Очаровательная женщина

Джером Клапка Джером ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА Рассказ

— Неужели Вы тот самый мистер N?

В ее глубоких карих глазах я прочел радостное изумление, к которому примешивалась боязнь ошибиться. Она переводила взгляд с меня на моего приятеля, только что познакомившего меня с ней, и в ее чарующей улыбке недоверие уступало место надежде.

Он, смеясь, подтвердил, что я действительно являюсь «тем самым, единственным, неповторимым», и удалился, оставив нас вдвоем.

— А я почему-то представляла вас таким степенным, уже немолодым, — сказала она с очаровательной улыбкой и прибавила тихим, мягким голосом: — Я очень рада познакомиться с вами, искренне рада.

Слова эти могли показаться обыкновенной светской любезностью, но зато голос ее ласковым теплом проникал в самую душу.

— Садитесь около меня, мне так хочется, чтобы Вы поговорили со мной, — сказала она, давая мне место рядом с собой на маленьком диванчике.

Я неловко сел рядом с нею, чувствуя легкий шум в ушах, как бывает после лишнего бокала шампанского. В ту пору я еще делал первые шаги в литературе. Одна маленькая книжка рассказов плюс несколько очерков и критических заметок, появившихся в малоизвестных журналах, составляли весь мой вклад в текущую английскую литературу. И вдруг оказывается, что я уже нечто, что очаровательные женщины знают обо мне, приходят в восторг от знакомства со мной, — какое волнующее открытие!

— Неужели действительно Вы автор этой умнейшей книги, — продолжала она, — и всех этих блестящих статей в журналах и газетах? Ах, какое наслаждение быть таким остроумным!

Тут она вздохнула с кокетливым сожалением, и этот вздох отозвался в моей груди. Стремясь утешить ее, я начал бормотать какой-то вымученный комплимент, но она прикосновением веера остановила меня. Потом я был ей очень благодарен за это: подобные вещи следует выражать совсем иначе.

— Я знаю, что Вы собирались мне сказать. Но не говорите ничего, — рассмеялась она. — К тому же, кто знает, как толковать ваши слова. Ведь Вы такой насмешник!

Я постарался придать своему лицу такое выражение, будто я способен насмехаться над кем угодно, только не над нею.

Ее рука, с которой она сняла перчатку, на мгновение задержалась на моей руке. Продлись это еще мгновение, и я бы бросился перед ней на колени или стал бы на голову у ее ног, одним словом, разыграл бы дурака на глазах у всех. Но ее движения были рассчитаны до малейших долей секунды.

— От Вас я бы не хотела слышать любезностей. Я хочу, чтобы мы стали друзьями, хотя по возрасту я гожусь вам в матери. (На вид ей можно было дать не больше двадцати шести лет, хотя по метрике ей, возможно, было тридцать два, я же, несмотря на свои двадцать три года, был еще совсем зелен и глуп.)

— Вы знаете людей нашего круга, — продолжала она, — и Вы, к счастью, так на них не похожи. В сущности общество состоит из пустых, никчемных и неискренних людей, не правда ли? Если бы Вы знали, как мне иногда хочется бежать от них, встретиться с человеком, который бы читал в моей душе, как в открытой книге, и понимал меня. Надеюсь, Вы будете навещать меня, и часто. Я всегда дома по средам. Я буду рассказывать вам все, что у меня на душе. Но только Вы тоже должны говорить мне о всех своих мыслях и планах.

Я подумал, что, может быть, ей будет приятно, если я сейчас же поделюсь с нею некоторыми сокровенными думами, но не успел я произнести и двух слов, как около нас появился один из представителей пустого и никчемного общества и пригласил ее к ужину, так что она была вынуждена покинуть меня.

Но прежде чем исчезнуть в пестрой толпе гостей, ока бросила мне через плечо полужалобный, полусмеющийся взгляд, который яснее слов говорил: «Посочувствуйте, мне будет невыносимо скучно в обществе этого ничтожества!»

И мне было ее очень жаль.

В конце вечера, перед уходом, я прошел по всем залам, разыскивая ее. Мне хотелось сказать ей, что она всегда может рассчитывать на мое сочувствие и поддержку. Но ее не было. Дворецкий сказал, что она уже давно уехала вместе с тем самым ничтожеством.

