартал, которые я только что видела.

Я вешаю трубку и смотрю на Дженис.

— У вас встреча через пять минут, — говорит она.

5

Грейс

— Какого чёрта? — я переодеваю рабочую одежду, готовясь к пробежке, когда слышу музыку, ревущую снаружи, едва приглушенную стенами дома. Какое-то кантри, но не могу разобрать слов. Это сосед. Даже не глядя, я знаю, что это он. Никто в мире не может быть настолько несносным.

Или настолько сексуальным.

Я выкидываю эту мысль из головы, потому что его несносность определённо превосходит его сексуальность. После внутренних препирательств, я натягиваю майку на свой спортивный лифчик и хватаю кроссовки из шкафа, останавливаясь в своей спальне. Я даю громыханию музыки ещё тридцать секунд, прежде чем объявить себя официально раздраженной. Конечно, сейчас не два часа ночи, но в этом районе всегда было тихо. По крайней мере, до того, как Бонго-парень переехал в соседний дом.

Когда я открываю раздвижную стеклянную дверь и топаю на балкон, музыка бьёт меня по ушам. Это определённо кантри.

И это определённо горячий сосед, которого я вижу за стеной, едущий на газонокосилке вокруг его умело ухоженного газона — без футболки.

Мне требуется секунда, чтобы услышать припев песни и узнать её: Она Считает Мой Трактор Сексуальным (прим. Kenny Chesney — She Thinks My Tractor's Sexy).

Я чуть не задохнулась.

Это не может быть адресовано мне, не так ли? Я не уверенна, следует ли быть польщённой, удивлённой или раздражённой.

Когда он огибает газон, парень смотрит на мой балкон и поднимает банку пива в жесте «ваше здоровье» — он едет на газонокосилке и пьёт одновременно.

Затем улыбается. Безошибочно дерзкий и самодовольный; его ухмылка — это то, что толкает меня через край. Тот же парень, который, встретившись со мной, назвал меня «сахарком», теперь ездит на газонокосилке без футболки, в то время как играет: Она Считает Мой Трактор Сексуальным?

Он пытается меня соблазнить.

Эта ухмылка говорит о том, что так и есть.

Я драматично закатываю глаза, как будто он может видеть моё выражение отсюда, но это кажется необходимым жестом в ответ на его нелепость. Затем я разворачиваюсь и закрываю дверь за собой, на мгновение, застыв спиной к ней, когда смех угрожает вырваться из моей груди.

Он незрелый. Целиком и полностью незрелый. Я не должна смеяться — то, что он уведомил о желании перебросить меня через плечо и стянуть трусики с моих бедер, было бы абсолютно неуместным, даже если бы я была «нормальной» женщиной, а не дочерью Президента. Но тот факт, что я дочь Президента, определённо ухудшает положение.

Тем не менее это не самая плохая вещь в мире — видеть его снова без футболки. Я вспыхиваю от воспоминаний о том, когда представляла его действия прошлой ночью, пока мои пальцы находились у меня между ног.

Это не значит, что меня привлекает придурок, ездящий на газонокосилке. Я знаю его типаж. Он из тех парней, которые привыкли, что им всё сходит с рук. Из тех, кто думает, что могут показать маленькую высокомерную улыбочку, и все женщины будут бросаться на него. Я не из таких девушек.

Я снова говорю себе об этом, когда смотрю сквозь шторы, как любопытная старушка, напрягая шею, чтобы мельком увидеть соседа во дворе.

Ага. Я определённо не одна из таких девушек.

Пятнадцать минут спустя я бегу по дороге, преследуемая Брукс и Дэвис на безопасном расстоянии, мой темп немного быстрее обычного — что не имеет ничего общего с тем фактом, что Бонго-парень был снаружи без футболки в своём дворе, и у меня, возможно, скопилось немного разочарования, чтобы сбежать.

Абсолютно ничего общего.

Мы пробежали не больше полумили, когда я оборачиваюсь на рокот мотора и вижу Бонго-парня.

Посреди улицы, нагоняя нас сзади, он едет на газонокосилке, как на машине. Всё ещё без футболки, хотя сейчас в Колорадо не совсем тёплый вечер.

Я замедляюсь, когда Брукс и Дэвис останавливаются и тянутся за оружием. Закатывая глаза, я поднимаю руку.

— Серьёзно, я на миллион процентов уверена, что мой сосед не пытается убить меня, сбив газонокосилкой.

— Никогда не знаешь, мэм. Протокол, — аргументирует Дэвис. Я не могу сказать, серьёзно ли она, но, по крайней мере, она и Брукс воздерживаются от извлечения оружия.

Я разворачиваюсь, игнорируя тот факт, что мужчина без футболки следует за мной на газонокосилке, и возобновляю бег трусцой, но в более медленном темпе.

— Подбросить? — спрашивает Бонго-парень, широко улыбаясь. Он делает глоток из банки с пивом.

— Говорит парень, который пьет за рулем? — спрашиваю я, поглядывая на него. Я рада, что бегу, потому что могу снова переключиться на дорогу впереди, вместо того, чтобы смотреть на его голую, чрезмерно мускулистую грудь.

— Уверен, что газонокосилка не в счёт, — протестует он.

— Эм, это считается.

— Я выпил только одну банку, — говорит Бонго-парень. — Даю слово.

Он перекрещивает своё сердце пальцем и смотрит на меня невинным взглядом — как тот, кто, очевидно, не является ангелом.

Сосредоточься, Грейс. Последнее, о чём не нужно думать — это насколько, очевидно, он не ангел.

— Я должна спросить, почему ты едешь по дороге на газонокосилке?

— Должен ли я спросить, почему за тобой следуют два костюма, которые явно при оружии? — возражает он, ссылаясь на «костюмы», хотя они одеты в спортивную одежду.

Я открываю рот, чтобы сказать: «Я — дочь Президента!», — только вот не делаю этого. Я сомневаюсь. Не знаю, почему бы мне просто всё не выложить. Нет, не совсем так. Я точно знаю, почему. Потому что впервые на моей памяти, кто-то не узнал кто я такая.

Быть дочерью Президента — это привилегия, конечно. У меня есть возможности, которых нет у большинства людей, и я благодарна за это. Но это также означает, что все это видят, глядя на меня. Меня считают дочерью своего отца и точка. Вряд ли кто-то захочет знать обо мне что-то кроме этого. Конечно, есть люди, знающие меня по работе в фонде, но лично? Не так много.

Так что тот факт, что этот парень, похоже, понятия не имеет, кто я, как ни странно, раскрепощает — даже если он грубый.

— Осмотр достопримечательностей, — отвечает Бонго-парень.

— Прости?

— Причина, по которой я еду на газонокосилке. Я осматриваю достопримечательности.

— Достопримечательности, какие? Старые дома?

— Неа. Я неравнодушен к другому виду.

Я благодарна за то, что бегу и уже покрыта румянцем, потому что в противном случае думаю, что моё лицо бы покраснело.

— Ты обычно ездишь на газонокосилке вслед за женщиной?

— На самом деле, это первый раз, когда я использовал газонокосилку для этой цели.

— Но это не первый раз, когда разъезжаешь и преследуешь женщину?

— В прошлый раз я использовал трактор.

Я не могу удержаться от смеха.

— Шикарно.

— Это длинная история.

— Я предполагаю, что это связано с пивом? — спрашиваю я.

— Проницательная девушка.

В уголках его глаз появляются морщинки, когда он улыбается. Даже отвернувшись, чтобы посмотреть на дорогу, я остро ощущаю пристальный взгляд соседа.

— Так что преследование меня — это твоё лучшее времяпрепровождение?

Теперь я бегу немного быстрее, задаваясь вопросом, сможет ли его газонокосилка поспевать за мной. Как быстро вообще газонокосилка ездит?

— Ну, это, конечно, лучше, чем преследовать миссис Джонсон.

— Кто такая миссис Джонсон?

— Женщина, которая живёт через дорогу. Ты не знаешь своих соседей?

— Я знаю своих соседей, — протестую я, немного защищаясь. — Имею в виду, я не говорила, что не «знаю их», наоборот. Являясь хорошим человеком, я здороваюсь с ними, и для этого мне не нужно знать их имена.

— Как давно ты здесь живешь?

— Пару лет. — Хорошо, теперь я полностью защищаюсь. — Очевидно, ты дружелюбнее меня. С твоей обнажёнкой и ездой на газонокосилке и… чем бы ты там не занимался.

— Ты не знаешь, чем я занимаюсь? — он задаёт вопрос, как будто доволен собой.

— Чем-то, что даёт тебе достаточно времени, чтобы играть на бонго голым и кататься по окрестностям, очевидно, — парень стонет в ответ. Я продолжаю бежать, мои шаги отбивают устойчивый ритм по тротуару. — Ты ждёшь, что я спрошу, чем ты занимаешься?

— Большинство женщин хотят знать такие вещи.

Я сдерживаю смех.

— Ты слишком много о себе думаешь. И я не большинство женщин.

— Это очевидно.

Я бегу в тишине еще несколько минут, прежде чем тяжело выдыхаю.

— Прекрасно. Чем ты занимаешься?

— Я не могу тебе рассказать.

— Ты не можешь мне рассказать?

— Это совершенно секретно.

Он делает ещё глоток пива и улыбается.

— Подожди, не говори мне. Ты тайный агент, живущий под прикрытием, как несносный парень из братства.

— Парень из братства? Ты думаешь, что я из братства?

Я пожимаю плечами.

— Ты единственный с бонго-барабанами и банкой пива и…

— И что за тайный агент из братства живёт в таком доме?

— Один по имени Дик Бальзак?

Он смеется.

— На самом деле, Эйден.

— Эйден, — повторяю. — Да. Дик тебе больше подходит.

— Смешно. А мне просто продолжать называть тебя сладкой или у тебя есть имя?

— Ты можешь перестать называть меня сладкой, — молвлю я. — Грейс.

Я намерено не произношу свою фамилию, хотя не совсем уверена, что Эйден признает во мне дочь Президента, даже если и скажу ему.

— Грейс с телохранителями.

— Верно.

— Значит, ты важная шишка, — произносит Эйден, пока я продолжаю бежать.

Я смеюсь.

— Это определённо спорный вопрос.

— Или кто-то, кому нужны телохранители. Значит, ты та, кого люди хотят убить.

— Это твоя версия, что я шпион или что? Ты попытаешься угадать мою личность?

— У тебя должно быть занятие получше в ближайшее… сколько миль ты собираешься пробежать?

— Пять.

— Дерьмо. Не знаю, сможет ли газонокосилка проехать пять миль.

— Очень жаль. Похоже, мне придётся бежать эти пять миль в одиночку. В тишине.

— Не переживай. У меня ещё полно топлива для этой детки.

Эйден говорит о газонокосилки, но его слова определённо звучат сексуально.

Я стараюсь выбросить эту мысль из головы, сосредотачиваясь на звуке и ритме своих ног на тротуаре. Раз-два. Раз-два.

Горячий парень с голым торсом в нескольких футах.

Концентрация сейчас не самая моя сильная сторона.

Слова Эйдена проникают в мои мысли.

— Значит, ты та, кого люди хотят убить.

Люди хотят моей смерти? Не в данный момент, насколько мне известно.

— Я этого не говорила.

— Ты скажешь мне, если я правильно угадаю?

— Ты собираешься рассказать мне, кто ты? — парирую я.

— Неа. Мне и так нравится. Итак… ты когда-нибудь встречалась с тем, чью фамилию не знала?

Я сдерживаю смех.

— Это твоя убогая версия пикапа?

— Я просто пытаюсь лучше узнать свою соседку, Грейс Нет-Фамилии. Это разумный вопрос.

— Это не разумный вопрос.

Он игнорирует меня.

— Ты не похожа на поп-звезду или модель, так что это отпадает.

— Эй! Что это значит? Ты преследуешь меня, чтобы поиздеваться?

В этот раз, когда я смотрю на парня, вижу его покрасневшие щёки. Мистер Ни-Стыда-Ни-Совести засмущался?

— Я имею в виду, что ты не такая уж и тощая и подобное дерьмо.

— Это не помогает.

— Если ты хочешь, чтобы я сказал, насколько горячо твоя задница выглядит в этой спортивной одежде — я могу. Я просто хотел поднять немного планку.

Я смеюсь.

— Это оценено по достоинству.

— Значит, ты не рок-звезда или модель, и ты не супер известная…

— Откуда ты знаешь, что я не супер известная?

— У тебя нет никаких поклонников, преследующих тебя.

— Это закрытый район.

— Верно подмечено. Но ты не выглядишь супер известной, что явно означает, что ты находишься в программе по защите свидетелей.

— Ты предполагаешь, что за мной следуют телохранители, потому что я пытаюсь не привлекать внимания к своей новой личности, предоставленной государством?

— Ну, когда ты говоришь так, это звучит просто нелепо.

Мы сворачиваем за угол, и когда Эйден замедляется, я замечаю, что тоже замедляюсь, а затем останавливаюсь вместо того, чтобы продолжить бежать.

— Надоело гадать?

Он смотрит на свои часы.

— Я должен быть в одном месте.

Я поднимаю свои брови.

— Горячее свидание?

Я даже не знаю фамилии этого парня, но мысль о нём с другой женщиной сводит меня с ума.

— Завидуешь?

— Определённо не завидую, — вру я, пожимая плечами. — Повеселись на свидании, Бонго.

— Это тренировка… эм, работа, — говорит он. Эйден начинает давать задний ход своей газонокосилке, а затем разворачивается, когда я отворачиваюсь, намереваясь продолжить свою пробежку. Потом сосед останавливается, оглядываясь на меня, чтобы обратиться. — Ты наркобарон, не так ли? Какой-то криминальный авторитет.

Я смеюсь.

— Ты меня раскусил.

— Увидимся позже, сладкая.

6

Ной

Эйден стоит на моей кухне в спортивном костюме и делает протеиновый коктейль. Когда я вхожу, он свистит.

— Это какое-то супермодное дерьмо.

— Заткнись, придурок.

Я поправляю воротник рубашки, чувствуя себя также нелепо, как и выгляжу в этом наряде. Есть причина, по которой я не ношу смокинги. Помимо того факта, что я стараюсь не заниматься ничем, что требует смокинг (или костюм, если на то пошло), они не делают смокинги размера «футболист». Эта вещь должна быть подогнана под меня, для чего затрачивается большое количество усилий и расходов только, чтобы посетить шикарный сбор средств в десять тысяч долларов за тарелку.

Пойти на сбор средств было не моей идеей. Это была идея моего агента, так как, по-видимому, я буду более востребован, если появлюсь на паре публичных мероприятий, следя за своими манерами и притворяясь, что мне нравится находиться среди людей. Настоящая причина, по которой я туда иду в том, что это для благого дела, даже если это будет комната, наполненная богатыми снобами, которые едят икру, чтобы принести пользу фонду, управляемому дочерью Президента Соединенных Штатов.

— Почему ты снова это делаешь? — спрашивает Эйден.

— Потому что я жертвую своё ранчо фонду на лето, и этот сбор средств должен принести ему пользу.

— Для чего?

— Фонд предоставляет достойным детям шанс провести время на ранчо — научиться жизненно-необходимым навыкам и тому подобное.

— Дерьмо, у тебя кризис среднего возраста? Сначала ты переезжаешь в это место, а теперь ты не собираешься провести всё лето на своём ранчо, ворча и избегая всех? Ты позволишь кучке детей управлять твоей собственностью? Ты не любишь детей.

— Отвали.

Эйден нажимает кнопку на блендере в ответ. Когда тот останавливается, парень наливает протеиновый коктейль в огромную чашку и делает глоток.

— Не забудь отставить мизинец, когда будешь пить шампанское. Это утонченно.

— Думаю, я пропущу уроки по этике от парня, который на днях вошёл на мою кухню со своими болтающимися причиндалами.

О чем, чёрт возьми, я думал, соглашаясь на это? Я находился здесь в течение часа, и до сих пор это был парад богатых стариков и их трофейных жен или подруг, просящих сфотографироваться со мной и предлагающих снисходительные соболезнования по поводу большого проигрыша в феврале. Как будто я был раздавлен тем, что команда не выиграла.

Я не был опечален этим, между прочим. Хотя всё ещё немного злился из-за этого. Тем более сейчас, когда мне напоминали об этом сотни раз.

Я знал, что сбор средств — плохая идея. Обычно, я никогда не занимался ничем общественным. Делать пожертвования? Конечно. Я делал много подобных вещей. Но я никогда не жертвовал своё ранчо — это была первая крупная вещь, которую я приобрел, когда подписал контракт в Денвере. В последние несколько лет летом, в межсезонье, я выбирался на ранчо и расслаблялся, вдали от всего и всех. Этим летом всё обстоит по другому – я веду переговоры и не могу скрываться ото всех, как бы мне этого не хотелось. Поэтому, когда мой агент пришел ко мне несколько месяцев назад с информацией об этой благотворительности, идея пожертвовать ранчо просто пришла мне в голову.

Я должен был предвидеть, что мой беспощадный агент захочет максимально увеличить часть этого пожертвования, связанную с общественностью, насколько это возможно. Вот поэтому я без особого желания присутствую на роскошном мероприятии, где должен улыбаться и притворяться заинтересованным в том, что говорит кучка богатых людей, полностью оторванных от реальности. Я понимаю всю иронию, говоря, что пока играл на многомиллионном контракте в течение последних четырех лет, но даже сейчас, мне трудно видеть себя богатым. Я всё тот же бедный парень из Вест-Бенд, и всегда им буду.

Вскоре, я оказываюсь в баре, прося бармена что-нибудь налить — что-нибудь, чтобы снять напряжение.

— Удиви меня, — говорю я ему.

Я опрокидываю жидкость — виски — гримасничая, когда алкоголь обжигает моё горло, прежде чем пересечь комнату и избежать слишком много самоуверенных людей, одетых в смокинг, имеющих значимый вес в обществе, когда выхожу из бального зала в холл, планируя выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Ладно, вообще-то я планирую спрятаться и почитать что-нибудь на телефоне, пока не наступит время ужина, а потом убраться отсюда.

Холл пустой по сравнению с толпой в бальном зале, лишь несколько отставших, зависших в своих телефонах и одна пара, идущая к входу в зал. Седовласый мужчина с повисшей на его руке молодой рыжеволосой девушкой, которой громко хвастается о размере своего частного самолета. Поговорим о сверх компенсации. Когда я прохожу мимо них, рыжая вздыхает.

— Ной Эшби! — я киваю и улыбаюсь, уклоняясь от них, прежде чем меня втянут в ещё один скучный разговор.

Я настолько озабочен, поздравляя себя с удачным избегающим маневрированием, что не замечаю девушку передо мной — или её платье — пока не становится слишком поздно.

Всё, что происходит дальше, кажется, происходит как в замедленной съемке. Клянусь, звук разрывающейся ткани усиливается в миллион раз. Я смотрю вниз, чтобы увидеть свою ногу на подоле длинного красного платья, которое волочится по полу. Мои глаза следуют за платьем вверх, пока шелковистый материал скользит вокруг изгибов женских бедер, её тонкой талии, сливочной гладкости спины, где материал…

Вот дерьмо. Я оторвал бретельки на её плечах — бретельки, которые были на её плечах, пока я не наступил на подол платья.

Я быстро поднимаю ногу, но вместо того, чтобы отойти от девичьего платья, материал которого каким-то образом цепляется за мою туфлю, и снова опускаю ногу, наступая уже во второй раз. Женщина вскрикивает оступаясь. Инстинктивно протягивая руку, я ловлю девушку, когда она приземляется с шармом, её спина сталкивается с моей грудью.

Затем, фотовспышка вспыхивает в моих глазах. Кто-то — вероятно, какой-то репортер-мудак, освещающий это событие — просто сфотографировал брюнетку, руки которой обернуты вокруг меня.

Я смотрю на женщину сверху вниз.

На женщину, на чьё платье я только что наступил, оторвав бретельки и заставив лиф изделия скользить вниз по её груди. На женщину, которая изо всех сил пытается встать, затем тянется к верхней части платья, намереваясь подтянуть его, только чтобы обнаружить, что оно застряло у меня под ногами. Когда я пытаюсь сойти с него, она ещё сильнее падает на меня. На брюнетку, которую кто-то только что сфотографировал топлесс.

При следующей вспышке, я делаю единственное, о чём могу думать. Я удерживаю ладони перед её сиськами, чтобы заблокировать их от парня, снимающего фото.

Но она выбирает именно этот момент, чтобы выпрямиться, падая вперёд и прямо в мои руки.

В частности, толкая свои сиськи прямо в них.

А это значит, что я стою прямо здесь в смокинге на благотворительном вечере, удерживая сиськи какой-то богатой девушки.

Она визжит.

— Боже мой, ты что, лапаешь меня?

Прежде чем я могу ответить, руки оказываются на моих руках.

— Мистер Эшби, отойдите от дочери Президента.

Дочери Президента?

О, чёрт.

Женщина разворачивается, одной рукой сжимая верх платья и дёргая его, прикрывая грудь, её зелёные глаза вспыхивают. Каштановые волосы обрамляют девичье лицо, каскадом спадая на плечи. Её щеки покраснели, хотя от злости или смущения, не могу сказать.

Наверное, от смущения.

Забудьте. Она выглядит раздраженной.

— О, мой Бог. Я узнаю тебя. Ты — футболист, который пожертвовал своё ранчо, — шипит она. Её ноздри снова раздуваются. Святое дерьмо. Фотографии в журналах не отдают ей должного. Они ни в какое сравнение не идут с женщиной, стоящей передо мной прямо сейчас.

С той, чьи сиськи я только что схватил. Дерьмо. Я только что облапал Грейс Салливан, дочь Президента Соединенных Штатов.

И это было заснято на камеру. Хорошая реклама с этого мероприятия просто вылетела в трубу. Чёрт, я, вероятно, в конечном итоге получу пытку водой где-нибудь в комнате без окон. Если мне повезёт.

Я поднимаю руки, когда два агента меня обыскивают. Тем временем, дочь президента стоит там, уставившись на меня с широко открытым ртом. На краткий момент я думаю спросить: смотрит ли она на меня, потому что ошеломлена моей внешностью, или потому что её никогда не фотографировали с руками футболиста на сиськах? Но я передумал, так как она в шпильках и я уверен, что девушка без колебаний использует их как смертоносное оружие. Она выглядит так, как будто не промахивается.

— Я не лапал тебя, — начинаю я в свою защиту.

Её рука сжимает платье вокруг груди — той самой груди, которую я только что обхватывал. Я смотрю вниз, потому что теперь не могу перестать думать о её сиськах. Когда она заявляет, румянец на щеках девушки усиливается, а глаза расширяются.

— Твои руки были на груди.

— Мэм, Секретная Служба задержит и…

— Подождите, задержит меня? — я был хорошим мальчиком и стоял неподвижно, пока агенты Секретной Службы обыскивали меня, но задержать меня за то, что было явно грёбанным несчастным случаем? Мне так не кажется. — Я наступил на твоё платье, но вся фигня с груди-лапаньем была действительно твоей виной, а ней моей, милая.

— Милая?! — она выпрямляется, становясь выше, пока приближается ко мне. Один из агентов поднимает руку, чтобы разделить нас, но она отмахивается. — Я могу справиться с агрессивным алкоголиком, Брукс.

— Агрессивным алкоголиком? — спрашиваю я, ощетинившись. — Во-первых, я не пьян. И то, что я прав, не значит, что я агрессивный.

— Потому что ты прав? Так это были не твои руки на моей груди?

— Послушай, милая. Я не хожу и не лапаю женщин. Я случайно наступил на твоё платье, но ты упала на меня. И эта вспышка сработала, потому что кто-то фотографировал, поэтому я поднял руки, чтобы защитить твои сиськи от фотографий. Как джентльмен.

— Как джентльмен? — визжит она.

— Верно. Я даже не прикасался к твоим сиськам. Нет, пока ты не поддалась вперёд и не попала в мои руки. Это были твои действия, не мои.

— Ты, должно быть, шутишь, — начинает она. Затем паника появляется на её лице, и она останавливается. — Кто сделал эту фотографию? — она смотрит на Брукс и Дэвис. — Очевидно, что от фотографий необходимо избавиться… О, Боже. Мой отец будет здесь с минуты на минуту. Он просто взбесится.

Её отец. Президент Соединенных Штатов.

— Я позабочусь о репортёре, — выпаливаю я. Последнее, что мне нужно — это фото, на котором я лапаю дочь Президента, распространяющееся в желтой прессе. Я мог бы распрощаться с потенциально прибыльным контрактом. — Он вышел через парадную дверь. Он не мог далеко уйти.

Один из агентов поднимает руку, чтобы остановить меня.

— Сэр, вы должны остаться здесь.

Да, точно.

— Думаю, что смогу позаботиться о грёбанном репортёре, — рычу я. — Если ты не хочешь продолжать допрашивать меня, трогал ли я её сиськи нарочно.

Агент Секретной Службы смотрит на меня, её выражение лица нечитаемое.

— Серьёзно? — я смотрю на дочь Президента.

— Отпусти его, — произносит девушка. Агент вопросительно смотрит на неё, и она качает головой, вздыхая. – Лапанье… это произошло случайно.

По крайней мере, она это признала. Как будто я нарочно лапаю девушку, не говоря уже о дочери Президента.

Я ухожу вслед за репортёром. Сейчас я уже представляю заголовки газет — Футболист Нападает На Дочь Президента. Чёрт, может ли эта ночь стать еще хуже?

7

Грейс

— Боже, может ли эта ночь стать лучше? — Ви стоит передо мной в приватной комнате здания, где проходит мероприятие, с иглой и ниткой в руке, пришивая обратно бретельки к моему платью. К счастью для меня, у Ви всегда была склонность к дизайну одежды, и она носила в сумочке швейный набор «для модных чрезвычайных ситуаций». Её умение обращаться с иглой и ниткой пригодились ни один раз, и эта девочка может творить волшебство с помощью маленькой клейкой ленты.

— Ты что, с ума сошла? Лучше? Что вообще на этом свете может сделать эту ночь хуже?

— Не знаю. Давай посмотрим… Попытка убийства? Кто-то подавился стейком за ужином? Автомобильная авария? Отравление? Ты наклоняешься над свечой, и твои волосы загораются?

— Это был риторический вопрос. Ты немного странная сегодня.

— Это презент. — Ви пожимает плечами. — О, и вот ещё один.

— Ещё одна причина смерти?

— Конечно, нет. Ещё одна вещь, которая может сделать эту ночь хуже.

Я тяжело выдыхаю.

— Какая?

— Если бы это был не Ной Эшби, который сорвал с тебя платье и прикоснулся к твоим сиськам. Если бы это был сенатор Ричардс — всё было бы намного хуже…

Я чуть не задохнулась. Сенатор Ричардс приближался к восьмидесяти и имел репутацию человека сильно распускающего руки. Он также был извращенцем в равной степени пересекающий взгляды разных партий и вызывающий отвращение практически у каждой женщины с Холма.

— Это отвратительно, Ви.

— Руки Ноя Эшби на твоих буферах. По умолчанию, это делает ситуацию противоположностью плохой ночи.

Жар проходит сквозь меня, когда я думаю о руках Ноя Эшби. Его очень большие руки, мозолистые и грубые, согревали мою кожу. Всё это — моё разорванное платье, демонстрация миру, падение на массивную грудь Ноя… и облапывание Ноем Эшби… было неожиданным, мягко говоря. Как и моя физическая реакция на его прикосновения, возбуждение прошло сквозь меня, как электричество. Я говорю себе, что это была просто физическая реакция, чистый инстинкт, и произошло это исключительно потому, что прошло много времени с тех пор, как мужчина прикасался к моей груди. Это то, что я говорила себе, наблюдая, как он уходит вслед за парнем, который сделал непристойные фотографии, и это то, что я говорила себе, успокаивая, когда вернулась в эту комнату, с пульсацией между ног.

Это была чисто физическая реакция, которая не имела ничего общего с Ноем Эшби. Человек был непривлекательным во всех отношениях, грубым, высокомерным, который назвал меня «милой», как будто я нуждалась в похвале. Он был стереотипным самоуверенным профессиональным спортсменом.

Конечно, он пожертвовал своё ранчо на благотворительность на всё лето.

Я отказываюсь давать ему поблажки из-за этого. Профессиональные спортсмены всегда так поступают, чтобы получить хорошую рекламу.

Я прочищаю горло.

— Не имеет значения, — говорю я чопорно.

Ви фыркнула.

— Я позволю ему потрогать мою грудь в любое время. Он восхитителен. — Раздражение, должно быть, отражается на моем лице, потому что Ви смеётся. — Расслабься, девочка. Я не собираюсь преследовать твоего горячего соседа.

— Что? — спрашиваю я, смущаясь. — Какое отношение имеет мой сосед к Ною Эшби?

— Ной Эшби — твой сосед! Я говорила тебе, что искала того, кто купил дом. Это было не в совсем открытом доступе, но мне было любопытно, поэтому я спросила парня, с которым встречалась — в любом случае, как я узнала, не относится к делу. Я пыталась рассказать тебе до того, как ты отправилась туда, но ты не захотела даже слушать. Ты уже видела его голым, а теперь он схватил тебя за грудь. Ты уже можешь покончить с этим и заполучить его пульсирующий стержень внутри себя.

Я игнорирую грубый эвфемизм Ви, потому что озадачена всеми этими соседскими делами.

— Но я не видела Ноя Эшби голым. Он не мой сосед.

Она скептически смотрит на меня.

— Ты уверена? Ты пила вино тем вечером. Знаешь же, что с тобой бывает после двух бокалов вина. У тебя самая слабая устойчивость к алкоголю из всех, кого я встречала.

Это правда. Можно подумать, что со всеми обедами и мероприятиями, на которых мне приходилось присутствовать, меня не могло так быстро вырубить, но это определённо не так. На самом деле, я была бы ужасным шпионом — три бокала вина и я бы разболтала государственные тайны, как ненормальная.

Я возвращаю свое внимание на Ви.

— Да, я в этом уверена. Я была навеселе, а не слепой. И сосед определенно не Ной Эшби.

— Итак, ты добралась до второй базы с Ноем Эшби, и у тебя было частное шоу обнажёнки от другого горячего парня за последние несколько дней? И ты спрашиваешь, как может всё стать ещё хуже? Ты должна благодарить Вселенную за то, что поставила двух горячих парней на колени — особенно, после твоей долгой засухи.

— Это было не шоу обнажёнки, — говорю я. — По крайней мере, для меня. Брукс и Дэвис видели моего соседа больше, чем я.

Двое горячих парней. Моё сердце замирает, когда я обдумываю слова Ви. Двое горячих мускулистых парней, которые бессовестно флиртовали со мной. Ну, один из них, во всяком случае. Ной не флиртовал. Единственная причина, по которой я была склонна верить, что он не нарочно меня лапал, заключалась в том, что Ной выглядел более раздраженным, касаясь моих буферов, чем кто-либо ещё. Один этот факт делает мою физическую реакцию на него более жалкой. Моя «долгая засуха», как выразилась Ви, явно довела меня до отчаяния.

Смех Ви прерывает мои мысли.

— О, вау. Ты запала на них обоих.

Мой лоб нахмурился.

— Я не делала этого.

— О, пожалуйста. Я видела это выражение на твоём лице. Как давно я тебя знаю? Как будто мне не известно, что означает этот взгляд.

— Это ничего не значит, потому что не было никакого взгляда. Я провела ровно одну минуту с Ноем Эшби, и думаю, что он самый неприятный человек, которого я когда-либо встречала, — протестую. — Он почти такой же неприятный, как и мой сосед. В любом случае, Ной всего лишь благотворитель, и я собираюсь пойти туда и поблагодарить его за пожертвование и больше никогда с ним не встречаться. И мы оба притворимся, что он никогда не видел моих сисек.

— Технически, он только чувствовал их, потому что вы оба столкнулись.

— Уверена, что он сможет их увидеть на фото, если заполучит их от репортёра. А если нет, то увидит их на обложке бульварных газет, как и все в Америке. Я уже могу представить заголовки: «Первые Сиськи! Дочь Президента Салливана Обнажает Всё! Собственноручно Уничтожает Шансы Отца На Переизбрание!»

— Звёздно-Полосатые Сиськи! — вставляет Ви.

— О Боже, что если Ной раздобудет фотографии, чтобы продать их? — спрашиваю я, паника поднимается в моей груди.

— Почему ты просто не послала Брукс и Дэвис за репортёром?

— Они не могут пойти и разобраться с ним. Это сделает всё только хуже. Моя Секретная Служба ущемляет права репортёра, предусмотренные Первой Поправкой, чтобы вернуть фотографии моих сисек? Это было бы отличной статьей. — Укол иглы жалит мою кожу. — Ай! Смотри, куда ты направляешь эту штуку, Ви!

— Может быть, если бы ты смогла не шевелиться пару секунд, я бы не уколола тебя иглой, — предупреждает Ви, дёргая бретельку в руках для акцента.

— Может быть, если бы ты поторопилась, мы могли бы посмотреть, есть ли необходимость в полномасштабной панической атаке, потому что я собираюсь оказаться полуобнаженной на обложке журналов по всей стране, или фотографии моих сисек будут передаваться по раздевалке футболистов, как какая-то шутка, прежде чем мой папа доберётся сюда.

— Чёрт побери, у твоего отца будет абсолютный провал. Как думаешь, он захочет, чтобы Ноя убили? — шутит она.

— Даже хуже. Он сделает то, что обычно делает. — Я подражаю голосу своего отца. — Грейс Монро Салливан, я глубоко разочарован тем фактом, что вы привлекли внимание к себе, а не к предвыборной кампании.

Ви фыркает.

— О, пожалуйста. Семейные ценности, чтоб меня. Если бы твоё фото с Ноем получило хороший отклик, твой отец сделал бы его постером своей кампании.

Я морщу нос.

— Можем ли мы не говорить о моём отце и топлесс-фото меня и футболиста в одном предложении?

— Прекрасно. Давай найдём эти компрометирующие фотографии. Просто, чтобы ты знала, я собираюсь посмотреть на них, поскольку ранее пропустила всё веселье.

Я слегка ударяю девушку по руке.

— Я запрещаю тебе смотреть эти фотографии. И я хотела бы отметить, что ты ничего бы не пропустила, если бы не окучивала этого миллиардера.

— Что я могу сказать? Стэнфорд Джонс горяч в богатом, занудном смысле. Кроме того, у меня нет двух великолепных мужчин, бросающихся на меня.

— Никто ни на кого не бросается, — напоминаю я ей, когда мы выходим из комнаты.

Стоя рядом с комнатой в коридоре, Брукс разговаривает по наушнику.

— Мэм, ваш отец уже в пути.

Я стону. Слишком мало времени для розыска Ноя и выяснения, получил ли он фотографии.

— Так скоро?

— Да, мэм.

— Добыл ли футболист камеру? — шепчу я Брукс, хотя мы единственные, кто вернулся в эти комнаты, которые уже были очищены и проверены Секретной Службой в рамках подготовки к прибытию моего отца.

У неё не осталось времени ответить, когда я слышу, как голос моего отца разносится по коридору.

— Грейс Монро Салливан, почему ты вернулась сюда вместо того, чтобы собирать пожертвования?

Я не уверена, говорит он о сборе средств для фонда или для его кампании. Вообще-то, забудьте об этом. Уверена, что он предпочел бы свою кампанию нуждающимся детям. Это утверждение звучит жестко, но это не так. Я давно смирилась с целеустремленностью отца. Дело не в том, что он не заботится о других людях; он заботится, и он совершил великие дела, как Президент, которые помогли многим людям. Вот почему его рейтинг так высок. Ну, из-за этого и из-за того, что мой отец невероятно харизматичен.

Но у него есть приоритеты, и приоритет номер один — быть избранным на второй срок. На данном этапе, в действительности можно считать, что выборы у него в кармане. Но это не остановит моего отца от кампании за победу, пока он не будет уверен, что выборы окончены. То, что он делает, является частью того, кем отец является.

Рядом со мной Ви издает смешок.

— Грейс Монро Салливан, — тихо говорит она, её голос низкий, имитируя голос моего отца.

— Привет и тебе, папа, — произношу я, когда мои родители подходят, окруженные сотрудниками спецслужб. — И мама.

— Сколько раз я говорила тебе, не называй меня «мамой»? — Кэтрин Салливан останавливается рядом со мной, её взгляд проходится по всей длине моего тела. Я знаю, что она делает, даже не сказав ни слова. Она оценивает меня, решает, какую часть моего наряда или доклада следует изменить. Это то, что она делала всегда, сколько я себя помню. Это не прекратилось, несмотря на то, что я выросла. На самом деле, думаю, что с годами стало только хуже.

— Ты знаешь, что я не выношу этот неофициальный язык. Я всегда была «мамой» и это не изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Стоя рядом с ней, отец закатывает глаза, но она не замечает. Или, скорее всего, замечает, но игнорирует.

— Кэтрин, оставь девушку в покое. По крайней мере, она до сих пор называет нас мамой и папой, а не Кэти и Артом.

Я хихикаю от этой мысли, даже когда моя мама заметно отшатывается, её лицо исказилось от ужаса. Моя мать никогда не была легкомысленной. Даже когда мои родители проводили кампанию на Среднем Западе, и моя мать пыталась одеваться «как обычный человек», она всё равно выглядела неуместно. Мама одна из тех женщин, которые принадлежат к прошлому десятилетию. Журналы называют ее Джеки О (прим. Жакли́н Ли Бувье́ Ке́ннеди Она́ссис, урождённая Жакли́н Бувье́, по первому браку Ке́ннеди, по второму Она́ссис; 28 июля 1929 — 19 мая 1994, широко известная как Дже́ки — первая леди США с 1961 по 1963 год) этого века, и моя мать не могла быть более довольной таким сравнением. Она всегда представляла собой больше «послеобеденное чаепитие и загородный клуб», чем «джинсы и покупки в «Target».

— Честно говоря, Артур, ты не должен так шутить. Это неприлично. — Её глаза задерживаются на моих плечах, и она слегка прищуривается.

— У тебя порвано платье?

— Больше нет, — отвечает Ви. — Я пришила бретельки на место.

— Ну, ты больше не можешь носить это платье, Грейс. Где твоё запасное платье?

— У меня нет запасного платья.

— На протяжении скольких лет ты посещаешь подобные мероприятия? И ты не взяла запасное платье?

— Оно не выглядит порванным, — вставляет мой отец. — Мне кажется, всё в порядке.

— Ну, ты бы носил клетчатые галстуки, если бы я тебя не одевала, — жёстко говорит моя мать.

— Мне нравятся клетчатые галстуки. Они своеобразные.

— Они не президентские.

— Они могут быть вашим фирменным знаком, частью вашего бренда, — предполагает Ви. — Президент В Шотландке.

— Я — бренд? — спрашивает мой отец.

— Конечно, ты — бренд, — фыркает моя мать.

— Как и все мы, — задумчиво добавляет Ви.

— Нет, мы не все бренды, — протестую я, скорее из-за дискомфорта от этой идеи, чем из-за несогласия. Если бы мои родители захотели, я бы носила предвыборную одежду двадцать четыре часа в сутки. Как бы то ни было, я достаточная ходящая реклама для моего отца, просто будучи его дочерью.

— Не будь бестолковой, — вздыхает моя мать. — Ну, по крайней мере, ты надела красное, Грейс. Спасибо Богу за небольшую милость. Красный цвет почти не делает тебя такой бледной, как остальные цвета.

Я прочищаю горло, стремясь заставить мать отвлечь её внимание от критики в мой адрес и моего выбора гардероба.

— Должны ли мы уже идти?

— Конечно, детка, — говорит мой отец. Он положил руку мне на плечо. — Итак, о чём я говорю сегодня вечером?

Я стону.

— Папа, это сбор средств для фонда. — Я тяжело вздыхаю. — Я немного на взводе.

— Это потому что ей нужен отпуск, — подхватывает Ви. — Или хороший жёсткий…

— Давай уже пойдём, Ви, — говорю я, сильно подчёркивая её имя, когда показываю жест «прекрати».

— Хороший жёсткий что? — спрашивает мой отец, не обращая внимания на недосказанность слов Ви.

— Ничего, — отвечаю я, снова прочищая горло. — Может, пойдём?

Моя мать не упускает смысла.

— Знаешь, я разговаривала с Элеонор Реддинг на прошлой неделе. Её сын Брэндон будет сопровождать Элеонор сегодня вечером, и я сказала, что ты будешь рада пообщаться с парнем. Он был десятым в своей группе в Йельском университете, юридический факультет Гарвардской школы права, и работает в…

— Спасибо, мама, но это благотворительное мероприятие. — Отрезала я её, прежде чем она сможет сказать что-нибудь ещё об адвокате, с которым я должна буду встретиться. Или о банкире, с которым я тоже должна пойти на свидание. Или о сыне-миллиардере родителей-миллиардеров с политическими связями, за которого она хотела бы выдать меня замуж. Последний парень, с которым она заставила меня пойти на свидание, всё время показывал мне фотографии своей яхты. Нет, спасибо. — Я лучше сосредоточусь на благотворительности, если уж тебе всё равно.

— Превосходно. Ты можешь уговорить Брэндона пожертвовать деньги фонду, — говорит она.

Отличная работа, Грейс. Я сама напросилась на это. Но я бы предпочла мило пообщаться с Ноем. Мысль появляется в моей голове, заставляя румянец вспыхнуть на щеках, пока мы направляемся в бальный зал. Что происходит со мной в последнее время? Мало того, что я не могу перестать фантазировать об одном совершенно неподходящем парне, но о двоих?

8

Ной

Каким-то образом я пережил все пять блюд ужина — или их было шесть? Мне приходится терпеть человека рядом с собой, который выклянчивает внутреннюю информацию о других игроках, чтобы иметь возможность делать ставки на игры в следующем сезоне. Подмигнёт-хихкнет-толкнёт-пихнёт меня, пока опрокидывал стакан скотча за стаканом и говорил о том, как он понимает игру, потому что играл в футбол в колледже. Я даже могу выдержать пожилую женщину рядом со мной, настаивающую на том, чтобы показать мне фотографии и дать номер телефона своей незамужней внучки, несмотря на мои протесты по поводу этого, потому что цитирую: «Её плохой муж не заслуживал её, а вы кажетесь прекрасным молодым человеком».

Я ни в кого не тыкаю вилкой, что, на мой взгляд, действительно похвально. Я не устраиваю сцен. Почему-то, мне даже удается улыбаться во время еды. Всё это имеет большое значение — в конце концов, моё общественное поведение привело меня к неприятностям ранее. По-видимому, говорить журналистам «отвалить», когда они без мыла лезут тебе в задницу, чтобы взять интервью после игры — не приветствуется.

Я виню свою устойчивость ко всей этой хрени к ней — дочери Президента. Я отвлекаюсь на неё на протяжении всего ужина, мельком улавливая девушку на другой стороне комнаты. Её трудно не заметить в этом красном платье, хотя, если честно, на ней может быть одет бумажный пакет, и она всё равно будет самой горячей женщиной, которую я когда-либо видел. Я ловлю девичий взгляд в какой-то момент, и мне кажется, что замечаю её румянец, мгновенное напоминание о том, где мои руки были немного ранее этим вечером.

Я бы всё отдал, чтобы их снова туда положить.

Мысль о моих руках на её груди заставляет мой член дёрнуться, и мне приходится ёрзать на своём месте, возвращая мысли к какой-то скучно ерунде, о которой говорит парень рядом со мной, только чтобы у меня не появился жёсткий стояк прямо здесь, посреди этого мероприятия. А также из-за дочери Президента, не меньше.

У меня нет оснований становится твёрдым из-за такой девушка, как она. Во-первых, Грейс не из моей лиги. Даже если бы она не была дочерью Президента, мельчайшая деталь того, как она себя ведёт, телеграфировала этот факт чётко и ясно. Она шикарная, практически величественная, каждый её дюйм — политическое величие.

А ещё она богатая снобка. Я напоминаю себе об этом факте. Такая девушка, как она, родилась и выросла в такой семье как эта — определённо не приземлённая. Здесь присутствует доля правды, несмотря на то насколько горяча эта девушка. Независимо от того, насколько мысль о её мягкой коже и её упругой груди заставляет меня хотеть забрать девушку и сильно прижать к ближайшей стене, вставить в неё мой член и заставить её стонать.

Она одна из богатых и влиятельных людей. Чёрт, она дочь самого могущественного человека на земле. Такие люди, как Эйден и я — бедные дети из Колорадо, которые разбогатели, потому что занимались спортом — не получают таких девушек, даже если у нас есть все деньги мира.

Но я всё равно бы не хотел этого. Богатые девушки полная противоположность моему типу.

Тем не менее это не мешает мне смотреть, как шёлковое платье скользит по девичьим изгибам, когда она идёт, или как она улыбается, пока заправляет своенравную прядь волос за ухо, когда разговаривает с кем-то.

Президент произносит речь в конце ужина, а Грейс стоит за ним на сцене с Первой Леди. Он говорит о благотворительности и фонде, и о том, как гордится своей дочерью – и о своей кампании, конечно. Это мероприятие, очевидно, является тонко завуалированным способом сбора средств для кампании, это было большим, чем поддержка благотворительной деятельности дочери.

Когда он упомянул о кампании, лицо Грейс бледнеет, но она улыбается и аплодирует с остальными в комнате. Однако её улыбка не доходит до глаз. Меня не так сильно беспокоит то, что она стоит позади него, как то, что она выступает в роли реквизита, сопровождающий его на предвыборной кампании, тогда, когда это её фонд должен быть в центре внимания.

Меня это раздражает, и я не знаю почему. Так не должно быть, потому что это не моё дело. Я даже ничего не знаю о ней, ни о ком из них.

Всё, что я знаю, это то, что за те несколько минут снаружи в коридоре, девушка, которую я видел — та, которая стояла с руками на талии, уставившись со злостью — имела огонь в венах. Она не была похожа на девушку, которая держится в стороне и скромно улыбается, уступая своё внимание кому-то другому, а именно сейчас она это и делает.

Я избавляюсь от этих мыслей, потому что это не моё дело. После выступления я направляюсь прямо к двери, так как устал от богачей, и почти уверен, что чем дольше я здесь задерживаюсь, тем более вероятен шанс, что сделаю то, что будет не очень хорошо для моего имиджа. Я собираюсь улизнуть по-тихому — или, по крайней мере, так тихо, как сможет парень моего размера.

Пока она не ловит меня. Я знаю, что рука Грейс на моей ещё до того, как обернулся посмотреть.

— Мистер Эшби.

— Мисс Салливан.

Столкнувшись с ней, я смотрю вниз в эти поразительные зелёные глаза. Чёрт, всё в этой женщине поражает.

Она на мгновение замолкает, слегка приоткрыв рот. Губная помада на ней, огненно-красного цвета, которая идеально подходит к цвету её платья, и я не могу перестать смотреть на неё. В этот момент образ девушки на коленях, эти ярко-красные губы, обёрнутые вокруг моего члена, вспыхивает в моей голове. Мой член дёргается при одной мысли об этом.

Стояк в этой обстановке — это последнее, что мне нужно. Я прочищаю горло и пытаюсь выбросить этот образ из головы, прежде чем она решит, что я какой-то извращенец.

Затем Грейс наклоняется ко мне, игриво улыбаясь, слегка приподняв уголки губ.

— Думаю, раз уж мы побывали на второй базе, ты можешь называть меня по имени.

Ну, может быть, у Маленькой Мисс Совершенство всё-таки есть чувство юмора.

— Ну. Тогда, Грейс.

Она прикусывает уголок нижней губы, и мне вроде как показалось, что девушка резко вдыхает. Она стоит так близко ко мне, что я ощущаю аромат её духов, лёгкий и воздушный, и не совсем тот, который я представляю себе, как кто-то вроде неё — хладнокровной, невозмутимой, профессиональной — будет использовать.

— Ной, — произносит она своим нежным голосом.

Как только слово слетает с её губ, я представляю себе, как она зовёт меня по имени, её голова упирается в подушку, лицо обращено ко мне, когда я проникаю в неё. Ной… Ной.

Просто находится рядом с этой девушкой, убивает меня.

— Грейс! — прерывает женский голос, и любой момент, возникший между нами, мгновенно разрушается, когда Грейс поворачивается, чтобы вежливо улыбнуться и ответить на несколько вопросов. Я мог бы легко воспользоваться возможностью уйти, и это то, что я должен сделать, за исключением того, что не хочу уходить.

Грейс быстро прерывает разговор, указывая на меня, чтобы я последовал за ней, пока она пробирается через толпу. Она любезно улыбается людям, но её служба безопасности хорошо выполняет свои обязанности, искусно выводя её из комнаты. Они открывают дверь, охраняемую агентом Секретной Службы, и я следую за Грейс по коридору и в отдельную комнату, когда одна из женщин из её службы безопасности осматривает помещение, а затем выходит.

Я жду, пока агент уйдёт, чтобы заговорить.

— Если ты хочешь снова добраться до второй базы, всё, что тебе нужно было, так это сказать мне, — говорю я, сожалея о словах почти в ту же секунду, когда они покидают мой рот. Да, это чертвски классно, Ной.

Выражение растерянности появляется на её лице.

— Я не хотела… ты думаешь, что я привела тебя сюда, чтобы я могла… чтобы мы могли…?

— Сначала ты засунула свои сиськи мне в руки, а теперь тащишь меня в отдалённую комнату. — Я не знаю, почему говорю это, если не считать самообман с моей стороны. Просто что-то есть в этой девушке, которая вышла из себя ранее в коридоре, с её румянцем на щёчках, с огнём в голубых глазах, что пробуждает во мне подростка. Мне хочется просто снова её взбесить.

Она такая горячая, когда злится.

Она прищуривает глаза.

— Я не засовывала свои сиськи тебе в руки, — произносит она. — И я, конечно, не притащила тебя сюда, чтобы я могла сделать… с тобой что угодно.

Она на самом деле выглядит оскорблённой — оскорблённой и разозлённой. Я не собираюсь лгать, впрочем, ярость чертовски хорошо смотрится на ней.

— Нет?

Она колеблется.

— Нет.

— Что ж, обидно.

Она краснеет. Слабый розовый оттенок окрашивает щёки Грейс, и я неестественно доволен собой за то, что стал причиной этого румянца. Я знаю, что не должен приставать к Грейс — это плохая идея во всех смыслах — но почему-то я ничего не могу с собой поделать.

— Ты получил… понимаешь? Фотографии?

— Их больше нет. Стёрты.

Её брови поднимаются.

— Ты достал их?

— Фотографии нигде не всплывут. — Я умалчиваю о том, сколько я согласился заплатить парню, чтобы удалить эти фотографии. Я задумывался о том, чтобы оставить одну, чтобы показать Эйдену, и, возможно, распечатать и поставить в рамку, потому что он никогда не поверит, что такое могло произойти, но я этого не сделал. Я удалил их, потому что это дело принципа.

Иногда иметь принципы — настоящая помеха.

— Фотограф… жив? — спрашивает она.

— Нет, я убил его и оставил его тело посреди улицы с табличкой, которая гласит: «Вот что происходит, когда вы фотографируете дочь Президента».

Она прищуривается.

— Нет необходимости в сарказме. Ты… большой и футболист. Это не совсем необоснованный вопрос.

Я сдерживаю смех.

— Потому что я футболист, ты думаешь, что я бы размазал по асфальту какого-то репортёра из-за нескольких фотографий?

— Разве это не то, что ты делаешь для игры? — спрашивает она. Сначала мне кажется, что девушка шутит, но она смотрит на меня в полном недоумении. Меня раздражает то, как она задаёт этот вопрос, словно я какой-то наёмный головорез.

— Я играю в футбол. Я не ломаю людям ноги, чтобы заработать на жизнь.

Она пожимает плечами. Её щеки снова розовые, смущение окрашивает лицо.

— Я вообще-то не смотрю игру.

— Конечно, ты этого не делаешь.

— Что это значит? — спрашивает она жёстким голосом, очевидно, сердясь на моё заявление.

— Такие девушки, как ты, не смотрят футбол.

— Такие девушки, как я? — она выпрямилась, становясь ближе ко мне, положив руку на бедро.

— Ты не из тех девушек, которые пьют пиво и смотрят футбол. Дай угадаю. У тебя есть абонемент в оперу?

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Я знаю, что твои сиськи не фальшивые.

Её лицо вспыхивает.

— Ты настоящая свинья.

Думаю, может быть, я и свинья, потому что спустя несколько часов после прикосновения к этой девушке, всё ещё ощущаю её кожу под своими руками, такую гладкую, нежную и шелковистую. Теперь я хочу большего. На самом деле, я никогда не хотел сорвать платье с женщины так сильно, как я хочу уничтожить эту шёлковую маленькую красную составляющую, которую носит Грейс.

— Зачем ты на самом деле привела меня сюда? — спрашиваю я, подойдя к ней ближе. Я не должен приближаться к такой девушке. Я должен отступить, отойти к чертям от неё. Я практически ожидаю, что она оттолкнёт меня — или, чёрт возьми, вызовет свою службу безопасности — но она этого не делает. Она не двигается ни на дюйм.

— Чтобы спросить тебя о фотографиях, — отвечает она, её челюсть сжата, но голос дрожит.

— Чтобы спросить меня о фотографиях, — повторяю я. — О тех, где мои руки на твоей груди.

Она тяжело сглатывает.

— Верно.

Я не могу остановить себя от того, что делаю дальше, хотя это последнее, что я должен делать. Я прикасаюсь кончиками пальцев к её руке, проводя ими по нежной коже, пока не добираюсь до плеча. Девушка не вздрагивает, не отстраняется, пока я прикасаюсь к ней. Вместо этого, она издаёт какой-то скулящий звук.

О, чёрт.

Этот звук делает меня твёрдым, как камень. Мой член сразу же выделяется под смокингом, и я подношу руку к её затылку, натягивая волосы, когда поворачиваю её лицо к себе. Я практически обрушиваю свои губы на её, когда раздаётся стук в дверь.

Блядь. Мне кажется, я простонал это слово вслух.

— Мэм, Президент и…

Агент секретной службы едва заканчивает то, что говорит, прежде чем женщина пробирается внутрь.

— Грейс, твои мама и папа…

Грейс отскакивает от меня, как будто была шокирована напряжением, громко прочищая горло.

— Ви — это Ной Эшби. Ной Эшби — это Ви Скотт.

— О, — произносит Ви, улыбаясь, глядя между нами. Она не пытается скрыть это, когда проверяет меня, её руки скрещены на груди, пока глаза скользят вниз по моему телу. Когда её взгляд достигает моих штанов, оттопыренных из-за моей очевидной эрекции, она поднимает брови и улыбается. – О-о-о-о.

— Ви, всё не так, как выглядит… — начинает Грейс.

— О, пожалуйста. Я надеюсь, что это именно то, на что и похоже, — говорит Ви, закатывая глаза. — Ты — Сисько-Парень. Хорошо сработано. Она не добиралась до второй базы долгое время. Она практически монахиня.

— Ви! — восклицает Грейс.

— О, да, ещё одна вещь. Твои родители идут прямо за мной, Грейс.

— Грейс, твоя мать и я… — голос Президента гремит, когда он входит в комнату, и это хорошо, что подруга Грейс ворвалась в комнату за секунду до этого, заставив мой стояк быстро опуститься, потому что встреча с Президентом Соединённых Штатов, щеголяя с эрекцией, не является одной из вещей в моём списке желаний. — Ной Эшби.

— Мистер Президент. — Чёрт возьми, Президент Соединённых Штатов знает моё имя? Мне может и не нравится этот парень — вокруг него всегда была какая-то скользкая, самовлюблённая атмосфера, со всеми его проповедями о семейных ценностях — но признаю, что сейчас я немного поражён.

Он смотрит туда-сюда между мной и его дочерью, лоб нахмурился на секунду, прежде чем лицо озаряется приветливой улыбкой.

— Это была чертовски интересная игра, которая проходила в конце сезона.

— Благодарю вас, сэр. — Мне кажется, я слышал, что Президент был большим футбольным фанатом, но это совершенно другой опыт, когда Президент лично тебя поздравляет.

— Обидно за последнюю четверть.

— Да, крайне, мистер Президент.

— Вы сотрудничаете с фондом Грейс, не так ли? — спрашивает он. Рядом с ним Первая Леди смотрит на меня холодным взглядом.

— Я пожертвовал своё ранчо одной из летних программ.

— Это просто фантастика. Я всегда восхищаюсь, когда спортсмены готовы лично участвовать в благотворительных организациях, особенно когда они такие хорошие, — молвит Президент, но я уверен, что он даже не знает истинной причины. — Уверен, дети будут в восторге от того, что вы будете работать с ними один на один.

Один на один? Это смелое предположение. Мы с детьми не очень хорошо ладим друг с другом.

— О, я не знаю…

— Он пожертвовал своё ранчо, — говорит Грейс. — Я уверена, что у мистера Эшби нет времени, чтобы лично принимать участие в реальной работе на ранчо, тем более что до этого две недели.

Первая Леди кладёт руку на руку Президента.

— Просто потому, что наша дочь настаивает на походах с детьми каждое лето, не означает, что у всех остальных есть склонность делать то же самое. Я уверена, что у вас много летних тренировок, мистер Эшби?

Она улыбается мне, но голос её безошибочно холоден. У меня складывается чёткое впечатление, что ей не понравился тот факт, что когда они вошли в комнату с Президентом, я с её дочерью был наедине, и это раздражает меня.

Это единственное возможное объяснение, почему я говорю то, что произношу дальше. Я никогда не был добр к людям, говорящим мне, что я должен или не должен делать, и тот факт, что эта женщина, похоже, склонна препятствовать мне быть рядом с её дочерью, только заставляет меня хотеть сделать так больше — даже если она Первая Леди.

— Вообще-то, я искал возможности для более непосредственного участия в благотворительных организациях, — говорю я, мой голос ровный. — На самом деле, мне в действительности нравится быть активным.

Подруга Грейс Ви прячет улыбку за своей рукой, когда лицо Грейс бледнеет.

9

Грейс

— Ной Эшби был бы подходящей звездой для рекламы, — отмечает отец не менее чем через минуту после того, как Ной вышел из комнаты. Мои щёки всё ещё горят после затяжного взгляда, посланного мне Ноем перед его уходом. Взгляд, который, я надеюсь, мои родители не заметили. Конечно, Ви увидела это, поэтому она посылает широко раскрытый многозначительный взгляд через всю комнату. Я знаю эту выразительность — это «нам нужно поговорить об этом прямо сейчас» взгляд Ви.

— Согласна, — говорит Ви, поднимая брови, снова глядя на меня. — Тебе стоит поговорить с ним об этом, Грейс.

— Мне? — пищу я. — Я не думаю, что…

— Уверен, вы будете с ним тесно сотрудничать, поскольку он занимается благотворительностью, — произносит мой отец.

— Очень тесно, — говорит Ви, и я бросаю на неё свой лучший яростный взгляд.

Моя мать, прищурившись, смотрит на нас, но отец совершенно не замечает этого, поглощённый кампанией.

— Реклама с профессиональными спортсменами, ладящих с более молодой публикой.

— Но у тебя же уже есть голоса Колорадо, — протестую я. — Ты выиграл праймериз с большим отрывом. Тебе не нужна поддержка знаменитостей. Кроме того, ты даже не знаешь его политических взглядов. Может быть, он не сторонник Салливана.

— Ещё больше голосов никогда не повредит, — напоминает мне отец. — Его политические взгляды не имеют большого значения. Ты не хуже меня знаешь, что реклама подкупает. У каждого есть своя цена, и я хочу знать его.

Как только мой отец произносит эти слова, я понимаю, что он принял решение. Он уже решил, что Ной Эшби будет на ранчо, а если мой отец сделал выбор, то уже не передумает.

Моя мать поджимает губы.

— Не думаю, что она с ним будет тесно сотрудничать с этой благотворительностью, — прерывает она. — И, конечно же, его нужно будет проверить до рекламы. Если будет скандал, связанный с его именем…

Ви фыркает.

— Вы ведь шутите, правда?

— Простите? — спрашивает моя мать, поджав губы, её голос практически сочится презрением. Ей никогда не нравилась Ви, даже когда наши отцы работали вместе в Колорадо. Ви это прекрасно понимает, поэтому ей нравиться трепать нервы моей матери.

— Если будет скандал, связанный с его именем? — спрашивает Ви, явно решив довести мою мать, указывая на решения моего отца о моём сотрудничестве с кем-то противоположным тому, с кем моя мать хочет, чтобы я встречалась. — Ной Эшби не совсем пай-мальчик.

— Видишь? Скандал. Он выбывает, — говорит мать моему отцу. — Вся твоя Платформа основана на старомодных семейных ценностях. Любой намёк на скандал испортит кампанию.

— Что за скандал? — спрашиваю я, прежде чем даже понимаю, что произношу, моё любопытство отметает любой здравый смысл, имеющийся у меня. Я говорю себе, что меня не должны волновать скандалы Ноя Эшби. Мне всё равно, потому что я нисколечко не заинтересована в этом профессиональном футболисте.

Совершенно не заинтересована.

Кроме того, я уверена, что он не совершил ничего более скандального, чем мой сосед Эйден и его публичная обнажёнка. Это делает двух мужчин, которых я недавно встретила, определённо не пай-мальчиками.

Двух мужчин, которые заставляют моё сердце биться сильнее.

Двух мужчин, которые меня ни капельки не интересуют.

— Ничего такого, — говорит Ви. — Никаких наркотиков или чего-то подобного.

— Бытовое насилие? — спрашивает моя мать.

— Нет. Подростковое поведение парней. Забеги голышом, пьяные дебоши и всё такое.

— Так это теперь такое подростковое поведение у парней? — несмотря на серьёзность разговора, я не могу сдержаться от подразнивая Ви, которая была печально известна тем, что возглавила наш старший класс средней школы для забега голышом через библиотеку.

Всегда достаточно взрослая, Ви показала мне язык.

— Сначала мы проверим его, — решает отец, быстро отбросив все заботы, махнув рукой. — Разве он не в процессе продления контракта?

Мой отец задаёт вопрос непринуждённо, как будто не знает ответа. Это один из трюков его трюков — непринуждённый вопрос. На самом деле, он никогда не задаёт вопрос, не зная на него ответа. Он заядлый футбольный фанат. Очевидно, он уже всё знает о Ное Эшби, даже если никто из нас ничего не говорит.

— Какое это имеет значение? — настаивает моя мать.

— Если он готовится к продлению контракта, то ему придётся быть паинькой. Все любят истории про искупление грехов. Грейс будет сотрудничать с ним. Поговори с ним, хорошо, Грейс?

Это не предложение или вопрос. Это прямой приказ от Главнокомандующего. Я прочищаю горло.

— Да, папа.

Тесно сотрудничать с Ноем Эшби? Я не знаю, стоит мне радоваться или испугаться.

— Говоря об историях про искупление грехов, — прерывает моя мать, — тебе действительно необходимо встретиться с кем-то подходящим в период кампании, Грейс. Люди начинают задаваться вопросом, не лесбиянка ли ты, а дочь-лесбиянка не получит поддержки от избирателей.

— Вы проводили опрос общественного мнения по поводу моей ориентации? — спрашиваю я, совершенно потрясённая. Даже не знаю, почему я удивляюсь. Ничего из того, что делают мои родители, когда дело касается кампании не должно уже так сильно удивлять.

— Ну, было время в школе-интернате… — шутит Ви. Я бросаю на неё ледяной взгляд.

— Людям интересно знать об этом? — спрашиваю я всё тем же ледяным голосом. — Я не понимаю, зачем мне встречаться с кем-то из-за кампании. Я ни с кем не ходила на свидания во время первой.

— Теперь ты стала старше, дорогая. У меня есть несколько кандидатов. Я оставлю их файлы Брукс. И будь милой, когда они позвонят.

— Мам, — начинаю я. — Мама. Я не встречаюсь с кем-то только потому, что…

— Грейси, нам пора бежать, — перебивает мой отец, глядя на свой Blackberry. Он подходит ко мне и целует в щеку. — Порадуй свою мать, хорошо? Она действительно договаривается о свиданиях, беспокоясь о тебе. Она просто не хочет, чтобы ты умерла в одиночестве.

— Большое спасибо, папа, — бормочу я. — Уверена, что причина именно в этом.

— Не будь такой язвительной, Грейс, — произносит мать. — Это тебе не подходит.

Когда мои родители вышли из комнаты, Ви ждёт пару секунд и поворачивается, широко раскрыв глаза.

— Итак… Ной Эшби.

Я пожимаю плечами и делаю самое невинное выражение на лице, какое только могу.

— А что насчёт него?

— О, пожалуйста. Не прикидывайся скромницей. Я тебя знаю. У тебя сейчас такое выражение лица, какое было, когда ты сохла по Джареду Колдеру в десятом классе.

— Не было такого!

— Было, и ты точно так же защищаешься, как и тогда. Ной и Грейс сидят на дереве, П-О-Ц-Е…

— О, заткнись, Ви. Ты такая же плохая, как и моя мама.

— Мать, — поправляет Ви, смеясь. — Никогда не называй меня мама.

— Я иногда забываю, насколько она невыносима, поскольку не вижусь с ней так часто.

— Не могу поверить, что ты сравнила меня с ней.

— Ты права. Я ощущаю себя плохим человеком.

— Ты ужасный человек, — соглашается Ви. — Но посмотри на себя, ты большая шлюшка.

— Ви! — визжу я.

— Двое горячих парней ухлестывают за дочерью Президента, — произносит Ви с задумчивым вздохом. — Кого из них она выберет?

— Никто за мной не ухлёстывает, — протестую я. — И никакого выбора не будет.

— Ты права. Я не могу сказать, что они оба горячие, не увидев собственными глазами. Воочию. Я думала, что Ной Эшби твой сосед, но теперь я заинтригована. Я должна увидеть Голого Бонго-Парня.

— Это именно то, в чём я нуждаюсь, — отвечаю ей, смеясь. — Ты, сидящая на моём балконе с биноклем и попкорном.

— К чёрту попкорн — слишком много углеводов. Я бы выпила бутылку вина.

— Ты ведь понимаешь, что в вине тоже есть углеводы?

— Алкогольные углеводы не в счёт.

— Не думала, что ты придерживаешься правильного питания.

— Я думаю, что ты должна заиметь их обоих.

— Вино и попкорн? — спрашиваю я.

— И это тоже. Но нет, думаю, ты должна заиметь их обоих, — заявляет Ви, как бы между прочим, словно мы разговариваем о двух бокалах вина, а не о том, чтобы переспать с двумя мужчинами.

Я поперхнулась.

— Я не собираюсь ничего делать ни с кем из них.

— О, милая. Ной смотрел на тебя как на кусок мяса, будучи голодным львом.

— Он так не делал.

— Он так делал, — уверяет она меня. — Но то, как ты смотрела на него, тебе должно быть стыдно. Это тот же взгляд, который был у тебя, когда ты говорила о Голом Бонго-Парне, для твоего сведения.

— Я такого ни с кем не делала, — повторяю я, смотрясь в зеркало на стене и приводя свои волосы в порядок. — И не буду делать.

— Сколько времени прошло, когда ты что-то делала? — спрашивает Ви. — Пять лет?

— Прошло всего два года!

— Боже милостивый, два года?! Я пошутила про пять лет. Я думала, прошло, возможно, полгода. Но два года? Ты дала обет безбрачия, о котором я не знаю?

— Нет, — произношу я, неожиданно защищаясь. — Я просто… ты знаешь, что мне трудно ходить с кем-то на свидания.

Ви выгибает бровь.

— Не до такой степени трудно, чтобы потрахаться, милая.

— У меня… нет такой же свободы действий, как у тебя, Ви, — протестую я. Временами мне хочется этого. Хорошо, мне много раз хотелось это сделать. Дети губернаторов, сенаторов или конгрессменов находятся не под таким пристальный вниманием общественности, как дочь Президента. Конечно же, я не знаю, изменило бы пристальное внимание общественности что-то для Ви. Она живёт своей жизнью так, как хочет, и не извиняется за это. Это то, в чём я всегда ей завидовала.

— Я знаю, дорогая, — говорит Ви, смягчаясь. — Но два года?

— Трудно встретить кого-то, — утверждаю я. — Никто не хочет встречаться с дочерью Президента, кроме мужчин, которые хотят подняться по политической лестнице…

— Взобравшись на тебя, — перебивает Ви, шевеля бровями.

— Именно. Или парней, которые любят больше моего отца, чем меня.

— Или парней, которых выбирает твоя мать, — смеётся Ви.

Я не могу не рассмеяться вместе с ней.

— Они самые отвратительные.

— Ты должна сходить на свидание с Ноем Эшби, — молвит подруга. — И с твоим новым соседом тоже.

— Я не могу, — протестую. — Это ты сказала, что Ной был окружён скандалом.

— Ну, он будет окружён тобой на своём ранчо, — вмешивается Ви. — В частности, окружён твоими ногами, когда вы…

Я поднимаю свою руку вверх.

— Да, я уже поняла.

— Когда он будет тебя трахать. — Ви всё равно заканчивает.

— Я не буду трахаться ни с ним, ни с соседом. Я больше не встречусь ни с одним из них. Я даже не знаю, как это сделать. Встречаться с двумя парнями одновременно? Разве это не странно?

— Ну, видишь ли, когда женщина и двое мужчин действительно заботятся друг о друге, или когда сильно напиваются, иногда один берет её сзади, а другой…

— Вайолет Энн Мари Скотт, — прерываю я. — Я не могу поверить, что ты только сказала. Я не говорила о… о…

— Тройничке?

— О… — мой голос понижается до шёпота. — Да. Тройничке.

Ви вздыхает.

— Быть зажатой между двумя привлекательными мускулистыми мужчинами. Девушка может только мечтать о таком.

— Не могу поверить, что ты только что это сказала, — задыхаюсь я.

