Очень странный мир

Ариадна Громова ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ МИР

Большая белая звезда плыла в зените, ее лучи были нестерпимо ярки и жгучи. Регуляторы света и температуры пришлось включить на полную мощность, и они забирали массу энергии. Лучше было бы спускаться в плотных скафандрах, но роботы, посланные в разведку, принесли совсем иные данные; тогда лучи звезды падали на эту часть планеты наискось и казались безобидно теплыми…

— Какая странная планета! — сказал Младший. — Слепящий свет, жара и эта разъедающая, губительная атмосфера… Неужели тут действительно обитают разумные существа?

— У них, наверное, есть свойства, которые помогают жить в этих условиях, — тихо возразил Старший. — Учись мыслить в масштабах космоса… — Он поглядел сквозь густой переплет ветвей и жестких светлых листьев на широкую равнину, залитую белым светом, на ослепительно сверкающее озеро. — Нам следует спуститься вниз, в тень от холма. А то мы израсходуем всю энергию на регуляторы прежде, чем что-либо узнаем и поймем.

Цепляясь за шероховатые ветви кустов, за высокие трубчатые стебли травы с длинными, плавно изгибающимися листьями, они спустились вниз. Тут сразу стало легче. От озера тянуло влажной прохладой, плотная тень холма укрывала от палящих лучей.

Они с облегчением опустились в густую высокую траву, жестковатую и упругую, и огляделись. Над ними неподвижно висели мясистые круглые листья какого-то кустарника — или гигантской травы? — с толстыми зелеными стеблями. Громадные листья были покрыты густым светлым пухом, сквозь который отчетливо проступала выпуклая сеть толстых жилок. Стебли тоже были пушистыми. Младший потрогал листья.

— Похоже на растения Эстры, — сказал он. — Но ведь там — холод, гораздо холоднее, чем у нас. А тут, в такой жаре, зачем этот защитный покров?

— Да, это выглядит странно, — отозвался Старший. — Тем более, что у других растений этой защиты нет. Хотя… вот еще одно…

Они поглядели на невысокое растение с яркими глянцевитыми листьями — снизу эти листья были покрыты густым белесым пушком.

— Одно защищается снизу. Другое — со всех сторон. Большинство не имеет никакой защиты. Почему? — раздумывал Младший.

— Оставь это, — посоветовал Старший. — Наверное, у них есть другие методы защиты. И не в этом дело. Где хозяева планеты, вот что интересно.

— А что, если Главный ошибся и никаких разумных существ тут нет? — задумчиво проговорил Младший.

— А сателлиты? Они ведь искусственные, — напомнил Старший. — Да и здесь… видишь эту дорогу? Она слишком правильная и гладкая для естественной.

— Это верно, — неохотно согласился Младший. — Но знаешь что? Может быть, это вымершая цивилизация. Допустим, внезапно нарушилась биогеносфера, — например, повысилась прозрачность атмосферы или изменился ее состав, и они не смогли приспособиться… Ты и сам видишь, какой тут жесткий свет, какой плотный воздух…

— Ты очень любишь фантазировать, — упрекнул его Старший. — Ведь ты видел с ракеты громадные скопления жилищ, искусственные огни…

— Искусственный свет может гореть и после гибели тех, кто его создал, — настаивал Младший. — А такое скопление жилищ… если только это жилища… Это может означать сигнал бедствия. Они предвидели опасность, грозящую планете, и начали стягивать свои жилища в какие-то определенные места… Возможно, они хотели создать укрытия с искусственным климатом, но не успели…

— Может быть, ты и прав, — неуверенно сказал Старший. — Во всяком случае, странно, что они до сих пор не появляются.

— Да, ведь они не могли не видеть нас. Если они живы.

— Могли не видеть, — возразил Старший. — Это зависит от устройства зрения. Прежде у нас этого не понимали — пока не начались полеты в космос. Ты молод. Я был на Анкре, когда ты еще не существовал. Жители Анкры нас сначала не видели и не слышали. А мы видели их совсем иными, чем они были на самом деле, и звуки их голосов оглушали нас. Пришлось пустить в ход оптические и акустические преобразователи, чтобы получить возможность контакта. Может быть, жители этой планеты тоже видят свой мир совсем иным, не таким, каким он представляется нам.

— Так, может быть, мы их попросту не видим? — тревожно спросил Младший. — А они тут, рядом?

— Нет… не думаю. На Анкре мы знали, хорошо знали, что разумные обитатели рядом с нами, даже когда не научились еще видеть их по-настоящему. И они ощущали наше присутствие. Они были очень встревожены. С ними это было впервые — встреча с обитателями другого мира. Хорошо, что у нас уже был опыт, а то ничего не получилось бы… Нет, здесь пока никого нет. То есть, разумных существ…

— Смотри! — вдруг сказал Младший. — Что это?

Вверху, в небе плавно и стремительно продвигалось продолговатое тело с крыльями, неподвижно отогнутыми назад. Оно сверкало под белыми лучами беспощадного светила.

— Птица? Нет, не птица. Крылья не движутся. И потом — этот металлический блеск… — рассуждал Младший.

— Конечно, это не живое существо, а летательный аппарат. Слышишь?

Продолговатое тело продвинулось уже далеко и было почти неразличимо в ярком сверкании дня, а следом, догоняя его, возник и покатился по нему глухой гремящий звук.

