Огонь сильнее мрака [СИ]

***

Шерстяной док был опоясан набережной, в реку вдавались деревянные языки пирсов. У самого ближнего стояла под разгрузкой закопчённая баржа-лихтер, и припозднившиеся рабочие, шатаясь от усталости, таскали от баржи к телегам неподъёмные тюки с шерстью. Чайки кричали яростно и тоскливо, носились в кровавом закатном небе. Солнце уже скрылось за крышами мануфактур на другой стороне Линни, но света было ещё достаточно, чтобы Джон мог разобрать цвет краски, покрывавшей стены длинных одноэтажных складов. Все они были одинакового грязно-жёлтого оттенка. Ни одного зелёного здания Репейник не обнаружил — равно как и заброшенного. Он шёл, обходя заполненные бурой жижей выбоины в брусчатке, тщетно приглядываясь к ближним и дальним складским постройкам. Перед выходом он крепко поспорил с Джил. Та рвалась в бой, не отпускала Джона в одиночку, настаивала, что доки вечером — место гиблое. Джон, в принципе, не возражал, но опасался, что, если он придёт на встречу не один, то маг струхнёт и даст дёру. Рисковать было нельзя. В итоге кипящая от злости Джил осталась дома, и теперь Джон об этом начинал жалеть. В наступавших сумерках любой цвет превращался в серый. Ночное русалочье зрение оказалось бы сейчас очень кстати…

Джон зазевался, ступил в вязкую лужу и едва не потерял ботинок. Выругавшись, перепрыгнул на сухое место. Солнце тем временем закатилось окончательно, передав дежурство темноте. Брусчатка на этом конце набережной редела, уступая место первородной грязи, болотной глинистой почве, которая от начала времён служила реке Линни берегами, видела зарождение человечества, кочевья диких племён, пришествие Хальдер Прекрасной, расцвет цивилизации, войну, закат той самой цивилизации и, наконец, молодой новый мир без богов и магии. Грязи было плевать на Джона и его поиски, но она была не прочь дождаться, пока сыщик упадёт, принять его в липкие объятия и обглодать тело до костей, как делала это с миллионами его предшественников. Темноте тоже было плевать на Джона, но, судя по всему, она состояла в сговоре с грязью и подставляла Репейнику то кочку, то лужу, то корягу — чтобы свалился поскорей.

Спустя почти час бесплодных поисков ботинки Джона были полны воды, а полы плаща отяжелели от налипшей глины. Репейник уже совсем было собрался поворачивать назад, как вдруг заметил в самом конце складских рядов кособокую тёмную хижину. В окошке мерцала свеча. Джон вытащил револьвер, подкрался к хижине и осторожно толкнул рассохшуюся дверь. Дверь свободно отворилась. Репейник выдержал минуту и заглянул внутрь.

Его ждали.

У дальней стены поднялась фигура, закутанная в бесформенную хламиду до пят длиной. На полу стояла воткнутая в бутылку свеча, и неяркое жёлтое пламя освещало на хламиде узоры — сложные, определённо магического толка. Фигура медленно подняла руку, поманила Джона. Репейник, держа у бедра револьвер, вошёл в дверной проём и не торопясь зашагал навстречу. По стенам змеились трещины, с потолка свисали чёрные лохмотья, пол тошнотворно прогибался под ногами. Пахло гнилью.

— Ты прорицатель? — спросил Джон, подойдя к незнакомцу. Вблизи оказалось, что тот огромного роста, на две головы выше сыщика. Лицо скрывалось под капюшоном. Из расшитых узорами рукавов показались крупные пальцы, державшие грифельную доску. Гигант что-то черкнул на доске и повернул её так, чтобы Джон мог видеть написанное.

"Да", — прочёл Репейник в свете свечи.

— Можешь вызвать духа? — спросил он.

Прорицатель обмахнул доску рукавом, вывел новые слова.

"Если это необходимо".

Джон кашлянул:

— Ты немой? Не можешь говорить?

"Должен хранить молчание".

