Огонь сильнее мрака [СИ]

***

С детства он жил в собственном уютном мирке, куда заказан был путь остальному человечеству. Были отец и мать, которые покупали журналы и книги, была аптека на первом этаже дома, было много времени, целая вечность — после уроков каждый день оставалось по десять часов на то, чтобы выращивать кристаллы, нагревать смеси и дистиллировать растворы. В девять лет он уже знал, что медь горит в парах серы и умел серебрить фигурные пластины. В десять — придумал новый способ для получения аммиачной нити, в одиннадцать — увлекся хроматографией. В двенадцать интерес к химии стал угасать: Найвел вдруг обнаружил, что всё это время рядом с ним обитало по-настоящему волшебное царство чисел. Математика была той же химией, только идеальной. Чтобы ей заниматься, не требовалось покупать реагенты и мыть пробирки, достаточно было карандаша и листа бумаги. В течение следующих пяти лет Найвел жил математикой: оставил далеко позади школьную программу, решал матрицы, считал ряды, зачитывался учебниками так же, как его сверстники — детективными романами. Но чем глубже он погружался в числа, тем яснее видел, что никакой магии в них нет. Доказательство самой хитрой теоремы основывалось на логике и обычных, давно знакомых выкладках. Решение уравнений было сродни фокусу, цирковому трюку, когда, затаив дыхание, следишь за метаморфозами, а потом кто-то говорит: это все ловкость рук, в волшебном ящике устроено двойное дно, а над сценой висит система зеркал… Найвел жаждал подлинной магии.

Магию в Энландрии свободно могли практиковать только ученые на государственной службе, поэтому, окончив школу, Найвел поступил в Дуббингский университет. Даже здесь его ждало разочарование: простых студентов к магическим приборам не допускали, волшебством занимались профессора и аспиранты. Оставалось корпеть над учебниками и ждать, когда ректорат обратит на него внимание. Найвел поступил в семнадцать, легко сдав вступительные экзамены. Примерно в эту пору начала болеть мать — подхватила чахотку — а вскоре захворал и отец. В доме стал часто бывать дядя Питтен: помогал деньгами, приводил врачей, подолгу сидел с больными, не страшась заразиться. Много раз он, безнадежно качая головой, рассказывал об утраченных довоенных технологиях, которые когда-то могли поставить на ноги чахоточного и продлить ему жизнь. Найвел знал, что это было правдой, но могучие аппараты в монастырях ржавели и распадались в труху, лишенные энергии, а монахи-целители давно отправились вслед за богиней… Мать скончалась, когда Найвел заканчивал пятый курс; ненадолго её пережил и отец. Стоя после похорон над их могилой — светило веселое солнце, летний день был безобразно, неуместно погожим — Найвел сказал дяде, что готов. Пусть молод, пусть недоучился. Готов.

Питтен Мэллори давно обещал взять его на работу и не смог отказать теперь, в такой момент. Поступив на службу в Научтех, Найвел принялся вкалывать за троих. Утром и днём он трудился над опытами, которые поручал Хитчмен, вечера проводил в архиве. На выходных уезжал за город, осматривал развалины башен. Он нашел подлинную цель. Пользоваться мелкими артефактами, работающими от фонового атмосферного излучения? Довольствоваться жалкими остатками былого могущества? Вздор! Люди обязаны наладить сеть зарядных башен по всей стране и возродить магическую энергетику. Вместе с двумя такими же энтузиастами он собрал генератор, слабенький, ненадежный, но действующий. Найвел верил: генератор можно было доработать, нарастить мощность — и запускать в производство, тиражировать сотнями, неся во все уголки Энландрии «свет божественный». Однако на одних генераторах далеко не уедешь: нужно передавать энергию на расстояние, обеспечивать потребителя легкой и доступной магией. Без зарядных башен генераторы бесполезны. Найвел во время своих вылазок открыл пару очень любопытных эффектов и был уже близок к тому, чтобы испытать генератор в связке с башней. В этот момент ему и повстречалась Ширли.

