Они сражались за Родину

Георгий КУНАДЗЕ

ОНИ СРАЖАЛИСЬ ЗА РОДИНУ

История и современность

В конце января 2017 года судья Смольнинского районного суда Санкт-Петербурга некая Татьяна Матусяк удовлетворила иск о признании незаконным постановления городского правительства об установке мемориальной доски русскому адмиралу Александру Васильевичу Колчаку.

Предшествовавшее этому решению судебное заседание оказалось весьма показательным. Представители истца указывали на причастность Колчака к военным преступлениям, совершенным в годы Гражданской войны 1918 – 1920 годов. А представители ответчика, не оспаривая это утверждение, робко объясняли установку мемориальной доски оценкой деятельности Колчака исключительно до 1917 года.

Проще говоря, в полном согласии с сугубо советской версией отечественной истории истцы и ответчики были единодушны в суровом осуждении Колчака как одного из руководителей Белого движения. И, кстати, имели на то основания: ведь еще в 1999 году Забайкальский военный суд отказал в реабилитации Колчака, посчитав смертный приговор, вынесенный ему Иркутским военно-революционным комитетом по указанию Ленина, законным судебным решением.

В октябре прошлого года там же в Санкт-Петербурге была демонтирована другая мемориальная доска – русскому генералу Густаву Карловичу Маннергейму. Скандал получился еще более запутанный. С одной стороны, установили мемориальную доску без решения городского правительства, но зато при участии высокого московского начальства, а с другой стороны – иск о ее демонтаже тот же Смольнинский суд благополучно отклонил. Тогда за дело взялись некие «гражданские активисты», ненавидевшие Маннергейма как «палача россиян» и «союзника Гитлера». Мемориальную доску регулярно оскверняли – ее обливали краской и кислотой, рубили топором, обстреливали из огнестрельного оружия.

В итоге мемориальную доску городские власти по-тихому сняли, и в этом случае молчаливо согласившись с сугубо советской версией отечественной истории.

Описанные эпизоды довольно постыдной войны с памятниками, как представляется, позволяют сделать крайне неприятный вывод. О межеумочном состоянии российского государства и общества, считающих себя наследниками сразу двух империй – российской и советской, – но оценивающих прошлое почти исключительно через призму вопиюще односторонних, а по большей части просто фальшивых советских стереотипов.

Для российского государства и общества «красные» – по-прежнему, чистые и благородные борцы за народное счастье, а «белые» – убийцы и негодяи. Преступная агрессия СССР против маленькой Финляндии в ноябре 1939 года – законная форма самообороны. Исключение за это СССР из Лиги наций – низкая месть империалистов. Унизительные и кабальные для Финляндии итоги войны – акт доброй воли со стороны СССР. Вынужденное сближение Финляндии с нацистской Германией – подлый удар в спину. Ну а Маннергейм, естественно, – кровавый палач и пособник Гитлера.

Не в этой ли приверженности старым советским догмам кроется причина мерзости и бесчестия, торжествующих сегодня в России?

Несколько лет назад президент России назвал распад СССР «крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века». Думаю, он ошибся и в этом. Крупнейшей геополитической, нравственной и экзистенциальной катастрофой ХХ века стал большевистский переворот, столетие которого мы отметили в октября 2017 года.

История не имеет сослагательного наклонения. Что случилось, то случилось. И все же стоит, наверное, вспомнить пять выдающихся военачальников ушедшей в небытие Российской империи. В годы кровавой смуты каждому из них выпал шанс спасти страну от большевистского поругания. В силу разных причин никто из них воспользоваться своим шансом не сумел. По большому счету их вины в этом нет. Они – генерал Лавр Георгиевич Корнилов, адмирал Александр Васильевич Колчак, генералы Антон Иванович Деникин, Петр Николаевич Врангель и Густав Карлович Маннергейм – сделали все, что могли.

Генерал Корнилов

Размышляя о трагической судьбе генерала от инфантерии Корнилова, приходишь к парадоксальному выводу: ему не повезло погибнуть в боях Первой мировой войны. Случись это, например, осенью 1916 года, когда Корнилов командовал армейским корпусом на Юго-Западном фронте, и он остался бы в нашей истории как человек непреклонной воли и отчаянной смелости, как блестящий офицер Генерального штаба и выдающийся военный разведчик, владевший восемью языками, в том числе, пятью восточными. В сегодняшней России именем Корнилова назвали бы какое-нибудь закрытое учебное заведение ГРУ, а его жизнь стала бы легендой и примером беззаветного служения Родине для многих поколений советских и российских офицеров. Но Корнилов выжил в катаклизме мировой войны, и, с нелегкой руки советских историков, превратился в мятежника и заклятого врага революции.

Лавр Корнилов родился в 1870 году в Усть-Каменогорске в семье отставного хорунжего Сибирского казачьего войска. Его мать была казашкой (по другой версии – калмычкой). Впрочем, есть и другие версии его происхождения, в том числе, и весьма экзотичные. На сохранившихся снимках его смело можно принять за калмыка, бурята, а то и за японца.

В 1883 году способного мальчика приняли на казенный кошт в Сибирский кадетский корпус в Омске. В 1889 году он его закончил с отличием, получив право выбора военного училища. Его дальнейший путь – непрерывная череда успехов и нестандартных решений. Три года учебы в Михайловском артиллерийском училище в Санкт-Петербурге, снова выпуск с отличием, удививший всех отказ от вступления в гвардейский полк. Три года строевой службы в артиллерийской бригаде Туркестанского военного округа. Поступление в Николаевскую академию Генерального штаба (на вступительных экзаменах набрал 11 баллов из 12 возможных), еще три года учебы, выпуск из академии с занесением имени на мраморную доску выдающихся выпускников и досрочным производством в капитаны.

Потом были шесть лет службы в штабе Туркестанского военного округа, вместившие углубленное изучение двух восточных языков – фарси и урду, и несколько специальных рекогносцировочных миссий в китайский Восточный Туркестан, Афганистан, Персию и Индию, в которые молодой русский офицер отправлялся под видом туземного торговца, странника, студента.

С начала Русско-японской войны подполковник Корнилов – начальник штаба стрелковой бригады в действующей армии. В 1907–1911 годах полковник Корнилов – русский военный агент (атташе) в Китае, где без отрыва от службы овладел китайским и монгольским языками. В 1911–1913 годах – командир стрелковой бригады во Владивостоке. Первую мировую войну генерал-майор Корнилов встретил командиром стрелковой дивизии Юго-Западного фронта. В апреле 1915 года тяжелораненым попал в австрийский плен. Трижды пытался бежать, третий раз, в июне 1916 года, успешно. В сентябре того же года – уже генерал-лейтенант, командир армейского корпуса.

