Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира (СИ)

ДРАКОНЬИ ГОРЫ. Дом стоит и свет горит

Проснулась я с тяжёлой головой и противным ощущением жестокого похмелья. Открыла глаза. Прямо перед лицом по травинке ползла божья коровка. Потом её жёлтый панцирь разломился надвое, выдвинулись прозрачные крылья, и она улетела. Я следила за ней, а потом перевела взгляд в пустое синее небо. Глаза ощущались воспалёнными, словно вчера всю ночь я ходила на глазных яблоках по песку. «Кошка… — догадалась я, — наверное, доза была слишком большой. Плюс полночи ветер дул в глаза в полёте…»

Взбодрившись от мысли, что похмелье было ненастоящим, и решив принять для надёжности Белого Мёда, я отправилась к реке. Чутьё вернулось ко мне не вполне, знак на ладони едва побелел, и я долго сидела на берегу в медитации, пытаясь учуять в воде какую-либо опасность. Река катилась безмятежно, я зашла в воду и нырнула глубоко, оттолкнувшись ногами от вязкого и холодного илистого дна. Искупалась и почувствовала себя готовой вернуться к Иорвету и к проблемам.

Сбоку тлеющего костра стоял полуостывший котелок, на припудренной пеплом поверхности чая плавал розовый лист осины с желтыми прожилками. Иорвет махнул рукой на разложенные на сумке хлеб и сыр из вчерашних запасов Борха. Сам эльф сидел неподвижно и задумчиво крутил что-то в пальцах.

— Знаешь, что самое важное в новиградском покере? — через некоторое время произнёс он, разжав ладонь, и я увидела свернувшуюся на ней серебряную змейку с крохотным зелёным камнем в голове.

— Новиградский — это какой? — спросила я.

— В него играют картами, а не костями, и ты не знаешь карт в руке соперника. Ты можешь делать большие ставки, надеясь, что следующим ходом на стол придёт нужная тебе комбинация… Так вот, — продолжил он, — Даже если ты зашёл очень далеко и даже если ты поставил очень много, самое главное — вовремя сказать «пас».

Новиградский покер, похоже, имел те же правила, что и популярная разновидность покера в нашем мире. Иорвет подкинул кольцо и поймал его в кулак.

— Я сделал ставку на слабых, но многообещающих картах, когда решил идти за Исенгримом. Я удвоил её, когда мы пошли за алхимиком, и на стол выпали пустышки. И я дважды удвоил её, когда доверился дракону, но и следующая карта опять не помогла нам. Пришло время сказать «пас».

Я вздохнула и посмотрела на небо. В этот раз оно не было пустым.

— Осталась последняя нераскрытая карта, — тихо сказала я, следя за вспыхивающими в вышине золотистыми перьями на хвосте гигантского беркута. — У нас она зовётся «ривер», что значит «река».

Вслед за мной Иорвет тоже поднял голову.

— И хорошо бы, чтобы течение этой реки было быстрым, — проговорил он, наблюдая, как беркут по спирали спускается на остров.

— Я подумал над твоими словами, — сказал Борх, глянув на меня, зацепил пальцы за ремень и выпрямился. — И я не согласен!

Он заносчиво смотрел на нас сверху вниз, а мы с Иорветом так и сидели у костра и выжидающе смотрели на него. Борх назидательно поднял палец.

— Для того, дорогуши, чтобы судить о мотивах драконов, тонко балансирующих на грани между вселенскими силами Порядка и Хаоса и самим своим существованием удерживающих эту грань от сползания, нужно выйти далеко за пределы морали, доступной двуногим существам из плоти и крови!

Иорвет прищурился.

— Ты вернулся, чтобы сообщить нам, что ты не согласен? — спросил он.

— Нет, — буркнул Борх. — Я вернулся, чтобы сообщить вам, что принял к сведению ваше мнение. Однако в создавшейся ситуации мне нужен совет кого-то более мудрого, кто думает эпохами, вневременными ценностями, нежели вы, один из которых наивно полагает, что пара столетий — достаточно долгий срок для планирования, а другая так и вообще живёт в текущем моменте, старательно не задумываясь даже о том, что будет завтра!

Борх завершил тираду и оглядел нас.

— Подумал я и о том, что, исходя из вышеизложенного, иного поступка от вас я не вправе был ожидать, а долг есть долг, который, как известно, платежом красен, — он сделал паузу и торжественно произнёс: — Собирайтесь, ещё до захода солнца мы будем на месте.

