Одиннадцать камней (СИ)

Интерлюдия. О камнях и ярких красках

1.

Детские воспоминания Алана очень сумбурны. Он вряд ли сможет оживить черты лица матери в своей памяти, но зато он хорошо вспоминает тот день, когда она схватила его за плечо сильнее, чем следовало бы, и крикнула.

— Я только вчера подшила эту рубашку! И вот, смотри, — она указала пальцем на его плечо, на темно-серой рубахе появилась дыра, ее окружали белые нитки, — шов снова разошелся!

Алан не был виноват, что рос намного быстрее других детей. Из одежды он вырастал стремительно, а денег у них было очень мало. Землянка на краю деревни служила их домом, а из украшений внутри их хижины были только искусно разрисованные яркими красками бивни мамонта.

Это другое воспоминание, которое улеглось в памяти мальчика о доме. Как он пытается обхватить руками огромные бивни, висевшие высоко над стеной. Не так уж и высоко, на самом деле, ведь стены землянки едва были выше маминого роста, а Алан уже успел порядочно подрасти, чтобы достать до этого кусочка яркости в сером доме. К сожалению, их знакомство продлилось не долго. Мать схватила его за спину, сняла с опасно качающегося стула и как следует отшлепала. Сначала Алан очень расстроился и даже разозлился, но вдруг услышал, что мама плачет. С тех пор он старался обходить стороной это украшение, потому что понял, что эти бивни для нее очень много значат.

Конечно, у матери бывало и хорошее настроение. В эти моменты они сидели у теплого костра, а от нее пахло медом. Женщина любила рассказывать о своих путешествиях. Разумеется, Алан не мог не верить во все эти схватки с медведями и с жуткими существами, живущих в пещерах. Женщина демонстрировала сыну шрамы на руках и животе с такой гордостью, с какой никогда не относилась к Алану.

— Эти бивни я добыла в землях мифов, далеко на западе. Это был мой первый мамонт, которого я убила, — подняв голову на единственное украшение в их доме, пробормотала женщина. — Конечно, это не только моя заслуга. Остальным из нашей группы досталась шерсть или вкусное мясо. Но своим трофеем я тоже горжусь. Жаль, что рано или поздно придется его продать, как и броню и мой меч.

Его матушка была необычной женщиной, Алан твердо знал это. Наверное, поэтому на рынке в деревне все сторонились их, когда они приходили закупиться едой.

— Вали назад в свои горы, или где живут эти мерзкие существа. И сына своего забирай, — шепнул кто-то злобно однажды им в спину.

Алан втянул голову в шею и зажмурил глаза, потому что он почувствовал, какой гнев в этот момент обуял маму. Женщина резко развернулась на месте, и метнулась к человеку, который обронил эти слова. Несмотря на то, что говорящим оказался мужчина почти на голову выше матери Алана, она схватила его за грудки и приподняла над землей.

— Возьми свои слова назад, деревенщина, иначе я вырежу твой язык!

Люди начали окружать их, и Алан в панике стал искать место, где можно спрятаться. Его мать была сильной, но он прекрасно знал, что в гневе она может ударить и его, если он попадется под руку.

Мальчик как раз юркнул под какой-то прилавок с мясом, когда толпа начала выкрикивать разные нелицеприятные слова, каждое из которых больно врезалось в грудь. Он боялся маму, и все-таки любил, не смотря на то, какой она иногда бывала злой и ломала мебель.

— Дикарка!

— Уходи! Мы тебя нанимали, чтобы ты убила местную стаю волков, а не жила в нашей деревне!

— Твое чрево отравлено, как и твой рассудок!

Женщина толкнула первого обидчика на землю, затем развернулась и молча ушла прочь от деревенских жителей, будто слова ничуть не ранили ее. Алан невольно вспомнил шрамы на ее теле, но сейчас ему казалось, что ей в тот миг на рынке было куда больнее, чем когда она получила шрамы.

Она резко выдернула сына из-под прилавка и, бросив короткое «Идем», увела его прочь с рынка.

А вечером того же дня она собрала все свои скромные пожитки, сняла со стены бивни. На молчаливый вопрос сына она бросила:

— Я рождена не для того, чтобы стать деревенщиной и перебираться с каши на хлеб. Мое призвание — путешествия и охота.

Затем она села перед ним на колени, но Алан не смог разглядеть ее лица из-за пелены слез перед глазами.

— Я бы отвела тебя к твоему отцу, но я поклялась, что при следующей нашей встрече убью его. А великаны ценят клятвы. И у тебя слишком большое сердце Алан, но сам ты еще мал. Я не возьму тебя собой. Не хватало еще, чтобы ты увидел, как твою мать растерзает медведь.

Она засмеялась, но Алан чувствовал в ее голосе слезы.

2.

Листва пожелтела, затем пришел снег, а после мир наполнился звонкими ручьями воды. И все это время Алана не покидала надежда, что мать вернется за ним. Но пока он коротал время у окна приюта, вглядываясь в серую даль.

Алан был самым высоким ребенком в приюте, и у него были огромные кулаки, но мальчик ни разу не использовал их для того, чтобы кому-то сделать больно. А шансов выпадало много — другие дети окружали его и смеялись над ним, а когда поняли, что тот не может защищаться, стали бить палками для игры в камушки.

Воспитатели никогда не защищали его и смотрели с отвращением. «Дуан-расо» пренебрежительно сказала самая старшая с седой косой и плюнула ему под ноги.

Для детей такое прозвище было слишком сложное, поэтому его обзывали просто «Камнем», хотя, казалось бы, почему это должно быть обидным? Наверное, потому что этот камень было очень легко побить палками и оставить лежать на холодном полу, трясущимся от страха.

Когда его били, Алан закрывал глаза, и представлял, как его мать дерется с медведем или стаей волков, и ему становилось чуточку легче. Когда-нибудь она вернется за ним и накажет всех его обидчиков.

Но зима сменилась весной, а мама все не возвращалась, а ее образ стирался из памяти, как следы на снегу после бури. Он помнил только разукрашенные бивни мамонта, одиноко висевшие в их нехитром жилище на краю недружелюбной деревеньки.

А затем Алан понял, что мать уже никогда не вернется за ним, а значит ее больше не стоит ждать. И мальчик сбежал из приюта, принеся облегчение и для себя, и для всех. Как он думал, и, возможно, не был далек от истины.