В марте 1917 года, сразу после отречения императора, Корнилов назначен командующим войсками Петроградского военного округа. Творившийся в столице бардак смог выдержать всего месяц, подал рапорт о переводе в действующую армию. С апреля – командующий армией Юго-Западного фронта, где создал первую добровольческую часть, впоследствии ставшую знаменитым Корниловским ударным полком.

В июле 1917 года сразу после подавления большевистского мятежа в столице генерал от инфантерии Корнилов назначен Верховным главнокомандующим русской армии. На этом посту стремился восстановить дисциплину в разлагавшейся большевистскими агитаторами армии, добился введения смертной казни для дезертиров на фронте, настойчиво требовал от Временного правительства адекватно жестких мер для пресечения беспорядков в тылу. Настаивал на роспуске Советов, стремившихся стать альтернативной властью, и на введении в столице военного положения.

20 августа решение об объявлении Петрограда на военном положении было принято Временным правительством. Исполнение решения было отложено до прибытия в столицу войск из резерва ставки. По приказу Керенского Верховный главнокомандующий начал выдвижение в Петроград кавалерийского корпуса генерала Крымова в составе трех дивизий регулярной кавалерии и Туземной (так называемой «дикой») дивизии.

Однако, уже 27 августа Керенский, заподозрив Корнилова в намерении свергнуть Временное правительство, приказал ему остановить движение эшелонов Крымова. А получив отказ, объявил Корнилова мятежником. Воинские эшелоны выгрузились на подступах к Петрограду, сам Крымов был вызван к Керенскому для доклада. После чего немедленно застрелился.

Для Корнилова настал момент истины. В его личном резерве оставались абсолютно надежные Корниловский и Текинский полки, которые могли быть направлены на усиление лишившейся своего командира группы Крымова. Лично возглавив их выступление, Корнилов без труда взял бы столицу под контроль. С большой долей вероятности это позволило бы восстановить закон и порядок, предотвратив готовившийся большевистский переворот.

И тут Корнилова, возможно впервые в жизни, одолели тяжкие сомнения. Как профессиональный военный он, в итоге, все же не решился нарушить приказ, пусть даже и отданный человеком, которого он глубоко презирал. Кроме того, Корнилову претила сама мысль о сражении с гражданскими ополченцами, составлявшими ядро большевистских отрядов. Два дня промедления решили дело. Прибывший в ставку по приказу Керенского престарелый генерал Алексеев арестовал Корнилова и чинов его штаба. Корнилов подчинился. Дальше все шло по накатанной.

25 октября 1917 года совершился большевистский переворот. А Корнилов вместе с верными ему офицерами бежал на Дон, где приступил к формированию Добровольческой армии. Не получив должной поддержки от донских казаков, он решил перебазировать свою малочисленную армию на Кубань. Начался Первый Кубанский («ледяной») поход на Екатеринодар (ныне Краснодар). 31 марта 1918 года в тяжелых боях за овладение кубанской столицей генерал Корнилов был смертельно ранен шальным снарядом, залетевшим в окно его штаба.

Принявший командование генерал Деникин отдал приказ об отступлении. А Корнилова похоронили в предместьях Екатеринодара.

Через несколько дней вступившие в город красные вскрыли могилу Корнилова и подвергли его тело чудовищному надругательству. Так закончилась жизнь великого офицера и патриота, русского генерала Лавра Корнилова, оставшегося в советской истории «мятежником» и «кровавым палачом» пролетариата.

Адмирал Колчак

Александр Колчак родился в 1874 году в Санкт-Петербурге в семье военного инженера, штабс-капитана морской артиллерии, исполнявшего должность приемщика Морского министерства на Обуховском сталелитейном заводе. Предки Колчака принадлежали к служилому дворянству Херсонской губернии, а его род восходит то ли к попавшему в русский плен турецкому военачальнику, боснийского происхождения, то ли к сотнику Бугского казачьего войска. Мать Колчака вышла из небогатой одесской купеческой семьи.

В 1888 году, с грехом пополам одолев два класса классической гимназии, Александр Колчак перевелся в санкт-петербургское Морское училище (с 1891 года Морской кадетский корпус), где с первых дней проявил редкие способности к морским наукам и упорство в учебе. В 1894 году окончил полный курс обучения первым в своем выпуске. От первенства, впрочем, отказался в пользу товарища, посчитав его более достойным этой чести. Еще через год мичман Колчак, пройдя дополнительный курс штурманского дела, был назначен вахтенным офицером на новейший броненосный крейсер «Рюрик», флагманский корабль Тихоокеанской эскадры. В 1897 году был переведен вахтенным начальником на учебный клипер «Крейсер», с которым в конце следующего года уже лейтенантом ушел на Балтику. За два с лишним года на Дальнем Востоке Колчак серьезно увлекся океанографией и гидрологией Тихого океана.

В жизни молодого офицера наступил новый период. Загоревшись идеей похода в Арктику, он обратился к известному полярному исследователю барону Эдуарду Толлю, только что назначенному руководителем экспедиции Императорской Академии наук. Экспедиции предстояло пройти Северным морским путем из Кронштадта во Владивосток.

Тем временем на юге Африки началась Англо-бурская война, и Колчак задумал отправиться на нее добровольцем, естественно, на стороне буров. Но начальство распорядилось иначе.

Осенью 1899 года Колчак получил назначение на эскадренный броненосец «Петропавловск», на котором ушел в свой второй поход на Тихий океан. Во время стоянки «Петропавловска» в греческом порту Пирей Колчак получил от Толля долгожданный ответ, содержавший приглашение к участию в его экспедиции. На следующие два года лейтенант флота Колчак поступал в распоряжение Императорской Академии наук.

Летом 1900 года Толль вышел из Кронштадта на шхуне «Заря». Поход был трудный. Экспедиция длилась три года. Она вместила в себя две зимовки во льдах, исчезновение Толля, ушедшего на собачьих упряжках к острову Беннета (в Восточно-Сибирском море), беспримерный санно-шлюпочный поход Колчака на поиски Толля, героизм одних и малодушие других и, конечно, голод, холод и лишения.

Начало Русско-японской войны застало Колчака в Якутске, откуда он подал рапорт о переводе на Тихоокеанскую эскадру, и вскоре прибыл в Порт-Артур, став командиром эскадренного миноносца «Сердитый». Воевал достойно, после сдачи Порт-Артура тяжелораненым попал в плен и получил разрешение вернуться в Россию. Отмечен орденами и Георгиевским оружием с надписью: «За храбрость». В 1907 году был произведен в капитан-лейтенанты, а на следующий год в капитаны 2-го ранга. Приступил к работе в только что созданном Морском генеральном штабе и чтению лекций в Морской академии.

