Один в поле

Лаан-Тин, подёрнув зрачок защитной плёнкой, чтобы не ослепил яркий свет, поднял зрительный придаток к небу. Вслед за ним — то ли сам по себе, то ли уловив намерение Лаан-Тина, — на дневное светило посмотрел и Лаан-Зот.

Солнце ещё только-только поднялось со стороны Большой Воды, но жар уже набирал силу. Ночной иней таял на траве, собираясь мелкими капельками. Влага приятно холодила тело Лаан, и оно двигалось легко и быстро, ловко пробираясь между камнями и перекидываясь через овраги, оставив поселение далеко позади.

«Будет хороший день, — мечтательно передал Лаан-Зот. — Очень хороший».

Лаан-Тин отправил родственному разуму своё согласие.

Их переговоры быстро распространились по остальным отросткам, и тело Лаан остановилось. Отростки разумов вытянулись и тоже воззрились на небо. Лаан-Лю вспомнил строчки из старой песни и мысленно продекламировал их:

Ааан-Дэ печально подумал: в этой песне вся суть взаимоотношений компаньонов. Они нужны друг другу только потому, что нужен хоть кто-то. А если подсадят кого-то вместо прежнего, остальные не очень-то и расстроятся. И вскоре забудут о том, кто исчез. Лаан-Дэ всегда был пессимистом, и ему не раз уже намекали, что, если он будет портить настроение остальным, отсадка не за горами. А он уже поменял три базовых тела и нигде не смог ужиться с другими разумами. Но Лаан-Дэ тем не менее продолжал гнуть свою линию.

С ним заспорил Лаан-Лю. Он ответил, что это всё глупости, нужно думать прежде всего о компаньонах. Ведь если те вдруг исчезнут, что будет делать одинокий отросток разума? Остальные, заслышав это, вздрогнули в ужасе, и трепет пробежал по базовому телу Лаан.

Лаан-Кан, ответственный за него, сурово приказал не отвлекаться и направил тело дальше, к холмам. Отростки ещё немного пообсуждали песню, пожурили Лаан-Дэ, поиграли в игру «угадай, какое тело загадано», а потом замолчали, иногда лишь лениво перебрасываясь мыслями.

Их ждал обычный рабочий день.

Базовое тело Лаан идеально подходило для шахтёрской работы. Вытянутое, без лишних бугров, гибкое — оно прекрасно помещалось во всех проходах. А когда приходилось пробираться в небольшие углубления, отростки разума, расположенные на его упругой поверхности, пригибались, чтобы не мешать.

Лаан-Тин с детства мечтал стать разработчиком камней. Когда ему предложили присоединиться к компании Лаан, он был вне себя от радости. Их хорошо знали все, кто интересовался разработками: базовое тело побеждало на каждом местном соревновании на ловкость и силу, а отростки разума демонстрировали слаженность работы и понимание друг друга с полумысли. У них как раз освободилось место — старого Лаан-Фаба по его просьбе пересадили на тело престарелых, — и Лаан-Тин получил возможность заняться любимым делом. Разумеется, до того, как ему дали окончательное разрешение на подсадку, молодой отросток разума прошёл массу сложных экзаменов, в том числе и по мысленной совместимости. Он выдержал их с честью.

Компаньоны оказались очень разными: мечтательный Лаан-Лю, который в свободное время придумывал всевозможные истории; пессимист и брюзга Лаан-Дэ, вечно ноющий и предсказывающий беды; ответственный и надёжный Лаан-Зот, просчитывающий всё наперёд; опытный и мудрый Лаан-Кан, без которого тело Лаан было беспомощным; отзывчивый Лаан-Шани, готовый всегда помочь и поддержать. Лаан-Тин был самым молодым и неопытным из них, но быстро учился и с гордостью замечал, что компаньоны постепенно стали относиться к нему как к равному.

Сегодня им предстояло разработать одно весьма интересное скопление породы. Судя по народным приметам и показаниям приборов, здесь могла пролегать жила канита. И без того достаточно редкий канит в последнее время активно использовали в работах по метаморфозам материалов, и учёные постоянно испытывали в нём потребность. Так что у компании Лаан была возможность помочь науке, да и прославиться за границами своего поселения.