— Летит быстрее звука. В такой плотной атмосфере! — констатировал Старший. — А ты еще сомневался, есть ли тут разумные существа!

— Да… — тихо сказал Младший. — Но… но, ты знаешь, я начинаю бояться встречи с ними.

— Почему? — удивился Старший.

— Я все время ощущаю какое-то неблагополучие. Какую-то опасность, разлитую в воздухе. Тут что-то не в порядке, я чувствую.

— Проверь, — серьезно сказал Старший. — Я верю в эти ваши новые методы, хоть и не пользуюсь ими сам: я слишком стар, чтобы перестраивать организм. Я верю хотя бы потому, что наш Главный — тогда он еще не был Главным — спас всем нам жизнь на планете Ринкри. Этими самыми новыми методами. Мгновенная психологическая настройка, катализаторы ощущений… Я помню. Мы погибли бы, даже не успев понять, что с нами происходит, если б не он. Раньше мне это казалось нелепым новшеством, теперь я верю.

Младший медленно продвигался по берегу озера, часто останавливаясь и всматриваясь в воду, в кустарник, в траву. Старший чувствовал напряжение и тревогу своего спутника, и это его слегка утомляло. Он подумал, что становится старым для межзвездных полетов, хотя они сейчас и совершаются быстро. Он устает даже от контакта с молодой, более активной психикой. «Может быть, это последний мой полет. Последняя планета, которую я вижу. Последние разумные существа из других миров, — думал Старший. — Почему он тревожится? Неужели они способны внезапно напасть, как те, на Ринкри? Но там была болезнь, эпидемия, она вызывала попеременно то полное отупение, то вспышки слепой, неудержимой ярости… А здесь? Что, если этот воздух…» Он вспомнил, как, выйдя из ракеты, всего один раз откинул клапан скафандра и втянул этот густой, острый, хмелящий воздух и как у него сразу помутилось сознание. Анализ проб, принесенных роботами, показывал, что атмосфера неядовита, но слишком насыщена кислородом, и надо оставаться в скафандре. «Если этот воздух… но нет, ведь они живут здесь постоянно и могли приспособиться… только если и вправду произошли внезапные изменения в биогеносфере…»

— Я, кажется, понял, в чем дело, — сказал Младший, приближаясь. — Идем, я кое-что покажу тебе. Посмотри хотя бы сюда.

Старший вгляделся и с отвращением отступил.

— Это низшие формы жизни, — сказал он, помолчав.

— Да. Но ведь они поедают друг друга. И посмотри — с какой жестокостью! Видишь — эти маленькие, черные все вместе набросились на большого, с крыльями. Он мертвый. А они его едят.

— Ну и что же? Если б это были разумные существа…

— А, может быть, они разумные? — возразил Младший. — Посмотри, они ведь действуют очень организованно. И — смотри! — у них жилище. Вон там, под большим кустом. Или, может быть, целый город.

— Ты фантазируешь. С такой формой тела — разумные существа? Это ведь вроде наших насекомых.

— А какими тебе казались жители Анкры? Вначале?

— За насекомых мы их не принимали, во всяком случае… Просто… ну, мы их нечетко видели… Это — совсем другое…

— Возможно, — проговорил Младший, следя за оживленно снующими черными телами. — Но это очень большие насекомые, очень большие…

— Тут ведь все очень большое. Это планета гигантов. Ее разумные обитатели наверняка окажутся вдвое-втрое больше нас. Посмотри на эту траву, на цветы. Все не по нашим меркам. И какая удивительная сила жизни! Видишь, корни этого растения разломили камень. Яркий свет, обилие тепла и влаги, повышенная радиация, немыслимая концентрация кислорода… да, тут жизнь должна развиваться гораздо ярче, сильнее, разнообразней, чем у нас. Поэтому она и кажется нам хищной, жестокой, агрессивной…

Трепеща ярко расцвеченными узорчатыми крыльями, пролетало над ними странное создание с узким пушистым тельцем. Его выпуклые глаза блестели, отражая щедрый свет, льющийся с неба. Старший засмотрелся на причудливый, порхающий полет этого невиданного существа… И вдруг сверху послышался стремительный шорох, глухой свист рассекаемого плотного воздуха. Большая темная тень скользнула над ними, распластав заостренные гладкие крылья: раскрылась треугольная пасть, усаженная острыми твердыми наростами, послышалось отвратительное хрустенье — и темная тень снова взмыла вверх, унося беспомощно бьющееся пестрокрылое создание.

— Да, жизнь тут действительно яркая! — иронически заметил Младший. — А теперь пойдем сюда, — он подвел Старшего к самому берегу озера. — Вот посмотри: здесь эта сила жизни еще заметней. Посмотри в воду, у самого берега — видишь?

Над сверкающей водой танцевали легкие мелкие насекомые. У берега было мелко, на дне росла густая трава. В подводных зарослях неподвижно сидело странное существо с гладкой лоснящейся кожей, плоскоголовое, широкоротое. Лоснящиеся бока его мерно вздувались и западали. По цвету оно было почти неотличимо от влаги и подводной травы. Голова его еле поднималась над водой, выпученные глаза казались неживыми. Но как только танцующие насекомые оказались поблизости, из широкого рта молниеносно вылетел узкий блестящий язычок, и неосторожные танцорки, прилипнув к нему, исчезли в разинутой пасти. Существо действовало, как хорошо отлаженный механизм.

