Ограбление по-русски

Солнце клонилось к закату. В камышах, в унисон, квакали лягушки, ветер к вечеру начал стихать, и пузатый полосатый поплавок мерно качался на воде. Наступало время вечернего клёва. Слава ловко подсек и вытащил на берег большого, ершистого окуня.

— Ну, Славок, с почином тебя! — Витек причмокнул губами, — хороший полосатик!

Вскоре друзья наловили пол садка рыбы. Витя, худощавый, но жилистый, с крупным носом с горбинкой, шустро орудуя ножичком, быстро почистил и распотрошил несколько окуней, пока его друг разжег костер и установил на треноге походный котелок для ухи.

Когда уха почти сварилась, Слава, со знанием дела бросил в котелок дымящую головешку. Выпив по стакану водки, и закусив ароматной свежей ухой, друзья закурили.

Слава — коренастый, широколицый, обычно любящий пошутить и побалагурить, сегодня был печален.

— Ты давай, брат, не темни, — Витек внимательно посмотрел на друга, — я же вижу, последнюю неделю — сам не свой ходишь. Что у тебя случилось?

Славик бросил окурок в догорающий костер, и не торопясь, начал разливать по второй чашке ухи:

— Витька, у меня к тебе дело серьезное будет… — он задумался, как будто не знал, стоит ли продолжать разговор.

— Слушай, Славок, мы же со школьной скамьи дружим, чего ты там темнишь, зажался, будто целка.

— Витек, ты же знаешь мою тещу…

— Тетю Зою? А кто же ее не знает?

Слава налил по второму стакану, и друзья быстро выпили.

— Вот, Витька, жизнь, она бывает по-разному складывается. Ты вот один — до седых волос на заднице прожил, а у меня семья, дети, заботы…

— Я не понял, а чего ты про тещу-то спрашивал?

— Не знал я, братуха, что до такого дойдет. Ты у меня один близкий дружок, тебе все расскажу. Так вот, решил я старую каргу — немного обшкурить.

— В смысле?! Старуху ножом по горлу, и в колодец? — Витька выпучил глаза.

— Вот ты извращенец, Витя. Тебе что двенадцать лет. что сорок — ни хрена не меняешься.

Слава положил пустую чашку на траву.

— Как муж ее, Алексей Пантелеевич, восемь лет назад уехал, сбежал с питерской учительницей, бабка сама не своя стала. Скорее всего — головой подвинулась. Жадная стала, до ужаса. Даже себе ничего не покупает, ходит в старье, ест — что по дешевле. В основном супчики из потрохов себе варит. Хотя и пенсия у нее приличная, и сметаной на базаре торгует…

Слава задумался и разлил по стаканам оставшуюся в бутылке водку.

— Так может она экономит, собирает деньги? — Витек быстро выпил, и засунул в рот вареный кусок рыбы.

— Мы в прошлом году газ проводили, у нас семь тысяч для подключения не хватало, Танюха попросила у нее. Бабка вся затряслась, нет у меня, и все тут. Потом, наутро, принесла деньги. А саму всю колбасит от жадности, ручки так и трясутся.¬

— Да, Славок, не повезло тебе с тещей…

— А помнишь, Витька, когда в конце девяностых дом Лукича в центре разбирали, нашли у него восемнадцать тысяч в подвале, еще советскими. Это было бы в восьмидесятые — целое состояние. А Лукич всю жизнь на велосипеде проездил, и в одной фуфайке проходил.

— Я в книге читал, Сталин тоже почти всю жизнь в одном френче проходил.

— Дурак, я не про то. У старой карги, думаю в заначке, не меньше полмиллиона заныкано. Это сорт людей такой. У них деньги лучше сгниют, чем родне помогут.

— Так чего она, даже внукам ничего не покупает?

— Ну, принесет раз в неделю внукам по шоколадке. А Светке — какие шоколадки? Восемнадцатый год девахе пошел. У ней джинсы одни три тыщи стоят, да эти, как их там, бабутены…

— Лабутены.