Инструменты вгрызлись в камень — конечностями, державшими их, управляли Лаан-Шани и Лаан-Зот; Лаан-Лю отвечал за приборы, которые отслеживали ход жилы, Лаан-Дэ руководил фонариком, а Лаан-Кан двигал базовое тело.

Только Лаан-Тин оказался в стороне — причём в буквальном смысле этого слова. Его подсадили — то ли случайно, то ли так и было задумано и высчитано — чуть поодаль основного скопления отростков разума, ближе к задней части базового тела Лаан. И вот сейчас, когда все активно работали в штольне, он остался позади, пытаясь понять, чем заняться. Инструменты ему не полагались, поскольку он ещё плохо управлял конечностями тела, а помогать Лаан-Дэ и Лаан-Лю он не мог, так как находился слишком далеко.

Лаан-Тин заскучал. Ему было плохо видно, что происходит в штольне — пыль поднималась клубами, каменная крошка заставляла то и дело опускать на зрительный придаток плёнку. Дочерние разумы обсуждали, как лучше обогнуть проход, перебрасываясь только им понятными обрывками фраз.

Лаан-Тин обернулся ещё раз и взглянул на светило. Оно уже достигло середины неба. День перевалил за свою половину, а он пока ещё так и не пригодился.

Ему стало грустно, и он задумался: а нужно ли его присутствие сейчас вообще? Через несколько секунд дочерние разумы откликнулись: «Нет». Более того, его мысли пока даже мешают им, отвлекая от работы. Поэтому они будут не против, если Лаан-Тин немного вздремнёт. А вот на обратном пути пусть он поразвлечёт их какими-нибудь байками.

Лаан-Тин согласился и свернулся в углублении на теле Лаан.

Что-то вырвало его из сна — грубо, жёстко — и отозвалось болью во всем крохотном тельце отростка. Грохот оглушил его на какое-то время. Потом стало чуть тише, и Лаан-Тин начал озираться. Базовое тело, обмякнув — Лаан-Тин не ощущал ни одну мышцу, — бессильно валялось, раскинув конечности. Его покрывали пыль и каменная крошка.

Что-то произошло в штольне, пока он спал. Может быть, кто-то из разумов, управляющих конечностями с инструментами, ошибся, и сверло соскользнуло; может быть, в расчёты конструкции подпорок вкралась какая-то ошибка — этого было уже не узнать, потому что потолок обрушился, а следом обрушились поддерживающие его балки.

Сначала Лаан-Тин подумал, что оглох. Такое случалось — слуховые придатки отростков разумов были гораздо слабее, чем барабанные перепонки базового тела. Достаточно резкого и громкого звука, чтобы разум потерял возможность слышать на несколько дней. Но почему тогда он не принимает мысли остальных?

Лаан-Тин вытянулся, чтобы увидеть компаньонов.

И замер.

Лаан-Дэ, оторванный, валялся у противоположной стены. Лаан-Лю был размазан в кашу — лишь по бугорку, где пузырилось бесформенное месиво, Лаан-Тин понял, что это его компаньон. Лаан-Кан болтался измочаленный и поникший. Лаан-Зота нигде не было видно, и только прозрачная жидкость сочилась из того места, где он находился. Лаан-Шани бессильно обмяк и не подавал признаков жизни.

И тогда Лаан-Тин понял, что произошло.

Тело Лаан открыло рот.

И исторгло дикий вопль.

Отростки разумов не могли существовать по отдельности. Всю жизнь они проводили только в коллективе: в детстве — подсаженные на базовое тело, возглавляемое воспитателем; в зрелости — став полноценным членом телесного братства; в старости — пересаженные на тело престарелых доживали свой срок.

Разум не мог жить один! Просто потому, что это… это невозможно!

Это тишина. Это одиночество. Безумное, невозможное одиночество. Когда ты не чувствуешь ничью эмоцию, не можешь уловить ни одну мысль. Когда ты закуклен сам в себе и тихо сходишь с ума от этой невозможной самости.