Джон почесал затылок. Из всех допросов, что ему приходилось вести, это был самый необычный. Не сказать — идиотский. Ну что ж, Морли оказался прав: прорицатели всё больше больные на голову. Впрочем, сдаётся, конкретно вот этот — довольно безобидный псих… Джон спрятал револьвер в кобуру, чтобы не нервировать собеседника.

— Я сыщик, веду расследование, — принялся объяснять он. — Мой клиент, Трой О'Беннет, три года назад нанял мага, чтобы тот помог ему узнать будущее. Верней, связь будущего и прошлого. Маг вызвал духа, который, как думает О'Беннет, его проклял. Не знаю, насколько это возможно, но с той поры моему клиенту живётся очень плохо. Он видит… скажем, то, что не хотел бы видеть ни при каких обстоятельствах. О'Беннет нанял меня, чтобы найти мага и попросить сделать всё по-старому. Ты знаешь этого прорицателя?

Гигант помедлил, прежде чем написать ответ.

"Это был я".

Джон кивнул:

— Ну вот и хорошо. Можешь встретиться с моим клиентом? Это и твой клиент, между прочим. В крайнем случае, вызовешь для него духа заново, авось, поможет. Клин клином, так сказать.

Прорицатель долго чертил что-то на доске, держа её так, что Джону не было видно. Окончив, протянул доску Репейнику — поднёс близко, к самому лицу. На аспидной поверхности, усиленное многократными росчерками, стояло одно-единственное слово:

"ВЕРНИСЬ!"

Джон сжал зубы. Похоже, это меня сейчас послали… Он собрался с мыслями, чтобы высказать прорицателю всё, что думает по поводу его лживой профессии, вызова несуществующих духов, обмана доверчивых простаков и — в особенности — таинственных встреч в темноте посреди богами забытого болота. Но сказать ничего не успел. Подняв от доски глаза, Джон увидел жерло тонкой трубки, направленное ему в лицо. Он шатнулся назад и в сторону, дёрнул револьвер из кобуры, но трубка исторгла чёрное облако порошка. Репейник вдохнул, зашёлся кашлем. Выронил револьвер. Упал. Хотел выдохнуть ядовитый порошок — и не смог. Свеча погасла, темнота схлопнулась над Джоном, похоронила его. В этой темноте не осталось ни жизни, ни движения, ни времени: только застывшая в бесконечности пустота.

Всё закончилось.

И тут же началось — но как-то по-другому.

Он вскочил на ноги. Вокруг было темным-темно и неожиданно холодно. Под подошвами больше не скрипели половицы, воздух не пах тленом. Собственно, он не пах ничем. Джон нагнулся за револьвером, и пальцы встретили песок. Мелкий, сухой, рассыпчатый. Джон всё понял. Выпрямившись во весь рост, он окинул взглядом проступившие из тьмы барханы, чёрные кляксы кустов, слабые нездешние звёзды над горизонтом, угольную бездну небосвода. Разрыв снова встретил его — будто и не отпускал.

Джон знал, что должен испугаться. Это была смерть, окончательная и бесповоротная. Раньше по чистому везению ему удавалось выкарабкаться: в первый раз вытащила Джил, во второй — подоспел со своими чарами Прогма, которого привела опять-таки русалка. Но сегодня Джон сам велел Джил оставаться дома. Настоял, уговорил, даже прикрикнул под конец. И — сто к одному — она сидела сейчас в их квартире на набережной Линни, злая, надутая, забравшись с ногами в уютное кресло, разложив под дурацкой старой лампой справочник по юриспруденции. О бедняге Прогме и говорить нечего: не в меру шустрого кунтарга уже полгода как расстреляли парламентские гвардейцы. Джон был один. Безнадёжно, смертельно, безвозвратно один.

Но, как ни удивительно, он не чувствовал страха. Не было и тоски, сожаленья по недожитым годам — вообще ничего, кроме ярости. Джон был страшно зол. Позволить себя провести какому-то шарлатану! Купиться на детский трюк! Убрать оружие, забыть элементарные правила безопасности! Он зарычал, опустился на колено и что было сил впечатал кулак в тупо хрустнувшую песчаную дюну. Мразь суеверная, маголожец. Доска у него. Молчание он должен хранить. Сука, сука, сука!!