Он развёл в стороны руки ладонями вверх и, судя по всему, ожидал бурных оваций.

— Хорошо, — ровно сказал Иорвет и встал.

Мы снова летели вдоль Алтинина на север, и далеко внизу по жёлто-красным лесистым берегам и по лоскутам полей вокруг поселений бежала наша крохотная тень. Но на этот раз я почти не смотрела по сторонам, а старательно задумывалась. Слова Борха достигли цели и уязвили меня, хотя признавать, что он прав, очень не хотелось. В будущее ведёт дорога из прошлого, а было ли оно у меня? То прошлое, которое я, как воровка, ощущала своим, в реальности принадлежало похожему на меня человеку, а не мне. Какой смысл задерживаться в нём, простраивать из него дорогу в будущее? Да и зачем мне беспокоиться о будущем, если в этом мире я нечто вроде пациента, получившего от врача финальный приговор? Я придумала план, и я ему следую. Каких ещё раздумий о будущем хотело от меня мудрое существо, поддерживающее баланс порядка и хаоса? Вот Иорвету — да, есть что подумать о будущем, что он, пока мы собирались, по всей видимости и делал, не обращая внимания ни на что вокруг.

Перед полётом мы навязали между пальцев дракона верёвки, на которых можно было сидеть, как в гамаке, а не свисать, болтая ногами в воздухе. Ещё некоторое время ушло у меня на то, чтобы вставить кольчугу обратно в куртку. Я переоделась в доспехи из шкуры виверны — сезон футболок и шорт закончился.

Дракон ушёл ещё выше, и на горизонте показались первые гряды гор. Алтинин становился всё более извилистым, поля исчезли. От ледяного ветра кожа на лице задубела. Потом из вечернего неба выступили снежные шапки гор, а леса стали тёмными. На левом берегу в изгибе реки я увидела крепость — серый квадрат двора, каменные стены, облупленную красную черепичную крышу. Виллентретенмерт пошёл на снижение, оставив крепость позади, и приземлился на каменистом берегу реки. Небо скрывал девственный хвойный лес, и в сумрак под кронами уходила тропа.

— Я чувствую себя загнанной лошадью, — жаловался дракон, пока я срезала верёвки с его лап.

Через миг он обратился рыжим конём, прогарцевал к реке, весело журчащей по камням, и долго и жадно пил воду. Иорвет отвязывал лук и мечи от сумок, дёргая за ремни и посматривая на тропу. Ещё ни разу за всё время наших странствий я не замечала, чтобы он позволял себе так явно обнаруживать волнение. И я заволновалась тоже — тоскливо и с нехорошими предчувствиями.

Борх, наконец, оторвался от воды и принял образ человека.

— Я думаю о чулане в доме моего друга, — сказал он. — О маленькой дверце, запертой на щеколду, за которой в темноте скрыты сокровища: с потолка свешивается копчёный свиной окорок, на средней полке головка сыра, такая, знаете ли, с полужидкой серединкой, пирог под полотенцем, бочки с соленьями… Что вы копаетесь?!

Иорвет, который был уже давно готов, зашагал вверх по тропе. Борх пошёл рядом со мной.

— По низу расставлены бочонки с пивцом, с краниками. А в углу, скрытые от глаз, круглые кексы, корочка у них хрустит, а под ней засахаренные орехи и сухофрукты. Но это оставим на утро, с чашечкой кахве, мы же не обжоры…

Тропа вывела к плоскому лесистому уступу, на котором стоял дом. В окне горел свет.

Иорвет резко остановился, я догнала его и, поддавшись порыву, сжала его ладонь. Он коротко сжал мою в ответ и зашагал к двери, которая распахнулась перед его носом. На фоне светящегося проёма стоял высокий эльф с пустыми вёдрами в руках. Он не спеша поставил вёдра на землю, отёр руки о выпущенные полы прямой рубахи. Тёмные, слегка волнистые волосы, из которых выглядывали острые уши, опускались ниже плеч. Через лоб по диагонали, изуродовав бровь, нос и щёку, лицо пересекал глубокий рваный шрам. Эльф смотрел на Иорвета так, будто увидел привидение, а Иорвет смотрел на него.

— Bloede arse, — проговорил, наконец, эльф. — Iorveth!

— Ceádmil, Isengrim, — сказал Иорвет.

*Здравствуй, Исенгрим*

Эльф шагнул вперёд и крепко обнял Иорвета.

— Не могу сказать, что рад возвращению прошлого, которое ты, несомненно, принёс с собой, но я определённо чертовски рад тебе, брат, — голос Исенгрима был низким, глубоким, с заметной хрипотцой.