В октябре 1909 года отправился в экспедицию по Северному морскому пути командиром военного ледокола «Вайгач». Осенью 1910 года был срочно отозван в столицу для продолжения службы в Морском генеральном штабе. Написал несколько книг и пособий, изданных под грифом «не подлежит оглашению». В 1912 году командующий Морскими силами Балтийского моря адмирал Николай фон Эссен пригласил Колчака перейти на действующий флот. В декабре 1913 года Колчак был произведен в капитаны 1-го ранга и переведен в штаб Эссена на должность начальника оперативного отдела, а затем – флаг-капитана командующего по оперативной части. (Выдающийся русский флотоводец адмирал фон Эссен – один из тех, кому «повезло» не дожить до большевистского переворота. Он умер в мае 1915 года, и в силу этого остался в нашей казенной истории героем и патриотом.)

В сентябре 1915 года Колчак – командир Минной дивизии Балтийского флота, в апреле 1916 года – контр-адмирал, а уже в июне – вице-адмирал, командующий Черноморским флотом.

За отведенный ему судьбой год командования флотом Колчак успел немало: осуществил минирование турецкого побережья и входа в Босфор, наладил боевую учебу и подтянул дисциплину, а, главное, завоевал уважение личного состава флота. Во многом по этой причине Черноморский флот сохранял боеспособность до июля 1917 года. Были у Колчака и неудачи – самая большая из них гибель от взрыва его флагманского корабля – линкора «Императрица Мария» – на рейде Севастополя. Тайна этой трагедии не разгадана до сих пор. Версия о большевистском саботаже не опровергнута.

Колчак крайне тяжело воспринял отречение императора, и, как и генерал Корнилов, не нашел общего языка с Керенским. В итоге последний избавился от неудобного адмирала спешно отправив его в командировку в Великобританию и США.

В Россию Колчак вернулся через несколько дней после большевистского переворота, сообщение о котором застало его во Владивостоке. Власть большевиков категорически не принял, а их намерение вывести Россию из войны счел предательством. В полном отчаянии Колчак предложил свои услуги военного союзникам-англичанам, которые отказать ему не смогли, но, как использовать, не знали. В итоге они предложили Колчаку выехать в «столицу» КВЖД – Харбин. В апреле 1918 года Колчак прибыл к месту назначения, где его служба Великобритании закончилась, так и не начавшись.

Колчак решил пробираться на Дон к Деникину. По пути остановился в Омске, где вступил в контакт с представителями так называемой Директории – Временного всероссийского правительства, считавшего себя правопреемником свергнутого большевиками правительства Керенского. Колчаку был предложен пост военного министра, который он принял. О чем тут же пожалел: слабая и склочная Директория была не способна организовать отпор большевикам. Ровно через месяц она была ликвидирована, а пришедшее на смену новое правительство сочло необходимым сосредоточить всю полноту военной и гражданской власти в руках одного человека, учредив пост Верховного правителя. Как объективно единственный кандидат на этот пост им и стал Колчак.

Воодушевленная его приходом армия перешла в наступление и уже через месяц заняла Пермь. Однако, в тылах наступавшей армии было неспокойно: восстания и стихийные бунты следовали одно за другим. Едва ли не самое крупное восстание случилось в конце декабря в Омске, когда Колчак был тяжело болен. Верные ему части подавили восстание, допустив при этом случаи самосуда.

Разумеется, Колчаку очень не хватало опыта государственного управления, а сам он, как и положено военачальнику в условиях непреходящего кризиса, тяготел к жестким, а то и жестоким методам наведения порядка.

Несмотря на это авторитет Колчака в войсках был огромен, а главнокомандующий войсками Юга России генерал Деникин признал его Верховным правителем всей России. Весной 1919 года армии Колчака перешли в генеральное наступление, выйдя к началу апреля к Волге, а на севере нацелившись на Архангельск. Именно в этот момент Колчак допустил, возможно, роковую ошибку.

Еще в феврале 1918 года его представители установили контакт с Маннергеймом, бывшим русским генералом, изгнавшим большевиков из Финляндии и провозгласившим ее независимость. Авторитет Маннергейма в Финляндии был высок, а его армия численностью до 100 тысяч штыков – вполне боеспособна. Естественным образом возникла идея наступления финских войск на Петроград, которое могло бы окончательно склонить чашу весов на сторону белых. Известна была и цена, которую предстояло заплатить: от Верховного правителя России ожидали признания государственной независимости Финляндии. Колчак долго колебался и наконец в июне ответил Маннергейму отказом. Удивительно, но он сделал это в условиях, когда его наступление уже начало выдыхаться.

Можно сколько угодно говорить о патриотизме Колчака, о том, что он видел свою задачу в военном разгроме большевиков и не считал возможным обсуждать будущие границы России. Можно сетовать на то, что в нужный момент рядом с Колчаком не оказалось опытных советников, способных убедить его в необходимости договоренности с Маннергеймом. Можно, наконец, вспомнить, что в аналогичной ситуации большевики, не раздумывая, признали, например, независимость Эстонии, откуда была в итоге изгнана угрожавшая Петрограду армия генерала Юденича. Так или иначе, факт налицо: в сложной политической игре беспринципные большевики полностью переиграли принципиального Колчака. И смогли бросить на борьбу с ним свежие части, получив значительный перевес в живой силе и технике.

Осенью 1919 года армии Колчака покатились на восток, 10 ноября они оставили Омск, 11 декабря Барнаул, 13 декабря Бийск, 14 декабря Новониколаевск. Колчака фактически предали вчерашние союзники – сформированные из бывших военнопленных чехословацкие части, взявшие под контроль Транссибирскую магистраль. Отвернулись от Колчака и западные союзники, прежде всего, расчетливые французы.

Итог известен. Около полудня 15 января 1920 года, следовавший под чехословацкой охраной литерный поезд Колчака прибыл в Иркутск, власть в котором в тот момент находилась в руках какого-то опереточного Политцентра, состоявшего преимущественно из левых эсеров. Поезд долго стоял у перрона, из вагонов никого не выпускали. Ближе к вечеру начальник чехословацкого караула объявил Колчаку и председателю его правительства Пепеляеву, что они поступают в распоряжение местных властей. Которые немедленно доставили задержанных в местную тюрьму. 21 января власть в Иркутске перешла к большевистскому Военно-революционному комитету. В тот же день начались допросы Колчака. Они продолжались до 6 февраля. В ночь на 7 февраля Колчак и Пепеляев формально по решению Военно-революционного комитета были расстреляны без суда на берегу Ангары. Тела убитых спустили под лед. Это гнусное преступление было совершено по указанию Ленина, юриста-недоучки, кровавого фанатика и, по совместительству, «вождя мирового пролетариата», чья сушеная тушка и сегодня украшает главную площадь (новой?) России.