Джон принялся молотить кулаками по песку, выдыхая сквозь оскаленные зубы обрывки самых гнусных слов, которые взбредали в голову. Когда слова кончились, он хрипло закричал, поднялся на ноги и побежал, не разбирая дороги. В лицо бил мёртвый воздух, кусты торопились убраться с его пути, барханы стелились под ноги. Джон бежал что было сил, бежал, как никогда в жизни, быстро, как ветер, как ураган, как пуля, как молния. Он ненавидел обманщика-мага, ненавидел подлую, исполненную страданий жизнь, ненавидел смерть, ненавидел свой дар читать в чужих головах, ненавидел богов, получивших власть и не сумевших с нею справиться, ненавидел себя за то, что был таким дураком. Он бежал, ненавидя всё сущее, прямо на одинокую звезду над горизонтом. И когда звезда дрогнула и стала расти, он возненавидел её больше всего на свете, потому что именно она была виновата во всём. С самого начала. Всегда. Он побежал ещё быстрей, вперёд и вверх, прямо в белый свет, в сияющую белизну, чтобы разрушить её, уничтожить и больше никогда не видеть этого проклятого света…

Тусклого света свечи, воткнутой в бутылку.

Всё закончилось, и началось снова, по-прежнему, как раньше. Джон лежал там, где упал, на гнилых половицах, в шаге от почти догоревшей свечи. Краем глаза он видел отблеск револьвера, покоившегося рядом с вытянутой рукой. Он хотел дотянуться и взять оружие, но не смог шевельнуть и пальцем. Медленно-медленно Джон сомкнул веки и ещё медленней разомкнул: это было единственное движение, на которое он был сейчас способен. В поле зрения возник обтерханный край хламиды. Колдовские узоры мешались с пятнами грязи. Откуда-то сверху опустилась грифельная доска. На чёрном фоне ярко белели слова:

"Ты вернулся".

Доску держали в поле зрения Джона с минуту, как видно, для уверенности, что он прочтёт написанное. Потом доска уплыла вверх. Зашуршал мел. Джон страшным усилием воли мигнул ещё раз. Ему удалось двинуть мизинцем. Или только показалось? Доска вернулась опять.

"Узнай, кто ты. Возьми своё. Тогда вспомнишь меня".

— А-а, — прохрипел Джон. — А-а-а…

Маг шагнул к нему, то ли в надежде услышать что-то важное, то ли желая заткнуть Джону рот. Репейник знал, что шанса почти нет, но нужно было попытаться. Он сконцентрировал всю волю в правой руке и, когда перед глазами плеснул край хламиды, загрёб пальцами узорчатую ткань. Под тканью, разумеется, была нога.

Новая жизнь новая воля орден соберётся старый порядок золотой век нет раскола нет вражды давно мечтали возрождение тайная заря тайная заря снова вместе оплот и надежда сила и слава счастье и нет нет нет нельзя нельзя

Маг вырвал ногу из Джоновой слабой хватки, контакт разорвался. Репейник, мигая, следил, как магические узоры удаляются в сумрак за границами светового круга. Половицы скрипнули на прощание; стукнула, закрываясь, дверь, и он остался один.

"Что это, вашу мать, было?" — подумал Джон. В голове гудели дурные колокола, горло жгло, в желудке, казалось, ворочаются камни. Кривясь от тошноты и слабости, Джон кое-как подполз к стене и сел, опёршись спиной на сырую штукатурку. Достал портсигар, разроняв половину самокруток на пол, ухватил одну дрожащими пальцами и долго искал спички. Из складок плаща сыпался мелкий песок, песок был в волосах, скверной приправой хрустел во рту, запёкшейся коркой покрывал сбитые в кровь костяшки на кулаках. Джон курил, зажав самокрутку зубами, обессилено раскинув руки и ноги, и пытался сообразить, что же только что произошло.