Странно то, что как бы я не возмущалась, когда Ви просто шутила о тройничке с Ноем и Эйденом, мысль продолжает появляться в моей голове до конца вечера, даже когда я делаю свои последние обходы на этом мероприятии, веду короткие беседы и благодарю спонсоров. Понимая, что Ной ушёл, я выдыхаю, пытаясь осознать — это облегчение или разочарование.

Позже, когда я лежу в постели, мысли о Ное и Эйдене вновь посещающие меня, совершенно необоснованные. Очевидно, я какая-то извращенка, потому что мой разум дрейфует к Эйдену и этой дерзкой ухмылке, которую он посылал мне, стоя передо мной почти голым. Затем он порхает к Ною и тому, как он пах — свежестью и мужественностью — когда стоял рядом со мной.

Я представляю, как Ной тянется к моему затылку, так же как он это делал на мероприятии, за исключением того, что на этот раз он притягивает меня близко к себе, его рот обрушивается на мой.

Губы Ноя прижимаются к моим, его язык мгновенно и без колебаний встречает мой. Когда он целует меня, моё сердце на мгновение останавливается. Я таю напротив парня, теряясь в каждом ощущении, когда он проводит руками по моим волосам, посылая мурашки по коже.

Затем, как только всё это началось, он останавливается. Затаив дыхание, я вопросительно смотрю на Ноя, но не слишком долго, пока Эйден не становится передо мной, взяв меня за руку и притянув к себе. Я врезаюсь в обнажённую мускулистую грудь Эйдена, следя за реакцией Ноя на это, но вместо того, чтобы расстроиться, он просто кивает.

— Поцелуй его, — молвит парень.

И я целую. Когда губы Эйдена касаются моих, я целую его в ответ. Моё тело тает напротив него, а его руки скользят по моей спине к моим бедрам, находя край моих трусиков, и стаскивая их вниз прежде, чем я смогу даже возразить.

Как будто я хочу возражать.

Моё сердце бешено бьётся в груди, когда я медленно скольжу пальцами между ног, очерчивая круги по моему клитору. Одна рука остаётся на груди, пока я поддаюсь похотливым мыслям о двух мужчинах. Это смешная, совершенно абсурдная, совершенно нелепая фантазия, которой у меня никогда не было.

За исключением того, что каждая часть моего тела сейчас на грани, воспламенённая электричеством, которое проходит сквозь меня при одной только мысли о том, чтобы быть вместе с Ноем и Эйденом одновременно.

Ной опускается на колени на пол, дёргая мои трусики до лодыжек, а затем отбрасывает их в сторону. Прежде чем я могу осознать происходящее, Эйден оказывается позади меня, тепло мужской груди против моей спины, его твёрдость прижимается к моей ягодице, когда его руки скользят вверх по моим рукам, а затем вниз к моей груди. Рот Ноя накрывает меня, его язык находит своё местечко у меня между ног, где он лижет и сосёт мой клитор, как эксперт в этом деле.

Я закрываю глаза, наслаждаясь ощущением дыхания Эйдена на своей шее, а его язык кружит над мочкой моего уха, пока не обнаруживает местечко на шее, которое заставляет меня сходить с ума. Я слышу, как кто-то громко стонет. Слишком громко, чтобы быть уместным, и мне требуется минута, чтобы понять, что это я. Я слишком возбуждена, чтобы смущаться, учитывая то, что Ной делает своими пальцами.

Я стону от ощущения его пальцев внутри, поглаживающих меня, прижимающихся к тому местечку во мне, что заставляет мои пальцы поджиматься. Их руки, кажется, везде – руки Эйдена на моей груди, мои соски требуют ещё больше внимания, когда он их щипает; руки Ноя обхватывают меня за задницу, притягивая к своему лицу, пока его язык ласкает мой клитор.

Я засовываю пальцы в свою скользкую киску, представляя, что это пальцы Ноя внутри меня. Когда я кладу руку на грудь, пальцами сжимая сосок, я представляю пальцы Эйдена. Я такая мокрая, такая нуждающаяся, что нахожусь на грани от мыслей о том, что оба мужчины хотят меня, прикасаются ко мне — трахают меня — что я слышу, как громко стону в тишине своей спальни.

— Тебе это нравится, не так ли? — спрашивает Эйден. — Я знал, что ты похотливая, как только увидел тебя.

Я стону в ответ, не в состоянии произнести ни слова прямо сейчас.

— Когда я сказал, что хочу перебросить тебя через плечо, отнести в дом и трахнуть тебя до потери пульса, это тебя возбудило, не так ли? — интересуется Эйден.

Мои мышцы в ответ сжимаются вокруг пальцев Ноя, когда он отрывается от моей киски, глядя на меня с усмешкой.

— Не стоит претворяться, Грейс, — говорит Ной, — потому что ты не можешь скрыть то, как реагирует твоё тело.

— Ты стала мокрой для нас? — спрашивает Эйден, его горячее дыхание напротив моего уха. Клянусь, я стала ещё мокрее, как только он задал вопрос. — Тебя заводит мысль, что два парня трахают тебя?

Стон срывается с моих губ, прежде чем я могу остановить его, и Ной стонет, посылая вибрацию между моих ног. Я не думаю, что смогу продержаться дольше — ощущение, что двое мужчин прикасаются ко мне — это уже слишком.

— Скажи это, Грейс, — приказывает Ной. — Скажи, что хочешь ощутить нас обоих внутри себя.

— Мм-хм-м, — бормочу я.

— Мы хотим услышать, как ты это скажешь, — приказывает Эйден, его пальцы под моим подбородком, когда он наклоняет мою голову к себе. Его другая рука сжимает мой сосок сильнее, посылая волну боли сквозь меня, за исключением того, что причинив вред, он усиливает ощущения. — Скажи нам, как ты хочешь, чтобы тебя трахнули. Хочешь, чтобы член Ноя был у тебя во рту, пока я буду сзади?

— Дерьмо, — выдыхаю я, моё дыхание неустойчивое, когда Ной втягивает мой клитор в рот для усиления акцента. Мои руки устремляются к его голове и, прижимая парня к себе, я как бы требую больше внимания от его рта. Я хочу больше пальцев внутри себя. Чёрт, я хочу, чтобы член Ноя был внутри меня. Или Эйдена. О, Боже, мне нужны они оба.

— Или ты хочешь объездить член Ноя, почувствовать его рот на твоих сиськах, пока я вставляю свой член в твою тугую маленькую задницу?

— О, мой Бог, — выдыхаю я, ошеломлённая грязными словами Эйдена и тем, что они оба делают со мной. Ощущений оказалось слишком много, чтобы справиться. Я слишком потеряна, слишком далеко зашла, чтобы мыслить логично и связно, слишком возбуждена, чтобы стесняться быть трахнутой двумя мужчинами.

От слов Эйдена в моей голове вспыхивает образ того, как он берёт мою задницу, а перспектива быть с ними обоими одновременно, заставляет меня мчаться к обрыву со скоростью грузового поезда.

Я трахаю себя пальцами снова и снова. Мой оргазм накрывает меня с такой силой, что я кричу громче, чем когда-либо думала, что смогу. Удовольствие раскалённое и ослепляющее, настолько подавляющее, что когда все заканчивается, я падаю обратно на подушку, моя грудь вздымается, пока я пытаюсь отдышаться.

Проходит несколько минут, прежде чем мой сердечный ритм замедляется, и я не нахожусь на грани сердечного приступа; я лежу в постели, глядя в потолок и задаваясь вопросом: «что, чёрт возьми, со мной не так?».

У меня никогда не было такой фантазии, ни разу. Я всегда была такой же прямолинейной в спальне, как и за её пределами, хотя, честно говоря, мужчины, с которыми я встречалась, не были сексуально раскрепощёнными.

Но это? Фантазировать о двух совершенно неподходящих мужчинах, которых я только что встретила? Доведя себя до оргазма от мысли, что они трахают меня одновременно?

Это выходит за рамки раскрепощённости. Это просто сумасшествие.

Я говорю себе, что это просто ничего не значащая фантазия. Только я не уверенна на сто процентов, что думаю именно так.

10

Эйден

— Поздно вернулся? — спрашиваю, закрыв за собой входную дверь. Я встал в шесть и отправился на перекрестную подготовку в тренировочный центр — межсезонная подготовка подразумевала перекрестную подготовку, которая являлась хорошим отвлечением, за исключением того, когда я чувствовал себя немного… расстроенным, как сейчас. Что мне хочется, так это сделать несколько подходов со штангой с очень тяжёлым весом или выйти на поле и бегать снова и снова, пока мой мозг полностью не поглотит футбол.

Я не смог выкинуть из головы ту горячую соседскую цыпочку, а использование своей руки не заменит реальность. Прошлой ночью я отклонил предложение черлидерши, которая преследовала меня месяцами, потому что я был поглощён Горячей Соседкой. Я даже зависал на балконе, вытягивая шею, чтобы хотя бы мельком увидеть её, но она не выходила из своего дома, вероятно потому, что у такой девушки есть парень или вереница из парней.

За исключением того, что она флиртовала со мной, в этом я уверен.

Блядь. Не помню, когда в последний раз я так заводился из-за глупой цыпочки. Мне нужно просто пойти потрахаться. Проблема в том, что я не хочу трахнуть какую-то девушку. Я хочу Горячую Соседку.

— Не совсем, — отвечает Ной. Он заходит на кухню и чистит два банана, после бросая их в блендер.

— Ты такой услужливый, делаешь мне протеиновый коктейль, — замечаю я.

— Пошёл ты, — ворчит Ной. — Это мой завтрак.

— Ты какой-то вспыльчивый с утра.

Ной фыркает в ответ, когда открывает крышку банки с протеином.

— О, заигрывание со всеми богатенькими старушками вчера вечером плохо сказалось на твоём настроении? — интересуюсь я. Я не могу устоять, чтобы не поддеть Ноя, когда он злится, потому что это злит его ещё сильнее.

Но вместо того, чтобы наброситься на меня, он игнорирует меня и бросает четыре ложки протеина в блендер.

— О, я понял. У тебя была небольшая интрижка с одной из этих богатых старушек, и ты пожалел об этом с утра? Мы все через это проходили, чувак.

Ной уставился на меня.

— Я никого не трахал.

— Ладно, это проблема. Я могу найти телефончик, если хочешь. Есть одна девушка, Одрина, которая словно тигр в постели. Хотя она немного сумасшедшая…

— Заткнись, приятель. У меня нет с этим проблем. Я просто…

Из-за выражения на его лице мне становится всё понятно.

— Ты подцепил цыпочку, — говорю, осознавая, что означает его болезненный взгляд: у него самый тяжелый случай посинения яиц. — Ты подцепил цыпочку и не залез к ней в трусики.

Ной включает блендер, чтобы заглушить меня. Как только он остановил его, Ной говорит мне пойти трахнуть себя.

— Я не подцепил цыпочку. То есть, не совсем так. Я лишился ста штук, потому что облапал дочь Президента, и…

— Ты заплатил сто тысяч долларов, чтобы потрогать дочь Президента? — спрашиваю я, озадаченно. — Это был благотворительный аукцион? Мой мозг взорвался. Мне действительно нужно начать заниматься благотворительностью.

— Нет, это не был какой-то извращённый благотворительный аукцион, придурок.

— У Президента есть дочь?

Ной смотрит на меня, как на идиота.

— Да, у Президента есть дочь. Ты когда-нибудь смотрел новости? Ты хоть знаешь, кто Президент Соединённых Штатов?

— Конечно, я знаю, кто Президент, — отвечаю. — Хватит отходить от темы. Ты заплатил сотню тысяч, чтобы облапать уродливую цыпочку?

— Она совсем не уродина.

— Конечно, уродина, или ты не был бы так расстроен из-за этого. Тебе действительно нужно поднять свои стандарты.

— Ты понятия не имеешь, о ком я говорю, не так ли?

Я пожимаю плечами.

— Меня не волнует политика, чувак.

— Что с тобой? Почитай грёбанную газету или типа того. То, что делают эти политики, влияет на твою жизнь.

Я хватаю яблоко из миски с фруктами на столе и кусаю его.

— Это не влияет на мою жизнь. У меня есть дом и гарантированная работа.

— Иногда мне хочется выбить чувство самоуверенности из тебя.

— Самоуверенности, ха. Рискни, бро. Помнишь, как я надрал твою задницу в выпускном классе? Я сделаю это снова.

Ной фыркнул.

— Хотел бы увидеть, как ты попытаешься.

— Не прямо сейчас. Я не собираюсь отвлекаться. Я хочу услышать, как ты заплатил деньги, чтобы облапать дочь Президента. Она проститутка?

— Да, Эйден. Дочь Президента Соединённых Штатов грёбанная проститутка и я заплатил сто тысяч, чтобы трахнуть её.

— Это вполне разумно. Она хороша? — спрашиваю я, затем останавливаюсь. — За сто тысяч должна быть. Но очевидно, что это не так или же твоё настроение было бы лучше сегодня.

Ной выпивает протеиновый коктейль, перед тем как поставить стакан на столешницу. Он громко вздыхает, как Ной обычно делает, когда раздражён мной.

— Я… нет, я не платил, чтобы трахнуть её! Все очень сложно, понимаешь?

— Мне кажется всё довольно просто. Ты облапал девушку за сто штук.

— Я наступил на её грёбанное платье, а затем она упала на меня со своими вывалившимися сиськами, а я поднял руки, потому что кто-то фотографировал её, но она поднялась и… О, чёрт, не знаю, зачем я даже говорю об этом.

— Значит, ты заплатил ей? Если она дочь Президента, разве она уже не богата?

— Я не ей заплатил, — говорит Ной, резко выдыхая. — Я заплатил фотографу за удаление фотографий.

— Сто штук, — присвистнул я. — Чтобы удалить фотографии твоих рук на сиськах какой-то цыпочки.

— Она не какая-то цыпочка. А дочь Президента Соединённых Штатов.

— Такие фотографии дадут тебе некоторое право похвастаться — если она красивая, я имею в виду, — подтверждаю своё утверждение. — Пожалуй, даже если она и некрасивая. Если она дочь Президента, это значит, что она знаменита, да? Маленькая знаменитость? Это, наверное, эквивалент реальной звезде, думаю. Тем не менее, будет чем похвастаться.

— Ты закончил? — спрашивает Ной.

— Возможно. У тебя есть фотографии?

— Нет. Они удалены.

— Откуда ты знаешь, что они удалены? — интересуюсь.

— Я стёр их с камеры того засранца. Лично.

— Ты убедился, что их никуда не загрузили? — отмечаю я.

Очевидно, Ной не задумывался об этом, раз так впивается в меня взглядом.

— Если парень опубликует их, я выслежу его.

— Ной Джексон собирается опробовать мафиозный стиль на своей заднице?

— Заткнись.

— Итак… вот самый важный вопрос: как сиськи? — спрашиваю я.

— Я не буду обсуждать это с тобой, придурок.

— Ты заплатил сто штук, чтобы её сиськи не появились в таблоидах, и не расскажешь мне о них? Ты действительно запал на неё.

— Я ни на кого не западал, — протестует Ной. — Я просто не полный придурок.

Я бы просто назвал тебя придурком. Образ горячей соседской цыпочки — Грейс — с руками на её бедрах, чуть наклонившейся вперед, чтобы я лучше мог рассмотреть её декольте в деловом костюме, вспыхнул в моей голове. Чёрт, я должен выбросить эту цыпочку из головы. Или… затащить её задницу в свою постель.

Вместо этого я обращаю своё внимание на Ноя и на его маленькую влюблённость.

— У тебя всегда были высокие стандарты, с этим не поспоришь.

Ной закатывает глаза.

— Я не собираюсь встречаться с Грейс Салливан. Первые Дочери не ходят на свидания с профессиональными футбольными игроками.

Грейс. Я ещё раз откусываю от своего яблока.

— Да. Знаешь, Горячую Соседку тоже зовут Грейс. Забавное совпадение. Было бы странно, если бы мы оба замутили с цыпочками по имени Грейс.

Ной допивает оставшуюся часть протеинового коктейля, прежде чем ополоснуть стакан в раковине.

— Я не собираюсь мутить с дочерью Президента, а ты не будешь трахать мою соседку, слышишь меня? Я не хочу, чтобы какая-то сумасшедшая забросала мой дом яйцами, только потому, что ты её трахнул, а потом бросил.

— В нашем старом районе не было ни одного случая с забрасыванием дома яйцами, — протестую я.

— Никакой Горячей Соседки, — рычит Ной.

— Никакой Горячей Соседки, — говорю я, мой тон не искренний, потому что я уже думаю о том, как смогу затащить её в свою постель. — Клянусь.

— Эйден Пол Джексон, клянусь Богом, я убью тебя! — голос Анни громким эхом разносится по всему дому через громкоговоритель телефона, и я удерживаю его подальше от себя, даже не пытаясь скрыть свой смех. Я точно знаю, почему моя сестра звонит мне.

Ной поднял взгляд с дивана, где он раскинулся по всей длине, прокручивая что-то — вероятно, какую-то скучную статью по экономике — на своём планшете.

— Я говорил тебе, что это плохая идея. Ты действительно напросился в этом году.

— Ты знал об этом Ной? — визжит Анни. — Почему ты ему позволил?

— Анни Бананни! — прерываю я. — Ты правда думала, что я позволю твоему дню рождению пройти незаметно? Каким старшим братом я должен быть? Признай это. Ты расстроилась бы, если бы я этого не сделал!

— Ной, — раздражённо вздыхает Анни. — Скажи Эйдену, что я не разговариваю с тем, кто посылает человеко-банана на моё рабочее место в честь моего двадцать первого дня рождения.

— Ты работаешь в баре, — протестую. — Вероятно, это не первый раз, когда там появился поющий банан.

— Это ресторан, — спорит сестра. — И ты обещал, что не сделаешь этого в этом году.

— Это твой двадцать первый день рождения! — возражаю я. — Ной, объясни Анни в пределах разумного, что традиция предполагает поющий банан, и с этим ничего нельзя поделать. Ты не можешь нарушать традицию, Анни.

— В этот раз он танцевал чечётку, Эйден. Это уже переходит все границы.

Ной фыркает.

— Я не собираюсь участвовать в этом споре.

— Слушай, ты знаешь, как тяжело найти банан, танцующий чечётку в Колорадо Спрингс? — спрашиваю я. — Я думал, что ничто не сможет превзойти прошлогодний банан, но это произошло, не так ли? Скажи мне, что это произошло. Они обещали хорошее видео, но клип, который я получил, был зернистый, и я не смог разглядеть выражение на твоём лице.

Анни стонет от разочарования.

— Вы, ребята, такие дети.

— По крайней мере, банан в бикини не выскочил из гигантского торта, как это было на день рождение в прошлом году, Анни, — услужливо замечает Ной. — Он действительно всё держал под контролем в этом году.

— У банана была подтанцовка, — возмущается Анни. — С инструментами. Это был практически марширующий банановый оркестр.

— Ну, тебе же нужна была причина, чтобы хорошенько напиться в свой двадцать первый день рождения, верно? — указывает Ной. — Смущающее чувство юмора твоего брата — хорошее оправдание.

— Ты имеешь в виду то, как мой брат продолжает эмоционально травмировать меня?

— Ты встречалась с психологом в колледже? — спрашиваю я. — У меня много денег. Я могу оплатить хорошего мозгоправа.

Анни игнорирует меня.

— Ной, ты знал о телохранителе?

Ной наклоняет голову в сторону, когда смотрит на меня.

— Серьёзно, Эйден?

— Как будто я могу позволить свой младшей сестрёнке встречаться со своими подружками и напиваться без защиты?

— У нас были презервативы, — кричит Анни.

Я кричу, чтобы заглушить ее слова.

— Ахх! Что за чертовщина, Анни? Мне не нужно об этом знать.

— Эти бананы были телохранителями? — прерывает Ной.

— Нет. К сожалению, телохранитель отказался надевать костюм банана и петь или танцевать чечётку, поэтому мне пришлось нанять две разные компании. В наши дни действительно тяжёло найти хороший талант.

Ной фыркает, пока бросает на меня взгляд.

— Никогда не слышал более правдивых слов.

— Я чувствую, что данный комментарий адресован мне, но я собираюсь проигнорировать его. Я говорил тебе, что отправлю кого-нибудь, Анни. По сути, он был «трезвым водителем». Ты должна поблагодарить меня.

— Ты абсолютный члено-блокиратор, Эйден! — визжит сестра. — Ной, скажи ему!

— Хорошо, во-первых, я бы хотел прожить всю оставшуюся жизнь, не услышав от своей сестры термин «члено-блокиратор» снова, спасибо, — указываю я. — И, во-вторых, я не вижу, как отправка телохранителя в бар с вами оказала какое-либо негативное влияние на ваш вечер, кроме того, что вы благополучно вернулись домой.

— Никто не захочет приударить за девушками в окружении головорезов в костюмах, — протестует Анни. — Ной, поддержи меня.

— Ну, мне действительно жаль, что ни один из парней не оказался достаточно мужественным, чтобы приударить за тобой, несмотря на «костюмы», — говорю я, качая головой и произнеся «совершенно не жаль» через комнату Ною.

— Ты так раздражаешь, Эйден, — говорит она мне.

— Признай, что твой день рождение не был бы таким без банана.

Банан был ежегодной традицией с девятого класса старшей школы, когда я арендовал костюм банана, чтобы спеть Анни «С днём рождения!» во время ночёвки со всеми её друзьями. Полностью потратив все деньги, которые заработал, пока в течение двух недель косил газоны. Сестра была раздражена этим, что только побудило меня сделать это в следующем году, а затем каждый год после этого. Это была моя миссия, превзойти банановый опыт каждый раз. Это практически мой братский долг.

Она громко вздыхает.

— Прекрасно. Без банана всё было бы не так. Но серьёзно, у тебя скоро закончатся способы опозорить меня, приятель.

— Это никогда не произойдёт, Анни Бананни.

— Да, он всегда будет закономерно смущающим, — вставляет Ной. — С днём рождения, кстати.

— Это правда, — добавляю я. — Прости. Ты навсегда застряла в том, чтобы быть униженной, только потому, что ты моя родственница.

Анни стонет.

— Великолепно. Спасибо, что дал мне то, что я с нетерпением буду ожидать всю оставшуюся жизнь. — Она громко вздыхает, а затем её голос смягчается. — Кроме того, мама всегда считала банан смешным.

Ной прочищает горло и встаёт, воспринимая упоминание Анни о матери, как сигнал, чтобы уйти.

— Я должен идти. Мой подарок отправлен по почте, малышка.

— Надеюсь, это не банан! — выкрикивает Анни.

— Тебе следует волноваться об этом лишь от своего брата, — произносит он, прежде чем выйти из комнаты.

Я отключаю громкую связь с Анни, прикладывая телефон к уху, пока поднимаюсь наверх.

— У тебя было хреновое время с твоим днем рождения, не так ли, детка?

— Знаешь, без мамы всегда тяжело, — говорит сестра.

— Понимаешь, я не могу сейчас перестать делать все эти банановые штуки. Это было бы неправильно.

Анни помолчала минуту.

— Знаю. Ты же не пропустишь ужин у мамы Эшби на следующей недели? Она разозлится, если ты это сделаешь. Ты пропустил его в прошлом месяце.

— Не бывать этому. Я буду там, — уверяю её. — Тогда я подарю тебе настоящий подарок на день рождение.

— О, у тебя есть для меня что-то ещё, кроме бананового оркестра?

— Да. Но его нужно доставить лично.

— Боюсь спросить, почему. Если это змея, паук, скорпион или насекомое любого другого вида, я больше никогда не буду с тобой разговаривать.

— Мне грустно от того, что ты сомневаешься в моих способностях выбора подарка.

— Ты подарил мне змею в обувной коробке, когда мне исполнилось девять, Эйден.

— Мама испугалась, когда та освободилась, — смеюсь я над воспоминаниями о том, как моя мама держала в руках метлу и стояла на стуле посреди кухни, крича, чтобы мы с сестрой спасли её от змеи.

— Да, — произносит она тоскливо.

— Люблю тебя, Анна-банана.

Энни раздраженно вздыхает.

— Я знаю, засранец.

11

Грейс

Я сделала несколько глотков воды из бутылки, моё сердце всё ещё бешено колотилось в груди от бега, в то время как Ви сообщала по телефону о последних событиях в её деловой жизни.

— Я еду в Майами, — говорит мне подруга. — Хочу просмотреть образцы для новой коллекции.

В прошлом году Ви разработала свою собственную линию одежды для отдыха, найдя своё вдохновение во время путешествия по всему миру. Подруга получила хорошие отзывы, и после того, как голливудская знаменитость была сфотографирована в одной из её модели, Ви смогла продаваться в нескольких эксклюзивных бутиках Майами.

— Отправишь мне фотографии?

— Совершенно секретные фотографии, — говорит она. — Я буду в Майами в течение недели, если ты не захочешь, чтобы я осталась в Денвере и убедилась в том, что ты воспользуешься ситуацией с двумя горячими парнями.

— Ты так великодушна. Но я откажусь, так как не будет никакой «воспользоваться двумя горячими парнями» ситуации.

Ви преувеличенно вздыхает.

— Я видела тебя с одним из этих горячих парней, и поверь мне, Ной Эшби выглядел так, словно был более чем счастлив, чтобы им воспользовались, особенно ты.

— Между мной и Ноем ничего не произошло, Ви…

— Ты слышала своего отца. Он хочет, чтобы ты «выдоила» этого футболиста ради поддержки.

— Это что за гнусные намеки? Потому что если это так, то я не удостою их ответом.

Ви засмеялась.

— Даю вам обоим две недели на ранчо, пока Ной Эшби не нагнёт тебя над забором.

— Кто сказал, что Ной Эшби вообще собирается на ранчо? — неожиданно, я вдруг отвлекаюсь на громкое жужжание. — Какого чёрта?

Над стеной между моим домом и соседским пролетел радиоуправляемый вертолёт, с которого свисал пластиковый предмет. О, Боже мой.

— Это что… надувная кукла?

— Где? Что происходит? Мы говорим о надувной кукле твоего соседа? — спрашивает Ви.

Как будто в моей жизни есть ещё какие-то надувные куклы.

Но я слишком занята тем, что происходит, чтобы ответить. Я наблюдаю, как вертолёт парит над стеной прямо у меня на заднем дворе, кукла с конечностями набекрень свисает с него.

— Я не совсем уверена, что происходит…

Я не успеваю закончить своё предложение, когда звук выстрела пронзает воздух. Вертолёт разлетается на куски, а взорвавшаяся надувная кукла зигзагами пару раз пролетает и падает на газон. Я поворачиваюсь, широко открыв рот, когда Брукс появляется на заднем дворе, отдавая приказы в свой наушник.

— Войдите в дом, мэм, — приказывает она.

— Брукс, ты понимаешь, что это просто соседский…

— Вернитесь в дом, мэм.

— Что происходит, Грейс? Это были выстрелы? — спрашивает Ви. — Ты в порядке?

Я захожу на кухню, закрываю французские двери и пристально смотрю на Брукс.

— Я в порядке. Стреляли не в меня. Брукс подстрелила игрушечный вертолет… или надувную куклу. Не уверена. Это уничтожило и то, и другое.

— Что? — спрашивает Ви, смеясь. — Игрушечный вертолёт и надувная кукла? Что происходит в твоём доме?

— Я не уверена, но собираюсь это выяснить, — отвечаю, проходя через дом к входной двери. Брукс могла сказать мне оставаться внутри, но она не могла быть везде сразу. — Думаю, сосед запустил вертолёт на мой задний двор.

— И твоя служба безопасности его сбила? — спрашивает подруга. — Как интересно. Погоди, а какое отношение к этому имеет надувная кукла?

— Ви, я перезвоню тебе.

— Нет! Поставь меня на громкую связь! Я хочу слышать, что происходит, — умоляет Ви.

— Эм… — мямлю я, отвлекаясь на безумие произошедшего несколько мгновений назад. — Мне нужно поговорить с Брукс и Дэвис.

— Грейс Монро Салливан, если ты лишишь меня всей этой драмы, клянусь, я брошу всё в Майами и появлюсь у твоей входной двери! — кричит Ви перед тем, как я сбрасываю звонок.

Я спускаюсь по дорожке к воротам, прежде чем Брукс замечает меня, следуя за мной в быстром темпе.

— Мэм, я сказала вам оставаться в доме.

— Зачем? — интересуюсь я. — Потому что ты думаешь, что на меня было совершено покушение при помощи радиоуправляемого вертолёта и надувной куклы? Правда? Смерть от надувной куклы? — проигнорировав её приказ, я открываю ворота, чтобы обнаружить снаружи Дэвис.

С Эйденом.

Эйден держит руки над головой, а ладони прижаты к каменной стене перед нашими домами. На секунду я просто останавливаюсь, глубоко вдыхаю и смотрю на него. Он без футболки, конечно — на данный момент я не уверена, что у этого человека на самом деле есть футболка — рельефные мышцы его спины можно было прекрасно рассмотреть. Это самая отвлекающая вещь, которую я когда-либо видела. Когда он замечает меня, улыбается.

— Ну, сладкая, должен сказать, я разочарован тем, что меня потрогал твой охранник, а не ты. — Он смотрит через плечо на Дэвис. — Не могла бы ты поменяться с ней местами по-быстрому?

В ответ Дэвис жёстко загибает его руку прямо посреди спины, всё сильнее прижимая парня к стене.

— Закрой свой рот.

— Дэвис! — протестую я. — Ну же. Будь благоразумной. Очевидно же, он не пытался убить меня.

— Убить тебя? — спрашивает Эйден. — Зачем мне пытаться убить тебя? Я просто пытался привлечь твоё внимание.

— Ты пытался привлечь внимание девушки, запустив секс-куклу в её двор? Да ты настоящий Ромео, — говорит Дэвис.

— Сапёры будут здесь с минуты на минуту, чтобы проверить на химическое оружие.

— О чём, чёрт возьми, ты говоришь? — выпалил Эйден. — Химическое оружие? Ты сошла с ума? Это была всего лишь шутка. Это надувная кукла, чёрт возьми.

— Серьёзно, Брукс. Химическое оружие? Нам действительно нужна вся эта шумиха? — спрашиваю я. Думаю, мой голос поднялся на октаву выше. — Ты знаешь, что это ерунда. Давайте не глупить.

— Это не ерунда. Это протокол, мэм, — утверждает Брукс, её тон решительный. Она смотрит на меня, её выражение лица полностью лишено юмора. — Кто-то залетел на ваш задний двор с надувным предметом, в котором могло находиться что угодно — химическое оружие, наркотики, бомба…

— Бомба? — кричит Эйден. — Зачем мне взрывать бомбу на заднем дворе у горячей девчонки, с которой хочу переспать? Серьёзно, кто ты, чёрт возьми?

Я поднимаю голову и смотрю на Брукс, поднимая брови для акцента.

— Мой сосед похож на преступника? Он даже не знает, кто я такая, Брукс.

— Ты подстрелила мой чертов беспилотник! — кричит Эйден.

Парень только что назвал меня горячей, и заявил о желании переспать со мной?

— Что здесь, чёрт возьми, происходит? — раздаётся знакомый голос и я смотрю вверх, чтобы увидеть, как Ной Эшби появляется в конце подъездной дорожки Эйдена.

Всё настолько хаотично, что я не успеваю осмыслить, что, чёрт возьми, Ной Эшби делает на подъездной дорожке моего соседа — потому что вышеупомянутого соседа в настоящее время обыскивает моя служба безопасности. Этот инцидент на самом деле не слишком хорошо будет воспринят ассоциаций домовладельцев, которую я должна была заверить, что не будет никаких проблем безопасности, связанных со мной, пока живу в этом районе. До сих пор ничего и не происходило.

— Что, чёрт возьми, ты сделал? Почему тебя арестовали? — спрашивает Ной, на мгновение сосредоточившись на Эйдене, на которого надевают наручники. Затем он смотрит на меня, и его глаза расширяются.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваем мы друг друга одновременно.

— Это не первый раз, когда я нахожусь в наручниках, если ты понимаешь, о чём я. — Эйден делает невозмутимый вид, до сих пор не воспринимая всё происходящее всерьёз. — Подождите, откуда вы друг друга знаете?

— Я встретил Грейс на мероприятии той ночью, — говорит Ной, его взгляд не покидает моего лица.

— Подожди-ка секундочку. Эта та девушка, которой ты заплатил сто тысяч долларов, чтобы облапать? — спрашивает Эйден, его челюсть падает.

— Что?! — визжу я. — Ты сказал ему, что заплатил, чтобы облапать меня?

Ной поднимает свою руку вверх.

— Подожди, подожди, подожди. Это не то что я сказал. Вообще. Я сказал, что облапал тебя, но ничего не платил. В смысле до того, как облапал.

Я уперлась руками в бёдра.

— О, так ты просто сказал ему, что облапал меня бесплатно?

— О, чёрт. Это звучит совсем не правильно, — громко стонет Ной.

— Значит, ты ничего не платил, прежде чем облапать меня? Ты заплатил что-то позже?

— Я заплатил, чтобы удалили фотографии, а не за то, чтобы облапать тебя! — говорит Ной громко. — Я не считаю тебя проституткой.

— Спасибо, что не считаешь меня проституткой, — произношу я с сарказмом. — Ты заплатил сто тысяч долларов, чтобы вернуть фотографии?

У меня нет времени подумать об этом, так как Эйден прерывает меня.

— Ты сказал, что облапал уродливую цыпочку, а не Горячую Соседку!

— Уродливую цыпочку? — выпаливаю я.

Я смотрю туда-сюда между парнями, моё сердце колотится в груди. Насколько я жалкая, думая, что двое горячих парней могут заинтересоваться мной, когда они оба явно сумасшедшие?

— Я не называл её уродиной! — орёт Ной. — Именно ты тот идиот, который предположил, что дочь Президента — уродина.

— С другой стороны, Брукс, все испытания на предмет химического оружия меня вполне устраивают, — с раздражением говорю я, скрестив руки на груди.

— Подожди. Ты дочь Президента? — спрашивает Эйден.

Я должна быть так зла прямо сейчас. В конце концов, думаю, что один из парней назвал меня уродиной, а другой предположил, что я проститутка, а через минуту по моему двору будут бегать сапёры. Затем позвонит отец, и мне придётся объяснять, что мой сосед, у которого чувство юмора двенадцатилетнего пацана, запустил беспилотник со свисающей с него надувной куклой на мой задний двор.

Но вместо того, чтобы выйти из себя, я просто стою и смотрю на двух мужчин, которые явно злятся друг на друга. Затем я смотрю на Брукс и Дэвис, которые воспринимают всю эту ситуацию слишком серьёзно. Я уже вижу новость: «Дочь Президента и Её Секс-Беспилотник! Смотрите по Одиннадцатому!»

Я не могу сдержаться. Смех начинает вырываться из меня, переполняя, когда я пытаюсь заглушить его, прижимая руку ко рту. Я ничего не могу с этим поделать. Вся ситуация — даже не эта ситуации, а все предыдущие встречи, которые у меня были с Эйденом Джексоном и Ноем Эшби — смехотворна. Но этот последний инцидент превзошел все. Эта самая безумная вещь, которая происходила со мной. Поэтому, вместо того чтобы ответить на вопрос Эйдена, вместо того, чтобы сказать: «Да, я дочь Президента и эта ситуация, в которую я не могу быть вовлечена», — я начинаю смеяться. Громко.

Как сумасшедшая.

Проблема в том, что как только я начинаю, не могу остановиться. И никто больше не смеётся. Они просто пялятся на меня, как будто пытаются выяснить, где им поблизости найти смирительную рубашку.

— Мэм? — спрашивает Брукс. — Вы в порядке?

— Ты положил что-то в куклу, что сделало её такой? — спрашивает Дэвис. Тот факт, что она думает, что это может быть правдой — то, что я смеюсь из-за какого-то химического оружия — заставляет меня смеяться ещё сильнее.

— Ты имеешь в виду, что я наполнил куклу веселящим газом? — спрашивает Эйден.

Теперь, я ухаю. Громко. Мне кажется, слёзы текут из моих глаз.

— Заткнись, тупица, — произносит Дэвис, снова прижимая руку к его спине для акцента. — Ты говоришь о дочери Президента. Ты запустил беспилотник на задний двор Грейс Салливан. Зачем, чёрт возьми, ты думал, тебя обыскивали?

— Ну, очевидно, я думал, что меня обыскивали, потому что вы видели моё барахло на днях и захотели немного больше личного опыта с ним… — начинает Эйден, но Дэвис сильно толкает его к стене. — Всё в порядке! Это становится немного грубее, чем мне нравится.

— Ты хочешь увидеть грубость? — спрашивает Дэвис. — Держи язык за зубами.

— Чёрт возьми. Это Горячая Соседка, — произносит Ной. — Так ты вышел из моего дома голым перед дочерью Президента??

— Не совсем голым! — выкрикиваю я от смеха. — У него были бонго.

— Да, у меня были бонго, прикрывающие моё барахло, — соглашается Эйден. — Ты только что фыркнула?

Я сильнее прижимаю руку ко рту.

— Я не фыркала!

— На самом деле, думаю, ты фыркнула, — говорит Ной.

— Это было фырканье, мэм, — вмешивается Брукс.

— Это было не фырканье! — возражаю я. — Я не фыркаю, когда смеюсь!

— Как скажете, мэм, — возвращает Брукс.

И вдруг меня осеняет.

— О, мой Бог. Вы двое живёте вместе? — у меня голова идёт кругом. Два горячих парня — двое мужчин, о которых я фантазировала, трахающих меня одновременно — стоят прямо передо мной.

Вместе.

Потому что они живут вместе.

Оу. О, нет. Возможно, я неправильно всё поняла. Может быть, ни один не заинтересован во мне… потому что они заинтересованы друг в друге. Может, то, что я приняла за флирт, было их представление о юморе.

Мои щёки краснеют, а лицо должно быть ярко-красное. Намного краснее, чем обычный красный? Каким бы не был этот оттенок, именно таким должно быть моё лицо сейчас. Что, если они могут понять, что мне нравятся оба? Внезапно, у меня появилась нелогичная мысль, что мои грязные фантазии как-то написаны у меня на лице. Что если они узнают, что я прикасалась к себе, думая о нашем одновременном совместном время провождении?

Я могу умереть от реального смущения прямо здесь и сейчас.

— Мы твои новые соседи, — объявляет Эйден.

— Да, соседи. Вы… живёте вместе, потому что вы… вместе, — произношу я мягко. — Это… да, абсолютно. Имеет смысл.

— Что?! — выпаливает Ной. — Мы не вместе.

— Подожди, ты думаешь, что мы вместе-вместе? — выкрикивает Эйден.

— Я… очевидно, неправильно поняла… эм, я… О, Боже.

Кажется, я утратила способность ясно, рационально мыслить.

— Чёрт, нет, я не с ним, — говорит Ной, с отвращением сморщив нос. — Серьёзно. Ты думаешь, я с этим парнем?

— Эй, что ты хочешь этим сказать? — интересуется Эйден. — Я чертовски привлекательный. Ты можешь любого спросить. Ты чертов сноб, которому бы повезло переспать со мной.

— Говорит парень, который не знал, кто дочь Президента? — спрашивает Ной. — Да ты настоящий защитник. Я определённо отвезу тебя домой, чтобы познакомить с родителями.

— О, да пошёл ты. Мама Эшби была бы рада такому зятю, — кричит Эйден.

Мой взгляд мечется между ними двумя.

— Я… очевидно, я влезла в чужие дела, и я…

— Ты не влезла в чужие дела, — говорит Ной, нахмурив брови. — Хотя понимаю, как это может выглядеть, будто мы…

— Парочка? — заканчивает Эйден.

— Мы не пара, — настаивает Ной.

— Это не то что ты сказал вчера вечером… — начинает Эйден.

— Заткнись, — рычит Ной. — В этом нет ничего смешного. Она действительно думает, что мы пара. А эти агенты спецслужбы думают, что ты террорист. Как думаешь, что произойдёт, когда тренер Харди узнает, что ты был арестован за внутренний терроризм, потому что угрожал жизни дочери Президента Соединенных Штатов? Думаешь, сохранишь контракт, который только что подписал, как только пресса пронюхает об этом дерьме?

Внезапно все замолчали, включая меня. Я определённо больше не смеюсь.

— Ну, чёрт возьми, — говорит Эйден. — Я не пытался тебя убить. Я просто пытался затащить тебя в постель.

— При помощи надувной куклы? Это действительно классно, чувак, — говорит Ной, качая головой.

— Эй, это правда, — настаивает Эйден, глядя на меня через плечо. — Имею в виду, очевидно, что я не знал, кто ты или, возможно, не использовал бы надувную куклу. Или всю эту «Она Думает, Что Мой Трактор Сексуальный» штуку. Я бы попытался всё приукрасить немного больше.

— Она Думает, Что Мой Трактор Сексуальный? Поэтому газонокосилка припаркована у меня во дворе? — спрашивает Ной.

— Вы двое родственники или что-то в этом роде? — спрашиваю я.

— Они товарищи по команде, мэм, — отвечает Брукс, громко вздыхая.

— Вы оба играете в футбол, — понимаю я. Почему я не попросила Брукс или Дэвис дать информацию об Эйдене после встречи с ним? Оглядываясь назад, моё невежество кажется не столько блаженством, сколько глупостью. — В одной и той же команде.

— Но мы не играем за одну и ту же команду, если ты понимаешь, что я имею в виду, — произносит Эйден, подчёркивая игру слов. Он делает паузу для акцента. — Мы не трахаемся друг с другом. На случай, если я не ясно выразился.

Я задыхаюсь от смеха.

— Да, вижу.

— Думаю, она поняла это, Эйден, — ворчит Ной. — Она не совсем идиотка.

Седан едет по улице, замедляясь на мгновение, прежде чем проехать мимо нас — один из моих соседей, без сомнения — я с отчаянием смотрю на Брукс.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что сможем обойтись без всей этой команды сапёров и расследования внутреннего терроризма?

— Вы знаете, что миссис Джонсон последние несколько минут выглядывала из-за занавесок на окне, — говорит Эйден.

— Кто? — спрашиваю я.

— Миссис Джонсон — твоя соседка, которая живёт через дорогу. Она, наверное, уже сделала фотографии. Вчера я ей помог настроить учетные записи в соц. сетях, чтобы она могла просматривать фотографии своих внуков, которые загрузила её дочь. Женщина печёт великолепный банановый хлеб.

— Чёрт, Эйден. Перестань знакомиться с моими соседями, — вмешивается Ной.

— Я поговорю с миссис Джонсон, — отвечает Дэвис.

— Брукс, этот человек явно не представляет угрозы. Как думаешь, мы могли бы убрать всё это от фасада моего дома? Или мы можем хотя бы снять наручники?

— Подожди. Можно мне оставить наручники? — спрашивает Эйден. — Они могут мне понадобиться позже.

— Ты хочешь, чтобы я сопроводила тебя на допрос? — спрашивает Дэвис.

— Ладно, ладно. Не нужно так раздражаться по этому поводу. Я понимаю твою точку зрения. — Нахальная ухмылка появляется на лице Эйдена, когда Дэвис снимает с него наручники. — Итак, ты та девушка, которая врезалась в Ноя. Это значит, мы оба соревнуемся за твоё внимание?

— Никто ни за что не соревнуется, осёл, — рычит Ной.

Два горячих парня. Слова Ви эхом отдаются в моей голове, и на мгновение, перспектива о двух самых привлекательных парнях, которых я когда-либо встречала, заинтриговала меня.

Затем я прихожу в себя. Это могут быть двое из самых красивых мужчин, которых я когда-либо видела, но они также два высокомерных футболиста, абсолютно не заботящиеся о соответствующем поведение или социальном этикете. У моего отца точно бы случился сердечный приступ, если бы он узнал, что меня хотя бы немного влечёт к одному из них.

И меня это нисколько не интересует. Действительно, нет. Очевидно, мой похотливый мозг озадачен тем фактом, что я ни с кем не встречалась уже миллион лет. Из-за этого у меня возникли небольшие фантазии о двух мужчинах.

Мне просто нужно контролировать свой разум. Если в жизни и есть что-то, в чём я мастер, так это поддержание дисциплины и контроля. В конце концов, я дочь Президента. Я прожила большую часть своей жизни в центре общественного внимания. Слова «импульсивный» нет в моём словаре.

— Ты прав. Когда я здесь, настоящая конкуренция отсутствует, — произносит Эйден, указывая на своё тело. — Не тогда, когда это перед тобой. С таким же успехом ты просто можешь не участвовать в забеге.

Ной закатывает глаза.

— Наверняка, она заинтересуется парнем, чьё понятие о романтике ограничивается полётом надувной куклы на её задний двор.

— Ты подразумеваешь под романтикой сорвать с неё платья и быть сфотографированным, схватившись за сиськи? — спрашивает Эйден.

Ной начал было отвечать, но я прерываю этот спор, раздражённая увеличивающимся показушным тестостероном. Хорошо, я могла бы быть раздражена небольшой частью себя, которая находила весь этот тестостерон немного привлекательным, тем более что их поведение пещерного человека превышало все границы, что должны были вызвать у меня отвращение. Что мне нужно сделать, так это начать думать своим мозгом, а не своей киской.

А мой мозг определённо раздражён прямо сейчас. Я прочищаю горло, отталкиваю ту часть себя, которую они привлекают.

— Извините? Я абсолютно уверена, что имею право голоса в этом, поскольку вы обсуждаете меня так, как будто меня здесь нет. И если вам будет интересно, то я ни какой-то там приз для вас, чтобы конкурировать.

— Мы не говорили о том, что ты приз, как раз, — пытается уточнить Ной.

— Но если бы мы соревновались, то очевидным выбором был бы Я, — отмечает Эйден. — Я горяч.

— Заткнись, засранец, — рычит Ной.

Я даже не пытаюсь сдержать свой стон.

— Ты отправил надувных кукол в мой дом, а потом открыл дверь голым, когда я принесла их тебе.

Эйден усмехается, явно довольный собой.

— Да, так и было.

— А ты, — говорю я, указывая на Ноя. — Ты порвал моё платье и дотронулся до моей груди на благотворительном мероприятии!

— Ну, чёрт возьми, когда ты так говоришь, это звучит неловко, — отвечает Ной.

— На самом деле, это больше похоже на нападение, — поясняет Эйден. — Уверен, что это преступление.

Я поворачиваюсь к нему спиной.

— Говорит парень, который запустил беспилотник на мой задний двор?

— Беспилотник звучит не так гнусно и дерьмово.

— Громкие слова. Ты узнал об этом из еженедельного календаря? — Ной уставился на Эйдена.

— Я узнал много громких слов таким образом, — говорит Эйден, фыркнув. — Это был радиоуправляемый вертолёт. Дорогой, но все же.

— Такое чувство, что мы продемонстрировали не самые лучшие свои качества, — отмечает Ной.

— Говори за себя, — отвечает Эйден. — Я просто отлично справился.

Позади меня Брукс громко фыркает.

— Если вы думаете, что это «просто отлично», мне любопытно узнать, что такое «ужасно».

— Послушай, милая, я делаю тебе одолжение, жертвуя своё ранчо на благотворительность, — ворчит Ной.

— О, конечно, идущий на всё хороший-парень-жертвующий-на-благотворительность, — саркастически замечает Эйден.

Я рассердилась из-за слов Ноя.

— Делаешь мне одолжение? Ну, думаю, я должна быть благодарна, что ты сделал мне одолжение, после того как облапал меня на людях.

— Ты сам напросился, — присвистнул Эйден, поднимая брови, глядя на Ноя, чьё лицо краснеет. — Я не могу поверить, что ты назвал её милой.

— Говорит парень, который назвал меня сахарными сиськами при встрече со мной?

— В свою защиту скажу, что не знал, что ты дочь Президента.

— Почему-то я сомневаюсь, что это что-то изменило бы. — Я поворачиваюсь к Ною, мое раздражение только усиливается. — Ты можешь оставить себе своё одолжение, и ты можешь оставить себе своё ранчо. А также оставь при себе активный подход к благотворительности, потому что проводить с тобой время на ранчо, даже если это для заслуживших детей, не стоит того.

— Ты собираешься с ней на ранчо? — спрашивает Эйден. Его ноздри раздуваются, и на секунду мне кажется, что я вижу выражение собственничества на его лице. Проблема в том, что вместо того, чтобы вызвать у меня отвращение — так бы логическая часть меня отреагировала — от этого выражения меня охватывает возбуждение. Но я стряхиваю это чувство, скрестив руки, когда Ной бросил на Эйдена взгляд чистой ярости, и произношу:

— Больше нет. Прямо сейчас я возвращаюсь в свой дом, где собираюсь выпить чашечку чая, почитать газету и забыть о том, что двое из самых незрелых мужчин, которых я когда-либо встречала, подорвали мою жизнь за прошедшую неделю.

Я не жду ответа, прежде чем повернуться и уйти, осознавая, что практически отворачиваюсь от двух профессиональных спортсменов с телами, созданными для греха, которые, по-видимому, считают меня привлекательной. Я стараюсь не думать ни об одном из них, когда захожу в пустой дом и завариваю чай или когда листаю газету. Я определённо стараюсь не думать о том, что я слегка рассердилась и отказалась от пожертвованного ранчо Ноя для летнего лагеря, который начнётся через неделю. И я стараюсь не думать о том, что мне придётся признать свою неправоту и извиниться перед ним, чтобы вернуть ранчо.

Я полностью лишилась своего хладнокровия и позволила своему характеру взять надо мной верх. Я не помню, когда это случалось в последний раз. Обычно я спокойна и собрана, несмотря ни на что, но эти двое мужчин, кажется, заставляют меня нервничать. Но, честно говоря, как Ной Эшби отделался ехидным комментарием о том, что сделал мне одолжение, пожертвовав своё ранчо? После того, что случилось на благотворительном вечере, это самое меньшее, что он смог сделать.

Ты знаешь, что руки Ноя Эшби на твоей груди, не самое худшее, что случалось с тобой.

Возбуждение от воспоминаний о тёплых руках Ноя, обхватывающих мою грудь, проходят сквозь меня; о том, как мои соски затвердели в ответ на прикосновение его мозолистых ладоней и жар прошёл через всё тело.

Он действительно сделал тебе одолжение, пожертвовав своё ранчо. Кроме того, он сделал пожертвование перед благотворительным мероприятием, что означает, что это не имело никакого отношения к тому, что произошло.

Тем не менее то, как он сказал: «Я сделал тебе одолжение», — запало в душу.

Он заплатил сто тысяч долларов, чтобы избавиться от фотографий.

Но избавиться от фотографий, где Ной прикасался к моей груди, определённо было в его интересах. Это был не просто джентльменский жест. Такие фотографии могут разрушить его карьеру, особенно если он пытается держаться подальше от негативных отзывов прессы. Мысль о том, что эти фотографии попадут в газеты, заставляет меня содрогнуться. Я даже представить не могу, какой скандал это вызовет и для меня, и для него — и для моего отца.

Тем не менее оба также говорили о том, чтобы конкурировать из-за меня, как будто я какой-то приз на ярмарке округа. Сама мысль о том, что двое мужчин сражаются за меня — самая дурацкая, самая отстойная мужская вещь, которую я слышала.

Верно. Именно поэтому ты фантазировала об этом прошлой ночью — потому что это так отстойно.

Я изо всех сил стараюсь выбросить эти мысли из головы. Мне нужно сосредоточиться на работе. Одержимость двумя спортсменами, которые, похоже, умеют заставить меня лишиться невозмутимости – это последнее, что мне нужно.

12

Ной

— О чём, чёрт возьми, я думал?

Не думаю, что правильно расслышал своего соседа-идиота. Я должен напомнить себе, что Эйден также мой лучший друг-идиот, и он был моим лучшим другом-идиотом с тех пор, как мы учились в школе, потому что если бы я не напоминал себе об этом факте, то врезал бы ему прямо сейчас.

Я чертовски злюсь из-за того, что Грейс Салливан — моя соседка. Если быть точнее, я злюсь, что Грейс Салливан — это та девушка, за которой увивается Эйден — и ведёт себя как придурок.

— Ты согласился поехать на ранчо с ней и кучей детей? — спрашивает Эйден. – Ты едва ли можешь выдержать меня рядом с собой, не говоря уже о куче других людей, особенно детей. Серьёзно, ты хоть знаешь, как разговаривать с ребёнком?

— Есть причина, по которой я едва могу выдержать тебя рядом, — рычу я. — Это была незатейливая беседа с Президентом. Я практически ни на что не соглашался.

Беседа, в которой я подразумевал принять личное участие в лагере, только потому, что Первая Леди, по-видимому, одержима идеей, что я не должен смотреть на Грейс так, как это делал.

Я бы с большим удовольствием применил активный подход к оказанию помощи.

Это то, что я сказал, или что-то в этом роде. Одна только мысль об активном подходе с Грейс Салливан заставляет всю кровь в теле устремиться к моему члену.

— Президент, значит? — спрашивает Эйден. — Ну-ну.

— О, отвали.

— Девушку явно больше привлекаю я, чем ты, — небрежно произносит Эйден, когда обходит меня, проходя в кухню, и открывает холодильник, где сразу начинает рыться в моих продуктах.

— Почему, чёрт возьми, я позволил тебе остаться здесь на всё лето? — спрашиваю я, наблюдая, как он открывает контейнер с моими оставшимися спагетти и хватает вилку из соседнего ящика шкафа. — Она едва ли так же сильно привлекает тебя, как меня. Эта идея смехотворна.

За исключением того, что я не смеюсь. На самом деле, перспектива того, что девушку привлекает Эйден, совсем не даёт мне покоя. Этого не должно быть. В конце концов, я ничего не знаю о ней, и у меня нет никаких прав на неё.

Чёрт, я только один раз встретил её на благотворительном мероприятии. Она не моя, и умом я понимаю это. За исключением того, что с той секунды, как только прикоснулся к ней, каждая часть меня хотела заявить, что она моя. Это не вполне логичная реакция, насколько я осознаю. Это какая-то странная, неправильная реакция, и я не имею ни малейшего представления, чтобы снова прикоснуться к Грейс Салливан. Кроме того, она — единственная, кого я хочу.

— Каким образом это смехотворно? — интересуется Эйден, запихивая полную вилку спагетти в рот. Смотреть, как он ест мою оставшуюся еду, раздражает. — Когда в последний раз ты был с кем-то?

Я выхватываю контейнер из рук друга и выбрасываю в мусорное ведро, только потому, что он меня бесит.

— Уверен, что кто-то вроде неё абсолютно увлечётся парнем, который перетрахал половину фанаток в Денвере. И эта твоя выходка — тебе повезёт, если она не получит запретительный судебный ордер на тебя.

Эйден прислонился к столешнице, скрестив руки на груди и, молча, смотрел на меня.

— Ты просто завидуешь.

— Ты что, спятил? Ты должен быть ненормальным, чтобы считать, что я тебе завидую.

Эйден усмехается.

— Чувак, я тебя знаю. Ты ревнуешь, потому что она тебе нравится, и ты думаешь, что у неё есть чувства ко мне.

Я задыхаюсь от смеха, настолько глупо всё это звучит.

— Продолжай молоть чепуху, Эйден. Если ты думаешь, что такая женщина, как она, будет с тобой встречаться, ты безумнее, чем я предполагал.

— А тебе кажется, что она хочет переспать с тобой?

— Это более вероятно, чем то, что Грейс хочет этого с тобой.

— Отлично. Хочешь поспорить?

— Я не буду делать ставку на то, будет ли дочь Президента Соединённых Штатов встречаться с одним из нас.

Эйден кудахчет.

— Не будь ребёнком. Я не испугался.

— Тогда ты не против дружеского пари.

— Мы не делаем ставки на девушек. Особенно на эту девушку.

— Значит, ты не собираешься за неё бороться?

— Мы не будем бороться за неё, — отвечаю я. — А если бы стали, то я бы всё равно тебя опередил.

— Потому что ты собираешься тусоваться с ней на своём ранчо.

— Потому что у меня нет какой-то странной потребности соблазнять её надувными куклами, — говорю я. — И да, потому что я собираюсь тусоваться с ней на своём ранчо. Один.

— Ты имеешь в виду, с миллионом бегающих детей? На ранчо, которое, с твоих слов, ты пожертвовал, чтобы сделать ей одолжение? На том же ранчо, с её слов, которое ты можешь засунуть себе в задницу?

— Да, на ранчо, которое… да пошёл ты, Эйден, — ворчу я. — Мы профессиональные футболисты. Есть уйма девушек, которые вешаются на нас каждый день. Нам нет смысла преследовать одну и ту же женщину.

Я разворачиваюсь, чтобы выйти с кухни, каждая часть меня была на грани. К чёрту всё это и к чёрту его. Мне не нужно соревноваться с ним, когда дело касается женщины. Что мне нужно, так это беспокоиться о заключении контракта, и держаться подальше от неприятностей. Затаиться — моя главная задача. Погоня за дочерью Президента — противоположность «затаиться», и крайне глупо. Это последнее, что я должен делать, если серьёзно отношусь к своей карьере. А я отношусь к своей футбольной карьере очень серьёзно.

— Это значит, что ты не заинтересован в ней? — кричит Эйден мне вдогонку.

— Не говори больше об этом, Эйден.

— Вот что я подумал, — произносит он, смеясь. — Тогда всё отлично. Пусть победит сильнейший.

Я несусь наверх. Не может быть, чтобы Эйден Джексон был лучшим мужчиной для такой женщины, как Грейс Салливан.

Кем ты себя возомнил?

Я пытаюсь избавиться от этой мысли, даже когда занимаюсь в зале. Но слова Эйдена до сих пор крутятся в моей голове, повторяясь снова и снова. «Пусть победит сильнейший».

Это не соревнование. Эта девушка принадлежит мне.

— Мне нужно обыскивать тебя? — задаёт вопрос агент спецслужбы, выражение её лица холодное.

— Вы обычно обыскиваете людей, которые встречаются с мисс Салливан? — спрашиваю я. На самом деле, я не знаю ответа на этот вопрос. Возможно, агенты обыскивают всех, с кем Грейс Салливан контактирует в фонде. Я чувствую внезапное сострадание к ней. Это чертовски неловко проживать всю жизнь, когда всех вокруг тебя обыскивают до того как они приблизятся к тебе. Но думаю, она уже привыкла.

Агент приподнимает брови, выражение её лица нечитаемое.

— Она обычно не встречается с людьми, которые были вовлечены в общественный инцидент с ней.

Девушка делает сильный акцент на словах «общественный инцидент». Как будто я собирался забыть о том, что случилось на благотворительном мероприятии — или перед моим домом, хотя в действительности это была вина Эйдена, а не моя.

Я не указываю на то, что у меня не назначена встреча с Грейс.

Слишком поздно, потому что её секретарь отмечает это за меня.

— Простите, мистер Эшби. Вы не отмечены у меня в ежедневники. Но я была бы счастлива записать вас на…

Дверь офиса распахивается до того, как секретарь заканчивает говорить, и Грейс Салливан появляется посреди дверного проема. На ней надет консервативный костюм — простой чёрный пиджак и юбка с белой рубашкой — каштановые волосы стянуты в хвост. На ком-то ещё этот наряд выглядел бы по-деловому — профессионально и неприглядно, даже. Но костюм, кажется, сделан специально для Грейс Салливан, сшит так, чтобы облегать её фигуру в виде песочных часов; яркий цвет костюма каким-то образом умудряется оттенять зелень в её глазах.

Когда она замечает меня, её зеленые глаза на полсекунды расширяются, а губы слегка приоткрываются. Мне кажется, я слышу, как девушка резко вдыхает, но это единственная реакция удивления, которую она проявляет, прежде чем её челюсть сжимается, а на лице появляется маска незаинтересованности.

— Ной Эшби, — холодно поизносит она. — Я удивлена увидеть тебя здесь. Уверена, что у тебя есть дела поважнее, чем делать мне одолжение, заглядывая в фонд.

Ладно, значит, она точно не забыла о том, что я сказал. Я прочищаю горло, внезапно становясь застенчивым перед её секретарем и агентом спецслужбы, прекрасно осознавая, что был говнюком, сказав, что делаю одолжение, жертвуя ранчо. Мне попалась избалованная знаменитость, одна из тех мудаков, которые требуют гримёрку только с синими M&Ms в чаше для конфет.

— Подожди. Я знаю, что у меня не назначено, и у тебя, возможно, есть другие дела. — Возможно? Конечно, у нее есть другие дела. Она управляет фондом. — Дерьмо. Я не имел в виду «возможно». У тебя определённо есть другие дела. Но я хотел прийти сюда и извиниться.

Грейс удивлённо приподнимает бровь. Ладно, она не ожидала каких-либо извинений.

Я прочищаю горло. Чёрт, это так неловко. Я не помню, когда в последний раз извинялся за что-то.

— Я знаю, тебе, наверное, интересно, за что именно я извиняюсь. За тот комментарий, что сделал тебе одолжение. Или инцидент с надувной куклой. Или…

Лицо Грейс бледнеет.

— Знаешь, за пределами моего кабинета не лучшее место для…

Её помощник прочищает горло.

— Мисс Салливан, если хотите, я могу записать мистера Эшби на другое время.

— Я не хотел приходить сюда и говорить о надувных куклах.

Кажется, я слышу смех агента спецслужбы, но лицо Грейс становится розовым. Я не могу сказать, злится ли она. Её ноздри расширяются?

— Замолчи, — произносит девушка напряжённым голосом.

— Дерьмо. Ничего из этого не вышло правильно. Обычно я не такой идиот, но видимо становлюсь им, когда рядом с тобой. — Я тяжело выдыхаю. — Знаете, что? Да. Запишите меня на другое время.

— Превосходно, мистер Эшби. Если я могу просто…

Выражение лица Грейс смягчается, когда она смотрит на меня, и девушка поднимает руку, останавливая секретаря.

— Дженис, не могла бы ты придержать мою следующую встречу?

— Мисс Салливан, вы же знаете, как…

Грейс бросает на неё взгляд.

— Всего на несколько минут.

— Непременно, мэм.

Я следую за Грейс в кабинет, и начинаю говорить, как только дверь закрывается за мной, не обращая внимания ни на что другое.

— Послушай, я достаточно храбр, чтобы извиниться, когда скажу что-то недозволенное. — Не знаю почему, но мной движет потребность в том, чтобы эта девушка не считала меня полным идиотом — или эгоистично-знаменитым болваном — хотя я, похоже, веду себя так, находясь рядом с ней. — И я не знаю, почему сказал, что делаю тебе одолжение, жертвую ранчо, потому что это неправда…

— Ной, думаю, ты должен знать, что…

— Грейс. — Я прервал её, прежде чем она могла продолжить, потому что знаю, если не смогу сейчас принести свои извинения, то буду отвлекаться на то, что девушка стоит здесь, меньше чем в футе от меня с её огромными глазами и пухлыми, идеальными губами, и.… О, чёрт, чем я сейчас занимался? Точно. Извинялся. — Ты на самом деле делаешь мне одолжение, позволяя пожертвовать ранчо. Мне нужна хорошая реклама.

Дерьмо. Почему я это сказал?

Я нуждаюсь в хорошем освещении в прессе, это правда. Вот почему мой агент предложил мне заняться благотворительностью прямо сейчас. Но моё ранчо — это моё убежище в межсезонье. Я могу сосчитать по пальцам одной руки количество людей, посетивших его. Даже Эйден знает, что не стоит мне надоедать, когда я еду туда, чтобы скрыться. Когда я узнал о летнем лагере, которым управляет фонд Грейс, я захотел сделать это, потому что это была веская причина.

Только теперь эта девушка думает, что я мудак, который заботится только о своём имидже.

Грейс бледнеет.

— Хорошая реклама. Верно. Ты готовишься к продлению контракта. Конечно.

— Это не то что я имел в виду, совершенно. Черт, я не говорю то, что имею в виду.

— Всё в порядке, — произносит она. — Эйден уже всё объяснил.

— Объяснил, что? — Эйден уже разговаривал с ней?

Щёки Грейс покрываются румянцем, придавая ей сияния, которое автоматически заставляет меня думать о сексе. Чёрт, всё в этой девушке заставляет меня думать о том, как сильно я хочу, чтобы мои руки оказались на ней.

— Я объяснил, что ты находишься посреди подписания контракта. — Эйден попадает в поле моего зрения с того места, где он, по-видимому, находился всё это время.

Какого чёрта он здесь делает?

— Итак, ты объяснил, что я жертвую своё ранчо, чтобы поспособствовать в переговорах по заключению контракта? — я сжимаю руки в кулаки, чтобы не врезать Эйдену. Клянусь, если бы он не был моим лучшим другом, он был бы уже мёртв. Часть про «лучших друзей» тоже начинает вызывать сомнения.

— Он не говорил этого, — отвечает Грейс, улыбаясь Эйдену. Когда она смотрит на него, это посылает импульс собственничества через меня. — Он объяснил, что ранчо действительно важно для тебя, как и то, чтобы пожертвовать его на лето.

— Ты это сделал? — спрашиваю я, мой голос не выражает ни одной эмоции. Мне не нравится тот факт, что он и Грейс разговаривали здесь, и ещё больше мне не нравится то, что Эйден успел объяснить ей мои мотивы.

— Ну, на самом деле, нет. Я сказал Грейс, что ты отшельник без социальных навыков, и никого не подпускаешь к своему ранчо.

Я пялюсь на Эйдена, пока Грейс не смотрит на меня. Когда её глаза встречаются с моими, клянусь, между нами что-то проскальзывает; то же магнитное притяжение, которое я почувствовал той ночью на благотворительном мероприятии, когда я едва не раздавил её губы своими губами.

— Я не отшельник, — неубедительно отвечаю я.

Улыбка появляется в уголках губ Грейс.

— Всё хорошо. Я слишком остро отреагировала. Правда в том, что ты делаешь мне огромное одолжение, жертвуя ранчо — и своё время — и фонд выражает тебе свою благодарность. Лично я, имею в виду. Если ты пожертвуешь своё время. Я не имею в виду, что ты всё ещё заинтересован в том, чтобы появиться в лагере, или что ты даже был заинтересован в этом с самого начала, прежде чем мой отец поставил тебя в неловкое положение.

— Я сказал ей, что у тебя не найдётся свободного времени со всеми твоими другими обязательствами, — прерывает Эйден.

— Другие мои обязательства? — спрашиваю я, прищуриваясь.

— Эйден объяснил, что ты занят тренировками.

— Это не так. — Я пристально смотрю на Эйдена. — Хотя я ценю, что Эйден заботится о моём времени.

Эйден усмехается.

— Нет проблем, приятель. Не стоит благодарности. Я сказал ей, что буду рад пожертвовать своим временем ради тебя.

— Это шокирует. — Если Эйден хоть на секунду подумал, что я позволю ему отстранить меня и подкатить к этой девушке на моём ранчо, то он меня совсем не знает.

Грейс нахмурилась.

— Если есть проблема…

— Нет никаких проблем, — настаиваю. — На самом деле, у меня нет никаких других обязательств, которые противоречат летнему лагерю. Я рад применить более личный, активный подход к благотворительности.

Я многозначительно смотрю на Грейс, чьи глаза расширяются. Девушка прикусила губу, и в этот момент, я знаю, она вспоминает то, что произошло между нами. У Эйдена нет с ней никаких шансов. Я наблюдаю, как она тяжело сглатывает.

— Эм, да. Верно. Твой вклад — оба ваши вклада — чрезвычайно щедры.

— Ну, мы оба действительно хороши, чтобы быть активными, — добавляет Эйден, подмигивая.

Затем Грейс смотрит на него и снова прикусывает губу. Тот факт, что она делает это, когда смотрит на Эйдена, чрезмерно раздражает. Она двигается, чтобы заправить прядь волос за ухо, жест застенчивый, хотя нет ни одного волоска не на своём месте.

— Хм. Активные. Вы оба. Именно. Итак… — она прочищает горло и делает глубокий вдох, выражение её лица абсолютно профессиональное, тон голоса деловой. — Дети действительно бы рады двум знаменитым спортсменам, проводящим с ними какое-то время. Это был бы отличный способ начать первый поток лагеря, и думаю, это могло бы побудить других спортсменов или знаменитостей принять участие.

— Значит, всё решено. Две недели на ранчо, — говорит Эйден.

— Две недели? — спрашивает Грейс. — О, нет. Я не ожидаю, что ты будешь там всё это время. Я подумала, что ты можешь прийти и произнести мотивационную речь, или раздать автографы. Большинство знаменитостей пожертвуют пару часов на благотворительные цели, как это.

— Ты собираешься быть там в течение полных двух недель? — интересуется Эйден.

— Я всегда принимаю участие в первом потоке летнего лагеря, — отвечает Грейс.

— Тогда я буду там. Я очень мотивирован, чтобы обеспечить индивидуальный подход, — говорит Эйден, ухмыляясь.

Его ухмылка заставляет меня желать врезать ему. Он думает, что я позволю ему провести две недели на моём ранчо наедине с Грейс? Он сошёл с ума, чёрт возьми. Я сжимаю челюсти, пока говорю.

— Две недели? Не проблема. Я тоже в деле.

— Эм. Хорошо. Ну, я не ожидала… — девушка смотрит на пол, прежде чем сделать ещё один вдох и снова войти с нами в зрительный контакт. — Тот факт, что вы оба готовы пожертвовать своим личным времени на две недели… щедро. Весьма щедро.

— Это для детей, — благочестиво говорит Эйден.

Льстивый ублюдок. Я могу выбить всё это дерьмо из него прямо сейчас.

— Благотворительность важна для нас, — произношу я, прежде чем могу остановиться, звуча также очевидно, как и Эйден.

— Понимаю, — молит она, и на её щеках появляется румянец. — Ну. Не хочу сомневаться в вашей щедрости, но… — голос затихает, и Грейс глубоко вдыхает. — Я не хочу, чтобы вы приходили в лагерь, если у вас есть скрытые мотивы.

— Скрытые мотивы? — невинно интересуется Эйден.

Лицо Грейс снова покраснело.