Он встряхнул Иорвета за плечи, будто до сих пор не мог поверить, что видит того наяву, ещё раз хлопнул по спине и крепко пожал руку Борху.

— Две зимы назад ты обещал навестить меня, старый обманщик. Где ты пропадал?

— Такие истории не рассказывают на пороге, мой друг, — тепло ответил тот. — И все мы зверски проголодались с дороги.

Исенгрим, слегка склонив голову, жестом пригласил войти. По мне он лишь скользнул непроницаемым фирменным эльфийским взглядом, будто я была мебелью, каким-то волшебным образом увязавшейся за Иорветом с Борхом.

Мы вошли в просторную комнату со стенами из толстых потемневших брёвен. По центру стены напротив входа располагалась массивная каменная печь с широким устьем, напомнившая строением русскую, и в потолок уходила труба. Сверху с печи свисал краешек волчьей шкуры — вероятно хозяин дома ночевал там в холода. Рядом за приоткрытой дверью в спальню виднелась неубранная кровать. Исенгрим на ходу прикрыл туда дверь и направился к дверце под лестницей в правой части комнаты. Борх радостно кинулся ему на подмогу, и я решила, что как раз там и расположена вожделенная им кладовая.

Иорвет снял с плеча сумку, аккуратно сложил на пол лук, колчан, кирасу и меч с саблей и прошёл к длинному дощатому столу в левой части комнаты. Я пристроила рядом с его вещами свои и села напротив Иорвета на лавку у окна, в котором было уже темно, как ночью.

— Роза… — тихо сказал Иорвет и исподлобья поглядел мне в глаза. — Ты чувствуешь что-нибудь, какое-то изменение?

Я приложила руку к груди, зажмурилась. По правде сказать, я совершенно забыла о розе Аэлирэнн, но и она не подавала никаких признаков жизни.

— Нет, — прошептала я, увидев, что из кладовой возвращается нагруженный Борх.

Иорвет опустил взгляд на сцепленные руки.

— Я долго искал тебя, Исенгрим, — начал Иорвет, когда все расселись за столом, уставленным снедью из кладовой.

Всё было так, как и мечтал Борх: ломти окорока и сыра, кольцо колбасы, мясной пирог, бочковая капуста и даже сушёная солёная рыба, которую Три Галки тут же принялся ловко чистить, облизывая масляные пальцы.

— Мы долго искали тебя, — поправился Иорвет, сделав акцент на первом слове. — Это Яна — ведьмачка и мой верный напарник.

Исенгрим, разливающий из бочонка по кружкам тёмное пиво, слегка развернулся и внимательно посмотрел на Иорвета. Что-то в этом движении, в облике эльфа, в его осанке и в том, как он держался, казалось мне смутно знакомым, будто я встречала его раньше, но забыла о встрече.

— Вот как, — с лёгкой насмешкой сказал он и поставил передо мной кружку. — Из всех эльфов, брат, ты последний, про кого я мог бы подумать, что он может взять себе в напарники человека.

— Я тоже, — усмехнулся Иорвет. — Однако многое изменилось на Севере, и я хочу поговорить с тобой об этом.

Изучающий взгляд синих, с тёмными ободками вокруг радужки, глаз Исенгрима скользнул по мне и задержался на руке Иорвета, которой тот потянулся к карману.

— Погоди, брат, — остановил он мягко, но вместе с тем повелительно, как говорит командир, не привыкший, чтобы ему возражали. — Сейчас почти ночь. Нет ничего, что ты можешь сказать мне, что обрадует меня, и нет ничего, что я скажу тебе в ответ, что обрадует тебя. Не говори сегодня о делах, расскажи о себе.

— Согласен! — Борх поднял кружку. — Не для того я махал крыльями полдня, чтобы мои друзья обсуждали при мне тяжёлые темы. Завтра я отправлюсь навестить моих девочек в школе Юнтай, а вы тут хоть обобсуждайтесь о судьбах Севера.

— За встречу! — громко сказал Исенгрим, и его красивые, жёстко очерченные губы изогнулись в улыбке. — За эльфов, встретившихся на краю мира!

Пиво было лёгким и с бархатным карамельным вкусом. Я решила не забивать себе голову тем, что Исенгрим игнорировал меня. Это было ожидаемо, а я устала, проголодалась и была рада тому, что разговор о делах отложили на завтра, и с чистой совестью налегла на еду.