Первый раз в жизни Найвел с изумлением обнаружил, что может быть не одинок. Более того: что может быть при этом счастлив. Раньше окружающие люди — за исключением отца с матерью — представлялись ему единой толпой, отдельные представители которой оказывались докучливее прочих (как учителя в школе) или полезней (как дядя Питтен). После смерти родителей Найвел и думать не мог о том, что кто-то из этой толпы станет ему близок. Встретив Ширли, он испытал то же, что испытал бы потерпевший кораблекрушение, обнаружив на необитаемом острове товарища по несчастью. Она тоже недавно потеряла родителей, она тоже с головой уходила в науку — может, правда, ныряла не так глубоко, как Найвел. Самое главное — Ширли была с ним и ничего не требовала взамен. Она слушала всё, что бы он ни говорил, кивая, глядя широко распахнутыми глазами. Приносила бутерброды, если он, заработавшись, пропускал ленч. Ждала после службы, не попрекая опозданиями. Утешала, если срывался очередной опыт. Ездила с ним на вылазки к башням, топала по бездорожью, карабкалась по хрустальным развалинам. И вот, когда Найвел уже готов был сделать ей предложение, обо всём узнал Питтен. И поставил перед выбором: или женитьба на Ширли, или работа в Научтехе.

Найвел так и не успел продумать все последствия дядиного ультиматума. Расстроенный, сбитый с толку, он решил съездить за город, навестить одно из своих любимых мест: разрушенный мост через Элбнуад, горную быструю речку близ Шерфилда. В последний момент пригласил Ширли, решив всё ей рассказать — вдвоём любая тягота кажется легче. Долго ехали на поезде, потом шли по заброшенной дороге к мосту. В Шерфилде при Хальдер добывали какое-то важное сырье, после войны производство свернули, заводы пришли в запустение, а мост над рекой — огромный, вантовый — остался, хоть и был изрядно побит бомбежками. В ветреную погоду тяжелые струны вантов гудели на разные лады, образуя сложный, драматичный аккорд. Когда Ширли ступила на ржавые плиты моста и прислушалась, то пришла от звуков в восторг. Найвел решил подождать с печальными новостями и устроил небольшую лекцию. Описывал старый Шерфилд, довоенные времена, о которых читал в архиве. Увлекся, махал руками, показывал башню, что стояла неподалеку. Ветер между тем усилился — хлестал по лицу, раскачивал ванты. Ширли, прячась от ураганных порывов, отошла в сторону, наступила на ржавую балку. Та подломилась, и Ширли упала с моста в воду. С высоты тридцати ре.

Найвел хотел броситься следом, но удержался, сбежал вниз, поплыл, вытащил. Ширли была уже мертва: падая, ударилась о воду, потеряла сознание и захлебнулась. Найвел долго пытался вернуть невесту к жизни, делал искусственное дыхание, клал животом себе на колено, нажимал на спину. Все было бесполезно. Он еще пару часов просидел над телом, а затем понял, что надо делать, и поехал в Дуббинг. Дальше всё было так, как описал Питтен — взлом БХР, кража пятьсот шестнадцатого, бегство. Мэллори-старший ошибся только в одном: Найвел похитил ключи от Хранилища не за ленчем. Он вернулся в Дуббинг к закрытию Министерства. Прошёл через главный вход. Прокрался к дядиному кабинету. Дождался, пока тот выйдет в сортир — двигался Питтен медленно, времени хватило, чтобы войти в кабинет, увидеть объемистый пиджак на спинке кресла, обшарить и выхватить ключи из кармана. Потом Найвел прятался в чулане, дожидаясь закрытия. Когда все ушли, спустился в Хранилище: старичок Гудлав тоже ушел, вместе со всеми, и оставалось лишь отпереть дверь ключами Питтена. Взяв шкатулку, Найвел хотел бежать, но на ночь двери Министерства запирались, и пришлось бы объясняться с охраной у входа — кто таков, почему так поздно, не шпион ли… Решил сидеть до утра. Когда пробило семь, и клерки стали штурмовать проходную, Найвел смешался с толпой и выскользнул наружу. Ему надо еще было заглянуть домой — сжечь свои заметки по башням. Любой, кому заметки попались бы на глаза, в два счета понял бы, где искать Найвела.