— Поскольку, я имею в виду… — она тяжело выдыхает. — Вы оба сказали — или сделали — некоторые вещи, которые не совсем… профессиональные, а этот лагерь будет чисто профессиональной обстановкой.

Мысль о том, что Эйден мог сказать Грейс что-то не профессиональное, заставляет меня захотеть взорваться.

— Поэтому нам нужно вести себя соответственно, — говорю я это больше для Эйдена, чем для кого-либо другого.

Выражение облегчения омывает лицо Грейс.

— Да. Именно. И я думаю, что все мы здесь профессионалы.

— Думаю, что некоторые из нас профессионалы, — соглашаюсь я.

Часть меня задаётся вопросом, какого чёрта я здесь делаю. Неделю назад я пожертвовал своё ранчо на лето, чтобы кучка детей и вожатых могли бегать, кататься на лошадях и жарить зефирки. Это было настолько личное, насколько могло быть. Чёрт, отказ от летнего отдыха являлся достаточно щедрым. Теперь я стою здесь, соглашаясь на две недели профессионального поведения с самой горячей женщиной, которую я когда-либо видел, и моим лучшим другом, решившим отстранить меня.

— О, я определённо могу вести себя профессионально, — соглашается Эйден, хотя его слова звучат совсем не так.

Грейс выглядит сомневающейся.

— Это детский лагерь, так что никакой, эм…

— Обнажёнки? — спрашивает Эйден.

— О, Боже, — выдыхает Грейс. У меня в голове мгновенно возникает изображение этой девушки, находящейся подо мной и выдыхающей эти же слова так же. Чёрт, я только согласился на две недели профессионального поведения, как эта женщина, произнеся только одну фразу, сделала меня жестким, точно камень. — Я уверена, что все мы можем согласиться с тем, что надувные куклы и… обнажёнка… не применимы?

— Не уверен, что Эйден способен удержать одежду на себе в течение двух недель, — отмечаю я.

Грейс моргает.

— Да. Эм, ты не можешь раздеваться…

— Я обещаю не снимать футболку, до тех пор, пока Ной перестанет срывать твоё платье.

Рука Грейс подлетает ко рту. Это видимо только моё воображение, что выдох, который она выпускает, может выдать её сексуальное разочарование? Я едва могу подавить рычание, которое поднимается в горле. Я определённо не даю никаких обещаний, когда дело доходит до того, чтобы не срывать одежду с тела этой девушки.

— Нет причин для чего-то непрофессионального, — произносит Грейс дрожащим голосом. — Мы взрослые люди. Профессионалы. Нет необходимости, чтобы снимать чью-то одежду, верно?

Она нервно смеётся.

Этот смех. Он тёплый и неловкий, и делает её более симпатичной, чем она была раньше. Вот, чёрт. Снять с неё одежду — это абсолютно единственное чего я хочу.

Когда я поднимаю глаза, Эйден улыбается мне. К чёрту профессиональное поведение. Пусть победит сильнейший, и нет никакого грёбаного способа, что это будет Эйден Джексон.

13

Грейс

— Эм, да. Мне просто нужно всего несколько минут до начала совещания, пожалуйста? — мои слова вылетают так быстро, словно я только что выпила четыре порции эспрессо, и никак не могу замедлить их, поэтому звучу как полу нормальный человек. Дженис странно смотрит на меня? Она, определённо, необычно смотрит на меня.

— Вы в порядке, мэм? — спрашивает Дженис, нахмурив брови. — Вы немного покраснели. Я слышала, что здесь что-то происходит. Могу принести вам витамин С, если хотите. Или, может быть, чашку чая?

— Хорошо. Я в порядке. Я в полном порядке. Думаю, это аллергия. Должно быть, аллергия. Мне нужна всего минутка. Шестьдесят секунд. Может быть, несколько минут, — развернувшись, я, прежде чем она успевает сказать что-нибудь ещё, влетаю в свой кабинет, закрываю и запираю за собой дверь, а потом снова прислоняюсь к ней.

— Боже мой, — слышу я собственный голос. Слова звучат так, будто выходят из чего-то чужого рта, гортанные и хриплые.

Я стою, прислонившись спиной к двери, грудь тяжело вздымается. Каждая клеточка моего тела, кажется, находится в состоянии повышенной готовности, каждый дюйм меня возбуждён, и я не думаю, что смогу отдышаться. Мои руки покрыты гусиной кожей, соски затвердели в лифчике.

Я даже не думаю о том, что буду делать дальше. Я задираю юбку до бёдер, полностью игнорируя ворчливый внутренний голос, который интересуется, какого чёрта я собираюсь делать прямо сейчас в своём офисе, когда Дженис и агенты спецслужбы прямо за дверью, а я уже опаздываю на совещание.

Я практически спотыкаюсь, направляясь к своему столу, пьяная от похоти, моя ладонь приземляется на стопку бумаг, которая скользит вперёд, рассыпаясь по полу с другой стороны. Обычно меня волнует тот факт, что я только что отправила на пол важные документы. Конечно, обычно я лучше себя контролирую. Обычно я не была бы так поглощена страстью к двум мужчинам — двум мужчинам! — что стягиваю свои трусики вниз посреди собственного офиса.

Просто Эйден — беззаботный Эйден с его неуместным юмором и игривым обаянием — появился в моём офисе, предлагая посетить летний лагерь, выглядя так, впитывая своими глазами каждый дюйм моего тела. И Ной — задумчивый, грубый, напряжённый Ной — стоял так близко ко мне, что, если бы захотел, он мог бы притянуть меня к себе и закончить то, что начал той ночью.

И да поможет мне Бог, именно этого я и хотела.

Мои трусики вокруг бёдер, я протягиваю руку между ног, подавляя стон, который угрожает сорваться с губ, когда мои пальцы прижимаются к клитору. Я представляю, как Эйден одаривает меня дерзкой, самоуверенной улыбкой, поднимая взгляд от моих ног, прежде чем его рот возвращается к своей работе. Я кружу по клитору, мои движения безумны не только потому, что я нахожусь в совершенно неподходящем месте, чтобы касаться себя, но и потому, что уже почти доведена до края тем, как сильно я хочу Эйдена.

Я хочу ощутить его язык внутри себя, распасться на части, когда он доведёт меня до оргазма, прижимаясь ртом к моим бёдрам. Я хочу провести рукой по его мускулистой груди, вниз по точёному прессу, обхватить пальцами его жёсткий член и направить его себе в рот. Я практически истекаю слюной, думая о вкусе его предэякулята, когда он соприкасается с моим языком, и о том, как твёрдый член ощущается между моими губами.

А ещё есть Ной…

Крепко держась одной рукой за стол, я наклоняюсь вперёд, сильно прикусываю губу и засовываю два пальца в свою мокрую киску. Я представляю, как Ной издаёт низкое рычание, схватив меня за ягодицу, а другой направляет кончик своего члена к моему влажному входу. Я представляю, как он входит в меня, его член заполняет меня одним быстрым движением, а головка давит на то место, которое посылает возбуждение, проходящее через меня волнами.

Согнувшись, с юбкой, задранной до бёдер, и трусиками, опущенными до середины бедра, я трахаю себя пальцами, набирая скорость, пока представляю себя заполненной Ноем в то же самое время, когда мои губы обхватывают член Эйдена. Когда я представляю, как они входят в меня — Ной находит своё освобождение, проникая всё глубже и глубже в мою киску, руки Эйдена в моих волосах, пока он трахает мой рот — я падаю через край. Оргазм настигает меня, и я стою, тяжело дыша.

Мой офисный телефон звонит, пока я стою с пальцами внутри меня, отчаянно пытаясь успокоиться. Свободной рукой я нажимаю кнопку динамика.

– Да?

Я узнаю голос одного из операторов Белого Дома на другой линии.

– Пожалуйста, дождитесь звонка от Президента Соединенных Штатов.

Блядь. Я едва успеваю убрать пальцы и взять себя в руки, как на линии появляется отец.

– Да, папа?

Моё сердце всё ещё колотится так сильно, что грозится выпрыгнуть из груди. Чувствую, как покраснело моё лицо, и я изо всех сил стараюсь говорить нормально, отрешаясь от того, что меня прервали в самом взъерошенном и растрёпанном состоянии, в котором я когда-либо была.

Когда-то я думала, что смогу жить нормальной жизнью в Денвере, вдали от политики Вашингтона и карьеры моих родителей. Ну и шутка. Нормальным людям Президент не звонит, когда те мастурбируют.

— Я не знаю, что на тебя нашло, но мне нравится новая Грейс. Жаль, что не могу увидеть это лично.

— Нет никакой «Новой Грейс», Ви, — протестую я в трубку, переворачивая страницу газеты, хотя ничего и не читала. Слова расплываются, крупный шрифт заголовков сливается воедино и становится неразборчивым. Моя вечерняя рутина включает в себя чтение нескольких газет — это старомодно, учитывая, что все новости сейчас онлайн, но мне это нравится — за исключением того, что я просматривала одну и ту же газету в течение часа, не видя ни одного слова на страницах.

— Ты уверена в этом? — спрашивает Ви.

— Уверена ли я? — Чёрт нет.

Я согласилась провести две недели на ранчо с двумя самыми горячими, самыми свободными профессиональными спортсменами в мире, одного из которых я видела почти голым, а другой держал свои руки на моей груди. Теперь я слишком много фантазировала о том, как они трахают меня — одновременно — чтобы быть нормальной, и на днях мне пришлось замкнуться у себя в офисе, чтобы мастурбировать через тридцать секунд после их ухода, потому что не могла сдержаться.

Я даже не знаю, где сейчас, чёрт возьми, старая Грейс — девушка, которая прекрасно себя чувствует на диете, состоящей из работы и отсутствия секса. Новая Грейс, кажется, завладела моим телом.

— Абсолютно уверена, — вру я.

— Потому что мне кажется, что новая Грейс может быть немного шлюхой, — шутит Ви.

— Вовсе нет! — протестую я, пытаясь подавить образ, всплывающий в моей голове: я склоняюсь над столом, трахая себя пальцами при мысли о том, что Эйден и Ной одновременно берут меня. — Я согласилась только потому, что это хороший замысел для благотворительности. Два профессиональных спортсмена в лагере будут великолепно справляться с детьми. Им понравится это.

— Верно. Это не имеет ничего общего с тем, чтобы испытывать похоть к этим профессиональным спортсменам.

— Ладно, — признаю я, мой голос слегка дрожит. — Эта ситуация с ранчо — худшая идея на свете. Что на меня нашло?

Ви фыркает.

— Ну, очевидно, ты хочешь, чтобы в тебя проникли…

— Я не хочу, чтобы в меня кто-нибудь проникал, большое спасибо. Они… это совершенно неприемлемо. Эйден запустил надувную куклу над моим домом, потому что хотел привлечь моё внимание!

— Это сработало, не так ли? Я имею в виду, он уже привлёк к себе внимание, когда открыл дверь голым, давай будем честными.

— Конечно, Эйден привлекательный. Совершенно очевидно. Он весь мускулистый и покрытый татуировками, и у него определённо что-то есть от плохого мальчика, но…

— Как и Ной, — замечает Ви.

— Ной другой. — Он не такой заносчивый, как Эйден, который явно привык к тому, что женщины бросаются на него. Он тише Эйдена, более напряжённый. Когда я думаю о том, как Ной смотрел на меня в тот вечер, будто хотел съесть, то становлюсь влажной. Я прочищаю горло. — Ни один из них не является хорошим выбором. Они оба настолько далеки от того, чтобы быть подходящими, насколько это возможно.

— Ты пытаешься убедить меня или себя? — спрашивает Ви. — Потому что я не из тех, кто устраивает себе двухнедельный отдых в глуши с двумя самыми завидными холостяками в профессиональном футболе.

— Я не «устраиваю отдых», — твёрдо заявляю я. — Это благотворительный лагерь, и я делаю это каждый год для первых участников, большое спасибо. Я не начала работать в лагере, потому что Эйден Джексон и Ной Эшби пришли добровольно, — внезапно я отчего-то начинаю защищаться, мои слова вырываются всё быстрее и быстрее.

Ви смеётся.

— Эй, девочка. Сбавь скорость. Я не говорила, что ты начала работать в лагере, потому что появились два горячих футболиста.

Я с трудом сглатываю.

— Совершенно очевидно. Потому что это явно не то, что здесь происходит.

— Я только сказала, что ты устроила так, что двое самых желанных профессиональных спортсменов останутся с тобой наедине, рубя дрова без рубашки и разводя костры…

— Ты хоть представляешь, чем мы занимаемся в лагере?

— Ну, прямо сейчас я представляю Ноя Эшби и Эйдена Джексона без рубашек и потными.

Отлично. Теперь и я не могу не представить Ноя и Эйдена без рубашек. Видимо, я медлю с ответом дольше, чем мне казалось, потому что Ви смеётся.

— Очевидно, ты тоже, — замечает она.

— Летний лагерь не будет проблемой, — заявляю я, больше для себя, чем для неё.

— Продолжай убеждать себя в этом, Грейс.

14

Эйден

— О, Господи, — говорит Мама Эшби, поднося руку ко рту.

Она стоит посреди гостиной в том же крошечном двухэтажном доме, в котором они с мужем Полом жили последние сорок лет. Ной периодически пытается купить им новый дом, но они каждый раз отказываются. Бесс Эшби в шутку обвиняет его в том, что он пытается заставить их поселиться в деревне, полной пожилых людей «а мы не старые!»

— Тебе нравится? — Анни останавливается прямо внутри гостиной.

— Куда делась половина твоих волос? И ты упала в чан с фруктовым пуншем? — Бесс вытирает испачканные мукой руки о фартук и бросает на Анни полунасмешливый, полу испуганный взгляд.

Анни ухмыляется, довольная собой за то, что вызвала такую реакцию у Бесс, практически бегом пересекает комнату и, увернувшись от четырех визгливых джек-рассел-терьеров, бросается ей на шею.

— Это мило, правда? — спрашивает она, поднося руку к голове.

Я закатываю глаза.

— Мило — не совсем то слово, которое я бы употребил.

— Заткнись, Эйден. Ты такой старый, откуда ты знаешь, что сейчас горячо? Мне нравится и моим друзьям нравится. — Анни показывает мне язык.

— Супер зрелая, Бананни.

— Она очень… розовая, — замечает мама Эшби, глядя на меня с другого конца комнаты. Я показываю ей жест «что ты можешь сделать?», затем возвращаюсь к интернету на своём телефоне. Ной сидит в другом конце комнаты, полулёжа на диване, потому что только так он может поместиться, демонстративно игнорируя меня. После всей этой истории с Грейс Салливан он был чертовски раздражительным.

— Спасибо! Я решила попробовать что-то другое.

— Мне тоже нужны перемены, — смеётся Бесс. — Должна ли я перекраситься в розовый? — она приглаживает седеющие волосы, собранные в пучок на макушке.

— Определённо, — говорит Анни. — Полу бы понравилось. Он классный. У него есть татуировки и он работает в гараже. Ты могла бы потрясти мир розовыми волосами, Бесс.

Бесс тепло смеётся.

— Эти татуировки остались с тех времён, когда ему было восемнадцать. Можешь себе представить? Я буду единственной на игре в бридж в четверг вечером с розовыми волосами.

Анни подходит к кухонному столу и перебирает выпечку.

— Ты испекла для меня хлеб с изюмом?

— Конечно, — говорит Мама Эшби, — пять буханок. На случай, если твой брат и Ной захотят немного перекусить.

— Легкая закуска, — усмехается Анни. — Ты должен следить за своим весом, старший брат.

— Пофиг. Я в расцвете сил.

Даже если бы я следил за своим весом, я бы выбросил всё это, когда мама Эшби готовила еду. Она всегда была убеждена, что семейные обеды и хороший десерт могут решить почти любую проблему, поэтому, будь то пожар или наводнение, Ной, Анни и я должны возвращаться в Уэст Бенд на ежемесячные обеды. Я пропустил прошлый месяц — первый раз за год — и получил нагоняй от Бесс.

— Ты же знаешь, я испекла яблочный пирог после ужина, — кричит Бесс из кухни.

— Эйден сказал тебе, что он сделал на мой день рождения? — спрашивает Анни. Она откидывается на стойку, откусывая кусочек хлеба с изюмом.

— Ты собираешься съесть это прямо у меня на глазах? — кричу я. — Почему бы тебе не принести мне немного, раз уж ты встала?

— Ты такой ленивый, Эйден, — отвечает сестра. — Встань и поджарь себе тост сам.

— Просто брось в меня оставшуюся буханку хлеба. Ты же знаешь, я всё равно его съем.

— Ты вырос в сарае, Эйден Джексон? — Бесс стоит, уперев руки в бока, выражение её лица суровое, но глаза мерцают, показывая, что она совсем не сердится.

Я тут же вскакиваю, пересекаю кухню и целую её в щеку.

— Нет, мэм.

Она шлепает меня по руке.

— Не забывай о хороших манерах только потому, что ты теперь богат и знаменит.

Я выхватываю тост из рук сестры, прежде чем она успевает возразить, и запихиваю половину в рот, отпрыгивая назад, когда она пытается ударить меня.

— У него нет манер! — кричит Анни.

— У меня куча манер, — протестую я, но это больше похоже на мммф-ммммф-мммф, потому что мой рот полон хлеба.

— Ты такой противный, — говорит Анни.

— Твой сын хочет разбогатеть, — говорю я, глядя на Ноя, который, очевидно, слишком поглощен своими делами на планшете, чтобы обращать на нас внимание. — Я уже договорился о контракте.

— Он говорит, что устроился, — отвечает Мама Эшби, закатывая глаза. Она проходит мимо меня на кухню и шлепает деревянной ложкой по заднице. — Мы все должны быть так же удачливы, чтобы «согласиться» на получение миллионов долларов, чтобы заниматься тем, что мы любим.

— Это прозвучало испорчено, не так ли? — смеясь, спрашиваю я.

— Ну да, — говорит Анни. — Кстати, где мой подарок на день рождения?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — лгу я.

— Ты украл мой тост, а теперь отказываешься сделать подарок в честь дня рождения? Что ты за старший брат.

— Ты ужасно тихий, Ной, — замечает Мама Эшби. Ной отрывает взгляд от планшета и хмыкает, прежде чем что-то пролистать на экране. Когда я пересекаю комнату, чтобы взять подарок Анни из моей сумки, Ной бросает на меня грязный взгляд, очевидно, всё ещё недовольный всей ситуацией с Грейс.

Я должен игнорировать это, но что я могу сказать? Я ребёнок-переросток, и мне нравится нажимать на кнопки Ноя.

— Просто в последнее время он не в духе.

Ной бросает на меня ещё более сердитый взгляд.

— Нет причин для этого.

— Вы двое действуете друг другу на нервы, будучи соседями по комнате? — рассеянно спрашивает Мама Эшби, доставая из буфета тарелки и протягивая их Анни. — Ты останешься с ним только до тех пор, пока не закончишь ремонт. Верно, Эйден?

— Да, если я не убью его первым, — рычит Ной.

— Вы всегда были так близки, но вы также всегда готовы были вцепиться друг другу в глотки, — отмечает женщина. — Это всё конкуренция, мальчики.

Ной издает хрюкающий звук с дивана.

— Ничего не изменилось, — с горечью говорит он.

Мы с Ноем знаем друг друга всю жизнь. Еще до того, как Эшби взяли нас с Анни, мы были лучшими друзьями. Но наша версия дружбы всегда включала в себя дерьмовую конкуренцию. Это соперничество заставило нас быть великими в футболе.

Несмотря на конкуренцию в спорте, мы с Ноем никогда не охотились за одной и той же девушкой. У нас никогда не было причин. Я был совершенно счастлив с девушками, с которыми встречался — в основном горячие цыпочки, просто желающие хорошо провести время и ничего больше. Дело не в том, что я игрок; просто я никогда не видел причин связывать себя с одной женщиной. Я предпочитаю держать свои варианты открытыми.

Конечно, я никогда не интересовался такой девушкой, как Грейс Салливан. Она не из моей лиги, это точно — гораздо выше лиг тех женщин, с которыми я когда-либо встречался — умнее, красивее и просто чертовски шикарнее.

Кроме того, она напряжена, и все знают, что напряжённые девушки самые дикие в постели. Их просто нужно немного подтолкнуть. И я тот, кто даст ей этот толчок.

В отличие от Ноя. На первый взгляд, он больше похож на Грейс — занудный, умный и чертовски серьёзный, но именно поэтому он не подходит ей. Кроме того, я даже не помню, когда он в последний раз был с девушкой. Он помешан на футболе. Есть «работай усердно, играй усердно» — это моя философия, а есть «работай всё грёбаное время», который является девизом жизни Ноя.

Такой девушке, как Грейс Салливан, нужен кто-то, кто поможет ей освободиться. Итак, конкуренция? В моих глазах нет конкуренции. Эта гонка уже выиграна.

Мама Эшби смотрит на меня скептически.

— За что вы соревнуетесь? У вас межсезонье, и вы уже подписали контракт.

— Это мой подарок? — Анни прерывает меня, неосознанно позволяя мне увернуться от ответа. Не дожидаясь моего согласия, она выхватывает папку из моих рук и открывает ее.

— Ладно, угощайся, — саркастически говорю я.

Анни смотрит на папку, потом на меня.

— Не может быть.

— Это не настоящее, — объясняю я. — В турфирме просто дали мне это, чтобы у меня было что-то, чтобы подарить тебе, и это было менее глупым, чем просто сказать: «Вот, я купил тебе билет на самолет».

— Билет на самолет? Куда он тебя посылает? — спрашивает Бесс, уперев руку в бедро.

— Европа! — Анни бежит ко мне, врезается в меня и обнимает за шею, прежде чем я успеваю ответить.

— Полагаю, ты этому рада?

— Ты серьёзно? Это как билет с открытой датой! — кричит Анни. — Ты велел ему купить это, Ной?

Ной улыбается впервые с тех пор, как мы попали сюда.

— Нет, не говорил. Но я рад, что он увидел причину и нашёл её для тебя. Ты отлично проведёшь время.

— Боже мой! Я должна позвонить Лукасу и Эвери. Они будут в восторге. Они уезжают через три недели. Дерьмо. Ресторан меня не отпустит.

— Я уже поговорил с твоим менеджером, — говорю я ей. — Кроме того, ты идёшь в выпускной класс. Ты не должна работать в ресторане. Ты должна найти какую-нибудь работу совместимую с учебой или, по крайней мере, что-то, что поможет тебе получить работу после колледжа. Это то, что Ной говорит мне, и ты должна слушать его, так как он окончил колледж с какой-то-там-хренью.

— Следи за своим языком! — кричит Бесс. — То, что ты уже взрослый, не значит, что ты можешь произносить слово на букву «х» в моём доме.

— Да, мэм, — отвечаю я, опустив голову.

— С отличием, — поправляет Ной.

Я фыркаю при слове сперма (прим. с лат. Magna cum laude – с отличием, а в англ. слово cum означает сперма).

— Спасибо, Эйден! — завизжала Анни, уже пересекая гостиную и направляясь к входной двери с телефоном в руке. Она распахивает входную дверь, чуть не сбивая с ног отца Ноя Пола. Она обнимает его одной рукой, прижимая телефон к уху.

— Куда ты собралась, девочка? — спрашивает Пол.

— В Европу! — восклицает она, прежде чем выскочить за дверь.

Пол поднимает брови и качает головой, снимая рабочие ботинки. Он всё ещё в комбинезоне из магазина, смазка покрывает его татуированные предплечья. Зайдя на кухню, он, как всегда, направляется прямо к Бесс.

Бесс смеётся, когда он обнимает её за талию, игриво отмахиваясь от него.

— Убери от меня свои грязные руки. Иди умойся.

— Тебе повезло, что я не оставил жирный отпечаток руки на твоей заднице, женщина.

Бесс ахает в притворном удивлении и бьёт его кухонным полотенцем.

— Пол Эшби, что на тебя нашло?

Пол поворачивается ко мне.

— Твоя сестра едет в Европу с розовыми волосами?

Я пожимаю плечами.

— Сейчас ей двадцать один. Я не могу с ней спорить. Она хотела поехать на два месяца с друзьями.

Пол качает головой, преувеличенно вздыхая.

— Дети, — говорит он и смотрит через комнату на Ноя. — Что ты там делаешь, игнорируя всех?

— Я хотел поздороваться, но ты не дал мне вставить ни слова, — говорит Ной.

— Эти двое из-за чего-то ссорятся, — говорит Бесс, глядя на Пола.

— Никто ни из-за чего не ссорится, — рычит Ной.

Бесс поднимает брови.

— Угу.

— О Господи! — Пол закатывает глаза. — Ничего не сломайте.

— Мы не пострадаем, — заверяю я его.

— Я не беспокоился о вас двоих. Я беспокоился о своей мебели.

— Спасибо за заботу, папа, — говорит Ной, когда отец уходит помыться.

Пол и Бесс живут в Уэст Бенде, штат Колорадо. Они родились и выросли здесь, и Пол управлял единственной автомастерской на тридцать миль вокруг с тех пор, как закончил службу во флоте, когда ему было двадцать два года. Предполагалось, что Ной пойдёт по его стопам и возьмёт на себя семейный бизнес, но уже в средней школе, после того как футбольная команда выиграла второй чемпионат штата и нас с Ноем признали восходящими звездами, стало ясно, что Ной движется не в том направлении, что и его отец. К счастью, у его сестры Дениз оказался талант к ремонту автомобилей, и она была совершенно счастлива принять эстафету — не то, чтобы Пол когда-нибудь перестанет работать. Этот человек, вероятно, будет продолжать работать, пока не упадёт.

— Где Дениз? — спрашиваю я.

— Им с Эдом пришлось ехать в Ганнисон на приём к гинекологу. Оба нервничают, потому что это их первый ребенок. Хотели, чтобы вместо доктора Аллена там был какой-нибудь модный акушер-гинеколог, хотя Доктор Аллен принимает роды последние тридцать лет. Принимал вас обоих, и вы оказались в порядке. — Бесс качает головой и издаёт звук цк-цк, прежде чем её отвлекает изображение президента и первой леди на экране телевизора в гостиной.

— Знаешь, на прошлой неделе он проезжал через Денвер, — говорит Бесс, кивая в сторону телевизора, где показывают ролик первой пары, машущей толпе на каком-то политическом мероприятии. — Я голосую за другого парня. Мне никогда не нравились ни те, ни другие. Я всегда думала, что он просто самодовольный тип. Я знаю, люди говорят, что она такая модная и всё такое, но она всегда казалась мне странной. Холодной.

Ной хмыкает.

— Именно.

— Ной встретил его, — говорю я ей.

— Президента?? Ной Эшби, ты лежишь здесь на диване, как будто ничего не происходит, когда ты встретил Президента Соединенных Штатов?

— Я думал, он тебе безразличен, — говорит Ной.

— Это не значит, что я не хочу об этом слышать! — восклицает Бесс. — Клянусь, вы двое, с вашими жизнями знаменитостей, думаете, мы, простые смертные, не хотим знать, с кем вы водите дружбу?

— Ничего особенного, — ворчит Ной.

— Мы работаем с его дочерью над благотворительностью, — говорю я, не в силах удержаться, чтобы не разозлить Ноя, поскольку у него были такие проблемы с поведением, когда дело доходило до этого. Наверное, я не так уж и зол, потому что уверен в своей способности обработать Грейс сам. — Ной пожертвовал своё ранчо.

— Да, и Эйден решил, что он внезапно узнал всё о благотворительности, — добавляет Ной.

— Я всегда занимался благотворительностью. Думаешь, что болтаться вокруг твоей угрюмой задницы, это не благотворительность?

— Может быть, тебе стоит взять свою благотворительную задницу и убрать её из моего дома, — предлагает Ной, его тон кусается. — Оставь моих соседей в покое.

— Думаю, твоя соседка не против, если я не оставлю её одну.

— Хватит, — перебивает Бесс. — Вы оба спорите из-за какой-то девушки?

— Не просто какой-то девушки, — говорю я.

Пол входит в комнату.

— Вы вдвоём можете заняться своим дерьмом где-нибудь в другом месте, — гремит он. — У нас есть более важные темы для разговора — например, что так хорошо пахнет на кухне, Бесс?

15

Ной

Это какое-то сумасшествие.

О чём они думали, давая этим детям мороженое? Я ни хрена не знаю о детях, но даже я в курсе, что давать сахар двадцати детям и отпускать их, чтобы разбить лагерь — это рецепт катастрофы. Четверо вожатых пытаются навести порядок в поле в нескольких сотнях ярдов от моего дома — на участке, который я обозначил для лагеря.

Эйден и я провели большую часть обеда — состоящий из хот-догов и гамбургеров — отвечая на вопросы кучки детей, некоторые из которых были очень рады, что мы здесь, а некоторые не знали, кто мы такие. Я предпочитал детей, которые не знали о нас. Лагерь начал свою работу только сегодня, но я думаю, что уже ответил на больше вопросов, чем в прошлом сезоне.

Я оглядываюсь на дом, задаваясь вопросом, заметит ли кто-нибудь, если я сбегу от крошечных ужастиков и займусь тренировкой в тренажерном зале. Или, чёрт возьми, просто наслажусь десятью минутами тишины.

Грейс Салливан была занята с тех пор, как приехала сюда. Профессионал даже рядом не стоял, если так можно описать её отношение. Она была холодна с тех пор, как мы с Эйденом встретились с ней в её офисе. За последние несколько дней она несколько раз звонила мне лично, чтобы задать вопросы о ранчо, вопросы, которые, могу поклясться, мог бы задать и помощник. Я думал, что Грейс звонит, потому что между нами что-то было, но даже во время этих звонков она вела себя профессионально. Когда она представила Эйдена и меня в начале работы лагеря, это было похоже на то, что мы были какими-то второстепенными знаменитостями.

Однако через мгновение после того, как она закончила знакомство, Грейс встретилась со мной взглядом, и что-то произошло между нами. Этого было достаточно, чтобы заставить её щеки покраснеть, но это был единственный намёк, который я получил, что она может быть заинтересована во мне.

К счастью, я не единственный, кого держат на расстоянии вытянутой руки. У Эйдена не было времени побыть с ней наедине, и так оно и останется, если мне будет что сказать по этому поводу. Все вожатые лагеря обязаны разбивать лагерь снаружи с детьми, но я «великодушно» открыл главный дом для Грейс и крытый спортивный манеж для вспомогательного персонала, который нуждался в пространстве в течение недели, но не остался бы на ночь. Грейс начала было возражать, что в этом нет необходимости, и что она обычно остаётся со вспомогательным персоналом, но её охрана вмешалась и сказала, что это была лучшая схема с точки зрения безопасности.

Одно очко в пользу агентов Секретной Службы.

Мимо меня проносится мальчишка с кучей штырей для палатки в руке, и я хватаю его сзади за рубашку. Он смотрит на меня снизу вверх.

— Чувак.

— Чувак, — повторяю я, отпуская его. — Тебе когда-нибудь говорили не бегать с ножницами?

— Эм, это не ножницы.

— Да, это штыри, Луи, — поправляю я, читая табличку с именем на его рубашке. — И я почти уверен, что это ещё хуже.

— Почему же?

— Ты хочешь споткнуться, упасть и проткнуть глаз штырем?

— Это было бы отвратительно.

Я закатываю глаза.

— Где твоя палатка?

Он пожимает плечами.

— Я не знаю.

— Ты просто бегаешь с кучей палаточных штырей без всякой причины?

— У этого мальчика она есть. Я присоединился к нему. — Он указывает на заторможенного блондина в очках в двадцати ярдах от нас, который держит палатку и выглядит так, будто сильный ветер может сбить его с ног.

Я тяжело выдыхаю.

— Ты когда-нибудь был в походе?

— Нет.

— Где ваши вожатые?

Он пожимает плечами и указывает на вожатого, помогающего паре детей с палаткой. Затем он снова поворачивается ко мне и спрашивает.

— Ты знаешь, как установить палатку?

В то же время, я мельком вижу Эйдена на другой стороне поля, идущего к Грейс. Она сидит на корточках в джинсах и ковбойских сапогах — самых неподходящих ярко-красных сапогах на свете, но в ту секунду, когда я увидел её в них, я не мог не думать о ней ни в чём, кроме этих сапог. Она улыбается, разговаривая с ребёнком. Когда Эйден подходит к ней, она заправляет прядь волос за ухо и направляет эту улыбку на него.

Подойти и вырвать Грейс из рук Эйдена или помочь паре детей установить палатку? Это даже не вопрос.

Внутренне я стону; внешне я вздыхаю.

— А, дерьмо. Да, я знаю, как установить палатку.

— Не надо так радоваться, — говорит Луи. — Ты вожатый в лагере? Ты не должен ругаться.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я.

— Десять.

— Я почти уверен, что твои уши не отвалятся, если ты услышишь слово «дерьмо».

— Ты вроде как осёл, — замечает он, пока мы идём. Ладно, эти дети, возможно, не так уж и плохи.

— Ты только что назвал меня ослом?

— Так моя мама иногда называет людей, когда они подрезают её в пробке. Кстати, кто ты такой?

— Я футболист.

Он смотрит на меня, наморщив нос.

— Ты не похож на футболиста.

— Что ты хочешь этим сказать? Как, чёрт возьми, ты думаешь, выглядит футболист?

— Богатым, — деловито говорит он, когда мы подходим к лагерю. Маленький белобрысый парнишка стоит рядом с кучей брезента и различных припасов, выглядя беспомощным.

— А я не выгляжу богатым?

Луи пожимает плечами.

— Вау, — выдыхает блондин, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Я знаю, кто ты.

Я смотрю на Луи.

— Видишь? Говорил же тебе. Я знаменит.

Светловолосый парень, Спенсер, как я заметил из его бейджа, кивает.

— Ты снимаешься в сериале.

— Ты снимаешься в сериале? — выпаливает Луи. — Ну, почему же ты этого не сказал?

— Потому что я не снимаюсь в сериале, — ворчу я. Как я оказался в паре с двумя единственными детьми здесь, которые не знают, кто я? — Разве вы не обратили внимания, когда нас представили друг другу?

Луи пожимает плечами в пятнадцатый раз.

— На самом деле, нет. Мне было скучно.

Спенсер перебивает.

— Да, я помню того другого парня. Он футболист, — говорит он, указывая на Эйдена.

— Мы оба футболисты. Знаменитые, — говорю я, тяжело выдыхая от раздражения. Я смотрю на Эйдена на другой стороне поля, который стоит слишком близко к Грейс, чтобы это было уместно.

— Вы знаете, что это дочь президента Салливана? — спрашивает Спенсер, не обращая внимания на моё разочарование. — Президент Салливан находится на своём посту уже восемьсот восемьдесят два дня. Он женат на Кэтрин Салливан, и у них есть собака по кличке Раффлс.

— Ты что, энциклопедия? — спрашиваю я.

— На прошлой неделе я должен был сделать отчёт, — отвечает Спенсер. — А что такое энциклопедия?

— Это справочник. Люди ищут информацию в энциклопедиях, когда хотят что-то узнать.

— Ты имеешь в виду, как спросить Сири? — Спенсер тупо смотрит на меня.

Я тяжело выдыхаю.

— Да. Именно.

Луи смотрит на меня, снова сморщив нос.

— Ты видишь других вожатых? Они, кажется, лучше, чем ты.

— Они больше улыбаются, — соглашается Спенсер.

— Ты здесь, потому что выполняешь общественные работы или что-то в этом роде? — спрашивает Луи, когда он наклоняется и начинает вытаскивать палатку. — Бывшему бойфренду моей мамы однажды пришлось пойти на общественные работы. Но он собирал мусор в парке.

— Это моё ранчо, умник. — Я выхватываю палатку из рук болтливого мальчишки. — Вы, ребята, мои гости.

Луи смотрит с сомнением.

— Ты уверен?

— Ты спрашиваешь, уверен ли я, что это моё ранчо, или уверен ли я, что вы будете здесь жить? Потому что я начинаю жалеть о последнем.

Луи и Спенсер тупо смотрят на меня.

Я тяжело выдыхаю. Это будут чертовски долгие две недели, хотя, если честно, я признаю, что Луи и Спенсер не так уж плохи. Они даже немного смешные — для детей.

— Как насчёт того, чтобы поменьше болтать и побольше уделить внимание установке палатки?

16

Грейс

— Ты хорошо ладишь с детьми, — замечаю я, стараясь говорить небрежно, пока вытираю ладони о джинсы не только потому, что они грязные, но и потому что я немного нервничаю, находясь рядом с Эйденом теперь, когда мы закончили устанавливать палатку. Эйден взял на себя ответственность, обучая двух детей, как поставить палатку, одновременно откалывая шутки, которые заставили всех нас смеяться. Как только они закончили, Нейл и Дрю побежали сказать своим вожатым об этом, оставив Эйдена и меня стоять здесь одних.

Ну, настолько одних, как только можно быть одному в поле с двадцатью бегающими ребятишками и кучей вожатых. Я определённо осознаю этот факт, когда отступаю на шаг от Эйдена, устанавливая приличное расстояние между мной и слишком красивым спортсменом, который является воплощением сексуальности маленького городка в своей синей футболке и выцветших джинсах. Он и Ной выглядят как дома здесь, на ранчо, совсем не так, как вы могли бы подумать, что пара футболистов — или знаменитостей — будут выглядеть оставленными посреди неизвестности, в Колорадо, хотя я думаю, что это не удивительно, так как это ранчо Ноя, в конце концов.

— У меня есть заноза-в-заднице младшая сестра, — говорит Эйден. Он проводит рукой по волосам и пожимает плечами.

Я смеюсь.

— Я определённо вижу в тебе занозу-в-заднице старшего брата, — говорю я. — Сколько ей лет?

— Двадцать одни. В следующем году она будет выпускницей колледжа.

— Вы с Ноем выросли в Колорадо, верно?

— Ты читала о нас? — спрашивает Эйден, широко улыбаясь.

— Вообще-то нет, — признаюсь я. — Я остаюсь в блаженном неведении относительно вас обоих.

— Потому что тебе это неинтересно, или потому что ты предпочитаешь познакомиться с нами лично? — интересуется Эйден.

То, как он задаёт вопрос, безошибочно звучит сексуально, и «мы» в части вопроса не ускользает от моего внимания. Я машинально перевожу взгляд на другую сторону поля, где Ной помогает паре ребят разбить лагерь.

Вы захотели бы лично познакомиться с Эйденом и Ноем.

Я прочищаю горло.

— У меня есть такой пунктик, чтобы не получать информацию о людях, которых я встречаю в реальной жизни.

— Информация от твоей Службы Безопасности?

— И это тоже. Но я имела в виду интернет — поиск людей, которых я встречаю в реальной жизни.

— Вся твоя жизнь — достояние общественности, — комментирует Эйден.

— Да, именно так. Вот почему я не люблю смотреть на других людей. Люди делают много предположений обо мне, потому что они могут найти статьи о моей жизни, возвращаясь к тому времени, когда я была в начальной школе. Они думают, что знают, кто я, прежде чем узнают меня настоящую.

— Быть спортсменом не слишком отличается от этого, — признаёт Эйден. — Это всё пиар. Так же, как со мной и Ноем. Людям нравится вся эта история с «золотыми мальчиками из Колорадо».

— Вы оба выросли здесь, на ранчо?

— Ты вообще ничего о нас не знаешь? — Эйден, кажется, ошеломлён этим открытием, и я не уверена, обижен он или удивлён.

— Ты не настолько знаменит, — поддразниваю я.

Эйден издаёт тёплый смешок.

— Как бы там ни было, мы чертовски знамениты. Но… ты действительно совсем не следишь за спортивными новостями?

Я отрицательно качаю головой.

— Никому не говори, — шепчу я, прикладывая палец к губам. — На бумаге, я фанат футбола Колорадо, до мозга костей. Но… это не совсем так. Мой папа на самом деле является твердолобым поклонником Колорадо.

— Мы здесь не росли, — говорит мне Эйден. — Я имею в виду, не на этом ранчо. Ной купил это место пару лет назад. На самом деле, это его дом. Он также никогда не пускает сюда людей. После окончания сезона он обычно исчезает на месяц или около того, ни с кем не разговаривает, просто прячется здесь, как отшельник.

Я бросаю взгляд на Ноя, который всё ещё работает со своими детьми над обустройством их лагеря.

— Он не похож на отшельника.

Эйден смеётся.

— Ной и люди не совместимы. Поверь мне.

Ной наклоняется, чтобы поднять что-то с земли, и я замечаю, что мой взгляд задерживается на его заднице на мгновение дольше, чем нужно. Я прочищаю горло, мысленно ругая себя за то, что пялюсь на другого мужчину, когда передо мной стоит до смешного привлекательный мужчина. Что со мной не так?

Я намерена сменить тему. Я не хочу говорить о Ное с Эйденом — и я определённо не хочу думать о том, как меня тянет к ним обоим прямо сейчас.

— Вы с Ноем выросли вместе?

Хороший способ увести разговор подальше от Ноя, Грейс.

— В самом маленьком городке, который только можно себе представить, — отвечает Эйден. — Уэст Бенд, Штат Колорадо.

— Самый маленький город, какой только можно себе представить, да? Я представляю себе маленькую главную улицу с кучей магазинов, выглядящих как что-то прямо из 1950-х годов?

— А, так ты там была? — Эйден дразнится.

— Я точно бывала в таких местах, — говорю я. — На самом деле, я, вероятно, была там с моим отцом во время одного из его сезонов кампании. Его менеджеры любят выбирать эти маленькие города для общих собраний или фотосессий в местной закусочной.

— Во время одного из сезонов его предвыборной кампании? — спрашивает Эйден. — Это только его второй раз, когда он баллотируется на пост президента.

Я смеюсь.

— Мой отец занимался политикой ещё до моего рождения. Я была на предвыборных фотографиях ещё до того, как научилась ходить. Член совета, сенатор штата, конгрессмен Соединённых Штатов, губернатор штата Колорадо… да кто угодно, мой отец сделал это. Политическая элита — вот как они называют мою семью.

Эйден хмыкает.

— Я не очень слежу за политикой.

— Ну, я поняла это, когда ты не узнал меня при первой встрече, — поддразниваю я.

Эйден смотрит на землю, зарываясь носком ботинка в грязь.

— Да.

Он смущён, и почему я нахожу это таким милым?

— Знаешь, всё в порядке.

— Ной остаётся на вершине политических вещей. Это никогда не было моим увлечением.

— Большинство людей, с которыми я встречаюсь, слишком увлекаются политикой, — признаю я. — Они хотят поговорить со мной о моём отце, или о фонде, или хотят получить преимущество в своей политической карьере, или по другим причинам.

— Да? — спрашивает Эйден. — Наверное, то же самое и с футболом. Единственные люди, которых я встречаю — это фанаты.

— Значит, я ничего не знаю о футболе, а ты ничего не знаешь о политике. О чём мы будем говорить в течение двух недель?

Эйден поворачивается ко мне, слишком близко, чтобы это было просто дружелюбным. Моё сердце колотится, когда я смотрю на него, и я говорю себе отойти от него, прежде чем кто-то увидит нас и получит неправильное впечатление… или правильное. Но по какой-то причине я не могу заставить себя отступить.

— Разговоры не входили в мой список приоритетов.

Взгляд, который он бросает на меня, полон вожделения — животного, первобытного, я-собираюсь-сожрать-тебя вожделения. Даже когда тепло разливается по моему телу в ответ на его слова, я пытаюсь найти в себе силы дать отпор Эйдену. Я прочищаю горло.

— Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы просто поговорить, мистер Джексон, — говорю я. Мои слова звучат фальшиво даже для меня.

Эйден посмеивается.

— Я буду говорить. — Он делает шаг вперёд, его губы рядом с моим ухом. — На самом деле, я скажу тебе точно, что я хочу сделать с тобой.

Я отступаю от него, моё сердце бешено колотится. Есть чертовски хороший шанс, что моё лицо такое же красное, как и оттенок ботинок, которые я ношу.

— Я думала, что ясно выразилась, когда вы с Ноем записались, чтобы присоединиться ко мне на ранчо, — чопорно заявляю я. — Ничего не произойдет непрофессионального или неуместного.

Эйден усмехается.

— Думаю, ты первая женщина, которая играет со мной в недотрогу.

Я ощетиниваюсь от его высокомерия, несмотря на очевидное влечение моего тела к нему.

— Во-первых, я не играю в недотрогу, потому что это не игра.

Эйдена, кажется, ничуть не смутило моё заявление.

— Это определённо соревнование.

— Во-вторых, — продолжаю я. — Мне трудно поверить, что все женщины вешаются на тебя. Подожди… что значит — соревнование?

— Тебе трудно поверить, что женщины вешаются на меня? Со всем этим? — спрашивает он, указывая на себя.

Я закатываю глаза.

— Твоя скромность достойна восхищения.

— Нет причин быть скромным, когда ты честен, сладенькая. А ты не честна с собой.

— Конечно, я честна, — бормочу я. — В чём, ради всего святого, я не честна?

Эйден снова криво улыбается мне.

— Что мы с Ноем будем вести себя профессионально, по-деловому, по-дружески или как там ещё.

Мои глаза сужаются.

— Ты согласился.

— О, я буду вести себя соответственно — до тех пор, пока ты не попросишь меня не делать этого.

Я недоверчиво поднимаю брови.

— Ты думаешь, я попрошу тебя вести себя неподобающе?

— Я не думаю. Я это знаю.

— Ты ужасно самонадеян.

Эйден в замешательстве пожимает плечами.

— Я честен.

— И ты действительно думаешь, что я попрошу тебя выйти за рамки? — я складываю руки на груди.

— Ага. — Он усмехается. — Признай это. Ты думала обо мне.

«Мы хотим услышать, как ты это скажешь, — командует Эйден, его пальцы под моей челюстью, когда он наклоняет мою голову назад к нему. Его другая рука сильнее сжимает мой сосок, посылая шок боли через меня — за исключением того, что вместо боли, это добавляет ощущения. — Скажи нам, как ты хочешь, чтобы мы тебя трахнули».

— Не думала. — Я практически задыхаюсь от этих слов, мой разум поглощён мыслью о том, что я представляла действия Эйдена в отношении меня.

Эйден издаёт смешок, небольшой, сквозь зубы.

— Лгунья, — мягко произносит он, наклоняясь ко мне, его губы почти касаются моего уха. Я вздрагиваю, когда тепло его дыхания пробегает по моей коже, посылая мурашки по всему телу. — Это написано у тебя на лице. Как я это сделал, когда ты думала об этом? Я задрал твою юбку и наклонил тебя над столом в твоём офисе? Я стоял на коленях с языком в твоей киске?

Я крепко прижимаю руку к его груди, намереваясь немедленно оттолкнуть его, но она задерживается на секунду дольше, мои пальцы прижимаются к его твёрдым мышцам. На секунду мне кажется, что он собирается меня поцеловать.

А потом я хочу, чтобы он поцеловал меня. Я хочу, чтобы он поднял меня и отнёс прямо в дом на ранчо.

Я хочу, чтобы он сделал со мной миллион грязных вещей.

Нет. Я тяжело выдыхаю, отступая от него.

— Нет, — лгу я, мой голос хриплый от вожделения. — Я не собираюсь просить тебя выходить за рамки. Этого никогда не случится.

— Никогда? — спрашивает Эйден.

— Правильно, — твёрдо повторяю я.

— Какая жалость, — говорит он. — Сколько времени прошло с тех пор, как тебя трахали, хорошо и жёстко? Я имею в виду, действительно трахали. Как скручивание-пальцев-на-ногах, дёргание-за-волосы, царапание-спины, ломание-кровати и криков-сносящих-стены траханье?

Он задаёт вопрос, как будто спрашивает, когда я в последний раз ела яичницу на завтрак, как будто это совершенно нормальная тема для разговора.

Кстати, ответ — никогда. Как будто я собираюсь признаться ему в этом.

— На прошлой неделе, — вру я, стараясь говорить беззаботно.

Эйден выгибает одну бровь, явно скептически.

— На прошлой неделе?

— Ага.

— Лжешь.

— Такое могло произойти.

— Ни малейшего шанса.

— Конечно же, это могло произойти. Ты ничего не знаешь.

— О, мне кажется, я знаю, когда женщине нужен хороший трах.

— Это, наверное, одна из самых женоненавистнических вещей, которые я когда-либо слышала.

— Не знаю, что это значит, сахарок. — Он подмигивает мне.

Я закатываю глаза.

— Шикарно.

Один из вожатых лагеря машет нам, направляясь в нашу сторону, и Эйден усмехается.

— Теперь я собираюсь стать профессионалом.

— Всегда хорошо научиться новому навыку, — говорю я.

— Мистер Джексон, — прерывает его вожатая лагеря, махнув рукой в её сторону. Эйден поворачивается, чтобы уйти, когда я понимаю, что он так и не ответил на мой единственный вопрос.

— Подожди. Что ты имел в виду под соревнованием?

Парень поворачивается ко мне лицом.

— Между Ноем и мной, — отвечает он. — Из-за тебя, разумеется.

— Я не трофей, — окликаю я его удаляющуюся фигуру.

Эйден смеётся.

— И мы тоже, сладкая.

17

Ной

— Уф, — выдыхает Грейс себе под нос, заворачивая за угол в коридоре и сталкиваясь со мной. Когда она врезалась в меня, мои руки автоматически потянулись к её талии, чтобы она не упала.

Очко в мою пользу. Я снова прикасаюсь к ней.

Меня так отвлекает то, что я обнимаю её, а она смотрит на меня так, как смотрит сейчас, и то, что я хочу поцеловать её, вследствие чего мне требуется несколько секунд, чтобы почувствовать прохладную влагу, растекающуюся по моему животу.

Грейс смотрит на бутылку шоколадного сиропа в своих руках, а затем на меня. Шоколадный соус попал на её грудь, усеивает плечо и капает с волос. Сопоставимое количество сиропа выплеснулось и на мою рубашку.

— Ты решил испортить каждый предмет одежды, который я ношу, не так ли? — спрашивает она.

Я не могу скрыть рычание в горле от перспективы испортить всю одежду Грейс Салливан.

— Если это то, что нужно, чтобы вытащить тебя из одежды, я пойду и уничтожу твой шкаф прямо сейчас.

— Это твоя версия флирта? — спрашивает она.

Моя рука всё ещё на талии девушки, другая на пояснице. Я должен отпустить её. Я уверен, что Эйден где-то здесь — он проигнорировал тот факт, что я разместил его с вожатыми лагеря, а сам остался в доме на ранчо — и последнее, чего я хочу, так это момент, подобный этому, с Грейс, испорченный тупой задницей Эйденом.

Но я никогда не умел делать то, что должен был.

— Нет. Это не флирт. Флирт был бы, если бы я слизывал с тебя шоколадный соус.

Глаза Грейс становятся большими, а губы приоткрываются, прежде чем я наклоняюсь к ней. То, что я собираюсь сделать, противоположно профессионализму, но я не могу сопротивляться этой девушке. Она должна быть последней женщиной на Земле, к которой меня должно тянуть — богатой, привилегированной, могущественной — даже если она кажется приземлённой и милосердной.

Мои губы почти касаются её уха, но она даже не пытается высвободиться из моих объятий. Грейс не отворачивается. На самом деле, я слышу её тихий вздох, звук едва слышный, но такой чертовски горячий, что это только поощряет меня. Наклонившись ближе, я прикасаюсь своими губами к её шее, пробуя каплю шоколадного сиропа на её коже.

На этот раз нет никаких сомнений в том, что звук, который выходит изо рта девушки, не является абсолютно сексуальным. Она определённо застонала, как только мои губы коснулись её шеи, это точно. Я скольжу руками по спине Грейс, двигаясь ниже, пока не обхватываю её пышную попку. Мои руки задерживаются там, и я притягиваю её к своей твердости.

— Ной, — шепчет она, прижимая руку к моей груди. Я не могу сказать, поощряет она меня или нет.

— Грейс, — эхом отзываюсь я. — Через две секунды я подниму тебя, отнесу в свою комнату и использую остатки шоколадного соуса, чтобы раскрасить твоё обнажённое тело.

— Ной, я не могу…

—Ты не дала мне закончить. А потом я оближу тебя с головы до ног. Или с ног до головы. Я предоставлю тебе выбор.

Её щеки порозовели, но она не высвободилась из моих рук. Грейс просто смотрит на меня большими зелёными глазами и совершенными сочными губами, которые практически умоляют о поцелуе.

— Я… не должна.

— Потому что это непрофессионально?

— Нет. То есть да. Это не профессионально, — протестует она. Потом её голос опускается до шепота. — Просто… меня тянет к тебе и Э…

— Эй, Ной, я…

Эйден. Этот ублюдок.

Грейс отскакивает меня, словно её ударило током. Эйден стоит в дверях, глядя на меня прищуренными глазами, но мне плевать, видел он нас с Грейс вместе или нет. На самом деле, я надеюсь, что он видел нас вместе, потому что я заявляю свои права на эту девушку.

— Я должна пойти привести себя в порядок, — быстро говорит Грейс. — Шоколадный соус. Ной и я встретились — я имею в виду, мы столкнулись друг с другом. — Она нервно смеётся. — Мы забыли шоколадные батончики для смора¹ для детей снаружи. Я нашла шоколадный сироп в твоём холодильнике. Думала, что это может сработать, в крайнем случае.

На лице Эйдена появляется хитрая улыбка.

— Эй, Ной, я просто пытался найти тебя, чтобы сказать, что твоя посылка прибыла.

— Какая посылка?

Эйден многозначительно смотрит на меня, подняв брови.

— Ты же знаешь. Та, с рецептурным кремом для твоей… — он кивает головой, указывая на мою промежность. — Сыпи.

Грейс прочищает горло.

— Я просто… пойду, переоденусь.

Вот придурок.

— Я не хотел ничего говорить… Ну, ты понимаешь, — голос Эйдена падает до шепота, прежде чем он продолжает: — при других.

— Он явно дурачится, — быстро говорю я, глядя на Грейс, которая выглядит все более неуютно. — Ты не можешь принимать всерьёз всё, что он говорит, — я свирепо смотрю на него. — Он несерьёзный человек.

— Я почти уверен, что твой врач сказал тебе, что сыпь — это не шутка, — настаивает Эйден с серьёзным выражением лица.

— Эм… увидимся позже.

Грейс выскальзывает из комнаты прежде, чем я могу предложить какое-либо другое объяснение глупости Эйдена, хотя я думаю, что его глупость была бы самоочевидной к настоящему времени.

— Неужели? Крем для моей сыпи? Это то самое детское дерьмо, к которому ты сейчас прибегаешь?

Эйден усмехается.

— Я предпочитаю термин творчество.

— Ну, я бы предпочёл надрать тебе задницу.

— Не волнуйся только потому, что Грейс думает, что твое барахло — это чашка Петри, — смеётся Эйден.

— Это действительно смешно слышать от кого-то, кто, вероятно, перетрахал половину женщин в Колорадо.

— Я думаю, ты имеешь в виду, что это действительно иронично.

— Большое слово для маленького мозга.

— Я знаю. Это хорошо, что у меня есть внешность и гигантский член, чтобы компенсировать мой низкий IQ.

— Пока ты держишь свой член подальше от Грейс.

Эйден смеётся.

— Этого не случится, Ной. Ты делаешь свой ход. Я сделаю свой. Я уверен, что она выберет подходящего мужчину. Под подходящим мужчиной я, очевидно, подразумеваю себя.

Переодевшись, я иду к костру в основном потому, что надеюсь получить шанс сказать Грейс, что на самом деле у меня нет венерической болезни. Или вообще какого-нибудь заболевания.

Кроме моего лучшего друга Эйдена. Он как нарост, от которого я не могу избавиться.

Но мне не удаётся поговорить с Грейс у костра. Как и Эйдену, что является небольшим утешением. Грейс занята тем, что помогает детям жарить зефир — или это, или она прилагает особые усилия, чтобы избежать встречи с Эйденом и мной.

Она не смотрит мне в глаза, когда я прохожу мимо. Она ведь не думает, что то, что сказал Эйден, было правдой, не так ли?

После готовки смора я возвращаюсь в дом на ранчо. Грейс остаётся, чтобы поговорить с вожатыми лагеря. Я стараюсь больше не думать об инциденте с Грейс, произошедшем ранее. Инцидент. Как будто это какой-то трагический опыт.

Сцеловывание шоколадного соуса с шеи Грейс было так далеко от трагического опыта, который я когда-либо получал. Этот стон, который она издала, произвёл на меня впечатление, что он был таким же и для неё.

Конечно, вся эта ерунда с «рецептурной мазью» Эйдена могла всё изменить.

Я отбрасываю эту мысль, когда выхожу на большую террасу, которая огибает спальни на верхнем этаже дома. Терраса — одно из моих любимых мест в доме на ранчо. Днём, вы можете видеть многие мили через луга к холмам во всех направлениях. Зимой, когда сельская местность покрыта нетронутым снегом, отражение солнечного света настолько яркое, что практически ослепляет. И здесь тихо, когда его не наводняют дети и вожатые лагеря. Я мог сидеть на этой террасе часами, просто погружаясь в тишину этого места.

Но сегодня вечером, вместо того чтобы погрузиться в тишину — потому что даже если дети отправляются в свои палатки на ночь, они не совсем церковные мыши — я просматриваю свой телефон, отвечая на личные электронные письма и текстовые сообщения. Я вообще стараюсь избегать всякой ерунды в социальных сетях вроде чумы не только потому, что я профан в этом, но и потому, что когда ты профессиональный футболист, все высказывают своё чертово мнение о твоих играх и твоём выступлении в прошлом сезоне, и о том, что ты собираешься делать в следующем сезоне, и делают ставки на то, куда ты пойдёшь в следующем году. Слушать всё это дерьмо, все эти мнения, которые становятся голосами в вашей голове, достаточно, чтобы свести вас с ума.

Это особенно верно сейчас, когда я пытаюсь понять, что, чёрт возьми, я хочу сделать, когда речь заходит обо всей моей карьере.

— Ной? — голос Грейс прорывается сквозь мои мысли, когда она выходит на балкон из гостевой спальни. На ней джинсы, кроссовки и тонкий серый пуловер, волосы собраны в хвост. В этом наряде она больше похожа на студентку колледжа, чем на главу фонда.

— Что случилось? — я вылезаю из своего кресла Адирондак², стараясь выглядеть непринужденно и не подпрыгивать, как чёртов щенок при виде неё.

«Что случилось?» Чёрт возьми, Ной. Ты же не подросток. Попробуй звучать немного умнее.

— Эм… Эй, — говорю я. Чёрт подери! Это может быть ещё хуже. Ты сказал ей, что хочешь слизать шоколадный соус с её обнаженного тела, но не можешь придумать ничего лучше, чем «Эй, что случилось?»

Грейс останавливается, когда подходит ко мне, затем быстро прерывает зрительный контакт и отворачивается, чтобы посмотреть на горизонт.

— Звёзды здесь такие яркие. Это потрясающе. В городе об этом забывают.

— Да. Это одна из вещей, которые я люблю, приезжая сюда.

— О, я не заметила, что у тебя есть телескоп, — говорит Грейс, подходя к нему. — Целестрон. Прекрасно.

— Ты разбираешься в телескопах? — спрашиваю я, наблюдая, как она наклоняется к окуляру.

Сосредоточься. Не отвлекайся на её задницу.

На её идеальную задницу.

На её пышную задницу.

На задницу, которая так хорошо умещалась в моих руках.

— О, да. Мой отец — любитель астрономии. Когда я была ребёнком, мы часто выходили на улицу ночью, и он учил меня всем созвездиям. Потом, когда он путешествовал, он звонил мне и рассказывал, как выглядит небо, где он находится, какие созвездия видит.

— Это круто.

Это круто. Не-а, я не делаю ничего, чтобы не звучать как подросток.

— У меня не было такого хорошего телескопа, как этот, это точно, — отмечает она.

— В Белом Доме нет телескопа?

— Ну, я осталась в Колорадо, когда моего отца избрали Президентом, так что я не жила в Белом Доме. Я только навещала, — замечает Грейс. — Я не помню, чтобы он был, но мой отец устраивал вечера астрономии на южной лужайке в течение последних трёх лет.

— Хм. Я этого не знал.

Она смеётся.

— Он очень взволнован ими. Я побывала на первом, который они устроили. Это все эти дети — маленькие гении, которые намного умнее меня — бегают вокруг, смешиваясь с учёными и астрономами. Они все так взволнованы, чтобы быть в Белом Доме и встретиться с Президентом, но они не знают, что мой папа полностью помешан на этом. На следующее утро после первого астрономического вечера он всё время за завтраком говорил об этом.

— Вы с отцом близки?

Она улыбается, но я сразу вижу, что она улыбается мне своей медийной улыбкой.

— Конечно. Мои родители замечательные люди, которые всегда были преданы мне.

— Это звучит как самое дерьмовое заявление для прессы.

Она наклоняется и снова смотрит в телескоп, на мгновение, замолкая, прежде чем повернуться и посмотреть мне в глаза.

— Ты же не пытаешься заставить меня сказать что-то плохое о моей семье?

— Что? Нет. Дерьмо. Ты так думаешь? Что я ищу компромат? — я так ошеломлён этим вопросом, что не знаю, удивляться или обидеться.

Грейс морщит лоб, прежде чем расслабиться.

— Нет, не думаю.

— Мне кажется, что тебе, вероятно, часто это говорят — те люди, у которых есть план для сближения с тобой.

Она тяжело вздыхает.

— Конечно, ты бы это понял, — говорит она, и выражение её лица смягчается. — Я забываю, что ты находишься на публике столько же, если не больше, чем я. У меня… не так много друзей. Только не близкие. Так что я не очень хорошо умею говорить о себе.

— Ты должна быть великолепна в этом, со всеми интервью, которые ты даёшь, — поддразниваю я.

— Думаю, то же самое можно сказать и о тебе.

— Ну, я не собираюсь искать компромат на твою семью, — говорю я Грейс. — Просто чтобы ты знала. И я также не силён в светских разговорах.

— Хорошо, прекрасно, — говорит она с улыбкой. — Тогда мы не будем вести светскую беседу.

— Так что же противоположно светской беседе? — спрашиваю я.

Раздевание. Противоположность светской беседе — раздевание.

— Супер задушевный разговор? — она шутит в ответ.

Нет. Это раздевание.

— Это где мы говорим о смысле жизни или о какой-то философской ерунде?

Грейс морщит нос.

— Фу. Нет.

— Ну, не светская беседа была твоей идеей, милая. — Чёрт, это последнее слово, слетевшее с моих губ, прозвучало слишком… нормально. Когда я называл её милой раньше, это был сарказм, полностью предназначенный для того, чтобы нажать на кнопки Грейс и завести её. Прямо сейчас, это просто слетело с языка, как будто я говорил это сотни раз.

— Хорошо. Скажи мне что-нибудь, чего никто о тебе не знает.

— Так вот как мы будем играть в эту игру? Ты обвиняешь меня в том, что я выискиваю компромат на твою семью, но просишь раскрыть все мои секреты? — я приподнимаю брови. — Это смелый шаг.

— Прекрасно. Ты можешь спросить у меня о моих секретах, — смеётся девушка.

— Я уже знаю твои.

— Неужели?

— Ага.

Она скрещивает руки на груди.

— Хорошо, я хочу это услышать. Какой мой грязный секрет ты откопал?

— Мне не нужно было копать. На твоём лице всё написано.

— Что именно?

— Тот факт, что ты хочешь меня.

— Ну, это грязный секрет.

— Я надеялся, что это возможно.

Лицо Грейс краснеет, но она смеётся.

— Ты избегаешь вопроса. Если только ты не хочешь вернуться к светской беседе.

— Я надеялся, что без светской беседы мы сможем продолжить с того места, где остановились в прошлый раз.

— Ной, я…

Я обрываю её, потому что не хочу слышать от неё то, что, как я подозреваю, она пыталась сказать раньше — что её влечет ко мне и Эйдену.

— Ладно, я раскрою тебе свой самый грязный секрет.

— Ты собираешься показать мне свой член?

— Это не моя грязная тайна, вопреки тому, во что Эйден мог бы заставить тебя поверить. Рецепт мази не был правдой, знаешь ли.

Грейс смеётся.

— Да, я так и предполагала.

— Кроме того, мой член тоже не был бы грязным секретом, потому что я очень горжусь им.

Она поднимает брови.

— О, да неужели?

— Да. Я достану его, если ты хочешь понять, чем я горжусь.

Грейс смеётся.

— Давай. Выкладывай — секрет, а не член.

— Я покажу тебе, если ты поклянёшься не смеяться.

Она делает серьёзное лицо и поднимает правую руку.

— Клянусь на своей могиле.

— Я думаю, ты должна поклясться на могиле того, кто уже умер.

— Ты избегаешь первоначального вопроса.

— Ты должна пообещать, что никому не расскажешь. Мне нужно получить соглашение о неразглашении?

— Ты можешь. Или я могу поклясться на мизинце, что никому не скажу.

Я резко выдыхаю.

— Это самая священная клятва, знаешь ли.

— Знаю.

Когда Грейс перекрещивает свой мизинец с моим, меня охватывает приступ возбуждения, и я подумываю о том, чтобы прижать её к себе и закончить то, что начал раньше. Вместо этого я громко вздыхаю.

— Прекрасно. Пойдём со мной.

18

Грейс

Ной открывает дверь в свою спальню, и моё сердце замирает.

— Это твой способ затащить меня в свою спальню? Это было не очень тонко.

— Я никогда не был силён в тонкостях.

Я оглядываю его спальню — хотя слово «спальня» не совсем точно описывает её. Это огромные апартаменты со светло-серыми стенами и бревенчатыми балками, которые пересекают потолок и соответствуют остальной части дома. Все сдержанно и в мужском стиле, с зоной отдыха на другой стороне комнаты, оснащённой несколькими кожаными креслами и телевизором. Когда я бросаю взгляд на его кровать, мне приходится отвернуться.

Не думай о Ное и его постели. Или о том, что ты хочешь, чтобы он сделал с тобой на этой кровати.

Или на полу.

Или на креслах.

Меня бросает в жар при мысли о том, что Ной что-то со мной делает здесь, но я с трудом сглатываю и прочищаю горло, когда он направляется в дальний конец комнаты, рядом с зоной отдыха, где вдоль стены тянется ряд дверей шкафа. Я замечаю клавиатуру на дверях ещё до того, как он к ней прикасается.

— Подожди, — говорю я, останавливая его. — Ты собираешься показать мне что-то совершенно странное? Ооо… эти надувные куклы действительно были твоими, а не Эйдена?

— Ладно, я тебе не покажу. Забудь, что мы говорили об этом, — ворчит Ной.

— Значит, они были твоими.

— Нет, они не были моими.

— Ладно, покажи мне.

— Нет, тебе это покажется странным.

— Обещаю, что нет, — я скрещиваю пальцы за спиной. Ладно, может быть. Особенно если у него странный фетиш. Что, если он собирает пряди женских волос или что-то в этом роде?

Ной снова ворчит себе под нос, отпирая шкаф и открывая дверь, демонстрируя множество шкафчиков с полками, которые достигают потолка. Полки забиты пряжей. Мотки и клубки пряжи в миллионе различных цветов и текстур. Он молча смотрит на меня.

— Эм… это что-то вроде БДСМ? Ты связываешь женщин пряжей?

Ной преувеличенно вздыхает.

— Это именно то, на что похоже, ясно? Ну вот. Ты увидела мой грязный секрет.

Когда он собирается закрыть одну из дверей, я останавливаю его.

— Подожди. Я не понимаю.

— Я вяжу.

— Прошу прощения?

— Ты слышала меня и в первый раз. Я вяжу. В свободное время я вяжу вещи. Носки, шарфы, одеяла. Рождественские чулки.

— Ты вяжешь.

— Никто не знает. Включая Эйдена. Чёрт, особенно Эйдена. Или кто-нибудь из моей команды.

В моей груди нарастает смех, и я прикрываю рот, чтобы он не вырвался наружу. Это не работает, и теперь Ной смотрит на меня с мрачным выражением лица.

— Ладно, я не собирался тебе говорить, — рычит он, закрывая одну из дверей.

— Я не смеюсь над тобой, — обещаю я, подавляя смешок. — Это просто… ты вяжешь? Это и есть твой грязный секрет? Судя по тому, как ты себя вёл, я боялась, что комната будет заполнена частями тела.

— Частями тела, правда? Чёрт, если ребята из команды узнают о вязании, я никогда не отделаюсь от этого. Это было бы хуже, чем шкаф, полный частей тела.

Я в насмешке поджимаю губы.

— Мой рот на замке.

— Ты обещала не смеяться.

— Нервная привычка, — говорю я, быстро меняя тему. — Покажите мне, что ты вязал.

— Ты закончила смеяться?

— Клянусь.

Он вздыхает.

— Прекрасно. Но не заставляй меня жалеть о том, что я тебе показал. — Ной выдвигает ящик шкафа и достаёт длинный серый шарф. — Это то, что я только что сделал. Это ангора.

— Вау. Это…

Он вздыхает.

— Да, я знаю. Отстой.

— Я вовсе не это хотела сказать. Я имела в виду, что это… не то, чего я ожидала от тебя.

— Послушай, я люблю футбол. Это вся моя жизнь. Но пару лет назад мне было трудно отвлечься ночью от игры, из-за этого появились проблемы со сном. Команда имеет такого жизненного наставника, с которым игроки иногда встречаются — но я не псих.

— А я и не думал, что это так.

— Док послал меня к ней, чтобы я восстановил свой сон, и… — он тихо смеётся. — Она была беременна и вязала, когда разговаривала со мной. Я думал, что это была самая тупая грёбаная вещь, которую я когда-либо видел. Она сказала, что я должен попробовать, потому что это поможет мне очистить голову.

— Неужели?

Он пожимает плечами.

— Я начал делать это по ночам и проблемы со сном прекратились.

— Что угодно, чтобы удержать тебя в игре, верно?

Ной бросает на меня странный взгляд, забирает шарф из моих рук и закрывает дверцы шкафа.

— Ты, должно быть, уже связал миллион вещей. Что ты с ними делаешь?