— Ступень первая… допустим, первая!.. — сказал Младший. — Теперь посмотри на это чудище. Что за конструкция!

Дальше по берегу стеной стояли, далеко заходя в воду, высокие растения с гладкими трубкообразными стволами и длинными, шелковисто отсвечивающими листьями. Среди них нелепо торчал гигант, чудом удерживающийся на одной ноге, длинной и тонкой. Вытянутый до невероятия и заостренный нос его был нацелен на воду. Чудище вдруг быстро ударило носом в воду — и сейчас же вздернуло голову вверх. В сомкнутой пасти отчаянно билось и дергало длинными лапами такое же лоснящееся, существо, как то, что ловило насекомых у берега. Чудище запрокинуло голову и начало живьем заглатывать несчастную тварь. Старший отвернулся.

— Посмотри еще, — сказал Младший.

По воде плыли другие птицы — небольшие, изящные, с плоскими широкими носами.

— Вон, в стороне, мать с семейством — видишь? — Младший показал на птицу, вокруг которой плавали яркие пушистые птенцы. — Только что их было шестеро, осталось пять. Смотри на того, который плывет чуть позади.

Птенец слабо и жалобно вскрикнул и, вскинув короткие крылышки, внезапно ушел под воду. На поверхности заколыхалась мелкая светлая рябь, потом расплылось небольшое красное пятно.

— Что ты скажешь об этом? — спросил Младший.

— Что тебя удивляет? Это довольно часто встречается на низших ступенях развития. Ты ведь сам был на Митегре, видел.

— Митегра — совсем другое! — возразил Младший. — Там уничтожали выродков, тех, кто мешал нормальному симбиозу.

— Ну, в этом не всегда легко было разобраться. Жестокость Митегры поражала, там трудно было дышать.

— А тут? Где весь воздух пропитан убийством? Ведь тут убийство — закон жизни! Разве ты не видишь? Какая тут может быть цивилизация? Ведь даже на Митегре ее не было.

— А пайстры?

— Пайстры! Они почти не отличались от динки, — а ведь динки…

— Показатель динки был ниже единицы. Ты это знаешь. А пайстры перешагнули разделительный рубеж.

— Только лучшие из них! — возразил Младший. — Я сам проверил целое племя, оно жило у большой реки на западе. Показатель выше единицы был, примерно, у одного из двенадцати. Остальные стояли на уровне динки. Да и не в этом дело. Все равно на Митегре мы видели лишь первые шаги цивилизации, и боялись, что ее развитие пойдет по неверному пути… именно из-за этой их свирепости… И потом — откуда ты знаешь, что мы встретили здесь именно низшие формы жизни? Может быть, эти птицы… или эти черные насекомые, что живут большой колонией?

— Зачем птицам летательные аппараты? Что они — сами летать не могут?

— А зачем нам аппараты для передвижения по ровной поверхности? Мы и сами можем по ней передвигаться, — возразил Младший. — Впрочем, я не утверждаю, что птицы или насекомые и есть разумные обитатели этой планеты. Я хочу только заметить, что и такая возможность существует. И еще — что разумные обитатели, как бы они ни выглядели, наверняка включены в этот жестокий хищнический круговорот жизни. И сам подумай — как может выглядеть цивилизация на такой планете?

— Как угодно! — нетерпеливо ответил Старший. — Ты совершенно зря так прямо связываешь законы природы и законы развития общества. Они могли силой разума возвыситься над этим, разомкнуть этот круг жестокости и взаимоистребления.

Но, говоря так, он втайне опасался, что Младший прав. Это изобилие света, тепла и влаги, породившее такую буйную, непобедимую жизнь, возможно, и в самом деле толкало все живое к борьбе, к постоянному круговороту взаимоуничтожения — всюду, вплоть до самых высоких ступеней развития… Совсем не то, что на их родной планете, где все живое было связано неразрывной цепью химизма и могло существовать лишь при постоянном мирном симбиозе. Все — и животные, и птицы, и насекомые, и растения — зависели друг от друга, но эта зависимость основывалась на взаимообогащении, а не на уничтожении…

— Надо поскорей добраться до скопления жилищ, — сказал он, чувствуя, что его тревога передается Младшему и поэтому лучше двигаться: во время движения ослабляется пассивная духовная связь. — Тут поблизости есть одно — по ту сторону холма.

— Мне кажется, надо включить ланти, — отозвался Младший. — По такой жаре мы далеко не пройдем, а энергии на терморегуляторы израсходуем не меньше, чем на ланти.

— Попробуем. Еще неизвестно, смогут они нас видеть или нет. По моему сигналу немедленно включай мерцание и снижайся.

Они передвинули справа налево маленькие рычажки на мягких нагрудных щитах, и нижняя часть их тел окуталась полупрозрачным облаком. Затем они взмыли вверх и поплыли над озером, над кустарником, плавной дугой огибая холм. Старший и Младший внимательно глядели на неведомый странный мир, расстилающийся под ними.