— Разве ты раньше никогда не задерживался допоздна? — спросил Джон. — Не думал, что выйти из Министерства ночью — такая проблема.

Найвел дернул плечом.

— Задерживался, — проронил он. — Только на всю ночь.

Он сидел, привалившись боком к стене каюты, и почти не двигался, только убирал иногда со лба волосы — машинальным, докучливым жестом.

— Значит, ты хотел уйти в Сомниум, чтобы найти Ширли, — сказал Джон. — Там она была бы живой…

Найвел только посмотрел на него красными, ввалившимися глазами. Джил вдруг подалась вперед и крепко сжала ладонь юноши. Найвел вздрогнул. Джон откашлялся.

— Ну ладно, — сказал он деловым тоном, — вот ты украл шкатулку. Хотел создать мир мечты. Только она же не работает. Ты хотел зарядить её с помощью башен? А откуда вдруг в них взялась энергия?

Найвел улыбнулся одним уголком рта:

— Много уже знаете, как погляжу… Ну, насчет энергии все довольно просто.

— Расскажешь? — предложил Репейник. — Времени хватает.

— Отчего ж не рассказать… — Найвел снова откинул со лба волосы. — Дело вот в чем. Давно-давно, когда боги принялись ставить зарядные башни, эти башни работали автономно. Не были подсоединены к сети. Богам приходилось их заряжать, так сказать, вручную, при непосредственном контакте. Чтобы не летать к башням слишком часто, боги устанавливали на них мощные конденсаторы. Которые держали заряд хотя бы неделю. Позже, когда башен стало много, протянули сеть чаропроводных кабелей. Конденсаторы на башни ставить перестали. Их, такие башни, признали убыточными. Строить — дорого, обслуживать — опасно…

Он смешался. Джон кивнул:

— Видел обслуживание твое, видел. Ну, так что дальше?

Найвел поморщился.

— Старые башни стали постепенно сносить. Заменяли новыми. К началу войны их осталось в стране всего несколько десятков. Бомбежки уничтожили почти все. Уцелели три штуки.

— А, — сказала вдруг Джил. — И каждая до сих пор хранит заряд?

Найвел посмотрел на русалку почти с уважением:

— Да. Остаточный заряд на конденсаторах. Он слабеет с годами, конечно, утекает в атмосферу, но… Он есть. В промышленном масштабе — ерундовый, не хватит даже на неделю работы какой-нибудь заводской машины. Но все-таки очень большой. Ни одна современная батарея такой импульс не выдаст.

— Вот, значит, что ты открыл на своих вылазках, — сказал Джон. Найвел, кусая губы, покачал головой:

— Я ничего не открывал. Это — известный факт, он в открытом доступе, в архиве. Просто мало кому есть дело до башен. Когда-то, сразу после войны, собралась инициативная группа, трое или четверо ученых. Они исследовали вопрос, описали результаты. А потом тему закрыли. Потому что остаточного заряда все равно хватило бы на один-два мощных раритета, не больше. Таких, как шкатулка, — он показал глазами на стол. — Зарядить разок — и все. Да и вся процедура очень рискованная. Так что — закрыли и передали в архив. Потом забыли. А я нашел.

«В открытом доступе, — подумал Джон. — "Доп. технол. рецирк. по ортогон. вект." и тому подобное. Ну да».

— Предположим, тебе все-таки удалось бы провернуть дело с зарядкой и запустить шкатулку, — сказал он. — Но ведь она не будет работать вечно. Что станет, когда в ней кончится заряд?