— Я жертвую их на благотворительность. Анонимно, — добавляет он, делая ударение на последнем слове.

— Ладно, у меня есть ещё один вопрос.

Ной скрещивает руки на груди.

— Не стесняйся.

— А ты умеешь вязать уродливые рождественские свитера?

Позже, когда я уютно устраиваюсь под одеялом, мысли о большом грубом Ное и его вязании вызывают у меня улыбку.

На следующее утро мы встаём на рассвете, чтобы поработать с лошадьми. Когда дети узнают, в чем заключается их работа, они все стонут.

— Мы должны чистить какашки? — спрашивает Нилл, издавая рвотный звук. Ему вторят стоны нескольких детей и хор рвотных звуков.

— Совершенно верно. — Брайсон, один из опытных вожатых, скрещивает руки на груди. — Прежде чем сесть на лошадь, вы должны научиться ухаживать за ними. Это значит научиться чистить их после верховой езды, и надевать седло, и проверять копыта лошадей, и… чистить стойла.

— Вы имеете в виду лопату для какашек, — резко говорит один из ребят.

— Да. Вы знаете, почему мы заставили вас сначала вычистить стойла? Потому что вы должны научиться не-веселым вещам, прежде чем узнаете забавные вещи, — говорит Брайсон весело.

Ной стоит в нескольких футах позади меня, и я слышу, как он тихо говорит:

— На самом деле потому, что дети — это бесплатный труд. Но также и потому, что иногда в жизни тебе придётся иметь дело с дерьмом. Так что ты должен привыкнуть к его разгребанию.

Я поворачиваюсь и смотрю на Ноя широко раскрытыми глазами, когда он произносит ругательства, но мальчишка рядом с ним понимающе кивает.

— И ты не можешь позволить дерьму сломить тебя, — говорит парень.

Ной даёт «пять» мальчику.

— Хорошая философия, Луи.

Я смотрю на Ноя, который, кажется, ничего не замечает.

— Никакой ненормативной лексики.

— Что? — ребёнок протестует. — Это то, что говорит моя мама.

— Твоя мама — мудрая женщина, — добавляет Ной.

— Да. Знаю. Ты собираешься помогать убирать стойла?

— Ты с ума сошел? — выпаливает Ной.

— Так ты собираешься просто смотреть, как мы это делаем?

— Совершенно верно. Я буду стоять здесь и наслаждаться чашкой кофе, потому что именно так учил меня мой отец. Круг жизни, чувак. Я отмотал своё время, убирая стойла. Теперь твоя очередь.

— Хм. Я думал, ты должен быть обычным парнем, а не заносчивым спортсменом, — ворчит Луи. — Но думаю, что как только ты разбогатеешь, ты станешь слишком хорош для таких вещей.

Ной стонет и театрально закатывает глаза.

— Прекрасно. Сходи за двумя вилами. И ещё — найди своего подельника, Спенсера. Но ты же знаешь, что ты заноза в заднице, Луи.

— Ной! — восклицаю я, широко раскрыв глаза.

Луи усмехается.

— Да! Я знал, что ты сдашься.

— Ты только что обвинил меня в том, что я разгребаю с тобой дерьмо? — спрашивает Ной.

Улыбка Луи становится еще шире.

— Смирись с этим, дружище. Тебя обыграли.

Ной пытается удержаться от смеха.

— Убирайся отсюда. — Когда Луи убегает за лопатами, Ной качает головой. — Он настоящий манипулятор.

— Ты не можешь называть его занозой в заднице, — говорю я ему.

— А почему бы и нет? — спрашивает Ной, тупо глядя на меня. — Я назвал его занозой в заднице, потому что он мне нравится. И потому что он заноза в заднице.

— Во-первых, это ненормативная лексика, а мы не употребляем ненормативную лексику в лагере. Во-вторых, ты не можешь просто так обзывать детей.

— Он назвал меня ослом вчера, когда мы встретились, — протестует Ной. — Я совершенно уверен, что не задеваю его чувств и не подвергаю его сквернословию, которого он еще не знает.

— Ну, по крайней мере, у него есть точная оценка тебя.

— Видишь? Ты согласилась, что я осёл, а я тебе нравлюсь.

Я поднимаю брови.

— Ты мне нравишься?

— О, пожалуйста. Не притворяйся, что не понимаешь, — усмехается Ной.

Я подхожу ближе к нему, понизив голос до шепота, и наклоняюсь.

— Да. Ничто так не возбуждает меня, как мужчина, который вяжет мне носки.

— Ооо… — Ной отступает на шаг, качая головой и смеясь, и складывает руки на груди. — Поразила в самое уязвимое место. Я думал, мы договорились никогда больше не говорить об этом.

— Я же сказала, что никому не скажу. Но не обещала никогда не говорить об этом.

Луи и Спенсер прерывают его, подходя с вилами в руках.

— Давай покончим с этим, — говорит Луи, закатывая глаза.

Ной прогоняет детей к стойлу, останавливаясь на секунду, чтобы прошептать мне на ухо, прежде чем пройти мимо.

— Если от вязания носков ты станешь мокрой, милая, я свяжу для тебя целый чёртов гардероб.

19

Эйден

— Надеюсь, ты не возражаешь, если я воспользуюсь кухней, — говорит Грейс, поднимая взгляд от стола, где она нарезает овощи. — Дети готовят еду на костре, и я просто не могу смириться с перспективой хот-догов на ужин.

— Это дом Ноя, так что я разрешаю тебе использовать все, что ты захочешь.

Она смеётся, перекладывая овощи с разделочной доски в миску.

— Кстати, а где твой сосед по комнате?

— В спортзале. — Меня раздражает, что ей не всё равно, где Ной. Не хочу показаться слишком высокомерным, но я не привык, чтобы девушки не западали на меня. Я богат, хорошо сложен и футболист; у меня нет проблем с женщинами. Но Грейс не похожа на девушек, которые обычно бросаются на меня.

Она, кажется, не замечает моего раздражения, и трудно оставаться таковым, когда она бросает ещё один перец и перекладывает его с разделочной доски в миску, выглядя чертовски очаровательно в тёмно-синей юбке и белой футболке, её волосы собраны в высокий хвост.

Мне приходится отвести от неё взгляд, потому что если я продолжу пялиться на неё, то начну думать о том, чтобы бросить её прямо на эту стойку и спрятать лицо под юбкой. И если я начну думать об этом…

Дерьмо. Мой член теперь твёрд. Я прикрываю его, проскальзывая в одно из высоких кресел за гранитной столешницей.

— Я посмотрела на Уэст-Бенд, — произносит Грейс.

— Я думал, у тебя нет привычки искать в интернете.

Она усмехается.

— Я не искала вас, ребята, — протестует она. — Только фотографии Уэст-Бенд. Мне было любопытно, была ли я там со своим отцом. Кстати, была. Я узнала главную улицу.

— Она почти такая же, как главные улицы в сотне других городов США.

— Верно. — Грейс поворачивается, подходит к холодильнику и достает ещё овощей. — Но я помню универмаг, потому что там продавали платья. Вроде бы, я испачкала мороженым рубашку перед обедом в какой-то забегаловке? Моя мать была очень расстроена из-за этого. Она привела меня туда, чтобы купить новое платье, и это было похоже на что-то прямо из «Маленького дома в прерии».

— Это как раз подходит для Уэст-Бенда.

— Должно быть, там было весело расти.

Я смеюсь.

— Весело — это не то слово. Уэст-Бенд… маленький.

— Как уютный и причудливый?

— Да, а ещё скучный и чопорный.

Она нарезает ещё овощей и смотрит вверх.

— Вы с Ноем голодны?

Чёрт, да.

— Я определённо голоден. — Я не добавляю часть о том, чего именно я хочу, но когда глаза Грейс встречаются с моими, выражение её лица говорит мне — она точно поняла, что я имел в виду.

— Я… — она краснеет и запинается. — Я купила кое-что в маленьком продуктовом магазинчике, который видела по дороге сюда. — Она смотрит на свой телефон. — В рецепте сказано, что блюдо рассчитано на четыре порции. Я должна удвоить ингредиенты?

— Мы же футболисты.

— Замечание принято. Значит, я должна увеличить их в четыре раза?

— Если ты не заметила, я не совсем маленький. — Я делаю паузу на мгновение. — Везде.

— Спасибо за разъяснение. — Грейс молчит, беря в руки огурец. Затем она останавливается в воздухе с огурцом в руке, и её глаза встречаются с моими. Да, она определённо думает о члене. Лицо девушки становится ярко-розовым, и она кладёт огурец обратно на столешницу.

Она снова прочищает горло.

— Итак, на какой позиции ты играешь?

— Где только захочешь. — Я снова улыбаюсь ей, и она бросает на меня злобный взгляд. — Ладно, ладно. Я корнербек. [прим.пер. Корнербек — левый или крайний правый защитник].

— Квотербек?

Я громко вздыхаю.

— Ты понятия не имеешь, о чем я говорю, не так ли?

Грейс смеётся.

— Ничуть.

— Ты действительно ничего не знаешь о футболе?

— Я же сказал тебе, что нет!

— Что ж, я с удовольствием научу тебя нескольким приемам.

Она прикусывает нижнюю губу.

— Я знаю, что так и будет.

— Вообще-то, у меня есть один приём… — я замолкаю, слезаю с высокого стула и иду туда, где она стоит. Я так близко, что чувствую запах её духов — может быть, это её шампунь — чистый, лёгкий и цветочный. Грудь Грейс вздымается, давая мне возможность взглянуть через плечо на её декольте в рубашке.

— Эйден… — выдыхает она. Я не могу понять, произносит ли она моё имя в качестве предупреждения или потому, что хочет, чтобы я прикоснулся к ней.

— Этот приём начинается с того, что я задираю твою маленькую юбку. — Я скольжу руками вниз по девичьим бёдрам, натягивая хлопчатобумажную ткань, когда мои пальцы касаются её кожи. Когда я наклоняюсь к ней, мои губы почти касаются её уха, и Грейс издаёт стон.

Грёбанный стон.

Мой член тут же напрягается, что-то вроде своеобразного рефлекса. Я никогда раньше не становился твёрдым из-за звука. Я поднимаю юбку на её идеальную задницу.

Её идеальную, почти голую задницу.

Под юбкой у неё маленькие чёрные стринги. Я хочу сорвать их прямо сейчас. Вместо этого я кладу ладонь на её идеально круглое полушарие, прежде чем отвести руку и слегка шлепнуть её.

— Ты не посмеешь отшлепать меня, — шепчет она.

Я думаю о том, как именно она будет выглядеть согнувшись, пока я трахаю её сзади, и мой член пульсирует в ответ.

— Скажи мне, как сильно ты хочешь, чтобы я наклонил тебя и скользнул своим членом внутрь тебя прямо сейчас, — шепчу я. Грейс тихо стонет, когда я произношу эти слова, мои губы так близко к её уху. — Скажи мне, как сильно ты хочешь, чтобы я шлёпнул тебя по заднице, пока буду трахать.

— Эйден…

— Всё, что мне нужно сделать, это провести пальцами по твоему бедру, — мягко говорю я. — Если я протяну руку между твоих ног, обнаружу ли я, что твоя киска готова для меня?

Она издаёт разочарованный стон и извивается напротив меня, но не делает шаг назад.

— Скажи «да».

Она испускает долгий вздох.

— Эйден, я просто… нет. Я не могу сделать это с тобой и Ное…

Чёрт возьми, грёбанный Ной. Я слышу звук его шагов по полу, прежде чем замечаю его. Что за обломщик.

— Эй, Эйден, — зовёт он.

Грейс отскакивает от меня, как прыгун с шестом, оставляя меня с тем, что будет самым массивным случаем синих шаров в истории.

— Блядь. — Я хочу сказать «что», но вместо этого выходит именно это. Я сжимаю кулаки, пытаясь подавить своё раздражение Ноем, потому что последнее, чего я хочу, это чтобы он думал, что мешает мне — или ещё хуже, что у меня проблемы с набором очков с Грейс.

Ной ухмыляется и поднимает телефон.

— Пара черлидерш написала мне, что ищет тебя. Очевидно, они хотят сделать «Эйден-сэндвич». — Он использует воздушные кавычки. — Скажи своим интрижкам, чтобы они перестали мне писать.

— Я просто… эм… я сейчас вернусь, — говорит Грейс, практически выбегая из комнаты.

— Неужели? Фальшивый тройничок? Это всё, на что ты способен, Ной?

Он пожимает плечами.

— Рецепт мази для моей сыпи?

— Вот это было забавно.

— А ты не думаешь, что Эйден-сэндвич — это смешно? — спрашивает он, когда я вылетаю из комнаты.

Мы втроём, в конце концов, так и не поужинали вместе. Грейс уходит, чтобы что-то сделать с кемпингом, оставляя свой салат наполовину законченным на столешнице. Кемпинг, очевидно, является предлогом, чтобы избежать того, что произошло между нами — и Ной застукал нас — поэтому я стучу в дверь её спальни позже вечером.

Когда девушка открывает её, то бросает на меня взгляд.

— Тебе не следует быть здесь.

— Я не пытаюсь залезть к тебе в трусики.

Грейс поднимает брови.

— Или ко мне под юбку?

— Так вот почему ты сейчас в джинсах?

— Сегодня — ранее — было…

— Не было никакого Эйден-сэндвича, — прерываю я её, прежде чем она успевает сказать что-нибудь ещё. — Эта штука с сообщением… Ной хотел отомстить мне за то, что я сказал, будто у него венерическое заболевание.

— Никаких болельщиц? — Грейс скрещивает руки на груди и делает серьёзное лицо, но по тому, как приподнимаются уголки её губ, я вижу, что она вот-вот улыбнется.

— Честное слово. Никаких болельщиц, никаких сэндвичей. Я пришёл, чтобы сказать тебе это. Вот и всё. И упомянуть, чтобы ты никогда больше не готовила ужин.

— Ты пришёл сказать, чтобы я никогда больше не готовила для тебя ужин? Как по-джентльменски.

— Ты можешь приготовить мне ужин в любое время, знаешь ли. Я просто сказал.

— Ты закончил?

Я ухмыляюсь.

— Не совсем. Где твои два сварливых стража?

— Они стараются держаться в тени. Они проверили дом, так что не похоже, что они должны быть размещены перед моей комнатой.

— Избавься от них.

— Прошу прощения?

— Ты когда-нибудь скрывалась от них раньше?

Её глаза широко распахиваются.

— Нет.

— Ни разу?

— Нет. Я никогда не делала ничего такого, ради чего мне пришлось бы от них скрываться.

— Ты никогда не делала ничего плохого? — дразнюсь я. — Я думал, что на прошлой неделе у тебя был кровати-трясущий, пальце-подгибающий секс.

Грейс закатывает глаза.

— Очевидно, это было неправдой.

— Очевидно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Я просто говорю, что если бы у тебя был секс со мной на прошлой неделе, ты бы не отправилась в поход.

— А где бы я была?

— В моей постели, разумеется. Потому что когда я трахну тебя, ты не сможешь выбраться из моей постели в течение недели.

— Когда ты меня трахнешь? — спрашивает она, приподняв брови.

— Да, когда. Просто для ясности.

Грейс громко выдыхает.

— Я не могу ничего иметь… ни с кем из вас.

— Потому что ты хочешь нас обоих.

Она прикусывает нижнюю губу.

— И мы оба хотим оказаться в твоих трусиках.

— Думаю, да, — шепчет она.

— Ты так думаешь? — спрашиваю я. — Нет, это факт. Мы определённо оба хотим оказаться в твоих трусиках. Поэтому я думаю, что довольно очевидно, что должно произойти.

— И что же?

— Я покажу тебе, что могу раскачать твой мир сильнее, чем Ной.

Она смеётся.

— Так вот почему ты хочешь, чтобы я скрылась от своей охраны? Чтобы ты мог перевернуть мой мир?

— Нет. Ты всё ещё сомневаешься. Я хочу, чтобы ты хотела меня так сильно, что будешь умолять меня трахнуть тебя.

Она качает головой и вздыхает.

— Никто не разговаривает со мной так, как вы с Ноем.

— Сладкая, если бы я сказал половину грязных вещей, которые приходят мне в голову, когда я смотрю на тебя…

Грейс поднимает руку.

— Я никуда с тобой не пойду, если ты не пообещаешь мне никаких шалостей.

— Я буду вести себя как настоящий джентльмен. Крест на всё пузо. — Когда она прищуривается, я закатываю глаза. — Ну же, давай.

Девушка усмехается.

— Ладно. Давай скроемся от спецслужбы.

— Ты ведёшь себя очень плохо, Грейс Салливан.

Мы смело выбегаем из боковой двери, расположенной рядом с тренажерным залом, и Грейс хихикает, пока мы бежим не слишком бесшумно за конюшню, а потом на луг.

— Куда мы направляемся?

— Тсс, болтушка, кто-нибудь тебя услышит.

Грейс шёпотом повторяет вопрос.

— Здесь внизу есть пруд. Из дома его не видно, но я заметил его вчера, когда катал детей на лошадях. Давай покидаем камушки.

— Я никогда не кидала камни.

— Какое ужасное, трагическое воспитание у тебя было?

— Я не знаю, — произносит Грейс. — Я также никогда не ходила в походы.

— Э-э, разве ты не устраиваешь такой поход с детьми каждое лето?

— Ну, я хожу с ними и занимаюсь повседневными делами — обычно это курсы лазания по канату, задания по созданию атмосферы доверия в группе и прочее… но всегда есть кто-то, кто должен оставаться в лагере, если они идут в ночной поход.

— Ты же это не серьёзно.

— Что? — взвизгивает Грейс. — Мне не нужно ночевать в палатке, чтобы помогать детям. Земля… жёсткая.

Я должен сказать себе, что если я не сосредоточусь на том, что она говорит, а не на том, что её задница выглядит так чертовски хорошо, то я буду тем, кто будет жёстким.

— Я так и знал, — говорю я ей.

— Что?

— Ты избалована.

— Я не избалована!

— Жёстко спать на земле?

— Так и есть. Ты собираешься утверждать обратное?

— Теперь ты скажешь мне, что никогда не ловила рыбу, не занималась грязелечением и не пила самогон.

— Ладно, теперь ты просто ведёшь себя как осёл. Ты уже знаешь, что мой ответ будет «нет» на всё это.

Я качаю головой в притворном разочаровании.

— Я выросла не в деревне! — протестует Грейс. — Я выросла в Денвере.

— Ты живёшь в Колорадо.

— Подожди, — говорит она. — Я много катаюсь на лыжах. Я определённо много каталась на лыжах во время учёбы в школе-интернате в Швейцарии. Это ведь на свежем воздухе, да?

— Сейчас ты делаешь только хуже, — говорю я ей.

Когда мы подходим к пруду, я стараюсь не отвлекаться на то, как выглядит её задница в этих джинсах, когда она наклоняется, чтобы поднять камень с земли.

— Как насчёт такого? — спрашивает она.

— Это камень не подходит. Тебе нужен такой, который будет скакать — тонкий и плоский. Наподобие этого. — Я держу в руках идеальный камень и демонстрирую его, наблюдая, как он скачет по поверхности воды. — Пять прыжков. Я мастер в этом деле.

Она смеётся.

— Ты мастер по киданию камней?

— У всех свои таланты.

— Это то, чем ты занимался, когда рос в Вест-Бенд?

— Я же говорил тебе, что в этом городе нечего делать. — Я протягиваю ей камень. — Попробуй его.

Она бросает его в воду, и он приземляется с громким бульканьем.

— Позорище.

— Может быть, кидание камней — это не твоё.

— О, заткнись. — Грейс молчит несколько минут, пока ищет камни. — Вы с Ноем давно дружите?

— Да.

Она молчит с минуту, поднимая другой камень и бросая его, наблюдая, как он шлёпается в воду.

— Я не хочу вставать между вами.

— Попробуй вот этот. — Я протягиваю ей плоский камень, двигаясь позади неё и беря её запястье в свою руку. Чёрт, она хорошо пахнет, и она ощущается так чертовски хорошо напротив меня. — Ты должна закрутить запястьем.

Я отпускаю Грейс, и она бросает камень. На этот раз он отскакивает дважды.

— Как тебе это, — выдыхает она.

— Ты не встанешь между нами.

Если только она сама не захочет встать между нами.

Откуда, чёрт возьми, взялась эта мысль?

Грейс оборачивается, всё ещё стоя рядом со мной.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю Ноя всю свою жизнь. Мы выросли по соседству. Наши мамы были лучшими подругами. Мы всегда были …

— Придурками? — она дразнится.

— Я хотел сказать «вместе», но придурки тоже подходит.

— Ваши семьи всё ещё близки? — Грейс отступает, наклоняясь, чтобы поднять очередной камень.

— Да, моя сестра Анни и я близки с его родителями. Мой отец был только на фотографии, пока моя мама не забеременела Анни. Двое детей были ему не по зубам, и он сбежал. Он пытался связаться со мной три года назад, когда я подписывал контракт, потому что внезапно я стал его сыном, но ты знаешь поговорку — немного поздновато.

— Значит, тебя вырастила мама.

— Ага, мать-одиночка. Она работала на фабрике в тридцати милях от города, чтобы заработать на пропитание. Это единственное, что меня до сих пор беспокоит — то, что она не видела, как её труд окупился.

— Она умерла?

— Автомобильная авария в средней школе. Тягач с прицепом проехал знак «стоп» и врезался в бок её машины. Всё произошло мгновенно.

— Мне очень жаль.

— Жизнь иногда бьёт тебя по яйцам. — Я стряхиваю с себя тоску, которую всегда испытываю, когда думаю об этом. — Как бы то ни было, мама Ноя и моя мама были лучшими подругами, а наш отец-придурок так и не появился, и мы с Анни переехали жить к семье Ноя.

— Вот почему вы, ребята, так близки.

Я пожимаю плечами.

— И до этого мы были близки. Но именно поэтому тебе не стоит беспокоиться о том, что ты встанешь между нами. Мы оба знаем, как обстоят дела.

20

Ной

За последнюю неделю отношения между Эйденом и мной накалились ещё больше, поэтому идея благотворительной организации собрать группу детей для игры в футбол перед окончанием лагеря была катастрофой, ожидающей своего часа.

— Абсолютная катастрофа, — громко кричу я после того, когда сбиваю Эйдена на поле. Да, это удар ниже пояса, но так как этот ублюдок подсыпал слабительное в мою еду на днях прямо перед тем, как мы собирались отправиться на прогулку, я больше не играю по-честному.

Эйден встаёт, оглядываясь на детей и улыбаясь, жестом приказывая им отойти.

— Я в полном порядке, ребята. Это был просто несчастный случай. Ной иногда становится неуклюжим и не может контролировать свои конечности.

Стоя в стороне со скрещенными руками, Грейс выглядит не очень довольной.

Эйден лезет мне в лицо.

— В присутствии детей, Ной? Как по-взрослому, — говорит он низким голосом.

— Сказал парень, который подсыпал мне в еду слабительное.

Дети дурачатся, быстро теряя интерес к игре. Но Эйден широко улыбается и притворно смеётся для всех, кто смотрит на нас, как будто мы стоим здесь и шутим. Он кричит.

— Мы просто… говорим об игре. Возьмите тайм-аут, дети!

Затем он снова понижает голос, его улыбка превращается в рычание.

— Ты положил зудящий порошок в мои боксеры.

Я пожимаю плечами.

— Может так, а может и нет. Возможно, тот тройничок с черлидершами просто принёс тебе больше, чем ты рассчитывал.

— Фальшивый тройничок, который ты придумал, — говорит Эйден, делая шаг вперёд и толкая меня в плечо.

— Ты действительно собираешься поднять на меня руку? — предупреждаю я. — Я больше, чем ты.

— Хм. Похоже, Грейс думает совсем не так.

Я отталкиваю его назад, не обращая внимания на крики нескольких вожатых лагеря в стороне.

— Ты переспал с ней? — рычу я.

Эйден отступает на несколько футов, одаривая меня самодовольным взглядом.

— Ревнуешь?

Я не жду, пока он скажет что-нибудь ещё о Грейс. Я просто бросаюсь на него, сбивая с ног.

Грейс внезапно оказывается рядом с нами и громко кричит.

— Ной и Эйден просто демонстрировали приёмы футбола. Дети, перерыв пять минут. Или двадцать. Вожатые, вы можете найти себе другое занятие? Футболисты будут тренироваться, и они покажут вам некоторые приёмы позже. — Прежде чем мы успеваем ударить друг друга, она садится на корточки и смотрит на нас с огнём в глазах. — Встаньте. Мать. Вашу.

Она прерывает каждое слово резким вдохом.

Дерьмо.

Я встаю, адреналин всё ещё течёт по моим венам, но я не прикасаюсь к Эйдену, когда он поднимается на ноги и вытирает рот тыльной стороной запястья, выглядя более самодовольным, чем раньше.

— Ты должен держать свой гнев под контролем, Ной, — насмехается он.

— Подожди немного, — предупреждаю я.

— Нет, — огрызается Грейс. — Вы двое, придурки, сейчас повернётесь, помашете ребятам и похлопаете друг друга по спине. А потом будете смеяться и притворяться, что не пытались затеять чёртову драку на глазах у детей, которые видят в вас образец для подражания.

Отчитанные, мы делаем именно то, что она велит, ухмыляясь как пара идиотов, и хлопая друг друга по спине для показухи. Когда я наклоняюсь, чтобы хлопнуть Эйдена по спине — очень сильно — он широко улыбается и фальшиво смеётся, всё время глядя на меня.

— Жаль, что ты не предпринял что-то, касаемо Грейс, раньше меня.

Я наклоняюсь, чтобы обнять его, на моём лице появляется фальшивая улыбка.

— Позже я убью тебя, — отвечаю я таким же приятным голосом. — Может быть, во сне.

— Хватит, — резко говорит Грейс. — Повернитесь и идите обратно к дому на ранчо, как будто вы не пятилетние дети, которым нужно приказать держать руки при себе.

Мы оба молча идём к дому, Грейс следует за нами. Да, конечно, зрелая часть меня чувствует себя мудаком из-за того, что ввязался в драку с Эйденом посреди футбольного матча. Остальная часть меня думает, что я должен был ударить его, когда у меня был шанс.

Когда мы подходим к входной двери, Грейс поворачивается к своей охране.

— Там, наверное, будут крики. Много криков.

Одна из агентов выглядит так, будто вот-вот расплывётся в улыбке.

— Вас поняла, мэм, — говорит она. — Если мы услышим крики, то не будем думать, что вы в беде.

Грейс открывает дверь и входит внутрь, не говоря ни слова, её шаг бодрый, и мы следуем за ней через гостиную. Ладно, очевидно, она не хочет разговаривать в гостиной, где свободно.

Нет, она идёт на кухню. Там, где есть ножи.

Эйден, должно быть, думает о том же, потому что он поднимает брови, когда смотрит на меня.

— Почему бы нам не выпить, может быть, немного шоколада, и не поговорить об этом, как взрослые в гостиной?

— Выпить хочешь? — спрашивает Грейс. Мне кажется, у неё раздуваются ноздри. — Шоколада?

— Что? — спрашивает Эйден, поднимая руки вверх. — Я подумал, может быть, ты захочешь немного шоколада, потому что ты сейчас немного расстроена…

— Вот дерьмо. — Я слышу, как произношу эти слова вслух. Даже я не настолько глуп, чтобы произнести то, что он собирается сказать.

— Шоколад, — решительно говорит Грейс. — А почему, собственно?

Боже. Я смотрю на Эйдена широко раскрытыми глазами, пытаясь телеграфировать ему, чтобы он не говорил то, что я думаю, он собирается сказать. Не говори так, чувак. Скажи что-нибудь ещё. Допустим, ты думаешь, что ей может понравиться шоколад, потому что она выглядит немного худой. Или потому что ты слышал, что шоколад полезен для тебя. Даже отдалённо не предполагай, что у неё может быть ПМС.

— Э…

Когда Грейс поворачивается, чтобы посмотреть на него, я произношу одними губами «она слишком худая» и указываю на Грейс. Эйден прищуривается и смотрит на меня, явно сбитый с толку.

— Я сказал шоколад? — спрашивает он. — Я имел в виду шоколадный… сироп?

Отлично выкрутился. Я показываю ему большой палец.

Грейс смотрит на нас, уперев руки в бока, кажется, целую вечность.

— Вы начали разборки на глазах у моих ребят. Детей, которые смотрят на вас с восхищением.

— Это было неудачно, — признаётся Эйден.

Чёрт, чувак. Он хуже меня умеет извиняться. Я не думал, что это вообще возможно.

— Мы сожалеем о футбольном матче, — говорю я.

— Если это поможет, я уверен, что дети действительно поверили, что мы просто репетируем приёмы, — вмешивается Эйден.

— Нет. Это не помогает. — Грейс, похоже, кипит от злости. Проблема в том, что когда она злится, то выглядит очень горячо. Несколько прядей волос выпадают из её хвоста, и она яростно заправляет их, но они снова выпадают, раздражая её ещё больше. Её щеки пылают, и она, затаив дыхание, переводит взгляд с одного на другого.

Я думаю, что девушка может быть действительно сердита, пока она не делает паузу на секунду, сжимая нижнюю губу между зубами, переводя дыхание. То же самое она делала и раньше, когда мы столкнулись в коридоре, и она посмотрела на меня так, словно хотела меня.

— Вы вели себя как полные… идиоты последние несколько дней! Глупые подростковые шалости? Ввязаться в драку в благотворительном лагере?!

— Честно говоря, глупые подростковые шалости продолжаются уже некоторое время, — говорю я, глядя ей в глаза и подходя ближе. Мне уже наплевать, насколько она злая. Я могу думать только о том, как сильно хочу, чтобы её одежда валялась на полу.

Грейс снова упирает руки в бока.

— Значит, эти розыгрыши не имеют абсолютно никакого отношения к тому факту, что вы двое, по-видимому, решили, что вам нужно вести себя всё безумнее и безумнее, потому что… я не знаю… у вас есть какое-то ошибочное представление, которое может произвести на меня такое впечатление? Или вы действительно пытаетесь свести меня с ума…?

— Может быть, именно тот факт, что ты хочешь нас, сводит тебя с ума, — замечает Эйден. Он, внезапно, оказывается по другую сторону от нее, так же близко, как и я, но ни один из нас не делает никакого движения к ней. Мои глаза встречаются с глазами Эйдена, и что-то невысказанное проходит между нами, молчаливое понимание того, что она либо собирается выбрать одного из нас, либо… возможно, что она собирается выбрать обоих.

— Хочу вас? Прямо сейчас, я даже не уверена, что вы мне нравитесь! — Грейс вспыхивает, затем делает паузу, глубоко вдыхая. — Вы двое — самые высокомерные, малолетние, совершенно неподходящие мужчины, которых я когда-либо встречала. И вы думаете, что я схожу с ума, потому что желаю вас?!

— Совершенно верно. — Слова вырываются из моего горла, моё собственное желание к этой девушке очевидно даже в моём голосе.

— Мы думаем, что ты жалеешь нас обоих, — соглашается Эйден, одинаково напряженно.

Грейс делает глубокий вдох, её руки тянутся к каждой из наших грудей. Она сжимает в кулаке наши рубашки, и я смотрю на Эйдена, почти уверенный, что она собирается оттолкнуть нас подальше от себя. Вместо этого она тяжело вздыхает и закрывает глаза.

— Вас обоих, — шепчет она. — И я не могу просто… выбрать.

— Тогда и не надо, — говорю я одновременно с Эйденом, — хорошо.

21

Грейс

— Хорошо. — Я шёпотом повторяю слова Эйдена, потому что не уверена, что действительно расслышала их правильно. Мои руки всё ещё на их груди, когда я сжимаю футболки Эйдена и Ноя, не двигаясь, потому что боюсь сделать то, что я думаю, хочу сделать дальше.

Я боюсь того, что это может означать.

У дочери Президента не может быть секса втроём. У неё уж точно не может быть секса втроём с двумя профессиональными спортсменами. И у неё определённо не может быть секса втроём с двумя высокомерными, раздражающими, чертовски горячими мужчинами посреди кухни во время благотворительного лагеря, в то время как два её агента Службы Безопасности находятся за пределами дома.

— Тебе не нужно выбирать между нами, потому что мы оба хотим тебя, — рычит Ной.

Я резко вдыхаю, мои ладони разжимаются прежде, чем я осознаю что делаю. Разомкнув руки, я провожу ими по их грудным клеткам, мои пальцы исследуют их мускулистые тела поверх тонкой ткани их футболок.

Когда я слышу собственный стон, это застаёт меня врасплох.

Так же, как и то, что происходит дальше.

Ной тянется ко мне, хватает меня за волосы на затылке и отводит их назад так, что моё лицо оказывается повёрнуто к нему.

— Это означает «да»?

— Да. — Я едва успеваю выдохнуть это слово, как его губы обрушиваются на мои в сильном, всепоглощающем поцелуе, который перекрывает все неясные мысли в моей голове. Я практически таю в его объятиях, теряя всякое представление о том, как мир вращается вокруг своей оси. Поцелуй, кажется, длится вечно, и когда Ной, наконец, отстраняется, его рука всё ещё крепко сжимает мои волосы, я задыхаюсь.

У меня нет другого слова, кроме «да».

Мне кажется, я снова выдыхаю это слово, когда Эйден встаёт позади меня, его губы возле моего уха, а руки по бокам моих бёдер.

— Ты этого хочешь, сладкая? — Жар от его дыхания на моей шее посылает возбуждение по всему моему телу, заставляя каждую часть меня нервничать. — Ты хочешь, чтобы наши губы были на тебе? Наши руки на твоём теле? Наши члены внутри тебя?

Да.

Да.

Да.

Когда я слышу, как он произносит эти слова вслух, они кажутся мне в миллион раз грязнее, чем даже самые грязные фантазии о нас троих. Несмотря на это, я не чувствую себя застенчивой, когда Эйден целует меня в шею, его руки скользят вокруг моей талии, его пальцы под поясом моих джинсов. Не успеваю я опомниться, как Эйден стягивает мою футболку через голову, а руки Ноя ложатся на мои джинсы, стаскивая ткань по бёдрам.

Они раздевают меня прямо на кухне, пока я не оказываюсь между ними в одних трусиках и лифчике.

Ной становится на колени между моих ног, его глаза прикрыты отяжелевшими веками, а выражение лица наполнено похотью.

— Я представлял тебя в своей голове, но эти образы не идут ни в какое сравнение с тем, как ты выглядишь сейчас.

— Она что, мокрая? — голос Эйдена тихо звучит у меня над ухом, его руки обхватывают мою грудь. Он просовывает палец под ткань моего лифчика, и мои соски немедленно твердеют от его прикосновения.

Ной не сводит с меня глаз.

— Ты промокла, Грейс?

Я стону в ответ, когда его лицо исчезает между моих ног, тепло его рта проникает через мои трусики, когда Ной целует меня. Он глубоко вдыхает и стонет.

— Я определённо думал об этом, — бормочет он приглушенным голосом, прижимаясь губами к моей прикрытой киске. — Она промокла. Прямо насквозь.

— Это правда, Грейс? — шепчет Эйден, медленно снимая мой лифчик, его язык дразнил меня, скользя под моим ухом, заставляя меня дрожать.

— Да. — Я едва выдыхаю это слово, когда Ной рычит и срывает мои трусики, разрывая их по швам, как животное.

Руки Эйдена заменяют чашечки моего лифчика — держа, поглаживая, разминая мои груди.

— У тебя потрясающие сиськи, Грейс. Я понимаю, почему ты хотел придержать их для себя, Ной.

— У него их никогда не было, — начинаю я.

Ной перебивает грубым и сердитым голосом.

— Я никогда их не имел так, как сейчас Эйден. Но вот этого у тебя никогда не было, — он хватает меня за бёдра, грубо тянет вперёд и прячет лицо между моих ног. Когда его тёплый, влажный рот накрывает киску, я почти теряю равновесие, но Эйден удерживает меня, прижимая свою эрекцию к моим ягодицам.

Я чувствую себя потерянной, пока Ной пожирает меня. Без прелюдии, без поддразниваний или неспешного начала его действий. Он полностью поглощает меня, как голодный мужчина, его язык гладит мой клитор, его стоны посылают вибрации через мою киску и острые ощущения возбуждения через моё тело.

Руки Эйдена повсюду, лаская мою грудь, его пальцы сжимают соски. Когда я тянусь к нему сзади, обхватив его ногу, отчаянно ища его твёрдость рукой, потому что я хочу почувствовать его, он просто тихо смеётся мне в ухо.

— Пока нет, сладкая. Это всё для тебя, так что, чёрт возьми, наслаждайся этим.

Двое горячих мужчин делают всё это для меня? Я не знаю, в чью жизнь я только что попала, но это определённо не моя жизнь.

Моя голова откидывается на грудь Эйдена, и я сдаюсь их рукам, их пальцам, их ртам, когда они продолжают поднимать меня всё выше и выше, моё дыхание становится всё прерывистее.

У Ноя волшебные пальцы. Он находит место внутри меня, от которого пальцы на моих ногах практически подгибаются, и нежно поглаживает его, пока Эйден шепчет мне на ухо грязные вещи.

— Ты трогала себя, думая о нас троих вместе?

Я громко стону, прежде чем выдавить слово «да», едва связное, когда Ной ругается, его голос приглушен, пока он сосёт мой клитор.

Голос Эйдена — низкий рокот в моём ухе.

— В тот день, когда мы были в твоём офисе, ты фантазировала о том, как я наклоняю тебя над столом и трахаю, не так ли? Ты думал о нас обоих.

Мой стон выдаёт меня.

Я сжимаю голову Ноя, когда его пальцы гладят меня быстрее, а его язык кружится вокруг моего клитора, пытаясь удержать его, потому что я боюсь потерять контроль. Я отчаянно пытаюсь не взорваться в этот момент, но я уже на грани, так близко, так быстро.

— Скажи мне, о чём ты думала? Я трахал тебя сзади, пока член Ноя был у тебя во рту? Или всё было наоборот?

Пальцы Эйдена находят мой рот, и я втягиваю их, посасывая между губ, как будто это его член. Его другая рука сжимает мою ягодицу, и когда он прижимает палец к моему отверстию, я слишком далеко зашла, чтобы протестовать, слишком далеко зашла, чтобы быть застенчивой, хотя ни один мужчина никогда не делал этого раньше.

Потом он шепчет.

— Я не могу дождаться, когда эта идеальная, тугая маленькая задница станет моей.

Как только он произносит эти слова, я взрываюсь. Ни один из моих высоконравственных, сверхконсервативных бойфрендов никогда не говорил со мной подобным образом. Я парю над обрывом, посылаемая пальцем Эйдена в моей тугой дырочке, языком Ноя на моём клиторе, и его пальцами внутри меня.

Кажется, я кричу. Я сильнее посасываю пальцы Эйдена, пытаясь заглушить себя, когда кончаю так сильно, что, кажется, могу упасть в обморок.

Они не дают мне прийти в себя. Я всё ещё кончаю, когда Ной скользит пальцами между моих ног, моя киска пульсирует от отсутствия его прикосновений.

— Нет, — умоляю я. — Не останавливайся. Пожалуйста.

Ной ухмыляется.

— Пожалуйста? — переспрашивает он. — Ты чертовски вежлива после того, как испытала оргазм.

Я пытаюсь пристально посмотреть на него, но терплю неудачу, потому что мои мышцы пульсируют, моя киска по-прежнему сильно сжимается снова и снова, и у меня нет силы воли, чтобы сфокусировать взгляд.

Ной улыбается, засовывая мокрые пальцы в рот, слизывает с них каждую каплю и стонет.

— Ты чертовски хороша на вкус, — заявляет он. — Ты должен попробовать её, Эйден.

Я всхлипываю, едва способная говорить, едва способная удерживать собственный вес, потому что мне кажется, что мои ноги превратились в желе.

— Думаю, я так и сделаю, — говорит Эйден. Прежде чем я успеваю подумать, что он делает, он заменяет Ноя между моих ног, нежно касаясь языком моего набухшего клитора. Я не знаю, куда смотреть — на восторженное выражение лица Эйдена, когда он начинает лизать меня, или на Ноя, когда он стоит в нескольких футах от меня, снимая футболку и бросая её на кафельный пол, его очевидная эрекция натягивает штаны, когда он наблюдает за нами.

— Я дрочил, думая о том, какой ты будешь на вкус, сладкая. И это лучше, чем я себе представлял.

Я стону, когда язык Эйдена ласкает меня нежно — исследуя меня, изучая меня, пока он облизывает каждую частичку моей влаги. Его движения мягче, вялее и медленнее, чем у Ноя. Он не торопится со мной, наслаждаясь каждой каплей этого, а не пожирает меня с такой интенсивностью, как только что сделал Ной. Он отличается от Ноя, но такой же горячий, и моё тело реагирует так же, как и тогда, когда Ной был у меня между ног — немедленно, как будто оно ждало этих двух мужчин целую вечность.

Это должно быть так неправильно. Всего несколько минут назад лицо другого мужчины было между моих ног, язык другого мужчины на моём клиторе, его пальцы глубоко погружались в меня, пока я кричала от оргазма. Но это не так, наоборот, это ощущается потрясающе.

Пульсирующая пустота снова уступает место всепоглощающему возбуждению, когда язык Эйдена входит в меня. Эйден трахает меня своим языком, двигаясь туда и обратно, где пальцы Ноя были несколько мгновений назад. Я закрываю глаза, отдаваясь этому ощущению.

Боже мой. Я уже близка к тому, чтобы кончить во второй раз.

Но я останавливаю себя.

— Нет, — шепчу я. Думаю, оргазм сделал меня более смелой. Или сумасшедшей. Наверное, и то, и другое. Это единственное объяснение, почему я говорю такое прямо сейчас. — Я хочу большего… мне нужно больше, чем твой рот на мне.

Едва слова слетают с моих губ, моё сердце начинает бешено колотиться в груди, даже когда робкая часть меня снова напоминает, что Первые Дочери не занимаются сексом с несколькими футболистами. У них скучный, миссионерский секс хороших девочек со своими давними бойфрендами, которые являются легендами Уолл-Стрит, или известными адвокатами, или независимо богатыми миллиардерами.

Но затем Эйден отстраняется от меня, встаёт, чтобы раздеться, и они с Ноем оба оказываются передо мной обнажёнными, и страшные мысли сменяются одной единственной мыслью:

Ни. Хера. Себе.

Я просто пялюсь.

— Вы… — мой голос срывается, а дыхание застревает в горле. — Эм… огромные.

Везде.

Они оба массивные — стена из скульптурных мышц, рельефный пресс и… самые большие, самые твёрдые члены, которые я когда-либо видела. Когда они начинают медленно поглаживать эти члены прямо передо мной, на моём лице появляется румянец, а пульсация между ног напоминает мне о том, чего я хочу.

— Ну, я больше, — говорит Эйден.

— Неужели? Ты, блядь, так думаешь? — Ной бросает ему вызов.

— Возможно, мы должны позволить Грейс решать, — отвечает Эйден, его глаза смотрят на меня. Он одаривает меня дерзкой улыбкой. — А ты как думаешь?

Думаю? Сейчас я ни о чём не думаю, потому что вся кровь в моём мозгу сместилась вниз. Я думаю, что мой IQ значительно упал, что делает меня глупой и неспособной сформировать полноценную мысль, не говоря уже о том, чтобы сформулировать связное предложение.

— Я думаю… — мой голос срывается, когда я набираюсь смелости и слов, чтобы сказать именно то, что думаю. — Я хочу…

— Только не говори мне, что ты лишилась дара речи, — поддразнивает Ной.

— Да, я хочу услышать, как твой хорошенький ротик точно опишет, чего ты хочешь, — вмешивается Эйден.

Ной стонет, его рука скользит по его длине.

— Я тоже.

— Я хочу… ваши члены, — я делаю паузу, выдыхаю и затем делаю глубокий, медленный вдох, прежде чем продолжить. Моё сердце бешено колотится в груди. Хорошо, я собираюсь сказать это. — Я хочу ваши члены. В. Своём. Рту. — Я делаю глубокий вдох между каждым словом не потому, что стараюсь быть выразительной, а потому, что пытаюсь сохранить мужество. — Я хочу попробовать вас обоих.

Секунду они просто стоят неподвижно — оба смотрят на меня, положив руки на свои члены.

Дерьмо. Разве я сказала что-то не то?

— Ладно. Это была не та реакция, на которую я рассчитывала.

Эйден бормочет себе под нос что-то неразборчивое.

— Твою мать, этот рот, — говорит Ной. — Ты уверена?

Уверена ли я?

Я собираюсь встать на колени и взять в рот члены двух футболистов. Нет, я ни хрена не уверена. Я думаю, что могу на время сойти с ума — или, черт возьми, окончательно свихнуться.

Я киваю, с трудом сглатывая.

— Да. Я в этом уверена.

— Грейс, — говорит Эйден низким горловым голосом. Он нежно целует меня, и я всё ещё ощущаю на его губах свой вкус. За его нежным поцелуем следует мощный поцелуй Ноя, каждый по-своему особенный и сексуальный.

Я провожу ладонями по их грудям и вниз по прессу, пока не достигаю их членов. Я опускаюсь перед ними на колени и беру их члены в свои руки.

— Чёрт, — стонет Ной. — Продолжай гладить меня вот так.

Когда Эйден стонет, это всё, что мне нужно для поддержки.

— Я бы предпочла, чтобы ты был у меня между губ.

— Чёрт, Грейс, у тебя такой грязный маленький ротик, — говорит Эйден.

Новая Грейс, похоже, взяла запреты старой Грейс и выбросила их в окно. Новая Грейс чертовски развратна. Я улыбаюсь Эйдену, беря его член в свою руку и облизывая его от основания до кончика. Затем я делаю то же самое с Ноем.

— Верно, — соглашаюсь я. — И я хочу, чтобы ты трахнул мой маленький грязный ротик.

— Продолжай так говорить, — начинает Ной, его голос дрожит, когда я обхватываю губами головку его члена, — и делать то, что ты делаешь, и я кончу в твой грязный ротик.

— Мы оба это сделаем, — произносит Эйден.

Моё сердце бешено колотится в ответ. Почему перспектива принять их обоих — попробовать их на вкус — заставляет моё тело реагировать именно так?

— Обещаете? — спрашиваю я.

Они оба рычат. Буквально. Как животные.

Я никогда раньше не смотрела порно, но чувствую себя порно-звездой, стоящей на коленях с двумя мужскими твёрдыми членами в руках — как будто я сексуальна, и сильна, и контролирую себя. Моя рука сжимает ствол Ноя, я поворачиваюсь в сторону, касаясь языком кончика члена Эйдена и пробуя солено-сладкий предэкулят там, где он бисеринками выступает.

— Это так чертовски горячо, — говорит Эйден, глядя на меня полуприкрытыми глазами.

Слегка поглаживая Ноя, я обхватываю губами член Эйдена. Я сосу, принимая его глубже, дразня его, отстраняясь, чтобы уделить внимание Ною. Я попеременно двигаюсь вперёд и назад, вбирая в себя каждого мужчину и смакуя разницу между тем, как их члены ощущаются у меня во рту, и тем, как их влажность ощущается на моём языке.

Когда я на мгновение закрываю глаза, Ной приказывает мне открыть их.

— Посмотри на меня, Грейс. Посмотри на нас. Мы хотим тебя видеть.

Так я и делаю. Мои глаза не отрываются от них, связь с каждым из них усиливается по мере того, как я быстро нахожу ритм. Их руки путаются в моих волосах — хватка Ноя крепче, Эйдена нежнее. Всё это должно казаться неправильным.

За исключением того, что это не так.

Они всё время говорят со мной, рассказывая, какой влажный, тёплый и тесный у меня рот, каково это, когда мой язык ударяет их члены, как они хотят, чтобы я заглатывала их всё глубже и глубже. Пульсация между ног усиливается в ответ на их грязные разговоры, пока я не начинаю стонать, пока сосу их, всё моё тело возбуждается от акта наслаждения обоих мужчин одновременно. Мои соски напряжены, умоляя о внимании, клитор так набух, что я едва удерживаюсь, чтобы не коснуться себя.

— Будто твой сладкий маленький ротик был создан для нас, — говорит Эйден, его рука ласкает моё лицо, когда я двигаюсь вниз по его члену.

— Он был создан для нас обоих, — рычит Ной, когда я поворачиваюсь к нему. Его пальцы вплетаются в мои волосы, когда он трахает мой рот, его движения менее нежные, чем у Эйдена, и я думаю, что он начинает терять контроль.

Думаю, мне это понравится.

Когда я отвлекаюсь от него, подставляя руку вместо губ, и поворачиваюсь к Эйдену, Ной издаёт долгий, разочарованный стон.

— Твой рот — это рай.

— Ты думала об этом, Грейс? — спрашивает Эйден, его глаза изучают мои. — Ты думала о том, чтобы отсосать нам обоим, когда трогала себя?

Я отстраняюсь, чтобы ответить, поглаживая каждого из них в своих руках, их члены хорошо смазаны моей слюной и их предсеменем.

— Да, — отвечаю я, задыхаясь от собственного возбуждения.

Прямо сейчас я хочу их так сильно, что не могу думать ни о чём другом, кроме непрекращающейся пульсации между ног. Прямо сейчас я хочу дрочить им, пока они не кончат на меня. Прямо сейчас я хочу проглотить их целиком.

— Зная, что мы оба у тебя в ладонях, ты становишься мокрой, не так ли? — спрашивает Ной. — Мы в твоей власти, и тебе это нравится.

Блядь.

— Да.

Эйден громко стонет, и думаю, что он может взорваться, когда я поглажу его. Но Ной рычит, убирая мою руку.

— Сейчас же просунь пальцы между ног.

— Покажи нам, какая ты мокрая, сладкая, — соглашается Эйден. Он подходит ко мне с членом в руке, наблюдая за мной.

Я уже знаю, насколько я мокрая.

Но теперь я им показываю. Просунув пальцы между ног, я покрываю их своей влагой и поднимаю так, чтобы они могли видеть.

— Я… действительно промокла.

Меня возбуждает тот факт, что эти двое мужчин стоят надо мной и дрочат. Я не уверена, кто я сейчас.

— Ты когда-нибудь прикасалась к себе в присутствии двух мужчин? — спрашивает Ной.

— Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — отвечаю я. — Я никогда не делал этого в присутствии одного человека, не говоря уже о двух.

— О, чёрт, — стонет Эйден.

— Просунь пальцы между ног, Грейс. Я хочу видеть, как ты трогаешь себя. Покажи нам, как ты трогала себя, когда думала о нас, — приказывает Ной.

Так я и делаю. Одной рукой упираясь в мускулистое бедро Ноя, я прижимаю пальцы к своему клитору, наблюдая, как они оба поглаживают свои члены надо мной. Их лица уже напряжены, и я знаю, что они, должно быть, близки к оргазму.

Я хочу попробовать их, когда они это сделают.

От этой мысли мне становится ещё жарче.

— Трахни себя пальцами, — говорит Эйден, как будто может читать мои мысли и желания.

Хныча, я делаю именно это. Моя киска скользкая, и мои пальцы легко скользят внутрь. Я не могу подавить стон, который срывается с моих губ, когда прижимаю ладонь к своему клитору.

Я хочу большего. Я хочу, чтобы они были внутри меня. Я хочу, чтобы они были у меня во рту.

Я хочу попробовать всё, что они могут дать.

Я практически в бреду, с ума схожу от похоти, когда приближаюсь к краю. Я трахаю себя пальцами, желая, чтобы это были их члены.

Потом Ной предупреждает меня.

— Чёрт, Грейс, я уже близко. Я кончу на твои идеальные сиськи, если ты не скажешь мне не делать этого.

— Не раньше меня, — вмешивается Эйден.

Я собираюсь упрекнуть их за соперничество — сопернический оргазм?! — но не делаю этого. Вместо этого, я смотрю на них и открываю рот.

Это буквально открытое приглашение для них.

— Ты этого хочешь, Грейс? — рычит Ной. — Ты хочешь, чтобы мы кончили тебе в рот?

Да.

Я киваю, не успев произнести ни слова, как перспектива попробовать их толкает меня через край, и я кончаю. Я хватаю Ноя за бедро, мои ногти впиваются в него, когда я кричу.

Мои крики смешиваются с их криками, когда они кончают мне в открытый рот. Вкус их спермы смешивается воедино, сочетание солёного и сладкого, знакомого и нового одновременно.

Я чувствую себя грязной. Абсолютно грязной.

И я никогда не чувствовала себя более живой.

22

Эйден

Твою мать.

Грейс стоит на коленях на полу, подняв лицо вверх. Грейс, глава фонда. Грейс, женщина, добровольно отдающая своё время на благотворительность для детей. Грейс, чёртова дочь Президента Соединённых Штатов Америки. Грейс — классная, умная, смешная, красивая и… вся в моей сперме.

Нашей сперме.

О чём, чёрт возьми, я думал? О чём, чёрт возьми, мы думали?

Она открывает глаза и смотрит на меня с пылающими розовыми щеками, её лицо сияет. Затем она берёт свой указательный палец, вытирает им капельку спермы возле подбородка и… помещает её в свой грёбаный рот.

Я думаю, что мог бы кончить снова, наблюдая, как она посасывает свой палец.

Как будто в ней щёлкнул выключатель или что-то в этом роде — робкая, нерешительная, застенчивая Грейс исчезла, а на её месте появилась чертовски уверенная в себе лисица.

Мы с Ноем хватаем её за руки и поднимаем на ноги.

Затем она замолкает, в её глазах мелькает сомнение.

— Это было… — её голос прерывается.

— Чертовски горячо, — быстро говорит Ной.

— Чертовски горячо, — соглашаюсь я, нежно целуя Грейс в губы. Я боюсь, что выражение, которое только что промелькнуло на её лице, означает, что она размышляет о только что случившемся и сожалеет об этом, собираясь с криком выбежать из кухни. Я сделаю всё на свете, чтобы удержать её от этого. — Мы должны привести тебя в порядок.

— Пойдём в душ, — предлагает Ной.

Я только что кончил, но мой член дёргается при мысли о том, чтобы пойти в душ с Грейс, даже если это будет одновременно и с Ноем. Меня не волнует, как я должен заполучить эту девушку. Я просто хочу её, даже если мне придётся разделить её.

— Мы определённо можем позаботиться о тебе в душе.

Я завожу одну руку за спину Грейс, а другую под колени, поднимая её прежде, чем она успеет запротестовать — или Ной может поднять её сам. Она кажется такой крошечной в моих руках.

— Я вполне способна пройти по коридору, — возражает она.

— Я знаю. Я просто беспокоюсь, что ты передумаешь и убежишь отсюда, а я не хочу, чтобы это случилось до того, как мы отправим тебя в душ.

— Это для твоего же блага, — вмешивается Ной, идя впереди нас к своей комнате.

— Для моего же блага?

— Мы устроили беспорядок, мы должны очистить тебя, — объясняет он.

— Мы действительно, на самом деле устроили беспорядок, — соглашаюсь я.

— Значит, душ только для меня, да? — лицо Грейс близко к моему, и я просто хочу целовать её снова и снова.

— Сто процентов, — заверяет её Ной. — У нас нет никаких неблаговидных намерений, не так ли, Эйден?

— Я не знаю, что это значит, но если Ной намекает, что я не собираюсь пытаться засунуть в тебя свой член при первой же возможности, ты должна знать, что он не говорит за меня. Потому что я собираюсь это сделать. Так что не роняй мыло.

Грейс игриво хлопает меня по груди.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты свинья?

Ной фыркает. Я игнорирую его, потому что, ну, я действительно не могу злиться на что-то прямо сейчас, не после того, как губы Грейс обхватывали мой член. На самом деле, я практически насвистываю, пока иду.

— В душе я покажу тебе, какой могу быть свиньёй, — отвечаю я преувеличенно соблазнительным тоном.

Грейс морщит нос.

— Не знаю, что это значит, но звучит ужасно.

Ной стонет.

— Серьёзно, чувак. Я никогда не понимал, в какие детские игры ты играешь на самом деле.

— Хорошо, что у меня большой член.

Грейс даже не может скрыть, как краснеет, когда я это говорю.

— Ты большой мудак, — говорит Ной.

Я несу Грейс в главную спальню — главную спальню Ноя — и в гигантский душ. Когда я ставлю её на ноги внутри на мраморную плитку, я натыкаюсь на Ноя, и на секунду, это, вероятно, самая неудобная и неловкая ситуация в истории человечества, даже если перед нами стоит обнажённая девушка.

В конце концов, Ной — мой лучший друг. И да, я видел его голым больше раз, чем могу сосчитать в раздевалках, но это не значит, что я хочу видеть его голым в любом другом контексте. Или что я хочу видеть, как он трахает женщину. Или что я хочу, чтобы он смотрел, как я трахаю женщину.

Или что я хочу, чтобы женщина делала нам минет одновременно.

Но я очень, очень хочу Грейс.

И то, что произошло на кухне несколько минут назад, не было таким уж неловким. Видя, как Ной опускает свой рот между ног Грейс, я должен был бы чертовски приревновать, но этого не произошло.

На самом деле, наблюдение за ними обоими возбуждало меня.

Я не знаю, что это значит, чёрт возьми.

Но у меня нет времени думать об этом, потому что в этот момент Грейс поскальзывается на мокром кафеле в душе, издавая тихий вскрик, когда падает на меня. Я быстро реагирую, схватив её за руку, чтобы поддержать. Когда она смеётся, падая мне на грудь, мои руки скользят по её спине, как будто это самая естественная вещь в мире.

В тот момент, когда Грейс касается меня, я снова твёрд. Как будто я подросток, а она первая девушка, в которую я влюбился. Мне чертовски стыдно за то, как сильно я хочу эту женщину.

Грейс смотрит на меня, положив руки мне на грудь, её зелёные глаза широко раскрыты и сияют. Когда я прижимаюсь губами к её губам, она открывается для меня. Её язык ищет мой, слегка неуверенно, хотя она только что держала мой член между губами. Тот факт, что она колеблется, делает её ещё более милой.

Я плыву на проклятом облаке. Настолько, что я даже не возражаю, когда Ной целует её. Или когда его руки обхватывают её грудь. Мы так соперничаем друг с другом во всём в этом грёбаном мире, и все же каким-то образом мы стоим здесь с Грейс в душе, намыливая её мокрое тело, как будто это чёртово командное усилие.

— Думаю, теперь я, наверное, чистая, — шепчет Грейс, когда я снова провожу руками по её груди.

— Ты уверена? Мы должны убедиться, — говорю я ей. — Например… прямо здесь. Определённо хочу убедиться. — Я провожу пальцами между её ног, где она тёплая и уже такая мокрая. На этот раз я стою перед ней. На этот раз я вижу, как меняется выражение её лица — как тяжелеют её веки, как она прикусывает губу, когда я медленно провожу пальцами.

За её спиной Ной проводит руками по её бедрам и ягодицам.

— А как же здесь, Грейс? — спрашивает он. Я не вижу, что он делает, но её глаза немного расширяются. — Такая тугая маленькая задница. Кто-нибудь бывал здесь раньше?

— Нет. — Она не произносит этого слова. Она стонет, и её киска сжимается вокруг моих пальцев, реакция Грейс на его прикосновение мгновенна. Я вонзаюсь в неё пальцами, поглаживая её, в то время как Ной прижимает свои пальцы к её заднице. Пока я набираю обороты, она крепко сжимает мои бицепсы для поддержки.

— Никто не был внутри тебя, — говорит Ной. — Кто из нас возьмёт твою сладкую, тугую маленькую девственную дырочку?

— Я… я не уверена, — шепчет она, глядя мне в глаза. — Кто из вас этого хочет?

Ной посмеивается себе под нос.

— Я гарантирую тебе, что мы оба хотим этого. — Я смотрю, как он прижимает свой член к её ягодице, и меня охватывает волна ревности.

— Если ты хоть на секунду подумаешь, что возьмёшь её сейчас… — рычу я.

— Я так близко, — умоляет Грейс, её голос звучит мягко, напоминая мне сосредоточиться на её удовольствии. Она тянется к моему члену, отвлекая меня от спора с Ноем, проводя рукой по длине, когда она всхлипывает. Я прижимаю кончики пальцев к текстурному местечку внутри неё, вызывая долгий стон.

— Кончай на мои пальцы, сладкая, — говорю я ей. — Кончай на мои пальцы, а потом кончай на мой член.

— И на мой, — перебивает Ной.

— Но сначала на мой.

— О, Боже! Чёрт. Прекратите. Спорить. — Грейс выдыхает слова, отпуская мой член и сжимая мои руки, жёстко кончая, её слова теряются в стонах. Её мышцы сжимаются на мне так сильно, что, клянусь, мои чертовы пальцы вот-вот сломаются, но я поглаживаю её и поглаживаю, пока она, наконец, не успокаивается, сильные конвульсии превращаются в нежное трепетание.

Первое, что говорит Ной, когда Грейс перестаёт стонать:

— Отлично. Никаких споров. — Он выжидает всего несколько секунд после того, как я просовываю пальцы ей между ног, а потом разворачивает её лицом к стене душа, поднимает руки Грейс над головой и кладёт ладони на мрамор. Вода из душа бежит по её обнажённому телу, стекая по коже маленькими ручейками. — Но ты моя. Я имею в виду, наша. И мы собираемся взять каждый дюйм тебя.

— Мы оба, — добавляю я.

— Ребята, — предупреждает она.

— Одновременно, — я изменяю свои слова. — Мы оба возьмём тебя одновременно. Видишь? Мы способны делиться.

— Мы можем поделиться. Мы будем делиться, — эхом отзывается Ной. Я смотрю, как он стоит позади неё, направляя свой член между её ног. — Чёрт, ты такая тёплая и мокрая. Я хочу проникнуть своим членом внутрь тебя прямо сейчас. За исключением того, что это оставило бы Эйдена в стороне. А ты хочешь нас обоих сразу, не так ли?

Грейс хнычет.

— Да.

Ной резко отходит в сторону.

— Почувствуй её влагу на своём члене, Эйден.

Когда я встаю позади неё и прижимаю свой член между её ног, она удовлетворённо вздыхает. Я провожу головкой члена по её щели. Её недавний оргазм всё ещё очевиден, половые губы по-прежнему опухшие, когда я касаюсь их.

Я так сильно хочу быть внутри этой киски прямо сейчас.

Вместо этого я отступаю назад, любуясь видом её задницы.

— Посмотри, какие мы, блядь, аппетитные, Ной.

— Ты хочешь, чтобы мы действовали вместе, Грейс? — спрашивает Ной, его рука движется вниз по его длине. — Ты хочешь, чтобы мы двигались по очереди? Ты хочешь, чтобы мы играли красиво?

— Да.

— Выпяти свою задницу, — требую я. — Выгни спину и покажи нам свою хорошенькую киску и маленькую попку.

Ной хватает её за задницу.

— Мы оба собираемся заявить на тебя права, дорогая.

Грейс оглядывается через плечо, её губы надулись, когда она выгибает спину ещё больше, гордо показывая себя нам. Прямо сейчас она похожа на грёбаный мокрый сон. Её глаза изучают нас, когда мы дрочим, каждый из нас кладёт руку на её ягодицы, раздвигая её так, чтобы мы могли видеть всё.

— Это принадлежит нам, — заявляет Ной. Я поглаживаю свой член, наблюдая, как он кончает прямо на её задницу, отмечая её как свою.

Нашу.

Блядь.

Я никогда не дрочил на женщину так, как сейчас — и никогда после другого мужчины.

Но я ничего не могу с собой поделать. Есть что-то первобытное в том, чтобы видеть, как Ной помечает свою территорию — нашу территорию — и знать, что она собирается полностью отдаться нам обоим.

Грейс наклонилась, полностью выставленная напоказ, и я отмечаю её как свою.

Она стоит там с нашей спермой, стекающей по ней, и я не знаю, видел ли я когда-либо что-то настолько чертовски горячее в своей жизни.

23

Ной

Чёртова девчонка.

Грейс лежит на спине на кровати, её лицо раскраснелось от оргазма в душе, на лице смесь удовлетворения и желания.

Я хочу стереть страстное желание с её лица. Я хочу, чтобы она была сыта.

Эта девушка заставляет меня так сильно желать её, что я снова твёрд, даже после того, как кончил дважды. Её рта мне было недостаточно. Дрочить на неё и помечать её тоже было недостаточно. Я хочу почувствовать, как её киска сжимается вокруг моего члена. Я хочу почувствовать, как она кричит от оргазма, когда кончает на меня.

После душа мы с Эйденом отнесли её в постель, положили между нами — дразня, целуя и мучая её снова без остановки, пока она не начала извиваться, умоляя почувствовать нас внутри себя.

Теперь лицо Эйдена спрятано между ног Грейс. Её стоны эхом отдаются в тишине спальни.

Я не знаю, как, чёрт возьми, мы трое оказались в таком положении. Мысль о том, что я разделю Грейс с кем-то — особенно с моим лучшим другом — безумна. Я не щедрый человек, и я никогда не делил женщину.

Кроме того, что я здесь с ней и Эйденом.

Это вообще не имеет никакого смысла. Это не имеет никакого смысла, что я смотрю на Эйдена, находящегося между ног девушки, которую вожделел, и что я не хочу убить его голыми руками за то, что он осмелился прикоснуться к ней. И это не имеет никакого смысла, что мысль о том, что Эйден и я находимся в ней одновременно, заставляет мой член так сильно напрягаться, что я думаю, что он может взорваться.

Я тянусь к презервативу на ночном столике и разрываю обёртку, раскатываю его по своей длине, слушая стоны и всхлипы Грейс, когда Эйден лижет её. Её стоны похожи на музыку, грёбаную симфонию, которая наполняет комнату.

Она откидывает голову назад, её взгляд встречается с моим, задерживаясь лишь на мгновение, прежде чем он движется вниз по моему телу и останавливается на моём члене. Грейс прикусывает нижнюю губу между зубами, то, что она делает, будучи возбуждённой.

Когда я возвращаюсь к кровати, Эйден поднимает на меня мрачный взгляд. Его ревность из-за того, что я вот-вот окажусь внутри неё, осязаема, и Грейс замечает это, её лицо смягчается, когда она опускается на колени перед ним на кровати. Она целует его, долго и чувственно, и я позволяю им насладиться моментом. Когда она отстраняется, ревностный взгляд стирается с лица Эйдена и заменяется похотью.

Я опускаюсь на колени позади неё на кровати, мои руки исследуют её тело сзади, в то время как Эйден поглаживает её спереди.

— Ты этого хочешь, Грейс? Ты уверена?

Она издаёт долгий стон.

— Уверена.

Эйден стонет.

— Ты думала о том, чтобы сосать мой член, пока Ной трахает тебя?

Она хнычет.

— Да.

Я кладу руку ей на спину, подталкивая её опуститься на локти, так что она становится на четвереньки между нами.

— Вот так? — спрашиваю я, лаская её ягодицу. Её половые губки выглядывают между ног, блестя от влаги, и я уже знаю ответ на свой вопрос, но хочу, чтобы она произнесла это.

— Да. — Её голос дрожит, когда она отвечает.

— Я хочу видеть, как ты берёшь член Эйдена в свой рот, — требую я, и она делает это, всхлипывая, когда обхватывает его губами. Его руки лежат на её затылке, когда он начинает входить в её рот. — Ты думала о том, чтобы сосать член Эйдена, пока мой член был бы погружен в тебя, и это заставило тебя кончить, не так ли? — я протягиваю руку между ног Грейс. Она такая чертовски мокрая.

Она стонет в ответ, её голос приглушен членом Эйдена.

Я больше не могу ждать. Вдавливая свой член в её киску, я на мгновение замираю внутри её входа, наслаждаясь ощущением тесноты. Она выгибает спину и толкает бёдрами в мою сторону, явно жадная до моего члена.

Так что я даю ей то, что она хочет.

Схватив её за бёдра, я погружаюсь в Грейс одним быстрым движением, пока не проникаю глубоко, мои яйца прижаты к её половым губкам. Она такая тесная, что у меня перехватывает дыхание, и мне приходится на секунду остановиться, пока она приспосабливается к моему размеру.

Грейс стонет, долго и громко. Но это не единственный звук, который я слышу. Эйден тоже стонет — слишком низко и гортанно и совершенно первобытно, в отличие от всего, что я когда-либо слышала от него раньше. Когда я смотрю на него, на его лице появляется выражение муки. Схватив Грейс за волосы, он толкается её в рот сильнее, чем раньше, явно возбуждённый тем, что я трахаю её.

Я думаю, что это ревность так его заводит, пока он не произносит:

— Трахни её, — хриплым голосом он подбадривает меня. Когда он толкается глубже в её рот, чтобы подчеркнуть, Грейс стонет, качая своей задницей против меня и подстёгивая меня. — Трахни её и скажи мне, как ощущается её киска.

Потом я понимаю, что он не ревнует. Он возбуждён. О, чёрт. Я толкаюсь сильнее в Грейс, мои движения ускоряются, когда она приспосабливается ко мне.

— Её киска — лучшее, что есть на свете. — Это не преувеличение. Я говорю честно. Это лучшее, что я когда-либо чувствовала в своей жизни. — Она горячая. Такая чертовски горячая, влажная и тесная. Чёрт, она безумно тесная. Её киска подходит мне как перчатка, Эйден.

— О, боже, — выдыхает Грейс, её слова звучат приглушённо. Она стонет снова и снова, встречая меня с каждым толчком, брыкаясь против меня, чтобы насадить себя на мой член.

— Прямо как её рот, — бормочет Эйден. — Её тёплый, влажный, плотно сжатый, идеальный рот.

Я с силой опускаю руку на ягодицу Грейс, заставляя её взвизгнуть. Её мышцы крепко сжимают мой член в ответ на удар.

— Это то, что тебе нравится, Грейс? Использовать свой идеальный рот, чтобы сосать член Эйдена, пока я похоронен внутри тебя? Быть полностью заполненной нами обоими?