— Да, лабутены. А Светке одеваться надо, она у меня в этом году в город, в медицинский будет поступать…

— Славок, ну и к чему ты весь этот базар развел?

— Теща уезжает в субботу к сестре, в Зареченск. А мы с тобой у нее дома ночью похозяйничаем. Я знаю, где у бабуси ¬— «бабуси» припрятаны.

Витек вздохнул:

— А не стремно родню-то грабить?

— Витек, да я все и не буду брать, пускай себе копит старая склочница. Штук сто пятьдесят возьму, с долгами рассчитаться, да Светку в институт устроить. Со мной пойдешь ¬— и тебе доля упадет.

— Лады, Славок, я в теме.

— Вот и хорошо. Иди, возьми ведро в машине — и залей костер.

Витя вернулся удрученный:

— Как домой-то поедим, у тебя там лужа тосола под капотом.

— Вот чертова таратайка, доведет она меня! Опять, наверное, помпа потекла. Этой ржавой «копейке» лет, почти как нам с тобой. Ты иди к Кузьмичу, он на Боярском ерике рыбачит, попроси, пусть он нас дотащит.

Шустрый Витек убежал звать Кузьмича на помощь, а Слава подошел к своему старому, видавшему виду «жигуленку», и в сердцах пнул его по колесу…

Зоя Андреевна подоила спозаранку корову, обмылась в душе, достала из шкафа свою парадную зеленую кофту и положила ее на кровать. Затем взяла большой фонарь, открыла люк в погреб, в веранде, под паласом, и полезла вниз.

Погреб у нее был большой, под всем домом. Только вот завален всяким ненужным хламом. Бывший муж, Алексей Пантелеевич, тридцать лет проработал завхозом в школе, и натаскал всякое списанное и ненужное в школе имущество. На стеллажах лежали: старые журналы, мячи, физкультурные маты, волейбольные сетки. Один шкаф занимали химические колбы и пробирки, а в большом железном сундуке даже лежал гипсовый скелет, из кабинета биологии, который Зоя Андреевна почему-то прозвала «Гошей». На самом высоком шкафу стояла большая гипсовая голова Ильича. Он с лукавым прищуром всматривался в темноту подвала.

«Надо все-таки как-то Славика попросить разобрать здесь, а то ногу поставить скоро будет некуда…» — подумала Зоя Андреевна.

Алексей Пантелеевич, бывший муж, был на четыре года младше ее, однако тоже, далеко не мальчик, когда в шестьдесят лет уехал из деревни, с учительницей литературы, Галиной Сергеевной, худой и бледной мышкой. Верно говорят в народе, седина в бороду — бес в ребро. Она хорошо помнила тот день. Она была давно на пенсии, и вдруг ее неожиданно попросили поработать год в Лесхозе, за бухгалтера Валентину, ушедшую в декретный отпуск. После обеда к конторе подъехала желтая «Волга» — такси. Муж, в новом пальто, свежевыбритый, вызвал ее на улицу.

— Ты, Андреевна, не обессудь, сердцу, оно ведь не прикажешь, — он опустил глаза, — и поддел начищенным до блеска ботинком грязный глиняный комок. — Мы с Галей все решили, уезжаем в Питер жить.

Галина Сергеевна воровато выглянула из машины, и тут же отвернулась.

— И давно ты с этой… лохудрой.

— Зоя, не нужно скандалить. Давай расстанемся интеллигентно.

Зоя Андреевна сжала кулаки:

— Ну и проваливайте, раз вы все решили, только чтоб духу вашего больше в хуторе не было!

Она развернулась, и пошла в контору. Обернулась возле самой двери:

— И не приезжай! Никогда!