Генерал Деникин

Антон Деникин родился в 1872 году в польской деревушке под Влоцлавеком, уездном городе Варшавской губернии. Его отец, родом из крепостных крестьян Саратовской губернии, по рекрутскому набору попал в армию, участвовал в трех кампаниях, выбился в офицеры и через 35 лет вышел в отставку в чине майора. Мать Деникина – польская крестьянка, была на 36 лет моложе мужа. Жила семья небогато, скромной пенсии отставного майора едва хватало на пропитание.

Девяти лет отроду Деникин поступил в первый класс реального училища, где немедленно проявил недюжинные способности и, как говорили тогда, похвальное прилежание, за что через несколько лет был удостоен казенного содержания в размере 20 рублей и бесплатного жилья. Уже в те годы никакой профессии, кроме военной, Деникин для себя не мыслил, а потому, закончив в 1890 году училище, поступил вольноопределяющимся в стрелковый полк и всего через три месяца был зачислен в Киевское пехотное юнкерское училище. Через два года закончил и его, произведен в подпоручики и направлен на службу в артиллерийскую бригаду.

Из русской классики известно, что офицерская служба в захолустье очень располагала господ офицеров к лености, пьянству и другим порокам. Для желавших вырваться из липкой рутины гарнизонной жизни путь был один – поступить в Академию Генерального штаба, выдержав сложнейшие экзамены. Удавалось это единицам. Именно такой путь избрал Деникин. И в 1895 году поступил в Академию с первого раза. Учился неплохо, хотя звёзд с неба не хватал, всего достигал трудом и упорством. Характер у молодого офицера оказался железным. В 1899 году успешно закончил обучение, был произведен в капитаны, но по прихоти начальства не был причислен к офицерам Генштаба. По уставу слушатель Академии имел право подать жалобу императору. Деникин так и сделал. Созданная по высочайшему повелению специальная комиссия признала правоту Деникина, но рекомендовала ему жалобу отозвать, а вместо нее подать прошение об искомом причислении к офицерам Генштаба, пообещав, что оно будет удовлетворено. Деникин категорически отказался, заявив: «Не милости прошу, а лишь того, что положено по праву». В итоге комиссия жалобу отклонила, с резолюцией «за характер».

Лишь спустя два года министр обороны, лично разобравшись в инциденте, принес Деникину извинения и распорядился восстановить его в правах офицера Генштаба. Потом были годы безупречной службы командиром роты, батальона, полка. Тогда же Деникин попробовал себя в литературе. Его написанные под псевдонимом рассказы из военной жизни имели успех. И приносили небольшой дополнительный заработок: в средствах он по-прежнему был стеснен.

С началом Русско-японской войны Деникин подал рапорт о переводе в действующую армию. Воевал храбро, поражая сослуживцев умением сохранять хладнокровие в самых трудных ситуациях. Был досрочно произведен в полковники с формулировкой «за отличие», награжден орденами и Георгиевским оружием.

Первую мировую войну Деникин встретил уже генерал-майором, командиром бригады. Отличился смелостью и находчивостью в наступательных операциях, стойкостью в обороне. Берег солдат: потери в бригаде были сравнительно невелики. Через полгода Деникину предложили принять дивизию. От предложения он отказался, не желая покидать свою бригаду. Кончилось тем, что в начале 1915 года бригаду Деникина развернули в дивизию, а сам он был произведен в генерал-лейтенанты, став ее командиром. В мае 1916 года дивизия Деникина участвовала в Брусиловском прорыве. В августе того же года он был назначен командиром корпуса.

Вскоре после Февральской революции, которую Деникин, в отличие от многих русских военачальников, приветствовал, он стал командующим Западным фронтом, в августе 1917 года – был переведен на должность командующего Юго-Западным фронтом. К этому времени он порядком разочаровался в политике Временного правительства, и не считал нужным это скрывать. Близко сошелся с генералом Корниловым, видел в нем сильную личность, способную остановить анархию, охватившую армию и государство. В конце августа решительно поддержал выступление Корнилова, за что был заключен в тюрьму, из которой вышел сразу после большевистского переворота. Изменив внешность, Деникин в штатском платье добрался до Новочеркасска, где вместе с Алексеевым и Корниловым приступил к созданию Добровольческой армии. В конце марта 1918 года после гибели Корнилова под Екатеринодаром, Деникин ее возглавил.

Отказавшись от плана овладения Екатеринодаром, Деникин повел Добровольческую армию, численность которой не превышала 5 тысяч штыков и сабель, обратно на Дон, где вспыхнуло антибольшевистское восстание казаков. Договориться об объединении сил с восставшими не удалось, но Деникин получил возможность перегруппировать и пополнить армию, почти удвоив ее численность. Тем же летом Добровольческая армия отправилась в свой Второй Кубанский поход. Невероятно, но факт: Деникину удалось разгромить и обратить в бегство почти стотысячную группировку красных. В начале августа он взял Екатеринодар, куда со всех концов европейской России начали стекаться новые добровольцы. К февралю 1919 года силы Деникина насчитывали около 100 тысяч штыков и сабель. Теперь они именовались Вооруженными силами Юга России и включали три армии – Добровольческую, Донскую, Кубанскую – и Черноморский флот. Западные союзники признали Деникина главным руководителем антибольшевистских сил на юге России. Через Новороссийск к нему начала поступать военная помощь.

И именно в этот момент, когда от Деникина потребовался не только талант полководца, но также мастерство и гибкость политика, он стал допускать ошибки. На занятых войсками Деникина территориях юга России никакой иной власти, кроме военной, фактически не было. А военные управляли по-военному: решение сложных административных и политических проблем откладывали до победы, отдавали жесткие, зачастую невыполнимые приказы, сурово карая за их неисполнение. В казачьих частях, оказавшихся за пределами своих «войсковых» территорий, бытовали грабежи местного населения. Перегруженные добычей обозы снижали их мобильность. Настоящим камнем преткновения стала для Деникина национальная политика. Убежденный приверженец идеи «единой и неделимой России» он не смог найти общего языка с национальными движениями в Украине, Грузии и на Северном Кавказе, лидеры и боевые формирования которых из потенциальных союзников превратились в недоброжелателей, а то и в противников.