Она отстраняется от Эйдена, чтобы ответить.

— Да. Мне нравится это.

Я не могу насытиться ею.

— Ты хочешь, чтобы мы вошли в тебя, не так ли, сладкая? — спрашивает Эйден. — Ты хочешь, чтобы мы наполнили тебя с обоих концов?

— О, боже, — снова стонет она, её слова звучат приглушённо.

— Потри свой клитор, милая, — говорю я ей, потому что уже начинаю терять контроль. Я хочу, чтобы она кончила на мой член, чтобы почувствовать, как её киска сжимает меня, пока ничего не останется. — Ты кончишь на мой член и проглотишь всё до последней капли, что Эйден даст тебе.

— О, чёрт, — рычит Эйден.

Грейс тянется между своих ног, балансируя на коленях и одной руке, когда Эйден трахает её рот теперь быстрее. Возбуждение нарастает внутри меня, когда я погружаю свой член глубже в неё, наслаждаясь тем фактом, что она такая чертовски влажна для нас.

Я теряю счёт времени. Я теряю счёт всему, кроме того, как Грейс чувствуется, как она сжимает мой член, как её задница выглядит, когда я проникаю и выхожу из неё, и как она сосёт член Эйдена. Единственное, что я осознаю сейчас, это ощущения — звук моих тяжёлых, наполненных до отказа шаров у нижней части киски Грейс, её всхлипывания, которые превращаются в тихие стоны, когда она приближается к кульминации, грязные слова Эйдена, побуждающие её сосать сильнее, быстрее, глубже.

Теперь все ощущения — влага и пот, тяжёлые вздохи и кряхтения, стоны и крики. Теснота, влажность и мягкость Грейс на мне.

Пока она не закричит громко, её голос прорвётся сквозь все остальные ощущения, когда она кончит. Как только она начинает испытывать оргазм, её киска сжимает мой член, мгновенно вызывая оргазм. Я сжимаю её бедра, притягивая её так сильно, как это вообще возможно, трахая её всё сильнее и сильнее, когда я отпускаю её. Её мышцы сжимают меня, доят и требуют от меня всего.

Я не закрываю глаза. Я вхожу в неё с открытыми глазами, наблюдая, как лицо Эйдена искажается, и он кричит, хватая её волосы у корней, когда кончает ей в рот. И я зачарованно смотрю, как Грейс глотает всё, что у него есть, даже когда её киска продолжает сжимать мой член.

На несколько минут всё в комнате замирает. Единственный звук — это наше дыхание, больше похожее на пыхтение, когда мы втроём пытаемся отдышаться.

Чёрт возьми. Чувство освобождения безумно, как будто с моих плеч свалился груз, сдерживаемое разочарование, которое пришло от того, что я был рядом с этой девушкой и не мог глубоко погрузиться в неё.

До сих пор.

Я глубоко вздохнул. Проблема в том, что ещё до того, как мой член перестанет пульсировать, я знаю, что эта девушка станет моей зависимостью. Только я хочу большего. А хотеть кого-то вроде неё — опасное искушение, потому что она совершенно недосягаема.

24

Грейс

Сейчас полночь. Так показывают часы на моём телефоне, и я знаю это, потому что проверила их примерно триста раз. Сейчас полночь, и я, Грейс Салливан, глава благотворительного фонда и дочь главного представителя добрых старомодных американских семейных ценностей, лежу в постели между двух мужчин. Двух по-настоящему горячих мужчин. Двух очень, очень горячих мужчин, которые только что оттрахали меня, снова отнесли в душ и вымыли, а потом положили обратно в эту кровать.

Двух футболистов, которые овладели мной, как будто это была самая нормальная ситуация во всём мире.

А потом быстро уснули.

Теперь я зажата между Ноем и Эйденом, лежащими на спинах по обе стороны от меня и громко храпящими. Это не обычный храп. Они похожи на два товарных поезда. Или бензопилы. Соревнующиеся храпуны. Интересно, как, чёрт возьми, я спала в этом доме, не слыша их раньше сквозь стены?

Я должна быть измотана после четырёх оргазмов. Четырёх! Самое большее количество оргазмов, которые парень когда-либо дарил мне за одну ночь — ровно один, и он не шёл ни в какое сравнение с этим. Я даже не уверена был ли у меня настоящий оргазм до Ноя и Эйдена. То, что произошло сегодня с ними, было сногсшибательным, пальце-подгибающим, осе-смещающим сексом.

Непристойным, раскованным, чёрт-возьми-что-я-делаю сексом.

С двумя мужчинами.

С двумя футболистами с безнравственной репутацией.

С двумя мужчинами, которые были очень хороши в том, что они делали сегодня вечером — с их ртами и членами. Разделяя меня между собой.

Они, наверное, уже делали это раньше.

Эта мысль приходит мне в голову, и у меня перехватывает дыхание, а сердце пропускает несколько ударов.

Нет, это неправда. Ты видела, как они сражались за тебя, как они боролись за тебя. Эти мужчины не стали бы делить женщин.

За исключением того, что они спортсмены. У футболистов много фанаток, не так ли? Женщины кидаются на них, как на рок-звёзд.

Вроде того, как ты только что бросилась к их ногам? В моей голове вспыхивает образ: я стою на коленях перед ними на кухне, сосу их члены один за другим, а затем умоляю их кончить мне в рот.

Какого чёрта я умоляла двух мужчин трахнуть меня?

Сексуально уверенная, опьяненная-от-собственной-похоти Грейс внезапно исчезла, вместо неё появилась напуганная-до-смерти Грейс. Эта Грейс полностью поглощена мыслями о последствиях того, что только что произошло между нами тремя.

Нас ведь так легко могут вычислить. Требуется только один человек, вошедший в неподходящее время, или один человек, заметивший жест или взгляд, и…

Это будет на первых полосах газет по всему миру.

Почему я позволила своему либидо взять надо мной верх? Принятие импульсивных решений — это не то, чем я занимаюсь, это и есть предел импульсивного принятия решений.

Паника подступает к горлу, и я выбираюсь из постели. Я должна выбраться отсюда. Что, если существует угроза, причина, по которой моя охрана должна найти меня посреди ночи? Это моё оправдание для побега, хотя вероятность того, что это произойдёт, бесконечно мала.

Я двигаюсь осторожно, беззвучно, стараясь не разбудить спящих гигантов. Впрочем, мне не стоит волноваться, потому что ни один из них не шевелится. Я открываю ящик комода Ноя, радуясь, что первый, выдвинутый мной, полон футболок. Я натягиваю майку через голову и выскальзываю из спальни, на цыпочках пробираюсь через дом и возвращаюсь на кухню за одеждой.

За всей нашей одеждой. Чтобы избавиться от улик.

Я видела достаточно эпизодов «Закон и Порядок», чтобы знать, что избавиться от улик на самом деле невозможно. Такие вещи всегда обнаруживаются. Кто-то всегда узнаёт.

Я забираю одежду обратно в комнату Ноя и складываю её в небольшую стопку у изножья кровати. На секунду подумываю о том, чтобы снова лечь с ними в постель. Я рассматриваю вариант, чтобы не быть трусихой и заснуть между ними, проснуться вместе и повторить утром то, что произошло вчера вечером.

Но я не настолько храбрая. Вместо этого я на цыпочках возвращаюсь в комнату для гостей, падаю на кровать и натягиваю на себя простыни. Я сижу там несколько минут с телефоном в руке, прежде чем набраться храбрости и написать Ви.

Она единственный человек в мире, которому я могу доверять и рассказать о том, что произошло. Она отвечает меньше чем через минуту.

Знаешь, ты была в режиме радиомолчания. Мне было интересно, когда же ты дашь о себе знать. Позвони мне.

Когда я перезваниваю, она отвечает после первого гудка, её голос полон ожидания.

— Ну?

— Что, ну?

— Это ты та, кто с отчаянием пишет мне посреди ночи. Выкладывай, или я начну пытаться угадать, что ты сделала.

Я застонала.

— Ты и не догадаешься, потому что это в десять раз хуже, чем ты можешь себе представить.

— Хуже? — Ви хихикает. — О, дорогая, скажи мне, что это не разочаровало.

— Ты понимаешь, о чём я говорю? — спрашиваю я, и мой голос поднимается на октаву. Я перехожу на шепот. — Ты знаешь, почему я звоню?

Я практически слышу, как глаза Ви закатываются.

— Давай посмотрим. У меня только степень бакалавра в области дизайна одежды и нет лицензии частного детектива, но я попробую. Ты отправилась в поход с двумя самыми горячими футболистами в мире, в самую глушь, на роскошное ранчо.

— Откуда ты знаешь, что это роскошное ранчо? — перебиваю я её.

— Дай мне закончить, — упрекает Ви. — И, пожалуйста, конечно оно роскошное. Ной Эшби — мультимиллионер. Он не живёт в крошечной бревенчатой хижине без водопровода. В любом случае, два горячих футболиста, роскошное ранчо и одна напряженная и скованная президентская дочь? Мне не нужно семи пядей во лбу, чтобы понять, что тебя утрамбовывали по полной.

— Я не напряженная и не скованная, — протестую я, хотя и морщусь от грубых слов подруги. — И утрамбована? Это действительно отвратительно.

— Совершенно верно. Скованная, — повторяет Ви. — А секс по своей сути отвратителен — телесные жидкости, окорока бьются друг о друга, спермо-снайперы разбрызгивают сперму…

— О, Боже мой! Сперма? (прим. перев. — spooge (табуированная лексика) — сперма) Кто вообще употребляет это слово? Да что с тобой такое?

— Я просто демонстрировала тебе, что использование фразы «утрамбовали по полной» — ни в коем образе, виде или форме не является таким отвратительным, как может показаться.

— Не могла бы ты избавить меня от выразительных описаний?

— Если ты скажешь мне, какого чёрта женщина, которую отжарили на вертеле два славных парня, звонит мне в полночь, когда она должна быть одной из составляющей сэндвича с футболистами.

— Отжарили на вертеле?!

— Ну, знаешь, член с обеих сторон, — уточняет Ви. — Я считаю, что так всё и было. Если только ты с самого начала не решилась на двойное проникновение, то в этом случае я с большим энтузиазмом поздравляю тебя и выражаю тебе свое глубочайшее уважение.

— Я говорю серьёзно, Ви.

— И я тоже, если бы ты приняла их в задницу и в киску, я бы очень искренне поздравила тебя, но только с малейшим намёком на ревность.

Я на мгновение замолкаю, демонстративно игнорируя её грубые слова.

— Я сбежала из комнаты.

— О Господи, Грейс. Ты сбежала с места преступления, когда они приставали к тебе?

— Нет, не тогда, когда они приставали ко мне, — раздражённо уточняю я. — Эта было… ну, хорошо.

— Хорошо, — перебивает Ви. — У тебя только что был секс втроём, и всё, что ты можешь сказать, это то, что это было хорошо? Это звучит не очень хорошо.

Боль между ног напоминает мне о том, как это было замечательно.

— Это было… безумие, Ви.

Я не делаю сумасшедших вещей. Я не веду себя дико, безумно или импульсивно. Я делаю это… размеренно. Под контролем.

— Угу. И именно поэтому ты сейчас прячешься под одеялом в своей комнате, разговаривая со мной шёпотом по телефону, вместо того чтобы высасывать сперму из члена футболиста.

— Перестань говорить сперма.

— Почему. Ты от этого заводишься?

— Ты что, под кайфом?

— Трезва как стёклышко, — говорит Ви. — И для протокола, я просто пытаюсь заставить тебя посмеяться над этим дерьмом. Ты не можешь воспринимать всё так чертовски серьёзно, иначе умрёшь от сердечного приступа.

— Я переспала с двумя парнями. Ну, с одним. Другому отсосала. Ви, это не то, что я делаю.

— Я всё понимаю. Вот почему я тебя поздравляю. Если бы ты делала это всё время, это не было бы чем-то особенным. Грейс Салливан, самая упёртая девушка из всех, кого я знаю, занималась случайным сексом с двумя мужчинами одновременно.

Случайный секс. Её слова лишили меня дара речи. Она права. Вот что это было, и ничего больше. Ной и Эйден — профессиональные футболисты, на которых постоянно бросаются женщины, а я — дочь Президента. Это не может быть ничем иным, кроме как случайным… даже если у меня не было секса в течение двух лет, и я просто окунулась в это с головой, ощущая это настолько не случайным, насколько возможно для меня.

— Ты замутила с двумя мужчинами, и миру не настал конец, — продолжает она, но вместо того, чтобы успокоить меня, это просто снова напоминает мне, что кто-то может узнать.

— Очень даже может быть. Мы обе об этом знаем.

— Это слегка драматично, тебе не кажется?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Политический мир взорвётся, если кто-нибудь узнает, что произошло.

— Так что пусть они ничего не узнают.

— Всё становится явным, Ви, — шиплю я. — Это всего лишь вопрос времени.

— Не говори глупостей. Люди годами хранят секреты. Вспомни все любовные романы о внебрачных детях. Чёрт возьми, подумай обо всех этих политиках, скрывающих свои делишки и внебрачных детей. Вы трое зрелых, взрослых людей, которые прекрасно умеют хранить секреты.

— Ну, насчёт зрелой части я не уверена, — шучу я.

— Неужели я улавливаю намёк на юмор в твоём напряжённом голосе? — спрашивает Ви.

— Немного, — признаю я.

— Это только начало, — говорит Ви. — А теперь, со всей серьёзностью… расскажи мне всё.

— Я не рассказываю о своих связях, — протестую я, чувствуя себя защищённой от того, что произошло между Ноем, Эйденом и мной.

— Но это было хорошо?

— Это было хорошо. Очень, очень хорошо. — Даже слишком хорошо. Даже сейчас, измученная после того, как меня «утрамбовали по полной», как выразилась Ви, моё тело жаждет их прикосновений.

Это случайность. Это должно быть случайностью.

Кто-то должен сказать это моему телу, потому что прямо сейчас мне кажется, что это вполне может быть зависимостью.

— Так что возвращайся в строй, — говорит Ви. — Иди и возьми их, тигрица. Ни пуха ни пера. Отсоси член — или два. Разбуди этих мальчиков, и помести их в себя.

Я тяжело выдыхаю и закатываю глаза, даже если она не видит моего лица.

— Когда ты встречаешься со спортсменами…

— Трахаюсь, — поправляет Ви. — Когда я трахаюсь со спортсменами. Я иногда встречаюсь с ними, но продолжай.

— Когда ты трахаешься с этими качками, которые привыкли к грязным, подростковым разговорам в раздевалке, они когда-нибудь были потрясены твоим грязным ртом?

— Всё время, куколка. Всё время.

25

Эйден

Ммм.

Я ощущаю тепло от тела Грейс, и образ того, что произошло прошлой ночью, вспыхивает в моей голове ещё до того, как я открываю глаза.

В моём ещё не проснувшемся состоянии, я протягиваю руку, чтобы притянуть её к себе, моя рука касается её ягодицы и…

Какого хрена?

Это не Грейс я прижимаю к себе.

Я практически отпрыгиваю на другую сторону кровати в то же самое время, когда Ной рычит.

— Если твоя рука хотя бы приблизится к моему члену, клянусь, я…

— Чувак. Почему ты прижимаешься ко мне? — удивлённо спрашиваю я.

Ной уже стоит у кровати, натягивая боксеры.

— Ты положил голову мне на грудь, придурок.

— Если и так, то только потому, что твоя грудь похожа на женскую. — Я роюсь в куче своей одежды на полу. — Возможно, ты становишься немного мягче. Тебе действительно нужно пересмотреть свою межсезонную подготовку.

— Пошёл ты, — ворчит Ной. — Где, чёрт возьми, Грейс?

— Очевидно, ушла, — не подумав, отвечаю я. И тут меня осенило. — Она действительно трахнула нас и ушла?

Ной хмурит брови и поворачивается, чтобы направиться в ванную, полностью игнорируя меня. Ну, может быть, Ной и привык к тому, что цыпочки убегают с криком после того, как он их трахнет, но со мной такого не происходит.

Я тот, кто уходит. Я тот, кто должен придумать умный (или не очень умный) предлог, чтобы бросить девушку после того, как мы переспим.

Ни разу за все мои двадцать шесть лет женщина не бросала… ну, «Эйдена Джексона». Сматываться-посреди-ночи — это один из моих фирменных приёмов — не то чтобы я им гордился, но я никогда не был с девушкой, которую хотел бы увидеть на следующее утро. Ни разу я не был тем, кого бросали посреди ночи.

Я уже надел брюки и натягиваю футболку, когда Ной выходит из ванной и останавливается в дверях.

— А что, тебе грустно, что она не осталась рядом и не обняла тебя?

— Пфф. По крайней мере, тогда она была бы между нами, и я бы не проснулся рядом с твоей тупой задницей.

— Это ты пытался пощупать мою тупую задницу.

— Только потому, что она была похожа на женскую, — я делаю паузу. — Серьёзно. Она как у младенца. Какой крем ты используешь?

По лицу Ноя пробегает мрачное выражение.

— Я использую лосьон «Заткнись нахуй».

— Ты сегодня чертовски раздражителен. Очевидно, то, что ты трахаешься, не делает тебя меньшим мудаком.

— У меня всё было в полном порядке, пока я не проснулся, — ворчит Ной.

— Ты думаешь, Грейс испугалась?

— Чёрт возьми, я не знаю. Может быть. Возможно. После того дерьма, что случилось прошлой ночью, разве не так?

— Я только что проснулся в одной постели с тобой. Я и так уже на взводе. — Это вовсе не ложь.

— Ну, значит, нас двое. Не то чтобы я хотел проснуться с тобой в своей постели.

Это чертовски неловко. Мы с Ноем были лучшими друзьями с тех пор, как я себя помню. Мы вместе прошли через множество ситуаций.

Такая ситуация никогда раньше не возникала.

Я тяжело выдыхаю и прочищаю горло.

— Может, нам… эм… поговорить об этом или ещё что-нибудь?

Ной кривится.

— У тебя есть чувства, которыми ты хочешь поделиться?

— Чёрт возьми, нет, у меня нет никаких грёбаных чувств. Да что с тобой такое?

— Это ты хочешь поговорить, — фыркает Ной, роясь в ящике комода и вытаскивая оттуда спортивную одежду.

— Ну, нам ведь нужно поговорить с Грейс, не так ли? — спрашиваю я.

Плечи Ноя поникли.

— Да, полагаю.

— Ты полагаешь? Я же тебя спрашиваю. Телки не бросают меня после секса.

— Ты думаешь, у меня есть опыт в этом деле?

— Девушки убегают от тебя? Я думаю, что ты мог бы быть экспертом.

Ной хмурится.

— Ты же не думаешь, что она уехала с ранчо и вернулась домой?

Дерьмо. Об этом я как-то не подумал.

— Я не думал, что секс был настолько плох.

Ной смотрит на меня, как на идиота.

— Он не был… то есть я так не думаю.

— Он не был, — соглашаюсь я, а затем повторяю это снова, чтобы успокоить себя. — Это было довольно горячо — быть с одной и той же девушкой. Я имею в виду… — я прочищаю горло.

Ной пожимает плечами.

— Да, наверное. Я имею в виду, что это было не так ужасно, как я думал, наблюдать за тобой с ней.

— Не так ужасно? Мне показалось, что тебе это очень понравилось. Это ты говорил ей, как сильно хочешь смотреть, как она глотает мою сперму, пока ты кончаешь в неё. — Я говорю это прежде, чем успеваю подумать о том, что произношу, главным образом для того, чтобы задеть Ноя за живое.

Лицо Ноя краснеет. Чёрт возьми! За все годы, что я его знаю, я ни разу не видел Ноя смущённым. Я почти чувствую себя плохо. Почти.

Он шаркает ногами и откашливается.

— Ну что, ты закончил?

— Да. Больше никаких разговоров. Ты хочешь найти Грейс или пойти в спортзал?

Найти Грейс — вот правильный ответ. Это то, что мы должны сделать, по крайней мере, это было бы чувственным поступком, но у меня внезапно возникает потребность в чём-то, что не включает меня в постели с моим лучшим другом.

— Спортзал, — ворчит Ной. — Сколько ты выжимаешь?

— Больше, чем ты, — бросаю я вызов.

С этим всё возвращается к норме. Или что там сейчас, чёрт возьми, норма.

26

Ной

Прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как произошло то, что случилось между Эйденом, Грейс и мной. Мы провели несколько часов в тренажёрном зале, обскакивая друг друга, поднимая тяжести и не говоря ни о чём другом.

Но с Грейс всё было странно. Она почти не появлялась весь день, утром отправилась в туристический поход, а потом пронеслась по дому, направляясь днём на какое-то упражнение на доверие, к которому она демонстративно не пригласила нас присоединиться.

Теперь все ребята собрались вокруг пылающего костра в последнюю ночь лагеря, поджаривая хот-доги и зефир. Мы с Эйденом здесь тусуемся с детьми, пытаясь компенсировать то, что были придурками на днях и чуть не подрались перед ними. Мы даже провели последний час перед тем, как жарить хот-доги, бросая футбольные мячи и обучая ребят игре.

Грейс определённо избегала нас. Она почти не смотрит нам в глаза и либо действительно чертовски занята в лагере, либо притворяется, чтобы не разговаривать с нами. Я не знаю, что это, чёрт возьми, может значит. Либо она полностью напугана тем, что произошло, либо думает, что это не имеет большого значения. Как бы то ни было, она не может просто избегать разговоров с нами вечно, по крайней мере, я надеюсь, что нет — особенно потому, что я хочу, чтобы то, что случилось, продолжалось.

— Теперь будет очень неудобно иметь её в качестве соседки, — говорит Эйден. — Я же говорил тебе, что это будет странно.

— Ты ничего такого не говорил, — поправляю я. — На самом деле, это я сказал тебе не гадить там, где ты ешь.

— Это был хороший совет.

Грейс совершила обход, разговаривая со всеми ребятами и вожатыми, и она выбрала именно это время, чтобы поприветствовать Луи и Спенсера, которые стоят рядом с нами, толкая друг друга локтями и шутя о сосисках.

— Ребята, у вас уже есть хот-доги? — спрашивает она их.

Спенсер кивает.

— Мы собираемся сходить за сосисками. — Он сильно подчёркивает слово сосиски, прежде чем хихикнуть.

Рядом со мной Эйден тихонько посмеивается.

— Сосиски, — повторяет он.

Я бросаю на него быстрый взгляд.

— Я хочу большую жирную сосиску, — фыркает Луи. — Хочешь большую жирную сосиску, Спенсер?

— Иди и возьми хот-доги у вожатых, — строго говорит Грейс, явно пытаясь сменить тему разговора. — И не бегай с палочками для жарки.

— Да, — соглашается Спенсер, толкая локтем Луи. — Иди за своей сосиской.

— А можно мне взять палочку, чтобы поджарить две сосиски одновременно? — спрашивает Луис. — Я умираю с голоду. Я хочу две.

Мне кажется, я слышу, как Эйден фыркает.

Лицо Грейс бледнеет.

— Не жадничай, — говорит Спенсер. — Вожатые говорили по одной, а не по две. Только жадные люди хотят две.

Я прервал его.

— Иди и возьми свои сосиски.

Между нами троими возникает неловкое молчание, прежде чем Эйден его нарушает.

— Да. Итак, говоря о двух сосисках…

Черт возьми!

Глаза Грейс округляются, и она откашливается.

— Нет, нет, нет, — говорит она, качая головой, прежде чем что-то пробормотать и схватить за руку проходящего мимо вожатого, притворяясь, что ей нужно поговорить с ним, но совершенно очевидно, что она просто пытается уйти от нас как можно быстрее.

Я свирепо смотрю на Эйдена.

— Чёрт возьми, Эйден. Серьёзно? Это то, с чего ты начал: «Говоря о двух сосисках»?

— Что? Они смеялись над двумя сосисками. Ну же. А ты не подумал о том же самом?

— Это к делу не относится, — шиплю я. — Очевидно, она уже чувствует себя неловко. Это ещё один способ сделать всё более неловким.

— Ты предполагаешь, что она чувствует себя неловко. Может быть, она просто хочет «переспали и разбежались».

— А ты не хочешь этого?

Эйден выглядит смущённым.

— Нет.

— Ну, тогда нам надо с ней поговорить. И нам нужно сделать это менее неловко. Есть какие-нибудь блестящие идеи?

— Цветы, — подсказывает Эйден. — Цыпочки любят цветы.

— Отличная идея, — саркастически говорю я ему. — Почему бы тебе не сбегать за цветами в семь часов вечера? Может быть, на бензоколонке дальше по дороге есть несколько шикарных букетов.

— Ну, может, тебе стоит связать ей шарф?

— Я не понимаю, о чём ты говоришь.

— О, я думаю, что понимаешь.

Я смотрю на него прищуренными глазами, сжав кулаки.

— Кто тебе сказал?

— Однажды ты забыл свои вязальные спицы.

— Однажды, это когда? — спрашиваю я, всё больше раздражаясь. — Ты что, рылся в моём дерьме?

— Однажды — это примерно шесть месяцев назад, — признаётся Эйден. — На твоём старом месте.

— И ты в курсе этого уже полгода?

— Я всё понимаю. Это был настоящий золотой самородок информации. Я ждал подходящего момента, чтобы сбросить его.

— У тебя потрясающее чувство времени.

— А что я могу сказать? Я — Эйден Джексон.

— Иди, найди цветы, - говорю я ему. — И не торопись, мать твою. На самом деле это может занять всю чёртову ночь.

27

Грейс

Хорошо, я сбежала. Это было низко — встать и уйти посреди ночи. Я знаю. Но мне действительно нужно было поспать, а вы оба безумно громко храпите, поэтому я ушла. А вы не думали о том, чтобы воспользоваться полосками для носа против храпа?

Я тяжело выдыхаю. Нет. Это определённо неубедительно. Худшее извинение на свете.

Я делаю ещё один глубокий вдох. Просто будь честной. Я могу быть честной. Я была вне себя от страха.

Да и вообще, кто бы ни испугался? Я не занималась сексом уже два года, и моя первая попытка вернуться к свиданиям — нет, не свиданиям, а случайному сексу — это когда двое мужчин кончают мне в рот. И на мою задницу. И нагибают меня в спальне…

Боже. Моё лицо будто в огне.

Я не уверена, что Ной и Эйден вообще захотят увидеть меня сегодня, особенно после случившегося у костра. Но всё же! Эйден со своим комментарием про сосиски прямо среди толпы ребят и вожатых? Кто-то мог бы сложить дважды два. Гораздо лучше было сбежать оттуда, чем упасть в обморок, что, вероятно, и должно было произойти дальше.

Это также последняя ночь в лагере, и мы уезжаем завтра. Несмотря на то, что Ной, Эйден и я собираемся снова стать соседями, я чувствую внезапное желание извиниться.

Или сбежать обратно в мой дом и никогда больше их не видеть.

Рациональная, ответственная часть меня говорит, что я должна сделать последнее. Это было бы безопаснее, легче и проще.

И всё же я бродила по этому дому, разыскивая их обоих, и прокручивала в голове свои объяснения. А теперь я стою здесь, перед единственной дверью в этом доме, за которую ещё не заглядывала.

Я делаю глубокий вдох и стучу, прежде чем открыть. Ной сидит в глубоком кожаном кресле в углу… что бы это ни было. Библиотека? Берлога? Комната здесь не в таком деревенском стиле, как всё в остальном доме. Здесь преобладает красное дерево и насыщенные цвета с книгами, расставленными на полках от пола до потолка. В одном углу комнаты стоит огромный деревянный письменный стол, а в другом — бильярдный стол.

Я чувствую на себе взгляд Ноя. Он даже не пытается скрыть свой пристальный взгляд, скользящий вниз по моему телу, заставляя меня слишком хорошо осознавать тот факт, что я приняла душ и переодела джинсы и футболку, которые были на мне ранее вечером у костра. Мои рассуждения сводились к тому, что от костра мои волосы пахнут дымом, но это ещё не вся правда. По крайней мере, это не объясняет, почему я переоделась в платье — повседневное, чёрное хлопковое, ничего особенного — и добавила тушь для ресниц и немного блеска для губ.

— Впечатлена? — спрашивает Ной.

— Слегка.

— В конце концов, у неё есть чувство юмора.

— У меня есть чувство юмора, — протестую я. — Только не тогда, когда дело доходит до этого…

— До сосисок? — спрашивает Ной.

— Именно.

— И до того, чтобы остаться на ночь?

Моё лицо горит.

— Насчёт этого…

— Насчёт этого. — Ной смотрит на меня, выражение его лица пустое, но глаза напряжённые, сосредоточенные на мне.

— Я пришла сюда, чтобы всё объяснить, — начинаю я. — Вообще-то, я немного побродила по дому, разыскивая тебя и Эйдена.

— Эйден уехал… — Ной смотрит на часы. — Уже как два часа.

— Оу.

— Он отправился в магазин. Так что он может скоро вернуться сюда… или же через несколько дней мы узнаем, что он улетел в Канаду, потому что решил, что ему нужен настоящий кленовый сироп или канадское пиво.

Я прикусываю губу, чтобы скрыть улыбку. Если бы я только встретила Эйдена, то подумала бы, что Ной пытается быть собственником и держать Эйдена в стороне, но это звучит точно так же, как то, что сделал бы и Эйден.

Ной скрещивает руки на груди.

— Значит, ты пришла сюда, чтобы пресмыкаться?

— Разве для этого нужно пресмыкаться?

Пристальный взгляд Ноя задерживается на моём лице, и я чувствую себя обнажённой под его взглядом, жар пробегает через меня точно так же, как это было, когда я была с ним и Эйденом ранее. Я сжимаю свои бёдра вместе, радуясь, что на мне платье, которое скрывает этот нуждающийся жест.

— Сбежать посреди ночи? — спрашивает Ной. — Я думаю, что небольшое пресмыкательство будет уместно.

Он не двигается с места. Он просто сидит в своём кресле, широко расставив ноги, и смотрит на меня голодными глазами. Даже если бы я не могла видеть выпуклость в его брюках, то могла бы точно сказать, чего он хочет, просто по выражению его лица.

Дело в том, что я тоже этого хочу — по крайней мере, до тех пор, пока напуганная-до-усрачки Грейс не завладеет моим разумом. Когда я забываю обо всем, что находится за пределами этой комнаты, я уверена, что это — с ними — именно то, чего я хочу.

Я пересекаю комнату и останавливаюсь, оказавшись между вытянутых ног Ноя. Но я не падаю на колени, чтобы пресмыкаться. Это как-то неправильно, не без Эйдена здесь.

Но отсутствие Эйдена не останавливает Ноя от того, чтобы провести руками по внутренней стороне моих бёдер, тепло его больших ладоней окутывает мою кожу. Это также не удерживает мои бёдра от дрожи в ответ на его лёгкое поглаживание, или мою киску от пульсирующей боли при мысли о том, что его пальцы скользят ещё немного вверх.

— Я испугалась, — объясняю я. Впрочем, это не объяснение, скорее констатация факта.

— А ты часто пугаешься?

Да. По любому поводу.

— Только когда занимаюсь сумасшедшим сексом с двумя мужчинами, — говорю я беззаботно.

Кончики пальцев Ноя впиваются в мои бёдра, когда он прищуривается, и я ударяю его по рукам.

— И часто такое случается? — спрашивает он.

— Это случилось однажды, — шепчу я, когда он тянет меня к себе на колени, мои колени по обе стороны от него.

— Это случится снова, — рычит Ной, его рука скользит к моему затылку, когда он набрасывается на мои губы. Его поцелуй наказывает своей интенсивностью, практически причиняя боль, требуя мой рот, мой язык и всё остальное. У меня кружится голова, и перехватывает дыхание, когда Ной отрывается от моих губ, его руки всё ещё на моих щеках. — На этот раз ты ведь не будешь пугаться, правда?

Я собираюсь сказать, что не вижу здесь двух мужчин, и поэтому мне не грозит опасность заняться сексом с двумя сильными представителями, но Эйден выбирает именно этот момент, чтобы распахнуть дверь в библиотеку, внося сумку.

— Тпру, тпру, тпру, — восклицает он. — Это действительно происходит без меня?

Ной улыбается.

— Кто не успел, тот опоздал.

— Ничего не происходит, — протестую я, но не двигаюсь с колен Ноя.

— Да, происходит, — не соглашается Ной. — Она пресмыкалась.

Брови Эйдена взлетают вверх.

— Не на коленях, — быстро говорю я, представляя, как Эйден представляет меня, пресмыкающуюся.

Эйден скрещивает руки на груди и сурово смотрит на меня.

— Тебе следовало бы пресмыкаться. Из-за того, что ты сбежала посреди ночи, мне пришлось пощупать задницу Ноя.

— Пришлось? — спрашиваю я.

— Перестань использовать это как оправдание, — перебивает его Ной. — Ты ощупывал мою задницу, потому что сам этого хотел.

Эйден пожимает плечами.

— Она похожа на женскую.

— Ты хочешь сказать, что задница Ноя похожа на мою? — спрашиваю я. — Должна ли я быть оскорблена?

— У меня отличная задница, — усмехается Ной. — Ты должна воспринимать это как комплимент.

— Кажется, я помню, что видела твою задницу, но не уверена. Может быть, мне стоит напомнить, как она выглядит, — говорю я, прикусывая губу, Ной рычит и крепче притягивая меня на своих коленях, прижимая к твёрдости.

— У меня есть для тебя кое-что поинтереснее, — говорит он хриплым голосом.

— У меня тоже, — перебивает Эйден, поднимая бумажный пакет с покупками.

Ной прищуривается.

— Ты ходил в винный магазин? Я думал, ты собирался купить цветы.

— Да, я принёс текилу вместо цветов, — усмехается Эйден. – Да ладно, за кого ты меня принимаешь.

— Цветы?

— Чтобы сказать, что мы сожалеем, — объясняет Эйден. — Потому что мы заставили тебя чувствовать себя неуютно и дерьмово у костра.

Теперь я скрещиваю руки на груди и смотрю на Ноя.

— Ты послал его за цветами, чтобы извиниться, но заставил меня пресмыкаться?

— Ага, — самодовольно говорит Эйден. — Я думаю, мы знаем, кто здесь настоящий джентльмен.

— То, что ты сделала, даже отдалённо не было унижением, — поправляет меня Ной, задирая юбку на бёдра и сжимая мою голую задницу руками. За те тридцать секунд, что я сосредоточена на том, что делает Ной, Эйден каким-то образом умудряется снять с себя одежду.

— Вау. Это было быстро, — замечаю я.

— Я уверен, что все женщины так о нём говорят, — невозмутимо отвечает Ной, и я игриво шлёпаю его по руке.

— Ты можешь пресмыкаться здесь, если хочешь. — Эйден драматично шевелит бровями и кивает на свой твёрдый член.

Ной кладёт руки мне на предплечья.

— Ей не нужно пресмыкаться. Она раньше была напугана.

— Да что ты говоришь. — Эйден подходит к креслу, гордо демонстрируя свою наготу.

— А никто из вас не испугался? — спрашиваю я, не зная, впечатляться мне или беспокоиться о том, насколько они пресыщены всем этим делом.

Конечно, у них нет причин не быть такими, верно? Это не те люди, чей отец находится в разгаре предвыборной кампании. Они же футболисты. Это только добавит им репутации, если они будут трахать дочь Президента и это станет достоянием общественности, я буду кульминацией шуток в раздевалке в течение многих лет. Страх должен был удержать меня от этого.

— Ну конечно, — настаивает Ной. — Я же говорил тебе, что этот придурок схватил меня за задницу. — Он подчёркивает это утверждение, сжимая мою руку.

— Я бы предпочёл не повторять этот опыт снова, — произносит Эйден. — Но ведь всё, что было до этого, уже произошло…

— Я спокойно отношусь ко всему, что произошло до этого, — эхом отзывается Ной. Его руки тянутся к бокам моего платья, и я не останавливаю его, когда он стягивает вещь через мою голову. Страх отступает на задний план перед похотью, которая подавляет всё остальное в мире.

Как только платье исчезает, рука Эйдена оказывается в моих волосах, оттягивая мою голову назад, возбуждение и адреналин текут по моим венам.

— Разве мы не должны… — разве мы не должны поговорить о том, как это безумно, или установить некоторые основные правила, или… не делать этого, чёрт возьми?

Руки Ноя скользят вверх по моему телу и обхватывают мою грудь. Он снимает с меня лифчик и отбрасывает его в сторону, когда Эйден откидывает мои волосы назад и наклоняется, крепко целуя меня в губы. Его зубы скользят по моему языку и ловят мою губу, и я выгибаюсь от прикосновения Ноя. К чёрту разговоры. Или правила.

— Трахните меня, — шепчу я.

— Скоро, — обещает Эйден.

— Разве мы не должны… что? — спрашивает Ной хриплым голосом.

— М-м-м… я забыла, — бормочу я, когда пальцы Ноя проскальзывают под мои трусики и находят мой клитор. Эйден встаёт рядом с нами. Я поворачиваюсь к нему, открывая рот, чтобы принять его в свои объятия. Я чувствую вкус Эйдена на своём языке, мгновенно напоминающий мне о прошлой ночи. Моё тело тоже помнит его, и возбуждение захлёстывает меня, когда я беру его член глубже в рот.

— Дай-ка я посмотрю, какая ты мокрая, — рычит Ной.

Поглаживая рукой длину Эйдена, я поднимаюсь на колени, открывая тёмное пятно, где я сидела на коленях Ноя. Ной протягивает руку между моих ног, прикасаясь пальцами к моей киске, а затем убирает их. Тонкая нить моей влаги прилипает к его пальцам, он открывает рот и касается пальцами языка.

— Она такая чертовски мокрая, — стонет Эйден, двигаясь позади меня и скользя пальцами между моих бёдер. Он быстро находит мой вход, просовывая свои пальцы внутрь меня. Волна возбуждения чуть не сбивает меня с ног, и когда я наклоняюсь вперёд, рот Ноя тут же оказывается на моей груди.

Ной обводит языком мой сосок, пока у меня не начинает кружиться голова от предвкушения и желания, и я уже ничего не вижу. Я хочу снять с него одежду. Я хочу, чтобы тканевого барьера между нами не было. Я хочу почувствовать его.

Я хочу чувствовать их обоих.

Когда я открываю рот, из него вырывается слово «пожалуйста». Это звучит так не похоже на меня — это нужда и отчаяние, наполненные тоской.

Но вместо того, чтобы дать мне то, что я хочу, Эйден просовывает свои пальцы между моих ног. Я тихо всхлипываю, проклиная свою страсть к этим мужчинам.

— Чуть не забыл… я ведь нашёл тебе цветы, — говорит он. — В качестве нашего извинения.

У меня перехватывает дыхание, что почти задыхаюсь, и мои мысли настолько запутаны, мне кажется, что расслышала его неправильно. Цветы? Мне плевать на цветы. Я хочу, чтобы ты меня трахнул.

— Цветы? Сейчас? Эм, ладно. Да. Цветы.

— Не сейчас, Эйден, — рычит Ной, стягивая рубашку через голову. Я провожу руками по его широкой груди, наблюдая, как его грудные мышцы перекатываются от моего прикосновения. Он тянется к поясу своих джинсов. Я встаю, чтобы помочь ему снять их, а Эйден идёт к сумке с покупками, которую принёс с собой.

— Тебе понравятся эти цветы, — заверяет меня Эйден, залезая в сумку и вытаскивая оттуда ещё одну, на этот раз из чёрного бархата. Из этой сумки он достаёт какой-то предмет с цветочным узором.

Ной кашляет.

— Ты собираешься использовать это, чтобы сделать вещи менее неудобными?

Эйден усмехается, явно довольный собой.

— Я не смог найти цветы, но на этом есть цветы. И мы нуждались в нём, если собираемся сделать…

— Это что… вибратор? — спрашиваю я.

Эйден хихикает.

— Нет, сладкая. — Моё лицо краснеет, и я чувствую себя смущённой и наивной, но выражение лица Эйдена смягчается. Он берёт меня за руку и притягивает к себе, приподнимая мой подбородок и прижимаясь губами к моим губам. Он целует меня нежно и ласково, прежде чем отстраниться.

— Ты нам доверяешь?

Я удивлённо поднимаю брови.

— Чёрт возьми, нет.

Ной смеётся, положив ладонь мне на задницу.

— Она вовсе не дура.

Эйден свирепо смотрит на Ноя.

— Ладно, ты веришь, что мы не сделаем тебе ничего плохого?

У него такое серьёзное выражение лица. Неужели он говорит только о сексе?

— Да, — отвечаю я.

Эйден наклоняется ближе ко мне, его дыхание на моём ухе. Он протягивает руку между моих ног, касаясь пальцами моего клитора, а затем снова просовывает их внутрь меня. Я расслабляюсь от его мастерского прикосновения, едва вздрагивая, когда чувствую, как Ной раздвигает мои ягодицы, прижимая палец к моей заднице.

— Ты ведь хочешь трахнуть нас обоих, правда, сладкая? — шепчет Эйден.

Больше всего на свете. Против каждой рациональной части меня, которая продолжает кричать: «Не делай этого! Это плохая идея!»

— Да, — выдыхаю я вместо этого. Моя ладонь лежит на груди Эйдена, мои пальцы прижаты к его твёрдым мышцам, когда они подёргиваются и напрягаются.

— Нас обоих сразу, — тихо говорит Ной.

Моё сердце останавливается.

— Да.

— Ну, для этого и существует анальная пробка, — шепчет Эйден. — Чтобы подготовить тебя для нас обоих.

Я резко вдыхаю воздух сквозь зубы. Я не уверена, что меня больше пугает или возбуждает мысль о том, что они оба находятся внутри меня одновременно.

— Я… определённо никогда не делала ничего подобного раньше, — шепчу я.

— Мы никуда не торопимся, — успокаивает меня Ной. — Ты сама решаешь, когда захочешь нас обоих. Верно, Эйден?

Эйден гладит меня пальцами, его глаза не отрываются от моих.

— Мы определённо не хотим торопиться.

28

Эйден

Мы с Ноем не торопимся с Грейс. Я беру её на руки и несу к столу Ноя, её ноги обвивают мою талию, а мои губы крепко прижимаются к её губам. Мы положили девушку на поверхность, её ноги были раскинуты, а совершенное тело полностью выставлено на всеобщее обозрение.

А потом мы оба поглощаем её. Наши губы находятся на её губах, шее, плечах, груди, бёдрах… и её идеальной розовой киске. Мы по очереди облизываем её, трогаем пальцами, снова и снова доводим до грани оргазма, но всегда отстраняемся. Мы дразним её до тех пор, пока она не начинает задыхаться и не впадает в отчаяние, издавая разочарованные стоны и вздохи, полностью распадаясь на части — противоположность идеально-собранной Грейс.

Я хочу видеть её такой каждый день — полностью раскрытой, стонущей и умоляющей, с раскрасневшимися от желания и нужды щеками.

Мы не позволяем ей прикоснуться ни к одному из нас, хотя было бы так легко сказать ей, чтобы она обхватила своими пухлыми губами наши члены и высосала нас досуха. Вместо этого мы полностью сосредотачиваемся на ней, пока она снова и снова не начинает умолять об освобождении.

— Пожалуйста, — снова произносит она, её голос был чем-то средним между шепотом и хныканьем. Ной поднимает глаза от того места, где он стоит, склонившись с её грудью во рту.

— Я не знаю, Эйден, — говорит он. — А ты как думаешь?

— Я думаю, — начинаю я, мой голос затихает, когда я провожу языком по её влажной щёлке, — что Грейс должна сказать нам точно, чего она хочет.

— Да, — выдыхает она, когда я втягиваю её клитор в свой рот. Её бедра выгибаются, и она сжимает мою голову между своих бёдер, но я отстраняюсь, заставляя её громко стонать от разочарования.

— Это то, чего ты хочешь? — спрашивает Ной, направляя свой член к её губам. Она открывает рот, но он останавливается прямо над её языком.

— Скажи нам точно, — требую я, останавливаясь, чтобы достать презерватив и надеть его на свой твёрдый член.

Глаза Грейс скользят по мне, когда я наношу смазку на анальную пробку и показываю ей.

— Да, — шепчет она.

— Да, что? — спрашиваю я.

— Да всему.

Да всему.

Но этого недостаточно для Ноя, который рычит в ответ.

— Скажи мне только, как сильно ты хочешь обхватить губами мой член, — говорит он, когда я подношу анальную пробку прямо к её входу и останавливаюсь там.

— Я хочу, чтобы твой член был у меня во рту, — стонет Грейс. — Я хочу поглощать тебя, пока Эйден трахает меня.

— А ты хочешь этого? — спрашиваю я, прижимая смазанную пробку к её отверстию и толкая, чтобы она медленно скользнула внутрь.

— Да. — Сначала Грейс напрягается, потом расслабляется, постанывая, когда пробка проникает внутрь неё. Ной хватает девушку за волосы и направляет её рот к своему члену. Она лежит на спине на столе, её голова повёрнута так, чтобы Ной мог трахнуть её рот, а её задница почти оторвана от края стола, чтобы я мог трахнуть её.

И я определённо собираюсь её трахнуть.

Теперь уже нет никакой прелюдии, никаких дразнящих поглаживаний или нежности. Мои руки под её бёдрами и, притягивая их к себе, я легко проскальзываю в её влажную киску.

— О, чёрт, ты такая тугая, — стону я, и у меня перехватывает дыхание, когда теснота Грейс окутывает меня.

— Её киска чертовски идеальна, — соглашается Ной, сжимая её волосы, когда проникает своим членом в девичий рот.

Мы с Ноем быстро находим ритм, по одному с обеих сторон Грейс, её тело двигается вперёд и назад, когда мы трахаем её. Она издаёт негромкие стонущие звуки, которые становятся всё быстрее по мере того, как наш ритм набирает скорость. Ной прав, её киска чертовски идеальна. Там тепло, тесно и так чертовски мокро, что я никак не могу насытиться. Я хочу чувствовать её обнажённой на себе, без какого-либо барьера между нами.

Я понятия не имею, как долго мы её трахаем. Это кажется вечностью. Каждый толчок моего члена внутрь неё толкает анальную пробку в её задницу, и стоны Грейс превращаются в тихое ворчание. Её киска набухает вокруг моего члена, и мне требуется вся моя выдержка, чтобы дождаться, пока она кончит, её тело бьётся в конвульсиях, а киска сжимает мой член так сильно, что я не могу сдержаться.

Я крепко прижимаю её к себе, удерживая её бёдра вокруг себя, когда кончаю в раскалённом добела взрыве. Затем Ной громко стонет, его рука всё ещё крепко сжимает её волосы, когда он изливается ей в рот. Девушка стонет и глотает, и, блядь, не могу поверить, что я внутри неё, мышцы её киски доят меня всего, пока я смотрю, как Ной кончает ей в рот.

Всё в этом кажется невероятно неправильным. Грейс была права, что испугалась и убежала, когда это произошло. Даже я знаю, что это катастрофа, ожидающая своего часа. Мы не можем просто продолжать трахать дочь Президента. Кто-нибудь узнает — и это погубит всех нас. Я должен играть чисто… а это совершенно противоположно этому.

Это действительно чертовски грязная игра.

Но потом я смотрю на Грейс, её голова откинута назад на поверхность стола, волосы растрёпаны, а под глазами размазана тушь. Она, вероятно, думает, что выглядит как ходячая катастрофа — Грейс ничто, если она не идеально-собранная — но это не так. Я просто стою там, в течение секунды, практически разинув рот, потому что хочу запомнить, как она выглядит прямо сейчас.

Я хочу, чтобы эта картина навсегда запечатлелась в моем мозгу — Грейс на спине на столе, раскрасневшаяся и задыхающаяся после того, как мы с Ноем оттрахали её.

Рука Грейс тянется к волосам, потом к губам, и она прерывает зрительный контакт, внезапно смутившись.

— Я… не знаю, почему продолжаю это делать, — говорит она мягким голосом.

Я улыбаюсь, изображая это более небрежно и уверенно, чем на самом деле.

— Да, ты знаешь, сладкая. Потому что впервые в жизни ты занимаешься пальце-подгибающим сексом и не хочешь останавливаться.

Она громко выдыхает.

— Я не хочу останавливаться, но думаю, что кто-нибудь узнает или…

— Меньше думай, больше трахайся, — рычит Ной. — Можем ли мы все с этим согласиться?

— Я же говорил тебе, что если уложу тебя в постель, то не выпущу ещё неделю, — напоминаю я ей.

— Удвой этот срок, раз уж нас двое, — говорит Ной, уголки его губ приподнимаются. — Надеюсь, у тебя не было никаких планов на ближайшие две недели.

Брови Грейс взлетают вверх.

— Мы должны уехать отсюда завтра.

— Ну, хорошо, что мы очень дружные соседи.

29

Ной

Позже, в моей постели, Грейс сидит обнажённая, прижав колени к груди и прислонившись спиной к подушкам. Несколько минут мы с Эйденом сидим по обе стороны от неё, и никто из нас не произносит ни слова.

Это действительно чертовски неловко. То, что мы с ней делали — это одна из самых грязных и интимных вещей, которые я когда-либо делал. Мы кончили в неё и на неё, а теперь все сидим здесь и молчим.

К чёрту всё это. Может быть, я и не против торчать здесь, на ранчо, и молча томится, но это когда я один, а не когда с Грейс. Я обнимаю её за плечи, притягивая к себе, и когда она вытягивает ноги, Эйден тянется к ним.

Я выдыхаю, когда она садится на меня, её ноги перекрещиваются с ногами Эйдена.

Затем Эйден нарушает молчание.

— А зачем этот замок на шкафу?

Грейс хихикает.

— Мёртвые тела, — говорю я.

— О Боже, это всё твоя пряжа, не так ли? Вся твоя вязальная херня?

— Отвали.

Грейс легонько хлопает меня по груди.

— Ты сказал, что это большой секрет, что никто не знает об этом.

— Я думал, что никто об этом не знает, — ворчу я.

— Я просто хочу знать, как ты все эти годы вязал, а я твой лучший друг, и у меня никогда не было даже проклятого шарфа, — жалуется Эйден.

— Я бы хотела сделать ещё один заказ на уродливый рождественский свитер, — предлагает Грейс.

— Когда ты выйдешь на пенсию, это может стать твоей второй карьерой. Вяжет Ной Эшби. Эшби Вяжет. Нет, этому имени нужно больше тестостерона. Ты можешь вязать что-нибудь ещё, кроме шарфов?

— Например, вязать мужские свитера? — спрашивает Грейс.

— Это не более мужественно, — протестует Эйден. — Члено-свитера. Вот это было бы уже более мужественно.

Я простонал.

– Члено-свитера?

Грейс подносит руку ко рту и снова хихикает.

— Или маленькие шапки для пенисов?

— Как рождественские чулки, — говорит Эйден. — Для твоего члена.

— Вы оба придурки, — рычу я, но на самом деле это не так, особенно когда плечи Грейс сотрясаются от смеха.

Боже, я чертовски люблю её смех. Это звучит так не похоже на то, какая она обычно — серьёзная и сосредоточенная. Мне так чертовски приятно видеть её в своей постели, что я хочу, чтобы она оставалась с нами в постели так долго, как только мы сможем её удержать.

— Носки для членов? — спрашивает Грейс.

Эйден легонько шлёпает её по ноге.

— Ты просто грёбаный гений. Это просто замечательно. Они будут похожи на члено-обогреватели. Члено-чехлы. Интересно, есть ли у кого-нибудь патент на них?

Грейс фыркает.

— Думаю, что это крайне маловероятно.

— Ты опять фыркнула, — замечаю я, наполовину для того, чтобы сменить тему, а наполовину потому, что это восхитительно. Чёрт возьми, я не могу поверить, что думаю о чём-то столь же восхитительном. Я не могу поверить, что думаю о слове «восхитительно».

— А вот и нет.

— Ну да, конечно, — соглашается Эйден.

— Я не фыркаю, когда смеюсь, — возражает Грейс.

— Мы уже говорили тебе ранее, что ты фыркаешь.

Грейс издаёт хмыканье.

— Это говорят парни, которые храпят, как товарные поезда.

— Мы купим тебе самые лучшие затычки для ушей, какие только можно купить за деньги, — заверяю я её.

— Или Ной может связать тебе наушники, — вмешивается Эйден.

Грейс смеётся.

— Так ты думаешь, что я останусь здесь на всю ночь?

Внезапно в комнате воцаряется тишина.

— Ну, разве мы только что не сказали, что ты застряла с нами на две недели? — спрашивает Эйден, нарушая молчание.

— Да, кажется, мы договорились две недели не выпускать тебя из нашей постели, — добавляю я. Она вдруг стала нашей кроватью, как будто это в порядке вещей.

— Это правда? — спрашивает Грейс лёгким голосом.

Я провожу рукой вниз по её боку к ягодице, обхватывая полушарие.

— Совершенно верно.

— Вы что, регулярно похищаете девушек и держите их в своей постели неделями? — Грейс дразнится.

— Я почти уверен, что Ною придётся прибегнуть к этому, но большинство женщин приковывают себя цепями к моей кровати и отказываются уходить.

Грейс снова хихикает.

— Не сомневаюсь.

— Была девушка, которая приковала себя наручниками к твоей машине, — вспоминаю я.

— О да, — простонал Эйден. — Это тоже была не моя вина. Я ведь даже не знал её. Она пристегнула себя наручниками прямо к дверной ручке.

— Вот это целеустремлённость, — говорит Грейс.

— Никто никогда не приковывал себя цепями к дверце машины ради тебя? — спрашиваю я.

Грейс драматически вздыхает.

— К сожалению, ни разу. Но двое парней все же послали ко мне во двор беспилотник с надувной куклой.

— Это был один парень, — замечаю я.

— Это был бы выигрышный план, если бы у твоих агентов спецслужбы было чувство юмора получше, — замечает Эйден.

— У них его нет, — сообщает нам Грейс. — Ни у кого, когда дело касается меня. Вот почему я не хожу на свидания или… послушай, здесь, на ранчо, быть с вами достаточно рискованно. Но, по крайней мере, есть правдоподобная причина, по которой мы находимся в одном доме. У тебя нет никаких причин находиться в моём доме, а у меня — в твоём, когда мы вернёмся в Денвер.

— Твои люди из спецслужбы докладывают твоему отцу? — спрашиваю я.

— Нет, — быстро отвечает Грейс. — Не совсем так. Я имею в виду, не думаю, что они это делают. Это было частью сделки, когда я согласилась на охрану. Но они могут это сделать.

— И тогда они останутся без работы, верно? — спрашиваю я. — Или, по крайней мере, не в этой должности, которая, честно говоря, кажется довольно непыльной.

— Это правда, — соглашается Грейс.

— Ну, это не то, что мы пытаемся показать всему миру, — говорит Эйден.

— Что… что мы делаем? — спрашивает Грейс.

— Ну, видишь ли, когда два парня думают, что девушка горячая штучка, и она не хочет выбирать между ними… — начинаю я.

— Я имею в виду, что это безумие, — протестует Грейс. — Я не знаю, как это должно работать.

— Я тоже не знаю, как это должно работать, — говорю я ей. — Это не похоже на то, что мы с Эйденом делали раньше.

— Ну, похоже, ты точно знаешь, что делаешь.

Эйден ухмыляется и протягивает руку, чтобы дать мне пять.

— Мы от природы умелые.

— И скромные, — добавляет Грейс.

— Зачем скромничать, когда ты так хороша? — отвечает Эйден.

— Я никогда раньше не делала ничего подобного, — повторяю я.

— Я тоже, — быстро говорит Эйден. — Даже с другими болельщицами.

Грейс смеётся.

— Это… приятно знать.

— Дело в том, что мы тоже не знаем, что это за чёртовы правила, — говорю я ей.

— Мы должны создать свои собственные, — произносит Эйден.

— Единственное правило, которое нам нужно, это чтобы ты не хватал меня за грёбаную задницу, — ворчу я. — Или не пытался обнять меня.

— И никаких скрещённых мечей, — добавляет Эйден. — Я не хочу прикасаться к тебе…

— Пульсирующее мужское достоинство? — предлагает Грейс.

— Никто из нас не трогает причиндалы друг друга, — перебиваю я. — Это вполне можно принять за правило.

— И в случае случайного прикосновения, больше об этом не упоминать, — говорит Эйден.

— Полная тишина, — соглашаюсь я. — К тому же ты теперь наша.

Эйден кивает.

— Я думаю, что это данность.

— Прошу прощения? — спрашивает Грейс.

— Ты меня слышала, — повторяю я, снова сжимая её ягодицу. Этот жест посылает возбуждение, проходящее через меня, и мой член дёргается. — Ты наша. Мы заявили на тебя свои права.

— Оба, — соглашается Эйден. — В душе.

Лицо Грейс багровеет.

— Я помню, — говорит она. — Знаете ли, ведь я не какая-то игрушка. Или ваша собственность.

— Мне кажется, сейчас не самое подходящее время, чтобы поднять вопрос о татуировке «Собственность Эйдена и Ноя», которую мы хотели тебе сделать? — интересуется Эйден.

— Собственность Ноя и Эйдена, — говорю я.

— Алфавитный порядок вполне справедлив, — возражает Эйден.

— Первым идёт большой член, — отвечаю я.

— О, так это всё равно буду я.

Грейс громко вздыхает.

— Вы двое уже закончили?

— Не совсем, — говорю я ей, просовывая руку между её ног и раздвигая бёдра. Эйден держит её правую ногу так, чтобы она была широко открыта между нами, и я провожу пальцами между девичьих ног. — Правило номер один — на этот раз настоящее — состоит в том, что всё это наше и только наше.

— Вы оба свиньи, — шепчет Грейс, но у неё перехватывает дыхание, когда мой палец начинает кружить вокруг её клитора.

— Мы собственники, — произносит Эйден, и Грейс смеётся. — А разве в этом есть что-то смешное?

— Я уже два года ни с кем не была, — говорит Грейс. — А теперь я замутила с двумя мужчинами.

Я замутила с двумя мужчинами. То, как она это говорит, небрежно, как будто это не имеет большого значения, вызывает у меня приступ раздражения. Вот только в этом нет ничего особенного. Такого не может быть, не с тем, кто она, и с тем, кто мы — и с тем фактом, что я веду переговоры с командами за пределами Колорадо. Но когда я слышу, как Грейс это произносит — оно звучит как-то неправильно.

Кроме того, мне кажется неправильным, что я не сообщил ей, что рассматриваю предложения от команд за пределами Колорадо. Но я отбрасываю эту мысль в сторону.

— Ну, ты можешь замутить только с одним из нас, если хочешь, — говорит Эйден. — Очевидно, я был бы лучшим выбором, тем более что я остаюсь…

Остаюсь в Колорадо. Вот что этот ублюдок собирается сказать. Я перебиваю его.

— Или мы можем просто передавать тебя туда-сюда, — шучу я.

— Вау, я даже не могу себе представить, почему вы оба одиноки, — говорит Грейс. — Сначала вы владеете мной, а теперь говорите о том, чтобы передавать меня туда и обратно? Вы действительно знаете, как умаслить девушку.

— Я лучше, когда молчу, — признаётся Эйден, ухмыляясь, когда он подтягивается и двигается между ног Грейс. Я смотрю, как он опускает своё лицо к её киске и проводит языком по сердцевине, внезапно останавливаясь, чтобы посмотреть вверх. — Подожди. Можем ли мы?

— Можем ли мы, что? — спрашивает она, уже отвлёкшись. Мой член напрягается при виде Грейс такой, её спина выгнута дугой, а грудь вздымается вверх, соски торчат, как идеальные маленькие пуговки.

— Мы можем продолжить, если одного из нас здесь нет? — спрашивает Эйден.

— Угу, — стонет она, положив руку на голову Эйдена, когда он зарывается лицом между её ног. Она тянется к моему члену, обхватывая рукой мой ствол, пока Эйден пирует на ней. — Если вы с Эйденом хотите дурачиться друг с другом, когда меня нет рядом, это прекрасно.

Грейс вскрикивает, звук превращается в долгий стон, когда Эйден просовывает свои пальцы внутрь неё.

— Именно поэтому я не позволю тебе кончить, пока мы оба этого не захотим, — говорит он, и я соглашаюсь.

Мы тоже верны своему слову. Эйден подводит её к краю снова и снова, пока она не начинает тяжело дышать, задыхаться и желать. Девушка сидит прямо на горе подушек, его лицо у неё между ног, и я опускаюсь перед ней на колени. Когда она обхватывает губами мой член, я делаю всё возможное, чтобы не проникнуть на всю длину ей в глотку. Я сдерживаюсь, даже когда дёргаю её за волосы и трахаю в рот. Я сдерживаюсь, даже когда стонущие звуки, которые она издает, посылают вибрации вверх по моему члену, заставляя меня хотеть кончить в тот же миг. Я сдерживаюсь, потому что не могу насытиться её тёплым влажным ртом на моём члене. Я не могу насытиться тем, как Грейс смотрит на меня, когда сосёт мой член. Как её глаза пытаются закрыться, когда она приближается к кульминации, выражение разочарования на её лице от того, что Эйден отстраняется и не даёт ей кончить.

Это выражение разочарования — убивает меня.. Я кончил, наполняя её рот, и она проглотила всё до последней капли.

Затем мы меняемся местами, член Эйдена во рту у Грейс, а я у неё между ног. Самая настоящая хорошая девочка — чопорная, правильная, воспитанная Президентом — выгибает бёдра и сжимает мою голову между своих ног, отчаянно пытаясь трахнуть моё лицо, пока сосёт член другого мужчины, сразу после того, как я кончил ей в горло. Есть что-то в этом грязное, запретное и безумное, что делает невозможным сопротивляться.

И я больше не буду сопротивляться этому. Я хочу, чтобы мы с Эйденом трахнули эту девушку к чёртовой матери, и просто не хочу останавливаться на этом.

30

Грейс

— А разве под Белым домом нет секретных туннелей и прочего дерьма? — спрашивает Эйден, накалывая ещё один блин.

Мы сидим за длинным деревянным столом на кухне, а посередине стола на блюдах — не на тарелках, а именно на блюдах — находится огромное количество еды для завтрака. Из тех, что можно использовать для обслуживания большой семьи. Ной взбил дюжину яиц, поджарил фунт бекона и сделал стопку блинов высотой в милю. Сейчас час ночи, и оба они настаивали, что не могут спать на пустой желудок, поэтому мы сидим за столом. Ной и Эйден в шортах и футболках, а на мне одна из рубашек Ноя, которая примерно на двадцать размеров больше меня. Сидеть здесь с ними привычно, удобно и… так чертовски непринужденно.

Ной закатывает глаза.

— Стриптизёрши не проникают в Белый дом через секретные туннели.

— Это так, к слову. Должен же был быть какой-то способ для Мэрилин попасть туда, чтобы увидеть Кеннеди, — говорит Эйден, указывая на нас вилкой.

— Ты вообще ничего не знаешь о политике, но тайные туннели и Мэрилин Монро — это то, что ты сохранил в своём мозгу?

Эйден усмехается.

— Это просто дар.

— Это уже кое-что, — фыркает Ной.

— В обители «Плейбой» тоже были тайные туннели, — замечает Эйден. — В семидесятых. Истинный факт — я прочитал об этом в интернете.

— А когда ты научился читать? — интересуется Ной.

— Вау, Ной. Секс действительно делает тебя забавным, — отвечает Эйден. — Подожди, нет, это не правда.

— А вы двое всегда были такими? — спрашиваю я.

— Ты имеешь в виду великолепными и очаровательными? — уточняет Эйден.

— Она хочет сказать, что ты раздражаешь, — упрекает Ной.

Я смеюсь.

— Я вовсе не это имела в виду.

— Мы становимся ещё хуже, когда возвращаемся в Вест Бенд, — говорит Эйден.

— Ты хочешь сказать, что ты становишься хуже. — Ной качает головой и жуёт кусок бекона. — Держать его подальше от всяких глупостей было моей постоянной работой.

Эйден фыркает.

— Он просто лжец. Он часто совершал глупости со мной.

— Нет, — не соглашается Ной. — Помнишь, как ты привязал к себе матрасы, залез на нашу крышу и спрыгнул?

Эйден смеётся.

— Мне повезло, что мама Эшби после этого не вышвырнула меня на улицу. Она была зла. В смысле, в бешенстве. Но ты же сам завязывал верёвку, так что не веди себя так, будто ты ни в чём не виноват, а я был просто глупым ребёнком.

— И это сработало? — спрашиваю я, смеясь. — Я имею в виду матрасы. Они смягчили падение?

— Очевидно, они этого не сделали. Он ударился головой, — произносит Ной.

Эйден усмехается.

— Всё в порядке, все мои мозги находятся в голове между ног.

— Говори о нём что хочешь, но он, по крайней мере, честен, — подмечает Ной.

— Бедные ваши матери, — говорю я и тут же жалею о своих словах, думая о матери Эйдена, которая умерла. — Я вовсе не это хотела сказать…

— Всё в порядке, — успокаивает меня Эйден. — Чёрт, если бы моя мама была жива, она бы сказала то же самое. В детстве я причинил ей столько горя. Чёрт возьми, мы с Ноем оба были хороши. Если мы не попадали в неприятности в его доме, то попадали в неприятности в моём.

— Звучит забавно, — произношу я. — Я имею в виду жизнь маленького городка.

— Так говорит девочка, которая выросла, путешествуя на личном самолёте по всему миру, — отвечает Эйден.

— Э-э… нет, — отвечаю я, смеясь. — Я имею в виду, конечно, школу-интернат в Швейцарии…

Эйден и Ной драматично поднимают брови и многозначительно смотрят друг на друга, поднимая бокалы и оттопыривая мизинцы.

— Всё было совсем не так, — протестую я.

— Школа-интернат в Швейцарии не была шикарной? — скептически спрашивает Ной.

— Это было немного необычно… — начинаю я.

— А там была форма? — Эйден запихивает в рот кусок того, что должно быть его шестым блином.

— В школе-интернате? Да, но…

— Клетчатая юбка? — спрашивает Ной, внезапно увлечённый тем, к чему ведёт этот разговор.

— Тёмно-синяя, но…

— Плиссированная? — интересуется Ной.

— Косички и белая рубашка, завязанная под твоей… — начинает Эйден.

— Нет, школа-интернат не была музыкальным клипом Бритни Спирс, — чопорно говорю я. — Всё было очень серьёзно.

— Ты ведь была зубрилой, не так ли? — задаёт вопрос Ной.

— Нет... ну, серьёзно.

— Ты выступала с речью? — спрашивает Ной.

— Вы меня изучали?

— Просто догадка.

— Прекрасно. Да, я выступала с прощальной речью.

— Настоящая зубрила, — говорит Эйден. — Ты встречалась с какими-нибудь спортсменами?

— В средней школе или в колледже? — уточняю я.

— И там, и там.

— Нет, — выдыхаю я.

— Никаких качков, да? — посмеивается Ной, откусывая кусочек яичницы. — А кто же тогда было в твоём вкусе?

Моё лицо краснеет.

— В старших классах никто.

— Ты ни с кем не встречалась?

— Это не было приоритетом, — отвечаю я, внезапно защищаясь. — Я просто училась.

— Как Ной. — Эйден кивает ему, кладя в рот кладёт ещё один блин — седьмой? — на его тарелку. — Он практически монах.

— Футбол был моим приоритетом, — отвечает Ной с резкостью в голосе.

Эйден усмехается.

— Знаешь, что сейчас для меня важнее всего? — спрашивает он, не сводя с меня глаз. — Десерт.

Я удивлённо поднимаю брови.

— Десерт? После всего этого?

Ной и Эйден обмениваются взглядами.

— Да.

— Я не могу поверить, что вы, ребята, можете съесть что-то ещё после …

Я обрываю фразу на полуслове, когда Ной встаёт и поднимает меня прямо со стула, перекидывая через плечо задницей кверху. Я вскрикнула, когда они отнесли меня обратно в спальню Ноя и показали мне, сколько именно футболисты могут съесть.

31

Грейс

Я думала, что возвращение в Денвер, обратно к моей нормальной жизни и укладу, приведёт к тому, что всё происходящее между Ноем, Эйденом и мной немного успокоится. В конце концов, угроза того, что моя служба безопасности выдаст подробности моей личной жизни родителям, нависла надо мной, как чёрная туча.

Вот только эта угроза никак не повлияла на то, что происходит с нами троими.

Я стала безрассудной — полностью и совершенно безрассудной. Я сказала Брукс и Дэвис, что работаю над благотворительным проектом, связанным с футболом вместе с Эйденом и Ноем, который требует посещения их дома или моего.

Это была, пожалуй, самая глупая вещь, которую я когда-либо говорила кому-либо, сохраняя при этом невозмутимое выражение лица. К их чести, они не возразили и не сказали ничего, кроме: «Принято к сведению, мэм».

Я не получала никаких отчаянных телефонных звонков от своих родителей, так что Брукс и Дэвис не сдали меня — пока. Я говорю себе, что агенты спецслужбы хранят все секреты, что даже если они что-то подозревают, у них нет никаких доказательств того, что происходит что-то неуместное. Я убеждаю себя, что они профессионалы.

В отличие от меня. Раньше я была профессионалом, но мой уровень профессионализма может очень быстро снизиться.

— Ваша встреча с Робертом Браунстоуном была перенесена, — голос Дженис громко звучит из динамика телефона.

— Идеально. Я наверстаю…

— Подождите. Встреча была перенесена, поэтому я записала на это время другого спонсора, — произносит Дженис. — И он сейчас здесь.

— Отлично. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро, хотя на самом деле я предпочла бы смотреть, как высыхает краска, а не болтать со спонсорами прямо сейчас.

По крайней мере, так было до тех пор, пока я не увидела, кто этот спонсор.

— Мисс Салливан, — произносит Ной отрывисто, профессиональным тоном. На нём джинсы и футболка, а волосы мокрые, как будто он только что вышел из душа.