Вот так он и уехал. Только на Новый год и на День рождения звонил, спрашивал про Таньку, про внуков. А ведь тридцать два года прожили душа в душу. Казачка Зоя, звали ее на хуторе. А он — всегда был тихий, безропотный Леша. Все время за ее широкой бабьей спиной, как «бесплатное приложение», — так один раз пошутила Танюшка, да так прозвище к мужу и прилипло.

Разлуку с мужем она пережила стойко, уйдя с головой в работу, да заботы о внуках. К тому же еще Буренку себе прикупила, чтоб было всегда свежее молочко, да сметанка. В семью дочери особо старалась не встревать. Зять Слава оказался нормальным мужиком, малопьющим, не скандальным, но немного с ленцой. Раньше работал на заводе, вроде зарабатывал неплохо, потом лень ему стало, за пятьдесят километров каждый день ездить, пошел в местный Лесхоз. Но хозяйство три года назад развалилось, и Слава устроился водителем к местному фермеру Савельеву. А у фермера какой заработок — есть урожай, и прибыль будет, а нет — сиди на голом окладе.

Зоя Андреевна аккуратно прошла по узкому проходу подвала, аккуратно миновав крысиные капканы, и подошла к железному сундуку. Приподняла крышку сундука, петли отчаянно скрипнули в тишине. Из сундука, пустыми глазницами, на нее пялился скелет.

«Ну что, Гоша, охраняешь?»

Она запустила руку под старые журналы, и вытащила трехлитровую банку, закрытую полиэтиленовой крышкой. Банка была набита сверху до низу денежными купюрами: «пятисотенными» и «тысячными». Бабушка положила банку в сумку, вздохнула, и пошла назад, к лестнице.

Зоя Андреевна наказала бабе Нюре, соседке, подоить корову вечером и с утра пораньше, и отправилась к автобусной остановке.

2

Утром Слава пошел в сельпо за сигаретами. Рядом с магазином была старая, полуразрушенная колхозная столовая. Из проема окна валил дымок. Он подкрался, и схватил за ухо соседского мальчишку, рыжего Димку:

— Тебе папка-то курить разрешил?

— Ай-яй, пустите, дядя Слава, я так, попробовать решил, — мальчишка бросил окурок на бетонный пол, и быстро растоптал. Из двери магазина вышел Витек с батоном и бутылкой кефира.

— Давай, Димка, быстро чеши отсюда.

Парнишка схватил велосипед, и быстро укатил. Витек задумчиво посмотрел ему вслед, и хитро подмигнул другу:

— Ну что, операция «Ы» не отменяется?

Слава оглянулся вокруг:

— Ты поменьше языком трепи, балабол. В двадцать три тридцать — за старым клубом.

— Слушай, Славян, у тебя же именины завтра. Отмечать-то будешь?

— Витек, сорок лет — не отмечают. Но мы с тобой на дело сходим, и после обязательно отдохнем.

Виктор махнул в сторону автобусной остановки:

— Никак, Зоя Андреевна куда-то собралась?

Старушка стояла на остановке прямая, как столб, в светлой косынке, в новой зеленой кофте, и с сумкой, вглядываясь на трассу, в ожидании автобуса.

Слава кивнул другу головой, и пошел в магазин, у входа ему показалось, что со второго этажа столовой за ним кто-то наблюдает, будто промелькнула чья-то тень, он быстро обернулся, но никого не увидел…

Всю неделю жена Танюха ходила как блаженная, улыбалась, и иногда посмеивалась. Один раз даже суп сильно пересолила.

— Ты чего, Танюха, влюбилась, что ли? — подшутил Слава.

— Эх, Славик, скоро моя мама тебе на День рождения такой подарок сделает…

Слава вздрогнул. От тещи он давно не ожидал ничего хорошего. Он отодвинул тарелку с пересоленным супом, неожиданно нахлынули воспоминания.