Конечно, он не стал бы сбегать, если бы не знал, куда ему пойти. К счастью, отличную идею ему подала книжка, которую читала им воспитательница на ночь. Это была сказка о мальчике, сбежавшего из дома с цирком. Правда, в этой истории все кончалось плохо, даже страшно для неподготовленного ума ребенка — все актеры цирка оказались чудовищами, в конце и сам мальчик им стал, когда у него на лице вырос слоновый хобот. Все дети после этой сказки еще несколько дней с ужасом ощупывали свое лицо, боясь, что и у них вырастет хобот. Только Алану нравилась эта сказка, и у него появилась мечта.

Он был не против, если у него вырастет хобот, или шерсть покроет все его тело. Над ним и так смеялись, так что это изменит? Зато у него могла бы появится семья из таких же чудаков, как и он.

Подходящий цирк как раз пришел в их деревеньку поздней весной. Это был бродячий цирк, который вызвал восторг у всех ребят. Забавные клоуны, эластичные акробаты, удивительный мужчина, дышащий огнем и глотающий мечи. Но больше всего Алану в сердце запала девушка, в которую он сразу же влюбился.

Ее лицо было сильно разукрашено голубыми красками, и вблизи это особенно бросалось в глаза. Она была худенькой, бледной, но ее черные глаза были полны тепла и солнечного света. А когда она распустила свои великолепные кудрявые рыжие волосы, Алан впервые почувствовал в душе непередаваемое странное чувство, которому еще несколько лет не сможет найти объяснение.

Итак, она распустила волосы стоя в своей гримерке, а он наблюдал за ней из-за приоткрытой шторки шатра. Проникнуть в цирк поздним вечером после спектакля было несложно, даже с его ростом, который явно делал его старше лет на пять. С другой стороны, Алан уже хорошо научился прятаться, поэтому это не было проблемой.

Возможно, Алан как-то выдал себя. Девочка резко обернулась и с недоумением посмотрела на него.

— Мелкий, что ты тут делаешь?

Впервые его кто-то назвал «мелким». В действительности, он был примерно одного с ней роста. Но девочка сразу раскусила, что она старше незваного гостя на года три.

— Эй, — она окликнула его, когда он уже собирался сбежать. — Стой, ты кто такой?

Алан остановился и даже дыхание задержал, когда девочка подошла ближе. На ее лице после смытой косметики еще оставались следы, а еще виднелся град веснушек на коже. Свой ярко-голубой костюм она еще не сняла, и ее и без того яркие рыжие волосы казались еще красивее.

— Говорить не умеешь что ли? — хмыкнула девчонка, когда молчание затянулось. Интерес в ее глазах стал быстро угасать, и Алан поспешил ответить.

— Нет! Меня зовут Алан, — и глядя в ее черные глаза он добавил с надеждой. — Возьмите меня в цирк!

Девочка округлила глаза, а затем громко рассмеялась.

— Серьезно? Хочешь стать бродячим циркачом?

— Да. И пускай у меня вырастит хобот, я не боюсь, — твердо сказал Алан, и даже сжал кулаки для убедительности. Девочка засмеялась еще громче, схватившись за живот. Алан смутился. Он привык, что над ним все смеются, но неужели и она такая же, как и все?

Но, отсмеявшись, девочка ему улыбнулась.

— А ты забавный. Так тебя Аланом звать? Я слышала, что на древнем наречии это обозначает «камень».

Не успел Алан ответить, как кто-то крикнул снаружи шатра.

— Розамунд, что случилось?

Внутрь шатра заглянул мальчик примерно одного возраста с гимнасткой. Он был широк в плечах, едва уступая Алану телосложением, на нем был полосатый комбинезон. Алан вспомнил, что это был один из группы трех акробатов, которые играючи перекидывались тяжелыми гантелями.

— Ничего, Маркус, — широко улыбнулась Розамунд, затем кивнула головой в сторону Алана. — Кажется, еще один потеряшка хочет присоединиться к нашему цирку.

Если Розамунд от этого было весело, то на лице Маркуса ничего не отобразилось, кроме холода.

— Еще чего. Если потерялся, пускай валит в приют, — и скрестил руки на груди. Алан почувствовал неприязнь, исходящую от него.

— Ну ладно, тебе, Маркус, — девочка закатила глаза и подошла к нему поближе. — Может, на что-то сгодится. Эй, — она кивнула ему, не теряя на лице задорной улыбки. — Ты что-нибудь умеешь, кроме как проникать ночью в чужие шатры?

Ей было весело, но Алан чувствовал, что это было не издевательское веселье, которым его одаривали в приюте. Ей действительно было интересно. Но вот только Алан не знал, какой у него может быть талант.

Маркус быстро терял терпение, и он прыснул.

— Он что, немой? Или ему язык отрезали?

Розамунд легонько ткнула локтем его в бок, и вдруг подошла к Алану и взяла его руку. От этого прикосновения Алан почувствовал что-то новое. Кажется, его уже давно никто не трогал, если это не подразумевало тычки от обидчиков. А ее рука была мягкой и теплой.

— Вот, смотри какие у него большие кулаки. Наверное, сильный. Может, он подойдет труппе силачей?

— Еще чего! — возмутился Маркус. — Нас и так трое, и больше нам никто не нужен!

— Действительно, — кивнула Розамунд и обошла Алана кругом, внимательно рассматривая. Он застыл, боясь пошевельнуться. — А с животными ты ладишь?

Алан пожал плечами. Единственное животное, с которому ему доводилось общаться, была приютская собака, и она к себе никого не подпускала.

— А это идея, пускай убирает за животными, — усмехнулся Маркус. Розамунд осуждающе глянула на него, и он тут же поник.

— Я думаю, пускай Босс посмотрит на него. В конце концов, последнее слово всегда за ним.

Маркус хотел было переубедить Розамунд, но та была непоколебима. И уже через десять минут Алан стоял под цепким взглядом мужчины средних лет с выразительно подведенными глазами, странной прической, одет он был в броский блестящий костюм. И когда Алан уже ни на что не надеялся, тот кивнул.

— Посмотрим, может и будешь полезным. Кажется, ты нефелим, верно?

Алан сжался, не зная, что лучше ответить. Он глянул на Розамунд, та удивленно переглянулась с Маркусом.

— Нефелим? — переспросила девочка.

— Полукровка, — поправил себя мужчина, которого все в цирке звали не иначе, как Босс. — На этом можно сделать программу. Если людям понравится, ты останешься с нами, — он внимательно посмотрел на Алана, тот кивнул, еще не зная, на что соглашается.

Так Алан в пять лет сбежал из приюта и стал цирковым актером.

3.

Алан не жалел, что сбежал из приюта. В цирке у него началась новая жизнь, хотя многое оставалось прежним. Над ним смеялись зрители, когда он играл свою клоунскую роль. Всегда в его выступлении все сводилось к одному — актеры на сцене шутили и издевались над ним, а Алан делал вид, что не понимает их шуточек, улыбался обидчикам и никак не мог им ответить. Зрителей очень веселило, как глупый великан с добротой относился к тем, кто откровенно насмехался над ними.

