Андрей
У нее расширенные зрачки. Я вижу это, потому что прямо над нами загорелся фонарь. Он издает раздражающие звуки, и лампочка в нем скоро перегорит, но это позволяет мне разглядеть ее лицо. Выдохнуть.
То, что произошло двадцать минут назад…
У меня сорвало планку. Увидеть чужие руки на Еськином теле после того, как она спала в моей постели, почти предательство. Извращенное обострение и усугубление вещей… Я знаю, что творю полную чушь, но это сильнее.
Я не до конца отдаю отчет своим действиям.
Меня ломает. Эта девочка лишает рассудка. От нее сносит крышу. Сначала приближается, а после отдаляется. Две недели. Две недели, за которые она должна была соскучиться. Должна была, потому что я сам зверел от понимания, как долго тянется время.
Это похоже на зависимость, ее вдруг стало так мало…постоянно хотелось ещё. Безразличие…оно было, такое ощутимое, обыденное для моей жизни. А потом, что-то изменилось…
Вдыхаю воздух рядом с ее виском. От нее сладко пахнет.
Все это за гранью, так, как быть не должно. Все мои чувства всегда были обострены больше, чем следовало. Если я злился, то в прямом смысле впадал в ярость. Если веселился, то до какого-то невменяемого сумасшествия. Никогда не чувствовал границ. Так и с ней.
В голове сидит одно-единственное желание — сделать своей. Не так, она уже моя. Сейчас я хочу, чтобы она призналась себе, что тоже попала. С размаху. С треском.
Моя. Как на репите. Пусть ломается, пусть будет против, но это уже ничего не изменит. Все предрешено заранее…
Обхватываю тонкую шею ладонью, тяну носом запах волос, касаюсь губами виска, щеки.
Еська не шевелится, продолжает смотреть своими удивленными глазами. Даже не моргает.
— Ты же простишь? — продолжаю ее трогать и сходить с ума от каждого прикосновения. — Моя красивая девочка.
— Я тебя боюсь, Андрей.
— Тебе не стоит меня бояться. Только не тебе.
Она медленно кивает, а розовые щеки становятся влажными. Она дрожит. От холода или от страха, черт его знает…
Прижимаю крепче. Чувствую ее под своими ладонями и выдыхаю. Мне кажется, могу сделать это полной грудью лишь сейчас, когда она рядом.
Две недели непонимания себя. Две недели с мыслями о ней. Та чертова ночь все изменила. Если бы не отец и его просьба смотаться в Москву…
— Скажи да. Просто скажи, что думала обо мне…
Еська шмыгает носом и положительно кивает.
— Я о тебе думала, — признается с печалью в глазах. — Все эти недели ты, — упирается пальцем мне в плечо, — ты, Панкратов, сидел в моей голове. Куда от тебя спрятаться? Куда деться?
— Я везде тебя найду, — ловлю ее губы, — всегда и везде.
Она отвечает на поцелуй и в кровь мгновенно впрыскивается не хилая доза эндорфинов.
Она все ещё дрожит.
Моя вспышка ревности была настолько яркой, раздирающей душу в мясо. Я просто увидел и отпустил тормоза. На глаза упала пелена, а дальше словно в тумане. Он ее трогал. Она моя, а он ее трогал.
После всего, что было той гребаной ночью, когда я нашел ее посреди дороги в слезах… что-то изменилось. Внутри меня что-то перещелкнулось, уже навсегда. Какая-то ментальная связь. Обостренные до предела чувства…
— Андрей… — у нее мягкий, обволакивающий сознание голос. — Пойдем отсюда.
Киваю. Чувствую, как она сжимает мою ладонь.
— Пожалуйста, — добавляет чуть тише. — Холодно.
Мы выходим из арки. Я тяну ее к машине, но Еся настойчиво тащит меня обратно в это убогое здание.
— Зачем?
— Мне нужно забрать пальто. А тебе бы не мешало извиниться перед человеком, который получил по лицу ни за что.
— Ты же понимаешь, что я не буду этого делать? — подпираю стену плечом, ожидая, пока ей вернут вещи.
— И в этом твоя проблема.
— А твоя? — тяну ее на себя, и Еська впечатывается лбом мне в подбородок.
— У меня нет проблем.
— Ты трусиха. Хочешь, но боишься…
— Нет!
— Да. Твое пальто.
Еська забирает одежду и аккуратно застегивает пуговицы, напялив на себя вещицу.
Как только мы выходим на улицу, руки так и тянутся заключить ее в объятия. Поцеловать.
— Андрей…
Отрываюсь от нее и подталкиваю к машине. Открываю дверь, дожидаясь, пока Есения опустится на сиденье.
Завожу мотор и включаю печку. Перехватываю женскую руку, крепко сжимая в своей ладони.
— Это был край. Ты же понимаешь? Теперь я тебя не отпущу, что бы ты ни делала.
Она качает головой, и длинные локоны падают на плечи.
— Посмотрим, Андрюша. Если ты думаешь, что я буду на тебя молиться… Даже не думай.
Острые ноготки впиваются мне в запястье. Она медленно выходит из ступора. Перебалтывает осадок от увиденного, а после, провокационно прикусывает нижнюю губу и пересаживается на мои колени. Скидывает с плеч пальто и обнимает за шею, склоняя голову к моему лицу.
— То, что ты сделал, — понижает голос, — полное безумие. Теперь ты просто обязан быть хорошим мальчиком.
Улыбка на ее губах становится циничной. Я не ошибся в этой девочке. Она мое отражение, но пока еще об этом не знает.
Стягиваю ее волосы в хвост на затылке.
— А ты, — прислоняюсь носом к тонкой коже на ее шее, — плохой девочкой.
— Щекотно…
Она заливается смехом. Разжимаю кулак, пропуская ее волосы сквозь пальцы.
— Андрей, — ее лицо снова близко. — Мне кажется, я схожу с ума.
— Сходишь. Это заразно. Мы все ходим по краю.
Она снова смеется, впиваясь пальцами в воротник моей рубашки.
— Обещай, что не дашь упасть.
— Обещаю.