С Танюхой они учились в параллельных классах. Потом она в Михайловку, в колледж поступила, а он в Урюпинское училище. Через три года встретились на местном пляже, Слава ее и не узнал: девка похорошела, голубые глаза, русая коса до пояса… Его будто молнией тогда ударило. Целый месяц бегал за ней, как привязанный: в кино ходили, на дискотеку. Однажды парня в сторону отвела ее мама, Зоя Андреевна:

«Парень ты, конечно, хороший, но не пара ты нашей Татьяне ¬— не ходи к ней, сынок…»

Вскоре его забрали в армию, Татьяна даже на проводы не пришла. Хотя письма изредка писала. Потом друзья рассказывали, к ней ездил армянин Ашот, из Зареченска, на новой спортивной «Ауди». Мама Зоя была в восторге от молодого, обходительного и вежливого человека.

«Слова от него грубого не услышишь, мамой меня называет», — хвастала тетя Зоя соседкам.

Но гром раздался среди ясного неба. Как-то приехала в гости сестра Елизавета, из Зареченска, оказалась, что она жила в одном дворе, с красавцем-армянином. Ашот Погасян, как оказалось, был давно женатым, и счастливым отцом двоих маленьких детишек… В тот вечер «Ауди» Ашота, набрала невероятную скорость по проселочной дороге, убегая от разъяренной тети Зои. Очевидцы видели даже торчащий сзади, в двери багажника, топор, загнанный по самое деревянное топорище. Казачка Зоя была крута на расправу. После этого случая она махнула рукой, и сказала, что выдаст дочь — за последнего деревенского алкаша. Но вскоре из армии вернулся Слава, и через полгода они с Татьяной поженились. На свадьбе теща крепко обнимала зятя, и называла его «первый парень на деревне»

Вспомнился Славе и еще один случай, который произошел лет восемь назад. Он тогда уволился с завода, устроился в местный Лесхоз, на заготовку дров. Вскоре, мужики выбрали его бригадиром. Однажды, решили они «подшабашить», прихватили заброшенную делянку, быстро попилили, и сдали «налево» десять тракторных прицепов дров. В выходные он собирался с женой в город за покупками. Слава уже одел новую куртку, когда к дому подъехал «Уаз», оттуда вышел лесник Васильевич, пожилой участковый Голубев и теща Зоя Андреевна.

— Слава, вы что, охренели, — завелся Васильевич, — на той заимке — редкая порода дуба росла, а вы, скоты, все попилили. Как я теперь отчитываться перед «Природоохраной» буду?

— В понедельник, со всей со своей бандой — напишите объяснительные, а то дело в район передам, — пожилой участковый Голубев сурово насупил брови.

Слава посмотрел на Зою Андреевну, как будто ища в ней поддержку. Но теща была сурова и холодна, как снежная королева:

— Все деньги за продажу древесины — сдадите в Лесхозовскую бухгалтерию, под расписку. А не то, милый зятек, поедешь дрова валить далеко, в тайгу…

И вся троица, хлопнув дверьми «Уаза» укатила, подняв столб придорожной пыли.

— Сла-ав, — вышла из дома жена, — а чего они приезжали-то?

— Да так, по работе.

— Так мы едем за новым теликом или нет?

— Или нет. К маме твоей будем ходить телик смотреть… — Слава махнул рукой, и пошел в дом переодеваться.

За последние годы теща немного осунулась, похудела, только голос у нее был такой же властный, с металлическими нотками. А характер стал более черствый, тяжелый. Слава больше не ждал от нее ничего хорошего.

— Ты куда собрался на ночь глядя? — Татьяна с удивлением смотрела на мужа, копающегося в старом шкафу, в веранде.

— Тань, ты не видела мои кожаные перчатки?

— Слава, ты что, банк собрался грабить?

— Да на рыбалку с Витьком собрались, сеточки поставить. Да заодно с бредишком на раков забрести, а они знаешь, как клешнями руки режут…

— Тебе что, со своим дружком малахольным, дня что ли мало?

— Татьяна, не шуми, днем сейчас «Рыбнадзор» гоняет. Еще штрафов нам не хватало, для полного счастья…

Он наконец нашел перчатки, и быстро положил их в карманы джинсов, достал сотовый и посмотрел на часы: 22:55.

