Одна одинокая звезда

Тук-тук, тук-тук… Тук-тук, тук-тук… Орел тупо пялился в окно. Кто-то демонстративно спал рядом, и голова его болталась из стороны в сторону. Почему-то не очень верилось, что сидя на этой скамейке, на этом инструменте пыток, можно уснуть. Тук-тук, тук-тук… Мимо проехала полуразрушенная хатка — остатки желтых с белым стен. Здесь когда-то была станция, видимо. Вот и старая колонка, обросла травой не подойдешь. На руку заползла муха, Орел смахнул ее и, конечно же, зацепил связку тонких дюралевых трубок, что стояла, оперевшись на гору мешков. Орел успел схватить связку до того, как она грохнулась на пол или на голову кому-нибудь из сидящих рядом. Голова перестала мотаться, глаза, серые, водянистые, уставились на Орла. — Поезд качнуло, — объяснил он и поставил связку на место. Голова кивнула, закрыла глаза и снова стала ритмично раскачиваться. За окном ползло бескрайнее море подсолнухов… — Говорят, если долго смотреть на что-нибудь монотонное, можно стать психом, — сказал Орел и молодой человек в желтой рубашке оторвался от своей книги. Он примостился скраешку скамейки — все остальное пространство было завалено сумками, а поверх этой горы лежали грязноватые бамбуковые удочки. — Да? — переспросил молодой человек. — А кто вам это сказал? Орел пожал плечами. — Да так, никто, собственно, — сказал он. — Люди. Человек в желтом кивнул. — Когда узнаете точный источник информации, сообщите мне, — и он снова уткнулся в книжку. «Узнать бы, что он там читает, — подумал Орел и, вздохнув, уставился в окно. — Хоть бы какая-нибудь зараза по вагону прошла». Хотя, пройти по вагону было совершенно невозможно, потому что все пространство между сидениями, пыточными скамейками, было занято белыми мешками с сахаром и мукой. На каждом красовалась синяя печать и надпись ручкой: «САХАР» или «МУКА». Подсолнухи за окном закончились, Орел увидел полосу деревьев, разграничивающую два поля. Вдоль посадки тянулась дорога, от нее вправо ответвлялась узенькая тропинка и разрезала пшеничное поле на две части. На границе поля стоял бетонный столб, выкрашенный белыми и черными полосами. На столбе была прикреплена табличка и на ней даже было что-то написано черными правильно-прямоугольными буквами, но разобрать что именно было совершенно невозможно. Орел только увидел, что надпись короткая, букв пять или шесть, они все одинакового размера, грубые, угловатые. — Муха, — сказал Орел, ни к кому конкретно не обращаясь. Большая черная муха ползала по раме. Молодой человек, у которого даже штаны оказались желтыми, раздраженно пробурчал что-то под нос, захлопнул книгу и отвернулся. «Голова» посмотрел на Орла странно, словно сочувствуя, и повторил: — Муха, — а потом чуть помолчал и добавил: — Полная антисанитария. Я абсолютно уверен, что вагон кишит микробами. Орел обрадовался, что ему удалось наконец разговорить попутчика. — А вы руками не лапайте, — неожиданно посоветовал «желтый». — А я и не лапаю, — ответил «голова» и снова замолчал. «Желтый» хмыкнул и потер пальцем обложку книги. — Совсем не обязательно что-то лапать, — сказал Орел. — Некоторые микробы могут и по воздуху… Как раз в этот момент в другом конце вагона кто-то надрывно закашлял и Орел ткнул туда пальцем. — Видите? «Желтый» сощурил глаза. — Этот человек ничего не распространяет, — сказал он. — Никаких микробов и прочих бактерий. — Откуда это вы знаете? — спросил «голова». — Оттуда, что у него рак, — выпалил «желтый» и насупился. — Откуда… знаете? — неуверенно спросил «голова». — А вы пойдите и спросите. — Не ответит. — Ответит. — Откуда вы знаете? Орла уже начали раздражать попутчики, у которых вдруг прорвало словесный фонтан. Когда они молчали, было гораздо лучше. — А у вас есть причины не верить? — Есть, конечно, — «голова» осклабился. Его серые волосенки упали ему на глаза и он нервно отбросил их ладонью на висок. — Во-первых, у вас в голове гриб. — Чего? — «желтый» широко открыл глаза. Орел заметил, как его рука непроизвольно дернулась к голове. — У вас в голове гриб, — повторил «голова». — Знаю я вас. Вы ведь часто путешествуете и спите в палатках? — Да. — А утром замечали, что вокруг палатки выросло множество маленьких таких грибочков, тусклых, почти прозрачных, на тонких ножках? — Ну? — Что — ну? — Ну, замечал. И что? — А то, что это вы распространяете споры, из которых потом растут эти грибы. Только у вас гриб плохой, слабый. Ничего путного не вырастет. Вот у него гриб! — «голова» ткнул Орлу в висок пальцем. — Из этого что хочешь вырастить можно! «Желтый» посмотрел на меня, сжав губы, и уже откровенно повертел пальцем у виска. «Голова» махнул рукой и снова якобы уснул. Орел увидел в окне