Недели две спустя я случайно встретил на Риджентс-стрит одного из моих приятелей, молодого литератора, и мы вместе пошли позавтракать в ресторан.

— С какой очаровательной женщиной я познакомился вчера вечером, — сказал он. — Это миссис Клифтон Кортни. Изумительная женщина!

— Ах, Вы тоже познакомились с ней? — воскликнул я. — Мы с ней старые друзья, и она постоянно приглашает меня к себе. Надо будет непременно зайти.

— А я не знал, что Вы уже знакомы с ней, — ответил он. Казалось, этот факт снизил в его глазах достоинства его новой знакомой. Но вскоре он заговорил с прежним восторгом: — На редкость умная женщина! Но боюсь, что я слегка разочаровал ее. — И тут он рассмеялся с таким довольным видом, что я ничего не понял. — Видите ли, она никак не хотела поверить, что я — тот самый писатель Смит. Прочитав мою книгу, она решила, что я уже глубокий старик.

Если судить о возрасте моего приятеля по его книге, то лично я сказал бы, что ему никак не больше восемнадцати. Ее заблуждение в этом вопросе доказывало недостаточную проницательность, зато он был явно польщен!

— Очень обидно за нее, — продолжал он. — Живой человек прикован к безжизненному, лицемерному светскому обществу. Она так жаловалась мне. «Не могу вам передать, — говорила она, — как я тоскую по человеку, которому могла бы открыть всю свою душу и кто мог бы понять меня…» Непременно зайду к ней в среду.

Я решил отправиться вместе с ним.

Задушевной беседы с хозяйкой дома, о которой я мечтал, у меня не получилось, поскольку в комнату, рассчитанную человек на восемь, набралось восемнадцать. Долгое время я бесцельно переходил от одной группы гостей к другой, распаренный от духоты и никому не нужный. Это состояние знакомо всем молодым людям, бывающим на светских вечерах. Каждый из них, как правило, знает только того, кто привел его сюда, а тот — сразу исчезает. Но под конец мне все же удалось немного поговорить с ней.

Она встретила меня такой сияющей улыбкой, что я сразу забыл обо всех мучениях, стараясь только удержать ее пальчики в своей руке еще хоть на мгновение.

— Как мило с вашей стороны, что Вы сдержали слово и пришли, — прощебетала она. — Эти люди так надоедливы и утомительны. Садитесь поближе и рассказывайте мне все, что Вы делали со времени нашей встречи.

Она слушала меня секунд десять и перебила вопросом:

— Скажите, пожалуйста, а тот умный молодой человек, с которым Вы сегодня пришли, — я познакомилась с ним у милой леди Леннон, — он тоже что-нибудь написал?

Я ответил, что недавно вышла его первая книга.

— Расскажите о ней подробнее, — попросила она. — У меня так мало свободного времени, что я стараюсь читать только те книги, которые могут быть полезны.

При этом она устремила на меня полный благодарности взгляд, который был красноречивее всяких слов.

Я рассказал ей содержание повести моего приятеля и, стремясь отдать ему должное, процитировал на память несколько фраз, которыми он особенно гордился. Больше всего ей понравилась одна фраза: «Объятия доброй женщины подобны спасательному кругу, который само небо бросает мужчине».

— Ах, как это красиво! — восторгалась она. — Скажите это мне еще раз, прошу вас.

Я произнес всю фразу сначала, и она вслух повторила ее.

Потом ею завладела какая-то шумная пожилая дама, а я забился в уголок, тщетно стараясь показать, что мне очень весело.

Когда настала пора уходить, я стал разыскивать своего приятеля и увидал его оживленно беседующим с хозяйкой дома. Я решил подождать и остановился неподалеку. Они обсуждали убийство, недавно происшедшее в Ист-Энде. Женщину зарезал ее собственный муж, трудолюбивый ремесленник, доведенный до исступления поведением жены, пропивавшей его заработок и разрушившей семью.