К июню 1919 года численность Вооруженных сил Юга России достигла 150 тысяч человек, под их контролем находились 18 бывших губерний Российской империи с населением свыше 40 миллионов человек.

3 июля 1919 года Деникин подписал свою знаменитую «Московскую директиву», нацеливавшую войска на взятие Москвы, куда к тому времени переехало большевистское правительство. Ставший вскоре преемником Деникина генерал Врангель считал эту директиву поспешной и ошибочной. Возможно, он был прав: непрерывно наступавшие части нуждались в передышке и пополнении, их коммуникации растянулись, а в тылу было неспокойно.

Впрочем, на первых порах Деникину сопутствовал успех. К концу августа его войска заняли большую часть Украины, в сентябре, прорвав фронт красных в районе Харькова, начали стремительно приближаться к Москве. Под их натиском один за другим пали Курск, Воронеж, Орел. В Москве началась эвакуация правительственных учреждений, большевики готовились уйти в подполье.

Однако, к середине октября наступление Деникина выдохлось. По его тылам гуляла «повстанческая армия» Махно, с которым белые договориться не смогли. К тому же большевики заключили негласное, чисто тактическое перемирие с поляками и формированиями Украинской народной республики, перебросив высвободившиеся части на борьбу с Деникиным.

К началу 1920 года войска Деникина отступали по всему фронту, эпизодически переходя в контратаки. Постепенно прекратились и они. С начала марта деморализованные, местами потерявшие управление части стягивались к Новороссийску для эвакуации в Крым. Организована она была безобразно и спастись удалось немногим. Сам Деникин ушел из Новороссийска с последним кораблем.

27 марта собравшийся в Севастополе Военный совет Вооруженных сил Юга России рекомендовал передать командование войсками Врангелю. Приняв эту рекомендацию Деникин 4 апреля, своим последним приказом, назначил Врангеля главнокомандующим. И в тот же день навсегда покинул Россию.

В Лондоне, где он предполагал поселиться, его приняли радушно. Вскоре, однако, стало известно о намерении Великобритании заключить перемирие с большевиками. В знак протеста против этого Деникин принял решение покинуть Великобританию, заявив: «считаю неизбежной и необходимой вооружённую борьбу с большевиками до полного их поражения. Иначе не только Россия, но и вся Европа обратится в развалины». В последующие годы Деникин почти отошел от политики, целиком сосредоточившись на литературной и публицистической деятельности. Он стал автором фундаментального труда «Очерки русской смуты», в 5 томах, одного из лучших исследований по истории Гражданской войны. Его перу принадлежат также автобиографическая работа «Путь русского офицера», книги очерков «Старая армия» и «Офицеры», масса публицистических статей и лекций по истории России.

С началом Второй мировой войны Деникин, оставаясь убежденным противником большевиков, осудил русских эмигрантов, приветствовавших нападение нацистской Германии на СССР. Отказался от приглашения нацистов переехать из Парижа, где его застала война, в Берлин. Вместе с тем с большим сочувствием относился к советским военнопленным, вступившим в «Русскую освободительную армию» генерала Власова, в январе 1946 года обратился с письмом к генералу Эйзенхауэру, в котором просил остановить их выдачу советским властям.

Опасаясь разделить их судьбу, сразу после окончания войны в Европе выехал в США, где и скончался 7 августа 1947 года.

В отличие от других вождей Белого движения, генерал Деникин не стал объектом ненависти в советские времена, а в постсоветские был даже удостоен умеренной похвалы как патриот России. На его мемориальные доски никто не покушается, а его прах перезахоронен в Донском монастыре в Москве, где на «личные» (?) средства Владимира Путина сооружен мемориал белым воинам.

Генерал Врангель

Барон Петр Врангель родился в 1878 году в городке Новоалександровск Ковенской (Каунасской) губернии. Принадлежал к древнему дворянскому роду, первые упоминания о котором относятся к началу XIII века. С середины XVIII его предки сражались во всех битвах Российской империи.

Были среди них моряки, полярные исследователи, ученые. Все они в меру сил сохраняли верность гордому родовому девизу: «Сломаешь, но не согнешь». Возможно, по этой причине до высших постов в имперской иерархии никто из них не добрался.

Отец Врангеля славу своего знаменитого рода не преумножил. Отставной офицер в небольших чинах, предприниматель средней руки, малоизвестный литератор, коллекционер антиквариата – он занимался всем понемногу, легко меняя свои увлечения. Его можно было бы назвать кипучим бездельником, если бы не роль, которую он сыграл в воспитании сына, выросшего разносторонне образованным и достойным человеком. Мать Врангеля – урожденная Дементьева-Майкова – окончила Смольный институт. Семья была небедной и со связями.

В 1896 году Петр Врангель окончил реальное училище и, по настоянию отца, поступил в санкт-петербургский Горный институт, в 1901 году став дипломированным инженером. По специальности, однако, работать не захотел, поступив вольноопределяющимся в лейб-гвардии Конный полк, где уже через год сдал экзамены за полный курс Николаевского кавалерийского училища. И снова зигзаг: новоиспеченный корнет гвардии ушел из полка и отправился в Иркутск чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе. Судя по всему, отец готовил его к гражданской карьере. Но судьба распорядилась иначе.

С началом Русско-японской войны Врангель поступил добровольцем во 2-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, окончательно став профессиональным военным. В декабре 1904 года «за отличие в делах против японцев» был досрочно произведен в сотники и награжден первыми орденами. В январе 1906 года переведен в драгунский полк и произведен в штабс-ротмистры. Через полгода он – уже поручик лейб-гвардии Конного полка в столице. Спустя год поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, и в 1910 году без видимых усилий ее окончил. Еще год ушел на учебу в Офицерской кавалерийской школе.

Первую мировую войну Врангель встретил ротмистром, командиром эскадрона гвардейской кавалерии. Быстро отличился в боях с немцами. Прославился безрассудно смелой атакой артиллерийской батареи противника в конном строю, за что получил Георгиевское оружие и был произведен в полковники. В октябре 1915 года Врангель – командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, в январе 1917 года – генерал-майор, командир бригады Уссурийской конной дивизии на Юго-Западном фронте. В июле того же года назначен командиром кавалерийской дивизии, и почти сразу командиром кавалерийского корпуса. Награжден солдатским Георгиевским крестом IV степени.

Большевистский переворот застал Врангеля в отпуске на даче в Ялте, где его немедленно арестовали, чудом не расстреляли, а потом вдруг отпустили революционные матросы. Знали бы они, кого отпускают.