развалины какого-то завода и обрадовался — значит, ехать осталось совсем недолго. Эти развалины уже перед самым городом… — Вы не находите нашего попутчика несколько странным? — неожиданно и открыто спросил «желтый». Орел бросил быстрый взгляд на «голову». — Можете не смотреть. Спит. — Если честно, — сказал Орел, — то я нахожу немного странными вас обоих. — Вот как? — Именно так. С чего вы вот взяли, что у того несчастного рак? — Я его просто знаю, он живет со мной в одном доме, — «желтый» помахал книгой в воздухе. — Как видите, пока ничего сверхъестественного. — Пока? — переспросил Орел. — Возможно. Смотрите, я часто езжу по этому маршруту и знаю, что как только заканчиваются развалины, начинаются огороды вдоль рельсов. А вот здесь всегда стояла маленькая белая будочка. Орел повернул голову и ничего этого не увидел. За окном медленно ползло желтое подсолнуховое поле. — И вот мне почему-то кажется, что мы всегда будем ехать вот так, раздался голос «желтого» и по интонации Орел понял, что «желтый» на что-то указывает. Он показывал пальцем на мотающуюся из стороны в сторону голову. — Знаете, его зовут Иван, а отчество Иванович. Орел попробовал усмехнуться. — А фамилия, как вы могли догадаться, Иванов, — сказал «желтый» проникновенно глядя на Орла. — Вы понимаете? — Что? — не понял Орел. Ему это все решительно не нравилось. Мучительно заныло где-то в левой половине груди. Это тоска. — Вы когда-нибудь видели такое сочетание? Такую концентрацию серости? Только подумать, Иван Иванович Иванов! Вы все еще не понимаете? — Не очень, — признался Орел. — Жаль. Появление такого человека в обществе практически аналогично пришествию Христа или Сатаны. Посмотрите, у него даже кожа серая. — Да что же он спит! — почти закричал Орел. Ему вдруг стало очень страшно, молодой человек в желтой рубашке и штанах буквально излучал ужас. — Кто вам сказал, что он спит? — удивился «желтый». — Ну как? Вы же сами только что сказали! — Разве? — еще более удивился «желтый». — Не помню. Хотя… Все же, это совершенно удивительный объект. Иван Иванович Иванов. — Позвольте узнать, как вас зовут, — сказал Орел. — Пожалуйста — Аристарх Епифархович Колоколенопреклоненский. — О боже… «Желтый» самодовольно улыбнулся. — Бог тут совершенно ни при чем, мои родители были убежденными атеистами, — сказал он. — А как вас зовут? — Орел. — Неплохо. А фамилия? — Простите, Малкович. — Ну что же, крупица оригинальности в вас, похоже, есть, — сказал Аристарх. — Хотя и небольшая, так что не обольщайтесь. — А вы считаете, что все зависит только от имени? — Конечно. Ведь зависит же от вашего лица, красив вы или нет. Или вы урод. Вот он, — Аристарх ткнул пальцем в сторону Иванова. — Он совершенно сер. У него душа — как у Квазимодо рожа. То есть, ее редко кто видит, но все ужасаются… Последние слова «желтого» потонули в ушном шуме. Орел уронил голову на ладони, закрыл глаза. На барабанные перепонки давила плотная, вибрирующая волна. И на глаза тоже. Все прошло так же внезапно, как и началось. Орел поднял голову и увидел, что ни Квазимодо Иванова, ни Желтого Аристарха уже нет и их сумок тоже нет. А за окнами — вокзал. Орел испытал облегчение и удивление одновременно. Поездки в пригородных электричках и «дизелях» всего вгоняли его в особое состояние, которое можно охарактеризовать как смесь уныния, тоски, внутренней духоты и легкой паники. А всему причиной однообразные здешние пейзажи, сплошные поля, пыль, грунтовые дороги и посадки по краям полей. А хуже всего — маленькие станции! Эти старые станционные домики, одиноко стоящие у дверей скамейки… Ужасно! Орел подхватил чемодан и кинулся к дверям, потому что поезд вот-вот должен был отправляться. Собственно, он уже тронулся с места, и Орел успел поблагодарить расхлябанную технику, прежде чем больно ударился пятками в бетон перрона, — двери всегда закрывались с опозданием. Желтый автобус уже ковылял к остановке. Орел даже не отряхнул штанов, пришлось бежать, перепрыгивая через лужи, лавируя между навьюченными бабулями. А автобус он тоже вскочил как раз за секунду до того, как разболтанные и от того оглушительно дребезжащие двери, захлопнулись. Предстоял час езды в железном гробовозе, и Орел сел к окну. Примерно через две остановки в автобусе будет невозможно вздохнуть. Впрочем, очень скоро Орел пожалел о выборе места: прямо в лицо жарило солнце. Дорога почти прямая, значит, придется терпеть до конца. Орел прикрылся от солнца ладонью и стал смотреть на обочину. Ехал автобус жутко медленно, при этом скрипел, кряхтел, опасно где-то трещал и клацал. Крышки ящиков, что содержат механические дверные ненужности, хлопали по стальным бортам самих ящиков с громким