Прорицатель знал Джона и подготовился к встрече — это было ясней ясного. Загадкой оставалось, чего именно хотел добиться психованный маг. Черный порошок в трубке не убил Джона, но отправил на грань жизни и смерти. В Разрыв. При этом прорицатель ожидал, что Репейник сможет выкарабкаться. Так и написал: "вернись". Что там ещё? "Узнай, кто ты". Похоже, Джон только что прошёл какой-то дикий, опасный обряд, нечто вроде посвящения. Вполне правдоподобно, учитывая то, что удалось прочесть в голове мага. Видимо, закутанный в хламиду гигант вербует участников для тайного общества, планирует возродить магический орден. И для этого ему нужны не просто первые попавшиеся люди, а такие, как Джон — с особыми талантами. Нужны ублюдки. Кстати, может, О'Беннета тоже хотели завербовать? Хотя он-то никакого порошка не вдыхал, да и ублюдком стал только после встречи с магом. А может, О'Беннета к Джону подослали намеренно? Может, всё это странное дело, за которое дали хороший задаток — ловушка?!

Спокойно, подумал Джон. О'Беннет меньше всего похож на двойного агента. Просто несчастный, измученный человек, который не знает, как справиться с навалившейся бедой. Если бы он хотел свести меня с этим чокнутым прорицателем, то не стал бы говорить, что не видел мага в лицо. Дал бы более точную наводку. Впрочем, теперь наводка есть, и неплохая. Как там? "Орден соберётся старый порядок золотой век…" А, вот, точно: "тайная заря". Вероятно, это — название общества, куда меня так настойчиво приглашают с помощью ядовитого порошка и грифельной доски. Что ж, меньше всего стоит ждать, пока они сделают следующий шаг. Я найду этих мудаков сам и встречу их там, где они не ждут.

Джон выплюнул окурок и принялся вставать, кряхтя, ругаясь и держась за стенку. Надо ехать домой. Отмыться от проклятого песка, выпить, поспать. Эта самая "Тайная заря" подождёт до завтра, ничего они не сделают за сутки. Особенно если я не буду дурковать и лезть на рожон. Кошку подослали, надо же. А я-то хорош, вообразил невесть что, попёрся в ночь по докам шастать. Ничего, зато теперь узнал, как они называются, и примерно имею представление, что они задумали. И — да! — я по-прежнему не знаю имени того, кого ищу, но точно могу сказать, что таких высоченных громил в Дуббинге — раз, два и обчёлся. Вот уж примета так примета, не скроешь. В общем, дело продвинулось, можно и передохнуть. Тем более что я вроде как умер и воскрес, а после таких приключений, знаете ли, любой имеет право на передышку…

Джон выбрался из затхлой хижины на улицу. Дуббинг не переставал вонять даже ночью: отравляя небо гарью, стучали машины мануфактур; испускали миазмы четыре городских свалки и бесчисленное множество сточных канав; тихо смердели разгромленные в военное время склады на востоке города; едкой отравой дышала красильная фабрика. Но Репейник дышал и не мог надышаться, потому что эта вонь была стократ лучше мёртвого, стерильного воздуха, царившего в Разрыве. Чуть позже в голове немного прояснилось, и Джон заковылял по набережной — не разбирая дороги, чавкая по хлюпкой грязи. Когда впереди замаячили уличные фонари, и блеснул огонёк медленно ехавшего кэба, Джон из последних сил перешёл на прихрамывающий жалкий бег и надорванно завопил, размахивая руками. "Если не остановится, — подумал он с лихой решимостью, — пальну в воздух". Кэб, по счастью, замедлил ход, встал, и Джон с глубоким вздохом облегчения забрался в кабинку.

