Одинокий, как ледокол «Ленин»

© Садур Н., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

У этого высокого, стройного старика три пса и пять кошек. В бессильной ярости старик смотрит на кошек. Он играет желваками и нервно хрустит пальцами. Кошки пристально смотрят на него снизу, беззвучно открывают свои рты, постукивают хвостами. К собакам старик терпимее, потому что собаки теплее. Псы крикливо лезут обниматься и смотрят умильно. А кошки выскальзывают, беззвучно разевая красные рты, и любят наблюдать исподтишка.

Старик гуляет с собаками, а кошками не дорожит – те ходят гулять сами, когда захотят на улицу. Но они никогда не теряются, они прекрасно знают свой адрес.

В бессильной ярости худой горбоносый старик смотрит на весенних влажных котят (от пяти кошек по пять душ котят). Все они черные, и старик знает почему. Во всем виноват отец котят – черный кот Василий с белой лапой. У Василия у самого есть и квартира, и хозяйка, но ему мало, он ходит где хочет, аж от бывшего Калининского до Никитских Ворот.

В парадоксальной ярости старик открывает ему дверь, иначе Василий впрыгнет в окно, ведь этажи для него не помеха. Василий приходит к своим пяти женам, и каждая выделывается перед ним, оттесняя других. Собаки дружат с Василием, а старик, наблюдая это, играет желваками и хрустит пальцами.

Весенние котята вырастают и уходят в большой мир вслед за отцом. Но пять кошек остаются, иногда только выглядывают в большой мир, а так сидят на подоконниках и ждут своего черного мужа. Когда ж он их осчастливит своим визитом.

Старик живет в большой трехкомнатной квартире, высокой и стройной, как и он сам. Старик пьет вино. Еду он делит по-честному на три доли: одну долю – собакам, одну долю – себе, одну долю – кошкам.

Старик считает, что и квартиру надо поделить по-честному: в зале – он, старик, в солнечной комнате – собаки, а в боковушке – кошки. Чтоб каждый знал свое место. И у каждого была своя зона комфорта.

Но собаки носятся где хотят и даже спят в стариковой постели. А кошки безмолвно пылают холодным пламенем глаз и лезут с непреодолимым упорством. В бессильной ярости старик уступает им. Кошки тоже спят в его постели. Старик пробовал уступить им всем свою большую кровать и даже переехал в боковушку. Но все приперлись и туда вслед за ним, набились в комнатенку, и ступить стало негде. Старик переехал обратно в залу.

Ближе к ночи, повыкидывав их всех из своей кровати, старик ложится спать. Вино теплыми токами ударяет его в сердце.

В доме старик ни с кем не здоровается. Он раззнакомился с миром. Он от тайной вины (что пьет вино) стал надменным и постепенно перестал узнавать мир в лицо.

В квартире у него из красивого остались только белые потолки с лепниной и белорамные, плетенные во всю стену окна. Квартира похожа на летательный аппарат. На догадку о нем. На первый чертеж-эскиз.

Старик спит, раскидав своих псов, и в сердце его ударяют теплые токи вина «Сахра». Поглубже уснув, он добреет, и звери потихоньку подбираются поближе, ложатся где хотят, кто где любит. Некоторые кошки до зари не смыкают глаз. Лежа на груди старика, плавно покачиваясь на его винном дыхании, они слабо поигрывают когтями и бесстрашно смотрят вперед. Так они ночью все вместе плывут на невидимых волнах…

А в это время происходила приватизация. Но старик не счел нужным. Он раззнакомился с миром и разве что с трудом узнавал какой-нибудь дрожащий листик липы во дворе. Он даже собак своих выгуливал отдельно от благородных собак. Он выгуливал их вокруг памятника Гоголю в соседнем дворе.

Старик пренебрег приватизацией, потому что не хотел отвлекаться. Из внешнего мира его интересовала только пенсия, за которой он следил довольно алчно. Его не интересовали даже равные ему падшие, заброшенные всеми и забытые богом старики. Он был одинок, как ледокол «Ленин». Атомоход…

И вот однажды, раздав зверям еду, а себе налив еще полстакана «Сахры», старик погулял по комнатам и лег спать. Предварительно скинув их всех со своей кровати, кроме одной собаки, особенно облезлой, бывшей когда-то болонкой. Старик ее оставил, потому что она была вся кожаная, а кожа голубая, она тряслась и мерзла от старости и ужаса окружающего ее мира.

Старик лег спать и, уснув поглубже, подобрел, а звери сползлись, молча подрались за лучшие места и улеглись на старике и вокруг. И все вместе плавно отчалили…

И вот луна полилась в дивное огромное окно и залила комнату. А от стены напротив всплеснулись навстречу ей осколки хрусталей на косенькой полочке. А с груди старика навстречу ей вспыхнули и засияли безмолвным холодом кошачьи глаза. И все вместе они наделали столько безмолвного света, чудного, быстро мерцающего и меняющего цвета, что облачком встало сияние, похожее на непостижимое сияние Севера. И красивый потолок белоснежной высоты лежал над всем этим.

В этот миг дверь открылась, и вошли двое в куртках. Один держал бутылку отравленной «Сахры», а другой – простой нож, и оба приглушенно спорили, что лучше.

И вот здесь начинается самое страшное и интересное… Дело в том, что все одинокие пьяницы учтены в милиции, а раз они не приватизировали вовремя свои квартиры, а в одиночестве своем порвали связи с миром, то можно их убить ненаказуемо, никто их и не хватится. А поскольку среди нашего народа все больше и больше одиноких пьяниц, то никто никогда их не будет искать. Квартиры же отойдут милиции, и она сама их прекрасно приватизирует. Но и милиция, набранная из сельских пареньков с пухлыми лицами херувимов, за все эти годы натаскана была на беспощадную борьбу с пьяницами, вредившими нашему народу идти вперед и толкавшими народ в разные стороны.