За кулисами обстояло дело несколько иначе. Циркачи не очень любили Алана, но Розамунд не давала им как-то обижать гиганта. Все сводилось к редким колким шуточкам и холодным взглядам, а также с ним никто не хотел сидеть за столом. Никто, кроме Розамунд.

Она была его единственным другом. После спектаклей она всегда подходила к Алану и говорила:

— Сегодня ты отлично выступил. Зрители были от тебя в восторге. И Босс на тебя не нарадуется. Вот увидишь, придет день, когда зрители будут приходить к нам только ради тебя!

— Да, верно, — хмыкнул Маркус, который, к раздражению Алана, редко оставлял их с Розамунд вдвоем. — То-то я вижу, все в нашей труппе радуются такой перспективе…

Розамунд глядела на него своими черными глазами из-под нахмуренных бровей и отвечала.

— Не говори ерунды, Маркус. Каждый в нашем цирке талантлив и заслуживает свою минуту славы.

— Верно, — говорил парень, оглядывал Алана с ног до головы и с неохотой уходил, чувствуя на спине обжигающий взгляд Розамунд. Ему явно не хотелось спорить с циркачкой. И все-таки он бросал в воздух слова: — Минуту славы заслуживают акробаты, жонглеры… те, у кого действительно есть талант. А его достижение только в том, что он родился… великаном.

— Не слушай его, — вздыхала Розамунд, отворачиваясь от удаляющейся фигуры. Затем улыбаясь, глядя Алану в глаза. — Ты молодец!

Ее похвала была дороже всего, что было в жизни Алана. По началу он не понимал, чем заслужил ее расположения. Пытался искать подвох и ожидал удара в спину или насмешек. Но проходили месяцы, мальчик все лучше узнавал ее и понимал, что Розамунд простая и добрая. Она могла найти язык со всеми, и никого не было в цирке, кто не любил бы маленькую акробатку. Вот и Алан очень быстро полюбил ее.

Шли годы, роль Алана в цирке не менялась. Он все играл того же дурочка, но далеко не был им и в жизни. Сын великана прекрасно видел, что труппа цирка была разделена на две половины. Первая его тихо ненавидела, считала, что ему в цирке не место. Это было связано как с предрассудками, связанными с его кровью дуан-расо, но, в основном, труппа действительно считала, что его роль незначительна, и что он не должен быть равен акробатам, силачам и дрессировщикам, которые прилагают много усилий на тренировках. Вторая половина вообще не замечала Алана, или предпочитала не замечать, и о них беспокоиться не приходилось, в отличие от первой половины, которая нет-нет, да могла его как-то подставить. Сильнее всех старался Маркус, который всячески пытался поссорить его с Розамунд, единственным светлым пятном в жизни великана.

Но Алан терпел, всячески показывая Розамунд, что никогда не опустится до мести. Однако тайно великан со сценическим прозвищем «Камень» мечтал однажды проучить Маркуса. Вот только неискушенный цирковыми интригами Алан не мог придумать способа, чтобы отомстить недругу. А когда появлялись идеи, которые могут по-настоящему повредить здоровью соперника, он отбрасывал их, считая, что никогда не должен переступать эту черту. Не должен, ведь тогда Розамунд может возненавидеть его, и тогда Алан потеряет единственный лучик света в его жизни.

4.

Жизнь в бродячем цирке хороша путешествиями. Алан иногда вспоминал мать, точнее ее профессию. Спустя годы он осознал, что она была кем-то вроде искательницей приключений. Она также путешествовала в своей компании, видела много городов и узнавала людей. Мысль о том, что он унаследовал любовь к путешествиям от матери заставляла его чувствовать на сердце тепло. Хоть он и считал, что мать поступила с ним подло, бросив в приюте и навсегда покинув его жизнь.

Однажды он рассказал о своем детстве Розамунд, когда они общались за пределами лагеря под звездами после спектакля, и девушка спросила.

— Ты ненавидишь ее за то, что она тебя бросила?

Алан покачал головой.

— Я не могу сказать, что ее ненавижу. Кажется, я даже понимаю ее.

— Понимаешь? — изумилась Розамунд, и с негодованием глянула на Алана. По ее лицу читалось, что она думает о женщине, что приходилась Алану матерью.

— Это была не ее жизнь, — спокойно ответил Алан, отворачиваясь. — Она жила приключениями, опасностями, охотой. Ей было тяжело жить с людьми, привыкшими вести размеренную деревенскую жизнь. Ей нужен был адреналин, подобный тому, что испытываешь ты, зависая высоко над ареной цирка. Прямо скажем, мать из нее была никудышная. Но, думаю, она была отличной охотницей.

— Ты слишком добр, — покачала головой Розамунд после недолгого молчания. Акробатка посмотрела на звезды, и те загорелись в ее черных глазах. — Я бы никогда не простила человека, который бросил бы меня! Если уж приносишь жизнь в этот мир, то будь добр, позаботься о ней как следует.

Она сжала кулаки и отвернулась. Было видно, что эта тема для нее личная. В бродячем цирке были люди, приходившиеся друг другу семьей. Но было много тех, кто, как и Алан, появились здесь по воле случая. Розамунд тоже была «потеряшкой».

— Не думаю, что у нее был выбор, — с грустным смешком ответил Алан, и тоже отвернулся. В этом году ему исполнится тринадцать, и он уже многое понимал в этой жизни. — Ты же знаешь, я наполовину великан…

— И что!? — горячо возразила Розамунд. — Вторая половина тебя — человек. Ты был ее сыном!

Алан почувствовал, как в горле встал ком. Он чувствовал, какая это болезненная тема для него, ему хотелось перевести разговор.

— Розамунд, а ты расскажешь про свое детство? Я почти не знаю про него…

Алан почувствовал, как затянулось молчание. Его сковал страх, что он сказал что-то запретное, из-за чего Розамунд может обидеться. Но, когда девушка заговорила, он с облегчением вздохнул.

— Я родилась шестнадцать лет назад в какой-то многодетной семье. У меня было куча сестер, и мы все спали в одной кровати. У меня и братья были, и один из них постоянно лапал меня, — Розамунд с отвращением передернула плечами. — Однажды я его сильно ударила в челюсть и выбила пару зубов. Он тут же заплакал и побежал жаловаться маме, — девушка со злорадством усмехнулась. — Меня тогда сильно отшлепали, но это того стоило. Больше он ко мне и на шаг не подошел, и убегал, едва видел меня.

