Охотники за Попаданцами

Глава 9 О первых секретарях и черных кошках

— Ну, Павел Матвеич… — Матюша зачем-то поправил мне галстук, одернул лацканы моего пиджака, стряхнул с моего же плеча невидимую пылинку, а потом выдал — С богом… Да простит меня Владимир Ильич…Ленин…Религия — опиум для народа…

Мы с режиссёром, который нес эту удивительную чушь, стояли в фойе, неподалеку от входа в зрительный зал. А еще в фойе стоял тот самый Любомиров. Но значительно дальше. Он отирался возле коридора, ведущего к нашим с Матюшей кабинетам.

Больше в фойе никого не было. Зрители уже разошлись по домам, находясь под впечатлением от фееричного финала нашей пьесы. Уверен, этот провинциальный городишко столь оригинальной трактовки классики прежде никогда не видел. Думаю, сегодня им точно будет о чем поговорить. Актеров тоже пришлось отпустить. От личных бесед я, к сожалению, был вынужден отказаться.

Потому что не успел сделать шага от кулисы, после того, как Раечка, наконец, завершила свои вынужденные акробатические этюды, ко мне подбежала Аврора и сообщила голосом «информбюро», мол, со мной сильно желает побеседовать Иван Ильич.

— Какой Иван Ильич? — Я принялся лихорадочно вспоминать, кто из сотрудников ДК носит это имя и на кой черт я сдался этому человеку.

— Любомиров… — Тихо выдохнул замерший рядом Матюша.

Режиссер выглядел бледновато, надо признать. Его волосы стояли дыбом. В момент неудачного утопления Катерины, которое затянулось дольше положенного, по причине мести одной ревнивой особы, он драл свои лохмы клоками. Был бы пепел, посыпал бы им голову. Хотя, возможно сейчас ему такая возможность предоставится. После того, как меня сожгут на костре общественного порицания. Гнев первого человека в городе — дело такое. Могут анафеме предать и объявить врагом народа. Мол, специально я это придумал, чтоб выставить посмешищем супругу товарища Любомирова. А вместе с ней и самого секретаря горкома. Знаем мы, как это обычно происходит.

Под монастырь можно любого подвести. Было бы желание. А если до Любомирова уже дошли слухи о возможной интрижке директора ДК с его женой, так точно следует ждать расправы. Валентина Егоровна проявила чудеса изобретательности в своей мести. Сама-то она ни при чем. Ей велели, пришлось выполнять. Я ведь реально сказал, пусть ставит, что угодно, в эту про́клятую яму. И не отвертишься. Просить Матюшу врать, не буду. У него и без таких просьб нервный срыв намечается.

Я осторожно выглянул из-за кулисы. Перед сценой стоял тот самый мужик с букетом, на его плече заливалась слезами Раечка. Он одной рукой гладил актрису по спине, а второй размахивал букетом, пытаясь его закинуть на кресло, дабы полноценно заключить в объятия свою супругу.

— Вы посмотрите, какая Цаца… — Тихо сказал я в кулису, из-за которой одним глазом оценивал обстановку. — Очень интересный аттракцион вышел. Люди за такие развлечения деньги платят…

Рядом нервно всхлипнул Матюша. Я покосился в его сторону, а потом добавил.

— Наверное…В будущем, например. А она не довольна. Зато зрителям понравилось. Вон, как бурно обсуждали необычное режиссёрское решение. Мол, то, что Катерину категорически отказывалась принимать река — это символ. Образность подачи сюжета. Потому как не тонет…

Я снова покосился на режиссёра, который пятерней схватил очередной клок волос и попытался его вырвать. Что ж он такой нервный… Творческая личность, понятно, но Матюша принял всю ситуацию слишком близко к сердцу.

— В общем, сами знаете, что не тонет…

Закончил я свою мысль, решив не повторять комментарии зрителей, которые на самом деле достаточно громко звучали, пока народ покидал зал. А то режиссёр пойдёт на новый круг самобичевания.

— Матвей Сергеевич, считайте, Вы совершили прорыв в советской драматургии. Никто ведь не понял, что случившееся — чистой воды недоразумение. Подумали, будто так и надо. Раечка очень вдохновенно голосила… Играла-то она похуже, прямо скажем… Зрители всей душой поверили, что возможно, таким образом режиссёр осудил измену Катерины…Потому как советские женщины — самые достойные женщины в мире. — Я снова выглянул из-за кулисы и посмотрел на семейную чету Любомировых. — Чего вот она рыдает? Не пойму…ну, задралось у нее платье в полете пару раз. Так и что? Чулки, как чулки. Вида́ли и поинтереснее…

— Павел Матвеич, что сказать товарищу Любомирову? — Снова подала голос Аврора, которой надоело торчать рядом со мной и Матюшей. — Знаете, первый секретарь горкома — это серьёзный человек. Я бы на Вашем месте бегом бежала…

— К несчастью, Вы не на моем месте. — Я строго посмотрел на девицу. — Хотя, лично меня вполне бы устроило, если бы мы поменялись ролями. И бежать тоже никуда не собираюсь. Подождет.