лязгом. Передний потолочный люк был открыт, сквозь него в салон проникал хоть какой-то воздух. Орел знал и ждал… И дождался. — Закройте люк! — потребовал капризный женский голос. Орел повернул голову и увидел мадам с блондинистой копной на голове. Мадам была явно барачного происхождения, но при деньгах. Ее выдавало полное отсутствие всякого вкуса и блатные интонации в голосе. — Зачем? Жарко! — раздалось со всех сторон. — Закройте люк, меня продует, — заявила она. Нашлись умные люди, поняли, что если эту стерву не заткнуть сейчас, она всю дорогу будет трепать нервы всему автобусу. Правда, по подсчетам Орла, умных людей в автобусах этого маршрута почти нет. В основном тупое склочное бабье — безмозглое быдло, старье всякое вонючее, покрытое коростой, и тому подобные. Люк закрыли и уже через двадцать минут автобус превратился в подобие газовой камеры, только хуже. Температура поднялась градусов до сорока пяти, запас кислорода иссяк, в воздухе повисла душная горячая вонь. Кому-то стало плохо, какому-то мужику в рубашке с короткими рукавами. Ему стали совать в рот валидол. Орел усмехнулся. Лучше бы остановили автобус да наружу вывели. Ничего бы не сталось, постояли бы минут пять. Так нет же, пихают ему в рот этот валидол и ни одна сука не дала даже капли воды, хотя очень у многих из сумок торчали пластмассовые бутылки. А идиотка с белой копной на голове вон, цедит из такой же бутылки. А на стенки мутные, еще не успела нагреться… Орел с отвращением отвернулся. У него с собой не было ничего, кроме чемодана, набитого грязным шмотьем и книгами. И к тому же он начал впадать в прострацию от усталости. А в свете событий, произошедших в поезде… Автобус дернулся, сильно дернулся, и остановился. Попыхтел немного двигателем. Хлопнула дверца водительской кабины. Орел скрипнул зубами: все, приехали. Он поглядел по сторонам — никто и не думал выходить, все ждали. Прошло несколько минут, а потом водитель забрался обратно в кабину, открыл двери в салоне. — Выходите, долго стоять будем, — сказал он. Послышались вздохи-возгласы. Народ зашевелился, но с места не двинулся. «Идиоты», — прошипел Орел, встал. Бабуля, что уселась рядом с ним, бросила на него негодующий взгляд. — Можно пройти? — сказал Орел. Бабуля чуть развернулась к проходу. Орел вдруг почувствовал сильное раздражение. Все наложилось одно на другое: и его ненависть к этому быдловатому народу, и вонь, и жара, и пот, льющийся в глаза. Он проклял всех на свете и ломанулся к выходу. На крики типа «Куда прешься?!» он давно перестал обращать внимание. За освободившееся место едва не подрались две бабки в одинаковых грязных робах — в такую жару! Водитель копался во внутренностях автобуса. В секунду измазавшись маслом, он стал похож на черта. Орел вздохнул и вышел к обочине. Дорога была пустынна, и над ней дрожало знойное марево. Она отлично просматривалась в обе стороны. — Можешь не ждать, — сказал водитель. — Никто в это время тут не ездит. — Серьезно дело? — с надеждой спросил Орел. Водитель покачал головой. — Сварятся они там, пока я выправлю, — ответил он. — Еще не дай бог у кого с сердцем плохо станет… — С чем у них там плохо, так это с мозгами. Водитель криво усмехнулся и сунул голову в маленький люк спереди автобуса. Орел видел там множество ремней, колес. Черт, что же делать, думал он. Идти по жаре километров восемь радость небольшая, хотя и дальше ходил. Ждать здесь… Еще неизвестно, насколько это все затянется, а автобусы тут ходят, по-моему, вообще без всякого графика. Иной раз по два часа ждешь, стоишь на конечной, ни один не едет. А то и больше. Орел посмотрел на небо. Оно было белым, затянутым какой-то облачной мутью, что, впрочем, никак не мешало солнцу поливать землю жаром. Но на горизонте что-то темнело. Даже подул ветерок, хоть и горячий, но все же. Пойду, пожалуй, подумал Орел. Как ни странно, довольно скоро он привык к жаре и перестал обращать на нее внимание. Мешало только то, что рубашка липла к телу. Тишина стояла такая, что, казалось, воздух был застывшим, как стекло, а вот ветер сейчас все разрушит, разломает… Орел вдруг необычайно ярко себе представил, как это будет. Почему-то ему показалось, что первым расколется небо. Оно должно задрожать, сквозь вой ветра послышится мелкий такой звон. Вначале он будет больше похож на тихий потусторонний гул, но потом — все громче, громче, отчетливее… Первая трещина проползет от горизонта до горизонта, медленно, уже сопровождаемая оглушительным грохотом. Она расширится и Орел увидит черноту. Слепую бездонную черноту. От главной трещины побегут в стороны маленькие трещинки. Их будет все больше и больше. И, наконец, вниз устремятся черные