— Ничего себе! — воскликнул Алан, с трудом укладывая услышанное в голове. — Не могу представить, что ты могла навредить кому-то!

— А то! Я была той еще оторвой, — засмеялась Розамунд, она посмотрела на Алана, в глазах снова горело веселье. — Я лазила по деревьям в соседском саду и рвала яблоки. Я была ловкой гимнасткой, на зависть всем детям, и благодаря этому меня никогда не догоняли хозяева сада, и я могла прокормить своих сестер.

Алану оставалось только снова с восхищением вздохнуть, представляя, как Розамунд ловкой обезьянкой убегает от взбешенных соседей с яблоками в карманах. А девушка продолжала.

— В конце концов, мне надоела эта жизнь, и я решила сбежать. Родители не уделяли нам никакого внимания, я сначала заботилась о своих сестрах, а потом подумала: «Пантеон, почему я должна заботиться о них, если в нашей семье еще трое братьев?». Я наказала им заботиться о сестрах, а сама сказала, что найду работу. Теперь я в цирке, и все свое жалование направляю домой. Лилия, моя сестра, отчитывается мне каждый месяц. Деньги исправно тратятся на еду и одежду, а не на игры и алкоголь, как сначала я боялась. Но пускай не думают, что я буду обеспечивать их до конца жизни. Жасмин уже вышла замуж, Примула тоже не испытывает недостатка женихов. Мне, конечно, особо не на что тратить деньги, но все-таки, — Розамунд устало потянулась, — все-таки моя настоящая семья здесь.

Алан улыбнулся. Семья. Значит, Розамунд считает и его членом своей семьи.

— И что ты купишь для себя, когда появится такая возможность? — с интересом спросил Алан. Розамунд, недолго думая, ответила:

— Краски. Я очень люблю рисовать.

5.

Тем летом они остановились в живописном уголке в Гернсэте, где-то на севере страны. Тут были великолепные виды — горы, водопады. Цирк раскинул свои шатры недалеко от деревни и слева от леса. Недалеко был обрыв, откуда выходил замечательный вид на окружающую природу.

— Розамунд, может прогуляемся к обрыву? — как-то сказал Алан, подойдя к акробатке после тренировки. Его сердце наполнялось теплотой, когда он видел ее. Она стала уже совершенно взрослой девушкой, и он не мог отвести взгляда от ее красивой фигуры, скрытой под синим комбинезоном. Когда она смотрела на него, лицо Алана становилось красным, как закатное солнце. Молодой артист цирка понимал, что был влюблен в нее.

Но существовало одно «но». Она была старше Алана на три года. Она была словно из другой вселенной, недостижимой, как звезды. Пока он стоял на арене, она парила над зрителями, делая изумительные пируэты в воздухе. Ему никогда бы в жизни не хватило смелости сказать ей в глаза, что он влюблен.

Розамунд, в сравнении с ровесницами, с опозданием приняла тот факт, что является очень красивой девушкой и может вызывать трепет у сильной половины человечества. Почему она не понимала этого раньше, для Алана было загадкой. Факт оставался фактом — в семнадцать лет, когда многие девушки уже становятся женщинами, женами и мамами, она впервые поняла, что значат все эти завороженные взгляды в ее сторону.

И из всех этих взглядов она предпочла Маркуса.

Маркус в свои семнадцать официально считался самым красивым, при первом же появлении на сцене, юные зрительницы исходили от восторженных вздохов. Маркус обожал манипулировать ими, показывая опасные трюки. Казалось, что испуганные визги, доносившиеся из зрительного зала, хорошенько так тешат его самолюбие. Алан всегда пренебрежительно закатывал глаза. Какие могут быть опасности у Маркуса. Максимум надорвет себе спину. Хорошо бы!

И он бы не испытывал бы ничего к нему, кроме пренебрежения, если бы тем роковым летом Розамунд на вопрос Алана «может прогуляемся к обрыву», та не ответила, отводя взгляд:

— Нет, Алан. Я уже иду гулять с Маркусом.

Как же так? Почему человек, излучающий тепло и свет, предпочел такого идиота, как Маркус? Маркуса, которому нравится красоваться перед девчонками. Самовлюбленного Маркуса, который так бесит Алана!

В тот момент нефелим-полкуровка сжал кулаки, но лицо его осталось непроницательным.

— Значит в другой раз? — без всякой надежды уточнил Алан. Он знал, что не будет другого раза. Черные глаза Розамунд не смотрели на него, ее мысли явно бродили далеко отсюда. Где-то там, где был Маркус, не Алан.

— Да, конечно, — довольно убедительно сказала Розамунд. Камень может быть и поверил, но Алан сразу же распознал ложь.

Первая любовь, к тому же безответная, весьма мучительна. Алан потерял всякий аппетит, а на репетициях выглядел не самым лучшим образом. Его мысли всегда бродили вдали от цирка, он думал о Розамунд, о Маркусе, о том, что они где-то сидят рядом, держатся за руки…

— Не отвлекайся! — одернул его напарник, который играл роль главного задиры. В жизни этот член труппы относился к Алану вполне нейтрально, хоть и был заносчивым.

— Да, простите, — Алан извинился и сел на стул. Сейчас нужно было прогнать сценку с чаепитием. Напротив него уже сидели три его напарника, три «задиры», как он называл их про себя. Во время представлений у них был безумно глупых грим, который всегда Алану казался несмешным. Как можно смеяться над такой ерундой? Но людям почему-то нравилось…

— О чем ты мечтаешь? Ты играешь роль недалекого, но все-таки ты не должен быть в прострации! — возмущался второй задира. А третий просто играючи ткнул в него желтым зонтиком. Как же Алана бесил этот желтый зонт, незаменимый атрибут третьего задиры.

— Да-да, я понял, давайте продолжим, — отвел глаза Алан и посмотрел в сторону зрительного зала. Босс сегодня присутствовал на репетиции, но не смотрел в их сторону. Он что-то обсуждал с конферансье насчет их предстоящих номеров. Слух полувеликана уловил вдруг имя Розамунд.

— …Я думаю, ее хорошо оставить на конец программы. В прошлом городе ее приняли с огромным восторгом, — говорил Босс, поправляя оборки на своем сверкающем костюме. Даже в обычный день он выглядел экстравагантно, как и полагается главе цирка.

— Обычно мы ставим на конец львов. Вы уверены, что Саймор не обидеться? — немного заискивающе уточнял конферансье. Все в цирке знали, что он и Саймор лучшее друзья. Конечно же он будет защищать друга.

— Ты же видишь, как он стар. И эти львы… В Гернсэте странное отношение к цирковым животным, здешний народ считает это варварством. Будет хорошо, если мы вообще отменим львов.