И вот у старшин в куртках, один из которых был очень полный, с лицом херувима, а второй хорошенький, как муха в меду, и у обоих дома по паре белокурых детишек, а здесь – пустой, одинокий пьяница в великолепной квартире.

Вошли двое старшин, приглушенно споря, и замерли на полуслове. Со стариковской кровати на них смотрело столько глаз, сколько не бывает даже на адских химерах.

Про химер старшины не знали, но все равно испугались и стояли бы вечно, бедолаги, пораженные великим страхом, и молчание длилось бы вечно, потому что нет страшнее этой казни для крадущегося убить – десятки внимательных глаз с тела спящей жертвы. Стояли бы, угрызаемые стыдом, пока из старшин не превратились бы обратно в вольных сельских пареньков и не ушли бы тихонько, всхлипывая от страха и любви, к себе в деревню, к маме, к полям безбрежным… но тут что-то вдруг загремело в окне…

Это в форточку впрыгнул черный, как сама госпожа Ночь, кот Василий. Он пришел навестить своих жен. Он был красив, как черт. Он сиял своим одним глазом (второй был потерян в битве) и беззвучно открывал свой красный рот. Он взглядом оценил ситуацию и мгновенно смекнул, что в доме чужие. Враги… И ринулся в бой. Настоящий бойцовый кот кинулся защищать свой гарем и его хозяина.

Старшины закричали. Кошки бросились молча прочь. Выпустив когти, волнисто они летали бок о бок со своим мужем и нежными лапами обжигали лица старшин. Собаки же залаяли, хоть немного запоздало, но решительно. Сбившись в кучу, они кричали, чтоб те убирались, проклятые. Синяя болонка так орала, защищая своего спящего хозяина, что умерла от разрыва сердца…

Старик спал…

На краю мира летом падает снег. А зимой встают нестерпимо слепящие льды – выше неба. Небольшие тихие люди живут на краю мира. Они узко и кротко смотрят на мир слепящего торжества. Они знают, что они уйдут, а слепящее торжество останется. Внутри у них теплые удары крови. Кротость их происходит от слепящего безбрежного мира вокруг. Им нравятся холод и ясность этого мира. Они рады, что их позвали пожить.

Однажды они увидели в небе самолетик. Он приблизился, и им стало видно, что у него ледяные стекла кабины, а на крыльях – перепонки. Он жужжал, а на груди у него, как ножевой удар, – зияла звезда. Люди ахнули и замахали ему. Но он полетел дальше, в ту глубь, откуда встает северное сияние, куда не ходят люди. Очарованные, глядели они вслед. Никогда не смели они уходить так далеко, куда улетел этот небесный самолет. Они думали, туда людям нельзя. Люди окраины мира собрали совет и решили запрячь собак, побежать за самолетом. Неделю они бежали за ним, поднимая головы вверх, туда, где он царапнул небо. Зорко они вглядывались в сияние вокруг. И вот они нашли его…

Он был разбит. Они поняли, что он умер. Но тот, кто должен быть в самолете, – исчез. И они бежали еще. Умные собаки уже знали, что они ищут в бездонно сверкающем воздухе – запах жизни…

Собаки, завизжав, понеслись, они нашли человека. Но он уже умер, как и его самолет. Эти теплые толчки в сердце, что ощутили собаки, были запоздалыми. Человек уже умер, а толчки еще не растаяли, собаки успели их перехватить…

Весь прозрачный, как лед, он стоял на коленях, а слезы в его глазах застыли, как стекло. Одной рукой он упирался в лед, а другую держал высоко вверх. Он хотел, чтобы, замерзая, она так и стояла – знаком, а в руке его была красная тряпочка, которая одна дрожала от холода.

Люди окраины мира не догадались, что он стал вехой, меткой, флагом, вымпелом, стягом. Что человечеством открыта теперь эта земля. Они его вырубили из снега, и ямку замело, как до открытия. Они подивились его ботиночкам. Вырубили ему во льду комнату, посадили в нее и закрыли вход ледяной глыбой. Красную тряпочку они взяли с собой и поспешили обратно, потому что начиналась пурга.

Это был полярный летчик, советский первооткрыватель. Он первый в мире открыл этот нестерпимый снег, эту окраину мира, этот полярный круг и остался в нем навеки. А старик-пьяница был его сыном. Поэтому каждую ночь ему снились маленькие люди окраины мира и непостижимый лед этого мира. Поэтому старик не просыпался до утра. Никогда.

Утром, проснувшись, старик понял все: это кот Василий приходил в форточку навестить жен, а ушел, не закрыв за собой дверь. Он не понял только одного – откуда в доме взялась бутылка «Сахры». Жаль, она была разбитой, и все ее содержимое уже впиталось в деревянный пол, а то бы он выпил рюмочку…

В бессильной ярости старик закрыл форточку и дверь. В угрюмом молчании он завернул синюю собаку в шаль и положил ее в сумку. Старик сварил еды, поделил на три части и пошел в ателье, заказать себе шапку.

Вот старик положил мертвого пса в сумку, вышел из дому и оглянулся на свои плетеные белорамные окна: вся его живность – собаки и кошки – смотрела на старика, приклеившись своими мордочками к стеклам, а чуть поодаль, под липой (но старик не заметил этого), стояли и смотрели на эти же окна бывшие деревенские парнишки, а теперь милицейские старшины с очень поцарапанными лицами херувимов… Они не очень печалятся, ведь в России столько домов, а в них живет столько одиноких стариков и старух, раззнакомившихся с миром, коротающих свой век в великолепных квартирах, до которых никому нет никакого дела… А может быть, все-таки кому-то есть?..