струи. Станет нечем дышать. Трястись будет все! Орел почувствовал боль и до него дошло, что он лежит на земле лицом вниз. Видимо, он задумался, споткнулся и упал. Он приподнял голову, ощупал ладонью лоб. Ладонь стала мокрой и красной — кожа на лбу рассечена. Орел быстро отодрал от рубашки рукав и быстро обвязал им голову. В глазах у Орла было темно, он списал это на удар. И это было странно, потому что ничего, кроме характерной острой боли он не чувствовал. Стало заметно прохладнее. Дул сильный ветер и Орлу было зябко, ведь рубашка его вся промокла от пота. Он поднялся на четвереньки, потом встал на колени. Солнце уже не светило. «Наверное, тучи…» Орел поднял лицо кверху и обмер. Надо сказать, что он чуть было не обделался и только потому не наложил в штаны, что вовремя спохватился. Через все небо ползла громадная черная трещина. Спустя секунду на Орла обрушился громоподобный рев. Он упал на землю, зажал уши ладонями и так лежал, скорчившись, не в силах оторвать взгляд от неба. Все, что еще минуту назад представлялось ему, происходило теперь на самом деле. Угловатая змея, черная, как первозданная пустота, неспешно пожирала небо. Орел с ужасом понял, что солнце было только что там, где сейчас лежит эта чернота. Примерно минута потребовалась трещине, чтобы дойти до противоположного края небосвода. Орел к тому времени немного отошел от первоначального парализующего ужаса. Он сидел на дороге, обхватив колени руками, и весь дрожал. Странно, но одновременно со страхом он ощущал и отвращение к себе — что он сидит, как какой-то побитый пес, и трясется… Сетка черных морщин накрыла разделившиеся напополам небеса. Орел понял, что будет сейчас, и закрыл глаза…Это было как волна холода. И снова тишина. Орел разлепил веки. Голова кружилась, словно его резко разбудили. Он встал на ноги. Вокруг была та же местность и дорога все так же тянулась издалека в никуда. Только земля была погружена в черноту. Это не было темнотой. Это было больше похоже на тонны угольной пыли, взвешенные в воздухе. Орел отчетливо видел каждый камешек на обочине, но воздух почернел. Вверху белым слепым пятном висело солнце. Орел постоял некоторое время, глядя по сторонам. А потом продолжил свой путь. Может быть, это несколько глупо — идти, не зная куда, но ничего лучшего он придумать не смог. Да к тому же сохранялась надежда увидеть знакомые места — пока что ничего нового в ландшафте он не замечал, все было как всегда. Дорога шла в гору. Потом опускалась вниз. Орел добрел до вершины холма и остановился. Дальше должен был быть дачный поселок, потом — поворот. Ничего этого не было. Полоса асфальта тянулась далеко-далеко, а у горизонта снова поднималась кверху. Орел добрел до вершины следующего холма. Надо сказать, это только казалось, что дорога идет крутой волной. На самом деле пришлось пройти километра четыре, чтобы попасть на предполагаемую «вершину». Справа было пшеничное поле, где росло больше сорняков, чем пшеницы, слева — подсолнечное, впереди — только дорога. Орел в отчаянии опустился на дорогу. Им снова овладел страх. Холодный и обволакивающий. В груди было пусто. Ему вдруг показалось, что это все какое-то недоразумение. Что ветром принесло какой-то выброс и сейчас черную тучу унесет подальше. Орел смотрел на размытое бело пятно, которое привык называть солнцем, и постепенно начинал понимать, что оно — все, что у него осталось в жизни. До его ушей донесся тихий рокочущий звук. Орел оглянулся. По дороге медленно полз автобус. Покрытый ржавчиной корпус выглядел так, будто год провалялся на свалке под дождем. В крыше зияла огромная дыра. Через весь правый борт проходила трещина с осыпавшимися краями. Ветровое стекло было разбито. Орел встал. Автобус поровнялся с ним и затормозил. Водитель повернул голову, и Орел увидел его бледное небритое лицо. Водитель сжимал синими губами сигарету. — Садиться будешь? — спросил он. Орел оцепенел. У водителя были белые, словно закрытые бельмами глаза. Только в центре просматривались бледно-серые кружочки зрачков. Дверь с лязгом распахнулась. Орел взошел по ступенькам. Автобус по прежнему был набит людьми. Но никто не толкался и не кричал. Все стояли тихо, без единого движения. Орел примостился у самых дверей и стал смотреть. Справа от него, на сидении, что стоит параллельно борту, сидели двое женщин. В автобусе вообще ехали преимущественно женщины. Орел всмотрелся в их лица. Они были изрезаны морщинами. Очень глубокими морщинами. Глаза у них оказались такими же белыми, как у водителя, как у всех пассажиров. Они смотрели прямо перед собой. Орел почувствовал взгляд. Это был мальчик лет десяти-одиннадцати. Он беззвучно шевелил губами и складывал