— Так вот, дорогуша, ты спрашивал, где я пропадал два года, — Борх вытер губы тыльной стороной ладони и подвинул разделанную солёную рыбу на середину стола. — А я расскажу! Если бы ты только видел, как эти два прохвоста обвели вокруг пальца ораву чародеев, словно заезжий рыцарь деревенскую простушку, нашептав ей обещания жениться после сеновала!

Я с благодарностью глянула на него. Несмотря на фиаско с кражей дитя, Борх, казалось, больше не питал к нам обид.

— Я всегда чувствую, если где-то поблизости находятся мои девочки. Так я нашёл их в пустыне, — он указал на нас пальцем. — Инстинкт — мощная штука, и я понял это, пока жил котом. Но и разум — великий подарок, и только вернув его, я в полной мере осознал сей факт.

Борх в красках расписал жизнь в шкуре кота и своё спасение.

— За эти годы я успел пристроить этой развалюхе второй этаж, — сказал Исенгрим, выслушав историю, и махнул на лестницу в противоположном конце комнаты.

— Но-но, попрошу, и без второго этажа этот дом не был развалюхой, и тебе повезло, что старая садхви именно в тот момент, когда мы пришли, решила, что обладание собственностью в виде земли и дома мешает ей в познании вечности. Я привёл тебя сюда!

— Это не помешало ей перед паломничеством обобрать меня до нитки, — усмехнулся Исенгрим. — Однако ты прав, это была лучшая сделка в моей жизни.

Он внимательно посмотрел на кольцо на руке Иорвета, которой тот держал кружку.

— Второй по значимости сделкой была вот эта, — Исенгрим показал Иорвету большой палец правой руки, на котором было надето чёрное кольцо. — Вижу, что и ты, брат, сумел обойти безумные зерриканские законы.

— Да, — не моргнув глазом подтвердил Иорвет, бросив на меня мимолётный взгляд.

— Честно говоря, мне помог один dh’oine, — ничего не заметив, продолжил Исенгрим. — Мы прошли перевал Эльскердег втроём: я, следопыт Бореас Мун и некто Сиги Ройвен. Никогда ещё я не встречал существа, столь быстро налаживающего всякого рода связи. Он выправил для всех подложные кольца вдовцов, но, в отличие от меня со следопытом, не захотел начинать новую жизнь, — Исенгрим задумался. — Мыслями он был на Севере. Наши пути разделились в Шале — мы ушли, а он остался.

У меня зачесался язык, чтобы рассказать, что я знаю о дальнейшей судьбе Дийкстры или Сиги Ройвена — бывшем шефе реданской разведки, который в данный момент в Новиграде управлял банями и держал общак четырех преступных группировок города, но вовремя прикусила язык и промолчала.

— Как тебе удалось сбежать, брат? — Исенгрим налил себе следующую кружку, и взгляд его затуманился.

— Из Диллингена нас этапировали в близлежащие Совиные горы к Ущелью Гидры. К тому моменту нас осталось двадцать девять, — проговорил Иорвет. — Нам сказали, что Риордаин, Ангус и ты в назидательных целях были повешены на набережной в Диллингене…

— Это правда, — глухо произнёс Исенгрим. — За исключением меня. В некотором смысле я завершил свою жизнь там, за сараем на молу, вместе с Риордаином и Ангусом… Но что было дальше, в Ущелье Гидры?

— Они хотели выбрать такое место, чтобы все нелюди узнали, что будет с ними рано или поздно. Под боком несговорчивый Брокилон, и это было зрелище, рассчитанное в основном на дриад.

Иорвет замолчал, взял кружку и осушил до дна. Борх тут же услужливо наполнил её снова.

— Потом, когда я вернулся в ущелье, то увидел, что стало с остальными… — продолжил Иорвет. — Видел на дне разложившиеся, обклёванные вороньём трупы. Меня спас случай.

Борх вытянул шею, стараясь не упустить ни слова и не забывая при том о солёной рыбе и пироге. Исенгрим приподнял бровь.

— Васильковые глаза Яевинна приглянулись одному из старших офицеров, — усмехнувшись, сказал Иорвет, — и он решил воспользоваться эльфийским телом до того, как тому перережут глотку и сбросят в пропасть. Меня взяли за компанию с Яевинном, уж не знаю, чем заслужил такую честь — вероятно, два тела лучше, чем одно. К счастью, этот офицер пожелал, чтобы мы были вымыты перед тем, как предстанем пред его очами, а к ещё большему счастью заколкой для волос, которую неизвестная дама забыла у бадьи, можно не только убить с одного удара в глаз, но и вскрыть замок на наручниках.