— Вы что?! — Аврора в одну секунду сравнялась бледностью с Матюшей. — Товарищ Любомиров подождет?! Вы в своем уме, товарищ Голобородько! Товарищ режиссёр, скажите Вы ему…

— Если еще раз услышу слово «товарищ», я Вас выкину отсюда… — Пообещал я практикантке. — Это же с ума можно сойти от такого количества «товарищей». А теперь идите и передайте Вашему ненаглядному первому секретарю, пусть ожидает в фойе. Я скоро подойду. Мне с актерами нужно решить один вопрос. Действительно важный.

Надо было видеть лицо Авроры в этот момент. Мир рушился. Кому-то оказалось глубоко и искренне плевать на драгоценного ее комсомольскому сердцу Любомирова. А мне, вот честно, реально было плевать. Возможно, дело в том, что я как бы, в некотором роде, уже умер. Что может сделать мне этот человек? За батуты никого к стенке не ставили. Да и потом, сейчас 1959, а не 1937. Какие еще варианты? Сошлет? В Сибирь? Лес валить? Очень сомневаюсь, что Наталья Никаноровна это допустит. Иначе им с блондинкой снова придется суетиться. Нового кандидата искать на роль напарника.

Эти две особы, конечно, делают вид, будто не так я им важен. И вообще, могли бы другого кого-нибудь прихватить. Но есть у меня четкое ощущение, что бабка, как и Настя, сильно недоговаривает. А иногда даже нагло врет. Обе врут. Пока не знаю, в чем именно. Но разберусь.

В общем, думаю, если товарищ Любомиров решит испоганить мне жизнь, бабка ему дулю с маслом выпишет. Или… Например, отправит меня обратно. Я ведь, выходит, тоже Попаданец. Хотя, как отправит… Наталья Никаноровна утверждает, я умер. В любом случае, просто так они меня не бросят.

Собственно говоря, я не стал торопиться. Первым делом успокоил Матюшу. Есть опасение, с такой нервной системой он реально останется лысым. Поговорил с бо́льшей частью актёрского состава, сообщив им, что наши индивидуальные встречи переносятся на завтра. Поискал за кулисами Валентину Егоровну, сильно желая прямо сейчас расставить все точки над «и», пока она еще чего-нибудь не натворила. Но зам куда-то испарилась. Наверное, решила переждать бурю подальше от меня. В общем, из зала я вышел, когда практически все остальные давно его покинули.

Матюша топал рядом со мной, судорожно вздыхая. Но хоть волосы перестал драть и то хорошо.

Заметив первого секретаря, который с недовольным видом стоял в дальней части фойе, режиссёр притормозил сам и меня задержал тоже. Сделал все эти странные манипуляции с галстуком и костюмом, сильно напоминая мамочку, которая провожает сына. В какой-то момент мне показалось, что его правая рука, сложив пальцы, дернулась вверх. Потом Матюша, видимо, одумался и обошелся пожеланием «с богом». Я так понял, он был уверен, что мне сейчас будет конец. Долгий и мучительный. Этого Любомирова они реально боялись просто до одури.

— Товарищ Голобородько… — Любомиров заметил меня, идущего к нему уверенным шагом, и двинулся навстречу.

Рожа у него была ужасно недовольная. Казалось, он того и гляди выдаст известную фразу: «Ты пошто боярыню обидел, смерд?»

— Это что такое, вообще? Как понимать? Вы отдаете себе отчет, кто Вас тут ждет? Я битый час торчу в фойе. А по-хорошему, это Вы должны были торчать. Завтра под дверью моего кабинета в горкоме с партбилетом в кармане, ожидая своей участи. Если бы не Раечка… Скажите спасибо, что она относится к Вам с большим, но очень для меня непонятным, уважением. Вы можете представить, как сложившаяся ситуация выглядит со стороны? Я ведь имею полное право расценить произошедшее как попытку…

Любомиров осекся, а потом, нахмурившись еще больше, спросил.

— Куда Вы смотрите, не пойму?

Я стоял рядом с Иваном Ильичем и даже собрался сказать что-то соответствующее случаю. На самом деле, планировал вести себя обычно. Не заискивать, не кланяться, но и не хамить. В конце концов, реально ничего страшного не произошло. Ну, вот такая вышла ситуация. Что ж теперь? Никто не умер. Ничья честь не опорочена. Вообще не вижу каких-то трагических, нерешаемых проблем.