пальцы правой руки в замысловатые фигуры. Орел удивился, как пальцы могут быть такими гибкими. Но вот толстая женщина в шерстяной кофте положила руку на его голову и повернула лицом к себе. Орел отвернулся и стал смотреть в окно. Там плыло мимо черное пустое поле. — А какая следующая остановка? — неожиданно даже для самого себя спросил он, обращаясь к водителю. Тот глянул на него в зеркало своими белыми глазами. — Ты видишь здесь хотя бы одну остановку? — вопросом ответил он. Следующая конечная. В принципе, если ты хочешь, то можешь сойти и здесь. Орел еще раз глянул в окно и чуть не заорал от удивительно четкого ощущения десятков вонзившихся в него взглядов. Вокруг были только поля. Вдалеке от дороги виднелись вышки ЛЭП, с которых свисали обрывки проводов. — Остановить? Водитель совершенно не смотрел на дорогу. Он смотрел на Орла через зеркало заднего вида. — Да, остановите, — сказал он. И глупо добавил: — Сколько с меня за проезд. Водитель усмехнулся и сигарета вывалилась у него изо рта. Он не поднял ее. — Иди уже… Орел проводил взглядом удаляющийся автобус. Погромыхивая, он полз по дороге вгору. К своему удивлению, Орел увидел посреди поля странную конструкцию из ржавых труб и листов. Он подошел поближе. Это походило на каркас какого-то чудного здания. Вокруг конструкции лежали груды битого кирпича и цементной крошки. Тут и там торчали сухие стебли татарника. Орел притронулся ладонью к рыжему железу, почувствовал, как вся огромная конструкция завибрировала, заходила ходуном от его прикосновения. И испуганно убрал руку — это грозилось завалить и накрыть его собой. Орел вдруг почувствовал сильную усталость и опустился на кучу камней. Пора было подумать о своем положении. Ему очень хотелось спать. Орел даже приблизительно не представлял себе, что нужно делать. То есть, он понимал, что надо идти. Но куда? Шагать по дороге? Ведь должна же она куда-то привести в конце концов. Ведь должен же был ее кто-то построить! Кажется, стало темнее. Орел посмотрел на небо. Нет, ничего не изменилось. Воздух был по прежнему перемешан с невидимой угольной пылью, а солнце… Он вернулся к дороге. Присел, погладил рукой дрянной асфальт. Холод и безразличие, вот что ассоциировалось у него с этой серой полосой. Орел вспомнил молодого человека в желтом — Аристарха Епифарховича. А также «серого» Ивана Ивановича. Кажется, они существовали только для него. Никто больше не обратил внимания на них. Они подсели ни к кому-то другому, к нему! Почему? Дело тут не в имени, думал Орел. Имя у меня самого будь здоров! Дело в другом. Этот Аристарх что-то хотел мне объяснить да, видимо, разочаровался. Если исходить из теории имен, то Иван Иванович действительно представляет собой серую посредственность, а Аристарх… Руководствуясь все той же теорией, можно прийти к выводу, что не только появление в обществе Ивана Ивановича равно второму пришествию, но и Аристарха тоже. Орел потер лоб ладонью. И чуть не закричал от внезапной боли. Он-то и забыл, что голова у него перевязана рукавом рубашки. На ладони Орел увидел грязно-красные разводы. Ссадина на лбу заныла. Выходит, вернулся он к своим размышлениям, что оба они являются чем-то уникальным. В своем роде неповторимым. У Орла засосало пол ложечкой от близости к ответу на свой вопрос. Кстати, на какой вопрос?.. А что непременно прилагается к такой исключительной уникальности?.. Земля задрожала. Уснувший было страх шевельнулся в сердце. По полю катился громадный шар — сеть из металлических трубок. Катился прямо на Орла. Секунду им владело оцепенение, а потом Орел бросился бежать. Он бежал зигзагами, виляя из стороны в сторону. Но шар неоступно катился вслед за ним. Причем, он выбирал кратчайший путь, так что очень скоро Орел понял — такой бег только сокращает расстояние. Земля под ногами была твердая, и Орел, впившись взглядом в горизонт, побежал изо всех сил. Грохот шара придавал ему сил. И он бежал долго, но человек все же не из железа сделан. Орел стал уставать. Катастрофически не хватало воздуха, ноги наливались свинцом. Орел крутил головой, теряя в скорости. Он надеялся высмотреть хотя бы кого-нибудь, от кого можно ждать помощи. Пришел момент, когда Орлу пришлось остановиться. Сил больше не было. Он с трудом стоял на ногах. Его от шара отделяло метров двести. Ржавая громадина неумолимо приближалась, подпрыгивая на кочках. Шар оставлял за собой след — широкую полосу сломанной и сбитой сухой травы. Орел закрыл глаза…..