По ту строну холма стало ясно, что цивилизация на планете не только успела возникнуть, но и жива, не погибла во взаимном уничтожении, как это готов был предположить Младший. Вдоль дорог, по которым проносились рычащие машины, шли линии столбов, связанных между собой несколькими рядами туго натянутых металлических нитей. Младший хотел приблизиться и выяснить, что это за столбы, но Старший удержал его.

— Возможно, у них существует такой архаический способ передачи энергии на расстоянии. — Где-то я об этом читал… кажется, нечто подобное было на планете Голубых Гор.

— Значит, это не очень высоко развитая цивилизация, — сказал уверенно Младший.

— Развитие может идти неравномерно… — возразил Старший. — Внимание! Кажется, это они… Включай мерцание. Снижайся туда, в заросли у реки.

Они подвинули рычажки вниз и нажали маленькие кнопки на левой стороне щита. Полупрозрачные облачка начали планировать вниз, а вокруг пришельцев возникло быстрое мерцание, оно размыло контуры, превратило их тела в изменчивые опалесцирующие пятна, почти невидимые в ярком свете дня. Они опустились в зарослях на берегу светлой, неторопливо текущей реки и начали наблюдать.

Те, кого сверху увидел Старший, приближались к реке. Двигались они медленно и довольно неуклюже. Тела их были прикрыты чем-то вроде скафандров, но головы и передние конечности у многих оставались обнаженными. Пришельцы напряженно вглядывались.

— Ты думаешь, это они и есть? Такие неуклюжие, плохо приспособленные? — тихо спросил Младший. — Как они вообще сохраняют равновесие, ведь они уродливо вытянуты вверх, а опоры очень ненадежны? И посмотри на передние хватательные конечности… что за жалкий вид!

— Они не так уж плохо сконструированы, — возразил Старший. — Вот головы меня несколько смущают. Как ты думаешь, что у них за отверстия с окаймлением по сторонам — органы слуха, что ли? И потом, у меня такое впечатление, что они видят только с одной стороны, как все здешние существа. У них специальные органы зрения, как у тех, на Анкре. Вот эти блестящие отверстия на передней части головы — это их глаза. Видишь — для того, чтобы посмотреть назад, они оборачиваются.

— Какие они громадные, какие у них оглушительные голоса, — сказал Младший. — Увидишь, они так же свирепы, как все на этой планете.

Громадные двуногие существа прошли мимо них, громко переговариваясь. Старший включил психосинтезатор, но почти ничего не понял из переведенных отрывков фраз. Ясно было одно: им жарко и они злы.

— Посмотри назад, — шепнул вдруг Младший. — Что это?

Из реки выбирались на берег три существа, похожие на тех, что прошли, но гораздо меньше ростом и без скафандров. Капли воды блестели на их гладкой коже; они бросились плашмя на берег, поросший травой, и заговорили быстро, оживленно, высокими резкими голосами. Синтезатор переводил: «Вода холодная. Нет, мы просто долго сидели. Смотри вон пошли… (тут синтезатор дал пропуск с примечанием: имена собственные). Вчера он рыбы наловил много. Матери моей дал (примечание: не просто дал, а с каким-то условием). И своего… (имя собственное) накормил доотвалу — лежит и хвостом не шевельнет».

— Разве у них есть хвосты? — спросил Младший, следя за переводом.

— Возможно, у некоторых, — недоумевающе ответил Старший.

— У этих нету. Кто они, как ты думаешь, другая порода?

— Скорее недоразвитые особи.

— Может, дети?

— Если б дети, они тоже носили бы скафандры… О, смотри — они одеваются! Так это все же дети. Но почему они в воде снимают скафандры?

— Возможно, вода для них — более естественная и безвредная стихия. А вот что это значит: наловил рыбы? Дал на каких-то условиях матери этого существа? Накормил еще кого-то с хвостом? И этот ребенок тоже ел рыбу?

— Но ведь ты сам говорил: они включены в этот круговорот.

— Да, но мне не все понятно. Допустим, они питаются именно рыбой. Но неужели они так примитивно питаются? Каждый ходит, ловит рыбу, съедает ее, иногда кормит других… Мы видели громадные скопления жилищ — даже если они стоят у большой реки, рыбы на каждого не хватит. А кто же тогда создает и обслуживает технику, воспитывает детей и юношей, заботится о здоровье, если каждый вынужден сам заботиться о пропитании таким примитивным образом?

— Не знаю, — Старший продолжал следить за переводом. — Нет, вряд ли они делают это по необходимости. Очевидно, им это доставляет… удовольствие. Они ловят рыбу в свободное время.

— Вот видишь! — Младший торжествовал. — Это прирожденные хищники. Смотри, те, большие, располагаются на берегу реки. Пойдем поближе, понаблюдаем.

Белая звезда уже клонилась к горизонту, когда пришельцы вышли из прибрежных зарослей и, включив опять ланти, двинулись к пестревшему невдалеке скоплению странных, многоугольных зданий. Они были потрясены.

— Я отказываюсь что-либо понимать, — сказал Старший. — Этого я нигде не видел. По-видимому, в сосудах, которые они принесли с собой, заключается какой-то яд, воздействующий в первую очередь на сознание. Ты видел — их движения стали плохо координированными, сознание затуманилось, резко повысились агрессивные импульсы. Когда самый высокий ударил по голове другого, и тот упал, я подумал… — он запнулся.