Но, едва он упал на подушку сиденья, тут же в голове заскреблась досадная мысль. Где, собственно, он намерен искать сведения об этой "Тайной заре"? У кого? В полицию идти смысла нет: констебли не делятся информацией с нашим братом сыщиком. В публичных библиотеках и архивах надо рыться целую вечность, и самого главного там всё равно нет — ни имен, ни портретов, ни явок… Кэбмен спросил адрес, Джон, думая о своём, машинально отозвался, и повозка тронулась в путь. Чем дальше становился Шерстяной док, и чем ближе — дом, тем паршивей делалось на душе у Джона. Выхода не было: нужные материалы имелись в распоряжении только у одного человека. Старого знакомого. Такого старого и такого знакомого, что уже нельзя было с точностью сказать, другом он приходился Репейнику или врагом. Скорей, и тем, и другим. Джон, шевеля губами, смотрел на серо-чёрные городские силуэты, покачивался в такт перестуку копыт. В конце концов он постучал в стенку и назвал другой адрес.

— Парламентский проспект, девяносто четыре? — угрюмо переспросил кэбмен. — А потом куда? Ежели кататься вздумали всю ночь, то деньги вперёд.

— Поезжай, — буркнул Джон.

Ехать было недалеко, и вскоре лошадь, послушная окрику возницы, встала у знакомого Джону трёхэтажного дома с мраморными колоннами. "Недрёманное око" под крышей надменно и тупо глядело в одному ему известную даль. Стёкла матово чернели, и только два угловых окна на верхнем этаже светились бледным огнём. Бен Донахью, как всегда, засиделся на работе.

— Выходите? — спросил кэбмен.

— Выхожу, приятель, — хрипло сказал Джон и откашлялся. — Сколько там с меня…

Кэбмен взял плату, стегнул лошадь и уехал. Репейник поднялся по ступеням и постучал. Дверь приотворилась.

— Чего надо? — спросили изнутри. Джон разглядел юную, чуть опухшую физиономию с россыпью прыщей над переносицей. Дежурный вентор.

— Сходи к мастеру Донахью, — велел он. — Скажи: пришёл Джонован Репейник.

— Какой еще Репейник? — поморщился вентор. — Ты знаешь, который час?

— Понятия не имею, — признался Джон.

Вентор оглядел его с головы до пят. Судя по выражению лица, от мальчишки не укрылась ни перепачканная в песке физиономия Джона, ни изгвазданный в грязи плащ, ни содранные костяшки на кулаках.

— Шёл бы ты, дядя, — посоветовал вентор и взялся за ручку двери со своей стороны. Джон вздохнул и достал из кармана заготовленный форин. Платить за вход в Гильдию — это было что-то новое. Но всё когда-то происходит впервые. Вентор сощурился, протянул руку и взял монету так осторожно, словно она могла быть раскалённой.

— Ну ладно, — пробормотал он, — Пойду скажу.

Дверь закрылась. Джон примостился на ступеньке и закурил: в портсигаре оставалось всего две самокрутки. Он чувствовал себя на удивление неплохо. Не сравнить с обоими прошлыми случаями, когда удавалось выкарабкаться из Разрыва. То есть, да, у него болело всё, что могло болеть, в горле словно бы прошлись наждаком, голову не покидал сверлящий звон, а желудок то и дело выделывал кульбиты, но в целом было сносно. "Привыкаю, что ли? — вяло подумал он. — Так себе привычка… А ведь Джил, пожалуй, волнуется". Камень холодил задницу даже сквозь толстую ткань плаща. Джон до сих пор помнил каждую выбоину, каждую трещину на этих ступенях. Не сказать, чтобы скучал по ним — но помнил.

Дверь за его спиной отворили энергичным рывком. Джон обернулся. На пороге, жуя мундштук погасшей трубки, стоял Индюк Донахью. Он был ещё ниже и толще, чем помнил Джон. На лысине серебрился отсвет от уличного фонаря. Из-за спины Индюка несмело выглядывал подкупленный вентор.

— Покой вам, мастер, — сказал Джон и затушил самокрутку о ступень.

— Куда уж покойнее-то, — отозвался Донахью. — Заходи, раз пришёл.