и ничего не случилось. Он понял это только тогда, когда более-менее выровнялось дыхание и голова избавилась от пульсирующего гула. Шар замер метрах в десяти. Орел шагнул к нему — шар откатился ровно на расстояние шага Орла. — Боишься? — спросил Орел. Шар покачался из стороны в сторону и медленно, хрустя сухой травой, подкатился вплотную. Орел тронул его пальцем, отковырнул немного ржавчины. Шар вздрогнул. — Что, почистить тебя? Великоват! Шар словно ждал этого. Откатившись на несколько метров назад, он стал ужиматься. Ржавчина сыпалась с него, как коричневый снег. Металл скрежетал, трубки гнулись. И продолжалось это до тех пор, пока шар не стал примерно метра в диаметре. И только тогда он подкатился к самым ногам Орла. Эта дивная метаморфоза ничуть не удивила Орла. Он слишком устал и слишком много увидел странного за такой короткий промежуток времени, что, кажется, совершенно разучился удивляться. Орел принялся счищать с шара ржавчину. Тот перекатывался по земле, подставлял неочищенные бока. Орел снял с него всю ржавчину — она счищалась на удивление легко. Но к тому времени его руки представляли собой сплошной грязный мозоль. К тому же, усилилась боль во лбу. — Не могу больше, — сказал Орел. — Устал. Спать хочу. Он улегся прямо на землю — алтернативы просто не было, заложил руки за голову. В грязном небе неподвижно висело солнце. Бледное серое солнце Иванов Ивановичей. Наверное, у Аристархов Епифарховичей солнце не такое, желтое, яркое, ласковое…

Когда Орел проснулся, он не спешил открывать глаза. Возможно, он надеялся, что сейчас увидит обычное небо… пустые карманы и шишку на затылке. Да, его ударили чем-то по голове, ограбили и выбросили. Но никакой шишки на затылке он у себя не нашел. Впрочем, голова была обвязана тряпкой. Слишком туго, голова тупо ныла. Орел открыл глаза, встал. Конечно же, ничего не изменилось. В двух метрах от него в маленькой ямке мирно лежал шар из металлических трубок. Орел взялся за узел на затылке, стянул повязку, но на лбу она присохла. Он осторожно потянул за ткань, но почувствовал только боль. Орел сжал зубы, зажмурился, сжал полоску ткани в кулаке и рванул что было сил. В глазах потемнело от острой боли. По лицу потекла кровь. Орел выдохнул, приложил тряпку ко лбу, промокнул. Кровь быстро остановилась и Орел с отвращением отбросил грязную повязку. Шар катнулся было в ту сторону, но остановился. Вернулся в свою ямку. — Ну что, друг, — сказал Орел. — А где мне людей найти? Шар остался неподвижным. — Не знаешь? Чуть дрогнул. — Пойдем поищем? Выкатился из ямки и устремился куда-то. — Эй-эй, подожди! — Орел встал, помотал головой. Он ощущал настойчивые сигналы, исходящие из области прямой кишки.

Через десять минут Орел вышел к дороге. Шар выкатился на середину асфальтовой полосы и остановился будто в раздумье. Дорога заметно выделялась на фоне однообразного сухого пейзажа. Надо сказать, это было единственное, что хоть чем-то отличалось от серых полей. Не считая автобуса. Автобус… По идее, он должен вернуться обратно. Может, надо просто подождать? Орел потер голову — ее будто охватила полоса холода. Ссадина на лбу высохла, покрылась корочкой и болезненно реагировало на любое движение кожи. Орел повернулся и пошел по дороге туда, куда, как он предполагал уехал автобус. Шар медленно катился рядом с ним. Орел уже привык к нему и даже шорохи, которые он издавал при движении, проходили мимо ушей. Поднялся несильный ветер. В полях то и дело вставали смерчики, ветер закручивал серую пыль и мусор в спирали и снова бросал на землю. В черном мутном небе висели облака. Не настоящие, конечно, а так, растянутые какие-то полосы. И солнце… Он уже ненавидел это солнце. Окутанное черным дымом, оно светило для кого-то другого, но не для него. Для кого?.. Ровные, как терелка, поля до самого горизонта, да еще дорога, вот и все, что он пока что видел в этом мире. Орел чувствовал себя жутко одиноким. Скорее всего, здесь он и был таким. И автобус, наполненный туповатыми — но людьми, был для него факелом в темноте… Шар вдруг остановился. Орел посмотрел на него. Белый металл трубок стал конопатым от пятнышек ржавчины. — Ну что? — сказал Орел. — В чем дело? Шар замер. Ветер проносил сквозь него мусор, но покачнуть эту клеткусферу он не мог. — Не хочешь идти дальше? Слово «идти» выглядело немного странно применительно к шару. — Не хочешь идти дальше со мной? — с неожиданной дрожью в голосе спросил Орел. Шар покачался так, как если бы говорил «да». — Почему? Шар медленно подкатился к ноге Орла, прислонился…«…я ждал от тебя…» Орел закрыл глаза. Горло перехватило, сдавило болью. — Чего?«…я ждал от тебя другого. и разочаровался…» — Что я сделал не так? — закричал Орел. — Что?