Дом тещи, большой, деревянный, с красивыми резными ставнями, стоял возле заброшенного клуба. Друзья встретились в условленном месте, и молча, пошли вдоль забора к дому. Из-за угла клуба тихо вышел человек, стараясь не попадаться на глаза, он пошел за ними, стараясь держаться в темноте. Во дворе тявкнула собака.

«Тише, Тузик, свои…» — Слава подошел, погладил пса, затем снял с него ошейник:

«Давай, побегай…»

Радостная дворняга выбежала за калитку, в сторону соседского сада.

Они быстро выкрутили проушины, державшие старый амбарный замок, и проникли в дом.

— Деньги она в подвале держит, — прошептал Слава, — я сколько раз видел, как с базара придет — сразу в подвал.

Друзья откинули тяжелый люк, и спустились вниз, по деревянной лестнице, одновременно включив маленькие фонарики.

— Ну и хлама здесь… — удивился Витя.

— Давай, пройдем по шкафам и стеллажам, ты слева, я справа…

Витя прошел, проверяя шкафы, забитые всяким старьем: старыми газетами и журналами, посудой и тряпьем, и вдруг заметил за нишей, под стеллажами с закруткой, большой железный ящик. Он аккуратно выдвинул его, и приоткрыл крышку: прямо на него из глубины ящика смотрел пустыми глазницами череп. Сердце быстро запрыгало в груди, Витя бросился прочь, и наступил ногой на крысиный капкан, который тут же захлопнулся. Ногу сжало, будто в тисках, он истошно заорал, и кинулся прочь, к выходу из проклятого подвала, но на ходу головой врезался в стеллаж со стеклянными колбами и пустыми банками, и упал прямо в него, проваливаясь головой в нишу… А с верхних полок, как серебряный град, продолжали падать и биться пустые колбы, Витя закрыл голову руками и застонал.

Слава, услышав крики друга, бросился к нему на помощь, но запутался в свернутых на полу физкультурных матах, сверху на него упала волейбольная сетка, и опутала всего с ног до головы. Фонарик упал на пол. Слава скользил в темноте, пытаясь выпутаться, как бабочка в паутине, пока не ударился спиной о какой-то шкаф. Прямо на голову ему свалилось что-то очень тяжелое. Перед глазами запрыгали искры и тысячи радужных шаров, а потом он провалился в темноту, склонив голову на бетонный пол. Рядом с ним лежала большая гипсовая голова Ильича, смотревшая на него с хитрым прищуром.

В это время на лестнице, опускавшейся в подвал показались ноги, в начищенных до блеска туфлях, и в милицейских брюках. Человек медленно спустился, накинул на Витю брезентовый полог, и пристегнул его руку пластиковыми наручниками за арматуру, торчащую из бетонной опоры. Затем он подошел к Славе, ощупал его пульс, и также приковал его к забетонированной трубе-стойке. Осмотревшись, человек медленно вылез из повала, закрыл люк, вставил в проушины висячий замок, а ключ положил на стол. Отряхнувшись, он медленно вышел из дома.

3

Славе снился сон, будто он спал на ромашковом летнем лугу, ветер трепал его волосы, а жена Татьяна лежала рядом, и целовала его, но только как-то странно, как будто она пыталась вдуть в него воздух. Слава открыл глаза, и увидел, как над ним склонился Витя, и прильнул сухими потрескавшимися губами к нему.

— Уйди, придурок! — Слава быстро оттолкнул друга.

— Блин… хорошо ты очнулся, я уже искусственное дыхание хотел делать.

Слава попытался встать. Голову сковало, будто железным обручем, он потрогал рукой, волосы слиплись от крови, а прямо на макушке выросла огромная шишка, будто рог. Правая рука была пристегнута наручником к трубе.

— Отстегни меня, проклятый извращенец!