Однако, как только открыл рот и приготовился озвучить все эти мысли в ответ на гневную речь первого секретаря горкома, мое внимание привлек… кот. Или кошка. Не разбираюсь, не зоолог. Мне показалось, это та же самая черная животина, которую я уже видел днем, выходя из ДК.

Кошка сидела прямо за первым секретарем «копилочкой», склонив голову набок, и смотрела на меня насмешливым взглядом. И взгляд этот был очень красноречивый. Он будто говорил мне, эх, Паша… ну, что ж ты за придурок…Серьезно. Никогда раньше не встречал кошек со столь выразительными мордами.

— Куда Вы уставились, Голобородько?! — Повторил свой вопрос Любомиров, раздражаясь еще больше.

— На Вас, Иван Ильич. — Я оторвал взгляд от странного животного и посмотрел на своего собеседника.

— А по-моему, вовсе не на меня! — Иван Ильич за время ожидания максимально накрутил себя.

У него только что дым из ушей не шел. Я так понимаю, в бо́льшей мере дело было в том, что себя он мнил важнее всего остального. Факт моей задержки казался ему государственным преступлением.

Кошка, сидящая за этим товарищем, закатила глаза, а потом наклонилась и сделала характерный «кхе». Реально. Просто начала изображать, будто ее тошнит. Причем, я почему-то был уверен, она притворяется. Показывает свое отношение к первому секретарю всея Горкома. Это выглядело настолько смешно, что мои губы дрогнули. Очень странно, конечно, но в то же время действительно смешно.

— Я вообще не понимаю… Куда Вы все время смотрите? — Любомиров обернулся.

Кошка, как ни в чем не бывало, уже сидела ровно. Будто только что не она имитировала настоящую реакцию на Ивана Ильича.

— Почему животные тут у вас находятся? Это что, зоопарк Вам? Нет. Не зоопарк. Черт знает что… Где Ваш кабинет? Идемте.

Любомиров развернулся и направился к двери, на которой висела табличка «директор». Пришлось топать за ним. Кошка проводила нас насмешливым взглядом. Ну…хотя бы радует тот факт, что вижу ее не я один. А то уж начал сомневаться… Как-то не приходилось раньше встречать кривляющихся котов.

Хотя, с другой стороны, у меня просто могла разыграться фантазия. Совпало, показалось, да что угодно. Может, животное реально шерстью подавилось.

Едва мы оказались в кабинете, Любомиров заново начал свою песню.

— Так…Я требую объяснений. Что это за происки врагов моей супруги? И почему Вы позволили такому случиться?

— Иван Ильич, ну, какие происки? О чем Вы говорите? Просто совпадение. Не более… Понимаете, нужно было подстраховать Раечку в момент падения. Я, честно сказать, ляпнул «от балды», мол, что угодно делайте, хоть батуты ставьте…

— Правда? — Перебил Любомиров. — А мне так не показалось. Совсем даже не похоже на случайность. Всем известно, насколько Раечка талантлива. Она в свое время не смогла поступить в театральное. Война, знаете ли… но теперь ей представилась возможность оттачивать свой дар…

Я сильно хотел взвыть, если честно. Этот человек вообще меня не слушает. Он настолько твердолобый, что уже придумал для себя версию случившегося, обозначил виновных, надеюсь не поименно, и теперь по-любому захочет возмездия за пролитые слезы супруги.

Кстати, честно говоря, Раечка — полная дура. Вон как ее муж обожает. На кой черт ей Голобородько понадобился? Нет, конечно на фоне Любомирова, с его отдуловатым лицом, животиком, нависающим над брюками, с обозначившейся лысиной, директор ДК выглядит просто орлом. Так-то, положа руку на сердце, внешне я очень даже ничего. Но твою ж мать… Первый секретарь… Раечка не понимает, что ее ждёт в случае хренового развития событий?

И о каком таланте талдычит мне этот товарищ? Я наблюдал спектакль с самого начала до конца. Хоть из-за кулис, но все же. Какой там, к чертовой матери, талант? И это при том, что я вообще не театрал. Но даже мне, человеку, выросшему на не очень хороших сериалах, игра Раечки показалась полной ерундой.

— В общем, Павел Матвеич, решено! С должности мы Вас снимем. Ну, какая Вам культура? Вы — военный человек. Найдите себе другое занятие. К примеру, могу попросить товарища… В Свердловске он, товарищ…

Я немного отвлекся, задумавшись, а потому момент перехода к планам, относительно моего будущего, пропустил. Включился снова в разговор на самом интересном моменте.