«…ничего…» Орел понял, то один в этой пустыне он сойдет с ума. — Не оставляй меня, — попросил он. — Пожалуйста. Шар повертелся на месте, остановился на несколько секунд и покатился по дороге в противоположную сторону. Орел кинулся за ним, но шар ускорил ход и угнаться за ним стало невозможно. Орел еще долго бежал следом. В конце концов, он устал и остановился, оперся ладонями о колени. Поднял лицо и увидел, как шар стоит на вершине далекого холма. Он снова был огромен. А потом он скрылся за бугром. Орел выпрямился. Ветер бил его по лицу, забирался под рубашку. Кожа почему-то горела, как после солнечного ожога. Он начинал понимать, что такое настоящее одиночество. В этом мире не было больше ничего живого, кроме него, заблудшей души. Возможно, это и есть Ад. Многие воинствующие «индивидуалисты» говорят о Личности с большой буквы и прочих вещах. Орлу было наплевать на это. И еще он удивился, как быстро изменилось его мнение по этому поводу. Никто из них не знает, что такое настоящее одиночество.

Орел брел очень долго. Его одолевал голод, нестерпимо хотелось пить. Орел мучился головной болью, которую никак не удавалось прогнать. Наоборот, она только усиливалась, когда он принимался массировать виски и затылок. И еще — он время от времени впадал в состояние, чем-то напоминающее бред. Да, черт возьми, это и было бредом! Орел совершенно не ощущал усталости. Усталость текла сквозь него подобно реке. Ноги настолько привыкли сменять один шаг другим, что делали это чисто автоматически, без какого-либо участия сознания, рассудка и вообще мозга. Когда на Орла накатывало, он видел, как погруженная в дымную черноту пустыня изгибается волнами. Как дорога становится то черной, то оранжевой, и задирается кверху зигзагами. Рядом с ним появлялись то громадные печальные слоны, то космические корабли. Под ноги падали метеориты и дохлые чайки без перьев. Один раз Орел увидел громадного «Руслана», летящего на высоте нескольких метров. Самолет даже не летел, а плыл над землей. Иллюминаторы были открыты, из них выглядывали люди и махали ему рукой. Орел тогда побежал за самолетом, но все никак не мог догнать не смотря на то, что двигался он крайне медленно. А люди в иллюминаторах махали ему руками, бросали конфеты и щелкали фотоаппаратами. Внезапно хвост самолета отвалился и из открывшейся дыры выбросили сколоченный из бревен крест с прибитым к нему Иисусом. Иисус тихо стонал. Когда Орел подбежал поближе, он уже умер и быстро растворился в воздухе. Следом за распятием из дыры бросили огромный целлофановый пакет с карамелью «Му-му». Орел подобрал с земли камень, швырнул в самолет…..не было там никакого «Руслана». Орел стоял на ветру, обливаясь потом.

…Орел все брел, а дорога уходила дальше и дальше, за самый горизонт. И тут ветер донес грохотание железа. Орел вскинул голову, обожженый надеждой. Впереди полз автобус. Тот самый. Только еще более ржавый. Сжигая остатки сил, он побежал. Но ветер превратился в упругую подушку. Орел нагнул голову, изо всех сил отталкивался от асфальта ногами, но продвигался буквально по сантиметру. Ветер высушивал глаза и рот, забивал горло грязным воздухом. Орел потерял сознание. Очнулся он в полной темноте, но это оказалась всего лишь чернота в глазах. В небе слепым пятном висело солнце. Орел судорожно сглотнул, сморщился от боли в сухом горле. Глаза пекли так, что хотелось грызть асфальт. Сквозь пелену слез Орел увидел человека. Это был молодой мужчина в белой рубахе почти до колен, бежевых джинсах и сандалиях. У него были длинные, до пояса, смоляно-черные волосы. И такие же черные глаза. — Пить, — прохрипел Орел. — Дайте воды. Черноволосый поднял голову Орла рукой и приложил к его губам флягу. Орел пил жадно и много, и когда фляга опустела, он почувствовал себя совсем плохо. Голова раскалывалась от гула и боли, перед глазами плавали круги. Орел чувствовал, что еще чуть-чуть и он снова лишится сознания. Но все прошло так же внезапно, как и началось. Орел сел, подобрав под себя ноги. — Благодарю вас, — сказал он. — Значит, я здесь не один… Черноволосый улыбнулся. — Ты здесь не один, — сказал он. — Но это не уменьшает твоего одиночества. По этой дороге много людей прошло. Я ходил по этой земле и обошел ее. — И куда ведет эта дорога? — спросил Орел. — Куда я могу прийти по ней? — Никуда, — черноволосый покачал головой и присел на корточки. — Я ходил по земле и обошел ее. — Так, значит… — Орел запнулся. — Это теперь навсегда? — Нет. Разве ты бессмертный? Орел посмотрел в черные глаза незнакомца. — Но даже в Аду можно жить, — сказал черноволосый. — Дьявол, — прошептал Орел. — Человек! — воскликнул черноволосый и процитировал, подняв подбородок: — Он же, обравтившись и взглянув на учеников своих, воспретил Петру, сказав: «Отойди от меня, Сатана, потому что ты думаешь не о том, что божие, но что человеческое».