— Не ори, кто-то и меня пристегнул, — Витя показал в руке разрезанные пластиковые наручники. Слава только сейчас заметил, что волосы и лицо у друга также были в крови.

— Я осколком стекла разрезал наручники, — он быстро вытащил осколок и разрезал наручники, держащие Славину руку. — Здесь, в подвале, кто-то третий. Нужно побыстрее выбираться отсюда….

Он приподнял друга, и указал пальцем на железный ящик:

— А в ящике скелет лежит, не иначе бывший муж старой ведьмы.

— Дурак ты Витя, это скелет из кабинета биологии.

Виктор облегченно вздохнул.

— Все равно, нужно быстрее линять отсюда…

Но люк погреба был закрыт снаружи. Витя застонал от досады. Слава присел на бетонный пол и обхватил руками лицо. Ему было больно, страшно, и стыдно. Как тогда, когда он в шесть лет потерял портки на реке, и возвращался в хутор без штанов… Слава громко всхлипнул.

Зое Андреевне не спалось в душной городской квартире сестры Елизаветы.

Она тихо встала, и пошла на балкон.

— Зойка, ты чего так рано, пять часов только…

— Это вы, городские, привыкли пузо греть до обеда. А у нас надо буренку подоить, курочкам дать.

— Курочкам дать,¬— передразнила Елизавета, — лучше бы ты в молодости мужу чаще давала, может и не сбежал бы он с той училкой…

Зоя Андреевна заскрежетала зубами.

— Зойка, ты наверное, из-за покупки переживаешь? Все нормально будет.

Васька к девяти часам придет, вместе с ним и сходите в автосалон.

Елизавета Макаровна медленно поднялась, такая же плотная, сбитая (одна порода):

— А пока пойдем, сестра, чай пить, расскажешь мне о деревенском житье-бытье…

…Неожиданно люк погреба приоткрылся. Сверху забрезжил солнечный свет, и друзья поняли, что на улице уже рассветает. Они быстро спрятались за бетонную колонну.

— Ну, Зойка, зараза, — услышали они голос тещиной соседки, бабы Нюры, она спустилась по лестнице, и посмотрела в глубину подвала, — Твою ж мать, ну и завал! Придется за ведром домой идтить, корова у нее орет-разрывается, а она по гостям вздумала ездить, зараза, да еще все ведра попрятала…

Баба Нюра поднялась, захлопнула люк погреба, но замок одевать не стала.

Друзья тихо выбрались из погреба, и незаметно, через огороды, держась друг за дружку пошли к старому клубу.

«Чудом ушли», — стонал Витек, стараясь не наступать на синюю и распухшую правую ступню.

Из-за угла резко выехала «Нива»:

— Стой, стрелять буду! — крикнули из машины.

Витя упал на асфальт, закрыв голову руками, Слава стоял, растерянно приоткрыв рот и моргая ресницами. Из машины выскочил улыбающийся Кузьмич:

— Да что с вами, хлопцы? — он растерянно посмотрел на односельчан, — Ого! Да вам в больничку надо!

Кузьмич быстро посадил друзей в машину, и они поехали в сторону районной больницы.

Зоя Андреевна и ее племянник Василий почти целый час ходили по автосалону «Лада-центр»

— Тетя Зоя, на рынке можно за эти деньги — хорошую иномарку купить, правда немного поддержанную.

— Нет, Васятка, мы с Татьяной новую машину решили покупать.

Перед ними вырос высокий лысый парень в костюме:

— Добрый день, меня зовут менеджер Юрий. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Зятю, Славочке, машину хочу новую, на День рождения…

— А что вас интересует? Хэтчбек? Седан?

Зоя Андреевна поморщилась:

— Васятка, объясни ты человеку, я его вообще не понимаю…

Вперед вышел племянник:

— В пределах четырехсот тысяч можно что-то подобрать?

— Лада Гранта, базовая комплектация, триста восемьдесят тысяч, — он кивнул на автомобиль.