Выйдя из тюрьмы, Врангель отправился в Киев к своему сослуживцу по гвардейскому полку гетману П. Скоропадскому. Побеседовав с ним и ознакомившись с обстановкой, Врангель констатировал слабость гетманского правительства, полностью зависевшего от немцев. И в итоге отправился на Дон к Деникину.

В августе 1918 года Врангель присоединился к Добровольческой армии, приняв конную дивизию, через два месяца развернутую в корпус. Как убежденный сторонник тактики кавалерийского прорыва оборонительных линий противника, возражал против использования вверенных ему частей в позиционной войне. Горячность Врангеля в отстаивании своих взглядов в споре о тактике Деникин счел нарушением субординации. В отношениях двух генералов возникла трещина. Она еще больше углубилась, когда Врангель не согласился с разработанным Деникиным планом наступления на Москву. По мнению Врангеля, главный удар следовало направить на Царицын, выйдя на соединение с войсками Колчака. И лишь после этого объединенными силами наступать на Москву. В итоге, Главнокомандующий назначил Врангеля командующим Добровольческой армией (в дальнейшем Кавказской Добровольческой), поставив ему задачу по овладению Царицыным. И тем самым фактически отстранил Врангеля от участия в «московской операции». Директиву о начале наступлении на Москву Деникин подписал в только что взятом войсками Врангеля Царицыным. Пришедший в бешенство Врангель открыто назвал эту директиву «смертным приговором» Вооруженным силам Юга России. И оказался совершенно прав. Тем не менее в декабре 1919 года за публичную критику Главнокомандующего едва оправившийся от тифа Врангель был отстранен от командования войсками, а в феврале следующего года уволен в отставку. После чего немедленно отбыл в Константинополь.

Что тут сказать, генералы вечно спорят друг с другом. У каждого в голове свои планы и свои тараканы. И все же кажется, будь Врангель летом 1919 года чуть сдержаннее, прояви он чуть больше такта по отношению к Главнокомандующему, все могло бы пойти по-другому.

В жизни же вышло так, что, когда 4 апреля 1920 года Деникин уступил свой пост Врангелю, тому оставалось думать лишь об эвакуации Крыма. Хорошо понимая объективную неизбежность краха, Врангель тем не менее взялся за дело всерьез. Да так, что едва ли не все его действия в последующие шесть месяцев могут быть названы подвигом.

Остатки выведенных из Новороссийска войск были в кратчайшие сроки переформированы во вполне боеспособные части, укреплены оборонительные периметры на севере полуострова, предприняты две серьезные наступательные операции. Первая – прорыв в Северную Таврию с целью овладения плодородными землями, способными обеспечить Крым продовольствием, увенчалась тактическим успехом. Вторая – высадка десанта на Кубани в расчете на восстание казаков, после месяца тяжелых боев закончилась неудачей. Боевой дух армии, получившей к тому времени именование «Русская», был высок.

И, главное, в Крыму были начаты радикальные реформы, для которых раньше не находилось ни времени, ни решимости. Уже в мае был принят весьма прогрессивный «Закон о земле», легализовавший захват крестьянами помещичьих земель в первые годы после революции. За ним последовал «Закон о волостных земствах и сельских общинах». Врангель выступил за федеративное устройство государства и особым указом объявил украинский язык общегосударственным наравне с русским. Был также подписан ряд указов об автономии казачьих земель, признана независимость Горской федерации Северного Кавказа, начата разработка законодательных актов, призванных обеспечить политическую самостоятельность Украины, установлены контакты с представителями Украинской народной республики С. Петлюры.

Казалось, еще немного и возникнет некий прообраз государства, описанного Василием Аксеновым в его романе «Остров Крым». Было, однако, уже поздно.

Большевистские войска стягивались к полуострову, штурм был близок, его исход предрешен. Именно в это время правительство Великобритании «очень кстати» рекомендовало Врангелю вступить в переговоры с советским правительством на предмет амнистии участникам Белого движения. В случае отказа Врангеля выполнить эту рекомендацию, правительство Великобритании пригрозило полностью прекратить оказание ему политической поддержки и материальной помощи.

Врангель начал готовиться к эвакуации. С полуострова предстояло вывезти свыше 120 тысяч человек, включая личный состав армии, гражданских служащих и членов их семей. Задача была уникально трудной. Особенно если вспомнить, что в марте 1920 года куда более простая эвакуация белых частей из Новороссийска закончилась форменной катастрофой. Учтя ее уроки, Врангель отдал войскам на линии соприкосновения с большевиками приказ держать организованную оборону и отходить вглубь полуострова, не допуская прорыва врага к местам посадки эвакуируемых на корабли и суда. По завершении посадки основной массы эвакуируемых, войскам надлежало по возможности скрытно выйти из соприкосновения с наступающими красными и следовать к заранее определенным местам их собственной эвакуации. Невероятно, но эти последние приказы были выполнены практически безупречно. Русская армия генерала Врангеля ушла из России с честью и достоинством. Последним ее покинул сам Главнокомандующий.

Ворвавшиеся в Крым красные развязали массовый террор против отказавшихся от эвакуации врангелевцев и местного населения. До марта 1921 года, по разным оценкам, было расстреляно и замучено от 60 до 120 тысяч человек. Такой разброс оценок позволяет утверждать, что на самом деле убитых в Крыму никто толком не считал.

Жизнь и страдания эвакуировавшихся из Крыма людей – отдельная большая тема. Здесь же следует рассказать о судьбе самого Врангеля. До своих последних дней он оставался последовательным и активным борцом с большевизмом, пользовался огромной популярностью в среде русской эмиграции. В силу этого он стал главным объектом ненависти и специфических «забот» советской власти.

В октябре 1921 года русскую яхту «Лукулл», на которой по прибытии в Константинополь жил Врангель, при невыясненных обстоятельствах протаранил итальянский пароход, следовавший из Батуми. Яхта мгновенно затонула, но по счастливой случайности Врангеля и членов его семьи на борту не было. В сентябре 1927 года Врангель оказался в Брюсселе, где ему была предложена работа инженера в одной из местных фирм.

25 апреля 1928 года Генерального штаба генерал-лейтенант, барон Петр Николаевич Врангель, 49 лет отроду, русский, православный, скоропостижно скончался от внезапно вспыхнувшего туберкулеза.

По странному совпадению как раз в это время в доме генерала гостил приехавший из Москвы некий родственник его вестового, исчезнувший после смерти Врангеля так же неожиданно, как появился. Оголтелые «русофобы» и сегодня называют это совпадение не случайным, а архивные документы советско-российских спецслужб, естественно, закрыты.