Найвел отвернулся.

— Не знаю, — сказал он еле слышно. — Я просто хотел еще раз увидеть…

И замолчал. Джил, обернувшись к Джону, попросила:

— Выйдем?

Джон с сомнением покачал головой, но поднялся на ноги. «В самом деле, — подумал он, — не сбежит же он из закрытой каюты». Найвел, опустив длинные руки, глядел в стену и, похоже, никуда сбегать не собирался. Да и некуда было: разве что влезть в отдушину над багажной полкой, но там и кошка бы застряла. Джил потянула Джона за рукав, и они выглянули в коридор. Пассажиры уже разошлись — кто в каюты, кто в салон — так что можно было спокойно поговорить без лишних ушей. Джил отступила к большому панорамному окну.

— Джонни, — сказала она, — слушай. Ты главный, тебе решать. Но парню-то худо совсем. Может, дадим ему это… попробовать?

— Сходить в Сомниум?

— Да. В Сомниум.

Джон засунул руки в карманы.

— То есть, вместо того чтобы везти его к дяде, отвезем в Кинки и позволим зарядить аппарат? А если та башня тоже взорвется?

— Ты ж говорил — она на пустоши. Какие-то дороги там. Старые. Людей кругом нет.

— Людей-то нет, — возразил Джон, — да только он сам может погибнуть. И что тогда Питтену скажем?

Джил опустила голову.

— Найвел — вор, — с нажимом сказал Джон. — Эгоистичный, безответственный сопляк, укравший ценную вещь. Мало того, он еще и убийцей сделался. При взрыве в Дуббинге погибли люди… — он вспомнил человека-дерево. — Холера, да там вообще такое творилось! И это его не остановило, заметь. Купил билет, поехал к следующей башне. Говоришь — дадим попробовать, повезём в Кинки. А если в Кинки ничего не получится? Тогда что — в Линс? В центр города?

Джил посмотрела на большой палец. Поднесла ко рту, скусила заусенец.

— Жалко его, — проронила она. — И девочку тоже.

— Девочку-то как раз не вернуть, — заметил Джон. — Найвел, может, и встретит её в Сомниуме живую. И будет ему счастье. Но настоящая Ширли, из этого мира, лежит сейчас мёртвая на берегу реки. Он её даже не похоронил, бросил крысам на съедение. Сбежал в Дуббинг, спёр раритет, подставил родного дядьку, устроил взрыв. Молодец, ничего не скажешь.

Джил сунула в рот другой палец.

— Ну да, — сказала она невнятно. — Всё так. Ладно, хрен с ним.

— Не грызи ногти, — велел Джон.

Джил опустила руку.

— Покурить бы, — сказала она.

— М-да, — протянул Джон. — Покуришь тут… Хотя у них, вроде, специальная комната была.

— Сходи, глянь. Я пока с ним посижу.

Джон кивнул и отправился в салон. Спросил у бармена порцию крепкого, поинтересовался насчет курительной и получил самые подробные инструкции. За бархатной занавеской в углу был устроен воздушный шлюз — стальной округлый люк с винтовым запором, после — крохотный тамбур и еще один люк. Прежде чем его открыть, полагалось дернуть за ручку, торчавшую из стены. Джон потянул ручку, тут же заложило уши: в курительной нагнетали давление, чтобы не пускать внутрь «горючий воздух». Стены и потолок в комнате были серые, асбестовые, но на устланном ковром полу стояли вокруг крохотного столика красные бархатные кресла. На столике красовались массивные зажигалки в форме маленьких пузатых дирижаблей. Тут же был знакомый стюард, тот самый, который встречал пассажиров — видимо, здесь он следил за пожарной безопасностью. Стюард при виде Джона споткнулся о ковер, уронил пепельницу, кинулся поднимать, затоптал рассыпавшиеся окурки, испачкал форменные брюки и, выпрямившись, покосился обиженно. Репейник дружелюбно ему кивнул и занял место за столиком. Прикурив, он откинулся в кресле, хлебнул из стакана и стал думать.