Даже преступный разум отсадить в изоляцию от базового тела считалось немыслимой жестокостью. Нет, только нескольких, осуждённых за одинаковые прегрешения пересаживали на одно тело, — и уже потом их вместе отправляли в Овраг Изгнанных.

И вот теперь все они, разумы тела Лаан, мертвы.

Лаан-Тин был обречён. На смерть или на сумасшествие…

Он свернулся комочком на базовом теле и приготовился умирать. Было больно и одиноко. Пустота в голове и в эмоциях угнетала. Он не думал, не чувствовал — да и не существовал.

Так он лежал долго-долго.

Но смерть не приходила.

И тут Лаан-Тин испугался.

Он представил, что будет лежать так ещё день, потом ночь, потом ещё день — если, конечно, переживёт ночь. Один. Эти пустота и одиночество будут ещё длиться и длиться, длиться и длиться…

И Лаан-Тин решил убежать от них.

Ему ещё никогда не доводилось управлять телом. Это было право Лаан-Кана — самого старшего и опытного из всех разумов. Лаан-Кан хорошо знал все слабые и сильные стороны тела и в преемники готовил себе Лаан-Зота. Остальные разумы брали на себя конечности, но Лаан-Тин не умел даже этого.

Он совершенно не представлял, как можно управлять телом. Нет, конечно, как и все остальные разумы, он мог осознавать основные моменты — голод, выделение шлаков, болезнь… Но понять, насколько опасна та или иная болезнь, не умел. И теперь, конечно, не представлял, насколько обвал повредил тело Лаан. Может ли оно вообще двигаться?

Лаан-Тин прислушался к телу и ощутил боль. Она крылась где-то в глубине и опоясывала спиралью. Это было хорошо. Наверное. Болит, значит, живое.

Он сам не понял, как ему это удалось. Неимоверное напряжение, которое отдавалось болью даже в таких местах, о которых он до этого времени и понятия не имел, стало платой за то, что тело Лаан сейчас переместилось немного.

Лаан-Тин смог взять на себя только двигательные конечности. Он не сумел — а точнее, не рискнул — связаться со зрением и слухом тела Лаан, и поэтому оно ползло как-то боком, то и дело сбиваясь с пути. Но хотя бы ползло!

Лаан-Тин вытянулся и взглянул на небо. Ему даже не пришлось подёргивать зрительный аппарат плёнкой — дневное светило висело практически над Большим Горным Хребтом и постепенно тускнело.

Нужно было спешить.

Вот-вот наступит ночь и ударит мороз. Он окутает мир белой пеленой, заставит траву скрутиться в трубочки и втянуться в почву, а потом выморозит её до состояния твёрдого камня. Ночью нельзя выходить из поселения. Ночью телам, не защищённым специальными тёплыми чехлами, грозит смерть.

Захотелось есть. Это очень плохо. Базовое тело не должно испытывать голод в условиях быстро падающей температуры. Лаан-Тин видел таких, кто забыл или не успел поесть: их показывали, когда готовили к подсадке, на курсах теловодства. Все они были мертвы.

Странно, но теперь умирать почему-то не хотелось.

Нужно было срочно найти еду.

Лаан-Тин огляделся. Зрительные аппараты отростков разума, как и слуховые, были, конечно, несовершенны по сравнению с такими же у базового тела. Но Лаан-Тин не рисковал брать основное зрение на себя. Во многом потому, что опасался не справиться, а во многом потому, что это было место Лаан-Кана. А ему так хотелось думать, что Лаан-Кан ещё жив, только почему-то молчит!

Лаан-Тин поднял голову — голову базового тела. На ветке дерева кару висел спелый тамбукт — ярко-жёлтый фрукт. Обычно от него ещё исходил сильный терпкий запах, но сейчас, без обоняния, о нём можно было только догадываться. Лаан-Тин знал, что тамбуктами в качестве поощрения кормят данданов — экзотических домашних животных, передвигающихся на двух конечностях и живущих отдельными разумами. Если этот фрукт едят данданы, может быть, он подойдёт и телу Лаан? В любом случае выбирать не приходилось. Умрёт ли тело Лаан от голода, холода или отравится — конец один.