Генерал Маннергейм

Барон Густав Маннергейм родился в 1867 году в родовом поместье под Або (Турку). Свое полное имя – Карл Густав Эмиль – он сократил до Густава, а, переехав в Санкт-Петербург стал зваться Густавом Карловичем. В конце XVIII века имевший шведско-немецкие корни род Маннергейма обосновался в Финляндии, в 1809 году отвоеванной Россией у Швеции. Прадед Густава Маннергейма – Карл Эрик Маннергейм – стал первым министром (премьер-министром) русской Финляндии и в 1825 году был возведен в графское достоинство, которое наследовалось старшим сыном в семье.

Густав был третьим сыном в семье графа Карла Роберта Маннергейма, драматурга-любителя, не очень удачливого предпринимателя и большого поклонника красивых женщин. Мать Густава – графиня Хелен Маннергейм, урожденная фон Юлин, происходила из семьи богатого шведского промышленника.

Детство Густава было безоблачным. Он получил обычное домашнее образование, освоил азы сразу шести языков. (По заведенной в семье традиции, язык общения менялся каждый день, кроме воскресенья.) Когда Густаву исполнилось 13 лет, его отец обанкротился, распродал все имущество и, бросив жену и семерых детей, сбежал с любовницей в Париж. Еще через год умерла от инфаркта мать.

Осиротевших детей взяли на воспитание родственники, а Густава определили на учебу в Финляндский кадетский корпус, где ему решительно не понравилось. Проучившись в корпусе четыре года, юный барон ушел в долгую самоволку, за что был отчислен без права восстановления. Впрочем, к этому времени он задумал поступить в лейб-гвардии Кавалергардский полк в столице империи. Путь туда лежал через Николаевское кавалерийское училище, условием приёма была сдача университетских приемных экзаменов. Что он и сделал с неожиданной для всех легкостью.

В 1889 году Маннергейм окончил училище, был произведен в корнеты и направлен в драгунский полк, стоявший в Польше. Через два года вернулся в столицу и был принят в Кавалергардский полк. Началась жизнь гвардейского офицера: парады, маневры, дежурства во дворце, скачки, карты, женщины… Не хватало только денег. Проблему удалось решить женитьбой на дочери московского обер-полицмейстера. (Полицейские начальники в России всегда были богаты.)

В мае 1896 года за высокий рост (190 см) и выправку поручик Маннергейм был назначен участвовать в коронации Николая II. На знаменитом снимке, сделанном придворным фотографом, он чеканит шаг по левую руку императора. Настоящий военный, красивый, здоровенный. Два дня спустя на приеме в Кремлевском дворце император удостоил Маннергейма личной беседы. Так все и шло, пока не началась Русско-японская война, на которую ротмистр Маннергейм отправился добровольцем. Поговаривали, что таким образом он спасался от кредиторов, но чего не скажут люди.

Воевал Маннергейм хорошо, за отличие в боях и личную храбрость был произведен в подполковники, а потом и в полковники. Вернувшись в столицу и отгуляв отпуск, Маннергейм получил неожиданное строго секретное поручение – под видом шведского путешественника совершить поездку по неизученным районам западного Китая. Ехать предстояло верхом, маршрут лежал из Ташкента в Пекин.

В те далекие времена военные разведки многих стран практиковали такие поездки для сбора стратегической информации. Как огромная континентальная держава Россия была в этом тайном промысле не последней: офицеры русского Генерального штаба изъездили едва ли не всю Азию от Персии до Кореи. Экспедиция Маннергейма оказалась рекордной: заняла два года, за которые русский разведчик проехал верхом без малого 14 тысяч километров. Рекордным оказался и объем собранной информации о положении в Тибете, Кашгарии и других закрытых районов Китая, китайских гарнизонах, дорогах, местах возможного размещения русских военных баз, и даже об употреблении опиума как факторе обороноспособности страны.

Потом были годы службы в Царстве Польском, где Маннергейм последовательно командовал двумя уланскими полками, армейским и гвардейским, отдельной гвардейской кавалерийской бригадой в Варшаве, был произведен в генерал-майоры и зачислен в Свиту Его Величества. Блестящий финский аристократ был радушно принят в домах польской знати, не очень жаловавшей русских.

В Первую мировую войну Маннергейм умело командовал кавалерийской бригадой, затем кавалерийской дивизией Юго-Западного фронта, отличился во многих боях, но осенью 1916 года в связи с обострением заработанного в Маньчжурии ревматизма был переведен в резерв и отправлен на лечение в тыл. Февральскую революцию убежденный монархист Маннергейм воспринял резко отрицательно, а большевистский переворот – как личную трагедию. Какое-то время он размышлял об организации сопротивления большевикам, но потом, выправив себе финский паспорт, в декабре 1917 года вернулся в Финляндию, только что провозгласившую свою независимость.

В Финляндии было неспокойно: ее независимость большевики формально признали, но русские части выводить не спешили, начали формировать местные отряды Красной гвардии и явно готовились к захвату власти. Фактически Финляндия и Советская Россия оказались в состоянии «гибридной войны» и были на пороге войны открытой. В таких условиях правительство Финляндии назначило Маннергейма командующим армии, которой еще не было.

В конце января собранным с миру по нитке силам Маннергейма удалось разоружить русские части на севере Финляндии, а тем временем финские социал-демократы, при поддержке большевиков и местных коллаборационистов осуществили переворот в Хельсинки. Началась война, которую можно назвать гражданской лишь с большой натяжкой. К марту 1918 года Маннергейму ценой невероятных усилий сформировал 70-тысячную армию, и при поддержке высадившегося в Финляндии немецкого корпуса уже в середине мая разгромил красных.

16 мая 1918 года в Хельсинки состоялся парад победы, которым командовал Маннергейм. Дальше, однако, все пошло не так, как он рассчитывал.

Молодое финское правительство оказалось решительно прогерманским, что по понятным причинам было, мягко говоря, глупостью. Упорствуя в ней правительство объявило Финляндию королевством, пригласив на трон захолустного германского аристократа принца Гессенского. Эту политику Маннергейм, за которым стояла преданная ему армия, категорически отверг. Ничто, казалось, не могло помешать Маннергейму арестовать правительство, установив режим личной власти. В те времена делом это было обычным. Но он просто подал в отставку и уехал в Швецию. Откуда вернулся только после того, как принц Гессенский отказался быть королем, а Германия капитулировала перед союзниками.

В декабре 1918 года национальный герой Финляндии барон Маннергейм был провозглашен ее Временным правителем (регентом). И вскоре приступил к обсуждению планов совместных действий против большевиков с эмиссарами русского Белого движения. Первой целью этих действий должен был стать Петроград, который Маннергейм был готов взять, согласовав сроки наступления с командующими белыми армиями. Взамен он просил только об одном: «чтобы какая-нибудь авторитетная русская власть признала независимость Финляндии». В этом, однако, ему было отказано.