— Заменить львов на какую-то акробатку!? — возмутился конферансье. — Она не такой профессионал, как Саймор. Послушайте, сэр. Я всегда был честен и прям с вами. В рыжей голове этой девушки гуляет ветер. Я слышал, что она с Маркусом…

— Не желаю слушать, кто с кем в этой труппе гуляет и спит, — поднял руку в знак протеста Босс. — Меня это не касается. Пока это не мешает работе, конечно.

— Но…, - хотел было что-то сказать конферансье, но Босс перебил его.

— Розамунд будет выступать в финальном номере, и точка. Я передумаю, только если вдруг узнаю, что она беременная. А пока все на этом.

Босс вдруг встретился глазами с Аланом, и тот быстро отвернулся. Заметил, что Алан подслушивает, вместо того, чтобы репетировать? Да какой в этом смысл, если у него все равно нет слов.

Третий «задира» болезненно ткнул его зонтиком в плечо.

— Налей-ка нам чаю, Камень. Или твои пальцы слишком большие для этого чайничка? — он засмеялся своим фирменным противным смехом, который тренирует перед зеркало каждое утро, чем сильно достает соседей. Остальные «задиры» подхватили этот смех, хотя их лошадиное ржание было далеко от профессионализма третьего.

Алан натянул привычную улыбку тупого великана, взял в руки маленький чайничек из кукольного набора, в котором воды едва хватило бы на одну порцию. Реквизит специально сделали таким, чтобы сцена выглядела еще комичнее.

Но глаза его отражали смесь разных чувств. И больше всего в них было гнева. Его большое сердце разбивалось на мелкие кусочки, как реквизитное блюдце, которым первый «задира» бил его по голове.

— Аккуратнее, Камушек! Это фамильная скатерть!

6.

— Прости, Алан, что не пошла с тобой гулять.

Голос Розамунд мелодией лета ворвался в сознание Алана, когда он чистил ногти, сидя на траве, рядом со своим шатром. Щеки молодого парня залил румянец, он тут же спрятал руки за спиной.

— Розамунд, — растянул он губы в улыбке. Ну как он мог на нее сердиться? Она была его солнцем, светом, самым прекрасным человеком, которая понимала и ценила его.

Только Розамунд не улыбнулась. Она взяла Алана за руку и дернула за собой.

— Сходи со мной на рынок. Это, конечно, не та прогулка, на которую ты рассчитывал, но… — она виновато посмотрела на него. — Если ты не занят, конечно.

— Не занят! Конечно, я пойду с тобой! — воскликнул Алан, чувствуя, как сердце снова делает радостный кульбит. Прогулка! Он будет рядом с ней несколько часов, пока они идут на рынок. Алан поблагодарил всех богов, что знал, за то, что они дарили ему возможность побыть рядом с Розамунд.

— Вот и отлично, — с облегчением выдохнула девушка. Кажется, она действительно чувствовала себя скверно, но увидев, что Алан не сердиться, чувство вины моментально испарилась. — Мне нужно купить хлеб, колбасу, сыр и сидр.

— Собираешься устроить пир? — поинтересовался Алан, шагая вслед за рыжеволосой. Он с замиранием сердца следил за тем, как ветер играет с ее волосами. Совсем рядом, только руку протянуть!

— Практически, — улыбнулась Розамунд. Затем, когда они покинули стоянку, понизила голос до шепота и поделилась. — Я бы купила что покрепче, эль или вино, пора бы уже попробовать, но завтра у меня тренировка прямо с утра. Не хотелось бы проспать…

— Ни в коем случае, — кивнул Алан, и вспомнил разговор Босса и конферанса. — Слышал, что Босс хочет поставить тебя на финал. Это большая победа, Розамунд. Ты наша звездочка, поздравляю.

Девушка вдруг остановилась, посмотрела на Алана. Ее глаза загорелись.

— Правда? Откуда ты знаешь?

Алан тоже остановился и задумчиво посмотрел на Розамунд. Та подняла голову, чтобы смотреть в его глаза. Он был почти на голову выше девушки.

— Ты разве еще не знаешь?

— Конечно, нет! Только сейчас узнала, от тебя, — Розамунд с нетерпением заправила прядь волос за ухо. — А как же Саймор? Сколько себя помню, он всегда закрывал программу. Все люди любят львов!

— Но не жители Гернсэта, — улыбнулся Алан, вспоминая детали разговора на репетиции. — Это не важно, Розамунд. Важно, что Босс делает ставку на тебя. Я очень рад за тебя!

Розамунд широко улыбалась, глядя на него. Ее глаза заблестели.

— А я рада, что ты веришь в меня. Ты настоящий друг, Алан. Я такого не заслужила…

Она поникла и закрыла глаза. Затем зашагала в сторону городка. Алан поспешил за ней. Он не понимал, с чего Розамунд так сказала. Это Маркус не заслуживал ее!

Вспомнив о Маркусе, Алан скрипнул зубами. Вот бы она не думала об этом самовлюбленном жонглере гирями, а подумала о нем. Алан не хотел быть ей просто другом.

Когда они вошли в город, Розамунд начала о чем-то весело болтать. О чем-то пустом и незначительном, Алан плохо запомнил суть, он слушал только ее прекрасный голос. Они быстро разобрались с покупками, оставалось приобрести только сидр.

— Наша дорога лежит в «Шепот кушанты», — сообщила Розамунд, пока они пересекали улицу. Название Алану показалось странным.

— Кушанта? Что это такое?

— А ты не знаешь? — удивилась Розамунд, словно об этом слове знали все вокруг. — Тебе в детстве совсем сказок не рассказывали? Кушанты — злые духи, приходящие во снах в образе красивых девушек. Они шепчут на ухо спящим всякую ложь, а на утро человек не может различить сон от реальности, и верит всему сказанному.

— Ну и ну. И в честь них назвали таверну? — хмыкнул Алан, глядя на сияющее на солнечном свете название.

— Ты еще не был в Жентомске. Где странные названия, так это там! Сапог Слюнявого Сторожа, Душный Дар Дракона…

Розамунд засмеялась, Алан легко подхватил ее смех.

Они вошли в таверну, где подавали различные напитки, в том числе и сидр, который был безалкогольным.

— Говорят, сегодня будут падать звезды, — улыбнулся владелец таверны. Он оценивающе смотрел на Розамунд, и поглаживал свою седую бороду, а Алан подумал о том, чтобы разбить об голову старика какой-нибудь поднос. — В такой вечер хорошо пить глинтвейн. Сидр — это как-то не солидно для такой красивой девушки…

Розамунд на него покосилась, забирая холодную бутылку.