— Я тоже подумал, что он его будет есть. Это было бы по крайней мере логично, хоть и ужасно. Но он даже не прикоснулся к лежащему без сознания, а сел и продолжал пить эту ядовитую жидкость. Почему?

— Да… и у некоторых повысились не агрессивные импульсы, а скорее беспорядочная тяга к общению.

— Я сначала думал, что он хочет убить еще одного… Когда он с размаху охватил его передними конечностями и стал сжимать… и оба они ревели.

— Да… и потом они так долго ревели все вместе… Какое странное поведение! Зачем они все это делают, я не могу понять. А теперь спят.

— Может быть, все-таки один проснется и съест остальных? Хотя… нет не похоже на это.

Они медленно пролетали над верхушками высоких деревьев. Младший всмотрелся в зеленую гущу, потом резко рванулся вперед.

— Очень странный мир! — печально сказал он, когда Старший догнал его. — Птицы, небольшие птицы кормят своих птенцов насекомыми. Все время таскают им живых насекомых, и те поглощают такую массу… А в одном гнезде крупный птенец на моих глазах выбросил другого вниз, и тот разбился… Тебе не страшно приближаться к жилищам?

— Они нас не видят, я думаю, — неуверенно ответил Старший. — Впрочем, может быть, есть смысл подождать, пока звезда скроется за горизонтом. Существа с таким устройством зрения обычно не воспринимают инфракрасных лучей, и они должны после захода звезды видеть очень мало.

Они опустились на опушке леса и переждали до сумерек. Потом направились к городу. Чем ближе подходили они к жилищам, тем осторожней и медленней двигались. Очутившись на тесных улицах города, они вскоре поняли, что их почти не видят и не слышат. В вечернем тусклом свете они казались обитателям города смутно скользящими разбросанными пятнами. Один раз ими заинтересовалось какое-то медленно бредущее существо с белой головой, судя по всему, это был старик. Он некоторое время брел вслед за ними, присматривался, но его начали все чаще толкать другие, неизвестно куда спешащие жители, и он остановился, отстал. Их тоже толкали грубо, иногда больно, и они поспешили выбраться на менее людные улицы. Ланти нельзя было включать — между домами висела густая сеть металлических нитей, сквозь нее трудно было пробраться вверх, да и опасно: сейчас они уже видели, что по этой сети действительно передается энергия.

Наконец, усталые, изрядно помятые, они очутились на просторной площади и вздохнули свободней. Большая звезда совершенно скрылась за горизонтом, на небе проступили другие звезды, далекие, почти не дающие света, потом выплыл узкий белый серп, от него полилось холодное тусклое сияние. Пришельцы видели, как неуверенно двигаются здешние жители. Для пришельцев же все было освещено самостоятельным светом — жилища, машины, жители испускали инфракрасные лучи, и двигаться в этом сиянии было ничуть не труднее, чем днем. Даже легче. Не было зноя, постепенно смолкали оглушительные звуки, еще недавно наполнявшие узкие проходы между домами: голоса, грохот машин, стук, лязг, рев бессмысленно громкой и дисгармоничной, по мнению пришельцев, музыки. Город затихал, жители все реже проходили по улице; вспыхивали и снова гасли прямоугольные прозрачные прорези в стенах жилищ.

На той стороне площади был сад — большой, полутемный, лишь линии неярких огней прочерчивали его главные дороги, а на боковых было темно. Жители города входили в сад, растекались во все стороны. Пришельцы, прячась в тени деревьев, двинулись вслед за самой большой группой жителей. Они попали в часть сада, огороженную со всех сторон какими-то странными плоскими предметами. Исследовав, они убедились, что это — искусно рассеченные на части стволы деревьев. Из деревьев были сделаны и длинные ряды сидений, заполнявшие все пространство между изгородями. Впереди, довольно высоко, белел прямоугольный экран.

— Как они любят углы! — вздохнул Младший, уже не раз испытавший на себе жесткость этих углов. Разве можно сравнить эти бездушные, холодные линии с нашей плавной закругленностью! Как ты думаешь, куда мы попали? — Над скамейками протянулся к экрану широкий сноп света, экран просиял, на нем проступили крупные знаки. Старший побоялся включить синтезатор, находясь в гуще здешних жителей, и смысл этих знаков остался непонятным для пришельцев. Но дальше пошли движущиеся картины, и пришельцы уже не отрываясь глядели на экран.

Изображение было плоским и черно-белым, звук тоже несовершенным и всегда слышался с одной и той же точки, все это выглядело древним и устарелым по сравнению с тем, что было для них привычным, — с объемным, пластическим движущимся изображением, к которому естественно присоединялись и звуки, и запахи, и осязательные ощущения, и это создавало полную иллюзию реальности всего происходящего на экране. Но здесь, в этом условном, плоском и бескрасочном изображении, тоже ощущалась красота подлинного искусства, и пришельцы сумели оценить эту красоту, хотя главное, ради чего они так внимательно приглядывались к поступкам и взаимоотношениям героев, была не тяга к прекрасному, а жажда познания.

Они до конца просмотрели один фильм, остались на другой и вышли, чувствуя, что мозг их переполнен противоречиями и сложными впечатлениями. Им даже не хотелось сразу выбираться из города, такого мирного сейчас, тихого, спящего и уже более понятного, чем днем. Они расположились под кустами, на упругой холодной траве неподалеку от темной боковой дорожки.