Чем кончилось, известно: белые армии Юденича, Колчака и Деникина были поочередно разбиты красными. А крошечная Финляндия с населением около 3 миллионов человек осталась один на один с гигантской Россией, в которой окончательно победили большевики.

В июле 1919 года Маннергейм неожиданно проиграл президентские выборы в Финляндии. Причины – тривиальны. Едва народившиеся финские политики обвиняли его в негибкости и старомодности. Левые ненавидели как «душителя революции» и «белого генерала». Правые считали «русским генералом» и «ненастоящим финном» (русским языком он владел как родным, а на финском говорил с сильным акцентом). Безоговорочно верили Маннергейму его солдаты, но они были в меньшинстве. Так или иначе, Маннергейм, не раздумывая, подчинился воле избирателей и надолго уехал за границу. Окончательно вернулся он в Финляндию только в 1931 году, приняв предложение возглавить Совет обороны страны. В 1933 году Маннергейму присвоили звание фельдмаршала Финляндии. Но денег на оборону почти не давали. Да и зачем: ведь в 1932 году Финляндия заключила с СССР Договор о ненападении, действовавший до конца 1945 года. Согласно Договору, стороны признавали нерушимость границ друг друга, а любые конфликты обязывались урегулировать мирными средствами. В надежности этого договора Маннергейм сомневался. Через несколько лет его сомнения оправдались.

23 августа 1939 года СССР и Германия заключили Договор о ненападении. По секретному протоколу к нему Литва, Латвия, Эстония и Финляндия были отнесены к сфере интересов СССР. Трем первым странам СССР немедленно навязал договоры о взаимопомощи, формально на основании которых ввел на их территорию свои войска, а на следующий год аннексировал. 5 октября 1939 года настала очередь Финляндии. Договор о взаимопомощи был предложен и ей, вместе с обширным списком территориальных и военных требований. Накануне третьего и последнего раунда переговоров в Москве эти требования были опубликованы в советских газетах, чтобы подчеркнуть их непреклонность.

Финское правительство большинство советских требований отклонило. Советский ответ не заставил себя долго ждать. 26 ноября СССР заявил об устроенным «белофиннами» артобстреле советской территории в районе приграничного городка Майнила. Сценарий этой провокации в точности повторял нацистскую провокацию на польской границе у Гляйвица, ставшую предлогом для нападения Германии на Польшу.

28 ноября СССР объявил о денонсации Договора о ненападении с Финляндией, а 30 ноября советские войска получили приказ перейти границу. В тот же день советская авиация подвергла массированной бомбежке беззащитный Хельсинки.

72-летний Маннергейм, только что назначенный Главнокомандующим вооруженными силами Финляндии, обратился к ним со следующими словами: «Храбрые солдаты Финляндии... вы знаете меня, а я знаю вас. Знаю, что каждый из вас готов выполнить свой долг даже ценой жизни. Эта война – …продолжение и финальный акт нашей Войны за Независимость. Мы будем сражаться за наши дома, за нашу веру и за нашу страну».

Как шла и чем закончилась эта позорная для СССР и героическая для Финляндии война, известно. Однако, мало кто в России задумывается о ее истинных целях. Они ведь состояли отнюдь не в том, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда. Финляндии была, несомненно, уготована судьба трех балтийских государств: СССР намеревался ее аннексировать. Не случайно в первые же дни войны в приграничном городке Териоки было образовано марионеточное финское правительство большевика Куусинена, а советское радио транслировало заготовленные впрок песни о грядущем «освобождении Суоми-красавицы». Советизации Финляндии не случилось только потому, что ценой крови, слез и пота финны отстояли свою независимость. Потом они были вынуждены пойти на сближение с нацистской Германией. Кто решится их упрекнуть за это?

В ходе второй советско-финской войны 1941-1944 годов (финны называют ее «войной-продолжением») в финском плену оказалось около 70 тысяч советских военнослужащих. До 20 тысяч из них умерли от голода, холода и болезней. Уровень смертности в финских лагерях для военнопленных оказался ниже, чем в немецких и советских, но все равно был высок для такой демократической страны как Финляндия. Выше всего смертность оказалась зимой 1941-1942 годов: к приему столь большого количества военнопленных финны готовы не были. С весны 1942 года по распоряжению Маннергейма военнопленных начали отправлять на работы в крестьянских хозяйствах. Жизнь там была легче, питание лучше и смертность резко снизилась.

Главное обвинение, которое предъявляют Маннергейму его ненавистники в России, состоит в том, что его войска участвовали в нацистской блокаде Ленинграда. Это так и не так. Финские войска действительно выдвинулись на линию старой границы с СССР, фактически замкнув кольцо окружения Ленинграда. Однако, в наступление на город не переходили и от его артобстрелов воздерживались. Таков был приказ Маннергейма.

В августе 1944 года, в первый раз став президентом Финляндии, Маннергейм вышел из войны, и, в соответствии с мирным соглашением между Финляндией и СССР от 19 сентября того же года, быстро вытеснил дислоцированные в Лапландии немецкие части на территорию Норвегии.

В марте 1946 года Маннергейм подал в отставку с поста президента Финляндии, заложив основы политики добрососедства и неприсоединения, обеспечившей его стране стабильное демократическое развитие в расколотой Холодной войной послевоенной Европе. В советской истории эта политика известна как «политика Паасикиви-Кекконена», но на самом деле ее творцом был именно Маннергейм.

Жизненный путь боевого генерала Русской императорской армии и фельдмаршала Финляндии Густава Карловича Маннергейма, по-прежнему, вызывает споры в заблудившейся в двух соснах России. Одни гневно клеймят его как палача советских людей и пособника Гитлера. Другие – как бы защищают, стыдливо напоминая при этом о том, что одобряют деятельность Маннергейма, но лишь до 1917 года. А после 1917 года – решительно осуждают. Ничего удивительного в этом нет: и «хулители», и «одобрители» Маннергейма учили советско-российскую версию истории, все оценки которой сугубо диалектичны – с одной стороны, с другой стороны…

В нормальной же, не советско-российской, истории, Маннергейм навсегда останется человеком долга и чести, беспримерного мужества и огромного обаяния. Останется выдающимся полководцем и мудрым государственным деятелем, доблестно сражавшимся под знаменами Российской империи, а потом в неравной борьбе уберегшим свою маленькую страну – Финляндию – от порабощения как большевиками, так и нацистами.