Лаан-Тин бросил тело вперёд, к дереву. Из-за голода уже нарушились связи между отростком разума и базовым телом, поэтому оно несколько раз промахнулось мимо ствола.

Залезть на дерево уже не было сил. Да Лаан-Тин и не помнил, чтобы базовое тело когда-нибудь карабкалось куда-то. Для шахтёров и подобных им — длинных, мягких, ползающих — существовали подъёмники, лифты и горки. В крайнем случае — низкие и широкие ступеньки. Но дерево?

Лаан-Тин изогнул отросток разума, стараясь охватить зрительным придатком как можно большее пространство вокруг себя. Если он не может добраться до фрукта — вдруг получится спустить его к себе?

Ветка. Обломанная, крепкая, длинная. Подойдёт.

Лаан-Тин ещё не владел мелкой моторикой, поэтому долго бестолково тыкался конечностью в почву, то зацепляя ветку, то промахиваясь. Наконец ему удалось, растопырив хватательную часть, сжать её. Потом он заставил базовое тело приподняться, перенеся его вес на заднюю часть. После чего он вытянул вверх хватательную конечность, следя за тем, чтобы ветка торчала вертикально, не перевешивая, не скашиваясь — и конечно же не выпадая из захвата. Никогда ещё ни одному отростку разума не приходилось в одиночку контролировать сразу несколько действий базового тела. А ещё думать! Ведь Лаан-Тин мысленно проговаривал каждое своё действие! Конечно, его мысли от этого непосильного напряжения скукожились, сузились, превратившись в бедные и простые отрывистые слова, но они были.

Ткнуть. Мимо. Пододвинуться влево. Ещё. Слишком сильно, не рассчитал, ударился о ствол. Ещё чуть потянуться. Ткнуть. Не так сильно, можно порвать кожицу фрукта. Ещё раз ткнуть. Нет. А если повернуть ветку вот так и не ударить, а прижать к боку и повести в сторону. Упал. Наконец-то тамбукт упал. И даже не лопнул. Это очень хорошо.

Лаан-Тин взял на себя руководство органами потребления пищи. До этого, как и другие обычные отростки разумов, он мог только ощущать вкус — теперь же ему была доступна вся палитра. Базовое тело, конечно, обладало кое-какими инстинктами — и пищеварение относилось к ним. Но оно не могло само жевать и глотать.

Всё это предстояло научиться делать Лаан-Тину.

Сырой и сочный тамбукт был совсем не похож на аккуратненькие брикеты, которые они всегда ели. Да, конечно, когда-то, тысячелетия назад, их предки ели что придётся — в том числе даже и падаль. Именно так они смогли выжить и стать доминирующим видом на планете.

Теперь это предстоит сделать их потомку.

Лаан-Тин напряг мышцы и высунул языки. Так, левый реагирует на температуру, а правый — на вкус. Скорее всего, степень съедобности определяется вкусом. Значит, надо засунуть левый язык обратно. Засунуть удалось не очень хорошо, язык болтался во рту и мешал жевать.

Кожица тамбукта была… колючей? и чуть… горьковатой? Может быть, в этом повинна грязь, в которой фрукт изрядно вымазался, когда упал с ветки. А может быть, кожица и так была несъедобна. Как бы то ни было, её лучше ободрать.

Обдирал Лаан-Тин её той же веткой, на этот раз держа горизонтально и скребя толстой и шершавой корой. В какой-то момент он удивился тому, что уже держит её ловко и крепко, словно несколько лет учился управлять хватательными конечностями, но тут же отвлёкся от этой мысли, гонимый голодом и наступающим холодом.

Наконец кожица лопнула, обнажив перламутровую мякоть.

Лаан-Тин коснулся её сразу двумя языками.

Это было… необычно: «Это необычно и странно! — просигналил Лаан-Тин другим разумам. — Это…»

Тут он вспомнил, что никого нет. И отчаянно вгрызся в пищу — лишь бы снова забыть об одиночестве. Забыть о том, что никого нет.

Лаан-Тин прислушивался к желудку. Ощущения были новыми, но не сказать, что неприятными. Не сытость, ещё нет. Но что-то тёплое разлилось по телу.