— Да, это очень сложная цивилизация, и им трудно, невероятно трудно продвигаться вперед, уходить от страшного наследства, оставленного им жестокой природой планеты. Неудивительно, что они сотканы из противоречий… — говорил Младший.

— Тем более они заслуживают изучения, — сказал Старший.

— Только изучения? Неужели мы не вправе им помочь, хоть немного?

— Не вправе. Ты же знаешь, что это запрещено — вмешиваться в естественный ход развития цивилизации. И вообще ты слишком импульсивен. От этого тебе надо избавиться. Ведь недавно ты ненавидел здешних жителей. Я это чувствовал.

— Это правда, — признался Младший. — Но ведь и для этой ненависти были вполне основательные причины, верно? Пока не поймешь, как они тут живут…

— Я не полюбил их и после того, как узнал нечто о их жизни. Они все равно слишком чужды нам. Но я ими восхищаюсь. Я понимаю, как им трудно. Менее сильные сломились бы под гнетом таких обстоятельств, а они идут вперед — оступаясь, падая, разбиваясь в кровь, снова поднимаются и идут. И это мне кажется достойным восхищения. Я верю, что они добьются победы над собой, избавятся от этих жестоких, губительных противоречий.

— Вероятно. У них могучие жизненные силы, — задумчиво сказал Младший. — Если б нам такие… впрочем, нам они, пожалуй, и не нужны.

— Сила рождается в борьбе с препятствиями. Счастье, что нам не пришлось вырабатывать в себе такую поразительную сопротивляемость, такое уменье приспосабливаться к обстоятельствам.

— Да. Ты помнишь этого, который отказывался от пищи и совсем ослабел? Ведь они должны есть три раза в сутки. А он не ел несколько суток — и остался жив.

— Но ведь то, против чего он протестовал, теперь не существует, правда? — спросил Старший. — Это, по-видимому, исторический фильм? Или его показывают тайно, по ночам?

— Нет, я не чувствовал напряженности и страха у тех, кто нас окружал, — возразил Младший. — Они волновались только потому, что разделяли чувства этого героя фильма. Очевидно, этот режим правления уже ушел в прошлое. Да и одеты артисты не так, как одеваются теперешние жители. Как называли главного правителя? Тсаар, кажется? Ну, вот, этот Тсаар уже безусловно не существует. Но зато война… помнишь эти страшные сцены в первой картине? Какая ужасная, изощренная техника взаимоистребления! Трудно поверить, что это придумали разумные существа…

— Только разумные и могли это придумать, — тихо сказал Старший. — Так ты думаешь, что эта самая война может повториться?

— Да. Я ощущал излучения психики окружающих — очень многие были встревожены. Они испытывали страх. Эта опасность не миновала.

— А ты понял, какова причина этого странного явления? Что это — эпидемия?

— Нет. Я не понял. Возможно, эпидемия. Хотя — вряд ли. Но это надо решить. Ведь если это болезнь, мы должны вмешаться, правда?

— Да, конечно… — Старший помолчал. — А ты уже совсем отказался от своего мнения, что здешняя цивилизация органически включена в круговорот взаимоуничтожения? Ведь с этой точки зрения легко объяснить возникновение войны. Можно даже предположить, что война должна вестись постоянно, то затихая, то обостряясь. Это более логично, чем эпидемия. И тогда нам нельзя вмешиваться.

Младший долго раздумывал. На этот раз Старшего не утомлял контакт с ним — это были не взрывы стихийных эмоций, а напряженная, ритмическая работа мысли; общение с этой ясной и строгой сферой разума было радостным.

— Ты прав, я слишком поддаюсь эмоциям, — сказал наконец Младший. — От этого мне следует избавляться. Но сейчас я постарался восстановить по порядку свои впечатления от этой планеты и согласился с предположением, высказанным тобой еще вначале. Да, они включены в круг убийств от рождения каждого индивидуума, от начала любой генетической ветви. И им очень трудно разомкнуть этот круг. Но они — может быть, пока лишь лучшие из них — силой мысли и сознательной воли стараются его разомкнуть. И их искусство тоже направлено против убийства, против злой воли, против насилия.

— Искусство тебя и убедило?

— Да, прежде всего искусство. Ведь их мы знаем слишком мало.

— Да, слишком мало. А что, если искусство отражает лишь несбыточные мечты избранных… или нет, не избранных, а отщепенцев? Тех, которые чувствуют себя безнадежно одинокими среди массы, грубой, толкающейся, вечно куда-то спешащей, одурманивающейся ядами, чтобы получить иллюзию счастья?

Младший опять долго молчал.

— Ты проверяешь, насколько обдуманно я говорю. Ты имеешь на это право — я рассуждал легкомысленно и запальчиво, впадал в крайности. И ты повторил одну из стадий моего размышления о здешней цивилизации. Да, я вспомнил тех, на берегу реки, и подумал, — а что для них искусство? Но потом я припомнил других, — тех, кто смотрел вместе с нами на экран. Их было гораздо больше, и для них искусство было живым и необходимым. Нет, такое страстное и уверенное в своих целях искусство и не могло родиться отдельно от жизни всего общества.