Значит, Найвел у нас из хорошей семьи. Привык, значит, получать все по первому требованию. Реактивы тебе? Пожалуйста. Гувернеров для занятий химией? Сколько угодно. Хочешь магией заниматься? Без проблем, у дядюшки государственная служба. Девчонка понравилась? А вот тут — извини, дядя против. Конечно, взыграло у парнишки, устроил бедному Питтену скандал. И ведь добился бы своего, но тут, можно сказать, вмешалась судьба — девчонка возьми да и погибни. Парнишка, однако, не сдался. Даже от судьбы отказа не принял: слямзил волшебное устройство и пустился во все тяжкие. Что, люди пострадали? Ах, мне так жаль, господа, так жаль. Но, поймите («Вы не понимаете») — это же моя хотелка, мое желание! Любые жертвы оправданы, если мне охота увидеть невесту живой.

А вот я, подумал Джон. Как бы на его месте себя вел? Если бы что-нибудь такое стряслось, что хоть в петлю лезь? Предположим, у меня в руках эта самая шкатулка; и есть возможность её зарядить; и в жизни наступает полный швах, и появляется шанс убежать в другой, лучший мир. Там, где не было войны, не было магических проклятых мутаций, где будет возможность спокойно жить, может, даже работать сыщиком (если поразмыслить, мне нравится работать сыщиком), где не придется вздрагивать от боли каждый раз, когда прикасаешься к живому человеку. Где Джил — нормальная девушка, а не желтоглазое чудовище с постоянно растущими клыками. Где я не ломал ребра, не терял револьвер, не ищу тысячу форинов к концу недели.

В общем, давай признаемся, Джон Репейник: ты заслуживаешь того, чтобы уйти в Сомниум. Тридцать лет мигреней, тридцать лет страха быть раскрытым и пойманным, тридцать лет одиночества… Ну, с одиночеством в последнее время полегче, конечно… Да, кстати, русалка твоя тоже нормальную жизнь заслужила. Ей-то в сто раз хуже пришлось. Короче, Джон Репейник, смотри, какая штука: пареньку сейчас можно сказать — дескать, так и быть, пустим тебя к башне зарядить раритет. Он, натурально, зарядит, а потом у него шкатулку можно отобрать и воспользоваться. И всё. Прощай, двойная жизнь ублюдка, да здравствует идеальный Сомниум. Чтобы это случилось, нам с тобой, Джон Репейник, нужно всего-то стать дерьмом. На пару часов стать, не навсегда. Соврать юному Найвелу, украсть у него пятьсот шестнадцатый, оставить сопляка мучиться до конца жизни. Ну как? Готов стать дерьмом ради счастья? Счастливым дерьмом?

— Хальдер душу мать, — проворчал Джон, щурясь от дыма. Без всякого удовольствия докурив, он вернулся в каюту. Джил смотрела в окно, Найвел лежал с закрытыми глазами. Шкатулка покоилась на столе — плоская, изящная, с тисненой зубастой птицей.

— Ну как там? — спросила Джил.

— Необычно, — сказал Джон. — Будто в батискафе сидишь.

— В чем сидишь? — не поняла Джил.

— Не важно, — буркнул Джон, уселся за стол и тоже принялся смотреть в окно. Внизу было море, дирижабль летел над проливом. Воду рябил бриз, крошечные волны блестели под солнцем, как рыбья чешуя.

— Где мы? — безучастно спросил Найвел.

— А хрен его знает, — ответил Джон. — Где-то летим.

— Подлетаем к Айрену, — вдруг сообщила Джил. — Скоро берег увидим. Уиклоу там будет. Красивый город. Потом еще полчаса над пустошью лететь. Мейнстерская пустошь называется. Аккурат над башнями пройдем. И еще минут через сорок — Кинки.