Исенгрим хлопнул в ладоши и расхохотался. Иорвет криво улыбнулся.

— Мы сбежали из купальни нагишом, пробрались в Брокилон, Эитне помогла нам, — завершил он свой рассказ. — Как мне доложили, в документах нас с Яевинном записали среди тех, кого казнили в Ущелье Гидры — вероятно, тот офицер благоразумно утаил сведения о побеге. Потом наши пути с Яевинном разошлись.

— Вы всегда терпеть не могли друг друга, — сказал Исенгрим.

— Возможно, — без эмоций ответил Иорвет. — Насколько я знаю, Яевинн сейчас так и сидит в болоте под Вызимой.

— А ты? — Исенгрим прищурился, и из-за шрама показалось, что выражение его лица стало зловещим. — В каком болоте осел ты, Иорвет, что спустя четыре года приходишь ко мне в компании с dh’oine и говоришь, что многое изменилось?

Я заметила, что кулаки Иорвета сжались.

— Друзья, давайте выпьем, — вскричал Борх, — прежде чем перейдём к чрезвычайно занимательному философскому вопросу о том, на что можно пойти ради выживания, а на что нет!

Все подняли кружки.

— Разве ты, Исенгрим, не изменился после нескольких лет жизни в стране, где нет ни одного эльфа, после того, как завел дружбу со следопытом-dh’oine? — негромко спросил Иорвет.

— Нет, я не изменился и не заводил дружбы, — ответил тот. — Я заводил взаимовыгодное сотрудничество, и клянусь, единственный раз, когда союз с dh’oine оправдал себя, был в случае с Муном. Но и на него нельзя было положиться — как только эмоции овладели им, он, словно флюгер под порывом ветра, изменил направление и ушёл в Хатчадор, несмотря на всю нашу «дружбу».

Исенгрим посмотрел прямо мне в глаза.

— На dh’oine нельзя полагаться, Иорвет, — с нажимом повторил он. — Даже если очень хочется обмануться.

Я встала, с меня было довольно.

— Спасибо за еду и тёплый приём, — сказала я как можно вежливее, но не удержалась, чтобы не подчеркнуть голосом последние слова.

Исенгрим усмехнулся, прекрасно считав интонацию.

— В моём доме не так много комнат…

— Чур, как обычно, печь — моя! — воскликнул Три Галки.

— Иорвет, ты можешь занять мастерскую, — Исенгрим кивнул на лестницу на второй этаж. — А твоей… напарнице подойдёт комната для медитаций. Правда, там нет кровати.

Эльф показал на стремянку, прислонённую к стене прямо позади стола и упирающуюся в люк в потолке.

— Мне всё равно, — буркнула я и пошла за сумкой.

Через люк я втянула в комнату свои вещи, кувшины с водой и деревянную шайку, которые Иорвет соизволил подать мне снизу. За исключением коврика, уложенного около большого, от пола до потолка, окна в торцевой стене, крохотная комната была пустой, и в ней пахло свежим, недавно оструганным деревом. Поймав себя на мысли, что неожиданно, но мне тут нравится, я зажгла пару стоящих на полу свечей в медных подсвечниках, расстелила шкуру под скатом крыши и приоткрыла оконную створку, больше похожую на дверь. Из окна была видна даль — яркая луна освещала уходящее вниз ущелье и блестевшую белым извилистую нитку реки. В комнату ворвались запах и шелест хвойного леса, журчание воды и совиное уханье.

Снизу ещё слышались голоса, сквозь щели люка виднелся свет, и слегка потянуло табаком из трубки Иорвета. Я долго и не спеша плескалась над шайкой, а потом, потушив свечи, растянулась на шкуре и слушала ночной лес. «Туда» в нашем путешествии закончилось здесь, в этом доме в горах, и оставалось лишь «обратно». Этот факт должен был радовать, но нет — откуда-то взялась и не отпускала печаль. Обратно — это совсем другое чувство, это движение в сторону конца, это последняя неделя лета, это вечер воскресенья. Закрыв глаза, я сконцентрировалась на дыхании и потихоньку задремала.

Меня разбудил непонятный звук, и я резко села на шкуре. В щелях люка было темно, в доме было тихо. Лёгкое постукивание по стеклу повторилось. Сердце бешено забилось, я подскочила к окну, распахнула створку, и в комнату с крыши спрыгнула тень.

— Я скучаю, — тихо сказал Иорвет.