— Нет, как-нибудь в другой раз…

— А вы, молодой человек, — старик посмотрел на Алана. — Что-нибудь брать будете?

Алан засмотрелся на Розамунд, и пропустил вопрос старика мимо ушей.

Сегодня ночь звездопада… Розамунд готовит еду, покупает напиток, которого хватит на двоих… Дыхание Алана на миг перехватило. Он почувствовал себя дураком. Похуже того, что он изображает на сцене.

Она собирается провести эту ночь с Маркусом. Не с Аланом. Она любит великолепного Маркуса, а не чудака великана с прозвищем Камень.

— Розамунд? — окликнул девушку Алан, когда они покинули стены города. Рыжая вынырнула из мыслей и вопросительно посмотрела на великана. — Зачем ты позвала меня собой?

Между бровей девушки пролегла складка. Она не понимающе посмотрела на Алана.

— Просто так. Тебе сложно что ли?

— Нет, но… — Алан покачал головой. — Нет, ничего. Не бери в голову.

7.

Вечерело. Сумерки опустились над городком. Алан сидел на камне и чертил какие-то фигуры на песке. Его мысли крутились вокруг Розамунд. И Маркуса.

Будет ли она относится к Алану как и прежде, если будет общаться с Маркусом? Можно было бы с оптимизмом подумать, что та могла бы переубедить его относится к великану получше. Вот только Алану Маркус не нужен был. Пускай и дальше относится с пренебрежением, но уберет руки от Розамунд. Пускай не отнимет у него единственного человека, который относится к нему хорошо!

Розамунд скоро станет очень важной фигурой в цирке. Боссу она нравится, он сделает из нее звезду. А в перерывах она будет прижиматься с Маркусом по всем углам. Алану останется только одно — одиночество. Так привычно, но больно…

Он злился на Розамунд. Почему она выбрала именно Маркуса, а не Алана. Потому что он нефелим? Полукровка? Дитя великана и женщины, бросившей своего ребенка. Существо, которого можно только пожалеть. И над которым смеются в цирке, как над каким-то зверьем.

Алан сжал палку в руках и сломал ее. Так нечестно. Розамунд должна любить его! Потому что он, в отличие от Маркуса, никогда не посмотрит в сторону другой девушки. Не будет красоваться перед ними и тешить свое самолюбие. Но что ему остается? Сегодня ночью они будут смотреть на звезды и пить свой сидр, пока он рисует глупые узоры на песке!

Алан не помнил, как ноги в тот час привели его в таверну «Шепот кушанты». Старик тут же узнал его, и по одному выражению лица понял, что ему нужно выпить.

— Эль. Тебе нужен хороший эль, — он по-приятельски хлопнул Алана по плечу. — Эх, парень. Вижу та красавица ушла смотреть на звезды не с тобой. Очень жаль…

Алан исподлобья глянул на хозяина таверны. Какое ему вообще дело?

— Кажется, я видел ее в цирке? Вы же цирковые ребята? Я видел ваше шоу, когда был в Верхних Соснах две недели назад. Эта девушка может заворожить любого.

Алан сжал зубы. Розамунд разжигает огонь в сердцах у всех мужчин. О чем он вообще думает? У него нет и единого шанса!

— Хочешь дружеский совет, а? — подмигнул старик, будто они были знакомы много лет. Алан пожал плечами.

— Такие девушки встречаются редко. Заслужи ее внимание, пока не поздно. Покажи, что с тобой она будет как за надежной стеной.

Алан скривил губы.

— За надежной стеной? Да кто я такой? Полукровка, недотепа, который мог бы с тем же успехом чистить вольеры для животных. Ей не нужен такой, как я…

— Глупости! — оборвал его хозяин таверны. — У меня тут в таверне бывает много людей, и я научился видеть хороших и плохих. Так вот, у тебя большое сердце, я вижу. Сердце великана, — он посмеялся гортанным звуком. — И это очень важно.

Большое сердце. Так и мать говорила. Он это запомнил. А потом она бросила его, как бросает и Розамунд. Всем плевать, что у тебя большое сердце. Ты будешь подавать людям чай, а об твою голову будут бить блюдца.

— Можете дать мне бутылку вина? — поднял взгляд Алан от кружки, в которой плескалась пара капель на дне. — Хочу сделать подарок.

8.

Розамунд не пришла на репетицию. Алан видел, как Босс закипает. Масло в огонь подливал конферанс, твердивший:

— А Саймор уже здесь. Может, пока будят Розамунд, прогоним трюк со львами?

Босс резко отмахнулся.

— Хватит гудеть над моим ухом. Алан!

Алан, сидевший рядом с остальной труппой в зале, вздрогнул. И тут же вжал голову в плечи. Может, он догадался? Но как он мог узнать?

— Сходи, посмотри, разбудили твою подругу или нет. Пускай поторопится. Каждая минута промедления — дополнительная шкура, которую я с нее сдеру!

Алан кивнул, и решил поторопиться. Он быстро выбежал из шатра и поспешил в лагерь, в ту сторону, где жила Розамунд.

Он чувствовал что-то вроде чувства вины. Не переборщил ли он? Ему совершенно не хотелось, чтобы у Розамунд были проблемы. Хотя, кажется, без этого нельзя было обойтись.

Вчера он провернул трюк, на какой только был способен человек, выпивший свою первую кружку эля. План казался ему грандиозным, хотя, казалось, как будто это действительно нашептала ему коварная кушанта, сошедшая со страниц детских сказок.

Он купил бутылку вина, вернулся в лагерь. Небо уже заволокло синевой, и Алан боялся, что уже опоздал. Но потом он увидел, что Маркус болтает рядом с кухней со своей командой силачей. Алан поспешил быстрее к его шатру, плохо помня себя. Он наспех набросал записку и поставил бутылку на стол. Нефелим надеялся, что Маркус не знает почерка рыжеволосой акробатки. На удачу для этого плана, Алан знал, что они с Розамунд умеют писать крайне плохо, печатными буквами и с ошибками, в то время, как Маркус вроде неплохо умеет читать.

На записке он оставил: «ВОЗМИ САБОЙ ЭТУ БУТЫЛКУ. СУРПРЫЗ! РОЗАМУНД».

Алан покинул шатер своего соперника, затем проник к Розамунд. Той тоже не было на месте, зато осталась корзина с бутербродами и бутылка сидра, бережно завернутая в полотенце. Алан почувствовал, как замерло его сердце, когда увидел бережно приготовленные бутерброды. Не для него, для Маркуса. Он ей действительно нравится, ее забота целиком и полностью направлена в сторону этого человека.