И да, ему стало явно намного теплее.

Мир вокруг него менялся — медленно, неуловимо, приобретая цвета, звуки, запахи. Лаан-Тин не замечал этого, не отмечал моменты, когда происходили эти изменения, он просто понимал, что вокруг него что-то не то. Не так. Или же наоборот — то итак? Свет стал другим, цвета иными, даже почва, почва, по которой он так упрямо полз, и та была уже… новой. Он дышал этим изменённым миром, пил его и менялся и сам. Его мыслеречь теперь текла плавно и полноводно, не запинаясь о чужие мысли, не вихрясь водоворотами вокруг чужих эмоций. Наверное, это было… неправильно. Вероятно, это было… плохо.

Но это было неожиданно прекрасно.

Лаан-Тин рывками бросал тело вперёд, подтягивал всё более и более теряющий чувствительность хвост и снова бросался вперёд. Он понимал, как это выглядит со стороны — странно и глупо одновременно. Но сейчас ему было нечего терять.

Точнее, нет, нет — есть что терять, разумеется, есть! Себя и тело Лаан. Двигаться!

И пусть он один, пусть все мертвы.

Но у него сейчас есть он.

И тело Лаан.

Он двигался вперёд, отчаянно цепляясь за жизнь, — как, наверное, до него не цеплялся никто. Он не был больше отростком разума, который мог жить только на базовом теле в окружении сродных ему. Нет! Он стал существом, похожим на животных, на растения. Он окунулся в новый, неизведанный и такой большой мир и теперь не хотел терять его. Не желал терять себя из этого мира.

Он хотел жить, и он вырывал эту жизнь для себя.

Только для себя.

Когда светило уже практически ушло за Большой Горный Хребет, угасающим взором он увидел спешащие к нему базовые тела и шевелящиеся на них отростки разумов.

А потом на зрительный придаток опустилась плёнка.

И наступила темнота.

— Есть два варианта, — сказал лекарь, потирая горловой мешок отростком мелкой моторики. — Первый — мы пересаживаем вас к другому базовому телу. Мы уже тут провели кое-какие переговоры, и тело Зави примет вас с удовольствием. К процедуре пересадки можно будет приступить завтра с утра.

— А второй? — спросил Лаан-Тин. Тело Лаан было завёрнуто в лекарские тряпки и пахло снадобьями.

— Второй — оставить вас на теле Лаан и постепенно подсадить туда другие отростки разумов. Только это получится не сразу. Тело Лаан сильно повреждено, ему понадобится несколько месяцев на восстановление. А вас нельзя оставить на нём одного — всё равно придётся подобрать временное. Так почему бы и не постоянное?

Лаан-Тин вытянулся изо всех сил, чтобы оглядеться.

— Ну так что? — повторил врач.

Лаан-Тин задумался.

— Ну так что? — нетерпеливо повторил врач.

Лаан-Тин смотрел на тело.

Смотрел на себя.

— А можно ко мне… никого не подсаживать? — спросил он. Голос странно смодулировал.

Глазные аппараты лекаря увеличились в размерах. Его отростки разума зашевелились, вытягиваясь вперёд, чтобы получше разглядеть странного пациента.

— Нам кажется… — неуверенно сказал лекарь. — Нам кажется, что у вас что-то произошло с оценкой реальности. Надо пригласить специалиста по мозговым болезням отростков разума…

— Нет! — воскликнул Лаан-Тин. — Нет! Погодите! Поймите… я привык уже. А вы… вам будет полезно! Изучить, как существует отросток, когда он один!

Лекарь думал и советовался с отростками очень долго, прежде чем они все пришли к единому решению:

— Пожалуй, в этом есть определённый здравый смысл… — наконец сказал он.

— Есть, — кивнул Лаан-Тин. — Есть.

Лаан-Тин смотрел в окно на надвигающуюся ночь.

И за мгновение до того, как иней подёрнул всё белым, понял.

Нет больше Лаан-Тина и базового тела Лаан.

Есть только он.

Лаан.

Весь.

Целый. Родившийся в этот день.