…не было никакого Сатаны. От черноволосого не осталось и следа. «Снова бред», — подумал Орел. Но рядом с ним лежала книга. В потрепанной обложке, грязной, покрытой масляными пятнами. На обложке было написано «Лениздат. 1958». И все. Внутри были только пустые, желтые и серые страницы. К тому же, книга рассыпалась. Вмиг листки, подхваченные ветром, взмыли в воздух. Через полминуты в руках у Орла осталась только картонная обложка. В приступе бешенства Орел разорвал ее, разгрыз зубами. Он отрывал куски картона, жевал их, выплевывал на землю и растаптывал ногой. Остался только крохотный кусочек зеленой клеенки, которой была оклеена обложка. Орел с минуту тупо смотрел на него, а потом запрятал в карман. В нем внезапно проснулась нежность и любовь к этому кусочку. Он собрал руками ошметки обложки в одно место, сгреб землю и соорудил над ними небольшой курганчик. После чего повернулся и вышел на дорогу. Орел был как пьяный. Тело стало резиновым, и он принялся выламываться в каком-то диком танце. Впрочем, недолго. Орел повалился на асфальт и пополз вперед. Ползти было интересно, гораздо лучше, чем идти. Когда идешь, дорога видна далеко-далеко, а так будто открываешь каждую новую пядь ее. И сухие сорняки вдоль дороги — словно две стены, словно деревья. Орел полз, пока не стер себе все локти. Потом он встал и ощутил резкую перемену — картина мира моментально стала другой. Он еще немного поплясал на дороге, потом подобрал на обочине камень и швырнул его вперед. Камень упал с подскоком. Орел подошел, снова подобрал, бросил дальше. Так идти оказалось тоже интересно — отмеряешь себе отрезок броском камня, подходишь, снова… Орел захотел забросить камень далеко, чтобы идти было долго. Размахнулся, кинул. Камень не падал, а наоборот — все уменьшался в размерах. Он так и не упал на землю. Орел сел на асфальт и заплакал. И не заметил, как уснул.

Проснувшись, Орел заметил, что лежит посреди дороги, раскинув руки в стороны. Ноги его были сведены вместе и схвачены вмурованной в асфальт скобой. И каждая рука тоже. Орел рванулся, еще раз. Ничего не получалось и он закричал. Крик выходил тяжело, с болью в груди, словно игла, пропарывал внутренности. По лицу потекла кровь из ссадины на лбу. На руках и ногах тоже появились раны. Дорога быстро поднялась и приняла вертикальное положение, после чего превратилась в бревенчатый крест. Орел висел на нем. Внизу стоял Аристарх и Иван Иванович. — Ну? — сказал Аристарх. — Теперь ты понял, что отличает нас? Одиночество! Орел открыл рот, чтобы что-то сказать, но захлебнулся слюной и закашлялся. Аристарх покачал головой. Орлу показалось, что он смотрит на него с сочувствием. — Орлы не должны висеть на крестах, — сказал Иван Иванович. — И так хватает. Он показал рукой в сторону. Орел повернул голову и увидел дорогу, асфальтовую ленту, которую он ненавидел всей душой. Вдоль дороги стояли такие же кресты и на каждом висел человек. У каждого над головой была прибита табличка с надписью: «Этот человек не пожелал быть богом». — Орлам не место на крестах, — сказал Аристарх. Орел попробовал двинуть рукой и не встретил сопротивление. Бревно гнулось, как резиновое. Он свел руки вместе, согнул их. И зачем-то нагнулся вперед и взмахнул руками, как крыльями. Крест вырвался из земли. Иван Иванович улыбнулся, а Аристарх захлопал в ладоши. Орел поднял лицо к небу, где серым слепым пятном неподвижно висело солнце…По серой земле бродили люди. Они все шли в одно место, а там черноволосый Сатана в белой рубахе что-то говорил им. Говорил оживленно, жестикулировал. Люди молча выслушивали. Орел не хотел смотреть вниз. Он был все так же одинок. Но теперь он был Орлом.