«Правильно ли я поступаю? Это так низко… Я чувствую себя последней гадюкой» — подумал Алан, когда взял бутылку сидра в руки. Возможно, стоило бы поступить по-мужски, а не попробовать победить хитростью? Вызвать Маркуса на дуэль? Но нет, у Алана было мало шансов на победу. Маркус тягает гантели по пятьдесят килограмм, а Алан, не смотря на рост, никогда и мухи не обидел.

«Уже поздно отступать» — решился Алан, сжал в руках бутылку и исчез вместе с ней из шатра.

До рассвета он не мог уснуть, крутился в кровати. Неведенье убивало его. Только когда Розамунд не пришла на тренировку ранним утром, Алан понял, что его хитрый план сработал.

Но принесет ли он те плоды, на которые рассчитывал Алан?

Когда он вошел в шатер, его встретила довольно неприятная картина. Две ассистентки окружили Розамунд, лежащую на кровати, а та, в этот самый момент, поливала ведро содержимым своего желудка. Алан тут же отвернулся.

— Ой, я не вовремя…

— Говори тише, — шепнула ассистентка, брезгливо убирая ведро в сторону, когда Розамунд перестало выворачивать. — У нашей звездочки первое похмелье.

Вторая ассистентская поморщила нос.

— Перебрала с алкоголем. Ну, конечно. Этот Маркус тоже корчится там у себя.

— Мы не знали, что это вино, — поморщилась Розамунд, откидываясь на подушки. Она закрыла глаза ладонями. — Пантеон, почему свет сегодня такой яркий!

— Не знали, что пьете? Серьезно? — усмехнулась первая ассистентская.

— Конечно. Оба дети малые, по сути, — надменно сказала вторая, хотя она едва ли была старше двадцати.

— И как им вино продали? — продолжала сетовать она. — Оттуда, где я родом, детям алкоголь не продают.

— Да какие они дети. Этот Маркус такой лоб. В Гернсэте в этом возрасте уже выходят замуж, даже раньше.

— Прекратите уже говорить? — Розамунд пыталась закрыть уши подушкой. — Выйдите отсюда. Все.

— А как же репетиция? — тихо спросил Алан, чувствуя себя неловко. Розамунд же было плохо по его вине. — Босс злится.

Розамунд шикнула что-то нелицеприятно в сторону Босса и зарылась под одеялом. Ассистентки обменялись взглядами и покачали головами.

— Сегодня она вряд ли сможет. Если только через пару часов, как отлежится. Сходи, передай Боссу. Если смелости хватит, конечно.

9.

Розамунд действительно сильно досталось от Босса. Тот отругал ее перед всей группой, а также сообщил, что если она еще раз сбежит ночью из цирка, то назад может не возвращаться. Конечно же он блефовал, лишаться такой хорошей акробатке ему совсем не хотелось, но Розамунд явно не хотела проверять его обещание на деле.

Ее загрузили репетициями, а еще запретили общаться с Маркусом, выделив обоим для свободного времени только пару часов днем. Конечно же без алкоголя, и оба были постоянно под присмотром кого-то из членов труппы. Боссу явно не хотелось, чтобы Розамунд сорвала выступление, которое должно было состояться через неделю.

Другим тоже досталось. Босс запретил выходить в город, пить спиртное и опаздывать на репетиции. Алан его еще никогда видел настолько злым. Однако меньше всего волновал хозяин цирка.

Его волновала Розамунд, которая перестала разговаривать с Аланом после этого случая. Великан боялся, что она узнала правду, но как она могла узнать? Спросить у хозяина таверны? Но дорога в город ей заказана. Может, кто-то из актеров труппы видел Алана, когда он проникал в шатер Маркуса?

Скоро он получил свой ответ.

— Алан, я хочу с тобой поговорить, — Розамунд подошла к нему после репетиции, когда Алан потирал плечо, утыканное желтым зонтиком. Лицо девушки было серьезным, в глазах не было и намека на улыбку. Алан внутренне сжался, но послушно пошел за девушкой. Когда они вышли на площадку рядом с билетной кассой, она прямо спросила его. — Алан, это ты ведь забрал мою бутылку с сидром?

Паренек застыл, спрятал руки за спину и уронил взгляд на землю. Ему было очень стыдно. Он решил, что не будет врать, и скажет всю правду. Так ему казалось, что ему станет легче.

— Да, я.

Розамунд тяжело вздохнула и отвернулась.

— Значит, и ты принес Маркусу бутылку с алкоголем? Я видела, на этой бутылке была гравировка из Шепота Кушанты. Хотя про эту таверну все знают в труппе, но только ты знал, что я купила там сидр.

Алан посмотрел на Розамунд, и их взгляды встретились. В черных глазах плескалось разочарование и обида, которая выжигала внутри нефелима дыру.

— Зачем ты это сделал?

Алан стиснул в зубы. Произносить правду было очень больно, намного больнее, чем в моменты, когда его били в приюте. Но, кажется, Розамунд и так знала правду. Когда молчание затянулось, она хмыкнула.

— Это из-за Маркуса? Ты ревнуешь меня к нему, и решил нам так обоим отомстить? Не ожидала от тебя такого, — девушка покачала рыжей головой, на губах появилась ядовитая улыбка. — Я считала тебя хорошим человеком. А ты оказался таким же, как и все.

Она резко развернулась и ушла, оставляя Алана одного. Сначала Алан смотрел ей вслед, а затем увидел, как со всех сторон его сжимает воздух, мешает дышать. Паника, безнадежность. Он потерял ее! И сам приложил к этому руку.

— Розамунд! — крикнул он, замечая, что голос стал горьким. — Постой! Прости меня!

Но рыжеволосая акробатка не слышала его. Она скрылась в одном из шатров, пропала для него. Навсегда.

10.

Алан потерял всякое желание жить. Еда не привлекала его, как и свежий воздух, и красота этих мест. Он просыпался, шел на репетиции, затем возвращался в общий шатер, падал на кровать и засыпал. На его лице не было улыбки, а глаза были полны мрака. Ему было тошно слышать имя Розамунд или Маркуса. Ему снова хотелось сбежать, но куда он пойдет теперь?

Он ненавидел себя не меньше, чем в нем разочаровалась сама Розамунд. Алан винил себя за свой поступок, и даже специально морил себя голодом. За пару недель он сильно исхудал, и однажды Босс вызвал его на разговор.

— Послушай, пацан, ты меня напрягаешь. Можешь сделать мину попроще? У тебя такой взгляд, как будто на твоих глазах котят топили. Зрителям это не нравится. Во время твоего номера им становится тебя жалко и неуютно. Ты должен вызывать смех, а не жалость!