Они услышали легкие, неторопливые шаги и увидели два светящихся странных силуэта у входа на боковую дорогу.

— Я включу психосинтезатор, — сказал Старший, забираясь в гущу кустов. — Поставим еще один опыт. Последний. Нам уже пора возвращаться.

Светящиеся силуэты приблизились. Возможно, пришельцы успели уже привыкнуть к здешним жителям, во всяком случае эти двое не казались им грубыми и неуклюжими, несмотря на высокий рост и странную, неустойчивую конструкцию тел. Они сели на скамью, и пришельцы опять с невольным удивлением отметили, как складывается, сгибаясь в различных местах их тело, словно его части укреплены на шарнирах. И все-таки теперь пришельцы улавливали в этих странных движениях своеобразную грацию, четкий ритм. Но первые же слова, которыми обменялась эта пара, заставили пришельцев прильнуть к синтезатору.

— Война! Все война натворила!

— Если б мой отец вернулся с войны, все было бы иначе…

Старший, ловя их излучения, понял, что они молоды, полны сил. И что они влюблены друг в друга. Он уже заметил, что разумные существа на этой планете двуполы, и сделал заключение, что двое, сидящие на скамейке, принадлежат к разным полам; они различались по очертаниям и голосам. Старший, сопоставив известные ему факты, стал мысленно называть того, кто повыше, покрепче и говорит на более низких нотах, — «Он»; второе же существо, меньше ростом, плавное и легкое по очертаниям, с певучим высоким голосом, получило наименование «Она».

— Но теперь войны не будет. Люди все-таки стали умнее, — сказала Она.

— Кто знает! А вот некоторые считают, что люди ничуть не меняются, даже по сравнению с древними временами. Или меняются, но несущественно и не в лучшую сторону.

— Это реакционеры говорят.

— Ну, почему реакционеры? Я сам иной раз посмотрю на какого-нибудь пьяницу, лодыря, хулигана и подумаю: такие всегда были, есть, а может, и будут.

— А как же тогда коммунизм?

Пришельцы были поражены. Там, у реки, им казалось, что психосинтезатор работает нечетко, что строй мыслей и речи здешних жителей для него слишком сложен. А теперь он почти не пропускал слов. Труднее всего пришлось с расшифровкой того, что сказал Он о людях, которые были, есть и будут. Синтезатор перевел: «Нехорошие существа» и добавил: «Но по разным причинам. Один ничего не хочет делать, другой очень злой и совершает нехорошие поступки, третий что-то нехорошее пьет».

— Видишь! — сказал Младший, имея в виду сцену на реке. — У них есть неодобрительные обозначения для таких поступков.

Вопрос, заданный ею, синтезатор сначала тоже расшифровал неточно: «А как же общее благо?», и лишь потом в ходе разговора, добавил: «Речь идет, очевидно, об идеальном общественном строе, который вскоре должен утвердиться на всей планете». Но в общем он прекрасно справлялся с трудностями и чем дальше, тем лучше.

«Это потому, что их психика настроена на более высокий лад, приближающийся к нашему уровню», — подумал Старший, а Младший тут же сказал это вслух. Они попытались выяснить по деталям разговора, кто такие эти ночные собеседники. Младший думал, что ученые, но оказалось, что это совсем молодые люди, они лишь совсем недавно избрали свою, будущую профессию и теперь изучают ее. Она в дальнейшем будет учить детей, а Он — строить дороги и мосты. Но для этого им еще предстоит долго учиться. А сейчас наступил перерыв в учебе на жаркое время года, и они приехали в то место, где они родились и где живут их родители.

— Послушай, ведь похоже на то, что это совсем обычные, ничем особенно не выделяющиеся представители разумной расы! — сказал Младший.

Старший согласился: да, должно быть, это так. И тогда Младший продолжал:

— Теперь ты веришь в то, что они разомкнут круг ненависти и убийства? Что они поднимутся на высшую ступень развития?

Он и Она сидели, взявшись за руки. Их лица были обращены к далеким звездам, еле мерцающим сквозь плотный слой атмосферы.

— Скоро-скоро, — переговаривались они, — через год-два, ну, в крайнем случае, через пять лет начнутся полеты на ближние планеты… А потом — к дальним звездам… Этого мы с тобой, пожалуй, и не увидим. Но вот на Луну и на Марс я бы хотел слетать… И слетаешь. Что там — дороги и мосты не понадобятся? А вот у меня с этой точки зрения специальность плохая… Ну, и тебе найдется там дело, если уж все наладится… А хорошо бы… Да…

Старший дал знак, и они стали понемногу отодвигаться от скамейки, на которой сидела влюбленная пара. Выйдя за ограду опустевшего парка, они включили ланти и понеслись над городом, тихим, уснувшим, пригасившим огни. Они торопились добраться к холму, на котором спрятана их маленькая патрульная ракета: запас дыхательной смеси у них был на исходе, а возиться с синтезированием ее из окружающей среды не имело смысла.

— Сюда надо будет еще вернуться, — задумчиво проговорил Младший. — Изучить все получше, — тут ведь много интересного и совершенно необычного.

— Конечно, мы так и доложим Главному, — ответил Старший. — Надо будет установить с ними контакт — с целью обмена опытом.

— Да, не с целью помощи. Я ошибался. Они в ней не нуждаются.