— Мистер Эшби, — молвлю я, протягивая ему руку для рукопожатия. Ток проходит сквозь меня от одного его прикосновения, и моё тело жаждет его, несмотря на то, что я видела его и Эйдена прошлой ночью. Ной удерживает мою руку несколько мгновений, прежде чем отпустить её. — Дженис, сколько у меня времени?

— Тридцать минут, — говорит она, прежде чем ответить на очередной звонок.

— Уйма времени, — хрипло говорит Ной, не сводя с меня глаз. Я оборачиваюсь, пульсирующая боль между моих ног почти невыносима, когда я направляюсь обратно в офис с Ноем позади меня. Я чувствую на себе его пристальный взгляд. Войдя в кабинет, он сразу же закрывает и запирает дверь, его рука опускается прямо на мой затылок, прежде чем я успеваю обернуться. — Я не мог ждать до вечера.

— А кто сказал, что сегодня вечером что-то будет? — шепчу я, когда он толкает меня вперёд, направляясь прямо к окну, выходящему на оживлённую улицу. Он кладёт мои ладони на стекло, его руки тянутся к моей юбке и дёргают её вверх по бокам.

— Сегодня вечером кое-что будет, — рычит он мне в ухо низким голосом.

— Ты даже не спросил, видно ли через это окно снаружи, — шепчу я, когда он задирает мою юбку и стягивает трусики с моих бёдер.

— Если бы было что-то видно, ты бы не позволила мне задрать юбку, Грейс, — рычит Ной.

Ладно, может быть, я не настолько безрассудна. Я могла быть достаточно безрассудной, чтобы позволить Ною Эшби стянуть с меня трусики и прижать меня к окну моего офиса, но не настолько безрассудной, чтобы трахаться с ним на публике.

Пока.

С той скоростью, с которой я теряю свой самоконтроль, я могу трахаться с Ноем и Эйденом в проклятом Белом доме уже на следующей неделе.

Это должно было бы вселить страх в моё сердце, но в этот момент я могу думать только о том, как сильно я хочу их.

— Эйдена нет с тобой, — говорю я, наполовину вопрос, наполовину утверждение, но тут же отвлекаюсь на пальцы Ноя между моих ног.

— Чёрт, ты такая чертовски мокрая, — рычит Ной. Ему не нужно говорить мне раздвинуть ноги. Я рефлекторно делаю шаг шире, чтобы дать ему доступ, и он так легко просовывает свои пальцы внутрь меня.

— Мне кажется, я всё время мокрая, — шепчу я. Кажется, что я сейчас постоянно возбуждена, между тем, чтобы быть трахнутой ими и думать о том, чтобы быть трахнутой ими. Это кайф, какая-то зависимость, которую они вызвали, и я не хочу лишаться этого.

— Эйден скоро будет. Прямо сейчас, ты вся моя.

Боже. Я уже близка к тому, чтобы кончить.

— Эта киска такая мокрая для меня, Грейс, — шепчет Ной хриплым голосом. — Значит, ты всё время готова. Скажи мне, насколько ты готова.

Я тихонько всхлипываю, когда он убирает свои пальцы, и шуршание обёртки презерватива наполняет комнату.

— Не могу больше ждать, — шепчу я.

— Скажи мне, как сильно ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, — рычит Ной. — Скажи мне, как сильно ты хочешь почувствовать мой член внутри себя.

Я не могу удержаться и протягиваю руку между ног, чтобы потереть клитор.

— Я хочу почувствовать твой твёрдый член внутри…

Он не ждёт, пока я закончу говорить, прежде чем войти в меня. Одним длинным, быстрым толчком он оказывается внутри меня. Я резко вдыхаю от ощущения полноты, от его рук на моей груди через рубашку, от того, как он притягивает меня к себе снова и снова, когда начинает трахать меня.

Это не похоже на другие случаи, когда он и Эйден трахали меня. Обычно они не торопились, подводили меня к краю снова и снова, просто чтобы помучить, прежде чем позволить получить моё освобождение. На этот раз всё грубо. Примитивно. Всё для того, чтобы снять напряжение. Я думаю, что это справедливо для нас обоих.

Ной жёстко трахает меня, и я встречаю каждый его толчок своим, отталкивая свою задницу назад, одна ладонь на окне, а другая на клиторе. Я такая же ненасытная, как и он, не жду своего удовольствия, а забираю его у него, теряюсь в нём, когда парень всё быстрее и быстрее проникает в меня. Его рука в моих волосах оттягивает мою голову назад, используя её как рычаг, пока он объезжает меня.

— Боже, я хочу кончить в тебя, милая, — рычит Ной, его рука дёргает меня за волосы для большей убедительности, посылая через меня волны боли, которые смешиваются с удовольствием. Мне кажется, что я пьяна, опьянена своим почти кульминационным моментом, мои пальцы двигаются всё быстрее и быстрее по клитору, пока я взмываю всё выше и выше.

— О Боже, я хочу, чтобы ты кончил в меня, — умоляю я. — Я хочу почувствовать тебя. — Мысль о нём и Эйдене, без защиты внутри меня, наполняющих меня своей горячей спермой, заставляет меня кончить. Я не просто падаю с обрыва; я, чёрт возьми, парю, мой крик приглушается только тогда, когда Ной закрывает мне рот рукой. Я теряюсь, кусая его пальцы, потому что иначе буду кричать на весь мир, чтобы все слышали. Но в этот момент мне всё равно, потому что моя кульминация ослепляет, раскаляет добела и всепоглощает.

Я едва замечаю, как Ной вырывается из меня, едва слышу его приглушенный стон. Я едва разбираю его слова:

— Выгни спину, милая. — И я это делаю. Выгнув спину и приподняв задницу, краем глаза я вижу, как Ной срывает презерватив и бросает его на пол.

А потом он кончает на меня. Он кончает на мою задницу и киску, и сперма стекает по моим бёдрам. Он кончает на меня посреди моего очень профессионального кабинета с его очень профессиональным декором. Он кончает на меня с задранной до талии юбкой и спущенными до бёдер трусиками.

Затем Ной наклоняется ближе ко мне, его дыхание обдувает мою кожу.

— Ты как чёртов наркотик, — шепчет он. — Я никак не могу насытиться тобой.

Я вздрагиваю.

— Знаю.

— Эйден в вестибюле внизу, — говорит он, поднимая мои трусики. Они влажные, смесь Ноя и меня, но он не вытирает меня. Он натягивает юбку мне на задницу и тянет ткань вниз по бёдрам. — Думаю, у тебя ещё есть пятнадцать минут до следующей встречи. Увидимся позже вечером.

Он целует меня в затылок, поворачивается, выходит из кабинета и закрывает за собой дверь, оставляя меня пульсирующей, грязной и использованной. Я чувствую себя грязной, сексуальной и неуправляемой. Это ужасно и волнующе, и я не хочу, чтобы это прекратилось.

Мой телефон жужжит. Это Эйден:

Я снаружи твоего офиса.

Я пишу ему ответное сообщение:

Через пятнадцать минут у меня телефонный звонок.

Он отвечает:

Скажи своей помощнице, что мне нужно пять.

Я ухмыляюсь и включаю громкую связь с Дженис.

— Пожалуйста, пришлите сюда мистера Джексона, Дженис. Это должно занять несколько минут. Мне просто нужно опросить его после похода.

Эйден закрывает и запирает дверь, подходит прямо ко мне и грубо задирает мою юбку вокруг талии.

— Ной только что закончил с тобой, не так ли? — спрашивает он низким и серьёзным голосом. Выражение его лица ревнивое и собственническое, несмотря на то, что двое мужчин явно планировали это вместе. Когда он срывает трусики с моих бёдер, он рычит себе под нос. — Я чувствую его на тебе. Он кончил прямо на тебя, прямо на эти трусики, не так ли?

— Да, — выдыхаю я, но не успеваю больше ничего сказать, как его рот оказывается на моём. Этот поцелуй даже отдалённо не похож на обычные поцелуи Эйдена — более мягкие, нежные, от которых у меня перехватывает дыхание. Нет, этот поцелуй требовательный, властный, словно пытается овладеть мной целиком.

И я отдаюсь ему. Я таю в его объятиях, отпуская всё остальное, кроме этого момента. Прямо сейчас, это просто Эйден и я с его руками между моих бёдер, раздвигая их, и его пальцы исследуют меня.

— Это ведь его сперма, не так ли?

— Да. — Моя киска пульсирует в своём ответе. Я не знаю, кто эта девушка без колебаний отвечающая «да». Да, внутри меня был ещё один мужчина. Да, на меня только что кончил другой мужчина. Да, теперь я хочу, чтобы твой член был внутри меня. Да, я хочу, чтобы ты тоже кончил на меня.

— Ты фантазировала о том, как я трахну тебя здесь, не так ли? Фантазировала о том, что мы возьмём тебя прямо на этом столе? — спрашивает Эйден. — Расскажи мне свои фантазии. Я нагибал тебя над этим столом?

Я киваю, прикусывая губу, пока он расстёгивает штаны и вытаскивает свой член. Он уже твёрдый, предсемя выделяется с кончика, и я обхватываю рукой его ствол, большим пальцем втирая сперму в кончик.

— Ты нагибал меня над столом и трахал, пока я не кончила.

— Наклонись, — стонет Эйден. — Сделать это. Сейчас.

Я делаю так, как он хочет. Я наклоняюсь, положив руки на стол, и он проводит головкой члена по моей щели. Я хочу открыться ему, принять его обнажённым и незащищённым, почувствовать его кожу своей, когда он будет трахать меня. Он облачает себя в презерватив и прижимает свой член ко мне, не входя в меня.

— Расстегни рубашку, — говорит он хриплым голосом. — Расстегни её и оголи свои сиськи. Я знаю, что они очень чувствительные.

Я делаю это, скользя чашечками лифчика по груди и обхватывая их руками. Мои пальцы играют с моими сосками, и они почти сразу реагируют. Я тихонько застонала, когда Эйден вошёл в меня, положив одну руку мне на бедро, а другой, дотронувшись до моего клитора. Его хватка на мне гарантирует, что он похоронен глубоко внутри меня, его член проник так глубоко, как только возможно. Он не отстраняется, чтобы трахнуть меня. Вместо этого он остаётся глубоко погружённым в меня, потирая клитор кругами, пока мягко задевает местечко во мне, заставляющее мои пальцы подгибаться.

— Тебе ведь нравится, что мы с Ноем пришли к тебе в офис? И заявили на тебя права прямо здесь, в твоём офисе.

Я прикусываю губу, чтобы не застонать вслух, чувствуя вкус крови.

Затем он перестаёт грязно разговаривать со мной, и единственный звук в комнате — это то, как он трахает меня короткими толчками. Мои ладони скользят по деревянному столу, и несколько бумаг слетают на пол, но я не падаю.

Я так поглощена своим желанием, что почти не слышу звука, когда Дженис звонит.

— Мисс Салливан, — говорит она. — Вам звонит Первая Леди.

С Эйденом, всё ещё находящимся внутри меня, я тянусь к кнопке громкоговорителя на телефоне. Он кладёт свою руку на мою.

— Первая Леди, да? — он шепчет. — Ответь.

— Эйден, я не могу…

— Сделай это, — рычит он. — Ответь на звонок.

Я нажимаю кнопку на телефоне, моё сердце практически готово выскочить прямо из груди.

— Соедини меня с ней, Дженис.

Адреналин течёт по моим венам. Я никогда не делала ничего настолько плохого. Я никогда так не рисковала, никогда не осмеливалась бросить ей вызов, всегда говорила: «Хорошо, мама» и «Звучит отлично», — и делала то, о чём просили. И вот теперь я не только не нахожусь в подходящих отношениях с важной шишкой, но и трахаюсь с двумя футболистами. И один из них внутри меня, пока я буду разговаривать с ней по телефону. Это не может быть более неуместным, чем есть.

Эйден остаётся внутри меня, наклоняясь и притягивая меня к себе так, чтобы он мог дотронуться до моей груди, когда по громкой связи раздаётся голос моей матери, громкий и пронзительный.

— Я не могу поверить, что мне нужно записаться к своей собственной дочери, чтобы поговорить с ней, — начинает она.

Эйден сжимает мой сосок между пальцами, посылая волну возбуждения сквозь тело, что почти заставляет меня вскрикнуть, но я стараюсь сдержаться.

— Я должна вписать тебя в свой календарь и убедиться, что ты получишь моё… безраздельное… внимание, — говорю я, и у меня перехватывает дыхание, когда Эйден снова начинает раскачиваться внутри меня.

— Полагаю, — говорит она напряжённым голосом. — Ты звучишь так, будто тебя отвлекают. — Её голос становится ниже, когда она поворачивается, чтобы пролаять приказ кому-то в комнате рядом с ней.

— Нет, вовсе… не… отвлекают, — отвечаю я, мой голос звучит гораздо более хриплым, чем я полагала, когда Эйден медленно трахает меня сзади.

— Ты уже просмотрела документы, которые я тебе дала? Ты можешь выбрать любого из мужчин, находящихся там, в качестве потенциального интереса, — говорит она.

Эйден перестаёт двигаться, вместо этого крепко сжимая плоть моей ягодицы при словах «потенциальный интерес». Я смотрю на него через плечо, впиваюсь в него взглядом и одними губами произношу.

— Она сумасшедшая.

— Я же сказала тебе, что я не…

— Мне не нужны твои оправдания, Грейс, — огрызается мать. — Тебе нужно подняться на борт. Твой отец согласился на семейный интерес, и твой новый бойфренд будет там с тобой. Выбери одного.

Теперь Эйден толкается во мне сильнее, глубже. Я чувствую его большой палец на своем анальном отверстие, его настойчивое прикосновение. Даже злое.

Да поможет мне Бог, от этого мне становится ещё жарче. От его прикосновения моя кожа покрывается мурашками, возбуждение пробегает по всему телу вплоть до пальцев ног, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.

— Я поговорю с тобой о… Я не могу просто так выбрать… кого-нибудь, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, когда Эйден толкается в меня с каждым словом. Сейчас я схожу с ума, утрачиваю ход своих мыслей и определённо теряю способность мириться с настойчивым желанием матери найти мне мужчину. — Я… Боже.

— Что на Земле может произойти такого, что помешает тебе пойти на простое свидание с подходящим мужчиной? — спрашивает она.

Теперь Эйден трахает меня сильнее, его палец вдавливается в мою задницу до костяшек пальцев, его член подводит меня к краю всё больше и больше. Теперь моя рука соскальзывает, и органайзер для писем с грохотом падает на пол, когда я пытаюсь выпрямиться, разбрасывая бумаги по всему офису.

— Что это за звук? — спрашивает моя мать.

— Ничего… ох, — простонала я, а потом прикусила губу и выпрямилась на столе. О Боже, я так близко. Моя киска сжимается все сильнее и сильнее вокруг него, набухая по мере того, как его толчки становятся все более частыми и настойчивыми. Я знаю, что он вот-вот кончит, и это подталкивает меня все ближе и ближе к краю пропасти.

— У тебя что-то случилось? — спрашивает мать. — У нас назначено семейное интервью после четвёртого июля, так что если тебе нужно увидеться с доктором Грин, обязательно поговори с ним.

— Думаю, что я… Боже, думаю, что я… приду… — Я выпаливаю эти слова, когда мой оргазм настигает меня, как товарный поезд. Я хватаюсь за край стола, прикусывая язык — в буквальном смысле — и кончаю прямо здесь, в офисе, рядом с моей помощницей и моей матерью, Первой Леди Соединённых Штатов, по громкой связи. Я делаю большие глотки воздуха, задыхаясь, пытаясь сохранить контроль даже сквозь дымку оргазма и закончить предложение, чтобы оно не было полностью бессмысленным. — Я что-то… подхватила.

Эйден вырывается, разворачивает меня и сильно толкает к столу, край столешницы упирается в мои ягодицы. Он снимает презерватив и бросает его на пол. Его глаза не отрываются от моих, пока он яростно гладит себя.

— Для интервью тебе понадобится парень, — говорит мама. — Они уже прошли проверку. Все они соответствуют.

— Соответствуют, — шепчет Эйден. — Чертовски соответствуют.

— Что это было? — спрашивает моя мать. — Ты что-то произнесла?

— Я же сказала, что ничего не знаю об этом, — отвечаю я, делая паузу, когда Эйден прищуривается, его лицо становится хмурым. А потом он кончает. Я прислоняюсь к столу с раздвинутыми для него ногами, мои трусики на бёдрах, когда Эйден Джексон кончает на мою киску. Я зачарованно смотрю, пока моя мать продолжает говорить, Первая Леди Соединённых Штатов обеспечивает пронзительный, осуждающий фоновый шум для Эйдена, пачкающего меня своей спермой. Когда он трётся головкой своего члена о мой клитор, скользя к входу в киску, сперма всё ещё выделяется с кончика.

— Тогда я сама выберу, — огрызается мама.

— Я не собираюсь обсуждать это сейчас, — говорю я, обрывая её.

— Не думай, что это наш последний разговор на эту тему, Грейс Монро.

Я громко кашляю.

— О боже, у меня так болит горло. А теперь мне пора идти. — Я замолкаю на секунду, собираясь снова взбунтоваться. — Мам.

— Грейс, я же тебе тысячу раз говорила, чтобы ты меня так не называла. Что на тебя нашло…

Я притворно чихаю и вешаю трубку.

Чёрт возьми. Я только что прервала разговор со своей матерью. Первой Леди.

Я никогда не делала ничего настолько безответственного.

Я подношу руку ко рту.

— Не могу поверить, что я это сделала.

— Трахала меня, пока твоя мать разговаривала с тобой? — Эйден широко улыбается.

— И это тоже, — отвечаю я, задыхаясь. О Боже, я так и сделала. Я трахала его, пока разговаривала с мамой. Что, чёрт возьми, со мной не так? — Прервала разговор.

— Ты действительно самая прямолинейная малышка, — говорит Эйден, ухмыляясь, когда натягивает мои трусики на мою киску, всё ещё покрытую его и Ноя спермой.

— Заткнись. — Это самое остроумное, что я могу сказать после всего этого.

— Так что насчёт этих документов… — произносит Эйден с напряжённым выражением лица.

Я закатываю глаза.

— Она пытается меня свести с кем-нибудь.

— Тебе придётся сказать им «нет», — рычит Эйден, крепко прижимая меня к себе. Он тёплый, а когда обнимает, я чувствую себя защищённой и изолированной от всего, что находится вне нас.

— Почему? — спрашиваю я. — Ты ревнуешь, Эйден Джексон?

— Ты чертовски права, — рычит он. — И Ной тоже будет, если узнает. Мы сказали, что ты наша, и это было правдой. — Он отстраняется от меня, тянется к моей юбке и расправляет её. — И подумай об этом, когда наденешь сегодня эти пропитанные спермой трусики. Я хочу, чтобы ты ходила и пахла сексом. Пахла так же, как и мы.

— Это… отвратительно, — шепчу я. Это отвратительно. Так почему же мысль о том, что я буду ходить с ними между ног весь остаток дня, сидеть на собраниях, пропахшая сексом и ими, делает меня мокрой?

32

Эйден

— Ты ездил на ранчо Ноя с Грейс Салливан и даже не сказал мне? — визжит Анни. Я держу трубку подальше от себя, потому что она такая громкая.

— Я не сказал тебе, потому что это было не так уж важно, — вру я. Это было очень важно. — Это всё из-за благотворительности и…

— У меня же политико-научное направление, Ной! Ты тусовался с дочерью Президента, и это не имеет для тебя большого значения?

— Скажи что-нибудь, — говорю я, свирепо глядя на Ноя и указывая на телефон.

Ной пожимает плечами.

— На самом деле мы не так уж много с ней общались.

Технически, это правда. Мы не столько тусовались на ранчо, сколько трахались. И обнимались. И ещё немного трахались.

А потом мы вернулись в «реальный мир», к нашей обычной жизни в Денвере, к новому району Ноя и к тому месту, где Грейс Салливан была его ближайшей соседкой. Та самая соседка, с которой мы, кажется, не можем перестать «встречаться» в нашем доме или у неё — это явно дерьмовое оправдание для её службы безопасности. Та самая соседка, которую я трахнул, пока она разговаривала по телефону с Первой Леди.

Мы определённо не просто «тусовались» с ней.

— Так, значит, вы друзья? — спрашивает Анни.

Мы с Ноем слишком долго молчим. Кто мы такие, чёрт возьми?

— Да, наверное, — говорю я, стараясь говорить небрежно. Но мы ведь не просто друзья.

Я не хочу выпускать эту девушку из нашей постели. А ещё больше мне начинает нравиться, что она рядом. Это то, что я никогда раньше не мог сказать о женщине.

— Мы её почти не знаем, — произносит Ной. — Прости, что разочаровали тебя.

— Я имею в виду, что она соседка Ноя, так что на самом деле это всё…

— Она твоя соседка? — спрашивает Анни. — Вы, ребята, мне ничего не говорите. О Боже, ты должен попросить её прийти на празднование четвёртого июля!

— Бананни, этому не бывать, — начинаю я, прежде чем Ной вмешивается.

— Грейс не захочет приезжать в Вест Бенд на четвёртое июля, — твёрдо говорит Ной.

— Почему нет? — спрашивает Анни. — Подождите. Ты называешь её Грейс?

— Так её зовут, — отвечает Ной. — А как мне ещё её называть? Её Королевское Высочество? Она обычный человек, Анни.

— А ещё она дочь Президента, — говорю я. — Уверен, что она поедет в Белый дом на четвёртое июля.

— Ну, может быть, если ты её спросишь… — предлагает Анни.

— Разве ты только что не слышала, как мы сказали, что не дружим с ней? Мы же просто знакомые.

Знакомые. Я самый большой грёбаный лжец в мире.

— Мы её почти не знаем, — снова вмешивается Ной.

Мы оба лжецы — худшие лжецы на свете.

Анни тяжело вздыхает.

— Прекрасно. Но ведь вы оба придёте, верно? Это ведь и мой прощальный ужин тоже, помнишь?

— Очевидно, мы его не пропустим. Каким бы я был старшим братом, если бы пропустил его?

— Лучше бы тебе этого не делать, кретин. Потому что я ЕДУ В ЕВРОПУ! — она кричит последнюю часть, и её голос эхом разносится по всему нижнему этажу.

— Спасибо за лопнутые барабанные перепонки, Бананни.

— В любое время.

Повесив трубку, я смотрю на Ноя.

— Уверен, что Грейс поедет в Белый дом на четвёртое июля.

Он пожимает плечами.

— В словах Анни есть смысл. Мы могли бы спросить её.

— И что, привезти её в Вест Бенд? «Эй, мам, это та самая девушка, которую мы с Эйденом вместе трахаем в моём доме. Мы подумали, что ты захочешь с ней познакомиться».

Ной закатывает глаза.

— Это не совсем то, что я себе представлял.

— Это Вест Бенд. Никто не может хранить чёртов секрет в этом городе, а мы все трое должны держать это в секрете. Чёрт побери, ты же в самом разгаре переговоров. Если бы что-то подобное вышло наружу, это погубило бы нас. И что ещё важнее, это погубит её.

— Мы соседи, — напоминает мне Ной, отвлекаясь на то, что он читает на своём планшете. — Нет никаких причин притворяться, что мы её не знаем. Я уверен, что она могла бы придумать легенду для прикрытия, если бы захотела приехать в Вест Бенд. Чёрт, я уверен, что мы могли бы придумать легенду для прикрытия.

— Ты просто не хочешь расставаться с ней на четыре дня, — понимаю я. Чёрт, не уверен, что я хочу быть вдали от неё так долго. С тех пор как мы переспали в первый раз, мы виделись с Грейс каждый день. За последние несколько недель я провёл с ней и Ноем больше времени, чем с кем-либо другим за последний год.

Самое странное, что мне это совсем не надоело. Обычно я терпеть не могу слушать слова, которые слетают с уст девушек, с которыми встречаюсь. Но Грейс? Чёрт возьми, это всё, что я хочу.

Ной тяжело вздыхает.

— Прекрасно. Я признаю это. Я не хочу расставаться с ней на несколько дней, пока мы будем в Вест Бенде. А ты? Она постоянно была в нашей постели с тех пор, как мы отправились в поход.

— До четвёртого июля ещё несколько недель, — говорю я. — До тех пор она будет постоянно лежать в нашей постели. И ты до сих пор не сказал ей о том, что может навсегда разлучить тебя с ней. Когда ты собираешься сказать ей, что рассматриваешь предложения за пределами Колорадо?

По лицу Ноя пробегает тень раздражения.

— Ничего не ясно, — ворчит он. — Так что я скажу ей, когда всё прояснится.

Я качаю головой.

— Это нечестно.

— Она никогда не спрашивала, и это не такой уж большой секрет. Об этом пишут все средства массовой информации. Тебя ведь волнует только моя честность, верно? — спрашивает Ной. — Твоё беспокойство не имеет ничего общего с тем фактом, что ты, возможно, захочешь, чтобы Грейс была только твоей, не так ли?

Ной отправляется в спортзал, не говоря больше ни слова, как он всегда делает, когда действительно расстроен. Но он знает, что я прав. Он знает, что должен ей сказать.

Чёрт, я вообще-то даже не пытаюсь заполучить Грейс в своё полное распоряжение. Я уже привык к тому, что мы втроём вместе. Мы вошли в привычный ритм. Конечно, быть с ней в тот день, когда мы были одни, было чертовски жарко, но быть с ней после того, как Ной трахнул её, было ещё жарче.

Впрочем, это не просто секс. То, что она рядом — смеётся, небрежно растянувшись на нас обоих после того, как кончила три раза, её лицо светится, когда она рассказывает нам историю о детях, с которыми работала через свои благотворительные организации. То, как она дышит по ночам, когда спит, этот маленький почти храп, издаваемый ею, это так чертовски мило.

Я думаю, что наконец-то смогу понять термин «подкаблучник». Вчера одна бывшая подружка прислала мне снимок своих сисек, и я ответил, что меня больше нет на рынке. Сама мысль о том, что я, Эйден Джексон, исчезну с рынка, просто нелепа. Но это было единственное, что я хотел сказать.

При мысли о том, что мать Грейс знакомит её с каким-то мудаком в костюме, мне хочется задушить его голыми руками. Всё, что я знаю, это то, что я хочу, чтобы Грейс была нашей — моей и Ноя. Я хочу, чтобы она была в нашей постели, и я не хочу отпускать её.

33

Ной

— Ты никогда не пробовала самогон? – спрашиваю я.

Грейс одаривает нас своей широкой улыбкой, которая, кажется, всё чаще и чаще появляется на её лице в последнее время. Может быть, всё дело в сексе — я говорю себе, что это, скорее всего, просто секс и ничего больше, — но она выглядит более спокойной и расслабленной в эти дни.

— Я жила в особняке губернатора Колорадо и в Вашингтоне, округ Колумбия. И училась в школе-интернате в Швейцарии. Неужели это действительно вас шокирует?

— Эта женщина не пила самогон, не ходила на рыбалку и не принимала грязевые ванны, — подхватывает Эйден, усаживаясь в огромное мягкое кресло на заднем дворе и закидывая ноги на кофейный столик. — И не была в походе.

— Как так вышло, что ты никогда не ходила в поход? — спрашиваю я. — Я думал, ты каждый год отправляешься в благотворительный лагерь.

Грейс драматично вздыхает и откидывается на спинку длинного уличного дивана, изо всех сил стараясь выглядеть раздражённой, но очевидно, что это не так. Выражение лица, которое она делает, чертовски милое. Она чертовски милая, с волосами, стянутыми сзади в хвост, в джинсах и тонкой белой хлопковой футболке, которая практически прозрачна.

— Это долгая история.

Эйден фыркает.

— Нет. Не позволяй ей одурачить тебя. Здесь буквально нет никакой истории. Она никогда не спала в палатке, потому что…

— Заткнись, болтун. Я рассказала тебе это по секрету, — протестует Грейс.

— Она никогда не спала в палатке, потому что земля слишком твёрдая, — заканчивает Эйден, подражая голосу Грейс. Она показывает ему язык.

— Неужели? — спрашиваю я, качая головой. — Это действительно ужасно.

— Итак, я пропустила рыбалку, грязевые ванны, походы и употребление самогона. Неужели это действительно так важно?

Я шикаю ей.

— Это очень важно. На самом деле, это то, что нужно немедленно исправить.

Грейс поджимает под себя ноги.

— Я не уверена, что упустила что-то из того, что не выросла, рыбача.

Эйден ахает.

— Возьми свои слова обратно прямо сейчас.

Грейс смеётся.

— А разве это не означает в основном сидеть и пить пиво, почёсывая свои яйца? И если ты ещё не заметил, у меня нет яиц, чтобы их чесать.

— Ну, если бы ты росла рядом с нами, тебе пришлось бы пить самогон и чесать яйца, — говорю я ей.

— Ну что ж, тогда я исправлюсь.

— К счастью, я могу позаботиться об одной вещи из твоего списка вещей, которые ты никогда не делала. Ты сейчас сядешь и выпьешь немного самогона, — произносит Эйден.

— А где же ты возьмёшь самогон?

— Эйден просто идиот-учёный, когда речь заходит о выпивке, — отвечаю я ей. — Он её перегоняет. Он занимался этим с тех пор, как мы учились в школе.

— Со времён школы?!

— Чертовски верно, — говорит Эйден.

— А я думала, что это делают в Кентукки, а не в Колорадо.

Я тихо выдыхаю и качаю головой.

— Ну вот, ты сделала это. Готовься к лекции.

— Существует долгая и благородная история о бутлегерстве³, прославленная на всю нашу прекрасную страну, — начинает Эйден, его интонация официальна.

— Просто сходи и принеси ей это, — перебиваю я. — Я не хочу сегодня слушать громкую речь о бутлегерстве, если тебе всё равно.

— Не волнуйся, — говорит Эйден, глядя на Грейс. — Я приберегу это на другой раз.

Она смеётся.

— Мне повезло.

Эйден возвращается с двумя стеклянными банками для консервирования и ставит их на середину кофейного столика.

— Лимонадный и ежевичный, — говорит он.

— Ты сам это сделал, — скептически произносит Грейс, подняв брови.

— Совершенно верно. Лимонад и ежевика, потому что скоро наступит лето. Я изготавливаю на основе сезонных ароматизаторов.

Я киваю.

— Если ты член нашей семьи, то на Рождество получишь от Эйдена банку самогона.

— Чувак, как бы там ни было, ты говоришь так, будто я раздаю уголь. Я дарю и другие подарки тоже.

— Разве ты не должен не делать это? Разве это не незаконно? — спрашивает Грейс.

— Ты спишь с мятежником, детка, — отвечает Эйден. — И соучастница моих преступлений.

— Но ведь эта штука может убить тебя, не так ли? Разве правила существуют не просто так?

Эйден закатывает глаза и громко вздыхает, плюхаясь на своё место.

— Да, если ты сам не знаешь, что делаешь. С другой стороны, я точно знаю, что делаю.

Грейс поднимает брови и смотрит на банки с самогоном.

— Ты уверен?

Эйден вздыхает.

— Чувак, скажи ей, что я знаю, что делаю.

Я киваю.

— Он действительно знает, что делает. Серьёзно. Он просто чудак с тем, как много знает о таких вещах.

— Я учился у лучших, — гордится Эйден.

— Он научился этому в Вест Бенде.

— Ты научился гнать самогон, когда был ребёнком?

Эйден пожимает плечами.

— Я научился этому у старика Джонсона. Он нанял меня к себе на ферму на несколько лет, и у него был свой дом. Раньше он сам это делал. В конце концов, и у меня появился талант в подобном деле.

— А если серьёзно, то мы были старшеклассниками, имевшими доступ к бесплатной выпивке — чёрт возьми, с возможностью сделать её самим, — говорю я ей. — Лучшего хобби у него и быть не могло.

— Я думала, ты святой, — произносит Грейс.

— Да, но в субботу вечером я всё равно пил по-чёрному, — отвечаю я. — В городе больше нечего было делать.

— Мой самогон ещё не убил ни одного человека, — говорит Эйден. — Я ещё никого не ослепил.

— Ну, это весомый комплимент, если я когда-нибудь такое слышала, — шутит Грейс. — Но я всё же легковес.

— Да? — интересуется Эйден. — Значит, если ты сделаешь несколько глотков, то будешь танцевать на столе и раздеваться?

— Существует большая вероятность.

— Ну, чёрт возьми, тогда пей, — говорю я ей, и Грейс хлопает меня по руке.

— Ладно, — вздыхает она. — Не найдётся бокала?

Эйден закатывает глаза.

— Я и не предполагал, что дочь Президента будет с такими запросами. Сейчас ты хочешь бокал. В следующий раз тебе понадобится столовое серебро.

— Отлично, — произносит Грейс, протягивая руку к одной из банок. — Неужели я пью эту противозаконное зелье прямо так?

Она берёт банку, но прямо перед тем, как поднести её к губам, Эйден кричит:

— Подожди!

— О боже, у меня чуть не случился сердечный приступ. Что!?

Эйден хохочет.

— Если это убьёт тебя, то будет ли считаться это политическим убийством дочери Президента?

— Я бы, конечно, не возражал, если бы тебя засадили куда-нибудь в секретную камеру ЦРУ, — говорю я ему.

— Определённо. Если это меня убьёт, то это будет убийство по политическим мотивам. Возможно, даже измена, — невозмутимо отвечает Грейс.

— Окей. Я просто проверял. Продолжай. — Эйден усмехается.

Грейс делает глоток лимонадного самогона, её лицо морщится.

— О Боже, самогон действительно крепкий. Крепкий и хороший. Я же говорила тебе, что я легковес, верно?

Полчаса спустя, и мы теперь уверены, что Грейс — легковес. Она очень пьяна, несмотря на то, что выпила всего несколько глотков самогона. Она сидит на садовой мебели, её вытянутые ноги лежат на мне, а Эйден откинулся в кресле напротив нас, положив ноги на стол. Мы передавали друг другу самогон, и в результате щёки Грейс слегка порозовели, и она стала гораздо более оживлённой и хихикающей, чем обычно.

Мы сидим и говорим о вещах, которые никогда не делали, а Грейс никогда не купалась нагишом.

— Я никогда не купалась нагишом, — произносит она. — Разве это не глупо?

— Ты слишком защищённая, — говорю я.

— Не правда, — протестует она, наморщив лоб. — Хорошо, да. Но это не так. Есть ли в этом смысл? Я встречалась с главами иностранных государств. Я встречалась с Далай Ламой.

— Но ты никогда не купалась нагишом, — говорит Эйден.

Грейс садится и показывает на него пальцем.

— Я также никогда не прыгала с парашютом.

Я пожимаю плечами.

— И я никогда не прыгал с парашютом.

— Это потому, что ты боишься высоты, — услужливо подсказывает Эйден.

— То, что я не хочу выбрасываться из самолёта, вовсе не означает, что я боюсь высоты, — протестую я.

— Ты боишься высоты? — спрашивает Грейс.

— Я не боюсь высоты!

— Прыжки с парашютом не для меня, — произносит Грейс. — Эйден, ты следующий. Чего же ты ещё не сделал?

Эйден на секунду задумывается.

— Я уже всё сделал.

Грейс встаёт и берёт со стола банку с ежевичным самогоном.

— Эта штука становится все менее крепкой, — размышляет она.

Эйден удивлённо поднимает брови.

— Смотри мне. Мы не будем отдирать тебя от пола в ванной.

— Я никогда не была пьяна, — замечает она.

— Ты была немного навеселе, когда мы познакомились, — говорит Эйден.

— Знаю! — восклицает Грейс, отхлебывая из банки и широко раскрывая глаза. — Это было от двух бокалов вина.

— Ну, отлично. Я просто возьму это у тебя на некоторое время.

— Нет, нет, — протестует она. — Это, должно быть, не очень крепкое. Я ничего не чувствую.

Эйден бросает на меня быстрый взгляд.

— Мы будем держать её волосы, когда она потом блеванет?

— О-о-о-ой, — тянет Грейс. — Это так мило с твоей стороны. Но ты не сказал, чего не делал. Скалолазание? Сноубординг?

— Было и было. Да ладно тебе, я вырос в Колорадо.

— Нырять с аквалангом, — говорит она.

— Было. Получил сертификат. — Он делает паузу. — Ладно, у меня есть одно. Я никогда не был влюблён. — А потом он глупо ухмыляется.

Я стону и издаю рвотный звук.

— Это так чертовски отстойно, чувак.

— Это вовсе не отстойно, — протестует Грейс. Окончания её слов слегка расплываются. — Я тоже никогда не была влюблена.

Эйден выжидающе смотрит на меня.

Я закатываю глаза.

— Чёрт возьми, прекрасно. И я тоже. Теперь ты счастлива?

— Вообще-то да, — отвечает Грейс, делая ещё один глоток самогона.

— С тебя хватит, дорогая, — говорю я ей, протягивая руку за банкой.

— Перестань командовать, — возмущается она, шлёпая меня по руке, но позволяет мне легко забрать банку. — И вы меня перебили.

Я смеюсь.

— Прости-и-и-и меня.

— Я говорила о чём-то важном, — настаивает она и начинает хихикать.

— Продолжай.

С минуту она тупо смотрит на нас обоих, потом вздыхает.

— Нет. Мысль исчезла. Я не могу вспомнить.

— Ты говорила, что… — начинает Эйден.

— О! — Грейс поднимает руку вверх. — Счастлива. Не знаю, была ли я когда-нибудь счастлива.

— Ты только что сказала, что счастлива, — напоминает Эйден.

— Счастлива. Так я и сказала, — говорит она, преувеличенно расстроенная. — Я и сейчас счастлива. Здесь. Мне здесь хорошо. О, и купание нагишом.

— Давай сосредоточимся на купании нагишом, — произносит Эйден. — Нагота — моя любимая тема для разговора.

— Мы можем исправить эту никогда-не-купалась-нагишом ситуацию, — замечаю я. — Бассейн находится прямо там.

Эйден закатывает глаза.

— Такое купаться нагишом — ерунда. Это не считается, если только это не общественное место, где тебя могут поймать.

— Если мы будем шуметь, агенты спецслужбы могут услышать нас и поймать, — замечает Грейс.

— Ну, чёрт возьми, для меня этого вполне достаточно. — Эйден встаёт и начинает раздеваться. — Подними свою задницу с этого стула и сними эту одежду, сладкая.

— Что? Сейчас? Вода же холодная, — протестует Грейс.

— Я всё понимаю. Бассейн даже не подогревается, — соглашаюсь я.

— Никаких оправданий. Мы вычёркиваем две вещи из твоего списка, которые ты никогда не делала, прямо здесь и сейчас: пить самогон и купаться нагишом в бассейне. Шевелись, девочка.

Грейс шутливо отдаёт честь, когда встаёт.

— Да, сэр.

— О, мне нравится, как это звучит, — говорит Эйден.

Грейс выпрыгивает из своей футболки и джинсов, затем идёт к бассейну, одетая в лифчик и трусики, пока Эйден не останавливает её.

— Что?

— Хорошая попытка. Сними всё это, сладкая. Кроме того, мы уже видели товар. Чёрт, мы уже были внутри тебя сегодня вечером.

Грейс отмахивается от него.

— Ты такой грубый. Вы оба.

— А что я такого сказал? — невинно спрашиваю я.

— Ты думал о том же самом, — обвиняет она меня.

— Что?! Да никогда, — вру я.

Она оставляет свой лифчик и трусики в куче на земле.

— Если мои соски замёрзнут, это будет ваша вина, — говорит она, прежде чем разбежаться и прыгнуть прямо в бассейн. Она ударяется о воду и издаёт негромкий вопль. — О Боже, он ведь совсем не подогревается, правда?

Мы находимся в бассейне около десяти минут. Войдя в дом, я заворачиваю Грейс в огромное банное полотенце, и она спотыкается.

— Мне кажется, я немного пьяна, — произносит она.

— Можешь вычеркнуть это из своего списка, — ухмыляется Эйден.

— Вы, ребята, плохо влия… влияете, — говорит девушка.

— Только не я, — протестую я. — Это Эйден — нарушитель закона о бутлегерстве.

— Так и есть! — Грейс обвиняюще указывает на него пальцем. — Я спала с преступником.

— Да, мы практически Бонни и Клайд, — невозмутимо отвечает Эйден.

— Бонни и Клайд. — Грейс показывает на себя и Эйдена, потом пьяно смотрит на меня. — И Клайд.

Я закатываю глаза.

— Спасибо.

Она прислоняется ко мне, неуверенно стоя, поэтому я беру её на руки и несу к кровати, где укладываю на простыни. Она устраивается между мной и Эйденом, положив голову ему на грудь. Её глаза плавно закрываются, затем снова открываются.

— Ты счастлив?

Эйден смеётся.

— Ты шутишь?

— Но вы же не хотели делиться мной раньше — когда мы только начинали, — говорит она. — Чувствовали ли вы, деля меня между собой остс… отсут… отстойно?

— Я счастлив, — отвечаю я, хотя её веки снова трепещут и закрываются. И впервые в своей жизни я думаю, что это действительно так.

Проблема в том, что такое счастье — с этой девушкой — не может длиться вечно.

34

Грейс

— Я удивлена, что ты выбралась из дома, — говорит Ви, поднося бокал с шампанским к губам. — Я уже начала опасаться за твою безопасность.

— Прошло несколько недель с тех пор, как я закончила работу в лагере, а не месяцев.

Ви вздыхает.

— Я восемьдесят часов работаю в Майами, а ты беспрерывно трахаешься в Денвере. Наши роли внезапно поменялись местами. Ученик стал мастером.

— Говори тише, — шиплю я. — Кто-нибудь обязательно тебя услышит.

— О, пожалуйста. Половина здешних людей всё равно носит слуховые аппараты, — произносит Ви. — Зачем ты заставила меня прилететь сюда?

— Потому что ты моя единственная подруга, поэтому ты должна быть моим «плюс один». Не забывай, что ты заставила меня прилететь в Майами ещё в марте, чтобы помочь тебе с подбором моделей. И смогла продемонстрировать свою новую линию на мне.

Ви поднимает голову.

— Ты помогала мне с подбором мужских моделей для подиума. Вряд ли это эквивалентно скучной политической функции.

— Поверь мне, слушать все твои непристойные комментарии о моделях было так же утомительно, как и сегодняшний вечер.

— Что сегодня на тебе надето? — Репортёр задаёт этот вопрос, когда мы останавливаемся и позируем перед фоном с напечатанным на нём названием события, а в моих глазах мелькают вспышки фотоаппаратов. Я никогда не привыкну к вниманию прессы, независимо от того, как бы много я ни была на виду у публики. Быть в Денвере в миллион раз лучше, чем где-либо ещё, но есть ещё такие мероприятия, которые я должна посещать для фонда или как представитель своей семьи. Я всегда их ненавидела.

Ви же, напротив, сидит дома перед камерой. Обхватив меня рукой за талию, она улыбается журналисту, задавшему этот вопрос.

— Конечно, на ней надета я, — кокетливо отвечает она.

— Я ношу Ви Скотт, — отвечаю я с улыбкой. Профессиональной.

— Ты сегодня здесь с кем-нибудь? — спрашивает репортёр.

— Нет, я…

— Я её «плюс один», — отвечает Ви, целуя меня в щёку и пиная ногой сзади перед тем, как вытащить меня из центра внимания, а потом она шепчет мне на ухо: — Даже если у тебя должно быть «плюс два».

Моё лицо краснеет, несмотря на то, что она шепчет это достаточно тихо, чтобы только я могла услышать.

— Нет никакого «плюс-два». И спасибо за эту фотографию. Это должно вывести мою мать из себя.

— Знаю. — Ви ухмыляется, когда убирает оставшееся шампанское и берёт меня под руку. — Мне нравится с ней забавляться. Серьёзно, я не знаю, почему бы тебе просто не опубликовать всю эту историю с двумя мужчинами.

— Это буквально доведёт моих родителей до сердечного приступа, — шиплю я. — И меня навсегда запомнят, как блудницу, дочь Президента. Мне и так не нравится свет прожекторов — меня бы разорвали на части в прессе.

Ви тяжело вздыхает и пренебрежительно машет мне рукой.

— Да знаю я, знаю. Мы все помним, что случилось с Моникой.

— Именно. Кроме того, между нами ничего нет.

— Я думаю, есть две вещи. — Ви хихикает.

— Между нами ничего нет.

— Верно. Потому что всё, что ты делаешь — это занимаешься с ними самым лучшим сексом в своей жизни.

— Откуда ты знаешь, что это лучший секс в моей жизни?

Ви поднимает голову и смотрит на меня, как на идиотку.

— Ты хочешь сказать, что они не отбивают тебя, как кусок телятины?

Я шиплю на неё, чтобы она замолчала.

— Нет, подожди. Ты хочешь сказать, что этот как-его-там, твой парень из колледжа… Стефан? Андреас?

— Стюарт, — решительно говорю я.

— Боже. Стюарт, — она брезгливо морщит нос. — Ты хочешь сказать, что Стюарт перевернул твой мир больше, чем два лакомых кусочка человеческой плоти, которых имеешь?

Я непонимающе смотрю на подругу.

— Это вполне вероятно.

Ви берёт ещё один бокал шампанского у проходящего мимо официанта с подносом.

— Ты просто бредишь. И ты всё отрицаешь.

— Не бросай мне в лицо свои причудливые слова о самопомощи.

— Серьёзно, ты ещё ничего не поведала, а я твоя лучшая подруга. И ты уже несколько недель прячешься от них. В качестве отступления, я прямо сейчас отмечу, что у меня хватило самообладания не превратить это последнее заявление в комментарий о том, как они были в твоих дырках в течение нескольких недель.

Я тяжело выдыхаю.

— Ты прямо как парень из братства. Почему мы всё ещё друзья?

— Мы инь и ян, — говорит Ви, потягивая шампанское. — Я — идентификатор к твоему суперэго. И ты любишь меня.

— Я действительно люблю тебя, — соглашаюсь с ней. — И это… хорошо, се… — я оглядываюсь вокруг, прежде чем наклониться ближе к ней и прошептать: — Секс просто потрясающий. Безумный. А ведь мы даже этого не сделали, ты же знаешь…

— Да, я знаю. — Ви поднимает брови. — Один в киске, а другой в…

— Даже не заканчивай эту фразу. Это действительно самое худшее, что я когда-либо слышала из твоих уст, — выговариваю я ей. — И да, это тоже.

— Чем ты, чёрт возьми, занималась?

Я склоняю голову набок.

— Ты хочешь, чтобы я рисовала диаграммы?

— Ты бы нарисовала? — Ви улыбается. — Я могу достать свой айпад прямо сейчас. У меня есть несколько приложений для графического дизайна.

— Это больше, чем просто… секс, — говорю я, понизив голос до шёпота. — Мы с ними тусуемся.

— А кто-нибудь знает?

— Я сказала своей охране, что говорю с ними о пожертвованиях.

— Тебе действительно нужно научиться лучше лгать, куколка, — произносит Ви, качая головой. — Это худшая история для прикрытия, которую я когда-либо слышала.

— Поверь мне, я знаю.

— Значит, ты тусуешься, и секс у тебя отличный. И твои глаза загораются, когда ты говоришь о них, — размышляет Ви, глядя на меня. — Ты что, влюбилась в них?

— Что? — визжу я. — Нет. То есть, нет. Никоим образом. Определённо нет. Это именно то, что ты сказала раньше — это просто случайность. Вот и всё. Мне очень весело, и с ними очень легко общаться.

— Угу, — говорит Ви, тон её голоса выдаёт явное недоверие. — Так расскажи мне о них.

— А что ты хочешь знать?

— А что ты думаешь о них теперь, когда провела с ними последние несколько недель? — Ви использует воздушные кавычки, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Эйден действительно общительный, игривый и забавный. Я думала, что он просто дурак, ни чего в жизни не воспринимающий всерьёз, но на самом деле в нём есть гораздо больше, чем это. А Ной — это угрюмый, ворчливый мудак на первый взгляд, но он хороший парень внутри и… почему ты так на меня смотришь?

— Смотрю на тебя как? — Ви невинно хлопает глазами.

— Как сейчас.

— Ты просто влюбляешься в них.

— Конечно же, нет.

— Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. Ты не можешь меня обманывать.

— Нет, — протестую я, а затем повторяю это снова, чтобы успокоить больше себя, чем Ви.

— Как скажешь, куколка.

— Это не та пресса, которая сейчас нужна твоему отцу, — шипит мама. Она стоит в моей гостиной, одетая в светло-голубой костюм и шляпку-таблетку. Чёртова шляпка. Она прилетела сюда в таком наряде, как будто её фотографировали для обложки журнала… пятьдесят лет назад. Она выглядит сумасшедшей. Тот факт, что она стоит здесь, дико жестикулируя и ругая меня, не делает её менее сумасшедшей.

— Я просто не могу поверить, что ты прилетела в Колорадо, чтобы прочитать мне лекцию о такой глупости, — огрызаюсь я. — Я уже взрослая. Даже если бы у меня были отношения с Ви, что, конечно же, глупо, это было бы не твоё дело.

— Это не моё дело? — фыркает она.

— Моя личная жизнь никого не касается, — протестую я, внезапно преисполнившись ещё большей бравады, чем когда-либо. — Ни у кого… ни у тебя, ни у папы, ни у прессы, ни у кого другого… и если бы я встречалась с Ви, это были бы мои отношения.

— Значит, ты встречаешься с Ви. — Глаза моей матери широко распахнулись.

— Я не встречаюсь с Ви, — раздражённо говорю я. — Даже если бы это было так, я бы не остановилась только потому, что ты не считаешь это политически целесообразным.

Посмотри на меня, такая храбрая и… полная дерьма. Достаточно храбрая, чтобы говорить о том, что я не буду делать в случае свидания с Ви, но недостаточно храбрая, чтобы признаться о Ное, Эйдене и мне.

— Ты не встречаешься с Ви, — скептически повторяет мама.

— Я не встречаюсь с Ви, — вздыхаю я, закатывая глаза. — Она поцеловала меня в щеку. Это совсем не то, что мы целовались на том мероприятии. Всё это более чем нелепо.

— Грейс Монро Салливан, — воскликнула моя мать. — Не знаю, что на тебя нашло, но твой язык не подобает женщине твоего происхождения.

— Моего происхождения? — смеюсь я. — Я не племенная кобыла.

Она игнорирует это замечание.

— Брэндон Реддинг. Гарвард и Йель. Его будут видеть на людях вместе с тобой. Вы встречаетесь уже три месяца, держа всё в секрете, чтобы не отвлекаться от предвыборной кампании. Ты надеешься на то, что ваши отношения будут развиваться, и ты можешь видеть будущее с ним. Его уже проинструктировали. Он заедет за тобой завтра в семь часов вечера. Папарацци уже предупреждены.

— Я не собираюсь встречаться с каким-то парнем, которого ты наняла играть моего парня, — возмущённо протестую я.

Она пренебрежительно машет мне рукой.

— Он делает это бесплатно.

— Я никуда с ним не пойду, мама.

Она игнорирует меня.

— Он возьмёт тебя с собой на эти выходные, и ему уже сказали, чтобы он освободил своё расписание на четвёртое июля. Это будет ваше знакомство с вашингтонской публикой.

— Я не…

Она исчезает за дверью прежде, чем я успеваю закончить фразу.

Позже мне звонит отец.

— Грейси, я слышал о визите твоей матери.

— Твоя жена сошла с ума. Я не собираюсь связываться с каким-то парнем в целях пиара, папа.

— Ты же знаешь свою мать, — произносит он. — Она думает, что это вызовет хорошие отзывы в прессе. Это замечательный пиар. Ты ведь ни с кем не встречаешься, правда? Она поклялась, что ты ни с кем не встречаешься. Брэндон из хорошей семьи — он даже привлекателен. Это не то, чтобы она свела тебя с уродливым мужчиной.

— Нет. Я ни с кем не встречаюсь, — вру я.

— Так какое это имеет значение? Это всего лишь одно свидание, Грейси. Сделай это для меня, и я буду у тебя в долгу.

— Ты будешь мне должен, — решительно повторяю я.

— Я буду у тебя в долгу, — снова говорит он. — Президент Соединенных Штатов будет тебе очень обязан. Что тебе нужно? Нужны ли фонду ещё спонсоры? Есть ли ещё одно мероприятие, на котором я могу присутствовать?

— Да, — говорю я, думая о квартальном отчёте и снижении пожертвований. — Я имею в виду, нет. Мне не нужно, чтобы ты посещал приёмы или надавил на одного из своих корпоративных приятелей.

— Я бы никогда так не поступил, — отвечает отец тем же тоном, каким разговаривает с прессой. — На самом деле, я шокирован тем, что ты даже предложила нечто подобное.

Ещё один способ прикрыть задницу отца на случай, если АНБ подслушивает, хотя это защищённая телефонная линия. Я думаю, что он делает это, даже не задумываясь, его инстинкт самосохранения. Я резко закатываю глаза.

— Я не буду этого делать, папа. Ты можешь придумать что-нибудь ещё.

— Почему с тобой так трудно, Грейси? — спрашивает он. — Это на тебя не похоже. Ты всегда понимала, что мы все делаем всё возможное, чтобы помочь кампании. Кампания — это самое главное.

— Да, это всегда самое главное, — выпаливаю я, прежде чем он успевает остановить меня, или прежде, чем я могу струсить и просто согласиться с его грандиозным планом. — Папа? Мне пора.

35

Эйден

— Не могу поверить, что она это сделала, — шепчу я Ною.

— Я тебя слышу, — шепчет Грейс в ответ. — Я буквально стою у тебя за спиной.

— Мы просто не можем поверить, что ты захотела приехать в Вест Бенд на четвёртое июля, — говорит Ной. — Или что у тебя не было никаких планов в Белом доме.

По её лицу пробегает раздражение, но я не могу сказать, раздражена ли она нами или упоминанием Белого дома. Первая Леди появилась в её доме на днях, я это точно знаю, и Грейс была чертовски раздражена после этого. Потребовалось три оргазма, прежде чем она стала менее напряжённой. Затем, когда Ной упомянул о праздновании четвёртого июля в Вест Бенде, Грейс немедленно согласилась, удивив нас обоих. Она отмахнулась от любого упоминания о праздновании в Белом доме, сказав, что не её родителям решать, где она может провести праздники.

С тех пор мы с Ноем не затрагивали данную тему разговора.

— Мальчики! — кричит Бесс. Она выходит из гостиной в прихожую, широко раскинув руки, привлекая Ноя и меня для объятий, прежде чем повернуться к Грейс. — И ещё, мисс Салливан, для нас большая честь видеть вас здесь.

Грейс краснеет, когда Бесс, не моргая, обнимает её.

— Миссис Эшби, зовите меня Грейс, — произносит она. — И это я должна благодарить вас за то, что вы позволили мне присоединиться к вам за ужином. Я надеюсь, что моя служба безопасности не была слишком навязчивой.

— Ну, не каждый день мой дом проверяют на предмет жучков, — говорит Бесс, уперев руки в бока. — И зови меня Бесс, все так делают — или мама Эшби. Но никто не называет меня миссис, даже Пол.

Пол высовывает голову из гостиной.

— А теперь идите сюда.

— Чёрт возьми, папа, ты что, в галстуке? — спрашивает Ной.

— Следи за языком, Ной Эшби, — огрызается Бесс. — Мне очень жаль. Мои мальчики на самом деле не были воспитаны волками, хотя и ведут себя так.

Грейс прикрывает улыбку рукой.

— Всё в порядке. Я уже привыкла к этому.

Бесс на секунду замирает, и я не вижу её лица, потому что она стоит ко мне спиной, но точно знаю, почему она остановилась. Она просто уловила то, что сказала Грейс — я уже привыкла к этому.

Если и есть кто-то, кто увидит всё дерьмо и нашу «просто знакомые» историю, то это Бесс. Она чертовски проницательна.

Я прочищаю горло.

— А где же Анни? Я думал, что она сразу же набросится на Грейс, как только та переступит порог. — Я поворачиваюсь к Грейс. — Моя сестра действительно увлекается политикой, так что будь готова. Я почти уверен, что она считает тебя настоящей знаменитостью.

— О чём ты говоришь? — Грейс усмехается. — Я и так настоящая знаменитость.

— Как мило, что ты осталась такой скромной и непритязательной, — язвительно замечает Ной.

— На заднем дворе уже всё готово, — произносит Бесс. — Ну, я знаю, ты говорил, что это не должно быть большой проблемой, учитывая приезд Грейс и всё такое, но ты же знаешь Анни. Это всего лишь несколько её друзей. Но мы старались свести всё к минимуму.

— Мам, — предупреждает Ной. — Это не может быть большой проблемой.

— Всё в порядке, — отвечает Грейс.

— Ной Эшби, поверь мне хоть немного, — говорит Бесс, качая головой. — Ты сказал, что это должно быть конфиденциально, поэтому твой отец конфисковал мобильные телефоны и запер их. Ни камер, ни телефонов.

— О, вы не должны были так беспокоиться, — молвит Грейс.

— Беспокоиться? — спрашивает Бесс. — Я уже много лет хочу отобрать сотовые телефоны у этой девчонки и её друзей. У детей перед носом постоянно торчат эти дурацкие телефоны с их селфи, твиттерами, чатами и снимками. Я хочу увидеть свою Анни до того, как она улетит в Европу на два месяца — и я хочу видеть её лицо без телефона, закрывающего мне обзор. Так что отобрать у них сотовые телефоны было для меня удовольствием.

— Ну что ж, тогда я рада, что могу послужить оправданием для конфискации телефона, — говорит Грейс, улыбаясь.

Когда мы следуем за Полом и Бесс, мама Эшби кладёт руку на плечо Грейс.

— Мои мальчики сказали, что вы соседи. Они ведь не грубые и невнимательные соседи, правда?

Ной стонет.

— Мама, как ты думаешь, она была бы здесь, если бы ненавидела нас?

— Грейс, ты не обязана отвечать на её вопросы, — говорю я ей.

— Я её не допрашиваю, мальчики, — возмущается Бесс, мило улыбаясь. — Почему бы тебе не пойти за пирогом и не позволить мне поболтать с ней? Это первый раз, когда у меня в доме появилась настоящая знаменитость.

— Мы тоже настоящие знаменитости, мам, — отвечает Ной.

Бесс щиплет его за щеку, и его лицо становится тёмно-красным.

— О да, конечно, милый, — говорит она.

Я едва сдерживаю смех. Если бы кто-нибудь ещё в этом мире осмелился ущипнуть Ноя за щеку, то был бы уложен на пол быстрее, чем успел бы произнести эти слова. Но он просто стоит там, как хороший сын, позволяя своей маме говорить с ним, как с пятилетним ребёнком.

Грейс закрывает рот руками и делает вид, что чихает, но когда она снова выпрямляется, на глазах у неё стоят слезы от смеха.

— Вы, ребята, идите на улицу и найдите Анни, — приказывает Бесс. — Бог свидетель, она ворвётся сюда в течение двух секунд и набросится на Грейс прежде, чем ты успеешь её остановить.

— Ты имеешь в виду то, что сейчас делаешь ты? — спрашивает Ной.

— Ой, да замолчи ты, — говорит Бесс. — Я твоя милая старая мама.

— Не позволяй ей одурачить себя, — предупреждаю я. — Она моложе, чем выглядит.

Бесс шлёпает меня кухонным полотенцем.

— Уберите отсюда свои умные задницы. И ты тоже, Пол. Пойди глянь, не нужно ли кому чего снаружи. Грейс может помочь мне на кухне с пирогами.

— Если тебе понадобится помощь, просто крикни, — говорит Ной.

— Мне не нужна никакая помощь, — отвечает Бесс.

— Я не с тобой разговаривал, мама. Я разговаривал с Грейс, — отвечает Ной. — Ни один из лучших следователей ЦРУ твоего отца не сравнится с моей мамой. Она вытягивает у людей больше сплетен, чем…

— О, уходи, пока я снова не ущипнула тебя за щёки.

— Я постараюсь не выдавать никаких государственных секретов. — Грейс оборачивается, чтобы ещё раз взглянуть на нас через плечо, когда мы выходим через заднюю дверь во двор.

Выйдя на улицу, я на мгновение останавливаюсь. Весь двор украшен — вдоль стен расставлены складные столы, уставленные мисками с барбекю, гарнирами и достаточным количеством домашних пирогов Бесс, чтобы накормить небольшую армию. Белые фонари висят над головой, пересекая двор с одной стороны забора на другую и заливая всё вокруг мягким светом. Некоторые из друзей Анни играют в корнхол в углу двора, а некоторые сидят в садовых креслах, попивая пиво.

Мама Эшби все силы положила на прощальную вечеринку Анни, что совсем неудивительно. Анни училась в средней школе, когда умерла наша мать, и в тот первый год после её смерти Анни двигалась в очень плохом направлении. Но Бесс просто восприняла это спокойно, как она делает со всем в жизни, и оттащила её от края пропасти. Я обожаю Бесс, но между ней и Анни существует особая связь, которая очень глубока.

Я стою там секунду, впитывая всё это в себя. Четвёртое июля в Вест Бенде — одно из моих любимых времён года. Конечно, мы никогда не делали этого раньше, болтаясь на заднем дворе. Обычно мы едем в центр города на праздник. Главная улица перекрывается, и прямо в центре города проходит карнавал. Вот к чему сводятся все мои воспоминания о четвёртом июля — поедание сахарной ваты и катание на карнавальных аттракционах, пока меня не стошнит.

— Твоя мама проделала очень хорошую работу, — замечает Пол.

— Так и есть, — соглашаюсь я. — Мне очень жаль, что, приехав вместе с Грейс, она пропустит парад в Вест Бенде.

Пол пожимает плечами.

— Я думаю, мама всё равно устала от конкурса по выпечке пирогов, — говорит он. — Чёрт, я уже устал слушать её жалобы о том, как всё это подтасовывается каждый год и как Марла Джонсон собирается выиграть конкурс по выпечке пирогов, несмотря ни на что, потому что она мило общается с судьями.

Ной фыркает.

— Мама слишком серьёзно относится к конкурсу по выпечке пирогов.

Пол посмеивается.

— Как и большинство людей в этом городе.

— Кретин! — Анни подбегает и обнимает меня со всей силой грузового поезда, мчащегося на полной скорости.

Я резко выдыхаю.

— Чёрт возьми, девочка, ты действительно должна была стать профессиональным футболистом.

— Где она?

— Да, и тебе привет, сестрёнка, — саркастически говорю я. — Я действительно рад тебя видеть. Я буду скучать по тебе, когда ты уедешь в Европу на два месяца, и я рад, что у меня есть возможность поболтать с тобой перед отъездом. Я тоже тебя люблю.

Анни бьёт меня по руке.

— Не ной, неудачник, — шутит она. — Я собираюсь пойти и найти её.

— Она внутри с Бесс, — говорю я ей.

У Анни округляются глаза.

— Почему ты позволил этому случиться?

— Ты же знаешь, мама не примет «нет» в ответ, — отвечает Ной.

— О Боже, ребята, она, наверное, сейчас показывает ей наши детские фотографии.

— Наверное, так оно и есть, — простонал я. — Хорошо, что я был чертовски милым ребёнком.

— Нет, — отвечает Пол. — Я уже подумал об этом — запер детские фотографии вместе с мобильными телефонами в оружейном сейфе.

Анни поднимает руку, чтобы дать ему пять.

— Ты мудрее, чем кажешься.

Пол качает головой.

— Не будь засранкой, девочка.

— Я скажу Бесс, что ты ругаешься, — ухмыльнулась Анни.

— Скажи Бесс, что я ругаюсь, и посмотрим, позволю ли я тебе запустить фейерверк, — хрипло говорит Пол.

— Я хорошо выгляжу? — спрашивает Анни, заправляя за ухо прядь ярко-розовых волос.

Я делаю вид, что оцениваю её задумчиво.

— А твои волосы должны быть такими розовыми?

— Заткнись. Я собираюсь поговорить с ней.

— Не пугай её, Анни.

— Я не собираюсь её пугать! Честно говоря, ты ведёшь себя так, будто я сошла с ума или что-то в этом роде.

— Ты слегка… активна, когда речь заходит о политике, вот и всё.

— Вовсе нет, — протестует она, доставая блокнот. — Но я знала, что ты заберёшь наши сотовые телефоны, Пол, поэтому сделала заметки.

Я вырываю блокнот у неё из рук.

— Ты не будешь брать у неё интервью.

— Это не вопросы для интервью. Это вопросы студента колледжа, который озабочен будущим нашей страны.

Я засовываю его в карман.

— Хорошая попытка.

— Ной, скажи ему, чтобы он отдал его обратно!

— Ты не будешь допрашивать дочь Президента, Анни. — Ной качает головой.

— Прекрасно. В любом случае, я уже выучила свои вопросы наизусть. — Анни направилась в сторону дома.

— Находясь между Анни и твоей матерью, эта девушка сейчас с криком выбежит отсюда, — бормочет Пол, качая головой.

36

Ной

Мне очень нравится празднование четвёртого июля в Вест Бенде, но, честно говоря, то, что у нас творилось на заднем дворе, заставляло краснеть от стыда. Мы набивали животы, обменивались шуточками с Анни, которая, наконец, согласилась оставить Грейс в покое после того, как мы с Эйденом пригрозили ей судебным запретом (только полушутя), и запускали свои фейерверки прямо перед городскими, которые всё ещё видны из нашего дома на краю Вест Бенда.

Грейс идеально вписывается в семейные посиделки. Я не уверен, что это потому, что она взращена в политике и привыкла к тому, что ей приходится приспосабливаться, но она разговаривает с моими родителями так, будто знает их всю свою жизнь. Она заставила мою маму записать свой секретный рецепт булочек с корицей в течение часа после приезда сюда, и Анни по-прежнему заискивает перед ней, хотя она категорически не согласна с социальной политикой её отца.

— Как, чёрт возьми, вы с ней подружились? — Анни бочком подходит ко мне, её рот наполовину заполнен пирогом, и толкает меня локтем, мягко задавая вопрос.

— Ты ведёшь себя так, будто у нас нет друзей. — Я притворяюсь обиженным.

— Она классная, — замечает Анни, запихивая в рот очередной кусок пирога.

— Я в курсе.

— Значит, вы с Эйденом не совсем… эм… в одной лиге.

— Говорит девушка, которая только что засунула половину куска пирога в свою… варежку?

Анни скорчила гримасу и высунула язык.

— Она мне нравится. Но мне совсем не нравится её отец, а она поддерживает его, так что в действительности я не должна любить её. Но она очень милая.

— Ага. — Я киваю, боясь сказать что-нибудь ещё, потому что если скажу, то раскрою всё, что на самом деле думаю о Грейс. Если я открою рот, то буду говорить о том, какая она замечательная. Я собираюсь излить душу, и это не то, что делает Ной Эшби. Ной Эшби хмыкает и, возможно, иногда признаёт, что кто-то не может быть мудаком. Но я никогда не болтаю о том, как сильно мне кто-то нравится.

Поэтому я просто киваю и говорю «Ага».

— Ага, — говорит Анни, подняв брови. — И это всё, что ты можешь сказать?

Я смотрю на Грейс через двор, разговаривающую с моим отцом. Мой отец улыбается и выглядит совершенно очарованным ею. Проходя мимо, Грейс улыбается, когда я спрашиваю, куда она идёт.

— Я покажу ей старый «Шевроле», — отвечает папа.

— Мне нравятся старые машины, — объясняет Грейс.

— Неужели? — спрашиваю я.

— Да. — Она оборачивается и смотрит на нас с Анни, уходя. — И твой старик тоже классный.

Лицо моего отца становится ярко-красным.

— Вот видишь! — восклицает Анни. — У неё уже есть папа, говорящий о машинах. Они с мамой никогда её не отпустят.

Я ворчу в ответ, и Анни на мгновение замолкает, прежде чем на её лице появляется странное выражение.

— Подожди секунду.

— Подожди секунду, что? — спрашиваю я. Я точно знаю, что она собирается сказать, и не позволю ей этого сделать. Я оглядываюсь в поисках Эйдена. — Где твой брат?

Она указывает на меня, игнорируя мой вопрос.

— Вы. Вы, парни, сами сказали, что знакомы.

— Да, и что? — я пожимаю плечами. — Мы знакомы.

— Нет, это не так. Она тебе нравится.

Я даю ей своё лучшее выражение «какого хрена».

— Эм, ты, наверное, пьяна, Бананни.

— Не-а, — говорит она, качая головой. — Ты странный. Ты странный с ней.

— Никто не странный, Анни.

Как только Эйден подходит, она сразу на него набросилась.

— Что происходит с Ноем и Грейс Салливан?

«Не отвечай на вопрос», — думаю я, глядя на Эйдена так, словно у нас с ним общий мозг и я могу на подсознательном уровне передать ему эту мысль. «Не отвечай. Просто пожми плечами, как ты делаешь, когда кто-то спрашивает тебя о политике или о твоих карьерных планах».

— Происходит? Что происходит? — спрашивает Эйден, и голос его звучит виновато. — Я же сказал тебе, что мы едва знакомы. Мы на самом деле почти не встречались.

— Вы оба лжёте.

— Лжём? — спрашивает Эйден, и его голос внезапно срывается на фальцет. — Ты обвиняешь нас во лжи касательно Грейс? Вот это да, Анни.

— О Боже, ты точно лжёшь. Это то, что ты делаешь, когда лжёшь — парируешь и сердишься. Это то же самое, что ты делал, когда мы были детьми, и ты снял все головы с моих Барби, посадил их на палки и сказал мне, что они были казнены.

Я фыркаю.

— Я это помню. Думал, что мы играли в Римскую Империю.

— Вы оба были придурками, — обвиняет его Анни. — И вы оба очень странные. Вопрос в том, почему вы такие странные?

Я пожимаю плечами.

— Как скажешь, Бананни. Ты же знаешь, что мы оба вообще странные.

Она качает головой.

— Нет, это нечто большее.

Я преувеличенно тяжело вздыхаю.

— Кто-нибудь хочет ещё пива? Потому что я собираюсь выпить пива. Анни?