Баба Зоя селана мягкое кресло, вдохнула запах нового салона их кожзаменителя:

— Берем! Где касса?

— У вас наличные или карточка?

Зоя Андреевна достала из сумки трехлитровую банку с купюрами:

— Считай сынок, здесь должно хватить…

Через час они с племянником выехали из автосалона. Василий улыбался, вспоминая, выражение лица молодой, смазливой кассирши, когда перед ней поставили банку с деньгами.

Зоя Андреевна вспоминала разговор с дочкой неделю назад.

— Я вот, Танюшка, хочу помочь вам, поднакопила немного. Хотите пристройку к дому сделайте, или машину купите.

— Ой, мама, да ты что? Слава так мечтает о новой машине, старая — постоянно ломается, он все время ее ремонтирует. А Светка поступит — надо ей харчи в общагу возить, да и вообще, хорошая машина. конечно нужна… Давай, мам, и вправду, подарок ему на сорок лет сделаем…

Зоя Андреевна кивнула:

— Хорошо, Танюшка, я в субботу в город съезжу, заодно Елизавету проведаю. Будет Славочке новая машина.

В полдень с автострады они повернули к хутору. У самого въезда, на развилке, стоял странный человек. Неопределенного возраста, в старой милицейской форме и в большой генеральской фуражке.

— А это что еще за тело? — спросил Василий.

— Да это дурачок местный, Толик. Нацепил милицейскую форму и ходит алкашей стращает, да пацанят маленьких, чтоб не хулиганили.

Когда они проезжали «липового» милиционера, он вытянулся в струнку, и отдал честь.

— Участковый даже в шутку зовет его помощником шерифа, а недавно подарил ему несколько пластиковых наручников, чтобы хулиганов пристегивал. Да ты куда поехал, Василий, забыл, где Танюха живет?

— Тетя Зоя, забыл, уже семь лет у вас в хуторе не был…

— Вон же ее дом, с зелеными воротами.

Они подъехали и остановились у калитки. Из дома вышла бледная Татьяна.

Зоя Андреевна встревоженно подбежала к ней:

— Что случилось, Таня?

— Слава и Витя с рыбалки под утро возвращались, какой-то придурок городской на «Джипе» их сбил и уехал. Хорошо, Кузьмич ехал утром на рыбалку, подобрал их, в райбольницу отвез.

— Ой, Господи, ну как Слава-то?

— Да ничего, привезли его полчаса назад, вроде легкое сотрясение мозга. А Витьку в больнице оставили, у него восемь швов на голове наложили, и трещина на ступне.

Татьяна только сейчас заметила новую машину, и сидящего за рулем двоюродного брата Ваську. Она быстро всплеснула руками:

— Пойду Славку позову, пока не уснул!

Слава лежал на кровати с перевязанной головой, недавно он принял обезболивающее, и стараясь уснуть, разглядывал на потолке маленькое желтое пятно.

В комнату, как вихрь, ворвалась жена:

— Слава, вставай, там моя мама тебе подарок приготовила!

Мужик затрясся, и сжал рукой железную спинку кровати.

— Иди, иди, она ждет тебя….

Он поднялся, и на негнущихся ногах поплелся на улицу.

Во дворе его ждала улыбающаяся теща, и Татьянин двоюродный брат, Василий. Возле калитки стояла новая машина.

— Ну, зятек, принимай подарок!

Слава недоверчиво посмотрел на тещу, на Василия, потом на жену. Татьяна улыбнулась, и коротко кивнула. Он подошел и обнял Зою Андреевну:

— Я в вас, мама, никогда не сомневался…спасибо вам… — по его небритой щеке скользнула скупая мужская слеза.

Зоя Андреевна тоже всплакнула, оттого, что зять впервые, после свадьбы, назвал ее мамой. Они так и пошли, обнявшись, в летнюю кухню, где на столе закипал пузатый, медный самовар, зазывая гостей к чаю…