Алан прикусил губу и посмотрел на Босса взглядом, в котором смешалась обида, отчуждение и злость. Да что этот Босс вообще понимает? Ерунда весь этот цирк! Ему хотелось сказать в лицо все, что он думал об этом месте и его актерах, но вовремя удержался. Это место все еще было его домом. Ему больше некуда идти. Нужно было терпеть, как он терпит «задир».

— Понял вас. Я постараюсь, — попытался Алан вложить в голос как можно больше уважения. Получалось плохо. Босс покачал головой, удовлетворенный ответом, но не тоном.

— Завтра у нас здесь будет последнее выступление. Постарайся все плохое оставить в этом городе, а в следующем начать все с чистого листа. Иди репетируй.

Он хлопнул Алана по плечу, тот кивнул и, склонив голову, поплелся за столик с остальными клоунами. Дурацкое чаепитие.

Как он мог оставить все в прошлом, в этом городке, если боль будет теперь всегда преследовать его? Он каждый день видит Розамунд, видит Маркуса. Видит, как они держатся рядом и улыбаются друг другу. Своим поступком он только сблизил их.

В тот день внутри Алана что-то сломалось. После очередной шуточки одного из «задир» не по сценарию, он плеснул содержимое своей чашки в лицо актера. На счастье, чай был не горячим, но было все равно неприятно. Поднялся крик, Алан сжал кулаки, впервые в жизни надеясь применить их для того, чтобы врезать кому-нибудь. Его грубо взяли за плечи и вывели на свежий воздух.

— В следующий раз попадешь за пределы цирка, — пообещал ему один из «задир». — Иди погуляй, развейся. И возвращайся, когда дурь из головы выветришь.

Алан опустил голову и побрел куда глаза глядят. Он чувствовал себя униженным, одиноким. И его переполнял гнев. Говорят, что великаны до последнего стоят за свою честь, и гнев в их крови не утихает, пока они не совершат свою месть. Может, это кровь великана не дает ему успокоиться? А может и человеческая, принадлежавшая дикой охотнице и искательнице приключений?

Ноги сами привели его к обрыву, с которого открывался прекрасный вид на окружающий мир. Такой красивый и великолепный — горы, водопады. Природа молчаливо созерцает, наблюдая за страстями людей и прочих существ.

У обрыва уже сидели двое. Рыжеволосая голова лежала на плече молодого человека. От всей этой картины должно было веять спокойствием и безмятежностью. Но в груди Алана это вызвало настоящий гнев.

Не помня себя от злости, он подбежал к ним, разрушая иллюзию спокойствия. Дернул за руку Маркуса, вырывая его из объятий Розамунд. Девушка вскрикнула от неожиданности.

— Алан?! Прекрати! — вскрикнула она.

Маркус легко освободил свою руку и толкнул Алана на землю.

— Камень, что тебе от нас нужно?

Алан, несмотря на то, что Маркус нависал над ним, и у того было преимущество, с яростью смотрел прямо в глаза соперника. Если бы они были волками, то давно сцепились в драке.

— Отстань от Розамунд. Ты ее недостоин! — выкрикнул Алан.

Маркус захохотал, глядя сверху на поверженного на землю великана.

— Смешно! А ты, значит, ее достоин? Обманщик и подлец. К тому же полукровка.

— Прекратите! Оба! — крикнула Розамунд, вставая между ними. Она сделала глубокий вздох. — Маркус, не обращай на него внимание. А ты, Алан, отстань от нас.

Она бросила на него пренебрежительный взгляд. Она не хотела его видеть больше никогда. Нет, он не мог этого стерпеть.

— Розамунд, прошу! — Алан поднялся на одно колено и схватился рукой за ее подол платья. Маркус, увидев это, ударил Алана сапогом по руке.

— Не трогай ее своими погаными руками! И даже разговаривать не смей, ничтожество!

Маркус плюнул в Алана. Полувеликан потер ушибленную руку и стал медленно подниматься, глядя на то, как Розамунд пытается утянуть Маркуса с места стычки. Маркус смеялся. Он, в отличие от Розамунд, не чувствовал нарастающую угрозу.

— Пойдем отсюда, — девушка продолжала тянуть Маркуса за собой, в сторону цирка.

— Погоди, Роза. Если его не проучить, он и дальше будет портить нам жизнь.

Он схватил Алана за грудки, и как следует встряхнул. Они были почти одного роста, но у Маркуса было преимущество в виде множества тренировок, да и питался он в последние дни получше Алана. Полувеликан все равно попытался высвободиться из его хватки, как вдруг Маркус подошел прямо к пропасти, и Алан опасно навис над обрывом. Камни под ногами стали непослушно осыпаться.

— Маркус! Что ты делаешь! — испуганно вскрикнула рыжеволосая.

Маркус не слушал его. Одной рукой он держал Алана за ворот рубахи, другой — за шею. Глаза обоих налились гневом.

— Еще раз посмеешь встать между нами, — тихо говорил Маркус, выделяя каждое слово, — и полетишь вниз, не успеешь крикнуть «мама».

Алан схватился за руку Маркуса, пытаясь отцепить ту от своей шеи. Краем сознания он понимал, что Маркус просто его пугает, он не осмелиться сбросить его в обрыв. Но все сознание заволокло гневом. Маркус ничем не лучше Алана! Так почему Розамунд выбирает его?

Дальнейшие секунды происходящего сгорели в огне ярости. Не помня себя, Алан резко вывернул руку соперника. И в следующее мгновение уже Маркус оказался над обрывом. Где-то далеко кричала Розамунд, но ее голос не мог уже пробиться сквозь огненную бурю эмоций.

«Розамунд уже больше никогда не простит меня. И никто не простит. Все будут думать, что я тупой великан, с большим сердцем, в которое так приятно тыкать своим зонтиком. Так пусть увидят, что это не так!».

Если бы ему удалось подумать хотя бы одну секунду чистым рассудком, не отравленным эмоциями гнева, он бы никогда не сделал это. Но у Алана не было этой спасительной секунды. Ее не было и у Маркуса. Не было и у Розамунд.

Все случилось быстро, как в каком-то ярком кошмаре. Вот Алан толкает Маркуса вниз. И рядом оказывается Розамунд. Хрупкая девушка пытается удержать Маркуса от падения, но земля, не выдержав их веса, проваливается, и Розамунд летит вниз вперед головой. А затем Алан слышит хруст, который возвращает его в реальность.

В реальность, в которой он стал убийцей. Убийцей Маркуса, и убийцей Розамунд — человека, сильнее которого никого не любил. У него не хватало смелости посмотреть на дно оврага. Не хватало смелости даже пошевелиться. Прошло несколько томительных часов, прежде чем его нашли.

А потом наступил мрак.

Конец