Городские огни постепенно тонули и таяли в сумраке. Некоторое время на горизонте виднелось рыжеватое зарево — отсвет этих огней на облаках — потом и оно исчезло. Ланти плавно огибали холм.

— Не нуждаются, — повторил Старший. — Они сильные, они сами справятся со всем этим…

Он показал вниз. Там бесшумно и стремительно пролетала большая птица с круглыми, ярко сверкающими глазами. Сложив крылья, она рванулась вниз, и пришельцы с отвращением и жалостью услышали крик, полный боли и ужаса, — предсмертный крик какого-то несчастного существа.

— Да, они справятся… Но поработать им придется как следует. Не так легко перестроить то, что идет из сокровенных глубин психики, из законов жизни на всей планете. Трудно им будет, очень трудно…

За истекшие сутки в районном городе N не произошло ничего примечательного. Грузовик столкнулся с автобусом, но человеческих жертв не было; любители выпить на свежем воздухе отправились по случаю выходного дня на речку, там учинили драку, маляру Никифорову И. Н. разбили голову, а он наврал в поликлинике, будто сверзился с чердака, и получил бюллетень как за несчастный случай. У гражданки Сидоровой Л. 3., проживающей по улице Космонавтов, дом четыре, украли со двора две пары мужских кальсон, трикотажных, развешенных с целью просушки. Это и все, что было зарегистрировано в протоколах милиции, — для выходного дня очень и очень скромно.

Правда, были еще и случаи, незарегистрированные в протоколах, но им никто не поверил. Может, ничего этого и не было, просто врали люди от нечего делать.

Так, пенсионер Малашкин В. Ф., которого во дворе звали «дотошным дедом» за его неугомонную любознательность (кое-кто применял и более сердитые определения), клятвенно утверждал, что, выйдя под вечер прогуляться на главную улицу города, проспект Юрия Гагарина (прежнее название Кузнечная, она же Губернаторская), он стал свидетелем необычайного явления. А именно, по проспекту, в густой толпе гуляющих нахально толкался невидимка. И его, Малашкина В. Ф., этот самый невидимка тоже толкнул, но не больно, а так как-то, вроде он весь из надувной резины. Был это даже не совсем невидимка, поскольку от него виднелись отдельные части, но как-то смутно и враздробь. Он, Малашкин В. Ф., хотел поймать невидимку, но зная до чего изнахалилась молодежь, побоялся, что за свои же справедливые действия получит невидимо по загривку, а потом иди и доказывай, как и что было. На вопрос «При чем же тут молодежь?» пенсионер Малашкин В. Ф. ответил, что кому же, кроме молодёжи, придет в голову изобретать невидимость. А этим тунеядцам чего только в голову не придет, поскольку полезным трудом и спортом они не занимаются, живут в отрыве от коллектива, и невидимость им вполне свободно сможет пригодиться для преступлений. На этом тезисе его прервал представитель домкома Лукьянов К. П. и сказал, что такое огульное охаивание нашей молодежи приветствовать нельзя. Кроме того, Лукьянов К. П. дал понять, что он, вообще, не верит ни одному словечку из того, что тут нарассказывал пенсионер Малашкин В. Ф., и что невидимки — это антинаучная выдумка. Присутствовавшие при этом диспуте в кулуарах выразили мнение, что старик совсем уж заврался, склероз его одолевает, но с таким склочником надо поосторожней, и Лукьянов К. П. напрасно полагается на то, что он полковник в отставке и ордена у него есть, потому что старик и не такие орешки раскусывал, а уж теперь он раздобудет фактики про полковника и будет писать и в газеты и в домком, и в парторганизацию, и лучше бы от греха подальше.

А фотолюбителей Колю Пехтерева и Валерика Чайкина даже друзья насмех подняли — такую чушь плели ребята. Уверяли они, что делали снимки на свежем воздухе возле реки и на одном из кадриков, когда его проявили, вдруг оказались какие-то чудища вроде осьминогов, притаившиеся за кустами. Коля и Валерик стояли на своем твердо, но доказать ничего не могли, потому что кадрик этот они вырезали из ленты и побежали показывать учительнице Клавдии Сергеевне, а по дороге каким-то образом умудрились его выронить. И так уж больше не нашли, хоть прочесали весь путь от Колькиного чердака до крылечка Клавдии Сергеевны. Может, ветром куда унесло. А жаль — это все же, как ни говори, было вещественное доказательство, не чета старческой болтовне о невидимках.

Студентке второго курса пединститута Гале Свиридовой подруги тоже не поверили, хотя она говорила вовсе не об осьминогах и невидимках, а о Вите Шевцове, в существовании которого никто и не думал сомневаться. Но Галя заявила, что, по ее мнению, Витя очень толковый и содержательный парень, а подруги, как назло, считали его пустозвоном и морально неустойчивым субъектом.

Когда Галя попробовала отстоять свое мнение, подруги ехидно заметили, что у Витьки, действительно, внешность впечатляющая и осведомились у Гали, не влюбилась ли она в Витьку: не она, мол, первая, не она и последняя. И хотя Галя немедленно и горячо опровергла это предположение, подруги ей не поверили.

Но это, пожалуй, и происшествием назвать трудно…

Журнал «АНГАРА», № 4 за 1968 г.