— Подождите… Как снимите? И Свердловск… — Я напряг память, вспоминая, что за город, почему я его не знаю. Потом сообразил. Это же Екатеринбург! Он совсем манданулся?

Любомиров моментально набычился. Его взгляд стал злым. По-настояшему злым. И я понял, предыдущая часть нашей беседы была лишь вступлением. Все он прекрасно знает. И про Раечку, и про слухи. Кто-то уже донёс. Ему глубоко плевать на то, что его жена летала на глазах у горожан, сверкая задом. Ему гораздо важнее добиться, чтоб Голобородько чухнул отсюда, куда подальше.

— Это Вы… — Я посмотрел в блеклые, совиные глаза Любомирова. Хотя, нет… Не совиные. Шакальи. Вот на кого он похож, несмотря на большой вес, полноту и плюшевые щеки. Натура у него шакалья. — Это Вы посоветовали Валентине Егоровне поставить чертов батут… она ведь с Вами общалась недавно, верно? На одну щекотливую тему…

Судя по тому, как полыхнул ненавистью взгляд первого секретаря, я угадал правильно. Действительно, месть-местью, ревность-ревностью, но устроить такое выступление жене Большого человека мой зам не решилась бы. Если только это не распоряжение самого Большого человека. Видимо, от Вальки он и про возможную измену узнал. А потом пообещал ей, что выпроводит из города Голобородько. Тогда Валентина, как настоящая декабристка, рванёт за ним в Сибирь, где они, наконец, благополучно образуют новую ячейку общества. Потому как выглядеть рогоносцем Любомиров не хочет. А будет, если не придаст своим действиям приличный вид. Просто так любовнику жены морду не набьёшь, из города не выкинешь. Сразу народ узнает и будет обсуждать. А тут… Все более, чем прилично.

Не знаю, как дальше сложилась бы наша беседа, ее прервали самым беспардонным образом. Дверь кабинета с грохотом распахнулась. В комнату вошла Наталья Никаноровна. Вместо светлого костюма, который я запомнил, на ней теперь было надето темно-синее платье, но шляпка на голове неизменно присутствовала. В цвет платью. В руке бабка держала очередной ридикюль.

— Ой… — Наталья Никаноровна мило улыбнулась. — Не помешала?

— Помешали! — Рявкнул первый секретарь Горкома.

— Я старалась… — Бабка ногой зацепила дверь и толкнула ее в обратную сторону, закрывая. Затем прямой наводкой приблизилась к Ивану Ильичу.

— Что ты там сейчас говорил, убогий? С должности Павлушу снимешь?

У Любомирова от злости покраснело лицо, одновременно покрываясь белыми пятнами. Столь откровенного неуважения к своей персоне он точно раньше не встречал.

— Да я вас… Я вас всех… — Он сжал кулак и поднял руку вверх, изображая, что конкретно со всеми нами сделает.

— Значит, слушай сюда, милок… Не ты его на эту должность ставил, не тебе снимать. Так что мысли свои глупые брось. А чтоб дел плохих не натворил… Давай-ка мы вот что…

Бабка подошла совсем близко к Любомирову, задрала голову, потому как ростом он был значительно выше, а потом, пристально глядя ему в глаза, с улыбкой сказала.

— Ты, Ванька, Ильин сын, сейчас забудешь все, что произошло в последние… А давай в последние два дня. Как раз к тебе Валька, сучка злобная, прибежала. На женушку доносила. В твоей памяти останется лишь сегодняшнее выступление, которое прошло отлично. И Райка твоя молодец. И спектакль удался на славу. А впредь… Если задумаешь гадость Павлуше сделать, зло причинить, так в тот же момент загавкаешь…

Бабка встала на цыпочки, потянулась вверх, а потом со всей дури шлепнула первого секретаря горкома ладонью по лбу. Реально. Такой звук еще вышел громкий. Я от неожиданности даже вздрогнул. Думаю, ну, все. Сейчас точно светопреставление начнется. Бабка власть по башке лупит…

Любомиров моргнул, тряхнул головой, а потом повернулся в мою сторону.

— Павел Матвеич… Что сказать хотел… Прекрасный спектакль. Лично хотел поблагодарить. А я… Пойду, наверное. Что-то нехорошо себя чувствую.

— Идите, конечно, Иван Ильич, — Влезла Наталья Никаноровна. — Вас там супруга, наверное, заждалась.

— Супруга… Да… Раечка…

Первый секретарь развернулся и вышел из кабинета.

— Охренеть… — Высказался я, глядя ему вслед. Других слов у меня не нашлось.