Джон ошарашенно посмотрел на неё. Джил ответила невозмутимым взглядом. Потом ухмыльнулась.

— Ну чё? — спросила она. — Не такая уж я темная, а?

— Молодец, — кивнул Джон. — Где карту прячешь?

Джил разочарованно вздохнула и вытащила из-за пазухи цветастый, вчетверо сложенный лист.

— На, — сказала она, бросая карту на стол. — Так и знала, что выкупишь.

Джон развернул, всмотрелся.

— И правда, — заметил он. — Сейчас подлетим к острову. А, вот наш маршрут, пунктиром. Да, точно, прямо над башнями лететь будем… Откуда карта-то?

— Он дал, — кивнула Джил в сторону Найвела. — Пока ты курил. Я спросила — чего там внизу, мол. Он сказал — в портфеле карта есть.

Найвел все так же отрешенно смотрел в окно.

— Ну-ну, — казал Джон. — Так-то ты портфель обыскала. Ладно… Хорошо, что к знаниям стремишься. Курить пойдешь?

Джил обхватила себя руками.

— Не. Там, наверное, народу много. Не люблю.

— Да нет там никого.

— Потом схожу.

— Ну, как знаешь, — сказал Джон и углубился в изучение карты. Айрен был большим островом с причудливо изрезанными берегами и целым выводком мелких островков-спутников. Со скуки Джон принялся читать названия. Тут был и «Медвежий о.», и «Чистый о.», и «о. Двух Дюжин», и даже «о. Сахарная Голова». Айренцы слыли народом гордым и задиристым, вся их история была, по сути, историей мелких войн и набегов. Может быть, именно поэтому они не называли географические объекты в честь важных персон: какой-нибудь Утес Салли-Покорителя после очередного сражения мог отойти соседнему клану, и пришлось бы срочно переименовывать его в Скалу Уилла-Освободителя, а через неделю-другую он имел все шансы превратиться в Гору О'Брайана-Завоевателя. В такой кутерьме не избежать путаницы, а при дележе земель путаница — дело недопустимое. Гораздо легче назвать спорный утес, скажем, Медвежьим или там Бобровым — раз и навсегда. Может, примерно так они и рассуждали, думал Джон, читая на карте: «г. Новый Замок», «г. Пробка», «р. Дерг», «м. Крюки». А у нас — что ни деревенька, то Мандерли-Холл. Раньше, правда, хватало еще всяких Уездов Божественного Великолепия, но после войны таких не осталось, названия везде новые… Гларридж вот, к примеру — новое название. А кстати, подумал Джон.

— Слушай, Найвел, — позвал он, — а как так вышло, что мы встретились в Гларридже?

— Я из Дуббинга сначала поехал в Линс, — сказал Найвел.

— И?

— Там к башне не пускают. Констебли стоят почему-то. Оттуда уже сел на поезд в Гларридж. Время потерял.

«Ай да я», — подумал Джон. Найвел продолжал:

— Я бы еще раньше управился, только мне на Тоунстед не повезло. В узловой камере все провода под корень обрезали. Полдня бился, пока клеммы закоротил. Руками гайки откручивал.

— Да уж, — сказал Джон сухо. — На Тоунстед тебе очень даже не повезло.

Они замолчали. Джон снова принялся глядеть в окно. Облака плыли над дирижаблем, как летающие снежные крепости. Чуть ниже, вдали была видна слабая линия, где синее-синее небо встречалось с таким же морем. «Какое же человек, в сущности, мелкое существо, — думал Джон, — и какое гадкое».

— Берег, — вдруг сказала Джил. — Там домики махонькие.

Джон посмотрел туда, куда она показывала, и обнаружил, что внизу, под самой гондолой, уже показалась суша.

— А вон-вон пустошь, — сказала русалка.