— Зачем? — спрашивает она скептически. — Вы хотите напоить меня, чтобы я забыла, что вы, ребята, ведёте себя странно по отношению к ней?

— Да, Анни. Ты меня поймала. Мой гнусный план состоит в том, чтобы напоить тебя, пока ты не забудешь мои злые умыслы.

Одна из её подруг подбегает и перебивает:

— Нам нужна групповая фотография.

Спасены селфи.

— Это ещё не конец, — говорит Анни, прищурившись на нас, прежде чем убежать.

— Повеселись в Европе, — кричит вдогонку Эйден.

Она отмахивается от нас и уходит, чтобы присоединиться к своим друзьям.

Эйден поворачивается ко мне.

— Какого чёрта, чувак?

— Не смотри на меня так. Это твоя сестра настаивает на том, что у нас с Грейс что-то не так…

Внезапно я слышу позади себя голос матери:

— Анни настаивает, что у вас с Грейс что-то не так?

— Что?! — Теперь я тот, чей голос поднимается на октаву выше, когда я изображаю невинность. — Понятия не имею, о чём ты говоришь. Здесь нет ничего такого. А ты можешь пойти и забрать камеру у подруги Анни — у кого-то, очевидно, есть сотовый телефон.

Моя мать только кивает.

— Я его конфискую. Твой отец сейчас в гараже, показывает Грейс свою мастерскую. Возможно, вы захотите отправиться туда через несколько минут, пока бедная девушка не заскучала до слёз.

— Она любит старые машины, — быстро говорю я и замолкаю. — Я имею в виду, что именно так она и сказала. Я не знаю, что ей нравится, а что нет. Машины, хобби, чёрт возьми, я не знаю, какую еду она любит.

Дерьмо. Хватит болтать. Я должен действительно подумать об этом, прежде чем смогу заставить свой рот сделать то, что, чёрт возьми, приказывает мой мозг. Я почти боюсь, что произнёс эти слова вслух, но моя мама смотрит на меня так, будто у меня уже не две головы, как минуту назад, так что думаю, что я в безопасности.

— Да? — спрашивает моя мама. — Потому что она, кажется, очень много знает о вас обоих.

— Угу. — Эйден пристально смотрит на неё, и я знаю, что он пытается выглядеть невинным, но на самом деле он похож на кота, который съел канарейку.

— Даже не представляю, откуда, — говорю я. Врать маме — хуже некуда.

Она долго и пристально смотрит на нас обоих.

— Грейс ведь не та девушка, из-за которой ты был расстроен, когда был здесь в последний раз?

— Не понимаю, о чём ты говоришь. — Я не смог бы выглядеть менее невинным, даже если бы постарался.

Эйден преувеличенно пожимает плечами.

— И я тоже. Я не помню, чтобы был расстроен.

— Угу, — говорит мама. — Ну, если вы двое соперничаете из-за этой девушки…

Я простонал.

— Мама, мы же сказали тебе, что не будем соперничать из-за неё.

Она не заканчивает фразу. Она просто замолкает и смотрит на нас.

— Нет, вы ведь совсем не соперничаете из-за неё, правда?

На её лице появляется выражение понимания. Моя мать знает, что мы с Эйденом с Грейс.

— Вы должны быть осторожны, — мягко говорит она. — Эта девушка — не просто какая-то девушка.

— Мы едва знаем её, - протестует Эйден, всё ещё придерживаясь нашей истории, не обращая внимания на то, что моя мать уже поняла, что всё это ложь.

— Не обращайся со мной, как с какой-то наивной старухой, — начинает мама, немедленно поднимая руку, когда Эйден пытается прервать её, — и не рассказывай мне подробности, потому что я не хочу знать. Но я знаю, что никогда не видела, чтобы кто-то из вас смотрел на девушку так, как вы смотрите на Грейс.

Я простонал.

— Это не так…

Мама наклоняется ко мне, её голос звучит тихо.

— Тебе лучше быть чертовски уверенным, что это не просто интрижка, потому что эта девушка — дочь Президента. И то, как она говорит о вас обоих… это просто вопрос времени, когда кто-то заметит.

— Бесс, ничего нет… — начинает Эйден.

— Я уже сказала тебе, что мне не нужны подробности. Но это невежливо — так откровенно лгать мне в лицо. — Мама упирает руки в бока и сердито смотрит на нас. — По крайней мере, придумайте историю получше той, что у вас есть, слышите? Потому что если у вас троих что-то происходит…

— О Боже, Бесс, — шипит Эйден.

Она прищуривает глаза.

— Вы оба должны быть осторожны. Вы же мужчины. Если бы что-то подобное вышло наружу, вы были бы крутыми парнями в кампусе. Она будет разрушена. Это неправильно, заметьте, но именно так устроен мир.

— Мы очень осторожны, мама.

— Ной, — шепчет Эйден.

— О, пожалуйста, ты же слышал её, она всё равно знает. Ничего не выйдет наружу. Мы позаботимся об этом.

— Вы привезли её в Вест Бенд, — шепчет мама. —Когда вы втроем строите друг другу глазки всю ночь, удивительно, что ещё никто ничего до сих пор не понял.

— Мы гораздо хитрее, — отвечаю я. По крайней мере, я думал, что мы такие. Я не думал, что это написано на наших лицах, как, кажется, считает моя мама.

— Только не будьте идиотами. И не разбивайте ей сердце.

— Никто никому не разобьёт сердце, мама, — резко говорю я.

— Да, ты же знаешь, что у Ноя даже нет сердца, — замечает Эйден.

— Это очень смешно слышать от парня, который… — начинаю я, но мама перебивает меня.

— Я серьёзно, мальчики, — твёрдо говорит она. — Любовь достаточно сложна, когда в неё вовлечены два человека. Я не хочу видеть никого из вас с разбитыми сердцами.

— А кто говорит о любви? — спрашиваю я.

— Никто из вас этого и не делал, — произносит она. — Но назовите это материнской интуицией.

Когда я смотрю, как Грейс возвращается во двор вместе с моим отцом, одетая в белый сарафан, её длинные каштановые волосы падают на плечи, у меня мелькает мысль, что моя мать, возможно, не так уж безумна в своих разговорах о любви.

37

Грейс

— Та-да! — Ной жестикулирует.

— Так это раньше была твоя комната? — Я осматриваю помещение над гаражом. Это большая открытая комната, устроенная как гостевая спальня с двумя кроватями на противоположных концах, ковром посередине и картинами с пейзажами Колорадо на стенах.

— Ну, когда Эйден переехал к нам, она стала нашей, — говорит Ной. — Я не был здесь уже много лет. Подумал, что мама могла бы превратить её в офис или что-то в этом роде.

— По крайней мере, она сняла постеры и всё остальное дерьмо со стены, — произносит Эйден. — Везде было футбольное дерьмо. Помнишь?

— Это было похоже на взрыв футбольного мяча, — отвечает Ной. — Ты уверена, что не хочешь остаться здесь на ночь? Или в городе? Там есть гостиница типа пансиона. Владелица, Джун, очень милая. Она будет осторожна.

Я качаю головой.

— Моё прикрытие состояло в том, что я приехала сюда на интервью. Когда моя мать узнает, что оно было «отменено», то будет удивляться, какого чёрта я до сих пор делала в Вест Бенде. Или в этом доме, если моя охрана проболтается.

— Ты добрый человек, который решил посетить сестру одного из твоих крупных благотворителей в качестве одолжения, потому что у сестры есть небольшая одержимость тобой.

Я смеюсь.

— Анни была очень мила.

— Моя мать допрашивала тебя? — спрашивает Ной. — Она может быть немного… активной.

— Она была великолепна. Оба твоих родителя, — отвечаю я им, и это правда. Они такие родители, о которых я мечтаю, — любящие, добрые и искренне заботящиеся о своих детях. У Пола и Бесс были такие отношения, которые я надеялась бы иметь через двадцать лет; то, как они всё ещё смотрели друг на друга, даже посреди вечеринки, ясно давало понять, что они по-прежнему по уши влюблены.

— Значит, она вела себя с тобой наилучшим образом, — говорит Ной.

— Возможно. — Теперь я понимаю, как Бесс могла вытянуть из кого-нибудь информацию. Она относилась к этому небрежно, мягко подталкивая, пока готовила десерт, но она определённо прощупывала. Интересно, сколько всего обо мне, Ное и Эйдене она собрала до кучи.

— Она спрашивала тебя о нас? — задаёт вопрос Эйден.

— Нет. Почему? Она спрашивала обо мне?

Ной и Эйден смотрят друг на друга.

— Она знает, что между нами троими что-то происходит, но она также знает, что не должна ничего говорить. На самом деле, она больше беспокоилась о том, что мы причиним тебе боль.

— Причините мне боль?

— Она велела нам не причинять тебе вреда. Я имею в виду твоему сердцу. Только не физически. Только не… твоей заднице или что-то в этом роде. — Ной болтает так, как обычно, когда сильно нервничает.

— Моей заднице?

— Её заднице? — Эйден задаёт этот вопрос одновременно со мной, подчеркивая его громким фырканьем.

— Я рада, что твоя мать не беспокоилась о моей заднице.

— Я беспокоюсь о твоей заднице, — говорит Эйден, протягивая руку, чтобы положить её на упомянутую точку.

— Неужели? — спрашиваю я. — А что именно тебя беспокоит?

— Ну, очевидно, я беспокоюсь, что твоя задница начинает чувствовать себя забытой.

— Хм, — задумчиво протянула я. — Мы этого не хотим.

— Нет, мы определённо не хотим ничего подобного, — соглашается Ной. Он подходит ближе, обнимает меня за талию, притягивает к себе, и я падаю ему на грудь. Он требовательно целует меня без лишних слов. Потянувшись к Эйдену сзади, я хватаю его за рубашку и поворачиваюсь, чтобы поцеловать его следующим. Его поцелуй стал мягче, нежнее.

Быть с ними обоими становится так комфортно.

Слишком комфортно.

Я думаю, что могу влюбиться в них.

Эта мысль всплывает в моей голове, когда мы снимаем одежду, и остается в моей голове, когда они осыпают мое тело поцелуями. Она остаётся в моей голове, пока их губы покрывают мою грудь, бёдра, между ног. Они сменяют друг друга, их языки на мне, а пальцы внутри меня, в ритме, который образовался между ними.

Эта мысль продолжает крутиться в голове, как будто она на повторе, снова и снова, когда Эйден отступает, а Ной ныряет между моих ног. Снова и снова его пальцы проникают в меня, пока я не начала терять всякое чувство разума.

Снова и снова, пока… Ной не отстраняется, и я открываю глаза, чтобы увидеть Эйдена, стоящего рядом с нами, держащего…

— Что это за чертовщина? — спрашивает Ной.

Эйден усмехается.

— Это празднично.

— Откуда ты это взял?

— Принёс его с собой. — Эйден ухмыляется, держа в руках красно-бело-синюю анальную пробку, украшенную сверкающими звёздами серпантина. — Мне нравится быть подготовленным.

— Это что, анальная пробка на четвёртое июля? — спрашиваю я. Я не знаю, что мне делать — то ли ужаснуться, то ли заинтересоваться. Ужаснуться. Я определённо должна была бы ужаснуться. Вот только пульсирующая боль между ног не позволяет мне так сильно испугаться.

Даже Ной смеётся.

— Какого хрена, чувак?

— Нам не удалось поехать в город на фейерверк…

— Значит, ты решил, что мы сами создадим свой дома? — спрашиваю я.

— Каждый раз, когда мы вместе, это фейерверк. Я просто подумал, что мы должны добавить немного больше… шика.

— Шика? — переспрашиваю я.

— Ну? — Эйден выжидающе смотрит на меня. — Ты собираешься нам его продемонстрировать?

Да, это те парни, в которых я просто влюбляюсь — те, кто покупает патриотические анальные пробки, чтобы отпраздновать День Независимости.

Я, возможно, схожу с ума.

Не сводя глаз с Эйдена, я иду к кровати, преувеличенно покачивая бёдрами. Потом встаю на четвереньки, прямо там, на кровати в их школьной спальне, выгибаю спину и поднимаю свою задницу в воздух.

Я определённо схожу с ума.

Ной рычит, когда присоединяется ко мне, стоя на краю кровати рядом с моей головой и направляя свой член к моему рту. Знакомый вкус его тела вызывает жар в моём сердце, и когда я слышу звук рвущейся обёртки презерватива и чувствую Эйдена на кровати позади меня, я думаю, что могу просто кончить от предвкушения всего этого.

Но Эйден не просовывает свой член внутрь меня — пока нет. Он дразнит меня, его пальцы скользят по моей влажной киске, когда он тянется между моих ног, чтобы потереть клитор. Этот жест вызывает возбуждение, проносящееся по всему моему телу. Шок холода, влага от смазки на пробке, заставляет меня дрожать, и первоначальный укол боли, когда он вводит её в мою задницу, быстро затмевает удовольствие, когда проталкивает её внутрь.

Ной ухмыляется, вырываясь из моего рта.

— Это чертовски смешно.

Я поворачиваю голову через плечо и вижу позади себя сверкающие звездно-полосатые ленты, похожие на сверкающий красно-бело-голубой хвост. Когда Эйден слегка задевает их, они преломляют свет, посылая красные, белые и синие мерцания через комнату.

— Я не могу поверить, что надела это.

— Это празднично, — говорит Эйден, но я быстро забываю о любом празднике, когда он толкает свой член к моему влажному входу. Я забываю всё о звёздно-блестящей анальной пробке, когда член Эйдена скользит в мою киску, и я обхватываю губами член Ноя.

Тогда в мире нет ничего другого, кроме почти ошеломляющего ощущения наполненности этими двумя мужчинами.

Я толкаю свои бёдра назад, встречая Эйдена удар за ударом, когда он трахает меня, толкая анальную пробку в мою задницу всё сильнее и сильнее, его движения становятся более сильными. Ной хватает меня за волосы с обеих сторон, засовывая свой член мне в рот в такт движениям Эйдена.

Единственное, на чём я могу сосредоточиться — волна за волной усиливающегося удовольствия, когда они подводят меня к краю всё больше и больше. Всё, что я могу чувствовать — это то, что они берут меня, заявляя права на каждую часть меня. Я теряюсь в них, абсолютно теряюсь, когда Ной бормочет мне, как сильно он любит мой сладкий маленький рот, а Эйден говорит мне, какая я тёплая и тесная, и как он не может дождаться, чтобы быть внутри моей задницы.

Именно мысль о том, что он войдёт в мою задницу, почти толкает меня через край. Вскоре я стону, звук приглушен членом Ноя. Он быстро предупреждает меня, прежде чем его член изливается и наполняет мой рот спермой. Я проглатываю всё до последней капли, когда Эйден стонет, входя в меня снова и снова, кончая. Его хватка на моих ягодицах становится крепче, когда он сильнее проникает, толкая анальную пробку внутрь меня до самой рукоятки и вызывая мой оргазм.

Я кончаю жёстко, интенсивность настолько ошеломляет, что я даже не понимаю, что анальная пробка играет музыку, пока не начинаю приходить в себя. Моя грудь вздымается, когда я пытаюсь отдышаться.

Ещё секунду я даже не понимаю, что это за музыка. Вот как далеко я зашла.

Когда я осознаю, что это, мои глаза расширяются.

Это президентский гимн.

Я оборачиваюсь и смотрю через плечо на Эйдена, который застенчиво улыбается мне, лихорадочно пытаясь нажать кнопку на пробке, чтобы выключить её.

— Я только что кончила, когда играл президентский гимн?! Я не хочу, чтобы мне напоминали о моём отце, когда ты меня трахаешь!

О, боже мой. Я просто в ужасе.

— О-о-о-ой. Чёрт. Я совершенно не хотел этого делать, — произносит Эйден. Сейчас он осматривает мою задницу с интенсивностью, обычно предназначенной для хирургов. — Я не… эта кнопка не работает.

Анальная пробка продолжает извергать синтезированную версию песни.

Ной смеётся, звук вырывается из глубины его груди, и если бы я не была так невероятно унижена тем фактом, что это та самая песня, я бы наслаждалась тёплым переливом его смеха.

— Президентский гимн, — рычит он, зажимая рот рукой. — Как, чёрт возьми, ты это нашёл?

Эйден, наконец, находит кнопку выключения.

— В секс-шопе.

— Прости, что я смеюсь, — говорит он, согнувшись пополам. — Я просто не могу остановиться. Это просто… чёрт возьми, почему ты вообще с нами?

— Я и сама начинаю задаваться этим вопросом, — шучу я, когда Эйден легонько шлёпает меня по заднице. — Наверное, это потому, что у вас большие члены.

— У меня больше, — говорит Эйден.

38

Грейс

Я отказалась присутствовать на праздновании четвёртого июля в Белом доме, и не пошла на свидание вслепую, назначенное моей матерью. Это первый раз, когда я осмеливаюсь бросить им хоть малейший вызов. Я знаю, что это жалко в двадцать шесть лет, но я всегда была добросовестной и послушной дочерью, делая всё возможное, чтобы поддержать блестящую карьеру моего отца.

Отец позвонил, чтобы прочитать мне лекцию о верности семье — и моей стране.

— Не прийти на празднование четвёртого июля было для нас пощёчиной — для меня лично. Как может страна быть единой, если мы не едины? Ты же знаешь, что мне ещё многое предстоит сделать, то, что поможет людям. Вот почему мне нужно, чтобы ты поддерживала на все сто процентов.

— На все сто процентов, — эхом отозвалась я. Интересно, всегда ли мой отец казался таким самодовольным, и всегда ли его стремление к власти было таким очевидным? Неужели я просто скучала по этому все эти годы?

Но я не стала ему перечить. Я не сказала ему того, что хотела, что не всегда могу поставить его предвыборную кампанию — его президентство — на первое место. Что я хочу жить своей собственной жизнью.

Вместо этого я играла роль послушной дочери.

Дочери, которая слишком боится раскачать лодку и противостоять своим родителям.

Мать позвонила мне и сказала, что ей нужно, чтобы я была предана этой кампании. Однако вместо того, чтобы попытаться заставить меня подчиниться, она пошла прямо ва-банк.

— Мы позаботимся о том, чтобы Совет директоров проголосовал за твоё отстранение с должности в нашем фонде.

Их фонд. Вот как она это называла, и я впервые поняла, что она права. Это фонд моей семьи, а не мой. Я могла бы пролить кровь, пот и слёзы, но фонд принадлежит им. Насколько это печально? Я убедила себя, что взрослая, делаю что-то важное, но я до сих пор просто ребёнок, слепо подчиняющийся приказам.

И всё же я не сказала ей, чтобы она пошла куда подальше, как мне следовало бы. Я струсила. Вместо этого я просто ответила ей, что не собираюсь встречаться с тем ухажёром, которого она выбрала, и она может найти другой способ публично искупить мою вину.

Вот и весь бунт, который я смогла поднять.

Потом я пошла к Ною и Эйдену. Я выбросила из головы всю эту внешнюю чушь и пошла к тем единственным людям, с которыми, как мне кажется, я могу быть самой собой.

Когда я не работаю, то практически каждую свободную минуту провожу с Ноем и Эйденом. Вместо этого мы прячемся в одном из наших домов, болтаемся там, читаем газеты (я обнаружила, что Ной любит газеты так же сильно, как и я, но на своём планшете) или смотрим фильмы (Эйден втайне любит романтические комедии).

И мы разговариваем. Мы говорим о несущественных вещах и наших любимых, я медленно рассказываю больше о своих родителях и о том, как трудно было расти в глазах общественности. Мы говорим о музыке, наших любимых телешоу, фильмах и книгах, и я узнаю, что Ной каждое воскресное утро разгадывает кроссворд в газете, а Эйден увлекается моделями самолётов и автомобилей.

Мы говорим обо всех мелочах, но эти мелочи очень важны. Это сумма тех мелочей, которые заполняют пробелы о ком-то, помогающие вам узнать, кто они такие, откуда они пришли и куда идут.

И я поймала себя на том, что хочу знать все эти вещи о Ное и Эйдене.

Когда я стучу в их дверь сегодня вечером, Эйден смотрит на меня так, как будто он что-то скрывает, и он более чем доволен собой.

— Что ты задумал? Ты выглядишь очень… самодовольно.

— Боже, ты не умеешь хранить секреты, — кричит Ной, входя в гостиную.

— Я ничего не испортил.

— Если ты собираешься подарить мне ещё одну секс-игрушку, я дам тебе пощёчину.

— О, это было бы очень извращённо. Может быть, мне это понравится, — усмехается Эйден.

Ной свирепо смотрит на Эйдена.

— Мы подумали… ты часто бываешь здесь, и мы были у тебя дома, но мы хотели бы пригласить тебя куда-нибудь…

— Как на свидание, — перебивает Эйден.

— Я не могу, — тихо говорю я. Паника подступает к моему горлу. — Вы же знаете, что я не могу никуда пойти, чтобы меня не увидели…

— Мы это знаем, — отвечает Ной. — Но мы всё равно хотели, ну не знаю, сделать что-то особенное.

— Мы хотели пригласить тебя на свидание, — произносит Эйден. — Но здесь же.

— Ввиду того, что наши романтические жесты до сих пор были связаны с секс-игрушками. — Ной бросает на Эйдена злобный взгляд.

— С секс-игрушками и надувными куклами, — добавляю я.

Чего я не добавляю, так это того, что мне нравится, что они не пытались завоевать меня ужином, цветами, шофёром и всем тем, что делают парни, которые хотят встречаться с кем-то вроде меня — вечером в симфоническом оркестре, билетами в оперу, частными полётами на вертолёте.

Чего я не добавляю, так это того, что мне нравится, что, поскольку мы не можем выходить на публику — мы вынуждены тратить время на нормальные вещи; что я узнала их за пределами средств массовой информации, общественного восприятия и всего этого дерьма.

— Но это не супер-романтика или что-то в этом роде. Я имею в виду, что это же мы с Ноем, так что не жди многого.

Я смеюсь.

— Ты фактически продвигаешь это бизнес-свидание.

— Просто пойдём с нами, — просит Ной, раздражённо вздыхая. — Мы, очевидно, отстой в этом деле.

— Ты действительно так думаешь. Это заставляет меня задуматься, как вы вообще с кем-то встречались.

— А я и не встречался, — машинально отвечает Эйден.

— Это то, что мы делаем? — спрашивает Ной.

Я останавливаюсь как вкопанная.

— Ну, не знаю. Так ли это…

Встречаться. До сих пор ничего не было определённого, во всяком случае, вне постели.

— Я хочу встречаться, — быстро говорит Эйден.

— Мы же сказали тебе, что ты наша. — Ной хмурится.

— Вы сказали это, когда мы были в постели, — начинаю я, и моё лицо заливается краской.

— И в душе тоже, — замечает Эйден.

— Мы хотим встречаться с тобой, — говорит Ной, нахмурив брови. — Когда я сказал, что ты наша, я имел в виду именно это. Ты наша.

— Так, значит… вы мои бойфренды, — нерешительно говорю. Я слушаю, как это слово слетает с моего языка. Бойфренды. Во множественном числе.

— Повтори ещё раз, — приказывает Эйден.

— Бойфренды.

Эйден притягивает меня к себе и крепко целует, мои губы пульсируют, когда он отстраняется.

— Повтори ещё раз, — приказывает Ной.

— Бойфренды, — шепчу я.

Ной приближает свои губы к моим, его язык немедленно находит мой. Потом он останавливается и смотрит на меня.

— Чертовски верно, — произносит он. Прежде чем я успеваю возразить, он наклоняется и поднимает меня, перекидывая через плечо и хватая за ягодицу, пока идёт к заднему дворику.

Когда мы выходим на улицу, он опускает меня лицом к себе. Мои руки тянутся к его груди, скользят вниз по животу, и моё дыхание учащается.

— Закрой глаза и повернись.

Я делаю то, что он говорит, моё сердце бьётся быстрее. Его руки лежат на моих плечах, его ладони согревают мою кожу, и тепло его дыхания обдаёт мою шею. Но он не прижимается ко мне губами так, как мне хотелось бы.

— А теперь открой глаза.

Я подношу руку ко рту, когда вижу, что они сделали во дворе.

— Это… я не знаю, что сказать. Что всё это?

Посреди двора стоит шатёр, но это не просто шатёр. Он выглядит так, как будто его изъяли из отеля в Марокко, весь развивающийся с насыщенными цветными тканями и тёплым светом фонарей. Шатёр открыт спереди, и заполнен большими узорчатыми подушками и драпированными тканями, а также ещё большим количеством фонарей. Это самая красивая вещь, которую я когда-либо видела.

— Мы просто хотели взять тебя в поход, — говорит Ной.

— Это определённо не без удобств, — мягко говорю я. Никто ещё не делал для меня ничего подобного.

— Ну, мы знаем, что ты принцесса и не можешь спать на твёрдой земле, — шутит Эйден.

— Это действительно… мило. — Я не могу подобрать для этого других слов. Сейчас я всё равно ничего не могу сформулировать, потому что моё сердце слишком переполнено.

Ной стоит передо мной, беря мои руки в свои.

— Дело не только… мы не хотели, чтобы ты думала, что мы просто…

— Мы не хотели, чтобы ты думала, что являешься просто какой-то девчонкой, — говорит Эйден, подходя ко мне сзади. Его руки тянутся вниз к моей талии, и его дыхание обдувает мою шею, заставляя все волоски на шее встать дыбом.

— Я не знаю, что сказать, — шепчу в ответ. Но мне не нужно ничего говорить, потому что губы Ноя опускаются на мои, делая слова теперь бессмысленными. Губы Эйдена на моей шее, и он целует дорожку вниз по плечу, его рука скользит по моей талии вперёд и притягивает меня ближе к себе. Когда я чувствую его твёрдость на своей ягодице, меня охватывает возбуждение.

Они раздевают меня, работая в унисон с тем, что становится отработанным навыком, ритмом, который мы все вместе налаживаем. Ной просунул руку под мои ноги и понёс меня в палатку. Положив на кучу подушек и опустившись на колени рядом со мной, он осмотрел меня.

— Ты такая чертовски красивая.

Ной и Эйден чертовски красивые. Они как греческие статуи, совершенные и твёрдые, и… они оба мои.

Мои бойфренды.

Мои бойфренды целующие каждый дюйм моего тела. Мои бойфренды, медленно двигающиеся по обе стороны от меня, которые дразнят меня, пока я не начинаю извиваться под ними. Кажется, что прошла целая вечность, пока они не добрались до нижней части моего тела, и каждый положил руку мне на бедро, чтобы раздвинуть их.

— Посмотри на эту киску, — рычит Ной. — Ты когда-нибудь видел что-нибудь настолько чертовски великолепное?

— И такое чертовски мокрое. — Эйден осторожно касается кончиком пальца между моих ног, и я борюсь с каждым импульсом выгнуть бёдра вверх и заставить его скользнуть пальцами внутрь меня. Я так опустошена, так нуждаюсь и хочу. — Ты ведь такая мокрая для нас, правда, сладкая?

— Да. — Я шепчу это слово, но на самом деле умоляю. Мне нужно, чтобы они были внутри меня. Мне нужно, чтобы они оба были внутри меня.

— Засунь в неё свои пальцы, — тихо говорит Ной. Эйден немедленно подчиняется, наполняя меня своими толстыми пальцами, но этого недостаточно. Это не то, чего я действительно хочу. Но он медленно трахает меня пальцами, пока Ной опускает свой рот к моему клитору. Двое мужчин не торопятся, подталкивая меня ближе и дразня, но не давая мне переступить через край.

Палатка наполняется звуком пальцев Эйдена, скользящих в мою влагу, и стонами Ноя, когда он ласкает языком мой клитор.

А потом он наполняется моими всхлипами.

Когда я начинаю терять контроль, толкаясь в лицо Ноя и пытаясь погрузить пальцы Эйдена глубже в себя, я начинаю умолять:

— Сильнее. О Боже, вот так.

Но Ной отстраняется.

— Ты хочешь кончить, милая?

— Да. О Боже, пожалуйста. — Моя киска пульсирует вокруг пальцев Эйдена, но затем он скользит ими между моих ног, очевидно пытаясь свести меня с ума.

— Ты кончишь, — рычит Ной. — Но это будет на моём члене.

Я хочу большего, чем просто его член. Я хочу их обоих, и внезапно я в этом уверена.

Когда Ной тянется за презервативом, я качаю головой.

— Я на таблетках. И я чиста.

Эйден громко стонет.

— Ты говоришь то, о чём я думаю?

Я делаю глубокий вдох. Просить их трахнуть меня без защиты — это не просто просить их трахнуть меня без презерватива, и все мы это знаем. Речь идёт об интимной близости. Всё дело в моей храбрости. Дело в том, что между нами нет никакого барьера.

— Я говорю, что хочу, чтобы ты был без защиты. Я… никогда раньше так не делала. Но я хочу почувствовать тебя внутри себя.

— Чёрт возьми, — рычит Ной, положив руку на свой член. — Я тоже чист.

— Я тоже, — говорит Эйден, поглаживая свою длину. — И к твоему сведению, я тоже никогда так не делал — без презерватива, я имею в виду.

— Значит, это впервые для всех нас, — произносит Ной.

Я поднимаюсь на колени, беру в руки оба члена и чувствую их твёрдость. Поглаживание их, посылает новый прилив тепла через меня.

— Я готова, — шепчу я. — На всё.

— На всё?

— На всё.

Эйден стонет, отталкивая мою руку от своего члена.

— Ты не можешь говорить мне это и продолжать делать то, что делаешь своей рукой, сладкая, или я кончу на твоё хорошенькое личико, а я не хочу этого делать. Я хочу сохранить всю свою сперму для тебя.

Его грязные слова делают меня мокрой.

Ной скользит ладонью вниз по моей спине к ягодице, крепко сжимая её в своей руке.

— Итак, кто из нас впервые войдёт в твою киску, а кто возьмёт твою девственную задницу?

Боже. То, как они разговаривают, не фильтруя слова, мне от этого чертовски жарко.

Между ними пробегает взгляд, и за долю секунды они сами решают этот вопрос. Ной тянет меня вниз на себя, и я направляю его член внутрь себя одним быстрым движением, издавая долгий стон от ощущения полноты. Он берёт моё лицо в свои руки, и я прижимаюсь губами к его губам, теряясь в его поцелуе. Я не знаю, как долго сижу так, насаженная на его член и целуя его, но мне кажется, что прошла целая вечность, пока я не почувствовала руки Эйдена на своей спине. Его ладони пробегают вниз по моему телу, пока не достигают моих бёдер. Он раздвигает мои ягодицы, его палец прижимается к моей дырочке, пока я медленно качаюсь на Ное.

Когда я наклоняюсь вперёд, Ной берёт мою грудь в рот, отвлекая меня от шока от холодной смазки на моей заднице.

— Ты готова принять меня, сладкая? Ты готова к тому, чтобы мы оба наполнили тебя одновременно?

Боже.

— Да.

Эйден начинает проникать внутрь меня медленно, осторожно, нежно, и когда я вздрагиваю от первого шока боли, а затем ожога — он замирает внутри меня, Ной шепчет:

— Посмотри на меня, милая. — Мои глаза остаются на нём, когда Эйден полностью входит в меня.

— С тобой всё в порядке, сладкая? — тихо спрашивает Эйден, его руки скользят по моим рукам. Его голос хриплый и серьёзный, напряжённый от возбуждения.

В порядке ли я?

Мы все просто находимся здесь, не двигаясь, пока моё тело приспосабливается к ним обоим. Они кажутся слишком большими и правильными, как будто моё тело находится в шоке, но они также идеально подходят.

Это самая интимная вещь, которую я когда-либо чувствовала, находясь с ними вот так, полностью обнажённой и незащищённой.

— Да, — простонала я. — Это… это ощущается потрясающе. — Мои руки на груди Ноя. Я начинаю раскачиваться на нём, двигаясь на его члене так, что кончик прижимается к действительно чувствительной части внутри меня, когда Эйден нежно начинает проникать своим членом в мою задницу.

— Хорошо ли это — чувствовать нас обоих внутри себя, наполняющих тебя? — хочет знать Эйден.

— Мм-м-м-м-м. — Это всё, что я могу сказать, потому что это потрясающе — иметь их обоих внутри себя. Вскоре вся боль начинает исчезать, затмеваемая удовольствием, которое более интенсивно, чем всё, что я когда-либо чувствовала раньше.

— Твоя киска такая чертовски горячая, влажная и тугая, — рычит Ной. — Расскажи, каково это — трахать её тугую маленькую девственную задницу.

Эти слова заставляют меня стонать.

— Она такая чертовски тёплая и тугая, — стонет Эйден. Он обхватывает рукой мои волосы, дёргая их, когда делает выпад.

— Да, — шепчу я. Это всё, что я могу сказать.

Они вечность внутри меня. По крайней мере, так мне кажется. Я хочу остаться такой навсегда с ними.

Их разговор становится всё более грязным, чем ближе они подходят к кульминации, и я только поощряю их своими стонами, начиная терять контроль.

— Скажи мне, как сильно ты хочешь, чтобы мы кончили в тебя, сладкая. Скажи мне, как сильно ты хочешь почувствовать сперму Ноя в этой сладкой маленькой киске. Скажи мне, как сильно ты хочешь, чтобы я кончил в твою задницу, когда он наполнит тебя.

Яйца Эйдена шлёпают по моей заднице, когда он трахает меня сильнее.

— О Боже, — выдыхаю я, теряя контроль над собой и опускаясь Ноя всё сильнее и сильнее по мере приближения оргазма. Я не могу думать ни о чём другом, кроме того, чтобы они кончили в меня. — Я… О Боже… я хочу почувствовать, как ты кончаешь.

Он так и делает. Они оба. Эйден толкается в меня, один раз, может быть, два, но я так увлечена своим собственным удовольствием, что не могу сказать. Ной кончает с удвоенной силой, крепко сжимая мои бёдра и прижимая меня к своему члену. Тепло распространяется по мне, и их оргазм вызывает мой. Он раскалён добела, ослепляет, и я выкрикиваю их имена. Или, по крайней мере, думаю, что делаю это.

Кажется, что прошла целая вечность, прежде чем я прихожу в себя, задыхаясь, когда мои волосы падают на лицо. Я никогда не чувствовала себя такой потерянной, такой безрассудной, такой абсолютно свободной, как сейчас.

Потом они обнимают меня, и я чувствую тепло. Безопасность. Защиту.

— Это было… — начинает Ной, но тут же замолкает.

— Чёрт возьми, — вмешивается Эйден.

— Да, — выдыхаю я, потому что это всё, что я могу сказать.

Позже я лежу на спине в палатке между ними, моя голова лежит на сгибе руки Эйдена, а нога на ноге Ноя. Эйден играет с моими волосами, и я слушаю звук его сердцебиения в тишине палатки. Я натягиваю одеяло до самого подбородка, мне холодно, хотя от тел Ноя и Эйдена исходит тепло.

Мы лежим в палатке и разговариваем всю ночь.

Мы говорим о том, чтобы мы делали, если бы не были такими людьми, как сейчас, если бы мы были «нормальными людьми», если такое было возможно. Я узнала, что Ной работал бы на ранчо, как и все остальные люди в Вест Бенде. Эйден был бы гонщиком, хотя мы с Ноем говорим ему, что с его одержимостью секс-игрушками он должен был бы управлять своим собственным магазином. Я бы сама занималась благотворительностью, полностью оторванная от родителей и всех тех услуг, которые они мне оказывают.

Прямо перед тем, как заснуть ранним утром, я понимаю, что именно так и должно происходить, чтобы быть по-настоящему счастливой.

39

Эйден

— Ты счастлив?

— Ты спрашиваешь просто, чтобы не быть мудаком? — ворчит Ной. — Потому что не похоже, что ты рад за меня.

— Это ты сейчас ведёшь себя как придурок, чувак, — говорю я ему. — И ты собираешься просто свалить всё это на неё? Я же говорил тебе, что ты должен был сказать ей раньше. А теперь всё будет выглядеть так, будто ты — мы — скрывали это дерьмо.

— Что ты на меня свалишь? — голос Грейс эхом отдаётся у нас за спиной, и мы оба оборачиваемся. — Я постучала в дверь, но никто не ответил, и я просто вошла. Но, очевидно, кое-чему помешала.

— Ты ничему не помешала, — отвечаю я, свирепо глядя на Ноя. — Ной хочет тебе кое-что сказать.

— Ладно, — произносит она. — Никто ведь не болен, верно? Вы, ребята, выглядите так, будто несёте плохие новости.

Я закатываю глаза. Чёрт возьми, Ной, очевидно, думает, что это отличная новость. Во всяком случае, так он сказал своему агенту, а потом положил трубку и поведал мне, как будто это ничего не значило, как будто он описывал футбольный матч.

Я не могу сказать, было ли спокойное выражение на лице Ноя потому, что ему действительно было наплевать, или он действительно думал, что Грейс подумает, что это не имеет большого значения. В любом случае, мне это чертовски не нравится. Но это его новости, а не мои.

— Ты ведь знаешь, что я вёл переговоры о своём контракте, верно? — спрашивает Ной.

Грейс пожимает плечами.

— Да, возможно. Вообще-то, я думаю, что мой отец упоминал об этом.

— Твой отец следит за состоянием контракта Ноя? — спрашиваю я.

— Я же говорила вам, что он фанат Колорадо, — улыбается она. — О. Так они будут платить тебе больше денег или что-то в этом роде?

Я качаю головой.

— Я ничего не понимаю. Что тут происходит? — спрашивает она, всё ещё улыбаясь.

— Я веду переговоры по контракту, — хрипло говорит Ной. — Не только с Колорадо. Я рассматривал команды за пределами Колорадо.

— О. — Грейс смотрит на него с минуту, а потом на меня. Выражение её лица меняется, и она всё ещё улыбается, но это её улыбка для прессы, та самая, которую она дарит, когда выступает по телевизору или с семьёй — сценическая улыбка. — О. Правильно. Конечно. За пределами Колорадо.

— Идут торги, — говорит он.

Грейс кивает, тяжело сглатывая.

— Поздравляю, — говорит она напряжённым голосом. — Это хорошая новость.

— Майами и Даллас, — продолжает Ной. — И Колорадо тоже.

— Значит, это были бы хорошие карьерные шаги?

Ной кивает.

— Большие деньги.

Потому что это чертовски важно в жизни.

Грейс кивает и делает глубокий вдох, прежде чем заговорить:

— Чем больше денег, тем лучше.

Она так спокойна — внешне, как будто отвечает на вопросы во время интервью. Я признаю такую беспечность, потому что это дерьмо, которое я делаю для прессы. Я ухмыляюсь, шучу и изображаю клоуна, а Грейс делает то же самое прямо сейчас — не часть про клоуна, но она играет роль. А Ной, хоть он и чертовски умён, этого не замечает. Похоже, он почувствовал облегчение, успокоился. Я знаю, что когда она уйдёт, он скажет мне, что она совсем не расстроилась.

Он такой чертовски грамотный, но всё же идиот.

Грейс хмурит брови.

— Ты не говорил мне, что рассматриваешь предложения за пределами Колорадо, — произносит она.

И вот оно.

Я чувствую, как воздух исчезает из комнаты.

Затем она поворачивается и смотрит на меня.

— Ты знал, что он ведёт переговоры за пределами Колорадо, и тоже ничего не сказал?

— Грейс, я… — начинаю. Чёрт. Это была не моя новость, чтобы рассказывать ей. Я мог бы убить Ноя прямо сейчас.

— Да ничего особенного, — говорит Ной. — До Майами не так уж долго лететь, а Даллас ещё ближе, так что…

Но Грейс прижимает руку ко рту и качает головой.

— Но ведь это всё равно общеизвестный факт, не так ли? — спрашивает она. — Это то, что я бы знала, если бы обращала внимание на футбол или следила за спортом.

— Именно, — начинает Ной.

— Ной должен был, блядь, сказать тебе, — подмечаю я. — Чёрт возьми, я должен был заставить его рассказать тебе. Или же сам рассказать.

— О чём, чёрт возьми, ты говоришь? — спрашивает Ной. — Я же не собираюсь переезжать на другой конец света. Всего лишь несколько часов пути.

— Да не в этом дело, мать твою! — выпалил я, злясь на него за то, что он всё испортил. Злюсь на него за то, что он прямо сейчас не понимает, что всё испортил. Эти отношения были достаточно сложными ещё до того, как мы решили скрыть информацию от девушки.

— Я чувствую себя идиоткой, — тихо говорит Грейс, качая головой. — Все в мире знали об этом, кроме меня. Это… ты солгал. Вы оба.

Ной внезапно смущается.

— Мы не лгали. Я просто не хотел говорить тебе раньше, чем буду знать наверняка, что я…

— Я не понимаю, — продолжает она, останавливая его. — Если ты знал, что уезжаешь, зачем вообще связывался со мной? Вы оба это знали. Зачем вообще рисковать? — она делает ещё один глубокий вдох, и её голос становится спокойным, когда она снова говорит: — Ты знал, чем я рискую, даже находясь рядом с тобой; глупые отговорки, которые я давала своей службе безопасности — моим родителям — чтобы провести время с тобой. Ты знал, что я могу потерять, связавшись с тобой — что может потерять мой отец. И я стала той, кто безрассудна и не заботится о последствиях. Ты заставил меня влюбиться в тебя — в вас обоих — но ты не сказал мне об этом. Ты скрыл. Меня не волнует, насколько короткий рейс до Майами, Далласа или Колорадо. Мне следовало бы догадаться. Я должна была с самого начала не торопить события. — Слова срываются с её губ, и когда она замолкает, то смотрит на нас и просто качает головой. — Мне нужно идти.

— Грейс, я… — начинаю я, и Ной говорит ей, чтобы она не уходила. Но она разворачивается и уходит.

Ты заставил меня влюбиться в тебя — в вас обоих.

Я хочу сказать ей, что она не единственная, кто влюбился.

40

Грейс

— Ты уверена, что не против вечеринки-катастрофы? — спрашиваю я Ви, когда та садится за руль автомобиля. Она одета в топазовое платье, одно из её собственных творений, которое находится где-то между строгим и коктейльным нарядом, но определённо не консервативное, как моё очень подходящее чёрное платье в пол. Мои родители будут менее чем в восторге от того, что Ви приедет на мероприятие моего отца по сбору средств, и вдвойне менее чем в восторге от того, что мы подъедем в совершенно новом ярком спортивном автомобиле Ви вместо очень подходящего внедорожника с чёрными тонированными стёклами, управляемого моей службой безопасности.

— Меня оскорбляет термин вечеринка-катастрофа, когда я практически член Первой Семьи, — шутит Ви, проверяя свою помаду в зеркале заднего вида, прежде чем выехать с моей подъездной дорожки, её шины визжат на тротуаре.

— Ты имеешь в виду, как сумасшедший пьяный дядюшка, который приходит на семейные встречи? — спрашиваю я. — Спасибо, но мои соседи оценят твоё вождение.

— Сумасшедшая пьяная тётушка, спасибо тебе большое, — поправляет меня Ви. — И я не могу поверить, что ты всё же согласилась участвовать в этом мероприятии, даже после того, как твои родители настояли на том, чтобы попытаться свести тебя с этим ребёнком трастового фонда.

Я вздыхаю:

— Я всё понимаю. Скажи мне, почему я снова это делаю.

— Потому что ты покорная, послушная дочь.

Я смеюсь.

— Я простофиля.

— Да, ты простофиля, — соглашается Ви. — Дай-ка я угадаю, как всё прошло. Твой отец, как всегда, взыграл на твоём чувстве вины. Он сказал что-то о твоём долге перед страной и семьёй, упомянув слова «свобода» и «демократия».

— Значит, ты подслушивала наш разговор?

Ви вздыхает.

— Это не впервой. Мы уже проходили это, дорогая. Я люблю тебя, но когда-нибудь тебе придётся сказать им, что они могут засунуть свой долг перед семьёй и страной прямо в задн…

— У меня есть хребет, — настаиваю я. — Я сказала им, что не буду встречаться с этим парнем.

Голос Ви смягчается:

— Конечно, есть. Не так-то просто показать Президенту и Первой Леди средний палец, Грейс.

— Спасибо, что пришла сегодня.

— Ну, как я могла устоять перед тем, чтобы не появиться в качестве твоей «плюс один», просто чтобы поддержать слухи о нашем романе? — Ви ухмыляется. — Только не удивляйся, когда на этот раз я поцелую тебя в губы. Я также задействую немного языка — для реализма.

— Очень мило с твоей стороны, — невозмутимо отвечаю я.

Ви переключает передачу и давит на газ, двигатель ревёт, когда мы выезжаем на пустынную улицу. Она бросает на меня быстрый взгляд.

— Что? — невинно спрашивает она. — Давай держать Брукс и Дэвис в напряжении, хорошо?

— Я почти уверена, что в последнее время делаю это достаточно часто.

— Когда мы разговаривали по телефону, у тебя был странный голос, — замечает Ви. — Это и есть настоящая причина моего появления. Так что выкладывай. Что случилось?

С чего же мне начать?

— Это ведь не имеет никакого отношения к тем торгам за Ноя, не так ли? — задаёт она вопрос.

— Ты знаешь об этом? — переспрашиваю я. — Неужели об этом знали все, кроме меня?

— Так ты расстроена этим.

— Я вовсе не расстроена, — пожимаю плечами, отмахиваясь ото лжи. — Ладно, я немного обижена.

— Похоже, ты больше чем слегка обижена. Продолжай.

— Я слегка обижена. — Я смотрю, как мимо проносятся здания, пока мы едем. — Я не знаю… дело не в том, что он рассматривал контракты за пределами Колорадо. Дело в том, что ни один из них не сказал мне об этом.

— Значит, это больше, чем просто интрижка с ними, — произносит Ви.

— Да. Нет. Не знаю. Я так думала. Я имею в виду, что это было не сразу. Я даже не знаю, как это вообще произошло. Я так разозлилась на них в лагере за то, что они вели себя как мальчишки из братства или что-то в этом роде, а потом…

— Не успела оглянуться, как тебя уже нанизали, как на вертел, горячие парни, изначально раздражающие тебя, — заканчивает Ви.

— Да, это очень стильно сказано, — шучу я. — Но потом я стала проводить с ними больше времени, и…

— А потом ты влюбилась, — задумчиво говорит Ви.

— Влюбилась? Ты что, с ума сошла? — спрашиваю я. — Я просто привыкла к тому, что они настаивают на том, что они мои бойфренды.

— Ной Эшби и Эйден Джексон сказали, что они твои бойфренды?

— Да. Я имею в виду, мы сошлись на этом, кажется. Они решили, что это так, и я согласилась. — Я делаю паузу. — Боже, это действительно звучит так, как будто у меня нет хребта, не так ли? Они хотели быть моими бойфрендами, и я желала, чтобы они были моими бойфрендами. — Я снова делаю паузу. — Это звучит так, будто мы все учимся в средней школе.

Ви смеётся:

— Любовь всегда заставляет нас говорить так, будто мы подростки.

— Перестань употреблять это слово.

— А что бы ты хотела, чтобы я использовала вместо него?

— Я не знаю, ясно? Только не это слово. Это чертовски громкое слово, Ви.

— Мы ещё вернёмся к этому вопросу. Ной рассматривает контракты за пределами Колорадо…

— Верно. Ной запустил в меня свои фронтовые новости, как будто это радостная весть. Так оно и есть. Это отличная новость для него. Я счастлива, что за него идут торги. Я просто в восторге. Он любит футбол, ему должны хорошо платить за работу, и это замечательно.

— Но… — подсказывает она.

— Мне плевать, что он едет в Майами, Даллас или ещё куда-нибудь. Я уже большая девочка. Просто… меня раздражает то, что они солгали об этом. Или не сказали правду.

— Мне кажется, это нечестно.

— Я чувствую себя ужасной сукой. Я ушла, когда они сообщили мне эту новость. Он был счастлив, сообщая мне эту хорошую новость о карьере, а я просто ушла. Я даже не знаю почему. Они говорили, что я была… их, что я была их девушкой, но существует большая часть информации, которую они просто не сообщили мне. Я имею в виду, конечно, это публичная информация. Ты и другие люди знали об этом. Чёрт возьми, ты и вся Америка знали об этом.

— Но от этого становится только хуже. — Ви озвучивает мои мысли ещё до того, как я их произнесу.

— Да, я единственная идиотка в этой стране, которая ничего не знала. А если я этого не знала…

— То, что ещё они от тебя скрывают? — заканчивает Ви.

— Именно. И я имею в виду, что они спортсмены. Если они скрыли это, то я задаюсь вопросом, о чём ещё они не рассказали — девочки, наркотики… О, чёрт, я не знаю.

Выражение лица Ви заставляет меня остановиться.

— Я всё понимаю. Похоже, я сошла с ума, — признаюсь я. — Просто… я очень рискую, даже находясь рядом с ними.

— Я знаю, — говорит Ви. — Я горжусь тобой.

— За то, что трахнула двух футболистов и сама попала в горячую переделку?

Ви смеётся:

— Мне нравится, что это твоя версия горячей переделки, куколка.

— Это горячая переделка!

— О, милая, — произносит Ви. — Это едва ли можно назвать горячей переделкой.

Её тон заставляет меня рассмеяться.

— Да знаю я, знаю. Это не совсем горячая переделка, если только кто-то не забеременел или не было написано двадцать бульварных статей о вашем скандальном поведении.

Ви пренебрежительно машет рукой, оглядывается и улыбается мне.

— Даже тогда. Это ведь хорошая реклама, верно?

— Для тебя — да! Только не тогда, когда ты дочь Президента. И не тогда, когда ты дочь моего отца.

— Ну что ж, может быть, пришло время дочери Президента устроить себе небольшую неприятность.

— Разве не так говорят, когда женщины залетают?

— Да, наверное, в пятидесятые годы. Я имею в виду, что ты больше не играешь безопасно.

— Я не собираюсь рисковать! Я была… с ними обоими. Много раз. Это настолько опасно, насколько возможно.

— Это немного небезопасно.

— Это очень опасно.

— Более опасно было бы признаться, что ты «слово на букву Л» них, — говорит Ви.

Я свирепо смотрю на неё, но она не сводит глаз с дороги.

— Я же сказала тебе, чтобы ты перестала употреблять это слово.

— Ты не знаешь, что я имела в виду любовь. Возможно, я имела в виду, что они тебе нравятся. Или что ты хочешь их облизать. Или что ты вожделеешь их.

— Нравятся. С «нравятся» всё в порядке.

Ви на мгновение замолкает, когда мы подъезжаем к зданию.

— Как ты думаешь, может быть, дело не только в том, что они тебе ничего не сказали?

— Например, что? Разве недостаточно того, что они опустили важную информацию, о которой знали все остальные в мире?

— Может быть, — произносит Ви, переключая передачу и резко останавливаясь перед зданием. — Но, может быть, какая-то часть тебя немного боится того, куда всё может зайти?

— По-видимому, они никуда не денутся, — говорю я, внезапно раздражаясь. — Если они не сочли нужным сообщить мне об этом, то, что же ещё они собираются скрывать?

Но Ви не останавливается. Она продолжает говорить, даже когда камердинер приближается к машине:

— Или, может быть, ты ожидала, что это будет не более чем безумная, дикая интрижка, что-то вроде того, что ты никогда раньше не делала, и всё. А теперь всё круто изменилось. Это нечто большее, и теперь последствия начинают быть реальными. Ваши чувства начинают быть реальными, и теперь ты боишься того, к чему всё это идёт.

Я молчу с минуту, пока камердинер стоит за дверью Ви. Я смотрю, как парочки поднимаются по лестнице к входу в здание, одетые в смокинги и платья.

— Когда, чёрт возьми, ты стала такой проницательной в отношениях, Опра?

Ви усмехается.

— Просто потому, что я сама не получаю удовольствия от серьёзных отношений не значит, что я не вижу, что необходимо для того, чтобы иметь их.

— Может быть, тебе просто нужно больше одного парня, — говорю я ей.

Она замирает, положив руку на дверную ручку.

— Милая, если ты найдёшь мне трёх горячих футболистов, я устрою настоящий скандал. Тройняшки были бы предпочтительнее.

Я корчу гримасу.

— Ви, то есть… как бы тебе вообще удалось… — я поднимаю руку. — Нет, я не хочу этого знать.

Она улыбается, когда мы выходим из машины.

— Вижу, ты только что поняла, как бы я справилась.

— Мне нужно промыть мозги, чтобы избавиться от этого образа.

Ви ждёт, пока она не окажется рядом со мной и возьмёт меня под руку, чтобы прошептать:

— У меня такое чувство, что теперь в твоём мозгу есть куда более грязные образы, благодаря некоторым людям, которые останутся безымянными.

— Тссс. — Я легонько шлёпаю её по руке, когда мы входим в здание и движемся прямо в толпу. Нас тут же замечает парочка, которая направляется прямо к нам.

— О Боже, это тот лоббист и его жена… Ну, знаешь, парень, от которого пахнет сыром, — шепчет Ви. — Быстрее, беги. Каждый сам за себя.

— Большое спасибо, Ви, — шепчу я, но уворачиваюсь от них, обходя другую пару, поворачиваясь к подносу с канапе и притворяясь загипнотизированной выбором, и сворачивая с линии огня. Но когда я оглядываюсь назад в поисках Ви, то вижу, что её отодвинул в сторону пахнущий сыром лоббист.

Ви оглядывается возле него, бормоча одними губами: «Спасайся сама».

Я уже собираюсь идти спасать её, когда натыкаюсь прямо на грудь высокого мужчины в смокинге.

— Грейс, — говорит он, глядя на меня сверху вниз, когда его руки сжимают мои предплечья. Я смотрю в глаза классически красивому мужчине — хорошо воспитанному, белому воротничку, очевидно богатому — и чувствую… ничего. Ничегошеньки. Никакой искры, ничего похожего на то, как я столкнулась с Ноем той ночью, когда он наступил мне на платье и обхватил руками мою грудь.

При этом воспоминании, меня бросает в жар, за которым тут же следует укол сожаления. Я должна поговорить с ними. Мне не следовало просто убегать от них. Я должна была сказать им, что это было больше из-за боязни доверять им, чем из-за их лжи.

— Да, — говорю я, одаривая мужчину своей лучшей улыбкой для прессы. В нём есть что-то знакомое, но я никак не могу понять, откуда знаю его.

— Брэндон, — говорит он, словно читая мои мысли. — Реддинг. Кажется, наши матери знают друг друга.

— О. Верно. — Боже. Это мой потенциальный поклонник. — Брэндон. Это… очень приятно познакомиться.

Он тепло улыбается.

— Знаешь, не так уж часто меня динамят.

Динамят?

— О. Я не думала, что моя мать действительно назначила нам свидание. Я имею в виду, что ты позвонил, а я была так занята, что не успела ответить и…

Он смеётся, поворачиваясь, чтобы взять два бокала шампанского у одного из проходящих мимо официантов и вручить один мне.

— Всё нормально. Я знаю, когда меня отшивают. Моё эго может это выдержать — мне не нужно, чтобы меня мягко подводили к этому.

— Я вовсе не собиралась тебя отшивать, — запинаясь, объясняю я. — Просто я была…

— Занята, — заканчивает он за меня, потягивая шампанское. — Как скажешь.

— Да. — Я одним глотком выпиваю половину своего бокала. — И я не особенно радовалась тому, что меня подставили.

— Вот как, — говорит он, приподнимая уголки губ. — Признаюсь, я заинтригован тем фактом, что ты не захотела оказаться со мной наедине.

Я удивлённо поднимаю брови.

— Слишком самовлюблённый?

— Просто уверен в себе. И не привык, чтобы мне отказывали.

— А что, если я скажу «дело не в тебе, а во мне»?

— Ну, Грейс. — Он наклоняется ближе ко мне, и мне вдруг становится не по себе, но когда я делаю шаг назад, то натыкаюсь на женщину позади меня. Он шепчет заговорщицким тоном: — Я бы сказал, что ты была неискренна.

— Прошу прощения?

— Я бы сказал, что ты лжёшь.

— Я знаю, что такое неискренность. — Я не знаю этого парня, но его снисходительное отношение определённо не вызывает у меня симпатии. — Я спрашиваю, что делает тебя экспертом в моей способности говорить правду?

— Потому что там человек, который смотрит на меня так, словно хочет убить прямо сейчас, и я думаю, что это потому, что я стою именно здесь.

Я поворачиваюсь слишком быстро, чтобы казаться беспечной.

— Что?

Но он ошибается. Там стоит не один человек. А два.

41

Ной

— Я официально заявляю, что это не очень хорошая идея, — ворчу я себе под нос, когда мы стоим в стороне от толпы в банкетном зале.

Вчера днём Эйден позвонил помощнице Грейс, Дженис, и уговорил её сказать ему, где Грейс будет сегодня вечером. Как оказалось, Дженис более искусна в тактике ведения переговоров, чем мой беспощадный агент, поэтому цена этого знания была пожертвована на сегодняшний аукцион, чтобы поддержать предвыборную кампанию отца Грейс: ужин с двумя «золотыми мальчиками» Колорадо.

— Да, но она ушла из-за твоей блестящей идеи ничего не рассказывать ей о своих переговорах. Пойдём, извинимся. Мы были идиотами, и всё испортили. Грейс вполне разумна. Она все поймёт.

Ты заставил меня влюбиться в тебя — в вас обоих.

Её слова вертелись у меня в голове всю ночь.

Я был на грани срыва. Я был на взводе с тех пор, как Грейс вышла за дверь после того, как узнала о торгах. В первую очередь, честно говоря, я был на взводе, когда мой агент позвонил с новостями о Далласе и Майами. До Грейс, единственной, что связывало меня с Колорадо, была моя семья. Я люблю их, но они понимают, что мой план всегда заключался в том, чтобы быть там, где находится лучшая команда. Однако игра за лучшую команду никогда не была связана с деньгами; это всегда было лишь моё желание играть в лучший футбол, быть частью лучшей команды.

У меня никогда не было никакой преданности этому месту. Чёрт, у меня никогда не было никаких причин для этого до появления Грейс; до того, что, чёрт возьми, происходит между нами троими; до того, как она каким-то образом стала нашей девушкой, и я стал неспособным представить себе будущее, не включающее в себя разделение её между мной и Эйденом.

— Это что угодно, только не благоразумно, — шиплю я. — Ты думаешь, никто не заметит, что мы с ней разговариваем?

Эйден пожимает плечами.

— И что? Мы подождём, пока она останется одна.

— Она дочь Президента. Она никогда не бывает одна.

Эйден бросает на меня быстрый взгляд.

— Она много раз оставалась с нами наедине.

Внезапно в толпе возникает какое-то движение, и я мельком вижу Грейс, потрясающе красивую в длинном чёрном платье, с волосами, собранными на макушке.

Разговаривающую с мужчиной.

С мужчиной, который наклонился ближе к ней, положив руку ей на плечо, выглядя гораздо больше, чем просто знакомым.

Эйден замечает их одновременно со мной.

— Может, нам его убить? — рычит он.

— Она не с этим парнем, — говорю я ему гораздо более небрежно, чем чувствую себя сейчас. Прямо сейчас мне хочется подойти к ним, дать мужику по морде за то, что он заговорил с Грейс, и перекинуть её через плечо, как пещерный человек, чтобы мы с Эйденом могли показать, кому именно она принадлежит. Это делает меня свиньёй. Я знаю, что это так. Рациональная часть меня знает, что это так. Вот почему я стою здесь, никого не перебрасывая через плечо, и никого не ударяя кулаком.

— Посмотри на него. Он же костюмчик.

— На нас тоже костюмы, если ты ещё не заметил.

— Мы надели смокинги, потому что это мероприятие со строгим дресс-кодом, — говорю я. — Мы не костюмчики.

Парень снова наклоняется ближе, адреналин и гнев пронизывают меня при виде Грейс и ещё одного мужчины. Я сжимаю руки в кулаки. Он стоит там, прижавшись губами к её уху, и всё, что я могу сделать — это не подойти к ней и не заявить свои права на неё — наши права на неё — прямо посреди толпы.

— Да, убить его звучит неплохо, — признаю я.

Но мы никого не убиваем и даже не нападаем, потому что в этот момент взгляд Грейс встречается с нашим, и её глаза широко раскрываются.

Затем она отворачивается и исчезает в толпе.

Я собираюсь последовать за ней, но Эйден останавливает меня.

— Не надо.

— Что не надо?

— Ты же собирался пойти за ней, — говорит он. — Не будь таким очевидным. Ты же знаешь, что её родители должны быть здесь сегодня вечером, и её охрана, и миллион людей с мобильными телефонами и камерами. Не глупи.

Я стряхиваю его руку со своей. Раздражение из-за мужчины, стоящего рядом с Грейс, заставляет меня нервничать.

— Прекрасно. Тогда я выйду подышать свежим воздухом.

Я пробираюсь сквозь толпу людей и делаю вид, что не слышу, как произносят наши с Эйденом имена.

Потом я чувствую чью-то руку на своей руке.

— Ной Эшби! — говорит голос ярко. Я смотрю вниз, чтобы увидеть подругу Грейс, ту, которую я встретил на благотворительном вечере ранее — ту, которая видела меня и мой стояк в задней комнате с Грейс. Как же её звали? Что-то связанное с цветами. Дейзи?

— Привет… — начинаю я.

Она поворачивается к паре, с которой разговаривает, всё ещё держа меня за руку.

— Мне так жаль, я бы с удовольствием поболтала ещё, но я повсюду искала моего дорогого друга Ноя!

Дорогой друг? Я озадаченно смотрю на неё, когда она уводит меня, уцепившись за мою руку. Она широко улыбается, глядя вперёд.

— Просто продолжай идти, куклёныш, — произносит она. Куклёныш? — Спасибо, что вытащил меня из этого разговора. Терпеть не могу того парня.

— Окей.

— Я так понимаю, ты ищешь Грейс?

— Нет. Я имею в виду, просто… потому что Эйден и я пожертвовали кое-что для сегодняшнего вечера, и это всё, что мы делаем, то есть… если мы увидим её здесь… я имею в виду, скажи ей, что мы, ну ты понимаешь…

Блядь, блядь, блядь. Я говорю, как неуклюжий идиот.

Подруга Грейс — Роуз? — рассмеялась.

— У тебя определённо нет карьеры в политике, куклёныш. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты ужасный лжец?

— Я не понимаю, о чём ты говоришь.

— Я её лучшая подруга, — говорит она. — Я всё знаю. Ты ведь хочешь её увидеть, верно?

— Да.

Она оглядывается на Эйдена.

— И ты тоже?

— Ты отведёшь нас к ней?

— Посмотрим, — отвечает она, останавливаясь, когда мы выходим в коридор. Оба охранника Грейс стоят перед дверью в конце коридора. Подруга Грейс — Вайолет? Точно. Вайолет. Нет, Ви — скрещивает руки на груди.

— Зачем вы здесь?

— Чтобы увидеть её, — отвечаю я.

Она оглядывается вокруг, прежде чем понизить голос до шепота.

— Зачем?

— Чтобы извиниться, — говорит Эйден.

Ви хмурится.

— Вы всё испортили.

Я киваю:

— Да, так и есть.

— Возможно, она не захочет вас видеть.

— Мы это знаем.

Она прищуривает глаза.

— Так почему же она должна говорить с вами? Что вы собираетесь сказать такого, чтобы она захотела услышать?

Раздражение пробегает по моим венам, и я оглядываю коридор, мои руки сжаты в кулаки, когда я наклоняюсь вперёд и шепчу подруге Грейс:

— Это не твоё дело, что мы хотим сказать нашей девушке, так что перестань нам мешать и убирайся с дороги.

Я ожидаю, что она даст мне пощёчину и вызовет охрану Грейс, но она этого не делает.

— Я уйду с вашего пути только в том случае, если вы сами пойдёте туда и скажете ей об этом.

— Сказать ей, что ты нам мешаешь?

— Ту часть, где говорится, что она твоя девушка. — Ви смотрит на Эйдена. — И тебя это тоже касается, красавчик?

Лицо Эйдена розовеет, и он неуклюже шаркает ногами.

— Да. Меня тоже.

— Ну, хорошо. Тогда я отведу вас.

42

Грейс

Я снова пишу сообщение Ви, лишь вполуха слушая, как организатор выборной кампании моего отца даёт мне инструкции.

Ты застряла с лоббистом? Мой папа опаздывает. Теперь мне нужно будет выйти на сцену чуть раньше.

— Вы просто первой начнёте своё выступление вместо вашего отца. — Организатор выборной кампании — я не помню её имени; мой отец только что уволил свою старую и заменил более преуспевающей — стоит передо мной в строгом шёлковом костюме и руководит одним из своих помощников. — Дай ей микрофон. Нет, только не этот. Почему ты принёс ей тот, с которым у нас были проблемы сегодня вечером? Ради всего святого, найди такой, который работает. — Она поворачивается ко мне, её голос звучит тихо: — Клянусь, эти стажёры из колледжа не отличат своих голов от задниц.

— Я уверена, что мои родители будут здесь через несколько…

Дверь открывается, и на пороге появляется Ви. Слава Богу.

— Можно я украду её на минутку? Я её дизайнер, и мне нужно поправить её платье. — Ви задаёт вопрос таким тоном, будто и не спрашивает вовсе.

— Отлично, — произносит координатор, когда молодая девушка в чёрном коктейльном платье проносится мимо Ви с аккумулятором и микрофоном. — Мы просто подключим тебя и…

— Я могу позаботиться о микрофоне, — говорит Ви, мило улыбаясь. — Мы будем через пять минут. Это всё, что потребуется. Это действительно деликатный вопрос, и я уверена, что Первая Дочь предпочла бы немного уединения.

— Окей. — Женщина держит аккумулятор. — Тумблер находится сзади. Уверена, что вы пользовались ими миллион раз. Вы выйдете и пройдёте по коридору, где мы будем ждать, чтобы сопроводить вас на сцену. Не включайте микрофон — мы сделаем это, когда всё будет готово. В любом случае, пока мы вас не представим, не будет прямой трансляции. У меня будет ещё один микрофон для вас, на случай, если этот окажется никчёмным. Клянусь, сегодня вечером у нас только технические проблемы. — Она резко оборачивается, увлекая за собой испуганного стажёра и выбегая за дверь.

Как только она уходит, Ви забирает у меня из рук микрофон.

— Я помогу тебе надеть это, но здесь есть кое-кто, кто хочет тебя видеть.

Моё сердце бешено колотится.

— Они не могут находиться здесь, Ви, ты должна сказать им, чтобы они уходили.

— Две секунды, — говорит она, и её тон не оставляет места для споров. — Брукс и Дэвис уберут их отсюда ещё до того, как твои родители приблизятся к зданию.

— Я не хочу делать это здесь…

— Просто выслушай их, и всё. — Она долго смотрит на меня. — Ты сама призналась, что уходить было ошибкой. Ты испугалась. А они делают тебя счастливой. Помирись с ними, вернись домой, вынеси им мозги и будь счастливой.

Она подходит к двери и открывает её, чтобы пропустить Ноя и Эйдена внутрь.

Моё сердце замирает на несколько ударов при виде их обоих в смокингах, и я мгновенно возбуждаюсь.

— Дайте мне одну секунду, чтобы прицепить этот микрофон на неё, а потом я предоставлю вам немного уединения, — произносит Ви, подходя, чтобы поправить моё платье.

— Ты уверена, что он выключен, да? — шепчу я, пока Ви прячет аккумулятор под заднюю часть моего платья.

— Он определённо выключен. Я даже не уверена, что он вообще работает. Лампочка не загорается. Я возьму для тебя новый. — Ви выбегает из комнаты, даже не дождавшись моего ответа.

— Мне нужно выйти через десять минут, — предупреждаю я их. — Мои родители опаздывают. Я должна кое-кого представить и…

— Мы не долго, а потом уйдём, — отвечает Ной. — Нам просто нужно кое-что сказать, хорошо?

— Я… — начинаю я. Мне тоже есть что сказать. Я хочу рассказать им, что мне не следовало так убегать.

— Сначала я, — говорит он. — Я должен был сказать тебе о том, что рассматривал все возможные предложения. По правде говоря, я собирался это сделать, но потом всё закрутилось с тобой — с нами тремя — и я не знал, что, чёрт возьми, происходит. Сначала я думал, что всё происходящее просто забава — и к тому времени, когда я понял, что это может быть чем-то большим, было уже слишком поздно рассказать тебе. Я уже скрыл информацию и думал, что если откроюсь, то наверняка всё испорчу. А Даллас и Майами совсем недалеко, и я не думаю, что это была ложь.

Он проводит рукой по волосам, на его лице появляется страдальческое выражение.

— Мне не следовало просто так убегать оттуда. Я просто… мне казалось, что ты намеренно пытаешься скрыть это, когда все остальные в мире знали. Так что я чувствовала себя просто глупой девчонкой, с которой вы трахаетесь и держите в неведении этой шутки.

Они подходят ближе ко мне, и я резко вдыхаю их близость и запах. От одного их аромата у меня кружится голова, и я вспоминаю, что уже два дня не была в их постели. Каждая частичка моего тела возбуждается при мысли о том, чтобы оказаться между ними.

Ной скользит пальцами под мой подбородок, поворачивая моё лицо к себе.

— Ты не глупая девчонка, с которой мы трахаемся.

— Мы по-королевски облажались, не сказав тебе, — произносит Эйден, его рука поднимается к моим волосам, заправляя непослушную прядь за ухо, прежде чем коснуться моей шеи ладонью, посылая мурашки по коже. — Я облажался не меньше, чем он. Тебе следовало бы знать всё с самого начала.

— Это просто… всё это было безумием, — отвечаю я, мне уже не хватает воздуха. Я закрываю глаза, когда рука Эйдена скользит вниз по моей руке, и моё тело мгновенно реагирует на их прикосновение. — Вы здесь за кулисами — на благотворительном вечере, где в любую секунду могут появиться мои родители. Вам нельзя быть здесь. И я не думаю, что даже рискнула, если бы знала, что вы просто уйдёте и…

Они не дают мне договорить до конца. Ной кладёт руки по бокам моего платья, поднимая его вверх по моим бёдрам, когда я издаю небольшой визг, затем поднимает меня и несёт к ближайшей стене, сильно прижимая меня спиной к ней. Аккумулятор впивается мне в спину, но мне всё равно.