Джон поднялся и шагнул в открытую дверь. Под потолком холла разгорался тусклый газовый свет, со стен глядели какие-то незнакомые портреты, которые повесили, верно, уже после ухода Репейника. Лестницу всё так же устилал ковёр, но не малиновый, который помнил Джон, а новый, тёмно-синий с модными огуречными узорами. Пахло застарелым табачным дымом и краской. На третьем этаже почему-то убрали кадушки с фикусами, а люстры заменили на новенькие рожки с калильными сетками. Сейчас светились только два рожка, над лестницей и над входом в кабинет Индюка. Донахью, прихрамывая, подошёл к двери, открыл, впустил первым Джона. В кабинете всё было по-старому: яматский доспех с мечами, пожелтевшие свитки на стенах (Джон тут же вспомнил другие свитки, которые видел в борделе), и конечно, расписанная миниатюрами ширма у окна. Донахью тяжко погрузился в кресло, кивнул Джону на стул напротив. Репейник сел.

— Я так понимаю, ты по делу, — произнес Донахью. На столе перед ним горела простая лампа с закопчённым стеклом. Рядом с лампой двумя неряшливыми стопками лежали бумаги.

— По делу, — кивнул Джон. — Нужно досье на тайное общество. Занимаются магией, хотят восстановить некую былую силу. Называют себя, — он помедлил, — "Тайная заря". Возможно, раньше носили другое имя.

Донахью разжёг трубку, выпустил колечко дыма.

— То есть ты вот так вот пропадаешь на полтора года, — не спеша произнёс он, — ни слуху от тебя, ни духу, ни весточки. Потом вдруг заявляешься ночью, и я тебе как ни в чем не бывало должен выдать секретное досье.

— У вас передо мной должок, Бен, — напомнил Джон. — Впрочем, если надо, могу заплатить. С тех пор как я ушёл из Гильдии, с деньгами полный порядок.

Донахью, грызя мундштук, откинулся в кресле. Побарабанил по столу толстыми, будто сардельки, пальцами.

— Как там Джил? — спросил он.

Джон вздохнул.

— Зубрит книжки. Хочет стать законником.

Донахью перестал барабанить, выпучил глаза:

— Джил?!

— Да, — сказал Джон, улыбаясь краем рта. — Она самая.

Донахью покрутил головой.

— Ну, молодец девка… Не женился на ней ещё?

Джон пожал плечами:

— Не до этого всё время. Крутимся, берём дела. Сами знаете, как оно затягивает. Минуты свободной нет.

Индюк покивал, глядя отсутствующим взглядом в чёрное окно.

— Ребята по тебе скучали, — сказал он. — Первое время заходили, спрашивали, что-как.

— Скучали, значит, — проговорил Джон, чувствуя, как против желания поднимается на лоб бровь. — Все, значит, скучали? Даже тот, кто сдал?

Донахью внимательно посмотрел на Джона. Взгляд был долгий и пристальный, словно глаза должны были сказать всё, что нельзя было сказать языком. Джон, в точности как полтора года назад, испытал мгновенное желание вскочить, перегнуться через стол и схватить бывшего шефа за руку, чтобы узнать его мысли. И, в точности как тогда, это желание пересилил.

— Нет, — сказал Донахью. — Не он.

Пламя затрепетало в лампе, вылизало стекло коптящим лохматым языком. С улицы донёсся цокот копыт, затих в отдалении. Индюк тяжело, враскачку поднялся из кресла.

— Пойдём в архив, — сказал он. — Поищем малость. Было что-то такое про тайные общества… На хрена тебе эти маголожцы сдались? Их же всех переловили да пересажали. Они шифроваться-то не умели толком, как дети малые.

— Надо, — сказал Джон, поднимаясь. Его вдруг повело: лампа поехала в сторону, свитки на стенах завертелись, как карусель, ширма с крошечными человечками оказалась в опасной близости. Донахью, несмотря на полноту, резво подскочил, удержал за плечо.

грязный весь еле стоит в чём душа держится сразу видно по следу идёт как всегда ищейка верхним чутьём талант себя забудет дело раскроет сам был такой мало осталось настоящих жизнь поганая всех друзей потерял этого потерял мальчишку зато жив пусть живёт простит когда-нибудь все простят сам себе не прощу а они простят зачем всё это для чего

Джон выпрямился. Донахью отступил и захромал к двери.

— Надо так надо, — бросил он через плечо. — Найдём.