«И башни», — подумал Джон, заметив вереницу тонких шпилей, похожих на торчащие из земли жемчужные булавки. Когда-то здесь проходила дорога, соединявшая Кинки — столицу Айрена — с Лоуфордом, большим морским портом на северо-востоке острова. В самом начале войны ковровая бомбардировка уничтожила Лоуфорд, оставив вместо города стеклянное поле шириной в десять лидов. Дорогу забросили, и теперь определить, где она проходила, можно было только по цепочке отключенных башен.

— Ладно, — решилась Джил. — Пойду и впрямь покурю. Авось не заругают.

— Не заругают, — отозвался Джон. — Здесь одни богачи летят, у них нравы свободные.

Джил стрельнула у него самокрутку и вышла. Стало совсем тихо. Найвел сидел с закрытыми глазами и, казалось, не дышал. Репейник долго приглядывался, силясь определить, вздымается ли грудь юноши, но ничего не заметил. Лицо у Найвела покрылось какой-то особенной, сероватой бледностью. А не отдаст ли прямо сейчас наш друг концы, с беспокойством подумал Джон. Кто его знает, какие последствия у этой парализующей магии.

— Эй, — сказал он.

Найвел открыл глаза и слабо произнес:

— Да?

«Тьфу ты», — сердито подумал Джон. Не зная, о чем спросить, он произнес:

— Отсюда видно башню твою?

Найвел отлепился от стены и посмотрел в окно.

— Видно, — сказал он после долгой паузы. — Вот она. Третья слева.

Джон всмотрелся в длинный ряд хрустальных шпилей. Третья слева башня была уже относительно близко и отличалась от прочих большой, прямо-таки громоздкой луковицей купола.

— Ага, — сказал Джон и, опять ничего не придумав, добавил: — Красивая.

Найвел поёжился.

— Холодно, — сказал он тонким голосом. — Свитер у меня в портфеле лежит. Можно достать?

В каюте действительно было прохладно, хотя «Гордость Энландрии» шла невысоко.

— Валяй, — разрешил Джон. Найвел медленно, пошатываясь, встал, закинул худые руки на полку и принялся рыться в портфеле.

— А знаете, как я взломал узловую камеру на Тоунстед? — спросил он.

— Не знаю, — рассеянно сказал Джон. — Да чего там взламывать, наверняка же простой навесной замок…

Он осекся, сообразив, что молодой ученый вряд ли был экспертом по замочной части.

— Ну что вы, какой из меня взломщик, — словно прочтя его мысли, произнёс Найвел. — Я прожег дверь термитной шашкой. Вот такой.

Он повернулся. В руках у него была блестящая короткая трубка. Джон подобрался, собираясь вскочить. «Выбить, — мелькнуло в голове, — нет, нельзя… упадет…»

— Не двигайтесь, — быстро сказал Найвел. — У неё легкая кнопка. Химический запал. Нажму — вспыхнет. Уроню — вспыхнет. Термит не потушить. Будет гореть, пока все переборки не прожжёт…

Джон стиснул челюсти. В голове мелькнуло воспоминание: подножие башни, странный, неуместный запах раскаленного металла. «Свитер ему, — подумал он. — Холодно ему…»

— Не утруждайся, — сказал он со злостью. — Я знаю, что такое термит. Интересно, откуда у тебя эта дрянь.

Найвел улыбнулся дрожащими губами. Палец на кнопке ходил ходуном.

— Купил в скобяной лавке, — сообщил он. — Утром. Отличная вещь. Прямо над нами — баллоны с водородом. Запалю — искры до потолка. Грохнет. Лично мне терять нечего. Ширли умерла… Одна надежда на шкатулку.

— Чего ты хочешь? — спросил Джон. — На что ты вообще надеешься? С дирижабля нельзя спрыгнуть.

— Спрыгнуть? — Найвел истерично хохотнул. — Сидите на месте. Никуда не выходите. Увижу — спалю.