У меня перехватывает дыхание, когда он прижимается губами к моим губам, и моё тело отзывается на его прикосновение. Я застонала, когда он опустился на колени в своём смокинге, раздвигая мои бёдра ещё шире. Его пальцы касаются ткани, покрывающей мою киску.

— Твои трусики полностью промокли, — шепчет он, но это больше похоже на стон.

— Я промокла, и мне нужно уходить через десять — восемь — минут, — шепчу я. — И никто из вас не должен быть здесь.

— Мы хотим… Нет, нам нужно… извиниться, — говорит Эйден. Стоя рядом со мной, он поворачивает моё лицо к своему, чтобы сильно поцеловать меня в губы, его язык ищет мой, а Ной скользит пальцем под ткань моих трусиков. Я издаю долгий, отчаянный стон прямо в рот Эйдену.

— Мне нужно извиниться на коленях, — рычит Ной. — Мне нужно ощутить твой аромат. Мне нужно попробовать тебя на вкус. Мне нужно заставить тебя кончить.

О, боже мой.

Это неправильно — так неправильно — что я даже подумываю сделать это прямо сейчас. Через несколько минут мне нужно будет выйти на сцену, и я появлюсь там взъерошенная и пропахшая оргазмом? И я здесь с ними, когда меня так легко могут поймать и… О, чёрт, Эйден скользит пальцами по моему платью, открывая мой сосок, а Ной отодвигает мои трусики в сторону, его тёплый рот между моих ног.

Как я могу мыслить рационально, когда они так делают?

Я раздвигаю свои бёдра шире для Ноя, застонав, когда он засовывает свои пальцы в мою мокрую киску, прежде чем накрыть мой клитор своим ртом.

— О Боже, — выдыхаю я. Моё тело мгновенно — слишком быстро — реагирует на это ощущение, и тот факт, что прошло уже два дня с тех пор, как я в последний раз ощущала их между ног, сразу же становится очевидным.

Я так стремительно приближаюсь к кульминации, что едва могу сдержаться.

— Это всего лишь прелюдия, — произносит Ной, снова и снова проводя языком по моему клитору. Я так промокла, что, кажется, у меня течёт по ногам, когда Эйден тянется к моей спине, нащупывая молнию на платье. Он выдёргивает аккумулятор.

— Я снимаю это, — рычит он. — Я хочу, чтобы твои сиськи были у меня во рту.

— Ты… не можешь, — выдыхаю я. — О, Боже мой! Я должна идти, и ты не можешь выставить меня такой, будто меня…

— Оттрахали? — рычит Эйден. Он бросает аккумулятор на пол.

— Оттрахали. Да, — выдыхаю я. — Чёрт возьми.

Эйден стягивает ослабленную ткань моего платья по моей груди и языком ласкает мой сосок, а Ной всё сильнее трахает меня пальцами.

— Когда ты закончишь с этим политическим дерьмом, Грейс Салливан, ты сразу же отправишься в нашу постель, а я кончу в эту милую …

Ной толкается в меня пальцами.

— Боже.

— Тугую…

Снова толчок.

— Твою идеальную маленькую киску, — говорит Ной, прижимая кончики пальцев к чувствительному месту внутри меня.

— А я собираюсь кончить в твою тугую, маленькую, почти девственную задницу, — подхватывает Эйден.

— О, чёрт, — выдыхаю я. — Чёрт, чёрт, чёрт, чтоб меня. — Эйден заглушает мой стон своим ртом, но это не совсем помогает, когда я кончаю так сильно с лицом Ноя между моих бёдер.

Дверь резко распахивается.

Я продолжаю кончать, когда в комнату вбегают Брукс, Дэвис и Ви. Пальцы Ноя по-прежнему находятся у меня между ног, моя киска всё ещё сжимается вокруг него, и я чувствую головокружение, настолько сильное, что даже не понимаю происходящего.

— Ви! Да что с тобой?! Убирайся отсюда! — вскрикиваю я.

— Ничего не говори! — приказывает Ви, и её голос звучит пронзительно. — Не говори больше ни слова! — она движется в своей юбке и туфлях на каблуках, хватая с пола микрофон и выдёргивая из него шнуры, прежде чем рвануть через всю комнату и бросить всё это в кувшин с водой.

— Мэм, вы должны пойти с нами, — говорит Брукс размеренным голосом, как будто каждый день она входит в дом дочери Президента, занимающейся сексом с двумя футболистами.

— Чёрт, — шепчу я, и меня охватывает паника. — Отвернитесь!

Они все отворачиваются, и Ной убирает свои пальцы, встаёт и опускает мою юбку, когда наступает полный хаос. Брукс и Дэвис быстро выводят нас с Ви из комнаты, а Ноя и Эйдена тут же сопровождают другие агенты спецслужбы.

Я едва могу отдышаться, моё сердце бешено колотится.

— Что, чёрт возьми, происходит? — я задаю этот вопрос, хотя у меня есть слабое подозрение, основанное на поведении Ви с аккумулятором от микрофона.

Но я не хочу произносить эти слова.

Брукс и Дэвис подталкивают нас к внедорожнику, но Ви поднимает руку.

— Чёрте что происходит, — говорит она напряжённым голосом. — Кто-то уже сообщил парковщику, чтобы тот подогнал мою машину, Грейс.

— Мэм, нам нужно, чтобы вы пошли с нами, — твёрдо произносит Брукс. — Ваш отец…

— Мой отец хочет, чтобы я села в машину? — я оглядываюсь в поисках Ноя и Эйдена, но не вижу их. Я смотрю на Ви. — Где твоя машина?

— Пойдём, — произносит Ви, беря меня за руку и увлекая за собой. Камердинер подъезжает на её машине как раз в тот момент, когда мы достигаем её, и Ви отъезжает от здания, как только закрывает дверцу своей машины. — Твоя охрана последует за нами, но это лучше, чем оказаться в ловушке вместе с твоими родителями в президентском самолёте или ещё где-нибудь.

— Ной и Эйден… — начинаю я, глядя в боковое зеркало.

Ви качает головой.

— Они отправились в противоположном направлении, — продолжает она.

Я тяжело выдыхаю.

— Пожалуйста, скажи мне, что сейчас не произошло то, о чём я подумала, — говорю я дрожащим голосом.

— Мне очень жаль, Грейс.

— Как?

— У координатора кампании был какой-то тупой стажёр, ведущая прямой эфир, и девушка включила его рано, кажется. Твой микрофон даже не выглядел работающим, когда я уходила, так что не уверена, как вообще пропустила что-то подобное…

В моей голове вспыхивает образ Эйдена, бросающего на пол аккумулятор.

— Боже. Должно быть, что-то случилось, когда он бросил его или нажал на кнопку включения… О, нет. Нет, нет, нет, нет, нет. — Полное осознание того, что все, должно быть, слышали, обрушивается на меня внезапно, и я тяжело откидываюсь на спинку сиденья.

— Они слышали только часть… секунд тридцать, наверное. Но это были последние тридцать секунд, когда Ной и Эйден говорили тебе…

Боже. Говорили мне то, что они хотели со мной сделать.

Я думаю, что моё сердце действительно перестаёт биться.

Все слышали это и… всё остальное…

Меня сейчас стошнит.

— Нет, — шепчу я.

Рука Ви взлетает ко рту.

— Мне так жаль, Грейс, — повторяет она. — В зале прозвучала прямая трансляция того, как два футболиста довели дочь Президента до оргазма.

Всё вокруг вращается. Мне кажется, я сейчас упаду в обморок. Ви что-то говорит сейчас, но это звучит так, будто она говорит издалека, как будто находится в туннеле. Мой телефон звонит, звонит и звонит, мелодия звонка переплетается с голосом Ви снова и снова.

— Грейс? — зовёт Ви. — Грейс?

Всё вокруг погружается во тьму.

43

Грейс

— Спрятаться здесь было правильным решением — единственным правильным решением, которое ты приняла за долгое время, — хмуро говорит мама. Она в белом костюме стоит посреди просторной, современной, полностью белой комнаты в одном из особняков бывшего Ви на Стар-Айленд, где она практически сливается с гостиной.

Ви вывезла нас из Колорадо в Майами — почти три полных дня пути — где её очень богатый бывший (я бы назвала его бойфрендом, но Ви не нравится это слово) отвёз нас в свой закрытый комплекс, и мы прятались там весь прошлый день. Мы выбросили наши мобильные телефоны по дороге и были заперты с тех пор, как приехали, так что никто, кроме моей охраны, следящей за мной, и Белого дома не знает нашего местонахождения. По крайней мере, сейчас.

Я тяжело выдыхаю. Я очень устала. Может быть, у меня и нет доступа к интернету или телефону, но я видела заголовки газет и жёлтой прессы, которые принесла сегодня утром подруга Ви. Я хотела своими глазами увидеть, что там произошло.

Всё было так плохо, как я и боялась. Сегодняшние утренние заголовки гласят: «Оргазм, Услышанный Во Всём Мире!» и «Дочь Президента Жертвует Живое Порно Для Сбора Средств На Предвыборную Кампанию!» Люди уже продают мой оргазм в качестве грёбаного рингтона.

Все статьи были обо мне. С таким же успехом у меня на лбу может быть нарисована буква «Ш» от слова шлюха, потому что именно так меня и называют: распутная дочь президента. Или психически больная дочь президента.

Ни одна из статей не упоминала Ноя или Эйдена по имени. Пока. В каждой статье их называли моими безымянными любовниками. Или моими насильниками, в зависимости от того, кто написал статью.

— Я не нуждаюсь в лекции, мама. Ты пришла сюда по какой-то причине или просто, чтобы отругать меня?

— Отругать тебя? — спрашивает она, и её голос поднимается на октаву выше. — Отругать тебя?! Ты не испачкала мороженым своё платье, Грейс Монро Салливан. Нет, ты вела себя как обычная шлюха и трахалась с двумя мужчинами в прямом эфире во время сбора средств на кампанию твоего отца!

— Да пошла ты, — выпаливает Ви. — И к чёрту твою шлюхо-осуждение, и к чёрту твою кампанию по сбору средств.

Если бы голова моей матери могла вращаться по кругу, думаю, что это произошло бы прямо сейчас.

— Ты, — прошипела она. — Ты больше не произнесёшь ни одного чёртова слова. Если ты думаешь, что я не знаю, какое влияние ты оказала на мою дочь…

— Твоей дочери двадцать шесть, а не двенадцать, — говорит Ви. — И она уже достаточно натерпелась.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать! — моя мать визжит.

— Ви, — предупреждаю я, наконец, обретая дар речи. Вот только мой голос звучит примирительно. — Это… я облажалась.

— Ты чертовски права, ты облажалась, — кричит мать. — Ты всё испортила для своего отца. Ты это понимаешь? Его показатели популярности упали на двадцать два процента за последние сорок восемь часов. Его рейтинги рухнули на тринадцать пунктов! Ты всё исправишь или я за себя не отвечаю.

— Грейс! — произносит Ви, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Скажи ей, пусть катится к чёрту.

— Но она права. Мне не следовало этого делать на сборе средств для кампании моего отца, — признаюсь я. — Это было импульсивно. И необдуманно. И мне очень жаль, что это попало в прямой эфир, что все слышали. Чёрт возьми, я сожалею об этом больше, чем ты, можешь себе представить. Мне очень жаль, что меня поймали. — Я делаю глубокий вдох и решаю сказать то, что собираюсь сказать, сжимая челюсти и глядя на мать с вызовом. — Но я не жалею, что так получилось.

— Ты будешь более чем сожалеть, понимаешь? — орёт мать. — Ты не хочешь думать о карьере своего отца? Хорошо. Не хочешь задуматься обо всём хорошем, что ему ещё предстоит сделать в течение следующих четырёх лет? Ладно. Не хочешь думать о том, что ты полностью разрушила свою жизнь навсегда, что тебя будут помнить, как «ту девушку» всю оставшуюся жизнь? Прекрасно. Но ты будешь вдвойне сожалеть, когда твои любовники потеряют свои контракты, всё, ради чего они работали, из-за твоей неспособности держать ноги сомкнутыми!

— Ты что, угрожаешь мне? — в ужасе спрашиваю я. Моя собственная мать?

— Позволь мне быть предельно ясной. У нас есть посредники, которые кое-чем занимаются в этот самый момент — исправляют всё то, что относится к этой неудачной интрижке. Сейчас уже ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить распространение твоего голоса повсюду — были мобильные загрузки тебя, записанные на телефоны во время сбора средств в течение нескольких секунд после того, как это произошло. Но есть то, что может сильно повлиять на твоих бойфрендов, если они будут раскрыты.

— Не слушай, Грейс, — перебивает её Ви.

— Заткнись, — огрызается мама. — Твои соседи, твои коллеги, твой персонал в лагере — везде, где эти люди могли быть замечены вместе с тобой — все опрашиваются, пока мы говорим. Чтобы сохранить их молчание, даются взятки, делаются одолжения. Подписываются соглашения о неразглашении информации. Всё делается для того, чтобы, по крайней мере, твои бойфренды оставались анонимными. И если ты хочешь, чтобы они оставались таковыми, ты будешь делать именно то, что я скажу.

— Их молчание… они не захотят этого… — начинаю я, но мой голос затихает, когда я думаю о контракте, который Ной собирается подписать — о контракте, который только что подписал Эйден. Там ведь есть пункты о морали, не так ли? Требования к поведению. Ной и Эйден сказали, что они должны встать на путь истинный.

Если бы они не смогли играть в футбол…

Если бы моя семья — если бы было связано со мной — стала причиной того, что они не смогут играть в футбол до конца своих дней, они возненавидят меня навечно. Я бы у них всё отняла.

Я не могу быть причиной их полного уничтожения. И не буду.

Поэтому я заключаю сделку с Дьяволом.

44

Эйден

Прошло уже тридцать три дня после того случая.

Прошло уже тридцать дней с тех пор, как нас подобрали на внедорожнике без опознавательных знаков за пределами тренировочного лагеря (потому что посреди всего этого дерьма начались сборы) вооружённые агенты в костюмах и вывезли из города на посадочную полосу, где нас встретила Первая Леди и велела нам отступить.

— Моя дочь была уничтожена в средствах массовой информации, — холодно говорит она. — Она была разорвана на части. Последний срок пребывания моего мужа на этом посту и его предвыборная кампания теперь омрачены этим отвратительным инцидентом.

— Где Грейс? — требовательно спрашиваю я. Мне наплевать на предвыборную кампанию президента или на его грёбанный последний срок пребывания на этом посту.

— Грейс ложится на реабилитацию, — отвечает нам Первая Леди. — Об этом будет объявлено завтра. Эта маленькая интрижка, которую она имела с вами двумя, будет списана на побочный эффект нервного срыва, вызванного стрессом из-за работы над кампанией её отца и управлением фондом.

— Что, ты её похищаешь? — усмехается Ной. — Это просто смешно.

Первая Леди удивлённо поднимает брови.

— А, понятно. Вы думаете, что её удерживают против её воли? Как странно. Я полагала, что вы оба были немного более догадливыми.

— Она бы ни за что не легла на реабилитацию, — говорю я.

Она прищуривает глаза.

— Неужели вы действительно думали, что дочь Президента Соединённых Штатов собирается продолжать роман с двумя спортсменами? — Женщина практически выплёвывает это слово. — Вы же не думали, что это долго продлится, не так ли? Конечно, вы двое не настолько наивны. Она никогда бы не выбрала вас вместо своей семьи — вы ведь понимаете это, не так ли? Первая Дочь не собиралась выбирать даже одного из вас из-за своего имиджа, своей семьи, своей карьеры и своей страны. Она определённо не собиралась выбирать вас обоих.

— Мы хотим поговорить с ней, — рычит Ной.

— О, ты хочешь поговорить с ней? — Первая Леди издевается над ним. — Это бы чудесно сказалось на её репутации, не так ли? Если ты хоть немного заботишься о ней, то оставишь Грейс в покое, чтобы она смогла собрать воедино остатки своего достоинства.

Если мы хоть немного о ней заботимся, то оставим её в покое…

Первая Леди была права. Грейс была полностью уничтожена в средствах массовой информации — а мы нет, хотя должны были упоминаться в тех же самых статьях. Вместо этого нас описали как её безымянных любовников.

В течение последнего месяца мы с Ноем оба были на взводе, почти не разговаривали друг с другом. Ной бродит по дому, сердитый и угрюмый, и практически дышит огнём. Мы попали в неприятности из-за грубой игры на тренировках. Ноя оштрафовали после того, как он сказал репортёру, чтобы тот съебался и ушёл с интервью.

Мама Эшби позвонила сразу после сбора средств. Слухи распространяются быстро, даже в Вест Бенде. Она спросила, всё ли в порядке с Грейс, и сказала, что в следующий раз, когда увидит нас — отвесит обоим подзатыльники. Это было до тех пор, пока мы не сказали ей, что мать Грейс убедила её лечь на реабилитацию, или что Грейс выбрала реабилитацию (и её семью, и её имидж) вместо нас. Бесс настаивала, что это не соответствует той Грейс, которую она встретила в Вест Бенде, но кто, чёрт возьми, её знает? Ещё несколько недель назад я бы подумал то же самое. Но Грейс — дочь президента.

Моя сестра звонила пару недель назад. Она пропустила большую часть новостей, пока путешествовала. Её первый вопрос был о том, были ли мы теми таинственными парнями Грейс. Её больше всего бесило то, что мы скрывали от неё наши отношения.

— Я не собираюсь говорить с сестрой о том, с кем трахаюсь, Анни!

— Совсем другое дело, когда она дочь президента! — кричит она в ответ по телефону. — Я как раз сейчас читаю об этом в таблоиде!

— Всё это дерьмо в бульварных газетах скоро прекратится, если никто не будет продолжать это подкармливать.

— Вы с Ноем действительно были с Первой Дочерью, — недоверчиво говорит она. — Ну, например, вы трое. Вместе… вместе?

Я тяжело выдыхаю.

— Чёрт возьми, Анни, я больше ничего не знаю, ясно? — восклицаю я. — Я думал, что мы были. Я думал, что она была с нами.

— Она была твоей девушкой? — спрашивает Анни, и её тон смягчается.

— Я так думал. Но, очевидно, ошибался.

— Значит, вы с Ноем оба её любите? Ты её любишь?

— Я не знаю, Анни, — простонал я. — Какого хрена мы вообще об этом говорим?

— Это не трудный вопрос, Эйден, — произносит она. — Я не спрашивала тебя, как расщепить атом. Я спрашивала, любите вы её или нет. Либо да, либо нет.

— Чёрт возьми, Анни, да, хорошо? Я люблю. Я почти уверен, что Ной тоже. Это делает тебя счастливой? Твой брат-шлюха наконец-то влюбился — в девушку, которую он должен разделить — и она предпочла лечь на реабилитацию, а не публично признаться, что она с нами.

Анни на мгновение замолкает.

— Нет, это не делает меня счастливой, кретин, — отвечает сестра. — И это, очевидно, также не делает счастливым и тебя. Так почему бы тебе не набраться мужества и не сделать что-нибудь с этим — тебе и Ною?

— Её увезли из Белого дома, чтобы она притворялась, будто где-то прячется, Анни, — говорю я усталым голосом. — Мы понятия не имеем, где Грейс, чёрт возьми, и никто не даёт нам эту информацию. Кроме того, даже если бы мы знали, то не смогли бы вломиться и заставить её поговорить с нами.

— Ну, тогда будьте креативными.

Ви появляется на нашем пороге, врывается в дом без единого слова и идёт прямо в гостиную, как будто она здесь хозяйка.

— Классное местечко, — комментирует она. — Так по-взрослому для спортсменов.

— Ты пришла сюда, чтобы прокомментировать наше внутреннее убранство, или у тебя есть новости о Грейс? — спрашиваю я.

Ной скрещивает руки на груди.

– Например, где она, чёрт возьми?

— Она дома, — отвечает нам Ви.

— Она дома? — переспрашиваю я. Невероятно. Она молчала целый месяц, а теперь вернулась домой — не более чем в ста ярдах от нас — и мы с ней почти не общались. Ни текстовых сообщений, ни электронной почты, ничего. — Например, прямо-рядом-с-этим-местом домом?

Ви кивает.

— Она не знает, что я здесь.

Ной стонет от разочарования:

— Значит, она исчезает на месяц, а потом возвращается в свой дом, который находится совсем рядом с моим домом, и даже не утруждает себя сказать, о, я не знаю… «Привет, простите, что исчезла, я вернулась»?

— Слушай, не злись на меня, — произносит Ви. — Как я уже сказала, она даже не знает, что я здесь. На самом деле, мне было категорически запрещено разговаривать с вами.

— Почему, чёрт возьми, тебе запрещено разговаривать с нами? — спрашиваю я. — Я могу понять, что Грейс расстроилась из-за случившегося — чёрт, пресса уже всё об этом написала. Она была в каждом чёртовом таблоиде страны. Но она не может злиться на нас за то, что мы не признались, что были с ней, когда она решила лечь на какую-то дерьмовую реабилитацию за последний месяц…

Ви перебивает меня:

— Родители убедили её сделать это, — отвечает она.

— Да, мы это уже поняли. С нами встречалась Первая Леди, — ворчит Ной. — Она ясно дала понять, что мы никогда не должны были ожидать, что Грейс будет жить в трущобах с такими парнями, как мы. Спортсмены-отребье не связываются с такими девушками, как она, верно? Грейс явно выбрала свой путь, и это то, что она хочет. Так что, если у тебя есть ещё что-то, что не подразумевает втирания этого факта нам в лицо, говори и убирайся к чёрту из моего дома.

— Грейс вовсе не собиралась жить в трущобах вместе с вами, как ты красноречиво выразился, — говорит Ви. — Она решила не разрушать вашу карьеру вместе со своим имиджем.

— Что, чёрт возьми, это значит? — спрашиваю я.

— Неужели вы действительно думали, что Грейс решит уйти от вас, потому что вы спортсмены, а не миллиардеры или политики? — интересуется Ви. — Вы не можете быть таким тупыми.

— Она могла бы прийти к нам, — отвечаю я. — В ту ночь ты уехала вместе с ней. Ты могла бы привести Грейс сюда, и мы бы её защитили. Вместо этого ты сбежала с ней, и следующее, что мы слышим, было от Первой Леди. И из этих чёртовых газет. Всё остальное — полная тишина… от вас обеих.

— Я её лучшая подруга, — произносит Ви. — Но она уже большая девочка и сама принимает решения. И она решила поступить так, как будет лучше для вас.

— Я даже не знаю, что это значит, чёрт возьми, — громко говорит Ной. — Как это было лучше для всех, кроме её родителей?

Ви громко выдыхает:

— Первая Леди заставила всех, кто хоть что-то знал о вас троих, замолчать… я имею в виду, не убила, а просто заплатила — в обмен на то, что Грейс согласилась с историей о «нервном срыве».

— Зачем ей это понадобилось? — спрашиваю я. — Мы бы появились как парни, вовлеченные в это дело. Я ни хрена не стыжусь всего этого!

— Очевидно, из-за ваших контрактов, — отвечает Ви. — Грейс знала, что Ной собирается подписать контракт стоимостью в миллионы долларов…

— Я уже подписал его, — перебивает Ной.

— Что? — спрашивает Ви.

— Я уже подписал контракт. Это была одна из тех вещей, которые я собирался сказать ей на благотворительном вечере перед тем, как мы… перед тем, как всё произошло. Я уже подписал контракт. Это было решенное дело. Она согласилась на это, потому что думала, что этим защитит нас?

— Такая Грейс, — произносит Ви, вздыхая. — Конечно, она согласилась с этим. Она всегда беспокоится о том, чтобы помочь кому-то до себя. Это её самый большой недостаток.

— А почему бы ей просто не прийти и не поговорить с нами об этом? — спрашиваю я.

— Потому что, если уж на то пошло, она не хотела, чтобы вам пришлось выбирать между ней и вашей карьерой. Она не хотела, чтобы вы обижались на неё из-за этого, — выдыхает Ви. — И я не была против, потому что именно этого она и хотела. Но Грейс не счастлива, и я надеюсь, что вы тоже не счастливы.

— Конечно, мы, чёрт возьми, не счастливы, — огрызаюсь я.

— Ну, тогда сделайте что-нибудь с этим. Она живёт совсем рядом.

— Значит, мы должны выломать дверь и вразумить её? — спрашивает Ной хриплым голосом.

— Ну, я бы посоветовала сделать это чуть более тонко, — предлагает Ви. — Может быть, она и ошиблась, но всё равно считает, что, держась от вас подальше, она защищает вас. И она прошла через адский месяц. Было достаточно трудно убедить её вернуться в свой дом, вместо того чтобы прятаться весь следующий год или переезжать на другой конец света.

Я думаю о том дерьме, через которое прошла Грейс — о статьях, написанных о ней, о том, как её называли — и понимаю, что мы с Ноем не сталкивались ни с чем подобным.

И она сделала это, потому что думала, что защищает нас.

45

Грейс

Это первая ночь в моём доме, и это место недоступнее, чем Форт-Нокс. Шторы на окнах задёрнуты, двери заперты наглухо, а мои новые телохранители выставлены на заднем дворе, на лужайке перед домом и перед воротами. Я сказала родителям, что отказываюсь от охраны спецслужбы — мне очень нравились Брукс и Дэвис, но теперь я ни за что не позволю охране докладывать родителям о каждом своём шаге — но всё равно два внедорожника без опознавательных знаков, припаркованные у моего дома, наблюдают за мной.

Из-за всех этих репортёров соседям пришлось нанять ещё одного охранника у главных ворот. Несмотря на усиленную охрану, моим телохранителям всё же пришлось избавиться от двух репортёров, которым сегодня утром удалось найти дорогу к моему дому.

Мои соседи хотят, чтобы я уехала.

В течение последнего месяца мне угрожали смертью, склоняли моё имя на разный лад и довольно сильно поносили в национальных СМИ. Люди выражали своё сочувствие моим родителям или объявляли их худшими родителями в истории Вселенной.

Я не легла на реабилитацию, хотя это, вероятно, было бы лучше, чем прятаться в течение последнего месяца в «неизвестном месте», организованном моими родители. Вчера меня отстранили и «попросили личного пространства в это трудное время», пока я не приду в себя.

Правда в том, что последний месяц был ужасно дерьмовым — но не из-за всего этого безумия СМИ или потому, что люди в Америке считают меня самой распутной девкой в мире, либо воплощением сексуальной независимости, в зависимости от того, кого вы спросите. Это было ужасно, потому что я должна была держаться подальше от Ноя и Эйдена, несмотря на то, что хотела отправить им e-mail, написать сообщение или позвонить им и просто сказать, что всё это было какой-то кошмарной шуткой, и я увижу их дома.

Мне хотелось позвонить им миллион раз в этом месяце и сообщить, что я сожалею о своём согласии с планом матери.

Я также хотела сказать им, что не жалею ни о чём произошедшем между нами.

Вместо этого у меня появилась небольшая одержимость футболом Колорадо, пока я была в отъезде, просматривая видео спортивных каналов об их сборах и пытаясь мельком увидеть их. Я чувствовала себя ответственной, читая, что Ной разозлился и сбежал с интервью, когда спортивные комментаторы описывали чрезмерно агрессивную игру Ноя и Эйдена на поле.

Но сегодня вечером моё сожаление усиливается примерно в тысячу раз, пока я сижу здесь, в своём доме, который безмолвен, как могила. Я смотрю сквозь занавески, закрывающие окно на мою веранду, на мгновение подумывая о том, чтобы выйти на неё и посидеть на вечернем летнем воздухе, как это было бы раньше.

Тебе нужно вернуться к тому, что было раньше, Грейс.

Возвращайся к своей старой рутине.

Перестань прятаться.

Все мудрые советы от Ви, за исключением тех, которые предполагают, что всё может вернуться к тому, что было раньше.

Я стараюсь не смотреть на дом Ноя и Эйдена, но это невозможно, и, конечно же, в ту же секунду всё, что пыталась подавить в течение последнего месяца — всё, что я чувствовала раньше — вырывается на поверхность. И через секунду я уже не могу дышать. В одно мгновение мне кажется, что моя грудь раздавлена огромным весом, и я сижу на полу, пытаясь отдышаться.

Я не могу здесь оставаться. Это была глупая идея думать, что я могу просто вернуться в свой дом — прямо рядом с их домом — и всё будет нормально.

Не знаю, сколько времени я просидела на полу своей спальни, прислонившись спиной к французским дверям, прежде чем услышала жужжание, за которым тут же последовал выстрел. Прежде чем я успеваю открыть дверь спальни, мой телохранитель уже мчится вверх по лестнице и врывается в мою комнату.

— Вы в безопасности, мэм.

— Я слышала…

— Это был один из тех дронов, — говорит он. — Репортёры используют их, чтобы заполучить аэрофотосъемку своих целей. Он был нейтрализован.

— Дрон, — тупо повторяю я. На секунду моё сердце перестаёт биться. Нет, это не могут быть Ной и Эйден. Этого просто не может быть. Это репортёр. Тридцать три дня назад я фактически сказала Ною и Эйдену, что больше не хочу иметь с ними ничего общего — не так много слов, но мои действия были ясны.

— Один из других членов группы безопасности находится на заднем дворе с вещественными доказательствами. С ФБР уже связались.

— Я могу просто… — я не должна выходить на улицу. Я должна проигнорировать то, что только что произошло, закрыть дом и убраться отсюда. Я должна была бы попросить перенести все вещи и найти новое место, где-нибудь подальше от всего этого.

Но я этого не делаю.

Я выхожу на балкон, хотя мой благонамеренный телохранитель протестует, глядя вниз на двор, где дрон был разнесён вдребезги. А там, где — какого черта? — сотни маленьких светящихся кружочков размером в четверть дюйма разбросаны по траве, взрыв света-в-темноте…

Нет.

Я щурюсь на траву, прежде чем посмотреть на дом Ноя и Эйдена. У них горит свет, но я не вижу никакого движения внутри дома и не могу заглянуть в их двор.

Но я всё равно спрашиваю:

— А что это за… штуки во дворе?

Телохранитель прочищает горло.

— Это профилактические средства, мэм.

— Прошу прощения?

— Презервативы.

— Презервативы, — решительно повторяю я. — Светящиеся-в-темноте презервативы.

— Да, мэм. Очевидно, что это работа кого-то психически больного или…

Или…

Я оглядываюсь на дом Ноя и Эйдена.

— А ещё что-нибудь было?

— Простите, мэм?

— Что-нибудь ещё. Было ли что-нибудь ещё, что осталось в моём дворе?

— Мэм, вы можете доверить нам нашу работу, — произносит он. — Вы наняли нас, чтобы защитить вас не только от угроз вашей безопасности, но и от угроз вашему психическому здоровью. Наша работа состоит в том, чтобы перехватывать сообщения от людей, которые могут быть зациклены на вас из-за…

— Да. Я понимаю. — Теперь моё сердце бьётся тысячу раз в минуту. — Но что-нибудь ещё осталось? Мне нужно это знать.

— Там была… — он откашливается, явно чувствуя себя неловко. — Там была кукла. Надувная кукла.

— Надувная кукла. — Я снова смотрю на дом Ноя и Эйдена.

После всего, что я сделала, чтобы сохранить их личности в тайне, они не посмеют поставить под угрозу всё в первый же день, когда я вернулась домой, не так ли?

И что ещё хуже, почему при одной мысли об этом у меня перехватывает дыхание?

Почему это заставляет меня впервые за месяц почувствовать прилив надежды?

— Да, мэм. Очевидно, что мы будем перехватывать некоторые тревожные вещи, когда вы вернётесь к своей рутине, но мой опыт показывает, что эти вещи имеют тенденцию довольно быстро утихать, даже если в данный момент это не кажется таковым.

Он пытается подбодрить меня, но единственное, на чём я могу сосредоточиться — это надувная кукла.

— Там была записка?

— Прошу прощения?

— Вместе с надувной куклой. Может быть, там была записка?

— Мэм, я действительно не думаю, что знание деталей является положительным моментом…

— Там была записка? — огрызаюсь я.

— Думаю, что да, мэм.

— Покажите мне её.

— Мэм, по моему опыту, эти психи, которые посылают такие вещи, действительно очень опасны…

— Я хочу посмотреть на неё, — говорю я дрожащим голосом. — Пожалуйста, покажите мне записку.

— В данный момент она считается доказательством, и… пожалуйста, не делайте ничего опрометчивого.

Но я уже спускаюсь вниз и направляюсь к входной двери, ведя за собой своего телохранителя. Я не иду на задний двор, где лежат остатки дрона, презервативы и надувная кукла. Вместо этого я иду по дорожке, игнорируя совет телохранителя держаться подальше от ворот и подъездной дороги.

Я не знаю, что делаю. Мои мысли кружатся в голове, пока я иду. У меня был целый месяц, чтобы ничего не делать, кроме как думать о том, что случилось с Ноем и Эйденом, и почему я так поступила.

Я решила смириться со своим выбором и собиралась придерживаться плана моих родителей.

Я объяснила это логически. Я сказала себе, что это самое лучшее решение, которое могу принять в дерьмовой ситуации.

За исключением того, что прямо сейчас всё это не имеет смысла перед лицом того, что должно быть абсолютно глупой попыткой Ноя и Эйдена связаться со мной.

Теперь моё решение кажется идиотским, когда я толкаю входную калитку и игнорирую охранника, стоящего там и говорящего мне оставаться внутри.

— Я ведь не пленница в своём собственном доме, не так ли? — рассеянно спрашиваю я, оглядываясь в поисках Ноя и Эйдена.

На мгновение мне кажется, что всё это происходит у меня в голове. Возможно, это была шутка больного человека.

За исключением того, что они здесь.

Ворота дома Ноя открываются, и они выходят из него, одетые… в плащи? В середине лета, когда из-под них торчат их голые ноги.

Они что, собираются раздеться передо мной?

Даже после всего, что произошло, эта мысль сразу же вызывает у меня приступ возбуждения, и я мысленно проклинаю себя за то, что привлекла этих парней, думающих, что посылать надувную куклу с запиской и светящимися-в-темноте презервативами, было подходящим способом поздороваться.

Парни, которые посылают дронов в мой дом, парни, которых я пыталась защитить, прячась и притворяясь, что сошла с ума, хотя ясно, что это они сумасшедшие.

Сумасшедшие парни, которые стоят передо мной в своих плащах, и как я предполагаю, под которыми абсолютно ничего нет, в то время как один из телохранителей кричит им, чтобы они отошли от меня.

Безумцы, расплываясь в самых широких улыбках, которые я когда-либо видела, стоят там, так что я не могу вспомнить, почему, чёрт возьми, я вообще думала, чтобы держать всё в секрете было хорошей идеей в первую очередь.

— Нам чертовски много нужно тебе сказать, сладкая, — начинает Эйден.

Тут вмешивается один из телохранителей:

— Отойди подальше от Первой Дочери.

Но я всё же подняла руку.

— Всё нормально. Я их знаю. Они мои… — я замолкаю, понимая, что сейчас скажу «бойфренды», но это не совсем точно, потому что они таковыми не являются, не так ли?

— Скажи это, Грейс, — приказывает Ной с напряжённым выражением лица. — Скажи то, что ты собиралась сказать.

Я закрываю рот, а потом открываю его, а потом снова закрываю, и снова открываю. Как рыба.

— Я как раз собиралась спросить, не собираетесь ли вы меня просветить.

— Ну, теперь всё зависит от тебя, — говорит Эйден. — Ты собираешься признать, что была неправа?

— Признать, что я была неправа?! — спрашиваю я. — Я только что целый месяц притворялась, что у меня нервный срыв, чтобы мои невропатические родители не выдали вас двоих за тех парней, которые трахали меня на благотворительном вечере!

Мой голос звучит слишком громко. Слишком громко, чёрт возьми. И я кричу прямо посреди улицы.

Один из телохранителей прочищает горло у меня за спиной, и я понимаю, что они прямо за мной.

— Хм. — Я сама прочищаю горло. — Можно вас на минутку, пожалуйста?

— Верно, ты это сделала, — отвечает Ной. – Разве мы тебя об этом просили?

— Думала, вы будете благодарны, что я не разрушила вашу карьеру, — говорю я, ощетинившись на этот вопрос.

Эйден подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз, его лицо смягчается. Он стоит так близко, а я соскучилась по нему — по ним — так сильно, что закрываю глаза и вдыхаю его запах. И я клянусь, что последний месяц я, должно быть, жила в чёрно-белом цвете, потому что, когда я открываю глаза, мне кажется, что всё вокруг стало цветным. Я чувствую себя живой, более живой, чем за последний месяц. Я наркоманка, которая нуждается в этой дозе, и я едва могу дышать, когда Ной подходит ближе, беря мою руку в свою.

— Ты никогда не думала, что могла бы посоветоваться с нами, прежде чем так поступать, сладкая? — спрашивает Эйден.

— Я не хотела, чтобы вам пришлось делать этот выбор, — говорю я напряжённым голосом. — Если бы дело дошло до выбора между мной и футболом, я бы не хотела, чтобы вам пришлось выбирать.

— Ты должна была дать нам всю доступную информацию и позволить принять решение, — отвечает Ной в точности то, что я сказала ему раньше, когда он не рассказал мне о потенциальных контрактах за пределами Колорадо.

— Мы посереди дороги, — шепчу я.

— Совершенно верно. Мы стоим посреди этой гребной дороги, и никому из нас нет дела, — произносит Ной.

— Что ты такое говоришь? — спрашиваю я.

— В тот вечер, когда мы пришли на сбор средств, перед тем как… заняться другими делами, я собирался рассказать тебе, что мы пришли туда не только для того, чтобы извиниться. Я подписал контракт с «Колорадо», — говорит Ной. — Я никуда не уеду. И в моём проклятом контракте нет пункта о морали. Пока я не граблю банки и не ворую сумочки у старушек, никто меня не уволит.

— То же самое, — отвечает Эйден. — Мой адвокат говорит, что я в порядке.

— И ты бы всё это знала, если бы пришла сюда, а не сбежала с Ви той ночью.

— Значит… то, что я сделала, было напрасно, — понимаю я. — В течение последнего месяца я пыталась защитить вас и… ну, тогда какого чёрта вы не открылись публике, если вам было всё равно?

— Ну, мы думали, что ты, возможно, поняла, что пара футболистов была недостойна тебя, и что ты не хотела бы привлекать больше внимания к этому инциденту, — произносит Ной.

— С чего бы мне думать, что вы не достойны… Ох-х-х. Моя мать.

— К нам действительно приходила Первая Леди, — признаётся Эйден.

— Хорошо. Я даже не знаю, что сказать. — Я не могу ясно мыслить, когда стою так близко к ним — вдыхаю их запах, почти касаюсь их — и всё, что я хочу, чтобы они подняли меня, отнесли обратно в дом и оставались там ещё на тридцать дней.

— Ну, уж я-то точно знаю, — говорит Ной. — Последний месяц был отвратительным, и я не хочу такого снова.

— Я тоже, — вставляет Эйден. — Ради блага человечества ты просто не можешь снова покинуть нас.

— Ради блага человечества?

— Это было немного драматично, — выговаривает Эйден. — Ради блага всех, кто нас окружает. Так лучше?

Я удивлённо поднимаю брови.

— Так вот зачем вы пришли сюда?

— Нет, — отвечает Ной. — Мы пришли сюда, чтобы сказать, что любим тебя.

— Мы тебя любим и чертовски хотим, — добавляет Эйден. — И никому из нас нет дела до чужого мнения по поводу этих фактов.

— Мы любим тебя. Мы хотим тебя видеть. И ты теперь наша. Это в значительной степени подводит черту, верно, Эйден? — спрашивает Ной.

— И мы отведём тебя домой, — говорит Эйден. — Твой дом или наш. Выбери один, но убедитесь, что это тот, в котором тебе будет комфортно.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Потому что завтра ты не сможешь ходить, — начинает Эйден.

Ной перебивает его.

— Дорогая, тебя не было тридцать дней. Если ты думаешь, что сможешь ходить в течение следующего месяца, то ошибаешься.

— Это та часть, где я должна сказать тебе, чтобы ты поднял меня и отнёс в дом прямо сейчас? — спрашиваю я. — Или у меня есть полсекунды, чтобы в ответ сказать: «Я люблю вас», прежде чем ты пригрозишь обездвижить меня?

— Скажи это, — приказывает Эйден.

— Я только что это сделала!

— Повтори ещё раз, — приказывает Ной.

— Я люблю вас обоих.

Они не дают мне произнести больше ни слова. Губы Эйдена прикасаются к моим, его поцелуй сначала мягкий, ласковый и нежный, но быстро превращается во что-то совершенно другое, когда его язык находит мой. Его руки тянутся к моему лицу, обхватывая, и он целует меня, целует и целует, пока я не начинаю задыхаться.

Когда он, наконец, отстраняется, у меня нет ни секунды, чтобы отдышаться, прежде чем Ной скользит рукой по моей талии к пояснице и притягивает меня к себе. Его твёрдость заметна даже сквозь плащ, и жар разливается по моему телу, когда я чувствую, как он прижимается ко мне. Я таю в его объятиях, мои ноги практически превращаются в желе, когда он целует меня жёстко, грубо, страстно, без малейшей нежности.

Поцелуй Эйдена был приветствием. Поцелуй Ноя — наказанием.

Когда мы, наконец, останавливаемся, мои губы распухли, а тело болит от желания. Я не хочу стоять здесь посреди дороги вместе с ними. Я хочу вернуться домой вместе с ними. Я хочу показать парням, как сильно мне их не хватало.

Я как раз собираюсь сказать им об этом, когда подъезжает гольф-кар с фургоном ярко-зелёного и жёлтого цветов, медленно едущим за ними. Один из охранников у главных ворот выходит из гольф-кара.

— Прошу прощения, мисс Салливан. Мы ужесточили охрану, учитывая вашу ситуацию, но это была специальная доставка для мистера Джексона и мистера Эшби, и у них были… необычные заказы в прошлом, и у бананов были документы, поэтому мы впустили их, сопроводив.

Бананы?

Дверь фургона открывается, и оттуда начинают вываливаться бананы. Не фрукты, а люди, одетые как фрукты.

С музыкальными инструментами в руках.

Мои телохранители встают передо мной, пытаясь стать барьером между мной и бананами, но я отмахиваюсь от них.

— Всё в порядке, — говорю я, и смех начинает вырываться из моей груди. — Это бананы, а не убийцы.

— Как я уже сказал, это было очень необычно, но у мистера Джексона и мистера Эшби были необычные заказы в прошлом, — пытается объяснить охранник.

— Какого чёрта? Это вы сделали? — спрашиваю я, разинув рот, когда из фургона вываливается ещё больше бананов. Их должно быть около пятнадцати. Я не знаю, как они все поместились в машине, но они образуют небольшую группу в своих жёлтых колготках и банановых костюмах. На них даже надеты маленькие банановые шляпки на макушке.

— Клянусь, это был не я, — отвечает Эйден, смеясь, когда тромбон издаёт звуки, которые пугают меня, заставляя подпрыгнуть.

— Кто из вас нанял марширующий оркестр, переодетый бананами? — не в силах сдержать смех, я громко фыркаю, зажимая рот рукой.

— Хотелось бы, чтобы это было наших рук дело, — отвечает Ной, когда марширующий оркестр начинает распевать REO Speedwagon «Не могу противиться этому чувству». — Но мне кажется, я знаю, чья это работа.

— Анни, — вмешивается Эйден. Я бросаю на него взгляд, который говорит, что я понятия не имею, о чём они говорят, и он смеётся. — Мы тебе потом расскажем.

И вот как я, Грейс Монро Салливан, бывшая глава фонда моих родителей (до того, как меня уволили) и печально известная распутная дочь очень консервативного президента Артура Салливана, оказалась здесь, посреди дороги, в бывшем тихом историческом районе с моими футболистами, одетыми-в-плащи, с-летающими-дронами, играющими-голыми-на-бонго бойфрендами, слушая марширующий банановый оркестр, играющий REO Speedwagon.

46

Ной

Грейс хихикает, когда я перекидываю её через плечо и несу по коридору в свою комнату. Нашу комнату. Чёрт возьми, нам понадобится комната побольше, если мы все трое собираемся это сделать. Чёрт, или просто большая кровать, по крайней мере.

Я бросаю её прямо на постель. Она поднимает голову, её щеки пылают, а зелёные глаза горят.

— Подожди, — говорит она. — У меня есть только один вопрос.

— Давай. — Мы с Эйденом ждём с нетерпением.

— Вообще, что за дела с этими плащами?

— Мы думали, что ты могла… — начинаю я, но Эйден перебивает меня.

— Ненавидеть нас, — говорит он.

— Ненависть — это сильное слово, — продолжаю я. — Мы подумали, что ты, возможно, не будешь рада нас видеть после того месяца, который у тебя был, и того, как это случилось по нашей вине.

— Как это по вашей вине? — спрашиваю я.

— Очевидно, ты не смогла устоять перед нами в ночь сбора средств, — отвечает Эйден.

— Потому что мы такие сексуальные.

— Да, это было совершенно очевидно. Есть что-то такое в парнях в плащах, — бормочет Грейс.

— Итак, мы решили, что у нас довольно плохо получаются романтические вещи, но мы довольно хороши в комедии, — продолжает Эйден.

— А что смешного в плащах? — спрашивает Грейс, и поэтому мы сбрасываем плащи на пол, показывая ей.

Тот факт, что мы не виделись с ней целый месяц, говорит в нашу пользу, потому что мы оба твёрдые, как камни.

— Ты связал свитера для ваших членов, — догадывается Грейс. — И на них написано… любовь? — читая надпись, она переводит взгляд между нами. — Мы… любим… тебя.

— Впечатляет, правда? — спрашиваю я, глядя на Эйдена. — Я же говорил, что она будет впечатлена.

— Она была больше впечатлена беспилотником, — отвечает Эйден. — И банановым оркестром тоже.

— Ты не можешь приписать себе заслугу бананового оркестра. Ты же знаешь, что это дело рук Анни.

— Хватит болтать, — приказывает Грейс, вставая рядом с кроватью.

Я наблюдаю, стараясь не разинуть рот, словно никогда раньше не видел её голой, как Грейс снимает рубашку, расстёгивает и снимает лифчик, удерживая его в пальцах, чтобы подразнить нас, прежде чем бросить его на пол. Она расстёгивает джинсы и вылезает из них, затем делает то же самое со своими трусиками — а мы с Эйденом стоим там, загипнотизированные.

Затем она опирает руку на бедро.

— Что?

— Что? Я просто стою здесь и наслаждаюсь этим зрелищем.

Она подходит к нам и кладёт руки на наши одетые в свитера члены.

— Итак, я просто хочу внести ясность. Твой грандиозный план состоял в том, чтобы запустить беспилотник над моим задним двором, бросить светящиеся-в-темноте презервативы, послать записку в надувной кукле, а затем встать у моего дома и показать мне, чтобы я могла увидеть носки «я люблю тебя», которые ты связал для ваших членов?

— Довольно много, — отвечаю я.

Эйден фыркает.

— Знаешь, ты всё ещё можешь пересмотреть наши отношения.

Но Грейс только улыбается, стаскивая носки ручной вязки с наших членов.

— Очевидно, что средства массовой информации правы.

— Насчёт чего? — спрашиваю я.

— Я, наверное, сошла с ума, потому что, мне кажется, что не смогу вас оставить.

— Жизнь не будет скучной, — предупреждает Эйден.

Грейс смеётся.

— С тех пор, как я вас встретила, такого и не было.

Я резко вдыхаю, когда её тёплая рука обхватывает мой член. Она стоит между нами, её рука легко скользит по нашим стволам, и мне приходится на минуту закрыть глаза, потому что я хочу насладиться этим моментом. Когда я открываю их, она смотрит на меня, её глаза полузакрыты, нижняя губа зажата между зубами.

Это выражение я хочу запомнить, запечатлеть в своём мозгу навсегда. Взгляд, которым она одаривает нас — тот, который говорит, что она хочет нас вне всякой рациональной мысли — то, чем я не могу насытиться.

Она гладит нас, пока мы оба ласкаем её, наши руки обводят каждый дюйм её тела, кроме того места, где она жаждет нас ощутить. Я знаю, что она мокрая. Я знаю, что Грейс хочет этого, по тому, как её губы начинают чуть приоткрываться; по тому, как она сжимает бёдра вместе; по тому, как она начинает прерывисто дышать, когда её грудь быстро поднимается и опускается, её идеальные груди выставлены на всеобщее обозрение.

Именно такие вещи я и люблю.

Когда она падает на колени, я пытаюсь остановить её.

— Тебе нужно встать, потому что я хочу, чтобы мой рот был на твоей киске. Мы не пробовали тебя уже целый месяц.

Но она только улыбается.

— Терпение — это добродетель, мальчики, — соблазнительно говорит она.

На секунду я окидываю взглядом Эйдена, и он просто пожимает плечами.

— Я не собираюсь жаловаться… — его слова резко обрываются, когда Грейс подводит его к своему рту и обхватывает губами его член. Я заворожено смотрю, как она ритмично гладит меня, её рука движется по моей длине, когда она берёт его глубже.

Эйден издаёт низкий горловой стон:

— Чёрт, это потрясающее чувство, — говорит он, запустив руки ей в волосы. — Я скучал по этому маленькому ротику.

Когда она получает достаточно Эйдена, то переключает своё внимание на меня, рука Грейс всё ещё на его члене, когда она встречает мой пристальный взгляд. Её глаза широко раскрыты, когда она касается языком головки моего члена, ловя предсемя, появившееся на кончике, прежде чем поглотить меня.

Её рот подобен раю, и я никогда не хочу покидать его. Она — самое сексуальное существо, которое я когда-либо видел, стоя на коленях, как сейчас — голая, с глазами, затуманенными похотью и желанием. Она берёт меня глубже, громко стонет, когда я всаживаю свой член ей в горло. Прошло так много времени с тех пор, как я был внутри Грейс, что я хочу трахнуть её до потери сознания. Образ того, как она дрочит Эйдену, пока сосёт мой член, достаточен, чтобы заставить меня кончить почти сразу.

Но она мне этого не позволяет. Она отрывает свой рот и смотрит на нас, гладя нас обоих одновременно.

— Вы знаете, о чём я думала, когда уезжала?

Мой голос звучит хрипло…

— О чём? — простонав, спрашивает Эйден.

— Я думала об этом, — отвечает она хриплым голосом. Наши члены находятся так близко к её лицу, и всё, о чём я могу думать, это какие пышные её губы, какие идеальные её сиськи, и как сильно я хочу кончить на них прямо сейчас. — Я думала о той ночи, когда вы оба кончили мне в рот.

Блядь.

— Чёрт, Грейс, — простонал Эйден.

— Ты собираешься заставить нас сделать это снова, — предупреждаю я.

— Надеюсь, что так, — шепчет она. Я наблюдая, как Грейс открывает рот точно так же, как в тот первый раз на кухне, наклоняя голову так, что мы почти касаемся её языка. Вид её такой, открытой и желающей нас, толкает меня через грёбаный край.

Я слышу свой стон, за которым следует стон Эйдена, а затем мы оба кончаем в открытый рот Грейс, пока она смотрит на нас и глотает всё, что мы ей даём.

47

Эйден

Грейс стоит на коленях, её волосы откинуты от лица и падают на плечи, она смотрит на нас, только что кончивших в её рот. Я никак не могу смириться с тем фактом, что эта женщина — умная, успешная, когда-то-сильно-раненая женщина — наша.

Что она хочет быть нашей.

Мы с Ноем наклоняемся и поднимаем её на ноги, и я несу её к кровати, где она становится на колени, пока я целую её переднюю часть тела. Она наклоняется к Ною, когда он прижимается губами к её шее, и когда я накрываю её грудь своим ртом, Грейс откидывает голову назад и громко стонет. Она практически задыхается, когда я привлекаю её сосок к себе под языком, перекатывая его снова и снова, пока он не превращается в твёрдую маленькую бусинку.

Я просто не могу насытиться ею.

Мы с Ноем протягиваем руки между её ног, и оба одновременно находим пальцами её киску. Грейс издаёт тихий вздох, когда наши пальцы входят в неё. Она цепляется за мои руки, и мы с Ноем одновременно трахаем пальцами киску, поглаживая её в противоположных направлениях.

Глаза Грейс не отрываются от моих. Её пристальный взгляд прикован к моему, и она попеременно то кусает губу, то задыхается, пока мы медленно подводим её краю. Она такая тугая, мокрая и скользкая, как никогда в жизни.

Тот факт, что мы с Ноем оба проникаем нашими пальцами внутрь неё, что мы оба приносим девушке столько удовольствия, сводит меня с ума от похоти.

Ной рычит, прижимая свой член к её ягодице.

— Ты чувствуешь, как это тяжело для меня, дорогая? Зная, что мы оба трахаем тебя своими пальцами? Чувствуешь свою тугую маленькую киску на наших руках?

Грейс испускает стон, и её киска набухает вокруг наших пальцев.

— Я хочу кончить, — шепчет девушка.

Но я не хочу, чтобы она кончила так быстро.

— Я не хочу, чтобы ты кончала вот так, сладкая. Я хочу, чтобы ты кончила мне на лицо.

Ной стонет.

— И на моё тоже.

— Это невозможно… — возражает она, но я подношу палец к её губам.

— Я хочу, чтобы ты оседлала моё лицо, — говорю я Грейс, опускаясь на кровать и пряча лицо между её ног.

Ной хватает её за попку.

— Я тоже хочу, чтобы мой язык был здесь.

Грейс хихикает.

— Ну, я не могу сидеть на обоих ваших лицах.

Ной одаривает взглядом.

— Да, ты можешь, — говорит он, ложась на спину в противоположном направлении, его макушка находится рядом с моей. — Мы просто поделимся тобой. Мы будем передавать тебя.

Грейс снова смотрит на него, а потом на меня. — Гм… это как-то нелов…

— Потрясающе? — заканчиваю я за неё, хватая за бёдра и притягивая к своему рту. Я с ней не очень-то ласково обращаюсь. Я не облизываю её нежно и чувственно. Я, блядь, пожираю эту женщину так, как мечтал весь последний месяц. Я умираю с голоду, а она — единственное, что может меня удовлетворить.

Грейс сладкая и лёгкая, и когда она кладёт руки мне на грудь и прижимает свой клитор к моему рту, мне кажется, что я снова взорвусь.

Я хватаю её за бёдра, трахаю языком, как будто это мой член, пока она не начинает задыхаться от коротких стонов.

— Посади её мне на лицо, — требует Ной. Застонав от разочарования, что согласился разделить Грейс, я снимаю её с себя, лёгкую, как пёрышко, и Ной тянется вверх, притягивая её к своему собственному лицу.

Я поглаживаю себя, слушая её стоны, но не совсем понимаю, что она делает. Я представляю, как она скачет верхом на Ное, её бедра качаются у его лица, потираясь об него своей киской. Её стоны теперь звучат быстрее, с придыханием, и я знаю, что она уже близко.

— Она кончит мне на язык, Ной. — Я требую этого, требую, чтобы её киска была на моём лице прямо сейчас, и Ной сдаётся.

Когда Грейс оседлала моё лицо на этот раз, она ни капельки не робеет. Она резко опускается своей киской, жадно покачиваясь на моём рту и постанывая, когда я просовываю свой язык в её влажную щель.

Всё это время Ной говорит хриплым голосом:

— Скажи мне, что Эйден делает с тобой прямо сейчас.

Грейс всхлипывает, оседлав моё лицо:

— Он… его язык… О Господи… это… Боже мой…

— Он трахает тебя своим языком? — голос Ноя хриплый и напряжённый.

— Да, — выдыхает она. — И я… трахаю… его… О Боже. — Она громко кричит, прижимаясь своей киской к моему рту, когда кончает.

Её сладость восхитительна на вкус.

48

Грейс

На кровати я лежу на боку лицом к Эйдену. Прижавшись ко мне, Ной целует мою шею, посылая дрожь возбуждения через меня и заставляя мурашки пробегать по моей коже. Когда Эйден нежно целует меня, жар оседает между моих ног, моё возбуждение растёт несмотря на то, что я только что испытала оргазм.

Эйден скользит ладонью под моё бедро, раздвигая мои ноги и входя в меня. Он легко скользит в мою мокрую киску, и я резко вздыхаю от ощущения его обнажённого члена, входящего в меня.

— Господи, как же мне этого не хватало!

Он раскачивается внутри меня медленными толчками, глядя мне в глаза, когда Ной прижимает кончик своего смазанного члена к моей заднице.

— Чёрт, — стонет Ной. — Ты готова принять меня, Грейс?

— Да, — выдыхаю я. Это слово превращается в хныканье, когда он медленно прокладывает себе путь внутрь меня. Эйден прижимается своими губами к моим, его язык отвлекает меня от первоначальной боли.

Когда Ной полностью входит внутрь, они замирают. Я лежу между ними, полностью заполненная ими обоими, приспосабливаясь к ощущению их членов внутри меня одновременно. Быть между ними вот так, с Эйденом, обхватившим моё лицо руками, и Ноем, обнимающим мою грудь — это самая интимная вещь в мире.

— Я скучал по твоей киске, — шепчет Эйден. — Я скучал по твоей киске, по твоим сиськам, по твоему идеальному маленькому ротику, по твоему смеху и по тому, как ты смотришь на меня прямо сейчас. Я просто скучал по тебе.

Ной убирает мои волосы со лба и шепчет мне на ухо:

— Ты наша, Грейс Салливан. Скажи это.

— Я ваша, — произношу я, когда они начинают медленно двигаться внутри меня. Тогда больше нет слов, потому что более нечего говорить. Мы попадаем в ритм, когда они всё быстрее и быстрее подводят меня к краю, и я теряю счёт всему остальному в мире, кроме них.

Всё остальное не имеет значения — ни мои родители, ни политика, ни то, что все в мире будут думать о нас троих.

Единственное, что имеет значение — это Ной, Эйден и я.

Они — единственное, на чём я могу сосредоточиться, стремительно приближаясь к оргазму, каждая часть моего тела возбуждена, пока я не оказываюсь на грани. Когда я, наконец, кончаю, это настолько интенсивно, что практически ослепляет, захватывая всё моё тело. Мой оргазм провоцирует их, и вскоре парни проникают глубоко внутрь меня, чтобы затопить своим теплом.

В течение долгого времени после этого мы остаёмся лежать так: они оба всё ещё внутри меня, наши конечности переплетаются друг с другом. Пальцы Ноя лениво скользят вверх и вниз по моей руке, а Эйден берёт меня за подбородок, его большой палец скользит по моей нижней губе.

— Я так рад, что ты вернулась, — шепчет Эйден. — Мы нуждались в тебе.

— Больше, чем ты думаешь, — добавляет Ной.

— Я тоже рада, что вернулась. — Я хочу сказать, что они мне были нужны. Больше, чем они могли себе представить.

— Даже если завтра, когда ты проснёшься, вся сцена на улице, вероятно, будет распространена по всему интернету? — спрашивает Эйден. — Я уверен, что у кого-то из соседей есть отличные снимки.

— Да пошли они, — шепчу я.

— Да пошли они, — соглашаются Ной и Эйден.

Один месяц спустя

Конечно же, видео с нами троими на улице стало вирусным. Сестра Эйдена Анни позвонила на следующий день, гордясь тем, что её шутка с банановой группой набрала около двадцати миллионов просмотров. Она торжествующе заявила, что сыграла не последнюю роль в том, чтобы собрать нас троих вместе. «Даже если это совершенно отвратительно, что ты встречаешься с Эйденом и Ноем, — объяснила Анни, — и я не знаю, что ты в них нашла, но раз уж ты с ними встречаешься, ты определённо должна позволить мне взять у тебя интервью для моей выпускной диссертации». В этот момент Эйден выхватил телефон из моей руки и сказал Анни, чтобы та «перестала быть жутким сталкером».

Через несколько дней мы появились в ток-шоу, которое, как мы знали, представит нашу историю с пониманием.

А затем мы ушли.

Мы проигнорировали все последствия, миллион других просьб об интервью и реакцию моей семьи, угрозы моих родителей разорить нас, и все грёбаные мнения, высказанные по данному поводу.

Казалось, что это достаточно легко проигнорировать. Я имею в виду, что в течение последнего месяца, когда Ной и Эйден не тренировались, мы в основном отсиживались в доме Ноя, смеялись, разговаривали, трахались и тусовались.

По правде говоря, это было нелегко, по крайней мере, сначала, и особенно для меня. Ной и Эйден гораздо больше привыкли говорить «к чёрту всё», чем я. За последний месяц я многому научилась, говоря это.

Самое смешное, что каждый раз, когда говоришь это, становится немного легче.

Я отказалась от того, что знала — Грейс, предпочитающая безопасность и осторожность, слишком боялась раскачать лодку, чтобы сделать что-то неподобающее. Я совершила прыжок в неизвестность с Ноем и Эйденом, и начинаю становиться другой Грейс, той, которая не позволяет никому другому диктовать, какой она хочет видеть свою жизнь.

И эта Грейс гораздо счастливее Старой Грейс.

Ной подходит сзади и обнимает меня за талию.

— Что ты здесь делаешь? Мы приготовили ужин.

Я расслабляюсь рядом с ним, вдыхая его запах, и смотрю на задний двор, окутанный вечерней темнотой.

— Просто постой здесь со мной минутку.

— Мы сошли с ума и приготовили клубнику в шоколаде на десерт, — произносит Эйден, выходя к нам на балкон. — Если только ты не хочешь, чтобы мы пригласили тебя на десерт. Погодите, ребята, у вас тут романтический момент или что-то в этом роде?

— Мы можем съесть Грейс в шоколаде на десерт, — предлагает Ной.

Эйден приподнимает мой подбородок и прижимается губами к моим губам, ощущение теперь такое знакомое.

— Я бы точно съел тебя на десерт, — отвечает он. — Это чертовски романтично.

— Во всяком случае, это наша версия романтики, — соглашаюсь я.

Эпилог

Грейс

Один год спустя

— Клянусь, если кто-то из вас припас ещё одну блестящую секс-игрушку на это четвёртое июля… — угрожаю я, но мой тон игривый. Ной шлёпает меня по заднице, и я пытаюсь ударить его, но промахиваюсь.

— Ну, теперь я чувствую, что это мой патриотический долг — найти ещё одну секс-игрушку на четвёртое июля, — говорит Эйден.

— Не надо, — отвечаю я ему. — Мы остановились в той гостинице неподалёку от города. Тонкие стены — это означает, что никаких махинаций, иначе весь Вест Бенд будет говорить об этом.

— Махинации? Ты говоришь, как Ной, — комментирует Эйден.

— Она перенимает мой словарный запас, — соглашается Ной.

— Отлично. Теперь я буду говорить, как восьмидесятилетняя старуха? — я преувеличенно громко стону.

Бесс распахивает дверь и перекидывает через плечо клетчатое красно-белое полотенце.

— Почему вы трое стоите здесь, на крыльце, вместо того чтобы войти в дом, как нормальные люди? — спрашивает она, качая головой. — Вы не чужие, так что вам не нужно ждать здесь, пока я впущу вас!

— Привет, Мам. — Ной целует её в щеку, и Эйден следует его примеру.

Когда Бесс подходит ко мне, она обнимает меня одной рукой, убирая свою покрытую мукой руку с моего плеча.

— Я пеку и могу испачкать тебя мукой, если не буду осторожной.

— Всё в порядке. — Я смеюсь, когда мы идем за ней на кухню, а потом на задний двор. Бесс решила, что барбекю на заднем дворе на четвёртого июля должно стать традицией, поэтому мы собрались здесь все вместе.

— Эй, старший брат! — Анни видит нас с другого конца двора и бежит сломя голову к Эйдену.

— Чувиха, когда ты, наконец, перестанешь блокировать меня? — спрашивает он. — Ты же знаешь, что никогда не свалишь меня, малышка.

— Что угодно. Ты становишься мягкотелым на старости лет, — говорит она, ухмыляясь.

— Ты будешь грубить мне? — спрашивает Эйден. — Ты же знаешь, что происходит, когда ты это делаешь. Я собираюсь устроить тебе выволочку прямо сейчас.

— Ни за что! — визжит Анни. — Мне только что уложили волосы! Грейс, скажи ему, чтобы он ничего не испортил!

Она бросается бежать, а Эйден бежит за ней. Бесс стоит в дверях кухни, смотрит на нас и качает головой.

— Они никогда не вырастут, — произносит она. — Ты ведь это знаешь, не так ли?

— Это я уже давно поняла, — отвечаю я ей.

Однако Анни выросла — за исключением тех случаев, когда она была рядом с Эйденом. Она умна и красноречива, и именно то, что нужно моему новому фонду. Так что месяц назад я наняла её. Да, я основала свой собственный фонд. Ему уже шесть месяцев, это сложно и интересно, и я не собираюсь делать это под одобрение моих родителей.

Я не разговаривала с ними с прошлого года — ну, кроме того случая, когда моя мать позвонила, чтобы выразить своё отвращение к интервью, которое я дала с Ноем и Эйденом. Честно говоря, они находились в трудном положении; даже если бы мой отец втайне хотел поддержать наши такие публичные отношения, люди, поставившие его на этот пост, не потерпели бы этого.

И если есть что-то, что я всегда знала о своём отце, так это то, что он всегда выбирал политику — он выбирал себя — вместо всего остального.

Поэтому он и моя мать выразили своё глубокое сожаление по поводу моего «выбранного образа жизни», и на этом всё закончилось. Он был разгромлен на выборах в течение некоторого времени, но даже так, он был переизбран. Он пытался дозвониться мне в прошлом месяце — я получила сообщение «Пожалуйста, дождитесь Президента Соединённых Штатов» — но проигнорировала его.

Может быть, он собирался предпринять попытку всё исправить, так как выиграл выборы, или, может быть, он звонил, чтобы напомнить мне, какую ошибку я совершила в своей жизни, будучи с Ноем и Эйденом.

Но в любом случае мне было всё равно.

Ной и Эйден никогда не теряли своих контрактов. На самом деле, Ной сказал своему главному тренеру дословно: «Это не заставить меня любить тебя меньше, чем сейчас». Он всё равно никогда не выносил Ноя. Ной просто пожал плечами и вернулся к своей любимой игре.

Теперь, когда прошёл почти год, все, кажется, привыкли к мысли о нас троих вместе. Я была на каждой игре, подбадривая парней. Я действительно немного узнала о футболе за тот месяц, пока скрывалась. Но в основном я остаюсь в блаженном неведении обо всём, кроме того факта, что Ной и Эйден выглядят чертовски сексуально в этих обтягивающих штанах.

Мой телефон жужжит. Ви присылает мне свою фотографию в купальнике из новой серии: она сидит на яхте и держит бокал шампанского, а двое мужчин без рубашек целуют её в щёки.

Эйден подходит сзади и заглядывает мне через плечо.

— Ви тусуется со стриптизёрами?

Я покосилась на фотографию.

— Я на восемьдесят процентов уверена, что они не стриптизёры.

Телефон жужжит.

Два игрока в регби! Я смогла найти своих собственных Ноя и Эйдена. Если я попрошу их поджарить меня на вертеле, как ты думаешь, они согласятся?

Эйден хихикает.

— Она говорит о том, чтобы пригласить регбистов, а не нас с Ноем, верно?

— Гм… я уверена на восемьдесят процентов, — шучу я.

Я пишу ей ответное сообщение:

Используй слова «жарить на вертеле» и «сперма». Дай мне знать, как всё пройдёт.

Ной подходит и кладёт руку мне на плечо.

— В этом году мы отвезём тебя в центр города на твоё первое в истории празднование четвёртого июля в Вест Бенде. Разве ты не взволнована?

— Ну, не знаю. Ты собираешься выиграть для меня огромную плюшевую игрушку в одном из аттракционов?

— Очевидно. А ещё я куплю тебе «Муравейник» и сахарную вату и буду катать на аттракционах, пока тебя не стошнит.

— Знаешь, мне всё равно, что о тебе говорят. Ты такой романтичный.

— Чертовски романтичный, — соглашается Эйден.

Правда в том, что они романтики — по-своему. Они также дерзкие, грубые, несносные придурки, которые понятия не имеют, что делать с отношениями. Дело в том, что я тоже понятия не имею, что делать. У меня никогда не было серьёзных отношений с одним мужчиной, не говоря уже о двух. Но Ной и Эйден также добрые — и вдумчивые, и забавные — но большую часть времени с ними так чертовски легко быть вместе.

Они были мне нужны. Я не знала, чего мне не хватало в моей жизни, пока эти двое не ворвались в неё со всей грацией слонов в посудной лавке.

Ной и Эйден крепко обнимают меня.

— Ты готова пойти поиграть в какие-нибудь аттракционы? — спрашивает Ной. — Я всегда был намного лучше в них, чем Эйден.

— Ну и чёрт с тобой, — возражает Эйден.

— Веди себя хорошо, — смеясь, говорю я. — Я люблю вас обоих.

— Но меня больше, — отвечает Эйден.

— Одинаково, — настаиваю. Я беру их под руки, идя между ними, пока они шутят о чём-то, что я просто игнорирую. Моё сердце переполнено до предела. Я счастлива и довольна, и я знаю, что — независимо от того, что думают другие — это именно то место, где я должна быть.

Даже если наша история не совсем классический сказочный роман…

Девушка доставляет секс-кукол в дом обнажённого мальчика, играющего на бонго.

Мальчик гоняется за девочкой верхом на газонокосилке.

Девочка встречает второго мальчика. Второй мальчик случайно срывает с неё платье и щупает её сиськи.

Девочка и мальчики влюбляются друг в друга.

Там много секса, и недоразумений, и есть ещё беспилотник с презервативами. И банановый оркестр. И на минуту они расстаются. Затем они приходят в себя.

И живут долго и счастливо.

Или что-то в этом роде.