— Ах, — говорила очаровательная миссис Кортни, — какая огромная власть дана женщине! Она может затоптать мужчину в грязь или поднять высоко-высоко. Когда я читаю или слышу о судебном деле, в котором замешана женщина, мне всегда приходят на память чудесные строчки из вашей книги: «Объятия доброй женщины подобны спасательному кругу, который само небо бросает мужчине».

О религиозных и политических взглядах этой дамы существуют различные мнения.

Вот что говорит по этому поводу англиканский пастор:

— Это ревностная христианка, сэр, но из тех, что не выставляют свою набожность напоказ. Она — оплот нашей церкви. Я горжусь знакомством с ней, горжусь, что мои простые слова явились тем скромным орудием, которому удалось вырвать чуткое сердце этой женщины из светского омута, удалось направить ее мысли в область возвышенного. Она верная дочь церкви, сэр, в лучшем смысле этого слова…

Молодой аббат с бледным аристократическим лицом, глубокими горящими глазами, каких не увидишь у людей нашего поколения, говорит некой графине:

— Я возлагаю большие надежды на нашего дорогого друга. Ей нелегко освободиться от пут, свойственных ее возрасту: все мы рабы своих чувств. Но ее сердце стремится в лоно католической церкви, как ребенок, выросший среди чужих, спустя много лет тянется к вскормившей его груди. Мы не раз беседовали с нею, и мне, может быть, суждено быть гласом в пустыне, по зову которого заблудшая овечка вернется в свое стадо…

Сэр Гарри Беннет, известный теософ, пишет о ней одному из своих друзей:

«Она исключительно одаренная женщина. Самостоятельная, волевая натура. Жаждет познать истину. Полет мысли и доводы рассудка ей не чужды, разум ей дороже всего. Мне не раз случалось беседовать с нею, и меня поражала необычайная быстрота ее восприятий. Я убежден, что мои доводы принесли свои плоды и что в ближайшее время она сделается достойным членом нашего маленького кружка. Не опасаясь нарушить доверенную мне тайну, могу сказать, что почти считаю ее обращение свершившимся фактом».

Полковник Максим всегда говорит о ней, как о светлой опоре государства.

— Враг среди нас, — говорит бодрый старый служака. — Да, да! И все верные патриоты должны объединиться для защиты отечества! Честь и слава таким благородным леди, как миссис Клифтон Кортни, которые, преодолев свою врожденную скромность, смело вдут вперед и в наше критическое время вступают в борьбу со смутами и беззакониями, творящимися в стране!

— Но, — скажет кто-нибудь из его собеседников, — я слышал от молодого Джоселина, что миссис Клифтон Кортни принадлежит к людям с весьма передовыми взглядами.

— Ба, Джоселин! Нашли авторитетную личность! — презрительно откликнется полковник. — Может быть, и было время, когда длинные волосы и трескучие фразы этого краснобая ненадолго увлекли ее, но я льщу себя уверенностью, что сумел вставить ему палку в колеса. Черт меня побери, сэр, но она согласилась баллотироваться в президентки Бермондсейского филиала лиги «Примроз» на будущий год. Желал бы я знать, что на это скажет бездельник Джоселин?

А Джоселин сказал следующее:

— Я знаю, что она слабая женщина, но не обвиняю, а жалею ее. Когда придет время, — а оно придет рано или поздно, — и женщина перестанет быть марионеткой, танцующей по прихоти безмозглого мужчины, когда общество не будет мстить женщине за то, что она осмеливается поступать по велениям совести и не покоряется во всем воле мужа, отца или брата, — только тогда можно будет составить о ней справедливое мнение. Я не собираюсь предавать гласности секреты, доверенные мне страдающей женской душой, но Вы можете передать от меня этому забавному допотопному ископаемому, полковнику Максиму, что пусть он и всякие провинциальные старухи выбирают миссис Клифтон Кортни в президентки любой лиги и тешатся этим. Им принадлежит только внешняя оболочка этой женщины, а ее сердце бьется в одном ритме с гулким шагом народа, идущего по пути прогресса, ее глаза устремлены к сиянию грядущего рассвета…

Но в одном вопросе разногласий между друзьями миссис Кортни не было. Все соглашались, что она очаровательная женщина.

1897